Василий Иванов, поднявшись на лестничную площадку, услышал пронзительный - звук трубы. Кто-то самозабвенно выводил мелодичные рулады старой знакомой мелодии. Труба заливалась за дверью квартиры Кирилла Воронцова. Озадаченный Василий с минуту стоял перед дверью и слушал. Если бы на фрамуге не был обозначен номер квартиры Кирилла, он подумал бы, что ошибся дверью.
Он позвонил. Перед ним собственной персоной стоял улыбающийся Кирилл. В руках, у него никакой трубы не было.
- Что за чертовщина! - после того как они крепко обнялись и звучно похлопали друг друга по плечам, спинам, сказал Иванов. - Кто-то в твоей квартире играл на трубе? Или у вас тут такая слышимость?
- На трубе? - сделал удивленные глаза Кирилл. - Не слышал.
И тут Василий увидел на кровати в маленькой комнате блестящую трубу.
- А это что? - кивнул он. - Пастуший рожок?
- Труба, - сказал Кирилл.
- Ты на ней играешь?
- А что тут удивительного? - пожал плечами Кирилл. - Ну, иногда...
- Ну, темнила! Детектив! - басил Василий, вертя в своих больших ладонях сразу ставшую маленькой изящную трубу с кнопками. - Играет на трубе и не похвастал... Для кого же ты играешь, Шерлок Холмс?
- Для нее, - улыбнулся Кирилл.. - Для моей маленькой слушательницы.
- Понятно, - ухмыльнулся Василий. - Она живет в соседнем доме, и ты в форточку трубишь ей походный марш? И тебя еще, не оштрафовали?
- Некоторым моя игра нравится, - заметил Кирилл. Забрал у него трубу и повесил на место.
- Я думал, она тут у тебя для антуража... - Забыв про трубу, Василий снова облапил его и растроганно загудел: - И соскучился же я по тебе, сукину сыну! Ну, как Север? Моржи, тюлени, белые медведи? Еще не всех выбили охотники-браконьеры, как китов?
- Моржей и медведей я не видел, - высвобождаясь из его объятий, проговорил Кирилл. - Этот Север три часа лету от Ленинграда... Я ведь был на берегу Белого моря, а не Ледовитого океана.
- Пока ты собирал похабные частушки, я твою красотку Еву умыкнул на съемки... Артистки из нее не получится... - проворчал Василий и вдруг обомлел, увидев, как вошла в комнату крошечная девочка с каштановыми волосами и большими изумленными глазами, опушенными кукольными ресницами.
- Тьфу, тьфу! Мне мерещится? Вроде уже неделю в рот не беру... - обалдело пробормотал Василии. - Кирюха, что это такое?
- Это Олька, - спокойно ответил Кирилл.
- Да что же такое творится на белом свете? - И вдруг заорал как сумасшедший: - Кирилл, детектив чертов, как все это понимать, задери тебя серый волк?!
- Ольке очень нравится, как я играю на трубе, - сказал Кирилл.
- Оно и видно, - ухмыльнулся Василий. - Она от твоей музыки спряталась.
- Дяд, ты играешь на трубе? - с серьезным видом спросила Олька.
- У дяди Василия другие увлечения, - невинно заметил Кирилл.
- Какая у тебя боода! - восхищенно заметила Олька.
- Потрогай, дяд Василий не кусается, - сказал Кирилл и поднял ее на руки.
Но Олька бороду трогать не стала, она заинтересовалась серебряной цепочкой на могучей, загорелой до красноты шее Василия. Потянула за цепочку и извлекла овальный медальон. Повертела в руках, но открыть не смогла.
- Что там внутри? - спросила она.
- Скорпион, - впервые улыбнулся Василий, отчего его большое бородатое лицо стало удивительно добрым и ласковым, а дети это очень тонко чувствуют - доброту и нежность. Не прошло и пяти минут, как они подружились, и Василий, встав на четвереньки, катал Ольку на своей широкой спине по полу. Она, сидя у него на шее, держалась за уши и дрыгала пухлыми ножками. Василий попеременно изображал то верблюда, то ишака. И даже пытался изобразить ишачий крик, что привело девочку в полный восторг.
Не обошлось и без приключений: Василий зацепил за телефонный шнур и грохнул аппарат с высокой тумбочки. Аппарат треснул пополам и замолчал, сколько Кирилл ни тряс его и ни стучал но рычагам.
- Ну вот, доигрались, - проворчал он.
- Без телефона-то оно спокойнее на белом свете жить... - утешил Василий.
Когда Ольке надоело кататься, она попросила нового приятеля, чтобы он покатал на спине и дядю "Киила", на что Василий, поднявшись с пола и отряхивая брюки, проворчал:
- Осел на осле не катается...
- Это очень сложно для четырехлетнего ребенка, - пряча усмешку, заметил Кирилл и объяснил: - Дяде Васе тяжело все время быть ослом... он хочет отдохнуть. Ослы и верблюды ведь тоже устают?..
- Сейчас получишь! - пригрозил ему Василий, сверкнув синими глазами.
Когда Олька, забрав с пола большую нарядную куклу с льняной косой, пошла на кухню укладывать ее спать на табуретку, Василий свирепо воззрился на друга:
- Куда же ты, темнила, спрятал маму этого чудного ребенка?
- Мама ушла в магазин за продуктами, она обещала нас с Олькой угостить хорошим обедом... Ты ведь тоже любишь запеченную в собственном соку курицу?
- Где же ты в наше время откопал маму, которая умеет прекрасно готовить? Я и пить-то стал оттого, что всю жизнь с Нонкой по столовкам да кабакам шлялся... Нонка утверждала, что у плиты маются только идиотки.
Зачем что-то покупать, шляться по магазинам, рынкам, потом варить-жарить, после мыть посуду, вилки-ложки, когда можно пойти в хороший ресторан и тебе в лучшем виде подадут на стол все готовое?
- Евгения думает иначе...
- Ее звать Евгения! - воскликнул Василий. - Кто она? Повар? Официантка? Метрдотель классного ресторана?
- Она художница, - скромно заметил Кирилл.
- Это сразу чувствуется, - рассмеялся Василий. - Она выбросила на помойку твои старинные картины, а стены решила заполнить своими шедеврами?
Кириллу пришлось рассказать, что его обокрали.
- А где же Вадька Вронский! - возмущенно загремел Василий. - Куда милиция смотрит! У него под носом у лучшего друга обчистили квартиру, а он не может сыскать вера... Кстати, где он? Дома или на службе? Я ему сейчас выдам, сукину коту...
- В командировке, - сказал Кирилл. - Вернется на той неделе.
- Когда у тебя свадьба? - спросил Василий.
- Я тебя приглашу, - уклончиво ответил Кирилл.
- Везет же людям! - вздохнул Василий. - Одним махом огреб и жену и дочь...
- Мне уже кто-то об этом говорил, - сказал Кирилл.
- Олька - чудо! - понизив голос, заметил Василий. - Если мне понадобится девчушка для фильма, я у тебя ее заберу, дядя Киил, ладно?
- С мамой договаривайся, - посоветовал Кирилл. Ему было приятно, что Олька произвела впечатление на Василия.
- Снял я фильм... - без всякого энтузиазма сообщил Василий. - После Нового года покажут по первой программе.
- Опять недоволен?
- Наверное, для того, чтобы быть удовлетворенным, нужно самому написать сценарий и снять по нему фильм, - сказал Василий. - А я писать сценарии не умею.
- Я что-то не припоминаю шедевров, созданных режиссерами по собственным сценариям, - успокоил его Кирилл.
Василий никогда не был доволен своей готовой работой. Впрочем, это чувство неудовлетворенности свойственно многим настоящим художникам. Лишь посредственности в восторге от содеянного ими. В некоторых его фильмах была искра божья, но то ли действительно сценарии были слабы, то ли к концу съемок Василий уставал, фильмы получались неровными и, в общем, оставляли зрителей равнодушными.
Когда на кухне что-то звякнуло, Василий поднялся со стула - они сидели в кабинете Кирилла - и отправился туда. У Ивановых не было детей, Василий говорил, что Нонна не хочет себя обременять ими, а он любил детей, нужно было видеть его растроганное лицо, когда он возился на полу с Олькой! Кирилл и сам привязался к девочке, скучал, когда не видел ее хотя бы сутки.
Ее серьезная мордашка с большими глазенками, кукольными ресницами и опущенными уголками губ даже ночью ему снилась. Он готов был с девочкой часами возиться, гулять по улице, терпеливо отвечать на многочисленные и самые неожиданные вопросы, которые первое время ставили его в тупик, как Василий, катать ее на спине, кстати, она любила это занятие. Молочный запах ее маленького нежного тела преследовал его даже на работе. Кирилл никогда раньше не задумывался о детях, даже не знал, хочет ли он их иметь, но встреча с Олькой все перевернула в нем вверх дном: он уже не мыслил себя без Ольки. Без Евгении он себя не мыслил еще с первой встречи в Парголове, хотя еще и сам не знал об этом... Темноволосая синеглазая девочка с нахмуренным лбом мыслителя без всякого труда прочно и властно вошла в его жизнь. Возвращаясь с работы, он заходил в детские магазины, в кондитерские и покупал что-нибудь Ольке, вызывая нарекания Евгении, считающей, что ребенку много сладостей есть вредно, а игрушек и так уже девать некуда. Кстати, огромный печальный мишка так и остался для Ольки самой любимой игрушкой. И еще она мечтала о собаке. Причем не меньше и не больше, как о ньюфаундленде или черном терьере.
Из кухни появился Василий с Олькой на плече. Девочка одной рукой обхватила его голову, другой держалась за волосы. А Василий блаженствовал, он рокотал какие-то ласковые слова в густую бороду и, делая страшное лицо, легонько кусал ее за пухлую ножку. Олька радостно визжала и подпрыгивала, глазенки ее блестели, кончики губ поднялись вверх.
- Бог ты мой, как мы черствеем, ожесточаемся, а детишки не позволят этого делать... Послушай, старик, ты разреши мне почаще приходить к вам и играть с Олькой, а? Да ты не бойся, не умыкну у тебя женщину!.. - рассмеялся он и, став серьезным, прибавил: - Надеюсь, ты веришь мне?
- Верю, - улыбнулся Кирилл. Он уловил в его взгляде такую глубокую тоску, что ему стало стыдно: он счастлив, весь окунулся в новую непривычную жизнь, которая ему очень нравится, а друг в это время, можно сказать, переживает самый тяжелый период в своей жизни...
- Страдаешь по Нонне? - без околичностей спросил он.
- Не с кем стало ругаться, - усмехнулся Василий. - Оказывается, к этому тоже привыкаешь!
- Если тебе интересно мое мнение, то ты должен радоваться, а не переживать, - сказал Кирилл. - У тебя не было жизни, а теперь можно начать все сначала... Слава богу, ты не старик! Здоров как буйвол, женщинам нравишься, что тебе еще надо, Илья Муромец?
- Они мне не нравятся, Кирилл! - вырвалось у Василия.
- Пройдет, - утешил тот. - Я тоже прошел через это...
- Но ты не прожил с одной женщиной десять лет и ни разу не изменил ей, а она тебе наставляла рога...
- Тем более, чего жалеть такую женщину?
- Из тебя, старик, никогда не получится писателя, - вздохнул Василий. - Езди по белу свету, собирай фольклор, готовь докторскую, а в души человеческие не лезь. Не петришь ты в этой сфере ни хрена, друг ситный! Думаешь, мало на свете людей, которые живут с женами, изменяющими им, ругаются, растрачивают себя на семейные скандалы, стареют, мучаются и, представь себе, знают, что все это дичь и нелепость, а вместе с тем ничего изменить не могут... Отними у них эту проклятую жизнь и дай им другую, хорошую и спокойную, и они растеряются... Больше того, откажутся от такой жизни и вернутся к прежней... И потому лишь, что они другой-то жизни не знали! А человек, особенно с годами, становится консерватором и ничего в своей жизни менять не кочет, да и уже не сможет... Многие бросают курить, пить, а что из этого получается? Пшик! Из ста десять способны раз и навсегда изменить свои многолетние привычки, а остальные девяносто снова тянутся ко всему привычному, к тому, что когда-то было...
- В таком случае разыщи Еву, - жестко сказал Кирилл. - Она тебе будет напоминать Нонну...
Ощетинившийся Василий не успел ответить. Дверь отворилась, и в прихожей появилась Евгения. Она была в плаще и косынке, из-под которой на лоб выбились черные волосы. Порозовевшая, с искрящимися глазами, она в одной руке держала раздувшуюся сумку, а другой прижимала к груди огромный кулек с виноградом.
- Я долго? - с улыбкой обратилась она к Кириллу и тут увидела Василия, заполнившего собой проем двери в кабинет Кирилла. - Здравствуйте, Василий Иванович!
Василий, удивленный, что она его знает, первым кинулся к ней, принял пакет с виноградом, а Кирилл подхватил тяжелую сумку, из которой высовывалась желтая скрюченная куриная нога.
- А как вас звать? Этот старый конспиратор... - кивнул Василий на приятеля, - скрыл от меня...
- Евгения, - протянула она ему маленькую, с розовыми ногтями руку.
И Василий, удивив Кирилла, бережно взял ее в ладони, полюбовался и поцеловал. Перехватив насмешливый взгляд приятеля, смущенно заметил:
- В этом доме, я смотрю, из меня сделают человека..
- Вы не умираете с голода? - спросила Евгения, с помощью Василия освобождаясь от плаща. - Потерпите час, и я вам приготовлю курицу по особому рецепту. Кирилл, доставай что-нибудь выпить, угощай гостя, а я - на кухню!
- Мы вам будем помогать, - заявил Василий, чуравшийся любой домашней работы. Если он чем и занимался у себя дома, так это плотницкими поделками. Мог сделать из пня стул, оригинальную полку на стену, выдолбить из березового капа пепельницу или вазу, придать корявому сучку вид зверька или птицы. А вот чистить картошку или выпотрошить курицу Василий не был приучен. Даже во время летних походов он не допускался к котлу, вот заготовить дров, разжечь костер, соорудить шалаш - это было его делом.
Тоненькая, с рассыпавшимися по плечам длинными волнистыми волосами, с белозубой улыбкой, Евгения принесла с собой какое-то особенное настроение приподнятости и взволнованности. Она засучила рукава голубоватой рубашки в клеточку и стала выкладывать на большой деревянный стол покупки. Красивые руки ее с ямочками на круглых локтях плавно двигались, тонкие брюки подчеркивали стройную гибкую фигуру, не матери четырехлетней дочери, а совсем юной девушки.
Василий как завороженный ходил вслед за ней по кухне, задевал плечами то за полки, то за белую хлебницу на холодильнике и с удовольствием выполнял все поручения хозяйки. Вслед за ним ходила Олька и, задирая бельшеглазое личико, просила его снять с медного фонаря, свисавшего на цепях с высокого потолка, Дюймовочку, которая, по ее словам, бродила по выпуклому стеклу, спасаясь от злого водяного жука... Невольно все посмотрели на фонарь, но даже мухи не обнаружили, однако Олька уверяла, что Дюймовочке приходится туго, и требовала, чтобы ее немедленно спасли. Тогда Василий осторожно взял ее за талию ладонями и поднял к фонарю. Олька, замирая от восторга, поколдовала возле него руками и громогласно объявила, что Дюймовочка забралась в электрическую лампочку и больше ей ничто не угрожает, а отвратительный водяной жук лопнул от злости и испарился.
Василий хотел было ее ссадить, но она, угнездившись на его плечах и обхватив ногами шею, потребовала, чтобы он ее покатал, успокоив, что он теперь не ишак и даже не верблюд, а настоящая жирафа...
Когда они исчезли в прихожей, Евгения задумчиво заметила:
- Твой друг довольно живописный товарищ... Я, наверное, нарисую его портрет...
- Я этого не допущу! - в шутку возмутился Кирилл. - Это очень опасный тип. Один раз уже умыкнул у меня девушку!
- Где же она? - склонившись над кастрюлей, полюбопытствовала Евгения.
- Кто?
- Девушка, которую он умыкнул.
Из комнаты доносился серебристый, как звон колокольчика, Олькин смех и басистое рычание Василия.
- Такой человек, как он, не способен на подлость... - сказала Евгения, и Кириллу стало стыдно за минутную вспышку глупой ревности.
- Говорят, влюбленные глупеют... По мне, наверное, это заметно?
- То, что поглупел, видно, а что влюблен - нет, - отрезала Евгения.
Кирилл выбрал побольше очищенную картофелину и бросил в кастрюлю с водой. Обрызганная Евгения смазала его по щеке хвостом зеленого лука, тогда он схватил ее за руку и придвинул к себе, она отбивалась, вертела головой, изворачивалась, а в глазах ее безмолвно взрывались вселенные. Когда он нашел ее губы, она, прикрывая глаза черной щеточкой ресниц, прошептала:
- Сумасшедший! Отпусти меня сейчас же...
В кухню притопал Василий с Олькой на плечах. Его уши пылали в ее нетерпеливых ручонках.
- Мама, мы поедем с дядей Васей в Африку! - сообщила Олька. - И привезем вам к обеду белого носорога... Доставай самую большую кастрюлю... Вперед, моя жирафа!
- Не хочу в Африку, - простонал Василий. - Хочу обратно в клетку. Накорми и напои сначала меня, жестокая наездница, а потом уж в Африку... А еще лучше - в "Асторию"!
- Олька, смени лошадку, - распорядилась Евгения. - Дядя Василий будет помогать мне, а дядя Кирилл застоялся... Пусть лучше он за носорогом прогуляется в Африку!..
Вечером, оставшись один в квартире, Кирилл остро почувствовал отсутствие Евгении и Ольки. В ушах все еще звенел тоненький серебристый смех расшалившейся девочки, перед глазами стояло улыбающееся, с пляшущими искорками в глазах лицо Евгении. Даже Василии вел себя спокойно и рассудительно. Выпил две-три рюмки - и больше баста. Кирилл подумал, что он стесняется Евгении, и, когда она вышла, пододвинул ему бутылку, но Василий покачал головой:
- Не хочется, - сказал он, немало удивив Кирилла: давненько тот не слышал от него подобного!
- Опротивело мне, понимаешь, Кирюха, это дело, - пояснил Иванов. - Наверное, выпил свою цистерну. И возможно, даже чуточку больше...
Ушел он в сумерках. Олька, опустив уголки губ и тараща точно такие же синие глазки, как у него, упрашивала отправиться с ней в Индию и посмотреть, как спят слоны. Когда стали прощаться, она тоже протянула ему крошечную розовую лапку. Василий, присев на корточки, что-то прошептал ей на ухо, потом взял на руки и поцеловал, чем рассмешил девочку до слез.
- У тебя боода щекотная, - наконец выговорила она. - Кусается, как серый волк.
- Я тебе сделаю из полена Буратино, - пообещал он.
- Ты дядя Карло? - обрадовалась Олька.
- Уж скорее Карабас-Барабас, - сделал страшное лицо Василий.
- Он злой, а ты добрый, - возразила Олька. - Когда будешь нести мне Буратино, смотри, чтобы ему в трамвае нос не отломали...
Кирилла потянуло за письменный стол. Правда, сначала он хотел было позвонить Евгении, но вспомнил, что аппарат не действует. Надо завтра же вызвать монтера... Приехав из командировки, он снова засел за очерк о Ляле Вдовиной. Он изменит фамилию девушки и напишет, как ему хочется. Понемногу от Евы Кирилл узнал много любопытных фактов. Это еще в то время, когда они встречались. Он с трудом удерживался, чтобы не достать из кармана записную книжку, ручку и все с ее слов записать. Но Ева вряд ли это одобрила бы. К разговору о Ляле Вдовиной они возвращались несколько раз. Иногда Ева сразу замыкалась и становилась сумрачной, каждое слово приходилось из нее вытягивать клещами, другой раз, наоборот, начинала охотно рассказывать, вспоминая любопытные подробности...
Очерк был почти готов. Прежде чем перепечатать его и послать в журнал, Кирилл решил дать почитать Вадиму Вронскому. Все-таки это он подал идею написать о Ляле Вдовиной...
Вадим перед командировкой звонил и сообщил, что деку, усилитель и колонки вряд ли в ближайшее время обнаружат, а может быть, и вообще не найдут, даже если в их руках окажется преступник. Он мог вещи продать случайным людям и в другом городе. Ищи-свищи... А вот картины они разыщут. Тот, кто купит их, не удержится и обязательно кому-нибудь покажет, таковы все коллекционеры... Стоит ли покупать картину для того, чтобы запрятать ее в чулан? На картины смотрят, любуются ими. Да и потом, далеко не каждый коллекционер согласится выложить за полотна крупную сумму.
Судя по бодрому голосу Вадима, Кирилл понял, что кое-какие нити уже появились в руках следствия. Когда у него побывал работник милиции и стал дотошно выяснять приметы украденных вещей, Кирилл не мог ничего существенного вспомнить, он даже номера не записал, мог только назвать марку изделия и показать инструкции. Вадим посоветовал ему застраховать имущество, раз упустил возможность установить сигнализацию, теперь люди стали умные и заботятся о сохранности своего имуществу На это Кирилл ему ответил, что он верит в могучие силы нашей родной советской милиции, которая успешно искореняет в стране преступность и воровство... И верит также в сыскной талант майора Вронского, который чует преступника за версту! "Береженого бог бережет!" - назидательно изрек ему старомодное изречение майор Вронский.
Уже поздно, за окном все реже проезжают машины. Сквозь неплотную штору виден старый тополь. Нижние ветви голые, а на верхних еще держатся желтые, в маленьких дырочках листья. Когда тополь одет листвой, не видно здание напротив, а сейчас под луной голубовато сияет его железная крыша. Нетерпеливо протрубил океанский пароход. Он ждет, когда на Неве разведут мосты, и тогда тихо войдет с Финского залива в город. А потом из порта уйдут в море другие корабли, чьи мачты можно в любое время увидеть с набережной сразу за Академией художеств.
Кирилла вдруг неудержимо потянуло па улицу. Сегодня он весь день просидел дома, если не считать, что проводил Евгению и Ольку до метро "Чернышевская".
Небо над городом чистое, звездное. Над Невой, чуть повыше Петропавловки, впечаталась в густую синеву неба полная ясная луна. Лишь одно-единственное длинное узкое облачко с заостренным, как карандаш, концом серебрится рядом с Млечным Путем. Мосты еще не разведены, и видно, как над Невой разбегаются красные и желтые огоньки автомашин. Вода в реке маслянистая, она собрала с берегов огни, разбрызгала их на поверхности и теперь празднично сверкает.
Говорят, весна - пора любви, но и сейчас, осенью, много на набережной влюбленных парочек. Они идут Кириллу навстречу, крепко обнявшись, стоят у парапета, склонившись к воде, сидят на ступеньках причалов. Встречает Кирилл и выгуливающих собак. Черные, серые, белые, большие и маленькие четвероногие семенят впереди хозяев, натягивая поводки. Городские собаки, в отличие от сельских, почти не обращают внимания на прохожих. Вырвавшись на каких-то полчаса на свободу из квартир, они сосредоточенно занимаются своими собачьими делами, стараясь все успеть, но главным образом то и дело поднимают заднюю лапу у каждого столба и урны, предварительно тщательно обнюхав ее.
На Литейном, прежде чем повернуть за угол, на Салтыкова-Щедрина, Кирилл по привычке остановился у газетной витрины. Свет уличного фонаря освещал афиши об открытии театрального сезона, новом театрализованном представлении в цирке с участием знаменитого клоуна Олега Попова, гастролях в Концертном зале популярной западногерманской группы. Газетные строчки сливались, и Кирилл уже хотел было отойти, как внимание его привлекла небольшая, набранная мелким черным шрифтом заметка в "Вечернем Ленинграде" под рубрикой "Происшествия". Эти заметки всегда бросаются в глаза. Он рассеянно начал читать, почти вплотную придвинувшись к еще пахнувшему типографской краской газетному листу:
"...сегодня в Тихвинском районе в деревне Болотица задержан особо опасный преступник-рецидивист Новожилов К.Л., бежавший из мест заключения. Оперативную группу по поимке бандита возглавлял майор областного управления милиции В.С. Вронский. Вооруженный автоматом убийца оказал яростное сопротивление, но благодаря смелости и личной отваге Вронского был схвачен и обезоружен. Майор Вронский тяжело ранен..."
У Кирилла перехватило дыхание, он редко чувствовал свое сердце, а тут схватился рукой за грудь...
- Гражданин, вам плохо? - участливо спросил за его спиной мужской голос.
Кирилл повернулся и, бездумно глядя на него, шарил в кармане мелочь, но ее там, как назло, не оказалось.
- Не одолжите две копейки?
- Вы хотите вызвать "скорую помощь"? - щелкнул кошельком прохожий, но Кирилл не стал дожидаться, когда он разыщет двушку, он вспомнил, что тот дом, куда он хотел позвонить, находится совсем рядом... Оставив удивленного прохожего на тротуаре с раскрытым кошельком в руках, Кирилл резко повернулся и, все ускоряя шаги, пошел, а потом побежал по Литейному проспекту в сторону огромного серого каменного здания, на крыше которого топорщились причудливые антенны радиостанций, а в широких квадратных окнах первого этажа всю ночь горел свет.