Алиса подала на завтрак мужу яичницу и кофе:

— Может, хватит бунтовать Олег? У нас уже дети большие, а ты все никак не успокоишься, всё тебе не нравиться и никому не хочешь подчиняться. Поэтому ты нигде не уживаешься, — сказала жена.

— Я смеюсь над бестолковым людом открыто и мне это по нутру. Мне втройне приятно окунать их рожи в помои, за то, что они свои души за премиальный червонец начальству продают.

— Не знаю Олег, работал бы и работал. Всё — таки зарплата у тебя здесь неплохая. Нам вполне её хватает. Всё у нас дома есть. Живи спокойно. И зря ты ушёл из крановщиков. Там спокойней было. Подумаешь, стаж пенсионный выработал.

— Алиса, не зуди, — ковырялся он вилкой в яичнице, — я работал крановщиком в горячем цеху. Это вредное производство, поэтому и сетка там горячая. А я хочу долго прожить.

Она сняла с себя фартук, бросила его на стол и ушла молча с кухни.

Олег доел свой завтрак, надел чёрную рубашку и белый костюм.

Была суббота, он шёл на собрание в управление, где должен был стоять вопрос о производственном конфликте между ним и руководством участка. Чувствовал Олег себя неважно. Вчера он был в компании у члена своей бригады Сашки Васютина.

Они сидели втроём в лоджии первого этажа, и пили пиво с вином. С ними ещё был Федя Мудрый, который попал перед этим днём в вытрезвитель. За вином они обсуждали, как от руководства можно скрыть факт пребывания Мудрого в вытрезвителе, так — как за это нарушение его очередь на получение квартиры переносилась ещё на год.

— Я всё сделаю Федя, не беспокойся, — обещал Сашка, — у меня сосед напротив, зам. начальника этого вытрезвителя. Я ему скажу, и бумаги не будет на работе. Замнём обязательно всё. А на будущее имейте в виду. Попали в вытрезвитель, говорите там мою фамилию и адрес. Моё вечное алиби, — это мой сосед.

— А если твоё алиби собственноручно будет оформлять нас в вытрезвитель? — спросил Олег.

— На этом этапе и закончится ваше пребывание. Скажете, что вы мои друзья, и он распорядится, чтобы вас с почётом домой доставили.

«Сегодня посмотрим, как верны его слова, что он нам скажет»? — размышлял Олег, идя по пути на собрание.

У проходной он встретил Васютина и тот заговорщицки с гордой интонацией, сообщил, что прямо вчера урегулировал вопрос о вытрезвителе Мудрого.

— Молодец! — похвалил его Олег, — значит, на тебя положиться можно. Хотя я в трезвеннике ни разу не был и вряд ли буду.

— Не зарекайся, — суетливо семенил за Олегом Васютин, — все мы под богом ходим.

Олег повернул голову назад и бросил на ходу:

— Я сам себе бог и царь. Верю только себе, и ты сегодня в этом убедишься.

Он не просто так ответил Васютину. Перед этим собранием Дорогой заметил разительную перемену коллектива к своей персоне. Те с кем он был на дружеской ноге, вдруг стали сторониться его, избегали взглядов с ним. Будто боялись, что дружеские контакты с возмутителем спокойствия на участке будет замечено начальством. В последние дни ни с кем не играл в карты, даже в своей бригаде на время запретил этим дразнить начальство. Сейчас он точно решил всем отвесить по фунту «динамита», которого у него с избытком было в его бунтующем нутре.

В красном уголке сидели все бригады и мастера с начальником участка. За столом, накрытым зелёным сукном, сидели, начальник управления Плотников Н. Е. председатель профкома Цветков Павел и представитель горкома партии Орлов.

— Товарищи у нас сегодня на повестке дня один вопрос. Разбор взаимоотношений между бригадиром Грачёвым и начальником участка Холодовым, — объявил председатель профкома Цветков Павел. — Слово предоставляется начальнику участка.

Холодов, краснолицый мужчина с обрюзгшим лицом неспешно поднялся со стула и подошёл к столу заседателей. Повернувшись лицом к публике, он выпил воды из графина, затем взял слово:

— Товарищи все вы хорошо знаете Грачёва, и большинство собравшихся людей сегодня его, к великому сожалению уважают. Я его тоже уважал, до поры до времени. Ни для кого не секрет, что я предлагал ему работу старшего мастера на участке, но он отказался. Заявив во всеуслышание в бильярдной, что лучше, пойдёт вагоны чистить, чем будет со мной работать. После этого со своей бригадой он начал саботировать все мои указания. Мы с руководством цеха дали ему другую бригаду и послали работать на ответственный участок. Но он и ту бригаду перекроил на свой лад, дезорганизовав практически работу всего участка. Грачёв умышленно дважды совершил над своими руками членовредительство, что повлекло лишение премии всего ИТР и меня, в том числе. Он два месяца отдыхал на больничном листе, наедал за казённые харчи себе живот и в ус не дул.

— Вот этого не надо Вячеслав Сергеевич? — перебил его Цветков. — По факту травмы мы проводили тщательную проверку. И нами установлено, что первую травму он получил по вине мастера Сухова. А вторую по вашей вине, когда в присутствие бригады вы заставили его поднести спичку к горелке с газом.

Холодов, услышав такое от председателя профкома, резко изменился в лице, и проглотил слюну:

— Хорошо если этот факт вас не устраивает, то я скажу больше. Грачёв занёс очень вредную бациллу в наше производство. Он все бригады приучил играть в азартные игры. Скрывать не буду, — нет, наверное, ни одного рабочего, чтобы в кармане спецодежды не лежало колоды карт. Мне самому лично не раз приходилось изымать карты у бригад.

По красному уголку сразу прошёл шумок.

— Я считаю, что Грачёву нужно по собственному желанию подать заявление, — продолжал Холодов, — чтобы он не баламутил народ. Если мы не можем определить ему статью по КЗОТУ, то этот вариант я думаю, устроит обе стороны. Неважно, что он специалист хороший. От него вреда больше, чем пользы. Машинистам насосных установок он сказал, что ему заплатили водяные, отчего он получил два оклада. Они, побросав рабочие места, до обеда меня атаковали всей бригадой с претензиями. «Мы, мол, по яйца в воде стоим ежедневно и им не плачу водяных, а Грачёв со своей бригадой придёт раз в неделю сальники заменят и ему за это водяные платят».

Все засмеялись.

— Пускай в чужой карман не заглядывают, — встал Олег.

— Сядь Грачёв, тебе дадут слово, — посадил Олега начальник управления.

— Вы всё сказали? — спросил Цветков у Холодова.

— Пожалуй, всё, — ответил Холодов и сел на стул.

— Кто хочет высказаться по поводу выступления Холодова? — обвёл красный уголок своим взглядом Цветков.

В помещение повисло молчание.

Цветков показал рукой на Олега:

— Тогда послушаем Грачёва.

Олег, не кашляя в кулак, как это нередко делают от волнения многие выступающие в нелёгкой ситуации, смело посмотрел на свой коллектив и твёрдым голосом произнёс:

— Вы чего притухли все? Или вам нравиться, когда вам выдают премию, а потом забирают назад на производственные нужды? Вам нравиться, когда вас снимают с основной работы, что бы делать гаражные ворота, для знакомых ментов Холодова? А потом наказывают за невыполнение плана. Вам нравиться мыть его личную машину по два раза в день? Делайте всё, что вам нравиться! — осуждающе обвёл он взглядом коллектив. — Можете даже облизать его толстый зад, а я драть глотку за вас больше не буду. Не хочу! Хватит, поберегу свои нервы и голос. А в данный момент мне неуютно находиться под одной крышей, с теми, кто ни за себя, ни за друга постоять не может.

Олег больше нечего не сказал. Он обвёл всех без презрения осуждающим взглядом и спокойно вышел за дверь. На улицу выходить он не торопился. Постоял немного у двери.

В красном уголке, стоял громкий крик, понять смысл которого было не возможно. Он цокнул своими каблуками по кафельному полу и вышел на улицу. Решил далеко не уходить, а дождаться конца собрания. Подошёл к кизиловому кустарнику, где была вкопана в землю единственная лавочка на бетонных столбах. Подложив под зад газетку, Олег сел на лавку и закурил.

Его подмывало, поговорить с Павлом Цветковым и лишний раз взглянуть укоризненно в лица тех с кем проработал тесно не один год.

Ждать ему пришлось больше часа.

Первым на улицу вышел Цветок и, увидав Олега, подошёл к нему:

— Ты напрасно так жёстко на свою бригаду наехал? — сказал он. — Они дружно выступали и по делу. Тех, кто пытался защитить Холодова, заткнул представитель горкома. Ты победил! А Холодова, вероятно, исключат из партии и с должности уже точно освободят прямо сегодня. Ему свой вердикт выдал начальник управления. А ты уж больно зол сегодня был. Тебе это не к лицу.

— Нормальная злость, всегда ведёт к победе, но мне сейчас всё равно уже, — мрачно заявил Олег. — Работать я здесь всё равно не буду. Мне уже не интересно Паша смотреть на эту публику, которая за себя постоять не может, а ждут, когда за них кто — то впряжётся.

— И куда ты пойдёшь?

— Пойду на металлургический комбинат. Там говорят, новый цех будут строить, и вроде уже набор идёт.

— Мне местечко там прозондируй? Нас скоро с головным предприятием будут объединять, — недовольно проговорил председатель профкома. — Для меня, это будет примерно, как сокращение штатов. Работать будет тот, — верховой профсоюз, — кивнул он на заводское управление. — Я уже знаю об этом.

Олег в удивлении приподнял на него свои дугообразные брови:

— Зачем ты только в партию лез, чтобы в профсоюз пристроится? Очень глупо, КПСС доживает последние дни.

— Спору нет, но тогда начальник управления нарисовал мне перспективную картину жизни с шоколадом, вот и вступил, — ответил он.

— Не знаю, как ты, но я считаю, что профсоюзный лидер не должен быть коммунистом, чтобы не подпевать номенклатуре, — сказал Олег, — а защищать права рабочих. Вон сегодня Холодов заявил, что предлагал мне быть старшим мастером. А эта должность согласуется с парткомом. Я пошёл к ним, а они мне говорят, вступай в партию, тогда утвердим тебя. Вот на этом и закончилась моя карьера. Теперь хоть люди вздохнут без родной партии.

— Нельзя так говорить, — закрутил головой Павел, боясь, что кто — то услышит их разговор, — пока ещё в наших партийных кабинетах сидят люди с рычагами.

— Да пошли они все, на хрен. Я сегодня добился, чего хотел, и ладненько, — встал с лавки Олег. — А ты свой партбилет можешь смело бросить в нужник, или отвези в Москву на Старый Арбат, там иностранцы за них по сто долларов дают.

— Тихо! — приложил палец к губам Павел, — разве можно так? Придёт окончательное время, тогда я найду ему применение. Ты сейчас куда направляешься? — резко сменил он неприятную для себя тему.

— Сейчас пойду в бар, обмою это дело холодненьким пивом. Не хочешь со мной?

— Я не могу, — отказался тот и назидательно посмотрел на друга. — Я смотрю, ты стал злоупотреблять спиртным. Смотри не свихнись, как Мартын — твой кум.

— Ты зря так говоришь? — взвинтился Олег, — Мартын, не свихнулся. У него что — то с сосудами головного мозга произошло. Не просто так ему инвалидность дали. И не от вина это, а благодаря усилиям своей непутёвой Софьи, да сына шалопая. Сына жалеет, а её любит вот и всё. А она тварь гуляет от него налево и направо. Ты вспомни, когда маленькие детишки у них пошли, то впечатление было такое, что Алексей в декретном отпуске находится, а не Сонька. Они у него на руках, соску с молоком сосут, а Сонька на марсоходе, по мужикам ездит. И сейчас, пора бы остепениться, а она, как встретит кучерявого холостяка, так бросает семью и не появляется в доме месяцами. А потом приползает, как ободранная кошка, а он её всё прощает и прощает. Я уже ему ничего не советую. Всё без толку. Детей конечно жалко. Генка крученым у него растёт, того и гляди загремит на зону. Галка моя крестница — тоже, как и папа в больнице прописалась.

Дочь Мартына Галя училась ещё пока в школе, но мечтала поступить в экономический институт. Это была скромная и очень начитанная девочка, но росла она то — же со своими проблемами. У Гали была либо плохая координация движений, либо кости слабые, но она по нескольку раз уже ломала и ноги и руки. И об этом Павел хорошо знал, но всегда при случае винил во всех семейных бедах самого Мартына. Считая, что нибудь он большим любителем спиртного, была бы нормальная семья.

Сейчас Павел смотрел на друга и отрицательно качал головой:

— Всё равно ты меня не переубедишь. Он профессионально бухать на севере ещё стал. Ты же не с нами жил в Игарке, а я частенько его вытаскивал из запоя. В Богучанах правда он вначале остепенился, а потом забухал по — чёрному. Гены свои подпортил. Поэтому и наследство себе такое создал.

— Умный что ли? — укорил его Дорогой, — все наши одногодки, кто бухал конкретно, давно на кладбище лежат. Ну, выпивал он и сейчас не откажется. Но пьёт он в пределах разумного, как аристократ. Не наедается до поросячьего визгу.

Павел не стал вдаваться в дискуссию с другом. Он посмотрел на часы и заторопился:

— Ладно, Олег, я пошёл, у меня бумаг очень много собралось, надо обработать их. Заходи, сегодня вечерком ко мне домой? Пива попьем, вспомним былые наши времена.

— Забегу — топи баню? — пообещал Олег.

***

Но в этот день Олег, сильно поднаберётся с Васютиным водочки и подерётся на рынке с болгарами. Его отправят в вытрезвитель, а Васютин сбежит.

Утром в воскресение, проснувшись на деревянном топчане, он услышал крик дежурного: — «Васютин на выход».

Олег вспомнил, что вчера он назвал фамилию Сашки Васютина, а не свою Грачёв.

— Зачем? — подумал Олег, — всё равно на старое место работы не выйду уже. А пребывание в вытрезвителе это чепуха. Милиция тоже ошибается, когда совершенно нормальных людей помещает сюда. Он сразу вспомнил драку на рынке с болгарами, от чего ему стало не по себе.

— Васютин распишитесь за пребывание в вытрезвителе, и до завтрашнего дня будете ожидать в камере, — посмотрел укоризненно на него капитан. — По мелкому хулиганству вас будут судить, — «обрадовал» он Олега.

— Этого ещё не хватало, — подумал Олег, — пятнадцать суток на нарах ломают все мои планы. На работе могут не отпустить без двухнедельной отработки, а будут позорить на всю вселенную, потом рассчитают. Нет, надо как — то выкручиваться из этой ситуации. А собственно чего я боюсь? — вспомнил Олег, — я не Грачёв сейчас, а Васютин. Пускай дают пятнадцать суток, а как на работу выведут в первый день сбегу. Пускай к Сане едут домой забирают его за меня досиживать. Конечно, они разберутся сразу и поймут, что он это не я. И отпустят его восвояси. Он же говорил, что для него вечное алиби, — это его сосед из вытрезвителя. А мне придётся после этого суда на некоторое время в подполье уходить. С судом шутить не надо, за обман они и срок могут намотать.

Ему было время подумать в камере КПЗ, как избежать пятнадцати суток и на следующий день в кабинете у судьи он скажет:

— Товарищ судья, поймите меня только правильно. Я сидел в павильоне на рынке пил пиво, потом ко мне подсели турки болгарского происхождения. Они со мной разговорились, потом начали угощать водкой — мастикой, которую принесли с собой. Турок, которого звали Стефан, спросил меня:

— «Правда, говорят, что не Иван — то дурак?» — Я ему отвечаю, правда, только у нас в Советском союзе их турками называют. Он мне неожиданно ударил по лицу, и после такой наглой выходки мне трудно было сдержаться. Я же всё — таки одной нации с Суворовым и Кутузовым. Не мог я в грязь ударить, чтобы не посрамить исторические сражения с супостатами этих великих полководцев. Не мог, понимаете! На кону лежала честь державы! Моя вина, несомненно, есть в этом — эмоции закипели некстати. Поэтому я прошу вас наказать меня материально? Так как на этой неделе у нас начинается региональный смотр патриотической песни, и мне не хотелось бы подводить свой музыкальный коллектив, которым я руковожу.

Судья внимательно посмотрела на респектабельного хулигана в белом костюме и посадила на стул.

Она что — то стала писать у себя, а потом подняла Олега и зачитала ему приговор, где за хулиганские действия в общественном месте Васютин Александр подвергался к тридцати рублям штрафа.

Этот мягкий приговор его вполне устраивал, он от души с благородным лицом раскланялся перед судьёй. Попрощался вежливо с милиционером, который его конвоировал до суда и вышел на улицу.

Первым делом он поехал на работу, написал заявление на увольнение. Исполняющий обязанности нового начальника участка его уговаривать не стал, а молча подписал заявление. …Сашку Васютина он на участке не нашёл. Олег хотел того предупредить о том, что ему предстоят вскоре небольшие разбирательства на работе и в милиции, за хулиганство и вытрезвитель. Его он встретит позже в этот же день около открытого пивного павильона. Александр стоял темнее тучи за высоким столиком. По его виду можно было определить, что он до предела чем — то удручён.

— Мне твоё лицо не нравится, — сказал Олег, — но ничего не поделаешь, я тебе его сейчас поперчу немного нашей совместной проблемой.

Олег во всех подробностях рассказал, что с ним произошло. Услышав такое неприятное известие, Александр плаксиво за канючил:

— Понимаешь, я вчера, когда убежал от милиции, пришёл домой, а у меня в это время с лоджии сосед спрыгнул, а китель свой с погонами на стуле оставил.

Жена получила от души. И этому гаду досталось бы молотком, если бы я не жил на первом этаже. Сейчас не знаю, что делать?

— Жену проводи к тёще, а китель продай своему соседу за две тысячи рублей, — быстро нашёлся Олег. — Если не согласится, скажи ему, что тогда отнесёшь китель в его управление или в горком партии первому партайгеноссе.

— Думаешь согласиться? — спросил Васютин.

— А куда ему деваться, — хмыкнул Олег, — иной мент за звёздочку тысячу платит, а тут целый китель. Самое главное тебе сейчас ни в коем случае не надо принимать эту ситуацию за горе. Радуйся, что освободишься от вероломной жены. И считай что китель с погонами — это твоя тринадцатая зарплата, а сейчас давай пивка попьём. Мне тоже домой трезвым неудобно появляться. Алиса допытываться начнёт, куда я подевался в белом костюме после собрания. Ещё подумает, что я налево ходил. Мне, конечно, всё равно, но огорчать её не хочу. Она этого не заслуживает. Алиса хорошая жена и мать. Я за своих детей с ней спокоен. А ты Саня не волнуйся? Штраф я сегодня или завтра заплачу за тебя обязательно в сберкассу. Наверное, завтра, — уточнил он, посмотрев на часы.

Они выпили пива и разошлись каждый по своим домам.

Вечером, когда Алиса пришла с работы, Олег давал ей правдивые показания вместе с извинениями.

— И что ты сейчас будешь делать с работой? — спросила она.

— Не беспокойся? Ты же знаешь, что я нигде не пропаду, а без денег мы никогда не будем сидеть. Пока мои ювелирные пальцы работают виртуозно, как у скрипача — голодать не будем. Колоду карт, взлохматить всегда смогу. Но я думаю поступить на металлургический комбинат, там сейчас народу много требуется.

— Как хочешь, поступай только воду там не мути, оппозиционер непримиримый? Ты, сколько мест поменял и всё от неуживчивости своего характера, — сказала Алиса, — пора и за голову браться.

Олег сразу схватился за голову и застонал.

— Хватит паясничать, — поддержала невестку мать Олега, — слушай жену, она плохого не насоветует.

— Если бы все рабочие были такие, как я мы давно бы жили при коммунизме! — торжественно выдал Олег. — Но беда в том, что всех не переделаешь. Живут в страхе, и беспрекословно лебезят перед чинами, начиная от бригадира и до директора. А, мне противно на это смотреть. Рабы они и есть рабы. Чего с них возьмёшь.

***

КПСС тихо и мирно без всяких волнений похоронили. Многие страны социалистического лагеря, раскололись на части и на географических картах появились новые страны. СССР тоже не отстало, в один из дней 91 года, русские люди проснулись в другой стране. СССР рухнул в одночасье. ФРГ же с ГДР наоборот снесли стену преткновения и слились в одну страну. Дорогой устроился на работу, где в тесном сотрудничестве ему приходилось работать со специалистами из фирм «КРУПП и СИМЕНС» Всё оборудование поставлялось из ФРГ, бывшего капиталистического блока.

На новом месте работы Олега поставили сразу бригадиром, но без штата. Сталеплавильный цех ещё строился, и в его обязанности входило следить за работами монтажных организаций вместе с иностранными специалистами. Работа была интересная и творческая, и он ушёл в неё с головой. Вместе с ним мастером работал молодой специалист Сергей Лисов приехавший со своей семьёй с Урала. Он обладал мягким, но обидчивым характером. Но главной отличительной чертой, — это была склонность к чрезмерной фантазии. Олег эту черту характера распознал в нём сразу. В первый день их знакомства Сергей рассказал ему, что у него половина родни работало в обкоме партии и КГБ, а Чапаевская Анка пулемётчица, являлась прототипом его престарелой тёщи.

«У неё даже в книге „Чапаев“, собственноручно Фурмановым сделана авторская запись с благодарностью», — привирал он.

Олег слушал его, но улыбался после наедине. Этот мастер в работу не вникал, считая, что хорошему руководителю не обязательно знать профессионально производство.

— Главное правильно отдавать команды, — твердил он.

— Ты не прав Серёжа, — сказал ему Олег. — Чтобы стать хорошим руководителем, нужно достичь этого, именно пройдя хорошую школу через обширные познания производства. Уважать рабочих, — обязательно, — наказывал он ему, — и иногда можно выпить с ними. Поймёшь жизнь быстрее.

— Я с подчинёнными никогда не пью, и не буду пить, — опешил мастер от науки Олега.

— А у тебя в настоящее время в подчинение один я, — заметил Олег, — зато над тобой начальников много, а они все поголовно водочку пьют. И если из них каждый будет придерживаться твоей формулы, то производство развалится.

Лисов не вникал никогда, что ему говорил с богатым жизненным опытом бригадир и всегда гнул свою линию:

— Скоро, через два месяца будет массовый набор рабочих в цех и у меня будет, кем командовать. А тебя по блату, наверное, приняли сюда? — вопросительно взглянул на Олега Сергей.

— Почему ты так решил?

— Ни одного рабочего не принимают пока в цех, только ИТР.

— Меня приняли сюда, чтобы не потерять. Так, как я специалист по металлургическому оборудованию.

— Я вижу, что ты соображаешь, но рассчитать планетарный редуктор тебе не в дугу будет. Так — как ты не институт заканчивал, а техникум заочный, а я могу в два счёта рассчитать.

— Мне совсем не обязательно его рассчитывать, — снисходительно ответил Олег, — на это есть такие специалисты, как ты. А я буду гайки крутить и мучиться, над планетарным редуктором, который рассчитывал ты.

Лисов не придал значения иронической тираде Олега, но не забыл нескромно высказаться:

— Я здесь буду яркой и может даже выдающейся личностью, потому что я инженер с большой буквы!

После такого самовосхваления в вагончик вошёл начальник участка Василий Иванович Семин. В руках у него была папка с документацией. Он не слышал, о чём говорили мастер и бригадир. Бросив папку, на стол он сурово взглянул в лицо самодовольного мастера:

— Сергей Дмитриевич, тебя заместитель начальника цеха вызывает к себе. Не иначе выволочка будет.

Не знал молодой специалист значения слова «выволочка», поэтому важно заявил:

— Видишь, какие большие люди меня приглашают к себе? И посыльный сам Василий Иванович, — наш начальник участка.

Василий Иванович, на его слова ничего не ответил, только зловеще улыбнулся. Эту улыбку, не предвещающую ничего хорошего для мастера, из всех присутствующих в вагончике заметил один Олег.

Вернулся мастер назад растерянный и мрачный, будто на нём верхом черти ездили. Ни слова не говоря, Лисов начал собирать свои вещи из стола в небольшую коробку.

— Ты чего Сергей Дмитриевич, как туча, мрачный вернулся от большого человека? — спросил Олег.

— У тебя выпить есть? — вопросительно посмотрел на Олега мастер.

— У меня всё есть и водка и пиво баварское в банках, — ответил Олег.

— Налей мне водки, но сам не пей, я принципам своим не хочу изменять.

Олег достал из сейфа водку. Налил мастеру полный стакан, и добавил:

— Но после я всё равно выпью. И даже тост произнесу за твоё здравие!

Тот выпил и, возвратив стакан назад, сказал:

— Теперь можешь сам выпить, а мне дай банку пива?

Олег дал ему пива, а сам выпил сто граммов и убрал бутылку со стаканом в сейф.

Мастер дернул за ключ банки, откуда с шипением потекло по его рукам пиво. Пригубив банку, он сморщился и поставил её на стол:

— Никогда не пил баварского пива. Наше пиво, лучше и резко с возмущением сменил тему.

— Я не пойму, откуда берутся, такие руководители, как наш заместитель Турков?

— А в чём дело?

— Дело в следующем, — начал рассказывать Сергей. — Вызывает он меня к себе и начинает отчитывать, как школьника, за то, что я господину Коху показал нашу систему полиспастов, для поднятия балки мостового крана.

— Правильно ругал, не надо было этого делать, — перебил его Олег, — для этого у нас есть специалисты по грузоподъёмным механизмам. Они специалисты, практику в Германии проходили и, наконец, есть монтажная организация осуществляющая подъём балок. А ты кто такой? Мастер по эксплуатации. Не велика шишка, чтобы с Кохом глобальные вопросы решать.

— Он и без меня бы это увидал, — начал заикаться Сергей Дмитриевич. — Ему просто, как шеф — монтёру было интересно узнать, как мы будем вести монтаж 250 тонного крана.

Турков сказал, что теперь, немцы такие же полиспасты изготовят и будут остальные краны нам поставлять с ними. А это обойдётся лишней сотни килограмм золота для нашей страны. Короче обвинил меня в промышленном шпионаже и отправил на три месяца изучать документацию в архив. Теперь у меня зарплата будет меньше. Правда, мне обещали в учебном комбинате подработку — стропальщиков обучать. Хочешь, режь меня, — сплюнул он зло на пол, — но не пойму я, откуда он взялся этот Турков? Где он раньше работал? — негодовал Сергей.

— Чего ты затвердил где, да откуда? — улыбнулся Олег, — да этот Турков ты в будущем.

— С чего ты взял? — пьяно скосил глаза мастер.

— А он мне как — то тоже рассказывал, что рассчитывал планетарный редуктор за час, — лукаво улыбался Олег.

— Ладно, пускай рассчитывает, — встал Сергей из — за стола, и посмотрев уважительно на Олега, предложил:

— Хочешь, приходи ко мне домой вечером? Я тебя со своей тёщей познакомлю. Мировая старуха! А сейчас пора домой собираться, рабочий день на исходе. С завтрашнего дня я покидаю тебя надолго. Кстати, а откуда в твоём сейфе баварское пиво? — подозрительно спросил он.

— Не скажу, а то у тебя в КГБ свои люди работают, — поддел его Олег.

— Я догадываюсь, откуда, — бормотал пьяно Сергей, — это презент иностранных специалистов. Смотри аккуратней с ними тут повсюду уши и глаза. Не забывай они представители капиталистического строя.

— Да брось ты Серега, чего ты чудишь? — перебил его Олег, — они такие же люди, как и мы. Только намного культурней и обязательней нас. И я тебе скажу, они не такие скупые, как ты мне говорил. Домой они летают почти каждую неделю. Я им заказал для себя много тряпок и обуви, а они с меня ни копейки не взяли, только за авторучку пришлось самовар им свой старинный отдать с медалями.

— Это они тебя вербуют, наверное? Не поддавайся им, — предупредил Лисов, — соблюдай конспирацию. А что это за авторучка такая дорогая?

— С программным управлением, — не моргнув глазом, соврал Олег, — вот например надо студенту отлучиться во время лекции пивка попить или булочку с кефиром скушать. Он задает ей программу, и она производит всё, что рассказывает профессор, а студент приходит, у него конспект готовый скопирован.

— Мне бы эту самописку не мешало приобрести? — размечтался мастер и немного задумавшись, спросил, — а ты рулетку не можешь им для меня заказать?

— Сам закажешь и авторучку тоже, — сказал ему Олег, — ты же их всех знаешь.

— Теперь не скоро я с ними встречусь, — с сожалением вздохнул Сергей, — архивной пылью буду дышать, а ты тут комплектуй без меня бригады, приглядывайся к людям. Советую на них не дышать винными парами, твоё настроение будет передаваться и им. Запомни, дисциплина бьёт класс!

Олег на прощание похлопал ему в ладоши и пошёл переодеваться.

— Скоморох, — услышал он вслед.

Вечером Олег решил зайти навестить своего мастера, чтобы взбодрить его, бутылкой водки. Жили они не далеко друг от друга. Правда Дорогой так и проживал в частном секторе, а мастер жил в новом панельном доме. Дверь Олегу открыла старая бабка с короткой стрижкой и с папиросой в зубах:

— Вам кого молодой человек?

— Сергея Дмитриевича можно увидеть?

— Его нет. Увезли недавно на скорой помощи с отравлением желудка, — хлопнула она перед его носом дверью.

— Спасибо, — коротко ответил ей с запозданием Олег и спустился на улицу.

— Вот это да, первый раз выпил со своим подчинённым и такая неудача, — засмеялся Олег над «принципиальным» мастером. — Придётся мне теперь и его работу выполнять и в больнице навещать, как Мартына.

К Алексею Мартынову кроме его дочки Гали, Олега и Павла никто не ходил. У жены был очередной роман, и она уже полгода жила у рябого, но богатого любовника.

На улице поднялся мокрый со снегом колючий ветер.

Устыдившись, что последний раз был у друга в больнице неделю назад, он поднял капюшон непромокаемой куртки и себе под нос проворчал:

— Завтра край его надо навестить. Сейчас зайду к Паше, и мы с ним договоримся о визите к Алексею.

Почти до полуночи он просидел у Цветка, а когда вышел, то его встретила пустая заснеженная улица. Это лёг на землю первый снег. И он первый проторил по нему тридцатиметровую тропинку от дома Павла до своего дома.

***

На работе Олег был загружен по уши. Производственные обстоятельства заставляли досконально вникать в импортное оборудование. В бригаде слесарей — ремонтников, которой руководил Олег, насчитывались уже больше пятидесяти человек, и народ поступал на работу ежедневно. Ехали рабочие со всех концов страны и не по зову сердца — кто — то за должностью, кто — то за карьерой, а кто — то за деньгами, надеясь на новом оборудовании урвать желанный длинный рубль.

Но многие из приезжих себя без излишней скромности называли патриотами металлургического производства.

На такие лозунги Олег не обращал внимания, но смело мог спросить «патриота с повышенным гонором» невзирая на его должность, почему такого первоклассного специалиста отпустил в Черноземье Челябинский или Новокузнецкий металлургические заводы? Подобные вопросы ставили в тупик «патриотов» и они при следующих встречах старались дистанцироваться от него. А иногда при большом скоплении специалистов, указать Олегу на ничтожную недоработку. Типа, почему большие ворота в цех открыты, около их мастерской или почему в его бригаде не все слесаря ходят в касках. Особенно цеплял его этим старший мастер — механик Курков приехавший из Златоуста. Олег на подобные замечания отговорок не находил. Он дождался момента, когда Курков предъявил ему замечание в присутствии главного инженера завода и других высоких должностных лиц.

— Почему без рукавиц у тебя работает Никишин? — спросил он у Дорогого, увидав нового слесаря крутящего рожковым ключом гайки на немецком стенде ремонта промышленных ковшей.

— Значит, в данный момент ему удобней так работать. Но мне до того странно слышать такое глупое замечание, от «специалиста — патриота», приехавшего из Златоуста. Хотя я предполагаю, что вы не знаете своих прямых обязанностей, и чтобы показать свою активность перед высоким начальством, основной акцент делает на технику безопасности. Выходит другого вам ничего не дано.

Не рад был тогда Курков, что высунулся со своим языком. Главный инженер одарил Куркова недобрым взглядом и сурово произнёс:

— Нарушение ТБ на нашем производстве зачастую имеют место. Не забывайте того, что оборудование многим рабочим не известно. И вам товарищ Курков нужно немедленно пройти переаттестацию на предмет профессиональной пригодности на должность, какую вы сейчас занимаете.

Куркова Олег после этого инцидента больше в цеху не видал. Их встреча произойдёт позже в интересных условиях, в которых окажется бывший начальник Олега.

Но зато на своё рабочее место вернулся Сергей Лисов, и не через три месяца, как он говорил, а летом. Эта ссылка в архив его так уму разуму не научила, вместо того, чтобы теоретически расширять свой профессиональный кругозор на документациях оборудования, он больше любил шатание по цехам. Мастер добровольно в архиве вызвался выполнять, роль курьера. До одного цеха дошёл, полдня прошло. После обеда в другой цех сходил, — смена долой. Он нисколько в этом архиве ума не набрался, остался таким — же наивным, каким и был.

Первым делом, вернувшись в цех, он направился в городок иностранных специалистов. Там на ломаном немецком языке он стал им объяснять, что ему для производственных нужд необходима авторучка с программным управлением, и пятидесяти метровая рулетка, чем вызвал искренний смех у немцев.

Зато рулетку они ему подарили тут — же, а про авторучку объяснили, что она в Токио пока ещё находится в разработке.

Сергей два дня не подходил после этого к Олегу. А когда отошёл немного от обиды, сказал:

— Я думал ты серьёзный мужчина, а ты меня так подвёл с авторучкой. В неудобное положение поставил своего мастера и перед немцами и перед шведами. Там все были, даже наши переводчики.

— И ты при всех спрашивал у них Сергей Дмитриевич? — расширил глаза Олег.

— Да, а что такого?

— Разве можно, сам же говорил, что здесь вокруг уши. Эта авторучка у немцев, как я понял, изобретена для шпионской деятельности, как у нас диктофоны. При всех не надо было просить тебе. Отозвал бы одного, и перетёр с ним свою просьбу. Лучше с Руне, он водку русскую любит и наших девушек.

Лисов изобразил глупую физиономию и почесал от досады затылок.

— Теперь буду ждать момента на объекте. Буду его ловить, когда он один будет.

— А зачем его ловить, на этой неделе фаун привезёт балку крана, он будет присутствовать на подъёме, — напомнил ему Олег.

— Точно, — воодушевлённо произнёс Сергей, — а сейчас я принесу всей твоей бригаде папку с проспектами гидравлических и дисковых тормозов, — пускай изучают. Завтра у них экзамены буду принимать, — строго завил он, — кто не ответит, тот будет краны смонтированные мыть у меня до блеска.

— Это ты сам им расскажешь, ведь не я буду экзаменовать их, — ответил Олег.

Мастер ничего не ответил Олегу, а молча повернулся и быстрым шагом направился к себе в вагончик. Вернулся он в мастерскую с ворохом документации.

— Всем внимание? — объявил он и положил документацию на стол. — Вот вам проспекты, чтобы вы на зубок завтра знали устройство тормозов. Отговорки не принимаю. Спрашивать начну первым вашего бригадира, а потом и остальных буду прощупывать.

— Ты давай лишнего не бери много на себя Сергей Дмитриевич? — сказал спокойно при всех Олег, — я сам тебя могу запутать на любом узле оборудования, где мои руки побывали.

Мастер сразу вызвал Олега за дверь мастерской:

— Что ты не понимаешь, что это я не серьёзно сказал, а для острастки:

— Для чьей острастки? — не понял Олег.

— Слесарей конечно, а то скоро первую линию будем запускать, а они всё в развалку ходят, да в карты играют. Вот вся их забота.

— Да брось ты, — работают они неплохо, а в карты весь цех играет, даже ИТР, — осадил Олег мастера.

— Я не на деньги играю, а в козла, — закрутил головой по сторонам Сергей.

На следующий день утром Сергей Дмитриевич пришёл наглаженный и в красном галстуке на работу. Не знал, он, что бригадир подменил документацию в техническом бюро. Те проспекты, в которых был перевод, он оставил там, а в мастерскую документацию принёс на немецком языке.

Не подозревая такого подвоха, Сергей Дмитриевич усадил в мастерской всех рабочих. Раскрыв перед собой папку, он важно посмотрел на слесарей и, остановив свой взгляд на Олеге, профессорским тоном произнёс:

— Первым, как я и говорил, буду гонять по теме вашего бригадира. А вы все слушайте и вникайте, чтобы я вас не тыкал после носом на ваши ошибки. Ответы ваши должны быть быстрыми и лаконичными, как от стенки горох.

На все экзамены отвожу тридцать минут, — он пересчитал слесарей, — то — есть каждому по две минуты.

С остальными членами бригады, которые сейчас заняты работой, я займусь позже.

Олег снисходительно улыбнулся, зная, что сейчас подымет настроение не только себе и бригаде, но и всему цеху. Так как об этом экспресс — экзамене слухи расползутся быстрее молнии не только среди рабочих, но и ИТР:

— Я бы хотел Сергей Дмитриевич услышать вначале ваши познания о дисковых тормозах? Я знаю без запинки и задоринки своё дело, так — как на протяжении года работаю с господами немцами, а ваши проспекты это клинопись. Где вы сами — то изучали их устройство?

— Как где? — недоумённо спросил он. — Вот здесь, — постучал он ладонью по папке с документацией.

— Ну, тогда открой нужные пункты устройства дисковых тормозов и прочитай нам всем, а мы послушаем? — изгалялся над мастером Олег.

Ничего, не подозревая, мастер начал листать папки. Его лицо заметно начало меняться, сливаясь с красным галстуком.

— Читай, давай, тебя все слушают? — повысил голос Олег.

— Ничего не пойму, почему здесь всё на немецком языке, — бормотал себе под нос мастер.

— Ладно, не терзай себя, я вижу, ты сам не знаешь устройства этих тормозов. И дело тут не в знании немецкого языка. Слушай, я тебе популярно по чертежу всё расскажу. На ребят не смотри, они все их знают так же, как и я.

Олег быстро рассказал ему механизм действия и устройство тормозов, после чего Лисов в мастерскую носа не показывал. А Олег сгрёб папки под мышку и отнёс их в техническое бюро, забрав назад папки мастера, с русским переводом, в которые он ни разу не заглядывал.

— Детский сад какой — то набрали, — сказал он себе. — Экзаменовать он надумал тех, кто опытнее его!

Мастер в этот день в мастерскую забежал только к вечеру. Подойдя запыхавшись к Олегу, он панически сообщил:

— ЧП произошло недавно с балкой, которую вёз фаун. Она на повороте внизу упала на дорогу. Немцы узнали про это, и монтировать её не разрешают, пока мы не просветим её рентгеном. Главный механик послал меня завтра искать рентгенологов. Так, что ты здесь остаёшься за меня. Смотри лучше за своими подопечными. Дурака валять им не позволяй.

Сергей Дмитриевич, снял с себя каску и положил её в сейф. Обнеся всех присутствующих в вагончике важным взглядом, он громко хлопнул дверкой сейфа и пошёл к главному механику цеха Ивану Петровичу.

Главный механик не относился к «патриотом» он был опытный специалист, знаток своего дела — номенклатура, приехавшая из Челябинска, где работал главным механиком ЧМЗ. Он был до удивления всегда спокоен и голоса ни на подчиненных, тем более на рабочих никогда не повышал.

С Сергеем Дмитриевичем, горе мастером, — это был особый случай, — он тоже не ругался, но постоянно того поучал и зачастую немного в юмористической форме. Учил его жизни. Поняв, что с ним не серьёзно разговаривают, Сергей Дмитриевич сказанное пропускал мимо ушей. Он считал себя великим специалистом, не нуждающимся ни в чьих советах. Плохо он знал Ивана Петровича, так — как своё недовольство и гнев он умело маскировал за юмором. И сейчас он озорно шевелил своими седыми усами и с улыбкой наставлял молодого специалиста:

— Ты Сергей Дмитриевич, когда балку просветишь, смотри справку с печатью об обследовании немцам не отдавай. Сам знаешь, им она ни к чему, а нам в дальнейшем пригодится.

— Об этом я знаю. Меня в первую очередь предупредил зам. начальника цеха, — шёпотом сказал мастер.

…Увидали мастера в цеху только через два дня, в день пуска первой лини. Он был удручён и расстроен. Собирал уже по новой вещи в коробку, но не в вагончике, а в выделенном ему кабинете построенного административно бытового корпуса, в котором он и дня не просидел.

— Ты куда это собрался Сергей Дмитриевич? — спросил у него Олег, зайдя к нему в кабинет.

— В архив на три месяца пылью дышать, — буркнул он, благодаря тебе и главному механику. Не могли толком объяснить про печать.

— А что случилось? — не поняв недовольства мастера, спросил Олег.

— А то, — я как загнанная лошадь бегал за рентгенологами, справку у них взял. Как положено, предварительно оторвав печать с неё, и отдал господину Коху, а он с этой справкой пошёл к директору комбината. Я же не понял, что нужно было две справки брать одну с печатью, а другую без печати. Решил, что всё это делается в целях конспирации, вот и оторвал угол с печатью.

Не засмеяться здесь было нельзя. Этот инженер с высшим образованием был несколько не умней, тех неграмотных кровельщиков, с которыми Дорогой начинал работать когда — то в начале своей трудовой жизни. Олег хохотал заразительно, и от души выразить свои эмоции ему ничего не мешало. Тем более глупый вид Сергея Дмитриевича подстёгивал к большому смеху.

— Ты не до конца скрыл государственную тайну, — вдоволь отсмеявшись, сказал Олег. — Тебе надо этот клочок с бумагой съесть, как бы поступил на твоём месте любой опытный разведчик. А ты его, наверное, выбросил?

Сергей достал из кармана огрызок с жирной печатью и положил на стол.

— Тебе смешно, а мне хоть плачь, — запер он дверь кабинета. — Держи, — протянул он ключ Олегу, — Василий Иванович сказал тебе передать, — ты временно меня будешь замещать.

Олегу долго не пришлось сидеть в необжитом кабинете своего мастера.

Зная хорошо оборудование цеха, он пошёл на повышение, — его назначили механиком смены всего цеха. И когда он заступал на смену, начальство знало, что им придётся спать спокойно, — любая авария оперативно при нём устранялась. Цех был большой и насчитывал две с половиной тысячи рабочих. Олегу был положен хороший оклад, и он был доволен заработком, хотя рабочие сидели в то время на голом тарифе. Когда на работе всё было спокойно, Олег собирал свою компанию мастеров в вентиляционной камере. На карты слетались, и офицеры из заводской пожарной части. При любой тревоге им сигнализировали по рации. Эти офицеры были при любом раскладе удобны для игроков. В случае неожиданного появления большого начальника они могли отбить любую атаку. Но если тот проявлял несгибаемость характера и выносил картёжников на вид всего цеха, то ему последующие дни жилось не сладко. Те же пожарники приходили к несгибаемому начальнику через день на вверенный ему участок и выписывали тому штрафы. После таких квитанций, картёжников если и замечали, то делали вид, что со зрением они не в ладу. Играли не по крупным ставкам. Олег выигрывал только на карманные расходы. По громкой связи из вентиляционной камеры было слышно, кого приглашают пройти на рабочее место. И тогда тот бросал карты и быстро выходил из камеры. Бывало, играли так, что оставались ещё на одну смену, — сюжет азартной игры принуждал к этому. Рабочие тоже не отставали от мастеров. Улучив свободную минуту, они садились за карты. Только один сварщик из сталеплавильного участка Володя Доценко по кличке Сутулый ходил играть в вагончик к монтажникам в шахматы. Откуда он не мог услышать голос диспетчера, и Олегу приходилось при необходимости прибегать к услугам сварщиков с других участков. Поэтому каждый день ему приходилось распекать Сутулого:

— Володя прекрати подводить свою бригаду? — говорил он Доценко, — ты лазаешь где — то по три часа, а смена по твоей вине хватает простои. Ещё раз испаришься на такое длительное время, придётся тебя отправить к твоему непосредственному начальнику Полозову, пускай он определяет тебя в другую смену.

— Я больше не буду, — спокойно отвечал он, — хотя от моей быстроты у меня всё равно в кармане шуршать не будет, хоть и Горбачёв кричал в своё время, — ускоряйтесь. Да я лучше в церкви ускорюсь и перекрещусь вместо трёх раз сто раз. Сколько можно сидеть на голом тарифе? Меня монтажники зовут к себе, хорошие деньги обещают. Я бы пошёл к ним, но наверх лазать высоко муторно. Стар я уже, к металлическим лианам привыкать.

Доценко был нескладный и непробиваемый товарищ. Его нервы были железные, но ума оказалось, меньше чем у Сергея Дмитриевича. Они были с ним чем — то похожи, оба вели себя, как дети, но сварщик любил шахматы, а Сергей Дмитриевич, Чапаева на шахматной доске и на картах бурового козла, кроме этой игры он больше ничего не признавал. Он даже из архива в обед прибегал в мастерскую к слесарям, чтобы сыграть несколько конов. И ещё была у него одна слабость — это спелеология. Об этом знал практически весь завод. Любил он это дело, и нередко набрав отгулов, выезжал для поиска неизведанных пещер в разные уголки страны. Об его странствиях часто писала заводская многотиражка.

***

Сергей Дмитриевич вернулся в цех уже не мастером, а инженером по ТБ. Эта работа была для него спокойнее и спросу меньше. Он частенько заходил к Олегу в кабинет, чтобы рассказать о своих успехах в работе, но когда Олегу надоедало его слушать, он по телефону вызванивал Доценко и сводил их в своём кабинете. Они быстро находили с ним общий язык, несмотря, что сварщик был вдвое старше Сергея, и он воспитывал четверых детей, а Лисов же был бездетный, но планировал в скором времени обзавестись детьми.

Олег оставлял их в это время одних, а сам шёл в цех.

Однажды Лисов привёл к Олегу в кабинет молодого парня спортивного телосложения:

— Олег Матвеевич, познакомься, у тебя в смене будет работать. Он положил перед ним все его документы. Маркушев Владимир, — мастер спорта по борьбе, до этого работал председателем совета физкультуры всего завода, а до этого в городе спортом заправлял. А я побегу, у меня там травма у оператора. Побеседуй с ним и в другую смену не передавай. Я ему обещал, что он у тебя будет работать.

Когда Сергей закрыл за собой дверь, Олег изучающим взглядом обвёл новичка. На вид ему было лет двадцать пять, хотя по документам ему было тридцать шесть. У него было приятное лицо, внушающее доверие, под рубашки выделялась мощная грудь и при каждом движении его бугорки бицепсов внушительно шевелились. Спортсмен Олегу понравился, а то, что новичок не имел до этого рабочей профессии, на это он не смотрел. Почти все его слесаря, до этого были либо шоферами, либо строителями. Был даже один повар и один конюх из развалившегося колхоза после развала СССР.

— Если человек не лентяй, и сообразительный, то в процессе работы он быстро освоит любую профессию, — сказал Олег новичку, — так что думаю Володя, у тебя всё нормально будет. Десять дней со мной или с бригадиром походишь. Некуда без нас не суйся. Только участок ты выбрал не совсем чистый, не мог в мастерскую кристаллизаторов попроситься? Там работа лёгкая как в аптеке, чистая и нетрудоёмкая. Ночью за два часа норму выполнили, а остальное время спят.

— Понятно всё, — сказал спортсмен, — но я не знал. Ведь по сути дела для меня этот цех как штрафной батальон для бойца. Я бы ни за что не ушёл с прежней и любимой работы.

— А что за беда у тебя случилась? — поинтересовался Олег.

Парень тяжело вздохнул:

— Не знаю, поймёте меня или нет? Но могу точно сказать, что гадов на нашем заводе больше чем вшей в самой захудалой ночлежке.

— Я понятливый. Хотя если тебе неприятно можешь не рассказывать.

— Да нет если уж начал, то слушайте. Короче заказал я для наших спортсменов на Курской трикотажной фабрике пошить тридцать костюмов по финской лицензии. Об этом заказе всё начальство знало. Заму дай, главбуху дай, председателю профкома и его жене — учительнице дай, и пошла, писать губерния. Короче я кинулся проверять кладовщицу, а она оказывается, половину заказа на сторону отдала, но только не спортсменам. Думаю вот крохоборы, деньги лопатой гребут, по разным странам раскатывают и позарились на табельную спортивную форму. При коммунистах их бы давно за это привлекли к суду. Но кричать караул поздно.

— Точно бы загремели, — прервал его Олег, — а вот караул кричать никогда не поздно. Ты же борец, неужели так часто приходилось в тяжёлые секунды с ковра уползать?

— Да нет вроде? — удивился спортсмен, что его новый начальник знает специфику борьбы. — В общем, то я чаще в активе боролся, но рано простился с ковром, проблемы с позвоночником возникли.

Олег открыл окошко в кабинете, и закурил:

— Ты продолжай? А то я тебя перебил.

— Ах да, — опомнился он.

— Так вот сдавался в эксплуатацию новый дом спорта, а его надо было комплектовать мебелью. А этим у нас на заводе ведает Моисей Семёнович Мозель. Я к нему с подписанными бумагами требованиями. А он условия, мне выдвинул. Я должен экипировать всю его семью фирменным спортивным инвентарём и формой, а взамен он мне, подписывает требование на мебель. Ну, мне куда деваться. Магазин по безналичному расчёту даже лыжную мазь не оформляет. Короче пришлось им выдать всё от носков вплоть до фирменных курток, а ещё лыжи «Мюллер» и дорогие теннисные ракетки.

— Не хило, — помотал головой Олег.

— Так и это ещё не всё. На следующий день пришёл его придурочный сын, который спорт и по телевизору не видал и потребовал от меня такой же экипировки как у папы и мамы. Я его за шкирку выкинул из кабинета. Терпеть такую наглость было невозможно. Через пять минут меня вызвал председатель профкома и отправил без промедления в отпуск. Я месяц отдохнул, а ещё месяц проболел. Возвратился, а мне профком чистый лист бумаги суёт. «Пиши, говорит заявление на перевод, такова личная инициатива генерального директора Гутарова». Вот так я здесь и появился, но откровенно сказать не знаю, надолго ли? Не понравится, пойду в школу детей обучать. Но возврата на старое место не будет, это точно. Пока здесь у власти этот хрыч Гутаров, мне туда путь заказан. И удивительно получилось, пока я отдыхал, Мозеля убрали с кучерявой должности. На его наехал бывший КЕГЕБЕШНИК Лукин — зам. генерального директора по режиму. Он подключил силовые структуры и те доказали, что Мозель махровый взяточник. Оказывается, ему немцы в виде презента привезли из Германии редкие комнатные цветы, по две тысячи долларов за цветок. Вот его и попросили с насиженного места. Сейчас он не в системе завода, но судить его вероятно не будут. Я в канцелярии видал официальное письмо в прокуратуру подписанное Гутаровым. Он просит освободить Мозеля от уголовной ответственности за заслуги перед родиной и заводом.

Кстати Лукина Гутаров выкинул после отставки Мозеля, — закончил на этом он свой грустный рассказ.

— Да, некорректно с тобой поступили, — выслушав внимательно спортсмена, заключил Олег. — На мой характер, я бы в любом случае им ответил, но пока не знаю, как? Возможно, написал бы громкую статью в газету или обратился в ЦК профсоюзов. А может, более жестокое мщение им придумал, но что не простил бы им это точно.

— Была у меня предательская мысль, настучать на них в органы, да только думаю всё это пустой номер. Милиция сама не любит такие сигналы, да и сигнализаторы на подобные темы у них не в чести.

Олег раздавил сигарету о пепельницу и закрыл окно:

— Это уж точно, менты только кричат о гражданской совести. Вот если ты будешь свидетелем серьёзного преступления, и не будешь во время следствия давать показаний, то тебя привлекут за укрывательство. А когда на большого начальника накапаешь с депутатским мандатом, то ты для них стукач. Поэтому правильно ты говоришь, что это пустой номер. Они сами себя накажут, может и не все, но ты не отчаивайся. Следи за их жизнью и переключайся на хорошие реальные дела. Ты смотри, их на кладбище чаще таскают, чем рабочих. Плохая совесть, это не только аморальные комплексы — это в первую очередь неважные прогнозы здоровья. Отнесли одного, ты в ладоши не хлопай, но в мозгу своём крестик отложи. Таким образом, ты и беду свою затмишь, и душу очистишь. Ведь душа, как и кровь, нуждается в регулярной профилактике. Я вот кровь чищу молоком, а душу благими для себя делами. А кто и что про меня думает мне сейчас глубоко наплевать. Это раньше я был как барс, порвать мог любого, а сейчас жизнь другая пошла, да и народ перековали под себя бывшие коммунисты. А сейчас пошли я тебе шкафчик твой покажу, и будем с тобой проходить школу молодого бойца.

***

На производстве всё шло хорошо. Цех был сдан в эксплуатацию полностью. Хотя две дополнительные линии монтажники ещё монтировали, но это было уже за пределами основного цеха.

Маркушев Володя работал на печах гидравликом. Оборудование у него было сложное, но он быстро освоился с ним и через полгода самостоятельно мог разобрать и собрать любой узел. Ездил он на работу на БМВ, всегда был холёный и в прекрасном настроении. Ни для кого не было секретом, что помимо основной работы он занимался криминалом и имел свою бригаду, сколоченную из уголовников. Он не скрывал ни от кого, тем боле от Олега, что с наступлением тепла рассчитается с завода.

Олег его не поучал и не отговаривал, понимал, что для него бабки с лёгкостью текущие в карман, были важнее этой работы. Только вскользь ему однажды Олег напомнил, об их первой встрече.

Но Маркушев не придал этому никакого значения, ответив неопределённо:

— Чему быть того не миновать, хотя глаза ты мне на многое открыл Олег Матвеевич.

…Однажды после ночной смены они вместе с ним пошли на оперативку. В зале при большом скоплении рабочих и ИТР бывший парторг завода Бурлаков, а ныне заместитель директора по кадрам, на оперативке зачитал жалобу, написанную в МИНЧЕРМЕТ. Под письмом стояло шесть фамилий без инициалов, где первым стоял Доценко, вторым Грачёв, и Маркушев и слесаря из других смен Алфёров, Бочаров и Воронин. Последние трое фигурантов этого письма работали на разных участках и к металлургическим печам не имели никакого отношения. Все недоумевали, откуда взялось такое письмо. В основном там было написано, что к рабочим применяют нечеловеческий труд в ремонте металлургических печей, платя за это жалкие гроши. По характеру письма было ясно, что написано оно было, технически грамотным человеком, которое простой слесарь составить бы не смог. Там были применены профессиональные термины и эскиз плавильной печи с указаниями слабых мест.

Олег сразу догадался, что письмо написано кем — то из мастеров плавильного участка, но делится своим мнением, ни с кем не стал, а сразу встал с места и подошёл ближе к столу, где сидел Бурлаков и начальник цеха:

— Вы зачем эту кляузу зачитали при всём коллективе? — сказал он Бурлакову. — Если вы думаете, что перед вами здесь сидят борзописцы, то вы глубоко ошибаетесь. Как вы могли подумать, что я вместе с человеком, который посещает церковь, буду подписывать одно письмо? Доценко, ежедневно находится у меня на грани наказания, а другие слесаря с других участков и других смен совсем в недоумении будут, — разве они могут знать проблемы сталеплавильного участка? Вам нужно было вызвать нас всех и побеседовать, а не позорить прилюдно. Вы здесь, без всякого сомнения, оскорбили этим пасквилем всех рабочих вместе со мной. Это ваша грубейшая ошибка, сами её и исправляйте. И не тяните, иначе я возьмусь сам за это дело, тогда вы бледно будете выглядеть.

— Нам и в голову не приходило, что это вы написали? — начал выкручиваться Бурлаков.

— А для чего тогда его прочитали при всех? — уже переходя на крик, зло бросил Олег.

— Всё оперативка закончена, — сказал начальник цеха, — все свободны. С письмом будем разбираться позже и другим образом.

Олег подошёл к бывшему парторгу, и попросил ксерокопию письма.

Бурлаков, явно был недоволен смелыми высказываниями Олега, но в душе его тревожило сомнение, что этот острый на язык мужчина может, не проглотить обиду, а пойти жаловаться выше. И тогда он начал заискивать перед Олегом:

— Я понял, ты хочешь найти идентичный почерк. Найдёшь, заходи ко мне. Я тебе помогу изобличить анонимщика и тогда мы устроим ему хорошую баню.

Олег сделал тут — же у секретаря ксерокопию и пошёл с Маркушевым в раздевалку.

— Что ты так расстроился? — сказал Володя Олегу, — сам же меня учил хладнокровию. Не переживай всё образуется. Хотя мне уже всё равно, я в следующую смену не выхожу, подаю на расчёт.

— Как так? — озадачился Олег, — а кого я вместо тебя поставлю?

— Этот вопрос Олег Матвеевич ты у мне не задавай? Я всех предупреждал, что летом уйду с завода. Хватит бесплатно пылью дышать.

С работы они ехали вместе на машине Маркушева.

Володя ему что — то говорил в пути, но Олег в лёгкой дремоте был занят своими мыслями.

«Завтра выходной, — подумал он, — зайду к Цветку. Скажу ему, чтобы приходил, оформлялся электриком, пока есть вакансии шестого разряда. А потом вместе к Мартыну зайдём, надо будет ему помочь теплицу остеклить. С этой работой совсем про друга забыл, а его поддерживать и поддерживать надо, не — то он узел на своей шее завяжет от поганой семейной жизни. Сонька сволочь всю кровь ему испортила».

— Олег Матвеевич, — услышал он голос Маркушева.

Он очнулся, заметив, что машина стоит около его дома.

— Приехали.

— Да, да спасибо, придремал трошки, — бормотал Олег.

— Вы Олег Матвеевич классный мужик и думаю, долго в той системе тоже не проработаете. Они любят лизоблюдов, верных псов и покорных исполнителей. В вас такого говна нет. Так что если срочная помощь, нужна будет какая — звоните? Буду рад помочь.

***

Мартын на этот раз был не в больнице. Хотя здоровье его желало быть лучше. С полгода назад осудили его Генку, за подлом газетного киоска который стоял на их улице. Он подчистил всё там, кроме газет. Авторучки, карты, бобины со скотчем и другую канцелярию он загрузил в машину отца, и сдал всё оптом на рынок одному торгашу. Вычислил его быстро. На следующий день он уже сидел перед следователем. Мартын понимал, что это преступление Генка совершил в пику матери, которая после неудачного сожительства с последним гражданским мужем в это время вновь возвратилась под крышу родного дома. Поэтому Генка, таким бездарным воровством, и выразил протест против материного возвращения. Но самое удивительное, что в этом киоске после окончания школы стала работать Галина. Она постоянно для Олега оставляла там газету Известия, а если тот забывал зайти за ней, то она обязательно заносила её к нему домой. Помимо этой работы, Галина училась ещё в школе бухгалтеров.

В ближайшую субботу Олег проснулся с хорошим настроением. На столе лежало армейское письмо от младшего сына Данилы, (старший Алексей учился в Воронеже на врача). Не читая письма, он взял конверт и, шаркая тапочками по полу, словно древний старик, проследовал на кухню.

На разделочной доске шинковала лук Алиса, из её глаз текли обильные слёзы:

— Что ты делаешь? — вырвал он нож у жены. — Не люблю слёз, — и, ополоснув его под краном с холодной водой, вложил обратно нож в руку жены.

— Теперь строгай, никаких слёз не будет.

— Да я не из — за лука плакала, — сказала Алиса. — Ты вон конверт держишь, а на адрес то посмотри? Не в учебном пункте Данила сейчас, а в Чечне, а там сейчас ой как не спокойно.

— Кончай ныть, — бросил ей Олег. — У нашего Данилы инстинкт самосохранения ярко выражен, как и у меня. А бучу там больше не допустят. Так что демобилизуется он здоровым и одухотворённым к созданию счастливой жизни. Ты лучше чайку мне с бутербродом сообрази, пока я моюсь, — пойдём с Павлом стёкла вставлять Алексею в теплице.

— Это опять на весь день. Хоть бы в выходной дома побыл, — запричитала Алиса, — весь в делах. Ты вспомни, когда мы с тобой вместе последний раз в люди выходили.

— Люди живут около нас — это Мартын и Цветок, а все остальное народ. А их ты сегодня увидишь. Четыре проёма застеклим и придём к нам. Хочу с ними запах костра понюхать, пообщаться. У Мартына не комфортно, — его сучку Соньку не хочу видеть. А у Цветка весь сад навозом провонял. Так что ты будь на старте, припаси лёгкой закуски, а курица у меня в погребе замаринованная уже лежит.

— Ну, прямо царь! — бросила она ножик и ударила себя руками по бёдрам, — приказы выдал, а сам за дверь. А кто нашу веранду будет стеклить? Мартын что ли?

Он подошёл к ней и, чмокнув её в щёку, сказал: — Не бузи, к осени застеклю, — и ушёл в ванную, так и, не прочитав письмо от сына.

Павла дома не оказалось, мать молча показала на дом Мартына, и Олег дальше её слушать не стал, поняв, что он уже у Алексея. Он повернулся и зашагал туда.

Калитка у Мартына, как и двери, оказались настежь распахнуты. Он зашёл в дом с низким потолком, который требовал срочного ремонта. Павел на коленях стоял перед телевизором и индикатором проверял его.

— Здравствуйте всем, — сказал Олег, — погладив по голове дочку Мартына Галю. — Вижу тебя каждый день, а только сейчас заметил, как ты повзрослела.

— А толку, что. Вон прыщи на лице больше, чем мои сиськи, а всё в девках ходит, — сказала мать.

— Мам не торопи меня, придёт время, и я выйду замуж. Мне надо вначале школу бухгалтеров окончить, — ответила ей обиженно Галина.

— Ждать мне этого события придётся до великого потопа. Засохну, наверное, к этому времени, — бурчала мать.

— Можно подумать? — проговорил Олег, но дальше продолжать с ней разговор не стал, а подошёл к Павлу и спросил:

— Где Алексей?

— Сейчас приедет, за маленькими гвоздиками и рейками поехал на рынок.

— А тебя здесь попутно решили припахать?

— Выкидывать пора этот телевизор, — повернулся Павел к Галине, — сейчас японской и корейской техники полно, и недорого.

Дорогой вспомнил, что договорился с главным энергетиком о его будущей работе. Решив этой новостью стимулировать его ремонт, чтобы он быстрее починил телевизор:

— Для тебя ставка есть в нашем цеху, — обрадовал он друга. — Так что в понедельник тебя будут там ждать.

— Да ты что! — приподнялся Павел с колен, — не шутишь?

— Какие могут быть шутки.

И действительно через пару минут он прикрепил тыльную крышку телевизора винтами и включил его. Телевизор работал без помех.

— Ну, вот и всё, — сказал он, — но гарантий не даю, что это надолго. В любое время может полететь. Отжил он уже свой век, — вновь посмотрел он на Галину.

Тут в дом вошёл с гвоздиками и пучком реек Мартын. Выглядел он вполне прилично, загорелое лицо и живые глаза не выдавали в нём инвалида. Он отстранил рукой, стоявшую в проходе жену и подошёл обнять Олега:

— Вроде рядом живём, — стиснул в объятиях он друга, а вижу тебя только по праздникам.

— Работа Мартын, работа. Бывает, по нескольку суток в цеху живёшь. Втянулся я в неё.

— Ну и денежки, наверное, неплохие текут? — раздался голос Софьи, — вот повезло Алисе в жизни! Не то, что мне «счастье» досталось — не то мужик, не то баба и пенсия как хрен у муравья.

— Помолчи ради бога? — бросил зло Мартын и вышел в сад. Следом за ним покинули дом и Олег с Павлом.

За час они сделали теплицу. Рядом постоянно от безделья крутилась Софья.

— Прибери здесь и накрой стол, — сказал ей Мартын.

Убрав осколки стёкол в мусорное ведро, она залебезила перед ним:

— Пельменей или солянки к столу подать?

— Ничего не надо, — ответил за Мартына Олег, — мы сейчас на мою территорию переместимся. Там курица, замаринованная, с шампурами дожидается.

За ними увязалась и Софья, но Мартын на этот раз показал характер. Остановив её у калитки, он силком втолкнул её в свой палисад и закрыл за ней калитку.

— Не чего тебе делать в мужской компании.

— Может мне и в этом доме нечего делать? — раздула она ноздри, — но, увидав злые глаза мужа, быстро осеклась и вбежала в дом.

— Паскуда, — крикнул он ей вслед, — если бы не дочь, на порог бы тебя не пустил. Скажи ей спасибо кукушка бескрылая.

Друзья посмотрели на Мартына с удивлением. Таких выпадов в отношении жены он никогда себе не позволял. Они поняли, что чаша терпения его переполнилась, и он стал ей диктовать свои правила.

Как и много лет назад они сидели на старом месте в саду, только вместо сундука под тентом стоял круглый стол, а вместо жаровни из кирпича, дымился фабричный мангал из нержавейки. И вместо вина они все давно уже предпочитали водку. Алиса это место называла куренём. Потому что каждое лето они жарили там кур, пили водку и курили. В этот день она в этом курене немного с ними посидела и ушла по магазинам, оставив друзей пообщаться одних.

Олег рассказал им в подробностях, что произошло у него на работе. Но исповедь его было больше обращена к Цветку, а не к Мартыну, так — как у него были связи в милиции. Поэтому Павел первым подал голос после откровения друга:

— В этом деле я тебе смогу помочь, если ты мне предоставишь образцы почерков. Потому, что проводить такую экспертизу можно только по разрешению прокурора. А у меня хороший знакомый криминалист есть Зуфар. Он официальной бумаги мне не выдаст, а на ухо шепнёт, кто написал. Но я бы лучше на твоём месте пережил этот конфликт. Подумаешь, кто — то начеркал анонимку. Ты начальству доказал, что это не твоих рук дело и ладненько! А другие пускай своим умом доходят по мере своих логических размышлений. Я уверен, все давно забыли про это письмо.

Последняя фраза Павла зацепила Олега и он, нервно вытащив из пачки сигарету, закурил:

— Ты хоть понял, что ты мне советуешь? Или ты меня не знаешь? Мне нужен комфорт и чистота не только в облике и одежде. Понимаешь Паша, обожаю я гигиену души! Так уж я устроен. Не люблю я косых взглядов, даже тех чьё мнение мне до лампочки. Я не хочу, чтобы разные ехидные физиономии посмеивались надо мной. Поэтому кто изгадил мне душу должен получить ответный удар. Хотите, верьте — хотите, нет, но для меня это инстинкт самосохранения. Другой бы может, будь на моём месте, переживал бы от несправедливой обиды, зарабатывая себе неизлечимые болезни от страдальческих мук. Или наоборот проглотил эту пилюлю и жил как прежде — такие типажи вообще караул, — это полулюди. А я не такого покроя, мне необходим ответный удар и громкий, чтобы отдача была ощутима для всех моих недругов. Во мне уживается и злость, и совесть и здравый рассудок. Думаю, с такими великолепными качествами я неплохо был сложен для жизни. Спасибо родителям! Так что ты Паха, забудь про последние слова, а вот к своему знакомому криминалисту сходи.

Он выбросил недокуренную сигарету в бочку с водой и, посмотрев на Павла, понял, что убедил его. Тот виновато опустил голову и молча начал водить пальцем по пустой тарелке, в которой недавно лежали абрикосы. Такое молчание друга Олег знал хорошо, — это обозначало капитуляция перед оппонентом.

После выходного дня сенсационная новость облетела весь завод. У Бурлакова на даче была сожжена новая Волга и деревянный домик. А его нашли заколоченным в туалете, но не совсем здоровым. У Бурлакова были поломаны рёбра и ключица. Пожарные приехали поздно. На них смотрели, докрасна дымившиеся головешки и почерневший каркас от автомобиля «Волга». Сам же Бурлаков был отправлен в больницу. Кто с ним такое сотворил, он вразумительного ответа следователю не дал. Нападавшие в количестве трёх человек были в масках.

Олег догадывался, чьих это рук дело. Бурлаков, тоже был один из обладателей финского костюма, а тут ещё с письмом попал в немилость к спортсмену.

Олег не стал больше себя утруждать ненужными догадками, а приступил к тщательной проверке всех дежурных журналов с предписаниями мастеров и начальников участков. Начал он с печей. И похожий почерк и даже с одинаковыми ошибками нашёл сразу. В письме и журнале «металлургические печи», отсутствовали по одной букве Л, а в сталеплавильном участке, стояли, лишние буквы Л. Запись в журнале была сделана старшим мастером печного участка Полозовым. Это было ясно без всякой экспертизы. Олег вырвал несколько листков, с записью Полозова, и часть их отнёс заместителю Бурлакова. Тот пообещал ускорить экспертизу и виновника наказать, после того, как его начальник подлечится.

Но, Олег не забыл и про своего друга Цветка, который оформлялся на работу в его цех, — на него надежд он больше возлагал. Полозов всё — таки был и остался ярым коммунистом и начальником, и его старые сотоварищи по партии могли прикрыть это дело. Олег, верно, думал. Так оно и случилось.

Павел через две недели ему сообщил, что его поиски почерка дали положительный результат.

«Писал письмо, вне всякого сомнения, Полозов», — сказал Павлу криминалист, — «но вслух, этого я произносить не буду, иначе лишусь своей работы».

— Нажимай на Бурлакова — посоветовал Павел, — пускай он шевелится. Из больницы его уже выписали. Опорочить, опорочили людей, — а извиняться или обелять вас не собираются.

— А я поступлю, мудро, возьму огонь на себя, — выдал свой план Олег, — я на общем профсоюзном собрании спровоцирую Полозова, чтобы он со своей стороны принимал, какие — то действия, вплоть до суда. Скажу при всех, что телегу накатал Полозов.

— Не плохо ты придумал, — сказал Цветок, — только делай без лишних эмоций и кулаков, а то я знаю тебя, — отоваришь своего обидчика, потом сам в дерьме окажешься. Думай всегда о сыновьях, чем что — то делать необдуманно. Да и про Алису не забывай, она и так за тебя всю жизнь переживает.

— Всё будет, замечательно, — сказал Олег.

В этот день на работе пропал после обеда сварщик Доценко, его несколько раз вызывала диспетчер цеха по громкой связи. И тогда Олег послал на его розыски в вагон — городок слесаря из бригады.

— Доценко пришёл, как ни в чём не бывало, насытившись игрой в шахматы. Спокойный, в прожженной от сварочных искр робе он переступил кабинет Олега, где сидела бригада слесарей сталеплавильного участка во главе с бригадиром Аверкиным.

— Володя сколько можно с тобой разговаривать? — спросил у него Олег, — опять бригада по твоей вине схватила по второй печи час простоя. А ты говоришь, тебе премию не платят. За что платить, если ты половину рабочей смены в шахматы за цехом играешь.

На сварщика сорвались все члены бригады, всячески его обзывая. Но он невозмутимо стоял, ссутулившись, и хлопал своими невыразительными и пустыми глазами. Высморкавшись в носовой платок похожий на обтирочную тряпку, он вытащил из кармана сосиску, завёрнутую в целлофановый мешочек, и запихал половину себе в рот. Не прожевав сосиску до конца, он нечленораздельно начал объяснять коллективу:

— Видите, где доедать обед свой приходиться, — крутил он в пальцах сосиску. — И это, потому что я спешил на трудовой фронт, а вы как звери накинулись на меня. Я не виноват, если в столовой народу много всегда и часов у меня нет, — жаловался сварщик.

— Носи обеды с собой в дневную смену, как остальные ребята с других участков, — посоветовал ему Олег.

— Я бы носил, но мне не в чем, — словно школьник отвечал он.

— Пиши заявление? — дал ему бумагу и авторучку Олег.

— На расчет?

— Нет на термос комбинированный и на командирские часы, какие крановым слесарям выдали. Пиши, я продиктую и подпишу тебе его.

Доценко присел на стул и, вооружившись авторучкой, под диктовку Олега стал писать.

Начальнику сталеплавильного цеха Маслову А. В.

От сварщика Доценко В. Л.

Заявление

Уважаемый Александр Владимирович! Как дежурно — оперативному персоналу, для контроля рабочего времени прошу Вас выписать мне со склада командирские часы и для сокращения обеденного перерыва комбинированный термос под 1, 2, и 3 блюда. Просьбу прошу удовлетворить?

Сварщик Доценко.

Олег забрал у него написанное заявление и на углу текста неразборчиво подписал. Прошу выдать лодырю Доценко и поставил свою подпись.

— Все иди к Полозову пускай он прямо сейчас подпишет тебе его и быстро на склад, а с завтрашнего дня в твоём лице бригада должна увидать прилежного сварщика, борющегося за звание Ударника коммунистического труда! Хотя официально коммунисты уже давно не во власти, а почётное звание вроде осталось.

— Ого, — го, — го, — крякнул сварщик, — да у меня этих корочек полный шкаф дома лежит. А если быть точным, то восемь штук. — Он взял заявление в руки и, несмотря на него продолжил. — Если в войну полным кавалерам Славы вручали звёздочку Героя Советского Союза, то выходит я дважды Герой Социалистического труда, а получу девятую корочку, то три звезды будет. Так я Брежнева по наградам скоро догоню, а может и перегоню. Мне до пенсии ещё десять лет вкалывать, а дорогой Леонид Ильич уже несколько лет у Кремлёвской стены лежит.

Бригада была в оцепенении, не понимая всерьёз говорит сварщик или дурака валяет. Один Олег его подбадривал:

— Правильно Володя думаешь, а мы уж будь спокоен, меморию на тебя подготовим, чтобы на твоей родине в городе Житомир возвели бюст великому сварщику Доценко. А третью звёздочку получишь, то и в нашем городе тебе возведут памятник, такой же величины, как полководцу Григорию Жукову. Конечно, его ты не переплюнешь. Но представляешь, твой памятник будет первый в истории — всё-таки его возведут в честь пламенного электросварщика с большой буквы!

— А почему бы при хорошей жизни и добром правительстве, не заполучить такие блага, — крутил заявление Доценко, поднося его близко к глазам, а потом спросил:

— Я не пойму, что здесь слово лодырь, написано?

— Ты, что совсем неграмотный, — ткнул пальцем в заявление Олег, — читай лучше. Здесь написано по лимиту. Иди, подписывай быстрее, а я на склад сейчас Вале позвоню, чтобы в течение двадцати минут со склада никуда не отлучалась.

Сварщик неуклюже развернулся, прошуршал своей робой и вышел из кабинета.

— Я еле удержался от смеха, — сказал бригадир Аверкин, — ну ты и учудил! Что ему интересно Полозов скажет?

Доценко вернулся назад через десять минут, с бледным лицом и трясущимися от волнения руками:

— На него управы никакой нет, — жалобно сказал он. — Я Полозову говорю, подпиши заявление на часы командирские и термоса. А он на меня как заорёт, «Где я тебе возьму»? — Я ему говорю, кому — то можно, а мне значит нельзя. Он на меня ещё, пуще закричал и обозвал педерастом горбатым и послал к матери, которая любит сильно секс, а вдогонку запустил в стену графин с водой.

— Садись, пиши новое заявление, а это давай сюда, — сказал Олег, — пиши, я тебе продиктую.

Председателю профкома

Ковылкину С. В.

От сварщика Доценко.

Я сварщик Доценко пришёл сегодня по уважительной причине, к Полозову, чтобы подписать заявление на необходимые для меня вещи. Но он поступил со мной не как бывший коммунист, а как грязный и невоспитанный тип, обозвав меня — отца четырёх детей горбатым педерастом. Так — же он норовил угодить мне в голову графином, хорошо я увернулся и графин разбился о крепкую стену. Прошу принять к нему строгие и неотлагательные меры. Если вы мою просьбу поставите на тормоза, то я завтра же сяду на поезд и поеду за справедливостью к Борису Николаевичу в Москву.

Сварщик Доценко.

— Иди с этим заявлением в профком и отдай его, да не бойся. Что это за дела такие, почтенного отца семейства педерастом обзывать. А мы тебя на собрании поддержим. Требуй прямо сейчас расширенного собрания вместе с профсоюзом. Бывшие его коммунисты тоже все подтянутся — пускай полюбуются, какие говнюки в их партии состояли. Я тебе обещаю, что Полозова подыму на вилы и сегодня при всех. Засуну его в такое место, откуда ему больше не вылезти.

— Правильно, какой я педераст, я батька четырёх детей, — говорил он и подогретый поддержкой бригады уверенно ринулся с заявлением в профком.

— Что теперь будет? — схватился за голову Аверкин, — Полозов же не простой работяга, а начальник всё — таки.

— Не писать только в компот, там ягодки есть и всё, — сказал Олег, — посмотрите, что я сотворю с вашим главным начальником. Ему противному бесу, место только на свалке, а не среди добропорядочных людей.

Председатель профкома с руководством цеха пришли после смены в диспетчерскую, где все отчитывались за результаты сменного плана.

Полозов уже знал, что на повестке дня будут обсуждать его поведение, и сидел мрачный, понурив голову.

— У меня аварийная ситуация на двух печах, а он пришёл мне мозги морочить, с часами и термосом. Я его так и не обзывал, — сказал только, что он горбатый. Так его все называют в цеху. А графин он сам смахнул со стола нечаянно, — оправдывался Полозов.

— Интересно, как это он смог смахнуть графин к стене, когда стол находится у окна? — встал Олег с места, — я думаю тут дело совсем не в этом. Полозов, врёт, я стоял рядом с кабинетом и слышал его крики и удар о стену разбитого графина. Полозов просто узнал, что нам всем известно, о его подмётной жалобе в МИНЧЕРМЕТ. Которую он подписал нашими фамилиями, вот и мечет икру. Я вынужден это официально заявить в присутствии всего коллектива. Если он считает, что я его оговариваю, — пускай подаёт на меня в суд. Он то уж точно поставит всё на свои места.

Полозов от удивления открыл рот и как парализованный пошёл на выход, сказав при этом не оборачиваясь:

— И подам.

Собрание было сорвано, но лестных разговоров и похвалы от рабочих Олег получил немало. Полозов же на следующий день не явился на работу.

А через два дня Олега вызвали в кабинет Бурлакова, где там уже присутствовали юрист комбината, и Полозов сидевший, не за столом, а в углу, около двери. Он понуро смотрел в пол крутя в руках монтажную каску.

Бурлаков обвёл взглядом Олега и Полозова и металлической линейкой постучал по пустому графину. Раздался звон, от которого Полозов оторвал от пола свои глаза.

— Очнитесь! — неизвестно к кому обратился Бурлаков. — Сейчас вам юрист зачитает результат графологической экспертизы по поводу анонимного письма, — сообщил Бурлаков. — Прошу отнестись к нему серьёзно и впредь не делать необдуманных шагов. Давайте Валерий Иванович, продолжайте, пожалуйста? — дал слово он юристу.

Юрист открыл зелёную папку и, встав, с места зачитал:

Уважаемый товарищ Грачёв!

Криминалистическая лаборатория исследовала по вашей просьбе рукописи, которые вы предоставили для проведения графологической экспертизы. Ввиду небольшого объёма поданного Вами текста, почерк установить невозможно.

Начальник милиции: Запевало В. В.

— Ваши обвинения в адрес Полозова были беспочвенны, — закрыв быстро папку, сказал юрист. — Вам нужно пожать друг другу руки в интересах производства и идти на рабочее место, — добавил он.

— А можно мне посмотреть на заключение экспертизы, — протянул Олег руку к папке, но юрист быстро опередил его и убрал папку на стул с другой стороны.

— Нельзя, это официальный документ и предназначен он только для меня, так — как я ходатайствовал перед начальником милиции о проведении экспертизы.

— Да ты не юрист, а такая же вошь, как и Полозов, — взбесился Олег, — начальник милиции такими делами не ведает, так — как это прерогатива прокурора. Вы, что думаете, я всё это время сидел, сложа руки. Нет, товарищи бывшие коммунисты, я отправил вторую ксерокопию своему брату в Ростов, и когда я на собрании заявил, что Полозов написал письмо, у меня в кармане уже лежал результат экспертизы. И не надо мне рассказывать про маленький текст. Хорошему криминалисту достаточно одной загогулинки, чтобы изобличить преступника.

Олег блефовал пылко и не зря, заставив всех сидящих в кабинете нервно поёрзать на стульях. Его даже не остановили они, когда он выходил из кабинета. Этим он считал, что правота его доказана. По дороге его нагнал Полозов:

— Олег ну ты пойми, я хотел, как лучше. Сколько можно сидеть на одном окладе, у нас у всех семьи, дети.

— Вот и подписывался бы своей фамилией, — сказал грозно Олег, — и рядом со мной не иди? Ступай осторожно сзади корреспондент внештатный.

Через пять дней в целях производственной необходимости Олега перевели механиком нового цеха, где работа была грязная и интереса никакого не приносила. Но это было всё равно повышение. Вместо него поставили механиком смены Сергея Дмитриевича, но опять ненадолго. Он вновь провинился и по приказу директора завода его уволили с завода, а Олега вернули назад в цех, на старое место. Смена встретила его на ура, но радовались они не долго. Через месяц Олегу уже предложили новую должность помощника начальника цеха по механическому оборудованию. Но Олег не позволил собой манипулировать, понимал, что эта должность «расстрелянная» и перешёл на сдельную работу бригадиром по ремонту оборудования всего завода.

Три месяца он закрывал высокие наряды по бригаде и у него самого заработок был, как у хорошего северянина, пока не узнал об этом генеральный директор завода Гутаров. У себя на директорской оперативке, он распекал и бухгалтерию и экономистов, за то, что они пропускали такие наряды.

— Вы чем думаете? — негодовал он, — сталевары горят на работе и получают ничтожные деньги. Я генеральный директор получаю меньше, чем какой — то бригадир слесарей Грачёв. Он оказывается, несколько месяцев кряду огребает больше меня. Немедленно уволить его с завода. Причину найдите сами, — посмотрел он в сторону юриста.

Олег узнал об этой оперативке от бывшего своего начальника сталеплавильного цеха и не стал ждать, а уволился сам. Ни сколько не сожалея о своём твёрдом решении, он перед окончательным уходом заглянул в кабинет Бурлакова и, плюнув тому на пол, — произнёс:

— Сам чуток лизни, и не забудь поделиться с Гутаровым.

Что было после его демарша, он не знал, а когда вышел из заводоуправления вспомнил слова Владимира Маркушева. «Им нужны лизоблюды, верные псы и покорные исполнители»

***

Была бесснежная зима, скоро Новый год, а снегу так и не выпало. Олег твёрдо решил пересидеть её дома, помочь крестнице в ремонте комнаты. И к весне найти новую работу. Пенсия не за горами, тем более денежное пособие ему будет назначено в 50 лет, так — как у него был набран положенный стаж на вредной работе.

А Галине они с Павлом обещали после Нового года помочь в ремонте комнаты. Она была сосватана и у неё после поста должна быть свадьба. Она собиралась замуж, а Мартын опять надолго залёг в больницу. Софья же была в своём амплуа, очередной раз, покинув дом, ушла жить к плешивому служащему банка.

Олег, забрав документы в отделе кадров, зашёл по пути в киоск к Галине. Та перебирала, свежую почту. Увидав Олега через стекло, впустила его к себе.

В киоске было тепло и он, расстегнув пуговицы дублёнки сел на низкий стульчик, который подвинула для него Галина. Он изучающим взглядом всмотрелся в её лицо и отметил про себя, что девочка выросла.

У неё уже были не те беззаботные глаза, которые она носила — далеко не те. Насмотрелась на непутёвую жизнь матери и глаза потухли, будто — то поизносились от переживаний. От девочки у неё осталась, только чёлка, выглядывающая под модной молодёжной шапочки, да детские ручки.

Она достала из сумки китайский термос и потрясла перед лицом Олега:

— Чаю хотите, крёстный? — предложила она.

— Нет спасибо, — отказался он, — я сейчас зайду домой перекушу да схожу к твоему отцу в больницу. А к тебе заглянул, чтобы сказать, что я завтра уже свободен и могу приступить к ремонту. Мне теперь торопиться некуда, так, что думаю, через пару недель будуар для новобрачных в вашем доме будет готов.

— Спасибо крёстный, — робко проговорила Галина, — а от чая зря вы отказываетесь он у меня английский.

— Ну, если английский то наливай, — поддался он на уговор крестницы.

Она налила ему из термоса горячий чай в зелёную чашку с мордочкой симпатичного котика и положила перед ним большую шоколадку.

Шоколадку он отстранил, переложив её на кипу газет, а чай взял в руку: — Не пью я ни чай, ни кофе сладким. Баловство это. Сладость только вкус отбивает.

— Тогда шоколадку папе отнесите. Он любит его, больше чем маму. Три дня назад он мне в больнице так и сказал, что на пушечный выстрел теперь не подпусти её к нашему дому. Я уже согласна с ним. Зачем мамка позорит нас всех? Ведь папа хороший! Правда, крёстный?

Он положил шоколадку в карман:

— Это точно, а вот насчёт Софьи папа поторопился тебе сообщить. Мягкотелый он, — завтра она придёт, чмокнет его в лобик как покойника и наденет свои комнатные тапочки, которые он выбросить не решается.

Галина промолчала, так — как вспомнила, что тапочки действительно стоят в прихожей на видном месте.

Олег допил чай и встал, застёгивая пуговицы на дублёнке.

— Ты давай Галина готовься сама быть мамой, Софья тебе не пример. У отца появятся внуки и он оживёт. Считай, он с пелёнок воспитывал вас с Генкой.

Олег поблагодарил её за чай и вышел из киоска. Время близилось к вечеру, он решил домой не заходить. По пути заглянул в магазин. Купил яблок, колбасы и кефиру Мартыну и не забыл про бутылку:

— Надо же сегодня отметить с Цветком день свободы, — подумал он, — и направился в больницу.

Не знал Олег, что в этот день Мартына уже после обеда выписали из больницы. Просидев в приёмном покое полчаса и узнав, что он уже дома, Олег с облегчением вздохнул и вышел из пропахшей специфическим запахом больницы на улицу. Дома Мартына тоже не оказалось. Олег повесил ему на ручку двери пакет с продуктами и заспешил к Павлу, придерживая бутылку водки рукой, чтобы она не выскочила из неглубокого кармана. Мимо него на большой скорости пронеслась машина с мелом, у которой из открытого кузова тянулся белый мучной шлейф. Побелив ему слегка спину и волосы, машина скрылась за поворотом. Олег выругался, но останавливаться не стал, только на ходу отряхнул ладонью волосы.

Мартын в данный момент находился у Цветка за столом с поллитровкой водки и с горкой наполненной тарелкой солёных огурцов, только что доставшими из погреба. Другую закуску под водку Мартын тоже признавал, но эта для него была излюбленная.

Дверь Дорогому открыл Павел, они поздоровались. Олег, на крыльце распахнул дублёнку, достал из кармана бутылку. Передав её другу, снял с себя дублёнку и несколько раз громко встряхнул её.

— Ты, как всегда, кстати, — сказал Павел, — у меня Мартын в гостях. У него вновь проблемы.

— У кого там проблемы? — шумно вошёл в дом Олег и, набросив дублёнку на вешалку, проследовал в кухню. Все четыре конфорки газовой плиты, горели. На одной из них стояла небольшая кастрюля, в которой крышка от пара прыгала и побрякивала, словно заводная игрушка. В кухне пахло мясом и варёной картошкой с луком. Олег приподнял крышку и сдвинул её на середину, чтобы она не звякала.

Мартын сидел, подперев рукой подбородок, и безмолвно наблюдал за неудавшейся зимой, словно прося у погоды снега.

— Я только что от тебя пришёл, — не поворачивая головы, произнёс он, — тебя не было. Алиса мне сказала, что ты нарядился с утра и куда — то смылся.

Олег сел за стол, закрыв собой наблюдательный пункт Мартына. Покосившись на бутылку, заметил, что она уже наполовину пустая, а в глазах у друга совсем нет блеску. Про себя отметил нездоровый внешний вид Алексея. У него и лицо и губы были белее снега. Напухшие мешки под глазами, которых он раньше не замечал, явно говорили, что в почках происходит воспалительный процесс. «Видать дело его совсем швах» — подумал он.

Встретившись глазами, они протянули друг другу руки, после чего у Мартына задрожали губы, и он заплакал. Ему было стыдно показывать перед друзьями свою слабость, и он ладонью прикрыл свои глаза.

— Ты чего Лёша, — начал успокаивать его Олег, — брось ты. Поправишь своё здоровье! Ты же ещё не старый! И сосуды свои подлечишь и почки. Ну, подумаешь инвалидность. Да некоторые инвалиды живут без мук дольше здоровых людей. У меня вон мать уже тридцать лет на инвалидности, а духом не падает, ещё и по саду работает.

— У него совсем другая проблема, — вмешался Павел и поставил на стол бутылку, которую принёс Дорогой. — Расскажи ему Алёша про свою несуразную беду? — протянул он Мартыну салфетку, чтобы тот утёр слёзы.

Мартын молча утёрся и, скомкав салфетку, положил её в пепельницу. Увидав на столе ещё бутылку, он равнодушно произнёс:

— Давай ещё выпьем? А после мою беду обсудим.

На столе появились вилки. Павел снял пробу со своего блюда и, убедившись, что оно готово, вывалил всю кастрюлю в объёмное фарфоровое блюдо. Большой клуб пара от тушёной картошки окутал всю кухню. Стёкла окна моментально заволокло матовой пеленой и по нему сразу потекли «слёзы» кулинарии Павла. Ощутимей запахло мясом и луком. Забулькала водка, зазвенели стаканы. Они закусывали огурцами, которые хрустели как свежие и, обжигаясь, совали себе в рот горячие куски мяса и картошки. Немного подкрепившись, Олег отложил вилку и подвинулся вместе со стулом ближе к Мартыну:

— Так расскажи Лёша, что у тебя за беда приключилась? Я ведь вначале думал, глядя на тебя, что ты ещё почки посадил.

— И их тоже — подтвердил Алексей. — Позавчера лежал под капельницей. А мне в этот день почтальон каждый месяц пенсию в одиннадцать часов приносит. Я посмотрел на время и заторопился. Прибавил немного напор на системе и вместо полутора часов лежал сорок минут. Быстро оделся и побежал домой. Меня на полпути и прихватило. Пришлось кое — как вернуться назад и сдаться лечащему врачу. Короче я держал на пульсе весь персонал больницы не только днём, а и ночью. Около меня постоянно дежурила медсестра. Правда, вчера утром полегчало, а сегодня меня уже выписали. Сосуды же мои уже ничем не вылечишь. К старости эта болезнь будет только прогрессировать. Так — что зря ты меня Олег утешаешь, как маленького ребёнка. Но это всё семечки, тут такой мне сюрприз сынок прислал с зоны, хоть в петлю лезь.

— Что такое? — напрягся Дорогой.

— Короче я выхожу сегодня из больницы. А ко мне подкатывает Жигули десятой модели с курскими номерами. Дверца открывается, а оттуда пачка размером как банный тазик выглядывает и спрашивает, где улица Победы находится? Я ему в ответ, что живу на ней. «Садись мы тебя говорит, подвезём». Я без задней мысли сел. В салоне ещё ужасный тип находился — все руки в татуировках. Они меня подвезли прямо к крыльцу моего дома, а я им и словом не обмолвился про свой адрес. Тут я понял, что на тухлый кукан попался, но только не понимал за что? Они тут мне и выдали: «Говорят, что мой Генка на зоне им просадил в карты и наш дом, и мою Ладу». А ведь он у меня не игровой, — стучал себя в грудь Мартын. — Да если бы и играл, то нипочём бы не стал, подставлять семью. Короче эти мужички, знают, что от меня жена ушла, оставив со мной дочку. И знали день, когда я выпишусь из больницы. Поэтому наша встреча была не случайной, а спланированной этими жуками. Они дали мне неделю на раздумье и сказали, что в следующий раз приедут с нотариусом править документы. Предварительно предупредив, чтобы я в органы не стукнул иначе, под корень вырежут всю мою семью.

Олег, выслушав до конца Мартына, налил себе немного водки и один выпил:

— Очень сумрачно и неприятно. Кажется, это отморозки проявились? Не по понятиям работают. Нельзя на зоне играть, на недвижимость, которая находится за колючей проволокой и конечно на пайку. Возможно, сейчас законы другие стали, но раньше за такие ставки наказывали и крепко. Свои сапоги, задок можно проиграть, но на святое замахиваться ни — ни. Ты давай не отчаивайся. Лучше в следующий выходной поезжай к сыну и выясни у него всё, а я свои знакомства всколыхну. И будем решать, как поступать? Но как только эти фуфломёты появятся у тебя, дай мне знать. Я им чуточку обмер своим взглядом сделаю.

— Хоть ты немного отогрел мою душу, — приободрился Мартын и, взяв бутылку, разлил её по стаканам, — а к Генке я завтра съезжу. Чего откладывать, на неделю. Завтра суббота вот я и рвану к нему

Олег просидел с друзьями всю ночь. И когда забрезжил рассвет, он вышел на малолюдную улицу. Посмотрел на свои окна. Свету не было. Вспомнив, что ему больше на работу ходить не надо, у него приятно ёкнуло внутри.

Вечером в этот день к нему заявился Мартын. Он был до глубины души расстроенный, и умоляюще смотрел на Олега, будто ища в его глазах спасение. Дорогой воспринял его настроение как подтверждение крупного проигрыша Генки:

— Что точно влетел твой Генка в долговой котёл?

— Да не видал я его, — скинул он себя шапку и положил на вешалку. — Сказали, что он как нарушитель режима сидит в помещении камерного типа уже четвёртый месяц и поэтому свидание и передача ему не полагается. И сидеть ему там до самого посинения.

— Так это же хорошая новость! Ух, как прекрасно! — удовлетворённо выпустил из себя воздух Олег. — Если он в Буре, то репутация правильного каторжника у него не нарушена. Опущенных туда не сажают.

— Не понял, — хлопал глазами Мартын.

— А тебе понимать не обязательно, — провёл он друга к себе в комнату. — Ты же не собираешься идти по стопам Генки? — показал он на диван, чтобы тот присел.

— Кому я там нужен худой и больной?

Олег придвинул к себе стул и сел на него:

— Тогда и не вникай в эту тему. Доверься мне разгрести этот навоз. Мне ясно одно — тебя хотел развести отморозок, недавно освободившийся с зоны, на которой сейчас сидит твой Генка. Зная, что твой сын в ПКТ пробудет ещё долго, этот фуфломёт и надумал тебя развести. А чего умно придумано — связь у Генки с внешним миром прервана, вот он и решил воспользоваться случаем. Но наверняка он хорошо знаком с твоим сыном, и от него знает подробно всё о вашей жизни и семье. Чего бы это не зная броду ему соваться в дебри?

— А и верно, — почесал затылок Мартын, — а я как телёнок и не допёр, что такое возможно. Хотел уж к ментам ломиться, но подумал, как бы Генке там, на зоне туго не пришлось.

— Понятно, что Генка у тебя там по молодости большого авторитета пока не заимел, — размышлял вслух Олег, — если бы он был там важной фигурой, ни одна бы тварь не посмела выкинуть подобный зехер. Голову бы отрезали и на помойку выкинули. Но со своим сомнительным «должником» он был откровенен — значит близок. Будем ждать этих друзей с Курска.

Олег замолчал и, приложив палец к виску, как великий мыслитель вспомнил:

— Ты хоть номер машины запомнил?

Мартын утвердительно мотнул головой.

— Это хорошо! Совсем, хорошо! — не убирая пальца от виска, твердил Олег, — а сейчас снимай куртку, нам Алиса сообразит на стол, и мы с тобой помаракуем, как будем их встречать через неделю. Пока ты тут один поскучай, а я пойду, чердак проверю. Вариант можно высший разработать, который попадёт, возможно, в историю этого бренного времени.

На чердаке Олег в кованом сундуке, ранее стоявший у них много лет в саду, достал икону богородицы, которую давно сдавал в Москву в отдел экспорта на продажу, но, не согласившись с низкой ценой забрал её назад через десять дней. Тогда он часто наезды делал по своему картёжному профилю и, заодно прихватывал каждую поездку с собой одну две иконы на продажу. Эта икона большой ценности не имела, но у неё на тыльной стороне была наклеена пожелтевшая визитная карточка с печатью отдела экспорта.

Олег протёр её до блеска. При помощи бархотки и растительного масла, икона приобрела своеобразную загадочность и товарный вид.

— Вот, — показал он Мартыну богородицу, — она то и поможет твоему горю.

— Не верю я в эти сказки, — равнодушно бросил Мартын, — а ты давно в эти лики стал верить?

— Не важно, но в эту икону и ты поверишь!!! Сценарий я писать не буду. По месту будем репетировать. А сейчас за стол, я тебе поподробнее обрисую сюжет восстановления твоего душевного спокойствия. Только не перебивай и верь мне? Твоя вера, поможет нам осуществить мой чудотворный план.

На следующий день Олег созвонился в Курске с авторитетами, а через день уже знал по кличкам, кто должен нанести визит Мартыну. Они были двоюродные братья. Одного в наколках звали Хорём, второго Таксой. У Таксы был свой бизнес по скупке цветных металлов и салон по реставрации подушек. Когда Хорь освободился, то влился в успешный бизнес к своему брату. Теперь оставалось только встретиться с этими бизнесменами.

***

Олег пять дней не брился, дожидаясь прохиндеев на машине с курскими номерами. Ему надо было себе создать имидж затюканного и богомольного старичка.

Мартын позвонил Олегу в десять утра за сутки до Нового года:

— Заходи, я сижу у окна с самого рассвета. Вот они выходят трое из машины. Третий видимо нотариус?

Тут — же Олег сделал пару звонков своим знакомым из Курска, — бывшим каторжанам. Затем съел два больших зубка пахучего чеснока, запив их холодной водой. Надел на себя, старенькую телогрейку, в которой он разносил по саду навоз. В одном из карманов были приготовлены материнские старческие очки — линзы, в другом горсть нюхательного табака, который можно и понюхать и глаза прохвостам кинуть. Раскопал на чердаке шапку пирожком, сохранившуюся с начала семидесятых годах и в комнатных тапочках пошёл к Мартыну. Около его дома стояла новенькая белая десятка с курскими номерами. Тихо ступая по крыльцу, он достал из кармана небольшую пластиковую баночку от сметаны и, вылив на ладонь мыльной воды, плеснул себе в глаза. Дождавшись, когда у него выступили слёзы, он отставил банку на перила крыльца, растёр глаза до покраснения и только после шумно вошёл в дом.

Гости находились в горнице. В чёрном демисезонном пальто седовласом мужчине лет шестидесяти, он без труда признал нотариуса. Тот сидел за столом с открытым кейсом, где у него лежали бумаги и печати. Два других гостя подходили по описанию именно на тех, про которых рассказывал Мартын: Им было лет по двадцать пять, тридцать. Оба шикарно одетые в норковых шапках и комиссарских куртках из кожи. Гости сидели на диване и чувствовали себя как дома. Они курили дорогие сигареты, и пепел скидывали на палас. Толстый, — так про себя окрестил его Олег Таксу, — одну руку держал в кармане, будто там он сжимал оружие. Хорь же был похожий на Утконоса, так — как его нос лопаткой, был сильно вытянут вперёд. Он, положив нога на ногу, искусно крутил в пальцах зажигалку.

Олег, стоя в дверном проёме горницы, напряг свои красные от слёз глаза выше голов гостей, промолвил:

— Здравья всем!

На приветствие ему ответил только нотариус и Мартын.

Олег снял с головы свой пирожок и, сбросив тапочки у порога горницы, неуверенно встал перед иконой, стоявшей на комоде, и три раза перекрестился перед ней, не забыв отвесить поклоны.

— Лампадку бы надобно Мартын зажечь, — праздники великие наступают, чай не язычник ты, коль богородицу имеешь? Ой, негоже сосед, совсем негоже, — подошёл он вплотную к гостям и, надев очки, стал их разглядывать.

Гости с отвращением смотрели на старомодного небритого мужика, от которого веяло колхозной фермой и чесноком. Он дышал на них так чувствительно, что они с брезгливостью начали воротить свои уголовные рожи. Его присутствие им было неприятно. К тому же он мог спутать им все карты.

Мартын терпеливо сдерживал смех. Но, чувствуя, что может засмеяться, стал пить заранее приготовленный лимонный сок:

— Всё сосед, — глухим голосом, словно из могилы протянул Мартын. — Не к чему мне зажигать лампадку, — сейчас подпишу бумаги и дом не мой. Генка паршивец проиграл в тюрьме и машину и крышу. Поедем с дочкой в деревню жить к старикам.

Олег снял очки и, положив их на стол возле дипломата нотариуса, ловко вырвал у Утконоса сигарету и бросил её в стакан с лимонным соком:

— Так, так, так! — рассеянно посмотрел он в сторону друга.

— Мартын, я хоть в пепельницу попал? — притворился он слеповатым.

— В неё хрустальную, — подтвердил Мартын.

Олег достал щепотку табака из кармана втянул её ноздрёй и громко чихнул несколько раз.

— Вы что богородицу нехристи не уважаете? — обратился он к гостям. — Разве можно в присутствии боженьки дурман беса пускать. Ей миррой и елеем нужно дышать! Настрадалась барышня от вашей вони. Вон из дома на улицу курить, — повысил он голос.

Гости сидели вальяжно на диване, но, увидев перед собой богомольного старика, чуточку смутились, но быстро взяли себя в руки. Первым рот открыл Толстый, у которого ещё дымилась сигарета:

— Дед ты вообще-то здесь, что делаешь? Вали отсюда на свою хату. Не видишь, тут важные документы стряпают?

Олег подошёл к толстяку и, потянувшись своей рукой к его сигарете, специально промахнулся, чуть не ухватив того за ухо.

Толстяк встал с дивана, и грозно посмотрел на Олега, но тут сразу вмешался Мартын:

— Не обижайте его, это наш староста и мой сосед. Одинокий он и немного блаженный. Церковь на ремонте, вот он и ходит ко мне молиться сюда по нескольку раз в день. Уважает он эту икону! День не посмотрит, больной ходит. У него зрение плоховатое, так — что вы адекватно его поведение не воспринимайте.

Нотариус в это время заполнял бланки, и что творится в комнате, его не интересовало.

— Да видим, что он не того, — повертел у виска пальцем Утконос, — пускай молится на здоровье ещё пять минут, а потом, чтобы вы оба очистили дом.

— Так, так, так! — протёр глаза Олег и подошёл опять к иконе и, вынув из кармана носовой платок, стал протирать её.

Темперные краски бросили золотой блик на гостей.

— Знаете вы лихоимцы, что перед вами один из шедевров знаменитого богомаза Рублёва?

Гости посмотрели друг на друга, их лица моментально загорелись алчностью. Нотариус же прекратил писать, и всё внимание обратил на старика и икону.

— Знаете ли вы что это уникальное творение, занесено в каталог России и имеет свой личный регистрационный номер? — продолжал шокировать гостей Олег. — А известно ли вам милостивые господа, что эта богородица бесценна? Роттердам предлагал за неё семизначную цифру, а Ватикан обещал Мартына при жизни причислить к лику святых, если тот отдаст её в дар папе Римскому. А это, пожалуй, подороже семизначной цифры будет. Кумекать надо господа! — сделал он вверх винтообразный жест рукой, показав кусок ваты из разорванного рукава телогрейки.

— Разрешите? — резво встал со стула нотариус.

Он взял икону в руки и начал крутить её. На обратной стороне была наклеена пожелтевшая бумажка с печатью. «Отдел экспорта» и адрес этого отдела. «Москва, улица Большая Полянка». Затем он обратил внимание на неразборчивые цифры номера дома, регистрационный номер 02 и дата регистрации.

— Похоже, действительно вещь ценная, — определил нотариус, — я знаю этот адрес. Это собор в центре Москвы, не далеко от метро «Октябрьская». Там регистрируют подобные вещи и принимают на комиссию, у тех, кто решил продать икону за границу. Мне в 1981 году приходилось иметь с ними дело. Обладатели церковного художества, но не истинные ценители, туда всегда обращаются, не прибегая к услугам спекулянтов.

— Это точно? — спросил Утконос.

— Точнее не бывает.

Мартын достал из комода кусок бархата от старой шторы и бережно завернул икону:

— Меня поэтому и не особо расстроил проигрыш сына. Я знал, что у меня есть резервный золотой фонд, который мне сможет с десяток таких домов и машин купить, да и старость с лихвой обеспечит.

Утконос, услышав такое, загорелся словно свечка, а Толстый привстав с дивана, бросился к Мартыну:

— Погоди батя, не спеши убирать богородицу. Она тоже наша. Твой сын вместе с потрохами проиграл дом, то и икону оставь нам.

Нотариус оказался не совсем испорченным человеком и сразу выразил протест:

— Погодите уважаемые, вы меня пригласили переписать дом инвалида и оформить на вас генеральную доверенность на автомобиль девятой модели.

О, имуществе речи не было? А икона, — это, безусловно, имущество и очень ценное. Так что занимаемся, тем, зачем вы меня пригласили или я умываю руки. Я дорожу своей лицензией.

— Да и дом Мартын им не отдавай, — подал голос Олег, — а с кем я в карты буду играть?

Гости поняли, что богомольный старик может испортить им сделку, и толстяк выкрикнул:

— А ты глохни староста, — большой грех вашему брату в карты играть. Можете в азарте и алтарь засадить, так что выметайся отсюда быстренько.

— Грех вы совершаете, — сузил глаза Олег. — Больного человека из родного гнезда выгоняете, а где у вас долговая расписка от Генки. Может вы хмыри из деревни Маковка? А нет — сами валите отсюда или давайте я вас в дурака обставлю. Генки долг отобью.

Гости рассмеялись, а Толстяк намеренно скинул очки со стола на пол и раздавил их ногой:

— Мы в дурака не играем, но если вы эту икону поставите на кон, то рискнём.

— Лёшка дай карты? — засуетился Олег.

— Не дам, — отрезал Мартын и прижал к груди икону, — хоть ты и хорошо играешь, но рисковать я не хочу. Тем более у меня из колоды куда — то пиковая дама исчезла.

— У нас в машине карты есть, — нажимал на Олега Толстяк, — сейчас возьмём и метнём пару партий.

Олег вошёл в роль. Он отсчитал мелочью двадцать рублей и протянул Толстяку:

— Мне ваши карты не нужны, вот тебе сынок двадцать рублей. Пересчитай только? Могу ошибиться — совсем глаза не видят, и пройдись по правой стороне дороги к газетному киоску метров пятьдесят и там выберешь новую колоду. А я пока Алексея буду допекать, до тех пор, пока он мне икону не отдаст.

Мартын подошёл к Олегу и протянул икону:

— Бери божий одуванчик, но знай, если проиграешь, я к тебе жить перееду, и на Фольксвагене твоём буду ездить. Всё равно ты ничего не видишь.

— Нет вопросов, Алексей, — я этим автомобилем особо и не дорожу, хоть он у меня совсем новый. Пробегу всего 2000 км. А чего делать если окулисты кирпич повесили перед моим зрением, но рамки то я смогу различить. Валета с королём не перепутаю.

— Беги братан? — вскочил с дивана Утконос.

— И сколько я буду сидеть здесь? — возмутился нотариус, смотря в упор на Утконоса.

— Не бойся дядя, за продлёнку мы тебе отдельную плату отслюнявим, — успокоил того Утконос.

Толстяк ушёл и возвратился минут через десять. Бросив на стол колоду карт, он сказал нотариусу:

— Иванович, ты убери пока свой кейс. Мы сейчас недолго сгоняем в карты и продолжим оформление.

Нотариус сложил назад бумаги и пересев на диван всхрапнул и закрыл глаза.

Олег взял колоду в руку. Всмотревшись незаметно в упаковку, понял, что Галина в киоске продала одну из колод, которыми зарядил её отец. Эти карты были все краплёные Олегом, и обнаружить метки практически было невозможно. Он разорвал упаковку и стал тасовать карты. Затем передал карты Утконосу. Олег, сразу заметил, что владеет гость картами не как профессионал. Зато в лице его было столько сарказма и уверенности, которому мог позавидовать и знаменитый в свои времена Паштет. Утконос думал, что сейчас быстро сделает слепого старосту и заберёт за просто так икону:

— Ну что староста, играем до трёх побед, если выигрываешь ты — оставляем дом твоему соседу. Выигрываю я — забираю икону.

— Пойдёт, пойдёт, — махал рукой Олег, — сейчас я вам всем покажу высший пилотаж!

— Пилот в б ого — мать, — выругался Толстяк.

— При мне не богохульничать? — погрозил Олег пальцем Толстяку, и тот моментально замолчал, состроив при этом самодовольную улыбку.

Олег играл вроде неплохо, но постоянно путался и партию специально проиграл. Мартын зло плюнул на пол, выругался и вышел из дому. Это была наигранность, которую мог распознать только Дорогой. Мартын пошёл к Олегу и выгнал из гаража Фольксваген, поставив его рядом с десяткой гостей.

Когда он вернулся в дом, там стоял спор:

— Давай староста, икону? — требовал Утконос, — договаривались в присутствии нотариуса. А он здесь, не просто писарь, а представитель закона. Так — что заднюю скорость тебе включать нет смысла. Не отнимать же её у тебя?

— Не дам, — твердил Олег, — вы мне специально очки раздавили, вот я и проиграл. Сейчас я схожу домой за новыми очками и документами на Фольксваген. Ставлю его и за икону, и за дом, и за Алешкину девятку.

— Если тебе не жалко и тачку, — беги, — подал голос Толстяк, — мы такие иномарки уважаем. Только заодно вместе с документами и авто своё подгони сюда?

Утконос осадил Толстяка колючим взглядом и тот сразу осёкся, что не ушло от взора Олега:

— А зачем машину подгонять? — подошёл он к окну, — вон она стоит, возле вашей десятки.

Утконос и Толстяк кинулись к окну:

— Красавица, — восторженно вскрикнул Утконос, — беги, беги, староста за очками, — чуть не выталкивая, выпроваживал он настырного старосту из дома.

Олег прошёл мимо окон Мартына и заметил, что те провожают его взглядом. Возвращался назад — встречали.

— Не нашёл очков, — огорчившись ответил Олег, и положив документы на стол смело заявил, — Что ж буду так играть. Должно же повезти, я ведь чемпион улицы по этой игре.

Ему Утконос доверил раздать карты, потирая ладони от предвкушения скорой победы. Но победы не получилось. Олег со счётом три один выиграл встречу:

Утконос порвал от злости свои карты и накинулся на Толстяка, обвинив того, что он первым принял условия слепого хрыча.

— Надо было забирать богородицу, наклонить хозяина дома и нотариуса, и линять отсюда. Теперь всего лишились. Сам будешь с Ивановичем рассчитываться.

— Да не пыли ты, — успокаивал друга Толстяк, — сейчас нотариуса отвезём и вернёмся сюда, икону выигрывать.

Мартын отрицательно и продолжительно качал головой:

— Всё ребята, долг сына отбит — счастья пытать больше не будем.

— А почему бы и не попытать, — возразил ему Олег, не выходя из роли слеповатого старосты, — у них машина вроде тоже ничего. Продадим её, а деньги вложим на ремонт храма.

Этот староста уже бесил обоих гостей. Они брызгали слюной по всей горнице и готовы были наброситься на него с кулаками, но присутствие спящего нотариуса сдерживало их буйные порывы.

— Хорошо, — сбросил с себя куртку на диван Толстяк, — десятка моя и мы с тобой будем играть против тебя вдвоём, но не в дурака, а в Буру, — он положил на стол маленькую мужскую сумочку, в которой лежали и документы ключи от десятки.

Олегу очень хотелось курить, но ему нужно было держать марку Анти курильщика и он, почесав затылок, только спросил: — А Бура это тот же козёл?

— Да, только раздаётся по три карты, и кто первым набрал 36 очков, тот и победил. Играем из двадцати конов, если кто первым придёт к числу одиннадцать, то дальше нет смысла играть.

Олег положил на стол икону.

Утконос, видя такое дело, тоже снял с себя куртку.

Мартын собрал куртки гостей:

— Терпеть не могу беспорядка — пойду, повешу в прихожую.

Ему никто ничего на это не ответил, только Утконос попросил разрешения курить во время игры.

— Курите, раз такое дело, — раздобрился Мартын и исчез из горницы.

Олег заметил несколько порванных карт, валявших в ногах нотариуса, затем его взгляд остановился на самом нотариусе. Тот дремал с недовольным выражением лица, сидя на диване, прижав правую руку к левой стороне груди — создавалось впечатление, что у него прихватило сердце.

Олег нагнулся на пол и, подобрав две разорванные карты, молча положил их на центр стола

— А карты то порваны? — озадачился Утконос. Он вопросительно посмотрел на Толстяка и коротко бросил. — Беги!

Тот встал и прошёл в прихожую, но своей куртки и хозяина не нашёл. Он махнул рукой и побежал в киоск без верхней одежды. Когда вернулся с улицы, хозяина дома, так и не было. Он забеспокоился:

— Где твой сосед? — нервно посмотрел он на Олега и бросил аналогичную первой колоду карт на стол. — Ни его, ни наших курток нет.

— Как нет? — поднялся со стула Утконос.

— Ваши куртки видимо он в гардероб повесил, а сам он баньку топит. Надо же грязь старую смыть перед Новым годом. Можем в конец сада пройти и убедится.

Олег тут — же встал и провёл их в прихожую, открыв встроенный в стену шкаф. На них смотрели аккуратно повешенные на плечиках куртки.

— Что ты волну гонишь? — спокойно посмотрел Утконос на Толстяка, — пошли за стол?

Нотариус дремал в той же позе. Они, стараясь не шуметь, игру начали спокойно, без лишних разговоров и не на повышенных тонах. Но когда счёт стал десять три в пользу Олега, Утконос стал материться и извергать оскорбления в адрес ведущего в счёте игрока. У Толстяка пересохло в горле. Он не в силах озвучить свой гнев грохнул кулаком по столу. Открыл глаза нотариус и, сменив позу, сказал:

— Моё терпение не бесконечно, пора братцы и честь знать!

Тут Олег снял с себя маску богомольного слепого старосты и, достав из верхнего кармана рубашки сигареты «Золотая Ява» закурил.

Перед аферистами уже сидел не картёжный профан, а мужчина с волевым лицом и умными глазами.

— Ты, ты, что куришь? — заикаясь, спросил Толстяк, — а как же богородица?

— А что богородица? — скривил губы Олег, — она отдыхает в бархатном одеянии и меня не видит.

Он выпустил клуб дыма в лицо Толстяку и развернулся к нотариусу:

— Я думаю, ещё одну партию сыграть и начнём работать, — своим твёрдым обычным тоном, заявил Олег. — Только дело вы будете иметь со мной, а не с ними, — кивнул он в сторону гостей. — Хотя расчёт за труды вы получите с них.

После чего в горницу вошёл Мартын, а за ним два мужчины с короткими стрижками. Оба были в коже, синюшные от татуировок фаланги пальцев говорили, что в дом вошли бывалые люди. У первого высокого и худосочного похожего на хлыст парня, в руках был большой пакет с продуктами. Второй парень имел небольшой рост, но широкие плечи. Куртка его была расстегнута, на шее свисал бордовый кашемировый шарф, на носу сидели фирменные очки от солнца. Сняв очки, он положил их на комод. Подойдя к столу, заглянул в глаза Олегу:

— Разрешите представить вам Петю Хорька, — кивнул он на Утконоса.

И переведя взгляд на Толстяка, добавил, — а это Семён Такса, — оба они занимаются цветными металлами. У них есть свой приёмный пункт, вернее сказать был, — поправился он. — С сегодняшнего дня их бизнес отойдёт другому лицу.

Он сел на стул, который подставил ему Мартын и презрительно посмотрел на Утконоса:

— Ну что Хорёк, совсем заигрался? Тебе что медь совсем гешефта не даёт?

— Ты Фидель, как здесь очутился? — заёрзал на стуле Утконос.

— Да по твою душу направили. Наехать говорят, ты надумал на уважаемых людей. Ну, как ты любишь дурить честных людей Хорёк, не понимаю? Для чего тебе это? Освободился без косяков, зачем на свободе репутацию свою мочить? Тебе что мало мироедов в городе, для гнилых планов? Ты хоть знаешь, что Олег Матвеевич, — кивнул он на Дорогого, — нашему Пану близким человеком приходится? И играет в карты Олег Матвеевич, как бог, хоть третями, хоть в очко, хоть в Буру. Короче ты нашёл, что искал. Для тебя этот урок будет на всю жизнь!

— Фидель, Фидель, — ну виноват я, слов нет. Змей — искуситель ввергнул меня в эту аферу. Но откуда мне было знать, что я так глупо влечу. Думал чужая область, всё пройдёт тихо, без задоринки. Пацан сидит в БУРЕ. Из себя ничего не представляет, а тут такая возможность раскрутиться. Ну, мы и припасли его отца. Ты бы тоже такую возможность не упустил. За это же не казнят?

— В отличие от тебя, я бы никогда не наехал на отца сына, с кем одну пайку в БУРЕ ел, а наоборот помог инвалиду, что мы и сделали с Тополем.

Он щёлкнул худосочному парню пальцами и тот подошёл к столу, но, посмотрев, что пакет некуда поставить, высыпал всё содержимое на диван.

Там были одни деликатесы и литровая бутылка лимонной водки.

— Это вам от Деда Мороза! — повернулся Фидель к Мартыну, — а о сыне не беспокойся отец. За ним присмотрят на зоне серьёзные люди.

Мартын чуть не прослезился от избытка чувств.

«Был бы пьяный, точно расплакался», — подумал Олег и, спохватившись, взял икону со стола и, сбросив с неё бархатную ткань, протянул её Утконосу:

— А это вам на память от Деда Мороза. Когда надумаете в следующий раз провернуть чернуху, посмотрите на неё, и она сразу тебе посоветует, что делать? А сейчас мы вместе с уважаемым нотариусом займёмся неотложными делами. Негоже задерживать почтенного человека в накуренном помещении.

***

— Что опять на перепутье? — спросила Алиса, — подавая Олегу завтрак.

— Сегодня пойду устраиваться на другую работу, — сказал Олег, — три месяца отдохнул, хватит. За это время на производстве дышать легче будет. Говнюков, которые мне мешали трудиться на благо отечества, убрали. И отрадно слышать, что КПСС давно кануло в лету.

— Для рабочих лучше не стало, — сказала Алиса, — если ты обжёгся о нечистоплотного парторга, это не значит, что все коммунисты такие.

— Может быть, но я их никогда не касался, — сказал он и взял с серванта свои документы.

— Куда думаешь устраиваться? — вопросительно взглянула Алиса.

— В ту — же систему, откуда уволился, только у них свой отдел кадров. Дочернее предприятие комбината по выпуску строительных материалов. Этот завод строили итальянцы. Там, в цехах зимой в рубашках и майках работают. Завод, отвечающий полностью всем нормам требования современного производства. Это тебе не сталеплавильный цех, где рабочие ходят круглый год в валенках и суконных рукавицах.

— А тебя возьмут туда?

— Считай уже взяли мастером ППР. Буду по командировкам разъезжать.

— И в карты играть?

— Думаю, это помехой не будет нашему бюджету.

— Берись за ум, пенсия на носу, — наставляла его жена.

— Внуки скоро будут, а дедушка их без стажа. Вон смотри Павла, как быстро оценили, сразу начальником цеха назначили, пускай и небольшого, но всё равно почётно!

Павел действительно был назначен начальником электроремонтного цеха и не по протекции, а потому что показал свои способности при крупной аварии в основном цеху. Его новая должность была для битья, и он об этом прекрасно знал. Подсобных материалов кот наплакал, заработки у рабочих тоже — плакать хочется, а ответственность громадная.

— Нашла чему завидовать, да Пашка хоть мне и друг, но он раб по жизни, рабом и умрёт. А у меня всё будет и стаж и деньги, и пенсия через два месяца, — сказал Олег и пошёл оформляться на работу.

На новом месте ему выделили шикарный кабинет с кондиционером и холодильником, что его обрадовало. Он с удовольствием влился в новую работу, но постепенно начальник цеха Пирогов начал давать ему задания не связанные с производством и обязал его, чтобы у него в наличие всегда была водка, с которой оперативно можно было решить срочные вопросы и не только производственного характера, но и шкурные вопросы. К примеру, Пирогов мог дать Олегу задание, чтобы тот достал ему для его личного легкового дизеля пятьсот литров солярки. Олег грузил пустые бочки и ехал на железку, где за водку и небольшую плату сливал у тепловозов топливо.

От таких заданий Олег старался открещиваться, умело уклонялся или же длительно их выполнял, а порой сам специально создавал подводные камни, только бы не работать в интересах начальника — хапуги.

Это Пирогову не нравилось, и в один из ненастных дней он вызвал Олега к себе на ковёр:

— Грачёв так дело не пойдёт, я по цеху трезвый хожу, а ты с запахом. Так мы с тобой работать вместе не будем. Не забывай ты пенсионер, я тебе в любой день могу указать дорогу в отдел кадров.

— Я знаю.

— Что ты знаешь?

— Что работать вместе не будем, тебя скоро выгонят, — смело заявил ему Олег.

— Наглец. Не хочу тебя видеть, — бери командировку в Ярославль в институт РТИ. Цеху нужны срочно резиновые манжеты и сальники. Можем через неделю встать, если их не будет через пару недель. Вроде мелочь, но для производства ЗИП серьёзный. Заказ оформишь и назад, а приедешь, подыскивай себе другое место.

Один день он был в Ярославле. Заказ обещали выполнить через неделю, максимум десять дней.

Олег вернулся домой. В бухгалтерии заводоуправления он отчитался за командировку, оставив все сопутствующие документы у себя. Надеясь, что за грузом на служебной машине придётся ему ехать в Ярославль самому.

Придя же к себе в цех, его рабочие ошеломили приятной новостью — Пирогов был понижен в должности и переведён диспетчером завода. Но тут же они Олега и огорчили — на его место назначили бывшего партийного лидера Бурлакова.

С этим человеком он точно знал, — ему не по пути. Лучше книгами торговать или в карты играть и раздевать таких клиентов как бывший парторг в поездах, — единственном месте, где подобные вельможи всегда расслабляются. Любили они получать острые ощущения после приёма горячительных напитков. Дорога и хорошие попутчики к этому располагали.

Он зашёл к себе в кабинет написал заявление на увольнение и, достав из сейфа початую бутылку водку, налил себе в стакан и выпил. Закусив печеньем, он направился к Бурлакову. Тот прочитал бумагу и, отложив её в сторону, не напомнил ему про прощальный давний плевок, а предложил Олегу присесть:

— Что вас не устраивает Олег Матвеевич? — втянул он носом воздух. Учуяв, что посетитель под градусом, он сделал вид, что не заметил этого.

— Потеряете эту работу и, учитывая ваш возраст, лучшего не найдёте. Вас сотрудники хвалят, как замечательного специалиста. Зачем принимать скоропалительные решения? Потом будете раскаиваться. Ведь жизнь смотрите, какая сейчас красивая, не то, что раньше. Обернитесь вокруг — люди все улыбаются от счастья!

Олег ухмыльнулся:

— У меня нет опыта запоздалых раскаяний, и не будет.

Потому что я живу по своей конституции, а не по вашей. Я свободный человек, хоть и с маленькой пенсией. И вы не фальшивьте, я вокруг всей орбиты могу обернуться, но счастливых людей если и увижу, то не рядом с вами или такими как вы. И увольняюсь я из — за того, что не хочу пускать с вами по воздуху мыльные пузыри. У вас мировоззрение скудное, как у инфузории. Ваша ипостась хорошо бы подошла для дома терпимости, но там, к сожалению один женский персонал обитает. Но думаю, с реактивными перевоплощениями мужиков в голубчиков похожих на тебя, скоро вырастет новая партия.

…Бурлаков побагровел и, включив громкую связь, объявил: — Быстро в мой кабинет дежурного милиционера, у меня посетитель пьяный?!

Олег достал из папки все документы по Ярославлю, разорвал их в мелкие клочья и, разбросав по кабинету, сказал:

— В Ярославль сам поедешь, но пока вы дотуда доберетесь, и вникните в заказ, ваш месячный план накроется огромным половым органом. А трудовую книжку пришлёшь мне по почте.

Олег хлопнул дверью так, что секретарь подпрыгнула в кресле от испуга. На выходе он столкнулся с милиционером, спешившим в кабинет Бурлакова.

За воротами цеха Олег посмотрел на чистое небо, облегчённо вздохнул и пошёл к проходной. Он знал, что будет делать дальше. Они с Мартыном давно договорились, заняться книжным бизнесом. И старт для этой работы они уже набрали.

Отметить очередной день свободы он решил в баре на торговой площади. Был полдень, а бар гудел от переполненной пьяной публики. В зале был полумрак, и дым стоял столбом. Он подошёл к барной стойке и, услышав знакомые голоса, машинально повернулся. В углу сидели металлурги человек восемь.

— Видимо после ночной смены решили, откушать пивка, — подумал Олег.

Среди этой компании он увидал давно вычеркнутого из своей памяти старшего мастера Куркова. Тот сидел с раскосыми глазами и что — то доказывал одному из сталеваров. Олег заказал себе сто пятьдесят грамм водки и бутерброд с жареной кетой. Выпив у стойки бара, он быстро проглотил бутерброд и, закурив, вышел на улицу. Торговая площадь кипела, торгаши рекламируя свой товар предлагали от блестящих половников разных калибров, до норковых шуб греческого производства. Олег прошёл мимо длинного ряда, где продавалась одна обувь и, поднявшись по широкой бетонной лестнице, оказался в тисках вечно зелёных туй. Торговля в этом месте была запрещена, но напёрсточники и другие кудесники — фокусники, здесь нередко набивали свои карманы деньгами, которые они ловко вытягивали у тех, кто хотел достать бесплатно сыр из мышеловки. В этот раз на посту уже стояли два парня с фанеркой под мышкой, дожидаясь своих жертв.

— Олег Матвеевич! — услышал он позади себя окрик.

Он и повернуться не успел, как почувствовал, что его руку кто — то трясёт. Перед ним стоял Володя Маркушев, как всегда, импозантный, лицо гладкое, словно женская коленка, и его туалетная вода издавала горький опьяняющий аромат.

— Рад! Очень рад тебя видеть! — не выпуская руку Олега, твердил он, — часто тебя вспоминаю, но в гости зайти недосуг.

— Что быт заел? — обнял его Олег.

— Да нет, какой быт. Воздух сотрясаю перед жлобами, и жизни радуюсь. Тебя частенько вспоминаю, как только узнаю, что кто — то из тех, что меня отторгли от спортивной работы, ушли коньки на кладбище сдавать, обязательно за твоё здоровье чарку подниму.

Олег высвободил свою руку и, сделав пару затяжек, огляделся, ища урну. Не найдя её поблизости, щелчком выбросил окурок за парапет лестницы:

— И много раз за меня чарку поднимал?

— А ты что на заводе не работаешь?

— На самом заводе давно уже. В дочках немного поработал, вот сегодня крест поставил полностью на всей работе. Пенсионер я. Отдыхать положено.

Олегу сверху было видно, как пьяная компания металлургов вышла из бара и, шатаясь, направлялась к лестнице.

— Вот поэтому и не знаешь, а знал бы, не спрашивал про такой пустяк, — продолжал диалог Володя. — Зам. по коммерции поперхнулся от большой ворованной налички, главбух кувыркнулся на своей машине, зам. по производству остекленел от инсульта. Впрочем, я им ничуть не помогал, чтобы их коньки ржавели. Сами убрались, от алчности. Жаба их задавила. А вот мой непосредственный начальник председатель профкома, водкой захлебнулся и женскими трусами закусил. Правда выжил змей, но работает за пределами завода, в каком — то малом предприятии по изготовлению майонеза. Эту падлу мои ребята под замком держали три недели. Заливали ему в глотку водку с транквилизаторами. Девочек ему подкладывали под видеокамеру. Когда его милиция днём по городу с факелами искала, он во вкус вошёл и чувствовал себя восточным шейхом. А когда его рожа стала опухшая и ноги не держали, выбросили его около больницы и позвонили в вытрезвитель. Кассету для закрепления его аморальности отправили по почте генеральному директору. Так закончилась его общественная карьера, которой он дорожил. Теперь он сладких снов не видит и кушает один майонез.

Как тебе это нравится? — спросил Володя.

— Одобряю! Был бы я молодой, так — же поступил, а сейчас я душевную грязь могу заретушировать смачным плевком в сторону негодяя. Этого думаю вполне достаточно.

Олег посмотрел на ребят с фанеркой. Они, увидав, что пьяная компания не минует их, расставили напёрстки.

При приближении Курков встретился взглядом с Олегом, но сделал вид, что не узнал.

— Хорошо бы эти пацаны заарканили на свой аттракцион людей горячей профессии, — подумал Олег.

Словно прочитав его мысли, металлурги остановились около парней и, склонившись над напёрстками, включились в игру. Всех активнее был Курков.

Олег не стал больше смотреть на них, он изначально знал, что металлурги оставят ребятам свои денежки и возможно немалые. Обратив своё внимание к Володе, он спросил у него:

— Не плохо ты с профкомом дело обстряпал. А как же генеральный чёрт? — его коньки ещё блестят?

Он машинально посмотрел в сторону игроков. Парни уже сгребали в свои карманы горку купюр.

— Олег Матвеевич, я со стариками не воюю. На нём грехов не мало. Его очередь придёт и под землёй ему предъявят счёт, кого он унижал наверху. Можно конечно сказать «фас» своим ребятам, а они у меня отважные. Но не поймут они меня, если я так поступлю со стариком. Сейчас если подфартит, ты их увидишь в деле, — он кивнул в сторону, где металлурги облепили напёрсточников и с матом, что — то доказывали.

Курков и ещё один подручный сталевара, которого Олег знал, только визуально, сняли с себя часы с браслетом и золотые печатки. Видимо они и это проиграли, потому что началась пока тихая возня. Но тут, откуда не возьмись, словно из-под земли выросли ещё два крепких парня, которые начали вступаться за напёрсточников.

— Вы на кого прёте? — всех сильнее орал Курков, — мы металлурги, сталь укрощаем? Ему вторили и другие приятели, требуя вернуть деньги, часы и золото. Вели они себя не как рабочий класс, больше походили на пьяную неукротимую орду. Почётную профессию «металлург» они произносили несколько раз и с такой интонацией, будто это была тридцатая легендарная, непобедимая Севастопольская батарея Черноморского флота. Но это им не помогло. Слились в унисон треск челюстей и рубашек. По бетонной лестнице запрыгали оторвавшиеся пуговицы, и у кого — то ручьём бежала кровь. Всё было сделано профессионально и оперативно. Через минуту все металлурги были уложены в зарослях зелёных туй. Удалось убежать одному Куркову, он дал такого стрекача, что только пятки сверкали, в прямом смысле слова. Его сандалеты валялись в разных местах, из которых он в потасовке неуклюже выпрыгнул.

— Хорошие ребята, — оценил Олег активный напор парней.

— Подключайся к нам? У нас профиль обширный. Весь город в руках держим. А тебя как академика по картам, причислим к особым специалистам. В обиде не будешь, я тебе обещаю.

— Нет, Володя, я же тебе сказал, что я на пенсии, а ваш этот аттракцион с напёрстками уже на грани вымирания. И ты зря всё — таки от спорта отошёл. У тебя же связи я знаю, в Москве есть, вот и ехал бы туда. Глядишь, спокойно век свой прожил!

— О чём говоришь Олег Матвеевич. Там здоровья больше оставишь. Знаешь, какие в вышках интриги плетут? Чертям тошно! Самый опытный по интригам народ, это бывшие спортсмены — тренера и функционеры, и творческая публика, актёры, певцы, литераторы. Эти борются за роли, за сцену, за свои публикации, а спортсмены, практически за всё. Мне работать было трудно с ними, а вернее сказать, мелко я плавал в этих интригах. А был бы хорошим «пловцом», то возможно сейчас как минимум работал главным тренером молодёжной сборной. И поэтому для себя я сделал вывод, что практически все в прошлом прекрасные спортсмены, но не простившиеся со спортом, продолжают своё дело, не на спортивных площадках, а в своих креслах. Для них это своеобразный ринг. У них бурная начинка, они не привыкли проигрывать нигде. Они тоже хотят иметь свои места под солнцем, и не только для себя, а и для своих подопечных. Лавочки для запасных у нас сейчас в стране длинные, кто больше заплатит, тот и будет выступать в решающих соревнованиях. Вот от чего у нас и результаты в некоторых видах спорта не ахти. И попомни моё слово, что людей от спорта в скором времени не будут принимать на другие работы, даже со специальным высшим образованием. Поймут мудрые хозяева, что любой такой кадр — это фактор беспокойства любой компании.

— Да тебе диссертацию надо писать на эту тему, — сказал Олег, — а ты в напёрсточки балуешься.

— Уж лучше так, чем хлам разный разгребать. А диссертация от меня ни куда не убежит.

После этого они расстались, и больше не встречались и только позже Олег узнает, что Володю найдут зарубленным в лесу, рядом с его сожженной машиной.

Слухи были, что он перешёл дорогу какому, то золотому магнату. Уточнять эту версию он не стал, да и не надо ему было. Он знал, что все бандитские бригады рано или поздно плохо кончали, вместе со своими бригадирами.

***

Они сидели в кухне вдвоём с Павлом Петровичем Цветковым, пили пиво и иногда поглядывали на телевизор. Там шёл, какой — то политический форум. Алиса гуляла с внуком на улице.

— Перестал народ читать книги, вот и бизнес наш с Мартыном подвергся регрессу, — говорил Олег, — народ загипнотизировали телевизорами и церквями. В других цивилизованных странах строят больше спортивных сооружений, куда народ валом прёт, чтобы оздоровиться и им платят за это деньги. А у нас сараев понаделали и дерут три шкуры с народа.

— Дорогой, ты не исправим, надо идти в ногу со временем, а у тебя, как бизнес пошатнулся, так ты и выливаешь свои недовольства всему миру. Надо другие ходы искать для оздоровления своего бюджета.

— Прекрати, я и при хорошем бизнесе гавкал, как хотел. Жизнь то не перестроили для людей нормальных. Её улучшили для чиновников шоуменов и жуликов, а простой народ вообще скатился к нищете. Ты вот начальником цеха работаешь, а задница у тебя в кресле трясётся, потому — что знаешь, что хозяин тебя в любое время может выкинуть за проходную. Сколько начальников на кладбище унесли, я знаю. И всё от переживаний, а некоторые помирали прямо у себя в цеху. Ваш старый пень — бывший коммунист меня выкинул с работы, за то, что получал я несколько месяцев подряд больше его. А сейчас разве это дело? Твои электрики получают по пять тысяч, а он по пять миллионов огребает. Именно от таких продажных сук и простому народу не сладко живётся. Когда — ни будь, их досыта накормят долларами.

Олег встал с места и прошёл в прихожую. Оттуда вернулся с открытой газетой.

— Ты получаешь эту желтизну? — потряс он заводской многотиражкой.

— Да конечно и читаю от начала до конца.

— А я, её не выписывал, но мне как пенсионеру носят её бесплатно, поэтому её не особо читаю. Про выскочек «патриотов» не хочу читать — тошно. Но дело не в этом. Оказывается этот хрен с горы, заказал себе писателя и тот пишет про него книгу уже целый год. Каждый тираж новая глава на всю страницу, а то и на две. И название, какое придумали «Я призван быть — директором». Ты понял, как будет звучать будущий фолиант? Я может, мог бы быть папой римским, ну, в крайнем случае, царём, но не объявляю об этом на всю вселенную.

— С тобой всё ясно, — сказал Павел, — в душе ты царь, а на деле пенсионер. А хрен с горы, хоть и преклонного возраста — пока ещё генеральный директор.

— Плевать! — выругался Олег, — у них денег много пускай пишут, но покупать эти книги никто не будет. Меня только бесит, он в сегодняшней главе, пишет о Мозеле, какой он честный и хороший человек был. Как его силовики за горшочек цветов с должности убрали, вменив ему взятку от специалистов из ФРГ. Уж я, то это историю знаю как «Отче наш». Брешет старый Мозель был и остаётся взяточником и хапугой с большой буквы. А если Гутаров таких шакалов прославляет, то сам такой. Как хорошо, что я партийным не был. Состоять в одной банде с подобными тварями это большой позор! Поэтому считаю, что их всех в своё время поголовно надо было убирать с центровых мест. Сейчас поздно они на денежки народа себе такие пузаны наели, что их с места уже не столкнёшь.

— Олег, доля правды в твоих словах есть, но ты сам посуди, нельзя было сразу одним махом коммунистов убирать. Все производственные, научные и военные посты были у них. Если бы их выкинули с насиженных мест, то Россия бы в такую клоаку попала, в которой мы бы сидели до нового великого потопа. Революционный опыт мы уже имеем, хоть и много тогда из бывших врагов революции перешло на сторону красной армии, но всё же большинство умов нашло своё пристанище у расстрелянной стены. Что, несомненно, отразилось, на дальнейшей судьбе страны. И конечно не в лучшей форме.

— Ты мне давай тут историю не читай? — я и без тебя, её знаю не хило. Я тебе говорю жизнь говно, значит говно!

— А тебе чего обижаться на жизнь? У тебя дома всё есть, машин сменил, наверное, штук десять, а у меня только вторая и то наша Лада. Ты не бедствуешь, одеваешься как лорд, здоровье в порядке, чего тебе ещё надо? Думай о себе и о своей семье. А другие пускай о себе сами позаботятся.

— Так противно тебя слушать, Паха, в рог бы заехать тебе за эти слова. Ты же сам бывший коммунист и профсоюзный лидер, как ты быстро перекрасился. Вон смотри, по телевизору голосуют, кто за коммунистов, а кто за демократов, — показал Олег пальцем на экран.

— Видишь, за коммунистов отдали двадцать девять процентов, а за демократов семьдесят один, — восторженно сказал Павел Петрович.

— Чему ты радуешься там, на телевидении сидят одни москвичи и нажимают кнопки, а если бы туда привезли людей с других областей да захудалых городков, тогда бы посмотрели, чья взяла.

— Ты что за коммунистов стал? — удивлённо спросил Цветков.

— Я за достойную жизнь каждого русского гражданина, — сказал Олег.

— За коммунистов он, за коммунистов, — вошла с улицы Алиса с внуком, — он когда — то ругал их, а сейчас тоскует по ним. Если я не была в партии никогда, то я не скрываю, что мне жилось при них вольготнее. И я бы не жила сейчас на одну свою пенсию, а продолжала бы работать экономистом. А Олег просто неисправимый баламут. Ему ни одна власть не подойдёт, я его уже изучила за нашу долгую, совместную жизнь. Ему надо было родиться царём, тогда бы он строил жизнь в стране по своему усмотрению, только плохо бы пришлось другим государствам от его царствования. Он постоянно бы воевал с ними.

— Черта вечного недовольства в тебе Олег присутствует, — поддержал Алису Цветков.

— Дурак, ты Павел, хоть и начальник цеха. Я реалист и на жизнь смотрю другими не холопскими глазами, как ты. Да я много чем недоволен. Мне, например не понравилось, когда молодой журналист из кремля в телевизионной школе злословия говорил. «Бойтесь справедливых людей. Никогда с ними не разговаривайте». Он предостерегал всю страну об этом, оговариваясь, что в стенах кремля справедливых людей тоже много ходит по коридорам. Мне много чего не нравится. Меня бесит, когда молодой щегол едет на иномарке с сигаретой в зубах и с презрением смотрит на пешеходов. Мне смешно видеть, как поступает точно так — же взрослый мужчина, но сидевший в Оке или Запорожце. Мне противно смотреть, когда талантливый режиссёр кино избивает ногами молодого парня за то, что тот запустил в него сырое яйцо. Ладно бы если драка была по-мужски один на один, но ведь паренька сзади держали десять волосатых рук. И я не исключаю, что пареньку срок за эту выходку впаяют.

Мне страшно смотреть, когда милиция избивает народ. Это ведомство создано для защиты народа, и не должно быть ввергнуто в политические игры властей. Милиция поставлена, чтобы оберегать покой народа. Мне противно смотреть, как наши юмористы в чудотворной уродской форме изображают Брежнева и Ленина. Они смеются над нами всеми. Над народом, который родился не в то время. Мы все частица этих вождей. Мне много, что не нравится. Но люблю наказывать в карты, слащавых дураков, которые год будут хвалиться, что однажды проиграли в карты две или три тысячи долларов. Мне нравиться заходить ночью в ночной магазин и брать, чего душе угодно. Я до сих пор люблю шашлык и пиво. Я люблю свой дружный дом! Видите сколько во мне положительных качеств. А вы заладили не исправимый баламут.

— Хороший ты хороший, — сказало ласково Алиса.

Олег приятно заулыбался.

— Неисправимый баламут, — закончила фразу Алиса.