Из Липецка Платон привёз всего три медали. Янка взяла золото и два мальчика взяли серебро. Эти результатом Сергей Сергеевич был вполне доволен. У этого турнира, география была широкая, двенадцать регионов принимали участие в соревнованиях. Для детского дома это был первый случай, когда их дети выступали за чертой своего региона. И не просто выступали, а привезли с собой медали. С чем и поздравила Платона Людмила Фёдоровна.

— Очень рада за вас, — сказала она, — вы своим результатом заставите, может и других воспитателей работать.

Директор их сегодня на оперативке чехвостил, ставил вас им в пример.

— Он что уже вышел на работу? — спросил Платон.

— А что ему выходить он здесь живёт. Вот выполз сегодня как шальной, хотел воспитателей поздравить с днём учителя, а вместо приятных слов взбучку им устроил. Поздравления на вечер оставил. Вам тоже сейчас нужно сходить домой принять ванную, и к семнадцати часам вас ждём в актовый зал, на премьеру, а после профсоюзный комитет устраивает нам в кафе большой стол, но без спиртного. Спиртное нужно приносить с собой.

— Это что мне гаврюху надо на себя надевать.

Она мило улыбнулась.

— Так у нас на хозяйственном дворе кличут мериноса — производителя, а что вы подразумеваете под этим словом, мне непонятно.

— Гаврюха это галстук, который я давно уже не надевал на себя.

— Хотелось бы вас увидеть нарядным, и уверена, эта деталь гардероба придаст вам больше шарму. Только не крутите головой по сторонам. Одиноких женщин будет много. Вероятно, придут даже те, кого вы ни разу не видали. Вы для них будете как бестселлер, которой каждой захочется прочитать. Я буду за вами наблюдать, — игриво погрозила она ему пальцем.

«Наверное, я её сегодня обниму» — пронеслось у него в голове.

В семнадцать часов в тёмном плаще, сером костюме и белоснежной рубашке с галстуком он появился в детском доме. Плащ ему не дали повесить в гардеробе, двери были закрыты.

Вахтёрша, задорно улыбаясь, приложив палец к губам, сказала:

— Тихо, плащ оставьте у себя в зале. В гардероб нельзя, там Бабкина репетирует.

— Что, правда Бабкина? — приложил он ухо к двери и вдруг раздался истошный, не обладающий музыкальным слухом голос, исполнявший популярную в советские времена песню «Загадал мне попугай счастье по билетику»

Он без труда узнал голос Людмилы Ивановны и, стукнув в дверь, громко крикнул:

— Голос сейчас сорвёшь, тогда подведёшь свою артистическую труппу. На тебя зрители пришли смотреть, а ты тут волшебные песни исполняешь.

Песня оборвалась, открылась дверь. Людмила Ивановна была ещё в спортивном костюме.

— Где ты слышишь волшебные песни?

— Ну как — же, где ты видела, попугаев, которые людским счастьем могли бы распоряжаться? Разве что Йагупоп из «Королевства кривых зеркал,» но это сказка для детей.

— Сам ты поп, — не поняла она Платона, — кукушки же угадывают людям в лесу сроки жизни, и попугаи могут счастья нагадать.

Мимо проходила, какая — то с избытком надушенная женщина и, увидав «певицу» в спортивном костюме, возмутилась:

— Людмила Ивановна, почему вы не одеты. Быстро переодеваться, через пятнадцать минут начнём.

Она посмотрела на часы и вылетела из дверей, как ошпаренная.

Платон тогда без препятствий вошёл в гардероб и повесил свой плащ.

Пришёл он можно сказать в чужой коллектив. В актовом зале действительно было много женщин, которых он видел впервые. Все они были вычурно наряжены и раскрашены косметикой. Он не стал пробиваться вглубь зала, чтобы не привлекать к себе любопытных глаз, а сел с краю в последнем ряду, ближе к выходу.

На переднем ряду места заняла во главе с директором администрация и члены попечительского совета.

Когда зал набился до отказа, первым взял слово председатель попечительского совета. Он вначале поздравил всех работников детского дома с профессиональным праздником, а затем персонально вручил от губернатора Панкратову Владимиру Ивановичу денежную премию и памятную медаль регионального значения. Директор был ещё в гипсе и медаль ему прикрепили, в сидячем положении. Затем он опираясь на костыли, выразил слова благодарности попечителям и в особенности губернатору и поковылял на сцену. Затем в зале потух свет, и на сцену вышла художественный руководитель детского дома Лариса Ивановна.

— Уважаемые гости и сотрудники детского дома мы творческая группа тоже присоединяемся к поздравлениям Владимира Ивановича и сейчас мы вам покажем пьесу, поставленную по экранизированному рассказу Михаила Зощенко, называется пьеса «Свадебное происшествие».

Открылся занавес, на сцене был уставлен длинный стол с натуральными закусками, за которым сидел директор, исполняющий роль отца невесты. Около стола мелькала фигура и Людмилы Ивановны. На ней было одето нэпманское платье, а взбитую копной причёску украшал кокетливый ободок. Как ни странно, но этот наряд ей был к лицу. Это отметили, перешёптываясь между собой зрители. Совершено так — же подумал про себя и Платон.

Пьеса шла около получаса, и смотреть, на толпу актёров, которых всех одновременно выгнали на сцену, было не очень весело. Отец невесты в фильме был худой и пьяный. А директор был толстый и на костылях. Особенно разочаровал главный герой, жених Вова Завитушкин. Мало того, что он был низкорослый, но ещё заикался от волнения. Зато прекрасно справилась со своей миссией Людмила Ивановна. Она исполняла роль не то служанки, не то подругой невесты. И в её роль входило произнести лишь одно слово. Но как она его произнесла, это выглядело лучше, чем у артистки Харитоновой. Когда вместо невесты Вова Завитушкин поцеловал Людмилу Ивановну, у неё слетел с головы ободок. От блаженства она закатила глаза и, помахав разведёнными руками словно птица, произнесла:

— Феерично! — и упала на пол сцены.

Это была её выдумка, падение в сценарий пьесы не входило. Но аплодисменты за эту ничтожно маленькую роль она всё равно сорвала.

После актового зала вся взрослая толпа кроме попечителей проследовала в кафе, там тоже их ждал стол, который был намного богаче, чем на сцене Свадебного происшествия. Здесь были и грибочки маринованные, ветчина, колбасы и сыры разных сортов, короче говоря, весь гастрономический отдел.

Когда Платон входил в кафе, на своей шее почувствовал чьё — то дыхание и провокаторский голос произнёс:

— Давай Людку Мутовку подпоим сегодня, посмотрим на её пьяную.

Он обернулся, позади его стояла Роза Викторовна.

«Никак справки о Людмиле Ивановне навела, если узнала её подпольную кличку», — промелькнуло у него в голове.

— Она и без нашей помощи напьётся, — ответил он.

— Всё равно, интересно на неё будет пьяную посмотреть. Я место для нас уже заняла в углу, — показала она рукой, на стол около окна. Пошли туда сядем.

…В этом кафе он был впервые и то, что сразу бросилось ему в глаза это размеры помещения. Прикинул, сколько бы теннисных столов поместилось в этом помещении. Шести столам он место для приюта нашёл, что вполне его устраивало. Освещение хорошее, потолки высокие, что ещё нужно для хорошей работы.

Но он понимал, что это неосуществимая мечта и из бассейна навряд — ли скоро выберется. Поэтому он отбросил эту мысль и продолжал осматривать обстановку в кафе. Длинную стенку с посудой он бы убрал. С роялем была бы проблема, но если ножки выкрутить то, не ломая дверной проём вынести можно. Огромную плазму, с домашним кинотеатром можно убрать с рояля и повесить на стену. Эта техника пригодится для просмотра учебных материалов. Он поймал себя на мысли, что постоянно думает о настольном теннисе и чтобы отвлечь себя от этой навязчивой мысли он взял вилку и стал нанизывать на неё маринованных опят, беспрестанно одним глазом поглядывая на входную дверь, откуда выплывала разношёрстная дамская команда. Преобладающая масса женщин относилась к и ретро публике. Все они были до крайности важны и степенны. Даже молодые воспитатели, одетые в мини юбки держались скромно и без излишнего шума подсаживались к столу. Но та, которую он тщательно выискивал глазами, не появлялась. Не видал он её и в актовом зале.

«Пригласить, пригласила, а сама не пришла, подсунув меня на растерзание (экспонатам из исторического музея), — подумал он. Хотя я и сам далеко не юноша, но пахать могу, без плуга».

Роза Викторовна обратила внимание, как Платон изучающим взглядом осматривает женский коллектив.

— Что Сергей Сергеевич, поражён нашим бабским гарнизоном? Сейчас они поддадут, запрут двери и затанцуют тебя до изнеможения.

— Я не против танцев, но откуда столько женщин взялось. Я уже насчитал сорок, пять человек. Они что все наши?

— Ваши, ваши, — закивала она головой, — и это ещё не все. У кого смена сейчас, а кто игнорирует наши праздники. А всего у нас работает восемьдесят женщин вместе с бухгалтерией и медиками. Это на шестьдесят воспитанников.

Наконец — то он её дождался. Платон смотрел на Людмилу Фёдоровну завораживавшие, и не заметил, как рядом с ним уселась Людмила Ивановна. Ему некогда было смотреть, по сторонам, когда долгожданная женщина, словно сойдя с подиума в красном богатом платье, ослепляла всех своим благолепием, она вошла с гордым видом, не опуская глаз. Её вид говорил, — вот она я, любуйтесь! Сегодня, да и всегда я выгляжу лучше вас.

— Платье от Кардена, — с восхищением заметила Людмила Ивановна, — бешенных денег стоит.

Сергей Сергеевич, не стал с ней обсуждать, наряд Гордеевой, а только спросил:

— А ты где так долго задержалась?

— Я же не оставлю не тронутым стол на сцене, пришлось и там перекусить. Здесь конечно кушанья и закуски изысканней.

— Кто готовил, — не без излишней скромности заявила Роза, — погоди, я ещё бешбармак буду разносить и плов с индейкой. Пальчики оближешь.

— Интересно, а что не съедят, куда девать будут? Тут же харчей, как на свадьбе у олигарха.

— А ты что и там успела побывать? — с безразличным видом спросил Платон.

— Сергей Сергеевич, у тебя, наверное, булавка где — то спрятана, вечно ты ей колешься. Это я образно выразилась. Ну не скажу же я, что стол накрыт, как на поминках у фараона. Я просто сожалею, что остатки отдадут скотине. А мы бы с Янкой могли целый квартал, не ходить в магазин.

Роза Викторовна тихо зашлась смехом.

— После нашего банкета, сюда загонят старшие группы, и они так подметут здесь, что нам завтра и посуду мыть не придётся. Так что не переживай!

Вскоре ковыляя на костылях, появился директор с юристом. Они устроились за одним столом вместе с женой директора и Людмилой Фёдоровной.

Директор обвёл всех грозно — шутливым взглядом:

— Что особой команды ждёте, давайте наливайте и закусывайте. На меня не смотрите, считайте, меня тут уже нет.

Кафе моментально ожило, зашевелились степенные дамы, их плечи раздались, когда они накладывали себе закуску. Перезвоном стучала посуда, и в нос бил букет спиртных напитков. После третьей стопки, на столах появился бешбармак из баранины и плов из индейки. Эти блюда разносила Роза Викторовна.

Платон под горячее налил половину стопки своей соседке по столу и себя не забыл.

— Будь сегодня осторожна с напитками, — предупредил он в отсутствии Розы, Людмилу Ивановну, — тебя одна особа собирается споить.

— Я знаю эту особу, — спокойно посмотрела она ему в глаза, — неспроста, же она от себя выставила литровую бутылку водки на наш стол, — после чего Людмила Ивановна долила себе водки.

— Имей в виду, ты уже весёлая. Не перебери.

— Сейчас я с ней выпью и сделаю тебе сюрприз, как и обещала. Он у меня в сумке лежит.

— Роза пьёт только лимонад, а сюрприз в бассейне отдашь.

— Пускай пьёт свой напиток, а я водку буду пить. Кстати мой сюрприз, это не авторучка фирмы «Паркер» и не серебряный крестик. Его слушать надо.

Когда Роза освободилась она тут — же подошла к столу. Положив по дружески свои руки на плечи Людмиле Ивановне, сказала:

— Под такую закусь грех не выпить и не по одной, а стопки по три. Проверим, кто кого одолеет, водка или закуска.

— Уже налито давно, — пропела Людмила Ивановна, — вас ждём.

— Я же только лимонад пью.

— А я вам его и налила, — кивком головы показала она на наполненный фужер. — Сейчас выпьем, и я сделаю сюрприз самому любимому мужчине.

— А кто у тебя любимый мужчина? — взяла Роза фужер в руки.

— На этот вопрос ответ даст мой сюрприз, — и она, опрокинув в рот стопку водки, принялась за свой бешбармак.

Пока она с ним расправлялась, глаза Розы были уже полузакрыты, а голова поклёвывала стол.

Острота догадки столь странного состояния Розы повергла Платона в бунт души. Внутренне он негодовал на Людмилу Ивановну, понимая, что это она скосила Розу своим зельем, налив ей в фужер лошадиную дозу. На себя он тоже злился, что предупредил Людмилу Ивановну о намерениях Розы.

Открыто выразить свою догадку он не решался, опасался быть услышанным соседними столиками. Тем более их столик был самым просматриваемым. Всем было интересно понаблюдать за ранее запойной Розой. Они сомневались в её полнейшем излечении, и ядовито ждали, когда же она пригубит водочки. Этих барышень интересовала и парочка новых сотрудников, о которой по детскому дому ползли несусветные слухи.

Он хотел позвать Людмилу Ивановну в коридор, но вместо неё под столом остались одни её сапоги. Она уже с Ларисой Ивановной ставила диск на караоке.

Когда всё было готово, Людмила Ивановна запела песню известной исполнительницы русского шансона, которая пела что у неё лопнуло детство, как мыльный пузырь, после чего она ушла в мужской монастырь.

…Исполнение было на уровне гардероба, но аккомпанемент немного скрашивал её певческую бездарность. Дальше она пела о пустых словах и непутёвой голове. И обхватив руками голову она одновременно начала темпераментно раскачивать свой таз. По залу прошёлся смешок. Но Людмила Ивановна не обращала ни на кого внимания, она была полностью поглощена своим номером и в песне уже называла себя такой сякой и не мазанной. После этого куплета она кинулась в пляс, зазывая ладонями публику присоединиться к ней. Затем она откровенно в песне призналась, что жизнь хороша, что тело болит, сердце поёт, а в любви ей не везёт. Она чудно выписывала свободной рукой по воздуху, периодически прикладывая её к сердцу, и в упор смотрела на юриста, будь — то песню она пела только для него одного.

Леонид Анатольевич, не выдержал и, взяв её за руку начал с ней отплясывать, что — то невообразимое, исполнив танцевальное попурри, смешав шейк с чарльстоном, а мазурку с гавотом. Зал взрывался от хохота.

Номер ещё не закончила, но зал уже начал подпевать и хлопать ей. А она уже пела, что её тянет в мужской монастырь, и в конце она звонко и протяжно выдала:

— ОХ ОХ, ОХО ХО ХО.

Музыка кончилась, но она не спешила уходить с пятака эстрады. Пританцовывая на месте, не отпускала юриста к столу, требуя повторить танец.

Этой песней она взорвала весь зал. Всех громче хлопал директор.

Он окликнул наполовину спящую Розу Викторовну.

Та тяжело подняла голову.

— Принеси, давай нашей певице, самую большую вязанку воблы. Это будет ей моим призом за смелость.

Людмила Ивановна замерла и, отпустив руки юриста, пошла к столу, но он как галантный кавалер проводил её сам до столика, усадил на стул и сказал Сергею Сергеевичу:

— Передаю эту Жар — птицу в вашу клетку, будьте с ней предельно ласковы. Кормить и поить только из рук. Она это заслужила сегодня!

В его словах откровенности не было, одна насмешка, которую не заметила Людмила Ивановна.

— За её заслугой пошла Роза, сейчас пиво с воблой попьём, ответил Платон.

Людмила Ивановна икнула и, взяв юриста за руку, произнесла:

— Насчёт пива не знаю, а вот танцевать я с вами ещё буду.

Он корректно освободил свою руку и пообещал ей следующий танец исполнить только на Новый год.

— До Нового года долго ждать, — икнула она вновь, — тогда я директора сейчас приглашу. Сергей Сергеевич наотрез отказался со мной вальсировать. А я танцевать хочу.

— Успокойся, — одернул её Платон, — директор, что на костылях с тобой будет танцевать?

Леонид Анатольевич воспользовавшись этой секундной паузой, незаметно исчез из зала.

— А и правда, что это я удумала, — икание её участилось, — а кто он, что танцевал со мной?

— Серый кардинал, — человек губернатора. По сути, он главней директора. Кстати очень богат и холост. На стадионе Мерседес видала, — это его. Не упускай момента, пока на него другие бабы не набросились.

Она выпила ещё и без обуви пошла, искать юриста и пропала. Бесследно исчезла и Роза. Их отсутствия кроме Платона никто не заметил.

Заиграла танцевальная музыка, он поймал на себе взгляд Людмилы Фёдоровны, улыбнулся ей и нежно посмотрел на неё. Она ему ответила тем же и, убрав с подола салфетку, встала со стула. Эти жестом она дала ему понять, что желает танцевать.

Сергей Сергеевич взял её за руки. Ладони были влажные. «Наверное, волнуется?» — подумал он и закружил её в танце.

— Ну, вот ваша мечта и сбылась, — шепнула она ему на ухо, приблизив к нему запах тонких духов, который исходил от её лица.

— Наша мечта, — поправил он её, — я ведь не кудрявый мальчик и в силу своей интуиции всегда чувствовал вашу руку на моём плече. К тому же это вы первой пригласили меня на танец.

— Какой же вы самоуверенный Сергей Сергеевич!

— Вы хотели сказать проницательный?

Её дыхание сократилось.

— Так, — на нас смотрит весь зал, — предупредила она его, — не смущайтесь, я знаю, о чём они сейчас говорят.

— И я знаю, — ответил он, — они сейчас все сидящие и танцующие оценивающе на нас смотрят как жюри на конкурсе красоты и не обсуждают, а восхищаются, нашей чудной паре. А сейчас после танца, когда я уйду к себе курить, они будут вам кидать заслуженные комплименты.

— Не будут, — уверенно сказала она.

— Почему вы так думаете?

— А потому что я уйду вместе с вами. Я не курю, но дым сигарет иногда мне приятно вдыхать. И на дождь посмотрю из вашего окна. Почему то я люблю осенний дождь, хотя никаких приятных ассоциаций у меня он не вызывает. Просто люблю его звук, как прошивает он, словно меч асфальт и умывает пожелтевшую листву.

— Так говорят только совсем одинокие женщины, — сказал он, — у них у каждой имеется свой календарь мечтаний и воздыханий.

Она покрыла его медовой улыбкой.

— Я когда вас впервые увидала, сразу догадалась, что у этого мужчины богатый женский опыт. Очаровательно наглый интеллектуал, поднаторел, наверное, на любовном фронте? — настойчиво и вопросительно заглянула она ему в глаза.

Такого вопроса Платон не ждал, и он почувствовал, что дальше ему говорить будет трудно, но выручил конец танца. Они вышли в коридор, и пошли по толстым ковровым дорожкам, которые полностью заглушали шаги. Он уже уверен был, что после этого перекура, их официальное обращение друг к другу на «ВЫ» погаснет, а поделенная ночь на двоих приведёт к близким неразрывным отношениям. Чем ближе подходил он к двери бассейна, тем больше крепчала у него эта мысль. Но он одного не учёл, что из тёмного холла, за ними наблюдала Людмила Ивановна. Не поймав в свои сети юриста, она в расстроенных чувствах приземлилась на кожаном диване. Она видала, как открылась дверь бассейна, и звонко щелкнул замок. В это время не о какой ясности её ума говорить смысла не было, когда она и трезвой выдавала не редко бредовые мысли. Она представила, как они сейчас милуются, прижимаясь, друг к другу щеками и он бесцеремонно лезет ей под подол красного платья, и она не препятствует этому.

«Подожду, когда они выйдут оттуда, — подумала она, — и этой фифе в красном всё выскажу, что думаю. Нечего прикасаться к святому. Он будет моим».

За дверями бассейна было не так, как представляла себе Людмила Ивановна. Он взял её за руку и, по кромешной тьме провёл в комнату медиков, где свету было меньше чем в погребе. Задвинул гнуто столярное кресло за стол, на котором частенько сидела Людмила Ивановна, так — как в последнее время оно служило подставкой для ног, и открыл одну створку окна. Сам уселся на своё коронное место. Он закурил, а она, прижавшись к его плечу, стала, молча смотреть во мглу осени и слушать мелодию дождя. Они чувствовали друг друга, и о чём думал он, о том же думала и она. В этом он не сомневался. Два человека находясь в одном маленьком помещении под, вечерним покрывалом, которое небо опустило на землю и хрустальным звоном дождя могли думать только об одном, — кто развяжет первым узел скованности и переступит юношескую застенчивость.

«Конечно, первым должен быть я» — подумал он и, затушив окурок в банке от пива, слез со стола и сзади обнял её. Она ждала от него этого смелого шага и, показав свою спину осенней мгле, обвила его шею:

— Я всегда думала, что любовь у меня отгорела, — шептала она ему на ухо, — думала ну чем я, так виновата перед судьбой, что она забыла про меня, красивую женщину. А тебя увидела первый раз, сразу поняла, что любовь моя воскресла. Я тогда взмокла от волнения. А ещё твой язык досконально доконал меня.

Он чувствовал, как её лицо пылало. Ей ничего не говорил, боясь, что важный момент, убежит от него, поэтому он только целовал её лицо.

— Я как в сладком сне, только некстати горю словно лампочка, давай немного успокоимся и пойдём туда. Наша длительная отлучка даст повод грязным языкам. Сплетен потом не оберёшься. Лучше попозже ещё придём сюда покурить.

— Ты прелесть! — только и сказал он и, взяв, на этот раз её за талию повёл к выходу.

В коридоре было чуть светлее, чем на улице, но тише, — не слышно, было дождя. И только из дальней двери кафе падал на стену свет и слышался чей — то голос исполнявший песню под караоке.

— Я забегу в туалет, — сказала она, — а ты иди в кафе и захвати с собой Людмилу Ивановну. Я сейчас в зеркало посмотрюсь и тоже приду.

— Ход твоей мысли мне понятен, — ответил он ей, — и, убедившись, что коридор пуст, нежно прикоснулся к её губам.

— Иди, иди, не зажигай меня, — вымученно выдавила она из себя и нырнула в туалет для администрации.

— Я так и думала, что после бассейна вам в туалет захочется, услышала она голос Людмилы Ивановны.

Она сидела разутая на тумбочке с восковым лицом и пьяными глазами. Её руки нервно терзали дамскую сумочку. На полу валялся поломанный ободок от её причёски и несколько окурков.

— Здесь не курят, — сделала ей замечание Людмила Фёдоровна.

— Мне плевать. В бассейне тоже нельзя целоваться с чужим мужчиной, однако вы плюёте на этот закон.

— Глупость какая — то, — возмутилась Людмила Фёдоровна, — с чего это вы взяли, что я целовалась в бассейне?

— Туда вошли — лицо было светлым а губы красные. Оттуда вышли всё наоборот, лицо красное, а губы светлые.

Она прищурила свои пьяные глаза и добавила:

— Не прикасайтесь к нему, — он мой мужчина! Он мне оттуда дарован, — подняла она к верху палец.

Её внимательность потрясла Людмилу Фёдоровну, и она вначале смутилась, но посмотрев на себя в зеркало, молниеносно превратилась в женщину с важными манерами и надменным профилем.

— Слезьте, пожалуйста, с тумбочки. Она предназначена для предметов личной гигиены, а не для вашего багажника. И давайте раз и навсегда договоримся с вами, что вы сюда пришли работать тренером, а не наблюдателем. От такой неблаговидной деятельности может развиться косоглазие. И тогда на вас уже не только Платон не взглянет, но и наш сантехник Зотов, будет обходить стороной. А что касаемо меня, то я женщина взрослая и свободная и не вам мне лекции о нравственности читать.

— Он всё равно будет моим, — уставившись пьяными глазами, в разрез платья от Кардена, сказала Людмила Ивановна — я тоже куплю себе такое платье и не одно. Тогда посмотрим, чья взяла.

— Как вы не поймёте, что ворона и сокол к разным отрядам относятся, — в резкой форме произнесла Гордеева, — понимаете, полёты и крылья у них разные. И почему вы вбили себе в голову, что он непременно должен быть ваш? Вы что купчую на него имеете? Нет, милочка, это не тот мужчина, которому нужен волчий ошейник. Да он многим женщинам нравится, в том числе и мне, но вы не забывайте, у него есть жена красавица. Я прав на него никаких не имею, но мне он нужен. Не знаю, как жизнь обернётся, — возможно, когда то его жена, как и вы, будет иметь претензии ко мне. Её претензии не ваши, — они будут обоснованны. И в том случае его слово будет последним и решающим.

Людмила Ивановна слезла с тумбочки:

— Я женщина верующая и для меня он свят, а вы закоренелая атеистка, потому прошу к нему не прикасаться и сердце моё не задевать.

— Мне кажется Людмила Ивановна, что вы себя загоняете в западню, — более мягко сказала Гордеева, — ищите как можно скорее выход от такой любви, иначе свихнётесь. А сейчас идите к людям. Без вас там скучно.

— Пошли все к чёрту, я всех ненавижу, — в сердцах бросила она и рыбкой скользнула в кабинку туалета.

— Все сволочи и паразиты, — раздавался плаксивый голос в кабинке, — это сегодня вы ликуете, слыша крик моей души. Ну, ничего скоро все плакать у меня будете.

Я вам не та, а эта. Ну как её, забыла. О — Вспомнила, — Родная сестра Морфея Я!

Людмила Фёдоровна не стала дослушивать её бред, посмотрела ещё раз на себя в зеркало и направилась в кафе. Вечеринка шла полным ходом, молодые воспитатели танцевали в кругу. Женщины бальзаковского возраста сидели за центральным столом и пели вполголоса песню из репертуара Стаса Михайлова.

Она осмотрела зал, сразу бросилось в глаза отсутствие директора и его супруги. На кожаном уголке сидел Сергей Сергеевич в кругу одиноких женщин. Он им, что — то рассказывал, а они вперемешку с визгом от души смеялись, не обращая ни на кого внимания.

— Вам весело, — спросила она, — насели на единственного мужчину и тешите свои душеньки, а ему, наверное, к столу хочется пройти.

Женщин как ветром сдуло с уголка.

— С понятием они у вас, — сказал он, — когда у него перед глазами махнула последняя юбка.

— Голодные они, свежего мяса захотелось, — присела она рядом, — я их хорошо понимаю. В одном аквариуме с ними плаваю. А чем — то ты их веселил, что они чуть от смеха в трусики не написали?

— Анекдотами обменивался, они мне — я им.

— А мне не хочешь рассказать? Мне трусики не жаль.

— Я думаю сегодня анекдоты не наша тема. Зачем дробить хороший вечер, на пошлый фольклор.

— Ты прав, к тому же один видео анекдот я только что просмотрела в нашем туалете. Трусики конечно сухими остались, но без весёлых слёз, на неё смотреть нельзя было.

— Ты о Людмиле Ивановне говоришь? — догадался он.

Она кивнула головой.

— О ней, о ком же ещё. Сидит в туалете в обнимку со своей сумкой и несёт пьяный бред. Она любит тебя безрассудно, но ты сейчас уже знаешь, что и я к тебе далеко не равнодушна, и отдавать тебя ей не намерена. Ты встал между нами и оказался фигурой раздора.

Он зарделся, ему льстило, что за него, немолодого мужчины бились, зрелые и интересные женщины.

Правда одна женщина умная и красивая, вторая интересная и непредсказуемая во всех отношениях, которой он давно дал понять, что Платон для неё только друг и коллега. Все другие помыслы на него призрачны, как фантом.

Платон в этот вечерний час чувствовал себя молодым. И готов был пойти на любой поступок, ради той, которая сидит рядом и омывает его своим великолепием. Ему хотелось прямо сейчас при всех, взять её на руки и унести из этого бабского шабаша. Но вместо этого он только нежно погладил её предплечье.

После такой ласки она не стала озираться по сторонам и не отдёрнула руку, а только перехватила его ладонь и без всякого стеснения поцеловала её и продолжила:

— Сказала что она родная сестра бога Морфея. Просила, чтобы я к тебе не прикасалась и чтобы сердце её не задевала.

Он заразительно засмеялся:

— Она считает, что её бог наделил тремя сердцами, как спрута. Я ей говорил, лучше бы он тебе в мозг ещё одно полушарие закачал. Так что не бери в голову, у неё в запасе ещё пару сердец имеется.

— Тебе смешно, но я боюсь, что она в таком жутком состоянии, как бы с собой чего не сотворила. Мне не спокойно на душе, может, пойдём к ней, посмотрим. Если всё нормально, вызовем ей такси и отправим домой.

— Пошли, — не заставил он себя уговаривать.

Она зашла в туалет одна и тут же вышла.

— Её там нет, может она уже домой уехала?

— Босиком? — спросил он, — её сапожки под столом валяются.

Он сунул ключ в дверь бассейна, но замок не поддавался. Затем нажал на ручку, дверь спокойно открылась.

— Странно, я же закрывал двери, — пожал он плечами, — значит она, где — то здесь нашла себе пристанище.

Он толкнул двери её кабинета, они не поддавались. Держа её за руку, они осмотрели всё помещение, где возле стен стояли диваны. Совсем темные места, они проверяли на ощупь. Её нигде не было.

— Может на других этажах, где шастает? — выдал он свою версию.

— Отбой давно прозвучал, — сказала Людмила, — ночные нянечки все двери заблокировали. Туда ей не попасть.

— Чёрт с ней не маленькая, дорогу домой знает, — сказал он, а мы пойдём, покурим.

Она беспрекословно, шла за ним, под аккомпанемент его тяжёлого дыхания. В помещение было свежо, из окна веяло деревней. Запах скотного двора остро сочетался с пожухлой травой.

— Брр, Брр — передёрнула она плечами, и тут же переплела свои руки над грудью, чтобы, как — то согреть себя.

— Может закрыть окно? — спросил он.

— Ни в коём случае, — запротестовала она, — ты сейчас покуришь, и нам жарко будет обоим.

Тогда он снял с себя пиджак и накинул ей на плечи.

Сел на своё место, но на мокрый после дождя подоконник не стал облокачиваться. Он курил и пальцем теребил её волосы. Она, полулёжа, стояла в клине его ног. Её голова лежала на груди Платона и пьянила его ароматным запахом. Одной рукой она гладила его напряжённое колено и смотрела в смоль неба.

— Само собой разумеется, мы с тобой далеко не Ромео с Джульеттой, но ты мне сегодня дал возможность почувствовать себя полноценной женщиной. Я хоть и не верующая, но помолилась бы за этот медицинский кабинет, за нашего директора, который быстро с пониманием покинул кафе. Даже за твою коллегу, которая, не понимая, своей тупой ревностью только усилила мой интерес к тебе. Я не знаю, лирична ли я, но сейчас больше всего я благодарю дождь и эту беспросветную ночь. Это они вместе с тобой оживили меня.

— Я этой ночи готов честь отдать! Она сегодня допустила меня к твоим устам — прохрипел он от волнения и, выбросив за окно окурок, развернул её к себе. Её глаза испепеляли жажду, ту жажду, от которой вздымалась грудь, и сносились на пути все пуританские шлагбаумы.

— Полноценной женщиной ты почувствуешь, сегодня у меня дома, — горячо целовал он её в губы, — а сейчас это прелюдия к рассвету.

— Ты хочешь сказать, что сильный? — обдала она его горячим дыханием, — а почему слабую женщину на холодном полу держишь, а сам сидишь на троне, как царь? Я ведь не Анжелика, маркиза ангелов, я Людмила. Хочу взобраться на твоё место, быть царицей, и повелевать тобой, как мне заблагорассудиться. И ночь мы проведем в моей квартире, я не хочу тебя подводить. Сам посуди, мы появимся с тобой во дворе, а есть бабушки, которые от бессонницы имеют привычку сидеть круглосуточно около окна. И тогда пошло, поехало. Зачем тебе рушить семейную идиллию?

Она своими ладонями сжала его чисто выбритые щёки и впилась в его губы.

О такой страсти даже молодые не могли мечтать. Он престал контролировать себя и полез в разрез её платья. Она размякла и стала опускаться на пол, но он подхватил её, взял на руки и посадил на своё место.

Всё шло к бешеному соитию, но вдруг она потянула носом и мрачно сказала:

— Сергей, но мне кажется, здесь преобладает не запах любви, а фекалий. Ты чувствуешь, как ими противно веет, аж горло перехватывает. Закрой, наверное, створку, видимо наши бараны, под этими окнами устроили туалет. Завтра я нашему чабану взбучку устрою.

Он закрыл створку окна, после чего его руки обхватили её зад. Вкушая новые приятные эмоции, она приподняла его. Его руки утонули глубже, и он почувствовал под ним присутствие инородной массы.

— Мы с тобой, наверное, вляпались в погребную яму, — огорчённо произнёс он и выдернул руку от неё зада. В нос тут же огнестрельною волной ударил смердящий запах отходов продуктов пищеварения. Он преподнёс свои пальцы к носу.

— «Паштетом» вымазала негодяйка, ну не сволочь ли. Только ей на ум может придти эта проделка. А ты на чабана, как плохой следователь всю вину взвалила.

Она поняла по его интонации и разносящему запаху, что произошло невообразимое событие. Сошла с трона и, отдав ему пиджак, повернулась к нему задом.

— У меня сзади есть что — то? — спросила она.

Несмотря на густую темень за окном, он ясно увидал, на её красном платье, чётко выделяющееся бесформенное пятно.

Он потрогал и свои брюки, они тоже, как и платье имели однородную массу.

— Нам в туалет с тобой надо. Смыть с себя эту мерзость необходимо как можно скорее, а то меня сейчас стошнит.

Он чиркнул зажигалкой, стол и антресоль были вымазаны «паштетом». Позади антресоли на ДВП, губной помадой было выведено.

— Да я ворона, но белая!

— Месть на уровне умалишённых, — сказала она, — такую особу держать на серьёзной должности, равносильно на территории детского сада посадить белену и волчьи ягоды. Надо как можно скорее распрощаться с ней.

— Не горячись, — возразил он, — я тоже не в восторге от этого оригинального номера. Её тоже понять можно. Переведи всё в шутку и улыбнись. Ночь ещё не прошла, она только началась. А сейчас пошли обмываться.

В туалете он собственноручно мягкой губкой замывал её пятно, а она ему брюки, но больше всех пострадал его финский пиджак.

…Праздник любви в данный момент был ассенизаторским способом испорчен. Не знали они, что проказница в это время в кабинете массажа сидела на бетонном полу и тихо глотала горькие слезы.

А двое влюблённых в эту ночь провели с наглухо задёрнутыми от внешнего мира шторами, в её бордовой спальне. Благодаря двум пылающим сердцам, праздник любви был восстановлен. Утром они проснулись счастливыми.