Он высадил Гордееву у дома и позвонил Людмиле Ивановне.
— Выйди из подъезда минут через десять, — сказал он ей, — я за это время подъеду к тебе. Серьёзный разговор имеется.
— С великой радостью, — раздалось в ответ.
…Она запрыгнула к нему в машину в домашних тапочках и халате. Привычных в последнее время озорных косичек не было, — волосы были чуть встрёпаны. Но этот элемент её не делал, ни бабой ягой, ни красавицей. Она была в этот миг больше похожа на дворового сорванца.
— Догадываюсь, если ты без моих притязаний решил навестить меня. Значит, случилось что — то из рук вон выходящее. Просто так, да почти ночью ты бы не стал меня тревожить. Рассказывай что стряслось?
— Стряслось, то чего не должно было случиться. Но по вине одной слабой женщины, мы должны с ней завтра написать заявления на расчёт по собственному желанию.
Она зажала коленями свои ладони и приоткрыла рот:
— Ага, попались голубки, — без злорадства произнесла она. — А я ведь предупреждала тебя, Вова не балуй с красивой женщиной, от них все беды исходят. Теперь мне напрягаться придётся, чтобы помочь тебе. Я знаю, что ты хочешь от меня. И женщина это сделает! Я ведь не совсем глупая, как считаешь ты. Я понимаю, если не помогу тебе, то вас беда ещё больше сблизит. А мне это вроде не на руку. Я жду своего часа. Поэтому объясни последовательность моих действий.
— Все свои бумаги, которые ты хотела отправить месяц назад, нужно отсылать или относить в следственный комитет. И чем быстрее ты это сделаешь, тем лучше. А через пару деньков после того, как передашь весь компромат на Панкратова, взорви Интернет своей записью, которая у тебя в телефоне храниться. Больше ничего не предпринимай и самодеятельностью не занимайся. Каждый свой шаг обсуждай со мной. А я с Людмилой завтра официально буду болен. Пускай он без неё задыхается, ведь по сути дела он ещё сам находится на больничном листе.
— Всё поняла, завтра с утра я буду в следственном комитете. И доложу тебе по уставу, что часть подрывной деятельности мною Матей Харри проведена успешно. Жду дальнейших указаний, для завершения операции.
— Слушай, в данный момент мне не до смеха, будь серьёзней. Не ёрничай, ответственней отнесись к этой миссии.
— А это не я, — это луна. Смотри, какая полная, — кивнула она головой на луну, — в такой фазе она всегда дурно влияет на меня. А к утру, она скроется, и я перелицовку сделаю, буду похожа на Мефистофеля.
— Ладно, иди, спи, завтра после следственного кабинета позвони мне.
В эту минуту он ломал голову, о правильности своего поступка.
С «одной стороны» большой беды нет, что они потеряли работу. Она в любое время может устроиться преподавателем в школу, а себя во внимание он совсем не брал. Пенсия есть, которой на жизнь вполне хватало. Жалко было только терять успешных наработок в настольном теннисе с сиротами. Всё — таки ребята засветились уже во многих серьёзных турнирах.
С «другой стороны», он полностью верил Людмиле Ивановне. И что Панкратов опасный человек и место ему только в тюрьме, он с ней был полностью согласен. Он понимал, что для директора к тому же инвалида, тюрьма может оказаться последним приютом. Там ему будет мучительно тяжко, и не исключена возможность, что сокамерники, узнав о его статье, своими унижениями посадят Панкратова на парашу, которая в камерных условиях соизмерима с удавкой. Или что тоже закономерно просто грохнут его.
И всё — таки «другая сторона», перевесила чашу весов. Они своим поступком с Людмилой Ивановной спасут массу детей от жулика и растлителя сиротских душ. И действия их не подленькие, как у анонимщиков, а открытые и весьма искренние.
Он, задумавшись, не обратил внимания, как она тихо вышла из машины. Увидал через лобовое стекло только её тапочки, разгоняющие по сторонам ворох опавшей листвы.
На следующий день утром у него и Гордеевой на руках были заветные больничные листы. Она без всякого оптимизма выписывала его в регистратуре, считая эту бумажку только отсрочкой, не больше. Он же, напротив, без капли пессимизма подул на него и положив больничный лист в бардачок, довольным голосом сказал:
— Теперь можно смело на пять деньков исчезнуть из города и погулять возле моря, но вначале примем шифровку Маты Харри. Она с минуты на минуту должна выйти в эфир.
— Странный какой — то ты сегодня, — без настроения произнесла она, — наверное, переспал или тебе в сердце впилась окаянная стрела Амура.
Он блеснул своей обаятельной улыбкой:
— Эта стрела торчит у меня с тех пор, когда одна блондинка бальзаковского возраста нелюбящая громкую музыку позвонила мне в дверь.
Её губы дёрнулись в улыбке:
— Приятно слышать! Но мне сдаётся что эту стрелу в скором времени не поломает твоя супруга.
Он задумался, не пряча от неё свою обаятельную улыбку.
— Ты своим упрёком подталкиваешь меня к политическим домостроительным размышлениям.
— Выражайся яснее.
— В думу надо предложение подкинуть, чтобы они закон приняли, который разрешает двоежёнство пенсионерам. Этим законом дума изменит у народа отношение к работе и своему здоровью. Ты представляешь, как многие мужики буду оберегать своё здоровье до выхода на заслуженный отдых. Почувствовать себя даже в не совсем цветущем возрасте баем, каждому захочется. Запилила тебя вечером старая жена, — взял и лишил её сладкого ночного бонуса. Пригласил к себе в спальню жену помоложе. Эта воспитательная мера искоренит в конец жён — пильщиц.
На этот раз она рассмеялась:
— Ты знаешь, какая гуляет у женщин поговорка?
— Нет, — будь добра озвучь?
— Не бывает старых женщин, просто у большинства мужиков плохое зрение, — она без кокетства блеснула глазами, — размечтался он. Подавай ему на старости лет двух жён! Не пройдёт в думу твоё предложение!
— Ну и пусть. Зато развеселил тебя, а то была как закопчённая кастрюля.
— Сравнения у тебя, какие — то пещерные, нет бы, сказать, как чёрная роза. А то на уровень кастрюли поставил любимую женщину.
— Стоп, — прервал он и её и взял телефон, — СМС прислала Мата Харри.
Он прочитал СМС и завёл автомобиль.
— Поедем на встречу с резидентом, — подмигнул он Людмиле Фёдоровне, — молодец баба! Я верил в неё. Знал, что она не подведёт меня.
— Неужели ты питаешь, какие — то иллюзии в отношении её. У неё интеллект на уровне детей из детского дома. Она же пробка, выдумщица.
— Это ты напрасно, — у Людмилы Ивановны обострённое чувство справедливости. И когда вопрос стоит ребром она может такие перлы выдать, что многим истинным трибунам и не снилось. Я заметил, когда она сильно нервничает, у неё происходит провал памяти, а когда она злиться, то её остановить невозможно.
— Посмотрим, посмотрим на её талант, — скептически произнесла она.
Людмила Ивановна стояла рядом с памятником, Александру Невскому. На этот раз на ней не было её козырной смешной шляпки. Она была в парике и тёмных очках. Вела себя как шпионка, подозрительно озираясь по сторонам. Узнав на кольце машину Платона, наперерез бросилась к ней.
— Вот наша шпионка себя и выдала, — сказал он, — я её так бы и не узнал, но эту неповторимую хоккейную походку и противогаз не спасёт.
Людмила Фёдоровна поправила рукой причёску и иронически улыбнувшись, сказала:
— Боже мой, сплошной детский сад.
…Шабанова запрыгнула в машину, поприветствовала кивком головы Гордеевой и закурила
— Ну что ребята я вам скажу, — выпустила она струю дыма изо рта, — женщина сказала, женщина сделала! С вас коньяк, лимон и ананас. Шоколад у меня уже в горле стоит. Не зря же провела целый час в кабинете следователя. Он был обходителен со мной. Помог плащ снять, кофе напоил с лимонными дольками.
— Давай ближе к делу, — сказал Платон, — нас на взятку не раскрутишь, тебе спиртное противопоказано. Ты плохая после него становишься.
— Шучу, конечно, я. А если серьёзно, то обрадую и вас и себя. Их было двое. Бумаги мои взяли и, ознакомившись с ними, подшили в толстую папку. Там на нашего Панкратова целый воз жалоб и поэтому они нисколько не удивились моему сигналу. Он у них давно в разработке и думаю, без меня им кто — то докладывает о каждом шаге директора. С меня сняли показания про эпизод в летнем домике.
— Поподробнее можно, пожалуйста? — попросила заинтригованная Гордеева.
— А что вам Сергей Сергеевич, разве не рассказывал?
— Не очень — то он разговорчив.
— Я не буду повторяться, напомните ему позже, он вам в деталях всё изложит. А вам скажу, что на протяжении долгих лет вы работали рядом с педофилом и со всем не мужчиной. Таким как он в определённых местах юбку надевают. И этот факт не оспорим.
— Боже мой, какие страсти вы рассказываете, — загорелись от стыда щёки Людмилы Фёдоровны, — я четыре года работаю в детском доме, но мне и в голову не приходила такая жуть, которую вы сейчас поведали.
— А когда эта жуть может вам прийти в голову. Вы же отработали до семнадцати часов и домой ушли, а что после вашего ухода твориться вам и невдомёк. Самая жуть будет на судебном процессе, но вас туда не пустят. Он потерял себя, как мужчина давно, поэтому свой половой стимул подымал с помощью мальчиков. Что у него впереди будет, мне известно. Холодная камера, охранник с ледяными глазами, а ещё миска погнутая и ложка с дыркой. Считайте, он утратил свободу. Поздно будет ему плакать и рыдать и тем более грехи замаливать.
— И когда он свободу потеряет? — подал голос Платон.
— Я тебе, что прокурор, который выдаёт санкции на арест. Со мной в следственном кабинете не особенно откровенничали. Они от меня откровения вытягивали.
— Это понятно. Надеюсь, ты свой телефон не показывала им.
— Указаний таких не поступало.
— Вот и умница, сейчас мы тебя подвезём до дому, там садись за компьютер и заряжай интернет. Выкладывай смело свой ролик. Этим мы ускорим его арест.
Он искоса посмотрел на Людмилу Ивановну.
— А у нас с тобой морские прогулки отменяются на неопределённое время. Здесь могут возникнуть неотложные дела, особенно у тебя.
— Что ты имеешь в виду? — спросила она.
— А то, что тебе завтра нужно выходить на работу. Если директор будет настаивать на увольнение, покажешь ему больничный. До обеда пообщаешься там с персоналом и пойдёшь домой продолжать болеть. И так каждый день, пока на него не наденут наручники.
— Зачем всё это? Я не хочу видеть этого скунса, — воспротивилась она. — После того, что я сейчас услышала мне с ним под одной крышей противно находиться.
— Поверь мне, так надо, — убедительно сказал он ей, — ты его заместитель. Его арестуют, ты сразу становишься «ИО» и берёшь бразды правления в свои руки.
На заднем сиденье зашевелилась Людмила Ивановна.
— Послушай царица Платона, он дурного не посоветует, — сказала она. — Я его знаю дольше, чем вы.
— Наверное, придётся, — улыбнулась Людмила Фёдоровна и подумала. «Дольше это не значит, что ближе и лучше».