У ПИРОГОВА был договор с шоферами — присматриваться к тракту, запоминать каждого встречного и место встречи.

И хотя шоферам не отводилась исключительная роль, но они были надежной ячеей в сети, раскинутой Пироговым где только было возможно.

Поздно вечером подкатили к райотделу два бийских ЗИСа. Пирогов, услышав, вышел на крыльцо.

— Ну, здравствуйте. Вижу, новость привезли. Заходите.

— Погоди, не торопи, — за двоих сказал старший, облокачиваясь на столбик забора. — Хочешь, глянь в кузов.

— Сначала на словах.

Шоферы переглянулись — кому начинать. Младший, лет двадцати пяти, первым отвел взгляд, уступая старшему.

— Такое, знач, дело. Отъехали от Хабаровска. Перед мостиком, против Святого ключа, сразу после спуска направо... Ну, знаешь?..

— Помню, — Пирогов знал это место, знал ключ, кем-то запертый в металлическую трубу, отчего вода бежала как из водопроводного крана. Ключ с давних пор именуется Святым, каждый проезжий и путник считают обязанностью отведать его воды, оставить на кустах сувенир — матерчатую ленточку или конский волос.

— Вот, знач, спускаемся сторожко, где юзом, где катом. Глядь, у дороги лежит. Ну, то ли человек, то ли зверь. Голова, знач, лапы или руки вперед. Вытянулся... Открываю дверку, показываю, — старший кивнул на молодого, — показываю ему: если беда какая, жми что духу в твоих цилиндрах. Подъезжаем, зверь израненный весь, подыхает. На груди и на боку — две пулевые дыры. Интересно?..

— Очень интересно. Взглянем.

В кузове, лежала убитая кабарга. Шоферы зажгли фонарь.

— Вот дырка и вот. От пули.

— Да, раны огнестрельные. Говорите, еще живая была?

— Чуть живая. Глазом повела, когда подошли, шеей дернула...

— Очень интересно. И след есть?

— На снегу, как на картинке. И кровь.

— Интересно, — третий раз повторил Корней Павлович уже машинально, думая о своем. — Отвезите меня на место.

Шоферы помедлили. Младший зачем-то стал щупать кромку борта. Старший откликнулся, между делом скребя щетинистый подбородок, чуть не высекая из него искры:

— Оно, почему бы и нет. Только дохлые машинешки-то, шибко не газанешь. А станется, и вовсе не доедешь. Через километр — рушатся.

— В претензии не буду.

КЛОКОЧА, как закипевшие самовары, скрипя и ухая на рытвинах, ЗИСы покатили через центр.

В кабине пахло бензином и еще чем-то сладковатым.

— А что, Палыч, очень важное в этой козе?

— Думаю, очень. Пожалуй, даже очень.

Урсул круто взял влево, и дорога пошла по горбатой долине, зажатой меж гор. Фары выхватывали впереди то куст, то дерево, а сзади плотной непроницаемой стеной стояла ночь, пасмурная, холодная. Машина осторожно клюнула носом, скатилась с горки. Под колёсами скрипнул расхлябанными досками настил. За стеклом обозначилась темная лента речки. Берега ее белели снегом.

Шофер тормознул, выключил мотор.

— Донесло.

Распахнул дверцу, оглянулся.

— А Ваське, знач, не подфартило. Стал.

Пирогов осмотрел место, где лежала кабарга, нетерпеливо шагнул к четкому следу. Он уходил к речке и терялся в ней. По камням, рискуя поскользнуться, Пирогов перешел речку. Снег на том берегу лежал нетронутым. Только голыши покрупней чернели боками из-под лихо вскинутых белых беретов. Значит, кабарга сколько-то шла по воде. Чутко всматриваясь в каждое пятно, Корней Павлович пошел по берегу, узкой полоске у подножия каменной, выше неба горы.

Следы не попадались, и он уже решил, что поторопился перейти реку. Возможно, кабарга шла той стороной, по инерции влетела в воду и тут же выскочила из нее. Наметив себе конечную точку и поворот, Пирогов пошел дальше и тут заметил длинную борозду на снегу, похожую на след санного полоза, чуть выше начинался кабаргиный след. Уставшее животное не рассчитало прыжок и зацепило кромку берега.

Корней Павлович оглянулся на машину. Шофер стоял перед капотом в полосе желтого света фар и не спускал с него, Пирогова, глаз. Второго ЗИСа все еще не было.

Прикинув направление, откуда бежала раненая кабарга, Пирогов вернулся к машине.

...СЛУЧИЛОСЬ неправдоподобное: разговаривая с шофером, Пирогов сомкнул на мгновение веки, даже не сомкнул, просто неожиданно мигнул раз-другой, а когда разомкнул, над горами во всю хозяйничало румяное утро. Он понял, что проспал остаток ночи.

Шофер сидел рядом и тоже спал, уткнувшись головой в руки, скрещенные на баранке.

Стараясь не шуметь, Пирогов вышел из кабины, мягко прикрыл дверцу.

За два или три часа, что проспал он, из низких туч, с вечера хороводивших над селом, выпал на землю снег, чистый и рыхлый, как пена парного молока. Не желая верить в случившееся, Корней Павлович бросился к тому месту, где лежала кабарга, и с трудом различил его. Крайние следы, отчетливо проступавшие несколько часов назад, исчезли.

Он вернулся к машине, не таясь, дернул за ручку. Шофер вздрогнул, поднял помятое, багровое со сна лицо.

— Ты, знач?

— Я, — скривился Пирогов, садясь на прежнее место. — Удивляюсь, почему нас с тобой не связали и не ткнули головой в речку.

Шофер, ничего не понимая, глянул через исполосованное инеем лобовое стекло.

— Чего? След есть?

— Ни шиша, никаких следов... Тоже мне, не мог растолкать.

— А как бы я растолкал, если вперед тебя отошел.

— Не ври.

— Как есть — вперед. Ты еще про последние известия говорил, Сталинград, знач, а мне словно кто ваты в уши насовал. Сперва немного, потом больше, потом совсем наглухо.

— Не может быть, — недоверчиво уставился на него Корней Павлович. — Я же потом тебе про орех рассказывал. А ты поддакивал.

— И что из того, что поддакивал... Перед войной затеял я лодку купить. Деньжата скопил. Баба — ни-ни. Дом перекрывать, а мне уж очень — лодку. Ну, с получки возьми и спрячь тридцатку на амбарушке под стропилку. Утром встаю — бог мой! — баба с амбарушки по лестнице крадется, деньги в кулаке. Вижу — моя красненькая. Я к ней, «как узнала?». А ты, говорит, мне всю ночь рассказывал и про деньги, и где ты их взял... А ты, говоришь, поддакивал. Я еще мог вопросы разные задавать...

— Лунатик, что ли?

— Нет, верно... Хоть у бабы спроси — было и не раз... А тут... — Он неопределенно подергал плечами. — Умаялся. Машинешки — больше под ними лежишь, чем едешь. Вот ведь — нету еще...

Высвободив из рукавицы руку, он ткнул большим пальцем за спину.

— Знач, пока мы тут спали, он, Васька, раз пять чинил.

— Пока мы спали, — сказал Пирогов, — выпал снег и закидал все следы. Напрасно старались..

Шофер толкнул дверцу, выглянул наружу, сощурился от белизны, удивился не то обрадованно, не то растерянно:

— Ух ты, и правда! Как же теперь?

— По-старому. Едем назад, если радиатор не заморозил.

Последнее Пирогову пришло неожиданно, и ему стало неловко вдруг за свои упреки...

В двух километрах они встретили второй ЗИС. Он стоял посреди дороги, как рассвирепевший сарлык, готовый драться с первым встречным. Василий, почерневший от бессонницы и холода, копался в моторе.