СЛЕДСТВЕННЫЙ отдел управления утвердил срок ликвидации банды — двадцатого ноября. Эту облегчающую весть привез нарочный на черной «эмке». В опечатанном пакете, кроме того, оказалось с десяток фотографий.

Это, конечно, были не сами фотографии, а копии, и не совсем удачные в большинстве случаев: бледные, точно из тумана, плоские лица были невыразительны, пожалуй, чересчур общи, потому что тени сливались с полутенями, а они — с волосами, усами, бородами. Мелкие приметы совсем не просматривались.

«Черта тут узнаешь! — подумал Пирогов. — Только голову заморочишь себе и людям».

Шестеро из одиннадцати были пересняты с очень старых фотографий (погоны, аксельбанты!). Гадай, как выглядит этот молодой заносчивый человек теперь, спустя столько-то лет!

На обратных сторонах мелким почерком были написаны краткие справки о разыскиваемых. Кто же эти люди? Почему они не ладят с законом? Почему не принимают его?

«Кочуров, — прочел Корней Павлович, — 1897 года рождения. Осенью 1918 г. прибыл с группой высших деникинских офицеров в ставку Колчака для связи и координации действий фронтов. К Деникину не вернулся. Служил в военной комендатуре. Отличался крутым нравом. Был беспощаден с солдатами, сомневающимися в белом движении. Задержан в мае 1920 года. При конвоировании разоружил конвой, истребил и скрылся. В 1927 г. заочно проходил по «офицерской группе Гордиенко» в Омске. В 1929 г. арестован в Семипалатинске, но исчез, предположительно, вместе с конвоем. В 1933 г. пытался перейти через границу в Иран. В 1934 и 1935 годах дважды опознавался, но оба раза уходил. Монархист. Особо опасен. Владеет холодным и огнестрельным оружием».

Пирогов перевернул фотографию изображением к себе. Пухлый кудрявый юноша глядел ему в глаза.

«Ищи такого. Хоть бы примета какая... Почти миллион таких красавцев кормились у Колчака. Где этот миллион теперь? Чем дышит, чем занимается?»

Отложил Кочурова, взял следующего.

«Паскин Ф. М., 1894 года. Служащий Семипалатинского отделения Монголторга. В период белого переворота в Сибири служил наводчиком на ценности Центросоюза. Выдавал партийных и советских работников. Привел банду полковника Шишкина на разъезд, где находился отряд красных мадьяр (150 чел.). Ночью способствовал снятию часовых и тем — полному уничтожению красного отряда. С 1920 г. по 1922 г. состоял в различных белых бандах политических и уголовных окрасок. Жаден. Опасен. Был дважды опознан в 1927 и 1932 годах. Есть подозрение, что кружит близ тайника с награбленными ценностями».

«Что значит — кружит? Где? У Семипалатинска? По Сибири?»

У третьего глаза глубоко посажены. Надбровные дуги выдвинуты вперед козырьком. Потому не видно глаз. На их месте — будто непроницаемые черные очки.

Ищи эти очки!

«Булычев, 1899 г. р. Командир отдельного Алашского взвода в банде есаула Тарарыки. По собственному признанию, состоял в партии эсеров. Отошел. В 1920 году заигрывает с командованием красного полка. Выполняет небольшие поручения. В 1921 г., выведав слабые места в обороне границы, бежал к Тарарыке, привел его тайными тропами прямо к казармам и штабу. В 1923 г. уходил за границу. Поступил в китайскую разведку. В 1937 году опознан в Барнауле. При задержании оказал сильное сопротивление. Ушел. Есть сведения, недалеко».

В ТОТ ЖЕ день Пирогов и нарочный, симпатичный молодой человек в новой армейской шинели, с двумя кубарями в петлицах, на «эмке» выехали в Ыло и предъявили все фотографии жителям, видевшим странного эвакуированного, меняющего серебряное кольцо на мясо и хлеб. Большинство опрошенных не узнали никого, но двое, независимо друг от друга, указали на лысеющего мужчину лет сорока пяти с продолговатым лицом, овальным лбом, тонким прямым носом, усмешливым ртом. Прищуренные глаза прятались в тени сведенных бровей, и именно на это обратили внимание оба опознавшие. Обладатель колечка имел высокие залысины и тоже длинный тонкий нос, но глаза его почему-то не удержались в памяти.

Пирогов перевернул фото, прочел на обороте: Кочуров В. С.

— Инструктор райзо, — пояснил на обратном пути нарочный, удивительно осведомленный для своей неприметной должности курьера. — Исчез через четыре месяца после начала войны. Розыск объявили по инициативе райземотдела, куда обратилась жена. Выяснилось: поручик белой армии, член банды полковника Шишкина, орудовавшей в Семипалатинской области. Инициатор резни красных мадьяр. Из материалов следствия известно, что он уходил в двадцать втором году в Китай. Из других источников — даже служил в китайской разведке. Интересовался структурой и состоянием монгольской армии. Потом исчез. И, как выяснилось, ненадолго. Тайно вернулся, работал в Омске, потом в Арзамасе. Там в тридцать третьем женился. Через четыре года приехал в Касук, оттуда перебрался под Барнаул. Устроился в райземотдел. Грамотен. Решителен. Рост и телосложение совпадают с показаниями свидетелей — сто восемьдесят семь сантиметров.

«Романтическое сочетание — эсер, бывший офицер», — подумал Корней Павлович. Вслух сказал:

— Два контрика — Сахаров и Кочуров — не много ли?

— Если бы два... — глядя перед собой, неторопливо выговорил нарочный, — у Колчака было пять миллионов под ружьем. Где они теперь? Найди сейчас, в чьем личном деле это записано.

— Служба в бывшей царской и белой армии не преследуется законом, если человек прекратил вредную деятельность.

— К сожалению. Мы, — он так и сказал «мы», не решаясь назвать кого-то, — были слишком либеральны в двадцатые годы... Антоновщина, Ишимский бунт, всякие там «союзы», кулачество — все это прощалось со ссылкой на темность, неграмотность. Но с каких пор неграмотность стала достоинством, оправдательным фактором для открытых врагов?.. Глубочайшее заблуждение.

— Но ведь кто-то осознал, даже искупил свою вину, стал полезным человеком, — осторожно возразил Пирогов: в голосе молодого, похоже, недавно вышедшего из училища нарочного, прозвучали нотки превосходства.

— Те, кто осознал, искупил — тебе неизвестны. А Сахаров и Кочуров окопались в твоем районе. Сволочь Власов под крылышком фашистов хлопочет об «освободительной» армии, воображает себя крупным политиком. Всякие там полицаи, старосты, бургомистры? Доморощенная шушера... Твоя клиентура из этой категории. Если не хлеще.

— Что значит — хлеще? И что может быть хлеще?

— И Сахаров и Кочуров могли бы найти способ служить у немцев. Здесь заявление — направить добровольцем, там — переход через линию фронта. Недавно это не так уж трудно было сделать...

— Однако они не писали заявлений, не рвались навстречу фашистам, — продолжал уверенно после длительной паузы нарочный. — И вот почему. Вся эта отборная сволочь, как не дико, кичится своим русским происхождением, воображает из себя патриотов России. Сахаровы считают, что Гитлер дойдет до Урала, японцы оттяпают Дальний Восток, а Сибирь сама падет. И вот тогда они выйдут на свет.

— Но Кочуров раскрылся раньше, чем немцы дошли до Урала.

— Он был уверен, что в октябре-ноябре фрицы возьмут Москву и случится то, о чем твердил Гитлер.

— Почему бы ему не подождать этого часа дома?

— С одной стороны, боялся, что немцы привлекут его как совслужащего, а если и не привлекут, то шансы его на должность и особые права будут минимальны. Ну и, как следствие этих рассуждений, намеренное его самоустранение от работы, саботаж, вроде удар нам в спину.

— Щелчок, скорее, — поправил Пирогов, чувствуя, что ему по существу нечем возразить. Очевидно, история Кочурова рассматривалась в управлении и так и сяк, молодой нарочный повторял официальное мнение. «А Князькин-то, Князькин, получается, одного поля ягодка с предателем...»

«Эмка» сбавила скорость, осторожно опустила передние колеса в глубокую колдобину и, рванув, выскочила на тракт.

— Скоро будем дома, — сказал Корней Павлович.

— Кто дома, а кому еще пилить и пилить.

— Не останешься?

— Приказано вернуться. Работы и там полно.

— Значит, если просить помощи, можно обжечься?

Нарочный, не меняя выражения лица, чуть заметно пожал плечами...