ОН ПОЛОЖИЛ руку на деревянную вертушку, поддерживающую калитку, когда почувствовал спиной, как где-то далеко, в неопределенном направлении дрогнул в тишине морозный воздух. Сначала он не понял, что это такое. Пальцы продолжали поворачивать запор, но взгляд вдруг утратил обычную твердость, настороженно скользнул по сторонам.
По-прежнему над долиной висела тишина. Далеко, через три огорода, ровно шуршал и плескался Урсул. Его монотонность только подчеркивала тишину и покой ночи.
Пирогов оставил вертушку, повернулся лицом к хребту. Если это было, то было только там, внутри вычерченного им треугольника. Но какой смысл палить в темноту.
Еще не решив зачем, Корней Павлович медленно пошел вдоль улицы, прислушиваясь к собственным шагам. У подножия отрога остановился как вкопанный: местами шурша, местами клацая, с горы мчался невидимый камень.
По спине прокатилась холодная волна. Опасность исходила от осыпи, но и тот, кто шевельнул ее, оставался в вязкой непробиваемой взглядом темноте. Пирогов передвинул кобуру на живот, расстегнул кнопку, положил ладонь на холодную рукоять револьвера.
Камень пронесся стороной, влетел в заросли багульника и успокоился. И снова наступила тишина.
Почти не дыша. Корней Павлович выждал несколько минут, стал подниматься в гору. Он часто останавливался, прислушиваясь к темноте перед собой. Частыми, сильными толчками колотилось сердце от предчувствия непременной встречи с кем-то, кто не хочет, не желает встречаться с ним.
«Если это было, то почему ночью? — снова подумал Корней Павлович. — И почему так близко. Они ведь должны понимать... Или думают, что деревня спит?»
Не доходя до вершины, он снова затаился, всматриваясь в черную щетку пихтача, едва различимую на темном небе.
Ничто не нарушало тишины.
«Камень мог сорваться и сам», — успокоился Пирогов и все-таки пошел вверх, ориентируясь на кромку осыпи.
В пихтаче лежал неглубокий, насыщенный дневной влагой, а теперь примороженный снег. Он заскрипел под сапогами. Корнею Павловичу показалось, что от этого скрипа пробудились, вздрогнули пихты, зашевелились множеством неясных теней.
Пирогов замер, вынув из кобуры револьвер, взвел курок. Тени успокоились, но ощущение, будто несколько пар глаз принялись рассматривать его в упор, не проходило.
Он обошел пихтач, вглядываясь под ноги, почему-то возомнив найти на снегу человеческий след.
Следов не было.
Держась вершины, Корней Павлович прошел с полкилометра. Дальше отрог круто набирал высоту, и карабкаться на него в темноте не имело смысла. Пихтач впереди мелькал и редел, а снег становился прочнее, глубже. Не имело смысла искать встречи именно здесь: банда не заинтересована оставлять следы.
Пирогов повернул назад. До утра оставалось совсем мало времени, а усталость все тяжелила тело.
«И все же, кто стрелял ночью? Зачем?»
...В ДЕВЯТЬ утра он прямо из дома зашел к председателю райисполкома еще раз обсудить обстановку, прикинуть наличие сил, заодно решить с Якитовой. Председателя не оказалось на месте. Как сказала секретарь, он пошел в райком. Пирогов позвонил в отдел. Дежурная, узнав его, затараторила испуганно и часто.
— Звонили из Пуехты. Ночью кто-то стрелял поблизости. Был слышен голос... Обещали еще звонить.
«Странно, — думал он. — До Пуехты пятнадцать километров... Неужели долетел сюда звук?»
Из райотдела Корней Павлович вызвал Пуехтинский сельсовет. Ответила секретарь.
— Два выстрела... Да... вроде, голос... Туда пошли комсомольцы. И председатель тоже...
— Кто слышал голос?
— Ребята шли с заимки... Да, четверо их... Говорят, и крик, вроде. И выстрел сразу... И еще потом.
— Почему тотчас не позвонили?
— Ребята сплоховали. Перепугались, видно. Только утром прибежали в сельсовет.
— Кто из ваших деревенских в отъезде был вчера? Кто в тех местах мог быть?
— Выясним, Корней Павлович... — виновато заверила секретарь.
— ВЫЯСНИТЕ сейчас же. Я еду к вам. Через час буду.
Невысокая лохматая выносливая лошадка легко протрусила пятнадцать километров. Только в пахах взмокла, закрутилась кольцами шерсть.
Пирогов набросил повод на коновязь, широко распахнул дверь в сельсовет. В приемной комнате сидела немолодая женщина, рассматривала какой-то длинный список. Увидев Пирогова, она поднялась.
— Какие новости? — вместо приветствия спросил Корней Павлович, протягивая руку.
— Пока не вернулись.
— В какой стороне они?
— Да вон, — женщина, согнувшись, выглянула в окно, показала пальцем в гору. — Тем распадком и пошли... Мимо горелого кедра.
Сидеть и ждать не имело смысла.
— Попробую встретить их.
Он проехал километра два. Дно долины было неровным, каменистым и почти чистым от снега. Дважды Пирогов видел свежие следы, направленные в сторону от деревни, видимо, оставленные поисковиками.
«Черт возьми, на таком расстоянии едва ли можно расслышать человеческий голос... Но и не мог же он почудиться сразу четверым...»
Еще через километр он снова увидел следы. Много следов. Они вели в гору, разбросанные широко: здесь поисковики перестроились в шеренгу.
«Их тоже обеспокоило расстояние, и они решили осмотреть гору», — подумал Пирогов.
Выше, сколько было видно, следы рассыпались реже. Некоторые тянулись в сторону деревни. Корней Павлович поворотил коня, поехал медленно, всматриваясь в полуголый склон.
Следы терялись вдали. Велика гора — день ходить не переходить. «А если они спустятся против села?»
Он терялся в предположениях; то давал коню шпоры, то сдерживал его и совсем неожиданно из-за склона увидел черный ствол сожженного молнией кедра. За ним метрах в трехстах стоял крайний домик с плоской земляной кровлей.
«Как же ты собираешься логово искать?» — с горечью и неприязнью к себе подумал Пирогов.
Он объехал склон со стороны деревни, никого не увидел и вернулся в сельсовет. «Ну что ж, в решении Кочурова был холодный расчет: искать человека в горах сложнее, чем иголку в стогу сена... И если бы он не обнаружил себя, его никто не хватился бы сто лет».
ПИРОГОВ позвонил в отдел. Дежурная тревожным голосом сообщила, что все в порядке.
— А что происходит с вами?
— Как — со мной?
— Вас знобит. Вы больны?
— Н-нет. Все в порядке.
— Организуйте наблюдение за склоном хребта. Привлеките Козазаева и всех свободных. Немедленно.
— Ясно, Корней Павлович.
Он крутнул ручку индуктора, дал отбой.
— Схожу к председателю артели, к парторгу, — Пирогов виновато посмотрел на притихшую секретаршу. — Если что — вызовите.
Уже на крыльце он еще раз оглядел гору и вдруг заметил на кромке западного склона движение. Крохотные фигурки спускались, держась толпой. Пирогов отвязал коня, вскочил в седло.
Да, это были поисковики из местного отряда самообороны, созданного в первый месяц войны. В него входили пожилые люди непризывного возраста и молодежь, чьи года приближались к солдатским. Впереди группы, прижимая руку к груди, осторожно шел Смердин.
Увидев Пирогова, группа остановилась, опустила на землю длинный тяжелый предмет, завернутый в тряпье.
Корней Павлович соскочил с седла, зашагал по склону навстречу.
— Вот какой компот, — сказал Смердин. — Он и кричал, — оглянулся, кивнул на кучу тряпья. — Застрелили.
В легком не по сезону тряпье лежало закостеневшее тело мужчины лет сорока с небольшим, костлявого, с тонкой кадычной шеей, бледным зеленоватым лицом, искаженным ужасом и болью.
— Похоже, свои суд учинили, — высказал предположение Смердин.
— На кого-нибудь из местных похож? — спросил Пирогов.
— Не-ет. Чужой... По морде читаю, из-под земли выпрыгнул.
Пирогов склонился над трупом. Увидел большое желтое пятно против сердца. Второе — на животе...
Совсем не к месту представились сухие спокойные глаза вчерашнего нарочного. «Твоя клиентура из этой категории... Если не хлеще».
— Не знаю, как сообразили на горе поискать, — объяснил Смердин.
— Потому его и услышали ребята, что на горе кричал... И до меня звук выстрела долетел.
— До тебя? — удивился председатель.
— Представь себе. Я еще голову ломал, зачем ночью патроны жгут?
Он начал спускаться. Смердин сделал знак ребятам. Те осторожно приподняли за тряпье тело, поволокли вниз.
— Слушай, как думаешь, что случилось нынче ночью? — спросил Пирогов, ступая рядом с председателем сельсовета.
Тот пожал плечами:
— Разошлись во взглядах.
— Вот именно... Этот мужик шел к нам. Нес повинную голову.
— Далеко они его отпустили, однако.
— Это придется прояснить на следствии. Думаю, что он сообщил о своем решении в пути, идя, якобы, в очередной набег. Тут его и хлопнули, чтобы не выдал остальных.
— Звери.
— Теперь остались только звери, — мрачно уточнил Корней Павлович.