КОРНЕЙ Павлович, глядя в окно, заметил два подвижных огонька на дороге и сразу догадался — едут. Весь день и вечер работа не шла на ум, сгорал от нетерпения.

Он вышел в дежурную комнату. Там находились все восемь девчат. За круглой черной печью висели полушубки, шапки, шали, стопой возвышались валенки.

При виде Пирогова все замолкли, повскакивали с мест. Корней Павлович облокотился на барьер.

— Едут, — сказал тихо. — Подтянитесь. Собирайте ужин. Все-таки с дороги люди.

Девчата засуетились, будто речь шла о приезде не оперативной группы, а женихов. Пирогов весело усмехнулся: ничто, даже война и такая вот грубая работа не способны вытравить человеческое из человека. Он вернулся в кабинет, остановился против окна. Купчина, построивший дом, похоже, был тоже нетерпеливым, хотел видеть далеко по тракту.

Желтые огоньки вынырнули из-за тальниковой рощи, поползли вверх. Преодолев горку, они повернули к мосту и вдруг разлились широким пятном по дороге.

Пирогов расправил гимнастерку, перевел кобуру за спину, выбежал на крыльцо.

Из знакомой черной «эмки» вышли сначала двое, потом замешкавшийся третий. Все они были в армейских шинелях, с петлицами на уголках воротников, перетянутые ремнями и портупеями. Пирогов суматошно заглядывал в их лица и никого не узнавал. Наконец, видимо, старший группы, высокий, с интеллигентным продолговатым лицом поднялся на крыльцо, протянул руку.

— Груздев.

Он оглянулся, приглашая товарищей. Те тоже приблизились.

— Федоров.

— Тодоев.

Федоров был среднего роста, как и Пирогов, но пошире лицом, тяжелее. Густые светлые волосы сталкивали с головы ушанку, и, протягивая руку для знакомства, парень, — ему было двадцать с небольшим, — другой рукой придерживал шапку.

Тодоев тоже не выделялся особым ростом. Смуглое лицо его было сосредоточенно-замкнутое.

— Прошу вас в кабинет, — пригласил Пирогов.

— Надо бы спрятать машину, — напомнил Груздев.

— Я позабочусь.

У барьера мирным любопытным рядком выстроились сотрудницы.

Поздоровавшись, оперативники прошли за Пироговым в кабинет.

— Раздевайтесь, я мигом.

Он вышел к дежурной:

— Проводите машину в гараж. Потом — шофера сюда.

Когда Корней Павлович вернулся к гостям, они стояли перед картой и разглядывали пометки на ней.

— Пока готовится ужин, — сказал Пирогов, — обговорим частности.

— Два вопроса. Гарантия, что, закрыв оба выхода и линию Анкудая, мы не оставим щель? — спросил Груздев. — И второе: что следует за «пустышкой»?

— «Пустышка» исключена, — ответил Пирогов. — Плотность оцепления гарантируют участники — бывшие партизаны и самооборонцы.

— Подходы известны?

— С нами идет проводник.

— Сколько времени потребует оцепление?

— Пять — семь часов.

Груздев приподнял широкий манжет гимнастерки.

— Сейчас ноль часов двадцать четыре минуты.

Корней Павлович поднялся.

— Я распоряжусь, чтобы поднимали людей, готовили лошадей.

Сотрудницы парами побежали по адресам бывших партизан, комсомольцев. Проводив их, Пирогов увидел Оленьку Игушеву.

— Картошка готова?

— Да, Корней Павлович.

— Отлично. Неси в кабинет.

С нижней полки книжного шкафа он достал связку вяленых хариусов, кулечек соли, бутылку водки. Убрал со стола флакон с чернилами, стопку бумаги. Повертел газету: нет ли в ней чего-то важного. Расстелил.

— У нас есть время до пяти. К восьми мы прибудем на место. Не возражаете?

Не услышав возражений, стукнул кулаком по дну бутылки, двумя пальцами ловко удержал на выходе пробку.

— Располагайтесь удобней.

Все складывалось чудесно: и картошка с рыбой, и водка, и что в запасе имеется целый час, чтобы поднять с постели стариков партизан и призывников-самооборонцев согласно приказу управления на двадцать четыре часа раньше.

Нужно еще обговорить десятки условностей, решить, где чье место.

— Я особо подчеркиваю: они вооружены. И терять им нечего, — сказал Пирогов. — Поэтому просьба соблюдать осторожность. Никакие опыт и практика не прикроют от пули.

— Мы пойдем цепью? — спросил Тодоев, разламывая рыбину.

— Скорее всего клином. В два эшелона. Я впереди, а вы за мной крыльями.

— То есть, мы прочесываем местность? — уточнил Тодоев.

— К сожалению, точным домашним адресом не располагаем.

— Зря, — хмыкнул Федоров, откусывая от горячей картофелины и с силой выдыхая воздух. — Адрес — это всегда наверняка. А гор я вообще не выношу. С детства привык к равнине, к порядку улиц.

— Там хоть лес? Или голые подступы? — спросил Груздев.

— Прошло двадцать лет. Проводник не берется сказать что-то определенное.

— Двадцать — это много, — поддакнул Тодоев.

— И совсем мало, — имея в виду «Кайнок», сказал Пирогов.

— Это на чей характер, на чью породу.

— В Харькове я разговаривал с циркачом-дрессировщиком, — сказал Федоров. — За двадцать лет он выдрессировал четыре поколения лошадей танцевать вальс «На сопках Маньчжурии»...

В коридоре бухнула входная дверь, и в кабинет кто-то постучал. Корней Павлович крикнул: «Да-да!» и поднялся навстречу.

— Товарищ лейтенант, — послышался голос Варвары. — Уже пришли.

Пирогов оглянулся на гостей, указал на сверток матрасов между шкафом и сейфом.

— Располагайтесь около печки. Успеете вздремнуть часа три. А я займусь. Собирается народ.