Первой докладывала Полина Ткачук. Стояла навытяжку, напряженная, бледная, сознавая важность момента. Светлые, гладкие пряди волос, убегающие ото лба и висков к затылку, серебрились, как седина, облагораживали нахмуренное сосредоточенное лицо.

— Товарищ лейтенант, машина принадлежала автобазе облпотребсоюза. Шофер Пустовойтов Сергей Никанорович. Девятисотого года рождения. Сорок два ему… Женат. Имеет троих детей — сына и двух дочек… Беспартийный. Ранее не судимый. Стахановец. Есть две характеристики. От дирекции и профкома. Хорошие характеристики. Вы познакомитесь с ними, если хотите. В начале войны Пустовойтов написал заявление в добровольцы. Ему отказали… Известен и груз. — Она развернула бумаги, которые на протяжении доклада держала в руке, взволнованно тискала, скручивала в трубочку незаметно для себя. — Это копии фактур. Настоящие у шофера. Первый экземпляр. Второй и третий — в облпотребсоюзе… В фактурах записано: соль поваренная — двести килограммов; масло коровье, топленое — сто килограммов; мука ржаная — тысяча триста шестьдесят килограммов; сахар — двести килограммов; мясо тушеное, в банках — сто килограммов.

— С верхом нагружена была. Кстати, какой марки машина? — Он разглядел марку с первого взгляда, там, на дороге, но в докладе Ткачук она не была названа.

— Грузовик марки ЗИС-5, товарищ лейтенант. — Немножко испуганно сказала Полина.

— Правильно. Продолжайте.

Полина опустила руку с бумагами.

— Механик гаража и вахтер продбазы говорят, что в кузове была фляга с бензином. Для дозаправки в пути. Фляга стояла в же… металлической бочке, чтоб не прикасаться к продуктам, была расклинена четырьмя… палки такие. Клинья! Это сам Пустовойтов придумал… При разборке остатков машины найдена мука — сто шестьдесят килограммов, соль — пятьдесят шесть. Все это испорчено огнем и бензином. Не найдены банки из-под мяса, фляги из-под масла. Нет и бочки. Фляга из-под бензина, вся обгорелая, мятая, в куче лежит… Госпожинспектор присутствовал при осмотре машины и остатков. — Полина снова перебрала бумаги, нашла нужную. — Он считает, что огонь возник в кузове. Но сначала и груз и кузов были напитаны бензином. Иначе мука, да и остальное, не сгорело бы так сильно… Мы считаем также, что прежде чем груз пропитался бензином, часть его сняли.

— С кем вы так считаете?

— С Постовой. Да и пожинспектор тоже.

— Почему? — искренне заинтересовался Пирогов.

— На весь груз не хватило бы горючего, товарищ лейтенант. Бак был почти пустой, когда машина до места пожара добралась. Остается только фляга. А в ной тридцать пять литров. Тридцать пять… А что осталось от груза да и машины? Ноль без палочки. Сгорело все… Опять же, куда банки подевались?.. Мы считаем, было снято масло, мясо, часть муки, сахара и соли. На остальное достаточно было тридцать пять литров…

«Вот ото да! — Пирогов восхищенно глядел на нее. — Вот это хватка! Как по книжке прочитала…»

— Пытались искать шофера? — спросил, сдерживая восторг.

— Разослали ориентировки по соседним районам. По нашим селам. Указали приметы, адреса родни, некоторых знакомых… Искали вдоль дороги. Там, где случилось… Пока — нет.

— Дайте-ка фактуры. — Пирогов разгладил их на столе. — Сто, двести, еще раз двести… Сколько может унести один человек?

— Мы искали следы телеги. Их нет.

Она была больше чем молодец. Пирогов радовался за нее, наверное, залюбовался бы, но… Но именно исчерпывающие ответы Полины указывали, что пожар у своротка на Сарапки совсем не простое дело, так какая уж тут радость и любование.

— Ваше мнение, что случилось с машиной? И с шофером?

— Ой, товарищ лейтенант. — Она сразу утратила бойцовский молодцеватый вид. — Боюсь и подумать.

— Страшно, но такая наша доля. Учитесь рассуждать. Это необходимо… Из вашего дельного — спасибо — рассказа явствует, что либо машина была ограблена посторонними, либо шофер сам растранжирил, растерял груз и решился подделать покушение, грабеж… Вот два направления, по которым вам предстоит ломать голову в ближайшее время. Что вам необходимо знать? Из чего складывается доказательство вины или невиновности: показания свидетелей, заключение экспертов, вещественные доказательства, письменные документы и объяснения подозреваемого, обвиняемого ли…

Полина слушала внимательно. То, о чем говорил Пирогов, требовало немедленного заучивания, осмысления на простом привычном языке, показания, заключение, доказательства, объяснения… Как мячик — вверх-вниз, скок-поскок… Вина — невиновность, подозреваемый — обвиняемый. Не сразу сообразишь без привычки: кто есть кто.

— Искать, искать шофера надо, — продолжал Пирогов. — В любом случае. Живого или мертвого. — Полина при этом вздрогнула. — Шофер прояснит не только версию, но и все остальное.

— Сами-то вы как думаете?

— Как и вы. Или — или.

— А что если случайный пожар? Ведь могла загореться бочка в кузове? Опрокинуться и загореться. Могла вполне. Я помню такой случай на тракте, когда машины пошли. Да и не один.

«Вот и выход, — мысленно усмехнулся Корней Павлович. — Несколько таких свидетельств, и дело — с плеч долой. Там депутат с горы упал, здесь пяток типичных загораний…»

— И получается, не виноват шофер, — говорила между тем Ткачук. — Обжегся, испугался и убежал.

— Шофер виноват уже в том, что не боролся с огнем до конца, что не пытался спасти груз, машину. В полукилометре от места пожара Урсул течет. Подходы к нему ровные… И потом. — Пирогов положил ладонь на фактуры. — Судя по бумажкам, загружена машина была, что называется, под завязку. Дальше некуда. Следовательно, упасть бочка не могла. Она стояла прижатой скорее всего к переднему борту. Даже если поверить, что бензин все-таки загорелся, то огонь ударил вверх. Как из трубы. Как думаете?

— А фляга не могла взорваться?

— Полная — нет. А она была полная. Иначе тогда не хватило бы бензина на груз. Согласны?

Полина помялась, не решаясь спорить открыто.

— Я не понимаю ничего в бензине. Но человек… Он мог испугаться. А когда опомнился, поздно тушить было.

— Я понимаю, вы не хотите быть строга… Я согласен утвердить и третью версию. Но и для нее нужен шофер. Шофер!.. Кстати, побывайте на руднике. Узнайте, кому было известно о дне поступления продуктов. И как точно выдерживается этот день.

— Понятно, товарищ лейтенант.

Дело Пустовойтова не обещало легкой жизни.

Потом докладывала Пестова. В отличие от Полины, она сделалась пунцовой от волнения. Голос ее звучал выше обычного, как перетянутая струна.

— Призвали Якитова четвертого мая. — Положила на стол военкоматовскую повестку. — Проходил службу в учебном полку. Седьмого июля, за неделю до отправки на фронт, получил разрешение на отлучку из части на три часа и больше не вернулся. — На повестку легла ориентировка, которую Пирогов получил в спецпочте. — Вот справка Муртайского сельсовета. И Кожинского тоже. В Муртайке в настоящее время живет отец Якитова — Григорий Григорьевич. Работает конюхом и шорником в колхозе. Прирабатывает дома — чинит обувь за небольшую плату. С сыном он в ссоре, товарищ лейтенант. Еще с до войны. Потому и уехал из Ржанца в Муртайку. Там у него дочь замужем. С дочерью старик тоже жить не стал. Сторговал у одной старушки баньку, пристроил к ней сени. Живет отдельно. С женой Евдокией Ивановной. Та переживает ссору — мать все-таки. Иногда навещает Василису. Справляется о сыне.

— Что за ссора?

— Характер у старика тяжелый. С Василисы началось. Будто бы накричал он на нес, а та в слезы.

— Правдоподобно. Насчет слез.

Варвара запунцевела еще сильней. Даже пятнами пошла.

— Разрешите, товарищ лейтенант?

Пирогов кивнул.

— Восьмого июля, на другой, заметьте, день, как Якитов не вернулся с отлучки, на городском рынке рано утром нашли… Подобрали, товарищ лейтенант, тело неизвестного мужчины, лет двадцати пяти. Он был без одежды совсем. И без документов.

— А эти сведения откуда у вас?

— Я запросила от вашего имени горотдел, не попадался ли им Якитов. Мог ведь по дури какой-нибудь попасть? Верно?.. Не знаю почему, но мне так показалось. Очень неожиданно пропал он… Вот мне и ответили: забирайте его себе, если ваш, мы не можем личность его установить.

— Вы думаете — Якитов?

— Нет, товарищ лейтенант. Сначала я чуть не согласилась. А потом вспомнила, у Якитова ниже виска шрамчик был. Заметный такой. Вроде глубокой оспинки. Я возьми да спроси про этот шрамчик. А его не оказалось. Зато у этого, с базара, якорек на левой руке выколот. Примета! Но я ж знаю Якитова лично. Давно знаю. Нет у него якоря. И вообще нет выколок.

— Могли появиться в полку, — возразил Пирогов, понимая, что напрасно делает это, но ему нравилось, как надежно была подготовлена к рапорту Пестова.

«Ай да угро!»

— Старая выколка, товарищ лейтенант! — Варвара даже вскрикнула — испугалась, что Пирогов не поверит ей.

— Принимается. Ваш вывод?

Она подумала. Покраснела еще сильней, хотя минуту назад казалось — больше некуда.

— Я думаю, товарищ лейтенант, Якитова надо ожидать в горах. Домой он тоже не пойдет — гордый страсть.

— Гордый? А как же все это понимать? — Пирогов глазами указал на лежащую перед ним ориентировку.

— И на старуху бывает поруха. — И прикусила губу.

Отпустив Варвару, он наконец остался один. Задумался. Пестова сказала, что давно знает Якитова, но удержалась от под-робностей характеристики, хотя и намекнула на нее — Пирогов помнил даже напористость голоса — «гордый страсть».

«Тем хуже для нас, — подумал Корней Павлович. — Прячась в лесу, в горах, он волей-неволей, как блинов, напечет преступлений. Не росой же ему питаться. На орехах да пучке долго не протянешь. Понадобится инструмент, какие-то снасти. Одежда! — Он положил перед собой записи, сделанные в Покровке, Коченеве. — Котел, лопаты, шинель, сапоги… Первые вещи для лесовика».

Дело шофера Пустовойтова было и того сложней. Пирогов мысленно повторил доклад Полины Ткачук. При всей полноте его почувствовал: недостает в нем какой-то подробности. Вспомнил, как перед войной на пятьдесят третьем километре от города вот так же загадочно сгорела машина с экспортным грузом. Дело это поручили капитану Тадыкову… Да, Тадыкову… Тот выяснил по фактуре, какой был груз, как упакован. Роясь в пепле, он обратил внимание, что ему не попадаются гвозди и окантовочные железки от ящиков. Их просто не было. Значит, в кузове сгорело что-то другое, а ящики сняты до пожара. Дальше — больше… Подробностей Пирогов не знал, но отлично помнил, что Тадыков докопался до… попутного пассажира. Им оказался трижды компостированный рецидивист… В докладе Полины недоставало именно этого: был в кабине Пустовойтова пассажир или не было. «Придется просить соседей, чтоб проверили по всей линии. Мог ведь кто-то видеть машину и тех, кто в ней… А вообще-то девчата — молодцы». И он стал думать о своих девчатах… Что ж получается? Чем больше нужда, тем ярче проявляются человеческие способности. Значит, в каждом из нас есть нерастраченные резервы. Скажи той же Полине год назад, что она, не кто-то, а именно она, будет стоять на страже самой справедливости, она бы ответила: куда мне, я не умею. А Варвара? Учительницей мечтала быть. И, может, станет. Когда-нибудь. Но сейчас… Как она докладывала сейчас! Как повела дело! «Запросила от вашего имени». До этого тоже додуматься надо. Решиться на это… Молодец!

«А сам ты молодец ли? Ведь если так пойдет дальше, ты скоро будешь только мешать им… Поучиться бы тебе, Пирогов, поучиться».

У Ткачук, Пестовой, Игушевой, Каулиной, Саблиной, Уваровой — десятилетка. А у него, начрайотдела, неполное среднее, девять классов до армии и «коридор» — годичная школа командного состава Красной Армии.

Он, как и девчата, не помышлял о милиции. Демобилизовавшись из армии по сокращению, приехал в родной край, а военком рекомендовал его на работу в органы. Уже с направлением НКВД оказался Пирогов в горной области. Два неполных года инспектором угро работал. На вторых, неприметных ролях держался. Не потому, что ума, сообразительности недоставало. Просто сызмальства не приучен в глаза старшим, начальству лезть. Говорил мало, больше слушал да на ус мотал. Учился, чему можно было научиться.

Так бы и ходил он в неприметных до сих пор, но в сорок первом в мае поступило в управление сообщение: из места заключения бежали три опасных преступника, взяли направление в горы. Ждите, гласило предупреждение. Берите, вяжите, чего бы то ни стоило, гласила приказная часть. Но в ориентировке не было ни слова о том, что преступники вооружены двумя револьверами. Возможно, составители не знали о них. Возможно, револьверы появились позже, из старого тайника… Отстреливаясь, бандиты уложили одного оперативника, другому прострелили бедро…

Трудно сказать теперь, почему Пирогов пошел именно тем распадком. Наверное, он оказался на его пути. Или что-то привлекло в нем Корнея. Кончилось это тем, что в узком участке он столкнулся со всеми тремя сразу. Они не ожидали увидеть его перед собой, кинулись врассыпную, залегли между камней, беспорядочно затукали из двух стволов. На разборе операции руководитель отдела подполковник Лукьяненко скажет: Пирогову повезло, преступники, имея преимущества в ближнем столкновении, допустили оплошность, перейдя к перестрелке… Помнится, как только они залегли, Корней тоже отпрянул за ствол лиственницы, вытянулся в струну. Ему нельзя было лечь. Он перестал бы видеть преступников, и они дали бы задний ход. Он стоял, плохо защищенный слева и справа, старался не думать о том. Выстрелы его были прицельной, точнее и держали тех троих приклеенными к земле. Говоря армейским языком, они простояли друг против друга около часа, пока не подоспели остальные преследователи… Месяц спустя все участники операции были отмечены в приказе наркома. Большинство повышено в звании. Пирогов второй кубик в петличку привинтил.

Случай этот, так хорошо гревший душу первое время, теперь не радовал. «Бегать по горам и козел умеет, — рассуждал Пирогов. — Сложнее самостоятельно выбрать направление — куда и зачем бежать. Тут не ноги, а голова крепкая нужна. Знания. Знание самых необходимых приемов трассологии, баллистики, экспертизы… Одних наименований столько, что не перескажешь сразу. А у кого эти знания запросить? Кто их предложит, если в отделе я — высшая профессиональная инстанция?»

Размышляя так, он прошелся по кабинету, остановился пе-ред картой. Нашел Дон, Волгу. Вот где теперь линия фронта проходит. Вспомнил: «Немцы в Оби пароходами объявились». У страха глаза квадратные. Но не беспричинна фантазия. Не города считаем, а реки. Они, как ступени лесенки параллельно текут…

Он вдруг понял, что за правильными в общем-то словами скрывается он от главного, не отпускающего его ни на миг. Тем главным была трагическая история Ударцева. Инстинктивно чувствовал Корней Павлович, что именно в ней ключ к пожару и исчезновению шофера, к воздушному шару, к корове Василисы Премудрой. Нет, он не предполагал пока прямой связи между гибелью Михаила и воздушным шаром. Просто не мог избавиться от мысли о Михаиле, и мысль эта, накладываясь на другие, мешала сосредоточиться. Надо было избавиться от этого преследования. А избавиться, он понимал, было возможно, только размотав дело Ударцева до подробностей, когда не останется ни одного формального вопроса.

Он выглянул в приемную, пригласил Ирину Петровну. Пока она выбирала в стаканчике карандаш, доставала из-под бумаг рабочий блокнотик, пока шла через кабинет, Пирогов успел сесть за стол, принять непреклонное выражение лица.

— Запишите… Запишите сначала текст телефонограммы во все сельские Советы, кроме Покровки и Коченева. — Повторил, как учитель на диктанте: — Пишите: представить в райотдел НКВД отчеты о замеченных кражах в селах, на выпасах, на дорогах близ села. Указать наименование похищенного, его стоимость, кому принадлежит — колхозу или личное имущество граждан, время хищения — месяц и день. Подчеркните особо — день. Мне нужен день! Срок исполнения — завтра. Подпись Паутова и моя.

С Паутовым он еще утром договорился о том, докладывая об итогах своей поездки.

— Записали?

— Да, товарищ лейтенант. Помнится, в мае — июне Михаил Степанович тоже интересовался этим.

— Он делал какие-нибудь записи?

— Этого я не знаю. Он вообще не очень любил писать. Даже письма родным. Изредка посылал открытки жив-здоров.

Она осеклась. «Жив-здоров» было в невозвратном прошлом.

«Значит, все верно… Все верно. По случайности я, кажется, на правильном пути, — подумал Пирогов. Только куда приведет этот путь?.. А ну как за Михаилом? На дорожный свороток. Или того нелепей… Выходит, я тем более должен знать все. Все, как это получилось с Ударцевым…»

Он повременил, пока Ирина Петровна справится с волнением, продолжал суховато, готовый к неожиданности:

— Пишите. На отдельном листе, пожалуйста… Начальнику областного управления эн-ка-вэ-дэ полковнику Рязанцеву… Пишите. Настаиваю на эксгумации тела Ударцева Михаила…

Он не смотрел на Ирину Петровну. Старался не смотреть прямо. Но боковым зрением заметил, как вскинулась она, будто от толчка в спину, как споткнулся карандаш, перестал бегать по строчкам, начал медленно сползать с листа. Пирогов предвидел это, понимал, что причинит ей боль, но он не считал возможным не посвятить ее в свои намерения, ибо в случае согласия управления, а он почему-то не сомневался в этом, намереваясь высказать свои соображения подробно, никому иному, как Ирине Петровне предстояло напечатать массу неприятных своей откровенностью документов.

Пусть уж знает заранее, рассудил Пирогов, начиная диктовать ей. Может, переболеет быстрей.

— Пишите…

— Товарищ лейтенант, это… Разве это что-то меняет?

— Думаю, да… Пишите.