Муж, хрипя, взгромоздился на Анжелу. Она еще не проснулась, но его это не беспокоило. Плюнув на пальцы, он потер ее бритую щелку и вошел, хрюкнув, как боров. Анжела сосредоточенно выколупывала сонные остатки из глаз. Отвернувшись к стене, она зевнула. Проблемой большинства мужчин является их полное незнание того, как заниматься любовью. Единственное, что они умеют, — это трахаться.

Он закончил наконец свою долбежку, в то время, как она размышляла, больно ли было рожать Анжелине Джоли. Поднялся и ушел в ванную. Утром он почему-то всегда по часу лежал в горячей воде. Анжела сбросила одеяло и вскочила с кровати.

жизнерадостно напевала она.

Она была красива какой-то первобытной красотой. Даже пара (как она считала) лишних килограммов ее не портили. Любуясь Анжелой, муж всегда сравнивал ее с чем-то съестным — корица, мед, масло, кофе. Она была уверена, что сравнение имеет более глубокий смысл, нежели тот, который вкладывал в него муж, норовя ее съесть. Мужчины черпали в ней силу, как в пище.

Взвился телефон, но Анжела не подошла, зная, что это мама. Накинув легкомысленный шелковый халатик, она пошлепала на кухню, чтобы скушать пасту из сыра бри с сельдереем. Дашка, ее подруга, похудела на сельдерее до сорок восьмого, а это, учитывая Дашкины габариты, было большой победой.

Анжела заедала пастой последнюю сельдерейную палочку, когда муж вперся в кухню. Голый. Телефон снова раззвенелся, отразив мамин номер.

— Дай кофе, — потянулся муж, — сгущеночка!

Она сварила ему кофе по всем правилам, с кардамоном и гвоздикой. В быту Анжела была перфекционисткой — ее домработница каждый четверг пехала на цветочный рынок у Киевского вокзала и волокла оттуда пук свежих лилий. Их тяжкий тропический запах успокаивал Анжелу.

Она представляла себя диким биологическим существом, прыгающим в зарослях монстеры или раскачивающимся, ухая, на лиане. Она блаженствовала перед источавшей ароматы вазой, размышляя, как прекрасно, когда тебе ничего не нужно, кроме тепла и мягкого лиственного логова, где можно сладко поспать, уложив под бок детеныша.

Кофе Анжела не пила с тех пор, как однажды с похмелья грохнулась после него в обморок. К алкоголю она тоже относилась с осторожностью, выработав для себя «правило трех бокалов» для всех напитков.

Три кружки пива, три бокала вина и три рюмки любого крепкого спиртного — все, естественно, по отдельности. В обычной жизни — не более двух порций алкоголя в день. Муж, хлебавший литрами, считал Анжелу почти что Девой Марией.

Он сожрал яичницу с сыром и помидорами, хлеба с маслом и засобирался на работу. Рубашки и костюмы, идеально, даже с некоторой маниакальностью выглаженные, висели в шкафу в спальне. Глажка доставляла удовольствие домработнице Наташе.

Пока муж одевался, Анжела почистила его ботинки детским кремом.

— До вечера, бутербродик, — бросил он, сбегая по лестнице.

Так он намеревался сохранить фигуру. Сколько же она говорила этому идиоту, что для фигуры полезно подниматься, а не спускаться пешком.

Анжела с мужем жили в добротной «сталинке» на Можайском Валу.

— Да, мама! — взревела Анжела, когда телефон зазвонил в третий раз.

— Ты одна? — орала мама. — Я уже в такси, еду к тебе.

— Хорошо, — вздохнула Анжела.

— Чего купить? — спрашивала мама в своей обычной манере.

— Ну, не знаю… — Рот наполнился слюной, сельдереем ни черта не наешься. — Может, курицу?

— Я возьму и пожарю тебе, кстати, — видимо, таксист маме попался неразговорчивый, — ты не знаешь, Анжелина Джоли родила?

— Приезжай, обсудим, — сказала Анжела.

Мама ворвалась, звеня пакетами, через десять минут. Анжела алчно схватила покупки и отнесла на кухню.

— Наташка придет? — крикнула мама, обтирая каблуки специально подложенной под половик тряпочкой. Она никогда не разувалась, потому что опухали ноги.

— Нет, мам! — точно так же заорала из кухни Анжела. — Сегодня среда, я ее отпускаю!

В пакетах обнаружилась французская курица в упаковке, чеснок и помидоры, батон белого хлеба, а также пол-литра Johnnie Walker, десяток слабоалкогольных коктейлей и пиво. У мамы была странная черта — после виски пить пиво.

Не заставляя себя ждать, мама влетела в кухню и, отвернув крышку виски, плеснула себе в кофейную чашку с остатками гущи, из которой пил Анжелин муж.

Несмотря на увлечение спиртным, выглядела мама неплохо. Пьянку компенсировали массажи и спа. Она была чуть потолще Анжелы, но с той же «рюмочной» фигурой — узкая талия и массивный зад, переходящий в длинные ровные ноги. Уже лет пятнадцать мама красилась в платину.

Она выпила и отломила горбушку батона, бросив:

— Курицу в раковину положи, пусть разморозится.

Анжела послушно исполнила указание, с мамой она становилась несколько безвольной. После чего ушла в спальню переодеться. Ее повседневным туалетом были джинсы и облегающий топ. Перед приходом мужа она облачалась в мини-юбку, предусмотрительно повысив температуру кондиционера.

Вообще-то Анжела планировала с утра поработать. Она лабала похабные романы, в которых герои круглыми сутками бухали, бросались друг в друга бутылками, а потом, узрев истину, без усилий выбирались из кромешного ада, который представляла собой их жизнь. У гламурной общественности она слыла популярной, особенно ее рекламировал критик Коля Кульберг из журнала «Плакат», с которым Анжела примерно два раза в неделю спала.

Мама вдребезги разрушила Анжелины планы, но она не слишком переживала.

Когда Анжела вернулась на кухню, мама успела помыть посуду, отдрочить плиту, стереть со стола и выпить треть бутылки.

— Ты даже представить себе не можешь, что произошло, — произнесла она, подвигая дочери стул.

— Что? — Плюнув на все, Анжела налила себе «Джонни», правда добавив в стакан льда.

— А то! — заорала мама. — То! Твой папа собрался разводиться!

— Что?! — переспросила Анжела.

— Да понятно, что! — мама освежила свою чашку. — Нашел молодую блядину, а мне — пинок под зад!

В обычной ситуации Анжела попросила бы маму не выражаться, но сейчас залпом допила виски и снова налила полный стакан. Мелькнула мысль, что «правило трех бокалов» сегодня не сработает, а завтра она встретит с раскалывающейся головой, вонью изо рта и заходящимся сердчишком.

— Как говорится, — мама выпила, — где была совесть, там вырос хрен.

— О господи… Мама… Я не знаю такой пословицы…

Мама победительно сверкнула глазами. Это немного не вязалось с ожидавшим ее положением разведенки под полтинник, но Анжела, оцепенев, ждала от нее новых, еще более жутких подробностей.

— А понимаешь ли ты, деточка, — мама вперила в Анжелу помутневшие, похожие на куски мороженой рыбы глаза, — что твоя веселая жизнь о-о-очень быстро теперь закончится?

— Моя? — испугалась Анжела.

— Твоя, твоя! Он разведется, оставит мне какие-то копейки!.. Кстати, ты знаешь, недавно в «Семь дней» писали, — мама пьяно отвлеклась, — что труд женщины, сидящей с ребенком, они там все подсчитали, оценивается в двенадцать тысяч долларов в месяц! В месяц! — повторила она с ударением на последний слог. — А я с этим козлом прожила двадцать семь лет! Вот пусть он мне мои денежки и возвращает!..

— Мама… — прошептала Анжела, перед которой вдруг во всех унизительных нюансах предстала картина будущего.

Отец женится на ее ровеснице и сварливо не дает ни копейки, мама методично спивается, отлученная, по финансовым причинам, от спа и гомиков-массажистов, ей самой приходится клянчить у жадного — а он и был таким — мужа, и кончится все тем, что Анжела, полностью бесправная, засядет дома с ребенком, которого придется родить, чтобы муж ее не бросил, по утрам тихо впуская маму с целью дать ей на пиво.

— Мама! — повторила она. — Надо что-то делать!

— Все схвачено! — бодро отозвалась мама, «выжимая» бутылку. — Я сегодня уже говорила с Галкой, — Галка была Анжелиной тетей — такая же пьянь, как мама, но вдобавок еще и шлюха, — мы наймем киллера, у нее есть связи, и останемся без этого козла, с тобой вдвоем, с правами на его сраные романы, и нам не придется менять свой образ жизни из-за того, что у этого козла, когда он раскрыл ширинку, вывалились все мозги!

«Наверное, писательница я в маму», — быстро подумала Анжела.

Мама приступила к коктейлям. Для начала она выбрала вкус «бейби Маргарита».

— Вруби что-нибудь, — попросила она.

Анжела сомнамбулически потянулась к аудиоцентру, выполненному под стать кухне в стиле хай-тек, и нажала «play».

понеслось оттуда.

— Охуеть, — сказала мама, — как он мог, еб его мать во все дыры! Все мужики — уроды ебаные, ненавижу их, блядь, все ищут себе развлечений, на хуй… — когда мама пьянела, подобная тирада могла длиться несколько часов, потом она вырубалась. Если пила с Галкой, та добавляла собственное матерное подтренькивание. Две сестры сидели за столом, заставленным тарой из-под алкоголя, и отчаянно, как будто читали заклинания, ругались.

Через час Анжела была совершенно пьяна. Двенадцать дня. Мама, по совету Галки, названивала в «Московский комсомолец», чтобы дать объявление о найме убийцы. Там было занято.

— Суки блядские, на хуй, блядь, уебища, — приговаривала мама, потягивая теперь уже «Кир рояль».

Несколько раз звонил муж, но Анжела не отвечала. Ей было стыдно. Мало ли куда она могла пойти… С Дашкой по магазинам… Потом зашли в ресторан, пообедали, потом в пробке стояли… А мобильный она забыла, он так здесь и лежал…

Вдруг позвонил Коля Кульберг. Анжела зачем-то подняла трубку.

— Анжела? — официально спросил Коля. — Можно поговорить с Анжелой?

— Это я, — ответила Анжела, опасаясь, что язык станет заплетаться и ее опозорит.

— Как дела, дружок? — Кульберг патологически боялся нарваться на Анжелиного мужа и ненавидел его.

— В норме.

— Анжел, у меня такой разговор. «Плакат» делает «круглый стол» лучших молодых авторов, только без твоего мужа, сразу говорю. Черкни себе там где-нибудь — завтра в восемнадцать ноль ноль, это, как ты понимаешь, в шесть часов вечера, у нас, в редакции. Будет хорошая фотосессия, я тебе пропуск заказал. Давай, дружок, потом сходим куда-нибудь, выпьем.

— Да, — произнесла Анжела.

Мама, отвлекшаяся, чтобы поместить курицу в духовку, жестами требовала телефон.

— Жду, целую, дружок.

— Пока. — Она повесила трубку.

Взяла со стола ручку и написала на левой руке: «18:00. Плакат».

Первый раз в жизни Анжела заснула за столом.

Кульберг, разумеется, был женат.