Тёлок Валера изначально делил на центровых и окраинных. В этом они с Рыбенко оказывались даже досадно похожи.

Когда возникла идея съезда, у Даши хватило такта не навязываться в сопровождающие, чтобы сначала изводить в поезде, а потом скрипеть полночи пружинами гостиничного дивана и охать на повышенных тонах.

Съезд объединенной молодежной организации партии Любви решили проводить не в Москве, а сразу в регионе. Этим смутным словом Владимир Иванович определял стратегическую точку, откуда, при всяких прочих благоприятностях можно будет рвануть в «депутатики».

— Ёпт, — Валера заметил, что чем выше поднимается, тем вольнее в вербальном плане тесть себя с ним ведет, — это херня все, приехали, триста черепов за бабки наняли, попиздели — уехали. Все. — Владимир Иванович строго потрепал по щеке: — Не пить, главное, не скандалить, с местными не пиздиться.

Валера уныло кивнул.

Оформив свои не лишенные глубокой прозорливости мысли, Владимир Иванович потащил Валеру в кабинет Рукава, где почему-то сидели то ли пятьдесят, то ли семьдесят парламентариев из КНР.

— Да не обращай внимания, — бормотнул тесть, похабно улыбаясь какой-то молодящейся тетке в бордовом брючном костюме, — щас же это… Год Китая…

Рукав ошарашено встретил их у стола, вылетев чуть ли не из книжного шкафа.

— И… — начал он.

— Приветствую, Алексей Степанович, — вдруг с неожиданной наглостью забазлалнил тесть, — ну, чего за фигня-то такая? Молодежка наша объединилась, съезд подготовлен, регион надо выбирать, сметка есть…

С этими словами он дернул Валеру за полу пиджака, и тот бросил на стол Рукаву очередную пластиковую папочку.

— У… — как-то разом соскучился Рукав и некоторое время молчал.

— Регион…

Валера с тестем тоже затихли, как, наверное, затихают, обнюхиваясь, лайки, обнаружившие медвежью берлогу.

— Э… Брянск! — вдруг весело сказал Рукав.

— Отлично! — Владимир Иванович энергично потряс его руку. — Чего, значит, определились? — счастливо взглянул на Валеру. — Теперь по деньгам и разойдемся. Не жмись уж, Алексей Степанович….

Валера с легкостью присущей пьяным сновидениям принял от обрадованного Рукава пять толстенных пачек пятитысячных купюр.

Брянск и всю брянскую область держал в паническом ужасе некий губернатор, по иронии судьбы однофамилец Юлии Савичевой. Там постоянно убивали неугодных людей, заводили уголовные дела, сажали в психушки, короче, натурально беспредельничали.

Какой, в жопу съезд? — с тоской подумал Валера.

— Ну, вот и хорошо, — Владимир Иванович, совершенно не стесняясь китайцев, вытащил из ближайшей к нему денежной пачки сто купюр и обнял Рукава.

— Ну… Нда… — сказал Рукав, производя ответное, благожелательное объятие.

Когда вышли в коридор, тесть повернулся к Валере и бегло произнес:

— Естественно, без Дарьи. Это все дело такое. Нервное. Зачем тебе?

— Да, конечно! — заверил Валера.

Рыбенко находился в состоянии запоя, поэтому известие о необходимости отправиться вместе с Валерой в Брянск его не удивило.

Только Даша тоскливо спросила:

— А вам в одну сумку вещи складывать?

— Да, по хую, — ответил Рыбенко, опрокидывая рюмку.

Она зачем-то поехала с ними в шесть утра на вокзал. В выражении ее лица, как отметил Валера, появилось что-то новое и крайне печальное. Все то время, что они ехали в такси, курили на перроне, стояли в очереди к палатке за водой ему хотелось спросить у нее об этом. Но мешал Рыбенко. Царила суета. Бегали бабы с тележками, к которым канцелярским скотчем были приторочены баулы; менты били в углу платформы пьяных, орущих на непонятном языке цыган.

— Прощай, ничего не обещай! — запел Рыбенко, когда объявили посадку и все двинулись к угрюмому проводнику, оберегавшему от безбилетников вход в вагон.

Он уже успел освежиться пивком.

— Да хватит! Было уже! Достал! — крикнула вдруг Даша.

— А чтоб понять мою печаль, в пустое небо по-о-смо-о-три-и!!! — Рыбенко, не обращая внимания на крик, сгреб Дашу и, как тогда, под Лили Марлен по комнате, закружил по перрону.

Она к нему с какой-то инстинктивной, бабьей страстью прижалась.

Рыбенко что-то дикое орал и подмигивал проводнику.

— Федя, — Даша заглядывала ему в глаза, надеясь, что он посмотрит на нее в ответ, — Федечка, я тебя очень люблю.

Рыбенко не желал отвечать в том духе, что он, возможно, тоже Дашу любит и тоже не хочет с ней расставаться. Она метнулась к Валере, демонстрировавшему проводнику билеты вкупе с паспортами.

— Валерочка! — всхлипнула Даша.

— Да ладно тебе, — отмахнулся он.

— Я тебя люблю, — сказала она.

Проводник с интересом смотрел на Дашу.

— Кстати, вариант, — Валера ободряюще потрепал Дашу по щеке, — отличный, чувствуется парень, на достойной работе…

— С нами ведь поедет, — вставил кратко опамятовавшийся Рыбенко.

— Ах, да, жаль… — протянул Валера. — Но не стоит унывать, красавица! — он иронично чмокнул Дашу в лобик. — Мы оставляем тебя, а тут — целый вокзал! Менты, машинисты, носильщики, бомжи, в конце-то концов!

— Ты уже… — начала было Даша.

У Валеры не осталось сил не то, что слушать ее, даже смотреть.

— Свобода! — рявкнул он. — Что хочешь, то и делай! Давай, красавица! Не нравится бомж, трахнись с ментом! Мало? Тогда — вперед, таджики неутомимы! И подстрахуйся, детка, не наступай на одни и те же грабли. Сразу с двумя, лучше даже с тремя! Один — это смешно, один — это, как говорится, на один зуб! А у тебя столько много зубов, и они все хотят пережевывать, рискни, детка, ничего не бойся! На СПИД нам с Рыбенко давно плевать, так что и ты не заморачивайся, действуй, при нашем уровне жизни и развитии медицины все лечится тремя уколами. Эй! Пацаны! — он бурно замахал руками, привлекая внимание милиционеров, волочивших куда-то цыгана в красном пиджаке и плисовых штанах.

Даша резко развернулась и пошла прочь.

— Зачем ты так? — спросил Рыбенко в купе. — Что она тебе сделала?

— Слушай, да пошел ты! — злобно бросил Валера.

Он уже очень давно не общался с женщинами — в этом, наверное, заключался секрет его относительно адекватного восприятия жизни.

Между тем разыгрывалась, грустная, в общем, история.

В последние секунды перед отправлением проводник завел в купе, где Валера с Рыбенко вальяжно раскупорили пиво, двух баб.

Одну звали Ксюша, а другую — Оля. Обе перепрыгнули тридцатник. Ксюша была истеричка с ярко-красными волосами, а Оля, склонная к накоплению жиров, очевидно, злоупотребляла парикмахерскими услугами, потому что ее волосы местами повылезли.

Дружба их протекала, главным образом, на почве алкоголизма и неудовлетворенной распущенности, что стало понятно в первые же десять минут после знакомства. Девицы рассказали, что познакомились на курсах вождения машин, никто из них, впрочем, на права так, и не сдал. Их жизнь протекала между столиками кабаков и жестоким обсиранием всех знакомых и просто проходивших мимо в туалет незнакомых людей.

Они мгновенно согласились пить. Пили и ни на секунду не затыкались.

Ксюша, как в женском романе или каком-нибудь малобюджетном сериале, бросилась замуж за директора школы (вора), на свадьбе вполне достойно задрапированного в белый костюм. А Оля много лет продолжала бессмысленные и бесперспективные отношения с парнем, объявленным в федеральный розыск за кражу то ли сережек, то ли брошки. Кончилось все тем, что она его сдала милиции, не выдержав побоев и запоев.

Все это, в общем-то, напоминало кадры из итальянских фильмов неореализма или кино в духе Вуди Аллена. Сначала две большеглазых, голенастых лани в розовых и летящих платьицах, под которыми при порывах ветра обозначаются напряженные соски, весело переговариваются, шествуя по оживленной улице и непременно с пакетами, где свернулись такие же летящие, но новенькие одежды. На этом этапе своего существования они слегка выпивают, курят только, когда выпьют, а умишка их хватает лишь, чтобы произносить некие общие, простительно оптимистичные фразы. Завершается розовая фаза замужеством.

Далее экран пересекает фраза «какое-то там время спустя», и мы видим кухню со всеми следами ежедневной готовки и замудоханную женщину, которая курит одну за одной, а на скуле у нее — синяк. Речи становятся несколько циничными — когда бывшие лани встречаются в излюбленном кафе, за их столиком звучит: «яйца», «на хрена» и «в жопу». Ну, и в третий раз мы встретимся с этими героинями в заключительной части — тут уж вступают подросшие дети, регулярно ворующие деньги и нет-нет да бьющие в морду. До последнего этапа девушки докатиться еще не успели. Оля, как сообщила Ксюша, когда сама Оля отлучилась в сортир, родила от своего уголовника ребенка, которого воспитывала ее мама, а сама она почему-то не работала, а любовница Ксюшиного директора (информация поступила от Оли при аналогичной ситуации) забеременела, и он Ксюшу покинул.

Девки ехали в Брянск на неделю по работе. Они служили младшими менеджерами в автосалоне, и в провинции им надлежало осуществить какое-то маразматическое действие в духе русского менеджмента. Оля и Ксюша немного даже гордились своей миссией и не открывали ее сути.

Валере почему-то с первого же взгляда ужасно захотелось послать их на хуй, спрыгнуть с поезда или, в крайнем случае, разделить путешествие по разным купе.

Это были довольно отстойные телки. Дешевки, с перхотью и обгрызенными ногтями. Ксюша сидела на уродливой фиолетовой сумке и каждые пять секунд впивалась тонкими губешками в пивную бутылку. Оля же методично превращала себя в обезьяну: пространство от носа до подбородка, включая рот, было обмазано каким-то белым кремом, причем орудовала она кремом синхронно с Ксюшей — пиво, крем — пиво, крем. Размером Оля была с дамский «Пежо»: кроссовки, шорты, над поясом колыхались складки жира.

Выпив по бутылке омерзительного «Старого Мельника» — почему-то проводник носил только такое пиво — девушки отправились курить в тамбур, сопровождая свой поход дебильным хихиканьем.

Рыбенко перепрыгнул на Валерину полку и фамильярно ткнул его под ребра.

— Чего? — закряхтел он. — Какую выбираешь?

— Никакую. — С ненавистью ответил Валера.

— Ой, бля, — вздохнул Рыбенко, — как с тобой все-таки тяжело. Не компанейский ты человек. Бухать — ты не бухаешь, телки — так телки тебе не нравятся…

Он с показной усталостью прикрыл глаза.

— Да, — зачем-то решил прояснить свою позицию Валера, — мне не нравятся эти две бляди. Мне, друг мой, по душе другие женщины…

— Как заговорил — женщины! — перебил Рыбенко.

Валера не стал реагировать на его реплику.

— Я не люблю пьяно и грязно ебаться в купе, рядом с тобой, я уверен, что они моются раз в неделю, и между ног у них воняет. Я не люблю низкопробных, как ты выражаешься, телок, которые, как будто в этом есть какая-то необходимость, готовы трахнуться за бутылку «Старого Мельника». Я вообще не вижу в этой неотвратимой ебле никакого смысла.

— Ладно, старик, выпей и поймешь, — Рыбенко сцепил пальцы и с силой ими хрустнул.

— Зачем? — недоумевал Валера. — Ради того, чтобы просто кого-то трахнуть?

Рыбенко скучно смотрел на проносящиеся в окне пейзажи.

— Они мне неприятны. Они — ниже даже самого среднего уровня. Да они не красивые ни хрена!

— Да причем здесь это? — не отрываясь от окна, поинтересовался Рыбенко.

— Как причем? — поразился Валера. — Тебе все равно, что ли?

— Абсолютно, — заверил Рыбенко, — мне просто хочется ебаться. Кто они, чего, куда, мне абсолютно похуй. Красивая баба — это всегда ненужные какие-то сложности. Пусть лучше попроще. Мне Дашкиной этой хуйни по второму кругу не надо…

— Кто тебе дал право так говорить? — внезапно разъярился Валера.

— Так я об этом тебе, старик, и толкую! — воскликнул Рыбенко. — Напрягов и так в жизни полно. Одна Дашка чего стоит! Без напрягов, давай. Чего ты уперся? Бухло есть, телки рядом — чего еще-то? А ты, епты, начинаешь — некрасивые. Да плевать! Есть уже красивая одна, чего — хорошо с ней очень?

Валера примолк.

В принципе он был готов к традиционному исходу подобного диалога в виде драки, но примирительная и, главное, совершенно справедливая мысль Рыбенко его остановила. Валера тоже глянул в окно. За ним проносились облитые светом поля с неожиданно аккуратными для средней полосы России снопами.

Девки вернулись из тамбура и забились на свои верхние полки. Только изредка Оля гулко, как из канализационной трубы, интересовалась, когда же на станциях начнут продавать жратву. Рыбенко попытался завязать непринужденный разговор, и ему удалось выяснить, что обе дамы рассчитывают в захолустном Брянске на отдых-реабилитацию. Ксюша планировала всласть потрахаться, как она выразилась, с местными, а заодно вылечить какое-то кожное заболевание. Оля же ставила более масштабную цель — похудеть.

Ксюша все время спала, но часто просыпалась, чтобы наполнить купе аптечной вонью каких-то салфеток — ими она протирала лицо, шею и грудь. Оля впадала в психопатическое волнение на каждой остановке. За окнами слышались наименования продуктов, произносимые с южным завыванием, а она уже смотрела на Валеру с мольбой — одна Оля выйти из поезда не могла. После, выпив сладчайшего вина со странным названием «Полковник» — с чего бы это полковник стал пить такое вино? — она поведала, что стесняется своего веса. Вроде как люди будут над ней смеяться, что она такая толстая, да еще и покупает еду.

Валера только кивнул.

Больше всего его удивило, что на самые невинные попытки посторонних с ней заговорить, даже выяснить, какая остановка следующая или, в какую сторону переводить часы, если это вообще требуется, Оля передергивала своими кремовыми губами, как затвором, и убегала в купе. Там, взобравшись на полку и укрывшись простыней, она рассказывала, что к ней лез ублюдок.

Их страх людей доставил Валере с Рыбенко массу хлопот.

На подъездах к чертовому Брянску девки признались, что уже были там и даже знают относительно приличную гостиницу.

Поскольку все были достаточно пьяны для ненавязчивого приключения, решили поселиться в гостинице массово. Сидели в такси и ждали шофера, носившегося по вокзалу в поисках сигарет. Оля принялась возбужденно тыкать в окно и реветь, что вон там стоит ее знакомый хромой шофер, который довезет до гостиницы всего за пятьсот рублей.

Рыбенко как-то очень грубо ее обозвал и не согласился платить пятьсот хромому шоферу, учитывая тот факт, что тот, который уже посадил, брал по пятнадцать рублей с рыла.

Ехать было просто невыносимо. Жирная Оля потеряла в поезде свои носки (она всегда все теряла), а в такси сняла кроссовки, и они — ноги и кроссовки — ужасно пахли. Если попробовать классифицировать этот запах, то больше всего похоже на подтухший шашлык, замаринованный в уксусе.

Первый серьезный конфликт возник сразу же, как только дверь номера захлопнулась, и Рыбенко бухнулся в продавленное кресло. Через секунду он уже лез в сумку за водкой, которую зачем-то в поражающих даже самое смелое воображение количествах привез с собой из Москвы. Тут же раздался стук.

Оля, разевая свой омерзительный, вспухший от гормональных мазей рот, приглашала в ресторан «Пиросмани», где готовят «ахххуеннные!» хачапури с яйцом, а Ксюша, притаившаяся у нее за спиной, прямо не знала, как быть, ибо кожное заболевание усугублялось от пота, порожденного свитером в сорокоградусную жару. Но от свитера она отказываться не желала.

— Так, девушки, — Валера приналег на дверь, — сейчас мы посовещаемся, а вы идите в «Пиросмани». Мы вас непременно найдем.

Девушки ушли.

Валера подошел к журнальному столику, за которым расположился Рыбенко и забрал водку.

— Ты понимаешь, сука, что нам надо идти к этому ебаному губернатору? — заговорил он, борясь с желанием врезать по растекшейся пьяной роже. — Ты понимаешь, мать твою, что у меня до хуя с собой денег, за которые нас с тобой здесь просто уебут? Ты понимаешь, где ты находишься? Ты не в Москве, падла, — Валера покачал головой, — ты в Брянске, где полно понтующейся гопоты, где следует вести себя крайне, я повторяю, крайне осторожно.

Рыбенко что-то хамское промычал.

Валера схватил его за шиворот и с силой встряхнул.

Тот сонно обмяк в своем кресле.

Валера взял с журнального стола графин, наполнил его ледяной водой в ванной и вылил на Рыбенко.

Рыбенко попытался его ударить, но Валера успел отмахнуться.

Через полчаса Рыбенко нашел в себе силы почистить зубы, переодеться и покорно встал у дверей.

— Орбит есть у тебя, гнида? — спросил Валера.

— Че? — тупо переспросил Рыбенко.

Выходя из гостиницы, представлявшей собой убогое блочное здание с почерненными затиркой швами, они встретили Ксюшу и Олю, которые раздумали идти в ресторан и просто купили пива, чтобы пить его и загорать на гостиничном пыльном балконе.

— А у вас дел, что ли, нет? — заикаясь, обратился к ним Рыбенко.

— Не, — Оля довольно потрясла двухлитровой пластиковой бутылкой, — дела только через два дня начинаются!

В здании администрации никакого губернатора, естественно, не было. Наличествовал только быковатый, с белесым славянским ежиком молодой человек, утверждавший, что Савичева нет в городе. Валера обреченно названивал Владимиру Ивановичу. Он, впрочем, не брал трубку.

Рыбенко в прострации, сопровождающей то состояние, когда действие недавно выпитого алкоголя иссякает и накатывает страшное, трехдневное похмелье, притулился у подоконника.

— Вы можете понять, что у нас тут будет съезд?! — орал Валера. — Мне необходимо лично пригласить губернатора!

Молодой человек кивал и улыбался странной, деформированной улыбкой.

— Что за ебаная страна! — восклицал Валера на площади перед зданием администрации. — Что за уроды здесь живут?!

— Все, — сказал Рыбенко, — мне пиздец. Если пива щас не выпью, точно пиздец.

— Да насрать на все, — махнул рукой Валера, — пошли куда-нибудь…

Они прошли через загаженный скверик и наткнулись на летнее кафе с прохудившимся красным тентом и красными пластмассовыми столиками. Взяли по пиву.

Рыбенко то и дело нервно прихватывал себя за шею большим и третьим пальцем — видимо, ему было настолько плохо, что он отсчитывал собственный пульс.

— Ладно, не помрешь, — сказал Валера только, чтобы что-нибудь сказать.

— Все в норме, — неожиданно трезвым голосом отозвался Рыбенко.

Ничего не оставалось, как возвращаться в гостинцу.

По дороге Валера заприметил заброшенный кинотеатр под названием «Мечта», куда тут же зашел и договорился с пьяным вахтером снять зал под съезд. В качестве аванса он оставил вахтеру двадцать тысяч.

Оля и Ксюша обнаружились загорающими в лифчиках и несвежих, растянутых по бокам трусах. Валера с Рыбенко ввалились к ним, гогоча, и сходу принялись тискать.

— Ой!

— Ай! — взвизгивали девицы.

Солнце нещадно палило. От пребывания на гостиничном балконе в глазах начинало кружиться и мерцать, как при аритмии. У Валеры в висках стучало сердце.

Рыбенко похотливо мял Олины телеса, пристроившись на полосатом полотенце, и, как изумленно заметил Валера, успев незаметно раздеться до глумливых трусов с узором из красных, стремящихся к трем пуговицам на ширинке сперматозоидов.

Ксюша, время от времени почесываясь, косилась на Валеру.

— Ну… Чего… — в страхе от перспективы тоже разоблачиться и прилечь к покрытой струпьями Ксюше промямлил Валера. — Может, выпить, девчонки, хотите?

Ксюша не ответила.

Зато Оля оторвала распухший рот от Рыбенко и согласно кивнула.

Валера услужливо попятился к двери.

— Валерьян! — кричал ему с балкона Рыбенко. — Винища красного возьми! Пиво это заебало!

Когда он вернулся с трехлитровым картонным пакетом «Красной лозы», все были странно взбудоражены.

— Что случилось?

— Ой, я не знаю, — всхлипывала Ксюша. — Слушайте, а как вы думаете, я не могла что-то подцепить от белья в поезде? — она терла грудь через лифчик.

— Да вряд ли, — обнадежила Оля, поднимаясь, чтобы принести из комнаты уродливые граненые стаканы.

— А то так чешется! Раньше такого не было!..

— Не знаю прямо… Ужас… — Ксюша встала и резко захлопнула балконную дверь, чтобы посмотреться.

Зеркала в номере не было.

Через секунду она издала оглушительный вопль. Все подскочили. И, взглянув на нее более пристально, точно так же заорали. На ее теле не осталось ни одного сантиметра кожи, не занятого прыщами. Прыщи были даже на ушах и пальцах ног.

— Мне надо в больницу, срочно… — хныкала Ксюша.

С ней трудно было не согласиться. С паспортами наперевес Валера и с досадой натянувший штаны Рыбенко поскакали к тому месту, которое знаменовало в гостинице рецепшен.

— Такси! В больницу! — ревел Рыбенко.

— Пить просто меньше надо, — сухо заметила пожилая женщина за конторкой.

Такси она, правда, вызвонила.

Все вместе ворвались в городскую клинику, даже с виду отвратительно обшарпанную. Зато напротив нее возвышалось недавно отреставрированное, победоносное здание с крупной вывеской: «МОРГ».

— Что я могу сказать? — молодой врач стряхнул капли пота из-под белого поварского колпака и протер запотевшие очки. — Алкоголь, по всей видимости, низкого качества спровоцировал сильный рецидив какого-то кожного заболевания. Возможно, экземы.

— И что же мне делать?! — истеричничала Ксюша.

Оля что-то тупо и злорадно бубнила. Она, как выяснилось, год отучилась в фельдшерском училище и почитала себя первоклассным медиком.

— Очевидно, ехать домой и лечиться по месту жительства, — врач развел руками.

— Но я могу умереть, у меня может начаться в поезде заражение крови!

— Вы, что, хотите лечиться у нас? — крайне удивился врач.

— Хотя бы несколько дней, я же не могу ехать в таком виде! — сказала Ксюша, с непонятной надеждой глазея по сторонам.

— Несколько дней я могу вас подержать… — вздохнул врач.

У Ксюши забрали документы, сама она переоделась в рассыпающийся на глазах халат и скорбно уселась в коридоре, ожидая санитарку, которая отведет ее к новому пристанищу.

— Ты в своем уме? — зашипела Оля. — Немедленно уходи отсюда! Меняй билет и дуй в Москву! Ты же себя угробишь.

Но Ксюша уже не внимала подруге.

— И-и, детонька! — произнесла приковылявшая старуха в таком же, как у доктора, колпаке. — Куда ж ты в сережках прешься-то? Упрут их у тя и цепочку и кулончик упрут, все тут же упрут. И туфли не бери…

Оля с подозрительной готовностью вызвалась забрать Ксюшины украшения и вернуть в более спокойной обстановке. Изнутри больница выглядела так, что, будь Валера на Ксюшином месте, сам бы сорвал с себя кожу и сжег в историческом центре Брянска, только бы там не оставаться.

Потом, уже без Ксюши, пили красное вино в подвале через дорогу от больницы.

Захотелось спать. Валера зевал за столом, словно бы принимая в разверстый рот ответные зевки Оли и Рыбенко.

Завалились на этот раз в собственный номер и повалились в постель.

Валера очнулся, аллергически чихнув.

Правая рука затекла — на ней покоилась женская головка, по подушке рассыпались волосы.

— Дашенька, детка, — спьяну зашептал Валера, — а ты как здесь оказалась?

Он тут же вспомнил, что спит на одной постели с Рыбенко и Олей.

Отвернулся.

Через десять минут они тоже проснулись.

Оля, бормоча проклятия, поперлась в ванную. Неровно накрасилась. Вина больше не было.

Рыбенко зажмурился и потер виски.

— Что за… — сказал он. — Если я щас не выжру, я сдохну…

— Это уже было, — напомнил Валера.

Оделись и спустились в гостиничный бар.

Там было темно. За столиком в другом конце зала сгрудились накачанные парни в черных куртках.

Валера обреченно заказал шампанского.

После бутылки, когда все слегка оживились, к ним подошел интеллигентного вида алкаш с предложением сыграть и спеть желаемую мелодию всего за двадцать пять рублей. Валера пьяно запустил руку в карман, откуда на пол посыпались пятитысячные, оранжевые бумажки.

— Высоцкого! Высоцкого что-нибудь! — визжала Оля.

Вдруг по залу разнесся запах анаши.

— Бля, пацаны курят! — заорал Рыбенко.

Оля опасливо замолчала.

— Валерьян, давай, закумаримся! — Рыбенко возбужденно крутил по столу пепельницу.

— Что от меня требуется? — с пьяной надменностью осведомился Валера.

— Дай бабла.

Валера передал ему перетянутую банковской резинкой пачку.

Рыбенко пошел к дальнему столику. Что-то спросил. Ему ответили. Валера видел, как он показывает ребятам в черных куртках деньги. Они резко встали со стульев. Рыбенко сделал приглашающее движение рукой, из которого следовало, что Валера должен присоединиться к разговору. Не обращая внимания на что-то отчаянно лепетавшую Олю, Валера поднялся из-за стола и направился вслед за парнями и Рыбенко к выходу.

Улица пахнула навозом и каким-то буйным, сладостным цветением.

Он успел заметить запаленную кем-то сигарету — узкий, апельсиновый огонек.

В следующую секунду Валера вполне четко осознал, что теряет сознание.

Но очень быстро пришел в себя.

Он сидел рядом с обрывом, за которым текла медленная русская речка. Рядом обнаружился куст с какими-то фиолетовыми ягодами. Валера потряс головой, огляделся. Напротив него, над обрывом стоял Рыбенко, равнодушно покачиваясь на носках, курил.

— Блин, что это? — сказал Валера.

— Что именно? — Рыбенко затянулся, и его сигарета оптимистично воссияла.

— Как мы тут оказались?

— Да просто, — ответил Рыбенко, — как все, наверное.

Валере почему-то не понравился его тон.

— Ты чего это? — сказал он. — Отойди оттуда. Упадешь же…

— А мне — туда надо, — Рыбенко щелчком отбросил окурок.

— Вниз ты имеешь в виду? — напрягся Валера. — Так вместе же пойдем.

— Не, вместе никак. Давай, старик… — Рыбенко протянул Валере руку, Валера потянулся к нему в ответ, и тут Рыбенко вдруг с силой оттолкнулся от травы ногами и исчез в обрыве.

Дальше была темнота.