Смартфона у Николая Бурцева не было, компьютера тоже. Но он не пил и потому находился на хорошем счету у продавщицы из ближайшего магазина. Раз в две недели он приходил к ней за сахаром, макаронами и сигаретами, и она рассказывала о поразительных вещах, которые творятся в мире.

То кто-то упадет с небоскреба, неудачно делая селфи, то какие-то пожилые женщины признаются, что их всю жизнь насиловали, а они боялись об этом рассказать, то наша родина вводит куда-то войска, то выводит. Николай обычно относился к рассказам продавщицы с легким недоверием, но слушал с удовольствием.

Вот и сегодня они вышли покурить на солнышко, и он рассчитывал на очередную порцию невероятных сведений, но продавщица была не в настроении говорить.

Ей хотелось расспросить самого Николая.

— Ты, что ль, мотоцикл нашел?

Продавщицу интересовало, видел ли Николай мужчину, хозяина мотоцикла, и каков он собой? И как Николай думает, была у того мужчины запретная страсть к девчонке?

— К какой девчонке?

Поразившись в который раз полному отсутствию у Николая интереса к жизни, продавщица сообщила, что вся страна стоит на ушах! Из интерната в Мытищах сбежала девчонка, звать Марта, дочка известного бандита и извращенца, он ее специально засунул в интернат, чтобы она не мешала ему развратничать.

— А она, видно, в интернате каким-то макаром познакомилась с тем мужиком, которого мотоцикл-то был, — частила продавщица, — может, по интернету, сейчас все по интернету знакомятся. И подговорила ее украсть!

— Украсть?

— Ну, она из окна ночью вылезла, а он на мотоцикле-то подъехал, она к нему прыг, и уехали они!

— Куда уехали? — все никак не врубался Николай.

— Коль, я те че говорю-то?! Сюда они уехали!

— Зачем?

— Да, может, хотели вдвоем жить, вот как ты, в дикой деревне, и хрен бы их кто нашел! Или это он хотел, а она — нет!

— А она что хотела?

Продавщица доверительно понизила голос:

— Коль, ты подумай сам. Ей пятнадцать лет, она вообще красотка! Такая, знаешь, сексуальная, глазищи огромные, грудь, ноги! Нахрена ей этот козел с мотоциклом? Она просто сбежать хотела, понимаешь? Использовала его!

— Как?

— Ну как, Коль? Он ее досюда-то довез, а потом она мотоцикл у него украла. И уехала на нем. Может, с кем еще договорилась, может, ждал ее кто?..

Во всей этой истории продавщицу интересовала исключительно интимная подоплека событий: кто с кем спал, кто кого обманул и насколько все это сочетается с общественными представлениями о добре и зле? Вполне сочетается, с ее точки зрения. Ведь если есть искренние чувства, то все остальное вроде как и неважно уже.

Продавщица надеялась на продолжение истории, ей хотелось, чтобы мужик с мотоциклом выступил по телевизору, чтобы он рассеял ее сомнения, чтобы подтвердил или, напротив, опроверг выстроенные ею версии, чтобы утолил печаль, которая одолевает ее, наблюдающую за буйством чужой жизни от страха жить своей собственной.

Николаю, напротив, не было никакого дела до того, кто кого любил, обманул и обокрал. Стоя рядом с продавщицей, ощущая тяжесть пакета с «рожками», он вдруг понял, что девчонка сейчас в заказнике, что некуда ей было деться с того места, где он нашел мотоцикл.

И что никто не ищет ее.

Николай поспешно распрощался с продавщицей и направился домой.

Дома Сайгон вертелся под ногами, возбужденно подбрехивал, словно догадался, что задумал хозяин, хотя сам хозяин понятия не имел, что задумал. Николай достал банки с тушенкой, смазал ружье, наточил нож, отдраил жестяной котелок, перекосившийся от времени, как долго лежавшая в шкафу шляпа. А когда все это добро было отправлено в зеленый армейский рюкзак, Сайгон вдруг лег и протяжно завыл. Николаю ничего не оставалось, как привести лайку в чувство хорошим пинком.

После чего человек и собака вышли из дома и двинулись в лесной заказник.

Николай Бурцев наконец понял зачем: он хочет найти живую девочку, пусть и чужую.

Тем временем выпустили Михаила.

Кучка журналистов караулила его возле отделения полиции, прибыли даже несколько камер с федеральных каналов. Но никто к нему не бросился, не засыпал вопросами, Михаил даже не знал, снимали ли они его. Капитан вызвал ему такси, Михаил доехал до гостиницы, принял душ, а потом полтора часа читал социальные сети, но не прочел и десятой доли того, что там про него написали.

Он не добрался даже до папки «Личные сообщения» в собственном аккаунте, на котором за всю жизнь выложил лишь две фотографии — себя с Леной и себя с мотоциклом.

В «Личные сообщения» ежеминутно сыпались приветы от незнакомых людей, стремившихся выразить Михаилу поддержку, от давних знакомых, которые, оказывается, все эти годы не забывали о нем, некая Кариша Шу (в ней он опознал свою одноклассницу Карину Шуманову, с которой неудачно попытался переспать на выпускном) отправила ему эмодзи в виде букета роз, который ритмично дергался, чтобы рассыпаться в итоге ворохом сердечек.

Михаила даже приглашали выступить на шоу Александра Гордона.

Он попытался заснуть, но не смог.

Проворочавшись минут сорок, Михаил оделся и спустился в гостиничный бар, где заказал себе котлету пожарскую с пюре и салат столичный. Пока ему несли виски, он обнаружил в телефоне шестьдесят девять не отвеченных вызовов от мамы и тридцать два от Лены. Михаил глотнул виски, и с первого же глотка стало очевидно, что удовольствия ни этот виски, ни этот обед не принесут, но чем еще заняться, он просто не представлял.

После первых мучительных пятидесяти грамм Михаил позвонил Лене.

— Миша! — крикнула она. — Где ты?!

— Я в гостинице. В Вологде, — ответил он.

У Лены на заднем плане что-то стучало и шумело, как будто она говорила, сидя на стиральной машине.

— Как ты?

— Нормально.

— А что… что все-таки случилось? — спросила она.

Михаил несколько секунд молчал, потом сделал солидный глоток, и от Лены это не укрылось.

— Ты пьешь, что ли?

Он оставил этот вопрос без ответа и принялся обстоятельно отвечать на предыдущий.

— Я познакомился с девушкой на трассе, — сказал Михаил, — она просила отвезти ее в Архангельск. И я взял ее. Она, в общем… понравилась мне. Что-то в ней такое было… стремное, но… притягательное.

— Ты спал с ней?

— Да, разумеется. А что еще я мог с ней делать? — Он усмехнулся.

Лена молчала.

— Потом мы поругались… Я… наверное, я был не совсем прав в этой ссоре… — продолжал Михаил. — А она… тоже психанула, взяла мой мотоцикл, уехала на нем, потом, видимо, бросила… И… — он снова издал неуместный смешок, — продолжила, так сказать, свой жизненный путь. Вот что со мной случилось, Лена.

— Тебе не стыдно? — тихо спросила она.

— Нет, — ответил Михаил. — А почему мне должно быть стыдно?

— Может, потому что ты разговариваешь со своей девушкой, нет? — попыталась Лена сыронизировать.

— Я не хочу, чтобы ты была моей девушкой, Лена. Я же все тебе написал.

— Ты глупости не говори, — сказала она после недолгой паузы, — проспись, а потом созвонимся.

Лена отключилась. Перед Михаилом поставили тарелку с котлетой, и, пользуясь случаем, он попросил еще виски.

В этот самый момент в бар вошла Катя Беляева. Сначала она настороженно оглядывалась, а потом, словно убедившись в наихудших своих подозрениях, приблизилась к столику Михаила:

— Простите, вы Михаил Крючков?

Тот кивнул. Катя вытащила из сумки удостоверение и показала.

— Можно присесть?

— Присядьте.

— Я приехала из Москвы, чтобы взять у вас интервью. В связи со всей этой историей…

— Выпьете? — перебил ее Михаил.

Катя несколько секунд смотрела на котлету, потом ответила:

— Да. Давайте.

— Виски пойдет? «Чивас». Это самое лучшее, что у них есть.

— «Чивас» отлично.

— Котлета — полное говно, — доверительно сообщил Михаил.

— Я перекусила на заправке, — успокоила его Катя. — Пару часов назад. Знаете, тоже такое говно было, что не скоро рассосется.

Михаил улыбнулся. Катя отошла к стойке, вернулась со стаканом, Михаил налил ей виски, они чокнулись и выпили.

— Вы здесь остановились? — спросил Михаил.

Катя кивнула:

— Кажется, это единственная гостиница… более-менее приличная…

Костерок светской болтовни все никак не разгорался. Катя, украдкой разглядывая Михаила, нашла его интересным. В обезьяннике он оброс, ощетинился, ссадины зажили ровно настолько, чтобы вызывать любопытство, а не отвращение.

Чем больше Катя его изучала, тем сильнее занимал ее вопрос, какое впечатление она сама произвела на Михаила? Но поскольку спросить напрямую ей казалось неприличным, она налегла на алкоголь, как поступала всегда в ситуациях, когда жизнь требовала от нее сделать хоть какой-нибудь выбор. Словно лошадь из цирка, отправленная в пенсионные годы катать детишек, словно собака, привыкшая ходить на поводке, Катя боялась жизни без хозяина, поэтому ей легче было напиться до розовых слонов, чем признаться, что она хочет внимания мужчины, которого видит впервые, хочет секса с ним, хочет, чтобы вокруг ее шеи, талии, бедер сомкнулись его поросшие черной шерстью руки, а то и ноги, если вы еще не покраснели от того, что я говорю.

«Чивас Ригал» не лучший господин, вы уж мне поверьте, но если речь идет о том, чтобы перебросить ответственность, то с ним можно договориться. Разумеется, не безвозмездно. Он попросит за услугу много стыда и щепотку головной боли на сдачу, но зато вы будете знать, кого винить. Зато это не вы будете говорить незнакомому мужику про свое одиночество, это не вы будете плясать стриптиз в его гостиничном номере, наутро вам будет достаточно решения бросить пить, а вовсе не разбираться со своей головой.

Катя уже приняла грамм сто и хотела продолжения. Она предложила Михаилу угостить его, то есть выразила готовность напоить за свои деньги. Он был не против, да и с чего ему быть против?

Тайна, которую Катя Беляева безуспешно пыталась разгадать, заключается в том, что любой мужик, если он более-менее свободен, никогда не откажется трахнуть симпатичную женщину. В отличие от Кати, которая уже махала руками, привлекая внимание официантов, Михаил вполне понимал, куда все движется. Он смотрел на Катины руки с узкими кистями и тонкими запястьями, на ее длинные ноги с красивыми ступнями (она как раз скинула кроссовки под столом), на ее небольшую грудь, темные волосы, полные губы, и все это ему вполне подходило.

— Так что же случилось, Миша? Можно на «ты»? — спросила Катя, навалившись на стол и включив диктофон в телефоне.

— Да ничего особенного, — ответил Михаил с улыбкой, — помог девушке в беде. Подвез ее.

— А откуда ты узнал, что девушка в беде?

— Она сама сказала.

И он повторил историю, которую чуть ранее выдал Лене.

И услышал тот же вопрос:

— Ты спал с ней?

— Нет, — ответил Михаил, глядя Кате в глаза.

И Катины глаза сообщили о глубочайшем уважении к такой выдержке.

Михаил предложил покурить.

Катя не возражала.

Они вышли на веранду гостиничного ресторана, их даже снабдили пепельницей, не забыв подчеркнуть, что это против правил.

На веранде, в горьком сигаретном дыму они договорились прекратить бессмысленное расточительство и действительно прекратили. Катя попросила счет и расплатилась карточкой, Михаил, конечно, настойчиво предлагал ей две тысячи, но она была слишком великодушна, чтобы принять их.

Уходя, они поинтересовались у официанта, где тут ближайший супермаркет, и им подробно объяснили. В супермаркете Михаил купил бутылку дешевого бурбона, и вот они уже в его номере, на разобранной, манящей кровати, и он касается Катиного запястья, и она не отнимает руку.

А потом он целовал ее пахнущие виски и сигаретами губы, раздевал ее, стараясь проделать это поэстетичней. Катя считала, что она еще вполне ничего, но на самом деле была в хлам, и как бы ей ни хотелось произвести на Михаила впечатление раскованной женщины, ее хватило только на то, чтобы вцепиться мертвой хваткой в ремень на его кожаных штанах.

С ремнем она кое-как справилась, кожаные штаны сползли на пол, и наступило долгожданное счастье — впервые за долгое время в Кате оказался мужской член.

Не всем так везет, это уж точно!

Ради такого, безусловно, стоило ехать на машине из Москвы в Вологду и выпить полбутылки сорокаградусной бурды.

Проснулась Катя в своем номере. Голова у нее раскалывалась.

Воды под рукой не обнаружилось.

Бедная Катя села в кровати и вспомнила, как лихо, бескомпромиссно и, главное, совершенно безвозмездно обслужила незнакомого мужика.

Не всякая профессионалка с трассы М8 справилась бы с этим делом так здорово.

Постанывая и держась за голову, Катя проковыляла в душ, где вместе с горячей водой на нее обрушились вопросы — вопросы, которые невозможно не задать самой себе, вопросы, не ответив на которые жить дальше довольно рискованно.

Катя яростно намыливала спутанные, провонявшие табаком волосы гостиничным шампунем, и сильнее всего ей хотелось сбежать, просто сесть в машину и уехать обратно.

Как мы помним, сомнительную историю с Кириллом она объяснила своим читателям последствиями травмы, которую нанесла ей семья, не рассказавшая про то, что во взрослой жизни иногда встречаются алкаши. Ну а теперь, когда на сцене ее жизни появился Михаил, она уже и сама не дура выпить, поэтому снова все свалить на семью не выйдет.

Катя решительно выбралась из душа, натянула чистые лосины, маечку и отправилась к гостиничной стойке, чтобы узнать, в каком номере живет Михаил.

Ей с некоторой иронией сообщили эту информацию, и вот она уже стучит в его дверь.

— О, Катя! Отдохнула немного?..

Катя второй раз за сутки вошла в его номер, второй раз села на незастеленную кровать, и, может, было бы разумнее второй раз схватиться за ремень на кожаных штанах Михаила, чтобы получить хоть какую-то компенсацию, а не один только бессмысленный позор, но нет.

— Я хочу извиниться за свое поведение!

Он, естественно, начал уверять, что все нормально. Зачем ему, в самом деле, пилить сук, на котором он сидит?

— Я просто омерзительно напилась, — не унималась Катя, — и… вела себя как свинья!

В чем смысл этих признаний, совершенно непонятно.

Катя уже напилась и уже дала Михаилу. Неужели ей и впрямь кажется, что в русском языке существует хотя бы одно слово, которое может изменить случившееся или отношение Михаила к случившемуся?

— Вообще-то я не сплю с мужчинами через час после знакомства, — сказала Катя.

Никто и не сомневается.

Катя завела про чувства, про внушенный ей страх перед чувствами, про трудности с осознанием своих чувств, и, поскольку это была скука смертная, Михаил вскоре перебил ее:

— Ты в лифчике?

— Что? — потрясенно уставилась на него Катя.

Возникшей паузы ему хватило, чтобы опрокинуть ее на кровать и засунуть обе руки ей под майку. Катя не сопротивлялась, ошарашенная таким поворотом. Чего угодно можно ожидать, в лосинах и майке отправляясь с визитом в номер к мужику, с которым ты уже переспала, но только не такого! И поскольку сопротивления Михаил не встретил, он второй раз за сутки трахнул нашу Катю.

После чего она окончательно растерялась. Не смогла уйти из номера Михаила, не смогла отказаться от остатков бурбона, единственное, что ей оказалось под силу в тот невероятный день, — это снова и снова раздвигать ноги.

Какое счастье, что Лена об этом ничего не знала, потому что если вы думаете, что после страшных слов, сказанных Михаилом в телефонную трубку, Лена вычеркнула его из своего списка контактов, то заблуждаетесь.

Лена сидела на своей кухоньке и науськивала вялых сонных псов собственного достоинства. Почему-то именно сейчас, после признания Михаила, она ощутила себя брошенной и оскорбленной, а когда он исчез вместе с мотоциклом, оставив недвусмысленную записку, Лена и мысли не допускала, что между ними что-то не так.

И вот она растравляла свою обиду, перетряхивала шкафы в коридоре своей памяти, извлекала на свет никчемные подарки, которые ему преподносила, — слова любви, которые произносила, деньги, которые одалживала.

Лена на коленях стояла перед плешивой сворой, убеждая, что ее любовь к Михаилу достойна какой-никакой компенсации. Но ей в лицо зевали и попукивали, это хвостатое войско подрастеряло задор за годы ее жизни с Михаилом, никогда Лену не любившим.

Из унизительного ступора Лену вырвал звонок мамы Михаила.

Маму, в отличие от Лены, никакая рефлексия не отвлекала от спасения сына, и она со свойственной ей энергичностью проделала работу, результатами которой спешила поделиться. Мама напрягла огромное количество народу из дальнего и ближнего круга, и трубный глас о помощи наконец вывел ее на какого-то мальчика-первокурсника, внука подруги близкой подруги ее подруги, который очень хорошо соображал в компьютерах.

Гениальный мальчик просидел у компьютера несколько суток и откопал такое, что Лена не поверит, когда услышит.

— Что он откопал? — спросила Лена.

В этом-то и заключалась небольшая загвоздка.

Мальчик, как мама уже говорила, учится на первом курсе, к сожалению, не на бюджете. Родители едва сводят концы с концами, денег в семье нет, поэтому совершенно разумно и справедливо, что мальчик хочет продать информацию. Всего-то за двадцать тысяч рублей. Мама — пенсионерка, у нее таких денег нет, но у Лены ведь наверняка есть, правда?..

Лене было жалко двадцать тысяч, к тому же бесполезные псы вдруг заскулили, намекая, что мама — старая маразматичка и не стоит доверять ее изысканиям. Но и мама не ослабляла хватки.

— Леночка! — звенел ее голос в трубке. — Ну что такое двадцать тысяч в наше время? И ты пойми! Если бы это были мои знакомые, ни о каких деньгах речи бы не шло, но это подруга близкой подруги моей подруги! У нас шапочное знакомство! Все-таки мальчик сделал доброе дело…

А как ты думала, Лена? Добрые дела должны вознаграждаться. Такое оно, добро, — с тяжелыми, каждый по десять штук, кулаками. И Лена сдалась — перевела мальчику на киви-кошелек двадцатку, а взамен в ее электронный ящик упала стыренная из архива Морозовской ДГКБ карта Софьи Олеговны N., 2012 года рождения.

Жизненный путь Софьи Олеговны оказался недлинным: в 2013 году она скончалась в реанимации упомянутой ДГКБ, куда была доставлена с набором диагнозов, постичь смысл которых Лена не смогла.

Мама, которой она все это зачитала по телефону, — тоже.

Во врачебном заключении, написанном крайне скверным почерком, говорилось о коагуляции кровоточащих пиальных сосудов, об области проекции средней оболочечной артерии и ее ветвей, а также там содержалась рекомендация проводить краниотомию путем расширения диагностического фрезевого отверстия.

Тут уж пришлось Лене поднимать знакомства.

Она позвонила маникюрше Карине, которая за полировкой ногтей и срезанием кутикулы частенько вдавалась в подробности жизни своего отца, угробившего жизнь на то, чтобы сначала выучиться на хирурга, а потом работать по профессии в краснодарской больнице. Основная претензия Карины к отцу заключалась в том, что и ее он заставил поступить в мединститут, который она быстро бросила — уехала в Москву, обучилась на курсах и стала зашибать невиданные для краснодарских хирургов деньжищи, разъезжая по клиенткам с рюкзаком, в котором звенели гели-лаки и тренькали щипцы.

Карина вызвалась переслать хирургическое заключение и через каких-то сорок минут отправила Лене в вотсап аудиофайл.

— Ребенок получил травму черепа остроконечным агентом — возможно, отверткой, — реанимационные действия… суть которых вы вряд ли поймете, не привели к успеху, и ребенок скончался. Вот и все… — произнес глубокий мужской голос, в котором явственно различались нотки иронии.

Лена все еще не могла взять в толк, что такого невероятного в украденном из архива Морозовской ДГКБ медицинском заключении и как травма черепа маленькой Софьи Олеговны может спасти Михаила?

Мама от ее вопросов лишь отмахнулась. Заплатила двадцать тысяч — и хорошо, а проводить ликбез для каждой идиотки у мамы ни сил, ни нервов нет.