Вам, конечно, не терпится узнать, что за человек подобрал Марту, не маньяк ли он, случаем, не водится ли за ним темных страстишек, не возникло ли у него сознательного (или подсознательного, что, в принципе, одно и то же) желания воспользоваться беззащитностью, молодостью и красотой нашей Марты? Я вас успокою: это самый обычный мужчина, как вы, как ваш лучший друг, как коллега, с которым вы сидите за соседними столами, а за обедом обсуждаете футбол. Будьте уверены, он испытывает те же самые чувства, что и вы, он точно так же насмерть перепуган жизнью, сердце у него доброе, но ум похож на выгребную яму, куда годами срали слоновьими кучами с плохопереваренными ингредиентами из долга, вины и представлений о настоящем мужчине.

Как и вы, как и ваш лучший друг, как большая часть коллег, с которыми вы сидите за соседними столами, он практически не знает своего отца, потому что тот ушел от его матери, но мать исхитрилась истолковать эту банальность по-своему. «Твой папа не хочет жить с тобой, — говорила она, собирая губы в узелок так ловко, словно по контуру в них вставили проволоку, — он хочет жить с другой женщиной».

Наш герой вырос в тени вагнеровского могущества другой женщины, темной богини отелей на час, Геллы туалетных отсосов в обеденный перерыв, щелчком сметающей со своего пути маленьких добрых фей-воспитательниц, какой, за неимением лучшего, пришлось стать его матери.

До чего же труден был святой путь этой женщины, отвергнувшей минет и взбитые, словно сливки, белые простыни отеля на час во имя прорезывателя для зубов!

Нет — разврату, да — Корнею Чуковскому!

Нет красному вину, нет долгим чувственным разговорам на дачной веранде, возле старой лампы, осаждаемой мохнатыми ночными мотыльками. О, она знала, чем заканчиваются такие разговоры, но в ее жизни присутствовало кое-что поважнее — например, протертый суп. Понятное дело, что на протертом супе ни один мужик долго не протянет, но мать нашего героя почему-то предпочитала упорно отрицать этот, казалось бы, медицинский факт. С самого раннего детства она рассказывала ему страшные истории про мужчин, каковые должны были вызвать в нем глубокое отвращение. Смысл такого подхода заключался в том, чтобы он не стал таким, как они, — читай, как его отец.

Всегда выгоднее играть на поле высокой морали, чем приземленных банальностей, из которых жизнь и состоит. Трудно найти союзников, если сказать: я просто хотела, чтобы он отдавал мне все свои деньги и дрочил в туалете, господи, неужели я так многого требовала?!

Гораздо больше сочувствия вызывает рассказ о тяжелой послеродовой депрессии, полной потере интереса к сексу и о ребенке, оказавшемся насквозь психически больным и не способным даже десять минут полежать в одиночестве в своей кроватке.

Именно таким, гиперактивным, наш герой, к несчастью, уродился. Сам за собой он, впрочем, ничего такого не замечал, но детство тем не менее провел в панике. Несмотря на жертвы, которые мать уже принесла ему и продолжала приносить едва ли не каждый день, она ни секунды не верила, что из этого выйдет хоть какой-нибудь толк.

Напротив, с каким-то гибельным сладострастием она ждала, когда же наконец в ее сыне взбунтуются отцовские гены и он опустится настолько, что станет заниматься сексом каждый день — вместо того чтобы учить английский.

Вы не поверите, но есть такие мужчины, кто желает заниматься сексом каждый день — ни в какие ворота не лезет! А когда выясняется, что еще как лезет, на помощь вновь приходят, держась за руки, мораль и нравственность. Встают по обе стороны раздолбанных ворот, куда действительно нет охотников лезть, и принимаются критиковать воротца поуже и поновее.

Гляньте только на этот фальшивый лоск! — заводит мораль.

Под свежей краской гниль и разложение! — подпевает нравственность.

Ну а закончат они, разумеется, тем, что истинная красота в служении другим, причем людям, а не половым органам.

Кажется, вы хотите спросить, что примечательного я нашла в герое, выросшем с огромным комплексом вины перед матерью, брошенной из-за него, и перед всеми теми хорошими женщинами, которых ему самому придется бросить, потому что они будут пичкать его протертым супом?

Проявите чуточку терпения, он сможет вас удивить. Пускай вас раздражает тарахтение мотоцикла, пускай вы не видите под шлемом его лица, просто запомните: мужчина, чью спину робко обнимает сидящая сзади Марта, сбежал, как и она, только на несколько часов раньше.

Марту отделяли от Переславля-Залесского сто сорок километров к тому моменту, когда ее отсутствие обнаружили в интернате «Полигистор». Соседка Марты по комнате, Люба Красилова, утверждала, что ничего не знает, но ей никто не верил. Даже когда Люба открыла шкаф и поняла, что ее сарафан с открытой спиной исчез, и принялась орать.

Любе грозили полицией, которая быстренько выведет ее на чистую воду и заставит рассказать, куда делась Марта. Не то чтобы Люба была сильно против того, чтобы кривляться перед следователем вместо подготовки к выпускным экзаменам, вовсе нет, полицию она как раз ждала с нетерпением. Но ей хотелось как-то закрепить свои позиции, доказать, что она не соучастница, а, напротив, жертва (у нее украли сарафан), поэтому Люба нашла в айфоне наиболее безобидную фотографию Марты и разместила в социальной сети, сопроводив текстом:

Моя лучшая подружка сегодня пропала… Я думаю, ее похитили, но мне никто не верит, все говорят, что я специально все вру, потому что прикрываю ее. А я ничего не знаю! Дело еще в том, что из нашей комнаты в интернате пропали многие вещи… Не знаю, что мне делать! Пожалуйста! Помогите найти Марту!

Не подозревающая о собственном «похищении» Марта и ее новый друг остановились в Глебовском возле открытого кафе с пластиковыми столами под тентом и наконец познакомились.

— Михаил. — Он протянул Марте руку.

Она пожала ее:

— Марта.

— Хочешь есть, Марта?

— Не откажусь.

Михаил, ухмыльнувшись, направился к ларьку, где готовилась еда. Марта отлично понимала, что вся эта история парадоксальным образом добавляет ему веры в себя. Она не знала, почему мужчинам, для того чтобы в себя поверить, нужно непременно повесить на шею кого-то неспособного к самостоятельной жизни, но, на ее взгляд, глупо было этим не воспользоваться. Она уселась за пластиковый стол и закурила последнюю «Мальборо». Через пару минут Михаил принес два стаканчика с кофе.

Кофе, нужно сказать, оказался вполне терпимый.

— Ты же раньше не ездила на мотоцикле, — словно пытаясь подловить Марту, заметил Михаил.

Она вздохнула.

— Ездила. Просто очень давно.

Он улыбнулся. Его доброжелательное недоверие походило на пресное тесто для пирога по рецепту «кризис среднего возраста», и он будто приглашал ее всыпать специй.

— Вообще-то мне очень нравятся мотоциклы, — сообщила Марта. — Всегда хотела научиться водить. Это очень сложно?

— Да нет. — Он вынул из кармана пачку «Кэмел» и тоже закурил.

Некоторое время они молчали.

Из ларька выбралась внушительной комплекции, но угодливая в жестах тетка с подносом и заспешила к ним.

— Шашлычок! — объявила она, ловко снимая с подноса пластиковые тарелки. — Салатик! Хлебушек! Пожалуйста!

— Спасибо, — сказала Марта.

Михаил смотрел, как она ест. Когда с шашлыком было покончено, он поделился мыслью, что, по его наблюдениям, женщины едят так же, как занимаются сексом. Это соображение Марта за свою жизнь слышала раз пятьдесят. С ее точки зрения, оно совершенно ничего не сообщало о женщинах, зато очень многое — о мужчинах, не стыдящихся выдавать такое.

Марта хихикнула, а про себя заключила, что сегодня вечером будут мотель, выпивка, а потом Михаил постарается с ней переспать, причем так, чтобы все выглядело внезапным и непредсказуемым, как солнечный удар.

— Сколько тебе лет? — поинтересовался на всякий случай Михаил. — Только не ври, ладно?

— Семнадцать, — сказала Марта, — а тебе?

— Мне тридцать шесть.

— Куда ты едешь?

— Туда же, куда и ты.

— Ты не работаешь? Почему ты посреди недели едешь в Архангельск?

— Так вышло. — Он выдохнул дым и затушил окурок в стеклянной пепельнице.

Марта улыбнулась как можно приветливее и спросила:

— А можно мне еще мороженое?..