Колонны машин, тянувших за собой орудия, медленно продвигались лесными дорогами. Машины часто останавливались, и тогда из них выскакивали солдаты, оттаскивали валявшиеся на дороге стволы деревьев, засыпали вырытые окопы. А саперы тем временем разминировали многочисленные ловушки на дороге.
В который уже раз за эти дни 61-й зенитный артиллерийский полк вновь менял свое расположение, спеша на помощь пехотным частям, которым угрожали неожиданные фланговые удары больших немецких танковых групп. Уже, наверное, третьи сутки слышна была со всех сторон оглушительная артиллерийская канонада — признак того, что атакованные на марше дивизии и полки 2-й армии не дрогнули под этим внезапным ударом, что они сражаются, организуют повсюду круговую оборону. В этих боях зенитчики исполняли роль своеобразного противотанкового резерва. Они отражали не только атаки с воздуха, но были и там, где части пехоты или тыловые части не могли справиться с массированным ударом немецких танков. Артиллеристы направляли стволы своих зенитных орудий и прямой наводкой уничтожали десятки гитлеровских «тигров» и «пантер».
Сейчас 61-й полк, покоряя лесное бездорожье, спешил на новое место сражения.
В тылу, за колонной орудий, продвигались штабные машины. Сидевший рядом с водителем молоденький сержант взглянул на карту. Оказывается, они проехали уже больше половины пути. Осталось, значит, еще километров двадцать.
Дорога в этом месте выходила на небольшую поляну и опять пропадала в лесу. Машины впереди пошли быстрее. Перед ними на расстоянии, быть может, метров двадцати пяти, шла отмеченная красным крестом машина медсанбата. Впереди ехал грузовик подразделения связи. Санитарная машина была переполнена ранеными, поэтому санитарка, всеобщая любимица, ехала на этот раз со связистами, которые усадили ее на большой катушке кабеля.
— Что-то здесь, по-моему, слишком спокойно… — ворчал себе под нос водитель машины. — Я тебе говорю, сынок, мне это не нравится. Где все эти немцы? Помни, в случае чего выскакивай из машины — и к деревьям! Здесь нам негде укрыться…
Сержант пропустил мимо ушей это замечание. К «тыканью» он уже привык. Исполнилось ему шестнадцать лет, и был он самым молодым солдатом во всей 3-й дивизии. Нашивки сержанта значили здесь не много, поскольку большинство солдат в его полку были, по крайней мере, в два раза старше его, а водитель, с которым он сейчас ехал, был даже с сединой. Поэтому все говорили ему «сынок», и сержант Веслав Одовский вовсе на это не обижался. Зато считал, что обстрелян он получше многих солдат дивизии, и не любил, когда кто-нибудь проявлял о нем особую заботу. Тем не менее все, начиная от командира полка и кончая старшиной батареи, считали своей обязанностью оберегать его от опасности. Вот хотя бы сейчас: все едут себе спокойно в колонне, а водитель поучает именно его, сержанта, как надо себя вести, если их атакуют немцы. Во-первых, немцы не атакуют. Впереди ведь идет охранение, а следом — главные силы. Слишком большой это отряд, чтобы какая-нибудь группа гитлеровцев рискнула напасть на него. А во-вторых, сколько еще будут его считать здесь мальчиком, о котором всегда и всюду надо заботиться!..
Они доехали до середины поляны. Передние машины уже одна за другой исчезали за темной стеной леса. В этот момент шофер резко нажал на тормоз: прямо перед машиной взлетели фонтанчики земли и грязи.
— Немцы! К деревьям!
Только теперь они расслышали где-то в стороне треск автоматных очередей. Из машин прямо на ходу выскакивали солдаты и укрывались под деревьями. Веслав даже не помнил, как выскочил из кабины и бросился под ближайшее дерево.
Огляделся. На опустевшей поляне осталось лишь несколько машин: их большой штабной фургон, а перед ним санитарная машина и грузовик связистов…
Что это? На грузовике все еще сидит Наташа! Веслав видел ее несколько удивленное лицо и пряди волос, выбившиеся из-под берета. Почему она осталась там? Немецкие пули дырявили борта машин, не щадя и грузовика с красным крестом.
Когда перестрелка наконец затихла, все бросились к санитарной машине, где были оставлены раненые. К счастью, никто не пострадал. И тогда кто-то крикнул:
— Наташа!
На грузовике связистов в той же позе, неподвижная и бледная, все еще сидела Наташа. И не отвечала на крики солдат. Только сейчас все увидели, что в уголке ее рта застыла струйка крови.
Девушка была мертва…
Солдаты уложили Наташу, прикрыли одеялом, и машины тронулись дальше. Беззаботное настроение улетучилось.
«Наташа! — думал Веслав. — Почему? Почему именно эта молодая, любимая всеми девушка?»
— Война! — произнес седовласый водитель, будто читая мысли юноши. — А ты, сколько тебе лет и сколько уже повидал?! И еще немало увидишь, пока дойдем до Берлина…
3-я зенитная артиллерийская дивизия переживала горячие дни. Она отражала воздушные и танковые атаки немцев, ее подразделения постоянно находились в движении. Случалось, что на огневых позициях оставалось по пять — десять снарядов на орудие. Солдаты забыли, что такое отдых и сон. Шестнадцатилетний сержант старался не подать вида, что сильно устал. Когда требовалось, он сам садился за баранку грузовика и ехал за снарядами. Исполнял роль связного между штабом и батареей. Случалось, в сумерки или на рассвете уходил с разведчиками. Он всегда добровольно вызывался идти на задание и был безмерно счастлив, когда старшие по званию одобрительно говорили:
— Хорошо, сынок, иди!
Это были дни, когда никто в дивизии не щадил себя.
В тот день колонны двинулись в путь на рассвете, за ними выехали на новые позиции и штабные машины.
Сержант Веслав Одовский сидел, как обычно, рядом с водителем. В кузове, на горе ящиков с документами, — штабной писарь. Неожиданно забарахлил мотор. Пришлось съехать на обочину и пропустить остальные машины. Водитель, ругаясь, остановил машину и начал копаться в двигателе. Веслав стал помогать ему. Писарь тоже выбрался из машины.
Остановка затянулась. Маршевая колонна обошла их уже на добрый час пути, а они все еще стояли в поле, около леса. Вдруг над их головами засвистели пули.
Они схватили автоматы и залегли за машиной. Немцев, скрывавшихся среди деревьев, было по крайней мере человек двадцать. А у водителя, писаря и Веслава боеприпасов только то, что имелось в дисках автоматов. Запасные остались в машине, по которой непрерывно строчили немцы. Перебегая от дерева к дереву, они настойчиво приближались. И ничего удивительного. Им выпала немалая удача — штабная машина. А обороняющиеся были отрезаны от нее.
— Окно! — догадался Веслав. — Ведь есть же окно!
В квадратном фургоне сбоку было маленькое, узенькое оконце. Казалось, что никто не смог бы пролезть через него в машину.
— Один прикроет меня, — решил сержант, — а другой подсадит. Должно получиться!
Все это Веслав Одовский произнес решительно. Это было не простое дружеское предложение, а приказ командира подчиненным.
Поддерживаемый водителем, он выбил прикладом автомата стекло, затем протиснулся внутрь.
Минуту спустя из окошка полетели запасные диски.
Теперь у них было чем обороняться. Но надолго ли? Они берегли патроны. Очередями стреляли только в том случае, когда немцы подходили совсем близко.
Прошел час, может быть, два. Немцы высыпали из леса и бросились в атаку.
У обороняющихся кончились патроны.
— Документы! Документы в машине! — вспомнил писарь.
— Ничего, не волнуйся, последнюю очередь — в бензобак машины!
И в этот момент, когда казалось, что положение безвыходное, раздался стук пулемета, и с другой стороны леса прямо на напирающих гитлеровцев вылетел советский бронетранспортер. Немцы бросились бежать.
Сержант, водитель и писарь вместе с советскими солдатами, пришедшими им на помощь, осмотрели поле боя. Среди десятка убитых гитлеровцев один был в офицерском мундире. Советский лейтенант отстегнул у него кобуру с «вальтером».
— Кто у вас здесь командир? — спросил он польских солдат.
— Он! — Водитель и писарь одновременно показали на молоденького сержанта.
— Держи, доблестный командир! — улыбнулся лейтенант и протянул Веславу пистолет. — Это твой военный трофей. Ты его заслужил по праву…
Водитель бронетранспортера заглянул под капот их машины, а затем молча достал буксирный трос. Так на буксире и довезли их до самого штаба.
Два месяца спустя в солнечное июньское воскресенье на казарменном плацу состоялась торжественная церемония. В большом каре стояли все подразделения 3-й дивизии. Командир поблагодарил солдат за мужество, за солдатский труд, за вклад, внесенный ими в победу над гитлеровскими захватчиками. На покрытом красным сукном столе отливали золотом и серебром боевые награды.
Первой зачитали фамилию Одовского.
Перед строем всей дивизии командир прикрепил шестнадцатилетнему сержанту Крест Храбрых и крепко расцеловал юношу.
А у того впервые за многие месяцы в глазах стояли слезы. Слезы, которых он не стыдился, хотя все смотрели на него.
Он уже забыл об эпизоде со штабной машиной, за что он сегодня получил награду. Потому что и в полку, и в дивизии после этого произошло так много всего. Погибло столько его фронтовых друзей. Погиб и командир полка майор Прокофьев, который постоянно окружал его такой сердечной заботой. Майор находился на позициях одной из зенитных батарей, когда спикировавший гитлеровский самолет сбросил прямо на них связку гранат. Сержанта Одовского, самого молодого из подофицеров дивизии, в день похорон майора назначили командиром траурного эскорта.
Веслав стоял сейчас на утопающем в солнце и в море красно-белых флагов большом казарменном плацу с Крестом Храбрых на груди. От волнения сжимало горло. Все смотрели на него, а он не мог выдавить из себя ни одного слова.
— Ну, сынок! — подбодрил его командир дивизии.
— Во славу Родины, гражданин полковник! — произнес он наконец. Сделал, как полагается, поворот кругом и возвратился на свое место в строй…
Два дня спустя сержант артиллерии Веслав Одовский ехал в свой первый солдатский отпуск к матери, в Варшаву.
Переполненный поезд тащился невыносимо медленно. Есть время подумать. Вот уже год прошел с того дня, когда он тайком от матери сложил рюкзак и оставил на столе записку:
«Мамочка, я должен был так поступить. Иду туда, куда призывает меня Родина. Не сердись. Жди!»
Сколько же ему в ту пору было лет? Пятнадцать. А сейчас ему казалось, что он повзрослел за это время лет на десять.
Крадучись, выбрался он тогда из своей варшавской квартиры на Кошиковой улице без всякого, по существу, плана, не имея никакого адреса. В коротких штанишках, с набитым рюкзаком за плечами и с одной-единственной мыслью в голове: во что бы то ни стало попасть в какой-нибудь партизанский отряд. На вокзале он купил билет до Кельце.
Он выбрал этот город, потому что в Варшаве постоянно говорили о келецких лесах и о вооруженных отрядах, которые сражаются там с немцами. Но когда он приехал в Кельце, то не знал, что предпринять дальше.
До сих пор помнит он ту ночь, что провел в зале ожидания вокзала. Разбудила его воздушная тревога. Когда он проснулся, то обнаружил, что рюкзака нет. Кто-то вытащил его у него из-под головы. Тогда он разозлился. Притаился в темной нише и принялся ждать, И дождался. Через некоторое время он увидел мужчину, который шел с его рюкзаком к выходу. Веслав налетел на него, ударил в живот.
— Отдай!
Тот бросил рюкзак и убежал. Веслав до утра просидел на скамье. Больше не спал. Все смотрел: может быть, этот из партизанского отряда, а может, этот? Наконец подсел к группе сверстников.
— Хлопцы, — сказал он прямо, — я хочу в лес. Не знаете, куда идти, к кому?
Они посмотрели на него, на его рюкзак.
— Мы ничего такого не знаем, — пробормотал один из них. — Но если уж очень хочешь, то ищи. Поезжай в лес. Хотя бы в сторону Сташува.
И он поехал. Несколько часов трясся по узкоколейке в толчее и давке. На каждой станции выходил из вагона, осматривался по сторонам и вновь возвращался. Партизан не было. Он купил обратный билет в Кельце. Опять приглядывался к попутчикам. Один из них показался ему очень симпатичным. Но что делать? Подойти? Спросить?
Перед Кельце в вагоне возникла небольшая паника. Кто-то сказал, что на следующей станции жандармы будут у всех проверять документы. Веслав внимательно следил за молодым человеком. Видел, как тот побледнел и машинально схватился за карман.
«Он!» — подумал Веслав и решил не терять его из виду. До Кельце доехали спокойно. Молодой человек вышел вместе со всеми с вокзала, огляделся и свернул на темную улицу. Веслав Одовский шел за ним, не отставая. Так они дошли до самого предместья. Мужчина вошел в маленький домик с палисадником и закрыл за собой дверь. Веслав заметил, как в окне вспыхнул свет.
Он подождал немного, вошел в палисадник и тихо постучал в окно. Свет погас. Отодвинулась черная штора, и Веслав увидел в образовавшейся щели знакомое лицо человека из поезда.
— Впустите меня на минуту, — попросил он. — У меня к вам срочное дело. Очень срочное!
Минуту спустя он уже сидел в комнате и рассказывал о своих планах.
— Я ученик, из Варшавы. Вот мой ученический билет. А вот мое удостоверение личности. Пожалуйста, поверьте мне!..
Молодой человек был явно смущен и взволнован.
— Что мне с тобой делать, парень, — сказал он наконец. — Как бы не накликал ты на себя и на меня беды. Ничем я тебе не могу помочь. Дам только один совет: раз уж ты такой упрямый, поезжай туда, где был сегодня. Выйди на станции и иди лесом до ближайшей деревни. Спрашивай о Ендрусах. Может, и проводят тебя к ним. Но помни: мы с тобой никогда не разговаривали и вообще не знакомы. А теперь удирай, а то приближается комендантский час…
И вот опять ночлег на станции и скромная еда в буфете на последние гроши. Опять узкоколейка до Сташува. Потом пешком лесом до ближайшей деревни.
Он постучал в крайнюю хату:
— Хозяин, Ендрусов здесь не было? Мне их обязательно нужно найти.
— О каких еще Ендрусах ты спрашиваешь? — набросился на него хозяин. — Лучше не задавай глупых вопросов! Выметайся!..
— Но мне же правда нужно. Я из Варшавы. Мне даже не на что возвращаться. Я уже три дня их ищу.
Хозяин внимательно его оглядел:
— Слушай, парень. Если и были когда Ендрусы, то их уже давно здесь нет. Ушли, понимаешь? Иди к Оцесенкам, может, встретишь их там…
Паренек послушно зашагал дальше. В следующей деревне он только начал оглядываться по сторонам, как кто-то позвал его в избу. Как же он удивился, когда среди сидевших там мужчин увидел хозяина, с которым час назад разговаривал в соседней деревне.
Все мужчины были очень серьезны.
— Снимай-ка рюкзак, — сказал один из них. — Покажи, что у тебя там? И давай документы!..
Рюкзак был внимательно осмотрен. Документы тоже.
— Пока побудешь здесь, — сказал один из мужчин. — Переночуешь, а потом решим, что дальше делать.
Разбудил его шум голосов в другой комнате. Он ясно слышал голос хозяина, того, из соседней деревни:
— А я вам говорю, что это честный парень. Ученик из Варшавы. Он ищет нас, а как ему еще искать?
— Ладно, пусть спокойно выспится, а утром — в отряд! — произнес другой, зычный голос. — Позаботится о нем капитан Декан.
Веслав облегченно вздохнул. Попал туда, куда требовалось.
Вот так в деревне Оцесенки началась партизанская эпопея пятнадцатилетнего Веслава Одовского с Кошиковой улицы в Варшаве. В отряде ему торжественно вручили винтовку.
Отряд назывался «Грюнвальд». Командовал им майор Юзеф Собесяк (подпольная кличка Макс). Командиром батальона, в который определили Веслава Одовского, был капитан Декан.
Веслав был самым младшим в отряде. Партизаны, казавшиеся такими суровыми при первом знакомстве, теперь относились к «пареньку из Варшавы» с большой сердечностью. Они же научили его дисциплине.
Как это тогда произошло? Взял он потихоньку винтовку и горсть патронов и зашагал в лес, чтобы самостоятельно потренироваться в стрельбе. Ему казалось, что он отошел достаточно далеко, чтобы в партизанском лагере не слышно было выстрелов. Возвращался он довольный, так как стрельба, по его мнению, прошла на пятерку. Тем временем в лагере была объявлена тревога. Когда он вернулся, его повели к командиру батальона.
— Это ты стрелял?
Веслав не умел врать. Он покраснел, но боялся признаться.
— Я? Откуда? Я ничего не слышал…
— Покажи свою винтовку!
Командир понюхал ствол.
— Так! — сказал он. — Тревога отменяется! Это он поднял нас на ноги. Что с ним сделаем?
Все с упреком смотрели на парня. Он чувствовал себя, как пригвожденный к позорному столбу. Но его не выгнали из отряда. Дали ему три наряда вне очереди.
Так протекали первые партизанские дни Веслава Одовского. Учился владеть оружием, ходил в дозор. Когда партизаны отправлялись на очередную боевую операцию, он оставался в отряде. Пятнадцатилетнего парнишку из Варшавы явно оберегали.
— Придет и твое время, — говорили, — подожди.
Как он был горд, когда однажды послали его на разведку в Сташув!
— Пусть тебе не кажется, что это так уж неопасно, — сказал ему капитан Декан. — Поедешь без оружия и без документов. Смотри в оба, не напорись на патруль…
Задание Веслав выполнил успешно. Следующее было уже более боевым. Он должен был участвовать в освобождении заключенных. Проведение операции назначили на послеобеденное время. Около тюрьмы протекала речка, и часть охранников купалась там. Именно по ним в первую очередь партизаны открыли огонь. Но застать противника врасплох не удалось. Остальные охранники оказались вооруженными, а купавшиеся быстро выскочили из воды и укрылись за стенами тюрьмы. Завязалась перестрелка. Веслав, спрятавшись за деревом, старался целиться как можно точнее, но чувствовал, что весь дрожит от возбуждения.
В этом бою было убито несколько гитлеровцев, но и отряд понес потери. Освободить заключенных не удалось.
Случилось это, кажется, в августе, когда отряд как раз остановился в Оцесенках. В центре деревни неожиданно появился танк, выехавший из леса.
Немцы? Нет. На танке была нарисована красная звезда. Из него выскочили советские солдаты.
Оказалось, что это разведчики, проникшие сюда с самого сандомирского плацдарма. Командир отряда сразу же увел к себе экипаж на совещание. Разложили на столе карты… Час спустя танк уехал обратно. Как он добрался сюда и благополучно ли вернулся к своим — никто не знал. Ведь повсюду были немцы.
А на следующий день майор Макс собрал всех партизан и сообщил, что отряд будет пробиваться в Люблин, где с 22 июля 1944 года существует Польский Комитет Национального Освобождения и где формируются новые части регулярного народного Войска Польского.
Прошли они успешно. Как называлась та местность? Руры-Езуицке. Да, Руры-Езуицке под Люблином. Там отряд был распущен. И именно там формировались первые части 3-й зенитной артиллерийской дивизии.
Первым в нее добровольно вступил Веслав Одовский. В полном смысле этого слова — первым. 61-й зенитный артиллерийский полк имел уже частично сформированные офицерские кадры, в основном из советских офицеров, и — ни одного солдата. Пятнадцатилетний варшавянин оказался, таким образом, первым солдатом создавшейся части.
В октябре он уже носил нашивки капрала.
Первые солдаты, первые транспорты с оружием и снаряжением: 37-мм зенитные пушки, 12-мм зенитные пулеметы, радиостанция, машины. Веслав мечтал перейти из штаба к связистам. Но командир полка майор Прокофьев, тот самый, который в апреле был похоронен с воинскими почестями на немецкой земле и которого он всегда будет помнить как своего армейского отца, не разрешал ему этого.
— Нет, мальчик, — сказал тогда майор Прокофьев. — Останешься с нами. Здесь ты будешь в большей безопасности. А к тому же кто будет нас учить твоему языку? Мы служим в Войске Польском и должны знать польский язык. Ты нас будешь учить.
Заботливыми и сердечными были эти советские командиры. Как это было тогда, в январе, когда до Люблина дошла весть об освобождении Варшавы?
Вызвал его майор Прокофьев и сказал:
— Послушай! Варшава свободна! Там, наверное, твоя мама. Думаю, тебе хочется узнать, что с ней? Я уже отдал приказ капитану Синаеву. Возьмите машину и вместе поедете в Варшаву.
…Как же длинна тогда была для него дорога! С каким беспокойством смотрел он с пражского берега на укутанные снегом руины города! Долго стояли они тогда перед единственным понтонным мостом, прежде чем переехали на другой берег.
— А теперь показывай, — сказал капитан Синаев. Но Веслав не узнавал ни улиц, ни домов. Он сам не знает, как доехали они до улицы Эмилии Плятер, а потом и до Кошиковой. С бьющимся сердцем высматривал он уцелевшие дома среди руин и пепелищ. Его дом стоял нетронутый.
Как обезумевший взлетел он вверх по лестнице. Толкнул дверь. Она была не заперта. В квартире пусто. Разбросанные вещи, перевернутая мебель. Напрасно искал он какой-нибудь записки, какого-нибудь признака жизни. Ничего не было.
В отчаянии он принялся стучать во все соседние квартиры. Всюду в ответ ему — глухое молчание. Дом был мертвым, как был мертвым и весь его родной город.
И вдруг открылась дверь квартиры, где жил раньше Мечислав Фогг. В дверь выглянула какая-то старушка. Оказалось, это домработница артиста, которая сумела уже вернуться в Варшаву.
То, что он от нее узнал, было малоутешительным. Еще до восстания здесь побывали немцы и арестовали всю его семью. Маму тоже забрали.
Капитан Синаев почти силой увел его тогда из дому. Тот самый капитан Синаев, который уже после боев под Будишином вызвал его к себе и сказал:
— Надень сегодня свой парадный мундир, начисть ботинки, как на большой праздник, — и протянул ему письмо от матери.
Значит, она жива!
И вот он снова едет в Варшаву. Как долго тащится этот поезд! Когда он наконец доедет?
Запыхавшись, бежит он по знакомым ступенькам дома на Кошиковой улице. Останавливается перед дверью. Стучит. Мама!
Шестнадцатилетний сержант артиллерии с Крестом Храбрых на груди плачет.
Небольшая, уютная вилла в поселке радистов под Варшавой. Мы с Веславом Одовским сидим за кофе. На столе — памятные фронтовые фотографии, среди них маленький портретный снимок шестнадцатилетнего паренька в форме сержанта с прикрепленным к груди Крестом Храбрых. Именно эту фотографию прислала когда-то в нашу редакцию жена Веслава Одовского. Фото и письмо, в котором сообщала нам — в полной тайне от мужа — о его фронтовой дороге и спрашивала, не должны ли мы — по нашему мнению — внести его в список «сыновей полков», потому что муж ее очень скромный человек и сам нам не напишет.
Да, минуло уже 25 лет. Веслав Одовский сегодня работник ведомства связи — техник радиостанции, офицер запаса. Дом, семья, служебные дела. В соседней комнате сидит над книжками дочь — Божена. Недавно ей исполнилось шестнадцать лет.