Чак Коган вошел в силу в ЦРУ еще в 1960-е годы, задолго до того, как Конгресс истребовал себе право служить надсмотрщиком для Агентства. К тому времени, когда Коган достиг вершины своей карьеры, ему было нелегко привыкнуть к возможности регулярного вторжения политиков в его личный мир. Но он был образцовым солдатом, и с 1980 года, когда президент утвердил закон о надзорных комитетах по разведке, он добросовестно принимал участие в брифингах для конгрессменов и сенаторов.
Тем не менее Коган подвел черту под попытками Уилсона вмешаться в оперативные детали операций Агентства. В своем квазивоенном мире Коган имел ранг трехзвездочного генерала. Он не только вел мониторинг афганской операции, но и разбирался с Хомейни и кошмарной ситуацией с американскими заложниками, с Саддамом Хусейном, с распространением ядерного оружия и так далее. Это поле деятельности не предназначалось для любителей. Коган откровенно уведомил Уилсона, что Агентство не удовлетворит его запрос о финансировании «Лошадки Чарли». Сама идея разработки израильского зенитного оружия для исламского джихада была абсурдной. Он не собирался поставлять в Афганистан никаких вооружений, кроме советских. Реакция Уилсона была грубой, почти угрожающей, но ветеран ЦРУ решил, что имеет дело с обычной бравадой. Уилсон вторгся на чужую территорию, поэтому Коган вежливо указал ему на дверь.
Без сомнения, Коган был бы только рад больше никогда не встречаться с Чарли Уилсоном. Но, в отличие от его коллег и предшественников, Уилсон не признавал неписаное правило, согласно которому ЦРУ обладало исключительным правом определять средства для ведения афганской войны. Возможно, так было раньше, но Уилсон решил все изменить. С его точки зрения, все было проще простого. Конгресс не только представлял равноправную ветвь американского правительства, но и ведал распределением финансов. По его законопроекту ЦРУ должно было потратить 17 миллионов долларов на приобретение швейцарских зенитных орудий (другие 23 миллиона оставались на усмотрение Агентства) для военной кампании, энергично поддерживаемой президентом. Уилсон расставил акценты: он включил в документ обязательство заблаговременно информировать его о том, как будут потрачены выделенные им 40 миллионов. Поэтому, когда конгрессмен потребовал встречи, у Агентства не оставалось иного выбора, как снова отправить к нему Чака Когана в попытке найти общий язык.
«В общем, ребята из ЦРУ однажды проснулись и обнаружили, что получили дополнительные 40 миллионов долларов; о которых они не просили, — говорит Уилсон. — Для них это было и хорошо, и плохо. Хорошо, потому что они любят деньги, и плохо, потому что часть этих денег следовало израсходовать на приобретение зенитных орудий, которые им были совсем не нужны. Зато гораздо больше денег оставалось на нужные для них вещи — сапоги, морфий и пилы для отрезания конечностей. Им приходилось с этим считаться».
Поставленный перед неприятной перспективой возвращения в офис Уилсона, Коган снова обратился к Авракотосу. Когда двое мужчин шли через просторный холл офисного здания «Рэйберн», отделанный белым мрамором, Коган все еще пребывал в уверенности, что сможет запереть в клетку этого настырного конгрессмена. С его точки зрения, лучше всего было заткнуть рот Уилсону здравыми аргументами.
Уилсон принял Когана и Авракотоса за письменным столом рядом с огромной картой мира, занимавшей целую стену в его рабочем кабинете. Он сразу же перешел к делу и осведомился, когда Агентство собирается начать поставки зениток. У руководителя отдела была для него плохая новость: «предварительные исследования» показали, что «Эрликоны» слишком тяжелые, и афганцы просто не смогут разместить их на такой высоте, где эти орудия смогут оказаться полезными. Еще большую проблему представляли боеприпасы. Для перевозки понадобятся тысячи мулов, и в итоге Агентству придется отдельно заняться разведением и транспортировкой животных. Уилсон вспоминает, что, по словам Когана, для регулярного снабжения одного «Эрликона» в течение года должно было понадобиться не менее двухсот мулов.
Коган подчеркнул строго секретный характер их совещания. Другой конгрессмен мог бы оробеть, но Уилсон проштудировал оружейные справочники и посоветовался с Эдом Лутваком, своим экспертом по оружию. Он знал, что Агентство уже поставляет моджахедам тяжелые пулеметы калибра 14,5 миллиметров советского производства, весившие больше «Эрликонов». В чем же проблема?
Коган переключился на другую передачу: главная проблема заключается в сертификатах конечного пользователя. Швейцарцы, с их трепетным отношением к своему нейтралитету, будут скомпрометированы, если СССР загонит их в угол и потребует узнать, кто заплатил за орудия. Американское прикрытие будет уничтожено, что приведет к кошмарным последствиям.
Уилсон заявил, что это пустой аргумент. Имея двадцать тысяч сотрудников, ЦРУ в состоянии осуществить простую операцию по маскировке и спрятать концы в воду. Он требовал конкретного ответа, а Коган просто не хотел прямо говорить ему, что не собирается покупать зенитки.
«Хорошо, тогда как насчет четырех миллионов, которые мы выделили на теплую обувь? — презрительно спросил Уилсон. — Ни один чертов ботинок так и не ушел по назначению. Насколько мне известно, на прошлой неделе было восемьдесят два случая обморожения. Вам нужны сертификаты конечного пользователя, чтобы поставлять обувь, мистер Кобурн?»
Авракотос сидел тихо и с удовольствием наблюдал, как конгрессмен устраивает форменный разнос его боссу, к которому все остальные относились с огромным почтением. В течение следующих нескольких месяцев, пока Коган продолжал чинить препятствия Уилсону, Чарли стал считать его лично ответственным за гибель моджахедов в горах Афганистана. «Меня интересует, сможем ли мы сбивать эти вертолеты, Кобурн, — заявил он в конце встречи, — и мне наплевать, ранит ли это ваши чувства, или нет. Я не остановлюсь ни перед чем».
* * *
Пока Уилсон воевал с Коганом, Джоанна Херринг находилась в затруднительном положении. Ее грандиозные планы внезапно оказались в опасности. Она организовала прием, который должен был сделать ее политический салон новым явлением в светской жизни, но, к ее ужасу, большинство известных людей, на которых она рассчитывала, под разными предлогами отказались прийти. Прием назывался «Добро пожаловать в Вашингтон» и формально преподносился как торжественный ужин в честь принца Бандара, блестящего пилота истребителя, получившего боевую подготовку в США, который тогда был послом Саудовской Аравии в Соединенных Штатах. Джоанна была знакома с Бандаром со времен его летной подготовки в Техасе, когда он посещал ее вечеринки в Ривер-Оукс. С тех пор принц успел жениться на дочери короля Фахда и по всем признакам приобрел статус приемного сына саудовского монарха.
«Я думала, что все согласятся прийти хотя бы из-за его репутации», — вспоминает Джоанна. Это предположение оказалось бы верным через два года, когда Бандар стал известен как самый влиятельный и могущественный посол со времен Второй мировой войны. Однако в то время самые впечатляющие успехи Бандара заключались в его закулисной деятельности.
Через несколько месяцев после приглашения Джоанны Роберт Макфарлейн, советник Рейгана по национальной безопасности, посетил Бандара в его роскошном особняке с видом на Потомак и обратился к саудовскому принцу с просьбой о тайной поддержке «контрас». Бандар быстро получил у монарха одобрение на ежемесячные выплаты в размере одного миллиона долларов на операцию ЦРУ в Никарагуа. Вскоре многочисленные негласные услуги, оказанные Бандаром американскому правительству, резко повысили его статус в кругах политической элиты США. Джордж Буш приглашал принца и членов его семьи на рыбалку, а Колин Пауэлл приезжал к нему поиграть в ручной мяч. Во время войны в Персидском заливе Бандар фактически стал членом Совета по национальной безопасности.
Но в начале 1984 года его имя не стало волшебной палочкой для Джоанны. Это было вдвойне обидно, потому что она пригласила Чарли на ланч в доме у принца, где зачитала список приглашенных и объявила, что это будет нечто незабываемое. Как всегда, она смешивала бизнес и развлечения. К этому времени Джоанна уже рассталась с намерением выйти замуж за Чарли, но она все так же ревностно поддерживала их общий крестовый поход в защиту афганцев и Зии уль-Хака. Она знала, что лишь немногие люди в Вашингтоне могут быть так же полезны для Чарли, как молодой саудовский посол.
Из секретных брифингов Уилсону было известно о тайном сотрудничестве ЦРУ с Саудовской Аравией в афганской войне, и он горел желанием познакомиться с Бандаром. Советское вторжение в Афганистан потрясло пустынное арабское королевство не меньше, чем Соединенные Штаты. Саудиты владели по меньшей одной третьей разведанных мировых запасов нефти — пожалуй, величайшим сокровищем, когда-либо достававшимся одной стране. Но королевство площадью 720 000 квадратных миль и с населением, не превышавшим население графства Лос-Анджелес, не имело настоящей армии для защиты своих природных богатств. Королевская семья не сомневалась, что после Афганистана, расположенного в нескольких сотнях миль от Саудовской Аравии, их нефтяные месторождения станут следующей целью в грандиозном плане Кремля.
Вскоре после вторжения Джимми Картер распорядился о создании сил быстрого реагирования и заявил, что США принимают на себя обязательства по защите Саудовской Аравии и других стран Персидского залива от неспровоцированной агрессии. Со своей стороны, саудиты фактически превратили свою страну в передовую базу для вооруженных сил США. Были построены огромные подземные склады оружия и боеприпасов на случай американского вмешательства. Были сооружены военные аэродромы и укрепленные ангары, способные выдержать попадание девятисоткилограммовых авиабомб и позволявшие американским самолетам прилетать без вооружения для быстрой оснастки и подготовки к войне. Топливо, бомбы и продовольствие хранились на складах в ожидании того дня, когда они могли понадобиться для американской спасательной миссии.
Десять лет спустя, когда началась война в Персидском заливе, все эти секретные запасы обеспечили проведение колоссальной союзнической операции под руководством США. Подземные командные центры, где бок о бок работали американские и саудовские генералы, соперничали с центрами управления в Пентагоне. Внезапно всем стало ясно, что между США и Саудовской Аравией существуют особые отношения.
Но в первой половине 1980-х годов современные истребители и самолеты воздушной разведки АВАКС стоимостью в миллиарды долларов, которые Саудовская Аравия стремилась закупить у США, были предметом ожесточенных политических баталий в Вашингтоне. Принц Бандар руководил компанией, призванной убедить Конгресс в необходимости поддержать саудовские запросы. Это была настоящая жаркая схватка, и израильтяне, мобилизовавшие все свои силы для блокирования сделки, пришли в ужас, когда их верный сторонник Уилсон разошелся с ними во мнениях.
Битва за АВАКС в 1982 году была такой напряженной, что десятки конгрессменов из еврейского лобби, запланировавшие крупные вливания в избирательный фонд Уилсона, отменили их на следующий день после того, как Чарли проголосовал за продажу самолетов воздушной разведки. Несмотря на это, Уилсон гнул свою линию и даже объяснял своим еврейским друзьям, что само выживание Израиля зависит от отношений с умеренно настроенными арабами.
Бандар хорошо узнал о роли Уилсона в поддержке АВАКС, но это уже была история. Когда Джоанна познакомила их за ланчем, они нашли другую точку соприкосновения: общую увлеченность событиями в Афганистане. Еще три года назад новый директор ЦРУ Билл Кейси обратился к принцу с просьбой о финансировании эскалации афганской войны. Бандар прилетел в Джидду вместе с Кейси и присутствовал на встрече директора с королем в качестве переводчика.
«Как вы можете помочь нам?» — спросил Кейси у короля Фахда. Но Фахд, далеко не новичок в американской политике, внес в дискуссию элемент реализма. «Это неправильный вопрос. Я сделаю все, о чем скажу, но вам придется еще разбираться с Конгрессом. Поэтому сначала вы сделайте то, что сможете сделать со своей стороны, а я внесу такой же вклад».
Когда Бандар встретился с Чарли Уилсоном, это соглашение действовало уже два года. Уилсону не терпелось выяснить, распространяется ли обязательство саудитов на дополнительные 40 миллионов долларов, полученных ЦРУ по его законопроекту. Кроме того, он хотел знать, как отреагируют саудиты на гораздо значительное увеличение афганского бюджета ЦРУ, на которое он рассчитывал.
Оказалось, что Уилсон не мог найти более сочувственного слушателя. Бандар не только поддерживал войну в Афганистане; тайные соглашения с правительством США были у него в крови. Уилсон мог видеть это, когда смотрел на огромную фотографию в золотой раме, установленную на пьедестале в гостиной принца. На фотографии был изображен один из политических кумиров Уилсона, президент Франклин Рузвельт, беседующий с дедом Бандара и основателем современной Саудовской Аравии, королем Абдулом Азизом.
Все, что в тот день говорил принц Бандар, радовало Уилсона. Никто не говорил о контракте, но Бандар ясно дал понять, что саудиты продублируют любые будущие ассигнования, которые он сможет провести через Конгресс. Для Чарли это означало, что каждый раз, когда ему удастся выбить помощь для моджахедов, на Советский Союз обрушится вдвое более тяжелый удар.
Много лет спустя, после ухода Советской армии из Афганистана, Бандар устроил для Уилсона торжественный прием в Саудовской Аравии. Но даже в 1984 году можно представить, как приятно было принцу встретиться с таким нетрадиционным представителем парламентского большинства в Конгрессе. Бандар привык к демократам, зависевшим от еврейского лобби, которые неизменно голосовали против продажи оружия саудитам, даже если в личных беседах высказывали свое уважение к умеренной позиции королевства. Конгрессмены из демократической партии не желали иметь ничего общего с ЦРУ, если это не имела отношения к расследованию деятельности Агентства. Теперь Джоанна познакомила принца с политическим тяжеловесом, который не только встал на сторону Саудовской Аравии в исторической конфронтации с произраильским лобби, но и лично гарантировал значительное увеличение расходов США на исламский джихад.
В течение года после этого ланча Гаст Авракотос не раз воспользовался дружескими отношениями между принцем и конгрессменом. Афганский бюджет ЦРУ дважды удвоился и достигал сотен миллионов долларов, но король запаздывал с выделением таких же средств. Иногда Кейси и Авракотос вылетали в Джидцу или эр-Рияд для личных переговоров, но чаще у них не было времени на дипломатические тонкости. Просроченные счета могли испортить отношения с многочисленными поставщиками. Тогда Авракотос, не хотевший показаться королю слишком назойливым, обращался к Уилсону.
«Аллах будет недоволен, если король бросит борцов за свободу на произвол судьбы, — говорил Чарли принцу Бандару с серьезным лицом, но шутливым тоном. — Если вы не примете меры, я пожалуюсь Джоанне». Принц со сдерживаемым смехом изображал, что встревожен этой фальшивой угрозой. «О нет, только не это! Скоро Аллах будет улыбаться, Чарли. Я позабочусь об этом».
Большая часть деловых вопросов в Вашингтоне решалась в такой манере. Именно поэтому Джоанну Херринг так огорчали многочисленные письменные извинения от приглашенных на ее ужин.
«Я провела три недели у телефона и лично связывалась со всеми, — вспоминает она. — Мы должны были вернуть их. Я попросила Чарли повлиять на его друзей в комитете по национальной безопасности и Пентагоне». Уилсон уже помогал Джоанне и даже подключил нескольких своих секретарш к решению материально-технических проблем, как это было в прошлом году перед вечеринкой в честь Зии уль-Хака. Использование парламентского персонала для такой работы было нарушением внутреннего регламента, но всегда можно было возразить, что приемы у Джоанны имею важное значение для некоторых аспектов американской дипломатии.
Между тем другие друзья Джоанны тоже собирались с силами. Чарльз Фосетт, находившийся в стесненном финансовом положении, выехал на поезде из Лос-Анжелеса в Вашингтон. Джоанна прислала ему билет на самолет, но он из гордости вернул подарок. В поезде Фосетта ограбили, и он остался без приличной одежды, которую мог надеть для вечеринки. Но бывший пилот Королевских ВВС, звезда второсортных кинофильмов и защитник афганцев нарисовал чрезвычайно точный карандашный портрет грабителя, и его черный гастук-бабочка был возвращен полицией как раз вовремя.
В то время Джоанна проявляла романтический интерес к другому техасцу по имени Джимми Лайонс, который прилетел к ней на личном реактивном самолете. Лайонс был сыном женщины, много лет назад принявшей Джоанну в общество Джона Бирча и пригласившей ее в шоу Minutewomen. Теперь он с гордостью называет себя ультраконсерватором и верит, что Трехсторонняя комиссия и Совет по зарубежным связям являются подлинными силами, которые стоя! за коммунизмом.
* * *
Роман между Джоанной и Чарли всегда вращался вокруг Афганистана. После появления Джимми Лайонса она загорелась идеей другого романтического крестового похода. На этот раз речь шла об Анголе и Джонасе Савимби, лидере местных «борцов за свободу». С точки зрения Лайонса, большой бизнес находился в преступном сговоре с коммунистами, и нигде это не было более очевидным, чем в Анголе, где Gulf Oil и другие американские корпорации бесстыдно сотрудничали с марксистским правительством. Когда Конгресс запретил ЦРУ оказывать помощь Савимби, Лайонс лично вмешался в конфликт. Он не только возил партизанского командира на своем самолете, но и подстрекал Савимби взрывать нефтедобывающие предприятия Gulf Oil. Джоанна был зачарована рвением Лайонса и его готовностью тратить личные средства на борьбу с силами зла. «Джимми был готов предоставить все, в чем я нуждалась, — мечтательно вспоминает Джоанна. — И у него был такой замечательный самолет!»
В день приема Лайонс, Фосетт и Уилсон были верными слугами Джоанны, пока она вносила последние изменения в расклад гостевых карточек и обстановку большого бального зала отеля Hay-Adams. Вероятно, только она могла организовать мероприятие такого размаха с помощью трех мужчин, которые в разное время были ее любовниками.
Когда начали прибывать первые гости, почетный консул Зии уль-Хака снова создала видение пакистанского дворца. Зал блистал парчовыми скатертями с золотой вышивкой и бронзовыми подсвечниками. Джоанна волшебным образом превратилась во фривольную и беззаботную красотку из южных штатов. Никто не смог бы догадаться, что потенциальная катастрофа превратилась в триумф благодаря ее героическим усилиям.
Генри Киссинджер, который часто останавливался в Акапулько с бароном ди Портанова и принадлежал к кругу Джоанны, специально прилетел для того, чтобы поднять тост за Бандара. Улыбающийся принц сидел справа от Джоанны, а ее друг детства Джеймс Бейкер находился слева. Зал был наполнен блистательным собранием техасских нефтяных магнатов, военачальников, сенаторов, астронавтов и дипломатов.
В тот вечер Уилсон не находился в центре внимания, но Джоанна усадила его на почетное место между Пышечкой и Барбарой Уолтере. Ди Портанова развлекал его историями о том, какой опасности могут подвергнуться США, если Сан-Марино — крошечная республика размером с Манхэттен, почетным консулом которой он был, — станет коммунистической. Для Чарли вечеринка была очередной блестящей победой Джоанны. Разумеется, не мешало иметь особый канал связи с богатейшей мусульманской страной в мире или с представителями консервативной элиты, такими как Бейкер или Каспар Уайнбергер. И еще было приятно сознавать, что, хотя брачные планы расстроились, они с Джоанной по-прежнему сражаются бок о бок.
* * *
Первое свидетельство решимости ЦРУ заблокировать инициативу Уилсона по приобретению «Эрликонов» было получено из Пентагона. Пока Уилсон находился в Пакистане, генерал Ричард С. Стилвелл, отвечавший за всю подпольную деятельность в Пентагоне, ворвался в офис конгрессмена и потребовал разговора с его помощником по административным вопросам. Когда появился Чарльз Симпсон, Стилвелл сразу же заорал: «Кто такой этот Чарли Уилсон и какого черта он думает, что может подмять под себя афганскую программу?»
Пожилой генерал даже не пытался сохранить видимость дипломатии в разговоре с Симпсоном. Никто не просил Уилсона об ассигнованиях, но даже если Агентство получило дополнительные средства, оно не сможет с толком использовать их. И наконец, отрезал он, Уилсон должен знать, что эти 40 миллионов должны быть выделены из существующих фондов Пентагона, а он может заблокировать этот процесс. На прощание он сообщил, что конгрессмену нечего совать нос в оперативные подробности секретной программы.
Уилсон не слишком обеспокоился, когда Симпсон сообщил ему об этом инциденте. Какой-то генерал не мог причинить неприятности одному из ключевых членов комиссии, ассигнующей средства на национальную оборону. Но на горизонте маячила гораздо более эффективная коалиция, и постепенно Уилсон понял, кто является его настоящим противником. Он понял бы еще больше, если бы узнал, что происходит на другом конце Капитолия, где способный и популярный сенатор тоже столкнулся с трудностями, когда попытался увеличить поддержку для моджахедов.
В то время у афганских повстанцев был еще один влиятельный защитник, либеральный сенатор-демократ Пол Цонгас, который, несмотря на яростное противодействие Белого Дома, смог обеспечить прохождение резолюции Конгресса о расширении помощи для воинов джихада. Остается лишь гадать, почему Уилсон и Цонгас, два убежденных либерала, были едва ли не единственными, кто выступал в защиту моджахедов на раннем этапе войны. В те дни никто не осмелился бы обвинить администрацию Рейгана в мягком отношении к коммунистам, но Чарли Уилсон не мог найти там ни одного человека, который не хотел бы ограничиться небольшим и безопасным кровопусканием.
Для Уилсона Афганистан стал политической загадкой. Почему Рейган мог вторгнуться на Гренаду, запустить программу «звездных войн», обойти Конгресс для поддержки тайной войны ЦРУ в Никарагуа и заклеймил СССР как «империю зла», но когда конгрессмен сделал свою ставку в борьбе с неприкрытой советской агрессией, то столкнулся лишь с сопротивлением?
По крайней мере, Стилвелл был откровенным, в отличие от всех остальных. По словам Уилсона, ЦРУ первоначально обвиняло в обструкции Госдепартамент, так как в Пентагоне заявили, что бюрократы из бюджетного отдела отказываются выделить средства. Но сотрудники этого отдела сообщили Уилсону, что Пентагон отказался забрать деньги из существующих военно-морских фондов, как было предписано в законопроекте. В качестве причины отсрочки упоминались «парламентские разногласия».
Сначала Уилсон подумал, что ему предстоит «схватка за территорию» с сенатским комитетом по разведке, члены которого бряцали оружием и утверждали, что он узурпировал их полномочия. Обычно программа ЦРУ может быть профинансирована лишь после того, как пройдет утверждение в двух комитетах по разведке. Уилсон обошел этот этап и теперь должен был найти способ узаконить процесс финансирования. Поскольку деньги предстояло взять из существующих фондов Пентагона, то есть «перепрограммировать» их, он обратился к председателям и членам комитетов Сената и Конгресса по разведке и вооружениям с просьбой подписать законопроект.
В Конгрессе у него не было проблем. Мел Прайс, председатель комитета по вооружениям, был так стар, что за него подписался один из его штатных сотрудников. Ли Хэмилтон, влиятельный и уважаемый председатель комитета по разведке, сначала собирался заблокировать законопроект. Тогда Уилсон предупредил своего старого союзника, спикера Типа О'Нейла, что он готов выступить в Конгрессе и обвинить демократов в продаже идеалов свободы. Спикер понял, что настало время отплатить за оказанные услуги. Он позвонил Хэмилтону, который в итоге отказался от противодействия Уилсону.
Оставался Сенат — самое неприятное место, куда конгрессмен может отправиться за подаянием. Тем не менее техасец добился встречи с сенатором Сэмом Нанном, который удивил Уилсона, сразу же поддержав его. Впоследствии Нанн оказывал незаметную, но мощную поддержку всем инициативам по Афганистану. Следующим с списке Уилсона был сенатор Монихэн, ведущий демократ в комитете по разведке, которого он выманил с парламентских слушаний. Вскоре Чарли добился его одобрения. Последним препятствием был Барри Голдуотер, председатель комитета по разведке. Здесь у Уилсона имелся один козырь в рукаве, но стоило как следует подумать, прежде чем пустить его в ход. Барри-младший, сын сенатора, стал мишенью того же федерального расследования по наркотикам, которое едва не положило конец карьере Уилсона, и Чарли подозревал, что Голдуотер-старший сыграл не последнюю роль в прекращении следствия. Поэтому он решил прибегнуть к рискованной шутке. «Мы с Барри оба пострадали от полицейского насилия в лице Рудольфа Джулиани и министерства юстиции», — произнес он с рокочущим заразительным смехом, и Голдуотер пригласил его в свой кабинет.
«Я знал, что это нарушение правил с моей стороны, — начал Чарли, — но нам нужно найти какой-то способ, чтобы сбивать русские вертолеты». Голдуотер был старым пилотом ВВС и закоренелым антикоммунистом. Чарли сказал ему, что для великой державы неприемлемо оставить моджахедов без эффективного зенитного оружия. Он нажал на патриотические рычаги и встретил желаемый отклик.
В 1960-е годы политический манифест Барри Голдуотера «Совесть консерватора» стал бестселлером и положил начало «консервативной революции» предупреждениями о непредсказуемых последствиях в том случае, если Соединенные Штаты не будут активно противостоять советской угрозе. «К черту правила», — решил седовласый сенатор, выслушав пламенный призыв Чарли.
* * *
Даже после окончания афганской войны Уилсон был убежден, что директор ЦРУ Кейси поддерживал все, что он старался сделать для моджахедов. Директор был последним из легендарных героев Второй мировой войны, посылавшим разведчиков за линию фронта в Германию. Он говорил о борьбе с тиранией на языке Черчилля, близком душе Уилсона. Кроме того, Чарли своими глазами наблюдал эмоциональную реакцию Кейси во время встречи с профессором Моджадедди, когда афганский лидер повернулся в сторону Мекки, чтобы помолиться.
С течением времени Уилсон пришел к выводу, что все его проблемы в Лэнгли связаны с бюрократами, отравляющими мысли Кейси. У него не было сомнений в том, кто отвечал за циничную политику ЦРУ, оставлявшую афганцев беспомощными перед лицом противника. Это был Чарльз Гэллиган Коган — человек, которого никто не избирал и который считал себя вправе решать, что Соединенные Штаты могут или не могут сделать для Афганистана.
Впоследствии, когда Коган поступил в школу государственного управления имени Джона Ф. Кеннеди, он признал, что ЦРУ переоценило мощь советской империи и что в ретроспективе строгие меры безопасности с целью замаскировать масштабы американского вмешательства в Афганистане были чрезмерными. Но в 1984 году он считал, что тайную войну можно вести только так, как это уже делалось раньше.
Если бы Уилсон познакомился с Коганом в первые годы его работы в Агентстве, то нашел бы многое, чем мог бы восхищаться. В начале 1960-х годов он безусловно не назвал бы статного молодого оперативника «жалким слизняком». В двадцать восемь лет он был заместителем начальника оперативного пункта в Конго, руководил наемниками из ЮАР, направлял кубинских пилотов-ветеранов на заградительные миссии против войск, пользовавшихся поддержкой Советского Союза, и спасал монахинь от дикарей. В то время руководители ЦРУ действовали так смело, что даже послали убийц к Патрису Лумумбе. В Конго, как и в Судане, Чак Коган занимался настоящим делом, но постепенно он приобрел аристократические манеры. Может быть, это началось в Индии, где он научился ездить верхом и играть в поло, или после того, как обрел покровителя в лице Арчи Рузвельта и завязал дружеские отношения с королем Марокко Хасаном и королем Иордании Хусейном. Через тридцать лет службы в Агентстве Коган идеально подходил для бесед с особами королевской крови, но совершенно не подходил для общения с Уилсоном.
— Сколько причин для безделья вы можете привести на этой неделе, мистер Кобурн? — спросил конгрессмен у Когана.
Спустя неделю после их неприятной встречи Уилсон так и не понял, что руководство ЦРУ объединилось в своем нежелании приобретать «Эрликоны». Он продолжал осыпать Когана оскорблениями:
— Вам просто насрать на моджахедов, не так ли? Вьетконговцы сбили две тысячи наших вертолетов во Вьетнаме. А сколько вы сбили советских вертолетов?
Эта встреча состоялась по инициативе Когана. Агентство обязалось отчитываться о том, как оно собирается потратить остальные ассигнованные средства помимо «Эрликонов», и Коган хотел знать, насколько он свободен в своих действиях.
«Он пришел беседовать со мной о сапогах, одеялах и прочем дерьме, — вспоминает Уилсон. — Тогда я сказал: “Все это может идти в жопу, Кобурн. Как насчет пушек?”»
По словам Когана, они уже предприняли несколько шагов. «Да, — проворчал Уилсон. — А пока вы копаетесь, долбаные вертолеты убивают людей». Затем Уилсон поставил его перед выбором: «Либо вы покупаете “Эрликоны”, либо 23-миллиметровые советские зенитки ZSU». (Это было единственное другое орудие со сходными характеристиками.)
Авракотос вмешался лишь однажды и указал, что «Эрликоны» вынудят афганцев занимать неподвижные позиции вместо того, чтобы полагаться на более гибкую и маневренную тактику партизанской войны. «Мы будем просто терять орудия, каждое из которых стоит 100 000 долларов, или все афганцы погибнут, пытаясь защищать их».
Этот аргумент совершенно не убедил Уилсона. «Мне плевать, пусть мы даже потеряем все орудия, если при этом будет сбит хотя бы один советский вертолет. Если променять сто зениток на один вертолет стоимостью 10 миллионов долларов, это хорошая сделка. А если сбить два вертолета, мы получим стопроцентную прибыль на вложенный капитал».
Гаст был вынужден признать правоту конгрессмена. По правде говоря, втайне он соглашался почти со всем, что говорил Уилсон. Однажды Коган совершил ошибку и заявил, что «Эрликоны» попросту слишком дороги и он хочет израсходовать деньги на другие вещи. «Либо покупайте пушки, либо возьмите деньги и засуньте их себе в задницу», — отрезал Уилсон. Но Коган не отступался от своего.
Уилсону стало ясно, что ему противостоит нечто гораздо большее, чем Чак Коган. В любой другой год он бы стразу перешел в наступление, но острое политическое чутье подсказывало ему, что Коган, Агентство, Стил-велл и все остальные заняли выжидательную позицию. Они читали газеты с красноречивыми заголовками о предстоящих выборах: «Весельчак Чарли в беде», «Образ жизни Уилсона испытывает терпение его сторонников» и «Скандалы могут дорого обойтись конгрессмену Уилсону».
Впервые с тех пор, как он прошел в Конгресс в 1973 году, Чарли испытывал серьезные проблемы у себя дома. Его терпеливые избиратели были готовы отказаться от безоглядной поддержки, которую они все эти годы оказывали своему эксцентричному представителю. Его конкуренты из демократической партии почуяли запах крови, и Уилсон не сомневался, что в ЦРУ многие тоже хотят избавиться от него.