Чудесное выздоровление Уилсона было слегка пугающим для Авракотоса. Прошло полтора года, прежде чем Чарли снова прикоснулся к спиртному, и впервые в своей взрослой жизни он мог трезво сосредоточиться на проблеме. Шнабель распорядился убрать все спиртное из дома конгрессмена в Техасе, из его квартиры в Арлингтоне и из его офиса на Капитолийском холме. Впрочем, в этом не было необходимости. Уилсон соблюдал свой запрет, и его настроение разительно изменилось.

Каждое утро он выезжал на специальной линии подземки из офисного здания «Рейберн» в Капитолий и проходил мимо охраны в секретную комнату под куполом, куда ЦРУ направляет копию ежедневного доклада по разведке для конгрессменов с высочайшим уровнем допуска. Обычно Чарли был единственным конгрессменом, внимательно знакомившимся с самыми последними разведданными Агентства о сражениях и советских потерях в Афганистане.

Гаст регулярно проводил брифинги со своим ожившим покровителем и время от времени обстановка казалась ему угрожающей. Уилсон вел себя как человек, у которого осталось мало времени. Он был особенно недоволен, что «Эрликоны» еще не появились на арене боевых действий, и постоянно донимал Авракотоса ненавистным вопросом: «Сколько штурмовых вертолетов вы сбили на этой неделе?».

«Для этого нужно время, Чарли, — отвечал Гаст, прежде чем вернуться к стандартному объяснению Викерса. — Важен ассортимент вооружений. К тому же нужно сначала научить моджахедов пользоваться этим оружием». Но Уилсон не желал останавливаться на этом. Он полностью доверял Авракотосу, но действовал и по другим направлениям. Осенью 1985 года он узнал, что ЦРУ представляет собой не единственную силу, на которую он может опереться. Влияние конгрессмена в Комиссии по ассигнованиям давало ему возможность проводить собственные операции, если он сочтет это необходимым. Именно для этого ему пригодился Чарли Шнабель.

К тому времени Шнабель познакомил Уилсона с множеством разнородных персонажей, составлявших афганское лобби в Америке. Некоторые склонны называть их правыми радикалами, но на самом деле они не поддавались точному определению, а их взгляды часто были еще более крайними, чем у Гордона Хамфри. Уилсон считал их немного сумасшедшими, но потенциально полезными, пока ему не приходилось лично общаться с ними. Через несколько недель после того, как Уилсон выписался из клиники, Шнабель уговорил конгрессмена встретиться с одним из таких людей.

Фон Форест был почти неизвестным помощником малоизвестного конгрессмена. Он не принадлежал к людям, вызывающим доверие у большинства политиков, но Уилсон заинтересовался, когда Чарли объяснил, что этот бывший полицейский из Флориды и военный медик из группы специального назначения во Вьетнаме только что вернулся из месячной поездки в зону боевых действий в Афганистане. Будучи секретарем флоридского конгрессмена Билла Макколлума, он хорошо знал, что американское правительство строго запрещало любым официальным лицам пересекать границу вместе с моджахедами. Но такая страсть к нарушению правил понравилась Уилсону, и он любезно согласился встретиться с этим человеком.

Как и многие американцы, вдохновленные борьбой моджахедов, Форест проник в Афганистан трудным и извилистым путем. Все началось с его глубокой католической веры, побуждавшей его проводить свои отпуска в различных миссиях, распределявших гуманитарную помощь беженцам из зон военных действий в Центральной Америке.

К его огромному удивлению, в 1984 году эта работа привлекла внимание группы католиков, которые пригласили его вступить в старинный орден мальтийских рыцарей. На церемонии в Вашингтоне знаменитый адвокат Эдвард Беннет Уильяме провел обряд посвящения, навсегда изменивший жизнь Фореста. По преданию, первые мальтийские рыцари были крестоносцами из благородных семейств. Форесту показалось, что некая мистическая сила возложила на него обязательства этого священного ордена, который призывал своих рыцарей посвятить жизнь спасению, угнетенных.

Во время следующего отпуска он прилетел в Пакистан, где вступил в контакт с моджахедами, а затем перевалил через горы вместе с одним из их отрядов и около месяца участвовал в сражениях. Первые поставки новых вооружений Викерса еще не начали поступать в Афганистан, и Форест, не подозревавший о существовании этой программы, пришел в ужас при виде оружия и снабжения моджахедов.

Опираясь на собственный вьетнамский опыт, он стал готовить подробные планы для переоснащения моджахедов. По пути домой он остановился в Риме и посетил штаб-квартиру Мальтийского ордена. Штаб-квартира, расположенная на двух акрах суверенной территории рядом с Испанской лестницей в Риме, представляет собой отдельную страну — самую крошечную в мире и единственную, имеющую входную дверь. Форест был немного разочарован обветшавшими архитектурными элементами здания, но встреча оказалась плодотворной: он получил имя своего собрата по рыцарскому ордену, который, как ему сказали, мог оказаться полезным для него. Сидя за столом в своем офисе в Вашингтоне, он набрал полученный номер. «Здравствуйте, это Форест, — сказал он, — полагаю, великий магистр в Риме написал обо мне директору Кейси. Он у себя?»

Форест услышал приглушенный голос: «Вызовите его ко мне». Он был безвестным помощником конгрессмена, не заседавшим ни в одном комитете, связанном с разведкой или зарубежными делами. Он не имел никакой реальной возможности получить доступ к Уильяму Кейси, главному разведчику США, но внезапно и почти без усилий Форест оказался в кабинете директора и мог поговорить с ним как один рыцарь с другим.

Подобные события странным образом влияют на энтузиастов вроде Фореста. Кейси похвалил молодого человека за усердие и отослал его к другому доброму католику, Эду Гиновицу, помощнику заместителя директора по оперативным вопросам. Гиновиц говорит, что Форест понравился ему и он всерьез отнесся к молодому человеку. «Давайте скажем прямо: он был крайне правым радикалом, — вспоминает Гиновиц, — но этот парень выступал из лучших побуждений. Он хотел помочь, и, по словам Кейси, его верительные грамоты были в полном порядке. Поэтому я провел с ним некоторое время и обнаружил, что у него есть масса неплохих идей».

По правде говоря, Форест не смог наладить отношений почти ни с кем из других сотрудников Агентства. Авракотос, которого попросили встретиться с ним, вспоминает: «Он был странной залетной птицей, а кроме того болтал всякую ерунду». Но теперь благодаря рекомендации Чарли Шнабеля настойчивый мальтийский рыцарь сидел в кабинете Чарли Уилсона, и конгрессмену нравилось то, что он слышал.

Форест объяснил, что после возвращения из Афганистана он осыпал бюрократов запросами в попытке выяснить, занимается ли кто-либо в американском правительстве проблемой изготовления высокотехнологичного, но простого в использовании оружия для афганских повстанцев. Никто этим не занимался даже в ЦРУ или в военных кругах. Но, по словам Фореста, он обнаружил группу умельцев в подразделении тактической сухопутной войны в Пентагоне, у которых было много идей насчет портативных устройств для моджахедов. Они с удовольствием предложили бы свои разработки, если бы им дали такую возможность.

Форест занимал такое низкое положение на тотемном столбе власти в Вашингтоне, что никто из официальных лиц в Пентагоне даже не хотел слушать его, не говоря уже о том, чтобы выбить из конгресса финансирование программы разработки и производства легких и экзотических орудий убийства. При лучших обстоятельствах проведение плана по финансированию традиционных вооружений через Конгресс занимало не менее одного года. Но это правило не действовало для Чарли Уилсона, когда он обратился к своим коллегам из Комиссии по ассигнованиям с просьбой найти кратчайший путь и воплотить мечту Фореста в действительности. Через несколько недель слушаний невероятного предложения Фореста Чарли пришел с совместного заседания комитетов по ассигнованиям Конгресса и Сената, получив согласие на финансирование самой необычной программы вооружений последнего десятилетия.

Официально она называлась «программой усовершенствования вооружений», но с таким же успехом ее можно было называть «личным военным сундуком Чарли Уилсона». Одной из самых необычных особенностей этой программы был пункт, освобождавший ее от необходимости следовать правилам и постановлениям, применяемым ко всем остальным программам разработки и производства вооружений под эгидой Пентагона. Уилсон знал, что такая радикальная мера не имела шансов на осуществление, если не заручиться поддержкой министра обороны Каспара Уайнбергера.

Благодаря Джоанне и ее тщательно организованным званым ужинам Чарли имел светское знакомство с Уайнбергером. Кроме того, несмотря на свой статус либерального демократа, он в течение четырех лет был важнейшим союзником министерства обороны в подкомиссии по оборонным ассигнованиям, голосуя за каждую инициативу Рейгана по наращиванию гонки вооружений. Однажды во время слушания он даже сказал Уайнбергеру: «Господин министр, я многого не понимаю, а с некоторыми вещами просто не согласен. Но поскольку вы говорите, что они имеют важное значение, я буду голосовать за все». С точки зрения Чарли, он многое сделал для Уайнбергера и теперь настало время возвращать долги.

За завтраком с министром обороны Уилсон начал с заявления «мне нужно всего лишь десять миллионов», но затем наступил щекотливый момент. Для начала он хотел, чтобы Пентагон полностью освободил программу от всех ограничений и установленных правил, включая размещение заказов на конкурентной основе. Он утверждал, что для этого нет времени. Моджахеды сражаются и умирают за Америку. Они воюют против главного врага США, и никто в правительстве не пытается создать новые устройства и вооружения, которые могут дать этим первобытным бойцам за свободу шанс на победу. Деньги — не проблема, говорил Уилсон. Шла война, и он хотел, чтобы Уайнбергер позволил самым хитроумным изобретателям и конструкторам Пентагона осуществить свои замыслы и приступить к производству смертоносного товара в течение нескольких недель. Уилсон поставил одно последнее условие: он хотел получить определенный контроль над программой. Судя по воспоминаниям конгрессмена, Уайнбергер сначала выразил сомнение в законности такой программы, но это продолжалось недолго. В конце концов он заявил, что Чарли может рассчитывать на его поддержку.

Остальное не составляло труда. Теперь Чарльз Уилсон руководил собственной невидимой программой экзотических вооружений стоимостью десять миллионов долларов в год. Иногда, сидя в своем офисе, он чувствовал себя актером, играющим роль «М» в романе о Джеймсе Бонде, который вызывает к себе самых оригинальных изобретателей и решает, какие устройства и оружие понадобятся борцам за свободу.

Первоначально Уилсон намеревался финансировать эту программу через ЦРУ, чтобы Гаст мог возглавлять ее, но Авракотос не захотел принимать в этом участия. Прошло полтора года с тех пор, как Чарли выделил деньги на закупку швейцарских «Эрликонов», но ни одно из этих орудий еще не поступило к моджахедам. Раздраженный Уилсон начал бомбардировать агентство запросами о возобновлении контракта с израильтянами для производства «Лошадки Чарли» — оружия, которое конгрессмен заказал инженерам Цви Рафиаха для нужд моджахедов.

Но привлечение израильтян к исламскому джихаду и тайной войне ЦРУ было неприемлемо для Авракотоса. Он не мог пойти на сделку с Израилем по многим причинам. Для начала такая сделка могла бы привести к разрыву отношений с саудовцами, выделявшими половину денег для афганской программы. Кроме того, зачем рисковать и навлекать на себя гнев легионов мусульман по всему миру, которые придут к самым непредсказуемым выводам, если станет известно, что ЦРУ поставляет израильское оружие для джихада?

У Авракотоса была еще более сложная проблема, которой он не собирался делиться с Уилсоном. Она заключалась в его подозрениях о роли Израиля в отношениях с Оливером Нортом, Белым Домом и позорной сделкой с Ираном по схеме «оружие в обмен на заложников». С тех пор как он узнал об операции Норта, то почуял приближающуюся катастрофу. Чем больше он узнавал, тем тверже убеждался в том, что израильтяне заманили наивного и неопытного Оливера Норта в ловушку, а вместе с ним и правительство Соединенных Штатов. Он неоднократно пытался уберечь Агентство от участия в скандале, который впоследствии получил название «Иран-контрас». Как выяснилось, ему не хватило сил для достижения успеха, но он был решительно настроен не допускать израильтян к любым оружейным заказам ЦРУ, связанным с Афганистаном.

После того как ЦРУ отказалось взять «программу усовершенствования вооружений», она вернулась в Пентагон. Фактически Чарли Уилсон лично руководил значительной частью этой эксцентричной программы из своего парламентского офиса, а ее история вопреки всему оказалась удивительной историей успеха. «В Пентагоне полно ученых специалистов — бюрократических неудачников, которых всего лишь нужно освободить, — вспоминает Уилсон. — Мы дали им немного денег и обеспечили иммунитет от правительственных расследований. Эти люди принадлежат к типу безумных ученых. Им нравится мастерить всякие взрывные устройства, но они ненавидят заполнять бланки, не любят ждать и не умеют работать в командной цепочке».

Типичными персонажами, привлеченными к этой программе, были Чак Барнард и его брат. Они выросли, работая в гараже своего отца, и, по их глубокому убеждению, Пентагон тратил даром массу денег и времени. Военные чиновники не только заказывали сиденья для унитазов стоимостью 600 долларов; они заказывали танки по цене 20 миллионов долларов, которые не имели шансов выжить в прямой схватке с их переоборудованным «фольксвагеном», вооруженным всевозможными высокотехнологичными устройствами общей стоимостью не более одного миллиона долларов. С их точки зрения, почти все усилия Пентагона по разработке и закупке вооружений были бездарными, неэффективными и предназначались для сражений в войнах прошлого.

Благодаря Уилсону эти изобретатели впервые получили более или менее неограниченную свободу творчества. Через несколько недель они предъявили поразительную коллекцию вооружений. К примеру, «испанский миномет» позволял моджахедам устанавливать непосредственную связь с американскими навигационными спутниками для точного наведения на цель. Технология глобального позиционирования хорошо известна в наши дни, но в 1985 году она изумила Уилсона до глубины души. Сама мысль об афганских кочевниках, никогда не видевших сливного бачка, которые принимают сигнал с американского спутника для точных залпов по позициям Советской армии, была почти невероятной. Название оружия намеренно вводило в заблуждение и скрывало тот факт, что основные элементы «испанского миномета» были сооружены израильтянами.

Милт Берден, начальник оперативного пункта в Исламабаде в последние годы войны, полагался на непрерывный поток новых безумных вооружений, поступавших по линии этой программы. Его стратегия требовала появления нового оружия на поле боя через каждые три месяца с целью привести Советскую армию к ошибочному убеждению, что противник лучше вооружен и оснащен, чем на самом деле. К примеру, «испанский миномет» со спутниковой системой наведения использовался очень редко, и, возможно, его успехи объяснялись лишь присутствием пакистанских советников, направлявших огонь. Но русские об этом не знали. Во время первых боевых стрельб минометы уничтожили целый аванпост спецназовцев серией точных ударов. Когда Берден узнал из радиоперехватов ЦРУ, что командующий 40-й армией лично вылетел на вертолете к месту происшествия, он понял, что начиная с этого дня русским придется учитывать возможность, что моджахеды приобрели некое смертоносное устройство наведения. Только по этой причине оружие доказало свою эффективность, даже если бы больше не было сделано ни одного выстрела.

Ни Форест, ни Чарли Шнабель не были официально включены в программу, а имя Уилсона никогда не появлялось в организационных списках. Но на самом деле они принимали такое деятельное участие в работе инженеров и решениях о разработке прикладных вооружений, что стали проводить неформальные совещания. Но пока Чарли и изобретатели парили в высоких эмпиреях технологии конца XX века, их подопечные часто застревали в другой эпохе. Во время встречи с пожилым фундаменталистом и командиром отряда моджахедов Юнусом Халисом Уилсону с трудом удалось сохранить невозмутимый вид, когда тот сказал ему, что недавно смотрел кинофильм, где солдаты были облачены в тяжелые испанские доспехи. Рыжебородый афганец объяснил, что русские разбросали по всей стране миллионы противопехотных мин и его люди несут тяжелые потери. Не мог бы конгрессмен прислать несколько тысяч доспехов для его воинов, чтобы они могли спокойно ходить по минным полям?

Уилсон вежливо отклонил это предложение и объяснил, что у него есть устройство получше. Иногда Чарли едва мог поверить своим глазам, глядя на приспособления, изготовленные его мастерами для этих средневековых воинов. Он мог представить бородатого моджахеда на вершине холма, похожего на ребенка, запускающего большой игрушечный самолет. Но эта радиоуправляемая модель была снабжена видеокамерой, смонтированной на крыле, чтобы афганец мог направлять летающую бомбу прямо в окно советской базы на расстоянии нескольких миль. Идея была невероятно простой. Она опиралась на чудо волоконной оптики, позволяющее пропускать сигналы в обе стороны одновременно. В данном случае это означало, что афганец, управляющий летающим роботом, мог наблюдать изображение с камеры на мониторе и пользоваться джойстиком для направления взрывчатого груза куда ему заблагорассудится. В знак уважения к командной позиции Уилсона изобретатели назвали это оружие «техасским подарком».

Впрочем, «техасский подарок» так и не был использован в Афганистане. Прототипы прошли предварительное тестирование в Пакистане, и существовали серьезные планы по нацеливанию одной из таких летающих бомб на самый большой в мире советский грузовой самолет ИЛ-76, когда он приземлился на авиабазе Баграм с грузом ракет «скад» незадолго до конца оккупации. Но в конце концов руководство Лэнгли осознало, что если такое оружие будет использовано, то террористы во всем мире поймут, как легко можно изготавливать подобные системы доставки, и обратят их против Запада.

Гораздо позже вариант этого устройства был использован во время первой войны в Персидском заливе. В той же кампании впервые нашла применение и «Лошадка Чарли-2» — многоствольный ракетомет, обладающий такой скорострельностью и огневой мощью, что может буквально стирать с лица земли все, что движется в пределах досягаемости. «Мои крошки вступили в игру по всему Персидскому заливу», — сказал Чарли, сияя отеческой гордостью, когда узнал, насколько эффективное применение нашла его скромная программа.

Осенью 1985 года Уилсон познакомился с очередным грандиозным замыслом Фореста, и, словно джинн, исполняющий желания, осуществил его с помощью Комиссии по ассигнованиям. Мальтийский рыцарь объяснил, что во время его визитов в лагеря беженцев и в зону боевых действий он видел отчаянную нужду, которую моджахеды и члены их семей испытывали практически во всех предметах первой необходимости. Им катастрофически не хватало обуви, палаток, одеял, медикаментов, зимней одежды и кухонной утвари. Грустная ирония заключалась в том, что армия США так долго накапливала огромные запасы этих товаров, что излишки впустую пропадали на складах.

Форест изучил законодательство и обнаружил, что Пентагон может выделить из этих излишков столько, сколько сочтет необходимым, при условии, что дар будет оформлен в виде «гуманитарной помощи». Следующей задачей была транспортировка товаров в Афганистан, и здесь Форест выступил с поистине новаторским предложением. По его словам, пилоты ВВС США ежемесячно на протяжении многих часов гоняли огромные пустые транспортные самолеты С-5А для того, чтобы поддерживать свою летную подготовку на высоком уровне. Почему бы не заполнить эти самолеты товарами и не совместить летную подготовку пилотов и штурманов с доставкой «гуманитарной помощи» в Пакистан? Американское правительство не понесет дополнительных расходов.

На этот раз Уилсон обратился в подкомитет по зарубежным делам с предложением внести дополнительные десять миллионов долларов в открытый бюджет Госдепартамента для финансирования программы. Форест попросил Чарли назвать программу в честь своего тогда еще малоизвестного босса, конгрессмена Билла Макколлума. (Такие жесты используются ревностными помощниками членов Конгресса для того, чтобы получить свободу действий от лица своего конгрессмена.)

Официально «программа Макколлума» была частью открытой гуманитарной миссии США, но осуществлялась в секретном режиме. Фактически сначала пакистанцы вообще возражали против полетов. Уилсон воспользовался своим влиянием на Зию уль-Хака и получил разрешение, но лишь с очень жесткими ограничениями. Самолеты должны были садиться посреди ночи и улетать до рассвета.

Для непосвященных прибытие рейсов по программе Макколлума было зловещим и впечатляющим зрелищем, начиная с того момента, когда огромный С-5А начинал кружить над военной авиабазой в Исламабаде, ожидая наступления темноты. Самолет, садившийся без посадочных огней, становился растущей тенью при приближении к группе пакистанцев и американцев, собравшихся у посадочной полосы. Свет внезапно озарял полосу, когда створки транспортного люка расходились в стороны и открывали пространство длиной с половину футбольного поля, пригодное для транспортировки более 200 тонн грузов. Происходившее напоминало сцену из фильма «Близкие контакты третьего рода». Под шипение мощных гидравлических подъемников на бетон опускался колоссальный пандус, и молодые американские техники приступали к разгрузке огромного количества спальных мешков, обуви, полевых госпиталей, лекарств, военной формы, биноклей и перевязочных пакетов. Все представление, от посадки до взлета, проходило под контролем ISI.

К концу войны количество и разнообразие излишков с военных складов, доставляемых в Пакистан, достигло головокружительной величины и исчислялось десятками тысяч тонн. Не менее поразительной была роль Шнабеля, которому удалось использовать полеты по программе Макколлума в качестве своей частной авиалинии. Он побывал в Пакистане двенадцать раз — вероятно, больше, чем любой другой чиновник из Вашингтона. Перелет занимал двое суток, с остановкой в Турции или в Саудовской Аравии. Каждый раз, когда «другой Чарли» возглавлял гуманитарную миссию, его статус в оперативном пункте ЦРУ, посольстве США, пакистанской разведке и среди афганских командиров заметно повышался.

Шнабель пользовался полетами по программе Макколлума не только для контрабанды снайперских прицелов и портативных раций; он привозил домой афганские ковры и меховые шубы для «Ангелов Чарли» и трофеи, захваченные у Советской армии, для своего босса и его друзей. Однажды он прихватил с собой три автомата Калашникова, 2000 патронов, три снаряда к гранатомету и пистолет Токарева, завернутые в два ковра.

Шнабель любил устраивать сюрпризы. На одном транспортном самолете прибыли тысячи саженцев плодовых деревьев, которые затем были перевезены на грузовиках к северо-западной границе и контрабандой переправлены в Афганистан для начала восстановления выжженных земель в некоторых зонах боевых действий. Во время другого визита он привез с собой двух экспертов по взрывчатым веществам, обучавших элитное подразделение «морских котиков» своему темному искусству. Для некоторых американцев не было ничего более волнующего и романтичного, чем война с «империей зла», и эти двое так стремились замарать руки, помогая моджахедам убивать русских, что провели свой двухнедельный отпуск вместе со Шнабелем, обучая своих новых друзей изготовлению самых смертоносных мин и ловушек.

Шнабель умудрился превратить все эти геройства в некий аттракцион. Он путешествовал по Каракорумскому перевалу на старинном маршруте Шелкового пути, когда охотился на огромных, почти вымерших козерогов. Он также уговорил одного из своих техасских покровителей пожертвовать шестьдесят черных оленей для сильно сократившегося во время войны стада той же породы. Каким-то образом Шнабелю удалось убедить чиновников из программы Макколлума, что такой груз можно включить в широкую категорию «гуманитарной помощи».

К тому времени Шнабель принял у Уилсона связи с афганским лобби в Вашингтоне, в частности, с «Комитетом за свободный Афганистан» и с его директором Мэри Спенсер, которая постоянно просила Уилсона о помощи в сборе денег для оплаты хирургических операций тяжелораненых афганцев. Шнабелю с большим трудом удавалось изыскивать средства на покупку авиабилетов для переправки воинов ислама в США на лечение. Однажды ночью, направляясь домой на транспортном самолете, изобретательный политик вдруг понял, что огромный С-5А может вместить множество раненых моджахедов, и ему больше не придется тратить время и силы на сбор средств. Уилсон настолько заинтересовался этой идеей, что во время следующего визита в Пакистан пообещал группе изнуренных войной полевых командиров вскоре отправить их раненых бойцов в Соединенные Штаты для специализированного лечения.

Это послужило началом иногда трогательной, а иногда нелепой главы в истории афганской войны. Чарли Уилсон заставил Америку распахнуть объятия перед экзотическими «борцами за свободу». Сначала все шло замечательно. Джоанна Херринг вернулась из политического отпуска и присоединилась к Чарли на церемонии приветствия первой группы раненых героев, прибывших в Хьюстон. Это было драматическое событие с участием моджахедов в тюрбанах, сидевших в инвалидных креслах, и местных афганцев, выражавших свой восторг и топтавших советский флаг перед камерами репортеров для шестичасовых новостей. Повсюду, куда афганские мученики в те дни отправлялись на лечение, их сопровождали сочувственные и сентиментальные истории.

Но потом начались проблемы. Горские воины были воспитаны в традициях консервативного ислама, требовавших, чтобы женщины закрывали себя одеждой с головы до ног. Естественно, они оказались не готовы к практической наготе американских медсестер. В конце концов, моджахеды были всего лишь людьми, поэтому можно представить их реакцию, когда они видели юных блондинок с полуобнаженными руками и ногами, не говоря о шее и верхней части бюста. И эти дьявольские искусительницы нагибались, чтобы прикоснуться к ним! Разрешать кошмарную дипломатическую проблему пришлось ее автору, Чарли Шнабелю. В большинстве случаев ему удавалось найти общий язык с встревоженными медсестрами, ограничиваясь объяснением культурных различий. Но он не имел представления, что сказать врачам после того, как в больничных палатах разразилась настоящая межплеменная война.

Все началось с прибытия фанатичного исламского фундаменталиста из отряда Юниса Халиса — того самого командира, который просил Уилсона обеспечить поставку испанских доспехов. Афганец был крупным мужчиной по имени Африди и имел серьезную проблему медицинского свойства. Его жена никак не могла родить, а поскольку он был известным полевым командиром и самозванным муллой, ему удалось доставить в США свою супругу в надежде восстановить ее репродуктивную функцию.

После небольшого исследования Шнабель обнаружил, что проблема не имеет отношения к жене Африди. По его словам, «в пистолете Африди не осталось патронов, и он испытывал ужасные эмоциональные мучения». Судя по всему, Африди вымещал свои переживания на представителях соперничающих племен, и в конце концов разразилась ссора, которая привела в ужас медсестер. Афганцы раскололись на два лагеря: фундаменталистов и умеренных, а также разделились по племенам. Шнабелю позвонили из клиники с паническим предупреждением о неизбежной резне.

Когда он приехал в клинику, афганцы уже потрясали ножами. «Я слышал, вы хотите убить друг друга, — сказал он. — Вы должны знать, что все отправитесь домой следующим рейсом, если не одумаетесь. А теперь отдайте мне ножи». Никто не подчинился. Тогда ветеран политических компромиссов попробовал обратиться к их здравому смыслу. «Аллах любит вас обоих, — убеждал он, встав между ними. — Аллах любит и тех и других. Вы должны помириться».

Речь Шнабеля была очень прочувствованной, но афганцы лишь угрожающе переглядывались. «Они кричали, спорили как безумные и тыкали друг в друга пальцами, — вспоминает Шнабель. — Но вдруг спор прекратился, и они обнялись. Мы все обнялись — знаете, на правую сторону, потом на левую и опять на правую. Мы обнимались так долго, что они исцарапали мне лицо своими бородами».

Шнабель вернулся в Вашингтон почти как герой, вполне уверенный, что он мастерски справился с ситуацией. Но через несколько дней раздался следующий ночной звонок из клиники. Моджахеды снова перессорились, и на этот раз положение было действительно серьезным.

Нельзя было допустить, чтобы подопечные Чарли перерезали друг друга в респектабельной техасской клинике. На кону стояла репутация Уилсона. Фактически вся программа лечения афганских раненых находилась под угрозой, и это в определенной степени угрожало военной операции ЦРУ в Афганистане. Менее стойкий человек отступился бы от этих закоренелых фанатиков, но Шнабель не зря возглавлял «лучший маленький бордель в Техасе». Он обдумал план действий, пока летел на запад.

Афганские фундаменталисты были недовольны своей едой. Их религия требовала, чтобы животные проходили церемонию освящения перед убийством. Шнабель ухватился за эту возможность, чтобы заручиться сотрудничеством главного смутьяна по имени Африди: он предложил афганцу стать местным муллой. Вскоре изобретательный помощник Уилсона и бородатый мусульманин оказались среди целого моря цыплят на местной птицефабрике. Африди с подобающей торжественностью произнес молитву, заканчивавшуюся словами «Аллах акбар». В тот вечер новоявленный мулла был очень доволен собой и ужином из курицы.

Но через некоторое время Авриди снова начал мутить воду: он сказал моджахедам, что каждый из них имеет право на два звонка домой в неделю, зато его личный враг из соседней палаты по имени Рашид звонит домой сколько хочет. После этого ножи снова были вынуты из ножен. В отчаянии Шнабель позвонил афганскому полевому командиру в Пешаваре, и тот предупредил Африди о возможных последствиях. Но ничто не могло успокоить распоясавшегося фундаменталиста, и, по словам Шнабеля, когда его вернули домой следующим рейсом, «соплеменники незамедлительно повесили его в назидание остальным».

Тем не менее программа помощи раненым оказалась поразительно эффективной для обработки общественного мнения в Америке. Случались и другие осечки, но, как правило, врачи и медсестры в клиниках, куда поступали афганцы, видели чрезвычайно храбрых и впечатляющих людей. До тех пор средства массовой информации не уделяли особого внимания афганской войне, но теперь местные газеты полнились статьями о доблестных воинах.

Все программы, которые Уилсон организовывал самостоятельно или помогал создать, вскоре начинали жить собственной жизнью. Более того, они начинали дополнять друг друга, словно по генеральному плану, у которого не было другого архитектора, кроме целеустремленного конгрессмена, теперь ведущего трезвый образ жизни. Его офис напоминал голливудскую съемочную площадку, на которой все чаще появлялись разнообразные экзотические персонажи: бородатые командиры моджахедов, пакистанские генералы, агенты Моссада из Израиля, саудовские принцы, торговцы оружием и фельдмаршалы из Египта, начальники оперативных пунктов и отделов ЦРУ, аналитики разведслужб, эксперты по России, специалисты по взрывчатым веществам и конструкторы оружия из Пентагона. Они говорили о войне, которая разворачивалась за тысячи миль от них, о конфликте, мало волновавшем большинство американцев. Но если бы кто-нибудь из либеральных коллег конгрессмена смог узнать, какие планы и смертоносные устройства обсуждались и разрабатывались на этих удивительных совещаниях, они несомненно пришли бы в ужас.

Несообразность происходящего бросалась в глаза каждому посетителю, проходившему через кордон высоких очаровательных секретарш из Техаса в приемной и приветствовавшему добродушного, похожего на ковбоя конгрессмена, который вел себя так, словно он в одиночку отстаивал американские интересы в Афганистане. Его коллеги-демократы вели шумную кампанию против ЦРУ: они организовывали парламентские расследования и старались закрыть тайные военные программы в Центральной Америке. Но в комнате № 2265 офисного здания «Рейберн» Уилсон делал вид, будто демократическое большинство в Конгрессе и почти все остальные прилагают героические усилия по выдворению русских из Афганистана. Он спокойно убеждал Конгресс выделять огромные суммы, которые никакой президент или директор ЦРУ даже не думали просить у парламентариев.

По мере эскалации военных действий в Афганистане роль конгрессмена становилась все более очевидной. На стене его офиса, где уже красовались фотографии моджахедов, вскоре появился огромный снимок самого Уилсона, восседающего на белом коне и окруженного воинами ислама, корчившими свирепые рожи, словно в голливудском блокбастере. Очень странно, что никто не воспринимал всерьез эти намеки на его подлинную роль в происходивших событиях. Многие полагали, что техасский конгрессмен всего лишь разыгрывает свои детские фантазии. По мнению Авракотоса, это было одно из лучших прикрытий, какое только можно представить.