В четыре часа утра, когда на моих наручных часах зазвенел будильник, я уже не спал. На самом деле я не спал почти всю ночь, потому что каждый вдох в скудном воздухе давался с трудом, словно я за него боролся. Настало время выползать из теплого кокона, сделанного из гагачьего пуха, на ужасный холод на высоте 6490 метров. За два дня до этого, в пятницу, 26 апреля, мы за один долгий день проделали путь из базового до второго лагеря. Это была третья и последняя акклиматизационная вылазка перед штурмом вершины. Этим утром по плану Роба мы должны подняться из второго лагеря в третий и провести там ночь на высоте 7300 метров.

Роб приказал нам быть готовыми к выходу ровно в 4.45 утра, следовательно, у меня было 45 минут, которых едва хватало, чтобы одеться, впихнуть в себя плитку шоколада, влить немного чая и пристегнуть «кошки». Посветив налобным фонарем на дешевенький термометр на моей куртке, которую я использовал как подушку, я увидел, что температура в тесной двухместной палатке была минус 14 градусов по Цельсию.

– Даг! – прокричал я бесформенному кому в спальном мешке рядом со мной. – Время подниматься на горку, красава. Ты уже проснулся?

– Проснулся? – проскрипел он усталым голосом. – С чего ты взял, что я вообще спал? Знал бы ты, как мне хреново. Че-е-ерт, у меня что-то не в порядке с горлом. Я слишком стар для таких подвигов.

За ночь наши испарения сконденсировались на ткани палатки хрупким слоем инея. Когда я привстал и начал копошиться в темноте, чтобы одеться, невозможно было не задевать низкие нейлоновые стены и крышу, и каждый раз, когда это происходило, внутри палатки начиналась пурга, покрывающая все вокруг кристаллами льда. Дрожа мелкой дрожью, я быстро натянул на себя, один за другим, три слоя ворсистого полипропиленового нижнего белья, затем верхнюю одежду из непродуваемого нейлона и после этого вставил ноги в тяжеленные неуклюжие ботинки. Затягивая шнурки, я поморщился от боли. За прошедшие две недели кончики моих пальцев растрескались и кровоточили, и в холодном воздухе их состояние неуклонно ухудшалось.

Тяжело шагая и освещая себе дорогу налобным фонарем, я вышел из лагеря. Впереди меня, пробираясь между ледяными башнями и завалами из валунов, в сторону ледника шли Роб и Фрэнк. Следующие два часа мы поднимались по склону, пологому, как горка для начинающих лыжников или сноубордистов, пока, наконец, не вышли к расщелине, являющейся верхней границей ледника Кхумбу Сразу за краем ледника поднималась стена Лхоцзе – громадное наклонное море льда, которое светилось, как темный хром, в косых лучах поднимающегося солнца. Из промороженных высот над нашим головами, словно прикрепленная к небесам, спускалась одинокая нить девятимиллиметровой веревки. Я подобрал ее нижний конец, прикрепил свой жумар к этой слегка потрепанной веревке и начал подъем.

С момента выхода из лагеря мне было холодно. Я слишком легко оделся с расчетом на эффект солнечной печи, который возникал каждое утро после того, как дневное светило нагревало Долину Молчания, но этим утром

ИЗ-ЗА СИЛЬНОГО ВЕТРА, КОТОРЫЙ ДУЛ ПОРЫВАМИ С ВЕРШИНЫ ГОРЫ, ТЕМПЕРАТУРА ДЕРЖАЛАСЬ, НАВЕРНОЕ, ОКОЛО СОРОКА ГРАДУСОВ НИ-ЖЕ НУЛЯ.

У меня в рюкзаке был еще один запасной свитер, но, чтобы его надеть, надо было сначала снять перчатки, рюкзак и ветровку, и сделать все это, зависнув на веревке. Я не хотел ничего уронить вниз, поэтому решил подождать, пока не дойду до менее крутой части стены, где смогу твердо встать, а не болтаться на страховочной веревке. Поэтому я продолжал подниматься, хотя замерзал все сильнее и сильнее.

Ветер поднимал громадные вихри снежной пыли, которые волнами ниспадали с горы, словно морской прибой, и покрывали одежду слоем изморози. На стеклах моих защитных очков нарос ледяной панцирь, сквозь который было плохо видно. Я начал терять чувствительность в ногах, и пальцы рук одеревенели. Продолжать подъем в таком состоянии было очень опасно. Я шел первым в цепочке на высоте 7010 метров, на пятнадцать минут опережая проводника Майка Грума, и решил подождать его и обсудить сложившуюся ситуацию. Но буквально перед тем, как Майк должен был добраться до меня, я услышал, что из рации за пазухой его куртки раздался голос Роба. Майк остановился, чтобы ответить.

– Роб приказывает всем спускаться вниз! – заорал Майк, пытаясь перекричать ветер. – Уходим отсюда!

К полудню мы снова вернулись во второй лагерь и стали подсчитывать наши потери. Я очень устал, но в остальном у меня все было в порядке. Врач из Австралии Джон Таек слегка обморозил кончики пальцев. А вот Дагу совсем не повезло. Когда он снял ботинки, то увидел, что отморозил несколько пальцев ног. В 1995 году на Эвересте он обморозил ноги так сильно, что ему отрезали часть ткани на большом пальце; кровообращение нарушилось, и его ноги стали крайне восприимчивыми к холоду. Теперь он снова обморозил ноги, и это серьезно уменьшало его шанс подняться на большую высоту, где температура была крайне низкой.

Однако еще хуже у Дага дело обстояло с дыхательными путями. За две недели до отъезда в Непал ему сделали несложную хирургическую операцию на горле, после которой его трахея стала чрезвычайно чувствительна. Этим утром, вдыхая обжигающе холодный воздух он, видимо, обморозил свою гортань.

– Моя песенка спета, – едва слышно шептал он. – Я даже говорить не могу. Видимо, не суждено мне подняться на Эверест.

– Что-то ты слишком рано выходишь из игры, Дуглас, – возразил Роб. – Подожди, посмотрим, как будешь чувствовать себя через пару дней. Ты у нас крепкий орешек. Думаю, после того, как придешь в себя, у тебя есть реальные шансы на успех.

Однако Робу не удалось подбодрить Дага, и тот уединился в нашей палатке и забрался с головой в спальный мешок. Мне было тяжело видеть его в таком подавленном состоянии. Мы стали с ним добрыми друзьями, и он щедро делился со мной опытом, который приобрел во время своей неудавшейся попытки восхождения на вершину в 1995 году. Я носил на шее небольшую бусину дзи – буддистский амулет, освященный ламой из монастыря Пангбоче, который подарил мне Даг в начале экспедиции. Мне почти так же хотелось, чтобы он дошел до вершины, как хотелось дойти самому.

ДО КОНЦА ДНЯ СРЕДИ ОБИТАТЕЛЕЙ ЛАГЕРЯ ЦАРИЛА АТМОСФЕРА ШОКА И ЛЕГКОЙ ДЕПРЕССИИ. ГОРА, ДАЖЕ НЕ УСПЕВ ПОКАЗАТЬ СЕБЯ С ХУДШЕЙ СТОРОНЫ – НА ЧТО ОНА БЫЛА ВПОЛНЕ СПОСОБНА, – ЗАСТАВИЛА НАС УБЕЖАТЬ СО СКЛОНОВ, СЛОВНО ЗАЙЦЕВ. ВПРОЧЕМ, СЕРЬЕЗНОЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ ГОРЫ ПОЛУЧИЛА НЕ ТОЛЬКО НАША КОМАНДА. КАЗАЛОСЬ, ЧТО МОРАЛЬНЫЙ ДУХ СРАЗУ НЕСКОЛЬКИХ КОМАНД ВО ВТОРОМ ЛАГЕРЕ УПАЛ НИЖЕ ПЛИНТУСА.

Плохое настроение усугубилось еще больше – после конфликта между Холлом и руководителями экспедиций Тайваня и ЮАР из-за распределения ответственности за провешивание около двух километров веревки, необходимой для безопасного восхождения вверх по стене Лхоцзе. К концу апреля веревку уже навесили между верхней оконечностью Долины Молчания и третьим лагерем, то есть на половине пути вверх по стене. Чтобы завершить эту работу, Холл, Фишер, Ян Вудал, Макалу и Тодд Бурлесон (руководитель американской экспедиции «Альпийские восхождения») договорились о том, что 26 апреля один или два человека, выделенные от каждой экспедиции, совместными усилиями будут протягивать веревку по оставшейся части стены, на отрезке между третьим и четвертым лагерем, расположенным на высоте 7930 метров. Однако все получилось совсем не так, как они планировали.

Когда утром 26 апреля Анг Дордже и Лхакпа Чхири из команды Холла, проводник Анатолий Букреев из команды Фишера и шерп из команды Бурлесона вышли из второго лагеря, шерпы тайваньской и южноафриканской команд остались в своих спальниках и отказались из них вылезать. В середине дня, когда Холл прибыл во второй лагерь и узнал об этом, он немедленно схватился за рацию, чтобы узнать, почему не выдерживаются договоренности. Сирдар тайваньской команды шерп Ками Дордже многословно извинялся и обещал исправиться. Но когда Холл вызвал по рации руководителя экспедиции Вудала, южноафриканец и не собирался раскаиваться, а ответил залпом брани и оскорблений.

– Давай-ка держать себя в рамках, приятель, – убеждал его Холл. – У нас ведь есть договоренность.

На это Вудал ответил, что его шерпы остались в своих палатках только потому, что никто их не разбудил и не сказал, что требуется их помощь. Холл ответил, что Анг Дордже несколько раз пытался их поднять, но те игнорировали его просьбы.

– Либо ты, либо твой шерп нагло врет, – заявил Вудал.

Затем он пригрозил послать пару шерпов из своей команды, чтобы те «разобрались» с Ангом Дордже.

Прошло два дня после этого малоприятного разговора, но напряженные отношения между нашей экспедицией и южноафриканцами не исчезли. Нас также не радовала отрывочная информация об ухудшающемся состоянии Нгаванга Топче. Ему становилось все хуже и хуже даже на небольших высотах, и врачи сделали предварительное заключение, что его болезнь, возможно, была не просто высокогорным отеком легких, а скорее отеком легких, отягченным туберкулезом или каким-либо другим заболеванием, имевшимся у него ранее. Однако у шерпов был другой диагноз: они полагали, что одна из альпинисток из команды Фишера рассердила богиню небес Эверест-Сагарматху и что божество отомстило за это болезнью Нгаванга.

Альпинистка, которую шерпы имели в виду, состояла в интимных отношениях с членом экспедиции, совершавшей попытку восхождения на Лхоцзе. В базовом лагере, который по сути, похож на общежитие, невозможно ничего утаить, и любовные свидания в палатке альпинистки не прошли не замеченными для членов других команд, и в особенности шерпов, которые показывали на палатку пальцами и тихо посмеивались.

– [X] и [Y] готовят соус, – хихикали они и, имитируя половой акт, вставляли палец одной руки в кулак другой.

Несмотря на то, что шерпы смеялись (хотя их собственные распутные нравы были нам хорошо известны), они весьма неодобрительно относились к сексу между неженатыми парами на божественных склонах Сагарматхи. Каждый раз, когда погода портилась, кто-нибудь из шерпов показывал пальцем на сгустившиеся в небе тучи и с огромной убежденностью произносил что-то наподобие:

– Кто-то соус делал. Быть беде. Ох, сейчас будет буря.

Сэнди Питтман упоминала это суеверие в своем дневнике во время экспедиции 1994 года. В 1996-м она процитировала эту запись на сайте:

29 апреля 1994 года,

базовый лагерь Эвереста (5430 метров),

стена Канчунг, Тибет

…сегодня после обеда прибыл курьер и принес нам письма из Америки, а вместе с ними и порножурнал, который какой-то заботливый альпинист прислал своему другу на горе в качестве шутки. Реакции шерпов разделились. Половина из них схватила журнал и отправилась с ним в палатку для более тщательного просмотра, а вторая половина стенала и кричала, что быть теперь беде. Богиня Джомолунгма, говорили они, не любит всяких там «джиги-джиги» и всего, что оскверняет ее священную гору.

Буддизм, который практикуют в регионе Кхумбу, с сильным привкусом анимизма: шерпы почитают множество божеств и духов, которые, как они говорят, обитают в ущельях, реках и горах. И чтобы быть уверенным, что путешествие по этим коварным местам пройдет безопасно, крайне важно выразить почтение всему сонму этих божеств.

Чтобы ублажить Сагарматху, в этом году, как, впрочем, и во все остальные годы, шерпы построили в базовом лагере более десятка красивых, тщательно собранных каменных чортенов, по одному на каждую экспедицию. Наверху идеального куба высотой полтора метра, являвшегося алтарем нашего лагеря, красовался триумвират тщательно подобранных остроконечных камней, над которыми поднимался трехметровый деревянный шест с изящной веткой можжевельника. От этого шеста над нашими палатками протянули пять длинных веревок с разноцветными молитвенными флажками, чтобы защитить лагерь от всевозможных напастей. Каждое утро перед рассветом около чортена сирдар нашего базового лагеря (добродушный и всеми уважаемый шерпа чуть старше сорока лет по имени Анг Тшеринг) зажигал можжевеловые благовония и бубнил молитвы.

Оправляясь к ледопаду, белые альпинисты и шерпы должны были пройти сквозь сладкие облачка дыма благовоний и мимо чортена так, чтобы он был у них с правой стороны. Это была своего рода церемония благословения.

Шерпы придают огромное значение таким ритуалам, но при этом практикуемый ими буддизм является крайне гибким и недогматичным. Например, чтобы снискать благосклонность Сагарматхи, каждая команда, прежде чем в первый раз взойти на ледопад, должна была провести пуджу, или религиозную церемонию. Однако старый и сморщенный лама, который должен был провести эту пуджу, не смог в назначенный день приехать из своей дальней деревушки, поэтому Анг Тшеринг сказал, что пока можно обойтись и без пуджи, потому что Сагарматха и так понимает, что мы хотим сделать церемонию и проведем ее чуть позже.

Шерпы также без фанатизма относились к запрету на половые отношения между неженатыми парами на склонах Эвереста. На словах они поддерживали этот запрет, хотя сами далеко не всегда его соблюдали. Так, в 1996 году между шерпом и американкой из экспедиции IMAX завязался настоящий роман. Поэтому казалось крайне странным, что шерпы считают причиной болезни Нгаванга внебрачные отношения в одной из палаток команды «Горное безумие». Но когда я указал на это противоречие шерпу Лопсангу Джанбу (двадцатитрехлетнему сирдару-альпинисту из команды Фишера), он сказал, что проблема заключалась не в том, что одна из альпинисток Фишера «делала соус» в базовом лагере, а в том, что она спала со своим любовником в лагерях выше базового.

– Гора Эверест – это богиня, для меня, для каждого, – с важным видом объяснял Лопсанг через десять недель после окончания экспедиции. – Только если муж и жена спят вместе – это хорошо. Но если [X] и [Y] готовят соус, это принесет неудачу моей команде… Поэтому я говорил Скотту: пожалуйста, Скотт, ты главный. Пожалуйста, скажи [X], чтобы она не спала со своим бойфрендом во втором лагере. Пожалуйста. Но Скотт только смеялся. Сразу после того, как [X] и [Y] уединились в палатке, заболел Нгаванг Топче. И теперь он умер.

Нгаванг был дядей Лопсанга, и они были очень дружны. Лопсанг был в отряде спасателей, который спускал Нгаванга вниз по ледопаду ночью 22 апреля. Затем, когда у Нгаванга в Фериче остановилось дыхание и его надо было эвакуировать в Катманду, Лопсанг (с разрешения Фишера) бросился вниз из базового лагеря, чтобы вместе со своим дядей улететь на вертолете. В результате Лопсанг оказался в Катманду, потом ему пришлось быстро возвращаться в базовый лагерь, и он сильно переутомился и недостаточно акклиматизировался. Лопсанг устал и вымотался, и это совсем не радовало Фишера, который рассчитывал на него так же сильно, как Холл полагался на своего сирдара-альпиниста Анга Дордже.

В 1996 году на склонах Эвереста со стороны Непала собралось много знаменитых гималайских альпинистов-ветеранов: Холл, Фишер, Бришерс, Пит Шёнинг, Анг Дордже, Майк Грум, а также австриец из команды IMAX Роберт Шауэр. Кроме этого, у подножия горы было еще четверо топовых альпиниста, уже неоднократно демонстрировавших нечеловеческую выносливость на уровне выше 7900 метров.

В четверку элитных альпинистов входили Эд Вистурс – американец и главный герой фильма компании IMAX, Анатолий Букреев, проводник из Казахстана, работающий на Фишера, шерп Анг Бабу, нанятый южноафриканской экспедицией, и Лопсанг.

Лопсанг был не только общительным, красивым и чрезвычайно добрым, но и смелым до дерзости. Он вырос в регионе Ролвалинг, был единственным ребенком в семье, не пил и не курил, что среди шерпов было редким явлением. Он часто смеялся, сверкая золотым передним зубом. Несмотря на худощавость и невысокий рост, благодаря своему яркому и сильному характеру, умению работать и потрясающим физическим возможностям Лопсанг стал настоящей знаменитостью в районе Кхумбу. Фишер говорил мне, что Лопсанг имеет возможность стать «вторым Райнхольдом Месснером», имея в виду знаменитого альпиниста из Тироля, признанного величайшим покорителем Гималаев всех времен и народов.

Лопсанг проявил себя впервые в 1993 году, когда в возрасте двадцати лет его наняли в качестве носильщика для объединенной индийско-непальской экспедиции на Эверест, в состав которой входило много женщин-альпинистов, и возглавляла которую индийская альпинистка по имени Бачендри Пал. Лопсанг оказался самым молодым членом экспедиции, и первоначально ему отвели вспомогательную роль. Однако он продемонстрировал такую выдающуюся силу, что в последний момент его взяли в группу, штурмующую вершину, и 16 мая он взошел на Эверест без кислородного баллона.

Через пять месяцев после подъема на Эверест Лопсанг с японской экспедицией поднялся на вершину Чо-Ойю. Весной 1994 года он работал на Фишера в «Экспедиции защитников окружающей среды Сагарматхи» и взошел на вершину Эвереста во второй раз, опять без дополнительного кислорода. В сентябре того же года Лопсанг поднимался по Западному гребню Эвереста с норвежской экспедицией, когда на них обрушилась лавина. Лопсанг пролетел шестьдесят метров вниз по горе, но ему удалось задержать свое падение при помощи ледоруба, что спасло жизнь не только ему, но и двум товарищам, шедшим с ним в одной связке. В тот день под лавиной погиб его дядя, шерп Мингма Норбу, который шел не в связке, а один. Потеря родственника стала сильным потрясением для Лопсанга, но не остановила его альпинистскую карьеру.

В мае 1995 года он третий раз взошел на Эверест, не пользуясь кислородом, на этот раз в качестве члена экспедиции Холла. Три месяца спустя он поднялся на Броуд-Пик (8045 метров) в Пакистане, работая в команде Фишера. К тому времени, когда Лопсанг шел на Эверест с Фишером в 1996 году, он проработал с альпинистами всего три года, но за это короткое время успел принять участие в десяти экспедициях и заработал репутацию высокогорного альпиниста наивысшей квалификации.

В 1994 году, поднимаясь вместе на Эверест, Фишер и Лопсанг очень подружились и часто выказывали восхищение друг другом. Оба они обладали безграничной энергией, неотразимым обаянием и умением разбивать женские сердца. Лопсанг относился к Фишеру как к наставнику и примеру для подражания и даже стал завязывать волосы хвостиком, как это делал американец.

– Скотт очень сильный парень, я тоже очень сильный парень, – заявил мне Лопсанг без ложной скромности. – Мы хорошая команда. Скотт платит мне не так хорошо, как Роб или японцы, но мне не нужны деньги. Я работаю на будущее, а Скотт есть мое будущее. Он сказал мне: «Лопсанг, мой сильный шерп! Я сделаю тебя знаменитым!» Думаю, у Скотта в «Горном безумии» на меня большие планы.