В моем рюкзаке лежало знамя журнала Outside, маленький вымпел, украшенный причудливой ящерицей, которую вышила моя жена Линда, и несколько других сувениров, с которыми я планировал позировать на своих триумфальных снимках. Однако, помня о том, что мой запас кислорода на исходе, я даже не стал ничего вынимать из рюкзака и пробыл на «крыше мира» ровно столько, чтобы быстро сделать четыре снимка Энди Харриса и Анатолия Букреева, которые позировали перед топографическим маркером вершины. Сразу после этого я начал спускаться.
Приблизительно на восемнадцать метров ниже вершины я разминулся с Нилом Бейдлманом и клиентом Фишера Мартином Адамсом, выходившими на пик Эвереста. Обменявшись в честь победы рукопожатием с Нилом, я схватил полную пригоршню мелких камешков с открытого сланцевого пятна, спрятал эти драгоценные сувениры в карман пуховика и поспешил вниз по гребню.
Минутой позже я заметил, что тонкие облака нависли над долинами на юге, закрыв все, кроме самых высоких пиков. Адаме, невысокий, немного взбалмошный техасец, разбогатевший на продаже облигаций во время экономического бума восьмидесятых, был опытным авиапилотом и провел много часов, разглядывая облака из кабины самолета. Позже Адаме рассказал мне, что, дойдя до вершины, он сразу понял, что эти невинные на первый взгляд клубы испарений являлись на самом деле верхушками грозовых облаков.
– Когда смотришь из самолета на верхушки грозовых облаков, – объяснял он, – то первое, что хочется сделать, – это убраться от них куда подальше. Именно так я и поступил.
В отличие от Адамса я не привык рассматривать кучево-дождевые облака с высоты почти 9000 метров и поэтому оставался в полном неведении, что внизу уже началась буря. Вместо этого я был крайне озабочен тем, что у меня кончается кислород.
Через пятнадцать минут после ухода с пика я спустился к верхушке ступени Хиллари. Там я столкнулся с поднимающимися наверх альпинистами, они толпились у единственной веревки. Последовала вынужденная пауза в моем спуске. Пока я ждал, когда пройдет эта толпа, подошел Энди, который тоже спускался вниз.
– Джон, – попросил он, – похоже, у меня плохо идет кислород. Можешь посмотреть, не обледенел ли клапан на моей маске?
После быстрой проверки я обнаружил кусок льда, который заблокировал резиновый клапан, подающий в маску воздух из окружающей атмосферы. Я отколол его кончиком ледоруба, после чего попросил Энди оказать мне услугу и выключить мой регулятор – чтобы сэкономить кислород, пока не освободится спуск со ступени. Однако Энди вместо того, чтобы закрыть клапан, по ошибке открыл его на полную мощность, и через десять минут весь мой кислород исчез.
МОЯ СПОСОБНОСТЬ ВОСПРИНИМАТЬ ПРОИСХОДЯЩЕЕ, КОТОРАЯ И ДО ЭТОГО БЫЛА ВЕСЬМА СЛАБОЙ, ТОТЧАС УПАЛА ДО НУЛЯ. Я ЧУВСТВОВАЛ СЕБЯ ТАК, БУДТО ПРИНЯЛ СЛИШКОМ БОЛЬШУЮ ДОЗУ УСПОКОИТЕЛЬНОГО.
Я смутно помню, как Сэнди Питтман прошла мимо меня к вершине, затем через какое-то время за ней проследовали Шарлотта Фокс и Лопсанг Джангбу. Потом, чуть ниже того опасного места, где я сидел в томительном ожидании, материализовалась Ясуко. Ей не давалась последняя, самая крутая часть ступени. Пятнадцать минут я тупо наблюдал, как она старалась вскарабкаться на верхний край скалы, но у нее не хватало сил, чтобы его одолеть. Наконец Тим Мэдсен, который с нетерпением ждал прямо под Ясуко, подтолкнул ее руками под ягодицы и выпихнул наверх.
Вскоре после этого появился Роб Холл. Пытаясь не выдать свою панику, нарастающую с каждой минутой, я поблагодарил его за то, что он привел меня к вершине Эвереста.
– Да, хорошая экспедиция у нас получилась, – согласился он, но потом заметил, что Фрэнк Фишбек, Бек Уэтерс, Лу Касишке, Стюарт Хатчисон и Джон Таек развернулись и пошли назад.
Даже в своем отупевшем состоянии, вызванном кислородным голоданием, я понял, что Холл сильно разочарован тем, что пятеро из его восьми клиентов не смогли дойти до вершины. Я подозревал, что это настроение усиливал тот факт, что команда Фишера, судя по всему, выходила на вершину в полном составе.
– Как жаль, что нам не удалось вывести на вершину больше клиентов, – заметил Роб перед тем, как двинуться дальше.
Вскоре после этого подошли Адаме и Букреев. Они тоже направлялись вниз и встали чуть выше меня, чтобы подождать, пока рассосется пробка и можно будет двигаться дальше. Через минуту к толпящимся на верхушке ступени Хиллари альпинистам добавились поднявшиеся по веревке Макалу Го, Анг Дордже, несколько других шерпов, а за ними следом Даг Хансен и Скотт Фишер. И к тому времени, когда ступень Хиллари окончательно освободилась, я провел без кислорода более часа на высоте 8810 метров.
За время ожидания целые пласты коры моего головного мозга, казалось, полностью отключились. У меня сильно кружилась голова, я боялся, что могу потерять сознание, и лихорадочно рвался к Южной вершине, где меня ждал третий кислородный баллон. Преодолевая усталость и деревенея от страха, я начал спускаться вниз по закрепленной веревке. Внизу ступени меня обошли Анатолий с Мартином и стали торопливо спускаться дальше. Я продолжал с предельной осторожностью сползать по веревке, закрепленной вдоль гребня, но в пятнадцати метрах от склада с кислородными баллонами веревка закончилась, и я не решился идти дальше без кислорода.
Я увидел, что Энди Харрис на Южной вершине копается в куче оранжевых кислородных баллонов.
– Эй, Гарольд! – закричал я. – Ты не мог бы принести мне свежий баллон?
– ЗДЕСЬ НЕТ КИСЛОРОДА! – ПРОКРИЧАЛ МНЕ В ОТВЕТ ПРОВОДНИК. – ВСЕ БАЛЛОНЫ ПУСТЫ!
Это была очень неприятная новость. Мой мозг просто изнемогал от отсутствия кислорода. Я не знал, что делать. В этот момент меня нагнал Майк Грум, двигавшийся вниз с вершины. Майк поднимался на Эверест в 1993 году без кислорода, поэтому его не очень сильно беспокоил этот вопрос. Он отдал мне свой кислородный баллон, и мы быстро стали спускаться к Южной вершине.
Когда мы туда дошли, после проверки кислородного склада выяснилось, что там есть, по крайней мере, шесть полных баллонов. Однако Энди отказывался в это поверить. Он упорно продолжал настаивать, что все баллоны пусты, и что бы мы с Майком ни говорили, нам не удавалось его переубедить.
Чтобы узнать, сколько газа находится в баллоне, надо подсоединить его к регулятору, на котором есть измерительный прибор. Кто знает, возможно, именно так Энди и проверял баллоны на Южной вершине. После экспедиции Нил Бейдлман предположил, что регулятор Энди забился льдом, и в этом случае измерительный прибор мог показывать, что газа в баллоне нет, даже когда баллон был полон. Возможно, именно так можно было бы объяснить причину фанатичного упрямства Энди. И если его регулятор был забит и не поставлял кислород в маску, это объясняет и его явно заторможенное понимание происходящего.
Однако мысль о такой возможности, которая теперь кажется столь очевидной, в тот момент не пришла в голову ни мне, ни Майку. Вспоминая эти события, я теперь понимаю, что действия Энди были совершенно иррациональными. У Энди могла быть очень серьезная гипоксия (кислородное голодание), но так как мое собственное состояние было далеко не лучшим, я не распознал проблем с нашим проводником.
Моя неспособность увидеть очевидное в некоторой степени объясняется еще и протоколом взаимоотношений между клиентом и проводником. У нас с Энди был приблизительно одинаковый уровень физических возможностей и технической подготовки, и если бы мы участвовали в обычной альпинистской экспедиции как равные партнеры, то я бы обязательно обратил внимание на его плачевное состояние. Однако в этой экспедиции Энди играл роль гида, который никогда не ошибается и всегда заботится обо мне и других клиентах. Во время этой экспедиции всем клиентам постоянно вбивали в голову мысль, что нам никогда не следует обсуждать или сомневаться в решениях проводника.
К сожалению, мысль, что Энди мог находиться в еще худшем состоянии, чем я, и что проводник срочно нуждается в помощи, даже не появилась в моем истерзанным отсутствием кислорода мозге.
Энди продолжал утверждать, что на Южной вершине нет полных баллонов, и Майк вопросительно посмотрел на меня. Я пожал плечами в ответ.
– Ничего страшного, Гарольд. Не стоит беспокоиться, – сказал я, повернувшись к Энди. Потом я взял новый кислородный баллон, прикрутил к нему регулятор и направился вниз с горы.
Учитывая события, развернувшиеся в последующие часы, легкость, с которой я снял с себя ответственность (а также моя неспособность понять, что Энди, возможно, находится в очень плохом состоянии), была очень серьезной ошибкой, которую я, вероятно, никогда не смогу себе простить.
Приблизительно в 15.30 я ушел с Южной вершины, ненамного опережая Майка, Ясуко и Энди, и почти сразу же спустился в плотный слой облаков. Начал падать легкий снег. В ровном, рассеянном свете я с трудом различал, где заканчивается гора и начинается небо. В такой ситуации было очень легко оступиться на краю гребня и пропасть без вести на этой горе. По мере моего продвижения вниз погодные условия только ухудшались.
У верхушки скалистых уступов Юго-восточного гребня я остановился вместе с Майком, чтобы подождать Ясуко, у которой возникли проблемы при спуске по провешенным веревкам. Майк попытался вызвать по рации Роба, но рация плохо работала, и проводник так и не смог ни с кем связаться. Майк был с Ясуко, а Роб и Энди сопровождали Дага Хансена, единственного клиента, который находился выше нас на горе, поэтому я предположил, что ситуация полностью под контролем. Когда Ясуко нагнала нас, я попросил Майка, чтобы тот разрешил мне спускаться одному.
– Давай, – ответил он. – Только не свались с карнизов.
К 16.45, дойдя до Балкона, выступа на высоте 8413 метров на Юго-восточном гребне, где мы сидели с Ангом Дордже в ожидании рассвета, я неожиданно столкнулся с Беком Уэтерсом, который в полном одиночестве, как столб, стоял в снегу и сильно дрожал. Я был уверен, что он уже давно спустился в четвертый лагерь.
– Бек! – воскликнул я. – Что ты тут делаешь?
Много лет назад Бек перенес операцию радиальной кератомии, или, проще говоря, лазерную коррекцию близорукости. В начале подъема на Эверест Бек обнаружил, что в результате этой операции из-за низкого атмосферного давления на больших высотах у него сильно ухудшилось зрение. Чем выше он поднимался, тем ниже падало атмосферное давление, и тем хуже он видел.
Днем ранее, когда мы поднимались из третьего лагеря в четвертый, Бек признался мне:
– Мое зрение настолько ухудшилось, что я ничего не вижу дальше полутора метров. Поэтому я шел впритык за Джоном Таском, и когда он поднимал ногу, я ставил свою прямо в его след.
Бек и раньше говорил, что у него есть проблемы со зрением, но вершина была так близка, что он предпочел помалкивать и не рассказывать о том, как себя чувствует, ни Робу, ни кому-либо другому. Несмотря на плохое зрение, Бек хорошо шел в гору и чувствовал себя более сильным и уверенным, чем в начале экспедиции, и, по его словам, «не торопился выходить из игры».
Поднимаясь этой ночью вверх от Южного седла, Бек не отстал от группы, потому что использовал ту же стратегию, что и ранее. Он ступал след в след за тем, кто шел впереди него. Но ко времени, когда он достиг Балкона и взошло солнце, Бек понял, что его зрение резко ухудшилось. К тому же в глаза ему попадали снежинки, он тер их рукой и поранил себе роговицу на обоих глазах.
– Один глаз был полностью закрыт пеленой, – признался Бек. – И вторым я тоже очень плохо видел. Кроме этого, я совершенно потерял восприятие глубины. Я понял, что не смогу идти дальше вверх, не подвергая опасности себя и других, поэтому рассказал Робу о том, что со мной происходит.
– Сожалею, приятель, – немедленно объявил Роб. – Но ты пойдешь вниз. Я пошлю с тобой одного из шерпов.
Но Бек еще не готов был оставить надежду покорить вершину.
– Я объяснил Робу, что существует большая вероятность того, что мое зрение улучшится, когда солнце поднимется выше и мои зрачки сузятся. Я сказал, что хочу немного подождать, потом пристроиться к кому-нибудь и идти на вершину, если начну видеть лучше.
Роб обдумал предложение Бека, затем принял решение.
– О'кей, договорились. Даю тебе полчаса, чтобы понять, как ты себя чувствуешь. Но я не могу разрешить тебе одному спускаться в четвертый лагерь. Если твое зрение не улучшится через тридцать минут, я хочу, чтобы ты оставался на этом месте до тех пор, пока я сам не спущусь с вершины, и тогда мы вместе сойдем вниз. Я совершенно серьезно: или ты идешь вниз прямо сейчас, или обещаешь мне сидеть здесь до тех пор, пока я не вернусь.
– Я пообещал это и приготовился к худшему, – рассказывал Бек, пока мы стояли на сильном ветру. – И я сдержал свое слово. Вот почему я все еще торчу здесь.
Вскоре после полудня мимо него спустились вниз Стюарт Хатчисон, Джон Таек и Лу Касишке в сопровождении шерпов Лхакпа и Ками, но Уэтерс предпочел к ним не присоединяться.
– Погода все еще была хорошая, – объяснил он. – И в тот момент я не видел никаких причин нарушать данное Робу обещание.
Но теперь становилось темно, и погода становилась все хуже.
– Пойдем вместе со мной, – уговаривал я его. – Роб появится по меньшей мере через два или три часа. Я буду твоими глазами. Я помогу тебе спуститься, не переживай.
Я ПОЧТИ УГОВОРИЛ БЕКА ИДТИ, НО ПОТОМ СОВЕРШИЛ ОШИБКУ, УПОМЯНУВ, ЧТО С РАЗРЫВОМ В НЕСКОЛЬКО МИНУТ ЗА МНОЙ СЛЕДУЕТ МАЙК ГРУМ ВМЕСТЕ С ЯСУКО. В ТОТ ДЕНЬ БЫЛО ДОПУЩЕНО МНОГО ОШИБОК, НО ЭТА ОКАЗАЛАСЬ ОДНОЙ ИЗ РОКОВЫХ.
– Спасибо, – сказал Бек. – Но я дождусь Майка. У него есть веревка, он сможет спуститься со мной на короткой страховке.
– О'кей, Бек, – ответил я. – Как скажешь. Что ж, увидимся в лагере.
Если честно, я испытал облегчение от того, что мне не придется сопровождать Бека вниз по весьма сложному участку пути, на котором большей частью не было протянуто веревок. Наступали сумерки, погода быстро ухудшалась, и мои силы были на исходе. Я все еще не чувствовал, что беда совсем близко. После разговора с Беком я даже потратил некоторое время, чтобы найти использованный кислородный баллон, который десять часов назад положил в снег по пути наверх. Я хотел унести с горы весь свой мусор, поэтому засунул баллон в рюкзак, где уже лежали два других баллона (один пустой, другой полупустой), и поспешил в сторону Южного седла, находящегося на 500 метров ниже.
Более сотни метров вниз от Балкона я спускался без каких-либо проблем по покрытому мягким снегом широкому оврагу, но потом дела пошли хуже. Маршрут начал петлять по сланцевой крошке, покрытой пятнадцатью сантиметрами свежего снега. Поверхность, по которой я шел, была крайне неустойчивой, от меня требовалась максимальная собранность, а это в моем близком к ступору состоянии оказалось непросто.
Поземка замела следы альпинистов, которые прошли вниз раньше меня, и мне сложно было понять, правильной ли дорогой я иду. В 1993 году партнер Майка Грума, Лопсанг Тшеринг Бхутиа, опытный гималайский альпинист и племянник Тенцинга Норгея, сбился в этом месте с пути, свернул куда-то не туда и погиб. Я старался не терять контроля над ситуацией и поэтому принялся разговаривать вслух сам с собой.
– Соберись, соберись, соберись, – словно мантру, монотонно повторял я. – Здесь нельзя облажаться. Это не шутка. Так что соберись.
Я присел передохнуть на широком наклонном выступе, но через несколько минут вздрогнул от оглушительного звука: «Ба-бах!» К этому времени выпало уже много свежего снега, и я опасался, что со склонов надо мной в любой момент может сойти лавина. Я резко повернулся лицом к вершине, но никакой лавины не увидел. После этого я снова услышал «Ба-бах!». На этот раз звук сопровождался вспышкой, на мгновение осветившей небо, и я понял, что это раскат грома.
Этим утром по дороге наверх я уделил много внимания детальному изучению маршрута в той части горы, по которой шел. Я постоянно оглядывался назад, чтобы выбрать ориентиры, которые могли бы помочь мне при спуске. Я сознательно заставлял себя запоминать любые заметные вехи.
– Не забудь повернуть налево возле вертикального уступа, похожего на нос корабля. Потом иди по той тонкой полоске снега, пока она резко не повернет направо.
Это был метод, к которому я приучил себя еще много лет назад. Так я тренировал свой ум каждый раз, когда поднимался в горы, и на Эвересте это умение, возможно, спасло мне жизнь.
Около 18 часов, когда метель превратилась в настоящий ураган с сильным снегопадом и порывами ветра, достигающими 30 метров в секунду, я вышел к веревке, закрепленной черногорцами на снежном склоне приблизительно в 180 метрах над седлом. Мощь бури меня немного отрезвила, я понял, что спустился вниз, миновав наиболее коварные участки, очень вовремя, можно сказать, «запрыгнул в последний вагон поезда».
Обернув веревку вокруг руки, чтобы случайно ее не отпустить, я продолжил спуск сквозь ураган. Через несколько минут я почувствовал, что задыхаюсь, и сообразил, что у меня снова закончился кислород. Тремя часами ранее, когда я присоединил регулятор к третьему и последнему баллону с кислородом, то заметил, что измерительный прибор показывал, что баллон полон лишь наполовину. Я посчитал, что мне хватит этого кислорода, чтобы спуститься вниз, поэтому и не озаботился, чтобы поменять полупустой баллон на полный. И вот теперь я остался без кислорода.
Я стянул маску с лица на шею и двинулся дальше, внутренне удивляясь тому, что стал совершенно равнодушен ко всему происходящему. Однако без кислорода я двигался намного медленнее и должен был чаще останавливаться, чтобы передохнуть.
В литературе об Эвересте часто можно встретить описания галлюцинаций, происходящих из-за кислородного голодания и физического переутомления. В 1933 году известный английский альпинист Фрэнк Смит наблюдал в небе «два странно выглядевших объекта», зависших прямо над ним на высоте 8200 метров: «У одного из них были короткие рудиментарные крылья, а у другого похожий на клюв нарост. Они были почти неподвижны и как будто медленно пульсировали». В 1980 году во время одиночного восхождения Райнхольду Месснеру привиделось, что рядом с ним поднимается невидимый спутник. Постепенно я стал осознавать, что мой мозг точно так же «переклинивает», и я со смешанными чувствами удивления и ужаса наблюдал собственный отрыв от реальности.
Я настолько устал, что испытывал странное чувство – будто нахожусь вне собственного тела и наблюдаю за ним с полутораметровой высоты. Мне казалось, что я одет в зеленый джемпер и остроносые ботинки. И хотя дул пронизывающий, ураганной силы ветер и температура была минус 21 градус Цельсия, я ощущал странное, необъяснимое тепло.
В 18.30, когда солнце уже практически село, я находился примерно в 60 вертикальных метрах от четвертого лагеря. Теперь от палаток меня отделяло только одно препятствие: склон, покрытый крепким, гладким льдом, по которому мне надо было спуститься без страховочной веревки.
СНЕЖНАЯ КРУПА, КОТОРУЮ НЕСЛИ ПОРЫВЫ ВЕТРА СО СКОРОСТЬЮ 36 МЕТРОВ В СЕКУНДУ, ОБЖИГАЛА ЛИЦО, И ЛЮБАЯ НЕЗАЩИЩЕННАЯ ЧАСТЬ ТЕЛА МГНОВЕННО ЗАМЕРЗАЛА. СКВОЗЬ БЕЛУЮ МГЛУ Я ЕДВА РАЗЛИЧАЛ ПАЛАТКИ, НАХОДИВШИЕСЯ ОТ МЕНЯ НА РАССТОЯНИИ НЕ БОЛЕЕ 140 МЕТРОВ. Я НЕ МОГ ПОЗВОЛИТЬ СЕБЕ НИКАКИХ ОШИБОК.
Чтобы собраться с силами перед дальнейшим спуском, я присел. Но как только я уселся, то тут же разомлел, и меня одолела сладкая лень. Было намного проще сидеть и отдыхать, чем бросаться на преодоление ледяного склона, поэтому я просто сидел посреди бушующего урагана, позволив себе ни о чем не думать и ничего не делать в течение, наверное, сорока пяти минут.
Потом, когда я затянул потуже шнур на капюшоне, оставив только крошечное отверстие для глаз, а также убрал бесполезную, заиндевевшую кислородную маску, висевшую под подбородком, неожиданно из мрака позади меня появился Энди Харрис. Посветив на него налобным фонарем и увидев ужасающее состояние его лица, я инстинктивно отпрянул. Его щеки были покрыты коркой изморози, один глаз обледенел и был закрыт. Говорил он очень невнятно, «зажевывая» слова. Похоже, ему было очень плохо.
– В какую сторону до палаток? – промычал Энди, рвавшийся изо всех сил добраться до укрытия.
Я показал ему в направлении четвертого лагеря, потом предупредил об обледеневшем склоне прямо под нами.
– Он круче, чем кажется! – громко сказал я, пытаясь перекричать бурю. – Может быть, я спущусь первым и принесу веревку из лагеря…
Я начал говорить, но не успел закончить предложение, как Энди резко развернулся и двинулся к краю ледяного склона.
Он сел на попу и начал скатываться с самой крутой части склона.
– Энди! – крикнул я ему вслед. – Это безумие! Ты можешь разбиться!
Он прокричал что-то в ответ, но его слова унес ураганный ветер. Через секунду его стало крутить и переворачивать, и потом он полетел по льду головой вперед.
Я с трудом различал в семидесяти метрах ниже меня неподвижную фигуру Энди, распластавшуюся у подножия склона. Я был уверен, что он сломал как минимум ногу, а может быть, и шею. Но, к моему удивлению, он встал, помахал мне в знак того, что с ним все в порядке, и шаткой походкой направился к четвертому лагерю.
Я разглядел смутные очертания трех или четырех человек, стоящих возле палаток. Их фонари тускло мерцали сквозь пелену летящего снега. Я видел, как Харрис шел по направлению к ним по ровной земле, без наклона, и через десять минут преодолел практически все расстояние до палаток. Когда потом облака сомкнулись, и я потерял его из виду, Энди был всего в двадцати метрах от палаток, может, и ближе. Больше я его не видел, но был уверен, что Энди дошел до лагеря, где Чулдум и Арита наверняка напоили его горячим чаем. Я сидел на открытом участке, меня сносил ураган, а от палаток отделял ледяной склон. Я чувствовал, что завидую Энди и злюсь на своего проводника за то, что он не подождал меня.
В моем рюкзаке лежали три пустых кислородных баллона и пол-литра замерзшего лимонада, все это весило, наверное, не больше восьми килограммов. Но я страшно устал и боялся сломать ноги при спуске, поэтому бросил рюкзак вниз со склона, решив, что найду его потом. После этого я встал и начал спускаться по льду, который был таким гладким и твердым, как поверхность шара для боулинга.
Пятнадцать минут зыбкого, изнурительного спуска на «кошках», и я живым и невредимым оказался у подножия склона, где и нашел свой рюкзак. Еще через десять минут я дошел до лагеря. Я нырнул в палатку, не снимая «кошек», застегнул дверь, и растянулся на покрытом изморозью полу. Я слишком сильно устал, чтобы находиться в вертикальном положении. Только теперь я ощутил, насколько опустошен: никогда в своей жизни я так не уставал. Но я был цел и невредим. Энди тоже. Остальные скоро придут в лагерь.
Черт подери, мы сделали это! Мы поднялись на Эверест! И, несмотря на некоторые трудности, все в конечном счете было прекрасно.
ПРОЙДЕТ МНОГО ЧАСОВ, ПРЕЖДЕ ЧЕМ Я УЗНАЮ, ЧТО НА САМОМ ДЕЛЕ ВСЕ БЫЛО СОВСЕМ НЕ ПРЕКРАСНО, ЧТО ДЕВЯТНАДЦАТЬ МУЖЧИН И ЖЕНЩИН ЗАСТАЛ НА ГОРЕ УРАГАН, И ОНИ ОТЧАЯННО БОРЮТСЯ ЗА СВОЮ ЖИЗНЬ.