Она живет у пани Крусевич (с Марианской улицы она съехала, вернувшись из Павяка).

Пани Крусевич — швея. Аккуратная, серьезная женщина с твердыми принципами, унаследованными от матери, тоже швеи.

Раньше она никогда не имела дела со швеями, и привычки новой хозяйки порой ее изумляют. Например: каждый день в два часа пан Крусевич закрывает свою лавочку с образками, вешает на дверь табличку «Перерыв на обед», и в половине третьего пани Крусевич водружает на стол дымящуюся супницу. Иногда пан Крусевич запаздывает. Супница стоит на столе, суп стынет, но пани Крусевич ни за что не станет его разогревать, потому что обед у них ровно в два тридцать.

Ей это непонятно — мужу она бы разогрела суп в любое время. И, честно говоря, ее вовсе не удивляет, что в один прекрасный день пан Крусевич отказывается разом от обеда и от брака с пани Крусевич и уходит из дому.

Они живут высоко, в мансарде. Лестничная клетка мрачная и темная. В ее отсутствие пани Крусевич ставит у дверей зажженную свечу. Поднимаясь, она видит бледную полоску света и чувствует себя менее одинокой. Кто-то на этом свете беспокоится и о ней.

Письма от мужа приходят по старому адресу; она забегает на Марианскую, спрашивает у дворника пана Матеуша, нет ли известий.

— Ох, пани Марыня, плохо дело, — говорит дворник, — с парнем что-то случилось: посылка из Освенцима вернулась обратно.

Ее рвет в уличную урну. Как хорошо, думает она, что я знаю, где можно купить белый порошок. Вытирает рот и идет домой. Берет на лестнице свечу. Ставит ее перед собой на стол, словно лампадку, и роняет голову на посылку, обхватив ее руками. Пани Крусевич вытаскивает из ее рук коробку, завернутую в серую бумагу. На ней множество печатей, перечеркнутых надписей и немецких слов. Пани Крусевич внимательно смотрит.

— «Neue Adresse abwarten», — читает она вслух. — Ждать нового адреса… Ждать! — восклицает она. — Вот видишь? Просто ждать!