Ей приходит в голову отличная мысль: надо поехать в Вену.

— Что ты так на меня смотришь? — спрашивает она Лилюсю. — Он же в Маутхаузене, верно? То бишь в Австрии. Значит, в Вене я буду к нему ближе, и мне будет легче его спасти, разве не так?

— Все так, дорогая, — соглашается Лилюся и улыбается успокаивающе, словно разговаривает с душевнобольной. — Почему бы и нет? Поезжай в Вену и спасай его.

Как добраться до Вены, Лилюся не знает.

Тереса видит рядом с дамой червей мужчину в форме, но где его искать, карты не говорят.

— Вена… Ах, боже мой, Вена!.. — предается воспоминаниям тенор, печальный шатен. — Помнится, мы с Зосей слушали «Севильского цирюльника»…

Она прерывает его после первых же тактов и клянется, что непременно дослушает каватину, как только вернется.

Идет к Стефе. К человеку, у которого покупала цианистый калий. К Франтишеку в Скаржиско. К Кенгуру в дом у словацкой границы. К венгерскому еврею в Краков. К официанту в кафе «У Розы»… Мой муж в Маутхаузене, объясняет она всем и каждому, в Вене мне будет легче вытащить его оттуда. Ты не знаешь (вы не знаете), как добраться до Австрии? Мой муж в Маутхаузене…

Пани Крусевич посылает ее к своей знакомой, которой когда-то шила постельное белье. Муж — бывший судья, сама она держит детский сад (у нее можно оставить ненадолго еврейского ребенка).

На улице холодно и темно. Жена судьи болеет. Лежит в широкой супружеской кровати, на тумбочке — зажженная лампа и стакан чая. Ноги больной прикрыты пледом. Мягким, пушистым, в цветную клетку.

Судья угощает ее чаем с ломтиком лимона, поправляет жене подушку. Потом поправляет еще и плед — старательно, заботливо подтыкает вокруг ног, чтобы ниоткуда не дуло.

Судья понятия не имеет, как добраться до Вены. А она говорит:

— Какой красивый плед. Должно быть, очень теплый. И легкий, верно? Легкий, но теплый…

— Плед как плед, — удивляется судья. — Не помнишь, где мы его купили, дорогая?

Она поднимается со стула, берет на дорогу бисквит, желает жене судьи скорейшего выздоровления и обещает расцеловать пани Крусевич.