Еврейские шутки охватывают так много тем и имеют столь пестрое происхождение по времени и месту, что практически невозможно придать им четкую классификацию — хотя мы и постарались сделать максимум возможного. Итак, до сих пор мы имели:

Шутки и случаи про раввинов.

Нью-йоркские шутки и случаи.

Шутки про город Хелм.

Шутки про «шнорреров».

Шутки про «люфтменшен».

Израильские шутки.

Шутки в одну строку.

Шутливый мидраш.

Вот такая классификация. Но шутки и анекдоты продолжают появляться, разные по всех отношениях, взаимно не связанные, так что дальнейшая их классификация невозможна, многие представляют собой отдельный класс.

И мы придумали универсальный раздел — «Нит ахин, нит ахер» (ни то, ни другое). И есть в этом разделе универсальный элемент, даже два: эти шутки смешные, и они, в основе своей, еврейские.

* * *

Величайшая за сто лет снежная буря, продолжавшаяся четыре дня, засыпала город Голдфут в штате Невада и все дороги, ведущие к нему. Снегоуборочная техника работала беспрестанно, но за неделю удалось лишь сделать проходы на главных магистралях. Жителям ранчо и гор еду сбрасывали на вертолетах.

Высоко в горах, у непроходимой горной тропы, недоступный вертолетам, под глубоким сугробом оказался в своей избушке Мейер Шапиро. Организовали спасательную команду Красного Креста, чтобы не дать ему погибнуть от голода и холода. И очень боялись не успеть.

Долго пробирались к нему люди с лопатами и техникой, и добрались. Окликнули — никакого ответа. Откопали дверь, постучали.

Внезапно раздался слабый шорох и еле слышный голос:

— Кто там?

Люди обрадовались: слава Богу, живой!

Главный произнес:

— Это Красный Крест!

Дверь слегка приоткрылась.

— Зря вы так суетились, — раздался голос Мейера. — Красному Кресту я уже пожертвовал через свою контору.

* * *

Хоронят богатого человека. Незнакомец, примкнувший к траурной процессии, начал плакать и бить себя в грудь — больше, чем кто-либо другой.

— Вы что, разве родственник? — спросили его.

— Нет.

— Так чего ж вы так убиваетесь?

— Вот потому и убиваюсь.

* * *

Психиатр с досадой качает головой и говорит расстроенной женщине:

— Мы лечили вашего мужа полгода, но так и не смогли избавить его от иллюзии, что он курица. Надо помещать его в клинику.

Женщина залилась слезами.

— Нет, доктор, не делайте этого!

— Почему? Ведь там же его вылечат!

— Вылечат. А кто же у нас будет нестись?

* * *

Бланк жила в «Фонтенбло» на широкую ногу. И все время хвасталась своими сыновьями — «великим» адвокатом по уголовным делам и «великим» хирургом. Мать не могла нарадоваться на детей. Они никогда, говорила она, не забывали о её дне рождения. И в этом году, хотя и не смогли найти время приехать на день рождения матери, выслали ей дорогие подарки: «Ягуар» и Пикассо.

Пару дней спустя подруга спрашивает её, пришли ли подарки.

— Один я получила. А другой — идет.

— А что ты получила?

Бланк застенчиво улыбнулась.

— По правде говоря, я не знаю, что это из двух.

* * *

Хельманы и Струдники заправляли общественной жизнью еврейской общины своего города и вечно соперничали, кто кого переплюнет. Если Клэр Хельман выходила на первую полосу в местном еженедельнике, то Йетта Струдник старалась её превзойти в следующем номере.

Денег не жалели, и общество с интересом ждало, что в очередной раз выкинут конкуренты.

Празднование бар-мицва Сидни Хельмана побило, казалось, все рекорды. Чем-то ответят Струдники на такой же праздник своего сына Гордона?

И вот этот день настал. Было все — море закусок, икра, шампанское, ледяные скульптуры лебедей и овец. Но этого мало. Йетта Струдник заготовила гвоздь программы: в розовом свете ламп в конце зала стояла фигура Гордона в полный рост, выполненная из провернутой печени.

Йетта подвела к скульптуре Клэр Хельман, которая, хотя у неё глаза от зависти вылезли из орбит, сделала вид, что ее-то такими штучками не удивишь.

— М-м-м, неплохо, — протянула она. — Это чьё, не Шлеппермана ли?

— Шлеппермана? — победоносно ответила Йетта Струдник. — Шлепперман работает только в технике халвы!

* * *

Симпатичная еврейка приходит к врачу и жалуется, что её половая жизнь «капут», потому что у её Иззи отказало оборудование.

— Скажите, доктор, можно чем-то помочь?

Врач попросил, чтобы Иззи зашел к нему. Иззи пришел, и услышанное от врача ему не понравилось.

— О чем она говорит? Я же не молодею, я теперь не так просто возбуждаюсь! Однако полугодовые эрекции у меня есть.

Врач передал разговор его жене по телефону. Та вздохнула.

— Да он всё путает! У него годовые полуэрекции.

* * *

Оказывается, не только любовь к деньгам влечет молодых евреев в медицину. Как сказал один врач, это так приятно — сказать женщине, чтобы она разделась, спокойно посмотреть на нее, а потом прислать за это счет её мужу.

* * *

Дело было в XIX веке. Два парижских еврея крепко повздорили, ссора закончилась вызовом на дуэль. Утром следующего дня один ждет другого на назначенном месте. Проходит полчаса, час, полтора, а второго дуэлянта все нет. Наконец появляется посыльный с запиской:

«Мойше! Если я вдруг опоздаю, то ты не жди меня, а стреляй первым».

* * *

В Атлантике разыгрался шторм. Судно швыряет как скорлупку. Пассажиров охватил ужас. Все ждут самого худшего. Один обезумевший еврей начал кричать:

— Господи! Спаси это судно! О, Господи, оно же тонет, его сейчас разнесет в щепки! Спаси же его!

Кто-то хлопает его по плечу и раздраженно произносит:

— И чего вы так расшумелись? Ваше оно что ли, это судно?

* * *

Старый еврей оказался в католическом госпитале на предмет операции. К нему подходит сестра-монахиня и спрашивает, кто будет оплачивать счет. Старик, тяжело вздохнув, объясняет:

— У меня единственная родственница — сестра. Но заплатить она не может, она старая дева. Она приняла католицизм и стала монахиней.

— Вы неправы, — взялась объяснять ему монахиня. — Мы, монахини, вовсе не старые девы, а невесты Иисуса Христа.

— Ну-у, тогда все в порядке: посылайте счет зятю.

* * *

Хотя он давно ушел от нас, ни одна книга еврейского юмора не может считаться полной без ссылки на этого мастера малапропизма (сказанного некстати — примеч. перев.), «царя острословов», голливудского гиганта Самуэля Голдуина. Вот несколько его перлов.

Знаменитый французский фильм «Заключенная» наделал много шума за рубежом, и Голдуин захотел приобрести права и снять собственный фильм на эту тему. Один из его режиссеров досадливо покачал головой.

— У нас не снимешь такого фильма. Там же одни лесбиянки.

— Ну и что? А у нас будут одни американки.

* * *

На одной из важных конференций по делам кино Голдуин, говорят, заявил:

— Хочу признать, что я, возможно, не всегда прав, но я никогда не бываю неправ!

* * *

В Англии Голдуин как-то вел переговоры с Джорджем Бернардом Шоу относительно прав на съемку фильма по его пьесе. Шоу не хотел, чтобы по его пьесам снимались фильмы, и поэтому ставил неприемлемые условия. Наконец Голдуин решил подействовать на него как на художника, а не как на бизнесмена.

— Послушайте, мистер Шоу, вы должны подумать о миллионах людей, которые не имеют возможности видеть ваши пьесы на сцене. Подумайте об этих миллионах, которые благодаря кино получат возможность познакомиться с вашим искусством.

— А, мистер Голдуин, — въедливо сказал Шоу, — вот в этом-то и разница между нами: вы думаете только об искусстве, а я — только о деньгах.

* * *

Голдуин гордился своей работоспособностью. Дабы сделать ему приятное, секретарша как-то говорит ему:

— Наши досье так разбухли, что я предлагаю уничтожить корреспонденцию, которой больше шести лет.

— Там все-таки кое-что есть, — сказал Голдуин. — Так что позаботьтесь сделать копии с уничтожаемого.

* * *

— Еда в «Карлтон Мэйнор» была так ужасна, — жаловалась миссис Херцог. — Каждая ложка — как яд. А хуже всего, что там ужасно маленькие порции!

* * *

В постели Джейку захотелось приласкаться к жене.

— Сэйди, милая, приподними рубашечку, — прошептал он ей.

Сэйди не ответила.

— Сэйди, ну пожалуйста, приподними же.

Сэйди снова не ответила. Обиженный, Джейк соскочил с кровати и выбежал из спальни. В ответ Сэйди заперла дверь. Побродив с полчаса по дому, Джейк вернулся и обнаружил, что дверь заперта.

— Сэйди! — позвал он. — Извини, я виноват. Открой.

Сэйди не ответила. Джейк рассердился.

— Черт подери, Сэйди! Если ты не откроешь, то я вышибу дверь!

— Ах, он вышибет! Нет, вы посмотрите на этого типа! Рубашку он поднять не мог, а дверь вышибет!

* * *

Миссис Фляйшман чего только не советовала своему сыну Хершелю перед его отправкой во Вьетнам.

— Побольше отдыхай. Не ешь жирной пищи. Старайся поспать после обеда. Пойдешь стрелять в комми, допоздна не задерживайся…

— Мама, — прервал её Хершель, — а тебе, случайно, не приходило в голову, что комми могут и убить меня?

Миссис Фляйшман всплеснула руками.

— Сынок, что за глупости ты говоришь? Ну что коммунисты могут иметь против тебя?

* * *

Мистер Гудман, впервые оказавшись со своей подругой на крупной собачьей выставке, говорит ей:

— Ты не смейся, но вон тот худой пес тянет на десять тысяч долларов!

— Десять?! Это где же пес мог сколотить такие деньги?

* * *

Бернштейн пришел домой после драки: выбит зуб, нос в крови, пиджак порван.

— Дорогой, что случилось? — спрашивает его жена, помогая мужу сесть в кресло.

— Да этот проклятый ирландец, наш швейцар… Останавливает меня в холле и хвастается, что перепробовал всех женщин в нашем доме, кроме одной, представляешь?

Миссис Бернштейн задумалась на мгновение, а потом говорит:

— А-а, я уверена, это важная такая — миссис Вайс с четвертого этажа.

* * *

Один бедный еврей по двенадцать часов в сутки вкалывал в своей неприглядной мастерской, едва сводя концы с концами. Одна была у него радость: за неделю он наскребал лишний доллар и покупал лотерейный билет. И за четырнадцать лет не выиграл ни цента.

И вот однажды в конце рабочего дня у дверей его мастерской останавливается огромный лимузин, а из него вываливаются два молодых человека. Похлопав его по плечу, они сообщают ему, что он выиграл четыре миллиона долларов.

Глаза у него засверкали. Он запер мастерскую и забросил ключи.

Он накупил себе костюмов, которым мог бы позавидовать Рональд Рейган, снял номер в самом дорогом отеле и нарушил столько заповедей, на сколько хватило сил. Скоро у него на содержании было три фотомодели, ведущая с телевидения, у него появились дорогостоящие привычки. Он пил, играл, купил тоннель и мост, подхватил три неприятные болезни.

За год он спустил все четыре миллиона и ещё остался должен налоговому ведомству.

Больной, измочаленный, он вернулся к своему прежнему занятию. Но осталась привычка — покупать каждую неделю лотерейный билет.

Прошло два года, и, вопреки всем теориям, удача снова посетила его. Снова лимузин, снова два молодых человека, которые объявили ему, что он снова выиграл первый приз.

Согбенный, портной с трудом встает на ноги из-за швейной машинки.

— Господи! Ну почему это опять я должен пройти через всё это?!

* * *

Постоянный покупатель рыбного магазина Файнмана восхищался быстрым и острым умом хозяина.

— Скажи мне, Файнман, как давнему другу: отчего ты такой умный?

Файнман сделался серьезным.

— Знаешь, другому не сказал бы, а тебе скажу. Все дело в селедочных головах. Ешь их побольше, и ты увидишь результат.

— А у тебя они есть?

— Конечно, пятьдесят центов за штуку.

Клиент взял три. Через неделю приходит и жалуется, что не почувствовал улучшения.

— Ты ещё недостаточно съел.

На этот раз клиент заплатил десять долларов и взял два десятка голов. Через неделю он приходит в магазин совсем злой.

— Эй, Файнман, ты что мне мозги пудришь? Ты мне целую селедку продал за пятнадцать центов, а тут головы продаешь по полдоллара за штуку. Как же так?

— Вот видишь, есть первый результат.

* * *

На витрине комиссионного магазина Гроссмана выставлена кровать, возле которой написано, что «в ней спали Джордж Вашингтон и Наполеон». Ида Фарфинкель удивилась написанному и обратилась к Гроссману:

— Как эти два человека могли спать в этой кровати?

— А чему вы удивляетесь? Она же двуспальная.

* * *

Очутившись впервые в Шанхае, Малкинсон и Фрумпкин сунули своему гиду на чай и попросили сводить их в настоящую курильню опиума. Там, улыбаясь во всю друг другу, они сделали по несколько затяжек.

Час спустя Малкинсон похвастал своему партнеру:

— На меня эта штука совсем не подействовала.

— И на меня, — сказал Фрумпкин.

Несколько минут спустя Фрумпкин говорит:

— Ты знаешь, я решил купить компанию Ай-Би-Эм.

— Как же, купишь! — отвечает ему Малкинсон. — А я тебе продам ее?

* * *

Адвокат Сильвер был ошарашен, когда, придя домой, увидел, что его жена Нэнси ходит по потолку.

— Привет, — спокойно сказал она.

— Ничего себе! Ты что ходишь по потолку?! Ты же нарушаешь этим все законы притяжения!

Раздался грохот: это Нэнси упала с потолка. Потирая ушибленный лоб, она зло посмотрела на него.

— И надо же тебе было открывать рот, законник чертов!

* * *

Услышано в знаменитом ресторанчике Московича и Луповича.

— Эй, официант, эта квашеная капуста недостаточно кислая.

— Это не квашеная капуста, — отвечает официант, — а лапша.

— А, тогда о'кей. Для лапши достаточно кисло.

* * *

Молодой сноб из Виргинии презрительно взглянул на Когана:

— К вашему сведению, я представитель одного из первых семейств Виргинии, а один из моих предков подписал Декларацию независимости.

Коган зевнул.

— Подумаешь! Один из моих предков подписал Десять заповедей.

* * *

Миссис Веллингтон Пинкус устроила чай в честь нового раввина.

— Пожалуйста, — угощает она его, — возьмите ещё кусочек штруделя.

Раввин поднял руку, отказываясь.

— Спасибо, дорогая леди, но я уже съел два.

— Четыре, — поправила его миссис Пинкус, — но кто же считает?

* * *

Сэм дорого заплатил за рыбалку и вот сидит жарится на солнце, а рыба не клюет. Он пробовал на червя, на лягушку, на четыре искусственные наживки — всё без толку. Наконец, крайне расстроенный, он сматывает леску и, достав из кармана пригоршню монет, кидает их в озеро.

— Раз вам не нравится все мое, сами купите себе, что вам нравится.

* * *

С пятого раза Гольдштейн изловчился и со всей силы ударил по мячу, и стал с удовлетворением наблюдать за его полетом.

— А-а, на этот раз я попал по мячу что надо! — гордо сказал он мальчику, таскающему за ним клюшки.

Тот вздохнул.

— Мистер, мяч на месте. А летят ваши часы.

* * *

Сидя на веранде ресторана Розенталя в горах Кэтскилз, две дамы хвастаются значимостью должностей, на которых работают их мужья.

— Мой Луис, — говорит одна, — занимает на фабрике такую важную должность, что если там что-то случается, то ответственность за это всегда несет он.

* * *

Абрамович, приехав в Америку мальчишкой без гроша в кармане в 1920 году, постепенно пробился в жизни и стал миллионером. На торжественном обеде в честь его шестидесятилетия он взволнованно сказал:

— Это могло случиться только в Америке. Шестьдесят лет назад у меня не было ни гроша. А теперь я старший партнер в компании «Фидельман и О'Рурк». И самое удивительное — что я О'Рурк!

* * *

Очаровательный отель на карибском побережье. Гольдштейн торопит жену, чтобы она побыстрее одевалась к столу.

— Что мне надеть — от Мейнбокера или от Кристиана Диора? — спрашивает жена.

— Диора надень.

— А мех? Шиншиллу или соболя?

— Соболя.

— А подушиться? «Арпеж», «Джой» или?..

Гольдштейн не выдерживает.

— Наплевать, хоть куриным салом намажься, только, ради Бога, скорее пошли завтракать!

* * *

Абэ чуть не убил своего шестидесятилетнего сына сообщением о том, что он только что женился — на пятидесятилетней женщине.

— Женился? — восклицает сын. — Пап, да ты что? Тебе же восемьдесят семь! Зачем тебе жениться?

— Чтобы у меня был друг. Мне надоело одиночество, когда и поговорить не с кем. А сейчас у меня есть любовь молодой жены, которая ухаживает за мной.

— Любовь! — передразнил сын. — Какая любовь? Без секса это одни слова. А ты слишком стар для секса.

— Кто слишком стар? — возмутился отец. — Да у нас секс почти каждую ночь!

— Почти каждую ночь?

— Да, почти каждую ночь. Почти — в понедельник, почти — во вторник, почти — в среду, почти…

* * *

— Бойчик (еще один гибрид английского со славянским — примеч. перев.), суп холодный, — заявил Пинкус официанту, даже не отпробовав. — А я люблю, когда суп горячий.

Официант принес другую тарелку. Не взяв в руки ложку, Пинкус сказал:

— Недостаточно горяч! А я хочу горячий!

Растерянный официант принес третью тарелку. Пинкус сложил руки на груди и покачал головой.

— Тоже недостаточно горячий!

Официант не выдержал:

— Откуда вы знаете?! Вы же даже не пробовали его!

— А очень просто: раз вы подолгу держите в нем большой палец, значит, он не горячий.

* * *

— Эй, шмендрик (уменьшительно-уничижительное обращение — примеч. перев.), — спрашивает Шлепперман, — вот всё говорят об относительности, о теории относительности Эйнштейна. Что это за чертовщина, вот ты мне не можешь объяснить?

— Почему бы и нет? Вот идете вы к зубному выдернуть зуб. И сидите вы в кресле минут двадцать, а вам они кажутся целым часом. А вот вы идете на бродвейское шоу, три часа получаете удовольствие, и время пролетает, как пять минут. Вот вам и относительность.

Шлепперман неуверенно кивнул головой.

— Понятно. И что, Эйнштейну вот за это и деньги платят?

* * *

Старую еврейку разбирало любопытство — очень хотелось посмотреть на колонию нудистов рядом с её домом, и она как-то выбрала момент и подсмотрела в щель в заборе.

— Фу! — поморщилась она. — Смотреть не на что: одни гои.

* * *

Подруга миссис Гинзберг прибегает к ней и сообщает, что её мистер Гинзберг бегает за молодыми курочками. Миссис Гинзберг пожала плечами.

— Ну и что?

— Как, и вас это не беспокоит?

Миссис Гинзберг улыбнулась.

— А чего мне беспокоиться? У меня вон собачонка тоже бегает за всеми машинами, и что с того?

* * *

Лапидус, любитель животных, с восторгом сообщает другу:

— Это удивительно, какая у меня власть над этими бессловесными тварями! Кошки, собаки, овцы, коровы, лошади — все подходят ко мне и лижут руки.

— Ха, тоже мне чудо! Подошли бы они к тебе, если бы ты ел ножом и вилкой!

* * *

Следующая шутка рассказывается в трех вариантах и имеет своим местом действия или нацистскую Германию, или Израиль, или Нью-Йорк. Мы берем последнее.

Директор бродвейского театра объявляет, что ему нужен техасец, ростом за шесть футов, весом за двести фунтов. Время истекало, а предложений не было. Наконец к исходу последнего дня раздается звонок и в трубке слышится голос с сильным еврейским акцентом.

— Извините, — говорит директор, — но по говору вы, по-моему, не техасец.

— Не техасец. Я из Бронкса.

— Ну ладно, без этого можно обойтись. Но в вас есть как минимум шесть футов и двести фунтов?

— Нет, ровно пять с половиной роста, а вес сто двадцать.

Разозленный директор кричит в трубку:

— Тогда какого черта вы мне звоните?!

— Сказать вам, чтобы на меня вы не рассчитывали.

* * *

Когда вновь всплыл вопрос о прокладке туннеля под Ла-Маншем и многие всемирно известные строительные фирмы выдвинули свои предложения, вдруг совершенно никому не известная контора — «Херцог и Херцог» — предложила построить туннель вдвое дешевле других.

Изумленный руководитель конкурсной комиссии встретился с одним из Херцогов и говорит ему:

— Вы не совсем представляете себе масштабы строительства, ваши оценки занижены. Как вы сможете сделать эту работу за предлагаемую вами сумму?

— Очень просто, — отвечает Херцог. — Берем с братом по лопате и начинаем копать — один с французского берега, другой с британского, в середине встречаемся — вот и все дела.

— А вы понимаете, что малейшая ошибка в расчетах — и вы разминетесь под проливом?

Херцог пожал плечами.

— Ну и что? Значит — судьба. Зато вы за те же деньги получите два туннеля.

* * *

У Моргенштерна, богатого владельца фирмы, появилась новая секретарша, которая сразу привлекла к себе интерес Моргенштерна, и не без взаимности. Начались встречи, уикэнды, и все эти удовольствия закончились тем, что Наоми оказалась беременной, о чем она в слезах доложила матери.

Опытный боец, её мать страшно возмутилась тем, что этот богач воспользовался неопытностью её девочки. Она успокоила дочь:

— Погоди, я ему покажу, этой скотине!

Встретившись с Моргенштерном, она сразу бросилась в атаку.

— Вы женитесь на ней!

Моргенштерн тяжело вздохнул.

— Нет, я не могу, я уже женат, и у меня двое детей. Вы мне можете не поверить, но я питаю симпатии к вашей дочери и позабочусь о ней. Судебные тяжбы не нужны ни мне, ни Наоми. Я позабочусь о ней.

— Только никаких абортов! — воскликнула мамаша. — Пусть у неё будет ребенок.

— О'кей, — согласился Моргенштерн. — Как я сказал, мне жаль, что так вышло. Но вот что я сделаю. Я положу ей на счет двадцать пять тысяч долларов, и она сможет растить ребенка…

— Что такое двадцать пять тысяч, при инфляции! Тридцать пять, сорок…

— О'кей, тридцать пять тысяч, и я покупаю ей прекрасную квартиру, оплачиваю все расходы по квартире. Это вас удовлетворяет?

Мать кивнула.

— Вполне, вполне. — Потом её вдруг осенила одна мысль. — А что если, не дай Бог, выйдет так, что у неё не получится ребенок?

Моргенштерн пожал плечами.

— Этого я ей не желаю, но при таких обстоятельствах все договоренности отпадают.

У матери похолодело внутри.

— И вы не дадите ей ещё одного шанса?!

* * *

Вторая мировая война. Истощенный боями взвод, без единого патрона, был отрезан от своей роты, и оказался лицом к лицу со взводом окопавшихся немцев, тоже оставшихся без боеприпасов. Поступил приказ прорвать оборону немецкого взвода. Боевой сержант обращается к солдатам:

— Ребята, надо опрокинуть нацистов. Примкните штыки, пойдем в штыковую, один на один.

Низенький рядовой, еврей, спрашивает сержанта:

— Один на один? А не могли бы вы мне показать моего одного? Может, я сумею договориться с ним.

* * *

Отто Кан, покойный крупный еврейский финансист, едет как-то по Манхэттену и видит в Ист-сайде мелкий магазинчик мужской одежды с огромной надписью:

МОЙШЕ КАН

КУЗЕН ОТТО КАНА

Возмущенный Кан велит своему адвокату пригрозить возбуждением иска, если хозяин магазина (никакой не родственник) не уберет надпись. Неделю спустя Отто Кан проезжает там же и видит новую надпись:

МОЙШЕ КАН в прошлом КУЗЕН ОТТО КАНА

* * *

Две дамы беседуют в баре «Фонтенбло». Одна говорит:

— Что вы сделали со своими волосами? Это ужасно, как парик.

— А это и есть парик.

— Да-а? Вот никогда бы не подумала.

* * *

Десятилетний сын спрашивает своего отца — совладельца магазина:

— Пап, а что такое этика?

— Ну, например, приходит в магазин женщина, покупает продуктов на восемь долларов и дает мне купюру в десять долларов. Я иду к кассе, чтобы дать ей сдачу, и обнаруживаю, что она дала мне две бумажки по десять долларов. Вот тут и встает вопрос об этике: сказать или не сказать своему партнеру?

* * *

Нищий подходит к Шапиро.

— Мистер, — говорит он, — я уже неделю не ведаю вкуса пищи.

Добросердечный мистер Шапиро похлопал его по плечу.

— Не волнуйтесь, вкус у неё за это время совсем не изменился.

* * *

Трем ученым, пораженным лучевой болезнью, врачи отпустили полгода жизни. На высоком уровне им сказали, что они могут иметь всё, чего захотят.

Первый ученый, француз, выбрал виллу на Ривьере и красивую женщину. Второй, англичанин, выбрал чай с королевой.

Третий, еврей, попросил другой диагноз.

* * *

Левин пожаловался строителю своего дома, что через щели в полу пробивается трава. Тот усмехнулся:

— А вы что, за эти деньги хотите, чтобы у вас росла капуста?

* * *

Человек приходит к врачу и жалуется:

— Доктор, я могу заниматься сексом только раз в неделю.

— А сколько вам лет?

— Семьдесят восемь.

— Семьдесят восемь, и раз в неделю? Так это же прекрасно! Чего же вам не хватает?

— А вот мой сосед Иззи, тоже семьдесят восемь, говорит, что он — шесть раз в неделю.

— Ну так и вы говорите!

* * *

Глубоко верующий человек увидел сон, в котором Бог велел ему стать моложе. Он стал заниматься спортом, сделал пересадку волос, вставил новые зубы, поставил контактные линзы, съездил во Флориду за загаром.

И вот в таком новом обличье он оступился, идя по краю тротуара, и попал под тяжелый грузовик.

На небе, к его изумлению, Бог не обратил на него ни малейшего внимания. Тогда он крикнул Богу:

— Э-э, это ж я! Ты велел мне стать моложе — и я стал. Мне это стоило целого состояния, а теперь ты даже не хочешь замечать меня!

Бог пригляделся к нему повнимательнее.

— Не сердись на меня, Ирвинг, я просто не узнал тебя.

* * *

Липковиц никому ничего не сказал, когда, получив конверт с недельной зарплатой, обнаружил там на доллар больше. Но через неделю в бухгалтерии нашли ошибку, и на следующей неделе Липковиц получил на доллар меньше.

Липковиц выразил недоумение, а в бухгалтерии ему и говорят:

— Интересно, что вы не жаловались, когда на той неделе получили на доллар больше.

Липковиц кивнул.

— Знаете, один раз можно ошибиться, но когда это начинает принимать систематический характер…

* * *

— Моя жена сведет меня с ума. Она все время видит сны, что вроде бы она замужем за миллионером.

— Мне бы твое счастье. Моя жена видит то же самое, только наяву.

* * *

Два нью-йоркских мануфактурщика встречаются в бассейне «Фонтенбло».

— Как идут дела? — спрашивает один.

Другой только скривил лицо.

— Ну, для этого времени года это ещё ничего.

* * *

Хаймович приходит в похоронное бюро.

— Я хочу, чтобы вы взяли на себя похороны моей жены.

Владелец бюро изумлен.

— Вашей, мистер Хаймович? Мы же занимались этим в прошлом году!

Хаймович вздохнул.

— Это была моя первая жена, Роза. А теперь я говорю о второй.

— Второй? Я и не знал, что вы женились, — говорит владелец. И про себя добавляет: — Везет же людям!

* * *

— Если бы я был Рокфеллером, — говорит меламед (учитель иврита), — то жил бы побогаче Рокфеллера.

— Каким образом? — интересуется его друг.

— А я прирабатывал бы уроками.

* * *

Двое приятелей философствуют, уже крепко заправившись вином. Первый говорит:

— Как подумаешь, сколько горестей приносит нам, евреям, жизнь, то смерть совсем не кажется несчастьем. Иногда думаешь, что лучше вообще было бы не родиться!

— Как глубоко ты прав, — вздыхает другой. — Только сколько их, таких счастливчиков? Одного на десять тысяч не наберется.

* * *

Маленький газетчик, продающий газеты возле банка, не успел продать последнюю газету, как к нему подскакивает товарищ.

— Привет, Хайми! Как насчет пяти долларов до вторника?

— Извини, не могу.

— Что значит «не могу»?

— Да у меня договор с банком. Он обязался не продавать газеты, а я не давать ссуды.

* * *

Гольдштейн приходит к портному, вне себя от злости: три месяца тот не может закончить простые габардиновые брюки!

— Сколько можно тянуть! Бог мир сотворил всего за шесть дней!

Портной вздохнул.

— Ну и посмотрите вы на этот мир.

* * *

Миссис Нудельман и миссис Киршхаймер сидят у бассейна и наблюдают за купающимися. На вышку поднимается молодой человек.

— Ай-ай-ай! — восклицает миссис Киршхаймер. — Вы посмотрите на него! Нос длинный, да ещё крючком! Глаза маленькие, губастый, живот, как у старика.

Миссис Нудельман нахохлилась и ледяным голосом произносит:

— К вашему сведению, это мой сын!

— Ну?! Вот я и хочу сказать: как же ему всё это идет!

* * *

По настоянию дочери, озабоченной здоровьем матери, миссис Эпштейн в свои семьдесят пять лет впервые пошла к гинекологу. Тот просмотрел её историю болезни и говорит:

— Хорошо, раздевайтесь.

Миссис Эпштейн покраснела и с удивлением посмотрела на врача.

— Совсем? — спросила она.

— Да.

Миссис Эпштейн погрозила врачу пальцем.

— Скажите, доктор, а ваша мама знает, чем вы зарабатываете на жизнь?

* * *

Низенький и полный торговец, потный и запыхавшийся, с тяжелым чемоданом в руке, подбегает к выходу на посадку в самолет, но дверь захлопывается буквально у него перед носом.

Расстроенный, он кричит:

— Постойте! Задержите его! Возьмите меня!

Пожилой человек, читающий газету на идише, поднимает голову на шум.

— Черт возьми, я опоздал на полминуты! Всего на какие-то тридцать секунд! — продолжает шуметь торговец.

Человек с газетой ворчит:

— Тридцать секунд, а шум подняли, словно на час опоздали.

* * *

Маркс захотел вступить в очень респектабельный пляжный клуб в Ньюпорте. Его друг советует ему отказаться от этого намерения: мол, клуб печально известен своим антисемитизмом.

— Ну и что? А у меня жена шиксе. Так что, может, они позволят заходить в бассейн моему сыну — по пояс.

* * *

Корнблюм, любитель альпинизма, счел, что у него достаточно навыка, чтобы подняться на гору Хорив (священная гора — и группа гор — на Синайском полуострове — примеч. перев.). Во время подъема из-под ноги у него вываливается камень, и Корнблюм начинает катиться вниз. Через несколько метров ему удается схватиться за сук дерева. Висит он на суку и зовет на помощь. И вдруг с небес раздается трубный глас:

— Сын мой, веришь ли ты в меня?

— Да, Господи, верю! И всегда верил!

— Веришь ли безгранично?

— Да, Боже, да!

— Тогда отпусти сук.

— Отпустить?

— Да, я, твой Господь Бог, велю тебе отпустить сук.

Наступает молчание, затем обливающийся потом Корнблюм спрашивает:

— Пардон, конечно, но нет ли у вас там наверху ещё кого-нибудь?

* * *

Шестилетний Сэмми вышел из школьного автобуса после первого дня учебы. К нему навстречу бросается мать.

— Ну, дорогой, скажи, что ты выучил в школе?

— Я научился писать, мама!

— За один день? Какой же ты у меня гениальный! И что же ты написал?

— Не знаю. Я ещё не умею читать.

* * *

Женщина врывается в прачечную Готтлиба и поднимает крик:

— И это называется первоклассная прачечная! Самая лучшая! Ха! Вы только посмотрите, что вы сделали!

Сам Готлиб внимательно разглядывает материал в руке женщины.

— Мадам, чистейшее кружево, никакой грязи.

— Кружево! Я принесла вам сплошную ткань!

* * *

Миссис Плотник встречает в детской консультации свою подругу и спрашивает:

— Так это правда, что у тебя тройня?

— Да-а. Причем доктор сказал, что такое бывает один на три миллиона раз.

Миссис Плотник схватилась за голову.

— Боже мой, Ханна, когда же ты успевала приглядывать за домом?!

* * *

Когда у пациентов доктора Фридмана не было денег на операцию, он ретушировал для них их рентгеновские снимки.

* * *

Жокей все подхлестывает и подхлестывает лошадь. Вдруг лошадь оборачивается к нему и говорит:

— Что ты всё хлещешь да хлещешь меня? За нами уже давно никто не гонится.

* * *

Сол сладко спал, когда жена разбудила его.

— Ой, Сол, я замерзла. Поди закрой окно, на улице холодно.

Сол с ворчанием вылез из-под одеяла, закрыл окно и вернулся в постель.

— Ну, закрыл. Что, от этого там потеплело?

* * *

Молодая пухленькая женщина присматривает себе норку и спрашивает у продавца мехов, не вредит ли меху дождь. Продавец усмехается:

— О чем вы волнуетесь? Вы когда-нибудь видели норку с зонтиком?

* * *

Молодой бухгалтер молится в синагоге:

— О владыка вселенной, да будет благословенно имя твое, пошли мне двадцать пять тысяч долларов, а я обещаю, что две с половиной тысячи из них отдам бедным. А если, о Господи, ты не веришь мне или видишь обман в моем сердце, то вычти две с половиной тысячи, а мне выплати разницу.

* * *

После пяти примерок и шести перешивок дорогой костюм по-прежнему сидел на Файнберге мешок мешком.

— Втяните живот, — говорит ему портной, — теперь согните левую руку в локте, поднимите повыше правое плечо, теперь немного втяните руки в рукава. Ну, теперь вы словно родились в нем!

Рассерженный Файнберг выскакивает на улицу и идет, стараясь выполнять инструкции портного.

Вдруг его по плечу хлопает незнакомец и спрашивает:

— Простите, вы не дадите мне телефон вашего портного?

— Да какой это портной?! Зачем он вам такой?!

— Не скажите! Надо быть большим мастером, чтобы сшить на такого урода.

* * *

Два марсианина столкнулись друг с другом на Пятой авеню, и один спрашивает:

— Как ваше имя?

— Пять-два-шесть-семь-девять-три.

Взглянув на земляка тремя глазами, первый говорит:

— Да? А ведь с виду вы совсем не похожи на еврея.

* * *

Сын, будучи в Южной Америке, решил сделать своему отцу, большому любителю птиц, приятный подарок — купил ему превосходного тукана, птицу очень дорогую. Через зоомагазин он организовал отправку с гарантией того, что птица будет помещена в хорошую клетку и её будут кормить и поить в дороге.

Встретив отца по возвращении, сын поинтересовался:

— Ну и как тебе, папа, понравился тукан?

— Отличный, — ответил отец. — Ничего вкуснее не пробовал!

* * *

Врач закончил осмотр восьмидесятисемилетней женщины и говорит ей:

— Даже современная медицина не всесильна, она не может омолодить вас.

— А кто вас просит омоложать меня? Мне нужно от вас, чтобы я и дальше могла стареть!

* * *

— Полтора доллара за фунт печенки? — возмутилась миссис Гробник. — У Гинзберга только доллар двадцать пять!

— Что ж, идите и покупайте у Гинзберга, — отвечает мясник.

— И купила бы, только у него уже кончилась.

— Тогда он вас просто грабит. Когда у меня нет печенки, я называю цену в доллар пятнадцать.

* * *

Во время пожара пострадало несколько стоявших в одном ряду домов. Официальный представитель страховой компании стал выписывать чеки пострадавшим. Пришел человек, дом которого не был затронут огнем.

— Мистер, а вы-то тут при чем? — спросил служащий. — Вы же не пострадали от огня.

— Это я-то не пострадал? А то, что я испугался до смерти, для вас не страдание!

* * *

По настоянию жены Гольдбаум прошел тщательный общий медицинский осмотр.

— Вы в скверной форме, — говорит врач. — Скажите, вы пьете?

— Утро я начинаю с водки.

— По хрипу в легких — вы злостный курильщик.

— С четырнадцати лет по паре пачек в день.

— Слушайте, Гольдбаум, так вы долго не протянете. Все прекратить, и немедленно. А теперь заплатите сорок долларов за мои советы.

Гольдбаум встал.

— А кто их принял — ваши советы?

* * *

На оглашение завещания умершего богача собрались родственники. Юрист читает:

— «Моей жене Лилли я оставляю половину своего состояния. Моему сыну Полу я оставляю треть остатка. Моей дочери Ширли — то же самое. Моему сыну Мелвину — то же самое. А брату моей жены, которого я обещал включить в завещание, — пламенный привет тебе, Шерман».

* * *

Нью-йоркский торговец трикотажем Малькович оказался в маленьком городишке в Арканзасе, где явно не было ресторана. Усталый и голодный, он остановил машину у большого магазина на главной улице и вошел внутрь.

— Вы, случайно, не продаете удобрения? — спросил он у первого попавшегося сотрудника.

— Вы угадали, — ответил тот.

— Тогда помойте руки и сделайте мне, пожалуйста, хороший сэндвич с сыром.

* * *

В конце службы один старый прихожанин говорит своему соседу:

— Какой замечательный певчий!

— Большое дело! — отвечает тот. — Будь у меня голос, я пел бы не хуже.

* * *

— У моей жены сегодня день рождения, — объясняет покупатель продавцу, — и я хотел бы подарить ей маленькие настольные часики.

— Маленький, так сказать, сюрприз, да?

— Ну да. Она же ждет от меня «Кадиллак».

* * *

— Почему, спрашиваешь, жена ушла от меня? — говорит один человек другому. — Да чисто по религиозным причинам. Она поклоняется деньгам, а у меня их нет.

* * *

В самолете из Лас-Вегаса пассажирка заметила на пальце впереди сидящей блондинки огромный бриллиант. Та заметила интерес соседки, улыбнулась и протянула руку, чтобы женщина могла как следует рассмотреть бриллиант.

— О, такого большого бриллианта я никогда не видела! Великолепный! Наверняка это известный бриллиант.

— Да, — ответила владелица. — Об этом бриллианте много написано. Это бриллиант Клипштейна. Но его сопровождает страшное проклятие.

— Какое?

— Сам Клипштейн! — прошептала хозяйка.

* * *

Торговец лентами из Нью-Йорка никак не мог продать свой товар в Джорджии и везде наталкивался на проявления антисемитизма.

Наконец в крупном торговом центре Атланты владелец сказал:

— Так и быть, Иззи, куплю я у тебя немного ленты — по расстоянию от кончика твоего еврейского носа до кончика твоего еврейского члена!

Через неделю покупатель был изумлен, получив огромную партию ленты. К счету прилагалось короткое письмо: «Благодарю вас за ваш ценный заказ, оформленный в соответствии с вашими инструкциями. Исидор Мармельштейн (подпись), живущий в Нью-Йорке, обрезание произведено в Вильнюсе, СССР».

* * *

Приведя домой девушку, он никак не может добиться своего. Наконец после долгих безуспешных уговоров он спрашивает её, почему она так упорствует.

— Я возненавижу себя утром, — отвечает она.

— И только-то? Тогда поспи подольше.

* * *

Друзья несколько лет уговаривали старика Брискина купить себе слуховой аппарат. Однажды тот шел по улице и увидел надпись в витрине, гласившую, что здесь с большой скидкой продаются, в частности, и слуховые аппараты. По такой цене, подумал он, грех не купить.

Через пятнадцать минут он вышел уже со слуховым аппаратом, который приобрел всего за десять долларов. На улице ему встретился Перлман, они поздоровались.

— Смотри, Перлман, что у меня есть. Наконец-то я купил эту штуку. Да, ты был прав. Теперь у меня слух десятилетнего мальчика.

— Это замечательно, — сказал Перлман. — И который класс?

Брискин взглянул на свои часы.

— Половина пятого.

* * *

Парикмахерская Футника. Старик Танненбаум садится в кресло, Футник прилаживает на нем накидку и спрашивает:

— Что, стричься пришел?

— Нет, — ответил Танненбаум, который до этого просидел в очереди сорок минут, — с тобой посоветоваться!

* * *

Бернштейн пришел к врачу.

— Как вы себя чувствуете? Немножко вяло?

Бернштейн вздохнул.

— Если бы я себя так хорошо чувствовал, разве б я пришел?

* * *

Цукерман пришел к известному терапевту, который тщательно осмотрел его и говорит:

— Все осмотрел. С моей точки зрения, у вас все прекрасно.

— А как же с головными болями?

— А головные боли — это не мое дело.

— Конечно, если бы они были у вас, мне бы тоже до них не было дела.

* * *

Саперстайн раньше времени вернулся из деловой поездки и увидел, что через черный ход из дома выбежал полуодетый мужчина. Жену он застал в неглиже, и она призналась, что была ему неверна.

— Так кто это был?! — закричал он. — Эта сволочь Гольдстайн?

Жена отрицательно покачала головой.

— А кто?! Этот паршивый Лапидус?!

— Нет, не Лапидус.

— А, знаю. Плотник, скотина!

— И не Плотник.

Саперстайн стукнул рукой по столу.

— Надо же! — воскликнул он. — Никто из моих лучших друзей ей не подходит!

* * *

В купе поезда дремлет пожилой еврей. Поезд останавливается, и в купе входит с иголочки одетый молодой человек.

— Шолом алейхем, — говорит молодой человек, ожидая в ответ обычное «алейхем шолом».

Вместо этого обитатель купе вздохнул и стал говорить следующее:

— Послушайте меня, молодой человек, и это сэкономит нам время. Я еду из Минска в Пинск, занимаюсь кожевенным делом, причем уже тридцать лет. Меня зовут Беркович, Хайман Беркович. У меня две дочери. Одна уже замужем, а другая помолвлена с раввином. И сыновей двое. Беня, мой старший, женат, занимается одним делом со мной. Аарон — студент, и хороший студент, и если ему не помешают антисемиты, то скоро станет врачом. Еще скажу, что я необщителен, не пью, в карты не играю. Я уже давно зарекся говорить о политике с незнакомыми людьми. Вот и все. Если у вас есть вопросы сверх этого, то поскорее задавайте, потому что я не спал две ночи и именно теперь собираюсь поспать.

* * *

Мальчик спрашивает отца, что такое бизнес.

Отец подумал немного и говорит:

— Продать то, что у тебя есть, тому, которому это нужно — это ещё не бизнес. А вот продать то, чего у тебя нет, тому, кому это не нужно — вот это и есть бизнес.

* * *

Харриет Фельдман с ужасом узнала от соседей, что её муж Милтон, такой серьезный и солидный человек, имеет любовницу. Харриет устроила ему скандал. Но Милтон обнял её и стал объяснять, что многие удачливые и крепкие мужчины имеют любовниц, что у его партнера Сэма уже несколько лет есть любовница, что браку это не угрожает, что он, Милтон, любит Харриет, что чувства тут ни при чем, что мужчине в сорок лет нужен для уверенности в своих качествах сексуальный стимул, что расходы тут минимальные и так далее. И жена приняла его объяснения.

Однажды они вдвоем оказались на благотворительном ужине.

Сэм был с любовницей, и Милтон показал её жене.

— А вон моя, — и показал он на брюнетку, которая, пробравшись сквозь толпу, села за столик Сэма.

Харриет внимательно рассмотрела обеих, потом улыбнулась и произнесла:

— А знаешь, Милтон, наша-то получше.

* * *

Антисемит хвастается перед Шмуловицом своим высоким происхождением.

— Какой ты американец?! Вот мои предки — это да, они прибыли на «Мэйфлауэр» (судно с первыми переселенцами примеч. перев.).

— Проскочили, — отвечает Шмуловиц. — К тому времени, когда прибыли мои предки, иммиграционные законы стали куда жестче.

* * *

На Йом-Кипур, самый священный день в еврейском календаре, все места в синагоге были проданы заранее по билетам, и дверь в синагогу закрыли. Шла молитва, когда вдруг в дверь постучался десятилетний мальчик.

— Билет у тебя есть? — спросил старик у двери.

— Нет, но у меня заболела мама, мне надо войти и забрать папу. Ему надо немедленно идти!

Старик задумался. У него было указание никого без билетов не пускать. Наконец он нашел выход.

— Хорошо, иди, забери отца. Но смотри у меня, если я увижу, что ты молишься!

* * *

Один человек выиграл по лотерее несколько миллионов долларов, поставив на номер 14. Его спросили, почему он выбрал номер 14. Он объяснил:

— Мне приснился сон. Во сне я увидел большую цифру 9, а рядом — цифру 6. Я напрягся, сложил — вот и получилось 14.

* * *

Молодой работник магазина оптики спрашивает хозяина, какую цену просить за очки: на них нет цен.

— Делается это так. Приходит клиент за очками. Вы вначале проверяете глаза, потом предлагаете оправу.

— Но там же нет цены!

— Конечно нет. Значит, клиент берет оправу и спрашивает, сколько она стоит. Вы говорите: «Восемь долларов». Если он не возражает, то добавляете: «Без стекол. Стекла — двадцать долларов». Если он не возражает, то добавляете: «Каждое».

* * *

Шапиро сидит в комнате голый, но в шляпе. Приходит к нему его друг Леви и спрашивает:

— Ты почему сидишь голый?

— А зачем? Все равно ко мне никто не ходит.

— А шляпа зачем?

— А вдруг кто придет?

* * *

Одна соседка говорит другой:

— Ты разбила мой чайник, который я тебе давала, и должна купить мне новый.

Та отвечает:

— О чем ты говоришь? Во-первых, я его вернула целым, во-вторых, ты мне его дала разбитым, а в-третьих, я вообще не брала у тебя никакого чайника!

* * *

Американский еврей приехал в Пекин и с удивлением наблюдает, как раввин с косичкой и в желтой шелковой одежде ведет пасхальную службу. Он ничего не может понять.

Когда служба закончилась, он подскочил к раввину и через переводчика объяснил, что он тоже еврей.

Раввин изумленно поднял брови и что-то прощебетал переводчику. Тот говорит:

— Он сказал: «Странно, вы совсем не похожи на еврея».

* * *

Эта история об Эйнштейне, возможно, реальная.

Однажды они с женой были в обсерватории на горе Уилсон в Калифорнии. Миссис Эйнштейн показала на огромный и сложный комплекс аппаратуры и спросила, что это.

Гид объяснил, что этот агрегат используется для определения формы вселенной.

— Ой, мой муж делает это на обратной стороне старого конверта.

* * *

Заканчивая лекцию в синагоге, астроном говорит:

— Некоторые мои коллеги считают, что наше солнце умрет через четыре-пять миллиардов лет.

— Сколько-сколько, вы сказали? — раздался голос из зала.

— Четыре-пять миллиардов.

— Уф, слава Богу! А мне показалось — «миллионов».

* * *

Два еврея замыслили убить Гитлера. Это должно было состояться на выбранном ими углу, в полдень. Спрятав под одеждой оружие, они к полудню стояли на месте. Наступило двенадцать часов, прошло ещё полчаса, а никакого Гитлера не было.

— Ой, — сказал один из друзей, — я надеюсь, что с ним ничего не случилось!

* * *

Готтлиб умирает. Слабым знаком головы он подзывает жену.

— Позови христианского священника. Скажи, я хочу сменить веру.

— Сидни, что ты говоришь? Ты же всю жизнь был правоверным евреем! И вдруг — перейти в другую веру!

— Лучше пусть умрет один из них, чем один из нас.

* * *

Среди многочисленных магазинов в центральной части города приземлились два огромных марсианских аппарата. Напуганные видом восьминогих и трехруких марсианцев, продавцы и покупатели с криком бросились бежать куда глаза глядят. Все, кроме Сэма и Абэ, которые заканчивали оформление витрины своего магазина мужской одежды. Увидев со стремянки, что марсиане идут в их направлении, Сэм закричал Абэ:

— Абэ! Абэ! Срочно убери надпись «Любая переделка по желанию покупателя»!

* * *

Семидесятилетний Суссман объясняет врачу странные особенности своей половой жизни.

— Вы не поверите, доктор, но когда я делаю это в первый раз, мне холодно, я весь дрожу, зуб на зуб не попадает. А когда второй раз — весь обливаюсь потом, повышается температура. В чем дело?

Врач осмотрел его и ничего не понял.

— Может, все дело в вашей жене. Пусть она зайдет ко мне.

Сэйди зашла на следующий день, и врач ей все рассказал.

Женщина рассмеялась.

— Много шуму из ничего. Все очень просто. Первый раз — это в феврале, вот он и дрожит. А второй — в августе, в жару.

* * *

Эпштейн добился наконец приема у великого Моргана с целью получить у него финансовую поддержку своему изобретению на благо человечества.

— Только быстро, — сказал Морган, — у меня совсем нет времени.

Эпштейн достал из портфеля бутылочку.

— Вот здесь — основа революции в личной гигиене. Это захочет иметь любая женщина. Это деодорант. Женщина будет пахнуть апельсином. Понюхайте.

— Чепуха какая-то, — сразу среагировал Морган. — И на этом вы думаете сделать миллионы? Кому, к черту, захочется пахнуть апельсином? Цветком, океанским ветерком, сосной — ещё куда ни шло. Но апельсином? В общем, выкатывайтесь отсюда!

Прошло полгода. И вот, садясь в свой «мерседес», Эпштейн увидел, как подъехал огромный лимузин Моргана. Тот высунул голову из машины. Эпштейн с достоинством помахал ему рукой.

— Ну, Эпштейн, я вижу, вы были правы, а я неправ. Значит, пошло ваше изобретение? Поздравляю.

— Какое изобретение?

— Деодорант… Женщины… Запах апельсина…

— А-а, это! Нет, вы были правы. Оно не пошло. Но я изменил формулу и сделал состояние.

— Каким образом изменили?

— Я сделал апельсины, пахнущие женщиной, и теперь спрос такой, что отбою нет.

* * *

Бронфман украсил свой офис полотном размером два на три метра. Картина представляла собой белый холст с маленьким черным пятнышком в углу.

Потом он пошел в картинную галерею с намерением купить ещё нечто в таком же роде. Там его уже стали считать знатоком.

— А нет ли у вас случайно ещё чего-нибудь Пиштеппеля? поинтересовался он.

Хозяин показал ему ещё одну картину — такое же белое полотно, но с двумя черными точечками. Бронфман долго рассматривал картину, подходил, отходил подальше, закрывал глаз. Потом сказал:

— Нет, это не по мне. Нет в ней классической простоты. Перегружена деталями.

* * *

Еврей-хасид из Бруклина приехал в Миссисипи на празднование окончания племянником университета. Он ехал поездом, и вышел из него усталый и запыленный. Высокий, худощавый, в касторовой шляпе с ровными полями, в длинном черном габардиновом пальто, с длинной бородой, нестриженными локонами по бокам, он стоял возле вокзала, высматривая такси. Но такси не было. Однако местный черный мальчик сказал ему, что до университета можно дойти и пешком, и он решил так и сделать. Мальчик пошел за ним. Потом к нему присоединился ещё один такой же мальчишка, потом три любопытные собаки и девочка, а скоро образовалось целое шествие. Тогда хасид остановился и, обернувшись, крикнул:

— В чем дело?! Вы что, никогда янки не видели?!

* * *

Рынок кошерной птицы — это не просто рынок. Это место непрекращающейся словесной войны между покупателем и продавцом. Еврейки не просто не покупают кур, они ведут переговоры о покупке. Между ними и продавцами существует очень хрупкое перемирие, обе стороны не доверяют друг другу.

Одна такая домохозяйка спрашивает продавца:

— Вы можете мне предложить хорошую, — она подчеркивает последнее слово, — курицу?

Молчаливый и хмурый, всем своим видом показывая, что куры у него только хорошие, продавец выдергивает из кучи кур за своей спиной костлявую синюю птицу и бросает на прилавок. Женщина берет курицу, приподнимает каждое крыло и нюхает под крылом, заглядывает внутрь и тоже нюхает, оттягивает и ощупывает кожу. Потом, сморщив нос, бросает курицу на прилавок.

— И вы называете это курицей?

— Леди, — отвечает продавец, — скажите: а вы смогли бы достойно выдержать такой осмотр?

* * *

Бен и Сара сколотили деньги, начиная помогать своим родителям в их крошечных кондитерских, потом работали в заведениях побольше, потом в сети заведений. Но, взбираясь вверх по деловой лестнице, они не имели времени набраться культуры.

Теперь они были на покое, богаты, жили в богатой общине среди образованных людей, понимавших в литературе, музыке, искусствах. Но на общих обедах им приходилось молчать, стесняясь своей необразованности, когда речь заходила на такие темы.

И вот однажды за ужином Сара взбудоражила всех, заявив:

— Вот вы сейчас говорили о Моцарте, а ведь я только вчера видела его в Чикаго.

Наступила неловкая тишина. Потом раздался робкий голос:

— Кого вы видели?

— Моцарта, в тридцать четвертом автобусе, который идет до института изобразительных искусств.

Опять наступило неловкое молчание, но затем разговор возобновился. Бену было стыдно за жену, и вскоре оба они удалились.

В машине Бен сердито сказал Саре:

— Какого дьявола ты несешь чепуху и показываешь свою серость?!

— Но это же правда! Я действительно видела вчера Гарри Моцарта в тридцать четвертом автобусе!

Бен нетерпеливо замахал рукой.

— Да-да! Но все же знают, что тридцать четвертый идет на Дубовую улицу, а не к институту искусств!

* * *

Суссман был богатейшим человеком в Седархерсте. Его фирма по производству компьютерного программного обеспечения принесла ему миллионы. Но он никогда не жертвовал на благотворительность, не общался ни с кем. В доме у него никто никогда не бывал, покупки в городе делал его шофер на белом «роллс-ройсе».

Община росла, появилась потребность в новой синагоге и школе. И вот к Суссману приходит делегация по сбору средств на синагогу.

Он вежливо выслушал делегацию и пригласил всех сесть.

— Боюсь, что есть вещи, которые вы обо мне не знаете. Так вот послушайте.

Все сели и стали слушать.

— Мой старший брат, Барри, почти двадцать лет находится в психиатрической клинике, и безо всякого улучшения. Он может прожить там ещё двадцать, тридцать лет. Вы представляете, сколько это стоит? Тилли, младшая сестра, страдает артритом, вся скрученная, работать не может. Она вдова, у неё четверо детей. Вы даже не представляете, сколько ей нужно денег. А моя мать? Ей восемьдесят шесть, она глухая, полуслепая, её круглые сутки обслуживают сестры. Счетов присылают в год на сорок тысяч и больше. Наконец Йетта, моя старшая сестра, страдает неизлечимым заболеванием в затяжной форме. Лечение, дорогие лекарства, врачи, клиники, лаборатории — конца-края нет.

Суссман на мгновение сделал паузу.

— И как вы, джентльмены, можете на что-то рассчитывать со своей паршивой синагогой, если даже они не могут вытрясти из меня ни цента!?

* * *

Типичная еврейская мать чувствует себя нормально, только если что-то не так. Чувство неудовлетворенности для неё — обычное состояние.

Одна мамаша подарила своему сыну, преуспевающему адвокату, два шелковых галстука — красный и голубой. И вот в день, когда мать должна была прийти к нему на обед, сын, чтобы сделать ей приятное, надел её подарок голубой галстук. Мать пришла, поцеловала сына — и отпрянула.

— А что, красный галстук тебе не понравился?

* * *

Софи Нахман приходит к цыганке-гадалке.

— Скажи, ты можешь связать меня с моей дорогой бабушкой?

— А она умерла? Когда?

— Почти как месяц. Я так хочу снова услышать её голос! Так ты сможешь связать меня с потусторонним миром?

— Десять долларов у тебя есть?

— Есть.

— Тогда сейчас и сделаем. Алло, на том конце! Алло, бабушка! Здесь ваша любимая внучка, она хочет поговорить с вами! Вы меня слышите?

Раздается слабый, дрожащий голос:

— Алло, внучка, это действительно ты?

— Да, бабушка, я! Мне так тебя не хватает. Как ты там?

— Хорошо, грех жаловаться.

— Бабушка, ответь мне на один вопрос: когда ты успела выучить английский?

* * *

В самолет израильской компании «Эл-Ал» вваливается пьяный и тяжело опускается в свое кресло, толкнув сидящую рядом молодую женщину с грудным ребенком на руках. От толчка потревоженный ребенок просыпается и начинает плакать.

— Смотрите за собой, пожалуйста. Вы напугали ребенка.

— А, у вас ребенок? И что, значит, мне теперь и не дыши, раз у вас ребенок?

Женщина поплотнее закутала ребенка в одеяло, и при этом у него с головы сполз чепчик. Увидев лысую головку, сморщенное красное личико, беззубый рот, пьяный стал покатываться со смеху.

— Ой, живая кукла!

Рассерженная женщина позвала стюардессу. Появилась низенькая и пухленькая израильтянка.

— Этот пьяный человек оскорбил меня и моего ребенка. Я не желаю сидеть здесь. Дайте мне другое место, и немедленно, вы слышите?!

— Свободных мест нет. Но вы не волнуйтесь, вышло недоразумение. Я сейчас принесу крепкий кофе этому господину, это его поправит, и теплого молока вам, вас это успокоит.

Потом стюардесса нагнулась над плачущим ребенком:

— И банан вашей обезьянке.

* * *

Умирает Либовиц. Его сын сидит возле кровати и держит руку отца, Сквозь кашель отец говорит:

— Это конец. И перед кончиной мне хочется только одной вещи в мире. Принеси мне, пожалуйста, кусочек яблочного штруделя. Твоя мама так чудесно его делает. Я слышу его запах, она там готовит.

Сын убегает, но возвращается с пустыми руками и расстроенный.

— А штрудель, где штрудель? — хватая ртом воздух, спрашивает Либовиц.

Сын вздыхает.

— Мне очень жаль, папа, но мама говорит, что нельзя, это на после похорон.

* * *

Подросток — своему товарищу:

— Паршивый фильм. Так что посмотри, если сможешь.

* * *

Посетитель: И вы называете это мясом?

Официант: А что в нем плохого?

Посетитель: Плохого? Это ж потеха, какой у него вкус.

Официант: Потеха? Тогда смейтесь.

* * *

Владелец зоомагазина обращается к раввину:

— Ребе, это судьба. Мой клиент, очень набожный человек, два года дрессировал этого попугая. Теперь этот человек умер. Это в высшей степени религиозная птица. Да вы сами посмотрите.

Владелец магазина снял покрывало с клетки, где сидел красивый попугай. С обеих ног у него свешивалось по веревочке.

— Вот дерните за веревочку.

Раввин дернул за одну, и птица выдала ему Десять заповедей. Раввин воскликнул:

— Чудо, и только!

Раввин дернул за вторую веревочку, и птица внятно исполнила «Кол-нидре» (поется в синагоге накануне Йом-Кипура — примеч. перев.).

— Это же… это же… Ах, какое благочестие! А если обе веревочки сразу?

Попугай высунул голову и, посмотрев на раввина, хрипло произнес:

— Думай, что говоришь, идиот! Я же задом об пол трахнусь!

* * *

Левин, заядлый игрок, давно думал, что бы этакое сделать, чтобы сорвать хороший куш. И придумал. Он целый год дрессировал своего попугая Вельвеля и научил его вести службу на Рош-Хашана (Новый Год — примеч. перев.). Перед праздником Левин одел птице ермолку и понес её в свой клуб, где похвастался, что его Вельвель назубок знает все молитвы.

Птица сидела абсолютно молча, и друзья Левина недоверчиво зашумели. Тогда Левин предложил поспорить с каждым на двадцать долларов. Птица дернулась при его словах, но не издала ни звука. Спорщики выложили на стол горку денег.

Но сколько Левин ни уговаривал Вельвеля, тот не сказал ни слова. Пришлось ему раскошеливаться.

По дороге домой Левин сдернул покрывало с клетки.

— Паршивая курица! Ты знаешь, во сколько ты обошелся мне? Мало того, ты ещё и в дураках меня выставил! Тебе что, трудно было клюв разинуть? Вот я тебе сделаю!

— Дурак ты, — отвечает ему попугай. — Я на тебя работаю, а ты этого не понимаешь. Ты подумай, какие ставки они сделают на Йом-Кипур!

* * *

У Сэма несколько дней болел живот. В конце концов жена заставила его пойти к врачу. Доктор дал Сэму пузырек со свечами.

— Употреблять ректально два раза в день — и все будет о'кей.

Выйдя из кабинета, Сэм спросил Сару:

— Что это такое — ректально?

Та пожала плечами.

— Кто его знает? А, это мудреный докторский язык. Как ты обычно принимаешь лекарства, так и принимай. И запивай чаем.

Так он и сделал, только Сара посоветовала ему ещё и размельчать лекарство. Прошло несколько дней, а улучшения не наступало. Сэм пошел к врачу и пожаловался, что от этих лекарств никакого толку.

— А вы следовали моим наставлениям?

— А как же? Утром и на ночь.

— Ректально?

— Ректально-шмектально! Я эти ваши лекарства с таким же успехом мог бы засунуть себе в зад!

* * *

Отец Фланниген и раввин Марковиц были друзьями и соседями, их приходы раскинулись на много миль, так что каждому нужен был автомобиль. Но денег у них на это не было. Они обсудили проблему и наконец пришли к решению купить машину на двоих. Они купили маленькую «Тойоту» и составили график совместного пользования машиной.

Утром раввину Марковицу не понравилось, когда он увидел, что отец Фланниген ходит вокруг машины, окропляет её святой водой и говорит что-то на латыни. Это раввину Марковицу показалось несправедливым: все-таки машина наполовину была еврейской.

На другой день отец Фланниген был сильно удивлен, когда увидел, как раввин Марковиц залез под задний бампер с ножовкой в руке и отпилил два дюйма от выхлопной трубы.

* * *

Когда миссис Фридман лишилась мужа, у неё началась беготня по медицинским, финансовым и прочим службам. Наконец она получила чек от страховой компании, и страховой агент, их старый друг семьи, попытался взбодрить миссис Фридман словами о том, сколько приятных вещей можно сделать, имея деньги.

— Ой, даже не знаю, — вздохнула она. — Я столько набегалась, что иногда мне кажется, что Бенни лучше было и не попадать под машину.

* * *

Одна мамаша спрашивает другую:

— И как поживает твой сын-доктор в этом Гленвью?

— Ой, просто превосходно. Он получает столько денег, что у него уже нет необходимости всем больным подряд назначать операцию.

* * *

У старика выступила какая-то сыпь на руках и он пошел к врачу, который только что начал заниматься частной практикой. Врач осмотрел его руки под увеличительным стеклом и сделал рентген. Потом он обратился к толстым медицинским книгам и покачал головой.

— Скажите, а у вас раньше это бывало? — спросил он.

— Да, доктор, много лет назад.

— Так вот, — диагностировал молодой врач, — у вас повторилось то же самое!

* * *

Адвокат спрашивает Бронфмана:

— Так вы хотите составить новое завещание? И оставить все семье, как и прежде?

— Нет, они не получат ни цента. Все мое состояние пойдет врачу, который спасет мне жизнь.

* * *

Морган посмотрел на своего старого друга Лапидуса, которому снова потребовались деньги на финансирование нового великого изобретения.

— Не понимаю, что ты хочешь продвинуть? Какой-то невидимый деодорант что это такое?

— Это чудесная штука, — говорит Лапидус. — Стоит побрызгать на себя, как ты исчезаешь, и становится непонятно, откуда идет запах.

* * *

Маленький автомобильчик ударяется в «кадиллак» Блумберга, когда тот делает левый поворот.

— Вы что, — кричит разгневанный водитель маленькой машины, — не могли выбросить левую руку?

— А что толку? Если вы не видите «кадиллака», то как вы увидите руку?

* * *

Новый помощник Тевье был из Минска и, как парень городской, не сильно понимал в коровах. Он уже целый час доил корову, когда рядом остановился Тевье — посмотреть, что он делает. К удивлению Тевье, парень поил корову молоком.

— Во имя всемогущего Бога, да святится его имя, скажи мне, что ты делаешь?!

— Корова попала грязным хвостом в ведро с молоком, так что я прогоняю его ещё раз.

* * *

Розенфельд спустя много лет вернулся в свое родное местечко. К его радости, раввин был жив, и Розенфельд пошел повидать его.

— Я надеюсь, ты везде был хорошим евреем, — сказал старик.

— В действительности я был крут, ребе. Я лгал, воровал, всуе поминал имя Божье, ел трефную пищу, менял женщин. Но никогда, ни на мгновение не забывал я религию, которая воспитала меня.

* * *

Пожилая еврейка идет по нью-йоркской улице, когда вдруг к ней подлетает эксгибиционист и распахивает перед ней свой поношенный плащ. Она какое-то мгновение смотрит на него, а затем говорит:

— Ой, ну что у вас за подкладка!

* * *

Отец помогает сыну делать домашнее задание.

Сын: Пап, какое определение ты дал бы электронике?

Отец: Электронике? Извини, я не очень понимаю в этом.

Сын: А как бензин двигает автомашину?

Отец: Боюсь, автомобильные двигатели для меня — темный лес.

Сын: А что это тут такое — гидростатическое давление?

Отец: Гидрант — это я слышал. А то, что ты говоришь, в наши времена не проходили.

Сын: А сколько генов у человека?

Отец: Ой, много, очень много. Я забыл точное число.

Сын: Ну, пап, извини, что я пристаю к тебе с вопросами.

Отец: О чем ты! Всегда рад помочь. Не будешь спрашивать — ничего не узнаешь.

* * *

Шмерль был известен в городе тем, что мастерски готовил торты на любой вкус. Как-то приходит к нему человек и просит сделать необычный торт с кремом мокка.

— Я понимаю, я очень капризен, но мне нужен торт такой, как я хочу, а цена не имеет значения.

— Хорошо, — согласился Шмерль. — Я все запишу, как вы скажете.

Клиент изложил свои требования к высоте торта, количеству слоев, какие должны быть слои, какое внешнее оформление и массу других деталей.

— И ещё одно: он должен быть стопроцентно кошерный, — добавил он. Это возможно?

— Конечно возможно. У меня дядя раввин, он проследит за каждым шагом. Это все?

— Нет. Я же сказал, что это должен быть особый торт. Наверху мне нужно, чтобы было написано: «С днем рождения, дорогой Лестер Зонненшайн». Надпись чтобы была розовыми наклонными буквами, высотой в три дюйма. Вы это сможете?

— Конечно, но мне на все нужно два дня.

— О'кей. Срок очень важен. Я приеду за ним точно в три в четверг.

Клиент прибыл точно в назначенное время. Шмерль вынес ему свой шедевр. Клиент взглянул на торт и недовольно произнес:

— Нет, вы не уловили его духа! Я заказывал наклонные буквы, а не печатные. Такой мне не пойдет.

— Послушайте, мистер, — сказал Шмерль, чувствуя, что двести долларов уплывают. — Это же легко поправить. Приезжайте через часок — и все будет переписано заново.

Клиент согласился. Он ушел и через час вернулся.

— Великолепно! — воскликнул он. — Вот теперь то что надо! Шедевр! О лучшем я и не мечтал!

— Слава Богу, — произнес Шмерль. — И куда его доставить.

— Доставить? Никуда не надо доставлять. Я тут его и съем.

* * *

— Моя жена сведет меня с ума, — жалуется Горовиц другу. — У неё самая отвратительная память в мире!

— Ты хочешь сказать, что она ничего не помнит?

— Да нет, наоборот, черт возьми! Она помнит абсолютно все!

* * *

Две дамы из Майами обмениваются впечатлениями о летнем отдыхе. Одна рассказала, как они с мужем роскошно провели время на Гавайских островах.

— А мы — на Майорке.

— На Майорке? А где это?

— Не знаю, мы же летали самолетом.

* * *

Побелев от возмущения, Нудельман кладет свои карты и вскакивает из-за стола.

— Остановите игру! Леви жульничает!

— С чего ты взял?

— Он играет не теми картами, которые я ему сдал!

* * *

Простуда мучила Фанни Фрупмкин уже несколько недель, несмотря на дорогие лекарства, которые ей выписал врач.

— Ой, доктор, — простонала она, придя к нему в очередной раз, — ну неужели нельзя что-нибудь сделать?

— Есть средство, радикальное, но оно срабатывает. Подите домой и примите ванну, горячую, какую только выдержите. Потом, не вытираясь, встаньте голой перед окном, на сквозняке.

— И это вылечит?

— Нет, не вылечит. Но вы получите воспаление легких, а его уж мы знаем, как лечить.

* * *

— Это прекрасно, — говорит Хартман своему партнеру по гольфу. — Даже не верится, что вы играете всего месяц.

— Да, это так. Но, конечно, я ещё и учился четыре года.

* * *

Джонни Джепковиц был известен как один из лучших жокеев мира. А тут пришел безнадежно последним. Хозяин лошади проворчал:

— Джонни — и последний. Ты что, не мог побыстрее?

— Мог, конечно. Но я обязан финишировать вместе с лошадью.

* * *

Из толпы выскочил молодой человек и поднял пожилую женщину, которую сбило такси.

— Я адвокат, вот моя визитная карточка. Положитесь на меня. Я займусь вашим ущербом.

— Каким ущербом?! — воскликнула женщина. — Кому он нужен, ваш ущерб?! Мне ремонт нужен.

* * *

Папа Мельник опасался, что за океаном, да ещё в таком городе, как Нью-Йорк, его сын забудет о религии и направил ему телеграмму: «Завтра стартует Йом-Кипур».

Молодой Мельник тут же позвонил своему букмекеру.

— Никогда не слышал об этой лошади. Но, если отец ради неё дает телеграмму, то поставьте от меня сотню на нее.

* * *

Старик Хартман просит своего врача, чтобы он «понизил ему секс».

— Что значит «понизил секс»? Это что-то новенькое. Тем более что большинство людей вашего возраста просит о другом.

Хартман вздохнул.

— Нет, я именно хочу понизить. Сейчас это у меня в мыслях. А я хочу, чтобы было там, где положено.

* * *

Телевидение много лет проводило изучение общественного мнения на тему, что хотят видеть на экранах американские зрители. Результат оказался ошеломляющим, и руководство телеиндустрии решило не оглашать их: люди предпочитают сидеть в темноте и смотреть на что угодно, только не друг на друга!

* * *

Казалось бы, Библия не место, где можно найти описание автомобиля, сделанного на заказ. Однако в Книге песни песней Соломона содержится такое:

«Носильный одр сделал себе царь Соломон из дерев Ливанских; столпцы его сделал из серебра, локотники его из золота, седалище его из пурпуровой ткани; внутренность его убрана с любовью дщерями Иерусалимскими» (в английском переводе ветхозаветного текста то, что в русском переведено как «носильный одр», именуется «chariot», что означает «колесница, экипаж» понятие более близкое к автомобилю, тем более что английское «car» произошло именно от «chariot» — примеч. перев.).

* * *

Одна из первейших вещей, которую евреи-иммигранты делали после свадьбы, это фотография на память. При этом большое значение имела всякая бутафория, поскольку она помогала показать, какое положение в обществе занимали иммигранты в своей прежней стране. И фотограф предоставлял драгоценности, очки, карандаш. Последние два предмета указывали на образованность, умение читать и писать.

* * *

Стандартная поза молодоженов на фотографиях, сделанных утром после свадьбы, была такой: жених сидел, а невеста стояла рядом с ним. А объясняли это таким образом: жених слишком устал, чтобы стоять, а невесте было больно сидеть.

* * *

Абрамович, фабрикант брюк, с подозрением отнесся к мотивам молодого человека, который хотел жениться на его дочери.

— Интересно, — спросил он, — женились бы вы на Ханне, если бы у меня за душой не было ни цента?

— Да, — клятвенно заверил его тот, — потому что тогда она целиком полагалась бы на меня.

— Пошел вон! — закричал Абрамович. — И без тебя в семействе полно недотеп!

* * *

Дежурная сестра в больнице «Эвансон» снимает телефонную трубку. Голос спрашивает, как дела у мистера Фляйшмана из палаты 139.

— Отлично, — отвечает она. — Он быстро поправляется. Думаю, завтра ему разрешат пойти домой. А кто, сказать, звонил?

В трубке засмеялись.

— Это сам Фляйшман. А то эти доктора ни черта не говорят.

* * *

Фидельман, подойдя к своему припаркованному «мерседесу», увидел, что левое переднее крыло помято, а под «дворником» лежит записка:

«Люди, которые видели, как я задел вашу машину, смотрят, как я пишу записку, и думают, что я сообщаю вам свой телефон, чтобы вы могли связаться со мной и выслать мне счет за ремонт. Боже, до чего наивные».

* * *

Первого еврейского космонавта репортер спрашивает перед стартом:

— Скажите, мистер Леви, о чем вы будете думать, когда займете место и вот-вот взревут двигатели?

— Я буду все время думать о том, что сижу среди сотен тысяч деталей, закупленных по минимальным из предлагавшихся цен.

* * *

Дочка раввина сидит и водит в альбоме цветными карандашами. Мать спрашивает, что это она рисует.

— Бога, — без колебаний отвечает девочка.

— Дорогая моя, никто не знает, как выглядит Бог.

— Вот нарисую — и будут знать.

* * *

Два конкурента-коммивояжера встречаются у гостиницы.

— Ну, — спрашивает один, — куда теперь держишь путь?

— В Минск, — отвечает другой.

— И не совестно тебе? Когда ты говоришь мне, что едешь в Минск, ты хочешь, чтобы я подумал, будто ты едешь в Пинск. А я случайно узнал, что ты едешь действительно в Минск. Зачем же врать мне?

* * *

Бедный талмудист упорно работает над толкованием Торы.

Первый богач города говорит ему:

— Хватит вам писать, ничего вы этим не добьетесь!

— А если перестану писать, то чего-то добьюсь?

* * *

В почтовом отделении торговец из маленького местечка, пыхтя и отдуваясь, сваливает на стойку тяжелую посылку. Служащий кладет её на весы.

— Слишком тяжелая, — говорит он, — нужно наклеить ещё марок.

— А что, если добавить марок, она станет легче?

* * *

Старый еврей — владелец гостиницы обсуждает хитрости дела со своим коллегой.

— Я редко посылаю шнапс в кредит. Но если и да, то оцениваю вдвойне.

— А я наоборот в таких случаях записываю на клиента в два раза меньше.

— Что за чертовщина, какой смысл?

— А такой, что если он не уплатит, то я теряю меньше.

* * *

Крестьянин едет на телеге на рынок и видит, как вдоль дороги тащится, прихрамывая, нищий с тяжелой котомкой за спиной.

Жалко ему стало нищего, и он предложил тому сесть в телегу. Тот сел, но котомку по-прежнему держит в руках.

— Чего ты не положишь её в телегу-то? — удивленно спрашивает крестьянин.

— Благослови тебя Господь, ты и так сделал мне добро тем, что подвез меня, чего ж я буду утомлять твою лошадь ещё и грузом?

* * *

Грязный и оборванный нищий, шатаясь от голода, стучится в двери богатого дома и просит милостыню. Хозяин жалостно вздыхает.

— О властитель вселенной! Посмотри на это бедное создание! Ботинки худые, штаны рваные, по виду и по запаху — он не моется и не бреется неделями. Ты только один знаешь, когда он в последний раз сносно поел. У меня сердце разрывается, когда я гляжу на него, я не могу!

Он останавливается и заканчивает:

— Так дай мне силы вышвырнуть этого оборванца за дверь!

* * *

За многие мили приехал к молодому пастуху маститый ученый, чтобы выяснить, как этот человек умудряется практически мгновенно вычислять в голове большие числа. Он мог с одного взгляда сосчитать стадо — и ни разу при этом не ошибался. Ученый спросил парня, от Бога ли у него это. Тот улыбнулся и пояснил, что прибегает к нехитрому трюку — считает ноги и делит количество на четыре.

* * *

Еврей, мелкий торговец, едет один в купе вагона первого класса. Сердобольный проводник посадил его туда, потому что других мест в вагоне не было. Торговец с благоговением оглядел богатую отделку купе и начал устраиваться по-домашнему: расстегнул пальто, снял ботинки, положил ноги на противоположное сиденье, отвалился на спинку.

Внезапно дверь отворилась и в купе вошел подтянутый человек, показавшийся торговцу военным, в дорогом пальто с меховым воротником, в высокой меховой шапке.

Торговец моментально убрал ноги, обулся, застегнулся, причесал рукой волосы и бороду, выпрямился.

Новый пассажир достал из кармана записную книжечку и стал что-то записывать. Потом он поднял голову и спросил:

— Простите, вы не скажете, когда в этом году Йом-Кипур?

— Э-э-э, — вырвалось у торговца, и он снова снял ботинки, расстегнулся и вытянул ноги.

* * *

Миссис Плоткина, пышная женщина под 180 фунтов, купила платье явно не своего размера и корсет из китового уса — чтобы ужать фигуру. Она позвала мужа, чтобы он оценил покупку.

Муж взглянул на них и произнес:

— Ви а тойтен банкес (Что мертвому припарки).

* * *

Босс магазина на Седьмой авеню:

— Видишь ли, Хайми, я рад бы был тебе помочь, но, если я отпущу тебя с половины дня, я должен буду отпускать каждого, у кого жена принесет тройню.

* * *

— Слушай, Гольдман, о твоем достижении пошумят и забудут. Ну кто захочет заплатить тебе миллион долларов за говорящую собаку?

— Согласен. Но зато я найду полдюжины производителей собачьего корма, которые дадут миллион за то, чтобы моя собака помалкивала.

* * *

Гершкович хотел показать, что лучше всех в театре разбирается в скачках. Как-то приходит он с бегов, весь сияя.

— Ну и умыл я там всех! И в первом забеге, и во втором — и так вплоть до шестого! Если бы у меня хоть монетка осталась, я бы и в седьмом им показал!

* * *

Кравиц должен был выступать с главной речью на банкете американской еврейской ассоциации, и вдруг у него сломался зубной протез. Он обратился к главному устроителю: мол, так-то и так-то, надо отменять его речь.

— Совершенно исключено! — испуганно воскликнул тот. — У меня случайно есть запасные протезы.

Словно фокусник, человек извлек из портфеля протез. Протез не подошел. Он извлек ещё один, и еще. Третий оказался впору.

— Не знаю, как вас и благодарить, — сказал довольный Кравиц по окончании своей речи. — Как хорошо, что вы оказались дантистом.

— Рад был помочь. Только я не дантист, я владелец похоронного бюро.

* * *

Еврейский философ только приготовился есть кугель (пудинг), как один из учеников спрашивает его, почему кугель так называется.

— Но это же очевидно, — отвечает философ. — Он имеет форму кугеля, сладкий, как кугель, пышный, как кугель, и вкус у него кугеля. Так почему же ему не называться кугелем?

* * *

Два мальчика идут вместе в школу. Мальчик-католик говорит своему соученику — еврейскому мальчику:

— Мой священник умнее твоего раввина, он знает куда больше.

— Конечно, ведь вы ему все рассказываете.

* * *

Лавочник-еврей прошел по улице мимо царского офицера, и тот придрался к лавочнику за то, что тот не снял перед ним шляпы.

— Еврей несчастный, твоя наглость переходит все границы! Откуда ты?

— Из Одессы.

— А насчет шляпы что скажешь?!

— Она тоже из Одессы.

* * *

Еврей-бизнесмен с юга США присутствует на обсуждении вопросов о десегрегации в школах. У присутствующих создалось впечатление, что он один собирается следовать новому закону.

— У тебя ведь есть дочь, Леви, правильно? — спрашивают его.

— Да, есть.

— И ты за то, чтобы она ходила в школу вместе с неграми?

— Я всего лишь следую закону.

— Тогда, может быть, ты позволишь ей и выйти замуж за негра?

Леви смерил собеседника взглядом.

— Да я не позволю ей выйти ни за кого из вас, гоев.

* * *

Еврей после кораблекрушения очутился на необитаемом острове, и спустя много лет его разыскали. Он стал показывать своим спасителям, чего он добился за эти годы — хижину, возделанные поля, систему ирригации, узкую дорогу. В конце дороги стояли два домика.

— Это синагоги.

— А зачем две, вы же здесь совершенно один?

— Вот в эту я хожу молиться, а в эту меня и силой не затащишь.

* * *

Сильверман передает свое дело — производство женской верхней одежды сыну и делится с ним тайнами своего успеха:

— Сол, этот бизнес обеспечил мне хорошую жизнь. Если ты будешь следовать моим правилам, то и ты будешь жить так же. — Сильверман сделал паузу и продолжил: — Следуй моим принципам — и никогда не ошибешься. У меня два главных принципа: честность и мудрость. Нет ничего важнее честности. Если ты пообещал поставить товар пятнадцатого февраля — умри, но выполни обещание. Забастовки, пожар, наводнение — все равно пятнадцатого февраля, и ни днем позже.

— Папа, а где же тут мудрость?

— А вот где: кто тебя, дурака, просил обещать?

* * *

Агент-поставщик сети магазинов спортивной одежды из Чикаго вторично заказал у мануфактурщика из Нью-Йорка партию фурнитуры. Но вместо товара он получил факс: «Жаль, но мы не можем поставить товар до оплаты вами предыдущей партии».

Расстроенный агент ответил:

«Пожалуйста, отмените заказ, мы не можем ждать так долго».

* * *

Свежеокрашенные стены в доме миссис Исаак выглядели чудесно. Поскольку старый маляр закончил работу очень поздно, он сказал, что заберет свои причиндалы утром.

К несчастью, ложась вечером спать, мистер Исаак случайно дотронулся рукой до ещё не высохшей стены и оставил пятно, но миссис Исаак успокоила его, сказав, что мастер утром придет и все поправит.

Утром миссис Исаак была ещё в постели, когда пришел маляр. Она сверху крикнула ему:

— Ой, мастер, поднимитесь, пожалуйста, в спальню, я покажу вам одно место, до которого муж ночью дотронулся рукой.

— Благодарю вас, леди, но у меня сегодня длинный рабочий день, так что я, с вашего позволения, ограничился бы чашечкой кофе.

* * *

Семидесятивосьмилетний мужчина только что похоронил свою вторую жену и влюбился в двадцатилетнюю медицинскую сестру, которая ухаживала за ней. И захотел жениться на ней. Но человек он был осторожный и вначале решил посоветоваться с раввином.

— Ситуация необычная, — сказал раввин, — но если ваш доктор ничего не имеет против, то я не вижу религиозных препятствий для брака. Но мой совет, — тут раввин подмигнул ему, — знаете, пустите к себе постояльца.

Старик согласился и женился на девушке. Через несколько месяцев он случайно встретился с раввином, и тот спросил его, как у него дела.

— Все нормально, все нормально.

— Как жена?

— Слава Богу, беременна.

Раввин хитро улыбнулся.

— А как постоялец?

— И она беременна!

* * *

У мэр городка не было любимчиков, и на банкете раввин сидел рядом с католическим священником. Священник улыбнулся, когда принесли запеченную свинину, и спросил раввина:

— Ребе Леви, когда же вы станете либеральнее и начнете есть свинину?

Раввин улыбнулся — в этот момент официант подавал ему сделанную по его индивидуальному заказу запеченную рыбу — и ответил:

— На вашей свадьбе, отец Каллахен, на вашей свадьбе.

* * *

Израиль Полянский, иммигрировав в Америку, не имел ни друзей, ни денег. Человек приятный, он скоро подружился с другими евреями из нью-йоркского Ист-сайда, а те предложили его кандидатуру в шаммесы одной из небольших синагог. Но поскольку он был безграмотен, то его кандидатуру забраковали.

Полянский был человеком сообразительным, честным, вызывающим симпатию к себе. Он поначалу стал работать уличным торговцем, постепенно разбогател и стал очень состоятельным человеком. Однажды ему пришлось брать в банке большую ссуду, к чему он раньше никогда не прибегал. В банке его репутация не вызывала сомнений.

— Рад буду помочь вам, — сказал банкир и подал ему заполненный документ. — Вам здесь нужно вписать лишь сумму.

Смущенный, Полянский попросил банкира:

— Вы напишите сумму, пожалуйста, а я подпишу.

— Не понял, — произнес озадаченный банкир.

Полянский объяснил, что не умеет читать и писать и что благодаря жене, Йетте, он научился хотя бы расписываться на бумагах. Банкир был поражен.

— Это чудо! За несколько лет вы, несмотря на это, стали очень богатым человеком. Представляю, кто бы из вас вышел в этой стране, если бы умели читать и писать!

— Шаммес, — ответил Полянский.

* * *

Очаровательная вдова на политическом собрании в Вашингтоне попросила молодого еврея — студента философии отгадать её возраст.

— Я не делаю такие вещи, — ответил студент. — Я не знаю, то ли вам дать на десять лет меньше по вашей внешности, то ли на десять лет больше по уму.

* * *

Студент йешивы плавал как в вопросах экономики, так и статистики. Но на один вопрос он ответил неожиданно верно. Его спросили:

— Напишите количество тонн угля, вывезенного Соединенными Штатами в любом конкретном году.

Он написал: «1492-й — ноль».

* * *

Этот же студент нашел кошелек с десятидолларовой купюрой в нем и вернул его владельцу — предварительно разменяв купюру на однодолларовые.

* * *

Человека, разбогатевшего благодаря собственной энергии, спросили, есть ли у него какие принципы, которые помогли ему стать таким богатым.

— Два, — ответил он. — Что надо сделать завтра, я делаю сегодня. Что надо съесть сегодня, я ем завтра.

«Хорошо»

— Как дела?

— Хорошо.

— Столько забот — и хорошо?

— Всегда хорошо и только хорошо. Летом — хорошо и жарко, зимой хорошо и холодно, крыша протекает — хорошо и сыро, от жены с ума схожу хорошо и чокнутый, в своей несчастной хижине я чувствую себя хорошо и похороненным.

— Знаешь, мне от всего этого хорошо и тошнит.