Стоял погожий летний день. Над Грин-Вэлли не было видно ни единого облачка. Небо было синее и безмятежное.
Высокий молодой человек с недовольным выражением лица вскинул на плечо большую спортивную сумку и зашагал с холма в долину.
При первом же шаге выражение его лица сделалось еще более недовольным, а при втором молодой человек чертыхнулся и захромал.
Роста он был именно такого, какой обычно нравится детям от пяти до тринадцати. Та самая "оглобля", которой ничего не стоит "достать воробушка". Глаза у молодого человека были серые, большие и сердитые, скулы высокие, брови густые и нахмуренные, рот, вполне возможно, был даже красивым, но это было не заметно, так как губы он сжимал слишком плотно. Волосы были густые, темно-русые, и хотя молодому человеку на вид было не больше двадцати восьми лет, на висках явственно серебрилась седина. Лицо было загорелое, волевое и немного печальное. Одет он был…, да как все молодые люди его возраста. Джинсы, тонкий шерстяной свитер, ветровка защитного цвета, кроссовки.
Молодой человек перекинул сумку на другое плечо, стиснул зубы – по высоким скулам явственно заходили желваки – и медленно продолжил свой путь. Хромал он сильно.
Четверть часа спустя он уже шел по Центральной улице Грин-Вэлли, странного места на юге Англии, которое уже несколько столетий решало и не могло решить для себя: оно маленький городок или большая деревня?
Куры деловито возились в пыли, собаки валялись на обочине, на крыльце небольшого магазинчика с гордым названием "СупермаркИт" мирно дремал очень толстый человек, прикрывшись газетой. За низкими зелеными заборчиками размещались произведения садоводческого искусства под общим названием "типичный сельский садик Южной Англии". Молодой человек шел, глядя прямо перед собой и явно не интересуясь успехами местных садоводов. Казалось, он торопится поскорее миновать оживленное место…, если Центральную улицу Грин-Вэлли можно было считать оживленным местом.
Из-за одного заборчика неожиданно выплыла обширная дама средних лет. На ней было. сиреневое платье, сиреневая шляпка с широкими полями и сиреневые же солнцезащитные очки. У пухлых ног дамы суетилась и сердилась собачонка, чья шерсть явственно отливала сиреневым. При виде молодого человека сиреневая дама воздела руки к небу и издала ликующий вопль:
– Бог ты мой! Кого мы видим, Марджори!
Неужели это наш паршивец! Как ты вырос, маленький разбойник. Настоящий мужчина!
Плечи, стать… Хромаем? Травма на производстве?
Лицо молодого человека неожиданно исказила судорога. Впрочем, он быстро справился с собой и процедил сквозь зубы:
– Добрый день, миссис Бримуорти. Надеюсь, вы хорошо себя чувствуете. Я спешу домой.
– Не понимаю этого, дорогуша, совершено не понимаю. Был бы дом как дом, а уж в это логово спешить совершенно незачем. И как это только Бог смотрит на подобную несправедливость! Вот взять пастора: прекрасный был человек, праведник, одним взглядом искоренявший ересь в любой заблудшей душе. И что же?!
Молодой человек с живейшим интересом посмотрел на миссис Бримуорти.
– Да, действительно, что же?
– Умер!
– Да что вы говорите?
– Умер, чтоб мне лопнуть, да еще и от чего!
Цирроз печени! А ведь он не пил в жизни ничего, кроме вина на причастии. В то время как некоторые ухитряются бренди запивать самогоном – и живут себе до ста лет.
Молодой человек кивнул и аккуратно обошел миссис Бримуорти с фланга.
– Всего доброго, миссис Бримуорти.
– Уже уходишь? Что ж, увидимся позже. Ты ведь, надо думать, теперь надолго?
Молодой человек резко обернулся, и миссис Бримуорти резво отпрыгнула за калитку.
– Я хочу сказать, после того, что случилось, тебе лучше отдохнуть в родных местах, подлечить нервы, хотя лично я всегда считала, что помощь специалистов в подобных случаях незаменима…
– ВСЕГО ДОБРОГО, МИССИС БРИМУОРТИ.
Молодой человек торопливо – насколько позволяла нога – зашагал прочь, спиной чувствуя взгляд сиреневой дамы.
Только спокойно. Не поддавайся. Ты знал, что рано или поздно они обо всем узнают. К. тому же самое плохое ты уже пережил. Глаза той женщины…, и стук комьев земли, падающих на крышку небольшого гроба.
Спокойно. Только спокойно.
– Конечно, миссис Стейн, это очень полезное лекарство. Только не забудьте о пропорциях.
Мэри Райан незаметно потерла висок тонкими пальцами. Накрахмаленный белый халат предательски хрустнул, и миссис Стейн словно коршун впилась острым взглядом в "самого-молодого-на-моей-памяти-доктора-и-зачем-таких-берут-на-работу-что-они-могут-понимать-в-болезнях".
– Деточка, если тебе не нравится эта профессия, еще есть время ее сменить. Ты ведь ТАК молода…
– Миссис Стейн, мне двадцать пять лет, и я люблю свою профессию. Просто и у врачей иногда болит голова.
– У врачей – да.
Выпустив эту последнюю стрелу, миссис Стейн горделиво покинула светлый кабинет, звеня, переливаясь и грохоча, словно рождественская елка, вышедшая на прогулку.
Мэри еле сдержала смешок. Миссис Стейн пару лет назад открыла в себе явные и несомненные таланты медиума, после чего круто изменила имидж. Корсеты, испанские юбки с бахромой, пестрые шали и бесчисленное количество амулетов на шее и запястьях, гадальные карты, игральные кости и гороскопы, загадочная бледность на впалых щеках и густо подведенные зеленым глаза – налицо были все признаки неврастении, но Мэри Райан не зря родилась и выросла в Грин-Вэлли. Все эти два года она терпеливо выслушивала миссис Стейн, тактично подправляя некоторые из ее рецептов (травы, собранные в полнолуние на местном кладбище), чтобы новоявленная предсказательница судеб, прямо скажем, не откинула коньки.
Да, Мэри Райан было двадцать пять лет, и уже второй год она работала у себя на родине, в Грин-Вэлли. Строго говоря, она была фельдшером, а не врачом, для тяжелых заболеваний имелась настоящая больница – пятнадцать миль от Грин-Вэлли, городок Бриджуотер. К счастью, тяжелыми заболеваниями местные жители не страдали, сказывалось отсутствие губительного влияния цивилизации.
Даже с родами отлично справлялась миссис Вейл, энергичная и бодрая старушенция, закончившая курсы акушеров задолго до Второй мировой. Мэри ей несколько раз ассистировала и могла подтвердить высочайший класс местной повитухи.
Собственно, именно миссис Вейл, Гортензия Вейл, помогла Мэри выбрать призвание.
Родители девушки погибли, когда девочке едва исполнилось три года, воспитывала ее бабка, а Гортензия была бабкиной лучшей подругой.
Денег катастрофически не хватало, и тогда две старые леди пошли на немыслимый по своей отчаянности шаг. Они продали свои дома, купили маленький домик в самом конце Центральной улицы и зажили одним хозяйством. Так у Мэри Райан оказалось сразу две бабки, причем обе – не приведи Господь.
Гортензия, профессиональная медсестра, которая помогла прийти в этот мир большинству жителей Грин-Вэлли, и не меньшее число их проводившая в мир иной, обладала острым и довольно циничным складом ума и взглядом на мир. Аманда Райан, бывшая учительница, родная бабка Мэри, была в большей степени идеалисткой, но зато куда более острой на язык.
С самого детства Мэри привыкла к ужасающим скандалам и ссорам, завершавшимся неизменным чаепитием на крошечной веранде (ежевичный джем, горячие булочки – тесто для них замешивалось без отрыва от скандала, – масло, сыр и немного шерри для помирившихся валькирий). Мэри ничуть не боялась этих сражений, более того, следила за ними с неизменным восторгом. Гортензия и Аманда были созданы для другой эпохи. Той, где женщины неплохо обращались с холодным оружием, и мужчинам стоило десять раз подумать, прежде чем обидеть прекрасную даму.
Бабушка Аманда умерла десять лет назад, и Гортензия до сих пор не могла простить этого подруге.
Мэри улыбнулась воспоминаниям, встала и осторожно выглянула в коридор. Никого. Можно отправляться на ланч. Домой, в Кривой домишко, как его привыкли называть в округе, хотя никаким кривым он на самом деле не был.
Просто при взгляде на него сразу вспоминались сказки и легенды, где баньши, феи, гномы, эльфы и ведьмы жили бок о бок с людьми, и никого это не удивляло.
Мэри заперла дверь, спустилась с крылечка, взялась за щеколду калитки… Мимо торопливо прошагал высокий незнакомый парень.
Лицо у него было такое, что Мэри едва не отшатнулась. Парень сильно хромал.
Она проводила незнакомца недоуменным взглядом и пошла в противоположную сторону, к дому. Проходя мимо небольшого форума местных сплетниц (председатель – миссис Бримуорти), Мэри невольно ускорила шаги, приметив высокий позолоченный испанский гребень миссис Стейн. До нее донеслись лишь отрывки разговоров:
– Совершенно дикая рожа! Он сумасшедший, говорю вам!
– Не понимаю, дорогая, как его могли отпустить после убийства?
– И почему не в психушку, а к нам?
– Вот старому пьянице радость – теперь они вместе будут безобразничать!
– КЫШ!!!
Мэри рассмеялась, дамы завизжали и всем скопом нырнули в калитку миссис Бримуорти.
На дороге, кроме Мэри, остался только один человек.
Высокий, широкоплечий, дочерна загорелый, Харли Уиллингтон совершенно не производил впечатления, что ему далеко за восемьдесят. Пронзительные синие глаза сверкали из-под лохматых бровей, усы топорщились в ядовитой ухмылке. Знакомьтесь: местный браконьер и хулиган Харли Уиллингтон.
Мэри смело шагнула к старику и задрала голову, как в детстве, глядя в синие насмешливые глаза.
– Ну чего глядишь, коза?
– Дядя Харли…, дайте леденец!
Оба расхохотались, а потом старик вытащил из кармана конфету в яркой, несколько потрепанной обертке.
– Никак не вырастешь, коза? Куда идешь?
– Обедать. Все выздоровели.
– Ха! Еще бы! Вот если б ты еще пургену этим курицам прописала…
– Дядя Харли, это нехорошо.
– А языком мести хорошо? От их трепотни мухи дохнут.
– Зато газеты не нужны. Они говорят, какой-то бандит приехал. Или сумасшедший. Я не очень слушала, знаю только, что теперь у нас будет два хулигана. Поскольку первый – это вы, то…
Харли Уиллингтон ахнул, хлопнул себя по голове и стремительно помчался прочь. Мэри с некоторым изумлением смотрела ему вслед.
Неужели его так взволновало известие о заезжем хулигане?
Гортензия Вейл сидела в кресле-качалке среди своих цветов и читала "Тайме". Вернее, дремала под надежной защитой широких страниц. Мэри улыбнулась и на цыпочках поднялась на крыльцо. Уже у двери ее догнал бодрый голос.
– Я все слышу. Я не сплю. Я обдумываю статью.
– Какую, бабушка?
– Э-э…, о подоходном налоге. Ерунду они придумали, полную ерунду. Потом – это уже было. После войны. Но тогда и продукты были по карточкам, нельзя ж сегодня-то…
– Бабушка, а почему у тебя газета раскрыта на спорте?
– Потому что я люблю спорт! Кого лечила?
– Миссис Стейн.
– Ха! Ей надо к Фишеру.
– Но он же ветеринар!
– А она здорова как кобыла. Что нового?
– Приехал сумасшедший хулиган. Харли Уиллингтон очень обеспокоился и помчался его встречать. А может, выгонять.
Гортензия энергично качнулась в кресле и выудила из недр темного платья трубку с резным мундштуком.
– Значит, он вернулся. Это хорошо. Старый бандит живо вправит ему мозги. Опять же, природа, цветочки, леса, поля…
– Бабушка! О чем ты говоришь?
– Как о чем? О Билли, разумеется. О Билли Уиллингтоне, внуке старого бандита Харли. Ты его совсем не помнишь?
Мэри нахмурилась. Память усиленно подбрасывала совершенно лишенные очарования воспоминания.
Долговязый парень на велосипеде проезжает точно через центр огромной лужи… Ее любимое голубое платье расцветает уродливыми пятнами грязи…
Пруд, жара, кувшинки… Кто-то хватает ее за ногу и утаскивает под воду… Мэри визжит, глотает воду, кашляет, вырывается изо всех сил…
Комок жвачки запутался в косе… У нее была хорошая коса, длинная, густая…, ровно до того самого дня, когда Билл Уиллингтон дунул из камышинки комком жвачки. С тех пор Мэри всегда коротко стриглась.
– Лучше б я его не помнила, бабушка! Так это его я встретила сегодня! Он хромает.
– Еще бы! Пуля в ноге мало кому прибавляет резвости.
– Пуля? Так он и в самом деле бандит?
– Хм. В детстве он точно им был. Сейчас – не знаю. Иди, обедай. Я еще почитаю. Надо вечером навестить Харли.
– Бабушка!
Старуха окинула Мэри ехидным взглядом.
– Вот что я тебе скажу, молодая докторша.
Не принимай ты старуху Стейн и всю их компанию. У тебя из-за них мозги свихнутся. Харли катал тебя на закорках.
– Да я…
– У всех ребят в деревне есть игрушки, которые он им вырезал из деревяшек.
– Но я же…
– Фишер твой дурак и неумеха, а Харли спас лошадь старого Джона, да и потом ходил за нею, как за малым дитем.
– Бабушка, я…
– И если когда-нибудь я услышу от тебя, что Харли Уиллингтон – алкоголик и разбойник, я тебя выпорю вожжами!
– У нас нет вожжей.
– Найду.
– Погоди. Я вовсе не собираюсь так говорить. Я очень люблю дядю Харли и не верю ни единому слову этих дамочек. Правда, самогон он все-таки гонит…
– Так он его из чего гонит-то! Из пшеницы!
На меду, на липовом цвете, на ежевике! Это ж нектар! Забыла, как болела воспалением легких? Если бы не этот-самогон и мед, которыми тебя растирал старый Харли, лежать бы тебе в земле!
– Бабушка!!!
– Не кричи на бабку. Иди ешь.
– Я только хотела сказать, что провожу тебя.
К ним же в гору подниматься, да еще в темноте.
– Это другое дело. Все, уйди! Дай почитать спокойно.
Мэри сидела за небольшим столом и с аппетитом ела жареную картошку. Большинство современных девушек осудили бы ее за такие гастрономические пристрастия, но Мэри нечего было опасаться. От матери и бабки она унаследовала стройную фигурку, длинные сильные ноги, каштановую копну волос и задорно вздернутый носик. От отца – карие глаза и незлобивый характер, а еще смешливость и хорошее чувство юмора. В свои двадцать пять лет девушка любила весь мир и была уверена, что мир отвечает ей взаимностью.
Неожиданно тень набежала на личико Мэри.
Ник Грейсон, укоризненно сказал внутренний голос. Ты обещала пойти с ним сегодня в кино.
Поехать на его машине.
Мэри вздохнула. Ник Грейсон почти официально считался ее женихом. Почти – потому что Гортензия Вейл только фыркала при этом имени, а уж при появлении самого Ника вообще разворачивалась и уходила в дом.
Семья Грейсонов в Грин-Вэлли считалась самой уважаемой. Миссис Грейсон возглавляла все мыслимые и немыслимые благотворительные фонды, ведала церковной кассой и являлась председателем Клуба Цветоводов. Мистер Грейсон в основном почивал на лаврах своей энергичной супруги, зато у него были связи в Лондоне. Какие именно и с кем – не уточнялось, но это было не важно. Достаточно того, что больше таких связей ни у кого в деревне не было. Ник Грейсон, единственный сын почтенной четы, был красив до умопомрачения, хорошо воспитан, образован, а самое главное, единственный в деревне имел надежную и престижную работу. Ник был риэлтером.
Еще у него была собственная машина, он почти всегда ходил в костюме и при галстуке, и даже ненавидевшая все живое миссис Стейн таяла и млела, когда Ник приветливо кланялся ей с противоположной стороны улицы.
Словом, Ник Грейсон был замечательным человеком, и Дотти Хоул, закадычная подружка Мэри, неоднократно намекала, что свадьбу надо играть поскорее, потому что Ник много ездит, а девушек на свете много, так что Мэри и оглянуться не успеет, как его кто-нибудь уведет. Дотти так искренне ужасалась тому, что сама же и говорила, что Мэри от души смеялась над страхами подруги, но глубоко внутри ее одолевали сомнения.
Начать с того, что они вместе уже два года.
То есть с того момента, как Мэри вернулась в Грин-Вэлли после окончания учебы. Они регулярно встречались, ходили гулять, ездили в кино в соседний городок, а на обратном пути увлеченно целовались в машине. Конечно, о более близких отношениях и речи не могло идти.
Ник был слишком порядочен…
Мэри сердито фыркнула. Забавное сочетание:
"слишком порядочен".
Она понятия не имела, нравится ли ей с ним целоваться, потому что никогда об этом не задумывалась. После первого опыта, помнится, она была несколько расстроена, потому что ждала чего-то необычного, но вину приписала себе. Ведь до Ника она целовалась только с одним мальчиком, и это было сто лет назад, в лесу, а мальчишку звали…
О БОЖЕ!!!
Жаркий румянец залил ее щеки. Кружка с компотом опрокинулась, кошка Джу сердито мяукнула и стрелой взлетела на шкаф.
Мэри застонала.
Того мальчишку звали Билл Уиллингтон.