Потолок, стены и постель определенно были незнакомыми, зато лица собравшихся в комнате — наоборот. Тело, лишенное эмпатических чувств и ощущения потоков, тоже казалось чужим.

Каталин, Фердинанд и дядя смотрели на нее, присев на краешек ложа, и вид у них был такой, будто ушан с воительницей ночевали прямо здесь, у постели госпожи, вкупе с Чириком, а дядя заходил сюда каждые четверть часа. Уверившись, что первое же усилие не окунет ее вновь в забытье, девушка произнесла:

— Не беспокойтесь, я с вами.

Облегченный выдох, разом вырвавшийся из их уст, был ответом. Во взглядах было столько тревоги, сейчас стремительно сменяющейся радостью, что Жозефина с легким ужасом поспешила уточнить:

— Что, снова прошла целая луна?

— Нет, что вы, всего седмица.

— Как Малыш?

— Он принес нас сюда, — ответила Каталин.

— А что с Красотулей и Быстрым?

— Рассыпались, — а это был Фердинанд. — Их Всадники живы, не переживайте. Морган с сыновьями знают, что делают.

— Это хорошо. — Жозефина расслабилась насколько могла, оставляя тело в покое. — Расскажите мне, что произошло потом.

— Вы крепко всех напугали, — сказала воительница с очень серьезным взглядом светлых глаз.

— Я?.. Чем?..

— Больше всех меня напугали, я, к сожалению, не успел вас остановить, — вмешался Фердинанд. Его темноглазое лицо тоже было очень серьезным и как будто слегка виноватым. — Это было очень, очень смело, и еще больше — безрассудно.

Да уж, возразить нечего.

— Что с вещами? — До сознания наконец дошло, что они находятся в поместье дяди, и мысль тут же уцепилась за так долго лелеемую цель приезда сюда.

— Парни сюда вчера доехали, привезли все, что не унес Малыш. Кобылку вашу тоже взяли, так что и лошади все тоже тут.

— А мы когда прилетели?

— Утром после штурма. — Каталин поправила госпоже сбившееся у шеи меховое одеяло. — Малыш вылетел с рассветом, после полудня добрались уже.

— Почему мы не остались в Кор Фъере?

— Люди напуганы. Им нужно время, чтобы оправиться от… такого.

— Вы сделали для города не просто много, а слишком много, — пояснил Фердинанд. — Людям надо это обдумать и привыкнуть с этим жить.

Никогда раньше они не были так серьезны и непреклонны, разговаривая со своей госпожой.

— Я сделала, что могла.

— Это было безрассудно, — повторил ушан. — Вы понимаете, что никто из ныне живущих людей или нелюдей не смог бы это повторить?

— А из ранее живших?

— Я не знаю. Вы представляете, какую Силу пропустили через себя?

— Да. И это было глупо.

Сейчас Жозефина понимала, что действительно поступила не лучшим образом. Северяне, все, кто был там, на поле боя, уже одержали победу, и на волне этой победы быстро и радостно отстроили бы стену заново, а она, непривычно оставшаяся не у дел, продолжила бессмысленно геройствовать, подстегиваемая долгом, въевшимся в плоть, кровь и разум, и опьяненная бушующей вокруг Силой.

— Знаете, когда увидели ваших птиц, это было чудо, которым люди восхищались, но даже мне было страшновато, все-таки это громадная Сила.

— Вот, ушастый дело говорит; а то, что вы устроили под конец, многих повергло в ужас, и это притом, что вы были на нашей стороне. И повредило не только нашим врагам…

Теперь девушке окончательно стало стыдно.

— Отдача все вымела, — тихо продолжил Фердинанд. — Тела и металл тоже стали частью башен…

— Это достойная могила, но людям еще надо понять это. Однажды про оборону Кор Фъера будут рассказывать легенды, но сейчас им всем надо отдохнуть от увиденного. — Каталин грустно усмехнулась. — Вы никогда не хотели стать Темной Владычицей? В сказках Юга вы будете именно ею.

…А не так уж и глупо это было. По крайней мере, ближайшие несколько сотен лет никто не осмелится даже подумать напасть на Север.

— Надеюсь, что на Севере я буду кем-то получше… — пробормотала Жозефина.

— Конечно, будете, просто спустя время. — Кажется, они высказали то, что хотели высказать, облегчили душу и чувства, и серьезность сменилась лаской. — Вам нужен покой, отдыхайте, здесь удивительно красиво.

Она повернула голову к окну в простой деревянной раме. Там кружился легкий первый снег горной осени. Дядя сидел с этой стороны, и она поймала его взгляд. В отличие от глаз Каталин и Фердинанда, его взгляд светился спокойной улыбкой.

— Дядя, как ты?

— Я боялся за тебя, — мягко ответил он, — а у нас все хорошо.

— А я боялась за тебя. Боялась, что Алые или еще кто-то придут за тобой, а я даже не могла тебя защитить.

— Да зачем я им, — хмыкнул Гаррик. — Тогда просто под руку подвернулся, вот и все. Никто меня не трогал, не переживай.

И тут Жозефина вспомнила давешнюю шутку короля.

— Каталин, ты не рассказывала, что мне предлагали от имени короны?

Воительница снова посерьезнела.

— Это был личный разговор. Хорошей бы я была защитницей, если бы хранила только ваше тело, а ваши тайны — разбалтывала.

— Представь, дядя: мне предлагали Кор Фъер в ленное владение в обмен на перстень папы.

— Думаю, если бы ты его не принесла, кара была бы не меньше, вроде забеления гербов. Я ждал подобного предложения короны, но после того, что ты сделала, ни один герольд — во всяком случае у нас, — не отважился бы прикоснуться к твоему гербу. Да и в столице бы тоже крепко подумали… Признаться честно, я искренне желал, чтобы эта железяка куда-нибудь потерялась так, чтоб ее уже никто не нашел, так оно спокойнее.

— Чирик! — Воробушек устроился у шеи хозяйки как в гнезде и теперь сверкал оттуда умными черными глазками.

— Разумеется, Чирик! А ты получил мое письмо?

— Получил, как не получить, — дядя взглянул на Чирика, — очень настырная птаха. И не успел я отправить ответ, как прилетела птичка побольше.

— А Клаус?..

— Как обычно. Я верно понял, что ты собираешься зимовать здесь?

— Я не знаю, — растерялась девушка. — Мне надо было о многом поговорить с тобой, но и дома давно не была…

— Север устоял, корона держит нейтралитет. Поступай как угодно, без повозок вы и по зимнику легко пройдете.

— К слову, о короне. Фердинанд, магов тогда взяли?

— Кор Фъер взял шестерых, остальных забрали обратно. Кстати, того мага герцог отпустил по вашей просьбе, он цел и невредим. Там из этих шестерых двое магистры и еще один архимаг. Я лично их не видел, но Морган говорит, что работать им придется библиотекарями или еще кем, архимаг еще может восстановиться хотя бы частично, а остальные уже никак, все энерговоды выжгло. В последний раз такое было, когда брали Орбо.

Жозефина похолодела при мысли о том, что с ней будет так же. Как она тогда сможет защитить тех, кто доверился ей?..

— Вам это не грозит, — успокоил ушан. — Вам бы, конечно, десяток магов еще, чтобы они тот поток стабилизировали, но вы опирались на плетения города, а не на кучу отдельных артефактов, да и защищали свое, а не пытались чужое взять. Я, конечно, не целитель, но читал про такое и видел, как дядюшка пару раз лечил выложившихся магов. Думаю, через седмицы две или три будете в порядке.

Срок был и вправду невелик, могло быть куда хуже.

И тут до сознания дошло сказанное прежде.

— Быстро же они их растят…

Королевская Академия магии в нынешнем виде была основана около двадцати лет назад, сразу после Смены Ферзей. Обычно маг учится десять лет, чтобы просто получить лицензию зрелости в профессии и возможность свободно колдовать, путь к званию магистра может занять еще столько же, а к архимагу — всю жизнь. Двое магистров и архимаг — в темнице Кор Фъера, еще сколько-то туда не попали, да и в городе всяко не одни ученики остались…

— Наша земля богата талантами, — улыбнулся дядя.

— Да, только на Севере магов явно не хватает, не в Королевской же академии им учиться… Фердинанд, не желаешь открыть здесь свою академию? Знания у тебя есть, опыта за последнее время тоже накопилось немало, книги сможешь через дядюшку выписать.

— Талантов здесь действительно немало, — отозвался ушан, — я бы с удовольствием их обучил.

— Я тоже подучусь, — хмыкнула Жозефина, — мне остро не хватает академического магического образования.

— Ну, зима длинная, я наконец-то смогу дать вам что-то систематическое, — сквозь общий смех выговорил ушан.

— Остается только вопрос, от чьего имени открывать школу. — Идея прочно захватила Жозефину. — Тебя не знают, меня боятся… не мешало бы написать об этом Ордису. Дядя, где у тебя письменный прибор?..

Слабость и боль не позволяли Жозефине даже водить пером по бумаге, и Каталин вызвалась в писари. Для начала Жозефина продиктовала рецепт укрепляющего отвара, с которым мыслила подняться на ноги скорейшим образом, а уже потом принялась за письма. Письмо Ордису содержало в себе благодарность, извинения, предложение открыть школу магов, вопрос по поводу возвращения регалий Верховного мага, привет Моргану и робкую приписку по поводу обещанного знамени. Домочадцам предназначалось теплое послание с выражением беспокойства, любви и надежды, что их не коснулся гнев короны. Меченому Жозефина решила писать сама, благо это дело срочным не представлялось. Гонец унес письмо в поместье, а к Предводителю отправился Чирик.

— А с Малышом вы их познакомили? — спросила Жозефина, наблюдая, как Каталин открывает птаху окно.

— А то как же, непременно познакомили… — Воительница повернула литую ручку, запирая раму, и вернулась к госпоже. — Кажется, он его побаивается.

— Чирик — Малыша?

— Малыш — Чирика, — пояснил Фердинанд. — Может, потому, что Чирик старше.

— Но ворковать вместе им это не мешает, — подхватила Каталин. — Вы отдыхайте, набирайтесь сил, так сами скоро увидите.

Жозефина хотела было последовать доброму совету немедля, как ее кольнула еще одна мысль, требующая немедля быть озвученной.

— Каталин, что вообще говорят люди о башнях?

— Говорят, что вы пробудили какое-то древнее заклинание защиты. Еще говорят, что в ответ на такую наглость этих королевских сынов скальных йоров и ш… королевских магов, за город заступились сами Боги и заново возвели башни.

— Понимаете, госпожа, только маги поняли, что именно произошло, — тихо сказал Фердинанд, — то есть я, Морган, Кин и Эйн, да еще вы знаете, что сделали, остальные увидели только, как башни отстроились заново, ну и разбросавшую все волну.

Ничего, для легенды именно то, что надо.

— Пожалуй, мне и в самом деле надо поспать. — Все встали, готовясь выйти, когда Жозефина окликнула дядю: — Пока я никуда не могу выйти, пусть Каталин с парнями будут под твоим началом, чтобы не скучали, да и Фердинанд, полагаю, не откажется помочь.

Ушан и воительница согласно и охотно кивнули — при деле все веселее, да и госпожа будет больше заниматься выздоровлением, чем разговорами. Гаррик оглядел парочку и широко улыбнулся:

— Что ж, у нас здесь есть дом для гостей, и давненько в нем никто не обитал, ну да ничего, сейчас все исправим. Ты, племянница, главное, выздоравливай, — лучась улыбкой, он погладил непослушные кудри, которые Каталин каждый вечер расчесывала гребнем, пока госпожа пребывала в забытьи, и все трое вышли из комнаты.

Ближе к вечеру пятого дня прибыл ответ из Кор Фъера. Кроме письма четверо гонцов в цветах Ордиса везли на седлах по сундучку, кои и занесли с собой в дом.

В сундучках оказались целых два знамени, и табарды, и шевроны, и множество других подарков от всех мастеров Кор Фъера. Второе знамя родилось после памятного штурма: красная птица перед синими башнями на серебряном поле; это была и очень интересная идея, и огромная честь, ибо мастерицы по собственному желанию увековечили поступок Жозефины, а значит, почитали его достойным уважения. Кроме того, в сундучках нашлись и сапоги рыбьей кожи — точно как те, что так, казалось, давно девушка купила в лавке, — и еще один драгоценный подарок от старого кожевенника: седло и узда для Малыша, украшенные литыми бляхами; на бляхах красовались магические закорючки, а в одну из пряжек было всунуто короткое письмецо от Моргана — пояснение, что магия упряжи предохраняет Всадника от падения, с припиской: «По себе знаю, штука нужная».

Изумленно и радостно рассмотрев подарки, Жозефина приняла письмо — пергаментный свиток в кожаном тубусе с вытисненным серебром гербом Ордиса. Сломав печать, она достала плотные листы, так и норовящие свернуться.

«…извиняться не стоит, а благодарности Ваши я Вам возвращаю — без Ваших трудов и Вашей легенды Кор Фъер пал бы еще первой ночью…

…регалии все же прошу вернуть, ибо на должности Вас ныне держать не могу, но, дабы не обижать Вас, дарую Вам титул Хранительницы Севера. Сие объявлено мною горожанам с обновленных башен и отправлены герольды с известием и приказом возвещать о том на каждом перепутье…

…школе обещаю всяческую поддержку, так как собственные маги Северу нужны, и с тем посылаю Вам людей…»

В тубусе оказался не один, а два листа пергамента; второй, гербовый, с тисненой печатью Предводителя Севера, гласил, что нобле Жозефина де Крисси, Хранительница Севера, приглашается весной на Большое Вече, для подтверждения в правах наследницы герцога.

…— Неудивительно, — говорил Гаррик де Варден, которому девушка показала приглашение. — Ордис понимает, что на его месте должна быть ты.

— Что?!

— Насколько я понял, именно тебя видели на стенах во время штурма, твои птицы защитили город, и ты смогла что-то сделать с воротами первой ночью, а Предводитель лежал с ранением и ничего для Кор Фъера сделать не успел. К тому же Ключ именно у тебя…

…Мартин писал, что все живы и здоровы, пятеро северян из отряда Каталин все так же служат в поместье, жаловаться не на что. «Из плохого — должен сказать, что нам закрыли доступ к счетам, но это и все. В городе настроения подавленные из-за поражения в войне с Севером. Их величество выступил перед народом и заявил, что Север устрашен, но по отступающим через город солдатам я бы сказал, что дела обстоят ровно наоборот. Гильдия алхимиков перестала продавать талисманы и теперь скупает их с рук. Наши я продавать не стал, придержу до поры, когда за них будут давать хорошую цену. Господин маг приходил, нарисовал всяких значков в новом крыле, также справлялся о Вашем здоровье. Вы за нас не переживайте, запасы есть, нам хватит. Все так же ждем Вас обратно, да хранит Вас Милосердная».

…Окрепнув достаточно, чтобы суметь держать перо, Жозефина попросила Фердинанда зачаровать ей бумагу для сгорающего письма — сама она колдовать пока не могла, и на этой бумаге написала письмо Меченому.

«Приветствую, дорогой друг. Я не знаю, что Вам известно о недавней Северной кампании и как Вы относитесь ко мне теперь, но я все так же надеюсь хотя бы на встречу по возвращении», и пеплом: «Со всем теплом и нежностью, Жози». Отправлять письмо государственному магу с плодом Искусства Корней было явно неразумно, и потому запечатанный сургучом лист получил Фердинанд, чтобы доставить послание обычным путем, через дядюшку Феликсефонтия.

Ответ пришел быстро и был коротким и куда более сдержанным в чувствах, чем раньше: «Сведения, поступающие с Севера, противоречивы. Вас я считаю неплохим человеком, попавшим в сложные обстоятельства, который поступает так, как велят ему честь, воспитание и происхождение», но пепел сложился в слова: «Береги себя».

Шли дни, принося медленное выздоровление. Тело восстанавливалось быстро, Потоки же оказались куда строптивее. Простая магия вроде «светлячка» давалась легко и непринужденно, а все, что было сложнее, оборачивалось непредсказуемым результатом. Девушка чувствовала себя будто в кандалах — можно выполнять все обыденные дела, есть, ходить, писать, но все это с ощущением вечной несвободы, дисгармонии. Фердинанд утверждал, что это оттого, что под чудовищным потоком Силы Узор Потоков, пронизывающий тело, изменился и смешался, искажая любое более-менее сложное плетение. Это весьма было похоже на правду, но, как бы оно ни было, Жозефина прекрасно понимала, что еще легко отделалась, и не жаловалась на свою долю, тем паче что Узор тоже восстанавливался, обещая к концу зимы принять свой изначальный вид. Посему она стреляла из купленного еще в Поголье лука, вместе со своими бойцами оттачивала навыки посошного и рукопашного боя, приказав не жалеть ее больше, чем требовалось в дружеском поединке, посещала лекториумы Фердинанда, довольствуясь теорией, которой ей остро не хватало, и когда одна, а когда с дядей ездила по окрестностям, любуясь пейзажами и изучая дорожки и тропки. Когда ушан отвлекался от своих обязанностей, они все так же вели длинные интересные разговоры и иногда поднимались в небо на изогнутых крыльях Малыша, а однажды провели эксперимент с Чириком: дядин конюший сладил из ремней и пары кусков кожи нечто вроде детских качелей, и за вделанные в концы ремней кольца птах без труда поднял Жозефину и пронес ее несколько сотен шагов, кружа вокруг дома, без всякой натуги: мощь каменных птиц действительно определял не размер тела, но дух, обитающий в этом теле. Оставаясь одна, девушка взахлеб читала книги — в основном легенды, баллады и исторические тома, в изобилии водившиеся у дяди, или медитировала, обращаясь к Дане. Целительный поток богини очищал и успокаивал душу, а кроме того и приводил в гармонию взбесившийся Узор, ускоряя окончательное выздоровление.

Почти каждый день в поместье бывали гонцы, привозя и увозя письма, курсируя по большей части меж поместьем дяди, Кор Фъером и поместьем де Крисси. Жозефина, наконец оказавшаяся в безопасности, среди тех, кто любил ее, скучала по дому и тревожилась за домочадцев. Последнее письмо Мартина, с одной стороны, было весьма утешительным: он писал, что «…к счетам доступа все еще нет. Я бы сказал, госпожа, что корона сделала вид, что нас нет. К нам не заезжает ни господин сборщик налогов, ни господин Барбус, а тех ребят, что Вы оставили в поместье, вычеркнули из списков Гильдии, будто их там и не было никогда». Если же взглянуть с другой — все это было крайне похоже на то, что все процедуры, полагающиеся мятежникам, его величество провел, просто не стал гонять зазря герольдов и переводить белую ткань. Жозефина со своим обостренным чувством гармонии и справедливости всей кожей ощущала, что Натан Первый окончательно зарвался, вначале требуя то, что по решению создателя не должно ему принадлежать, а потом наказывая не истинного виновника, но его людей, в поступках своего господина (вернее, госпожи) не повинных. Следовало что-то делать, и для начала — посоветоваться со своими.

— Да съездить и забрать их сюда, — проговорила Каталин, выслушав госпожу. — Меньше чем за луну обернемся, пока снег не лег. Там, пока вас нету, они тоже не нужны, а если вдруг солдат пришлют, парни там только умереть с честью и смогут.

Жозефина сама это прекрасно понимала. Как и то, что поехать с воительницей она не сможет — сейчас, без магии и серьезной силы за спиной, появляться в столице (да и вообще в городах королевских земель) ей заказано.

— Передать можем чего, если надобно, или привезти. Вы напишите, мы разберемся.

Вечером Каталин был вручен список, в основном от Фердинанда, и распоряжение узнать, что там и как с алхимическими талисманами, а также просьба устно передать Мартину, что в случае чего к нему с письмом может прилететь птичка. То есть Чирик. И что бы ни говорили в столице, если птица будет — значит, госпожа жива. Самого птаха отправили вместе с Каталин — и ей спокойнее будет, и письмо, если вдруг что, послать можно, быстрее получится, чем с гонцом.

Ранним утром следующего дня из поместья выехали два конника, сопровождаемые громадной птицей; Жозефина с Фердинандом проводили Каталин и Уилласа до большака, заложили петлю, прощаясь, и вернулись к Гару.

Этим же утром минула целая луна с памятной ночи штурма. За завтраком дядя начал разговор, который жил в Жозефине с самого лета, и теперь, когда можно было не только говорить, но и делать, она была совершенно не в том состоянии.

— Я предлагаю, пока не легли снега, сходить в Ясли. — Он отодвинул деревянную плошку и поднял на племянницу свой привычный мягкий взгляд.

Но и откладывать все это до конца зимы было совершенно невозможно.

— Можно слетать, — предложила девушка. — Тебе понравится.

— Я бы рад, — Гар развел руками, — но дорогу знаю только по земле. Там не все так просто, дитя, но и идти недалеко.

Они выехали сразу после завтрака, прихватив с собой оставшихся в поместье Вита и Лаки. Фердинанд, раздав задания ученикам, разумеется, тоже увязался с госпожой, не в силах пропустить такое событие.

— Зверь выбирает Всадника сразу? — поинтересовалась Жозефина, покачиваясь в седле.

— Необязательно, — отозвался Гаррик. — Зверь ищет подходящего Всадника, как сказал бы академический маг, по матрице, то есть по внутренней сути. Чувства, устремления, желания, вероятно, совпадение Узоров — вот это все, — добавил он извиняющимся тоном — мол, ваши магические штучки не разумею, объясняю как могу. Жозефина кивала — она вполне понимала, что дядя имеет в виду. Часть ищет целое; так меч ложится в ножны, сделанные для него. Так летит с письмом магический вестник, чувствуя, что вот там — цель.

— Если Небесный Зверь пробуждается и не обнаруживает рядом своего Всадника, то он отправляется искать его. Легенды говорят, что бывали случаи, когда Зверь привязывался к кому-то вроде кухарки или оруженосца, а с другой — понимаешь, Всадник должен быть Всадником, должен быть предрасположен к этому, обычный человек Зверю будет неинтересен. Если где-то рождается Зверь, значит, для него уже родился или скоро будет рожден Всадник, они действительно как половины одного целого. Правда, не всегда суждено найтись именно этой паре, и Зверь выбирает наиболее подходящего.

Девушка, обдумывая ответ, погладила подсумок на поясе, где лежало ее Яйцо Сущности. Тогда, в разгар лета, вечность назад, оно упало рядом с ее домом, как бывало в древности; нашел ли ее предназначенный ей Зверь или это просто шутка судьбы?.. Дядя заметил это и явно в утешение добавил:

— Если долго носить Яйцо при себе, сути заключенного в нем Зверя и Всадника подстраиваются, в них все больше сходства.

«…но не всегда этого достаточно», — мысленно закончила Жозефина.

— А если Зверь гибнет?

— Другого не будет, — и это она тоже уже знала. — Всадник может жить человеком, стать магом, воином, садовником, но других крыльев ему не получить. Я полагаю, это заклинание каменных птиц могли придумать именно для оставшихся бескрылыми… без своего Всадника Зверь умирает, но и Всаднику без Зверя тяжко. Многие сходили с ума или очень быстро находили свою смерть, не в силах вынести потерю.

Они одолели половину пути, поднимаясь в горы по узким, не всегда заметным тропам. Дальше коням было не пройти — справились бы разве что низкорослые и крепкие лошадки северной породы, прыгучестью и цепкостью немногим отличавшиеся от горных коз, — потому их оставили в конюшне при маленьком зимовьюшке, построенном, видимо, нарочно для идущих к Яслям. Там, присмотра ради, остались и бойцы; дядя вынул из седельной сумы ящичек с притороченными к нему кожаными лямками для ношения на плече, и троица двинулась дальше. Жозефина уходила со смешанным чувством — с одной стороны, она не привыкла ходить без своих воинов, а с другой — так замечательно было ощущать, что они и не нужны здесь, в безопасности Севера, где не был властен король и за каждым углом не прятался убийца или соглядатай.

Горный воздух наполнял грудь, на душе было хорошо, и шагалось пружинисто и легко. Не такой уж длинный пеший путь по осыпям, ведущий все выше, оказался достаточно долгим из-за несильных коротких ножек ушана и дядиного груза, забрать который, оскорбив гордость и мужество нестарого еще родича, Жозефина не решилась. Последняя тропа вывела их к немалому, два на два шага, плоско торчащему навстречу им камню. Из него поднимались и вели прямо в чело скалы две ступени.

— Пришли, — объявил дядя.

— Фантом? — поинтересовалась Жозефина.

— Да, — кивнул Фердинанд, жадно ощупывающий взглядом скалу. — Щиты, имеющие вид камня… очень интересно.

— Надо просто зайти. — Мужчина скинул с плеч ящик, ступил ногой на первую ступеньку и окинул скальную стену долгим взглядом. — Давно я тут не был… — и, припечатав ладонью по бедру, шагнул в камень.

Жозефина глубоко вдохнула. Нехорошее предчувствие глодало сердце, но ей не пристало сдаваться, она шагнула следом за дядей и попала в знакомый «кисель»; через несколько шагов он выпустил ее. Перед лицом был шершавый камень, под ногами — вторая ступенька. Вторая попытка окончилась тем же.

— Можно я? — попросил Фердинанд, и она молча отодвинулась в сторону. Ушан прошел сразу и быстро вернулся — с совершенно иным лицом: не предвкушающим, а задумчивым и умиротворенным.

— Там очень… там как на Маяке, только… Светлее, — и ушел обратно, повинуясь жесту госпожи.

Летом она бы прошла, даже не думая о возможности неудачи. Доброе, чистое место, где рождались Небесные Звери, предназначенные для благородных Небесных Всадников, не ищущих власти, пускало в себя только достойных. Не замаранных невинной кровью. Не взыскующих мести. Не касавшихся Искусства Корней. Чистых душою, как свежевыпавший и ослепительно сияющий на пиках горный снег.

Жозефина помнила, как быть такой. После Лабиринта в душе ее творился раздрай, но тогда было некогда им заниматься — были дела поважнее собственных внутренностей. Что ж, значит, придется прямо сейчас.

Она скинула плащ, дублет, плотные шерстяные штаны, вылезла из сапог рыбьей кожи и осталась на продуваемом всеми ветрами, леденящем ступни камне в одной длинной рубахе. Распустила волосы — тяжелые вьющиеся пряди легли по плечам, не добавляя тепла. Отцепила с пояса флягу и села на самом краю, переплетя ноги.

— Духам и хранителям этого места, — шепнула она, проливая хрустальную струю из фляги вниз. Плеснула воды в ладонь и умыла лицо. Кожа замерзала мгновенно, но это было не важно. Тело — всего лишь тело; сама она возвращалась туда, где были тепло и Свет.

«Свет и Покой.

Силой Даны.

Наследием матери.

Собственным желанием.

Я — возвращаюсь.

Я — хочу вернуться.

Я никогда не хотела уходить.

Примите меня, Ветви.

Не держите меня, Корни.

Приветствую, Небо.

Я — возвращаюсь».

Она медленно, не оскорбляя мерное течение ритуала, оделась, вернув на место все, кроме наследного пояса с мизерикордией. Свернув гибкую металлическую ленту в кольцо, она спрятала ее под лежащий у входа камень и шагнула на ступени.

Раз.

Два.

Камень — словно смола.

Три.

Ступени расширялись и, образуя винтовую лестницу, вели наверх, вдоль скальных стен, сплошь изукрашенных фресками. Там были юноши и девушки, мужчины и женщины в боевом облачении и в струящихся одеждах, под реющими на копьях флагами — Всадники со своими Небесными Зверями. Жозефина поднималась, жадно вглядываясь в людские фигуры, рассматривая Зверей, и недреманное эхо чувств тех, чьи руки наносили на камень грунт и краску, выписывали лица, брони, лапы, перья, витало вокруг, омывало душу, сообщая ей несуетное спокойствие и ощущение доброй улыбки. Так, овеянная прочно поселившимся внутри покоем, она и вышла на край небольшого круглого амфитеатра.

Внизу сидели и разговаривали Гар и Фердинанд. Они повернулись скорее на ощущение присутствия, чем на звук шагов.

— Прошу прощения за задержку, — произнесла Жозефина, спускаясь к ним.

Дядя перевел взгляд на ушана.

— Я же говорил, что она пройдет.

— То есть ты знал, что у меня не получится?

— Нет, — мягко поправил он, — я знал, что у тебя получится. Так или иначе.

Он оперся о свой ящик и кивнул на усыпанный песком пол.

— Погляди, вон лежат два Яйца. Одно я принес сюда, когда мне было пятнадцать, второе — спустя десять лет. Так и лежат… а то, с другого края, я раньше не видел и не знаю, чье это. Раньше всякий, кто нашел Яйцо, обязан был принести его сюда и уложить в гнездо или передать Хранителю.

Говорить, что теперь Хранителя Яслей нет, было излишним: зачем Хранитель, когда хранить — нечего.

— Я должна просто положить Яйцо?

— Да. Выбери место и уложи его туда.

Нога по самую щиколотку утонула в мягком песке пола. Процеженный громадной линзой потолка, свет падал на светлый песок многоцветными, мозаичными пятнами — и Жозефина пошла по краю, вдоль ступеней амфитеатра, высматривая то, которое будет гнездом для ее Зверя. Изгнав все мысли, она развернула вовне чувства, грея в руках драгоценное Яйцо; наконец она встала на колени перед одним из пятен, на который сверху падал ясно видимый луч. Гнездышком разворошила песок, подышала на Яйцо и бережно опустила его в искрящееся озерцо света. Дядя и Фердинанд тоже уложили еще несколько Яиц, хранившихся в обитых мехом отделениях ящика.

— А что теперь? — Жозефина обернулась к ним.

— Теперь надо ждать. Через седмицу вернемся, поглядим.

Она бросила последний взгляд на свое Яйцо и следом за Гаром поднялась по ступеням амфитеатра.

«Благородной нобле де Крисси,

Глава Алой палаты, Крист о ф Норман».

Хранительнице Севера,

от Алой палаты алхимиков

Нижайше извиняемся за все помехи, неудобства и оскорбления, Вам причиненные.

Мы готовы искупить свою вину любым угодным Вам образом, если Вы согласитесь дать нашему представителю аудиенцию на нейтральной территории по поводу дела государственной важности. К сожалению, отлагательств упомянутый разговор не терпит, посему вынуждены взять на себя еще одну дерзость и просить Вас устроить встречу как только возможно скоро.

Также считаем должным уведомить Вас, что говорить от имени Алой палаты будет Ваш старый знакомый, мастер Андрэ Марц.

Ждем Вашего ответа с тем же гонцом.

— Недалеко есть малый замок моих родичей. Люди надежные, к тому же там четверо сыновей как раз подходящего для битв возраста, — что на Севере могло означать и тринадцать, и шестьдесят лет, — всегда можно свистнуть, если понадобится помощь.

— Сколько туда добираться?

— Два дня, если верхами. Малыш долетит и за полдня.

— Всех он не унесет, — покачала головой Жозефина. — Хотя, быть может, его стоит взять с собой… Благодарю, дядя, так и сделаем.

Она быстро написала короткий ответ на имя Кристофа Нормана — немного необходимых любезностей, приправленных холодом, время и место встречи; помимо этого в конце письма значилось следующее: «Что до искупления — я приму в качестве оного некий ключ, изъятый в известное время из лаборатории моего отца, а также подробно изложенные сведения о его работе и последнем эксперименте».

— Я пошлю письмо нобле Ард и в Ключ Севера… — На недоуменный взгляд племянницы Гар пояснил: — В четырех днях пути отсюда есть королевский замок, охраняющий серебряные рудники. Там работают постоянные Врата, которыми могут воспользоваться господа Алые, чтобы не тратить драгоценное время на дорогу.

Дядя говорил спокойно, но Жозефина ощущала его чувства — он не уважал новомодную алхимию и еще больше не жаловал методы Алой палаты, с которыми ему недавно пришлось познакомиться, в чем племянница его полностью поддерживала.

— Жози, к тебе есть просьба: не упоминай при Матери Ард Дану, они поклоняются Повелителю Стихий и к богам Срединных земель относятся… не очень хорошо. Хотя это, пожалуй, единственный их сколь-нибудь серьезный недостаток — старый род, чего еще от них ждать.

На этом военный совет был окончен. Было еще два письма, требующих обсуждения, но их девушка решила отложить до прибытия Каталин с остававшимися в поместье северянами; что до последнего — оно предназначалось лично Жозефине и более никому.

Его принес белый голубь. Синие глаза выдавали в нем зачарованную птицу — таких письмоносцев любили маги. От письма веяло столь знакомым теплом, что не было никакой нужды взламывать печать со знаком Круга магов и читать подпись, чтобы узнать, от кого оно.

«Прекрасная де Крисси! Как идут Ваши дела? Как Ваше драгоценное здоровье? Надеюсь, что с Вами все в порядке. Будьте осторожны и одевайтесь теплее.

С уважением, собрату по мастерству — Меченый».

После прочтения к ощущению тепла добавилось ощущение некой тоски, охватившей разум густой волной и породившей перед глазами картину — вот маг находит глазами глаза, потом вдруг протягивает руку и за плечи привлекает Жозефину к себе, прижимает к груди, и, закрывая глаза, впервые зарывается лицом в светлые кудри и стоит, стоит, стоит так, вдыхая запах, и она чувствует, как бьется его сердце. Теперь тон письма был точно таким, как прежде, и, пожалуй, еще более нежным и глубоким — маг, явно находившийся в смятении после известий о виновнице провала Северного похода, теперь не менее явно от этого смятения избавился, обретя взамен кристальную ясность чувств. Жаль, что путь в столицу был ей пока заказан…

Она сложила записку, против обыкновения не рассыпавшуюся пеплом, и, преодолевая безумное искушение убрать ее в поясную сумку, чтобы всегда иметь возможность прикоснуться и ощутить это тепло, отправила листочек в шкатулку-хранительницу.

— Конники на подходе! — разнесся по поместью клич дозорного с барбакана. Люди уже заспешили, покидая дом, и заспешили вдвойне, услышав новый крик: — Цвета госпожи!

Жозефина не торопилась: она знала, кто это. Вит взлетел на барбакан, заставив дозорного потесниться:

— Кто едет?

— А кто спрашивает? — раздался знакомый голос.

— Де Крисси!

— Де Крисси!

И под дружный смех во двор въехали Каталин с Уилласом, а следом — вся пятерка северян: раненный в памятном бою на тракте Шэнан давно присоединился к охранявшим поместье друзьям и только ждал возможности вернуться к госпоже.

Спешившись и передав коней слугам, все пятеро немедленно преклонили колено, и предполуденное солнце отразилось на пяти ножах, слившихся в едином взмахе. Мигом позже вспыхнул и шестой, кровь закапала сначала на траву, а потом из ладони в ладонь — и с земли во весь рост поднялись уже не наемники, а верные люди Жозефины де Крисси. Крылатые серебряные единороги на их табардах сверкали на солнце еще ярче стали их ножей.

В радостной суматохе прибывших проводили в дом, к уже накрытому столу, куда на радостях выставили и летошнее вино, и знаменитый хмельной мед, и свежее молоко. Дав им утолить голод с дороги, Жозефина первой спросила о том, что интересовало, разумеется, всех, — о новостях из столицы. Каталин по праву старшей начала отвечать, парни наперебой дополняли и добавляли, оживляя рассказ.

— Нехорошо как-то в столице, неспокойно. По ночам патрули шастают, да большие какие — четыре стражника с магом и двумя алхимиками, все побрякушками обвешаны; и сказано — без особой нужды по городу ночами не ходить. Два дня в столице и были-то, купить все купили, чего нам сказали, а потом еле уехали, стража не выпускала. Ладно хоть рядом старший Красного патруля оказался, рыкнул им чего-то, больше нас не держали.

— Это она скромничает! Эти все алебардами клацают — выпущать не будем, мол, а она как рявкнет: «Эскорт Хранительницы Севера задерживать вздумали?!» Тут ребятки завяли, сразу и ключ нашли, и ворота открыли.

— А у дома вашего, госпожа, все шлялись разные, пару раз даже сталь показать пришлось, но до дела так и не дошло. Шелупонь разная без гербов, южане эти, кто задержался; а седмицу тому как отрезало, тихо-мирно, даже собака бродячая не пробежит.

— Ты еще вспомни, как в городе задираться пытались.

— Точно, было, парочке морды подправили, мигом все угомонились. Думают, что как северянин — так только копьем тыкать и умеет…

— …не зря ж у Барбуса хлеб ели, мы и клинками теперь можем, а духа этим южанам всегда недоставало, тьфу.

— Ваши слуги вами гордятся. В ус не дуют, лишь бы знать, что госпожа жива-здорова, а там они не то что королевское недовольство переживут — хоть вечную зиму!

— Мартин и дом уже отстроил, мужик какой-то приходил, руками там махал, колдовал…

— Леонард его зовут вроде, с оттаким шрамом на морде…

— …точно, Леонардом Гелларом его кличут. Серьезный мужик, городские его уважают.

— Ага, говорят, даму какую-то спас.

— Баронессу, ну ту, с виверном в гербе.

— А еще говорят, что упырь-то заказной был. Он же мужа ее порвал, хотя тот тоже не промах был, дыр-то в упыре наделал, но тот бешеный оказался. Сама баронесса на портьере за окошком и спаслась, пока этот со шрамом не подлетел, а там — три молнии, и нету.

— Дыры, дыры… дуэлянты столичные, рубанули бы — и нет его!

— А со счетами что? — решила слегка подправить поток разговора Жозефина.

— Арест сняли, уже с седмицу как, — отозвалась Каталин. — Да и гербы на месте.

Седмицу назад. Примерно тогда же Алая палата писала свое письмо. Значит, по крайней мере за домочадцев можно не беспокоиться — по настоянию алхимиков ли, из собственного ли страха, но король решил не трогать де Крисси.

— Говорят еще, твари Корневые по ночам ходят, — ввернул Уиллас. — Видеть их не видели, а люди пропадают.

— Батюшку вашего, госпожа, в городе частенько поминают. Говорят, мол, он-то всех в узде держал, что тварей, что людей.

— К слову, об отце… алхимические талисманы работают?

— Работают, но плохо, госпожа. Когда отзываются, а когда нет.

Жозефина поднялась и, улыбнувшись, поклонилась своим бойцам:

— Благодарю за службу.

Повскакав с мест, они тоже отвесили слитный поклон — глубокий, насколько позволял стол.

— Рады служить!

— У меня тоже есть для вас новости. — Хранительница Севера вновь устроилась на стуле и достала письма. Послание Алых пошло по рукам.

— Ого… — вздохнули разом трое, прочитав письмо.

— От алхимиков надо было ждать чего-то такого, они там все взмыленные бегают, — спокойно произнесла Каталин. — Так что, госпожа: когда и где?

Жозефина рассказала о времени, а о месте по ее просьбе сказал дядя.

— Там вы нужны мне все. — Отряд приосанился, всем видом показывая готовность лезть хоть к дракону в пасть в момент выдоха. — Фердинанд, ты тоже. И тебе придется быть вдвойне осторожным — в магическом противостоянии сейчас силен только ты один.

— Я готов, госпожа, — кивнул ушан, взбираясь повыше на подложенную на стул подушку. — Только, сами понимаете… прикрыть я смогу, но…

— Ты не беспокойся, — Вит от полноты чувств хлопнул его по плечу так, что маг сполз вниз, — для этого есть мы, — и, устыдившись своей оплошности, помог сесть обратно.

— Это еще не все. Аделина Альдскоу, наследница Карна, просит о встрече, чтобы принести свою клятву верности. — Дав людям свыкнуться с этой мыслью, Жозефина спросила: — Дядя, здесь же наверняка есть неподалеку удобное и приметное место?

— Есть, — кивнул Гар. — Верстах в десяти стоит старый обелиск. Места для двух лагерей там вполне хватит.

— Значит, через три дня направимся туда. — Девушка попросила принести письменный прибор и тут же написала ответ, уточнив у дяди, как лучше обозначить место, чтобы госпожа Аделина прибыла именно туда, куда следует. Закончив и приложив перстень, Жозефина, следуя указанию молодой графини, бросила письмо в очаг; оно полыхнуло багровым пламенем и пропало.

— И еще одно очень интересное письмо. — Она передала Каталин небольшую записку без печати и имени.

«У мантикор — пушистый хвост,

Но он скрывает жало.

Поберегись, когда враги

И их кругом немало».

Под немудрящим стишком была нарисована странная зверюшка: больше всего она походила на улитку, но это впечатление изрядно смущали торчащие из черты рта зубы, два внимательных глаза и четыре маленькие, но явственно различимые лапки.

— Это из Поголья, сколь я могу понять. Дядя, а кто его принес?

— Да, ты же была на лектории… принес его бард… ну как бард… — Мужчина замялся, подбирая слова, приличествующие для изложения дела юной племяннице, вместо тех, что пришли в голову сами, — скорее сказитель из самых, гм, низкопробных, которые вместо пения баллад рассказывают похабные шутки. К тому же пьян он был в… так, что на ногах еле держался.

— И где он теперь?

— На конюшне, где ж ему быть.

У конюшни их встретил хохот слуг, сквозь который можно было различить что-то вроде: «Ну дак вот, закидываю я ее ноги себе на плечи…» При виде лазури и серебра хохот оборвался, слуги мгновенно подтянулись, конюх вскочил с полена, на котором сидел:

— Госпожа…

— Прошу прощения, что прерываю беседу. — Жозефина действительно не собиралась так грубо вмешиваться в веселье слуг и вообще была не прочь послушать байки шутника.

— Да ничо, ничо… Заяц тут байки травит, а мы послушать подошли.

Она мгновенно выделила центр внимания — небольшой плотный мужичок сидел на пороге конюшни; платье его было изрядно обтрепано и в сущности больше похоже на живописную гору не до конца утративших цвет лохмотьев. Между спутанной бородой и роскошным чубом, за которым начиналась блестящая лысина, щурились под солнцем ярко-голубые глаза.

— Тебя Зайцем зовут? — Жозефина присела на услужливо пододвинутое конюхом полешко, и мужичок прямо сидя отвесил неуклюжий поклон:

— Да, госпожа, так всю жисть и кличут.

— Сам откуда будешь?

Он пожал плечами.

— Откуда-то. Щас вотта с Юга иду, с ярмарки. В кости сыграл, подзаработал, коняшку хотел купить, да не дошел, в кабаке застрял. Да и ладно, своих ног, что ли, нету, авось не сотрутся. «Скульпторов» ловили, ай и весело было. Не поймали, канеш, ловкие они людишки.

На удивленный вопрос Заяц пояснил, что «скульпторами» называют нечистых на руку людишек, которые предлагают за мелкую деньгу показать зверушку забавнючую, ну и показывают мелкого, чтоб в мешок влазил, василиска; тот взглядом окаменяет (на самом же деле — просто парализует на время и тело, и разум, и чувства), а уж хозяин его тоже не дремлет — обирает легковерных и охочих до зрелищ прохожих, докуда совесть позволит.

— Наглухо-то редко работают, начешуя им кровь на душонке, им золотишко надобно.

— Помнится, видели мы такого, — сказал Жозефина, припомнив мужика с мешком на дороге от Кастириуса. — Думала к страже отвести, но долг требовал торопиться.

— Стража-то дело хорошее, только вот как страженик есть — так «скульптора» рядом не найти, а как «скульптора» словишь — стражеников нет как нет. Ловкие людишки, чаво еще скажешь…

Он также рассказал, что на реке не было лодок и он еле перебрался с помощью встреченного плотогона, а сюда прибыл действительно из Поголья, с именин некоего Улитки.

«Все-таки Улитка».

— Расскажи о нем.

— Что о нем сказать, скрипач из скрипачей, песни задушевные поет — заслушаешься. Ну и гуляет кажный раз как последний, столы через всю улицу выставил, эх и повеселились у него!

— А ты, Заяц, сюда зачем пришел?

— Да шел-шел и пришел. Утречком-та с именин просыпаюсь, и письмецо при мне. Помню, спрашивали, мол, куды пойдешь, на Север? А если на Север, то вот тебе, передашь госпоже де Крисси. Что просили снести — помню, а кто — хоть убей, никак.

— Лису вспоминали?

— А как же не вспоминать, ух и лихая была атаманша. Люди ее хорошо помнят.

— А Мантикору? — продолжала Жозефина с видом достаточно отстраненным — вроде как и интерес есть спросить, вот только не как о себе или о друге, а как о дальнем знакомом.

— Краем уха и о ней слыхал. Недавно появилась, имя-то заслужила, а славы особой и нетути, долго рассказывать там нечего. Но уважают ее, что правда, то правда: один там шутканул наискось, сразу через стол от затрещины и полетел. Там, в Поголье, с этим строго — раз имя есть, то и считаться надобно, не пустое место, чай. Лещ еще ожениться собирайца, нашел себе кралю из заезжих, и краси-и-ивую!..

Рассказывая, Заяц то взмахивал руками, то притопывал сидя, да так, что колыхались штанины и сползали рукава — и всякий, кто имел привычку всматриваться, заметил опоясывающие запястья и щиколотки широкие шрамы, какие могут оставить только кандалы.

— Может, помыть тебя? Вечером баню топить хотели, сходишь со слугами.

— А, — махнул рукой Заяц, — моется тот, кому почесаться лень, а с меня как цепи сняли, так и чешуся со всем удовольствием руками и ногами. Вот ищо чаво вспомнил: на Юге-то мага морского ловили!

— И как, поймали? — вежливо спросила Жозефина. Этим морским магом мог быть только Морган, и байка о нем была все равно что весточка от друга.

— Да куда им! — отмахнулся мужичок. — Там ловцы такие, что хрен свой в штанах поймать не смогут, не то что морского мага на море. Четверо в бронях было, да магичка, да еще тулово непонятное. На шняве «Карась» пошли — а ту на плоту обогнать можно, не то что под парусом. Ветер себе наколдовали, да только не им тягаться-та — вернулись несолоно хлебавши, в бортах две дыры. Кодла оказалась честная, капитану уплатила, что полагается, тот остатки «Карася» запродал, купил себе толковую посудину и, грит, в тот порт больше ни ногой — примета, грит, плохая, один раз повезло, а другорядь и посудину утопят, и башку отгрызут. Через Запад еще как шел, там и вовсе как, ик… Ирокар прошелся — призрак местный исчез, Карн тоже как убег куда-то, нет его.

— К нам надолго ли? — С Зайцем как с истинным странствующим сказителем, зарабатывающим себе на пропитание и выпивку хорошо подвешенным языком и умением сообщить нужные сведения, разговаривать можно было до скончания времен, но дела торопили закончить.

— А коль не гоните, так и погощу пока, а там и дальше пойду.

— А не знаешь, водятся ли еще единороги?

— На Востоке, грят, есть ишшо. Там вообще всякой живности хватат, и единороги, и русалки — речные сестры по-ихнему. Грят… — он перешел на заговорщический шепот, вынуждая подвинуться ближе, — если единорог-та одолевать будет, надо ему шутку похабную рассказать!

Поблагодарив Зайца, Жозефина поднялась, освобождая конюху насиженное место, и удалилась вместе со своими за угол — послушать, что же рассказывает Заяц, не смущая собравшихся высоким присутствием. Громко смеяться было нельзя, чтобы себя не выдать, и в дом бойцы возвращались, все еще сдавленно похрюкивая, а Жозефина еще и пунцовая, словно закатные пики.

— Дядя, раз уж все вернулись, не пора ли съездить в Ясли?

— А можно, — согласно кивнул Гар. — Как рассветет, так и поедем.

…Он разбудил ее еще затемно, когда край неба еще даже не начал светлеть. Дядя стоял в длинной ночной сорочке, ладонью прикрывая огонек свечи; от него исходили горечь и грусть — так пронзительно, что, встретив его взгляд, девушка только приподнялась на локте и замерла, охваченная дядиной болью.

— Мне очень жаль, Жози. Клаус…

Потайное отделение сундука было открыто, и там в уютном гнездышке, где раньше спал последний грифон, лежал серебряный слиток — точь-в-точь как те, что тихо сияли в гнездах верхнего отделения.

Как те, что дядя присылал матери.

Север умирал так же, как жил.

— Ты… почувствовал?

— Да, — тихо сказал Гар. — Как струна лопнула.

Жозефина простерла ладонь, силясь уловить хоть что-то — остатки чувств, мыслей, которые всегда остаются на уже мертвом теле…

Ничего.

Просто серебряный слиток. Такой же, как те, что порождал вокруг себя живой грифон.

— Вот они, рудники Севера. Только у нас было чистейшее, как снег, серебро.

Она стояла оглушенная, имея силы только на то, чтобы не упасть. Даже слез не было.

— Как думаешь… это… не значит?..

Если гибнет Всадник — гибнет и Зверь. Если гибнет Зверь…

Может ли быть так, что это знак смерти мамы…

— Я не знаю, девочка, — поспешил ответить Гар, выдерживая взгляд огромных, бездонных в свете свечи глаз. — Я правда не знаю.

— Он… не менялся?

— Нет. Просто спал…

Они помолчали. Смывающая все чувства боль наконец отошла, отдалилась от души, запекшись коркой в груди, и целительница смогла взять Гара за руку.

— Мне тоже очень жаль, дядя.

Он снова заглянул ей в глаза, кивнул и, судорожно вздохнув, утер выкатившиеся слезы. Жозефина усадила дядю на кровать, и родичи так и сидели в обнимку, глядя на слиток и иногда хлюпая носами, до света — пока проснувшийся дом не заставил их наконец разойтись, чтобы собраться в намеченный путь.

— Фердинанд, полетишь на Малыше, — велела Жозефина за быстрым завтраком. — Запоминай дорогу сверху, потом оставишь его с лошадьми.

— Да, госпожа.

Уже на выходе, когда все пошли к конюшням, ушан несмело тронул госпожу за рукав дублета.

— Что с вами? Я не эмпат, но…

Он окончательно смутился, и Жозефина, пропустив вперед бойцов, обернулась к нему.

— Но сейчас этого и не требуется, понимаю. Поговорим после, сейчас нужно ехать.

— Конечно, госпожа, — и он ушел седлать своего альбатроса.

Малыш парил в вышине, без труда подстраиваясь к шагу коней. Новоприбывшие бойцы, пусть и были наслышаны о чудесах госпожи от Каталин и Уилласа, то и дело косились на громадную птицу.

— Да вы не беспокойтесь, — усмехнулась Каталин. — По крайней мере, этот вас не пометит!

Дойдя до зимовья, Жозефина поняла, что сейчас придется делать жестокий выбор: на нее постоянно посматривали восемь пар глаз, горящих неистовым любопытством и столь же неистовым благоговением и ожиданием чуда, вернее — возможности прикоснуться к нему. Она уже доказала, что рядом с ней оживают легенды — и все жаждали увидеть их рождение воочию, так близко, как только возможно.

— Здесь должны остаться трое, — и во взглядах всплыл откровенный ужас. — Разыграйте в кости, кто пойдет, а кто останется.

Тут же загремел в долбленых стаканчиках жребий; остаться выпало двоим из новоприбывших, Шэнану и Нику, и верному Уилласу. Парень чуть не плакал, провожая отряд к началу тропы, и долго еще стоял, наблюдая, как госпожа и друзья бредут по тропе выше в горы.

На сей раз все были налегке и потому дошли быстро. Встав на «крыльцо» Яслей, Жозефина обратилась к оставшимся ниже на тропе:

— Я сделаю все, чтобы мы вошли туда вместе, но помните, что Ясли могут кого-то не пропустить. Я сделаю все, но, увы, я не властна над волей тех, кто хранит это место.

Первыми вошли дядя и Фердинанд, потом уже побывавшие внутри Вит и Лаки, следом — Каталин, неумолимо утянувшая с собой госпожу, после них — еще трое бойцов.

Одного не хватало, и Жозефина вышла обратно. Брэнд тупо уставился в скальную стену с видом еще более жалким, чем у Уилласа.

— Не пускает, — выговорил он, старательно унимая дрожащие губы. — Почему… я ж всю жизнь и за дом, и за честь, почему…

Остаться в заслоне на подступах — горькая доля, но так решил жребий. Обладать достаточной удачей, чтобы дойти до места, где живет легенда, и не суметь переступить порог — куда горше.

— Талисманы на тебе есть?

— Были, да… — Он зашарил руками по телу, и Жозефина велела:

— Снимай.

Брэнд взялся за дело так рьяно, словно талисманы жгли его кожу. Девушка показала ему удобную щель под камнем, куда в прошлый раз складывала свой пояс, и повела к входу. Взяла за руку и шагнула в скалу.

Ясли неохотно, но все же пропустили бойца, и он вывалился в зал потрепанный и сияющий ярче моря под солнцем. Отряд пропустил госпожу вперед, и все пошли по лестнице следом за Гарриком, в которого и врезались на входе в амфитеатр. Опомнившись, он сдвинулся в сторону, и входящие за ним замирали так же.

Внизу, на песке, в пятнах радужного света лежали расколотые Яйца Сущности.

— Они где-то здесь… — заговорил севшим от волнения голосом де Варден. — Спрячьте и ни в коем случае не доставайте оружие. Расходимся и ищем их. Никаких резких движений, их легко напугать, они совсем дети. Кто найдет — зовите остальных свистом или шепотом, не кричите.

Все разом кивнули и крадучись и, кажется, не дыша стали пробираться к выходящим на амфитеатр дверям. Ясли состояли не из одной только «родильной» — там были и жилище Хранителя, и библиотека, и ледник, и комнатка для постояльцев, и хранилище для Яиц, и кухонька, и переходы между ними — то есть места, чтобы разбрестись, было действительно немало.

Жозефина осталась стоять и всматриваться в испещренный множеством следов песок. Она взглядом нашла свое Яйцо, дотянулась до него простертыми вперед чувствами и медленно «пошла» по следу, преодолевая петли, раз за разом «обходя» «родильную»; вот след повел к ступеням, покрутился, поднялся, одна дверь, вторая…

Третья.

Значит, туда.

Но не успела она сделать и десятка шагов, как услышала скорее шипение, чем свист — кто-то звал.

Она шагнула в ближайшую дверь. Там, в глубине небольшого помещения, висели иссохшие от времени сбруи и лежали причудливые, не людские и не лошадиные, брони. Среди них сидел на корточках Лаки и с совершенно ошалелым видом подманивал огромным пряником удивительную зверушку — маленькую, ростом с кошку, очень ладную белую лошадку со сложенными на боках серебряными крыльями.

При виде чужака лошадка тут же спряталась за Лаки, припав на передние ножки, и только поглядывала иногда из-под челки большим умным глазом. Парень поднял на госпожу неимоверно удивленный взгляд и частично жестами, частично придушенным шепотом попытался объясниться:

— Я… захожу… она… и вот…

Жозефина сделала к парочке шаг, намереваясь отнести Звереныша в амфитеатр, но та только плотнее прижалась к воину, будто тот был единственной ее защитой.

— Возьми ее… — шепнула девушка, помогая словам жестами, — и отнеси туда.

Он кивнул и с огромной осторожностью и нежностью поднял кроху на руки. Небесные Звери не имели мужских или женских признаков, они были существами иной природы, но вот про найденную Лаки лошадку можно было с уверенностью сказать, что это девочка: так она прижималась к своему защитнику и так кокетливо и нежно смотрела на него из-под шелковистой челки…

— Иди, — разрушила она охватившее парня оцепенение, и тот, стараясь не шевелить верхней частью тела, шагнул к выходу. — Ты ей нравишься.

— То есть… это она меня нашла, да?

Жозефина толком не знала, как Зверь выбирает Всадника, но могла сказать, что эти двое выглядят так, словно больше им ничего уже не надо.

— Кажется, да. — Он ответил на ее улыбку и слегка деревянной походкой вышел прочь.

Что ж, теперь нужно вернуться на след. Девушка двинулась в прежнем направлении, в который раз благословляя Кор Фъерского кожевенника за столь удобные и бесшумные сапоги, и вновь почти сразу раздался свист — но не из человеческого горла, а от рассекаемого воздуха. Следом пришла волна эмоций, чистых и радостных, и в спину ей врезалось что-то увесистое и мягкое вроде подушки; прыгнул навстречу пол, она успела подставить руки и, заново набирая в грудь воздух, ощутила, как «подушка» топчется по ней всеми четырьмя лапками.

Осторожно, чтобы не придавить Звереныша, она перевернулась набок, и к ее груди со всем пылом прижалось нечто пернатое и шелковистое.

«Я тебя наше-е-ел!!!» — вместе с ощущением маленького тела Жозефина почувствовала теплое прикосновение его разума, и мир померк… нет — расцвел волной огромного солнечного счастья, и она осознала себя удивительно целой. Все, что было раньше, — было лишь подготовкой к этому моменту настоящей жизни; теперь у нее — у них! — были Свет, Покой и Любовь, и никто и ничто не могли этому не то что помешать — даже сколько-нибудь поколебать.

Потому что никто не может разлучить Небесного Зверя с его Небесным Всадником.

Жозефина гладила, прижималась щекой, терлась носом о маленькое чудо, и серебряный грифончик с бурой спинкой отвечал ей нежным, тихим курлыканьем, цепляясь коготками за плечи.

«Я тебя ждал, да! А еще я победил двух сколопендр и во-от такую змеюку! Я сильный!»

Это были не совсем слова — скорее эмпатические образы, которые можно было воспринимать целиком, а можно было дробить на мозаику понятий и вновь собирать обратно. Судя по всему, «змеюка» была длиной хорошо если в локоть, но для существа размером с кошку (хотя он был скорее уже с крупного и очень мохнатого кота, первого на всей улице), пожалуй, и впрямь могла стать серьезным противником.

«Тут много интересного, только еды мало. Пойдем, пойдем!» — Грифончик спрыгнул на пол и нетерпеливо заскакал, зовя свою Всадницу.

«Надо собрать всех остальных, — ответила Жозефина, удивляясь легкости, с которой она это проделала. — Ты можешь их позвать?»

«Я могу, но мне очень любопытно, и им тоже, а еще надо охотиться».

Напор и внутренний огонь этого существа оказались таковы, что противиться им было невозможно. Действительно детеныш — стремительный, любопытный, ласковый и добрый.

«Ну пойдем, — сдалась девушка. — Только давай охотиться в том направлении, где мы можем кого-нибудь встретить».

«Хорошо!» — и Звереныш резво побежал вперед, огибая амфитеатр. Он сунул любопытный клюв сначала за одну, потом за другую дверь, не нашел ничего интересного, а у третьей замер в смущении.

Там, в гостевом покойчике, прямо на полу сидел дядя. Он прижимал к себе грифончика с серо-стальной спинкой и по-мужски глухо рыдал, не замечая заливавших лицо слез. Грифончик вытирал их пернатой мордочкой и что-то утешительно ворковал, обняв своего Всадника крыльями, насколько мог. Жозефина попятилась, но неосторожно задела дверной косяк, и дядя обернулся на стук.

— Прости, Жози. Прости, я не верил. Я ждал этого двадцать лет… — и голос его сорвался, а грифончик заурчал еще нежнее, пытаясь заглянуть в глаза.

— Все хорошо, дядя, — и она поспешила выскользнуть прочь, чтобы не подглядывать за вдруг обнажившейся до дна чужой душой — вернее, двумя душами.

«Они просто очень давно не виделись, — мысленным шепотом пояснил ее грифон, труся впереди. — Мы тоже давно не виделись, но им пришлось сложнее».

В амфитеатре потихоньку собрались все. Пятеро обрели своих Зверей: Лаки все с тем же глупым и предельно счастливым видом держал на руках свою лошадку, Гаррик обнимался с грифоном, все еще иногда глубоко вздыхая, грифон Жозефины предпочитал бегать и прыгать рядом с ней, иногда отбегая за чем-нибудь интересным. Вита сопровождал серебристый крылатый щенок вроде волкодава, а у ног Брэнда лежал светло-рыжий коник. Зал «родильной» полнился и плескался общим счастьем, громадным и теплым, дышал Светом и Любовью — словом, на какое-то время это было лучшее место во всей Чаше. Хотелось раствориться в этом солнечном потоке, и оставаться в нем всегда, и видеть, как рядом с тобой другие, родные и любимые люди, испытывают то же самое, и нежатся волшебные, легендарные Небесные Звери — совсем еще маленькие, но совершенно настоящие, с шелковистыми шкурами и крыльями, с лапами и копытами, с большими добрыми глазами.

Жозефине очень хотелось остаться, чтобы разделить всеобщее счастье, но ее грифон тянул дальше, беспокойно и упорно.

«Там один из наших, — пояснил он, взлетая над ступенями лестницы. — Он один, ему очень-очень плохо…»

У входа в Ясли сидел совершенно потерянный щенок серо-стального цвета и с невыразимой грустью смотрел на очерченный в камне проход.

«Он знает, что его счастье недалеко, но он не может выйти. Пойдем приведем их, пойдем!»

Они вышли на воздух, и грифон, курлыкнув, взлетел и понесся над тропой. Жозефина только успела мысленно подсказать направление и побежала следом — перепрыгивая через валуны, скользя на осыпях, каждый миг рискуя переломать ноги и ощущая, что за спиной бьются огромные — как счастье, как любовь, как верность — крылья.

По пути Звереныш на лету сбил неосторожную птицу — только несколько перьев разлетелись в воздухе и, кружась, опустились наземь.

«Я победил ее! Я — победитель!» — По нежным перьям прошла волна, грифончик стал чуть крупнее, и с задорным вскликом понесся дальше.

Все, остававшиеся сторожить зимовье, высыпали навстречу подлетевшей по воздуху и земле паре. Потрясенные, они смотрели то на Всадницу, то на Зверя в благоговейном изумлении. Мир для них рушился, опадал коркой, старой и ненужной, которая нарастала годами и наконец исчезла, оставив мир таким, каким он должен был быть, каким был для северян всегда — в легендах и надеждах. Так осыпается под киркой рудокопа камень, и из-под него сияет первозданными искрами драгоценный опал.

«Они, — Зверь указал на Уилласа и дядиного слугу, тоже оставшегося в зимовье. — Кто-то из них, не знаю кто».

— Вы — туда, — коротко приказала Жозефина, стараясь не тратить дыхание. Оба кивнули с еще более округлившимися — хотя, казалось бы, куда еще — глазами и рванули следом за госпожой.

Они вбежали в Ясли, почти не убавив в скорости, и стоило переступить порог, как щенок стрелой взлетел на грудь Уилласу, сбив его с ног и принявшись вылизывать лицо, шею, уши, тыкаясь мокрым носом в руки, которыми парень гладил и обнимал своего Зверя — а старый слуга рыдал, как ребенок, видя, что сбылась Мечта, но — не его.

Подошел один из бойцов, тоже изрядно опечаленный; мозолистая рука легла на плечо:

— Не грусти. Зато теперь Звери снова рождаются, и, значит, у нас тоже есть шанс.

Жозефина тоже сказала свое слово, утешая обоих, и вернулась в «родильную» — остальных бросать не следовало. Там все оставалось по-прежнему: Всадники и Звери, наконец обретя друг друга, обнимались и играли, бегая взапуски, прыгая, бросая друг другу камешки и всячески дурачась; Каталин поймала госпожу у самого подножия лестницы, гладя спускающийся из капюшона на грудь хвост — серебристый в дымчатую полоску:

— А там нет жала…

С другой стороны капюшона высунулась и сверкнула миндалевидными глазами серебристая морда с большими чуткими ушами, украшенными кисточками — младшими сестрами той, большой, которой оканчивался хвост.

— Мяу, — произнесла мантикора и потерлась о шею своей Всадницы.

Фердинанд сидел на нижней ступени, жмурясь от почти телесно ощутимой благости, заполнившей «родильную».

— Есть теория, что Яйцо в момент, мм, вылупа открывает крошечные Врата, и оттуда выходит сущность, наиболее близкая одному из тех, кто оказался рядом, — сообщил ушан. Вздохнул, смущенно отвел взгляд, но потом посмотрел прямо в серые глаза. — Знаете, госпожа, я вам очень благодарен. Во-первых, с вами я очень многое увидел, а значит, смогу внести собственный вклад в библиотеку Знания, а во-вторых, благодаря вам у меня есть Малыш.

Небесные Звери никогда не выбирали ушанов — первые были бойцами, а вторые ими не могли быть.

Но это не значит, что ушанам не хотелось летать.

Жозефина положила узкую ладонь на плечо мага:

— Я очень рада, что мы поднимемся в небо вместе.

— Я такой счастли-и-ивый! — Фердинанд по-детски прижался к обожаемой госпоже и, всхлипывая в дублет, обнял ее. Она прижала его к себе, сама едва сдерживаясь, чтобы не заплакать от полноты чувств; никакой боли не было, ее смыло теплой волной обретения — просто, когда смотришь на Солнце, такое большое, теплое и ласковое, глаза тоже слезятся.

Наобнимавшись, наворковавшись, напрыгавшись, накурлыкавшись и намурчавшись, Всадники и Звери наконец выбрались на вольный воздух. Люди шли понизу, а Звери сразу же серебристой стайкой поднялись в воздух, пробуя крылья, играя меж собой и внимательно высматривая неосторожную птичку, белку, мышку — словом, кого-нибудь, на кого можно славно поохотиться.

— Дядя, а у тебя еще Яйца есть?

— Девочка, а ты знаешь, что у мужчин такое спрашивать неприлично, несмотря на возраст?

— С этим у тебя все в порядке, дядя, я точно знаю, — утешила Жозефина. — Я вообще-то про Яйца Сущности…

Грянувший смех отряс снежок с кроны одинокой сосны и загнал под корни мышь, на которую уже нацелился один из щенков-сиургов.

— У меня больше нет, — отсмеявшись, сообщил Гар, — но по округе должны быть. Многие хранят их, надеясь на возвращение прежнего порядка. Я разошлю письма.

Он почти не отрывал взгляда от своего грифона, безошибочно отличая его от Зверя племянницы. Впрочем, она и сама не путалась — да и никто не мог бы спутать своего Зверя с другим, как никто бы не спутал свою, скажем, руку с чужой.

Кажется, двое оставшихся в зимовье так никуда и не уходили, в ожидании глядя на тропу, по которой теперь спускалась веселая и шумная кавалькада. Из седельных сумок достали хлеб и копченое мясо, быстро напластали и теперь спешно ели, торопясь вернуться домой с великой вестью о возрождении легенды.

Жозефина предложила своему Зверю кусок, но тот не стал есть.

«Я не голодный. Я хочу охотиться!»

— Они набирают силу и растут в поединках, — пояснил дядя. — Еда им не нужна — сейчас, во всяком случае.

По пути Зверенышам везло с охотой по-разному, но лошадка Лаки была уже раза в два больше против себя прежней — видимо, сказалась тяжелая борьба с пряником, крошки которого она все еще слизывала с храпа.

— Мне этот пряник мамка в дорогу дала, когда я в наемники ушел, — застенчиво пояснил боец, заметивший взгляд госпожи. — А я берег как память о доме. Тому уж почитай лет семь как минуло…

Да, такой гостинец явно было нелегко победить.

Оседлав свою кобылу, Жозефина решила показать грифону Малыша.

«Он очень маленький, — заметил Зверь. — Недавно родился, — и как будто теплым дыханием ласковой пасти: — Мы-то с тобой были всегда».

Округу потряс вопль радости: это домашние высмотрели возвращающийся отряд и серебряную стайку над ним. Сиурги и мантикора летали бесшумно, как совы, лошадки-инг’арсы — с легким гулом от дрожащих в потоке ветра маховых перьев, а грифоны закладывали виражи и пике с боевым свистом — королевские Звери выбирали себе соответствующих Всадников, которым пристало атаковать в открытую, без увиливаний и пряток.

Гар наклонился к племяннице:

— Я тебе не говорил, но мои люди считают тебя то ли Вестником, то ли живой легендой. Рядом с тобой случаются чудеса.

Всадники позвали к себе Зверей, и те въехали в поместье на луках седел. Жозефина все беспокоилась, как бы малышня не начала охотиться на кур, но Зверь ее успокоил:

«Местных не обижаем. Мы же различаем своих и чужих. Да и толку с этих куриц — это еда, а не охота».

«А ты того петуха видел?!»

Огненно-медный кочет как раз загнал своих подопечных в курятник и сам встал в дверях, готовый защитить свою вотчину от этих странных зубастых птиц. Распушившись и став больше в два раза, он грозно щелкал клювом и клокотал.

«Да, достойный противник!!!»

Ой, зря, зря, зря…

Кроме своих в поместье были еще и заезжие. Управляющий немедленно доложил об этому дяде:

— Господин, там трое приехали, с письмом из Кор Фъера. Я сказал, что вас нет, они решили подождать, так что я их приютил, в большом зале ждут.

Одеты гости были тепло, но лица, говор и поведение выдавали в них несеверян.

— Мы на Восток движемся, за вором охотимся. Золото, гад, умыкнул, и люди пострадали. Поручение есть, показать можем, ежели надо, — рассказал за столом старший троицы, носивший широкополую кожаную шляпу из тех, что любят на Юге.

Люди полюбопытствовали; на поручении был неплохой портрет белокурого детины с татуировкой на левой руке, и приписка: «Умеет отводить глаза. Вероятнее всего, имеет при себе мешок или лошадь вьючную».

— На Зайце точно магии не было? — шепнула Жозефина прямо в большое мягкое ухо.

— Точно, — отозвался маг. — Только барсучий… простите… в кармане, на мужскую силу благотворно действует.

— Надо ведь откуда-то байки похабные брать!

А Заяц, глядевший на дивных Небесных Зверей, теперь складывал новые истории, далекие от похабени и различной свежести сплетен, как далеки Светлые Ветви от питающих их Корней.

Перед ужином Жозефина и Гар при помощи Фердинанда написали с полтора десятка писем и с магическими вестниками разослали их по всему Северу. Отдельно, с Чириком, отправили весточку и в Кор Фъер. Как только с письмами было покончено, к госпоже подошла Каталин.

— Лаки хочет с вами поговорить. — Глаза ее были спокойны и серьезны.

— Так говорил бы, — удивилась Жозефина, идя вслед за Каталин. Лаки ждал их в коридоре, ведущем от зала к кухне.

— Госпожа, — заговорил он, понизив голос, — я этого Зайца узнал, он с Лисой тогда был, только еще волосы длинные носил. — Он тряхнул собственной гривой, по северному обычаю заплетенной в плотно прилегающую к голове воинскую косу. — У меня глаз цепкий, нас учили… Вы видели — иногда сам смеется, а глаза… ну, как стальные. Я видел, он перед девками хвастался, ножи подбрасывал, я у него взмах и узнал — как раз в Поголье видел; помню, подумал еще — финт лихой, запомнить бы…

Вот тут Жозефина встревожилась. К чему бы человеку убитой ею атаманши тащиться из Поголья аж на самый северо-восток?.. Обычно внутреннее чувство ее не подводило, помалкивало оно и сейчас, но тревога самого Лаки за нее и собственный страх — не за себя, за едва обретенных Небесных Зверей! — заставили ее действовать.

— Собирайте наших, и идем.

Зайца они в конюшне не нашли. Конюх, как раз дочищавший коня, только плечами пожал:

— Говорит, за рыбой пошел… куда только, не пойму, река самая ближняя — верстах в пяти, а ручей уж и замерз, наверно…

Заплечный мешок гостя лежал все там же, в уютном углу конюшни, рядом с ворохом сена. Гребешок, сухари, баклага, какие-то тряпки не представляли великой ценности, но вряд ли он ушел вот так, с пустыми руками.

Следы вели к воротам и обрывались там же.

И никаких признаков магии.

К ужину приехали гости из соседних дворов, кто успел услышать великую весть и мог быстро добраться. Не на чужое пришли — сами привезли и мяса, и солений, и доброго пива, и хмельного меда: только успевай расставлять. С закатом грянул разудалый пир — давно не было на Севере такого веселья, чистого, ничем не омраченного и искреннего до самой глубины души. Постоянно звучали здравицы в честь самого хозяина, и его племянницы, Хранительницы Севера, и всех Всадников, и самих Зверей; люди отдыхали душой как никогда раньше — к ним вернулось легендарное прошлое и обернулось настоящим и будущим.

Север вновь обрел всю свою силу.

К ночи, когда парней, едва не порвав, растащили по комнатам и углам девушки — а как же, Всадники, самые завидные женихи, куда там графам да герцогам! — Жозефина попросила Фердинанда поставить сторожок на каждую комнату, где ночевали Небесные Звери, и, успокоенная, отправилась спать.

Ее разбудила пробежавшая сквозь сознание волна, горячая и красная; до рассвета было недалеко — самый волчий час, когда сон особенно силен, а дозорные уже сами потихоньку задремывают.

Дозорные-люди, но не Небесные Звери.

«Вставай, там за дверью очень большая крыса, а я еще маленький. Вставай, будем драться вместе!»

Жозефина не стала подниматься, а плавно стекла с кровати и, крадучись, вышла на середину комнаты, став напротив двери, чтобы была возможность бить сразу в открывшийся проем. По пути она не забыла подобрать лежавший у кровати лук — если придется вскакивать по тревоге, оружие всегда должно быть под рукой.

«Прячься наверху», — шепнула она мысленно, накладывая стрелу на тетиву, и послала вперед свои чувства.

Никого.

Ни живого, ни мертвого.

И сторожок не сработал: не было сигнала, да и она ощущала его линии в пространстве.

Не верить Зверю было невозможно куда более, чем не верить себе.

И она натянула тетиву, готовая ко всему.

За открывшейся дверью была тьма — не темнота спящего дома, а Тьма, плотная, непроглядная, враждебная. Стрела сорвалась в полет, но не нашла цели, и Жозефина шкурой ощутила чужое намерение убить. Стрелять снова она не рискнула, а просто развернула бедра, крутанувшись навстречу и полоснув мизерикордией.

Намерение погасло.

«Это была очень-очень большая крыса…»

Следующее просто не успело дотянуться, как свистнули крылья, раздался вскрик, и следом пришло ощущение удачной охоты.

Только тут Жозефина нашла достаточно времени и воздуха, чтобы закричать: «Тревога!» — а вдруг напали и на других Всадников?!

На крик сбежались, казалось, все, кто был в доме; сверкало в свете факелов обнаженное оружие, но, если б кому на пути встретился один из врагов, его бы порвали и голыми руками. Хищная Тьма обернулась обычной темнотой, которую успешно разгоняли факелы — и они же позволили увидеть тела нападавших, когда кто-то все же оторвал взгляд от госпожи, убедившись, что она жива, и посмотрел вниз.

Там лежали трое — те самые якобы порученцы. Один просто отсутствовал ниже пояса и лежал совершенно сухой — кровь не текла из зеркально гладкого, как оплавленный камень, среза; второму не хватало головы, снесенной грифоном в полете, а у третьего нашли две раны от ножей в спине. Вздохи смешались воедино: ужаса — от служаночек и гостий, и восхищения — от мужчин.

— Вы простите, госпожа, не слышали ничего, пока вы не закричали… — заговорил кто-то в толпе.

— Завтра будем разбираться, — махнула рукой Жозефина. На удивление, в ней не было ни капли страха — нападение отбито, остальные в безопасности, значит, тревожиться не о чем; и вины не было тоже — она защищала свою жизнь и жизнь своего Зверя, — и кто будет скорбеть о тех, кто попрал святой закон гостеприимства и пошел убивать под покровом даже не темноты — Тьмы?..

— Давайте вы куда-нибудь в другую комнату перейдете, тут прибраться бы…

Определенно дельная мысль. Соображала девушка сейчас плохо, и помощь со стороны пришлась очень кстати.

— Да, разумеется… — Она обернулась, чтобы позвать Зверя… и остолбенела вместе со всеми.

Грифон, еще вечером бывший не крупнее барсука, теперь стал размером с теленка, а крылья делали его еще больше; теперь он едва помещался в небольшой комнате своей Всадницы.

«Я победил очень большую крысу!» — Он явно этим очень гордился.

«Ты молодчина, — и он защелкал, довольный похвалой. — Идем, надо досыпать».

Сложив крылья, он умудрился втиснуться в проход и даже не заляпать лап залившей пол кровью. Остаток ночи они провели вместе в комнате у Гара, где девушка решительно отказалась от предложенной ей кровати — «Тебе нужнее! Это я как целитель говорю» — и спала на прихваченном из комнаты плаще, греясь у теплого Звериного бока, под шелковистым крылом.

А наутро на припорошившем двор свежем снежке нашли два вытоптанных знака — та самая зубастая и лапчатая улитка и смеющийся заяц. Вот и два ножевых в спине. «Надо бы отправить весточку в Поголье, поблагодарить».

Кроме того, обнаружилось, что необходимо перестроить деревянный сарай, в котором хранилось зерно для кур, — мантикора Каталин охотилась там на чудом оставшихся еще в поместье крыс и на дюжине так разрослась, что проломила собой стены; поглядев на мантикору и грифона, Гаррик де Варден велел заложить «зверюшню» — Звери росли, и недалек был тот час, когда они попросту перестанут помещаться в покоях своих Всадников.

Праздник, начавшийся вчера и не омраченный даже ночным нападением, все продолжался: в поместье тянулись люди, жаждущие взглянуть на вернувшихся Зверей; они приносили с собой всяческую живность — на прокорм и для охоты и, спросив позволения Всадников, гладили густой мех, и гладкие шкуры, и упругие перья, и, кажется, коснувшись серебра покровов, они сами становились светлее, спокойней, уверенней. Кто-то вспоминал вслух о Яйцах, сохранявшихся у родичей, и что дорога в Ясли известна — и Жозефина совершенно логично предложила собравшимся возродить должность Хранителя. Тут же собрали совет, назначили достойного человека, нагрузили запасом еды на первое время одну из горных лошадок и отправили нового Хранителя в Ясли.

Глядя на радостную и вполне упорядоченную суету, Жозефина вспомнила Клауса. Стоит ли живым Зверям показывать Зверя ушедшего?..

«Не печалься, — теплым крылом коснулся ее разума разум грифона. — Мы знаем о Клаусе».

«А ты знаешь, что с его Всадником?»

Ощущение, будто рядом качнулся влево-вправо тяжелый клюв.

«Он слишком далеко для нас. Клаус был очень старым. Последним из старых».

«А в чем разница?» — непонимающе отозвалась Жозефина.

«Ты нас позвала. Мы спали, а ты нас разбудила. Я проснулся и захотел к тебе. Клаус защищал мир, пока мог. Теперь это будем делать мы».

«Почему тогда…» — ей даже не пришлось договорить фразу, как уже пришел ответ.

«Просто ему было очень тяжело. И он очень скучал».

«…и ушел, чтобы впустить в мир вас», — мысленно закончила Жозефина — и снова ощутила движение клюва, но уже вверх и вниз, как кивок.

Завтра предстояло выезжать затемно, чтобы успеть добраться до обелиска на встречу с молодой графиней Альдскоу, и времени на все то интересное, что успело прийти в голову юной де Крисси, оставалось ужасающе мало.

Для начала она попробовала дотянуться до чувств своего грифона, проверяя, могут ли они обмениваться не только мыслями, но и восприятием; он помог своей Всаднице — это было похоже на надежные руки, подхватившие ищущего в темноте, — поднялся в небо, и Жозефина увидела лежащую внизу землю с высоты полета Небесного Зверя: двор с постройками и людьми, и дальние скалы, и укрывшую их кисею снега, и темно-зеленый бархат леса, и пичугу, что-то искавшую в травяном пучке на опушке. Ощутила, как упруго бьет ветер в крылья, как он треплет пернатую гриву на шее, как легко движется тело, как воздух, незаметный, легкий, становится упругим, словно вода. И при этом она продолжала видеть все, что происходит вокруг, слышать разговоры, чувствовать находящихся рядом людей, Зверей, животных — словно у нее стало сразу два тела, человеческое и грифонье.

Впрочем, некоторые изыскатели утверждают, что Всадник и Небесный Зверь действительно обладают одной душой, поделенной на два тела…

«Завтра мы отбываем на встречу с графиней Альдскоу. Вы согласны остаться здесь?»

«Я же буду скучать!»

«Я боюсь за вас. За тебя».

«Мы можем быть незаметными», — и она так и увидела, как раздувается серебряная грудь.

«А как?»

Вместо ответа Зверь взмыл в небо, став незаметной точкой напротив солнца.

«Прекрасно. Пусть так и будет».

Хорошо, что Звери предпочитают общаться мысленно, иначе радостный выклик, стремительно движущийся из выси к земле, резко уменьшил бы поголовье местных кур.

— …и вот еще, наш отец ставил, в молодости еще. — Братья с поклоном передали Жозефине потемневший от времени бочонок. Внутри булькнуло — глухо и неторопливо, словно содержимое загустело, подобно смоле или меду.

Принимать дары с благодарностью и достоинством — немалое искусство. Жозефина училась ему, и, судя по тому, какими довольными остались дарители, у нее получалось неплохо.

— Благодарю вас, достойные воины. — Она удержала увесистый бочонок и чуть склонила голову.

— Вам благодарочка, госпожа Эльдиар, — и прежде, чем девушка сумела понять, как ее назвали, смутившиеся мужчины стремительно, несмотря на немалый возраст, вскочили в седла и умчали вдаль. Она еще успела уловить самым краем чувств, как они обменялись короткими понимающими взглядами с Уилласом и Гаром, стоявшими у распахнутых ворот.

Впрочем, мгновенно пошедшая от дядюшки глубокая задумчивость отбивала всякую охоту спрашивать, что же это, собственно, было…

И к тому же обоим требовалось отдохнуть перед следующим днем, легким которому быть точно не предстояло.

Солнце уже начало вступать в свои права, собравшись в бледную круглую каплю из разлитого во весь небесный край свечения. Оно осветило стройный обелиск и сделало видимым дым раздуваемых костров, сквозь который темнели знамена.

Отряд подъехал на полет стрелы, и на краю близящегося лагеря собрались бойцы в багряном и буром; они не стали окликать конников — серебро и лазурь табард и знамени на фоне свежевыпавшего снега было ясно видно даже в сумеречном свете раннего утра. Проехав еще полполета, Жозефина первой натянула поводья, переходя с размеренной рыси на шаг.

Наследница Карна, графиня Аделина Альдскоу, лично встречала высокую гостью у большого шатра.

— Приветствую, — склонилась она в глубоком реверансе.

— Приветствую. — Жозефина ответила наклоном головы, и графиня, грациозно выпрямившись, легким движением отодвинула полог шатра.

Внутри горели наполненные жиром высокие кованые светильники, освещая нехитрое дорожное убранство и гобеленовые драпировки на стенах — оскаленная морда неведомой твари, бурая на багровом. Вслед за отрядом зашли двое мечников, и по щелчку пальцев своей госпожи раздвинули занавеси на стене напротив входа.

Прямо от укрытого ковром пола шатра начиналась древняя, истертая брусчатка, виднелись надворные постройки, а дальше высилась стена замка, сложенная из темного камня, будто впитавшего в себя последний отсвет заката.

— Прошу, — и графиня Карн сделала изящный жест в сторону своей вотчины.

Несмотря на всю глубину удивления подобной прытью, Жозефина не потерялась.

— Прошу прощения, тогда нам следует сделать еще одну вещь, — и, извинившись, она отбросила полог и посмотрела в небо.

«Летите сюда».

Медленно поднимающееся солнце вспышками серебра отразилось на шести парах крыльев. Первым приземлился Зверь Жозефины, и он же первым шагнул в шатер, остальные вошли следом. Молодая Альдскоу, в отличие от юной де Крисси, своего удивления скрыть не смогла. Она смотрела на серебряных Зверей, встающих рядом со своими Всадниками, и в глазах ее были задумчивость и эхо какой-то далекой, ей самой непонятной тоски.

— Хм… мы ожидали чего-то подобного. Проходите.

Убедившись, что весь ее отряд здесь, Жозефина вместе со своим Зверем первой шагнула на древние камни.

Почти сразу начиналась длинная ковровая дорожка, в конце которой стоял уже знакомый трон, осененный гербовой тварью Карна. Мать Альдскоу сошла с него и поклонилась остановившейся в трех шагах Жозефине.

— Госпожа де Крисси, приветствую вас в Карне и прошу прощения за неучтивость при нашей прошлой встрече.

В ее голосе не было слышно радости, но не было и снисходительного презрения — только власть обстоятельств.

— Приветствую вас, графиня Альдскоу. Я понимаю ваши чувства. Гость перед вами достает оружие, которое пропустила Золотая сеть, показывает его вам, а вы его не видите — это, разумеется, отнюдь не помогает чувству безопасности, вежливости и соблюдению законов гостеприимства. Я правильно вас поняла?

Жозефина нисколько не издевалась. Она действительно понимала глубоко немолодую женщину, Мать Дома, от которого не осталось почти ничего, кроме знаний и достоинства, и еще замка, с приходом какой-то девчонки вдруг переставшего быть надежным убежищем.

— Да, совершенно верно.

— Смею вас уверить, что вовсе не имела намерения испугать или оскорбить вас. Я не подозревала о подобных свойствах моего клинка.

Старуха кивнула, принимая извинения, — уже не как полновластная хозяйка перед гостем, но как слуга перед госпожой.

Один за другим северяне подходили к трону, становясь по бокам от своей госпожи. Аделина Альдскоу скользнула мимо них, подходя к матери. Они не смотрели друг на друга — все было решено, все было известно.

Женщины преклонили колени на камнях своего замка. Блеснули ритуальные кинжалы, узкие, длинные, коснулись кожи, раздвинули плоть, и с ладоней закапала кровь — свидетель и подтверждение зазвучавших слов.

— Мы не северяне, но мы помним, откуда мы родом. Мы приносим клятву верности вам, Жозефина де Крисси. Мы готовы идти за вами, сражаться за вас и умирать ради вас и надеемся на ответную защиту и благосклонность.

Освященные временем слова разносились по двору, эхом отражаясь от каменных стен в полной тишине.

— Мы присягаем не Северу, но только вам. Вы считаете себя северянкой, мы же считаем вас Призывателем, и ваши птицы ясно доказывают это.

Чирик переступил на плече хозяйки. Две женщины замерли на коленях, склонив головы и протянув вперед заполненные кровью ладони. Жозефина вынула собственный нож и бестрепетно провела им по руке.

— Я принимаю вашу клятву. Я обещаю вам свою защиту и покровительство. Вы не узнаете бесчестья, служа мне.

И по обычаю Севера провела своей рукой по их, перемешивая кровь.

— Мы услышали ваши слова. Наши люди услышали ваши слова. Наши недруги услышали ваши слова.

— Это уже их забота. Встаньте.

Альдскоу поднялись. Кровь капала на брусчатку.

— Будьте нашими гостями на пиру, если вам не претит говорить за едой.

— На Севере так и делают, — и мать с дочерью, минуя трон, повели отряд к замку.

На сей раз обеденный зал не выглядел пустым: там стояли столы на три десятка человек, и место оставалось только для отряда де Крисси. За резным стулом во главе стола стену украшал серебряный единорог в лазурном поле, а рядом висели два знамени поменьше — багровое с бурым и охра с зеленью.

При виде серебра и лазури пирующие встали и поклонились. Аделина отделилась от матери и подошла к одному из мужчин — тот поспешно выбрался из-за стола и встал рядом с ней.

— Пользуясь случаем, представляю вам, госпожа де Крисси, моего жениха. Друзья зовут его Щука.

Болотный князь вновь поклонился. Статный, ладный, высокий, стройный как тростник и гибкий как угорь, он смотрел открыто и честно, ясными карими глазами. Жозефина ощущала переплетение чувств Щуки и Аделины, и главной мелодией этого дивного звучания была нежность. Он держал ее под руку, и оба смотрели на госпожу де Крисси, но при том они чувствовали друг друга так же ясно, как если бы переплелись в объятии; высокие, грациозные, с гривами смоляных волос, порознь они были красивы, вместе же — прекрасны. «Светлая Дана, пусть у них все будет хорошо».

Растянувшийся, как всегда, миг закончился: Жозефина деликатно подтянула к себе развернувшиеся чувства и ответствовала со всей искренностью:

— Я поздравляю вас со столь достойным мужчиной и буду рада посетить вашу свадьбу.

Щука пробормотал благодарность, явно не зная, что делать дальше — искусство этикета у болотников не прижилось. Аделина очень изящно замяла этот момент, проводив жениха обратно на место так, будто это он вел ее, и как ни в чем не бывало вернулась.

Они прошли вдоль столов, так что у отряда было время посмотреть на собравшихся. Трое вассалов Карна и шестеро болотных князей со своими людьми теперь тихо переговаривались, глядя на де Крисси и паче того на Небесных Зверей. Сына Альдскоу видно не было.

Альдскоу проводили Жозефину к ее месту во главе стола и расположились по левую руку. Ушан и северяне тоже заняли свои места — Фердинанд и Каталин справа, рядом с госпожой, — а Звери устроились за спинами своих Всадников, глядя на них влюбленными глазами.

— У вас наверняка есть вопросы.

— Разумеется. — Жозефина отодвинула тяжелый кубок и посмотрела в глаза Аделине. — Почему вы принесли мне клятву верности? Наши отношения были весьма далеки от подобных.

Вместо молодой графини ответила старая, и Жозефина немедленно перевела взгляд на нее.

— Потому, что на пороге война, и сейчас пришло время выбирать сторону. Я была против этого шага, но Аделина убедила меня. Я, признаться, отвыкла верить в легенды и надеялась не дожить до того дня, когда они начнут сбываться, но я должна думать не только о себе. Должна сказать, что вы сейчас лучше в наших глазах, чем любой иной, и что хотя мы и потеряли право называться северянами, мы помним.

Вчера ее назвали Эльдиар. Именем не ее Дома, но его сюзеренов. Что такое бережно хранят в памяти, передавая от отцов к детям, северяне и их далекие родичи Альдскоу, чего — пока еще? — ей даже не пришлось узнать? Один взгляд на могучего серебряного грифона рядом с ней наполнял людские взгляды, позы и сердца таким почтением и восторгом, какого не вызывал весь ее отряд, и дело было — она чувствовала — далеко не только и даже не столько в мощи Небесного Зверя. И это нечто совершенно явственно окончательно склонило гордых Призывателей на ее сторону. Сами же они, судя по всему, считали эту последнюю причину склонить колено слишком очевидной, чтобы упоминать ее в ответе на прямой вопрос.

Переспрашивать же Альдскоу она не собиралась: незнание было бы слабостью, а ни малейшей слабинки допустить было нельзя. Не зря ведь их герб нес изображение оскаленной морды твари Корней…

Жозефина сосредоточилась на насущных вопросах.

— Полагаю, вы не откажетесь сражаться вместе с северянами? — Это было важно. Самый сплоченный враг не так страшен, как раздрай среди союзников.

— Смотря против кого.

Такой поворот оказался весьма неожиданным.

— Король?

Старуха только фыркнула.

— Он нам не враг. Он был нашим врагом, но теперь у него другие заботы, куда более важные. Наш гость расскажет… эй, князь-из-грязь, подь сюды!

Глядя на Щуку, шагающего вдоль столов, Жозефина думала, что по старой графине никогда нельзя было бы сказать, что она знает подобные выражения.

— Вот же доченька: на балы ходила, при дворе крутилась, ей там цветы под ноги сыпали, а привела — кого?.. Ладно хоть мужик справный…

Да и обеспокоенной матерью ее тоже вряд ли кто смог бы представить…

— Матушка… — Подошедший болотник неловко поклонился старой графине. Не требовалось даже быть эмпатом — любой имеющий глаза видел, что красавцу Щуке, справному воину, сноровистому гребцу и отважному предводителю, было отчаянно неловко среди каменных стен, шелка, серебряных вилок и пропитавших самый воздух правил этикета с его витиеватой вежливостью и танцем поклонов, реверансов, поданных рук и прочих совершенно ненужных движений.

— Расскажи госпоже, что там у вас произошло.

— Что… тварюки на нас напали, вот что и произошло. Люди по ночам пропадают, и концов нет.

— В столице тоже, — негромко заметила Жозефина. — Мои люди говорили, что две седмицы назад началось.

— У нас уж луны две как, — прикинул болотник. — А третьего дня еще и чародейка заезжая появилась, ну я ее со всей вежливостью — под замок, чтобы на всякий случай, значит. Покои ей отвели, шкуры на полу постелили, кормили с моей кухни, потом бы поехали на охоту и ее сопроводили, ничего ей не грозило. А ночью как полыхнуло — полтерема в пепел; если б не Аделина моя, тоже сгорел бы. — Он послал ей исполненный нежности взгляд, и о все Светлые существа: как же она ему улыбнулась!.. — И как мечом перерубили — вторая половина стоит целехонькая, а от самой чародейки даже пепла не осталось. И посольство их так же сгорело недавно.

— Дамы, что вы можете сказать?

— Это Огненные Врата Корней, — сказала старая Альдскоу. — Ни я, ни Аделина, ни мужчины моего рода никогда не могли их открыть. Это могли бы сделать Орбо, но не такие большие Врата и не в одиночку. Разве что их старший, очень одаренный и сведущий юноша… Он открывал Огненные Врата однажды, но и ему такое далось нелегко: потом ходил, словно оглушили его.

— Их может открыть существо Корней?

— Конечно, — непонимающе кивнула старшая.

— Может быть, та чародейка — не человек?

— Моя дочь почувствовала бы любое существо Корней в любой личине, — отрезала Альдскоу.

— Благодарю, — Жозефина кивнула и снова взглянула на Щуку. К слову, с ней он говорил свободно, не робея почти до немоты, как перед старой графиней.

— Из огня-то мы выскочили еле как, а там собрал кого мог, проток много, столица на части поделена. Собрать собрал, к лодкам пошли — а их нет ни одной! Да скорее тучи с неба пропадут, чем у меня лодки переведутся, я за этим строго смотрю, а тут как будто и не было. Ладно хоть тайник есть, малый струг достали, парус поставили да и пошли до благословенного места. Вот с пятерыми и пришел, сколько было.

Жозефина поблагодарила и отпустила Щуку, который явно рассказал все, что видел. Если еще спросить понадобится — всегда можно позвать, чего ему тут неловко переминаться рядом со старой графиней… Князь искренне кивнул и, веселея на глазах, вернулся обратно — не к вассалам, нет — к друзьям. Девушка даже слегка позавидовала ему — у болотников все было куда проще.

Примерно как на Севере.

— Как можно справиться с тварями? — Она вновь обратилась к старой графине, подавив вздох.

— Необходимо понимать, что здесь им неприятно и они, как и всякое существо, хотят домой, где им хорошо. Они могут уйти к Корням, когда выйдет оговоренное время пребывания или исполнив задание. Изгнать же их может заклинание Прокол или один из ваших Зверей.

Жозефина перебрала ногтями по столу, пытаясь собрать известные сведения в единую мозаику и понять, чего в ней не хватает. Огромное количество вдруг появившихся тварей Корней, первые Огненные Врата унесли ее мать, вторые зачем-то открыли во владениях Болотных князей, после уничтожения отцовского перстня алхимические талисманы сбоят и Гильдия Алхимиков их не продает, а скупает…

— Очень странно.

Кажется, это прозвучало вслух.

— Да скажи ты ей уже, старая перечница, — с раздражением бросила матери Аделина. Та перевела взгляд на дочь, и какое-то время они вели дуэль взглядов, пока у Жозефины не кончилось терпение.

— Итак? — Она отхлебнула из кубка, обжигая серыми глазами то одну, то другую.

Старуха заговорила неохотно, но наконец-то без совсем излишнего тумана.

— Мне сложно судить, но выглядит все так, словно ваш отец задумал всю эту историю с алхимией, стремясь породить как можно большее количество Врат.

— Прекрасно… — процедила де Крисси. — Сейчас вы сказали именно то, что я говорила вам в прошлый мой визит. И тогда же я спрашивала о возможности вернуть отца или хотя бы поговорить с ним. Признаю, тогда это была просьба дочери, тоскующей по отцу, но теперь вопрос его возвращения, кажется, стал вопросом выживания нашего мира.

— Он там, откуда открываются Врата, — заявила старая графиня, — сиречь не выше Четвертого Корня, а для нас самым глубоким всегда был Третий. Есть возможность пробраться туда в момент открытия Врат с той стороны, но это прямое самоубийство.

— Прекрасно, — повторила Жозефина. — То есть мы туда не достучимся?

— Мы — нет. А вы можете. У вас есть и право крови, и немалая Сила.

Сила. Огромное море, плещущее вокруг. Светящийся от собственной мощи вихрь, закручивающийся в небесах. Поток, заполняющий тело. Чудовищный выплеск, вздымающий камни, и стремительно растущие к небу башни.

— Однажды у меня было достаточно Силы, чтобы добраться и до самого Владыки, но, признаться, тогда я думала совершенно об ином.

— Да, — в старческом голосе вновь проскользнуло привычное ехидство, — мы слышали.

Она не обратила внимания на этот беззубый укол. Мысль пронеслась через сознание огненной кометой, вычертив длинный пылающий след.

— Где же тогда матушка…

— А вы не думали, что ваш драгоценный отец принес ее в жертву?

Жозефина кожей ощутила, как на загривке вздымается шерсть, а рот раздвигает оскал. Впрочем, внешне лишь серебро глаз стало сталью.

— Вы действительно полагаете, что мой отец был такой скотиной?

— Он — Призыватель, — в глазах старухи тоже мелькнула сталь, — а их мысль движется иными путями. Заклинатели преследуют цель и для них мало что значит жестокость или добросердечие — это всего лишь ступени, по которым они идут к цели. Именно поэтому заклинателями должны быть мужчины, ибо это их суть, женщины же обязаны поддерживать гармонию.

Все же близкое общение с Корнями действительно искажало, изменяло Призывателей, ввергая их в какой-то жуткий и страшный мир, где одни разрушали гармонию, а другим приходилось ее поддерживать, латая дыры в ткани мироздания. Неудивительно, что немногие желали водить с ними близкое знакомство. И если отчаянное время требует отчаянных решений, а жестокое — жестоких, то заклинателей можно было лишь пожалеть: подобное разделение мужских и женских обязанностей могло быть порождено лишь временем постоянной жестокости — к себе и к тем, кого они вводили в этот мир. И, судя по всему, Карн застрял в этом времени намертво.

А Реннан Орбо, известный как Себастьян Штерн, был ребенком того же наследия.

Смогла ли Лилия де Крисси исцелить его раненную с самого детства душу?..

Она — не могла не суметь. А значит, что-то пошло не так уже не по его воле.

— Произошедшее требуется обдумать. — Жозефина с трудом подавила желание зажмуриться и потереть виски, приводя себя в чувство. — Всем.

— Пока нет глубоких мыслей, мы можем предложить вам добыть славных поединщиков для ваших Зверей. Если вы удивлены, то я скажу, что мы всегда этим занимались… негласно. Зверям нужны поединки, чтобы обрести Силу, а сущностей на всех не хватает, да и охотничьего пса всегда сначала притравливают, прежде чем выпускать его на настоящую охоту. Поначалу мы можем предоставить достаточно мирных сущностей — достать убийц и дольше, и дороже.

— Кстати, об убийцах. — Жозефина коротко пересказала события предыдущей ночи. Старая графиня призадумалась, а потом неожиданно громко и ожидаемо повелительно крикнула:

— Щука!

Черноволосый князь подошел, и Жозефина повторила свой рассказ.

— Ну эти трое были неплохие мастера, а вот тот, что в спину им ударил, — тот мастер высшей пробы, такие за деньги не работают. Не убийца он, а ловкий человек. — Ответом ему были непонимающие взгляды, и Щука пояснил: — Если человек ловкий, так он во всем ловкий, и с железом, и с веслом, и на коне. Вы, я вижу, тоже из таких. — Он кивнул Жозефине и взглянул на графиню. — Все, не зовите больше, пойду выпью три жбана подряд, или я не Болотный князь!

Он удалился, оставив Жозефину обдумывать свои слова еще долго, долго после. Старуха же вручила ей нечто, оказавшееся талисманом связи в виде литой гербовой морды Карна.

— Благодарю.

— Когда вы желаете получить поединщиков?

— Вопрос, когда вы сможете их предоставить.

Мать и дочь переглянулись, и первая изрекла:

— Нам надо подготовиться, мы не ожидали, что они понадобятся столь скоро. Думаю, мы управимся за половину луны.

Усталость коркой покрывала мысли и чувства, сковывая их обычно легкое и свободное течение, оставляя только желание уйти в гостевые покои, выспаться и утром наконец-то покинуть Карн. Но поддаваться ему было никак нельзя: внутри, несмотря ни на что, билось некое предчувствие, ощущение…

Да уж. Наследная гордость, огромные знания, немалая Сила и ненастоящая честность. Жозефина все же позволила себе прикрыть глаза.

Расслабилась. Привыкла к безопасности Севера, к мирной жизни в поместье дяди, где нет нужды каждый миг опасаться клинка из-за угла, шарахаться от всех и каждого, следить за каждым своим и чужим словом и жестом и всегда быть готовой отразить и нанести удар. Там не было короля, и были дивной красоты скалы, и начинающаяся Школа, и Небесные Звери, и люди проще, честнее и светлее, чем в столице. И все это было именно тем, чего желала Жозефина — жить мирной жизнью среди любящих и любимых, верных и достойных, ради которых легко и умирать, и жить. Там можно было быть собой.

Но если выпало идти дорогой героев — нельзя просто жить так, как жил до этого. Путь должен быть пройден до конца.

Корка усталости слетела прочь — как отброшенные ножны, разом обнажившие меч.

И меч этот был направлен в горло Матери Альдскоу.

— Скажите, госпожа Альдскоу, почему на пиру в честь обретения сюзерена не присутствует ваш сын?

— Он занимается делами семьи далеко отсюда, и вызвать его не было никакой возможности. Кроме того, Карн он не наследует.

Старая графиня изрядно потеряла в самообладании — Жозефина ясно ощущала и смятение, и даже страх.

— Последнее не важно.

— Мы надеемся, что он вскоре присоединится к нам и сможет засвидетельствовать вам свое почтение.

— Я тоже на это надеюсь, но до тех пор вопрос вашей верности остается нерешенным. Он не присягал мне, и оттого мне приходится ждать удара в спину, так что наши взаимные обязательства могут изрядно потерять в своей силе прямо сейчас.

— Можете не опасаться этого, госпожа де Крисси. Если желаете, мы можем поговорить об этом завтра.

— Можем, — она не отводила от графини стального немигающего взгляда, — здесь не Север, где вести такие разговоры не приходится. И еще. Чем вас, госпожа Альдскоу, так взволновало появление тварей Корней?

— Я давно живу и привыкла знать, что происходит вокруг меня и в мире. Узнав последние новости, я сочла, что пришло время выбирать сторону.

— Это не ответ. — Жозефина устала от всех этих реверансов, экивоков и словесных кружев, кажется, даже больше, чем от бесконечных вопросов, порождаемых событиями настоящего и перекликающихся с событиями прошлого. Делать лишний круг этого словесного вальса ей совершенно не хотелось.

— Наступают неспокойные времена и выбрать непросто. — Старая графиня же, кажется, готова была танцевать так вечно; да и умела ли она иначе? — Скажу честно, будь только моя воля, я бы вас не выбрала. Быть может, мы совершили ошибку, но вы — знамя восходящей силы, и между нами нет иной крови, кроме пролитой добровольно.

— И это не ответ. — Теперь металл зазвучал и в голосе — не звоном, но тяжелым нарастающим гулом. — Вы сказали, почему вы выбрали меня, но не почему хозяйка Карна вдруг озаботилась происходящим за его стенами, к тому же призвав домой дочь, которая занимается внешними делами семьи, и отправив сына-затворника в мир.

— Я могу ответить, — промолвила графиня, — но вам сказанное не понравится.

Молодая Альдскоу хранила молчание, откинувшись на спинку стула и скрестив на груди руки. Впрочем, Жозефина ощущала нить внимания, тянущуюся к ним.

— Вероятно, вам это может показаться странным, но, задавая вопрос, я хочу услышать ответ.

— В ночь на красную луну я увидела во сне огненный горизонт.

— Я тоже видела такой сон. Что Мать рода Призывателей может сказать о нем?

— Это одна из легенд. — Взгляд ее обратился далеко вовне, а голос стал напевным, обретя завораживающую глубину. — Иногда существа Корней поют странные песни на неведомых языках: песни о временах, когда этот край еще не был благословенной землей. Они поют, что Чаша лежала куда ниже по Стволу и принадлежала другому миру, а потом некие силы обманом выдернули ее, вознеся наверх. Старые хозяева этой земли не забыли подлости и с тех пор ищут дорогу сюда. Однажды они найдут ее, и с ними придет огонь… так поют те, кто приходят с Корней. Но они поют много странного — о том, чего не было и чего не будет. А некоторым из нас дано предвидеть.

Путы старой легенды распались, и нарисованная старой графиней картина померкла. Остался только где-то на краю слуха удаляющийся нечеловеческий голос, напевающий протяжную нечеловеческую песнь.

— Я правильно понимаю, что вы полагаете вероятным возвращение «хозяев», исходя из появления тварей и снов?

— Наш род обескровлен, и ваш тоже… невелик. Нам нужно держаться вместе, объединяя оставшиеся у нас силы. Я бы предпочла, чтобы вы присягнули мне…

— …но знали, что я этого не сделаю.

— Да. Я сомневалась до последнего, но, увидев, что вы подчинили себе Небесных Зверей, отбросила сомнения.

— Их не подчиняют. Они выбирают себе Всадника.

— Это всего лишь разные точки зрения, — мягко заметила графиня и замолкла.

— Это все?

— А вам мало?

— Я имею в виду — это все, что вы желали мне сказать?

— Это куда больше, чем я собиралась сказать. Позвольте и мне задать вопрос. — Голос старухи зазвучал вкрадчиво и почти нежно: — Я слышала, вы основали свою собственную Школу магов?

— Собственной ее не назвать, там преподают классическую академическую магию. Тем не менее я действительно посодействовала созданию магической Школы на Севере — талантов там немало, но им не хватает знаний.

— Чудесно. Мы хотели бы поучаствовать в качестве преподавателей.

Жозефина всей кожей ощутила, что дело нечисто.

— Попрошу выразиться яснее.

— Что ж, извольте. Вдруг там найдутся мальчики, обладающие родственным нашему талантом?

— Насколько я помню ваши же слова, Карн занимался уже обученными магами, придавая огранку их Искусству.

— Никто не давал нам заниматься одаренными с самого начала. — Старуха скрипнула зубами. Действительно досадно.

И совершенно ясно, почему у них не было прекрасной возможности обучать юных мальчиков, имеющих Дар. Ни один король и ни один родитель в здравом уме не отдал бы своих чад на воспитание Призывателям — потому что впоследствии родное дитя можно и не узнать, и дело отнюдь не во внешности.

Учитель не только учит, он воспитывает.

— Я подумаю и дам ответ. Время терпит.

— Как знать, госпожа де Крисси. Сущности Корней…

— Им едва начали читать базовый курс, — отрезала Жозефина. — Делать из них пушечное мясо я не позволю.

— Я понимаю, — терпеливо продолжала старуха, — но чем раньше начато обучение, соответствующее талантам и склонностям ученика, тем лучше. Обидно, когда драгоценный Дар так и не раскрывается должным образом.

— Общий курс не помешает. — Жозефина пока держала себя в руках.

— Мир не терпит несовершенства. Мы можем дать им всестороннее образование.

Что ж, если иначе нельзя…

— Я не знаю ни вас, ни ваше Искусство. В столице я, быть может, и рискнула бы, но не на Севере. Там совершенно иные люди, и вы прекрасно знаете, как они относятся к вашей ветви Искусства. — На сей раз старая графиня поняла, что говорить что-либо еще совершенно бесполезно, и умолкла. — Если вы хотите быть полезными, следует изготовить охранные талисманы.

— Составьте список.

— Разумеется. Еще следует собрать как можно больше сведений о появляющихся тварях и составить тактику противодействия; разумеется, если это возможно при вашей существующей сети осведомителей.

— Будет исполнено, госпожа де Крисси.

— Тогда на сегодня все. — Жозефина кивнула, отпуская старуху, и та медленно поднялась на ноги.

— В таком случае я удаляюсь на покой.

Она поклонилась и направилась к двери. Кастелян неслышной тенью скользил за ее плечом.

Сразу стало легче дышать, будто исчез сдавливающий тело камень. Старуха, сама вряд ли сознавая, тянула Силу других — потихоньку, понемногу, почти незаметно, но при длительном разговоре, помноженном на напряжение разума, усталость наваливалась слишком быстро. Приняв от Фердинанда свежий персик, Жозефина взглянула на молодую Альдскоу. Аделина немедленно пересела на освобожденный матерью стул и наклонилась к девушке так, что та ощутила ее винное дыхание.

— Вы хотели поговорить?

— Да. Надеюсь, вы будете выражаться точнее, чем ваша мать. Где ваш брат?

— Давайте начнем с того, что он не брат, а воспитанник, то есть прав на Карн у него действительно нет.

— Тем не менее это не самое важное.

Молодая графиня как-то жалко ухмыльнулась.

— Сказать честно, я не уверена, что он человек.

Это должно было быть неожиданно, но, в сущности, вполне объясняло то, что Жозефина слышала прежде визита в Карн и видела там своими глазами.

— Кто же он тогда — тварь Корней?

— Не имею понятия. Плод экспериментов моего дорогого папеньки. Надеюсь, те, кого мы призываем, плотно взяли за задницу душонку старого нечестивца.

Она изрядно перебрала вина. Жозефина никогда не позволяла себе настолько затуманивать разум.

— Я хочу услышать ответ.

— У каждого сильного заклятия, которое долго действует, должен быть хороший противовес, особенно когда имеешь дело с сущностями. Посему сейчас Конал — залог неуязвимости Карна.

— Поясните.

— Он там, мы здесь. Думаете, легко прятать такую громадину? — Она взмахнула рукой, обводя жестом и зал, и самый замок.

— Благодарю. Позволю себе повториться: почему сейчас и почему я?

— Сейчас — потому, что мы можем договориться, а потом, вероятно, и не смогли бы. А вы… Мы не можем бегать бесконечно, и нам надо с кем-то объединиться. И куда мы, по здравом размышлении, могли пойти? К королю?

— Вопрос риторический…

— …К герцогу? К дальним родичам?

— Простите, кого вы имеете в виду?

— Вас. — Взгляд ее глаз был прям. — Вы единственная, кто может нас понять и принять. Вы, хоть и завели себе Небесных Зверей, остались человеком весьма широких взглядов и не отреклись от наследия Орбо. Честно говоря, вы не первая, кому мы предложили союз; сначала мы пытались договориться с вашим братом…

— Он же в Академии? — Этой графине все же удалось удивить собеседницу. — Я полагала его скорее узником, чем учеником этих стен.

— В наших родах старшинство передается по мужской линии, и если бы вы собрались подтверждать наследство Орбо, то наследником выступит именно ваш брат.

Мысль, что наследует не первенец, какого бы он пола ни был, стала для Жозефины дикой — тем паче что такой порядок ставил женщину ниже мужчины. Первые не делали подобных различий меж собой и тем более не пытались внушить их пришедшим на эту землю людям — ибо дух дерзания может жить в любой душе, каким бы телом она ни облеклась.

— Это вопрос, победила бы правда мертвых или живых, — отозвалась Мать де Крисси.

Аделина не обратила внимания на слова собеседницы и беззаботно продолжала свои речи:

— Так вот, на него сильно повлияли, и талант его весьма средний, так что мы не особенно огорчились. А вы не собираетесь обзавестись ребенком? У матушки большие надежды…

— Для начала следует обзавестись мужем, — весьма холодно заметила Жозефина — правду сказать, с глубоко затаенным сожалением о том, что возможным это станет еще нескоро.

Та только хихикнула.

— О, для этого не нужен муж, достаточно любого приглянувшегося мужика.

— Можете назвать меня как угодно, но пока я девственница и мне, признаться, несколько не до радостей семейной жизни.

— Вы с вашей Силой, умом и положением вполне можете рассчитывать на руку прекрасного принца.

— Вам досталась рука прекрасного князя, — вернула комплимент Жозефина и взглянула на Щуку. — Действительно прекрасного.

— Даже не думай! — грозно фыркнула Альдскоу. Собственно, Жозефина об «этом» и не думала — просто любовалась ладным и гибким человеком, у которого к тому же оказался глубокий и сильный голос. Хорошо, что слова было не разобрать — они наверняка не соответствовали великолепию голоса.

— Мне просто радостно видеть вашу прекрасную пару, — примирительно отозвалась девушка. — Опять же он не единственный Болотный князь…

Графиня улыбнулась и подняла кубок, чокнувшись с собеседницей так, что вино плеснуло на стол.

— Танец на краю пропасти продолжает оставаться танцем.

Возразить было воистину нечего.

— Итак, вы умудрились пообщаться с моим братом…

— Да, у меня много поклонников в столице.

— Наслышана… — Кудри упали на плечо, открывая склоненную набок шею.

— Бо льшая часть — брехня, — сообщила Аделина, вновь утыкаясь в кубок.

Определенно, даже пьяная, Аделина была лучше своей трезвой матери.

— И все же. Что вас так напугало, что вы не предложили союз, но сразу принесли клятву верности?

— Я давно ей говорила, что пора кончать с нашим затворничеством, но она не хотела верить, а тут она впала в другую крайность, что, в общем-то, все то же, но по другому поводу. — Выразившись столь путано, молодая графиня поднялась. — А сейчас, моя госпожа, я с вашего позволения пойду обниму жениха, пока он не нажрался, как свинья, а то, знаете, в постели я предпочитаю что-то покрепче, чем винный бурдюк.

Щука с присными все так же распевал длинные, веселые и крайне неприличные песни. По крайней мере, в очередной были приличные слова, они же и название — «Рыбонька-карась». Жозефина поперхнулась от такой откровенности Аделины.

— Ну… есть одно заклинание… — Она тряхнула головой, собирая остатки мыслей и сил. — Я понимаю, что вам время от времени приходится играть роль хорошей дочери, но разговор с вами еще продолжится.

— Не беспокойтесь, госпожа Жозефина, — женщина оперлась на стол, дабы не упасть, — что бы ни укусило за зад старую каргу, это во благо. Спохватилась она, конечно, поздновато, но в ваш первый визит сюда вы не были готовы к такому шагу. Вы видели мир несколько… черно-белым.

— Я говорила ей о множестве Врат еще в тот самый первый визит, и я искренне удивлена тем, что она что-то предприняла, только когда стало действительно горячо.

Аделина лишь покачала головой:

— Она не заклинатель и не вождь. Всего лишь старая женщина и хранительница замка, и думает она в первую голову о сохранности замка и рода.

— Я понимаю, — мягко отозвалась Жозефина, — но подготовка к нашествию тварей необходима.

— У нас были люди, но Алые изобличили их как пособников Призывателей, и теперь они в лучшем случае наслаждаются свежим воздухом, прикованные к веслам. В лучшем случае. Некоторые гниют в казематах Кор Мара.

— Сочувствую. — Кудрявая голова склонилась, и женщины помолчали. — А что по части магии? Талисманы, ловушки…

— Мы не заклинатели, — с каким-то ожесточением отозвалась Аделина, — мы не можем вызывать сущности.

— Конал?..

— Он вообще непонятно кто.

— Но он мог бы?

— Пойми, — она заглянула прямо в глаза, — я не знаю, что он такое. Он приходит и уходит когда вздумается, и только мать может им управлять. Я даже не знаю, понимает ли он нашу речь. Видят Нижние Боги, лучше бы он был моим сумасшедшим братом.

— Благодарю за разговор, — кивнула Жозефина, и они улыбнулись друг другу. — Завтра утром мы должны покинуть замок?

— Да. Мы хотим вернуться домой.

— Тогда доброй ночи вам и вашему жениху.

— Эй, красавчик, мне кажется, ты мне кое-что задолжал! — Поднявшись, Аделина подошла к своему Щуке и обвила рукой его талию. Князь обернулся к невесте и нежно провел ладонью по ее волосам, таким же черным и блестящим, как у него.

— На четырнадцатом куплете не утерпела, говорил же! — и они, обнявшись, удалились под громовой хохот болотников.

Скинув одежду в уже знакомой комнате, Жозефина по горло погрузилась в заполненный горячей водой прудик; рядом так же раскинулась Каталин, а следом плюхнулся грифон. Повозившись и пофыркав, он выбрался на «берег» и, отряхнувшись, улегся рядом со своей Всадницей и прижался клювом к ее щеке.

«И что ты об этом думаешь?»

«Они неплохие. Боятся только сильно».

«Вы можете справиться с Тварями?»

«Большие крысы?»

«Очень большие. А еще рогатые и огненные».

«Я не боюсь огня. Я быстрый».

«Может, они найдут вам таких, чтобы потренироваться».

«Настоящее сражение!» — В этом прикосновении было истинное ликование. Шутка ли — возможность исполнять свое предназначение!..

В покои постучали. Судя по быстрой деликатной дроби, ясно слышимой через открытую дверь купальни, это был Фердинанд. Жозефина разом осознала две вещи: что она совершенно не хочет вылезать и одеваться и что не ответить ушану, равно как и смущать его женской наготой, не подобает.

«Открой, пожалуйста, если я могу тебя об этом попросить».

По полу процокали когти, потом прошуршали мягкие сапоги. Фердинанд вошел и присел на корточках у края прудика, а вернувшийся грифон вновь устроился рядом со своей Всадницей. Ушан зашел скоротать время перед сном, но дневная усталость брала свое — разговор шел словно телега по каменистой дороге, раскисшей после дождей. Оставалось еще что-то, что-то достаточно важное, чтобы пробить окутавшую разум туманную пелену…

— Отправь письмо дядюшке. Я полагаю, ему будет интересно.

— Да, госпожа. Доброй ночи. — Он встал и с поклоном вышел. Шаги прошуршали обратно к двери, и миг спустя клацнул об ушко засов.

Растворив в воде довлевшее над телом и разумом напряжение, воительница и госпожа устроились на ночлег: первая легла на пуховую перину ложа, а вторая устроилась под крылом своего Зверя, на плаще.

Заснули обе мгновенно.

Разбудила их лично Аделина Альдскоу, свежая и выспавшаяся.

— Доброе утро. Хорошо ли вам спалось, госпожа?

— О да.

Сон в безопасности после усталости и теплой воды, под шелковистым крылом, был действительно прекрасен.

— Если вы не желаете отправиться на Запад, то сейчас самое время покинуть наш замок. Ему здесь не очень нравится.

— Хорошо. Я передам своим людям.

— У вас есть еще час. Не обессудьте, завтракать вам придется в другом месте.

— Благодарю. — Они обменялись реверансами. — Вы знаете, где меня найти.

Во дворе на проводы собрались все обитатели замка — полтора десятка бойцов и челядь числом человек в тридцать. Старая графиня в меховой безрукавке поверх платья протянула Жозефине изящный ларец — темное дерево и бронза.

— Я сочла, что это может быть полезным. В ларце вы найдете два амулета. Вам нужно лишь влить Силу: столько, сколько сочтете нужным, но не перестарайтесь, оцените верно силы своих Зверей. В каждом амулете обитает то, что мы называем землеройкой. Не знаю, чем эти сущности питаются у себя, но камень этих земель им очень нравится.

— Благодарю.

— Я просто вспомнила про невыкупленный заказ.

Обменявшись прощальными любезностями с графиней, Жозефина взяла своего коня под уздцы. Ворота распахнули, и отряд вновь оказался сначала в знакомом шатре, а потом и на вольном северном воздухе. Фердинанд провел ладонью по лицу, будто стирая нечто липкое, и глубоко вдохнул, прочищая легкие.

— Фух… тяжко там, в этом замке.

— Темнота давит? — понимающе и сочувственно спросила Жозефина.

— Да. Спасибо, — и он взобрался в седло.

Ее собственная кобыла, изрядно застоявшаяся, гарцевала на месте. Всадница не стала ее сдерживать, послав вперед резвой рысью, туда, где уже роняли блики на снег сияющие под рассветным солнцем серебряные крылья.

Они возвращались домой.

«Я их вижу!»

Отряд поднял головы, сдерживая коней. Из небесной выси крутой спиралью спускался серебряный грифон.

— Ты в порядке, Жози? — спросил дядя, едва лапы Зверя коснулись земли. — А то нам пришлось малость повоевать.

— Рассказывай.

Кто мог осмелиться задирать северянина на Севере?

— Представь себе, какие-то подонки решили попробовать остроту наших клинков. Я прилетел, чтобы убедиться, что у вас все в порядке. Говорить о делах и рассказывать истории лучше в уютном доме, а не на холодной тропе.

— Тогда накрывай на стол, — и грифон мощным прыжком ушел вверх, а коней погнали галопом.

Дозорные встретили их привычной перекличкой, а ворота — свежими подпалинами.

— Я зачем вас встретить решил, — говорил дядя, наливая себе дымящегося грога, — не успели вас проводить, как навалилась ватага, десятка полтора мечей. И как подобрались — непонятно, проморгали мы их. Но ничего, отбились, благо соседи погостить приехали, было кому подраться.

— Кто напал-то?

— Наемники, сброд всякий. Судя по ро… лицам — кто из южан, кто еще откуда. По вещам тоже не скажешь, оружие да талисманы по всей Чаше расходятся. Магов у них не было, но на перевале их никто не видел, значит, или Врата открывали, или нашли хорошего проводника.

Во второе верить никому отчаянно не хотелось. Тот, кто знает все тропы, скорее всего, сам северянин — а значит, предатель.

— Кто-то смог уйти?

— Из тех, кто тут был, не ушел никто. Парочку живьем взяли, не разговаривали еще, да и вряд ли они много знают.

— Хоть что-то да знают. Куда ты их посадил?

— В погреб, куда ж еще. Не в винный, разумеется.

— А наши как?

Гар только пожал плечами.

— Выяснилось, что в Зверя очень сложно попасть. Есть несколько человек с царапинами. Одному только серьезно бок стрелой пропороли: достали уже да зашили.

Торопливо поев, Жозефина навестила раненого. Крепкий мужик и без того бы выкарабкался, но что за радость пол-луны ходить до ветру по стеночке, а потом еще целую луну не иметь возможности ни поднять клинок, ни сесть в седло, чтобы не растревожить рану? Отнимая руки от пропоротого бока, девушка знала и пообещала раненому, что уже через седмицу тот сможет хоть по скалам лазать, хоть на кабана идти — только полоска шрама разве что и останется. Провожаемая горячими благодарностями, она отправилась к пленным.

На тех хватало и веревок, и повязок — нападавшим досталось куда круче, чем защитникам поместья. Первым делом маги потянулись ощупать их — и дружно наткнулись на «стекло»: оба разума были надежно защищены.

— Это классическая школа, — тихо сказал ушан, — и уровень куда выше моего. Тут нужен ключ — предмет, слово или фраза…

Было совершенно ясно, что перебирать все возможные ключи можно до скончания времен и потом еще столько же. А пока маги переговаривались, бойцы уже действовали: Каталин, хмурясь, рассматривала парочку из темноты и вдруг шагнула ближе, нагнулась, всматриваясь в заросшее жесткой темной бородой лицо в голубоватом сиянии «светлячка»…

— Да ну, такую-то мать! Сквел, ты, что ли? — и, повернувшись, пояснила: — С нами был у Барбуса. Как тебя угораздило?

— А то сама не знаешь как, — отозвался он хрипло. — Приказали, вот и пошел.

— Кто приказал? — Жозефина тоже присела на корточки перед пленным. Второй, сидевший чуть поодаль, молчал, только иногда сверкал глазами на пришедших.

— Не помню, — с удивлением отозвался Сквел. — Помню, что человек достойный, и все. Ну, нобле с гербом, — и бросил в сторону Каталин, осуждающе покачавшей головой: — Ты бы со своими год тому тоже не отказалась бы. Сотня золотом за то, чтоб доставить диковинную зверюгу, никого грохать не надо, чистая работа. Просто не повезло, тоже бывает. Честный штурм — в спины, чай, не били.

Диковинная зверюга, значит. Кому и зачем понадобился Небесный Зверь?

И откуда этот некто узнал об их существовании и месте обитания?..

Выяснилось, что Сквел не помнит, по какой дороге они сюда дошли, — проводник оставил их в виду поместья, указав на него, и ушел обратно. Второй пленник только ругался на незнакомом свистящем наречии; языка Чаши он явно не знал. По словам Сквела, парень в Гильдии наемников не состоял и все больше молчал, зато был ловок с луком.

— Уйдешь — передай остальным, чтобы больше на Севере зверушек не промышляли, — велела Жозефина, поднимаясь с пола.

— Поняли уже, — тоскливо отозвался наемник. — Цена все-таки высокая больно была.

— И продешевили ведь.

— И это поняли, — и дверь погреба захлопнулась.

— Дядя, что думаешь с ними делать?

— А что делать — или на рыбалку отправить, или отпустить да проследить, куда пойдут.

Совет собрали в комнате Жозефины, так что бойцы стояли у стен, дядя и Фердинанд сидели на кровати, а сама хозяйка покоев привалилась спиной к оконной раме.

— Вряд ли они смогут пройти обратной дорогой. Память в Щитах, чтобы если уж поймают, то не узнали ничего.

— С Ключ-замка они пройти не могли, Врата там последнюю луну не открывались… — задумчиво, озвучивая собственные мысли, проговорил Гар. Поднял глаза на племянницу, усмехнулся. — Да, дитя, я слежу за тем, что там происходит, скоро должны нагрянуть господа Алые.

— Я их талисманы посмотрел, — вступил в разговор ушан, — ничего необычного там не было, на базаре купить можно. А талисман связи одноразовый у них был мастерской работы.

— Той же работы, что и Щиты.

— Да, госпожа. И я еще своих, мм… учеников спросил, они говорят, что Щит держали, но стрелы пролетали насквозь. И сказали, что видели мага в Щитах.

— Следы искали? — Жозефина снова повернула голову к дяде.

— Искали, но, считай, ничего не нашли. Там скалы, снег сдувает, не было ничего толком.

— Должны были остаться магические следы.

«Ты что-нибудь видишь?»

Они втроем стояли там, где ученики Фердинанда заметили мага. Ушан и Жозефина ощупывали пространство, но магический фон не отличался от любого иного места, где в последние дни не было никакого колдовства.

«Крыс нет. Чего смотреть?»

«Мы ищем следы. Не на земле», — тонкие пальцы коснулись камня — холоднее, чем лед.

«Есть, — почти сразу отозвался серебряный грифон. — Впереди, вон там».

«Покажи», — сама Жозефина там ничего не чувствовала.

«Не могу, — был неожиданный ответ, — там дырка».

«Тогда веди».

Они пошли вперед, удаляясь от поместья. Девушка простерла вперед все свои чувства и как будто погрузилась в туман. Одна из скал во внутреннем зрении оказалась прозрачной, как лучшее веллерское стекло, и из ее глубины драконьим пламенем рванулась вовне вспышка желтоватого света.

Когда она снова смогла видеть, вокруг были стены ее комнаты, а у дверей и окна стояли, обнажив оружие, Уиллас, Лаки и Вит. Каталин сидела на краешке кровати, встревоженно глядя на горячо любимую госпожу, в изножье на широко расставленных ногах стоял дядя, сжимая в руке собственный клинок — тяжелый, широкий в основании, с литым узорчатым оголовьем.

На лбу под каштановыми кудрями лежала ладонь — теплая и твердая. Жозефина сразу узнала ее — несмотря на то, что раньше эта рука никогда не касалась ее так и не несла такой ласки.

— Осторожнее нужно быть, госпожа нобле, — прозвучал такой же знакомый голос, и рука переместилась на плечо ближе к шее, нащупывая очередную крупную линию ее Узора Потоков.

К третьему вдоху девушка смогла осознавать мир настолько, чтобы понять, чего не хватает. Все ее существо охватила черная жуть, какой не бывает ни под ножом убийцы, ни в незнакомом ночном лесу, ни среди кипящей вокруг битвы — только когда чувствуешь, что вдруг потерял.

— Где мой Зверь?

Ответом была пронзительная тишина. Только дядя смог выдержать ее взгляд, не отведя глаз, и он же единственный нашел в себе мужество ответить:

— Найдем.

— То есть как «найдем»?! — Она рванулась, чтобы встать, но та же рука удержала ее — без грубости и излишней силы, лишь так, что было ясно — руке этой можно и нужно довериться.

— Он пропал.

Слова падали в душу, закрывая доступ воздуху. Даже его, часть себя, лучшую часть, величайшую драгоценность, пришедшую из времени легенд, из мира куда более чистого, — не уберегла…

— Как?.. — Только въевшаяся в плоть и кровь привычка владеть собой, что бы ни случилось, помогла ей произнести это.

— Тебя нашли, а его нет… — Дядя помолчал, потом добавил: — И Фердинанда тоже.

Не было сил даже закрыть глаза — все уходили на то, чтобы продолжать дышать и не вырваться из-под теплой ладони, сочащейся Силой, не оттолкнуть с дороги собственных людей и не помчаться туда, к холодным камням, где ее Зверь и ее друг последний раз были с ней.

— Успокойтесь, госпожа Жозефина, — сказал Меченый, мимолетным движением пальцев погладив ее шею. Это был прекрасный момент, чтобы отвлечься от мятущейся внутри бури, и девушка ухватилась за этот шанс:

— А вы здесь откуда?

— Оказываю услугу нашим общим знакомым. Вам нужно полежать, я только что сумел снять заклинание, а оно было не из нежных и аккуратных.

Вдох. Выдох. Открыть глаза.

— Давайте начнем сначала. — Из голоса пропали и страх, и скрываемое отчаяние. Она уже привычно отодвинула чувства, не отказываясь от них, но позволяя разуму смотреть ясно и рассуждать трезво. — Сколько дней прошло?

Меченый не мог здесь появиться ниоткуда — дядя, разумеется, знал, что у племянницы есть хороший знакомец-маг в столице, но вызвать его сюда он не мог — он не знал, где его искать, да и, чтобы выдернуть государственного мага из его города, нужно было что-то более мощное, чем просьба помочь одной известной ему нобле; к тому же мужчина упоминал об общих знакомых, а значит, его присутствием Жозефина была обязана никому иному, как одному «мастеру своего дела».

— Четыре.

Четыре драгоценных, упущенных дня поисков.

Вдох. Выдох. Взгляд.

Андрэ Марц, представитель Алой палаты, сидел в кресле посреди комнаты. Поймав взгляд Жозефины, он кивнул ей, будто старой знакомой, и она в первый раз услышала его голос — очень глубокий, под стать внешности, и удивительно приятный, переливающийся обертонами. Голос человека, которому приходится говорить с очень разными людьми — и убеждать их.

— Меня настоятельно попросили не делать резких движений, так что, не имея возможности поцеловать вам руку, я лишь скажу, что рад вас видеть.

Он был крупнее любого из присутствующих в комнате; его можно было бы поделить пополам на пару стоявших у двери бойцов, и еще бы осталось на инг’арса Лаки. Высокий, могучий, с мощными руками, широченной грудью, по-бычьи толстой шеей, он скорее походил на борца, чем на мастера переговоров, погони и тайных дел. Но являлся он именно вторым и вряд ли когда-то был первым — длинный широкий нос ни разу не был сломан, и уши тоже не расплющены.

Хотя с его положением он мог позволить себе очень хороших целителей.

Марц завладел вниманием и сразу пошел в наступление — деликатно и доброжелательно:

— Госпожа де Крисси, кто будет рассказывать первым? Моя история начинается с того, что на условленное место нашей встречи пришла очаровательная дама, — легкое движение головы в сторону Каталин, — и попросила помощи. Она начала с очень хорошего вопроса — насколько нам дорога ваша жизнь.

Дядя наконец отвел взгляд от алхимика и посмотрел в глаза племяннице. Даже его клинок перестал намечать дугу, оканчивающуюся в горле Марца, и опустился к полу.

— Прости, мы…

Жозефина вскинула ладонь.

— Я понимаю, дядя. Ты верно поступил. Продолжайте, господин Марц.

— Так как магов у нас не было, я взял на себя смелость вызвать господина Леонарда, — такой же скользящий кивок в сторону Меченого.

— Морган был ближе.

— К сожалению, мы не смогли до него достучаться.

Оставалось лишь надеяться, что морской маг просто уехал по своим делам. Сейчас, когда в разговоре наступила пауза, беспокойство и страх поднялись с новой силой, и Жозефина мысленно потянулась к своему Зверю — найти, ощутить, хотя бы знать, что он по крайней мере жив…

Ладонь на плече сжалась останавливающим жестом.

— Жозефина, я же просил, — с ласковым укором произнес маг. — У тебя почти нет энергии, и энерговоды схлопнуты, тебе нужен отдых. — И, миг помолчав, с совершенно иным выражением добавил: — Да, я за тебя боюсь.

После такого оставалось только вытянуться и расслабиться, не мешая магу делать свое дело. Теперь, когда помятый заклинанием Узор начал помалу расправляться, девушка смогла «дотянуться» до Меченого, и теплая волна нежности, в которой он баюкал ее, помогла чуть ли не больше, чем вливаемая из талисманов-накопителей Сила.

Выждав, пока Жозефина вновь обратит на него внимание, Марц продолжил:

— …и, поскольку нам ваша жизнь действительно была важна, мне пришлось преступить свой долг мастера Алой палаты и выкрасть из столицы не только хорошего, но и надежного мага.

— За него — благодарю.

Воистину, нет худа без добра. Этой встречи они — как смела надеяться Жозефина — чаяли давно. Жаль только, что не в лучший день она произошла… «Бойтесь своих желаний — они имеют свойство сбываться», — вспомнила девушка вычитанную неизвестно где фразу, слепила ее в эмпатический образ и бережно вложила в Узор Меченого — так, чтобы он ощутил и понял послание; мужчина только сдавленно хрюкнул и отвечать ничем не стал.

— О, благодарите господина Леонарда, который столь любезно согласился ринуться вам на помощь.

Марц был умен, несомненно, и столь же несомненно хитер, а еще он прекрасно владел и Словом, и собственным голосом. И, право сказать, был совершенно не похож на человека, который стал бы посылать письмо с угрозами, а потом надевать алхимический браслет на пленника.

— Мы доставили любезного господина Леонарда к вашему прекрасному изваянию, и, покопавшись, ему неким образом удалось вернуть вас к… хм… нормальной жизни.

— А Фердинанд и Зверь?

— Их рядом с вами не было. Недалеко располагался разбойничий лагерь, скрытый мороком, а в нем господин Леонард отыскал следы Врат, ну и, конечно, след заклинания, сковавшего вас. Скажите, вы не перебегали дорогу никому из архимагов?

Вопрос прозвучал столь же дружелюбно, как и все прочие слова Марца, и почти шутливо — но за этим скрывалось напряженное внимание и интерес пса, замершего над началом следа.

Арбалетчик, заступающий дорогу. Кровь Жана на брусчатке, на руках, на рогоже, в которую его завернули.

Магическая стена, перегородившая тракт. Изломанное тело Шэнана на телеге.

Ночной бой в трактире. Мужчина с горящим лицом и еще один, спрятанный под Щитами.

Тьма, вползающая из коридора. Алые стрелы, тянущиеся из нее.

Серебряный грифон, несущий Всадника. Скала из стекла и вспышка желтого света.

Стоял ли за всем этим один человек?

— Я даже не знаю, с чего начать. К слову, рука сотворившего морок и Врата вам знакома?

— Есть нюанс, — Марц качнул головой, разминая шею. — Мы, конечно, провели расследование о нападении на нобле, но оно зашло в тупик неожиданным образом. С помощью некоторых следов и грамотно заполненной нашим другом Леонардом карты розыска нам довольно быстро удалось определить автора, но при розыске возникли препятствия.

— Уехал? Пропал? Был безвременно съеден тварями Корней?

— Трагически погиб в ходе Больших Северных учений под Кор Фъером этой осенью, — отчеканил Алый, глядя Жозефине прямо в глаза. — Мы даже можем назвать его имя.

— Прошу.

— Его звали Корнуэлл Четвертый.

«Хранительница Севера приветствует Предводителя Севера Ордиса», — начиналось письмо, записанное Каталин со слов госпожи. Дальше шла пара вопросов о делах в Кор Фъере и о том, не был ли в его застенках столичный архимаг, именуемый Корнуэлл Четвертый.

— Слушай и запоминай, — тихо и быстро говорила Жозефина, привязывая письмо к воробьиной лапке. — Отнеси письмо Ордису и облети город. Если сможешь, побывай в тюрьме замка Предводителей. Если почувствуешь опасность — немедленно улетай. Возвращайся так быстро, как только сможешь, и сразу разыщи меня.

Чирик посмотрел на хозяйку черными бусинками не по-птичьи умных глаз, встопорщил перышки на грудке и, чирикнув, вылетел в приоткрытое Витом окно. Мантикора проводила его медленным взглядом, в котором не было ни малейшего следа охотничьих инстинктов.

— Любопытное создание, — произнес Марц и с усмешкой глянул на Меченого, приглашая его тоже высказать свое мнение. В сущности, за создание подобных птиц магу полагался долгий разговор с Алой палатой и уничтожение его творения, и Меченый, как государственный маг, в подобном случае обязан был немедленно доложить об увиденном.

— Что я, каменных воробьев не видел… — произнес маг так, как будто речь шла о чем-то совершенно обыкновенном, вроде квашеной капусты.

Понимая, что время светского разговора истекает, Жозефина еще успела узнать, что действовал архимаг лично, без ведома короля («…или дело было настолько тайным, что я с моим уровнем допуска не знал о нем»), Врата в сокрытом мороком лагере действовали примерно седмицу, и что Меченый отследить их не смог («тот, кто их сделал, не хотел, чтобы их отследили»), Они закрылись после того, как поглотили Фердинанда и Зверя.

— Позвольте мне уточнить. Мы говорим с вами как нормальные люди или как официальные лица?

Этот вопрос застал Марца врасплох. Мужчина помедлил, потом усмехнулся — и веселья в усмешке не было.

— Ни меня, ни вас нормальным человеком не назвать. Вы хотите, чтобы я бряцал регалиями и говорил в ультимативном тоне?

— Разумеется, нет, — мягко отозвалась Жозефина, прислушиваясь к телу и чувствам, — я всего лишь хочу знать, стоит ли думать лишь о долге и условиях, или мы можем попытаться понять друг друга.

Меченый выбрал последний накопитель, но руку с плеча девушки не отнял. Ладонь, от которой шло и телесное, и душевное тепло, успокаивала и помогала не потеряться во всем, что свалилось на разум и чувства за неполный час.

Тем паче что настоящая битва только предстояла. Марц молчал, оставив вопрос без ответа.

— Стоит еще раз поговорить с пленными. Фердинанд сказал, что для того, чтобы снять Щиты, закрывающие их разум, нужен ключ.

— Нам тоже, госпожа Жозефина. Нам очень нужен перстень вашего отца.

Мимолетным движением погладив лежавшую у нее на плече ладонь, извиняясь за то, что приходится ее сбросить, Жозефина села на постели, подобрав под себя скрещенные ноги. Взгляд серых глаз пересекся с взглядом Марца и уже не уходил в сторону — так скрещиваются клинки, со скрежетом проворачиваясь один вокруг другого, давя, делая финты и выпады.

— Вам должны были передать, что Первого перстня больше нет.

— А я могу передать вам, что я владыка стихий и повелитель течений, хотя на деле я могу пустить ветры только из собственного зада.

— Тогда мне придется повторить это собственными устами: перстня моего отца больше нет. Он был развеян в битве за Кор Фъер.

— Прискорбно. Если его нет, нам нужны вы, чтобы остановить некий механизм. Грубо говоря, вы должны помочь уничтожить нашу Гильдию.

Гильдия алхимиков была детищем Реннана Орбо. Ее верхушка — Алая палата — чинила Жозефине препятствия и едва не обрекла ее родича на увечье или жестокую смерть.

— Я готов начать прямо сейчас! — рыкнул Гаррик де Варден, и меч в его ладони качнулся так, будто был живым существом, стремящимся испить крови Андрэ Марца, мастера Алой палаты.

Клинки же взглядов не дрогнули.

— Господин Марц, вы — далеко не вся Гильдия алхимиков. Почему вы уверены, что я смогу сделать то, что требуется, без перстня?

— Мы искренне надеемся, что вы — истинная дочь своего отца.

— Я смею полагать, что именно так оно и есть. Тогда следующий вопрос — зачем мне это делать?

Марц перебрал пальцами по подлокотнику кресла.

— Я отвечу, но сразу скажу, что это — государственная тайна. Ваш отец, известный как Себастьян Штерн, придумал некое устройство, которое и создает алхимические талисманы. Очень полезные талисманы, вы ими сами пользовались. — Возможно, этим он желал смутить Жозефину, но та спокойно приняла этот вызов — глупо отрицать, что браслеты были действительно очень удобны. Видя, что выпад пропал втуне, силач спокойно продолжал: — Но, скажем так, со временем оно стало работать хуже. Мы полагали, что это происходит оттого, что основной управляющий ключ, то есть известный вам перстень, удалился слишком далеко от механизма, и, что неудивительно, хотели его вернуть. Но сейчас дело уже в том, что само устройство вышло из-под контроля, а если говорить прямо, то сошло с ума.

— В чем это проявляется?

— Мы не можем войти к нему. И мы подозреваем, что оно связано с нашествием тварей. Мы пытались обратиться к вашему брату, но он нам весьма грубо отказал.

Жозефина ощутила укол злорадства и вместе с тем — печали.

— Следует заметить, что за это следует благодарить политику его величества.

Марц предпочел не обращать внимания на тон, которым это было произнесено.

— Следует заметить, что маги и наши люди издревле…

— Издревле… — ядовитым эхом откликнулась девушка. Кор Фъер стоял две с половиной тысячи лет. Трейры, при которых и воспряла во всей своей мощи алхимия, взошли на престол двадцать лет назад. И, если Боги будут милостивы — осталось им куда меньше.

— …с самого начала были не в ладах, и потому многие из Круга радуются нашим неудачам. Но пока они хихикают за своими стенами, в столице гибнут люди.

Мастер Алой палаты прекрасно владел собой, но сейчас его броня пошла трещинами. Его беспокойство было сколь велико, столь и неподдельно.

— Скажите, госпожа Жозефина, вы потеряли перстень? Или скормили дракону?

— Драконов уже давно нет, — спокойно отозвалась девушка. — Защищая Кор Фъер от войск короля, я выступила фокусом для очень мощного заклинания, и перстень не выдержал — как, впрочем, и все, что на мне было, кроме пояса и плаща.

— Мы наслышаны, да. Если он и уцелел, разбирать ворота Кор Фъера нам не дадут… — вслух подумал Марц. — Тогда вы должны войти в башню и прекратить работу механизма.

— Я попытаюсь.

Она вовсе не была уверена, что сможет остановить отцовский механизм испытанным правом крови или черной мизерикордией. Но и не попытаться спасти людей — которые в сущности не были виноваты — она не могла.

— Думаете, мне легко вас просить?! — Глаза Алого вспыхнули, он подался вперед; если бы не риск получить разом пять смертельных ран, Марц бы вскочил.

— Я спрашивала вас — мы говорим как официальные лица или как люди, желающие прийти к согласию? — мягко заметила Жозефина. Она понимала его — его долг, его боль, его правду, но у нее тоже были и долг, и правда, и боль.

— Я не могу говорить как просто человек, там сейчас гибнут люди! А я сижу здесь и уговариваю глупую девчонку шевельнуть пальцем!

За последние несколько лун Жозефина очень хорошо научилась понимать, когда на нее пытаются давить. Марц был искренен, но сейчас он использовал искренность как оружие — обнажить чувства, чтобы ударить туда, где в душе находятся долг, сострадание, желание помочь…

— Я сейчас сижу здесь и разговариваю с вами, господин Марц, вместо того, чтобы искать своего человека и своего Зверя, — отчеканила Жозефина в повисшей тишине. Даже эмпатический фон, только что бурливший множеством клубящихся эмоций, замер. Она продолжала: — Я безмерно благодарна вам за то, что вы меня вытащили, но не только вам есть кого защищать.

Марц медленно выдохнул. Этот бой выиграли лазурь и серебро.

— Раз уж на то пошло… — серые глаза сузились, словно смотрели вдоль стрелы, прицеливаясь, — вы привезли ключ?

— С собой — нет, — силач развел руками — точнее, наметил движение. Отточенная сталь перед глазами отлично способствует памятливости и сдержанности. — Он находится в хранилище.

— …а оно — в той самой башне.

— Гениально! — не сдерживаясь, Алый хлопнул себя по колену, и в голосе была издевка.

— Вы слышали, люди говорят так: драконы не кладут все яйца в одно гнездо.

— А где еще прикажете хранить столь ценную вещь?..

Пока Алый не пошел в атаку вновь, Жозефина прикрыла глаза и потянулась к своему Зверю. От рухнувшего на нее облегчения она едва снова не упала в объятия Меченого — грифон был жив; он не отвечал на ее зов, но она чувствовала его, а значит, жизнь продолжалась. Жаль только, до Фердинанда так дотянуться невозможно…

— Скажите, что думает король о том, что вы привлекаете к делу государственной важности опальную нобле?

— Ну… вы, конечно, помеха, но, с другой стороны, и надежда короны.

Словесные кружева тоже не могли смутить ее.

— Это слова разумного человека. То есть ваши, а не короля. — Жозефина с интересом изучала происходящее.

Марц вздохнул — тоже вполне искренне.

— Признаю, мы считали, что можем решить проблему привычными путями, но, познакомившись поближе, поняли, что делать из вас врага было плохой идеей. Король — разумный человек, а глупые ссоры мешают делу.

Она только хмыкнула.

— Торгаши бывают умны, но не разумны.

— Работаем с чем есть. Старые нобле, любители помахать железяками, тоже не сахар.

— Его величество разговаривать с ними не пробовал, прежде чем решать за жителей этой страны, как и под чьей рукой им жить?

— Пробовал, но ничего не вышло, и потому сделал, как мог. Он ведь тоже жил и живет здесь.

— Торгаш не должен сидеть на троне, — отозвалась Жозефина со всей убежденностью тысячелетнего серебра в своей крови. — Впрочем, это все не сейчас. Я понимаю, что нельзя оставлять город в таком положении, но я не знаю, смогу ли я сама покинуть башню. Мой человек не заслужил быть узником без надежды спастись, а мой Зверь не заслужил умирать от тоски. Мне нужно два дня на поиски, после чего я отправляюсь с вами. Это приемлемо?

— Вполне. — Мастер Алой палаты снова оделся гладкой броней спокойствия и ненавязчивого дружелюбия. — Надеюсь, вас устроит помощь господина Леонарда.

— Вполне. Вы пока можете остаться нашим гостем — разумеется, при соблюдении некоторых правил этикета.

— Пожалуй, не откажусь подышать свежим горным воздухом, еще и будучи не обремененным доспехом.

— Давно вы здесь?

Сквел задумался, потерся подбородком о плечо.

— Не помню. — Это было ожидаемо, и Жозефина уже собралась попрощаться и уйти, как тот добавил: — Судя по бороде, уже пол-луны бродим, в городе-то я бреюсь обычно, — и добавил, несколько мрачно, но без заискивания: — Снисхождение будет? Рассказали что могли, беспорядков не было, дрались честно…

Она не могла в одиночку решить их судьбу — это было право дяди, взявшего пленных. И сейчас отвлечься на них тоже не могла. Пленник смотрел снизу вверх и ждал.

— Вешать точно не будем, — отозвалась девушка. — Побудьте пока гостями.

— Сухо, тепло, кормят — жаловаться не на что, — согласился наемник, и дверь закрылась с той стороны.

Она нашла дядю во дворе — Марц остался на попечении Каталин и ее парней.

— Не обижай Марца, — попросила девушка.

— Не удивлюсь, если у него есть еще одна такая же банда где-нибудь в окрестных кустах, — проворчал тот, убирая меч в ножны. Жозефина никогда не видела, чтобы дядя был так сердит.

— Здесь двадцать клинков, и они доберутся до него прежде, чем его успеет заслонить кто-то из этих кустов, — примирительно заметила она, но дядя даже не думал успокаиваться. Он посмотрел ей в глаза, и взгляд его был остер.

— Ты стала беспечна, Жози. Представляешь, что я чувствовал, когда тебя принесли в виде статуи?.. Ты должна была послать вперед мужчин, привыкших рисковать собой, а ты все делаешь не только сама, но еще и в одиночку.

Самое жуткое, что он был прав. Он был прав и искренен — но он не пытался надавить на племянницу, он всего лишь говорил открыто, откровенно, высказывая свое беспокойство и затаенную боль.

— Я не хочу, чтобы мои люди умирали зазря, — ответила Жозефина то, что могла сейчас ответить — правдой на правду. — Здесь не было магов, кроме меня и Фердинанда, что остальные могли сделать?!

— Да хоть мечами туда потыкать! Прикрыть тебя щитами! — вспыхнул Гар и почти сразу остыл — до цвета ясной и чистой стали. — Если ты собираешься быть предводителем — тебе придется научиться посылать людей вперед. И посылать людей на смерть — тоже. Ты всегда можешь отправиться в отдаленное поместье и пасти коз, а не лезть на мечи и заклинания.

— Не могу, — теперь она была спокойна, — Звери не простят. Они не для того пришли сюда. Или ты предлагаешь и в эту башню идти вслед за кем-то?

— Башня — дело иное, — дядя вслед за племянницей тоже успокоился, — там тебя должны сопровождать до и подхватить после.

— Не переживай, одна я туда идти не собираюсь. Прости, дядя, сейчас мне нужно искать моего Зверя и Фердинанда.

— И куда ты собралась за ними?

— Пока я хочу просто позвать, — и, помедлив, она добавила: — Марцу я тоже не доверяю. Но Me… Леонард — человек чести. Я знаю его, он не из тех, за кем следует ходить с обнаженной сталью.

Гар кивнул, и Жозефина, взяв с собой двоих бойцов — для их и дядиного спокойствия, — отошла в самый тихий угол двора, за флигель, где сейчас никто не ходил — обитавшие там ее бойцы все были в доме или рядом с ним, и помешать было некому. Даже свои люди в этом деле были лишними.

Жозефина села на скрещенные ноги, накрыв полой плаща холодную землю. Сосредоточилась, собираясь с силами и собирая Силу, и снова всем своим существом, всей душой потянулась туда, где была еще одна, неразделимая часть ее души — где бы она ни была…

Снова темнота, через которую откуда-то далеко долетало эхо, свидетельствующее, что он жив; Всадница выплеснула собранную Силу, отталкиваясь от собственного тела — добраться, досягнуть, прикоснуться, хоть миг побыть рядом — чтобы знать, где он и что с ним.

Чтобы он знал, что не один.

…Сияющий вихрь подхватил ее, и темнота свернулась коридором — Жозефина мчалась по нему быстрее, чем когда-либо на лошади, быстрее, чем пикирует на врага серебряный грифон. Стремительный метеор пронизал пространство и на краткий миг связал две части одной души — она увидела стены подвала, сложенные из громадных тесаных камней, и стоящего среди этих стен недвижимого, уязвленного заклинанием, но живого Зверя. Облегченный вздох уже не был лишь движением сознания, но вырвался из человеческой груди.

Ей было на удивление хорошо — и оттого, что она знала, что ее Зверь жив, и оттого, что ожидаемой слабости после выплеска Силы не было — она уже стекалась обратно, звеня в жилах Узора. Теперь следовало собрать всех и обсудить, что и как делать дальше. Меченый и, как ни прискорбно, Марц тоже были там нужны — они знали то, что никто больше знать не мог. Они расположились вокруг стола — сама Жозефина и дядя, Каталин с парнями и двое столичных гостей; и только место Фердинанда зияло пустотой.

— Итак. Недалеко от поместья был лагерь, и после нападения там ждал архимаг…

— И он знал, что вы пойдете одна, — вмешался Марц. — Из этого следует, что он хорошо знает вас или вашего друга, раз настолько верно предугадывает ваши поступки. Весьма неразумно было отправляться туда в одиночку, госпожа…

— Я отправилась туда с моим магом и моим Зверем, — холодно перебила Жозефина. — И потеряла обоих. Или, может, вы хотите, чтобы там стояло десять статуй?

Силач пошел на попятную:

— Извините, это влияние моей должности. — Он даже поднял раскрытые ладони, словно прося перемирия. — Кому выгодно оставить вас без Зверя и спутника-мага?

— Ранее я бы сказала, что это выгодно вам, — честно призналась девушка, — но сейчас… Чтобы не усложнять, я скажу, что это связано с той историей на Серебряном променаде. Господину Леонарду она известна.

Меченый склонил голову и взял слово:

— Если господин Марц позволит его перебить, я расскажу, что мне известно. — Алый безмолвствовал, и маг продолжал: — Несмотря на то что жертва преступления отбыла из города, мы расследовали дело. В нем замешан некий господин, бывавший в столице наездами, останавливался он обычно в резиденции посла Болот или в доме молодой графини Альдскоу. По слухам, он — жрец Третьего бога. В последнее время его в городе не видели, и здесь следует задать вопрос господину Марцу.

— Если вы говорите о долговязом господине с дурацким именем, то я как человек на королевской службе должен сказать, что понятия не имею, в каком из казематов Кор Мара он сейчас гниет.

— За что его туда отправили?

— Шпионаж, кажется. Палата имела отношение к этому делу постольку-поскольку, так что у меня сведений немного.

— Кстати, о Кор Мара, — Жозефина сложила пальцы шпилем, — какова гарантия, что на выходе из башни королевская стража не закует меня в кандалы и не отправит в те самые казематы или сразу под топор палача?

— Моего слова мало? — иронично поинтересовался силач.

— Вы решаете далеко не все. Вы можете обещать мне неприкосновенность, но король может отдать совершенно другой приказ другим людям.

— Прощение и возвращение всех регалий и бенефиций с королевской печатью?

— Пожалуй, — кивнула девушка. — И еще: вы поможете мне в поиске моих спутников? Время играет против нас.

Марц вздохнул, резко, со свистом, выпустив воздух сквозь зубы.

— Строго говоря, я готов сделать все, что угодно, чтобы вы согласились остановить эту треклятую штуковину.

— Я дала согласие, — непреклонно отозвалась Жозефина, — и, если бы не произошедшее, уже отправилась бы с вами в столицу.

— Вам дороги ваши люди? — неожиданно поинтересовался Алый.

— Разумеется.

— Понимаю, — и он опустил глаза, со всем вниманием разглядывая заполированный сучок в столешнице. — Когда мы поняли, что наши талисманы опасны, мы начали скупать их. Насколько я знаю, ваши люди так и не продали их — не иначе как по вашему прямому указанию. Вы готовы пожертвовать одними своими людьми в столице, чтобы спасти других, которых не знаете даже, где искать?

Он снова давил, но это было не так уж важно; важным было лишь то, что Жозефина действительно не подумала о своих домочадцах.

— Это шантаж, господин Марц.

— Нет, это реальность, и она могла бы не случиться, если бы вы отдали перстень!

— Это было невозможно.

— Послушайте: да, у нас с вами совершенно разные позиции, но я умею признавать ошибки.

— Отец не желал его отдавать, — отрезала Жозефина. — Если Первый алхимик не желал отдавать Первый перстень своим последователям, никто не вправе оспаривать это решение.

— Да не был он никаким Первым алхимиком! — рявкнул Марц, окончательно сбрасывая свое внешнее спокойствие. — Он был последним заклинателем, который решил отомстить за свою груду камней! Вы готовы мстить вместе с ним людям, которые не несут вины за ту… за те события?

— Я поступала так, как считала нужным. И сейчас, согласившись идти с вами в башню, я поступаю так, как считаю нужным.

— Ну так вперед, — бросил Марц. — Вы знаете, где она.

— Пока я здесь, я хочу сделать еще одну вещь, пока не поздно. Господин Леонард, вы поможете мне? — Зелено-карие глаза пересеклись с серыми, и в них было согласие, но тут вновь заговорил Алый. Слова падали, как удары молота:

— Я не знаю, сколько времени у нас осталось, но я обвиню вас, если по вашей вине оно будет упущено. На мне ответственность перед королевством, по всей реке сейчас гибнут люди во имя мести, которая предназначена не им. Если из-за ваших проволочек мы не успеем, ваши гербы будут забелены, вас и ваших людей объявят мятежниками и государственными преступниками, а ваше имя будет навсегда покрыто позором.

Она могла бы сказать ему в ответ очень многое.

Что лаской можно добиться больше, чем таской.

Что угрожать спустить на твоего родича неживого убийцу, а потом требовать от тебя сделать благое дело — не самая разумная мысль.

Что есть долг и Долг, честь и Честь и что о вторых Алым даже слышать никогда не приходилось.

Что ей есть дело только до того, как ее имя звучит в устах тех, кто следует за ней.

Что начинать надо со спокойного разговора, а не с угроз.

Что честь делают не только те, кто идут следом, но и тот, за кем следуешь.

Она могла бы сказать многое. Но он был прав, говоря о Мартине, Большой и Маленькой Адах, Агнес, Серже и Капрале с Солдатом. Они тоже были и оставались ее людьми, и она своими руками подставила их под удар.

И она сказала так, и голос ее был ледяным, и никто не видел, как она сдерживает слезы:

— Я промолчу, но имейте в виду — если, спасая безразличную мне столицу, я потеряю тех, кто мне дорог, то вам, господин Марц, тоже не жить, — и, несколько мгновений посмотрев в упор ему в глаза, закончила, не дав вставить ни слова: — Собирайтесь.

Тот только медленно склонил голову.

— Наш друг Леонард откроет Врата к стенам столицы, и дальше поедем верхами.

Меченый подхватил свою сумку и вышел во двор. Открыть Врата можно было и с помощью дешевого свитка, и без всякой подготовки создав плетение, но существовали такие недолго и вполне могли выкинуть тех, кто прошел сквозь них, не у земли, а с некоторой высоты; сейчас же требовался надежный проход для десятка человек с лошадьми и Зверями. Потому открытие Врат требовало подготовки — и то же самое время было необходимо на сборы.

Пока Меченый чертил магическую звезду, а бойцы выводили лошадей и складывали в седельные сумки запас еды, Жозефина отвела Гара в сторону.

— У тебя есть люди, чтобы защитить поместье?

— Не волнуйся, люди есть. Я бы попросил тебя оставить двух Всадников. Три Всадника — серьезная сила на Севере.

Это разыгрывать в кости было нельзя, и Жозефина сама известила Вита и Брэнда о том, что они остаются в поместье. Остальные седлали лошадей и всем видом выражали готовность идти за своей госпожой до конца.

Разумно ли показываться в столице с легендарными Небесными Зверями?

— Вы готовы оставить Зверей? — обратилась Жозефина к своим бойцам.

— Нет! — хором отозвались они.

— А меня?

— Нет!

Вот и решили.

Она двинула рукой, призывая парней встать ближе, и они сомкнулись плотным кругом, готовые услышать и исполнить все, что скажет госпожа.

— Слушайте мой приказ, — заговорила девушка. — Если я погибну в башне, вы должны прикончить Марца и найти Фердинанда. Но сначала убедитесь в том, что я действительно мертва.

— Сделаем, госпожа, — отозвались бойцы.

Приказа искать Зверя не было, и никто не спросил почему.

Все знали, что вместе со Всадником умирает и Зверь.

Круг распался, и люди, лошади и Звери подошли к магической звезде как раз в тот миг, когда ее линии засветились и в льдистом сиянии прорисовалась арка Врат. Ведя лошадь под уздцы, первой туда шагнула Каталин с вьющейся у ног мантикорой.

Лесная дорога встретила их тишиной, как и трактир, угнездившийся у обочины.

— Ведите, господин Марц.

— Сейчас. Здесь меня должны ждать парни из моего эскорта… Да, мне с моим положением положен эскорт, — пояснил он и скрылся за дверью трактира. — Что за?!

Внутри лязгнули клинки, и в следующий миг Алый вылетел кубарем из окна; клинок и держащая его рука были залиты кровью. Следом за ним, высадив в полете остатки рамы, выпрыгнул тот, о ком многие только читали или слышали в легендах и преданиях — покрытая мехом помесь волка, медведя и человека, сжимающая в лапе-ладони кривой скимитар. Еще двое зверолюдов выбежали из дверей и сразу ринулись в атаку. В грудь одному из них вонзилась стрела Каталин; даже не покачнувшись, он прыгнул вперед, на людей, на следующем шаге воткнулся в Щит Жозефины — и тут же получил от Уилласа и Шэнана два клинка в брюхо. Откуда-то сбоку ударила вспышка Силы, раздался вой и поплыл запах паленой шерсти — Меченый держал оборону на своем фланге вместе с Брэндом и в помощи явно не нуждался. Последний зверолюд с ревом взмахнул скимитаром, собираясь распластать лежащего Марца пополам, но его тоже сдержал Щит — и тяжелый палаш Алого до половины вошел под мохнатые ребра, а следующим движением перерубил горло.

— Я слышал, у них хорошая регенерация, — произнес Марц, деловито отрубая огромную башку.

Жозефина молча опустилась на одно колено в пропитанную темной кровью дорожную пыль и вонзила мизерикордию по очереди в каждое из тел. Дунувший ветер развеял оставшийся от них пепел.

— Интересное оружие… — Алый вытер меч пучком травы.

— Да, особенно для тварей Корней, — и она вдвинула свой клинок в ножны, не желая обсуждать его. Впрочем, зверолюды, мертвые или живые, происходили из подземников — которые все же поклонялись отнюдь не Ветвям.

— Боя не было, все, кто здесь был, ушли сами. — Силач снова вынырнул из трактира. — Нам нужно ехать.

Коней пустили рысью, и Жозефина подъехала к гнедому скакуну Марца.

— Расскажите мне, что на самом деле произошло в башне, когда погиб мой отец. Всем известно, что во время эксперимента был взрыв…

— По итогам расследования у нас сложилось впечатление, что ваш отец пытался обратить вспять некий эксперимент, запущенный ранее, — возможно, план его мести. Но, как мы видим, у него это не получилось… или он смог лишь отсрочить исполнение.

— Благодарю. — Серая кобыла уже отвернула прочь, когда Марц попросил:

— Вышлите вперед разведку, у меня не лучшие предчувствия, а им я привык доверять.

Жозефина передала просьбу Всадникам, и пара Зверей отправилась вперед, невидимая в высоте.

— За поворотом лежит раненый, а дальше бревно, — доложила Каталин. — В лесу десятка три лучников.

— Прекрасно. — Серые глаза сузились. — Господин Геллар, я бы попросила вас пустить вперед иллюзию, чтобы она отвлекла их, когда мы зайдем с тыла.

Маг кивнул, плавно развел руки, встряхнул ладонями, и от каждого члена отряда отделился фантом; иллюзия неспешно направилась вперед, а оригиналы тем временем спешились, привязали коней и разделились, беря дорогу в клещи.

Отряд под предводительством Жозефины подобрался шагов на двадцать — как раз вовремя, чтобы увидеть, как пятеро мужчин разбойничьего вида по сигналу шестого выползают с уютных лежек в кустах и натягивают небольшие, локтя в полтора, но чудовищно мощные и дальнобойные, сработанные из дерева и рога луки. С трех десятков шагов такие пробивают даже пластинчатые брони, а голое тело прошивают насквозь.

Стрела Жозефины свистнула первой, угодив в седалище самому правому разбойнику, и это было сигналом к атаке: бойцы рванулись вперед по земле, а сверху неслышно упали Звери. Жозефине недолго пришлось ждать за спинами бойцов: все было кончено в несколько мгновений, и теперь на земле лежали трое пленных, связанные по рукам и ногам. На всех были табарды с неизвестным гербом — черная подкова на темно-зеленом поле; Жозефина, видевшая нечто подобное, нутром ощутила, что перед ней лежат болотники.

Со стороны дороги к ним уже спускался отряд Марца. Едва подойдя, тот неласково пнул одного из пленных по ребрам и, переждав поток ругательств, спросил что-то на странном, резком гортанном языке; тот ответил, получил еще пинок, и в его голосе явно прорезались жалобные интонации.

— Говорит на болотном диалекте из тех, что проще откусить себе ухо, чем понять, — в сердцах высказался Алый. — Барон послал, он и пошел, ничего больше не разобрать. Господин Леонард, свяжитесь с городом и доложите о случившемся.

Не тратя слов, Меченый кивнул и, взявшись за один из висящих на поясе талисманов, прикрыл глаза, сосредоточился — и почти сразу же вскрикнул, отбросив талисман, будто пылающий уголь, и повалившись на палую листву. Жозефина оказалась рядом первой, собирая в ладонях исцеляющую Силу, но маг сел сам, сжимая виски так, будто голова его грозила развалиться пополам.

— Все порождения Ирокара… город блокирован, там стоит отражатель магии. Чуть мозги не поджарило…

— Значит, нам следует торопиться.

— Каталин, пусть кто-нибудь сходит за лошадьми, а пленных привяжет к сосне. С ней они точно далеко не убегут.

Напоследок Жозефина попыталась погрузить одного из разбойников в сон — так целее будут до возвращения отряда, но едва ее пальцы коснулись его лба, мужчина захрипел и умер с жутко вытаращенными глазами. Больше она рисковать не стала, сочтя, что узлы северян и без того достаточно надежны, и отряд, выехав на дорогу, вновь зарысил вперед.

Солнце успело заметно сдвинуться, когда над верхушками деревьев показалась башня. Сложенная из темно-красного камня, с алой черепичной крышей, она казалась вечным вместилищем кровавого заката. Здесь потоки Силы начали дрожать, и эта дрожь ощущалась всем телом как щекотка; ее чувствовали даже те, кто не имел магического Дара, а кони занервничали, но еще слушались поводьев. Когда же до башни осталось полтысячи шагов, лошади встали, намертво отказавшись идти вперед, и только храпели, роняя с удил пену и кося безумными глазами. Марц и Меченый спешились первыми, их примеру последовала Жозефина, за ней остальные.

— Лошадей оставим здесь, — сказал Алый, отводя коня назад. Гнедой был только рад отойти от места, так пугавшего его. — Дальше пойдете вы, госпожа Жозефина, и мы с господином Леонардом. Вам нужно войти в главные ворота, они должны быть открыты. В зале вы найдете лестницу в подвал, спуститесь до первой большой площадки, там будет дверь. Вместо замка на ней две серебряные собачьи головы и одна кошачья. Собачьи нужно повернуть на два щелчка влево, кошачью — на два щелчка вправо. Если там еще остался дух-хранитель и он спросит, по какому праву вы входите, отвечайте, что по приказу Андрэ Марца или, если уж на то пошло, Себастьяна Штерна. За дверью будет зал, там стоит механизм, по размеру он примерно как два канцелярских стола. Посередине у него гнездо для перстня. Капните туда крови, ударьте своим ножом, в общем, заставьте эту штуку перестать работать. Возможно, пройти будет сложно, я смог дойти только до площадки и там потерял сознание. Брат Лаброс вытащил меня на веревке, у него были строжайшие указания на этот счет.

Коней оставили на попечение северян. Перед тем как пойти к башне, Жозефина горячо попрощалась со всеми. Бойцы отсалютовали оружием, и их госпожа направилась дальше по дороге в сопровождении Алого и мага. Меченый накрыл себя и Марца Щитом, Жозефина шла сама, не нуждаясь в защите; мужчинам же путь давался тяжело, и в пятидесяти шагах они остановились.

— Дальше нам нет хода. — Марц извлек из поясной сумки моток тонкой прочной шелковой веревки и обвязал девушку так, как делают горняки, спускающиеся в пещеры или лазающие по скалам, — веревка охватила бедра, затем пояс, ушла через плечи на грудь и вновь легла на талию. Теперь дело было за наследницей Первого алхимика, последнего Орбо. Она пожала Марцу руку:

— В этот раз с вами было приятно работать.

Рукопожатие распалось, и Жозефина взглянула на Меченого. Там, в башне, ставшей центром и осью магической бури, ждала неизвестность и, возможно, смерть. Здесь уходило по каплям время и стоял рядом ироничный Марц.

Девушка скользнула вперед, покрывая шаг, разделявший ее с Меченым, и, сжав его ладонь своей, прижалась лбом к плечу, до боли зажмуривая глаза. Разомкнула пальцы и, развернувшись, пошла к башне алхимиков, все еще чувствуя крепкое пожатие его руки.

— Кажется, ты запал ей в душу, — ухмыльнулся за спиной Алый.

— Стравливай веревку… — процедил в ответ маг.

Дрожь Потоков становилась все сильнее, у входа в башню превратившись в метель из частиц Силы. Теперь было видно, что и сама башня дрожит, и земля под ногами тоже мелко тряслась, отзываясь воющим гулом. Жозефина попыталась прикоснуться к остановившемуся разуму своего Зверя, чтобы успеть попрощаться и наконец дать ему имя, но круговерть Силы не дала ей это сделать; тогда она толкнула створку незапертых ворот и вошла.

Здесь властвовал уже не гул, но тонкий свист на грани слуха, который, впрочем, не мешал зрению оценить красоту убранства, где везде были медь и золото на пронзительно-алом, красном, багровом. Винтовая лестница, обнимающая изогнутый бок башни, сразу притягивала взгляд изяществом кованых узоров, в которые рукой мастера были вписаны алхимические полиграммы и отдельные знаки. В центре круглого зала был спуск вниз — такая же винтовая лестница, та же красота ковки, — и Жозефина, не отвлекаясь, бесшумно пошла по ней, неся на ладони слабого «светлячка».

Указанная Марцем дверь нашлась на первой же площадке — темное дерево и выступающие из него серебряные морды. Собачьи послушно провернулись посолонь, кошачья — противосолонь, и дверь мягко открылась. За ней оказалась тонкая решетка, через которую лился теплый золотистый свет. Он выхватил из мрака плиты пола и лежавшее на них тело в алой рясе алхимиков; видимо, это был тот несчастный, которого не смогли вытянуть — на поясе у него была завязана веревка.

При ближайшем рассмотрении оказавшаяся обрезанной, а не истершейся о ступени или порвавшейся.

Жозефина осторожно, носком сапога, перевернула тело, на котором не было следов разложения.

Перед ней у дверей в святая святых алхимиков лежал Андрэ Марц.

Тот самый Андрэ Марц, который ждал ее наверху.

Все доверие, которое было к этому господину, испарилось мгновенно.

Несоответствие одних действий другим.

Несоответствие действий поведению.

Тот, кто способен спустить алхимического убийцу на невиновного, никогда не будет разговаривать как человек с человеком.

И здесь она не по просьбе мастера Алой палаты, каким бы он ни был. А быть исполнителем чужого, неизвестного плана она не собиралась.

Поэтому она даже не стала заходить внутрь, а взбежала по ступеням и шагнула прочь за ворота.

Меченый и тот, кто прикидывался Марцем, ждали ее на рубеже.

— Вы остановили механизм? — крикнул этот кто-то.

— Господин Марц, не могли бы вы объяснить, почему там лежит ваш труп?! — вместо ответа прокричала Жозефина. Марц почти не изменился в лице, только остановились его руки, стравливавшие веревку.

— Извините, наша сделка окончена… — Тот, кто выглядел как Андрэ Марц, с короткого маха всадил в бок Меченому кинжал и рванул поперек дороги в лес.

— Лови его! — во всю силу легких крикнула Жозефина, летя к Меченому, который медленно-медленно заваливался наземь, на левый бок, в котором не сидел почти локоть стали…

Северяне рванули к не-Марцу, который на бегу обернулся чем-то мохнатым и на четырех лапах попытался удрать через лес. Будь там только люди, ему бы это удалось, но противопоставить Небесным Зверям ему было нечего: стремительно поднявшиеся на крыло, они легко настигли беглеца, солнечными бликами лавируя меж деревьев, и на обратном пути изрядно поиграли им в мяч, перебрасывая друг другу.

Жозефина же, не глядя в стороны, а только вперед, с разбега упала на колени рядом с Меченым. Вопреки охватившему ее ужасу, он не умирал, а деловито ощупывал клинок, примеряясь для захвата; взявшись за нижнюю, незаточенную часть, он потянул металл из тела.

— То-то он мне сразу странным показался, — задумчиво сказал маг, рассматривая сквозь разрез в одежде чистую кожу без следов ранения и крови. — В жизни столько раз по имени не звал, сколько за эти два дня.

Если бы не та тварь, Жозефина от переполняющего ее облегчения непременно обняла бы мага, но сейчас их ждало дело, и потому она только молча подала ему руку, помогая подняться.

Возможность получить семь дыр сразу, а паче того молчаливо наблюдающие Звери убеждали изрядно помятую во время поимки тварь не дергаться. Ощетинившийся сталью круг разомкнулся, пропуская госпожу с магом, и тварь, переступив на лапах, вновь обратилась человеком — на сей раз в неприлично ярком костюме, сшитом из алых, лазоревых и желтых лоскутов.

— На самом деле произошло некоторое недоразумение…

— Да, я тебя не добила! — никто не успел заметить, как черный клинок покинул ножны, но все увидели его направленным прямо в горло лже-Рододендрона Даурского. Тот поднял ладони, всем видом показывая, что он не собирается больше ничего учинять и вообще сдался на милость победителя.

— Позвольте, подождите, я на вашей стороне.

— О, господин Кандалик, — вдруг сказал Меченый, — а я думал, вы сейчас в Кор Мара…

Ищейка не обратил на него внимания.

— Вы неверно все понимаете. Этот механизм сдерживает тех, кто лезет с Корней, но он же рвет ткань мира, искажает его. Вот вы, например, не могли достучаться до своего Зверя…

— Откуда вам знать? — Черное лезвие не дрожало ничуть, как и голос Жозефины. «Вы» не было знаком уважения или обращения к равному — это было обращение к чужому.

— Ну я же был Андрэ Марцем, в каком-то смысле. Остановите механизм, и вы сможете это сделать где и когда угодно. Опять же — вам не жаль это место? Если механизм продолжит работать, он уничтожит и лес, и столицу, и, возможно, весь мир. А ведь тут мило…

Жозефина вновь оборвала его:

— Если механизм, как вы говорите, сдерживает наступление подобных вам тварей, то нет разницы, кто все уничтожит.

— Это еще неизвестно…

— На кого вы работаете?

— В некотором смысле — на вас.

— Отвечайте.

— Мне запрещено отвечать на этот вопрос, как и запрещено причинять вам вред.

— Разумеется. И поэтому вы напали на меня, стоило мне выехать из столицы.

— О, это была всего лишь проверка, как вы поведете себя, столкнувшись с опасностью.

— Я чуть не потеряла там человека, — оскалилась Жозефина, ощущая слева и сзади Шэнана.

Кандалик только пожал плечами — не убирая, впрочем, раскрытых в жесте примирения ладоней.

— Всего лишь человек.

— А вы — всего лишь тварь.

— То, что происходит, — лишь игра.

— …чьего-то больного разума, насколько я вижу.

— Все, что я должен сделать, — остановить эту штуку, и тогда я никогда больше не попадусь вам на глаза.

По знаку Жозефины пара бойцов заломила Ищейке руки и отволокла его по дороге дальше от башни. Остальные шли рядом, направив отточенные острия на пленника.

Отойдя от источника возмущений, девушка сжала в ладони талисман в виде литой морды Карна. В воздухе словно повисло сияющее зеркало, в котором отразилась Аделина.

— Госпожа де Крисси? Я не могу открыть Врата сюда, меня не пускает само место.

— Госпожа Аделина, у меня как раз есть работа по вашей части, — и северяне развернули Ищейку лицом к графине Альдскоу. Она безошибочно узнала его:

— Господин Кандалик, Ищейка, — и снова взглянула на Жозефину: — Чего вы хотите? Управлять им может только хозяин, нам нечем его напугать.

— Уходите. — Девушка махнула рукой, и Аделина исчезла. Альдскоу вновь оказались бесполезны.

Все это время Кандалик говорил, убеждая, упрашивая, снова и снова повторяя свои доводы.

— Она права. Вас я не боюсь. Отключите механизм, он мешает всем нам, мешает мне.

— Почему я должна вам верить? — мизерикордия снова указала на кадык Ищейки.

— Потому, что я работаю на вашего отца. Это все, что я могу сказать.

— Почему нас пытались убить по пути сюда?

— Не имею представления. Я просто мальчик на побегушках и занимаюсь тем, чем сказано.

— Кто ваш хозяин? — Жозефина знала, что он лгал по поводу ее отца.

— Не Штерн, — сдался Кандалик. — Но с ним я работал раньше.

— В таком случае я хочу услышать его мнение насчет его же механизма.

— Он считает, что вы способны принять решение сами, — непреклонно заявил Ищейка.

— Это не мой механизм, — терпеливо ответила Жозефина. — Я не знаю ни принципа его работы, ни последствий остановки этой работы — тем более вы сами упоминали, что она сдерживает проникновение тварей в наш мир. Он его создал, он должен решить. Вы с Корней, так устройте нам встречу.

— Я не имею права. Вы — звено цепи одной старой истории, и именно поэтому вас отправили в храм, подальше от всего этого. Вы могли не ввязываться в историю, но вы пошли совершать подвиги, а подвиги под силу только героям. Герой должен быть готов ко всему, в том числе к тому, что вместе с его ростом растут и ставки, игра становится опаснее. А еще герой должен совершать подвиги, так вот вам подвиг — остановить сумасшедшую дрянь!

Да. Тот разговор вел вовсе не Марц — это был собственный стиль Кандалика. Жозефина привычно (уже привычно) не обратила внимания на попытку продавить ее сопротивление.

— Если бы не гибель матушки, я все еще оставалась бы в монастыре. К слову, не ваших ли лап это дело?

— Я бы не отвечал.

— А придется.

— Я участвовал в похищении, — неохотно отозвался Ищейка. — Про убийство ничего не знаю.

Он многое недоговаривал, но он не врал, и сведения по каплям сочились из его речей, так что Жозефина продолжала разговор.

— Мы в чем-то похожи. Вы положительный герой, я отрицательный, хотя с моей стороны все может выглядеть наоборот. Я спас вас, намекаю второй раз.

— Только потому, что я вам зачем-то нужна.

— Так сделайте то, для чего были нужны.

— Я не знаю, что случится после этого. Это нужно вам, и вы даже не говорите зачем.

— А вы знали, что будет, снова приводя в этот мир своих Зверей? Кто дал вам право решать?

— Кто-то. Я не знаю кто.

— Вы нарушаете баланс, — вкрадчиво проговорил Ищейка.

— Нет, — теперь ему нечем было уязвить Жозефину, — я восстанавливаю его.

— В таком случае на каждый добрый поступок должен приходиться злой.

Она только усмехнулась ему в лицо, вдоль черного лезвия.

— Зла в мире и без того хватает.

— Мы уходим от предмета разговора, — продолжал он все так же мягко, будто крался на мантикорьих лапах. — Сложившиеся обстоятельства нарушают порядок мира, изменяют его. Да, был проект Штерна, но он мелок; мелкая, отчаянная месть, и мы хотим это прекратить, и, к сожалению, только вы можете нам в этом помочь.

— «Мы» — это кто? — еще одна капля сведений, порождающая лишь вопросы.

— Я не могу сказать.

— А я не могу сделать то, о чем вы просите. Что будет, если механизм продолжит работать?

— Он продолжит притягивать сущности Корней и усложнять жизнь людям, а еще будет искажать магию и мешать ей. Но для вас есть положительная сторона: благодаря ему в мире становится больше Тьмы и ваши Звери растут быстрее.

— Это не важно.

— Эх, не сваришь с вами каши… — Он опустил руки, взмахнув ими, как тетушка, огорченная поведением своего сорванца-сына.

— Устройте свидание с моим отцом, — с нажимом произнесла Жозефина, понимая, что время опять уходит.

— Нет.

— А с вашим хозяином?

— У меня нет такого права, — повторил Ищейка. — Я ухожу, — и он словно ввинтился в землю. Черное лезвие успело его догнать на полпути, пока он еще истаивал черной жижей, неизвестно как держащейся в воздухе, но Жозефина не могла быть уверена, что удар нанес ему вред.

Все задумчиво смотрели на то место, где только что стоял некто, точнее, нечто, поименованное как господин Кандалик.

— Кажется, сейчас нам необходимо как можно быстрее добраться до Алых.

Отряд взлетел в седла, взяв коня лже-Марца заводным, и, разгоняясь, тяжелым галопом поскакал назад, к столице. Чтобы не терять времени, Жозефина на скаку сжала в ладони талисман Аделины Альдскоу. Мысленный разговор не требовал дыхания, дорога была знакомой, в небе летели Звери, зорко осматривая землю, и потому у них была возможность переговорить прямо сейчас.

— Госпожа Аделина, рядом ли ваш жених?

Голос ее был спокоен, как и обычно:

— Госпожа Жозефина, сожалею, но он в отъезде.

— Действительно достойно сожаления. Возможно, вы и сами сможете мне подсказать: чьим гербом является черная подкова в темно-зеленом поле?

— Черная подкова… — повторила Аделина. — Это Карась, один из Болотных князей. Позвольте спросить, где вы встретили этот герб? Карась уже года три как в походе, за него правит его мать.

— Люди с этим гербом пытались убить меня и моих людей. Была засада на дороге, — коротко ответила Жозефина.

— Очень странно, — эхом разнесся ответ. — Я настоятельно прошу вас извещать меня о подобных необычных… случаях.

— Свяжитесь с вашим женихом. Это очень подозрительно и важно для всех нас.

— Он сейчас дома. — Аделина посерьезнела и заговорила с той страстью, которая появлялась в ее голосе всегда, когда наследница Карна говорила о том, что ее трогает и волнует. — Я не рискну связываться с ним, активация связного амулета создает канал, который можно отследить. Он сам даст весть о себе.

— Не смею настаивать, — мягко отозвалась де Крисси. — Как только вы сможете с ним поговорить, прошу немедленно дать знать мне.

— Непременно, — пообещала графиня. — Сообщайте мне обо всем необычном.

— Разумеется, — и связь прекратилась.

Добравшись до места стычки с болотниками, бойцы без особой нежности погрузили пленных на заводного коня, уложив их поперек седла, и поскакали дальше — уже не тем стремительным наметом, каким летели от башни, но со всей скоростью, какую мог выдержать груженый конь.

Уже на подъезде к столице, в двух верстах от стен, Звери предупредили, что на дороге «много больших крыс»; люди, в основном маги, смогли понять, что впереди их — а точнее сказать, любого прохожего — ждал полусотенный отряд и при нем маг. Соваться на рожон нужды не было, и, едва отряд соступил на траву, чтобы объехать засаду лесами, Меченый вдруг снова схватился за голову и едва не свалился с коня.

— Вы… почувствовали?.. — спросил он, глядя на мгновенно оказавшуюся рядом Жозефину — в зеленоватых глазах рассеивалась болезненная муть. Девушка только покачала головой. — Справа от нас у стен кто-то бросил мощное боевое заклинание… — Она приподнялась в стременах, пытаясь нащупать след, и Меченый успокаивающе протянул руку: — Оставьте, госпожа Жозефина. Я включен в общую магическую сеть города и только поэтому смог его ощутить. Это было довольно далеко отсюда.

— Так или иначе, мы должны поторопиться. — Несогласных не было, и отряд направил коней меж грабов и буков, удаляясь от дороги.

Обходя засаду, они углубились в лес на добрых три сотни шагов. Среди деревьев появились очертания домов, и отряд въехал в селение. Близость города была для него благодатна: крыши сотни домов поблескивали еще свежей соломой, многие окна украшали резные наличники, плетни были крепкими, а хлева — большими; вот только коровы там не мычали, по улицам не носилась ребятня — селение было пустым. Людей не вырезали, и они не убегали в спешке: они просто все ушли, прихватив и скотину вплоть до последнего котенка и дряхлого дворового пса, и все потребное имение, да не в заплечном мешке, а погрузив кто на телеги, кто на лошадей, а кто и на коров поспокойнее. Ушли всем селением, будто от чего-то опасного, но пока не подобравшегося близко. Серебро и лазурь вкупе с Меченым поехали по улицам шагом, надеясь найти кого-то из местных обитателей и вместе с тем уважая святость дома, хоть и оставленного хозяевами.

В самом сердце селения, у кабака, сидел на толстом полешке, подставив лицо солнцу, седой, как горы, старик. Здесь, в Срединных землях, еще царила золотая, рыжая, пламенная осень, не торопясь сменяться холодами, и солнце еще дарило драгоценное слабеющее тепло. Жозефина тронула коня пятками, заставляя подойти поближе к старику, и спешилась для разговора.

— Приветствую, добрый человек.

— A-а, и вам поздоровьте, госпожа.

— Не скажешь ли, почему все твои ушли отсюда? А тебя неужели бросили?

— А, старый я, где родился, там и помру, — махнул тот рукой. — А что ушли, так ведь тварюки лезуть с-под земли. — Дед пожал плечами, и вдруг глаза его сделались гневными. — В наше время такого не было, да! Залез на трон ентот торгаш, так и всё; не по правде залез, вот и всяка жуть творится! То ли дело при старых владыках…

Старик, судя по всему, вполне мог «вспомнить» и те времена, когда в небесах летали Всадники на своих Зверях.

— Не голодаешь ли? У нас есть чем поделиться, — и бойцы потянули руки к седельным сумам — как бы ни спешили, а бросать одинокого деда умирать с голоду не годилось, да и мысли ни у кого такой не было.

— Ой, не надо, не надо, у меня есть, да и внученька ходит, подкармливает. Тут-то у нас старый порядок помнят ишшо, не то что там, у столице…

— Доброй удачи тебе, добрый человек. — Жозефина вновь вскочила в седло, старик отвесил поклон, насколько мог это сделать, не вставая, и отряд отправился дальше, пересекая селение и забирая влево вдоль городских стен.

Они уже почти выехали за околицу — оставалось обогнуть еще два дома, — когда Каталин вновь предупредила госпожу о «больших крысах»: полтора десятка человек, все при оружии и конях, но без гербов, двигались им навстречу по тропе. Меченый накрыл отряд заклинанием незаметности, люди выбрались на накатанную тропу, и замеченные Зверями верховые, набирая скорость, с гиканьем пронеслись мимо них.

Брошенный факел еще не достиг соломенной крыши, когда слетевшая с лука Жозефины стрела вонзилась главарю ровно промеж лопаток.

Иного сигнала бойцам не потребовалось: они развернули коней и обрушились на разбойников. Меченый благоразумно снял заклинание незаметности, но это нимало не помогло мародерам — дорожную пыль и звонкую сталь залила горячая кровь, щедро текущая и из конских, и из человеческих жил — хотя, по мнению северян, называть людьми тех, кто способен к насилию над невинным и беззащитным, было уже нельзя. Пестрый сброд на краденых конях ничего не мог противопоставить обученным, закаленным воинам, детьми игравшим в «ножички» боевыми ножами. И посему последнее, что разбойники слышали сквозь собственный крик, был боевой клич: «За Север!», «Де Крисси!», да посвист ветра в перьях Зверей, упавших с небес воплощением молчаливой смерти для преступивших то, что нельзя преступать. Разбойники падали, рассеченные топорами, с размозженными булавой головами, вынесенные из седла могучим налетом Зверя. Уйти сумели лишь двое, и то единственно потому, что они подошли недостаточно близко и успели стегнуть коней прежде, чем до них дотянулся топор или булава: правда, успел дотянуться лук, и, если только шайка не была подозрительно дружна, скоро в лесу отыщется пара трупов.

Пока парни, быстро поделив небогатую добычу, оттаскивали тела прочь и на скорую руку предавали их земле, Жозефина погасила запылавшую крышу; покончив с необходимыми делами, конники вновь зарысили по дороге. Все же против десятка клинков надежнее десяток других клинков; что бы она смогла сделать без своих бойцов? Они не раз спасали ее, а теперь им выпало вместе защитить селение. Впрочем, Жозефина знала, что северяне и без нее не отдали бы дома на разграбление шайке мародеров.

…Они не успели проехать и версты, как увидели впереди одинокого человека: воин в пурпуре и золоте короля стоял, удерживая над головой взятый за лезвие меч, и еще прежде, чем отряд подъехал ближе и человек заговорил, Жозефина кожей ощутила немую мольбу и ожидание помощи. Она выслала свою кобылу вперед, зная, что опасаться нечего, и воин — судя по табарде и эмалевым гербам на наплечниках, из личной королевской гвардии, — поклонился ей. Уж верно, он тоже не был слепым и сразу увидел на всадниках Северное серебро в лазурном поле.

— Прошу, госпожа, выслушайте! — Подъехал Меченый, и латник приободрился, увидев знаки столичного городского мага. — Нам нужна помощь, у нас раненый. Нас всего шестеро, мы здесь, недалеко…

— Веди, — кивнула девушка. Чтобы просить о помощи, тоже необходимо мужество, и она повела коня в поводу, выказывая уважение этому мужеству и отсутствие намерения напасть. Бойцы тоже спешились и последовали за провожатым, и никто из них, доверяя чутью госпожи, не клал ладони на древки и рукояти; а если вдруг что, каждый умел выхватить оружие за неуловимый глазом миг и ударить сразу, едва оно высвободится из ножен или петли. Небесные Звери, спустившись на землю, следовали за своими Всадниками.

Почему королевскому гвардейцу не отправиться за помощью в город, тоже было ясно без слов: судя по тому, что Меченый не мог связаться со своими, а по лесам бродили самого разного пошиба разбойники, там назревало нечто настолько серьезное, что защитникам самим нужна была помощь, и горстка людей в королевских цветах могла рассчитывать только на себя самое.

И на доброго прохожего. И если уж обратились к опальной нобле — значит, дела шли хуже некуда.

На крошечной полянке, мгновенно ставшей очень тесной, когда туда шагнул десяток человек, да еще кони и Звери, расположился такой же крошечный лагерь: еще один королевский латник зорко смотрел, не выйдет ли из окружавших полянку кустов кто чужой, двое лежали на подстилках из ровных тонких веток, покрытых их собственными табардами. Провожатый провел отряд, видимо, в условленном месте — дозорный насторожился мгновенно и столь же мгновенно расслабился, увидев собрата по оружию, но руку с мечом подвинул ближе к себе, готовый с маху нанести удар, если вдруг чужаки все же решат, что численный перевес на их стороне, и нападут. Несмотря на это, Жозефина ясно ощущала охватившее его облегчение от того, что пришли те, кто, вероятно, поможет.

Если только сумеют.

Провожатый указал на третью лежанку. Стоявший подле нее на коленях человек обернулся и мало не взлетел, бросаясь к Меченому:

— Господин Леонард! Помогите, мне не хватает знаний, а мои талисманы не помогают…

— Мастер Теобальд… — Маг пожал пухлую руку. В маленьком, круглом, с глубокими залысинами человеке Жозефина ясно почувствовала если не родственную душу, то собрата: на плечах серой, подпоясанной веревкой рясы серебрились шевроны — раскрытая ладонь, окруженная сияющим ореолом лучей. Точно такой же знак, только уже литой, и притом из серебра, украшал ремень лежавшей в траве сумки.

Мастер Теобальд был верным адептом Даны Исцеляющей, магом-целителем, причем весьма многоопытным, сильным, щедро обласканным милостью вышестоящих и взысканным настоящим Даром — целители попроще носят бронзовый, а то и медный знак, и с королевскими латниками запросто не разговаривают, вернее, не приказывают им. Сомнений же, что тут распоряжался именно он, не возникало — больше было некому.

Прежний же старший отряда теперь лежал, вернее, лежала, завернутая в плащ. Меченый, поприветствовав лекаря, почти бегом одолел последние четыре шага и опустился на колени рядом с девушкой.

— Изабель, — позвал он, беря ее руку. Длинные ресницы приподнялись с изможденных, посеревших щек, в гаснущих глазах сверкнул живой свет узнавания и приязни:

— Леонард… я знала, что ты придешь… — и веки вновь опустились. Бережно сжав ее бессильные пальцы, маг отпустил ладонь девушки.

— Что с ней произошло?

— Мы должны были уйти из города Вратами, — заторопился Теобальд, — их открывал для нас непревзойденный мастер перемещений, добрый мастер Феликсефонтий. Эти Врата нельзя было отследить или перебить, но они сумели и перебить, и еще ударить. Я не силен в боевых заклятиях, это было что-то вроде Ледяного Копья… оно ударило Изабель. Пока она успела поставить Щит и оттолкнуть эту гадину, он успел швырнуть в господ латников еще что-то, но не такое опасное. Я сделал все, что мог, но моего искусства недостаточно. Я надеялся, что вы сможете помочь.

— Я не лекарь, — с сожалением отозвался Меченый, снова взглянув на лицо Изабель в ореоле рыжеватых волос, сейчас лежащих безжизненной сухой соломой. Тело грызла нанесенная магией рана, а разум метался в лихорадочном бреду, отказываясь понимать, что умирает.

Смесь мольбы, тающей надежды и твердокаменной решимости идти до конца пронзительно отзывалась в груди. Жозефина, державшаяся в нескольких шагах от ложа раненой, шагнула вперед:

— Мастер Теобальд, вы позволите мне ее осмотреть? — и она сложила руки в Знаке Даны: пальцы одной ладони сомкнуты, второй же, находящейся позади, раздвинуты. Рука в ореоле мягко сияющей целительной Силы…

Маленький человек склонил голову:

— Прошу вас. Я буду вам обязан, госпожа…

— Де Крисси, — отозвалась она, опускаясь рядом с раненой. — Меня зовут Жозефина де Крисси.

Одежда волшебницы была разрезана и сдвинута, целомудренно прикрывая грудь и оставляя рану и пространство вокруг нее доступным целителю. Это была сквозная дыра в правом плече, чуть ниже сустава; на бледной коже беспощадно четко выделялись набухшие почти до черноты, отчаянно пульсирующие сосуды, а в ране, невидимая обычному глазу, медленно разъедала плоть и выпивала силы злобная, хищная, веющая холодной жутью магия. Ее сдерживали наложенные и постоянно подновляемые Теобальдом целительные и подпитывающие заклинания, но они не помогали: магия Ледяного Копья не только убивала тело, но и тянула Силу; однажды талисманы и силы целителя истощатся, и тогда Собирающая придет за Изабель.

Ждать ей оставалось недолго.

Жозефина прищурилась, сдвинула лежавшие на обнаженном плече руки, коснулась кончиками пальцев вспухших черных жил, всматриваясь еще глубже, чтобы увидеть Узор Потоков волшебницы. Как она и предполагала, Узор тоже был разорван и, начиная от краев раны, продолжал распадаться; на оборванных концах Потоков танцевали искорки целительных заклинаний, силясь сомкнуть их, но имея возможность лишь предохранить их от стремительного пожирания злобной Силой, поселившейся в плоти. Значит, срезать пораженные мышцы, как в Кор Фъере, было бесполезно: зараза поселилась не в крови, а в Узоре волшебницы.

— Я должна рискнуть, — и серые глаза встретились с темными от волнения глазами Теобальда. Лекарь медленно кивнул: он тоже знал, что отчаянное время требовало отчаянных решений.

Жозефина глубоко вдохнула, заново сосредотачиваясь, и ее пальцы принялись выплетать недостающую часть Узора, заново прорисовывать ее, каждую линию, каждый завиток; сияющий арабеск застыл в воздухе, видимый только магам — бойцы могли лишь смотреть, как тонкие пальцы скользят над кожей, выписывая прихотливые фигуры. Завершив работу, девушка осторожно, но не медля, опустила готовый кусок, и концы его четко соприкоснулись с изъеденными концами Узора волшебницы, а сама целительница плотно прижала ладони по бокам от раны — так, будто пыталась удержать Потоки, не дать им вновь распасться; в сущности, примерно так и было — Жозефина соединила собственный Узор с Изабель, так что теперь смертоносной магии пришлось сражаться не с одним измотанным телом, а сразу с двумя, одно из которых было полным сил и решимости не отдавать раненую какому бы там ни было злодею. Потоки слились, и с ладоней заструилась не просто энергия, но Жизненная Сила — то, что заставляет тело жить, наполняет его, связывает с духом, дарует здоровье…

Два ручья Силы, соединившись в ране, прошли насквозь, не встретив сопротивления — и унесли с собой то, что убивало Изабель. Теперь рана была чистой, и исцеляющие искорки начали стягивать пронзенную плоть, восстанавливать кость, отращивать сосуды — с благословения Трехликой Даны, к полуночи раненая очнется, а утром уже сможет сесть на коня и вновь примет командование отрядом. Теобальд, переговаривавшийся с Меченым, не забывал наблюдать за исцелением, и теперь смотрел на Жозефину как-то странно, искоса, и воспрявшая надежда мешалась в нем с глубочайшим удивлением.

— Госпожа де Крисси, — помедлив, спросил он, — вашей матерью, насколько я могу судить, была Лилия де Крисси?

— Да, — устало подтвердила Жозефина, поворачиваясь к магам и подбирая под себя ноги. Сила стремительно стекалась к ней, но напряжение души утомило ее куда больше.

— Тогда я понимаю, откуда у вас столь великолепные способности целителя, — еще более осторожно, словно поднимаясь по готовой осыпаться скале, продолжал лекарь. — Но откуда в вашей крови магия Корней? То заклинание тоже несло ее, и именно эта магия в вас самой смогла заставить ее уйти…

Она слишком устала, чтобы с подобающим вниманием отнестись к услышанному от Теобальда и даже тому, что возникло в ее собственной голове в качестве ответа.

— Я полагаю, что опытный столичный лекарь, воспитанник храма Исцеляющей и вольнослушатель Академии, должен знать, что у ребенка обычно два родителя.

От кустов раздался сдавленный хоровой всхрюк, и даже Меченый, не сдержавшись, хмыкнул. Теобальд ошалело кивнул и остался обдумывать эту мысль, а Жозефина кликнула своих бойцов. Парни споро сбегали за хворостом и запалили небольшой бездымный костерок; рядом подсыхала, дожидаясь ночного часа, толстая валежина. Раненых тоже перенесли поближе, и Теобальд, поколдовав над ними, присоединился к собравшейся у костра компании.

— Благодарю вас, госпожа де Крисси, — сердечно сказал маленький лекарь и истово поклонился. На лицо Изабель возвращались краски, это было видно даже в сгущающихся сумерках, и лекарь искренне радовался тому, что волшебница осталась жива.

— Не стоит, — медленно ответила Жозефина, глядя в огонь, — я всего лишь исполнила свой долг.

Меченый сидел рядом с ней. Плечом и бедром она ощущала тепло его тела, а мысли все были о рассказе Теобальда. Лекарь говорил, что столица в осаде — неизвестно откуда почти под самыми стенами появилась армия зверолюдов и тварей Корней, и магическая связь пресеклась почти мгновенно; не работали связные талисманы, магические вестники пропадали и даже мастерски открытые Врата вражеские маги ухитрялись прерывать. Благо кольцо осады стягивалось медленно. То, что маленький отряд вообще сумел отлежаться в лесу, нельзя было объяснить иначе чем удачей и божественным благословением: зверолюды, созданные много веков назад обитателями Подземья, и сами эти обитатели из низших очень не любили восток — благую сторону света, откуда является Плод Ветвей, животворящее солнце. Но и местечко у Восточной стены тоже вряд ли долго будет оставаться безопасным — утром, когда раненые окончательно исцелятся, требовалось уходить.

— Мы идем на Восток, — говорила Изабель, опираясь спиной на один из заплечных мешков. Теперь она выглядела не мертвецом, у которого по недоразумению все еще слабо приподнимается дыханием грудь, а просто уставшей и обессиленной, и ее голос, пока еще тихий, звучал уверенно, как подобает говорить предводителю. — Альвэнда не справится, ей нужна вся помощь, какую она может получить. Я понимаю, что после Больших Северных учений Север может не прийти, но… — Она посмотрела на Жозефину, и в ее взгляде были и понимание, и гордость, и просьба.

— Я постараюсь убедить людей, — кивнула Жозефина. Она не питала к столице и королю никаких теплых чувств, но там были Мартин и домочадцы, и дом, где ее родители вместе с детьми были счастливы, пусть и недолго; да и не годится бросать целый город на потребу нечеловеческим существам, тем паче что столицей они могли вовсе не ограничиться. Изабель, насколько позволяла ей затягивающаяся рана, склонила голову в жесте глубочайшей благодарности.

Вскипели над огнем котелки, и люди полезли в сумы добывать дорожный припас. Жозефина непререкаемо заявила, что тем, кому предстоит долгий поход, негоже тратить еду, если есть иная возможность, и Каталин с парнями сами достали вяленого мяса и сухарей на всех. Вместе с сушеными летними травами и крупой вышла прекрасная похлебка, а после пошел по кругу рог с взваром из веточек малины, куст которой так кстати рос неподалеку. Северянам нечего было беспокоиться о еде: утром им предстояла не долгая дорога в неизвестные и опасные места в тылу вражеской армии, а короткий скок назад вдоль стены и шаг во Врата.

Не забыли и пленных: их усадили к костру и, развязав руки и спутав взамен ноги, накормили из общего котла. На поляне не нашлось никого, кто понял бы их, и Жозефина посмотрела на Каталин, у которой опыт действий в подобных случаях был куда как поболее.

— Что будем с ними делать?

— Деревьев вокруг много, — отозвалась Мать воинов и потянулась к седельной суме, где лежал моток прочной веревки.

Пленники, несмотря на то, что не разумели языка Чаши, поняли, что их ждет, и наперебой залопотали; и не нужно было знать их язык, чтобы понять мольбу сохранить жизнь. Которая, к слову сказать, уже угасала, будто кто-то отмерил им определенное количество сил и сейчас они кончались — Узор медленно выцветал, и жить им оставалось хорошо если до послезавтрашнего утра. Жозефина попыталась влить Силу в одного из них, и тот умер точно так же, как другой, которого она пыталась усыпить — мгновенно и безнадежно. Она посмотрела на второго, в ужасе замершего под тяжелой рукой Шэнана, и приговорила:

— Пусть будет честная сталь.

Гибкий северянин с неожиданной силой поднял пленника на ноги и увел за кусты. Уиллас и Брэнд пошли следом, и вскоре все трое вернулись на поляну, оттирая клинки от земли.

Жозефина молчала, слепо глядя в огонь: брали свое усталость и мрачные мысли. Только что по ее слову убили человека; совсем недавно она убила сама, пусть неумышленно, по неосторожности, а вернее сказать — но незнанию. Им оставалось немного, но имела ли она право забирать у них пусть совсем недолгую, но все же жизнь?

Иногда милосердие принимает форму меча.

Два отряда допили малиновый отвар за упокой душ, и тихие беседы возобновились.

Люди короля глазели на дивных Небесных Зверей, но украдкой. Те бестрепетно позволяли любоваться собой, устроившись рядом со Всадниками; мантикора иногда поднимала с бедра Каталин пушистую морду, прислушиваясь и принюхиваясь к запахам ночи, остальные как будто дремали, иногда шелестя пернатыми крыльями.

— …а еще там видели стяги болотников, не меньше трех разных…

Жозефина сжала в ладони талисман в виде оскаленной морды чудовища и сразу ощутила присутствие Аделины.

— Столица в осаде. Зверолюди и твари. Я бы все же очень просила вас немедленно разыскать Щуку, потому что под стенами стоят еще и люди под знаменами Болотных князей.

Аделина длинно и заковыристо выругалась, затем, взяв себя в руки, изысканно извинилась, попрощалась, и присутствие пропало. Девушка посидела, вдыхая ночной воздух, слушая разговоры вокруг, ощущая собравшихся на поляне…

— Меченый, — каштановые кудри скользнули по склонившейся набок шее, и маг тоже повернул голову, — мне нужно, чтобы вы показали, как вы сняли с меня то заклинание.

Мужчина помедлил перед ответом.

— Госпожа Жозефина, строго говоря, я его не снимал. Стазис распался сам. Я бы сказал, что ваш Узор разъел его, сбросил — и, говоря откровенно, не знаю, хотел бы я понять, что именно в вас произвело такой эффект, или предпочел бы остаться в неведении. Я только немного ускорил дело, окончательно расплел распадающееся заклинание. И, должен сказать, вам очень повезло, и уже не впервые, — он улыбнулся и продолжил: — Стазис — боевое и весьма неласковое заклинание. Если его все же удается снять, жертва умирает почти сразу или остается оболочкой, лишенной разума.

Если…

Если только это случится с Фердинандом или ее Зверем…

За Зверя она почти не беспокоилась — он часть ее, а значит, они так или иначе смогут освободить его от Стазиса, и все будет хорошо.

Но вот ушан… хотя кто их знает, возможно, Стазис не имеет над ним той же власти, что над людьми. Лишь на это и оставалось надеяться. Мирный маленький маг, преданный ей во всем… кто пойдет за той, что не смогла защитить слабейшего из своих людей?

— Я слышала, что вестники сейчас пропадают, но не могли бы вы отправить вестника ко мне в поместье и в Алую палату?

Она написала две короткие записки — одну Алым, с просьбой подтвердить поездку Марца на Север, и одну домочадцам — с приказом немедленно избавиться от всех алхимических талисманов. В руках Меченого записки превратились в двух призрачных птиц, напоминающих ястребов, и неслышно растворились в ночи.

— Они должны вернуться утром, — сказал маг извиняющимся тоном. Он мало верил в это возвращение.

— Я буду ждать. Благодарю вас.

Жозефина подавила желание прижаться лбом к его плечу и перевела взгляд на Изабель, от которой уже некоторое время тянулся поток внимания.

— Нас ждет долгий путь, госпожа де Крисси, — сказала волшебница. — Я была бы очень благодарна вам, если бы вы смогли одолжить нам коней.

В этот момент Жозефина отчаянно пожалела, что кони разбойников или погибли, или разбежались по лесу и отряд не стал их ловить. Один конь был заводным, значит, придется отдать еще пять своих; что же, идти недалеко, а бросать людей в беде не годится. Звери же успели подрасти и донести Всадников на версту сумеют, хотя бы и по земле, а не по небу. Седельные сумки тоже найдется куда повесить. Отряду не предстояло бегом убегать от неминуемой смерти.

— У вас будут лошади.

— Благодарю, госпожа Жозефина…

— Вернетесь благополучно — вернете и коней.

Изабель вновь признательно кивнула — медленно, стараясь не потревожить рану. Теобальд же поклонился едва не до земли, пытаясь выразить свою благодарность.

Под выцветшим рассветным небом оба отряда переложили содержимое седельных сумок, накинули плащи, накрыли залитые водой угли заранее снятым куском дерна и оседлали скакунов. Изабель и Теобальд тепло попрощались с Меченым и Жозефиной, и маги обменялись талисманами связи — у Изабель это был изящный кристалл неправильной формы, заключенный в медную оплетку, а у Меченого — уже знакомая пластинка.

— Да пребудет с вами благословение Даны, — проговорила на прощание Жозефина, а Меченый просто поднял руку в прощальном салюте, и шестеро конников двинулись через лес дальше на Восток. Небесные Звери горделиво подставили спины, легкий Лаки устроился на крупе коня Шэнана, а Уиллас взялся за путлище Кайсы — парня учили бегать, держась за стремя, и он решил вспомнить былое умение. Отряд единым духом долетел до не успевших окончательно погаснуть Врат; Меченый спешился, занес руку над рисунком…

— Жозефина, вы должны пройти быстро. Долго удерживать Врата открытыми сейчас опасно.

Она только кивнула в знак понимания и согласия.

Чуткие пальцы стремительно пробежались по линиям, и те засветились. Спешившись, люди, кони и Звери входили в сияющую арку, и сейчас даже нельзя было прикоснуться рукой к руке — следовало торопиться.

Да и нельзя прощаться, как перед смертью, каждый день. А именно так она попрощалась с Меченым не далее как вчера.

Серые и зеленые с карим глаза встретились, вспыхнули теплом и обещанием непременно свидеться еще, и Жозефина шагнула следом за Всадниками.

Поместье встретило их привычной перекличкой и спешно готовящимся завтраком. Дяди не было — они с Лартом облетали окрестности, так что Жозефина получила краткую передышку перед тем, как ей предстояло рассказать, куда делись пять отличных скакунов.

И если б это было действительно самым неприятным…

— Дядя!

— Дитя!

Они обнялись, и Жозефина с тревогой всмотрелась в улыбку Гара:

— Все ли у вас хорошо?

— Жози, ты уехала вчера. Что с нами могло случиться! — Дядя пребывал в отличном настроении и немедленно присоединился к завтраку.

— В тот раз, едва мы уехали, на вас напали. И мне кажется, что все это было не вчера, а седмицу назад. И еще… вы не слишком устали от полета? — Она протянула уже написанное, но еще не скрепленное печатью письмо Ордису. — В столицу пришла война, дядя. И если мы не поможем, то она может охватить всю Чашу.

Жозефина коротко пересказала увиденное и услышанное; Гар слушал, сосредоточенно хмурясь и не глядя уничтожая яйца и летошнюю репу.

— Предводитель не придет в восторг от такого известия, но ты права, оповестить его мы должны. Я отвезу письмо, а ты, Жози, поговори пока с теми, кто нас послушает.

Взмахнув серебряными крыльями, Ларт унес своего Всадника в небо. Девушка вдруг остро ощутила, что если бы Викто р был с ней, он бы тоже носил ее над скалами и полями, над лесами и горными речками, теплый, живой, прекрасный. В небо ее мог бы поднять и Ларт, стоило лишь попросить дядю; Всадница тосковала по теплому присутствию своего Небесного Зверя, половины собственной души. С ним мир становился целым, и вместе они могли — все.

Что ж, если понадобится жизнь на то, чтобы найти его, она это сделает. Если же она погибнет, не исполнив задуманного… по крайней мере, их одиночество прекратится.

И как знать, быть может, Небесный Зверь и Небесный Всадник находят друг друга там, в благих Ветвях.

Жозефина вздохнула, отводя взгляд от небесной лазури, и отправилась обратно к чернильнице и перу.

Разбуженные соколы-письмоносцы терпеливо ждали, пока девушка замкнет между крыльев крошечную пряжку, закрепляя охватывающие пернатое тело ремни, и проверит, плотно ли закрыт лежащий на груди кожаный тубус, хранящий в себе кусок пергамента.

«Добрый сосед Вильден!

Жозефина де Крисси и Гаррик де Варден».

Столицу осаждает войско зверолюдов и тварей Корней. Север не может пренебречь этим и оставить людей на потребу нелюдям. Поднимем же честную сталь и добудем славы!

Небесные Всадники — Хранительница Севера

«Добрый сосед Ард!.. сосед де Стей…де Лардис…»

Семь птиц разлетелись во все стороны, неся весть от возрожденных Небесных Всадников.

Что бы ни решил Ордис — за столицу будет кому постоять.

Соколов еще можно было рассмотреть в ясном утреннем небе, когда с надвратной башни донесся крик дозорного:

— Конник на дороге!

Жозефина вышла встречать, и гонец — а точнее, добровольный помощник с хорошим конем и удачно легшей дорогой — со всем почтением передал ей письмо от Хранителя Яслей. «Люди несут Яйца Сущности, — писал Хранитель, — часть лежит под светилами и ждет пробуждения, а часть приходится пока хранить на нарочно устроенном складе, потому как Гнезд уже не хватает на все». Девушка поблагодарила конника за добрые вести и вручила ему ответное письмо с просьбой собрать и отдать кузнецам и шорникам сохранявшиеся в Яслях броню и упряжь для Зверей; тот — судя по всему, из мелких, но совершенно довольных своей долей рыцарей, при доме и хозяйстве — принял свиток, отсалютовал им, словно мечом, и унесся дальше на север.

Со двора доносились крики, смех, звуки ударов, рычание и ржание: бойцы собрали людей де Вардена, чтобы всем вместе отработать приемы боя. Небесные Звери, разумеется, тоже с удовольствием участвовали в общем веселье. Они легко уходили из-под ударов, проламывали щитовой строй, с необычайной ловкостью выскальзывали из смыкающегося круга, так что тот из бойцов, кому удалось задеть хотя бы кончик крыла, по праву мог считаться быстрым и смелым.

Ноги сами понесли Жозефину к сараю, где хранились древки для копий и лопат. Несмотря на успехи с луком и ножом, храмовый посох все еще оставался ее излюбленным оружием. Тело требовало движения, а дух — веселья, и общество для этого было самое подходящее.

Дочь Серебряных Пиков не посягала тягаться с обученными воинами умением и силой. Ее учили защищать себя и других, а не драться насмерть. Но отчего не испытать свою ловкость во втором ряду строя, разя копьем поверх щитов, или не выйти один на один! Тем паче что при недостатке воинского искусства ее смелость была смелостью истинной северянки и к тому же Небесной Всадницы.

Крик дозорного пробился через шум не сразу:

— Конник на дороге! Конник! С собакой!

Разгоряченные шуточным боем, Всадники первыми подбежали к воротам. Крепкие руки взялись за засов, сдвинули тяжелые бревна, и во двор мелкой рысью вбежала караковая кобыла, а за ней — большой лохматый пес в украшенном бляхами ошейнике. Вершник, осознав себя в безопасности, последним усилием выпутал ноги из стремян и сполз на руки Кайсе и Уилласу; из пробитого стрелой плеча наземь закапала кровь, заново пропитывая добротную стеганую свиту, по каплям унося и без того едва тлеющую жизнь.

— У меня послание для госпожи де Крисси… — выдохнул старик, даже не пытаясь подняться. Силы покидали измученное раненое тело и надломленный дух, и единственным, что еще держало его здесь, у Ствола Древа, был долг.

Жозефина разом узнала и коня, и седока, и собаку — и поняла, что пришла беда. С бьющимся вдвое быстрее против прежнего сердцем она двинулась к гостю, не глядя по сторонам. Люди уважительно расступились, пропуская ее к старику; верный пес вился у его ног, тыкаясь лбом в бедро и заглядывая в глаза.

— Серж, я здесь, — и повелительно махнула рукой своим бойцам: — Несите его в дом! Он ранен, — и вновь повернулась к старому конюху: — Серж, потерпи еще немного. Рана не опасна, я вылечу тебя…

— Госпожа… — Старый слуга, найдя ее глаза, больше не смотрел ни на что другое. — Не надо меня лечить… Мне недолго осталось, только сказать вот еще успеть… — Крепкие парни несли его через двор, и Жозефина шла рядом, сжимая в ладони иссохшую, слабую руку — как только эта бессильная ладонь удерживала поводья на рысях! — а Серж все говорил, и слова его были страшны: — В столицу можете не возвращаться, некуда там идти… Я же говорил, лошадки — они у единорогов в родне, только они и вынесли… Дом полыхнул хуже прежнего, твари отовсюду повылезли… Вы не думайте, наши сражались как могли, и солдатики помогали, только много тварей было, и сильные очень. Меня вот только Илка и спасла…

Караковая стояла у дверей конюшни, не слушая увещеваний местного конюха, и с выражением полного отчаяния на длинной умной морде смотрела вслед стремительной процессии. Серж глядел на одну только свою госпожу, и сияние жизни в его глазах медленно заступал, застилал Покой.

— Ты все расскажешь, обязательно расскажешь, — тихо и слишком быстро говорила Жозефина, с быстротой отчаяния работая ножом. Сержа уложили набок на большой стол в общем зале, и сейчас целительница срезала с него одежду, безжалостно вспарывая прочное сукно свиты, шерстяную рубашку, затем полотняную, добираясь до стрелы. — Как ты сумел выбраться?

Он нашел в себе силы усмехнуться.

— Я ж там всю жизнь прожил, нешто сам не выберусь и конягу не выведу?.. Есть ворота, а есть и калиточки, и люди есть, кто кой-чем да обязан, если не мне, так вашей матушке, добрая ей память… Имя де Крисси все еще замки отмыкает… и Штерна, поганца, помянуть пришлось, чтоб ему икалось.

— А подстрелил кто? — спросила девушка — отвлечь, увести от смертных мыслей, продержать в мире живых еще немного, еще миг, чтобы успеть подхватить гаснущую жизнь. Легкие, успокаивающе-прохладные ладони легли по бокам от раны, сдвинулись, замкнули ее в кольцо, закрывая дорогу для боли. Шэнан помог госпоже вытянуть глубоко засевшее древко, и животворная Сила полилась из рук целительницы, стягивая, сращивая пропоротые мускулы и кожу, закрывая сочащиеся жилы, восстанавливая пролитую кровь. Серж равнодушно глядел перед собой.

— Разъезд какой-то, я уж и не рассмотрел… Давно не ездил никуда, стежек-дорожек не помню, все по тракту скакал…

Когда от раны осталась красноватая отметина, Жозефина с помощью Каталин раздела Сержа по пояс — посмотреть, вдруг еще что есть — и наткнулась на располосованный пятью когтями бок; кровь успела запечься темной коркой, но заживать рана отнюдь не спешила, да и тянуло от нее чем-то удивительно и нехорошо знакомым…

— Тебя тварь успела порвать? — скрывая дрожь в голосе, выговорила девушка.

Старый слуга посмотрел на страшную отметину так, как смотрят на указанный кем-то давно забытый старый шрам.

— Мы ж без боя не сдались, госпожа, и я не сразу ушел. Если б не кобылка, не ушел бы и вовсе.

— Долго ехал? — Она почти не могла отвлекаться на разговор, сосредоточившись на ране. Привычное целительное воздействие пропадало втуне, и Жозефина не стала вычерчивать поврежденный Узор, теряя драгоценное время — ее Сила просто прошла тело насквозь и смыла губительную магию Корней; рана очистилась, и теперь легкая, светлая Сила Ветвей легла так, как должно, исцеляя разорванную плоть.

— Восьмой день уже в дороге… — Конюх потянулся было отвести исцеляющую руку, но не дерзнул.

Восьмой день… даже если бы вестник Меченого пробился через Щиты, он бы уже никого не нашел.

— Госпожа Жозефина, я дважды никого не уберег, какая мне цена… — В голосе старого слуги слышалось эхо тех самых слез, которые сейчас сдерживала Жозефина. — Хоть этот долг исполнил — вам сказать все… могу наконец и помереть спокойно.

— Это я не уберегла. — Она ответила шепотом, низко склонив голову — чтобы громко произнесенные слова не вышибли слезы из сдавленного горла. — Я не уберегла, Серж, хоть ты останься…

Он посмотрел на нее так, как мог бы посмотреть Реннан Орбо, ее отец, если бы только был здесь.

— Время такое, госпожа, ничего от нас не зависит. Как Боги положат, так оно и станет.

«От меня зависело, — могла бы она ответить. — Я приказала Мартину не продавать браслеты. Если бы их не было, мои люди, мои домочадцы были бы живы. Моя семья. Наша семья. Они погибли в когтях тварей из-за меня. Из-за меня!»

Но она молчала. Эти слова убили бы старого конюха, как ее глупый приказ убил всех остальных обитателей поместья де Крисси-Штерн.

Вместо того чтобы сказать невозможное, она наклонилась к Лаки и почти неслышно попросила привести его Зверя; парень кивнул, а сама она с горьким, задавленным в груди вздохом подумала, что по собственной глупости не может показать верному слуге своего грифона.

Изящная рыжая с серебряным отливом лошадка процокала в зал и, остановившись рядом со стариком — люди подались в стороны, пропуская ее, — ткнулась мордочкой в плечо, в щеку, в подставленную ладонь. Ощутив прикосновение шелковистого нежного носа, старый конюх оторвал гаснущий взгляд от любимой госпожи, и в глазах его снова вспыхнул свет — слабый и далекий, но живой. Морщинистая рука легла на чуткие уши, со знанием дела провела по гладкой шее, ласково почесала холку.

— Какая красавица… — вымолвил Серж, осторожными движениями лаская живое серебро шкуры. — Это же Зверь Небес, да? Повидал на старости лет, теперь уж точно помереть не страшно…

Воспользовавшись тем, что Серж отвлекся на волшебную лошадку, Жозефина, все это время державшая руку на его плече, попыталась поделиться через прикосновение своей Жизненной Силой — и не смогла. Тело и дух были слишком измотаны и страшной виной, и скачкой почти без сна и отдыха, и облегчением исполненного долга. Животворный поток проливался в пустоту, не принимаемый Узором исцеляемого.

— Хорошая лошадка… — говорил Серж, гладя ластящегося к нему Зверя, проводя опытными, чуткими пальцами по мягкому теплому носу, по бархатистому храпу, у опушенных длинными ресницами глаз. — Только вот, простите, госпожа, розог бы тому местному конюху, кто ж так за животинами-то следит…

Отказываясь верить, Жозефина не прекращала попыток, но уже помимо воли чувствовала, как ускользает из-под пальцев жизнь — жизнь того, кто был частью ее семьи с самого детства, кто баюкал ее на коленях, кто встретил ее со всем уважением как полноправную хозяйку особняка и кто единственный выжил в пожарище, сотворенном ее глупостью…

Щеку согрело дыханием: это Лаки, стоявший потупившись после упрека старого конюха, вдруг придвинулся, наклонился к уху девушки:

— Госпожа, Белокрылая говорит, что старик выживет.

— Его зовут Серж… — прошептала Жозефина, все еще сжимавшая плечо своего верного слуги.

— Она говорит, чтоб вы не тратили силы, они сами справятся, — и добавил, будто извиняясь: — Ваша Сила для него слишком… сильная, что ли. Белокрылая поделится своей.

Жозефина кивнула — обессиленно и благодарно. Надежда в ней вновь поднималась — не отчаянная, но ликующая, уверенная в том, что все будет хороню. Если Небесный Зверь говорил, его поистине стоило слушать. А молчаливая вера стоявших плечом к плечу людей — ее людей — поддерживала ее тем паче, что эту веру нельзя, невозможно было ни подвести, ни сломить.

— Я, ежели выживу, с вашего разрешения тутошних конюхов… поправлю. — Серж лежал, закутанный в чистый Свет, укрытый серебристым крылом. — А хотя в чужой монастырь…

— Ты здесь свой, — твердо ответила его госпожа. — Это и твой дом, пока здесь жив хоть кто-то верный имени де Крисси.

— Мне дом везде, где вы есть, — беспечно отозвался старый конюх. — А на столицу вы наплюйте. Жить надо там, где вас любят.

— Там вы меня любили… — снова шепотом, через сжатое судорогой горло.

— Они ушли не просто так, — в его глазах все так же пребывал Покой, но к смерти он уже не имел ни малейшего отношения, — каждый дрался как мог.

— Они не должны были уходить, — ответила Жозефина и запрокинула голову, чувствуя, как набухают в глазах прозрачные горькие капли.

— Так Боги решили. — Девушка видела, как окутавшее тело Белокрылой серебристое облако тянется к Сержу, заплетает его тонкими нитями — и как нити вливаются в Узор Потоков, и он светится все ярче, вбирая их Силу — чистую Силу Ветвей, составляющую самую суть каждого Небесного Зверя. — А ваша Зверушка где?

Она помолчала, не зная, как ответить; стыд снова охватил ее, и еще пронзительней была только тоска.

— Я не знаю. Мне надо его найти.

— Вы, госпожа Жозефина, простите, — вздохнул Серж, — но вы не в матушку пошли. И судьба у вас другая совсем.

— Я бы хотела ее судьбу. Чтобы был дом, семья, где можно жить спокойно… лечебница… Какая разница, что творится в столице, если дома любят…

— Вас ту т любят, — со всей серьезностью сказал Серж. Не отнимая руки от бархатистой Звериной шкуры, он перевел взгляд на госпожу, и светлое пламя Жизни в его глазах сияло несильно, но уверенно. — Я вижу, как смотрят на вас ваши люди.

Жозефина не попыталась посмотреть на них, но все вдруг отвели глаза, будто устыдившись того, как некто обнажил их мысли. Миг спустя каждый вновь смотрел на свою госпожу: она ощущала их чувства — окружающие, оплетающие ее, сначала стеснительно пригасшие, а потом окрепшие вдвое против прежнего.

Они действительно любили ее — трепетно, сильно и преданно, равно готовые утешить, исполнить любой приказ и умереть с ее именем на устах.

И те, кто жили в столичном поместье, тоже ее любили — иначе, ровнее и тише, но ничуть не слабее. А она любила их, их всех.

И сейчас она готова была оплакивать не ушедшую любовь к ней, а свою ушедшую любовь.

Любовь, величайшую силу всех миров, которая их не спасла.

Утешала ли их собственная любовь к ней их же смертные муки в когтях тварей?..

— Надо было вас забрать… — прошептала девушка. — Забрать сразу, как только все началось.

— Никто не знал, госпожа. Да и как тут узнать-то, мы ж не ясновидцы…

«Я знала!» — могла бы она закричать.

— Я знала, — ответила она тихо и добавила то единственное, что могло служить хоть каким-то утешением для нее: — Но узнала уже слишком поздно.

— Белокрылая говорит, там были твари, и они были большие и сильные, — прошуршал на ухо Лаки.

— Надо было разрешить Мартину продать браслеты, — это был прорыв боли, который девушка сдержать уже не смогла. — Приказать…

— Там было пламя, госпожа. И внутри, и снаружи. Сбылись чьи-то проклятия.

Проклятия Штерна, могла бы сказать она. Проклятия моего отца, Первого алхимика и Последнего заклинателя. Реннана Орбо.

— Как ты считаешь, чьи?

— Кого-то из старых магов, этакое только им под силу. Король, видать, накликал, Ирокар его забери и оты… простите, госпожа…

Она провела пальцами по сухой стариковской щеке, и трепетавшие, то поднимавшиеся, то опускавшиеся веки наконец закрылись: старый слуга уснул, ибо тело и разум, чудом Ветвей удержавшиеся по эту сторону Порога, нуждались в отдыхе, как и настрадавшийся дух.

Белокрылая убрала крыло, и Каталин сама легко и бережно подняла Сержа на руки. Жозефина знала, что дом, долженствующий вмещать хозяина поместья, его жену, пару-другую детей и десяток слуг, с ее приездом да с прибавлением учеников был давно уже переполнен, но она не успела приказать отнести старика в свои покои.

— Мы с парнями потеснимся, — пояснила Каталин и вышла из зала.

Стараясь не горбиться под вдруг свалившимся грузом горя и вины, Жозефина из последних сил добралась до своей комнаты. Там, задвинув засов, девушка сползла по дверному косяку на пол и, свернувшись раненым зверем, какое-то, неизвестное ей самое время плакала, вытирая слезы рукавами дублета и открывая рот в беззвучном, страшном вое из сдавленного будто удавкой горла. Она оплакивала своих домочадцев, а вместе с ними — мать, и отца, и тех, кто погиб при штурме Кор Фъера, — всех, кого она не сумела, не смогла защитить, на кого навлекла беду.

Парни, тихо подкравшиеся на стражу к двери госпожи, готовы были зажать уши, чтобы потом с чистой совестью говорить, что ничего не слышали, но им так и не пришлось этого делать — Жозефина всегда плакала молча.

Потому что собственная боль — вовсе не повод причинять ее другим.

Отец, не умея лечить, всегда терялся, когда маленькая Жози разбивала коленку, и спешно нес девочку к маме; а мама, улыбаясь, легким касанием рук исцеляла очередную ссадину и потом они вдвоем утешали папу, который пугался куда больше их обеих…

Яростно растерев лицо холодной водой из умывальника и заново расчесав костяным гребнем светло-каштановые кудри, Жозефина заплела их в косу как северянка, пропуская пряди снизу вверх, и, плавно сдвинув засов, распахнула дверь. Парни, сидевшие в трех шагах от двери и самозабвенно резавшиеся в кости, мгновенно вскочили, не иначе как магией успев подобрать и шесть костей, и стаканчик, и кожаный кошель, в котором все это хранилось.

— Берите палки и снимайте наконечники со стрел, — объявила она. — Продолжим занятия.

Если Зверь взлетел — охотиться на него нет никакого смысла: Небесный Зверь в небе — все равно что рыба в воде. Причем рыба очень сильная, быстрая, умная и созданная для боя.

Снова участвуя в общей удалой свалке, раз за разом наполняя грудь холодным воздухом, Жозефина испытывала некое отстраненное чувство, которое можно было бы назвать завистью, если б она только умела завидовать. Ей было грустно, что сейчас она не может ощутить этого дивного единения со Зверем, вертясь, пикируя и отбиваясь от наседающей толпы. Она улавливала ощущения Всадников, и оно ясным горным эхом отдавалось в ней — Зверь был и другом, и защитником, и оружием своего Всадника.

Частью него самого.

И как знать, чья душа появлялась на свет раньше…

После того как потеха закончилась, Жозефина отыскала оставшиеся от Фердинанда накопители и собрала Всадников и их Зверей.

— Вы чувствуете моего Зверя, старшего из вас?

Всадники разом кивнули, передавая ответ Зверей. Каталин медленно повторила слова своей Луны — вернее, преломила в человеческие слова пришедшее от мантикоры ощущение:

— Он далеко, он здесь и не здесь. Ему тяжело, он скучает и он сражается. Он собирается вернуться.

— Так давайте поможем ему.

Жозефина своей рукой начертила на очищенной от снега земле двора полиграмму ритуала: круг, внутри еще круг, пять линий, сходящихся к центру, а в нем — пятиугольник. На внешнем круге расположились пять накопителей, Всадники со Зверями встали на внутренний — каждая пара на своей линии, Жозефина в центре. Она напрягла, напружинила свой Узор, разворачивая его, прикасаясь к каждому участвующему в ритуале, беспощадно вовлекая все, что их связывало, — и долгая дорога, и пролитая кровь, и случившееся чудо, и пережитое горе, и беззаветная любовь и верность свивались прочнее корабельных канатов и якорных цепей, и сейчас Жозефина взывала к ним, овеществляла, заставляя всех ощутить дремлющее внутри единение — чтобы опереться на него и так послать объединенное усилие шестерых Всадников к шестому Зверю. Каждый, кто подошел бы к полиграмме, мог бы ощутить мощное напряжение Потоков, раскручивающийся вихрь Силы — но никого не было: Жозефина загодя позаботилась об этом, попросив всех без исключения быть в доме.

Серебряный с золотом клубок, плещущий протуберанцами, уплотнился в кольцо. Оно вращалось все быстрее, и вдруг воздух разорвала вспышка молнии — сияющая дуга зародилась над полиграммой, ударила в Жозефину — на миг на ее теле вновь сверкнул блестящий металл брони, — отразилась от забытого у сарая заступа, шипя, пропрыгала по всему железному, что было в полиграмме и рядом с ней, и с треском ушла в небо, на краткий миг вычертив неведомый путь за горизонт. Ощущение присутствия Зверя вспыхнуло и погасло быстрее самой молнии.

Всадники и Звери, поняв, что все руки-ноги на месте, бросились тушить загоревшийся сарай. Жозефина отстраненно наблюдала за ними, баюкая внутри память о мгновенном прикосновении Викто ра.

Последние угольки едва успели погаснуть, когда с неба не хуже той молнии спикировал серебряный грифон.

— Ты решила разрушить мой дом и заодно поджечь Кор Фъер?! — спрыгнувший с Ларта дядя пребывал в состоянии, которое можно было бы назвать яростью, не имей оно столь отчетливый привкус растерянности. Жозефина впервые видела его в таком накале чувств, и ей стало стыдно — признаться честно, о поместье она не слишком подумала. Но еще сильнее было удивление.

— Кор Фъер?! — Волшебная молния, без сомнения, была зримым воплощением ее связи со Зверем, а значит, протянулась от места ритуала до места его заточения. Столица ничуть не удивила бы ее, равно как и глухие места с заброшенными замками, но сердце Севера, город, который она защищала, где жили люди достойные… как мог он стерпеть столь дикое для этих мест явление, как украденный Зверь?

— Да, Кор Фъер, — подтвердил, остывая, дядя. — Я возвращался обратно, и Ларт еле успел увернуться от молнии. Она повторяла воздушный путь отсюда до Кор Фъера.

— Извини, дядя… — выдавила Жозефина, и тот, вздохнув, отечески обнял ее, провел широкой ладонью по стянутым в косу кудрям. В конце концов, поместье цело, Ларт тоже, а значит, и Кор Фъер вряд ли пострадал. Племянница, опять же, жива, беспокоиться действительно не о чем.

— Что тебе ответил герцог?

— Ответил, что на столицу он не пойдет.

Плохо. Очень плохо.

И на Предводителя Севера очень непохоже. Не зря ведь верховный правитель здесь все еще зовется Предводителем — то есть именем того, кто ведет не только народ, но и воинов.

Но думать об этом пришлось позже: Гар, остыв от сиюминутных чувств, делился большой радостью:

— Жози, я полжизни ждал этого момента — приземлиться на Маяке! Народ шумел и радовался так, что я думал, что меня немедля изберут новым Предводителем!

От него во все стороны расходились тепло и ликование, заражая людей, и даже Жозефина, на краю сознания которой неотвязно билось и билось: «Не уберегла…» — улыбнулась:

— Если бы ты несколько больше участвовал в политике, так бы оно и было, не сомневаюсь!

Гар во все горло расхохотался семейной шутке.

— А ты как думаешь, надо ли идти на столицу? — поинтересовалась девушка, рукавицей стряхивая снег с дядиной шубы.

— После того что они сделали — может, они того и заслуживают, — проворчал дядя, выпутываясь из тяжелого одеяния. Выщипанный волчий мех внутри и не индевеющий мех росомахи снаружи — такие шубы Всадники носили издавна, потому что только подобная одежда могла защитить от свистящего ледяного ветра высоты. Лучше хранили живые тела только брони Небесных Всадников, но их еще лишь предстояло отковать.

— Такого никто не заслуживает, — жестко ответила Жозефина. Она знала, что дядя не привык бросать людей в беде, а перед лицом армии Подземья любые войны между людьми — тем паче что Кор Фъер отбился — были детскими играми. Свои собаки грызутся — чужая не встревай.

Гар долгим взглядом посмотрел на племянницу, и в этом взгляде было уважение.

— Может, все же стоило остановить ту игрушку тварей?

— Я не знаю, что случилось бы тогда.

— Да уж, — крякнул мужчина. — Кто знает, те в столице.

— Или на Четвертом Корне, — добавила Жозефина. — Вами я рисковать не готова.

Беседуя, родичи прошли в дом. На пороге Жозефина задержалась и вскинула ладонь, ощутив возникшую связь с Аделиной.

— Госпожа Жозефина, я нашла способ. Поговорите со Щукой, — и тут же протянулась вторая нить. Зрение раздвоилось: девушка видела сразу два лица, но стоило ей сосредоточиться на одном, как второе уплывало, словно пряталось за первое. Она присмотрелась к болотнику. Черноволосый князь выглядел бодрым, а на его лице и одежде были следы копоти.

— От лица Болотного княжества заявляю, что наших воинов под столицей нет, — доложил он. — То есть живых их там нет, а что с ними сделали подземники, так сам не знаю. Болотное княжество готово дать вам тысячу воинов во исполнение вассальной клятвы. Это немного, но зато это настоящие бойцы, хоть и пропахшие рыбой и тиной. — В голосе его была спокойная гордость человека, честно исполняющего свой долг. — Наши ребята очень злы.

Эти слова встревожили Жозефину.

— Случилось что-то еще?

— Подземники, Ирокар их побери, частью скупили, частью украли наши суда.

— А что с Карасем?

— Сгинул, уже года три как, там бабы одни остались.

— Благодарю вас. И скажите мне еще…

Она коротко рассказала о трех болотниках, не имевших внутреннего источника Жизненной Силы, и воспроизвела воспринятую на слух фразу, которую они повторяли, моля о жизни, которой у них быть уже не могло.

— Это ж язык Подземья… — опознал Щука резкую речь. — Слышать слышал — уж сколько времени то воюем, то торгуем, но сам им не владею.

— Мы допросили нескольких таких, — вмешалась Аделина. — Ведут себя как люди, в которых сидят нелюди, и говорят на нелюдском. И Щиты в голове, как вы и говорили.

— Есть у меня парочка со Щитами, — задумчиво сказала Жозефина.

— Так снять их — помрут и помрут, — равнодушно отозвалась графиня Альдскоу.

— Не могли бы вы заняться этим? Мне, увы, не хватает знаний.

— На днях я прибуду к вам, госпожа Жозефина.

— Щука, вы у себя?

— Да, считаем людей. Пока вроде никто, кроме карасевских, не пропал.

— Благодарю. — Жозефина завершила разговор, понимая, как тяжело дается Аделине поддержка сразу двух связующих нитей; окончание связи она ощутила как вздох облегчения от молодой графини. — Так что со столицей?

— Если вы призовете, то народ пойдет, — серьезно ответила Каталин.

…Тем паче что от соседей пришла весть: зима, дорог, считай, и нет почти, но, если надо, — мы готовы.

Зачерпнутая голой рукой горсть снега холодила кожу и возвращала ясность мыслям. Девушка наблюдала за парящими в выси Небесными Зверями, по лицу ее текли капли талой воды. Сердце словно замерло под грузом всего того, что произошло за последние дни, — пропажа Зверя и Фердинанда, появление Сержа, принесенные им вести, предстоящая война, — и сейчас Жозефина пыталась найти в себе покой, необходимый для принятия решений, и притом не погасить всех чувств. В них была ее сила, как и у любого целителя, и отказываться от этой силы было ни в коем случае нельзя: решение, принятое лишь разумом, вне сердца, не прошедшее сквозь его законы, было лучше вовсе не принимать. Лишь то, что принимается сердцем как верное, как правильное, следует воплощать.

Еще раз вдохнув полной грудью морозный, шуршащий воздух, она повернулась и шагнула в тепло дома, тепло очагов и сердец.

Едва стоило собрать военный совет, как в дом вбежал дозорный; и еще прежде, чем он появился в зале, Жозефина ощутила его страх и безмерное удивление.

— Госпожа, там у ворот корневик, вас просит!

Уже зная, кого она увидит, Жозефина поднялась на барбакан. В сгустившейся темноте стоял, помахивая белым платком, некто одетый в лазоревое, алое и канареечное, и он был знаком всем носящим цвета де Крисси.

— Господин Кандалик. Разумеется, — не слишком приветливо произнесла девушка.

Тонкий и гибкий, словно хлыст, он изобразил витиеватый поклон.

— Я пришел спеть балладу, посвященную вашей мудрости, о прекраснейшая из смертных! Позволите ли вы пасть на колени и вознести хвалу…

— Давайте к делу, — устало перебила восхваляемая, памятуя, что разливаться соловьем Ищейка способен бесконечно. Тот спрятал платок, в последний раз качнул пером на пышном берете и сменил тон на более приличествующий тому, кто пришел говорить о деле:

— Признаюсь честно, я и сам не рад, что приходится вновь вас беспокоить, но, поверьте, я не стал бы это делать без самой крайней на то нужды. Видите, я пришел сюда безоружный и даже без маски.

Жозефина окинула его взглядом, вспомнила его близнеца на достопамятном Северном тракте и то, что она знала о самом Кандалике и его способностях к смене лиц…

— Неужели это действительно ваше лицо? — поинтересовалась она, облокачиваясь на тесаный камень ограды.

— Один бард проиграл мне его довольно давно, даже по нашему летосчислению, так что я действительно привык считать его своим, — признался Кандалик, оглядев свои руки в пышных пестрых рукавах, отороченных кроваво-алыми с золотом манжетами.

— А теперь скажите, зачем вы пришли.

— Ну, во-первых, я рад видеть вас в добром здравии. Во-вторых, у меня есть к вам деловое предложение.

— Слушаю. — Она прищурилась, словно целясь.

— Вначале я хотел бы извиниться. — Он вновь подмел снег пером своего берета. — В тот раз действительно получилось нехорошо, мои указания были недостаточно точны. На сей раз будет иначе. Я предлагаю вам сделку, честную сделку.

— Честная сделка с тварью Корней?! — Этот оксюморон был не единожды упомянут и в легендах, и в балладах, и в сказках, которые рассказывали детям старшие, но Ищейка нимало не смутился.

— Вы знаете, что мне нужно — чтобы вы остановили тот механизм. А взамен я помогу вам найти вашего Зверя.

— Быть может, случится еще и так, что вы скажете, зачем это делать?

Медленный снег ложился на двор, путался в кудрях девушки, оставался на ее плаще, а с Кандалика слетал тут же, не задерживаясь ни на коже, ни на одежде.

— Я всего лишь выполняю контракт. Вашему миру от этого будет только польза, я прошу остановить нашествие тварей. В знак своей непременной лояльности вам я даже могу уступить даром некоторые сведения. Столица будет взята штурмом, потому как король кое-что задолжал моим нанимателям. Вам вреда от остановки механизма не будет.

— А остальным?

— Твари всего лишь ворвутся в столицу, чтобы забрать то, что им причитается. Да, там гибнут люди, но что с того, они постоянно гибнут.

Жозефина оставалась непреклонной. Она поверила ему однажды, позволила надавить на то, что было для нее действительно важно, — но она всегда быстро училась на своих ошибках.

Особенно хорошо эта наука давалась ей последние полгода.

— Не играйте Марца. Это уже было.

Кандалик вздохнул — весьма искренне.

— Эта личина была такой удобной… но я себя обнаружил. Итак, ваш ответ?

— Я не могу вам верить, — покачала головой Жозефина, и в этом жесте и спокойном, чуть сожалеющем голосе было гораздо больше силы, чем в крике и многословном отрицании.

— Правда заключается в том, — принялся увещевать Кандалик, — что некоторые вещи вам сделать все же придется, рано или поздно, и некоторые из них лучше сделать рано. Я говорю честно: вы зря переживаете за столицу, башня создает куда больше э-э-э… проблем. Может быть, столицу и не возьмут, может, король струсит и сам отдаст то, что должен отдать… Кажется, вам неинтересно?

— Очень интересно, но я должна знать, что и зачем я делаю.

Он вскинул открытые ладони — жест, показывающий открытость собеседнику и призывающий к доверию.

— Я на вашей стороне, госпожа Жозефина. Заплатите цену — и узнаете.

— Разумеется, на моей, и именно поэтому вы пытались меня убить, — не выдержала девушка.

— Я всего лишь выполнял контракт от другого, заметьте, нанимателя, но эти сведения стоят куда дороже.

— Я не собираюсь делать то, последствий чего я не знаю и не понимаю, — отрезала Жозефина. Эти уловки были ей уже знакомы, и веры этому существу у нее не было ни в чем. Кандалик разочарованно покрутил головой, улыбнулся и развел руками.

— Я приду завтра ночью. До встречи, о мудрейшая!

Он развернулся спиной и пошел в ночь, довольно фальшиво напевая некую песенку. Это было уже слишком, и Жозефина отдала приказ стрелять.

Северяне умели бить на шум, на голос, на движение, с завязанными глазами, и три стрелы вонзились точно в спину цветастого лже-барда; будь он человеком, он бы уже упал, пронесенный вперед мощным ударом, и умирал с пузырящейся на губах пеной из пробитых легких — Кандалик же только дернулся и, пройдя еще пару шагов, все же повалился на дорогу.

— Какое… коварство… — проговорил он театральным шепотом, ясно услышанным и на воротах, и во дворе, и растекся знакомой черной лужей, мгновенно впитавшейся в утоптанный снег.

Потакая желанию действовать, Жозефина не стала спускаться по лесенке, а спрыгнула вниз, в кусок сугроба, который еще не успели затоптать, и там ее встретил Вит.

— Госпожа, пес говорит, что мог бы удержать его и не дать утечь.

— А Луна говорит, что могла бы убить его, — добавила Каталин.

— Благодарю, — кивнула после мгновенного раздумья Жозефина, — проверим это завтра.

Дядя же не вступал в разговор, пребывая в глубокой задумчивости.

— Я повидал в жизни немало всякого, но чтобы твари сами приходили на переговоры — не видал никогда.

— Я тоже не видела, дядя. Но вряд ли это в последний раз.

— Конники на дороге! — возвестил с надвратной башни дозорный. — Госпожа Аделина Карнская!

Аделина, одетая по-походному, выглядела невыспавшейся, но тем не менее чем-то очень довольной. Гар и Жозефина приняли ее по всем законам гостеприимства, свято чтимым на Севере, но графиня отказалась от завтрака и только в нетерпении покачивалась на каблуках, оглядывая зал. Впрочем, горячее вино с травами она приняла с благодарностью.

— Госпожа Жозефина, предлагаю заняться делами, то есть телами, без промедления. Нынешнее время меняется слишком стремительно, чтобы позволить себе упускать его.

— Разумеется. — Девушка обернулась к хозяину поместья: — Дядя, ты позволишь госпоже Аделине попытаться расколдовать пленников?

— А почему нет, может, так с них хоть польза будет. Пойдемте, я провожу.

— Пытать будете? — мрачно спросил Сквел, глядя на незнакомую ему женщину в одежде путешественника и с манерами нобле.

— Нет. — Жозефина притворила за собой дверь и посмотрела в глаза пленнику. — Надеюсь.

Грозившее смертью снятие Щитов надвинулось неотвратимо, и девушка считала, что пленники имеют право знать, что с ними может случиться. Неизвестность — одна из худших пыток, а умолчать о возможной смерти — немалое бесчестье. Сквел завозился, устраиваясь поудобнее, и нахохлился, переводя взгляд то на тюремщика, то на палача.

Аделина тем временем цепко оглядела пленников, коснулась чувствительными нитями Потоков их Узора, осторожно прощупывая лежащие на них заклинания.

— Это не та работа, — уверенно заявила она, пряча в поясную сумку какой-то талисман. — Их Щиты плел другой маг, и он не ставил цели подменить личность — всего лишь заставить забыть некие события.

— Я знаю, — спокойно ответила Жозефина, — но они могут знать нечто ценное.

Черные волосы плеснули по плечам: молодая Альдскоу повернулась к юной де Крисси.

— Вам нужно снять с них Щиты Памяти, верно? С кого начнем?

— С него. — Жозефина не без трепета, впрочем никак не проявленного внешне, указала на второго, безымянного пленника, говорившего на наречии Подземья.

Аделина присела перед ним, всмотрелась в глаза, положила на лоб длинные пальцы с аккуратными овальными ноготками, и вокруг нее начали возникать петли плетения.

— Щит хороший, но это работа школы Королевской Академии, а она предсказуема. Значит, эту точку смещаем, вектор уходит сюда…

Хлынул, растекаясь быстро истаивающим туманом, откат высвобожденной Силы. Следом из уха пленника потекла кровь, он быстро-быстро, захлебываясь словами, заговорил на своем языке и, вдруг прервавшись на полуфразе, обмяк, уронив голову на замершую грудь.

— Не заметила, там была ма-аленькая ловушка… Что же, учтем. Если у второго такая же, я смогу ее снять, — и она повернулась к Сквелу, в глазах которого теперь плескался неприкрытый страх. Жозефину неприятно царапнуло поразительное равнодушие, с которым еще совсем молодая нобле относилась к человеческим жизням.

— Вы уж постарайтесь, — жалобно попросил оставшийся пленник, — жить-то хоцца!..

Он нервно сглотнул и закрыл глаза, когда пальцы графини коснулись его лба.

— Не боись, — весело сказала она, — теперь я знаю, что тут где, и буду аккуратнее.

— Главное, чтобы достаточно, — тихо, но веско сказала Жозефина. Графиня ничем не показала, что слышала эти слова, и под ее рукой вновь зазмеилось плетение. Когда прохладным дуновением прошел откат, кровь из уха пленника уже не потекла. Сквел посидел, будто прислушиваясь к себе и не веря, что его голова цела и не расколется при попытке заговорить.

— Как пыльным мешком стукнули… — разлепил он губы и неуверенно заулыбался тому, что остался жив. Аделина со скучающим видом стряхнула мнимую пылинку со своего рукава, а Жозефина, не теряя времени, присела перед пленником.

— Кто вас нанял?

— М-мужик нанял, из благородных, северянин, ну, с косой, как тут носят.

— Что он хотел?

— Зверушек диковинных забрать, надо ему вроде как.

Он рассказал, что в лагере они действительно провели с пол-луны, никуда не выходя, лишь изучив местность, а потом двинулись на штурм. Маг был с ними почти все это время, изредка уходя посредством Врат.

— Интересно еще, что все заслоны на дороге от столицы он знал, будто сам ставил или какой знакомец его.

В сущности, Аделина приехала зря — ничего действительно нового, кроме словесного описания внешности нанимателя, Сквел не сказал. Высокий, темноволосый, сероглазый, с выправкой воина, из нобле, но без перстня, значит, младший сын или вовсе бастард — этому описанию соответствовала добрая треть северян, и искать нанимателя по внешности не было никакого смысла.

Поглядев на бесхитростное лицо Сквела, Гар решительно отправил его к слугам — помогать конюху и вообще приносить пользу, а не только зазря проедать зимние запасы харчей.

Наемник, если честно признаться, был очень этому рад. Он и так отсидел себе все что только было можно, и бездеятельность пугала его пусть меньше смерти, но куда больше самой тяжелой работы. И, пожалуй, не меньше него самого Жозефина тоже была благодарна дяде за сохраненную жизнь.

Вот выздоровеет Серж, сам не умеющий сидеть без дела, — возьмется за парня всерьез…

— Госпожа Аделина, не могли бы вы поприсутствовать сегодня вечером при разговоре с господином Кандаликом? Ваше Искусство могло бы пригодиться, чтобы удержать его и, если вам это доступно, подчинить его уже моей воле.

Графиня задумчиво наклонила голову вбок. Стройная, высокая, белокожая, затянутая в темно-бордовое дорожное платье, на фоне белого снега она была ослепительно прекрасна — и так же холодна.

— Можно попробовать.

— В таком случае приглашаю вас воспользоваться сегодня нашим гостеприимством. Что вам потребуется?

— Ровная площадка вне двора. Мы заманим его в полиграмму Запрета.

Небрежным движением руки сметя снег недалеко от угла забора, она достала из ножен изящную, как она сама, недлинную шпагу и, направив ее острие вниз, вычертила на земле круг, а потом, идя посолонь, быстрыми, отточенными росчерками вывела сложную звезду — вернее, несколько звезд, наложенных друг на друга.

Жозефина наблюдала за ее движениями, точными и плавными, смотрела на рождающуюся полиграмму — чистую гармонию, графическое воплощение очень, очень древней магии, и, когда Аделина уже заканчивала свое творение, выводя под углами некие знаки, она снова задала вопрос:

— Скажите, известно ли вам заклинание Вызов Каменной Птицы?

— Я читала о нем, — отозвалась графиня, не отвлекаясь от работы.

— Тогда вам известно, что заклинатель призывает сущность с Корней и вселяет ее в каменное тело. Вопрос таков: может ли создатель позвать птицу на расстоянии?

Шпага вывела на земле последнюю завитушку, и ее хозяйка развернулась к своему сюзерену.

— Призыватель всегда обладает властью над призванным. Даже если вы кому-то отдали созданную вами птицу, ее поддерживает в этом мире ваша Сила, и птица это прекрасно знает, а значит, по-настоящему служит именно вам. И если она потерялась, вы можете ее просто позвать. Просто… — Она эхом повторила свое же слово и кивнула на виднеющиеся на промерзшей земле линии: — Это общая полиграмма для работы с сущностями Корней, вы вполне можете воспользоваться ею. Если в основании гексаграммы написать не знак Удержания, а знак Призыва, то полиграмма усилит ваш зов и облегчит птице путь.

— Я не считаю правильным изменять ваше творение, к тому же оно понадобится нам для другого дела. Я повторю полиграмму, а вы присмотрите, чтобы все получилось верно.

Следуя примеру Аделины, Жозефина привычно вынула из ножен черную мизерикордию — и вспомнила о ее странном поведении в Карне.

— Вы видите?

Графиня только отрицательно качнула головой. «Покажись!» — шепнула девушка клинку, по нему пробежала рябь, но, судя по взгляду графини, тот все еще оставался невидим для нее.

Показываться ей он явно не желал.

— Я чувствую, что у вас в руке что-то очень мощное, — медленно произнесла она. — Для вас это может быть нож, но для меня это нечто иное.

Она вслушалась в собственные ощущения, перебрала что-то в памяти.

— Подобное я видела только однажды, когда отец вызвал одного из подручных Знающего — в Срединных землях и на Севере его зовут Ирокаром. У твари на боку висело что-то похожее — вещь огромной мощи, невидимая для нас. Подручный прошел четыре черты полиграммы, как вода сквозь песок, а пятую разрубил невидимым клинком. На шестой он замешкался, и тогда отец все же смог изгнать его. Он разрядил все свои талисманы и потратил почти все собственные силы… Думаю, это и подкосило его окончательно.

Кажется, Жозефина знала, что за клинок держала тварь — длинный меч, чья матовая чернота была оплетена бритвенно-острыми стальными гранями, тот самый, что на миг явился по ее зову, чтобы даровать Покой Алану Бескрылому, заложнику Силы рода Орбо.

Тот, который Алан называл Убийцей Богов.

— Меня… удивляет присутствие этого… предмета в этом мире вообще и в руках неофита в частности. — Аделина говорила словно бы сама с собой, и Жозефина всей кожей ощущала начавший сочиться от графини страх. — Если в том, что вы держите в руках, есть хотя бы сотая часть той Силы, что была в вещи Ирокара, то эта штука может оставить здесь выжженную пустыню до самого горизонта.

— Он помог мне освободить Алана Орбо Эндарэ, — непреклонно ответила Жозефина. Кто бы ни выковал черный клинок, каким бы он ни был сам по себе, его, как и любое разумное существо, следовало судить по делам — и это дело было воистину правильным.

Судя по тому, что страх, разливающийся в воздухе, взвихрился и уплотнился, стал острее на вкус, Аделина припомнила рассказ о том случае и сложила одно с другим.

— Убийца Богов… — прошептала она.

— Он называл его так, — подтвердила Жозефина, и страх графини мгновенно превратился во всепоглощающий ужас.

— Госпожа Жозефина… — произнесла она медленно и осторожно, словно ступая на битое стекло пополам с раскаленными углями, — у меня есть к вам вопрос.

— Слушаю.

— Вы когда-нибудь резались этим ножом?

— Однажды я попыталась. Ничего не вышло.

— Это и требовалось доказать… — Голос ее упал почти до шепота. — Он сделан для вас. Но так как вы юны, а вещь старая, он сделан под вашу кровь. Это ваш фамильный клинок.

— Я слышала такое предположение, — кивнула Жозефина, стараясь не обращать внимания на липко скребущее по чувствам облако ужаса. — Вы можете сказать что-то еще?

— Чертите полиграмму им, — Аделина вновь обрела свой привычный голос, — и ваша кровь не понадобится: у вас в руках идеальное заклинательное стило. Им же вы можете изгнать навсегда столь нелюбимого вами господина Кандалика. — Она помолчала, глядя то на Жозефину, то на пустоту над ее рукой, сжимающей мизерикордию. — Простите меня, госпожа, мы присягнули вам на верность, но если бы мы знали, что вы носите на поясе легендарный артефакт… Вы, выражаясь по-книжному, колете орехи боевым молотом.

— Я знаю, что у меня удручающе мало знаний о магии, и именно поэтому я прошу вас рассказать мне о том, что мне неизвестно.

…хотя весьма может быть, что зря. Неизвестно, чего Аделина боялась больше — мощнейшего оружия на всем Древе или хрупкой девушки, державшей его в ладони как самый обычный кинжал, без всякого трепета.

— Это универсальный инструмент для работы с пространством, — продолжала графиня, словно стараясь возвести из слов стену между собой и тем, что так пугало ее. — Силы в нем хватит, чтобы вернуть Чашу на то место, откуда ее забрали Боги. В древних легендах Убийца Богов упоминается вскользь, но можно понять, что это великое оружие со своим разумом. Сила его такова, что оно разрушает мир своим присутствием, и потому постоянно здесь может находиться только малая его часть. Она — знак права призвать его полную форму… Уж не знаю, кому и что продал ваш отец, чтобы эта вещь попала к вам.

— Алан Бескрылый заплатил более чем достаточно за Силу своего рода, — жестко ответила Жозефина. Аделина только дернула плечом.

— Скажите, вы не замечали за собой ускорение восстановления Силы, усиление способностей? Огромное влияние на людей?

— Первое — да, о последнем же не мне судить, — искренне ответила Жозефина.

— Это тоже влияние артефакта. — Альдскоу снова мазнула взглядом по ладони сюзерена, сжавшейся на пустоте. — Есть такое понятие, как аура героя. Она притягивает людей, воодушевляет их, они исполняют приказы не из чувства долга, а с искренним обожанием. К тому же клинок защищает вас и от оружия, от заклинаний, иначе вы были бы статуей еще с полвека. Но свою цену имеет все, и избавиться от Убийцы Богов невозможно.

— Я учту это. Благодарю. Что-то еще?

— Не давайте ему выбора и воли. Направляя его на человека или нечеловека, вы должны точно знать, что вы собираетесь сделать, и позаботиться о том, чтобы он тоже это знал.

Это был действительно полезный совет, и Жозефина кивнула в знак принятия услышанного.

— Однажды я убила им человека, — произнесла она с неизжитой печалью. — Это был бой до первой крови, но мой противник погиб от раны, от которой не должен был.

— Если он попробовал в вашей руке крови — избавиться от него вы точно не сможете.

— Нет места в мире, где я могла бы оставить эту вещь. Я не имею права.

Артефакт такой мощи, порожденный Тьмой, невозможно было доверить ни земле, ни воде, ни одному из существ — неизвестно, кто найдет его и как им воспользуется. А Жозефина твердо знала, что, пока она жива и владеет черным клинком, она не позволит ему умножать Тьму — одного раза было более чем достаточно, и непривычка к новому боевому ножу не могла служить оправданием.

Аделина только усмехнулась.

— Я знаю нескольких людей и нелюдей, которые отдали бы правую руку, чтобы обладать этой вещью.

— Маловато, — вздохнула Жозефина. Что такое правая рука по сравнению с лучшей частью своей души…

— А я бы отдала сотню людей и нелюдей, чтобы только не владеть ею.

— От этого вы избавлены, слава Светлым богам.

Между двумя женщинами на миг промелькнула невидимая, но оттого не менее настоящая молния. Они не двигались, только смотрели глаза в глаза; и все же сторонний наблюдатель, увидь он их сейчас, сказал бы, что меж ними произошел поединок — и та, что была высокой, черноволосой, красивой, куда более яркой, проиграла другой, младше, ниже ростом и скромнее одетой.

Вероятно, по той самой причине, по которой первая стала вассалом, а вторая — сюзереном.

— Верно. Примите мой совет: будьте очень аккуратны с магией крови и с вашей Жизненной Силой. Целители иногда передают ее часть своим подопечным, так знайте, что тот, кого вы, как думали, исцелили, может погибнуть в страшных мучениях.

— Я недавно именно так спасла человека, — непререкаемо ответила Жозефина. Она вовсе не собиралась позволять Аделине поколебать уверенность в своих силах.

— Я просто предупредила, — мягко улыбнулась графиня. — Итак, — она заговорила совсем иначе: изменился голос, она вновь собралась, и ощущение чужого ужаса уползло на задворки сознания, — что вы собираетесь призвать?

— Чирика. Насколько я помню, вы видели его.

— В таком случае вам достаточно будет начертить полиграмму, в которую можете войти вы. Для полиграммы Призыва всегда нужно учитывать размер того, что вы призываете. И пока чертите, проговаривайте, для чего вы это делаете, чтобы ваш клинок знал это столь же четко и ясно, как знаете вы сами.

Жозефина принялась окружать уже готовый круг новыми линиями трех наложенных друг на друга звезд. Аделина иногда подсказывала: «Вот этот луч на ладонь длиннее, тогда вектор будет жестче… подчеркните там, чтобы четче обозначить репер… теперь знак Призыва, он похож на плоский крюк…»

Стоило мизерикордии выписать последнюю завитушку, как законченная полиграмма слабо засветилась видимым даже обычному глазу сиянием.

— Теперь войдите внутрь и позовите свою птицу.

От закрывшейся Аделины теперь почти ничего не чувствовалось, кроме того, что она жива, но при этих словах вовне что-то рванулось — и было остановлено прежде, чем Жозефина поняла, что это. Она шагнула в круг, ступая так, чтобы не нарушить линии, и несколько раз вздохнула, сосредотачиваясь.

— По праву создателя я зову свое творение к себе. Где бы ты ни был, что бы ни делал, сотворенный мной Чирик, вернись сюда, не причиняя вреда и разрушения месту, в котором ты появишься. Явись немедленно!

В нескольких шагах от полиграммы Призыва на земле вырисовался магический узор, и в нем появился кусок сложенной из камня стены, в нише которой лежал на брюшке каменный воробей. Жозефина бросилась к нему, но смогла сделать лишь неполный шаг, отделявший ее от границы внутреннего круга, и по вдруг сгустившемуся воздуху перед ней пробежала стремительная сияющая рябь магического барьера.

— Как это понимать? — поинтересовалась де Крисси у графини Альдскоу. Та встретила и выдержала ее взгляд.

— Я решила, что вам будет полезен еще один урок. Попытайтесь выбраться.

— Вам не кажется, что подобное поведение не соответствует связывающей нас вассальной клятве? — Голос Жозефины был холоден, как камень близких скал.

— Для вас лучше будет пройти через это сейчас, чем потом. Я не была уверена, что оно так подействует.

— И почему же оно все же подействовало именно так? — Девушка стояла все там же, где ее остановил барьер, расставив ноги, и не мигая глядела графине прямо в глаза.

— Это классическая… Я не сказала всей правды, — ее ресницы дрогнули, и она отвела взгляд. — Для проверки нужно было заманить вас в полиграмму. Подумайте, что делает классическая полиграмма Призывателей. Кого она сдерживает?

— Существ Корней.

— Именно. Она не может помешать людям и достаточно сильным тварям, то есть вы сейчас ни то и ни другое.

— Я — человек.

Говоря, графиня то и дело смотрела на Жозефину, но теперь уже не могла выносить прямого взгляда серых, как заиндевевшая сталь, глаз и молчания страшнее всякого крика. Аделина была готова к ругани, гневу и бешенству, но не к этому молчанию в ответ на ее оправдания.

— Я просто знакомлю вас с вами же — согласитесь, куда лучше, когда это делает друг, а не враг. — Сознавала ли сама Аделина, насколько жалко звучали эти оправдания самой себя в своих же глазах? — Вы же видите, мой эскорт не спешит сюда с обнаженными мечами, чтобы заколоть вас, и полиграмма тоже не вспыхивает испепеляющим пламенем. Я только показываю, что может произойти, я не убийца…

Она говорила что-то еще, очень похожее на уже сказанное, а Жозефина все так же молча смотрела на нее, и — самое страшное — прекрасно видела правду сквозь все словесные кудри.

— Вы же не думаете, что я злоумышляю против вас? — почти умоляюще спросила графиня. Ответ был короток:

— Нисколько.

— В таком случае…

— Просто я больше не могу вам доверять.

Кажется, слова оказались еще хуже молчания.

— Я правда не думала, что так выйдет, — как извинение произнесла Аделина.

— Вы должны были предупредить, что такое может случиться, — процедила северянка. — До того, как я начала чертить полиграмму.

— Ну, по здравом размышлении… — Она вдруг вытянулась, словно солдат на смотре: — Госпожа Жозефина, я извиняюсь, но новые обстоятельства заставили нас пересмотреть свои взгляды на жизнь. Мы не можем служить тварям Корней и потому разрываем вассальную клятву.

Графиня Альдскоу бросила под ноги камушек и исчезла, оставив по себе лишь морозную тишину и вытоптанный снег. Мысль взяться за талисман и приказать дерзкому вассалу вернуться мелькнула и пропала, как рассветный луч, поглощенный надвинувшейся грозой. Жозефина опустилась прямо на мерзлую землю и уткнулась лицом в ладони.

Впервые в жизни ей захотелось умереть.

Матушка и отец, к секрету возвращения которых она не придвинулась ни на шаг.

Гибель мальчишки Жана.

Еще более глупая гибель Лисы.

Потеря Фердинанда и собственного Зверя.

Десяток лишних ртов в поместье дяди.

Война под столицей.

Башня, которая рушит мир, и неизвестно, что хуже — остановить механизм или оставить его в покое.

Напуганные жители Кор Фъера.

Страшная смерть домочадцев в когтях тварей.

Предательство первого вассала.

Все страшные события последних нескольких лун свалились на Жозефину разом, давя, сметая, уничтожая. Слез не было: была только пустота с повисшими в ней осколками всего того, на что она опиралась, и жизней тех, кого она должна была защитить. Страха тоже не было: если бы сейчас к ней спустились Дана или Ирокар и предложили обменять себя на счастье или хотя бы спокойствие любимых Жозефиной, та согласилась бы не раздумывая.

Ибо зачем жить, если эта жизнь лишь умножает неправду и несет боль и смерть самым близким и дорогим?..

…Но только им судить, так ли это. Только им — спасавшим эту жизнь, вдыхавшим в нее новые силы, беззаветно верным, любящим и любимым.

Каждый делает ошибки.

И каждому предстоит учиться на них.

А научившись — не повторять.

Жозефина поднялась и вынула из ножен мизерикордию.

— Появись!

Это не было ни просьбой, ни пожеланием. Впервые в жизни Мать де Крисси приказывала без тени мысли о самой возможности ослушания, собрав в единый кулак всю свою волю и наследие древнего рода Призывателей. Она почувствовала, как рукоять раздвигает пальцы, и нож в ее руке вновь стал мечом. Он не веял жаром или холодом, не проедал ладонь кислотой, как гласили некоторые легенды — он просто был, и был он воплощением давящей мощи, громадной, как сама Чаша, чудовищной, нависающей — и покорной. Жозефина занесла руку, толкнувшись носком, довернула бедра и плечи — и черный клинок, разогнанный всем телом, прошел сквозь барьер, а потом врубился в линии полиграммы.

Волна высвобожденной Силы хлынула во все стороны, мгновенно растопив снег на пятьсот шагов вокруг и породив прозвучавший, казалось, на весь Север гром. Черный меч не пропал, как тогда, а спросил прозвучавшим в сознании своего носителя голосом, похожим на трубное, низкое пение храмового органа: «Я еще нужен?»

— Нет, — вслух ответила Жозефина, и только тогда в ее руке вновь оказалась мизерикордия. Девушка шагнула прочь из нарушенной, потерявшей Силу полиграммы, и самый воздух вне ее пределов показался ей совсем иным — наполненным жизнью, пьянящим, невероятным. Клинок бесшумно вошел в ножны, а на ладонь с громким, горделивым и радостным чириканьем упал пестрый птах.

— Госпожа!

— Жози! Все в порядке?

Рядом опустились отливающие серебром Звери, а за ними к ней бежали, взметывая снег в порошу, люди — все страшно встревоженные недавней вспышкой и ударом грома.

Ее люди.

Те, которые любили ее и готовы были пойти за ней хоть к Корням, хоть к Ветвям.

— Все хорошо, Каталин, дядя, не бойтесь. — Улыбаясь, она протянула вперед ладонь, в которой сидел, посверкивая черными глазами, совершенно живой и бодрый воробушек.

— Чирик!

— Ему наверняка есть о чем нам рассказать, — и она пальцем пощекотала ластящуюся к ней птаху. — Идемте, у нас скоро появится что обсудить.

Они двинулись обратно, и только тогда Жозефина поняла, что Небесные Звери наконец выросли — сказалась порожденная ударом Убийцы Богов волна Силы. Дыхание Корней — дыхание самой Тьмы — было воплощением того, чему предназначены были противостоять Звери, и этот поединок вручил им все предназначенные для них силы.

Уже привычно устроившись за столом в общем зале, северяне замерли, давая кто госпоже, а кто племяннице возможность поговорить с вернувшимся разведчиком. Чирик перепрыгнул на плечо, потянулся к уху, словно шепча что-то…

Жозефина увидела, как чьи-то руки отвязывают письмо от брюшка. Потом перед ней развернулся Кор Фъер с высоты птичьего полета, медленно провернулся, словно огромное блюдце; приблизился и пронесся мимо Маяк, и картинку затопила знакомая голубая вспышка. Бросившаяся в глаза мостовая застила все, ее сменила ткань и сразу появилось ощущение покачивания — Жозефину куда-то несли. То есть несли Чирика, но его хозяйка ощущала все так, словно это происходило с ней. Внизу проплыла улица, потом ступени вниз, коридоры, поворот, с нее снимают ткань и кладут куда-то. Она видит очень просторное помещение без окон, сложенное из камня, и лежащего грудью на земле громадного каменного альбатроса в узде и с седлом на спине. Момент темноты, и перед ней вновь оказывается зал поместья де Варден.

— Ты видел его? — шепнула Жозефина Чирику. Птах кивнул, и она вновь увидела то же помещение и заходящего в дверь высокого пожилого мужчину с длинными седыми волосами, одетого в платье архимага. Он подошел, наклонился, и она увидела и навсегда запомнила его лицо; несколько движений рук — сложных и гармоничных, — потом он отошел к Малышу, повторил то же самое, обновляя Стазис, и вновь вышел.

— Сможешь показать, куда тебя отнесли?

Окаменевшего Чирика предусмотрительно завернули в ткань, но Жозефина надеялась на его чувство направления, которое было гораздо мощнее птичьего.

— Чирик, — уверенно сообщил птах. До Маяка похититель нес его хорошо если шагов двести, и плутать было явно негде.

Теперь они знали своего врага в лицо, как знали и дорогу к нему. Показать бы еще это лицо остальным… Чирик этого сделать не мог — он умел передать видимый образ лишь своей создательнице. К тому же он уже улетел по просьбе Жозефины собирать выплеснувшуюся из разрубленной полиграммы Силу, а искусству портрета воспитанницу храма Даны, увы, не обучали. Что же до магии… кроме многих иных, не всегда хороших черт, неофиты обладают поразительной свежестью мысли. Узоры, по которым движется их идея, еще не закоснели от избытка знания.

Жозефина повернулась к дяде:

— У нас есть зеркало? Подойдет просто полированная пластина или обломок широкого клинка.

Услышав просьбу госпожи, бойцы зашушукались, и сразу трое из них поспешили выйти из зала. Гар только улыбнулся:

— Что ж мы, дикие люди? Есть зеркало, рама старинная, резная…

— Дядя, пожалей его, оно красивое, мне нужно что-нибудь попроще.

— Подойдет? — слегка запыхавшийся Брэнд протянул госпоже стальную пластину размером с пол-ладони — видимо, снятую когда-то с бока доспеха и после нарочно отполированную в зеркало.

— Да, благодарю. — Жозефина с улыбкой приняла пластину, подышала на нее, протерла рукавом. — А откуда она?

— Ну… — боец смутился, — мы с парнями в нее бреемся… — глядя, как госпожа приподняла брови, обводя взглядом бородатые лица своих воинов, бедолага аж запунцовел и неохотно признался: — У девок вон взял.

— Им не жалко? — Жозефина крепко подозревала, что после ее опытов зеркало может сломаться или превратиться в талисман — в общем, зеркалом как таковым быть перестанет.

— Я уж придумаю что, расплачу сь…

— Непременно расплатишься, в сарае! — Бойцы грохнули смехом, а их госпожа на всякий случай вышла сплетать заклинание во двор — мало ли, как и что получится с ее дикорастущими способностями…

Еще раз подышав на пластину, она опустилась на колени и повела руками, вкладывая в металл рождаемое вдохновением плетение. Жозефина предполагала дело так, что пластина сможет отражать картинки, которые представляет держащий ее в руках, но академических знаний остро не хватало. Впрочем, вышло все равно неплохо — получилась гравюра, врезанный в тело пластины портрет Корнуэлла Четвертого, с которого он смотрел как живой. Ни один мастер не смог бы с таким тщанием передать выражение глаз и прорисовать каждый волосок седой гривы, ибо его мысль переносит резец, мысль же Жозефины напиталась ее Силой и вошла в металл напрямую, без всякого посредства инструмента.

— Это тот, кто привел под наши стены наемников, напал на меня и забрал Зверя и Фердинанда. Запомните лицо нашего врага. — Жозефина отдала гравюру бойцам, и каждый, всмотревшись в лицо архимага и запомнив его черты, передавал ее дальше.

— Его зовут Корнуэлл Четвертый, он архимаг, выпускник Королевской Академии магов. Остальное я расскажу позже, а сейчас мне нужно вызволить еще одну нашу птицу.

Она стояла у тех самых скал, где скрывался тайный лагерь наемников. Провожавший любимую госпожу эскорт на Зверях уже успел вернуться и наблюдал за происходящим, сгрудившись на барбакане. Сами же Звери кружили несколько ближе, но, следуя приказу Предводительницы Всадников, оставались на безопасном расстоянии.

Жозефина глубоко вдохнула холодный воздух и заговорила:

— По моему слову, слову твоего создателя, Малыш, вернись сюда, не причиняя вреда и разрушения месту, в котором ты появишься, и месту, из которого ты исчезнешь. Явись немедля!

Вновь появилась на земле светящаяся фигура, а на ней возник разметавший крылья каменный альбатрос, все еще пикирующий с небес. С Чирика Стазис смыло волной Силы, но сейчас ее неоткуда было ждать. Расплести столь сложное заклинание, наложенное архимагом, возможно, смог бы Фердинанд, но его еще предстояло спасти. Кроме него из магов оставалась одна Жозефина. Следовало обходиться чем есть.

Девушка коснулась огромного альбатроса кончиком мизерикордии:

— Сними с него заклинание.

От места прикосновения хлынула теплая волна, и спустя миг Малыш смотрел на нее сверху темными глазами, в которых была тоска — тоска по хозяину, которого он так и не сумел ни защитить, ни спасти. От этой тоски, совершенно не ожидаемой от призванного с Корней существа, щемило сердце. Малыш был верен Фердинанду, пожалуй, не меньше, чем Виктор — своей Небесной Всаднице. Жозефина протянула руки к своему созданию. Громадная птица склонила голову, подставив шею для ласки и положив клюв на спину создателя, и тихо закурлыкала, радуясь встрече.

— Расскажи, что ты увидел, и пойдем выручать твоего хозяина. — Человеческая рука погладила птичьи перья, и девушка добавила уже шепотом: — Я тоже скучаю…

Альбатрос закрыл сияющие нептичьим разумом глаза, вздохнул, потерся о теплую человеческую щеку. Вернувшийся Чирик по просьбе хозяйки обменялся воспоминаниями с Малышом, спорхнул ей на плечо…

…Укол ощущения беды, поместье удаляется, и внизу возникают скалы. Жозефина увидела саму себя, вскинувшую руки в отвращающем жесте, Зверя с полураспахнутыми крыльями, стоящего по другую сторону от нее Фердинанда, и — сплетающего некое заклинание седовласого мужчину в одеждах архимага. Услышала, словно свой собственный, яростный крик, свист ветра в ушах и крыльях — это Малыш бросился на защиту хозяина, — а потом она грудью ударилась о скалу, и перед замершим взором вспыхнули Врата. Архимаг вскинул руки, отправляя туда сначала Зверя, потом Фердинанда и, наконец, Малыша; фигура замершей в тисках Стазиса девушки ему не поддавалась, он попросту не имел над ней никакой власти. Все той же волной Корнуэлл протащил троих пленников через подземный зал, заваленный бочками, досками, сложенными парусами и еще Боги знают чем, потом через коридор. Последним, что видел Малыш, была та самая дверь в огромную камеру.

Теперь у них были все сведения, которые можно было добыть, и они располагали всей имеющейся боевой силой, какой только могли. Наконец-то можно было не изводиться бездействием — сейчас всего лишь требовалось не медлить. Жозефина снова посмотрела в темные глаза, в которых тоже была надежда — и надежда эта была обращена на нее саму. Еще одно доверие, которое невозможно предать.

Она протянула руку, провела ею по изгибу шеи, приглаживая все еще встопорщенные перья.

— Донесешь?.. — спросила тихим шепотом, исполненным взаимного доверия.

Малыш выпрямился, пригнулся, простер к земле изогнутое, как лук, крыло, и Жозефина впервые поднялась на спину собственного творения. Птица пружинисто подпрыгнула, оттолкнулась и, заложив петлю, полетела к поместью. Ветер ударил в лицо, породив в груди дикий, чистый восторг первого полета, вырвавшийся из горла смехом, слышимым даже сквозь режущий ветер.

Наступило время действовать, и девушка не собиралась терять ни одного драгоценного мига сверх необходимого.

Они приземлились, подняв в воздух сверкающую мириадами бриллиантов взвесь свежевыпавшего снега, и Малыш вновь подставил изогнутое крыло. Жозефина легко сбежала по нему на землю, и рдеющая на ее лице счастливая улыбка стала хищной.

— Всем вздеть бронь, — разлетелся ее голос над поместьем, — мы идем выручать наших!

Дружный боевой вопль был ей ответом и самой сладкой музыкой.

Неверные вассалы подождут.

Она идет возвращать тех, кого любит.

— Мы отправляемся в Кор Фъер, — говорила Жозефина сгрудившимся у стола ближникам. — Чирика и Малыша поймали и держали именно там, а значит, Фердинанд и Зверь тоже должны быть где-то рядом. Корнуэлл очень силен, и времени на драку у нас нет — мы должны прорваться к нему на расстояние удара и убить. Если будет возможность оглушить — сделайте это, но не рискуйте понапрасну. Мы должны забрать своих и вернуться живыми, это наша главная цель. Если будет бой — убить его при первой возможности, если сможем подобраться близко незамеченными — то берем пленным.

Голос ее звонко отражался от могучих балок потолка, и все, кто был с нею в зале, ловили каждое ее слово — ловили, чтобы принять, запомнить и исполнить.

— Все понятно?

— Чего тут непонятного, — отозвались бойцы. Они стояли вокруг стола, и на каждом были броня и гербовая табарда де Крисси, а за спиной висел круглый щит.

— Один Всадник должен остаться здесь, чтобы защитить поместье, если Корнуэлл доберется до нас раньше, чем мы до него. Он уже должен был обнаружить пропажу птиц. Что он будет делать, я не знаю, но он может явиться сюда и попробовать повторить то, что ему не удалось в прошлый раз.

— Так, может, на тех скалах капкан поставить? — предложил Кайса, поправляя в перевязи топор. — Пойдет-то он там же, если я верно понимаю, а колдуны, сколько я их видал, под ноги не смотрят.

Нестройный хор одобрил предложение, и Жозефина дала добро.

— И смотри, чтоб не меньше чем медвежий!.. — напутствовала Каталин.

Жозефина гулко ударила яблоком мизерикордии о край стола, и люди разом замолчали, вновь готовые слушать и впитывать каждое слово госпожи.

— Судя по тому, что видели Чирик и Малыш, людей, кроме самого Корнуэлла, там нет…

Каталин с парнями, подробно расспросив госпожу о месте, где держали птиц, быстро составили план. Стражу, буде таковая там случится, они брали на себя. Архимагу же должны были противостоять Небесные Звери и сама Жозефина, предводитель отряда. Порешили на том, что выстроенный клин ведет Каталин, сразу за ней идут Лаки с Белокрылой и Вит с сиургом, потом Брайн, Кайса и Ник, прикрывает Уиллас с Ласом, а Луна движется по правому флангу. Госпоже как магу отводилось место посередине отряда, который легко мог замкнуться защитным кольцом.

— Добираемся воздухом, — объявила Жозефина, подводя итог совету. — Всадники на Зверях, остальные на Малыше. Одевайтесь тепло и берите веревки. Выступаем!

Дважды повторять никому не пришлось: бойцы натянули поверх броней тяжелые «небесные» шубы, срочно заказанные знакомому скорняку, и с прибаутками умостились на Малыше, привязав друг друга прочной веревкой и для верности захлестнув несколько витков на шее птицы — чтобы можно было держаться. Громадный альбатрос сидел не шевелясь и развернув крылья и как мог помогал людям клювом. Когда все умостились, он подставил Жозефине крыло, и она села в седло, на которое никто иной даже не подумал покуситься.

— Вперед! — и Малыш оттолкнулся от земли первым, а следом за ним взлетели и Звери.

Они поднимались сквозь яркое послеполуденное небо в свой первый настоящий полет. Звери и Всадники пробовали ветер на вкус, и людей он пьянил и вдохновлял, как никогда не пьянило вино, и, чувствуя его, они могли — все.

Гаррик де Варден и все его домочадцы следили за стремительно удаляющимся клином, ладонями прикрывая глаза от ослепительно сияющего на серебряных крыльях солнца. Каждый из них мысленно — а кто и вслух — желал удачи возрожденным Небесным Всадникам и сам себя ощущал обновленным.

Когда Всадники увидели крапчатые стены, их уже окрашивал скорый зимний закат. Не дожидаясь, когда отряд приблизится к городу вплотную, Жозефина развернула под ними полотно невидимости — горожане не преминули бы разнести весть о целом отряде Всадников де Крисси, а любой шум сейчас был совершенно лишним.

Они неслышно пролетели над городом к Маяку и пошли на круг.

— Веди, Чирик… — шепнула Жозефина, и птах сорвался с ее плеча.

— Чирик!

Они спешились на указанном им месте. Чирик уверенно вел их к Маяку, и никто из отряда до последнего не мог в это поверить. Чтобы под Маяком, древним храмом Ветвей, завелась какая-то погань!.. А если и завелась под нашествие всяких тварей — значит, надобно ее повывести.

…У самого подножия Маяка обнаружилась лестница, уводящая еще ниже, в самое тело матерой скалы. Нижняя ее ступень упиралась в ровную стесанную площадку шагов двадцати в поперечнике. В дальнем конце площадки легко было рассмотреть могучие, врезанные в камень ворота, в которых легко разъехались бы две телеги. Путь к этим воротам преграждали четыре стража в цветах Ордиса — так говорили глаза, но разум отказывался верить в это. А ноги несли серебро и лазурь вперед, куда указывал Чирик, к их цели.

Едва отряд спустился с лестницы и шагнул к воротам, вперед вышел один из стражей. Он стукнул пяткой копья о камень под ногами, и весь вид его выражал непоколебимую твердость.

— Остановитесь, — потребовал он, и Жозефина, не желая лишней крови, остановила отряд. — Сюда велено никого не пускать. Личный приказ Предводителя.

Это было воистину неожиданно. Ордис вначале отказался объявить поход на столицу, а теперь еще запретил вход под Маяк, да еще и личным приказом… Жозефина положила себе подумать об этом позже, когда будет сделано дело, а пока она вскинула голову и заговорила:

— Я Хранительница Севера, и я желаю войти сюда.

— Не велено, — повторил страж, и острия четырех копий разом указали на отряд.

Светлая Дана, что же такого им пообещал Ордис за нарушение приказа, если они угрожали оружием отряду вдвое больше числом, да еще и со Всадниками?..

Бойцы вскинули щиты, готовые к бою, Звери раскрыли крылья, но Жозефина совершенно не хотела смертей ни в чем не повинных людей. Стражей вдвое меньше, и их связывает приказ. Ее бойцы идут по своей воле, горя праведным гневом. Боя не будет — будет убийство. Потому Жозефина протянула вперед руку не чтобы скомандовать атаку, а отправляя в стражей плетение Сна.

Чистая магия, которую направляла воля и не сдерживали цепи академического образования, сорвалась с ладони бледным сполохом, коснулась стражей и вдруг растеклась в кольцо; оно расширилось, расплескалось вширь и пропало из виду, исполнив, впрочем, главное свое предназначение — стражи опустились на колени, а потом повалились на тесаный камень, выпустив из ослабевших ладоней древки. На их телах светились внятные внутреннему взору талисманы, и Жозефина одной волной сырой Силы разрядила их перед тем, как не нуждавшиеся в приказе ее бойцы подошли к спящим.

Пока Каталин с парнями связывали стражей и устраивали их у стены, Жозефина ощупала ворота. Они были проплетены магией столь плотно, что за ней почти терялись дерево, сталь и латунь. Не задумываясь, хватит ли ей сил, предводительница маленького отряда послала вперед волну развевающего магию заклинания. Сила хлынула из ее средоточия и, пройдя через руки, выплеснулась, врезавшись в ворота.

Древние, вделанные в тело огромных створок плетения, предохраняющие от гниения, ржавчины, разрушения, — развеялись, и на ворота разом обрушились все прошедшие от появления Порта почти две тысячи лет. Жалобно хрустнув насквозь проржавевшими петлями, створки просели. Каталин с Лаки толкнули их вперед, и они с грохотом упали в проход. Охранные плетения, замыкающие вход от посторонних, развеялись вместе с прочими.

Лучи предзакатного солнца упали на каменный пол. Отряд, замыкаемый Малышом, вступил в огромный зал, протянувшийся не меньше чем на триста шагов в длину и двести в ширину, и в полном молчании пересек его, минуя бочки, неводы, паруса и бухты канатов. Все это было весьма запыленным, но вполне целым.

Пробравшись через тюки, ящики, бочки, свисающую парусину, отряд вновь оказался у ворот — близнецов тех, которые прикрывали вход извне. Досталось им, правду сказать, куда меньше, но вполне достаточно, чтобы их можно было открыть без применения силы. Двое стражников-южан по бокам от створок спали так же крепко, как те четверо, что остались снаружи.

Отряд прошел еще один зал. Он был поменьше, но все так же заставлен бочками и завален разным морским снаряжением. Пахло камнем, деревом и смолой, слегка — начавшими трухляветь деревом и веревками и, неистребимо, как везде в Кор Фъере, — соленым морем.

Здесь ворот уже не было. Серебро и лазурь вышли в длинный коридор тесаного камня и утроили осторожность, заскользив уже совершенно бесшумно. Сиург, выдвинувшись чуть вперед, изо всех сил процеживал носом воздух.

— Госпожа, Лас говорит, что Фердинандом пахнет слева, — тихо сказал Уиллас. Действительно, Малыш, почти лишенный нюха, но обладающий куда более тонким чувством в отношении своего хозяина, смотрел туда же, переминаясь на лапах. Они стояли уже в конце коридора: слева уходила вниз лестница, справа зияла камера, в которой держали птиц (из ее левой стены неведомой силой — вернее сказать, силой призыва — был вырван немалый кусок), а в стене прямо перед отрядом была дверь.

— Еще запахи есть?

— Есть, — кивнула Каталин. — Из-за двери пахнет человеком.

Жозефина растерялась. Фердинанд был совсем рядом, но еще ближе был Корнуэлл, и следовало ли вначале спасать друга или бить врага, она не могла решить.

— И куда теперь?

— Конечно, вперед, — бойцы не колебались. — Нельзя оставлять врага за спиной.

Жозефина набросила на отряд еще несколько слоев Щитов — в каждом слое были все известные ей Щиты: Тела, Разума, Магии, слитые воедино, — и северяне все разом стремительно вдвинулись в комнату, готовые отразить удар врага и нанести свой.

Их враг, седовласый мужчина, чей сложный и яркий Узор Потоков и огромное количество мощных талисманов могли принадлежать только архимагу, мирно спал лицом в еще теплой яичнице с кровяной колбасой и луком. Воистину, Боги благоволят тем, кто прав.

— Снимите с него все и свяжите, — распорядилась Жозефина, и бойцы, забросив щиты на спины, в двенадцать рук принялись за Корнуэлла; Каталин и Вит остались на всякий случай рядом с госпожой — пусть подземелье было пустым, но присмотр лишним не бывает, да и мало ли какие у этих магов сюрпризы…

Сюрпризов меж тем не предвиделось — заметил или нет Корнуэлл пропажу пленников, но он явно собирался спокойно пообедать, будучи то ли уже подготовленным к встрече с разъяренными де Крисси, то ли полностью уверенным в своих силах и талисманах. К слову сказать, этих талисманов парни уже насыпали целый мешок. Не имеющий магического Дара человек очень удивился бы, увидев подобный набор — тяжелые украшения из золота и камней соседствовали с простыми костяными, деревянными, медными, а иногда и вовсе с какой-нибудь невзрачной палочкой с намотанной на нее ниткой. Но маги прекрасно знали, что талисманы, предназначенные для разных целей, хорошо делать из разных материалов — так, заклинания исцеления лучше всего ложились в дерево и серебро, а для того же Стазиса следовало взять горный хрусталь, притом для постоянного талисмана, хранящего в себе сразу несколько таких заклинаний, — уже алмаз.

Не отвлекаясь на теорию талисманистики, спящего архимага успели раздеть до порток, но и те оказались зачарованными. Парни сняли и их, а потом сноровисто обмотали обнаженное тело веревками, стянув его так, что пошевелить пленник мог разве что головой, и в завершение заткнули рот кляпом из самого невкусного во всем отряде шерстяного носка. Пока парни занимались Корнуэллом, Жозефина успела осмотреть комнату — ничего примечательного там не было: шагов двадцати в длину, она была частью жилым покоем — стол, лавка, узкая кровать, тлеющая жаровня, — а иной частью, и притом большей, — библиотекой, где книги стояли в шкафах темного дерева. Наверняка среди них не было ни одной бесполезной и каждая таила в себе неведомые многим глубины знаний — и она это обязательно проверит, как только найдет тех, за кем пришла. Фердинанд непременно подскажет, что стоит прочесть в первую очередь.

Связанного погрузили на Белокрылую, инг’арса Лаки, и отряд двинулся вниз — туда, откуда шел запах Фердинанда.

Там была самая обычная подземная тюрьма: длинный коридор и ряд дверей с зарешеченными окошечками. Лас уверенно подвел людей к одной из них, загремели ключи на снятом с пояса архимага кольце — Жозефина, подчиняясь ощущению отпечатков Силы, безошибочно выбрала тот, который использовали чаще всего.

Провернулся хорошо смазанный механизм, и тяжелая, окованная железом дверь распахнулась, открывая взглядам небольшую камеру. Там, небрежно брошенный посередине, действительно стоял Фердинанд — он застыл, едва успев приподнять руки, с выражением удивления на лице. Теперь Жозефина сама могла видеть последствия Стазиса — застывшая неподвижность, неподатливость тела сделала ушана похожим на статую, и только по слишком подробному для изваяния внешнему облику в нем можно было определить живое существо. Еще был Узор Потоков, но он не пульсировал и не перетекал как должно, а висел, будто приклеенный, в той же ненормальной, неправильной неподвижности.

Фердинанда бережно подняли на руки и, вынеся из его узилища, привязали к спине Малыша. Громадный альбатрос, все это время напряженно топорщивший перья и изредка клокотавший что-то по-птичьи, наконец успокоился — хозяину еще предстояло проснуться, но главным было то, что теперь он рядом.

Вернулся принюхивавшийся сиург, и Уиллас перелил в слова понятое от своего Небесного Зверя:

— Лас чувствует запах вашего Зверя, но он не здесь.

— Пусть ведет, — отозвалась Жозефина и пошла за ними обратно к лестнице, надеясь, что отчаянный стук ее сердца не слышен остальным.

Наверху, в обиталище Корнуэлла, пес нюхал дольше, раз за разом проходя по комнате; Жозефина, обмирая и стараясь не ходить следом, наблюдала за ним, готовая по первому же сигналу броситься куда угодно за своим Зверем. Получалось так, что грифон был здесь, но его куда-то перенесли. В коридоре его запаха не было, но прежде чем на девушку навалилось черной тушей отчаяние, она заметила в торцевой стене слева от входа каменную арку — сама она была заглублена в стену, кромка же, наоборот, выступала над кладкой. Перед изящным проходом мягко мерцали врезанные в пол полосы латуни, складывающиеся в знакомую полиграмму.

Постоянные Врата.

— Строимся, — приказала Жозефина и, едва бойцы сомкнули щиты, а Звери встали впереди и по флангам, она укрыла отряд четырьмя слоями Щитов и послала в полиграмму Силу. Само заклинание Врат девушка еще не успела изучить, но это совершенно не мешало напитать постоянное плетение, заставляя его вновь открыть проход — и попасть в то место, куда перемещался архимаг в прошлый раз, когда пользовался этими Вратами. Каждый был готов шагнуть по этому пути, полагая, что так доберутся к украденному Небесному Зверю.

Внутри стучало его имя, которое Жозефине только предстояло произнести вслух, а ему — услышать.

Арка заполнилась прозрачным серебристым сиянием, сквозь которое было видно просторный зал светлого камня, со стрельчатыми широкими витражными окнами — и бородатое лицо мужчины в платье архимага, рассматривавшее отряд недоуменно и пристально.

Неужели это пособник Корнуэлла?.. Двух архимагов в этой истории определенно было многовато. Но мало ли кому он мог отдать Зверя…

Влетевший во Врата Сон отрикошетил от мгновенно выставленного Щита, а после мешочка с зачарованной мукой Врата захлопнулись с той стороны.

— Готовимся! — Каменная арка вновь пошла рябью, а когда Врата открылись вновь, оттуда вылетели разом три шаровые молнии, в брызги разбив три слоя Щитов. Северяне сомкнули строй, заслоняя собой обожаемую госпожу.

— Вперед! — приказала Жозефина, набрасывая новые слои взамен разлетевшихся. Отряд не мешкая рванул в мерцающую арку.

Зал оказался заклинательным чертогом, и там их ждали три архимага, все в боевой стойке — спина прямая, корпус полуразвернут, одна нога впереди, руки перед солнечным сплетением.

— Скажите, где Зверь, — останетесь живы! — крикнула Жозефина на бегу. Через несколько мгновений четыре Зверя и почти десяток бойцов в бронях на стремительном разлете смяли бы троих магов, но они тоже были шиты отнюдь не лыком. Совместными усилиями противники поставили барьер, который под согласным ударом щитников и магии прогнулся, но держался все еще крепко. Звери скользили на полированном камне пола, упираясь в барьер кто головой, кто плечом, Малыш с кровожадным клекотом через головы долбил преграду клювом, а маги все плели что-то еще, не теряя ни плавности, ни точности движений. Бездействовать до тех пор, пока они закончат, вполне могло быть подобно смерти или еще чему похуже, противопоставить же им Жозефина могла разве что сырую Силу да немного выдумки — и свое наследие.

Черная мизерикордия указала в грудь стоявшего справа мага — того самого, кто «встретил» их, когда Врата открылись в первый раз:

— Оглуши его!

По клинку прошла волна Силы, и бородатый упал так, как падают от мощного удара в челюсть. Жозефина мысленно возблагодарила Светлую Дану за то, что оставшиеся двое все еще плетут некую пакость, и с теми же словами направила черное острие на следующего. Его постигла та же участь, и когда предводительница отряда была готова отправить в объятия земли и последнего, двустворчатая дверь в стене напротив их арки распахнулась.

В зал вбежали почти три десятка магов; частично рассыпавшийся в попытке проломить магическую стену отряд немедленно сгрудился, приготовившись к бою. Жозефина мрачно обвела толпу взглядом, думая, как бы прорваться сквозь нее. По всему выходило, что и прорыв, и отход встанет очень дорого. Это понимал весь отряд, и каждый был готов идти до конца. Заворчали Звери, прикрывая собой своих Всадников, вскинули ладони маги, кто-то потянулся к талисманам. Жозефина мертвой хваткой сжала мизерикордию. Куда идти: вперед или назад? Позади — Врата, подвал Маяка, Кор Фъер. Если Зверь здесь, то только вперед. И цена была ясна, стоило лишь посмотреть на лица тех, кто волею судеб сошелся у рубежа.

Но смертоубийства так и не случилось: изготовившихся к смертельной схватке людей остановил раздавшийся под изукрашенными сводами голос. Так говорят привыкшие отдавать приказы, прошедшие через сердце.

— Остановитесь! — Выбравшийся из толпы высокий мужчина носил длинные платиново-седые волосы, кутавшие плечи шелковым плащом, и ослепительно-белое одеяние архимага. Он говорил так, что его хотелось слушать — и повиноваться.

И чувствовалось, что он имел на это право.

— Прекратите! Немедленно! — снова прозвучал глубокий красивый голос, гулко раскатившийся под сводчатым потолком, и Жозефина заставила своих опустить оружие. Белый маг спросил уже тише и почти без пробирающей властности в голосе: — Что вы здесь делаете?!

— Я пришла за своим Небесным Зверем, — оскалилась Жозефина, глядя прямо в прозрачные синеватые глаза. Своего Старшего она готова была вырвать хоть у всего воинства Корней, не то что у магов-людей, сколько бы их ни было. Но прежде чем архимаг ответил, сквозь общую готовность к бою она ощутила его недоумение и глубочайшее удивление его людей: Небесные Звери?! Легендарные летуны Всадников?! Здесь?! То есть они… снова есть?!

Жозефина воспользовалась замешательством и сменила тон:

— О, где же мои хорошие манеры… Приветствую вас. — Этот внезапный ход заставил магов если не расслабиться, то растеряться окончательно. Закрепляя успех, Жозефина повторила — пусть все еще не слишком дружелюбно, но уже без немедленной жажды крови: — Я пришла сюда за своим Небесным Зверем.

В толпе, пестрой от разноцветья хламид — видимо, учеников, преподавателей и вольнонаемных, — зашептались, кто-то подбежал к бессознательным телам в углу, и оттуда потянуло прохладной, как чистая родниковая вода, целительской магией.

— У нас его нет, — отозвался белый маг. — Академия нейтральна и не поддерживает никого.

Вот куда их занесло. Это был не тайный притон заговорщиков и отступников, но сама Королевская Академия магов — впрочем, Королевской она быть, видимо, недавно перестала. А белый маг, как следовало догадаться, являлся не кем иным, как Верховным архимагом, главой Академии.

— Лас говорит, его запаха здесь нет.

Жозефина коротко кивнула в сторону Уилласа, не отводя взгляда от собеседника. Зверя здесь не было. Или его запах затерли. Хотя… Небесные Звери руководствуются не только тем запахом, который может обонять любое достаточно чуткое существо. Они чувствуют гораздо тоньше, улавливая отголоски Узора Потоков, следы присутствия, нечто ве домое только им самим. Вряд ли маги Академии способны уничтожить эти тончайшие свидетельства — ведь вначале им требуется знать, с чем именно предстоит работать.

Что ж, если белый маг ничего не знал о серебряном грифоне, он мог рассказать о чем-то другом. Тем паче что общее настроение стало ощутимо более мирным.

— Скажите, знаком ли вам этот человек? — Жозефина перебросила архимагу «гравюру», и тот неожиданно легко и точно поймал ее движением, которое вряд ли мог бы сделать не выходящий из кабинета маг. — Его называют Корнуэлл Четвертый.

Архимагу хватило одного взгляда, и пластинка, плавно спорхнув с его руки, вернулась к Жозефине.

— Конечно. Наш выпускник, блестящий маг, ныне призванный на службу в Кор Фъер. — Северяне разом переглянулись, стараясь не пробить челюстями красивый полированный пол. То есть как это — маг Академии на службе у Предводителя Севера, и никто на Севере об этом не знает?!

— У вас есть к нему вопросы?.. — продолжал архимаг. — А, я вижу, вы уже его нашли, — синеватые глаза рассмотрели болтавшееся на спине Белокрылой тело, а потом вновь перебрались на лицо Жозефины. — Госпожа, вы были правы, напомнив о манерах. Как ваше имя?

Верховный архимаг производил впечатление человека честного, а Жозефина крайне ценила возможность говорить открыто. К тому же, к стыду своему, она запамятовала имя главы Академии — а в том, что перед ней стоял именно предводитель всех этих людей, сомневаться не приходилось.

— Меня зовут Жозефина де Крисси, — разнеслось между мраморных стен зала.

— Жози?! — Откуда-то из задних рядов вперед протолкался высокий темноволосый юноша с бархатной полосой на робе — знаком высоких успехов ученика. Он изрядно вырос, лицо его потеряло детскую нежность, черты изменились с годами, но не узнать его было невозможно.

— Аль?..

Она не видела брата уже семь лет — с тех самых пор, как они вместе оказались дома во время вакаций; это был последний раз, когда его выпустили за пределы Академии. Альберт вытянулся и возвышался над сестрой на две головы. В детстве, да и сейчас, если приглядеться, они были достаточно похожи — очертания лиц, скулы, разлет бровей, — но столько лет порознь, под водительством совершенно разных людей и оторванность Альберта от родного дома сделали свое дело — сейчас вряд ли кто-то опознал бы в них брата и сестру. Они стояли, разделенные десятью шагами, и семью годами разлуки, и удивлением узнавания, и стремлением Жозефины к своей цели.

Она положила себе непременно пройти эти десять шагов — теперь у нее был путь в Академию, и сам Верховный архимаг — она знала — будет рад устроить им встречу. Наполненная искренним теплом улыбка тронула ее губы, осветила сердце сквозь отчаяние, тоску и жажду действия.

— Братишка… кажется, у тебя все хорошо.

Аль с улыбкой кивнул и, повинуясь жесту белого мага, снова вернулся в толпу, но уже в первый ряд. Потянуться бы к нему, понять, что он чувствует, видя свою хрупкую на вид, изящную сестру во главе десятка бойцов в ее цветах, среди могучих Зверей, и слыша, в каком тоне она говорит с тем, кого он привык считать своим наставником, другом и отцом, а заодно воплощением Добра и Зла — ибо белый архимаг действительно был всем этим для Академии; но сейчас именно этот маг занимал все ее внимание, и брат, понимая это, стоял в стороне и нисколько не печалился явно недостаточной теплотой родственной встречи.

После выхода Альберта напряжение в чертоге, готовое разразиться очередной шаровой молнией, изрядно спало, и архимаг немедленно воспользовался этим, как прежде Жозефина — недоумением.

— Предлагаю успокоиться и поговорить, как это приличествует умным людям. Мы отказались поддерживать короля и не вмешивались в политику, но вы нас вмешали. Отдайте нашего собрата, мы будем судить его своим судом.

— Это невозможно, — ответила Жозефина, справившись с раздвигающим губы оскалом. — Этот человек привел наемников к моему дому, похитил моего человека, моих птиц и моего Зверя и пытался убить меня саму. У меня слишком много вопросов к нему.

— У нас они тоже есть. Он не таков, чтобы делать что-то без причины, — спокойно произнес Архимаг и вдруг предложил: — Кстати, раз уж вы зашли, не желаете у нас поучиться? Мы бы взяли вас сразу на третью ступень.

— Третью из?.. — Жозефина взглянула на брата, и тот весело отозвался:

— Из двенадцати.

— Благодарю, но нет. По крайней мере, не сейчас, — она вновь перевела взгляд на белого мага, — господин…

— Касто р, — ответствовал тот и мягко повел плечами, ощущая вновь возникшую враждебность. — И от лица Академии я заявляю вам, что мы не поддерживаем короля.

— А воинство тварей?

— Твари внутри города, под стенами — подземники, — чопорно поправил архимаг, — они предъявляют претензии лично к королю.

— Я учту. — В голове все громче звучал набат, призывая поторопиться. — Не считаю возможным и дальше обременять вас своим присутствием, — она перевела взгляд на Корнуэлла. — Я даю слово нобле, что не отсеку ему голову собственной рукой, как того хотела бы, до того, как он предстанет перед судом Академии. Сейчас я забираю его с собой.

Верховный архимаг склонил голову, признавая справедливость и разумность такого решения — как и право Жозефины сказать это именно так.

— Надеюсь, мы увидимся еще, при более благоприятных обстоятельствах. — Воспитание нобле и природная мягкость подсказывали, что завершить разговор следует дружелюбно.

— Я буду счастлив принять вас как гостью, только, пожалуйста, явитесь более достойным и подобающим нобле образом.

— Непременно, — кивнула Жозефина.

Она жестом отдала приказ своим бойцам и повернулась, готовая уйти, как вдруг за ее спиной раздался сердитый голосок:

— И пусть вернет книги, которые он брал три дня назад!

Возмущенный библиотекарь в коричневой робе, маленький даже для своей расы ушан, стоял перед архимагом и громко сопел, глядя на связанного Корнуэлла. Маленькое, сморщенное мягкое личико библиотекаря выражало весь гнев, на который в принципе способно столь миролюбивое существо, глядя большими темными глазами на ужасного нарушителя правил священного храма знаний. Жозефина привлекла его внимание мягким жестом и указала на погасшую арку Врат.

— Прошу. Вы можете забрать их прямо сейчас. — Она обернулась и поймала взгляд Кастора. — Не могли бы вы оказать мне прощальную услугу и снять Стазис с моего человека?..

Белый архимаг внимательно всмотрелся в неподвижную фигурку Фердинанда и даже приблизился на пару шагов.

— Как я вижу, наш ученик прекрасно изучил Древние заклятия, но так и не потрудился толком освоить искусство Элементов, то есть менять узловые точки плетения не стал. А значит, подойдет описанный в ученическом формуляре старших ступеней метод… — Он сделал легкий неуловимый пасс, даже не вскидывая руку, и Фердинанд обвис в руках Ника — пока еще бессознательным, но уже живым телом.

Жозефина со всей признательностью кивнула, глядя прямо в глаза магу:

— Благодарю вас.

— Помните, приглашение для вас в силе, — негромко, но очень слышно проговорил Кастор, и они сквозь напряжение улыбнулись друг другу — не как друзья, но как люди, добившиеся мира.

Отряд прошел через Врата, и неизвестно как обогнавший северян библиотекарь моментально оказался у книжных полок.

— Так вот где они все! А я думал, куда делись… — бормотал он, безошибочно выдергивая из плотных рядов знакомые ему крепче иных посетителей пухлые тома. Жозефина даже порадовалась, что не стала трогать книги до освобождения Фердинанда — рвение маленького библиотекаря было таково, что вставать между ним и его книгами хотелось примерно так же, как влезть между Убийцей Богов и тем, на кого он направлен.

Нагруженный шестью тяжелыми фолиантами так, что из-за них виднелись только кончики необычайно больших ушей, библиотекарь просеменил через Врата. Белый маг поднял руку, прощаясь, и серебристое мерцание Врат исчезло, оставив после себя только каменную арку — которую, впрочем, можно было в любой момент вновь наполнить этим сиянием…

Фердинанда, силящегося осознать, где он находится и что происходит, усадили на стул, и Жозефина опустилась перед ним на колени, чтобы не возвышаться над ушаном. Малыш же как обычно возвышался над обоими и нежно курлыкал, гладя обожаемого хозяина клювом. Это и мягкое воздействие целительницы, волнами Силы распутывающей помятый Узор ушана, помогли ему прийти в чувство довольно быстро.

— Что это было? — сумел наконец Фердинанд вытолкнуть из себя связную фразу.

— Стазис.

— То-то привкус такой мерзкий…

Девушка протянула снятую с пояса флягу, и ушан благодарно припал к горлышку, единым духом ополовинив ее.

— Благодарю, госпожа, вы это очень вовремя.

— Яичницы? — предложила она, пододвигая тарелку. Фердинанд как-то нервно покосился на еду.

— Там… в ней лежали?

— Да, — беспечно призналась госпожа. — Но вкус она от этого не потеряла.

— Яичница с отпечатком морды архимага, такое ни в одном кабаке не подадут! — хмыкнула Каталин, вручая ушану свою походную ложку. Той, что держал и уронил на пол архимаг в момент, когда его настиг Сон, по понятным причинам побрезговали.

Сон! Только сейчас Жозефина поняла, что сплетенное ею перед воротами Маяка заклинание догнало и стражей вторых ворот, и архимага. Сколько же Силы она вложила туда и почему совершенно этого не ощутила?..

Слова Фердинанда отвлекли его госпожу от ее мыслей:

— А как я здесь оказался?..

Встряхнув головой, Жозефина быстро рассказала то, что успела узнать от Малыша. Фердинанд слегка оглушенно кивал, поглощая «изысканное блюдо» одновременно с новыми сведениями.

— То есть мы сейчас где?

— В Кор Фъере, под Маяком. Судя по всему, тут склады, во всяком случае, в первых двух залах.

Фердинанд покивал, задумчиво облизывая ложку.

— И что дальше, госпожа?

— А дальше мы идем к Ордису, чтобы узнать, где он держит моего Зверя.

Большие темные глаза перестали блуждать и сосредоточились на ней.

— А зачем? — и пока она придумывала достойный ответ на столь святотатственное заявление, ушан как ни в чем не бывало продолжил: — У вас же есть Ключ.

Жозефина заключила его в объятия так, что хрупкие косточки маленького мага подались под привычными к оружию руками; тот аж забыл, как дышать — и не потому, что его придавили, а от столь бурного проявления чувств.

— Что бы я без тебя делала! — Она прижала его к себе еще раз и наконец отпустила. На его пылающих ушах можно было бы зажарить еще одну яичницу. — Каталин, парни, берите книги и готовьтесь идти дальше!

Быстро соорудив грубое подобие седельных сумок из скатерти и оставшегося запаса веревки, бойцы погрузили книги на не знающего усталости Малыша, и теперь все вместе с замиранием сердца наблюдали, как их госпожа, опустившись на колено, коснулась пола ладонью.

— Отведи нас к моему грифону.

В воздухе открылась Дверь, и отряд шагнул туда вслед за своей предводительницей.

Они оказались в круглой комнате с мозаичным полом. Жозефина узнала ее мгновенно: Лабиринт Времени — не то место, которое приходится долго вспоминать. В «нарисованном» окне сиял рассвет над морем: первые лучи скользили по темной толще вод, и волны вспыхивали изумрудами в солнечных бликах. Но и это прекрасное зрелище сейчас вряд ли могло захватить хоть чье-то внимание.

Ибо почти в самой середине узилища стоял серебряный грифон — распахнувший крылья для защиты, пойманный Стазисом на напружиненных лапах в самом начале прыжка. Взгляд светлых глаз все еще был прикован к врагу, осмелившемуся покуситься на его драгоценную Всадницу, а тяжелый клюв был раскрыт для того, чтобы кусать и рвать. Небесный Зверь был прекрасен и грозен даже в этой полной, жуткой, несвойственной живому телу неподвижности.

Замечая эту страшную красоту едва ли краем сознания, Жозефина, не замедляя шага, бросилась вперед, к своему Зверю, обняла его за шею, прижалась к нему — так, что никакая сила уже не могла их разлучить. Вся ее тоска, и огромная, как крылья, как небо, нежность, и ликующая радость встречи, и ощущение вины, и извинение и всепрощение — все слилось и выплеснулось в одном-единственном слове — драгоценном, вынянченном имени.

«Викто р…» — одним выдохом.

«Я знал, что ты меня найдешь…» — вдохом, и твердость статуи истаяла почти мгновенно, сменившись гибким живым теплом; Жозефина зарылась лицом в упругие шелковистые перья, вцепилась в длинную шерсть на спине, и Виктор обнял ее шелестящими крыльями, прижался лбом. Минувшие дни для обоих шли каждый как целая вечность разлуки… Стоявшие вокруг люди, Звери и ушан хранили молчание, уважая радость и важность желанной встречи. Всадница гладила и трепала перья и мех, целовала гладкий теплый клюв, а Зверь нежно курлыкал, ласкаясь мордой и крыльями, и слизывая соленые слезы радости с нежных щек.

Всадница и Зверь наконец нашли в себе силы разъединиться, и Виктор взглянул на своих братьев и сестер. Жозефина полуощутила, полуувидела, как они соприкоснулись разумами общаясь. Звери знали, что их собрат вернется, но это вовсе не умаляло радости от самого возвращения.

«Раньше я был самый большой, а теперь самый маленький», — огорчился оглядевший сородичей грифон. Девушка только засмеялась — от облегчения и от счастья, — и касание ее разума было прикосновением тепла, нежности и бесстрашия.

«Ничего, исправим. Вместе мы все сделаем».

Она снова потянулась погладить его по пернатой шее, когда сзади и слева раздалось покашливание.

— Кхе-кхе. — У стены стоял тоже однажды виденный старичок в заношенной робе морского мага. Он, казалось, вовсе не замечал бойцов, мгновенно обнаживших оружие и закрывших собой госпожу, как и готовых к прыжку Зверей. — Госпожа де Крисси, верните, пожалуйста, то, что я вам дал.

Она посмотрела ему в глаза и улыбнулась.

— Непременно. Как только выйдем, — и уже не ему: — Ко дворцу, пожалуйста, — и жестом показала остальным идти первыми.

Жозефина прошла через Дверь последней — по ту сторону ждал морской маг, и она не хотела рисковать. Она протянула ему раскрытую ладонь, и он взял с нее возникший сквозь кожу большой серебряный Ключ.

— Спасибо.

У него были глаза цвета неба и моря.

— За что? — недоуменно спросила девушка.

— За город, — улыбнулся старый маг, и Дверь закрылась за ним.

Серебро и лазурь стояли у дворца Предводителя Севера. Было тихо — непривычно, неправильно тихо, только стражники, несмотря на не особенно поздний час, храпели так, словно видели десятый сон — прямо на посту, на холодных камнях мостовой, прислонившись к воротам, сжимая в руках копья. Значит, Сон добрался и до самого города — и знать бы, как далеко еще.

Хоть бы не замерз никто…

— Летим домой или идем к Ордису? — Жозефина встряхнулась быстро. Возбуждение этого дня медленно истаивало, отпуская разум, душу и тело, но чувство долга и понимание незаконченности дела призывали действовать.

Бойцы отозвались без раздумий:

— Домой успеем, а поговорить сейчас надо.

Они тоже не называли его Предводителем. Предводители Севера не бросают людей в беде и не нанимают магов для убийства Небесных Всадников.

Жозефина кивнула, обводя взглядом окна домов:

— Тогда у меня только один вопрос: поговорим с ним наедине или сразу скажем городу, что избранный Предводитель Севера не оправдал доверия?

— Городу-то успеем…

— Интересно, если этот хлыщ — местный маг, то где же Морган?

— Но людям сказать не помешает…

Волна Силы пришла раньше, чем в нескольких шагах от отряда появились клубящиеся бурным морем Врата, и оттуда шагнул Эйн. Ему понадобилось меньше мгновения, чтобы окинуть взглядом собравшихся на площади и понять, кто стоит перед ним.

— Госпожа де Крисси. Ну да, кто еще мог зачаровать весь город!

— Приветствую. — Она кивнула ему, и бойцы повторили этот жест вслед за ней. — Мы как раз вспоминали вашего славного отца. К слову, у вас все в порядке?

— Да, благодарю. — Эйн тряхнул отросшими темными волосами. — Сейчас отец в отъезде. Я могу чем-то помочь?

Жозефина вздохнула с облегчением — пожалуй, Моргану в самом деле лучше быть подальше от этой магической катавасии в своем городе. А что он скажет, увидев ведущие к складам ворота…

— Подскажите, не вел ли себя господин Ордис странно в последнее время?

— Не знаю, — пожатие плечами, — я не его приближенный, во дворец не хожу.

— Вы говорите так, будто все происходит только за закрытыми дверями. Кое-что должно быть заметно и горожанам.

Эйн размышлял недолго.

— Говорят, он сменил личную охрану, взял вместо наших каких-то наемников. Ребята очень обиделись.

— Еще бы, — вздохнула девушка. Избрать своего человека, которого знаешь как честного, умного, справедливого, посадить его на трон своей земли, с радостью присягнуть ему, верным псом ходить следом, будучи готовым встретить любую опасность грудью и ударом копья — и вдруг перестать быть верным стражем, ощутить себя выброшенным на улицу одряхлевшим, никому не нужным старым кобелем. Как прокормить жену и детей, знал каждый — в конце концов, всегда можно попроситься на шхуну к рыбакам или грузчиком в Порт, если уж вдруг облеченный почетом и уважением личный страж Предводителя не найдет ничего иного, — но вот как после такого жить и верить собственному Предводителю, не знал никто. — Что вы сами, житель Кор Фъера, скажете на это?

Эйн был немногословен и точен — весь в отца:

— Надо выяснить, что ж такое стряслось.

Парни и Каталин дружно загудели, соглашаясь с первенцем морского мага. Люди Севера имели право потребовать ответа от своего Предводителя.

— Тогда идем, — и Жозефина первой шагнула к воротам, потому что кто, как не предводитель, должен вести своих людей.

Сонные стражники как раз поднимались, опираясь на копья, и пораженно смотрели на героиню осеннего штурма, стоящую у дворца Предводителей во главе личного маленького воинства вкупе с Небесными Зверями. Действительно ли они проснулись или же все еще видели продолжение сна?

Мать де Крисси приветствовала стражей, и они, отсалютовав копьями, со всем уважением пропустили отряд внутрь — на воротах внешней стены дворца стояли северяне, которым попросту не поместилась бы в голову мысль закрыть дорогу своей Хранительнице, да еще и Небесной Всаднице во главе целого отряда Всадников. Вовсе не из-за страха — Хранитель на то и Хранитель, чтобы в своей мудрости видеть то, что не видят иные и подчас даже сам Предводитель. А уж Небесные Всадники и вовсе не могли нести никакого зла.

…Во дворе в дозорах стояли человек двадцать — такие же заспанные и недоумевающие, но уже не северяне, а те самые наемники, о которых говорил Эйн. Южан среди них не было, все они происходили откуда-то из Срединных земель. Серебро и лазурь решительно пересекли двор, и у входа во дворец — громадных створок из мореного морского дуба — стража остановила их.

— Стойте! — Главный в меховом плаще поверх вороненой пластинчатой брони повелительно вскинул руку. — По какому делу вы пришли?

— Хранительница Севера просит аудиенции у Предводителя Севера Ордиса по личному делу государственной важности, — совершенно честно и столь же непонятно ответила Жозефина. Бойцы вокруг нее улыбались — мягко и дружелюбно, но их готовность немедленно вступить в бой, если это потребуется, была видна любому, у кого есть глаза. В сущности, любому северянину такого ответа было бы более чем достаточно, чтобы немедля пропустить отряд, но здесь стояли наемники из Срединных земель, которые не обладали ни глубочайшим почтением к носителю этого титула, ни пониманием, что способен он сотворить любым из средств, пребывающих в его распоряжении, — от оружия и магии до простого слова.

— Я доложу Предводителю Севера, — помявшись, ответил стражник и зашептал что-то в связной талисман. Он не мог не чувствовать исходящую от отряда силу, подкрепленную правом, как не мог не видеть Эйна, второго по силе и опыту мага в городе, явно поддерживающего пришедших. Честно говоря, старший караула вообще опасался связываться с этими людьми и вмешивать в это остальных, но долг есть долг.

Или просто Ордиса он боялся гораздо больше.

Под спокойными взглядами отряда стражник оставил талисман, сглотнул и, собрав своих, что-то сказал им шепотом, поглядывая на благосклонно ожидающих серебро и лазурь.

Дальнейшее было вполне понятно и без слов, которые при желании можно было бы услышать ушами Зверей: караульные, буркнув что-то очень недовольно, развернулись и пошли куда-то со двора, только последний, взглянув на отряд и снова на старшего, выразительно постучал себя по голове.

Бедолага-стражник остался один перед сверкающим сталью и серебром отрядом.

— Э-э-э… — Он снова переглотнул и все же наскреб в себе мужества сказать — правда, почти жалобно: — Его светлость Ордис просил передать, что занят. Не могли бы вы зайти попозже?

— Увы, мое дело не терпит отлагательства, — покачала головой Жозефина. — Подскажите, добрый человек, где мы можем сейчас найти его светлость?

— В тронном зале, — вздохнул стражник и потянул за вделанное в створку посеребренное кольцо.

— И еще, — Жозефина обернулась к нему уже на самом пороге и улыбнулась, стараясь успокоить — тот только обмер еще больше. — Не поделитесь ли вы своим плащом?

Наемник закивал, торопливо расстегивая фибулу. Плащ можно купить еще, да и на кой ляд ему этот плащ, на Север — больше ни ногой!

Благодарно кивнув, девушка приняла плащ и укрыла им уже начавшего потихоньку синеть Корнуэлла. Видя поведение стражи, она сама окончательно утвердилась в мысли, что дело действительно не терпит никаких отлагательств. Тот Ордис, которого она знала, избранный Предводитель Севера, никак не мог обижать своих людей, поколениями служивших тем, кто носил зубчатый венец с крыльями, и тем паче подсылать убийцу к Небесной Всаднице, собственной Хранительнице. Следовало разобраться в происходящем как можно скорее, и именно за этим они пришли сюда.

Они двинулись вперед по длинному просторному залу — Кор Фъер строился еще в те времена, когда Всадники были делом обыденным, и потому в любую дверь замка мог войти не только человек, но и Зверь, и места хватало всем.

«Чую большую бяку», — сообщил Виктор, и Жозефина заметила, как напружинились, насторожились все Звери; сама она еще не ощущала ничего странного, но доверяла Зверям полностью — их чувства были куда тоньше и разнообразнее, чем человеческие.

А она — человек, что бы ни думала Аделина.

Хотя некоторые утверждают, будто Всадник уже тоже не человек…

«Больше, чем тот, что ты видел седмицу назад?»

«Больше», — утвердительно отозвался грифон.

Отбросив философские изыскания, Жозефина остановила отряд у лестницы наверх. Она выводила в большую квадратную рекреацию, а там уже находились двери, ведущие в тронный зал.

— Звери говорят, что наверху сильная тварь Корней, — озвучила она для всех. Всадников оповестили их Звери, но, если они выразились так же, как Виктор, их слова еще требовалось верно понять. Сама она отлично помнила, что «хорошей бякой» Виктор называл Малыша, который был существом Корней в каменном теле. — Эйн, бей сполох, поднимай людей. Они должны видеть и знать.

Без единого слова сын Моргана коротко кивнул-поклонился и исчез во Вратах. Если Предводитель вел себя неподобающе, то Хранительнице Севера, сколь он видел, и по сию пору можно было доверять не меньше, чем там, на стенах Кор Фъера, по которым поднимались войска короля. Скоро с одной из башен дворца донесется голос тяжелого медного колокола, созывающий людей собраться с оружием в руках.

— Чирик, слетай посмотри, что творится в тронном зале, и позови Малыша.

Замок был рассчитан на Всадников с Зверями, а не на огромных каменных птиц, так что летун Фердинанда остался у замковой стены. Но он вполне мог при своем росте заглянуть в окно и принять, если что, выпрыгивающих или падающих оттуда людей.

— Чирик! — и птах стремительно унесся исполнять просьбу хозяйки.

Оставалось дождаться летучего разведчика. Каталин с ее северянами, как опытные бойцы, не стали изводить себя нетерпением, ибо все как один знали, что излишнее возбуждение лишь мешает в бою. Они оставались спокойны, приберегая жажду действия до того мига, когда его следует начать.

Тем более им пока было на чем сосредоточить свой интерес: от пленного архимага донеслось приглушенное кряхтение. Жозефина развернулась к нему, а Брайн, повинуясь ее взгляду, вынул изо рта кляп.

— Приветствую, мастер Корнуэлл. Скажите, почему же вы напали на меня и держали в плену моих птиц, моего Зверя и моего мага?

— Исполнял приказ, — ответил тот, отплевавшись после невкусного кляпа.

— Чей же?

— Его светлости герцога Ордиса.

Определенно, Предводителем Ордисом то, что отдавало этот приказ, не было.

— Озвучьте этот приказ, — потребовала госпожа де Крисси.

— Захватить Зверей и ваших спутников, а вас саму убить. — Бестрепетно признался преступный архимаг.

Жозефина смотрела прямо ему в глаза:

— И что же помешало вам выполнить главную часть приказа?

— Я пытался, — все так же открыто отозвался пленник, — но у меня не получилось сделать это ни магией, ни оружием. Судя по всему, на вас явно есть какой-то артефакт, который защищает вас от подобного воздействия. Забрать вас с собой я тоже не смог по той же причине. Но я рад, что вы живы.

Самое любопытное, что сказано это было весьма искренне. Корнуэлл был немолод и явно успел повидать жизнь за пределами Академии и заклинательных чертогов, а потому понимал, что если уж оказался в плену у кого-то могущественного, которого не смог убить, то лучше всего было говорить честно и прямо, а не изображать гордеца — тем паче что он не мстил врагу, а всего лишь исполнял приказ.

Всего лишь исполнял приказ… Наемные работники редко отличаются настоящей верностью нанимателю, а уж особенно те из них, кто способны хладнокровно убить Небесного Всадника — живую легенду, чей Зверь есть благое чудо Ветвей.

— Интересно, почему вы так рады тому, что я жива.

— Вы не будете убивать пленного, — быстро сказал Корнуэлл.

— Я — разумеется, нет. — Жозефина не знала, что именно отразилось в ее глазах, но архимаг, увидев это, понурился окончательно. — С этим прекрасно справятся ваши собратья. Ордис не говорил, зачем ему понадобились Звери?

— Нет, в свои личные планы он меня не посвящал. От себя я бы сказал, что он хотел избавиться от конкурента на трон Севера.

Жозефина только криво усмехнулась. Вот она, бесчестная столица… Власть Предводителя Севера вручается достойному, чтобы он заботился о благе своих людей и защищал врученную ему землю. Серебряный венец с крыльями и башенными зубцами был куда тяжелее золотой королевской короны, ибо означал не власть, но Долг.

— Очень неразумно с его стороны, — совершенно спокойно проговорила Мать де Крисси. — К слову, вы не замерзли?

Корнуэлл посмотрел на нее долгим взглядом. Связанный по рукам и ногам, накрепко прикрученный к спине Небесного Зверя, лишенный талисманов, совершенно нагой, в плену, он неплохо держался. И понимал, в чьи руки попал. Человек, подобный Ордису, вряд ли потрудился бы согреть пленника.

— Спасибо за плащ. Тут, признаться, зверски холодно.

— Сейчас мы поднимемся к Ордису и будем с ним говорить, — предупредила Жозефина. — Возможно — биться. Я очень прошу вас не пытаться бежать или навредить нам, во имя вашей собственной безопасности.

Теперь настала его очередь невесело ухмыльнуться:

— Двинуться я не могу, колдовать мне нечем, так что не извольте беспокоиться. Если бы я бегал только от вас, то, может, еще рискнул бы, но коль уж Академии все известно, я лучше полежу.

Жозефина кивнула, радуясь проявленному благоразумию.

— Извините, это придется вернуть на место. — Она кивнула Брайну.

— Почище ничего не нашлось… — вздохнул архимаг и покорно разинул рот.

— Всю седмицу нарочно не снимал, — хмыкнул боец, возвращая носок на место.

Корнуэлл только вздохнул носом.

Чирик упал на плечо хозяйки, и она увидела тронный зал. На троне сидел герцог, вокруг стояло человек десять охраны из наемников — вот и все.

И никаких бяк.

Что ж, значит, надо быть готовыми бить сразу.

Они поднялись наверх и вошли в тронный зал. Стоявшая у входа стража даже не попыталась их остановить.

— Я же сказал, что занят! — рявкнул Ордис, едва распахнулись высокие зальные двери. Сияла сталь брони и оружия, сияло серебро Звериных шкур, сияла лазурь табард. Жозефина выступала во главе отряда, и тех, кто следовал за ней, она ощущала как собственные крылья. Ее звонкий голос зазвучал, отражаясь от стен:

— Я бы сказала, что вы заняты не тем, чем следовало бы, господин Ордис.

Он склонил голову движением, которого у него никогда прежде не было.

— Кого я вижу! Хранительница Севера! С чем припожаловали?

— Я исполняю свой долг, — ответствовала Хранительница, — защищаю Север от недостойного Предводителя.

Глаза сидевшего на троне сузились в непонятном прищуре.

— Полагаю, просто попросить вас уйти — бесполезно? — продолжила она.

— Да… — разнеслось эхом в тишине зала.

То, что сидело на троне, Ордисом не было. Для внутреннего взора оно выглядело как чудовищный клубок Тьмы, сквозь который проступал облик чего-то древнего, мощного и страшного. Вот она, та большая бяка, которую почуяли Звери.

На ее фоне бяки поменьше — половина наемников тоже были явно не людьми — смотрелись весьма бледно.

Время для разговоров кончалось. Сквозь окна долетал чистый голос колокола и нарастающий шум собирающихся на его зов людей. То, что прикидывалось Предводителем Севера, наверняка тоже обратило на это внимание.

— Вы слышите? — Жозефина была тверда и спокойна, как и ее люди. — Люди Кор Фъера требуют от вас ответа.

— Я отвечу. — Тварь тоже оставалась спокойной. — Вот мой ответ: право сильного древнее всяких иных прав.

Северяне не говорили, но их чувства были внятны Жозефине так же, как для умеющего слышать внятно слово, и она ответила за весь свой отряд:

— На Севере признают только право достойного.

Клубок тьмы взмахнул рукой:

— Вы мне надоели, — и страже: — Вышвырните их вон!

Наемники двинулись вперед, сверкая отточенной сталью. Северяне мгновенно сомкнули строй, оттеснив госпожу за собственные спины, и сами ощетинились оружием. Противники успели сблизиться едва ли на пару шагов, как припавших на передние лапы, готовых к бою Зверей вдруг разметала по залу волна Силы, посланной Темным, хорошенько приложив их о стены и пол. Полуоглушенные, они силились подобрать под себя лапы и, опершись на крылья, все же встать. Их Всадники скривились от боли, но не дрогнули и лишь молча вскинули щиты, принимая на них опускающиеся клинки наемников. Отражая удары длинных мечей, северяне сомкнулись плотнее, не давая врагу подобраться к своей госпоже.

Увидев, как мучительно пытаются подняться после удара Небесные Звери, Жозефина поняла, что теперь кончилось и время на жизнь: следующий удар будет по ее людям и по ней, и его они вряд ли смогут пережить. Времени на размышления, как и шанса победить тварь в рукопашной схватке, не было тоже — во всяком случае, человеческим оружием.

Черная мизерикордия покинула ножны единым движением — плавным, слитным, стремительным; девушка указала острием прямо в грудь твари:

— Убей его!

И с ее руки сорвалось черное, сверкающее отточенными гранями лезвий копье. Мгновенной темной молнией оно пересекло зал, пробило выставленный Темным Щит и пронзило его грудь, а заодно разорвало ткань бытия.

Сила, способная уничтожить неимоверно мощную тварь Корней, выплеснулась в зал, прежде этого казавшийся просторным. Взбесившийся эфир ударил по хрупким человеческим телам, завертел их, хлестнул, смял, отбросил; со звоном разлетелись стекла, что-то хрустнуло, звякнуло, отлетело, раздались крики боли. Звери, цепляясь когтями за стыки каменных плит пола, шипя и рыча, расправляли крылья, ловя и защищая людей.

Жозефина стояла невредимая в самом сердце учиненного ею хаоса и молилась только о том, чтобы этот поступок не обернулся слишком уж безрассудным. Когда Сила утратила всякое подобие плетения и повисла в зале тяжелым, давящим облаком, она поспешила к своим. Ощущая, что Виктор и остальные Звери в порядке, она сразу занялась людьми.

Всадники пережили произошедшее легче прочих, но досталось всем: у Каталин сочилась из носа кровь, Лас слизывал тягучие алые дорожки с ушей и шеи Уилласа, Брэнд сломал себе левую руку, Фердинанд же отделался парой десятков засевших в коже стеклянных игл. Все без исключения были в ссадинах и ушибах, кто-то все еще лежал, оглушенный ударом. Висящее в зале облако Силы мешало толком разобрать Узоры, и потому Жозефина даже не сразу поняла, что двоим ее людям эта затея стоила жизни.

Брайну перебило шею его же щитом, ударившим под челюсть, а Кайса истек кровью из перерезанной крупным осколком стекла жилы. Обоих мог бы спасти кованый горжет, но северяне обычно их не носили…

Павших бойцов уложили рядом, с оружием в руках. У обоих были спокойные лица: они погибли, стоя рука об руку со своей госпожой, защищая свою землю и ее правду. Сожалеть было не о чем.

По крайней мере, так утешала себя Жозефина, смежив им веки и покрыв тела снятыми со стен знаменами. Обступившие госпожу и своих павших друзей бойцы считали так же. Виктор потянулся к своей Всаднице теплым, ласковым касанием, ощущая ее боль; успокоенные отчасти его мягкой Силой, отчасти — скорбным спокойствием северян, молча поднявших оружие в прощальном салюте, слезы замерли в серых глазах, не испятнав шелка знамен.

Но дело было еще не закончено и следовало его завершить — в том числе в память о Брайне и Кайсе, отдавших за это свои жизни. Стражам лже-Ордиса повезло меньше: в живых остались лишь трое, и, видимо, только оттого, что, в отличие от остальных, лежавших мертвыми на каменном полу, они не были людьми. Когда Жозефина обернулась к ним, стражи подняли руки, даже не попытавшись досягнуть до лежавших на полу копий:

— Сдаемся!

Дочь Серебряного Пика кивнула и произнесла:

— Сейчас вы пойдете и расскажете людям, что такое вы есть и чем был Ордис. Если ответите честно и на все вопросы — сможете уйти.

— Хорошо. — Трое были во всем покорны воле победительницы. Сила ее бойцов и Зверей лишь подтверждала ее собственную.

— Попытаетесь сбежать или причинить вред хоть кому-то — уйдете насовсем, — предупредила Жозефина и вернулась к отряду.

Каталин спросила ее — отчего-то шепотом:

— Что это было, госпожа?..

— Очень сильное заклинание, — вздохнула Жозефина.

— Мы поняли… — отозвалась Каталин.

— Вы действительно хотите знать, что это было?

Говорить, что она вновь призвала оружие, известное как Убийца Богов, в зале, где были живые люди, ей очень не хотелось. Как и вообще делиться страшным знанием о том, что именно она носит при поясе. Этот груз она не имела права переложить на кого-либо еще.

— Нет, пожалуй, — согласилась Каталин, а затем и остальные бойцы. И это было истинной правдой.

Только у Фердинанда горели глаза.

— А мне расскажете? У меня, мм… острая нехватка новых сведений.

— Я попробую. Как только все это закончится.

Шум, доносившийся с улицы, теперь приблизился, отдаваясь эхом под каменными сводами, и в тронный зал начали вбегать люди. Там были и Эйн, и его младший брат Кин, и умница Гэлен, и стражники, встречавшие серебро и лазурь у внешней стены замка, и прочие обитатели Кор Фъера.

— Госпожа, что случилось? — Гэлен, военный советник Ордиса, после штурма поставленный им кастеляном города, выступил вперед. Все видели, что Предводителя нигде нет, ни живого, ни мертвого, что почти все его люди мертвы, а те, кто выжил, нетвердо стоят на ногах и все в крови. Два тела у стены под покровом знамен тоже не укрылись от глаз возбужденных, готовых ко всему людей.

Жозефина, исцелявшая своих раненых, закончила с Фердинандом и поднялась, встречая взгляд Гэлена. Теперь, когда Предводителя не стало окончательно, держать ответ перед людьми оставалось ей, Хранительнице Севера — и она бестрепетно исполняла свой долг.

— Сейчас вы все узнаете. Я полагаю, все могут засвидетельствовать, что Предводитель Севера в последнее время вел себя странно?

— Да! — разом выдохнула толпа, и люди загомонили, припоминая и затворничество Ордиса, и его приказы, и его предательство собственной стражи.

Жозефине пришлось возвысить голос:

— Это был не Предводитель Ордис, — и люди замолкли, ожидая ее слов. — А что это было — сейчас расскажут они. — Мать де Крисси указала на трех охранников. — Господа, покажитесь.

Повинуясь приказу, они словно глубоко вдохнули, и вместо трех воинов Срединных земель в зале оказались три твари высотой в два человеческих роста, покрытые грубой темно-зеленой кожей, со свисающими почти до пола руками. От них веяло глубокой чуждостью, особенно ощутимой здесь, в городе, выстроенном Первыми, под сенью Маяка, храма Светлых Ветвей. Толпа северян разом ощетинилась оружием — от старинных прадедовских копий до дроворубных топоров.

— Обратно или остаться так? — низким, медленным, словно идущим из-под земли голосом спросил один из монстров. Жозефина не хотела пугать людей еще больше — эта ночь и так запомнится на целые поколения.

— Не смущайте людей, превратитесь. И говорите.

Они вновь в один миг стали на вид людьми, но нечеловеческий голос продолжал звучать:

— Нас призвали. Вы зовете его Ордис. Его истинное имя мы не можем произнести, оно слишком сложно.

— Когда это случилось?

— Примерно полторы луны назад по вашему времени.

— Расскажите, кто прикидывался Ордисом.

— Он один из прислужников Подземного бога.

— Много ли в городе таких, как вы?

— Нисколько. Нас трое.

— Много ли в городе тварей Корней? — исправилась Жозефина.

— Немного. Десятка два.

— Что они будут делать без главы?

— Затаятся.

— Их всех призвал Ордис?

— Нет. Кто-то пришел через талисманы.

Жозефина обернулась к людям:

— У вас есть вопросы, которые вы хотите задать?

— Что с Предводителем? — крикнул кто-то из толпы, и остальные поддержали его согласным гулом.

Тварь молча подняла руку и выразительно провела ею по горлу. Жозефина кожей ощутила исходящую от собравшихся северян скорбь по своему Предводителю: его уважали и именно под его рукой состоялась и завершилась победой оборона Кор Фъера.

— Это было его тело или личина? — спросила она, отодвигая собственные чувства. Сейчас следовало задать вопросы и получить ответы, скорбь они разделят после.

— Мы способны принимать разные формы.

— А где тело?

— Съели, как думаю.

— С какого вы Корня?

— Наш Дом — Третий.

Значит, спрашивать их об отце бесполезно…

— Еще вопросы?

Толпа заволновалась, как берущее разбег перед штормом море. Горожане бы сами добрались до трех тварей, но перед ними твердо стояли их кастелян и их Хранительница.

— На костер их! На костер!!

Жозефина вскинула руку, призывая людей к спокойствию.

— Я обещала им, что они смогут уйти, ответив на мои вопросы.

Те, кто жаждал мести, зароптали, но никто не возразил слову Хранительницы Севера, Предводительницы Небесных Всадников. Трое склонили колени, и все тот же голос заговорил:

— Мы клянемся, что сто лет по вашему календарю нога никого из нас или наших братьев не ступит на эту землю.

Жозефина кивком дала понять, что клятва принята, и трое вновь поднялись во весь рост.

— Нам позволено уйти?

— Да.

Они разом вскинули руки и, окутавшись багровым сиянием, исчезли вместе с ним.

— Довольно ли вы услышали и увидели? — Звонкий голос Жозефины разорвал повисшую в зале тишину.

— Довольно, — был нестройный ответ.

Жозефина мысленно потянулась к Виктору с просьбой, и Белокрылая развернулась так, чтобы люди увидели лицо Корнуэлла Четвертого. Архимаг даже не пытался его спрятать.

— Этот человек был назначен тем, кто прикидывался Ордисом, на должность городского мага. Его имя — Корнуэлл Четвертый. Это тот, кто по приказу лже-Предводителя покушался на мою жизнь и держал в плену моих людей и нелюдей.

— На виселицу! На ледник! Сбросить со скалы! — снова заволновался в праведном гневе народ. Жозефина возвысила голос, и без того перекатывавшийся по залу эхом:

— Я передам его в руки Академии магов, на суд его собратьев по Искусству, и участь его будет такова, что никто не сможет сказать, будто с ним обошлись несправедливо мягко.

— Это что же, так никого и не накажем?! — возмутился кто-то в толпе, и Жозефина нашла его взглядом.

— Прислужник Ирокара мертв, — напомнила она, и выкриков больше не было. Северяне — не из тех, кто непременно жаждали крови, даже собираясь оружной толпой. Снова заговорил Гэлен, и люди поддержали его единым согласным шумом:

— Госпожа, Север не может оставаться без Предводителя.

— Серебряное Вече состоится по весне, — ответствовала девушка, — а пока вы можете исполнять необходимые обязанности. На стенах города вы показали себя достойным человеком.

Кастелян склонил голову, принимая ответ.

— Вы — Хранительница Севера и Предводительница Небесных Всадников. Я полностью согласен с вашим решением. И если мне будет позволено, я попрошу вас оставить пару Всадников, чтобы очистить город от тварей.

— Разумеется. — Жозефина повернула голову к своим: — Парни, кто хочет повоевать?

Повоевать хотели все, не исключая Каталин, которая, впрочем, не рвалась, давно решив, что ее место при госпоже. Когда было решено, кто останется помочь Кор Фъеру, Гэлен заговорил вновь:

— Госпожа де Крисси, скажите что-нибудь людям, успокойте их.

— Разумеется, — кивнула она. — Если желаете слышать то, что я скажу, — выходите на улицу, многие ждут там.

Он кивнул в ответ и взмахнул рукой, призывая всех выйти. Горожане потянулись к лестнице под возбужденный гомон разговоров об услышанном и увиденном. Все это было очень странно, но Хранительница и Всадники были с ними, а значит, жизнь продолжалась — жизнь людей и самого Севера.

Виктор, клацая по камням когтями, подошел к своей Всаднице. Совсем недавно терявшийся среди взрослых Зверей, теперь он вновь выглядел самым могучим из них — выплеск Темной Силы, убив людей, подарил ему последний необходимый скачок роста, так что теперь он склонял шею, чтобы посмотреть человеку в глаза.

Двое, обладающие одной душой, поняли друг друга без слов: серебряный грифон приподнял и отвел крыло вперед, обнажая бок, и Жозефина, опершись о холку, оказалась на его спине. Колени уперлись в основания крыльев, руки сами легли по бокам могучей шеи, и ощущение сильного, гибкого, подвижного тела под собой наполнило девушку восторгом, затопило ее ощущением, что все наконец правильно. Зверь оттолкнулся и выпрыгнул в окно, раздвинув крепким клювом лишенные запора створки, и остальные Всадники отправились за ним.

Они заложили круг над замком, ведомые Жозефиной, и толпа внизу приветственно закричала, салютуя оружием и бросая шапки в хрустящий морозный воздух. Во дворе замка и на прилегающих к нему улицах теперь кроме вооруженных взрослых появлялись и выведенные из домов дети: люди поняли, что боя не будет, а будет праздник — праздник освобождения и возрождения Небесных Всадников, которых наконец воочию увидели в Кор Фъере.

— Мама, папа, там лошадка!

— И песик!

— Какие они красивые!..

Облетев замок, Виктор приземлился на просторном балконе. Еще четверо Всадников устроились на далеко выдающихся контрфорсах — видимо, нарочно устроенных именно для подобных целей: там были площадки, достаточные для Зверя и Всадника.

Жозефина оглядела людей и улыбнулась им. Каждая жилка в теле все еще пела песнь полета, ей вторила радость блестяще завершенного дела, к ним тихим напевом флейты и густыми ударами барабанов примешивалась горечь потери и сознание исполненного долга. Эта песнь звучала все громче по мере того, как народ внизу затихал, готовясь слушать.

— Свободные люди Севера! — Звонкий голос разнесся в стеклянном от холода воздухе, эхом отразившись от каменных стен. — Я, Жозефина де Крисси, Хранительница Севера, говорю вам: вы избрали себе Предводителя по своему желанию, и не ваша вина, что тварь Корней похитила его облик. Запомните герцога Ордиса, Предводителя Севера, таким, каким вы выбрали его, кем он был, когда защищал Кор Фъер и правил вами твердой и справедливой рукой. Вы выбрали его, потому что он был достойным — запомните его таким!

Северяне закричали, заухали, соглашаясь с прозвучавшими словами. Выждав, пока толпа стихнет, Жозефина продолжала:

— Вы видели, каковы твари Корней. Сейчас они жрут столицу изнутри, а под ее стенами стоят подземники. Нельзя оставлять людей на потребу нелюдям! Они уже приходили к нам, но мы оказались сильнее. Мы поможем столице!

— Поможем! — раздался согласный выкрик множества людей.

— Я поведу туда Всадников, и мы вместе освободим город!

Толпа шумела все громче, но мгновенно притихла, едва Жозефина простерла над нею руку.

— В этой битве пали не только враги, — и тишина стала абсолютной. — Двое моих людей, Брайн и Кайса, погибли в битве с тварью. Я извещу их семьи, чтобы героев похоронили с честью. Это были отличные парни, и они служили мне верой и правдой.

Люди, все как один, опускались на колени на промороженный камень — почтить павших бойцов и Предводителя своим молчанием и пожелать им солнечного и дышащего морем места в зеленых Ветвях.

— По весне, когда просохнут дороги, — вновь заговорила Жозефина, выждав время молчания, — вы изберете себе нового Предводителя, и уже никакая тварь не подступится к древнему трону Севера!

— Де Крис-си! Де Крис-си! Де Крис-си! — отозвались северяне боевым кличем.

Она стояла на балконе, чувствуя даже сквозь все слои одежды источаемое Зверем тепло, ощущала своих Всадников, ждущих на контрфорсах, и людей, собравшихся под стенами, их радость, их единодушие, их вдохновение. Сейчас их можно было сподвигнуть на все; эмоции плескались на улицах, над двором, взмывали выше замковых стен — целое озеро Силы, исполненной любви.

Сквозь завесу этой Силы Жозефина ощутила и то, что сзади нее встал человек. Это был Гэлен, удерживающий над ее головой корону Предводителя Севера — литой серебряный венец с башенными зубцами, центральным зубом в виде наконечника копья и крыльями по бокам — это, к слову, было то единственное, что осталось от прислужника Ирокара. Темная мощь Убийцы Богов не смогла подступиться к древнему венцу, порожденному еще руками Первых. Кастелян взглянул на толпу поверх плеча Хранительницы, и люди умолкли, готовые слушать еще одного человека, которому безоговорочно доверяли.

— Добрые горожане Кор Фъера! Я готов возложить эту корону на голову Жозефины де Крисси сейчас же. Даже десять Вече не смогут найти более достойного человека, чем Предводительница Небесных Всадников. Если кто против — возразите сейчас!

Крики, раздавшиеся снизу, выражали полное согласие со словами Гэлена, и он опустил венец на голову Жозефины, примяв им растрепавшиеся кудри.

— Благодарю, — только и смогла сказать она, глядя в его сияющие глаза.

Добрый кастелян отмахнулся:

— Меня-то за что. Вас выбрали люди. По весне соберем Вече, чтобы было все честь по чести сделано, там уж пусть или подтвердят, или изберут нового Предводителя. У вас есть время доказать, что вы достойны — хотя по мне, так лучше никого и не найти.

Он со всем почтением кивнул и отошел. Жозефина вновь обернулась к ждавшим ее слов внизу, отражая их радость, их чувства и разливая свои — благодарность, искренность и любовь.

— Идите праздновать, и пусть ничто не омрачит праздник! Я попрошу остаться только доброго кожевенника, что стачал мне сапоги.

Народ начал расходиться, радостно обсуждая последние новости. Следовало полагать, что самое долгое к послезавтрашнему вечеру повсюду будут лазурные знамена с серебряным единорогом.

Перед тем как оседлать Виктора и спуститься, Жозефина обернулась к Гэлену.

— Перед отбытием я напишу письма родичам Кайсы и Брайна. Вас не затруднит их отправить?

Гэлен поклонился.

— Не извольте беспокоиться. Тела уже несут на ледник.

Благодарно кивнув, она взобралась на спину Зверя, и Всадники слетели вниз, к маленькой фигурке, предусмотрительно отошедшей к углу одного из домов. Во взгляде старого мастера теперь было еще больше уважения и теплоты, чем при той последней встрече — хотя, как казалось Жозефине, больше уже быть не могло. Она спешилась и подошла к нему, тепло улыбаясь.

— Вы окажете мне огромную честь, если согласитесь изготовить упряжь для Зверей. Я послала гонца в Ясли, он должен вскоре привезти сохранившуюся сбрую, чтобы она послужила образцом для новой.

Старика от радости и гордости чуть было не хватил удар.

— Это вы оказываете мне величайшую честь, госпожа, — и он отвесил земной поклон, коснувшись пальцами холодных камней мостовой.

Они распрощались, и отряд вновь направился к Маяку. Не-Всадников вез на себе Малыш, с довольным курлыканьем наконец-то неся любимого хозяина. Уиллас и Вит уже отправились на улицы города — выискивать затаившихся тварей.

Оставалось завершить только одно дело, и можно будет наконец отправиться домой.

— Вы желаете что-то сказать на прощанье?

Плененный Корнуэлл Четвертый скривился:

— Я бы пожелал вам сгореть в огне, но лучше промолчу.

Людская любовь все еще теплым облаком окружала Жозефину, согревая и защищая ее, так что никакая подначка не смогла бы ее задеть.

— Тогда, если последнего слова у вас нет, скажите: как вам удалось попасть в Лабиринт?

— Сохранились записи, — буркнул пленник. Если раньше, находясь в полной власти Жозефины, он говорил легко, то теперь, предчувствуя трепку от собратьев по Искусству, мрачнел все больше и становился все менее словоохотливым.

— Они были в библиотеке?

— Были, — вздохнул архимаг. — Сейчас они у этого ушастого чистоплюя, в Академии…

Ушан, несомненно, помнил, какие именно книги брал преступный архимаг, и труда найти нужную не составит. Продолжать разговор долее необходимого ей совершенно не хотелось.

Каменную арку вновь заполнило серебристое сияние, и из него высунулась рука, держащая вазочку с белыми шариками, шероховатыми и холодными на вид, умопомрачительно пахнущими миндалем. Это лакомство, называемое мороженым, Жозефина до приезда на Север ела всего несколько раз, и то с родителями — а потом с одной только мамой — на ярмарке: оно требовало холода, а холод в столице могли обеспечить только маги, чьи услуги никогда не стоили дешево. Девушка приняла ее, и все тот же бородатый архимаг улыбнулся сквозь прозрачную пленку Врат. В другой руке он держал метлу — даже заклинательный чертог нужно прибирать.

— Забирайте. — Сразу поняв, что она имеет в виду, маг отошел, и парни, раскачав связанного Корнуэлла, забросили его в мерцающую арку. Бородач перевел взгляд с него на Жозефину и сказал невнятно из-за перевязи на челюсти, но дружелюбно:

— Заходите еще. Мастер Кастор звал вас.

— Разумеется, — Жозефина улыбнулась в ответ, — зайду, как только улажу все дела. До встречи!

Портал погас. На столе в обиталище преступного архимага, как она и надеялась, нашлись чернильница и бумага. Это тоже было дело, требовавшее немедленного завершения.

«Ваш сын пришел ко мне по приказу, но служил по чести, не как наемник, но как истинный воин Севера. Он храбро защищал меня и погиб с оружием в руках в битве против порождения Корней, принявшего личину Предводителя Севера. Я сожалею, что его жизнь оборвалась. Да примут Ветви его достойную душу.

Хранительница Севера, собственноручно».

Небесная Всадница Жозефина де Крисси,

Они летели сквозь ночь, и звездный свет играл на живом серебре огромных крыльев, мерно вздымающихся и опускающихся по бокам. Морозный воздух резал горло, но Жозефина не спешила прятать лицо в воротник, вдыхая, впивая первый большой полет с Виктором — проносящуюся внизу землю, ставшие такими близкими звезды, большое сильное теплое тело под руками, безумный, пьянящий восторг и ощущение себя в своей стихии. Многие думают, что для Всадника небесное чудо полета становится обыденностью оттого, что они испытывают его постоянно; но истина состоит в том, что Всадники не привыкают к полету так же, как они с детства привыкли к хождению по земле, — нет, чудо попросту становится частью их жизни, их души, не переставая быть чудом, и оттого остается в них вечным Светом, озаряющим все вокруг.

Быть может, именно он создает из обретшего Небесного Зверя человека Небесного Всадника.

Ветер прощально свистнул в ушах и маховых перьях, когда грифон завершил петлю и плавно приземлился в поместье.

— Я гляжу, все удалось? — Дядя погладил Виктора, кивнул Малышу и степенно пожал руку Фердинанду. — А мы тут соглядника поймали, в капкан попался.

— Как стемнело, полыхнуло что-то, я и смотрю — капкан прыгает, орет дурным голосом, а никого больше и не видно, — весело заговорил Шэнан, этот самый капкан и стороживший. — Ну я туда муки сыпанул, оглушил, он там полежал и проявился, теперь в яме сидит.

Они спустились все в тот же подвал. Теперь там сидел мужчина, одетый в непривычную кожаную одежду, обшитую ремешками, на которых висело множество слабеньких оберегов, едва выделявшихся на сияющем Узоре мага. Левую ногу обнимал лубок, остальное было предусмотрительно связано. Жозефина села перед пленником и вынула из его рта кляп — на сей раз обычную тряпку, а не поношенный носок.

— Сказывай, кто таков.

Из-под волос на нее блеснули вертикальные нечеловеческие зрачки.

— Мимо шел, — ответил соглядник.

— Так что — скажешь, человек мимохожий?

— А есть такой закон, чтобы добрых людей капканами звериными калечить?

— Добрые люди в капканы на злых не попадаются, — ровно ответила девушка. — Зачем явился?

— Письмо нес, от короля.

— Давай свое письмо.

— Оно на словах.

Развернулись три слоя Щитов, и Жозефина сказала:

— Я слушаю.

— Велели передать, чтоб вы оставались тут и в столицу не ходили.

Вряд ли Натан Трейр отказался бы от помощи кого угодно в момент, когда столицу рвут на части. Жозефина позволила себе хищную улыбку:

— Ничего не путаешь, это точно от короля?

— От будущего короля, — с вызовом отозвался тот.

— Совсем вы, твари, с Корней рухнули! — не выдержал Шэнан.

— Он не с Корней, — мягко поправила Жозефина. — Верно?

— Я граф Подземья, — с достоинством ответствовал пленник. — Столица падет сегодня ночью, а ваш Предводитель поход не одобрил, так что сидите у себя.

Жозефина не стала огорчать его известием, что носивший личину Ордиса мертв.

— Откуда вы это знаете?

— Работа у нас такая, чтоб знать все.

Держался пленник с истинно нобльским апломбом, и времени пробивать его прямо сейчас не было; посему она вернула кляп на место и вышла прочь. У ворот дожидался конный северянин, от которого ощутимо веяло страхом.

— У меня письмо, велели передать Жозефине де Крисси…

— Это я.

— Вот… — Парень откуда-то из складок мохнатой шубы достал небольшой свиток. — Мы тут встали недалеко на ночевку, подошел какой-то господин в цветастом тряпье и велел передать вот. Я его послал, конечно, куда подальше, но он убедил съездить на ночь глядя. Семья у меня…

Кандалик. Побоялся явиться лично, добрых людей напугал…

— Благодарю. Надеюсь, больше он вас не побеспокоит.

Жозефина вручила парню серебряную монету, и он ускакал в снежную ночь. Кликнув Каталин, девушка вышла за ворота вместе с ней и их Зверями — мало ли какие сюрпризы скрывал свиток…

Она сломала печать и развернула лист, над которым немедля появился маленький, с ладонь, Кандалик в своем бардовском одеянии.

— Приветствую, о храбрейшая и прекраснейшая! Прошу простить меня за эту дерзость, но я вынужден прислать вам лишь часть себя, несмотря на то, какую радость мне доставляет лицезреть вас! Сообщаю вам, что наша сделка больше не имеет силы и что я постараюсь больше не попадаться на вашем жизненном пути, — кривляясь, пискляво говорила фигурка. — И еще, примите дружеский совет: не ездите в столицу. Ваше обращение с неким известным вам предметом заметили, и я бы на вашем месте затаился, чтобы избежать неприятных последствий. Засим прощаюсь, о мудрейшая из мудрых!

И он пропал вместе со свитком.

Они вернулись по своим следам и немедленно отправились в общий зал, где дожидались бойцы, Гар и Фердинанд.

— Дядя, ты собираешься в столицу?

— Конечно! — живо ответил тот. — Давно я не был в добром бою, да и лишний Всадник вовсе не лишний.

— А кто будет следить за поместьем? — забеспокоилась девушка.

— Мои люди справятся, — отмахнулся тот.

В самом деле, здесь, где каждый с детства носит при бедре боевой нож и умеет с ним обращаться, люди могли постоять за себя. А за свой дом и господина — в особенности.

— Полагаю, им отбиваться не впервой, — и дядя утвердительно кивнул.

Все горели желанием отправиться немедленно, но Жозефина колебалась. После удачного похода, когда все прошло без сучка без задоринки, люди чувствовали, что им все по плечу, и готовы были с той же лихой удалью совершать такое еще и еще, и, признаться, она сама ощущала тот же подъем, то же всемогущество, стоит лишь приложить руки к делу, — а потому не могла толком подумать. Она чувствовала, что что-то здесь не так, но разум никак не мог зацепиться и вычленить это ощущение.

— Фердинанд, твои советы всегда были к месту. Мне нужен холодный разум, чтобы ничего не упустить.

Маленький маг ответил почти сразу, без лишних раздумий, словно уже знал что сказать:

— Наша затея имеет шансы на успех, если только у них ничего против нас нет. Никто никогда не воевал с Подземьем, и мы не знаем, с чем там столкнемся.

— Это верно. Но выбор у нас невелик: биться с ними сейчас, пока они под стенами, или потом оказаться на их месте.

— Я сказал то, что говорит холодный разум. И еще могу сказать: подземники не любят солнечный свет, но стоят под столицей уже который день, — напомнил маг. — Значит, у них есть что-то, что его нивелирует, гасит. Вряд ли заклинание подобной силы способны сплести даже сто магов, работая разом, это совершенно иной уровень…

— Именно. А не могли ли они договориться с Корнями?

— Могли, — уши качнулись от кивка. — Только наоборот.

— Это понятно…

И Жозефина чуть не бегом кинулась в подвал, ближники едва поспели следом.

— Почему вы держите столицу в осаде?

— Почему я должен отвечать?

В отличие от Корнуэлла, говорить нормально подземник не желал.

— Потому, что ты хочешь уйти отсюда живым. И целым.

— Действительно… Нашему покровителю нужен ларец, — пожал плечами пленник. — Взамен он обещал нам столицу.

Значит, послал их туда лично Ирокар.

— Что за ларец?

— Понятия не имею, — был честный ответ. — Говорят, красный ларец, лежит в столице.

— Как вы вынесли столько дней на солнце?

— Подземный бог изменил мир вокруг столицы, чтоб мы не чувствовали солнечный свет.

— И зачем вам столица? У вас есть собственные земли.

— На троне будет наш ставленник из людей. Нобле и обычные жители изберут его, и у нас будет целый город. Это немало, — и вдруг наклонил голову и искоса посмотрел на свою тюремщицу. — Я так понимаю, вы тоже замешаны во всей этой истории с талисманами и алхимией, поэтому мы просим вас не вмешиваться.

— Убедите меня. — Жозефина повела плечами, разминая затекшую спину. Подземник даже не раздумывал.

— У вас и так есть Север, зачем вам что-то еще?

Неужели он действительно считал, что она шла туда за властью?

— Мне не нужны земли и господство. Я просто хочу, чтобы в мире был порядок. В последнее время он сильно пошатнулся. А зачем столица вам? Солнечный свет вам противен, да и живете вы иначе.

— Особо незачем, но некоторые долги надо платить. Ларчик-то кто-то принести должен, сами они его оттуда забрать не могут.

Знать бы, что в этом ларце такого, что его так жаждет заполучить сам Ирокар…

— У вас есть средства против Зверей?

— Мы растеряли меньше знаний, чем вы.

— Точнее.

— У нас есть защита от Небесного Зверья. Владеют ею не все, лорды по большей части, и они защитят остальных. Ваши Звери молоды, как и их Всадники. А долго ли проживет Зверь без Всадника?..

Вопрос был риторическим, потому что ответ был известен всем: хорошо если несколько мгновений.

— Звери представляют опасность, но не для сведущих в тайных Искусствах. Им есть где порезвиться внутри города, с тварями они хорошо справляются.

Жозефина решила зайти с другой стороны:

— Есть ли защита от ваших заклинаний?

— Есть ли защита от смерти? — Он снова пожал плечами. — Для вас — не летать в столицу этой ночью.

— У меня тоже есть неоплаченные долги войны, — отрезала девушка.

— Ну так летите, — бросил подземник. — Торопитесь, а то не успеете выплатить.

«Отчаянное время требует отчаянных решений», — вспомнила она. В конце концов, не туда ли вела ее дорога крови и Долга?..

— У меня есть лучшее решение. На трон садится тот, кому он принадлежит по праву, и заключает с Подземьем взаимовыгодный договор — как и положено двум народам, ищущим мира между собой.

Подземник удивленно воззрился на девушку во все свои желтые глаза. Во-первых, с врагом так не разговаривают. Во-вторых, предлагающий такое врагом быть перестает. В-третьих, взбалмошные юницы такого не предлагают, это слова разумного взрослого человека.

Да и могут ли быть те юницы Небесными Всадниками?..

— И что будет в этом договоре? — спросил он, стараясь не выпускать наружу проснувшийся жадный интерес.

Жозефина отвечала честно:

— Я еще не думала об этом вопросе подробно, но для начала — торговля с людьми и признание вас равными людям — разумеется, при условии соответствующего поведения. Народ должен видеть, что вы отличаетесь только внешностью, а разум, чувства и понятия чести у вас те же.

В желтых глазах что-то вспыхнуло и засветилось — Жозефина сказала бы, что мечтательно. Подземники, потомки Первых, давным-давно проиграли войну людям и ушли под землю, туда, где их никто не достанет. Люди и не собирались — они заселили поверхность, а тех подземных обитателей, кто пытался вернуться, загоняли обратно. Нелюди и сами сознавали, что их подземное государство — не более чем огромная тюремная камера, кусок окраины города, где живут последние отбросы людского общества. Мужчины и женщины с кошачьими и волчьими глазами или вовсе без оных, зверолюды самых разных видов, существа, покрытые чешуей и зеленой кожей, с рогами и копытами — как бы они ни выглядели, они были носителями полноценного разума, у них было свое общество, свои законы, свои титулы. Они просто выглядели иначе, и точно так же, как любое другое существо из плоти и крови, хотели жить — и жить не в тюрьме и не на задворках свалки, а в доме, как люди, как всякие разумные существа, и быть свободными.

Жозефина знала это и понимала их. И если уж говорить о порядке в мире, то по всей совести здесь тоже следовало наводить порядок и возвращать миру его существ, а существам — их дом.

— Это интересно, — произнес подземник, обдумав сказанное. — Позвольте мне сейчас уйти, чтобы я мог передать ваше предложение своему Предводителю.

— Вы тоже называете своего главного Предводителем?..

Почему-то этот простой нюанс поразил Жозефину куда больше кошачьих глаз на человеческом лице.

— Да, и это неудивительно. У нас общие корни… — Когда все просмеялись, он продолжил: — Так я пойду?

— Не лучшая идея, — покачала головой Жозефина. — Он может понять неправильно, да и связи у нас, как я понимаю, нет.

— Действительно. Лучше я отправлюсь с вами, там мы и поговорим с Предводителем. Вы зайдете в город, заберете этот ларец, отдадите нам, и к утру нас там не будет, а переговорщика потом пришлем.

— Прекрасный план. Быть может, теперь вы все же представитесь?

Подземник наклонил голову полным изящества и достоинства движением.

— Граф Исшаль.

— Благодарю. А теперь прошу извинить меня, я вернусь чуть позже. — Жозефина вернула кляп на место и слитным движением встала, развернувшись и шагнув к двери. Пусть через талисман разговор идет и мысленно, рисковать зазря она не собиралась. Задуманное и так больше походило на отчаянную авантюру, чем на продуманное дело.

Хотя что из того, что она делала в последнее время, не походило на авантюру?..

Талисманы связи молчали — они охотно отзывались на касание Силы, но нить, протянувшись вовне, не могла найти того, к кому ей следовало дойти, и словно терялась в густом тумане. Так было даже с талисманом Феликсефонтия, не говоря уж о Меченом и Изабель.

— Фердинанд, ты понимаешь, почему талисманы не работают?

Ушан попытался связаться с дядюшкой, пожевал губу, прислушиваясь к ощущениям.

— Я читал, что такое бывает при глобальном катаклизме, изменяющем магический фон.

Что его вызвало, было неизвестно, время истекало и на праздные раздумья его точно не оставалось — значит, следовало учесть известные обстоятельства и особенно на магию не полагаться. Куда важнее было понять, что же хотели найти в столице подземники, и Жозефина снова собрала своих. Стоило ей рассказать об услышанном от пленника, как бойцы, дядя и Фердинанд немедленно заговорили едва не наперебой:

— Если их отправили туда твари…

— И не просто твари, а с Третьего Корня, на котором сидит Ирокар, чтоб ему икалось…

— Видать, артефакт какой-то Темный.

— Никогда не слышал о Темных ларцах.

— Это может быть вовсе не ларец. Может, они и сами не знают толком, что это.

— Да наверняка не знают, кто б им сказал-то.

— А кто что вообще знает про Темные артефакты в столице?

— Жози, скажи, где ты получила свой ножик?

— В столице… Разумеется!

— То есть они каким-то образом вызнали…

— Но ведь ножа там больше нет…

— А откуда им знать…

— Госпожа, та штука, которой вы убили Ордиса, это ведь оно?

Жозефина медленно кивнула сквозь разом установившееся молчание, прислушиваясь к собственным мыслям, и вдруг резко вскинула голову.

— Фердинанд, благодарю. Такой всплеск они пропустить не могли.

Ушан кивнул-поклонился, принимая похвалу.

— Эх, дядю бы сюда…

— Надо было его забрать, — зло на саму себя выдохнула Жозефина. — Его и всех остальных.

— Никто не знал, что так будет, госпожа, — вздохнул добрый ушан.

Она помолчала, а потом повернула к нему голову и посмотрела прямо в глаза.

— Я знала, — сказала она, и слова прозвучали смертным приговором. — Я знала, но вспомнила слишком поздно.

Если бы тишину в зале разорвали посыпавшиеся со всех сторон обвинения, она бы поняла и даже не стала бы сопротивляться, потребуй кто ее крови. Но никто не наливался яростью, не желал ее уязвить.

Шесть человек и один ушан, сидевшие здесь, просто готовы были принять ее с любыми артефактами, любой виной и любой кровью на руках.

Просто потому, что они любили ее и верили ей.

Первым, деликатно кашлянув, высказался Фердинанд:

— Ну… я бы сказал, госпожа, что храмовое образование заставляет вас надеяться на лучшее.

— Это не оправдание. — Жозефина мертвой хваткой вцепилась в сделанную из крепкой лиственницы спинку стула, борясь с чувствами, вылезшими на поверхность из глубин души. Чудовищным усилием воли она вновь отогнала их, и те, шипя, уползли в потемки, унося с собой подступившие к глазам слезы. — Их я буду оплакивать еще долго. Сейчас нужно позаботиться о тех, кого мы еще можем спасти.

Пауза была недолгой. Жить и в самом деле следовало каждый миг — а значит, и помнить о других живущих и собственном долге.

— Когда идем на столицу?

— Скоро, Ник. — Жозефина в последний раз глубоко вздохнула и выпрямилась, сбрасывая пока еще непосильную ношу. — Достаньте графа Исшаля из ямы, он летит с нами. Фердинанд, возьми Малыша и одного из Всадников и уничтожь Врата. Каталин, дядя, вы опытны в военном деле. Скажите, какая часть войск пойдет сюда?

— Их там тысячи две, столица им все еще нужна, значит, здесь будет несколько сотен.

— То есть порядка четверти всего войска, — подхватил Гар. — Врата для них открывать не будут, так что они пойдут пешком и задержатся у Кор Мара.

— Там мы их и поймаем, — кивнула Жозефина. — Где будет командующий?

— Пойдет сюда, госпожа. Это тактически более важная операция.

— А мы воевать-то будем? — забеспокоился Брэнд. — Ребята вон собираются на ваш зов.

— Войско пригодится, — мягко ответила Жозефина. — Я собираюсь заявить права на трон.

Не то чтобы это заявление явилось для бойцов такой уж новостью: кому, как не наследнику древней крови, Небесному Всаднику, владеть Чашей. К тому же они действительно готовы были идти за своей госпожой, куда она пожелает, — ибо они верили ей во всем и знали, что она не поступит против чести. Вознести на трон своей страны ту, которая достойна по праву крови и дела, свергнув узурпатора без имени и чести, — достойное деяние для всякого верного воина.

— Трон всегда принадлежал Небесным Всадникам, но и Золотые Пики ведут свой род от них, — напомнил дядя, внимательно глядя на племянницу.

Та не дрогнула:

— Дядя, ты должен знать, что мне не нужна власть. Я просто хочу порядка и мира в Чаше и с удовольствием уступлю трон достойному человеку, особенно если он будет из Золотых Пиков. К тому же на Севере мне нравится больше. Но если придется — я готова.

— Тогда я с тобой. Я должен на это посмотреть.

Отказать дяде в этом Жозефина не могла.

Гар что-то тихо сказал своему управляющему, тот вышел, и вскоре слуги принесли мясо, сыр и хлеб. Самой Жозефине кусок в горло почти не лез, но она понимала, что перед новым полетом сквозь свистящую ночь надо поесть — человеческие силы не беспредельны, а впереди их могло ждать все, что угодно.

— Врата запечатал и на всякий случай поставил искажающее заклинание, — доложил вернувшийся ушан. — Почти весь запас Силы ушел, надежно делали, не на один день.

— Благодарю, Фердинанд. Поешь с нами, и выступаем.

Ответом на эти слова был боевой клич и грохот отодвигаемых стульев.

Пока люди забирали из сарая копья и влезали в тяжелые «полетные» шубы, Фердинанд тоже успел ухватить еды, а Жозефина улучила время поговорить напоследок с графом. Заодно она передала — вернее, сунула пленнику за пазуху — письмо к подземному Предводителю с предложением мира. Исшаль искоса проследил за ее движением и прикрыл глаза, словно прислушиваясь к чему-то. Весьма вероятно — к взбесившемуся эфиру.

— Скажите, граф, изменение магического фона — не ваши фокусы?

Подземник только фыркнул:

— Если б я такое мог, я бы не ходил ногами по земле и не жевал тряпку.

— Я имею в виду ваш народ и его патрона, — терпеливо объяснила девушка.

— Не знаю, что вам сказать. Это не я и никто из моего народа.

— Надеюсь, это действительно так. Сейчас вы летите с нами. Когда мы доберемся до ваших, вы подадите знак, чтобы мы и вы остались живы.

Исшаль выразил полное согласие с услышанным.

Ник и Шэнан — двое не-Всадников в отряде — и подземный соглядатай надежно устроились на спине Малыша. Разобрав длинные боевые копья, хранимые Гаром как древнее наследие, и защитные талисманы из запасов Корнуэлла Четвертого, Всадники с присными поднялись в темное небо, полное холодной бриллиантовой пыли — звезд и снега, снега и звезд.

Близящийся рассвет встретил их изрядно потеплевшим ветром и белым дымом, поднимающимся над башнями Кор Мара. Не желая выдавать отряд раньше времени, Жозефина раскинула под ним полотнище невидимости и повела Стаю на облет.

На стенах и башнях, лишенных королевских стягов, стояли зверолюды и зачарованные болотники. Подъемный мост был опущен, одна цепь, перерубленная, лежала на земле мертвой железной змеей. Гарнизон, по-видимому, перебили или убедили сдаться — под стенами хватало неподвижных тел, которые победители не потрудились убрать. Ждали чего-то слишком важного, чтобы отвлекаться на последний долг павшим?..

Что ж, они дождались.

Наступало время исполнения принятого решения.

Зайдя на второй круг, Жозефина посадила Виктора на крыло Малыша. Места хватало с лихвой: каменный альбатрос размером превосходил Небесных Зверей вдвое, а размахом крыльев — вчетверо. Всадница спешилась и, держась за простертое крыло Зверя, приблизилась к подземнику.

— Ваш Предводитель здесь?

Исшаль ответил прямым взглядом:

— Я чувствую его, он в замке. Мы не любим солнца, знаете ли.

— А те, что на стенах? — удивилась девушка.

— Они для того и сделаны, чтобы ходить под солнцем.

Полотно невидимости начало истаивать. Теперь Жозефина сама ощущала, что магия, привычная, как дыхание, давалась все сложнее и требовала все больше Силы. Это означало, что времени оставаться в воздухе уже не было. Обвязав графа веревкой — по два витка за пояс и крест-накрест через плечи, — Жозефина вручила его Чирику. Без натуги подняв свой живой груз, волшебный птах понес его прямиком к донжону Кор Мара. Едва Исшаль оказался в каменном кольце зубцов, стоявшие на башне стражники-зверолюды преклонили колени и так и стояли, пока тот спускался вниз. Чирик остался с ним, дабы принести своей хозяйке ответ Подземного Предводителя — он не стал садиться графу на плечо, а порхнул в люк следом за ним.

— Большая шишка, однако, этот соглядник, — заметил Брэнд, когда они приземлились в лесу, там, где их уже нельзя было увидеть со стен.

Устроившись на уютной поляне, отряд коротал время за завтраком. Костра зажигать не стали, чтобы не выдавать себя дымом, решив подкрепиться сухарями и вяленой рыбой. Опершись спинами о тела Зверей, люди тихо переговаривались, ожидая возвращения Чирика. Жозефина воспользовалась передышкой, чтобы наконец связно рассказать Фердинанду о том, что произошло с момента нападения Корнуэлла Четвертого, не утаив и истиной сути черной мизерикордии. Выслушав, маг кивнул, качнув большими ушами.

— Все развивается так, как и предполагал дядюшка. Он велел мне покинуть вас, но я так привык к вашему обществу и мне так интересно, что я, пожалуй, останусь. — Он посмотрел прямо в глаза своей госпоже, что делал очень редко — это требовало от него преступить собственную природу. — Вы хороший человек и не виноваты, что ввязались в это всё.

Жозефина кивнула и погрузилась в собственные мысли, всей кожей ощущая, как боевыми стрелами свистят мимо драгоценные мгновения. Там, в замке, шел разговор с Предводителем Подземья; вдали, под столицей, сражались и умирали люди, бывшие люди и те, кто людьми не были. Работал в башне механизм, разрушающий мир. Где-то бродил неведомыми путями Кандалик, свободный и неуловимый. А ей и ее людям приходилось ждать, ждать — неведомо чего. Что они предпримут, когда наконец дождутся решения?

— Госпожа, талисманы перестали работать, — подал голос Фердинанд. — Они уже даже не активируются.

К этому следовало быть готовыми — и они были готовы.

— Надеюсь, что у остальных дела обстоят так же. Тогда у нас есть шансы.

Виктор коснулся тяжелым клювом ее щеки — нежно, ласкающе и так, что все лишние мысли мгновенно смыло.

«Чужая стая в небесах. Летят со стороны столицы».

Стаей Звери называли только других Зверей, но другие Звери едва ли успели народиться на Севере. Кто тогда мог лететь со стороны столицы?

Возрожденные Золотые Пики?..

«Ты можешь понять, что они хотят?»

«Они слишком далеко. Когда будут ближе, попробую».

Едва услышав, что из столицы летит стая Небесных Зверей, Ник искренне обрадовался:

— О, подмога!

— Дядя, это могут быть Звери Золотых Пиков?

Гар покачал головой, вспоминая что-то.

— Я вел с ними переписку, но ничего такого они не говорили. Может быть, и у них народились, просто я не слышал.

— Полагаю, вы бы непременно узнали, — тихо произнес Фердинанд, и Гар задумчиво кивнул соглашаясь. Такой ножик они вряд ли утаили бы в рукаве каких угодно интриг.

На поляну прямо сквозь кроны спикировал-упал Чирик; пока Жозефина отвязывала письмо, все, до того расслабленно лежавшие, немедленно сгрудились вокруг нее.

В полной тишине, нарушаемой лишь звонким пением птиц, она вслух прочитала несколько коротких строк:

«От Владыки Подземья — Владычице Севера. По своей воле или нет, мы оказались в сердце урагана. Если мы все доживем до вечера, я подпишу мирный договор.

Исшаль, Первый принц Подземья».

Силой, данной мне Подземным богом, —

Птах потерся клювом о выпуклую косточку за ухом, и Жозефина увидела, как Исшаль, уже освободившийся от охватывавших корпус и руки веревок, входит в большой круглый зал, и все присутствующие там опускаются на колени; он делает повелительный жест, ему приносят письменный прибор, перо стремительно летит по бумаге, выводя литеры языка Чаши…

— Дела-а… — протянул Уиллас. — Это что же: у нас в ямине сидел наследник ихнего Предводителя?..

— А заодно еще и Верховный жрец, — добавил Фердинанд, — у них же магов и нет почти, только жрецы…

— Если бы Исшаль сразу сказал, что он принц, решили бы все дело еще у нас, — искренне огорчилась Жозефина. Она понимала, почему он не стал открывать свое истинное положение, будучи пленником, но ведь мог бы и открыться, когда разговор пошел о мире между их народами, а значит, и о его свободе…

Дядя глядел на нее со странным выражением. Жозефина ощущала его чувства, но разобраться в них не могла. Впрочем, он сам все прояснил:

— Жози, Хранительница Севера — отличный титул, но идеально тебе подходит Предводительница Всадников. Политика — это совершенно не твое.

— Видимо, твое наследство, — улыбнулась она.

Гар только хмыкнул.

— Я не лезу туда, насколько могу, но интересы семьи с серебром в гербе, которые я блюду, — это уже политика.

— Тогда я желаю тебе самых долгих лет жизни, чтобы мне не пришлось этим заниматься как можно дольше, — совершенно искренне сказала девушка.

Тут дядя засмеялся в голос.

— Не печалься, ты уже делаешь успехи. Я бы в жизни не подумал, что кто-то заключит договор с Подземьем, а ведь я двадцать лет занимался восстановлением на престоле истинного королевского рода.

Вот почему он так странно воспринял идею племянницы занять трон Чаши вместо Трейра! Но переваривать эту новость сейчас времени не было — требовалось разобраться с тем, что уже происходило совсем рядом. Чирик снова взмыл в небо, неся принцу Подземья просьбу рассказать о происходящем и передать Кор Мара под знамена Севера.

Чтобы не терять времени — и, чего уж там, скоротать мучительное ожидание, — дядя и Фердинанд по просьбе Жозефины занялись составлением великого договора о мире; по ее же настоянию он начинался так: «Сим утверждаю, что жители Подземья имеют равные права с людьми при условии исполнения наших законов и обязанностей в пределах моей власти». Как бы там ни обернулось уже совсем недалекое будущее, Жозефина не собиралась вовсе отказываться от своего слова Исшалю — пусть ей не достанется трон Чаши, но как Хранительница Севера (и, скорее всего, его Предводительница) она уж точно могла исполнить обещанное, позволив подземникам свободно ступать по земле, вести торговлю и заключать браки и наконец с течением времени перестать быть чудовищами, которыми пугают детей, не различая их с тварями Корней.

Постоянное присутствие разума Виктора приблизилось, обратившись прямым соприкосновением.

«В замке что-то плохое».

Жозефина мгновенно подобралась и заглянула в глаза грифону.

«Бяки?»

«Пока нет, но скоро будут».

— Я тоже это чувствую, — тихо сказал Фердинанд, глядя на ощетинившихся, напрягшихся Зверей. Жозефина, не обладавшая столь тонкой чувствительностью к Тьме, какая была у созданий Ветвей, сама потянулась к Кор Мара, тщась ощутить происходящее.

В замке угрожающим крещендо взмывала, стремясь выплеснуться, волна Темной Силы, разгоняемая жреческим ритуалом; вихрь закручивался, наливался мощью, тянулся к Корням и вытягивал что-то оттуда в мир людей; что-то большое, сильное и недружественное этой солнечной и зеленой земле…

Подземники, вновь обретшие своего Верховного жреца, призывали своего бога.

Люди звали его Ирокар.

Еще додумывая эту мысль, Жозефина оказалась на спине Виктора, и тот без всякой просьбы свечой взвился вверх, сквозь еловые лапы, к небесной лазури. Последние полгода ее нельзя было назвать справной адепткой Даны, но она была верна тому, чему ее учили в храме, как была верна собственному сердцу.

— Светлая Мать, Подательница Жизни, Дана Воительница! — воззвала девушка, раскидывая руки, поднимая лицо вверх. — На нашу землю идет Тьма, сам Ирокар скоро ступит сюда. Не ради себя прошу, но ради живущих и ради твоих Зверей — помоги, защити Чашу!

Солнечные лучи и ощущение, что призыв услышан, окутали ее теплом, и серебряный грифон рухнул вниз в стремительном боевом пике — лично ей Дана отвечать не обязана, так что следовало присмотреть за всем самой.

Особенно за теми, кто ждал ее на поляне.

«Над нами стая. Очень старые Звери. Они не против нас».

Пробив насквозь темный малахит еловых лап, Виктор приземлился. Остальные уже были на ногах и готовы ко всему.

«Они говорят, что тебя ждут в замке».

В замке?..

Темная волна истаяла, выполнив то, что должна была выполнить. Жозефина оглянулась на своих людей и нелюдей.

— Я должна идти в замок.

Ответом ей было шуршание пожухшей травы под ногами Всадников, вспрыгивающих на спины Зверей. Фердинанд взбежал по крылу Малыша, за ним устроились Ник и Шэнан, и Стая поднялась в небо.

Опустившись у самого моста, они спешились и направились в арку, скалящуюся клыками заклиненной подъемной решетки. Кор Мара, который был моложе Кор Фъера лет на двести, тоже строился с расчетом, что там будут обитать — или, но крайней мере, часто бывать в гостях — Небесные Всадники. Тюрьмой этот замок сделали Трейры.

Перейдя подъемный мост, отряд отправился к воротам самого замка сквозь строй воинов Подземья, торжественно стоящих навытяжку с верноподданническим огнем в глазах. Сейчас они встречали своего Высшего Властителя, куда там Первому принцу и его отцу. Предводители обладали властью казнить и миловать, бог же мог одарить вечностью — что блага, что страдания — целые поколения или весь народ разом.

Кажется, никто даже не бросил взгляда ни на северян, ни на шествующих рядом с ними Небесных Зверей. Только у самых ворот отряд встретил знакомый Жозефине сухой старик, которого она доселе считала древним морским магом, хранителем и пестуном Кор Фъера.

— Здравствуй, девочка, — кивнул он, открывая створку ворот. — Пойдем, я провожу.

Потеряться в любом из коронных замков, если прежде побывал хоть в одном, было трудно. Тем, кто приглашал ее, нужен был не проводник, а почетный эскорт, чтобы любезно приглашенная гостья не вздумала убежать.

Впрочем, она и не собиралась.

— Что же вы делаете здесь?

— Ты все узнаешь. Иди за мной. И что бы ни случилось — я благодарен тебе за город.

— Почему вы забрали Ключ? — воспользовавшись случаем, спросила Жозефина, но старик не ответил, и ей пришлось поспешить следом по длинному, сложенному из темного камня коридору, ведущему в сердце замка.

Между невероятной высоты колоннами стены рассекались узкими стрельчатыми окнами. Их закрывали плотно пригнанные ставни, скрывающие ненавистное подземникам солнце; скорее разжижая, чем разгоняя мрак, горели факелы, оставляя на темных каменных стенах длинные языки копоти. За кольцом колонн стояли несколько десятков подземников — видимо, жрецов, проводивших обряд, — а внутри него, почти в самой середины зала, разговаривали меж собой двое, которые не являлись ни подземниками, ни людьми. Один был высокий и плотный мужчина с темными волосами и такой же, аккуратно подстриженной, бородой, разодетый в шелка и парчу; на его плечах лежала тяжелая цепь, пальцы были унизаны перстнями, в каждом из которых переливался драгоценный камень размером с перепелиное яйцо, на запястьях сомкнулись тяжелые створчатые браслеты. Неторопливый, чуть резкий в движениях, он излучал недовольство и явно мог быть очень, очень опасен.

Беседовавшая же с ним женщина… Жозефина рассмотрела ее, пройдя кольцо колонн, и остановилась, вдруг схваченная плотной паутиной, сплетенной из липкой неправды и неотжившей горечи.

Женщина была ниже его, но тоже высокой — и изящной, с повадками белого лебедя. Ее темно-каштановые волнистые волосы, сверху прижатые сдвинутым на одну сторону беретиком, падали ниже талии, тяжелым шелком скользя по затянутым в лазурь и серебро плечам. Прямой нос, серые глаза, высокие скулы северянки, нежный абрис губ…

Женщина, так похожая на Лилию де Крисси, одетая в ее цвета, обернулась к вошедшим.

— Здравствуй, девочка. Твоя матушка велела передать тебе ее благословение. Сейчас она в лучшем из миров.

Она говорила мягко, чуть мурлычущим грудным голосом, который Жозефина помнила с самого детства; но только матушка, да еще, быть может, Мать Данали могла говорить с ней так.

Даже Боги такого права не имели. Особенно в последние полгода.

— С тобой сыграли плохую шутку, но все еще можно исправить, — продолжала женщина, лучась удивительным теплом и улыбкой, тоже украденной у Лилии де Крисси.

— Я слушаю, — звонкий голос Жозефины отразился от стен и налился гулкостью огромного зала.

— Отдай мне свою игрушку, — все так же мягко произнесла богиня.

— И что тогда будет?

— Я заберу ее. Ей здесь не место.

— Эта вещь должна принадлежать мне! — вмешался мужчина.

— Нет! Эта вещь не для этого мира, и ты это прекрасно знаешь!

Дана и Ирокар, забыв обо всем другом, начали безобразную, идущую только они сами знают сколько лет перепалку, и Жозефина ощутила себя безмерно уставшей, словно все пережитое за эти полгода обрушилось на нее разом. Она прислонилась к надежному боку Виктора и принялась наблюдать.

Она не собиралась никому и ничего доказывать. Убийцу Богов нельзя отобрать силой и вряд ли можно вынуть даже из мертвой руки владеющего им, а значит, они его не получат. И на сей раз никто не сможет угрожать тем, кого она любит, — черный клинок в ее руке убедит их, что лучше оставить ее в покое.

А если нет, то он окажется в их телах.

Она слишком устала играть в чужие игры.

— Что ты устроил в моем мире?! — бушевала Исцеляющая.

— Это не я, это Четвертый Дом! — не то оправдывался, не то огрызался Подземный бог. — А эта вещь должна принадлежать мне!

— Раньше у тебя не было таких дурацких идей!

— Да, они были у тебя!

— Как сюда вообще затащило этих подземных отщепенцев?

— Это ее папаша виноват, он заключил сделку с Четвертым Домом. На людей нельзя положиться, я же говорил, не пускайте сюда никого! Как это все вообще получилось?

— Ты меня спрашиваешь?! — рассвирепела Дана, окончательно потеряв всякое сходство с Лилией де Крисси. — Он у ваших, позови и спроси!

— И позову!

Ирокар вскинул руки и воззвал, выкрикнув фразу на неизвестном древнем языке, отрывистом и резком; Кор Мара вздрогнул от этих звуков, с самых казематов до башенных шпилей, лишенных знамен:

— Себастьян Штерн, проклятое дитя Орбо, призываю тебя явиться сюда!

Все присутствующие, и без того пораженные, окончательно остолбенели. Подземники, не боящиеся солнца; Боги, устроившие базарный перелай в замке-тюрьме; имя Первого алхимика в одной строке с именем древнего рода заклинателей… слишком много потрясений для земного существа. И только Жозефина продолжала наслаждаться спектаклем, равно защищенная сознанием собственной силы и смелостью отчаяния.

Слова прозвучали, Сила отхлынула в стороны, но ничего больше не произошло. Ирокар, раздраженный и недоумевающий, повернулся к Дане:

— Мне не хватает Силы! Ты можешь это представить? — и посмотрел на Жозефину. — Девочка, позови своего отца, этот мир окончательно сошел с ума.

— Не из-за вас ли? — с вызовом спросила она, отстраняясь от бока Виктора, чтобы твердо встать на обе ноги.

— Магия Младших не действует в присутствии Старших… — прошелестел Повелитель Стихий — потому что никем иным этот старик в робе морского мага быть не мог, — озвучив уже понятое Жозефиной; Ирокар же не удостоил ее ответом, а лишь шагнул назад, приглашающе поведя ладонью.

Она встала посредине между богами и своими людьми. Вторых она боялась задеть, а к первым брезговала подходить близко.

— Реннан Орбо, отец мой, явись к своей дочери! — звонко прозвучали под сводчатым потолком ее слова, и на полу вспыхнули змеящиеся огненные линии, вычерчивая полиграмму — как тогда, когда она звала к себе Чирика. Замкнулся ограждающий круг, и в середине пылающей фигуры появился высокий ладный мужчина, светловолосый, смелый, тот самый, кого она смутно помнила с детских лет. Он был одет в цвета Орбо — мрачный багрянец заклинателей с белым, наследием Севера.

Полиграмма погасла, и Жозефина увидела синие, как потерянное его родом небо, глаза отца.

— Папа, нам надо о многом поговорить.

Ее слова звучали в тишине. От стройной фигуры исходила такая мощь, что никто не смел прервать последнего Орбо.

— Не бойся, ты все сделала правильно. Я горжусь тобой.

Оказывается, она все еще помнила его голос…

Она смотрела на отца и не понимала, хочет ли она обнять его, как обнимала, когда действительно была лишь маленькой девочкой, не знавшей еще никакого зла, или не сходя с места обвинить его во всей своей боли и людских смертях. Она могла бы спросить его о многом, но действительно важно было немногое. Она смотрела ему в глаза, силясь понять, кто же с ней говорит.

Ибо в этом теле сейчас обитали сразу две личности.

— Маму-то за что? — тихо спросила она, глядя на него снизу вверх. Кто бы ни делил это тело, отец был там, и он должен был ответить.

— Мне жаль, что так вышло. — Девушке показалось, что в синих глазах действительно мелькнуло сожаление.

— Отвечай.

— У каждой игры своя цена, и за каждое действие приходится платить.

От тайн, недомолвок и туманных фраз она устала не меньше, чем от чужих правил и непомерной цены за то, что этой цены не стоило.

— У вас это семейное? — поинтересовалось Жозефина. Она стояла в одном зале с тремя богами, одной из которых молилась всю свою жизнь, и собственным отцом, десять лет спустя вызванным из небытия ее словом, и не чувствовала ни священного ужаса, ни священного же благоговения, ни радости встречи, ни дочерней любви, ни даже боли — одно опустошение. И только долг держаться, несмотря ни на что, стоять живым знаменем у последнего рубежа, да еще теплое прикосновение Виктора удерживали ее на ногах.

Реннан Орбо вздохнул, и до того ровный голос обрел интонации:

— Не все последствия наших поступков мы можем предугадать. Я вправду хотел все исправить.

По крайней мере, он действительно сожалел о содеянном.

— И что тебе помешало?

— Некоторые вещи нельзя повернуть вспять. Будь осторожна, заключая сделку с Корнями, особенно ради мести.

…Но этого было слишком мало. Дана сказала, что матушка находится в Ветвях — а значит, ее окончательно погубил отец, к которому ее перенесли Огненные Врата. Отец, которого она помнила и любила, Первый алхимик и последний Орбо, которому не повезло ни свершить свою месть, ни даже погибнуть вместе со своим родом на своей земле.

— Жизнь научила меня не делать непоправимых вещей, папа. По крайней мере, для тех, кого я люблю.

— Некоторым вещам суждено случиться. — Он провел рукой по ее каштановым кудрям, взъерошивая их таким знакомым движением изящной кисти, и едва-едва улыбнулся памятной Жозефине улыбкой. Она упала каплей тепла в ее онемевшую душу, а потом окрасилась горечью.

Время истекало.

Снова.

Как всегда.

Если бы у Жозефины оставались силы, она бы заплакала — от несправедливости, от усталости, от отчаяния.

Но сил не было.

— Что делать с твоим механизмом?

— Ты что-нибудь придумаешь.

Он вдруг порывистым движением оказался совсем рядом и, наклонившись, поцеловал ее в лоб горячими губами, овеяв настоящим, живым теплом своего тела.

— А теперь иди отсюда.

— А ты?! — Она стояла перед отцом, напружинившись, все еще не решаясь нарушить разделяющие их время и миры, готовая вцепиться в него, только чтобы не отпустить опять неизвестно куда.

— Мне нужно кое-что закончить, — ответил он очень спокойно, и Жозефина поняла, что нет силы, которая сумеет его от этого удержать.

— Ты вернешься? — Она почти слышала, как шуршат, скатываясь к узкой стеклянной горловине, последние песчинки отпущенного им времени.

Он улыбнулся ей. В синих глазах закручивалась гроза.

— Надеюсь, нет. Но ты всегда можешь меня навещать.

Отец обнял ее, а потом скользнул прочь — порывисто и легко, одним изящным росчерком, словно птица, сходящая с ладони в небо. Жозефина сначала ощутила странную пустоту на теле, и только потом увидела в отцовской руке черные ножны. Реннан взялся за рукоять и вытянул на свет уже не мизерикордию, но меч — ограненную нестерпимым бритвенным блеском полосу первозданной черноты…

— Иди, — повторил он и взмахом руки открыл в воздухе сияющие Врата. Жозефина так и осталась стоять, не торопясь уходить и глядя, как отец повернулся к троице богов, собравшихся в центре зала.

— Дана, Ирокар и ты, плешивый, — он повел клинком, и факельный свет ослепительно-ярко отразился от отточенных стальных граней, — вы мне серьезно задолжали.

Ни его набравший Силу голос, ни даже черный меч в уверенной руке не могли породить такого ужаса в глазах богов.

— Идите, — вновь повторил он, обернувшись к Жозефине. Глаза ночной синевы, оставаясь того же цвета, менялись, перетекали, словно через них смотрел уже кто-то другой. Голос тоже поплыл, как воск у огня, изменяя свои очертания, обретая иную интонацию. — Сейчас здесь будет по-настоящему жарко. Принц Орбо был своеобразным человеком, но свое дело он выполнил честно. Сегодня день уплаты долгов.

— А ты кто?.. — выговорила Жозефина, тщась узнать в этом… существе своего отца.

— Я обещаю, ты все узнаешь. Я пришлю тебе письмо, — и он снова улыбнулся — уже совсем иначе, не как Себастьян Штерн, не как Реннан Орбо, — и, хищно развернувшись к троице в центре зала, размашисто пошел к ним, держа на отлете почти прямую руку с клинком.

Ирокар первым обрел речь и почти завизжал, плотнее вжимаясь в остальных богов:

— А ты тут откуда?!

Сила, пришедшая в этот мир вместе с черным мечом, затопляла зал, грозя смыть и уничтожить все вокруг себя — не от злости направляющего ее, просто по огромности своей. Жозефина, сохранявшая ясный разум — в конце концов, ей эта Сила была уже знакома, — для начала втолкнула во Врата дядю. Он не сопротивлялся — разум, придавленный происходящим, просто отказывался действовать, пребывая в полном параличе. Бойцы, чувствуя на себе толкающие и тянущие руки, частично стряхнули с себя охватившее их оцепенение и уже сами бросились к спасительным Вратам — к счастью, ибо хрупкая Жозефина даже с помощью Виктора вряд ли сумела бы достаточно быстро отправить туда полдюжины взрослых мужчин в броне.

Боги сомкнулись, вскинули руки в боевой стойке и начали терять человеческий облик. Стекающаяся Сила погасила факелы, встряхнула колонны от основания до потолка.

Наблюдая, как Ник вбегает во Врата, неся совершенно ошарашенного Фердинанда, девушка осознала, что Малыш остался снаружи.

— Чирик, приведи Малыша! — и птах быстрее любой стрелы сорвался к выходу. С помощью Виктора и других Зверей отправив всех во Врата, она дождалась своих стремительных птиц — благо на столь короткие расстояния они перемещались почти мгновенно — и вместе с ними прыгнула на ту сторону.

Ее отец занес меч, и замок содрогнулся.

Герб на кованых воротах сиял серебром и лазурной эмалью в лучах солнца.

— Госпожа, вы вернулись!

Ликующий Мартин отпер ворота, и высыпавшие во двор домочадцы, сияя улыбками, склонились в приветственном поклоне.

Теперь разум отказал и Жозефине: совершенно целый, без малейшего следа разрушений или пожара, дом стоял среди привычных надворных построек, и перед этим домом приветствовали свою госпожу живые и настоящие Мартин, Большая и Маленькая Ады, Агнес и Капрал. Изумление, охватившее ее, было огромно, но обрушившееся следом облегчение смыло его, открывая дорогу чистой радости; она шагнула вперед и крепко обняла каждого из домочадцев, а потом обернулась к отряду.

— Дядя, Каталин, парни, Фердинанд — нынче я имею честь пригласить вас в свой дом!

Северяне и ушан, услышав разумную речь человека, которому привыкли доверять, разом встряхнулись и, ответив на приветствия, степенно прошли в дом. Звери остались снаружи. Быстро обнюхав и осмотрев двор, они улеглись между домом и воротами, охраняя Всадников.

Когда дверь уже закрывалась, где-то далеко раздался то ли взрыв, то ли удар — такой силы, что людям заложило уши.

— Что это было, госпожа? — осторожно спросила Каталин. Дядя же просто смотрел на свою беспокойную племянницу, со всей ясностью своего ума понимая, что и тут явно не обошлось без нее.

— Большие магические выяснения отношений, — вздохнула Жозефина. — Согласно легендам, присутствие богов во плоти примерно таким образом и оканчивается.

— А… коль так, понятно.

— А у меня как раз пирог поспел, — щебетала Агнес, никогда говорливостью не отличавшаяся, входя в общую залу с накрытым полотенцем блюдом в руках, — в столице же праздник — осаду сняли, вражьи войска разбили, еще и король истинный вернулся, из Золотых Пиков!

Жозефина оглядела всех сидевших за столом: они смотрели на нее, ожидая ее слова, слова хозяйки дома, любимой госпожи и уважаемой племянницы.

Что ж, дядя ведь говорил, что Золотые Пики готовились вновь принять трон.

А значит, она сама может с чистым сердцем остаться на Севере — Ильдеаны позаботятся о Чаше так же хорошо, как делали это две тысячи прошлых лет.

— Так отпразднуем же!

И Мартин вместе с Капралом отправился за вином, Ады — за закусками и бокалами, Агнес — посадить в печь еще один пирог, как раз успевший расстояться, а Жозефина, услышав стеклянный стук, подошла к окну — там бился Чирик, изрядно ощипанный, покрытый толстым слоем сажи, но веселый и бодрый. Видимо, он еще поприсутствовал при легендарной битве и успел влететь самым последним в уже захлопывающиеся Врата. Пока девушка, взяв птаха на ладонь, отчищала его от налипшей черноты, он показал то, что видел сам: огромные, выше деревьев, нечеловеческие фигуры двигались в странном танце, попирая руины Кор Мара; одна орудовала черным мечом, еще три старались держаться вместе, постоянно уворачиваясь и пытаясь отбиваться сполохами Силы, пылающими ярче взошедшего солнца. Что ж, Боги разберутся сами.

Знать бы только, кто к ним пришел в теле принца Орбо…

Но Жозефина прогнала эти мысли — негоже омрачать светлый праздник, чудо возвращения и встречи. Сегодня — пировать и веселиться, выкрикивать здравицы живым и с теплой улыбкой вспоминать павших, чувствовать рядом всех тех, кто любим и дорог. Будет время для боли и скорби, для дум и боя, но сейчас есть время для радости и только для нее.

Появившийся Мартин вручил Адам темные, покрытые пылью бутыли, и поклонился Жозефине:

— Госпожа, там человек стучится, просит войти.

Ни соблюдать этикет, ни опасаться кого бы то ни было Жозефина, удивившись, не стала и самолично пошла к воротам встречать неожиданного гостя.

Сказать, что неожиданность оказалась приятной, означало бы постыдно промолчать: за кованой решеткой стоял Меченый. Одежду он успел сменить, но тело носило следы дальнего пути и нелегкой битвы. Старый шрам на щеке пересекал свежий порез, отросшие волосы с одной стороны были опалены, сияющий Узор в некоторых местах был помят, кое-где под одеждой тоже угадывались наспех стянутые лекарем раны, но маг улыбался во весь рот с видом человека, исполнившего свой долг до конца и победившего.

— Я знал, что если на этой окраине что-то происходит, то это обязательно связано с вами, — говорил он, пока Жозефина отпирала калитку, — так что я пришел засвидетельствовать свое почтение. — Он шагнул во двор и улыбнулся еще шире, хотя, казалось бы, дальше уже некуда. — Проще говоря, я ужасно рад видеть вас. Обменяемся новостями здесь или пригласите в дом?

Жозефина наконец задвинула засов в петли и, не сдерживая радости от того, что Меченый жив и даже зашел в гости, едва она появилась в городе, бросилась ему на шею, как самая обычная девушка, не облеченная ни кровью нобле, ни титулом Предводительницы, никакими условностями, которые могли бы помешать ей выразить свои чувства.

Меченый распахнул руки и сомкнул их на прижавшемся к нему теле. Всегда сдержанный, полностью владеющий собой, сегодня он был необычно открыт и откровенен; и было ли тому виной ощущение всеобщего праздника и сопутствующее ему вино?..

Найдя наконец в себе силы соблюсти хоть какой-то этикет и пригласить гостя в дом, Жозефина отстранилась, все еще обнимая мага за плечи. Запрокинув голову, чтобы произнести формулу вежливости, она увидела его глаза — те самые, зеленые с карим вокруг зрачка, сияющие и искрящиеся, вдруг оказавшиеся так близко, что соприкоснулись ресницы. Крепкая теплая ладонь, излучающая силу и нежность, легла на каштановые кудри, бережно притягивая еще ближе. Замирая, Жозефина подалась вперед сквозь неловкость страха и предвкушения. Меченый склонился к ней, и она ощутила терпкий и сладкий вкус вина на его губах, и весь мир перестал существовать на те мгновения, что он целовал, целовал, целовал ее в залитой солнцем столице, у ворот ее дома, где ждали живые и радостные домочадцы, праздновавшие окончание войны.

Когда их губы разомкнулись, маг еще несколько мгновений не выпускал девушку из объятий, поддерживая ее, пока она не осознала заново, где верх, где низ и где ее собственное тело. Невысказанное, но обретшее плоть признание осеняло их обоих, делая мир светлее и ярче. Всякие различия крови, титулов, времени стирались и растворялись в этом сиянии, и Жозефина с чувством абсолютного счастья и глубоким пренебрежением к мыслям о том, прилично ли девушке такое поведение, взяла Меченого за услужливо подставленный локоть.

— И давно ты стучишься в мой дом, имея право войти, когда тебе понадобится? — поинтересовалась она с кроткой улыбкой, ведя мага к крыльцу. Тот замялся, пробубнил что-то о приличиях и необходимости удостовериться…

— Я просто хотел, чтобы ты вышла одна, — сдался он, мерцая золотыми искрами счастья в глазах.

Они вошли в залу рука об руку, и мага приветствовали как старого знакомого и дорогого гостя. Едва все устроились за столом, Мартин разлил темное, пенящееся вино, и Жозефина первой подняла бокал:

— За Золотые Пики!

— За де Крисси! — хором проорали бойцы следующий тост.

— За де Вардена!

— За Меченого!

Выпив за четыре тоста подряд, собравшиеся отдали должное пирогам Агнес и собственному жгучему интересу.

— Поговорим о животрепещущем. — Жозефина по вбитой годами привычке вытерла пальцы хрустящей салфеткой. — Что с вами было?

Домочадцы, переглянувшись, растерянно пожали плечами; Мартин пожевал губами, ища слова.

— Мы не помним, госпожа, целая седмица прошла мимо. Был пожар, крики, люди… — Он беспомощно замолчал, и девушка кивнула ему, показывая, что ответ принят и понят. Она, разумеется, не стала им говорить, что уже оплакала их после страшных новостей, привезенных Сержем; кто-то изменил произошедшее для нее, и этим кем-то мог быть только тот, кто забрал у нее наследную мизерикордию, давшуюся ему в руки так легко, словно именно он должен был владеть ею.

Она повернулась к Меченому, сидевшему ошую, — место справа занимал дядя:

— Моя история слишком длинная, чтобы рассказывать ее сейчас, так что давай ты.

Маг не заставил себя упрашивать — только спешно догрыз кусок ягодного пирога.

— Когда мы расстались, я поехал сначала в Академию, но эти надутые индюки объявили нейтралитет и помогать отказались, так что пришлось отправиться за помощью на Юг. К моему удивлению, еще на границе я увидел стяги Золотых Пиков и уже в Лиме узнал, что Юг присягнул им на верность. Я добился встречи с командующим армией, который собирался идти на столицу, и убедил его, что город надо освободить, а не взять. Стоит сказать, что тогда к армии примкнуло множество сомневавшихся, а заодно нашлись маги, которые открыли Врата как смогли близко к столице. Благодаря им мы успели вовремя — город уже почти взяли, так что мы ударили им в спину и сражались на улицах. С нашей стороны, кстати, было куда больше зверолюдов, чем у подземников — надо было видеть их лица, то есть морды, когда они обернулись и увидели своих же собратьев…

— А король? — спросил Брэнд, все время рассказа одобрительно кивавший.

— Трейр потерял право на корону. Он оставил город и бежал.

— Этого права у него никогда и не было! — с ожесточением отозвалась Жозефина. Трейра следовало найти и убить, завершая месть Орбо, — слишком дорогой ценой она была куплена, чтобы оставлять ее цель в живых.

Меченый тяжело вздохнул:

— Жозефина, я был королевским магом и поддерживал корону.

Она коснулась его ладони и заглянула прямо в глаза:

— Ты был государственным магом и защищал страну, а не короля.

Маг медленно кивнул. Всем, кто пережил войну, предстояло заново переосмысливать свою жизнь. Самые разумные начинали это делать уже сейчас, а государственным магам в уме было не отказать.

— Да. И тоже должен сообщить — нам оказали очень большую помощь болотники.

— Щука? — Жозефина вновь расцвела улыбкой. Болотный князь не нарушил данного обещания и привел своих людей.

— Именно он. Дурацкое имя, но боец отменный, — и тоже заулыбался, видимо вспомнив, как они рубились плечом к плечу.

Если суровую красоту Меченого требовалось рассмотреть, то смешливый и ладный Щука одинаково привлекал к себе и женщин и мужчин, простой люд и нобле, мирных жителей и воинов — своей открытостью и поразительной простотой честного и сильного человека. Неудивительно, что болотный князь понравился магу — и наверняка маг понравился ему не меньше. Настоящих бойцов Щука ценил превыше всего.

— Надо будет его найти, — высказал общую мысль Уиллас.

— Чего его искать, он или во дворце, или в кабаках, — хмыкнул Меченый. Положительно, сегодня он был собой как никогда прежде. — Еды в городе немного, но вина — сколько хочешь. Обозы с Юга уже идут, а часть доставили через Врата.

Жозефина слушала разговоры своих людей и вместе с ними смеялась, пила вино и ела вкуснейшие пироги, впервые за долгое, долгое время ощущая себя счастливой. Ушла усталость, притаились горькие мысли — она чувствовала всех собравшихся в комнате и Стаю за окном, и близкое тепло Меченого, и волновало ее сейчас ровно одно:

— А теперь у меня есть вопрос ко всем вам: мы так и будем жить на два дома или переселимся в одно место?

— Предводитель должен быть на Севере, — спокойно сказал дядя.

— Вам ведь придется по делам в столицу ездить, — улыбнулся Мартин.

— Лео, что скажешь ты?

Жозефина понимала, что здесь она не останется — и не только потому, что там ее ждали обязанности Предводительницы, но и потому, что Север действительно стал ее домом, где живут так, как ей нравится, где сло ва и поручительства достаточно для веры и где люди любят ее, а она — их; Мартин был прав — поместье в столице совершенно не лишне, и радость встречи будет тем сильнее; но снова потерять Меченого, переживать за него, не имея возможности увидеть, коснуться, защитить…

— Мою Канцелярию расформировали, так что я совершенно свободен, — и маг взял Жозефину за руку, — разве что Академия скоро должна прислать посольство по поводу свадьбы, я бы там поговорил кое с кем.

— Свадьбы?..

Меченый нахмурился.

— Мартин, ты ей не сказал?

Старик только сокрушенно покачал головой:

— Так обрадовался госпоже, что про все остальное и забыл совсем.

— Серебряные Пики — снова герцоги крови, — торжественно произнес маг, и Жозефина обмерла, ожидая смертного приговора своему едва обретенному счастью. — Король женится на вашей сестре!

Поняв только, что дело касалось не ее самой, девушка выдохнула набранный в грудь воздух и возмутилась:

— Почему это «снова»? Мы и не переставали ими быть!.. И Альберт наверняка приедет по такому случаю.

— Обязан! — улыбнулся Меченый.

Пережив несколько волн радости одну за другой, Жозефина наконец достаточно вернулась в мир телесный, чтобы понять, что за столом кого-то очень не хватает.

— Фердинанд, пошли весть дядюшке. Мне кажется, что он будет не против вкусить наше гостеприимство.

— Уже, — ответил маленький маг, и в залу прямо из вспышки крошечных Врат шагнул еще один ушан. Жозефина поднялась с места, приветствуя его по всей чести, а Мартин поспешил за очередным стулом.

— Мастер-архимаг Феликсефонтий, очень рада вас видеть. Прошу!

— Я тоже очень рад видеть вас, — с достоинством отозвался скрипучий голос, и ушан просеменил на освобожденное одним из бойцов место. — Искренне благодарю вас за заботу о моем шалопае.

Казалось, пух на багровых ушах Фердинанда вот-вот задымится, стремительно тлея. Девушка покосилась на своего верного спутника, ободряюще ему улыбнулась и вновь перевела взгляд на Феликсефонтия:

— Он проявил себя умелым магом, бесстрашным Всадником и верным другом.

На сей раз оба собеседника посмотрели на предмет своего разговора, и тот вжался в стул, готовый, кажется, просочиться насквозь, лишь бы сбежать отсюда — дядюшку Фердинанд обожал и уважал, но и трусил отчаянно.

— Да… — протянул архимаг, — я его два раза пытался отозвать. Оч-чень настырный юноша. Обозвал меня однажды старым перечником и наотрез отказался вас покидать, как он выразился, совсем одну.

Теперь пылающие уши торчали из-за самого края стола. Жозефина сжалилась над бедолагой, которого одинаково смущали и замечания дядюшки, и похвала госпожи, и увела разговор совсем в иное русло:

— Мастер Феликсефонтий, могу я попросить вас изготовить еще несколько «почтовых» ящиков наподобие того, что возил с собой Фердинанд?

— Для вас?

— Да, это бы очень помогло мне держать связь между поместьями и Кор Фъером. Правду сказать, я считаю, что эти артефакты будут иметь огромный успех среди людей.

— Я передам этот секрет племяннику, — архимаг степенно качнул ушастой головой, — и для вас сделаю лично.

— Чем буду обязана?

— Не говорите таких слов.

Жозефина кивнула в знак благодарности и извинения и, пока мастер отдавал должное только что подоспевшему пирогу с летними грушами, быстро написала пару писем. Одно предназначалось Гэлену — там была просьба известить Север об окончании войны и о том, что престол по праву крови займут, как и должно, Золотые Пики, а также повеление не ездить через Кор Мара. Второй конверт содержал в себе весточку в поместье о том, что все живы-здоровы и Серж с Солдатом могут вернуться домой.

Она открыла окно, выпуская Чирика, и обернулась к покончившему с угощением ушану.

— Мастер Феликсефонтий, я знаю, что ушаны бережно собирают каждую крупицу знаний о нашем мире. Не желаете ли воочию увидеть легенду?

В комнату немедленно засунулись любопытные морды Зверей, и первым был, разумеется, Виктор. Феликсефонтий в онемелом молчании подошел к окну, протянул руку, осторожно, неверяще погладил гладкий тяжелый клюв. Темные глаза ушана и светлые глаза Зверя встретились — и Жозефине показалось, что между ними натянулась невидимая нить разговора.

— С удовольствием, — наконец ответил он, и Жозефина отошла, оставив его наедине с Небесными Зверями, так и льнувшими к родственному им созданию. Из-за них тянул голову и Малыш, и теперь уже Фердинанд наслаждался зрелищем того, как дядюшка впервые постигает то, что ему самому уже известно и даже почти привычно.

Сытая тяжесть в желудке, выпитое вино и уже позабытое ощущение безопасности и уюта охватили девушку, она наконец расслабилась, откидываясь на обитую мягкой кожей спинку, и на нее разом обрушилось все: полеты сквозь свистящую холодом ночь, всепоглощающая радость встреч, магический бой, убийство лже-Ордиса, смерть двух отличных парней, спустившиеся на землю Боги, Реннан Орбо во плоти, ожившие домочадцы, вновь взошедшие на трон Золотые Пики, предстоящая свадьба сестры — все события очень длинных последних дней. Жозефина поняла, что лучшее, что она сейчас может сделать, — это лечь спать и не просыпаться, пока тело само не решит, что отдохнуло. Остальные, кроме домочадцев, выглядели не лучше, включая и Меченого после его явно недешево давшихся дипломатических успехов, ночного похода и боя на улицах своего родного города.

— Господа, нам всем надо выспаться.

Согласие остальных было молчаливым, но очень горячим.

— Мы отстроили лечебное крыло, кроватей хватит, — с достоинством поклонился управляющий.

— Ваша комната тоже готова, — хором пропели Ады.

— Благодарю вас. Лео?

Он посмотрел на нее долгим искрящимся взглядом, и Жозефина, несмотря на усталость, зарделась — именно так он смотрел там, у ворот.

— Если вы найдете мне место, я тоже прилягу.

— Разумеется, найду. — Она отвернулась, пряча улыбку и пытаясь погасить пылающие щеки. — Мастер Феликсефонтий?

Он неторопливо и с явным сожалением отвернулся от окна. Звери понимающе убрали морды, зная, что с ним они еще обязательно встретятся.

— Я, с вашего позволения, заберу своего племянника.

— Ему тоже требуется отдохнуть, — чуть свела брови Жозефина.

— О, не беспокойтесь, он отдохнет. Отсюда мне до дому ближе, чем до лечебного крыла.

— Если так вам удобнее, то не смею возражать. И, если вас не затруднит, можете дать свой связной талисман?

— А тот где? — Маленькие темные глаза сверкнули.

— Распылился в битве при Кор Фъере.

— Память стариковская, простите… — Он безошибочно выудил из складок одежды свою традиционную литую черепашку и протянул девушке.

— И надо бы добраться до Академии… — произнесла вслух Жозефина, чтобы крепче запомнить.

— Зачем, не подскажете? — живо заинтересовался Феликсефонтий.

— Там есть одна прелюбопытнейшая книга о входе в Лабиринт Времени.

— Академия все-таки неблизко. У меня, сколько я помню, есть экземпляр, я могу прислать его завтра с гонцом.

— Это было бы прекрасно, — склонила она голову. — Благодарю.

Тепло попрощавшись, Феликсефонтий поднял с места Фердинанда, и оба ушана исчезли во Вратах. Бойцы вместе с дядей побрели в лечебное крыло, а Жозефина отправилась к себе в сопровождении Меченого. Она искренне думала, что тот, проводив ее, последует за остальными, но, закрыв дверь, услышала, как маг устраивается у порога.

— Заходи, — позвала она через приоткрытую дверь, и маг зашел в комнату. Смущаться, как в прошлый, незапамятно давний раз, сил у него уже не было.

Жозефина вручила ему теплое валяное покрывало и лишнюю подушку, потому как Меченый отчего-то хотел спать именно на полу и именно у порога, изображая сторожевого пса. Что ж, у людей бывали еще и не такие причуды, переубеждать не было ни сил, ни смысла, и Жозефина, едва стащив с себя теплые штаны и дублет, уснула прежде, чем успела лечь на кровать.

…Под окном гомонила толпа, раздавались детские голоса и по-прежнему светило солнце. Переодевшись в домашнее и прихватив теплую шаль, девушка быстро натянула сапоги, осторожно переступила через еще спящего мага и, бесшумно закрыв дверь, вышла к воротам.

Там собралось множество взрослых и детей, разглядывающих Небесных Зверей и Малыша. Те блюли достоинство охранников, никуда не двигаясь со своих мест, и при том красовались перед зрителями, выгибая мощные шеи, поводя крыльями и иногда переступая тяжелыми лапами и копытами. При виде Жозефины народ так и замер, боясь, что сейчас хозяйка поместья прогонит их от чудесного зрелища.

Она только улыбнулась, отпирая ворота, и Звери, ощущая через Виктора ее намерение и не имея ничего против, подошли к людям, позволяя гладить и рассматривать себя. Дети немедленно вскарабкались по вежливо подставленным крыльям на серебрящиеся спины, взрослые, стараясь быть степенными, гладили упругие шелковистые перья, мохнатые морды, большие тяжелые клювы.

«Они скоро будут», — сказал Виктор, не шевелясь, чтобы не стряхнуть десяток лазающих по нему детишек. Он чувствовал двух собратьев, несших сюда своих Всадников, оставшихся на зачистку в Кор Фъере.

Вернувшийся Чирик привычно уселся на плече Жозефины, и та зримо увидела, как жители Кор Фъера высыпают на улицы и поздравляют друг друга с возвращением истинного короля.

Оказывается, Жозефина поднялась раньше других — проспав после всех подвигов целые сутки, люди собрались в общей зале только к обеду. Меченый появился чуть ли не последним, с ужасно смущенным — не очень понятно, чем именно из того, что он успел сотворить, — видом.

— Я чувствовал, что с тобой все хорошо, и не стал прерывать медитацию, — оправдывался он то ли перед Жозефиной, то ли перед собой. Она только улыбалась: боевые маги, как и любые справные воины, действительно умели чутко дремать, готовые в любой момент атаковать или защищаться, но после этой очень длинной седмицы всем необходимо было хорошенько выспаться. Вот они и спали, притом не середь леса или гор, а в безопасности защищенного дома, в кольце стен праздничного города, да еще и под охраной Небесных Зверей. Даже Каталин ни слова не сказала о дозорах, а это многого стоило.

Сразу после обеда вернулись двое Всадников, привезя с собой Солдата. Добрый пес вначале ткнулся лбом в руки Жозефины, а потом со всех лап бросился к истосковавшемуся по любимцу и собеседнику Капралу.

— Серж не поехал, госпожа, — виновато доложили парни. — Сказал, что ему лучше при вас.

…и что здесь, с выкормышами Штерна, которых он к тому же успел мысленно похоронить той страшной ночью, ему делать нечего. Она не удивилась такому решению и, честно сказать, была рада, что старый конюх останется с ней — она любила его, как только можно любить того, кто верно служил ее семье и баюкал ее саму, маленькую, на коленях.

Дождавшись, когда парни тоже поели с дороги, Жозефина решительно встала.

— Я собираюсь во дворец, засвидетельствовать свое почтение Золотым Пикам, и отправиться на рыбалку за Щукой. Кто идет со мной?

— Все! — был уверенный ответ.

В собравшемся отряде не хватало только Фердинанда: Малыш, успевший слетать к обожаемому хозяину, передал Жозефине письмо, вернее, короткую записку: «Дядюшка непременно хочет услышать от меня историю нашего похода, я задержусь. Если понадоблюсь, возьмите талисман». Девушка извлекла из конверта округлый камешек и немедленно позвала ушана.

— Если понадобится моя помощь — зовите, а пока у меня еще триста сорок шесть вопросов! — пожаловался Фердинанд.

— Как закончишь — ищи нас в королевском дворце.

— Обязательно, — горячо пообещал тот и отключился.

Отряд выступал по солнечным улицам в блеске серебра и лазури на табардах. Над головами вились знамена — одно гербовое, с крылатым копьем и единорогом, на втором же реяла багровая птица на фоне синих башен. Сверкала сталь начищенных броней и наконечников копий, живым серебром сияли Небесные Звери, благосклонно позволяющие глазевшему люду прикасаться к себе — и те, кому удавалось дотянуться до шелковистых крыльев и выглаженных шкур, считали себя благословленными.

На удивление, город почти не был разрушен: кое-где виднелись пятна пожарищ, но там уже суетились люди, растаскивая безнадежно обгоревшее и заново отстраивая то, что выстояло в огне. Собравшаяся у ворот королевского дворца толпа раздалась, пропуская кавалькаду во главе с Жозефиной и Гарриком. Стоило им войти в кольцо стен, как откуда-то сбоку появился некто изрядно потрепанный, в длинном прокопченном одеянии.

— Госпожа, я к вам присоединюсь?

— Морган! — ахнула Жозефина, наконец разглядев перемазанное лицо. — Что с тобой?

— Долго говорить, — отмахнулся тот.

— У меня тоже есть долгая история о последних днях. Приглашаю ими обменяться.

— Непременно, но потом. Мне во дворец позарез надо, я с дороги, так что вида не лучшего.

Постаравшись стать незаметными, отряд отошел вбок, чтобы не загромождать проход. Во дворец все тянулись и тянулись люди, а Жозефина решительно приводила Моргана в порядок. У северян нашлась фляга с водой, и Меченый, хмурясь, всматривался в лицо морского мага, пока тот смывал с себя копоть, грязь, пыль и еще неизвестно что.

— А вы, милостивый господин, у меня по двум розыскным листам проходите, — заявил он, когда кожа мага наконец перестала быть черно-пегой. Жозефина мгновенно встала между двумя мужчинами, загораживая собой Моргана:

— Не трогай его, это мой человек.

Спустя миг Меченый расслабился — во-первых, заступничество Жозефины значило многое даже для тех, кто относился к ней с куда меньшим пиететом, а во-вторых, он вспомнил, что наконец-то находится не на службе. Морган только фыркнул, скидывая свою измочаленную до полного непотребства робу, под которой оказались чуть лучшего вида шерстяная рубаха и штаны. Оглядев получившееся, Жозефина вздохнула и скинула с себя плащ, выстиранный и заштопанный заботливыми Адами. Рослому магу он оказался коротковат, но с высокими сапогами рыбьей кожи, которым все было нипочем, получилось вполне прилично.

— Долг платежом красен, — хмыкнул Морган, на ходу ощупывая гладкую шерсть. — Мой подарок ведь вам не зазря был?

— Разумеется! — горячо заверила Жозефина, вспоминая бой и то, как вдруг осознала себя совершенно обнаженной под зачарованным плащом.

Стража пропустила их без единого слова, лишь подняв в салюте мечи.

Арки, переходы, лестницы, стены были украшены золотом и зеленью. На знаменах блистал центральным зубцом королевской короны горный пик, а под короной был изображен обращенный вниз крылатый тонкий меч — Золотые Пики всегда обладали более мощной атакующей магией, и потому их Всадникам оружие нужно было скорее чтобы добить, нежели для полноценного сражения. Ощущение праздника было во всем — в благородном блеске шелка, в выражениях лиц, в особенной торжественности дворцовой стражи, в самом воздухе. Оно заражало, подхватывало, ласкало, и всем дышалось удивительно легко и свободно.

Двери в тронный зал были распахнуты настежь, и внутри скопилось уже довольно много народу, причем далеко не все являлись нобле.

— Хранительница Севера Жозефина де Крисси с малой свитой! — возвестил распорядитель двора, высокий крепкий старик, и грохнул о полированный пол церемониальным жезлом. Многие повернулись взглянуть на де Крисси, и было немало тех, кто приветствовал их кивками, взмахами рук и выкриками, и, наверное, не было никого, кто не смотрел бы во все глаза на дивных Небесных Зверей, пока серебро и лазурь шли за распорядителем на отведенное ему место по левую руку от трона. Справа стояли люди короля в золоте и зелени.

Служение и небо. Власть и земля. Воины и короли. На том тысячи лет стояла Чаша, и сейчас, покачнувшись, вновь обретала гармонию.

Устроившись так, чтобы занимать как можно меньше места — столичный дворец был моложе Кор Фъера лет на пятьсот, так что простор его залов позволял заходить туда со Зверями, но сегодня там было слишком много народу, — серебро и лазурь заскользили глазами по толпе, выискивая знакомые лица. Почти сразу Жозефина наткнулась на две черноволосые головы в середине противоположного ряда. Щука сиял, перешучиваясь со своими бойцами, Аделина же на его фоне смотрелась мрачной тучей. Поймав взгляд серых глаз, она и вовсе спряталась за своего жениха, благо его рост и размах плеч позволяли ей, стройной и изящной, даже не пригибаться. Тонкие пальцы не глядя нащупали талисман:

«Попрошу вас не уходить сразу после церемонии. Обоих».

Ответом был сдавленный то ли всхлип, то ли вздох из-за спины Болотного князя.

Наконец, когда в зале из свободного места остался только проход посередине, распорядитель вышел на середину и гулко ударил жезлом в пол, призывая людей к тишине.

— Его величество, король Арвальд Ильдеан!

Под приветственные крики, аплодисменты и оружейный салют в зал вошел молодой мужчина, одетый по полному церемониалу. Лицо его отличалось благородством черт с изрядным следом древней нечеловеческой крови, придающей этим чертам одновременно изящество и твердость. Он двигался как воин и нес себя так, как могут только наследники древнего рода правителей — сознавая свое право крови и держа спину гордо выпрямленной долгом, неразрывно сопровождающим это право, тем воздухом, которым дышат подобные люди и нелюди. Король вел под руку хрупкую, миниатюрную темноволосую девушку, еще почти совсем девочку, и она держалась, пожалуй, с не меньшим достоинством, чем он сам, — сказывались кровь и воспитание.

Никто не мог бы сказать, что Лилия де Крисси отдала свою младшую дочь на воспитание в плохие руки.

Венценосная пара прошествовала через зал, милостиво кивая кланяющимся вассалам, и люди замолчали, готовые слушать то, что скажет им их истинный король.

Усадив свою невесту на полагающийся ей небольшой трон, стоящий по правую руку, король повернулся к собравшимся.

— Я рад приветствовать вас здесь, — растекся по залу глубокий, бархатный голос предводителя воинов и всякого люда. — Я рад выразить свою глубочайшую благодарность моим друзьям, вассалам и сподвижникам, всем, кто поверил в меня и пошел со мной в поход, завершившийся так, как было предсказано. Я произношу особую благодарность моему дяде, без которого я не смог бы занять трон, и всем господам, которые не забыли своих истинных королей и поддерживали меня и мою семью в тяжелые годы. Прошу вас подойти ко мне.

Из толпы шагнули и направились к трону Гар, Морган, старик с Юга в сопровождении других людей в золоте и зелени, несколько друидов и мастер-архимаг Феликсефонтий. К Жозефине юркнул Фердинанд, опасливо косящийся на дядюшку.

— Его вызвали, и я сбежал, — пояснил он сбивчивым шепотом. — Любопытно же!..

Король тем временем высоко воздел тяжелую золотую цепь, взятую с поднесенного распорядителем большого блюда. Золотые пластины, украшенные изумрудами, были соединены меж собой небольшими кольцами, и на цепи покачивался на перевязи боевой нож с оголовьем в виде двух ладоней, поддерживающих корону, а под перекрестьем мерцал эмалью и золотом герб Ильдеанов. Цепи были чисто людским обычаем, но Первые жаловали тех, кого желали наградить, драгоценным оружием, и Ильдеаны, которые вели от них свой род, уважали прародительское наследие.

— Я решил учредить Орден Верных, — во всеуслышание заявил король и надел первую цепь на почтительно склоненную шею де Вардена. — Кавалеры Ордена Верных получают мое личное благословение и право называться нобле, если прежде они такового права не имели.

Люди возвращались на свои места, с гордостью неся знаки нового достоинства, но вдоволь пошушукаться и рассмотреть награды им не дали.

— Прошу теперь выйти тех, кто, узнав о возвращении правящего рода, тоже оказал ему помощь и поддержку!

На сей раз собрание было куда менее блестящим и совершенно разношерстным — Жозефина разглядела даже пару лиц, замеченных в Поголье, и с ними невзрачного парня со скрипкой — судя по всему, это и был знаменитый Улитка из разбойничьего поселения. В богато украшенном зале у королевского трона особенно выделялся могучий зверолюд.

Король с не меньшим теплом вручил цепи поскромнее, но тоже великолепной работы, и народ разбежался кто куда. Пого ловцы протолкались к Щуке и там оживленно зашептались, пробуя подарки на зуб и восхищенно щелкая пальцами по клинкам.

— А также приветствую ту, которая по счастливой случайности является сестрой моей подруги сердца! Жозефина де Крисси, Хранительница Севера!

Северяне вкупе с Меченым, Фердинандом и Виктором в двадцать рук и один клюв подтолкнули вперед не ожидавшую такого разворота дел Жозефину, и она с достоинством приблизилась к трону.

— Властью, данной мне богами, я подтверждаю все ваши настоящие титулы и владения.

Ильдеан надел на Жозефину очередную цепь и возвысил голос, не торопясь ее отпускать:

— Также я объявляю, что Жозефина, известная как де Крисси, по свидетельству Хроникальной палаты является старшей из ныне живущих наследников Серебряного Пика.

Истинный король возвысил голос, перекрывая поднявшиеся в зале шепотки:

— Наследие обеспечено правом, известным как Право Всадника. Эльдиар, герцоги Севера, принимали в свой род всех Всадников из рода своих ближайших вассалов де Крисси. Младшими наследниками являются Элеонора де Крисси и Альберт де Крисси. Посему им присваивается родовое имя Эльдиар со всеми правами и гербом Серебряных Пиков. Особое указание уже дано Геральдической палате.

Переждав шум толпы, состоящий из шепотков и вздохов пополам с громкой радостью северян, король продолжал, глядя прямо на Жозефину:

— Кроме того, все ваши сподвижники получают достоинство нобле и крылатые шпоры. Отныне они — защитники королевства, Небесные Рыцари!

— Благодарю, ваше величество, — отозвалась Жозефина, наконец сумев не уложить — хотя бы наскоро уместить в голове сказанное королем. Кланяясь, она всей кожей чувствовала шквал недоумения и чистого ликования, обрушившийся со стороны ее отряда.

Король кивнул, позволяя Жозефине отойти, и вновь обратился ко всем:

— А теперь прошу разделить со мной стол на пиру, устроенном в первую очередь в вашу честь!

Бойцы, уже успевшие отбить друг другу все плечи поздравительными хлопками, стиснули госпожу в дружных объятиях. Парни сияли, Каталин улыбалась во весь рот, а Гар выглядел таким довольным, каким был разве что после своего полета в Кор Фъер. Девушка поймала взгляд зеленых с карим глаз и улыбнулась им.

— У тебя тоже обязательно будет герб! — Меченый степенно кивнул и взмахнул рукой, призывая идти следом за остальными.

Под разговоры вполголоса, переросшие при таком скоплении в громкий гомон, все приглашенные вошли в распахнутую распорядителем двустворчатую дверь светлого полированного дерева и оказались в бальном чертоге, превращенном в пиршественный, где их ожидали длинные столы и почтительно замершие слуги в золоте и зелени. Король с невестой воссели во главе одного из них, и люд без споров разошелся по прочим столам, кому где было интереснее; Жозефина с отрядом стремительно просочилась к местам ошую короля — благо никто этого права у нее не оспаривал. Элен, затянутая в шелка, с изящным золотым венцом на сложной прическе, во все глаза смотрела на старшую сестру, и та улыбнулась ей — ласково и извиняясь: сейчас нужно было уладить все дела с Ильдеаном, а потом у них обязательно будет время поговорить обо всем, о чем они не успели за годы разлуки.

— Ваше величество, — наклонилась к нему Жозефина, когда отгремели первые, торжественные тосты, — я проявлю дерзость и воспользуюсь случаем, чтобы просить вас о заключении мира с Подземьем. Я, к сожалению, не знала о вашем возвращении и потому, готовясь занять трон, я сочла возможным говорить о мире с принцем Исшалем. Полагаю, вы, как человек разумный и благородный, не откажетесь признать равными тех, кто действительно этого достоин. В свою очередь, я в любом случае заключу с ними договор от имени Севера.

Она вручила ему пергаментный свиток с наброском мирного договора, и король принял его, по-простецки убрав за пазуху.

— Мы рассмотрим этот вопрос в ближайшие дни, — пообещал он, дожевав кусок камбалы. Даров моря на столах было много, как и фруктов, все еще зреющих на благодатном Юге, а вот дичи и хлеба не хватало: зверей вокруг города распугала война, запасы пшена были частью съедены, частью сожжены, частью стали негодными в пищу из-за близкого присутствия тварей, оставшееся же следовало сберечь на будущий год. Зато вина, как и говорил Меченый, было вдоволь. — Я согласен уже сейчас, это дело нужное, необходимо лишь уточнить детали и отправить к ним посольство.

— Я бы поучаствовала, с позволения вашего величества.

— Я непременно пришлю вам приглашение, как только будут улажены все формальности.

На том и порешили.

— Скажите, ваше величество, что вы думаете о Карне?

— Они подтвердили свою присягу… — несколько растерянно ответил король, не понимая, к чему клонит его собеседница.

— Я бы искренне не рекомендовала вам полагаться на них. У меня есть к ним счеты по поводу нарушения вассальной клятвы.

Аделина сидела за тем же столом и старательно пыталась стать незаметной, что в компании Щуки было не то чтобы совсем бесполезно, но все равно получалось отнюдь не так хорошо, как ей того хотелось бы.

— Подайте бумагу, законники ее рассмотрят и виновные будут наказаны по всей строгости. Не нужно затевать усобиц, в последнее время крови было пролито немало.

— Крови не будет, — искренне пообещала Жозефина. — На Севере привыкли разбираться, как велит честь. К слову, о Севере — ваше величество слышали о клане Орбо?

Ильдеан поскреб затылок, пытаясь припомнить то, что читал и слышал, но сведений оказалось мало. Что ж, неудивительно — о заклинателях всегда было известно немного, а уж о роде, целиком погибшем двадцать лет назад, незадолго после рождения самого Арвальда, тем паче говорили нечасто и только шепотом, а уж писали и того меньше.

— Кхм… сестра моя — давайте я буду называть вас так для простоты, в конце концов, мы оба дети Пика, да и женюсь я на вашей родной сестре… Так вот, сестра, я знаю далеко не всю историю. Это же та давняя заваруха с замком Сов?

— Из-за той заварухи мы имеем только что прошедшую, — сдерживаясь и тщательно подбирая слова, ответила Жозефина, вогнав короля в полное недоумение.

— Мне им объявить благодарность? Из них кто-то остался?

— Я. Реннан Орбо — мой отец, и я претендую на наследство рода.

Говоря несколько лун — целую вечность! — тому назад, что ей вполне достаточно герба де Крисси, Жозефина была совершенно искренней — так же как и теперь. Но то, что она пережила и узнала за это время, ясно говорило ей — Орбо не должны быть забыты. Алан предал самое себя вовсе не за тем, чтобы его потомки погибли в ненужной резне и были преданы забвению.

— Я скажу историкам, пусть поднимут архивы. А пока, владетельная сестра, прошу меня простить, мне надо оказать милость тем господам, — он кивнул на болотников.

— Еще немного вашего времени… Аделина разорвала вассальную клятву мне, а Щука привел бойцов под стены столицы, как и обещал, и именно в тот момент, когда это было действительно необходимо. Я скажу так, ваше величество, — опасайтесь верить ей и во всем доверяйте ему, тогда разочарований в вашей жизни будет меньше, чем могло бы быть.

Он кивнул и, улыбнувшись, двинулся к болотникам. Центром внимания был, разумеется, Щука, отмачивающий очередную байку в духе «тварина с во-о-от такими рогами, вот за эти-то рога мы его и нагнули…». Жозефина же наконец получила возможность поговорить с сестренкой.

В свои четырнадцать она выглядела еще совсем ребенком и была очень похожа на мать — тот же тяжелый шелк темных волнистых волос, те же серые глаза, общие для обеих, и повадка белой лебедушки — тоненькой, юной, скользящей по глади озера, над которым никогда не свистела стрела и даже орел облетал его далеко-далеко. Рядом с ней Жозефина казалась самой себе дикой соколицей, пикирующей с небес, раскрывающей в яростном крике окровавленный клюв. Но Элен смотрела на нее с восторгом и восхищением, и даже некоторой робостью — словно опасаясь, что блистательная Небесная Всадница не снизойдет до юной девочки, всего лишь невесты короля.

Прежде всего Жозефина крепко обняла младшенькую, ласково провела ладонью по нежным щекам, чтобы успокоить слезы, рвущиеся из опушенных длинными ресницами глаз, и сестры какое-то время сидели рядом, совершенно не обращая внимания на происходящее вокруг них. Они вспомнили детство, помянули родителей, порассказали о том, что с ними было в последние четыре года. Если Жозефину отец отдал в монастырь, а Альберт уже вне его воли оказался за неприступными стенами Академии, то Элеонора, дочь погибшего Первого алхимика и опальной де Крисси, была беззащитна, и чем старше она становилась, тем опаснее для нее было оставаться в родительском доме. Лилия ждала более-менее подходящего возраста, чтобы отдать дочь тем, кто сможет ее укрыть и защитить, что бы ни произошло. Всем интересующимся, из заботы ли или по службе, было сказано, что Элен отправили в дом уроженца Юга для помолвки и дальнейшей женитьбы. В сущности, это была не совсем ложь — Золотые Пики, отнюдь не забывшие родства с Серебряными, исполнили долг крови и приняли к себе юного Единорога, забрали ее в свой замок на юго-востоке, чтобы позаботиться о девочке и дать подобающую жену Арвальду, когда он сядет на трон.

— А можно и мне тоже Зверя? — почти шепотом спросила девочка, благоговейно прикасаясь к подошедшему по зову Жозефины Виктору.

— Можно попробовать. Приезжай в Ясли, — улыбнулась старшая де Крисси.

— Мы обязательно приедем! — просияла младшая, гладя грифона.

Арвальд, раскрасневшийся от вина, но двигающийся все так же уверенно и разговаривающий разумно и с достоинством, еще раз поблагодарил присутствующих, подал руку своей будущей королеве и увел ее отдыхать. Едва окончилась официальная часть пира, из-за стола выскользнула и Аделина, но уйти незамеченным из-под надзора Небесных Всадников и их Зверей невозможно.

Жозефина отправилась следом и нагнала графиню в коридоре, ведущем к лестнице в рекреацию. Виктор прыгнул вперед, его крылья развернулись, бросая могучее тело под самый потолок, а потом заполнили коридор, преграждая беглянке дорогу.

— Надеюсь, хотя бы сейчас вы найдете в себе мужество поговорить так, как это приличествует нобле?

Голос преданного ею сюзерена, казалось, отнял у графини последние силы: она надломленно обернулась, и в глазах ее вновь отразился ужас.

— Прошу простить, я была не в себе… — выговорила она непослушным ртом. Жозефина подошла так, что между ними оставалось три шага, и стояла молча, глядя прямо в глаза. Не в силах выдержать этот взгляд, стократ увеличивающий лежащую на плечах вину, молодая Альдскоу рухнула на колени.

— Простите, госпожа, простите слабовольную… — зарыдала она, обхватив себя за плечи. — Чтоб вы знали — мать не одобрила мое решение…

— И поэтому вы присягнули Золотым Пикам, а не Серебряным.

— Мы исполняли свой долг! Мы поддерживали короля!

Жозефина снова чувствовала себя безмерно усталой — как совсем недавно, в Кор Мара. Она смотрела на дрожащую у своих ног женщину, предавшую ее сначала в мыслях, а потом на деле, и не хотела от нее ничего — ни крови, ни серебра, ни страданий.

Ей просто было глубоко противно.

— Вы не заслуживаете столь прекрасного мужа и вассала, как Щука, — без выражения проговорила Жозефина, и Аделина, дрожа, ткнулась лбом в пол. — Я только могу надеяться, что вашему союзу повезет больше, чем нашему, и ваша излишняя импульсивность не разрушит и его. И я вам обещаю: если вы обидите князя, то места в Чаше вам не останется.

— Госпожа де Кри… госпожа Эльдиар, — окликнули ее сзади. Жозефина обернулась, глазами Виктора уже видя двоих болотников с гербом Щуки на груди. — Мы за госпожой Аделиной, жених велел.

Что интересно — они со всем воинским уважением относились к самой Жозефине и изрядно опасались Виктора, но Щуки боялись куда больше, чем всех Всадников Стаи, вместе взятых, и любили его так, как не всякий ребенок любит родителя. Воины обменялись взглядами, и девушка кивнула:

— Забирайте. Щука дурного не скажет, — и мимо них вернулась обратно в зал, а там без труда нашла черноволосого князя. Болотники потеснились, давая ей место, и Жозефина залихватски оседлала скамью. Щука собственноручно подал ей наполненный кубок, прикоснулся своим:

— Не серчайте на Аделину. Вы ее знаете только с одной стороны.

«О да, — пронеслось в кудрявой голове. — Кажется, близкое общение с Корнями не идет заклинателям на пользу».

— Я пришла просто пожелать лично вам счастья и высказать свою благодарность. Надеюсь, мы еще встретимся.

Она всем сердцем жалела, что болотник уже поклялся в верности Карну, — лучшего вассала нельзя было и желать, да и человеком Щука был прекрасным. Наверняка он будет еще и нежным и заботливым мужем, но это Жозефина проверять ни в коем разе не собиралась — Аделину она просто не желала видеть, а то место в сердце, которое предназначено для мужчины, было уже давно и прочно занято, и при всех своих достоинствах Болотный князь никак не смог бы его отбить.

— Встретимся. — Он отсалютовал кубком кому-то, подошедшему к дальнему концу стола. — На следующую луну я буду хозяином Карна, у них мужики ж всем заправляют, потому приглашаю в гости!

— Если вы приглашаете — всенепременно, — рассмеялась, оттаивая, Жозефина.

— Эй, Улитка, доставай скрипку! — вдруг рявкнул князь на весь чертог, и на стол вскочил высокий и гибкий парень. Взъерошенный и вдохновенный, он кинул инструмент к подбородку, а смычок — к струнам и грянул плясовую.

Фердинанда вновь уволок Феликсефонтий, северяне же пересели к болотникам с явным намерением их перепить, Гар о чем-то смеялся с тем самым стариком с Юга, так что, оставив своих обмывать крылатые шпоры и золотые цепи, Жозефина выскользнула прочь.

Уже наступила ночь, и девушка с наслаждением вдыхала свежий ветер, все еще не напитавшийся как следует холодом. Над головой горели привычные с детства звезды, складываясь в Башню, Спящего Мага, Корону и множество других созвездий. Из города доносились веселые выкрики, пение и музыка: простой люд праздновал вместе с приглашенными во дворец, праздновал новую жизнь, вернее, возвращение к прежней, где носившие корону сменялись на троне без насилия и неправды и правили мудро. Еще несколько дней, чтобы уладить все дела и повидать домочадцев, и можно возвращаться на Север.

Домой.

«Жить надо там, где тебя любят», — вспомнила она и улыбнулась. Стараниями Белокрылой Серж остался жив. Может быть, теперь отношение жителей столицы к ней и поменяется, но Предводитель действительно должен быть со своими людьми. К тому же именно там были ее родина и ее предназначение, и там она оставила свое сердце, отдала его скалам, и стройным соснам, и дышащему морю, и башням Кор Фъера, и поместью посреди заснеженных перевалов. Хотя нет: последнее хоть и было ей дорого и дядя не гнал ее вместе с «малой свитой», а всячески привечал, следовало все же не обживать, а навещать.

Надо выстроить собственный дом. В конце концов, теперь она герцогиня Эльдиар, а значит, можно где-нибудь между поместьем де Варден и Ключ-замком заложить настоящий родовой замок; она уже знала, что он будет называться Гнездо…

На этой мысли она ощутила рядом знакомое присутствие, а потом и тепло приблизившегося тела у своего собственного.

— Тебя проводить? — спросил Меченый. При всех своих чувствах к Жозефине — а может, именно из-за них — многоопытный маг осторожничал, словно юнец, чтобы не спугнуть, не смять слишком поспешными действиями нежную нить между ними, насладиться каждым шагом по ней навстречу…

— Проводи, — кивнула девушка, протягивая руку, чтобы погладить приблизившегося Виктора. Меченый посмотрел на могучего Зверя, на нее…

— Покатаешь, госпожа Эльдиар?

— Разумеется. — На лице помимо воли расцвела нежным цветком счастья улыбка, и Виктор подставил крыло. Небесный Зверь, предназначенный нести Всадника в броне и собственную броню, да еще какой-никакой припас, и притом сражаться в небе, с легкостью вспрыгнул на внешнюю стену дворца и уже оттуда поднял свою изящную Всадницу с ее избранником к звездному небу.

Оказывается, чудо полета можно разделить еще и так — Жозефина никогда не думала об этом и была очень благодарна за то, что ей пришлось это узнать.

Повинуясь желанию своей Всадницы, Виктор летел, огибая город по широкой дуге. Когда Меченый, впервые обозревающий землю в полете, немного отошел от первого восторга и перестал вертеть головой, рискуя свалиться с грифоньей спины, Жозефина прижалась к нему плотнее и запрокинула голову, дотягиваясь губами до уха — встречный ветер был таков, что иначе говорить было невозможно; ощутив ее прикосновение, маг немедленно подался встречь, забыв обо всем остальном.

— Что с Изабель?

Касаться губами нежной кожи рядом с ухом Меченому, разумеется, нравилось до странной дрожи, но разговаривать так было все же не очень удобно, и он повел рукой, создавая Тишину.

— Жива, здорова, но поддерживает Трейров, — ответил он, впрочем не спеша поднимать склоненную к шее Жозефины голову. Она тоже нисколько не противилась, и они так и продолжали неспешный полет сквозь живые огни таких близких звезд.

Пролетая мимо восточной окраины, девушка увидела далеко в лесу сияние чего-то огромного. Это светилась памятная башня, и она направила Виктора туда — следовало проверить, что там происходит.

Они приземлились за двести шагов, чтобы дойти до башни пешком, но в этом не было никакой необходимости: она излучала лишь магический свет, без всякого следа разрушительного фона, который окутывал ее в тот прошлый и единственный раз, когда Кандалик в образе Марца привел сюда Жозефину. Зато теперь вокруг башни, образуя ровные концентрические круги, сидела добрая сотня тварей. Жозефина инстинктивно опустила левую руку к поясу, забыв, что привычной мизерикордии там уже нет, а Меченый, заслонив девушку, вскинул ладони, готовый драться. Но в этом не было никакой необходимости: твари, завидев их, расползались в стороны, давая дорогу к башне. Трое прошли мимо этого странного караула, и люди шагнули внутрь, а Виктор, слишком большой для того, чтобы пройти в дверь, остался ждать снаружи. Пожалуй, впервые в истории Чаши Небесный Зверь и твари Корней не обращали внимания друг на друга.

В круглом зале, уже знакомом Жозефине, стояла фигура в красном балахоне Алой палаты. Едва войдя, она уже поняла, чье лицо окажется под капюшоном.

— Господин Кандалик, вы обещали больше не попадаться на моем пути.

Ищейка обернулся к вошедшим.

— Это не моя идея, я с удовольствием убрался бы подальше, но есть долг, который я должен исполнить. — Он выпрямился и вскинул руку, принимая торжественную позу. — Госпожа Жозефина Эльдиар! Как человек, более всех ныне живущих замешанный в этой истории, ответьте: считаете ли вы месть Себастьяна Штерна исполненной?

В груди болезненно заныло, словно вновь открылась едва затянувшаяся рана. Месть, погубившая любимую жену незадачливого мстителя и множество не имеющих ни малейшего отношения к случившемуся людей, так и не дотянулась до единственного действительно виновного в этом кошмаре.

— Месть свершится, когда погибнет Натан Трейр, повинный в гибели рода Орбо.

— Услышано. — Кандалик учтиво кивнул и тут же рявкнул, теряя всякую торжественность вместе с человечностью: — Вы слышали? Убейте Трейра, и будете свободны!

Зрением Виктора Жозефина видела, как сидевшие вокруг твари при этих словах подобрались и разом порскнули в ночной лес.

— Только его, никого больше! — крикнула девушка, зная, что они услышат, и посмотрела в глаза Кандалику. — Ключ, пожалуйста.

Он, словно того и ждал, опустил руку в висевшую на боку сумку и достал оттуда нечто, которое могло бы быть множеством вещей, и ключом в том числе. От него веяло тем же ощущением, что Жозефина помнила по книге-тайнику и охраняемой неживым Стражем двери; она протянула руку и приняла тяжелый металлический стержень, ощетинившийся металлическими изгибами с обеих сторон.

— Прошу. Если у вас есть вопросы — задавайте. Я уполномочен отвечать настолько честно, насколько только могу.

О Светлые обитатели Ветвей! Неужели сейчас можно найти ответы для всех тех вопросов, которые оставались без них все это время?..

— Начнем с простого. — Жозефина собралась, перебирая в памяти все неразрешенные загадки последних лун. — Письмо Кристофа Нормана было настоящим?

— Нет, — легкомысленно мотнул головой Кандалик, — я его подделал. Главы Алой палаты уже не было в живых на тот момент.

— Зачем нужно было остановить механизм, созданный отцом?

— Чтобы подземники не взяли город. Башня защищала их.

— Надо было просто сказать это сразу… — Жозефина искренне не понимала, почему дела нельзя было вести честно.

Ищейка только развел руками:

— Каждый свой выход в мир я имею определенные полномочия, а тогда у меня не было указаний рассказать вам все как есть. К тому же говорить правду не в нашей природе. Этот наш разговор дается мне нелегко, но приказ есть приказ.

— Чей приказ?

— Вашего отца.

Как она и предполагала.

— Он выжил?

— Он ушел с клинком.

И тут Жозефина вспомнила одно обстоятельство, казавшееся ей очень важным.

— Я полагаю, вы видели, что произошло в Кор Мара?

— Я следил за событиями, — кивнул Ищейка.

— Когда я позвала отца, в нем было как будто две личности, — медленно произнесла девушка, со всем тщанием восстанавливая увиденное и понятое. — Кто еще был в его теле?

— Не понимаю, — покачал головой Кандалик. — Задайте вопрос иначе. До рассвета осталось немного.

— Кого Боги так испугались в Кор Мара?

— Того, кого не ожидали увидеть. Мне запрещено произносить это имя, да я и не смогу. Для существ вроде меня оно непроизносимо в принципе.

— Так напишите его.

Кандалик поднял руку и начертал в воздухе огненные письмена. Это были графемы совершенно иного языка, и прочитать их было невозможно, но можно было запомнить как картинку. Точно такие же письмена проступили в тот незапамятный день на дне шкатулки-хранительницы, которая содержала в себе Первый перстень. Ими же была написана та книга в отцовской лаборатории.

— Кто это?

— Владетель Корней, прежний хозяин Чаши.

Ввязываться в спор богов — последнее, чего хотела бы Жозефина. Но вопросы наконец обретали ответы, и это все же было самым важным.

— Отец говорил, что я могу с ним встретиться. Как?

— Ключ, — он указал на предмет в ее руке. Разумеется.

— Вы принесли Кроненбаху клинок и карту-Окно?

— Да.

— Почему только через год после смерти отца?

— Такие вещи сложно доставить в Чашу. У них совсем иная природа.

— Смерть матушки — плата за заключенную отцом сделку?

— Нет.

— Тогда почему она погибла?

Пережить Огненные Врата, чтобы потом умереть… незавидная судьба.

— Не вынесла правды. Она решила прекратить свою жизнь после встречи с принцем Орбо. Это был ее осознанный выбор, сейчас ее душа в Ветвях.

Что ж, хотя бы этому можно радоваться.

— Я знаю. Принц Орбо встретил свою мать?

— Да. Старуха здорово отходила его своей клюкой, — тут впервые Кандалик обнаружил хоть какие-то чувства: на миг его Узор слабо окрасился чем-то отдаленно похожим на злорадство, — они разрешали семейные разногласия.

— Серж сказал, что мои люди в столице погибли, но я нашла их живыми.

— Твари похитили их тела, но им было дано указание вернуть все как было.

Подарок отца. Они действительно не должны были умирать. А Жозефина никогда не расскажет им, как именно они провели ту выпавшую из памяти седмицу.

— Зачем было самое первое нападение?

Серебряный променад. Темные дубовые плахи и алая-алая кровь — мужчины, который должен был ее защитить, и мальчика, которого не смогла защитить она.

— Я устроил его, чтобы клинок попробовал крови в вашей руке, но это получилось только с четвертого раза.

Легкое тело Лисы в придорожной пыли — огненные волосы, золотой шелк — словно подрубленный под корень язычок огня.

— Вы проявляли разумность и не рвались в открытый бой, искусству вести который вас не учили. Пришлось устроить вам поединок один на один, отказаться от которого или выставить вместо себя другого бойца было невозможно.

В храме Даны Дарительницы целителей не учат воевать — только оборонять себя и того, кто оказался рядом. К примеру, раненого. Но, как и тысячи лет до того, учат быть готовыми сражаться, оружием или словом.

— Но за что вы убили Кроненбаха?

— Он мог меня узнать. Кроме того, он повел себя нечестно, продал подземникам сведения о посылке.

Жозефина чувствовала, как каждое новое слово Кандалика оглушает ее; сознание, не успевающее воспринять и уложить все как следует, бунтовало, и девушка посмотрела на Меченого:

— У тебя есть к нему вопросы?

Он думал недолго:

— Если вся эта история с тварями в столице — месть за перебитый род, то почему с этим ждали так долго?

— Действительно, — серые глаза снова вонзились в Кандалика, — почему так долго?

Ищейка отвечал все столь же невозмутимо:

— Нашествие тварей и обретение клинка должны были произойти одновременно, а ваша матушка запрятала вас туда, откуда мы вас достать не могли.

— В монастырь меня «запрятал», как вы выразились, мой отец, — не выдержала Жозефина.

Кандалик продолжал:

— Вам отводилась важная роль в битве за Чашу. Ее похитили, а теперь, благодаря вашему участию, заключен выгодный договор с другим миром.

Ввязаться в спор богов, оказывается, было не так уж плохо. Быть оружием в чужой битве — гораздо, гораздо хуже.

Особенно пребывая в неведении.

— Как в этом замешан отец?

Кажется, этого вопроса Ищейка не слишком ожидал.

— Поскольку рассвет близко, я расскажу что успею. После усобицы, именуемой Сменой Ферзей, молодой заклинатель, последний оставшийся в живых отпрыск рода Орбо, собрал все оставшееся от семьи наследие и призвал Владыку Четвертого Дома. С ним он заключил сделку для мести обидчикам. Если бы он постучался в Третий Дом, то вы бы не родились, а все живущие вскоре увидели бы огненный горизонт, и бо льшая их часть перестала бы существовать. Но Четвертый Дом отличается верностью, и перед тем, как дать ответ этому магу, они доложили обо всем Владетелю. Он решил воспользоваться удачно сложившимися обстоятельствами и дал Орбо нечто, которое здесь называют механизмом, производящим алхимические талисманы. На деле же каждый талисман нес в себе Врата к Корням. Пока их было мало, открыться они не могли, зато после определенного количества их присутствие изменяло магический фон Чаши и твари получали легкую дорогу сюда. Орбо сделал все как должен был, но он влюбился и тогда передумал мстить, а сделки так не делаются. У него уже не было чем заплатить, он заложил все, от души до семьи, которой у него тогда еще не было.

— К моим брату и сестре вопросов, надеюсь, нет?

— Не беспокойтесь. Плата была взята и все условия сделки выполнены. Есть только одна шероховатость: из-за своей несговорчивости Орбо ушел чуть раньше, чем следовало, и потому попал в костюмерную.

Мгновенная дрожь отвращения, пробежавшая по спине, подсказала без лишних слов: ее отец стал одной из личин тварей — как тот несчастный бард, чей облик носил Кандалик.

— Реннан Орбо… там? — Она показала взглядом вниз, и Кандалик кивнул:

— Да.

— Лилия де Крисси — часть платы?

— Да.

— Почему именно она?

— Для того чтобы родились вы, нужна была кровь Последнего Единорога, а выражаясь попросту, кровь ее рода. Вам ведь известно, что во время Смены Ферзей Лилию де Крисси приняли в род Эльдиар.

— Известно. — Все силы уходили на то, чтобы продолжать удерживать на лице и в голосе ледяное спокойствие. — Моя роль в… во всем этом сыграна, и я могу жить спокойно?

— Да.

Она очень хотела спокойной жизни.

Но как жить спокойно после всего этого?

После этой башни…

— Кто были те Звери над Кор Мара?

— Спутники Даны, Первые Небесные Звери.

То есть она пришла еще раньше, чем девушка позвала ее.

Что из того, что Жозефина сделала, не служило чужим планам?..

В голове было звонко и пусто. Она снова взглянула на Меченого, ища и поддержку, и голос холодного разума, и маг не подвел ее:

— Я услышал многое и хотел бы уточнить кое-что. Простите — видимо, моя служба оставила на мне слишком глубокий отпечаток, но вопрос таков: Себастьян Штерн, он же Реннан Орбо, действительно отец госпожи де Крисси?

— Я не буду отвечать на вопросы твоего мальчика, — оскалился Кандалик в лицо Жозефине. — Солнце уже встает. Спроси еще один раз.

Меченый задал очень хороший вопрос.

Но Ищейке следовало задать его иначе.

— Кто мои родители? — выговорила девушка, видя перед собой только темные нечеловеческие глаза.

— Лилия Эльдиар, урожденная де Крисси, и тот, чье имя не может быть произнесено, — будто выплюнул Ищейка и пропал.

При всей своей юности, она была целительницей и нобле и, разумеется, знала, что нужно сделать, чтобы родить ребенка.

Значит, Реннан Орбо, которого она всю жизнь до этого самого момента считала отцом, собственными руками свою жену… ее любимую маму… отдал Владетелю… чтобы он… чтобы он ее…

Реннан Орбо сумел пережить этот страшный обман. Лилия де Крисси — нет.

Как жить теперь ей самой, Жозефина не знала.

Она развернулась, не заметив ни рук, успокаивающе охвативших ее плечи, ни того, как она сбросила их своим движением, ни дрожи начавшей рушиться башни. Она обняла Виктора, дожидавшегося ее у самого выхода, и вжалась в него как в единственное существо, которое могло бы ее защитить. Серебряный грифон зацепил клювом охватывавший талию пояс и оттащил девушку от башни, уже начавшей рассыпаться. Только в безопасности леса он сел, сгорбившись, сомкнул перед собой крылья, закрывая свою Всадницу от страшного мира, окутал живым шелком ее вздрагивающее тело, одним присутствием отгораживая от всякой беды…

Меченый, поспешивший следом, беспомощно остановился под взглядом Виктора: пусть Небесные Звери умеют общаться только с собственными Всадниками, но в светлых грифоньих глазах совершенно ясно читалось: «Не трогай ее. Не сейчас». Понимая, что грифон прав, маг с беззвучным проклятием сотворил Щит, укрывающий их от могущих докатиться камней, и, сев, привалился спиной к дереву. Он готов был сражаться за Жозефину хоть с целым войском тварей, хоть с архимагами, хоть с собственным чувством долга — и победить.

Но защитить ее от нее самой, встать между ней и ее болью, ее страхом, было не в его силах.

Быть может, только до тех пор, пока связь между ними не станет действительно прочной.

А сейчас он мог лишь держать Щит и отчаянно надеяться, что хотя бы часть собственной души Жозефины, заключенная в теле Небесного Зверя, сможет ее исцелить.

Над грудой камней, оставшейся от башни, неторопливо занимался рассвет.

Соавторы искренне благодарят Александра, Марию, Даниила и Татьяну, которые помогали нам в разведке этого мира, а также наших отважных бета-тестеров — всех тех, без кого эта книга не получилась бы такой, какая она есть.