1

Шесть союзных армий – 1-я канадская под командованием генерала Крерара, 2-я британская генерала Дэмпси, 1-я американская генерала Ходжеса, 3-я американская генерала Паттона, 7-я американская генерала Пэтча и 1-я французская генерала де Латтр-де-Тассиньи (две последние высадились 15 августа на юге Франции), одолев без боев и особых усилий водные преграды – реки Сену, Сомму, Марну, Рону и горные барьеры – Арденны и Бельфорский перевал, выходили к границам «третьего рейха». Они двигались по тем же дорогам, что и гитлеровские механизированные орды, за четыре года и четыре месяца до того вторгшиеся на французскую землю и поработившие ее. Около трех миллионов человек, располагавших самой современной военной техникой (на всем западноевропейском фронте не было ни одной лошади) и пользовавшихся поддержкой самых сильных военно-воздушного и военно-морского флотов, готовились обложить логово фашистского зверя, принесшего Европе столько страданий, жертв и разрушений.

Мы увидели следы покатившегося на восток шквала войны, едва перебрались у Вернона по понтонному мосту через Сену и оказались в пустынных, убранных полях Пикардии, однако найти штаб 2-й британской армии, танки которой образовали бронированное острие этого шквала, не сумели. «Конвой» штаба – караван больших крытых машин, охраняемый отрядом мотоциклистов-автоматчиков, по ночам быстро и осторожно совершал короткие броски вперед, а днем прятался в редких лесах. Заметив на окраине Арраса большую штабную машину со знаком 2-й армии, мы устремились за ней, надеясь добраться на ее «хвосте» до штаба. Словно догадавшись о погоне, штабная машина стала петлять, делать странные круги и зигзаги, пытаясь оторваться от джипов военных корреспондентов, но попала в туник и остановилась. Мы бросились к ней, в надежде узнать местонахождение штаба армии. Каково же было наше удивление, когда из машины вышел сам командующий – Майлс Дэмпси. Он был, как и мы, в толстой суконной куртке, таких же брюках, в тяжелых армейских бутсах с брезентовыми крагами. Брезентовый пояс охватывал его поджарую талию, на поясе висел тяжелый револьвер в брезентовой кобуре. Подражая Монтгомери, генерал носил черный берет, молодцевато сдвинутый на правое ухо.

– Простите, пожалуйста, сэр, – обратился к нему австралиец Генри Стэндиш, опуская руки по швам и вытягиваясь, – не скажите ли нам, где ваш штаб?

Стэндиш, с которым мы иногда ездили в одной машине, сугубо штатский человек, работал для газеты, издаваемой богачом в далеком Мельбурне, в Австралии, что делало его полностью независимым от английских военных властей, однако он любил субординацию, подобострастно заискивал перед генералами и в отличие от других военных корреспондентов не позволял себе фамильярничать с военными рангом выше капитана.

Дэмпси смущенно усмехнулся.

– Очень жаль, но… Вечером мой штаб был в лесу – Дэмпси сделал знак своему адъютанту, и тот быстро разостлал карту на капоте машины – Утром штаб должен был находиться где-то вот здесь – Генеральский палец уперся в паутину дорог, скрестившихся в зачерченном квадрате – Уехав вперед, я потерял с ним связь, отказал приемо-передатчик в моей машине, и сказать, где находится штаб армии сейчас, не могу.

– А где находится сама армия, вы можете сказать? – спросил Аллан Мурхэд. Как и Стэндиш, он был австралийцем, но писал в английскую «Дэйли экспресс» и другие газеты лорда Бивербрука.

– О, моя армия движется вперед! – патетически воскликнул генерал – Безостановочно движется вперед!

– Победа, сэр? – с оттенком восхищения произнес Стэндиш.

– Великая победа! – подхватил Дэмпси – Может быть, величайшая победа нашего времени – Вероятно, этого генералу показалось мало. И с восторженностью, необычной для такого сдержанного, даже сухого профессионала-солдата, нс интересовавшегося ничем, кроме военного дела и собачьих бегов, он добавил: – Величайшая победа в истории всех времен!…

Заведомое преувеличение не покоробило никого из военных корреспондентов и не вызвало на наших лицах иронических усмешек. Хотя мы хорошо знали, что высадившиеся в Нормандии союзные экспедиционные силы сдерживала на протяжении восьмидесяти дней лишь одна 7-я германская армия, поспешное, похожее на бегство отступление вермахта казалось и нам удивительным и необычным. Подобного «драпа» еще не отмечалось ни на одном фронте второй мировой войны. Правда, 7-я армия в боях за Нормандию была перемолота и ее остатки в значительной массе пленены в «фалезском котле», по отступление вполне боеспособной и сильной 15-й германской армии, охранявшей французский берег Ла-Манша и север Бельгии, было необъяснимым, загадочным. Охваченные общим энтузиазмом, мы не стали допытываться у генерала, куда делась 15-я армия, которой командование союзников еще недавно так боялось, что даже готовилось бежать из Нормандии, если эта армия двинется туда. Всем хотелось верить, что германское сопротивление на западе сломлено и «третий рейх» – злобный и кровожадный, но смертельно раненный и беспомощный – готов сдаться на милость англо-американских победителей.

Упоение победой, охватившее тогда не только солдат и офицеров, но и генералов союзных армии, подогревалось атмосферой карнавала, перемешавшегося с войной. Население освобожденных французских городов и поселков высыпало на улицы, чтобы приветствовать войска союзников. Танки забрасывались цветами, сорванными щедрой рукой с доцветающих клумб. Рукоплескания и восхищенные клики сопровождали проходившие по улицам колонны грузовиков с солдатами. Стоило военной машине остановиться, как помешавшиеся от счастья жители «брали ее в плен». Нарядно одетые девушки взбирались на грузовики, втискиваясь на скамьи между смущенными и обрадованными солдатами, а кому не хватало места, садились к ним на колени. Наш джип, например, доставил в центр Лилля, кроме шофера – солдата-шотландца, «ведущего» английского офицера и двух военных корреспондентов, еще и четырех молоденьких француженок.

Когда мы догнали на французской границе вступившую в Бельгию танковую часть, бельгийцы бросались наперерез танкам и останавливали их: иногда, чтобы предупредить о замаскированных впереди немецких противотанковых пушках, танках или самоходках, а иногда просто, чтобы угостить танкистов. Добровольцы, вооруженные лишь отвагой и ненавистью к оккупантам, брались показывать танкистам опасные места, рискуя при этом жизнью, залезали в бронетранспортеры или грузовики, готовые разделить с солдатами подстерегающие их опасности. Когда между наступавшими англичанами и убегавшими гитлеровцами вспыхивали перестрелки, бельгийцы бросались на землю, прятались за стены домов и с нетерпением следили за ходом обычно короткой схватки.

В этой атмосфере полувойны-полукарнавала мы въехали под вечер в воскресенье, 3 сентября, в Брюссель. Над самым центром бельгийской столицы поднимался огромный, черный столб дыма – горел Дворец правосудия, подожженный гестапо, которое хранило в нем свои архивы, а окраины были охвачены необузданным весельем. Брюссельцы (в подавляющем своем большинстве это были женщины) плясали и пели, смеялись и плакали от радости.

В ту же ночь передовые танки 2-й британской армии без боя пересекли водные преграды – реку Шельду и канал Альберта – и заняли второй по величине город Бельгии Антверпен с крупнейшим в Западной Европе портом. Захват порта вызвал яростный восторг и породил большие, но преждевременные надежды на резкое сокращение сильно растянувшихся коммуникаций. Несмотря на то что союзники прошли почти всю Францию и Бельгию, их все еще снабжали через искусственный порт, созданный у нормандского городка Арромаиша. Гавань занятого американцами Шербура все еще очищали от мин, а большие порты Брест, Гавр, Дюнкерк и другие не могли быть использованы, потому что в их старых, неприступных с моря и суши и мало уязвимых с воздуха крепостях укрывались вооруженные германские гарнизоны. Только напалм, впервые примененный тогда американцами против засевших в крепости Бреста фашистов, заставил их сдаться. Порт Антверпена, благодаря смелости и самоотверженности бельгийских партизан попавший в руки союзников целехоньким, оказался в ближайшем тылу наступавших через Бельгию англо-канадских войск, и это давало 21-й армейской группе огромные преимущества.

Правда, острова, закрывавшие вход в устье Шельды и, следовательно, в Антверпен, находились в руках германских войск, располагавших дальнобойными орудиями, но в штабе 21-й армейской группы были уверены, что очистка островов займет всего несколько дней, в худшем случае неделю. Убежденный в крахе военной мощи «третьего рейха», Монтгомери не ожидал долгого германского сопротивления. Такого же мнения придерживались подчиненные ему генералы и офицеры. Когда военные корреспонденты напоминали на пресс-конференциях, что удержание этих островов, как и французских портов, стало, по признанию пленных немецких офицеров, основой стратегии вермахта на западе, представители штаба лишь саркастически усмехались:

– Острова – не крепости, на них противник долго не удержится.

(Гитлеровцы удерживали острова почти до конца войны, лишив союзников возможности воспользоваться портом Антверпена.)

На наши вопросы, куда делась 15-я германская армия, штабисты отвечали:

– Она перестала существовать…

Между тем ежедневные поездки на фронт и встречи с офицерами передовых частей подтверждали наши опасения, что 15-я армия отнюдь не перестала существовать: она переправилась через устье Шельды и отошла на восток быстро и организованно, потеряв минимум тяжелой техники и людей. Захваченные в первой половине сентября в плен немецкие солдаты и офицеры признавали свою принадлежность к разным .частям этой якобы несуществующей армии. Офицеры-разведчики подозревали, что, достигнув болотистых и лесистых низин Голландии, перерезанных частыми каналами, 15-я армия оторвалась от преследовавших ее английских и канадских войск, дав командующему 21-и армейской группой основание утверждать, что остатки разгромленной армии укрылись за укреплениями «линии Зигфрида» на территории собственно Германии.

2

Вскоре мы заметили, что 2-я британская армия занялась какими-то особыми приготовлениями. Оставив канадцам очаги сопротивления вермахта в северной части Бельгии между Брюгге и Остенде, а также вдоль берега Северного моря, генерал Дэмпси торопливо стягивал свои ударные соединения к голландской границе. Через канал Альберта переправились пополненная людьми и техникой гвардейская танковая дивизия и танковая дивизия кавалергардов королевы (давно сменивших коней на танки). Им «в затылок» подвели две шотландские моторизованные стрелковые дивизии, которые, как мы знали еще по боям в Нормандии, наступали обычно на направлении главного удара.

Во второе воскресенье нашего пребывания в бельгийской столице мы узнали, что находившийся со своим штабом в Нормандии главнокомандующий экспедиционными силами Эйзенхауэр прилетает в Брюссель, чтобы встретиться с Монтгомери. Военные корреспонденты помчались на расположенный за городом аэродром. Враждовавшие между собой главнокомандующий и командующий 21-й армейской группой встречались редко и только накануне важнейших событий, и это, естественно, подстегивало наш интерес.

Увы, надежда на то, что мы станем свидетелями их встречи, не оправдалась. Самолет главнокомандующего, совершив посадку, не подрулил к аэровокзалу, и Монтгомери поспешил к нему. Дверь самолета открылась, летчики тут же опустили лестницу-стремянку, но Эйзенхауэр, вопреки нашим ожиданиям, не сошел на землю и даже не появился в овальном проеме двери. Маленький, поджарый Монтгомери взобрался но лесенке в самолет, тут же окруженный военной полицией, и дверь закрылась. (Позже мы узнали, что Эйзенхауэр, оступившись, упал, серьезно повредил колено, не мог ходить и поэтому не поднялся навстречу командующему 21-й армейской группой.)

Удивленные и заинтригованные, стояли мы у аэровокзала, не сводя глаз с самолета. Время шло, и военные корреспонденты, как и прибывшие с Монтгомери офицеры штаба 21-й армейской группы, все нетерпеливее посматривали на часы.

– О чем они могут так долго разговаривать?

Время от времени мы задавали друг другу этот риторический вопрос и выслушивали друг от друга такой же риторический ответ:

– Да, да, о чем?

Наконец, дверь распахнулась: Монтгомери легко спустился по лесенке, не приняв протянутой руки адъютанта, и направился к поджидавшей у аэровокзала свите. Был он, как обычно, в коричневатых вельветовых брюках, в толстом шерстяном свитере с высоким, закрывавшим морщинистую шею воротником. На плечах свитера в прорезях были закреплены новенькие фельдмаршальские погоны. Мы знали, что минула ровно неделя с того дня, когда рескриптом короля Джорджа VI Монтгомери было присвоено звание фельдмаршала, но видели его в этих погонах впервые. (В то время как многие офицеры 21-й американской группы поселились в комфортабельных брюссельских отелях, Монтгомери разместился со своим «караваном» на окраине бельгийской столицы, в большом парке загородного королевского дворца.)

Пока офицеры штаба, настороженно подтянувшись, ждали приближения командующего, военные корреспонденты двинулись ему наперерез. Нам хотелось знать, о чем говорил ом с главнокомандующим союзными силами, и корреспондент «Нью-Йорк таймс» Джеймс Макдональд, самый пожилой и самый неутомимый среди нас, выдвинувшись немного вперед, спросил об этом.

Монтгомери благожелательно оглядел военных корреспондентов и улыбнулся:

– Этого я не могу сказать, джентльмены, даже вам. Обсуждались важные военные проблемы.

– Вы довольны встречей с главнокомандующим, сэр? – попытался выведать хоть что-нибудь австралиец Рональд Мопсон.

– Да, конечно, – охотно ответил Монтгомери – Мне удалось убедить главнокомандующего принять важные решения.

– Какие решения?

– Вы их увидите скоро в действиях союзных сил.

– Как скоро?

Монтгомери усмехнулся и, проходя мимо столпившихся корреспондентов, произнес коротко и негромко:

– Скоро, скоро…

Прошла целая неделя, прежде чем мы узнали об этих действиях. Рано утром в воскресенье, 17 сентября, военным корреспондентам, жившим тогда в отеле «Метрополь», в самом центре Брюсселя, было приказано прибыть в расположение штаба 2-й британской армии, в лесочек восточнее города Лувена. Собрав нас неподалеку от штабной палатки, полковник Беринг обрадованно объявил о начале операции «Огород», на которую командование 21-й армейской группы возлагает особые надежды. В тот день три воздушно-десантные дивизии (101-я и 82-я американские и 1-я британская), сведенные в Англии в новую 1-ю союзную воздушно-десантную армию, высаживались в Голландии, чтобы захватить мосты через основные водные преграды – канал Вильгельмины, реки Маас, Вааль и Нижний Рейн. Одновременно 2-я британская армия наступала по главной дороге, идущей с юга на север и соединяющей города Эйндховен, Вегель, Граве, Неймеген и Арнем. Танковые дивизии 30-го корпуса под командованием генерала Хоррокса должны пройти около ста километров от бельгийской границы до Арнема, занять и удержать мосты, захваченные тем временем воздушными десантниками. Задача операции «Огород» – ускорить освобождение Голландии.

Обычно сдержанный, хотя и злоязыкий полковник Беринг вдруг разоткровенничался и намекнул, что операция «Огород» может привести к окончанию войны в Европе по крайней мере до рождества. Больше он ничего нам не сказал и даже предупредил, что писать о скором окончании война пока не надо.

Военным корреспондентам было предложено немедленно отправиться в 30-й корпус, танки которого через два с половиной часа, в полдень, двинутся но дороге Эйндховен – Неймеген – Арнем. Эта новость вызвала недоумение: танки пересекали бельгийско-голландскую границу одновременно с началом высадки воздушно-десантной армии, а высадки с воздуха никогда не производились в середине дня – всегда под покровом тьмы: либо ночью, либо на рассвете. Полковник Беринг многозначительно усмехнулся.

– Неожиданность – главный козырь на войне, и фельдмаршал намерен его использовать.

Несколько озадаченные этой неведомой нам смелостью Монтгомери (в Нормандии он показал себя сверхосторожным, даже робким командующим, главной заботой которого было не столько разгромить противника, сколько «сберечь английскую кровь»), мы бросились к своим джипам и помчались на восток, к голландской границе. Основные магистрали были забиты колоннами грузовиков с горючим и боеприпасами, пришлось часто сворачивать на соседние дороги, делать крюки, и мы достигли границы лишь во второй половине дня. Тем временем ушедшие вперед танки 30-го корпуса уже заняли первый на их пути голландский городок Фалькенсваард.

Высоко насыпанная, ровная, широкая и почти прямая дорога, по которой несколько часов до этого прошли наступавшие танки, а теперь катились обозы, хранила следы недавних, видимо, коротких, жестоких схваток: на обочинах валялись сожженные немецкие грузовики, настигнутые танками, противотанковые орудия, раздавленные в?»5есте с лошадьми, тащившими их. На стенах придорожных кирпичных домов зияли дыры от снарядов танковых пушек, выбивавших оттуда гитлеровцев. Попадались и подбитые «шерманы» – американские танки наступавших англичан.

Наше намерение добраться к мочи до Эйндховена, находившегося в двадцати километрах от бельгийской границы, не осуществилось: танки пробивались вперед медленнее, чем предполагалось. Движение всей колонны 30-го корпуса, насчитывавшей почти двадцать тысяч танков, броневых автомобилей, грузовиков, автомашин всех видов, включая джипы военных корреспондентов, было еще медленнее, и мы добрались до окрестностей Эйндховена лишь во второй половине следующего дня. Над Эйндховеном повисла черная завеса дыма: город горел. Подозревая, что пожары возникли в результате боев, мы остановили мчавшегося навстречу курьера-мотоциклиста, чтобы спросить, не опасно ли въезжать в город людям, вооруженным не базуками – противотанковыми ружьями, а портативными машинками и авторучками.

– Никакой опасности, – ответил курьер – Эйндховен взят без боя. Фашисты бежали из города, узнав о приближении наших танков. Танки по ту сторону города.

– Откуда же пожары?

– Пожары? – переспросил курьер, оглянувшись на город. – Наши самолеты зажгли. Три дня подряд бомбили, а сегодня утром ударили еще раз, и вот горит…

Мы въехали в Эйндховен, когда уже смеркалось, и, хотя нам сообщили, что танки прошли половину пути до Граве на реке Маас, наше начальство не позволило «конвою» – колонне машин военных корреспондентов – двинуться ночью дальше: опасалось нападений скрывавшихся в лесах гитлеровцев или голландских нацистов-муссертовцев. Нас поселили в гостинице «Дю коммерс», стоявшей у самой железной дороги, невдалеке от вокзала. Ее владельцы бежали, как нам сказали, вместе с оккупантами, забрав с собой или припрятав все постельное белье, и мы улеглись на голые матрацы одетыми, что оказалось весьма кстати.

В полночь нас разбудил рев авиационных моторов: вражеские самолеты кружили над вокзалом и гостиницей, явно выискивая цель. Схватив шинели и бутсы в руки, все бросились по лестнице вниз на улицу и прочь от гостиницы. Едва добежав до близкой железнодорожной насыпи, мы попадали на землю, потому что за нашей спиной ослепительно сверкнуло и оглушительно грохнуло. Распластавшись, мы увидели новую ослепительную вспышку: рядом с гостиницей упала вторая бомба. Потом еще одна и еще: гитлеровцы бомбили гостиницу. Как выяснилось позднее, телефонная связь с соседними городами не была прервана, муссертовцы, приняв военных корреспондентов за штабных офицеров, позвонили немцам, и их командование тут же решило нанести удар.

Утром мы погнались за танками, занявшими Вегель. Они пересекли все каналы и речки между Эйндховеном и Вегелем по мостам, которые были захвачены днем раньше 101-й и 82-й американскими воздушно-десантными дивизиями под командованием генералов Тэйлора и Гэвина. Эти дивизии принимали участие в высадке в Нормандии и понесли большие потери. Мы беседовали с солдатами и офицерами, с обоими потрясающе молодыми и бравыми генералами. Неожиданно повстречав их на своем пути еще раз, мы задержались, чтобы узнать, как проходила высадка.

В 101-й дивизии высадка походила на военные учения: парашютисты прыгнули точно в указанное место, планеры опустились в положенном порядке, доставив почти к самой цели солдат и офицеров. Правда, интенсивный зенитный огонь, особенно вдоль берега Голландии, повредил более ста из четырехсот десантных самолетов, но сбиты были лишь шестнадцать машин.

Своей высадкой гордилась и 82-я дивизия. Четыре с половиной тысячи парашютистов, сброшенных в считанные минуты на дороге Граве – Неймеген, захватили, почти не встретив сопротивления, мосты через реку Маас и каналы. Опасения парашютистов, что Граве может действительно стать для них могилой (Граве читается по-английски «грэйв» – могила), оказались напрасными: высадка прошла без потерь, мост захватили «малой кровью». Мост через реку Вааль, на которой стоит город Неймеген, был захвачен несколько позже смелой высадкой… через реку.

Из одиннадцати мостов парашютисты захватили десять. Оккупанты успели взорвать только один мост через канал, и танки, как и вся растянувшаяся на многие километры колонна 30-го корпуса, стояли недвижимо несколько часов, пока саперы лихорадочно восстанавливали мост…

Итак, перебравшись через Вааль, последнюю водную преграду, танки гвардейской дивизии ринулись по дороге на Арнем, где уже четвертый день сражалась, истекая кровью, 1-я британская воздушно-десантная дивизия. Однако дальше Элста – на средине между Неймегеном и Арнемом – танки не прошли. Их остановили самоходные и противотанковые пушки противника. Подбив головные танки англичан, гитлеровцы блокировали главную дорогу, а свернуть с нее и поискать других путей наступавшие не посмели. Они рассчитывали на артиллерию, которая могла уничтожить противотанковые пушки и вкопанные у дороги самоходки неприятеля, но артиллерия непростительно отстала. Они надеялись на авиацию, а плохая погода сделала авиацию союзников беспомощной и бесполезной.

Военных корреспондентов, догнавших танковый авангард наступления, разместили на южной окраине Неймегена, в лесной гостинице у развилки дорог. Поблизости от нее в том же лесу расположился в палатках штаб 30-го корпуса вместе с офицерами связи и разведки 2-й британской армии 21-й армейской группы. Нас с подполковником Пилюгиным поселили в соседней деревушке в голландской семье, но мы проводили долгие, унылые и тревожные вечера в лесной гостинице, ожидая вестей с фронта и беседуя с коллегами-корреспондентами и штабными офицерами. Чем тяжелее было положение парашютистов в Арнеме и безнадежнее усилия танкистов пробиться к ним, тем подавленнее становилось настроение временных обитателей гостиницы и раздраженнее их разговоры. Офицеры и корреспонденты, не решаясь произносить вслух имя фельдмаршала Монтгомери, но подразумевая его, ожесточенно поносили «сумасшедших стратегов», задумавших и приказавших осуществить эту «опасную авантюру». Только здесь, после разговоров с возмущенными офицерами, нам стали понятны намеки полковника Беринга относительно замысла Монтгомери.

Как явствовало из рассказов штабных офицеров и наших наиболее осведомленных коллег-журналистов, Монтгомери сумел доказать Эйзенхауэру, что войну в Европе можно закончить до рождества, захватив либо Рур, либо Берлин: обойти с севера «линию Зигфрида» и вырваться подвижными силами на просторы северо-западной германской равнины.

Монтгомери брался сделать это и потребовал передать в его подчинение недавно сформированную в Англии, но бездействовавшую 1-ю воздушно-десантную армию (тридцать пять тысяч человек), а 2-ю британскую армию обеспечить техникой, боеприпасами и горючим. Воздушно-десантная армия, как он уверял, захватит мосты через голландские реки, речки и каналы на главной дороге, связывавшей Эйндховен – Неймеген – Арнем, а по ней устремится 2-я британская армия, которой надлежало в двухдневный срок дойти до Арнема. Затем, повернув под прямым утлом вдоль правого берега сначала Нижнего Рейна, потом самого Рейна, 2-я армия должна была ворваться в Рур и занять его, лишая вооруженные силы «третьего рейха» их основного арсенала. Оставшись без Рура, вермахт, считал Монтгомери, «прекращал» сопротивление, и война в Европе «заканчивалась» в ближайшие шесть-восемь недель. Если бы на пути к Руру возникли серьезные препятствия, 2-я армия должна была повернуть на Берлин, занять его, позволяя союзникам добиться такой же скорой победы.

«Монти, вы сошли с ума», – сказал Эйзенхауэр, выслушав Монтгомери первый раз. Он прилетел из Нормандии в Брюссель, чтобы решительно отвергнуть план Монтгомери, изложенный на бумаге. Этот план был оценен в штабе главнокомандующего союзными экспедиционными силами как «малограмотный, опасный и даже авантюристичный». Однако в личной беседе в самолете на брюссельском аэродроме Монтгомери доказал, что его план смел, надежен и обещает скорый и окончательный успех. Командующий 21-й армейской группой верил, что вермахт полностью разбит, что германское командование уже не способно оказать сопротивление. После некоторого колебания Эйзенхауэр, не отличавшийся твердостью убеждений и характера, согласился с планом единственного в его подчинении фельдмаршала.

Нам, оказавшимся тогда в окрестностях Неймегена, было ясно, что Монтгомери грубо ошибался в оценке силы вермахта вообще и его возможностей на западном фронте в особенности. Неожиданно смелая высадка с воздуха средь бела дня действительно захватила врасплох германское командование. Как рассказали позже пленные немецкие офицеры, командующий группой армий «Б» фельдмаршал Модель, увидев английских парашютистов, спускавшихся в окрестностях Арнема, близ загородной гостиницы, где расположился его штаб, выскочил из-за обеденного стола и бросился бежать с криком: «Они хотят похитить меня!» Модель был настолько уверен, что вся высадка затеяна с целью захватить его и тем самым лишить группу армий «Б» командующего, что отказывался объявить боевую тревогу по всем войскам, пока ему не показали попавший в руки немцев план операции «Огород» (его нашли в портфеле офицера 1-й воздушно-десантной армии союзников, сбитого над штабом 2-го танкового корпуса СС).

Вскоре, однако, германское командование пришло в себя и предприняло ряд атак на захваченные мосты, а также мобилизовало все силы, чтобы удержать в своих руках мост через Нижний Рейн, решавший судьбу операции «Огород».

На первой невероятно тягостной пресс-конференции в лесной гостинице на окраине Неймегена представитель штаба 30-го корпуса сообщил, что танки, пытающиеся пробиться к Арнему, обнаружили перед собой части двух танковых дивизий СС – 2-й и 10-й (мы знали их но Нормандии) и двух пехотных дивизий. Возмущенные военные корреспонденты стали нападать на разведку, «прозевавшую» целый танковый корпус противника. Офицеры разведки обиженно возразили, что они ничего не «прозевали»: о присутствии двух танковых дивизий неприятеля в окрестностях Арнема было известно разведке 2-й британской армии по сведениям голландского подпольного Сопротивления, но штаб армейской группы не признавал никаких донесений или сообщений, противоречащих планам командующего, поэтому голландцам «не поверили».

Каждое утро мы отправлялись на арнемскую дорогу. Прямая, поднятая над болотистой низиной, она просматривалась на километры вперед, и любой человек или животное, не говоря уже о танках или машинах, были видны далеко-далеко. Оставляя позади мост через Вааль, танки становились такой же четко видимой и легко поражаемой целью, как игрушки в увеселительном тире. Тем не менее генерал Хоррокс, понимая, сколь трагично положение парашютистов в Арнеме, снова и снова посылал танки на эту дорогу и тщетно просил командование 2-й британской армии немедленно перебросить артиллерию и поддержать танки с воздуха. Артиллерия не прибыла, запоздалая поддержка с воздуха оказалась малоэффективной.

В погожее предвечерье на третий или четвертый день наступления на Арнем мы, притаившись у стены кирпичного здания на окраине Элста, наблюдали, как английские «тайфуны» пытались поразить ракетами невидимые нам за высокой насыпью шоссейной дороги вражеские самоходки и противотанковые пушки. Самолеты летали почти над самым лесом, взмывали над дорогой, словно взнесенные ветром бумажные «змеи», затем круто пикировали. Ракеты со свистом устремлялись вниз, и почти тут же в лесочке, между Элстом и Арнемом, вздымались черные фонтаны грязи и дыма. Выпустив ракеты, «тайфуны» улетали на перезарядку в Бельгию, возвращались и снова пикировали на дорогу, усеивая лесок взрывами. Но едва танки, прятавшиеся за домами Элста, вылезали на дорогу, их встречал злой, губительный огонь восьмидесятивосьмимиллиметровок – германских противотанковых пушек, которых танкисты панически боялись: снаряды легко пробивали броню «шерманов».

Всех нас, офицеров и военных корреспондентов, волновала и тревожила судьба 1-й воздушно-десантной дивизии, которая вела в Арнеме безнадежно неравный бой. От офицеров связи при штабе 30-го корпуса нам было известно, что дивизии с самого начала не повезло. Из-за нехватки воздушных транспортных средств три бригады, составлявшие дивизию, перебрасывали не вместе и не одновременно, а побригадно в течение трех дней. 17 сентября была сброшена 1-я парашютная бригада. Опасаясь огня зенитной артиллерии гитлеровцев, тяжелые и тихоходные самолеты не осмелились подойти поближе к мосту через Нижний Рейн, и парашютистам пришлось выброситься на лугу в семи – двенадцати километрах от города Арнема и еще дальше от моста. Тем не менее парашютисты почти беспрепятственно прошли через северо-западную часть города и, подавив слабое сопротивление германской охраны, захватили мост с северного берега Нижнего Рейна. Торжествующее короткое сообщение «Мост в наших руках» заставило нас ликовать, а наших английских коллег чуть ли не прыгать от восторга. Однако уже на другой день восторг сменился тревогой, когда парашютисты известили, что к мосту движутся танки противника.

Это было последнее сообщение парашютистов, захвативших мост. Попытки узнать об их судьбе – мы запросили штаб 1-й воздушно-десантной дивизии – остались безуспешными: штаб не сумел установить с ними связь, хотя и знал, что на мосту идет ожесточенный и беспрерывный бой. К парашютистам отправился командир дивизии генерал Уркварт, который вдруг… исчез, не назначив себе заместителя. Генерал отыскался спустя почти двое суток (позже выяснилось, что, застигнутый гитлеровцами, он отсиживался в одном из арнемских домов), и эти двое решающих суток дивизия фактически оставалась без командира. Не сумев оказать парашютистам помощь на мосту, Уркварт создал круговую оборону на северном берегу Нижнего Рейна, чтобы продержаться до подхода 30-го корпуса и спасти дивизию от уничтожения или пленения. Дивизия сопротивлялась до 25 сентября, когда ее остатки были переправлены паромом и лодками на южный берег реки и отведены по проселочным дорогам, лесным и болотистым тропам к Неймегену. Под защитой танков 30-го корпуса оказались лишь две тысячи усталых, истощенных, обросших и грязных людей из десяти тысяч боеспособных парашютистов и десантников, вылетевших из Англии девять дней назад. Десантники польской бригады, переправленные через Нижний Рейн, чтобы прикрыть отход дивизии, либо погибли, либо попали в плен.

3

Военные корреспонденты набросились на вернувшихся из арнемского ада офицеров и солдат, пытаясь выяснить, что же случилось. Картина, которую они рисовали, была сложной, неясной, часто противоречивой, и в моих записях этих бесед зафиксированы лишь отдельные факты: 1) в районе Арнема оказался потрепанный в прежних боях, но вполне боеспособный 2-й танковый корпус СС; 2) несмотря на полное превосходство в воздухе, союзная авиация не оказала парашютистам и десантникам никакой поддержки; 3) из ста тонн обещанных и сброшенных боеприпасов и продовольствия, в расположение 1-й дивизии попало около десяти тонн, остальное досталось гитлеровцам; 4) жители Арнема тепло, даже горячо встретили союзных парашютистов и в течение всех дней боев всячески помогали им, хотя военное командование игнорировало советы голландцев о дорогах, по которым следовало двигаться, как оно игнорировало их информацию об эсэсовских танковых дивизиях.

Все единодушно признавали, что в Арнеме союзники потерпели серьезное поражение, но расходились в определении причин и виновников поражения.

Одни считали виновником катастрофы генерала Уркварта, который потерял управление боем в Арнеме: отдельные бригады сражались не только с гитлеровцами, но и друг с другом.

Другие взвалили вину на генерала Хоррокса, который не сумел понять настоятельную важность скорейшего – любой ценой – продвижения танков к Арнему. Давая командованию 1-й воздушно-десантной армии приказ захватить мосты и переправы на дороге от бельгийской границы до Арнема, Монтгомери обещал: «Продержитесь двое суток, и я сменю вас войсками с должным вооружен иезл». На самом деле парашютисты удерживали северный конец моста через Нижний Рейн четверо суток, плацдарм на берегу реки – девять суток, а смена так и не пришла.

Третьи полагали, что виноват командующий 2-й британской армией генерал Дэмпси, не сумевший обеспечить фланги длинной, как сама дорога, моторизованной колонны 30-го корпуса: вместо безостановочного продвижения вперед танкистам приходилось отражать яростные атаки частей вермахта, скрывавшихся в голландских чащобах.

Тем не менее постепенно складывалось единое мнение, что главная вина лежит на командующем 21-й армейской группой фельдмаршале Монтгомери. Он поверил в выдуманный им самим миф о крахе германского сопротивления и построил на нем ложный стратегический план, намереваясь завершить триумфальный марш, начавшийся с берегов Сены, триумфальной победой в сердце «третьего рейха». Тайный замысел завершить европейскую войну триумфом английского оружия, который увековечил бы славу самого фельдмаршала, подобно тому, как битва у Трафальгара сделала бессмертным имя Нельсона, провалился, лопнул, словно мыльный пузырь.

Два советских военных корреспондента воздерживались от участия в ожесточенных и гневных спорах, которые велись в те унылые осенние вечера в лесной гостинице у Неймегена, – кто повинен в поражении у Арнема. Было горько за людей, погибших из-за недомыслия и тщеславия слишком самоуверенных генералов. Наше и без того подавленное настроение стало еще более мрачным, когда на нашу просьбу разрешить вернуться в Брюссель начальник передового пресс-кемпа 21-й армейской группы сказал:

– Вы не можете вернуться в Брюссель.

– Это почему же?

– Потому что… – Майор замялся, а потом смущенно ответил: – Потому что дорога в Брюссель перерезана немцами между Вегелем и Эйндховеном. На ней закрепились «тигры».

– Не может быть!

– Да, закрепились, – повторил майор – Уже второй день…

Видимо, разочарование на наших лицах было слишком явным, и майор поспешил добавить:

– Не отчаивайтесь. Принимаются меры, чтоб прогнать их.

В самом конце сентября мы выехали в сторону Вегеля, надеясь, что к тому времени, когда доберемся до него, «тигров» (германские танки) прогонят. В Вегеле узнали: «тигры» все еще закрывают дорогу на Эйндховен, и «тайфуны» стараются выбить их. Часа три-четыре, укрывшись за углом фабрики на окраине Вегеля, мы наблюдали за «тайфунами», которые подбирались над лесом к дороге, взмывали над ней, а затем пикировали, стреляя ракетами по танкам. Мы видел» такую «игру» у Элста, знали, насколько безнадежны попытки летчиков попасть ракетой в стоящий за насыпью танк, и потому, расспросив голландцев о проселочных дорогах, ведущих в обход «тигров», решили пробираться в Эйндховен на свой страх и риск. Наши коллеги – англичане и австралийцы – предпочли вернуться в лесную гостиницу у Неймегена, а мы отправились дальше. Это было небезопасно: в лесах скитались разрозненные группы вражеских солдат.

К счастью, на лесных дорогах нам никто не встретился, и, выбравшись на шоссе по ту сторону «тигров», мы помчались через Эйндховен в сторону Бельгии, где нас ждали новые события, встречи, дела.

4

Уже в первые дни пребывания в Брюсселе мы узнали, что наши соотечественники и собратья самоотверженно сражались против фашистского врага и на бельгийской земле, поливая ее своей кровью. Бежав из гитлеровского плена или неволи, они примкнули к бельгийским партизанам и даже сформировали свои части и «соединения» («бригады»), входившие в армию подпольного бельгийского Сопротивления.