1.
После убийства прошли две недели. Страшные воспоминания выцвели и выгорели, несмотря на то что на солнце теперь она больше не бывала. У нее уже имелся богатый опыт по забыванию неудобных (чаще всего обидных и постыдных) происшествий, и теперь он работал на нее. Да, все это было. Но оно прошло. А раз этого больше нет, оно ничего не значит.
Она помнила, что совершила убийство. Теперь сомнений не было – ее состояние, чем бы оно ни было обусловлено, опасно для окружающих. Единственный ее козырь в игре с мистером Хайдом был бит. Обратиться к врачу уже нельзя – визит к нему мог бы иметь два результата: если ее будут плохо лечить, все останется как есть, включая мистера Хайда в голове (пустая трата времени), если же за нее возьмется хороший специалист, она предстанет перед судом за убийство, и ее определят на принудительное лечение.
Кроме того, – и это особенно важно – спустя время изменилось и восприятие голоса в голове. Мистер Хайд и она больше не были врагами. С каждым днем градус противостояния стремительно падал. Говорят, что люди, живущие вместе, становятся похожими. Стать похожим – значит понять, а понять – значит простить. Она и мистер Хайд существовали в одной голове. Отличная посылка для настоящего взаимопонимания.
Разумеется, они не стали друзьями. Просто компаньонами. Именно компаньонами, не больше. Если бы его предложения сводились к шантажу, она послала бы его к черту. Но он предлагал сделку. Очень крупную сделку. Услуга за услугу. Она выполнит все его поручения при условии, что они будут в пределах ее физических возможностей. Он поможет ей раскрыть ее талант. Обеспечит признание и славу. Да, и еще: он обещал, что оставит ее в покое после того, как все закончится.
«Наше сотрудничество не продлится более полугода, если ты сама не захочешь продолжить», – так он обещал.
Как именно он собирался выполнять свои обещания, у нее не было ни малейшего представления. Но его слова не были похожи на пустой треп.
Светобоязнь никуда не делась, но Анжела научилась жить с нею. Проблемы возникали только с солнечным светом. Она зашторила окно спальни плотными занавесками, которые сделала сама из двуспального гобеленового покрывала, стала позже ложиться и раньше вставать.
Каждый вечер звонила Людка, спрашивала, почему она не появляется на работе, и просилась в гости. Анжела отвечала, что заболела и обещала перезвонить, когда ей станет лучше.
Творческий кризис был в разгаре. За инструмент она не садилась. Выложенные в Интернете записи ее концертов по-прежнему набирали по три просмотра в сутки, а комментарии пестрели оскорбительными отзывами и предложениями.
Вечерами она ходила в продуктовый магазин, нацепив на лицо марлевую повязку. «Чтобы не заболеть», – объяснял мистер Хайд. Какие болезни могут быть в середине лета? Наверное, этим же вопросом не раз задавалась и Люда.
Упаковка сосисок, килограмм огурцов и помидоров, хлеб и имбирь составляли ее ежедневный рацион. Внезапно проснувшаяся любовь к имбирю граничила с одержимостью. Сколько бы она ни покупала квашеного корня, наутро следующего дня он все равно оказывался съеденным.
2.
Ему повезло. Кабинет врача находился на теневой стороне здания.
– Присаживайтесь, – врач указал на стул, не торопясь надел очки и открыл медицинскую карточку.
Он сел, и стул заскрипел под его ста двадцати шестью килограммами веса.
Два дня назад хозяин тела уступил ему место за пультом. Временно. Несмотря на внушительные физические размеры, форма была слишком тесной и слабой. Немногим лучше колонии муравьев. Надолго ее точно не хватит.
«…Формы, формы, формы… Поиск и заполнение. И нет другого способа бороться с наступающим на пятки Временем».
Если не считать муравьев и крысу, на настоящий момент в его распоряжении было две формы. Жирдяя он заполнил довольно быстро, а вот с белокурой проституткой процесс шел очень вязко. Он опасался, что вообще не сможет ее заполнить.
– Ваше имя?
– Фролов Дмитрий Андреевич. «Одно из них. У меня миллиарды имен».
– Возраст?
– Двадцать девять лет.
«По вашим меркам бесконечность. Я начал свой путь, когда этой Галактики не было и в помине. И буду продолжать его через миллиарды лет после того, как Черная дыра, которая появится на месте вашего остывшего Солнца, проглотит саму себя».
– Профессия?
– Торговец. Специалист по договорам.
– Итак, Дмитрий Андреевич, у вас есть жалобы? – человек в белом халате говорил медленно, как будто обдумывая каждое слово.
На деле он был самонадеянным дураком. Глупо остаться с пациентом один на один без санитаров в запираемом изнутри кабинете. Гелевая авторучка «Эрих Краузе», лежавшая на столе, при соответствующих обстоятельствах легко могла бы оказаться в левом глазу врача. Даже несмотря на толстые линзы очков.
– Жалобы? Конечно, есть. Две. Хроническое отсутствие денег и патологическое желание ими разжиться, – он улыбнулся. Будь врач немного наблюдательнее, он раскусил бы его с первого вопроса. Для прежнего хозяина тела шутка над деньгами означала богохульство.
«Но ты ведь этого не знал, верно? Ты понятия не имеешь, что за люди лежат у тебя по палатам».
– Головные боли, учащенное сердцебиение, внезапные приступы страха или беспокойства?
– Нет. Ничего такого.
«Разве что в голове на один голос больше, чем положено. Но это такая ерунда. Так что не будем заострять на этом внимание».
– Может быть, провалы в памяти? Вы помните, что вы ели сегодня на обед?
– Борщ и гуляш из говядины.
«Плюс высохший лист салата, два сета роллов с тунцом и четыре килограмма человеческих мозгов, которые я пережевываю уже вторую неделю».
– Бессонница?
– Нет.
«Последний раз я проспал четверть века. И хватит спрашивать о моем здоровье. Пока никаких проблем. Хотя они и могут возникнуть. Алкаш, который лежит у входной двери палаты, третий день подозрительно покашливает. Ночами я часто подумываю, не накрыть ли ему лицо подушкой. А вот тебе, доктор, действительно не мешало бы поспать. Мешки под глазами и взъерошенные волосы – те, что еще не выпали, – тебя не красят. Думаю, аденома загонит тебя в могилу. Если, конечно, я ее не опережу».
– Страхи, фобии? Может, кто-то подслушивает ваши мысли или преследует вас?
«В точку, доктор. Меня преследует Время. Гонится, наступая на пятки».
– Нет.
– Вас не пытаются убить?
– Нет.
«Это все равно, что рубить саблей ветер».
– Не посещают ли вас мысли о самоубийстве?
– Нет.
– Может быть, какие-нибудь другие навязчивые идеи?
«В некотором смысле, я сам – навязчивая идея. Со всеми вытекающими особенностями “навязчивости”: живучая, подкрепленная весомыми аргументами, неумолимая и страстно желанная. И как всякая по-настоящему сильная идея, я способен объединить многих. Очень многих. Всех».
– Послушайте, доктор. В какой-то момент я слетел с катушек. Все верно. Но теперь со мной все нормально.
Врач встал и заходил по комнате.
– Честно признаться, не знаю, что с вами делать. Такой срыв не мог пройти бесследно. Вы помните, как сюда попали?
– Совсем немного, – он помнил, как это жирное, пристегнутое к каталке тело дергалось и извивалось. Перед глазами болтались веревки усов и когтистые лапы. Проклятые муравьи. Он будет в них, пока они не издохнут. А листа салата и воды в блюдце хватит еще не меньше чем на месяц.
– Вас привезли после обеда в бессознательном состоянии. Вы вырывались, падали на живот, таращили глаза и время от времени шипели. Кстати, прежде чем вас накачали транквилизаторами, вы успели укусить санитара и разбить окно. Полная потеря самоконтроля и связи с внешним миром. Вряд ли вы окончательно выздоровели. Слишком мало прошло времени, и слишком тяжелым было ваше состояние.
«Не надо строить из себя всемогущего. При желании я могу выйти отсюда и без твоего благословения. Хоть сейчас. Ручка по-прежнему лежит в зоне досягаемости моей левой руки, а ключи от входной двери отделения – в правом кармане халата».
– Я абсолютно здоров.
– И можете это доказать? – врач поднял очки и заглянул ему в глаза.
«Ах, доктор, доктор. Здесь слишком мутная вода для обычной рыбалки. Моли Бога, чтобы ничего не подцепилось на твой беспечно заброшенный крючок. Не забывай: когда ты смотришь в бездну, бездна смотрит в тебя».
– Кажется, сейчас я именно этим и занимаюсь.
«Нет, я, конечно, погорячился, назвав тебя дураком. Напротив, ты очень интересный старик. Впрочем, до того чернокожего тебе все равно далеко».
Он вспомнил, как тысячами муравьиных глаз смотрел в изумленные глаза Амади сквозь мутное стекло аквариума.
«Охотно на досуге покопался бы в твоих мозгах. Но, к сожалению, ты не из нашей команды».
– Что вас смущает? Говорю же вам, я абсолютно здоров.
«Заканчивай, хватит ломать комедию. Ты спросил о том, что хотел, и то, что хотел, услышал. Это были правильные ответы. Перед тобой абсолютно здоровый человек, переживший тяжелый нервный срыв. Проблема решена, и она осталась в прошлом. Теперь ты должен сделать правильный вывод. Выписывай меня из этой чертовой больницы. В противном случае мне все-таки придется воспользоваться авторучкой».
– Хорошо. Я выпишу вас. Формально я не имею права вас больше здесь задерживать. Будь моя воля, я бы не торопился, но руководство настаивает на ускорении. Знаете, отечественная система здравоохранения заставляет нас бежать, вылупив глаза. Стоит остановиться, и ФОМС оставит отделение без зарплаты. Но вам придется появиться у меня через месяц. Для контрольного обследования. И к следующему визиту у вас на руках должны быть результаты МРТ. Напоминаю, что вы записаны на двадцать шестое число.
3.
Мама оделась в то самое черное платье в горох, в котором собиралась идти на суд. Как он и предполагал, оно мешком повисло на ней. Солнцезащитные очки скрывали половину лица. Остатки волос она закрутила в калач, заколола на макушке и все равно не смогла закрыть им бледную плешь.
Валя одел светлую рубашку и чистые джинсы. Его стараниями на столе возникли два салата, толченка и блюдо с отбивными, бутылка вина «Каберне» и два пакета сока.
Первый раз телефон зазвонил около полудня. Мама привстала в кресле и поднесла трубку к уху. После года затворничества телефонный разговор стал для нее событием.
– Алло? Привет.
Валя слышал, что собеседницей была женщина, но слов было не разобрать. Мама произнесла несколько дежурных ничего не значащих фраз, вроде «как дела?» и «рада тебя слышать». Голос в трубке тараторил без умолку. С каждым словом углы рта мамы опускались все ниже, пока губы не превратились в подкову.
– Тебя не будет? Жаль.
Голос зазвенел, и ему показалось, что она вот-вот расплачется.
– Спасибо за поздравления. Конечно, я все понимаю. Надеюсь, увидимся. Пока, – она сбросила вызов и откинулась на спинку кресла. – Четыре негритенка пошли купаться в море. Один утонул. Их осталось трое. Аня не придет.
После позвонили Ирина Васильевна, Алла Валентиновна. Причины были разными, но суть одна.
– Кажется, вместо званого обеда у нас будет ужин на двоих, – произнесла мама и ошиблась.
Тетя Галя все же пришла. Мама работала с ней в проектном институте. В цветастом сарафане с огромным букетом белых хризантем (Валя пересчитал их дважды, прежде чем убедился, что их количество нечетное) и картонной коробкой с красным бантом она появилась на пороге ровно в два.
– По-здра-вля-ем!
Ручная кладь гостьи перекочевал к нему в руки. Она крепко обняла именинницу и направилась к столу.
– А что, я первая?
Мама замялась, но объясняться не стала.
– Ну да. Проходи. Присаживайся. Как дела? Как дети?
– Да ничего. Тебе в очках не темно?
– Темно. А что делать? Врач прописал, вот и ношу. Садись за стол. Не будем больше никого дожидаться. Тебе салата положить? Сынок, налей тетям вина.
Валя терпеть не мог, когда она называла его «сынок». Особенно при посторонних.
Тетя Галя встала из-за стола и подняла бокал.
– Поздравляю тебя, Верочка. Желаю тебе здоровья и огромного счастья. Открывай подарок.
Мама развязала бант и сорвала оберточную бумагу. Под оберткой была икона. Грустный Христос двумя сложенными пальцами указывал в небо. Валя представил, как икона будет стоять на стуле перед гробом рядом с портретом мамы. Так делали, когда хоронили отца. Только икона тогда была с Богородицей и брали ее напрокат у соседки тети Лены.
– Тебе нравится? Ручная работа, освящена в Храме Христа Спасителя. Рамка посеребренная.
– Галь, ну это слишком. Даже неловко как-то.
– Для лучшей подруги ничего не слишком. Слушай, а где остальные? Уже половина третьего.
– Наверное, опаздывают. Какая разница, нам и втроем неплохо. Рассказывай, как ты живешь. Как Артем, как Валера? Что там на работе? Сергеевич по-прежнему свирепствует? Рассказывай все. Сто лет не виделись.
Тетя Галя завелась с полоборота. В ее истории было не менее двух десятков действующих лиц, судьбы которых каким-о невероятным образом оказались переплетены между собой. Люди женились, разводились, обзаводились домами, автомобилями, холодильниками и детьми, получали премии и выговоры, двигались вверх и вниз по карьерной лестнице, переезжали с места на место, подозрительно быстро худели и страдали от ожирения.
Когда общие знакомые исчерпали себя, она перешла к знаменитостям. Вспомнила про двойняшек Пугачевой, смерть Фриске и новую пассию Билана. Девушка была из Украины, и тетя Галя переключилась на российско-украинский конфликт.
Бутылка опустела на две трети, и мама с трудом держалась на стуле. Она и раньше быстро пьянела, а теперь, когда болезнь дожирала ее, захмелела после первого бокала. Тело перекосилось, словно держалось на подпорках. Когда тетя Галя перешла к экономической обстановке в стране, мама дважды икнула и прикрыла ладонью рот.
– Кризис. По городу кафе, рестораны, магазины – все закрывается. Вчера только заходила в «Канцтовары» файлы купить – сегодня на двери табличка «Закрыто». Доллар уже шестьдесят рублей стоит. Цены растут, а зарплата прежняя. Артему начальник намекнул, что пора увольняться. Бюджета на всех не хватит. Так что давай, подруга, выпьем за материальное благополучие. За изобилие в холодильнике и шелест купюр в кошельке.
Мама еще раз икнула, виновато пожала плечами и подняла бокал.
– Я не против. Но честно признаться, из сбыточных желаний у меня осталось одно: хотела бы оказаться в гробу, прежде чем рак доберется до мозга, – она произнесла это так естественно и легко, как если бы речь шла о богатом урожае на даче или отпуске у моря.
Отхлебнула из стакана и поставила его обратно на стол. Валя уронил вилку. Тетя Галя перестала жевать и отставила стакан в сторону.
– О чем ты?
Движения замерли. В комнате повисла тишина. Только вентилятор продолжал жужжать и поворачивать пропеллером из стороны в сторону. Мама посмотрела на него, потом на тетю Галю, потом прижала руки к животу и вдруг дернулась всем телом.
– Что-то мне нехорошо. Извините. Я на минутку. Стул громко заскреб ножками по полу. Мама поднялась и быстрыми шагами вышла из комнаты.
– Что с ней?
– Онкология.
Тетя Галя прижала пальцы к вискам и закрыла глаза.
– Господи, Боже мой. Давно?
– С осени.
– Она мне ничего не говорила. Да и разговаривали мы за это время не больше двух раз, и то по телефону. Вера, Вера… Как же так? А что врачи?
– Оперировать не стали, сказали: слишком поздно. Метастазы в печени и лимфоузлах. Она не знает. Это мне тетя Зоя, отцова сестра, говорила. Она приезжала летом. Извините. Я схожу посмотрю, что с ней.
– Я с тобой.
Валя подумал, что с этого момента обзорная история тети Гали пополнилась еще двумя персонажами. За дверью шумела вода. Валя постучал.
– Мам, ты как?
– Все нормально. Я сейчас выйду. Это все чертовы таблетки. В инструкции… – она запнулась, и Валя услышал, как ее вырвало.
– Вера, тебе ничего не надо? Может, скорую вызвать? – спросила тетя Галя.
– Не надо. Говорю же: все нормально. Мне уже лучше. Сейчас выйду.
«Сейчас» продлилось чуть меньше часа. И когда мама вышла из ванной, тети Гали уже не было.
4.
Терентьев оставил служебную девятку за два квартала около супермаркета. По случаю визита к Джорджу он переоделся в штатское и, несмотря на ненастную погоду, нацепил на нос огромные солнцезащитные очки.
Кроме обычных вопросов у Терентьева был еще один, непосредственно к цели визита отношения не имевший. Вопрос надо было ненавязчиво ввернуть в диалог, как бы между делом. Ему надо знать, связан ли как-то цыган с убитым негром. А то сейчас кинется он рьяно копать, а через месяц придется с удвоенным усердием закапывать все, что нарыл, обратно.
Однажды Джордж хвастался, что весь его многолетний труд тянул как минимум на два пожизненных. И это было очень похоже на правду. Казалось, что он берется за дело не столько из экономических соображений, сколько стремясь дотянуть не вынесенный ему приговор до третьего пожизненного или расстрела, – в качестве прецедента за особые заслуги.
– Три четверти Уголовного кодекса – это про меня. Осталась только мерзость, вроде растления малолетних и изнасилования. Так что можно сказать, что как личность я состоялся, – это была его излюбленная прибаутка.
Для цыгана не существовало мелких и крупных дел. С утра он покупал краденный телефон за триста рублей, а в обед помогал отбить НДС на полтора миллиона.
Вся его многочисленная семья занималась примерно тем же. Брат Джорджа, Чикурано, барыжничал ширкой. Племянник, имя которого Терентьев никак не мог запомнить, угонял машины, а потом возвращал их владельцам за половину стоимости. Сын Сергей авторитетно прибивал на бабки средней руки бизнесменов, а дочка Анечка торговала наркотиками.
После второго звонка дверь открыл хозяин дома в ярко-красной рубашке, расписанной золотым узором, и длинных, спускавшихся ниже колен шортах. Благодаря видеокамере на заборе калитку всегда открывал тот, к кому пришли, если он, конечно, был дома.
– Джордж, привет.
– Ай, привет, дорогой! Заходи, гостем будешь, – цыган улыбнулся и протянул усыпанную перстнями пятерню. Все тридцать два закованных в золото зуба ярко горели на солнце.
Двери дома автоматически разъехались, как в торговом центре.
По коридору один за другим промчались три разновозрастных цыганенка. Справа в дверном проходе появилась толстая бабка с вымазанными по локоть в муке руками и что-то крикнула Джорджу на роме.
Тот, не задумываясь, ответил и показал Терентьеву на прозрачную дверь.
За стеклом зеленели папоротники в кадушках на фоне ярко-голубой воды бассейна.
Джордж упал в плетеное кресло у бассейна и показал на место напротив. На столике перед диваном лежал крупный золотой браслет, инкрустированный прозрачными голубыми камнями.
– Вчера жене ко дню рождения купил. С утра разглядываю. Знаешь, сколько стоит? Восемьсот. А весит пустяк – сорок граммов. А почему так дорого? Потому что «Де Бирс». Фирма. Знаешь такую?
– Нет.
– Вот я тоже раньше не знал. Мировой бренд. Очень престижный. Вчера в ювелирном магазине мне казалось, что в этой вещице есть что-то особенное, чего нет в других. Особенное качество или красота. Ну, ты меня понимаешь. А потом, когда уже купил, пригляделся – нет. Все самое обыкновенное. Поэтому я стал думать, что переплата за бренд – это стоимость уважения и внимания со стороны других людей. Цена респекта, который вещь приносит своему владельцу. Понимаешь?
Терентьев кивнул. Пока цыган молол языком, он думал, как с брендов перейти к черномазому трупу. Ничего в голову не приходило. Если такой мостик и существовал, то дорога к нему была капитану полиции не известна.
– Но ты ведь не знаешь, что такое «Де Бирс». И большинство остальных тоже не знают. Так что выходит, я заплатил за промывку собственных мозгов. «Де Бирс» умело развесила лапшу мне на уши – убедила меня, покупателя, в существовании исключительного отношения окружающих людей к владельцам предлагаемого товара – и сорвала куш. Вот так-то. Что скажешь?
Терентьев пожал плечами. Цыган всегда был склонен к абстрактным разговорам. Олег говорил, что покойный отец Джорджа закончил три курса на философском факультете Московского университета.
– Ладно. Черт с ними с этими брендами. Держи. Джордж бросил на колени Терентьеву скрученный скотчем пакет.
– Скажи начальнику: за июль потом отдам.
– Передам и слова, и сверток.
Цыган должен был отдать всю сумму сейчас, но Терентьев промолчал. Вести переговоры он не был уполномочен.
– А сам-то как? – наконец Джордж задал правильный вопрос. От него до вопроса, вертевшегося на языке больше получаса, был всего один шаг.
– Все бы ничего, да работку вшивую подкинули. Негра убили в доме по Урицкого. Слышал? – проговаривая последние слова, Терентьев внимательно смотрел в лицо собеседника. Глаза должны были сказать больше, чем язык. Но заброшенный невод вернулся с тиной морскою.
– Слышал. Чикурано рассказывал. Запутанная история какая-то, долго тебе возиться придется.
– Долго – это полбеды. Главное, чтобы не оказалось напрасно или даже во вред.
Джордж пожал плечами. Разговор, к которому Терентьев так долго и осторожно подбирался, ничего не принес.
5.
Нет, неужели они и в правду такие тупицы? Для того чтобы подтвердить теорию Хиггса, вовсе не обязательно было всем миром строить электронную пушку размеров в сорок футбольных полей. Шестой день вместо того, чтобы жать на клавиши синтезатора, она читала электронную версию «Квантовой физики». Неожиданный интерес был не менее поразителен, чем вдруг открывшиеся в ней знания.
Зазвонил телефон – так ей, во всяком случае, сначала показалось, потому что она ждала именно телефонного звонка. Без видимых причин. Просто предчувствие.
– Алло.
– Привет. Завтра встреча в половине десятого. Голос был знакомым. Скорее всего, это был кто-то из постоянных клиентов «Страны грез». Она попыталась вспомнить его лицо. На стене вдруг начал проступать контур легкового автомобиля. Она вспомнила старуху-бухгалтершу и папку «Основные средства». Неужели снова?
Анжела крепко зажмурилась. А когда снова открыла глаза, наваждение исчезло.
– Половина десятого вечера? «А как ты думаешь?»
Анжела посмотрела на зашторенное окно. Вопрос действительно был глупым.
«Софьи Перовской, двадцать шесть, квартира четыре. Вход с улицы».
– Хорошо. Я буду.
Связной от мистера Хайда? До сих пор она считала феномен голоса глубоко личным. Товарищ по несчастью или надсмотрщик? Какая разница? У нас договор. Следует выполнять свои обязательства.
«До встречи».
– Постой.
Что-то было не так. Анжела посмотрела на одну ладонь, потом на другую. Провела по волосам, ощупала шею и уши. Ни телефона, ни проводов, ни динамиков с микрофонами.
– Мы разговариваем без телефона? Голос в голове довольно хмыкнул.
«Ты удивишься еще сильнее, когда обнаружишь, что разговариваем не мы».
– А кто? «Он».
– Кто он?
«У него нет имени. И точного слова в нашем языке, обозначающего его, тоже нет. Информационная грибница, растущая в разных частях космоса и продолжающая пылить мицелием на солнечном ветру. Что-то вроде древнего странствующего духа. Только огромного, заполняющего собой миллиарды миров».
– И с кем он говорит? «Сам с собой».
6.
С горем пополам, ободрав руки и живот, он все же спустился под землю.
Толстое неуклюжее тело раздражало. За жизнь (если бесконечность его существования можно назвать жизнью) он бывал и в более неудобных формах. Но мир, созданный цивилизацией людей, был рассчитан на обитателя с массой тела вдвое меньшей, чем та, которой сейчас располагал он. Всякая мелочь, вроде опасно скрипящей под ногами лестницы, проваленного сиденья автомобиля, узких дверных проемов, по сорок раз на день напоминала ему об этом.
Путь от люка до склепа он знал как свои пять пальцев. Фонарь можно было не включать. Последний раз он был здесь тридцать шесть лет назад. С тех пор ничего не изменилось. Тот же серый бетон стен, грязь под ногами и тошнотворный сырой запах болота.
Два поворота – и он на месте. Сверху из трубы шумно текла вода.
Луч фонаря выхватил из темноты истлевший женский труп в желтом сарафане. Ее звали Катя. Просто удивительно, как он все это помнит. Грязь вокруг была усыпана отпечатками человеческих ног. Разумеется, свежими. За минувшие три месяца в этом месте побывало больше людей, чем за предыдущие тридцать пять лет.
Первым был слесарь. Его первая форма в этом перерождении. Надо думать, парень здорово испугался, обнаружив гору камней, усыпанную человеческими останками. Однако не настолько, чтобы убежать. Как потом выяснилось, у этого мелкого ничтожного человечишки была огромная фантазия. Он решил, что нашел клад. Упрямая, глупая пустышка. Алкоголик. Слава Богу, его труп с проваленной грудиной гниет в сточной яме под дорогой.
Потом был негр. Этот не пугался и не удивлялся. Он знал, что ищет, и был готов к тому, что найдет. Так появились эти проклятые муравьи, из которых он до сих пор не может выбраться.
Потом блондинка. И теперь наконец он сам.
Камни притягивали. Каждая новая форма должна была хотя бы однажды прикоснуться к ним. Непреодолимое желание побыть среди своих. Поэтому он здесь. Хотя и не только.
Он тяжело нагнулся и поднял с земли черный холодный камень. Холодное спокойствие и умиротворение растеклось по всему телу.
Четыреста восемьдесят шесть камней. Он помнил каждый. Все они по нескольку раз прошли через его руки. Тот, что он сейчас держал в руках, – валун средних размеров, правильной формы, почти шар – впервые в этом мире он поднял с земли, подцепив грубыми пальцами горбатой кухарки Лизы. Руками кузнеца он перекладывал его из телеги в винный погреб. А через сто лет женские руки швеи-мотористки швейной фабрики «Красная звезда» перенесли его сюда.
Камни – его родители и дети, братья и сестры, части его самого. Спящие зародыши гигантского организма. Жаждущие размножаться, расти и заполнять.
Демон поднес метеорит к лицу.
– Потерпите. Я выпущу вас. Не сегодня, но очень скоро. Скажем, дня через три. Команда уже почти готова.
7.
В половине десятого было уже темно, и она могла добраться до места встречи без особых проблем. Автомобильные фары время от времени загоняли ее в подворотни, но искусственный свет был сущей ерундой по сравнению с солнечным.
Высокие шпильки и короткие юбки ушли в прошлое. Теперь на ней были джинсы, майка с длинным рукавом и кроссовки. Никакого макияжа, маникюров и педикюров – бессмысленная трата времени. Вместо мелко завитых кудрей – хвост, затянутый резинкой на затылке.
С утра мистер Хайд молчал. Не ушел (такое случалось время от времени), а затаился внутри нее. Словно заперся в комнате. Она слышала, как он ходит взад-вперед в черепной коробке, отмеряя шагами расстояние от уха до уха.
Анжела поднялась к железной двери офиса без указательной таблички. В прошлом это была однокомнатная квартира. Предприимчивые хозяева взяли разрешение на перепланировку, заложили входную дверь, прорубили дверь на улицу и сложили крыльцо.
Пальцы набрали шестизначный код замка (откуда я его знаю?) Она опустила вниз массивную золоченую ручку и вошла внутрь. В коридоре было темно и воняло горелой травой. Рука по привычке потянулась к включателю и замерла.
Нет, пусть остается как есть. Без света лучше. Не разуваясь, она прошла в комнату.
В темноте работал телевизор. На экране вооруженный карабином герой «Дюка» шагал по руинам химического завода.
– Слева за бочкой, – она сказала это прежде, чем сообразила, что хотела сказать.
В указанном месте появился вражеский боец с автоматом. Встречным огнем его разорвало в клочья. Парень перед телевизором усмехнулся.
– Не тупи. Ты знаешь это только потому, что это знаю я.
Мальчика с джойстиком звали Юстас. Странное имя, и странно, что она его знает. Да что там имя – она вдруг обнаружила, что знает парня не меньше, чем себя. Трехкомнатная квартира на шестом этаже. Отец – успешный торговец сантехникой (еженедельная тысяча рублей на карманные расходы), мать-домохозяйка и бабка-зануда. Еще друг Дрон – широман с трехлетнем стажем.
В кресле рядом с телевизором развалился второй – толстый в мешковатом зеленом свитере и джинсах, напоминавший поправившегося на полцентнера Мэтта Деймона. Его звали Дима, и он ей не понравился с первого взгляда. Неприступная скала снаружи, хлюпик и жмот изнутри. В «Стране грез» такие клиенты сначала долго торгуются на пороге, а потом спускают все в трусы, не успев раздеться.
Словно услышав ее, Дима повернулся, но ничего не сказал.
У окна стояла лупоглазая женщина лет тридцати пяти, купившая в прошлый четверг два пакета ряженки «Веселая буренка» и употребившая их тем же вечером. Лицо ее выражало смущение и покорность, как будто ей сильно приспичило, но она готова потерпеть для общего дела. Ее звали Марина. Она работала парикмахером в Черемушках, и непонятным образом Анжеле все это было тоже известно.
– Здрасьте всем, – Анжела помахала рукой. Лупоглазая сдержано кивнула в ответ. Жирдяй то ли не услышал, то ли проигнорировал.
Анжела упала в мягкое и глубокое кресло, задрав колени выше ушей.
В дверном проходе появилась старая – во всех отношениях – знакомая.
– Ну что, кажется, все в сборе. Начнем? – старуха-бухгалтерша (Марья Федоровна – мгновенно всплыло в голове, хотя ее имя она слышала только однажды) таинственно улыбалась.
– Начнем что?
– Выбраковку. Надо отсеять тех, у кого низкая проводящая способность.
– Какая способность?
– Не важно, – старуха махнула рукой. Она определенно знала больше Анжелы, но не желала углубляться в разъяснения.
– Проводящая. Первый этап подготовки к синхронизации, – пояснила Марина. Речь провинциальной парикмахерши плохо сочеталась с ее образом, и Анжела готова была поспорить, что диссонанс возник не больше двух недель назад. Он должен увидеть всего себя, прежде чем приступит к делу. Что-то вроде утреннего туалета перед зеркалом накануне большой вечеринки. Уложить волосы, подвести губы и выщипать брови. Потом подобрать подходящие по цвету туфли и платье.
– Прошу всех пройти в соседнюю комнату, – Марья Федоровна указала на открытую дверь знакомым жестом. («Завтра отчет должен быть сдан, поэтому закончить его мы должны сегодня. Никто никуда не уйдет, пока мы не закончим работу».)
8.
За круглым столом стояли пять стульев. На столе горели три свечи в бронзовых подсвечниках.
– Прошу занять места согласно купленным билетам. Возьмитесь за руки, – Марья Федоровна села слева от Анжелы и протянула ей костлявую кисть.
– Похоже на спиритический сеанс.
– Нет. Не похоже, – отозвалась с противоположного края стола Марина. – Нам некого вызывать. Хозяин уже в нас.
И тут же, как будто произнесенные слова были сигналом к действию, мистер Хайд проснулся: «Ну что ж, оркестр в сборе. Можем начинать репетицию. И пусть отсутствие инструментов тебя не смущает».
Анжела представила, как он взмахнул дирижерской палочкой, и заговорила первой.
– Теперь она слепа.
– Теперь она слепа, – хором повторили за ней остальные. Она понятия не имела, что скажет в следующий момент. И сама слушала себя. – Ее ручные змеи проели ей глаза.
Вторую строчку они повторили все вместе хором, во всяком случае, ей так показалось.
В принципе, это могло быть и «Чижик-пыжик, где ты был?». Не важно что, важно, что вместе. Это было взаимопроникновение. Она входила в них и впускала их в себя. В прошлый раз у открытого холодильника на кухне у родителей она слишком увлеклась чужим телом и не заметила, как кто-то оказался в ее собственном. Теперь она чувствовала и то, и другое.
Они продолжали что-то вместе говорить, но она не обращала внимание на пустые звуки. Анжела смотрела на мир пятью парами глаз. И четырьмя из них она видела свое остолбеневшее тело на стуле, каменное лицо и шевелящиеся губы. Они прорастали друг в друга, пока не стали единым целым.
Все, за исключением одного. Точнее, одной. Лупоглазая Марина, приоткрыв рот, крутила головой из стороны в сторону. Извиняющееся выражение лица исчезло, уступив место гримасе растерянности и ужаса. Она точно не была в «их команде». Слабое звено. Безнадежно слабое. И это обстоятельство означало для нее смерть.
Марина крепко зажмурила глаза, а когда вдруг раскрыла, ее черные зрачки расплылись на весь глаз. Лицо стало темно-пунцовым, а на шее вздулись вены. Она подскочила со стула и схватила со стола карандаш.
– Верните мне мою душу!
В следующее мгновение карандаш торчал из плеча жирдяя. По майке расползлось темно-красное пятно. Дима закричал и упал на пол. Подскочила Марья Федоровна и двумя точными ударами, в живот и сверху по ключице, усадила Марину обратно на стул (весьма недурно для семидесятилетней бабки с десятилетним стажем полиартрита).
– Верните мне мою душу! – продолжала верещать и выпрыгивать из стула Марина.
– Проданный товар обмену и возврату не подлежит, – сказал кто-то.
Мгновение спустя Анжела поняла, что это были ее слова.
9.
Он создавал самого себя. Бог аборигенов этого не умел. Значит, был слабее. Не все формы подходили друг к другу. Отбрасывать неподходящие (или десятки, сотни, тысячи неподходящих форм) следовало непрерывно, регулярно пересматривая всю систему в целом. Даже сейчас, когда его тело было микроскопически мало и в ближайшие три-четыре дня должно было временно оказаться еще меньше, оно требовало доработки. Проститутка и парикмахерша были взаимоисключающими элементами. И именно для того чтобы определить, кого оставить, он и собрал их здесь.
Ну да. Он немного подыграл самовлюбленной проститутке. Подстроил группу под нее. Но рядом не было никого, кто мог бы упрекнуть его в нечестной игре. Кстати, у парикмахерши тоже были свои плюсы. Она была на сто процентов предсказуема и безопасна. Он наполнял ее почти целиком, видел насквозь и в нужный момент мог овладеть ею полностью. Но в этом же был и ее главный недостаток. В ней было тесно.
Проститутку он наполнял едва ли наполовину. Процесс шел вязко. Хорошая форма всегда заполняется с трудом. Он снова вспомнил услышанную когда-то шутку: «Дерьмо приплывает само, а за жемчугом надо нырять». Очень точное наблюдение. Эта половина была больше по объему, чем вся парикмахерша. Кроме того, по отношению к остальным она в меньшей степени работала ни прием и в большей на передачу. Потенциально она могла отключить прием-связь с остальными формами вообще. Это очень важно для ключевого элемента. Даже эти чертовы муравьи, которые умудрялись залезть в голову практически к каждому новобранцу, смогли лишь слегка коснуться ее сознания и всего на несколько часов. В противовес, кстати сказать, наркоману, которого муравьи продолжают наполнять все больше и больше. Он неизбежно превратится в неподвластного ему двуногого муравья.
И в конце концов следует признаться, что ему было приятно находиться в ней. Хотя, возможно, что этот комфорт не природная особенность формы, а выработанная привычка, профессиональный навык: быть удобной для мужчины. Под этой особенностью могла скрываться куча неприятных и даже опасных сюрпризов. Но форма все равно пленяла своим объемом. Когда он заполнит ее всю, чувство комфорта превратится в наслаждение. Так что, можно сказать, риск вполне оправдан.
Если вдруг что-то пойдет не так, он в любой момент сможет поменять ее на бармена из «Макдоналдса» – тот парень послабее, но вполне пригоден. То есть в данной ситуации он ничего не теряет.
10.
– Проданный товар обмену и возврату не подлежит. Толстяк поднялся с пола и изумленно посмотрел на торчащий из ключицы карандаш.
Связь разорвалась. Анжела снова смотрела только своими глазами.
– Впервые сталкиваюсь с ситуацией, когда покупатель напоминает об этом продавцу, а не наоборот. А я, смею вас заверить, за жизнь слышала многое.
Марья Федоровна тычками левой руки умело загнала рвавшуюся наружу парикмахершу обратно в стул. В правой руке старухи вдруг возник шприц. Игла вонзилась в бедро Марины, поршень выдавил жидкость в плоть. Парикмахерша мгновенно умолкла. Эффект на кончике иглы. Кажется, так это называют врачи.
– Ей лучше?
– Намного. В каком-то смысле она уже мертва. Зачем спрашивать, когда знаешь ответ заранее?
– Что вы ей вкололи?
– Смесь реланиума, димедрола и пирогенала. Работает на отлично. Кстати, сеанс окончен. Мои поздравления. Репетиция прошла блестяще.
Забыв о парикмахерше, старуха пожала Анжеле руку. Мистер Хайд поздравлял сам себя, как будто начитался книг по аутотренингу.
Лупоглазая парикмахерша молча встала из-за стола и направилась к выходу. Никто не стал ее останавливать. Следом за парикмахершей так же молча из комнаты вышел жирдяй.
В голове захихикал Мистер Хайд.
«“Идущие на смерть приветствуют тебя” – вот что они должны были сказать тебе на прощание».
Анжела пропустила шутку мимо ушей.
За столом не осталось никого, кроме Юстаса. Геймер отрешенно смотрел в пустоту перед собой. Лицо осунулось, глаза остекленели.
– А он? – Анжела кивнула в сторону застывшей фигуры.
– Вот черт. Такое бывает, – Марья Федоровна подошла к парню и заглянула ему в глаза. – Несовместимость. Тоже в расход, но чуть позже.
Старуха попробовала растормошить Юстаса, но безуспешно. В ход пошла стальная линейка, которую Марья Федоровна принесла из другой комнаты. Она вставила ее между челюстями Юстаса и, нажимая одной рукой на край подбородка, а другой на линейку, приоткрыла ему рот. В щель меж зубами она протолкнула зеленую таблетку и аккуратно прицелившись, стала двигать ее линейкой вглубь к корню языка. Когда резцы указывали на отметку в шесть сантиметров, челюсти сжались. Старуха дернула за линейку – и парень едва не свалился со стула.
– Это может затянуться надолго. Думаю, нам лучше идти. Надо отдохнуть. Насколько я понимаю, у нас завтра насыщенная программа.
– С ним все нормально?
– Как сказать. Неисправимая ошибка заполнения в результате психических и неврологических аномалий. Насколько я понимаю, парень слишком увлекся травкой и компьютерными играми. Сейчас несовместимость еще не слишком заметна, но через пару недель, скорее всего, он окончательно свихнется и выйдет из общей цепи. Скорее мертвым, чем живым. Но это уж как повезет.
Анжела успела вернуться домой до рассвета. Прежде чем лечь спать, она открыла ноутбук. Реестр лекарственных средств. Пирогенал.
Фармакологические свойства препарата. Влияет на терморегулирующие центры гипоталамуса, создает регулируемый пирогенный эффект. Способствует рассасыванию очагов воспаления, восстановлению кровообращения. Обладает регенерирующим действием, способствует восстановлению утраченных функций органов.
Побочные действия. Повышение температуры до 37–37,6 °C, в редких случаях – гриппоподобный синдром: лихорадка, головная боль, повышенная утомляемость, миалгия, озноб, артралгия, анорексия, тошнота.
Ответ не прояснил ситуацию в целом. Она захлопнула ноутбук. В этот момент в темной комнате на другом конце города из открывшегося вдруг рта Юстаса на пол выпала линейка.
11.
Жирдяй и наркоман будут носить мешки из фургона. Сыпать порошок в воду он будет сам. Теперь «сам» означало проститутку. Он перенес центр тяжести в нее сразу после попытки синхронизации. Сделать это ничуть не сложнее, чем переступить с ноги ногу.
А вот окончательно покинуть некогда заполненную живую форму – этому трюку он до сих пор не научился.
Старухе он поручил контролировать периметр. На случай, если кому-нибудь в три часа ночи вдруг взбредет в голову прогуляться по берегу реки и случайно заглянуть в помещение, где работают насосы. Вероятность такого оборота событий была, разумеется, ничтожно мала, и он в очередной раз подумал об удивительной беспечности и глупости «хозяев планеты». Зачем увешивать школы и вокзалы видеокамерами, усиливать полицейские патрули на улицах, если доступ к водозабору свободен? Убитый монтер не в счет. Он оказался здесь случайно. Горожанам еще повезло, что в мешках тертое железо, а, например, не фосфид цинка. Забавно, что с развитием централизации аборигенов степень их уязвимости тоже росла. На то, чтобы заполнить шестьдесят восемь жителей поместья Сольских, ему потребовалось больше четырех месяцев. Теперь, триста лет спустя, он планировал заполнить сорок тысяч форм за четыре недели.
Демон в теле Анжелы заглянул в бассейн. Внизу бурлила вода. Очищенная, хлорированная, смягченная и нормализованная. Отсюда она начинает свой путь по трубам. Именно эту воду будут пить десятки тысяч горожан.
– Может, ворота открыть и машину внутрь загнать? Так мы будем еще два дня таскать, – жирдяй бросил под ноги грязный мешок и вытер пот со лба. Его трясло от озноба. Утренние полпачки парацетамола не помогли. Контакт ослабел – в опустевшую форму медленно возвращался прежний хозяин. Они разговаривали вслух.
– Чем ты собираешься спиливать замок?
Дима дернул здоровым плечом, что означало «не знаю», вздохнул и пошел к машине. Не стоило брать его с собой. Толку от него было мало, а опасность заразить остальных более чем велика. Он подхватил простуду еще в ливневке среди камней. Мог бы поправиться, если бы Марина не вогнала ему под ключицу карандаш. Теперь финал был определен на все сто. Большой беды в этом не было – с самого начала он не слишком на него рассчитывал.
– Четыре.
Ну и команда подобралась. Наркоман был ничем не лучше раненого жирдяя. В каждом его движении четко просматривалась черты обитателей аквариума. От муравьев ему передалось все, кроме трудолюбия.
– Быстрее! Некогда задницы мять, – он развязал мешок и зачерпнул в ладонь горсть красно-черного порошка. Эту толику он будет носить с собой в кармане для ключевых форм, занимающих важные места. Здесь нельзя полагаться на случай. С ними он поработает индивидуально. Остальное он опрокинул в воду. Над люком поднялась пыль.
Не слишком ли широко он замахнулся? Слишком скорое заполнение хуже слишком медленного. Если только оно не моментальное.
Заказ стереть в порошок полторы тонны металла токарь воспринял как чудачество, но за дело взялся всерьез. Преимущественно благодаря задатку в пятьдесят тысяч. Старуха пообещала ему еще восемьдесят по выполнению задания, но окончательный расчет не состоялся. Через неделю токарь загремел в дурдом – проклятые муравьи! Впрочем, не перетертыми остались всего четыре ведра камней, которые проститутка спустила обратно под землю.
Миллиарды крупинок устремились на поиски новых форм.
– Удачи вам.
В идеале частицы порошка должны были попасть в форму вместе с сырой водой. Большое начинается с малого. Вселенная с атома. Покорение планеты с первой заполненной формы.
Все, что попадет в чайники, кастрюли и нагреется выше тридцати восьми градусов, пройдет мимо. Большая часть подготовленной воды пройдет пустым транзитом через раковины, унитазы, стиральные машины. Он уже представлял, как, минуя водопровод и канализацию, порошок окажется в очистных сооружениях. Большая часть останется на фильтрах, но что-то пройдет и сквозь них. И тогда в одном из пригородных водоемов вдруг сильно поумнеет какая-нибудь лягушка. А новые формы в первые часы заполнения будут прыгать и ловить языком мух. Очень бы этого не хотелось. Но когда на кону оказывается сорок тысяч форм, на многое можно закрыть глаза.
Расти и размножаться. Он расползется по планете и заполнит всех, кого можно заполнить. Остальных уничтожит. А потом двинется дальше. Прочь от Времени, бегущего за ним.