Очнувшись, и посмотрев на дощатый потолок, в первые секунды я нахмурилась, не понимая где нахожусь, а потом всё вспомнив, сжалась от ужаса. «Меня, что, выкрали? Но зачем?» — первое, что пришло в голову и сердце учащённо забилось в груди. «Кому я нужна? Обыкновенный продавец в магазине… Если бы Сергей продолжал со мной жить, можно было подумать, что это его конкуренты, но ведь у него другая семья. Выкуп за меня тоже не попросишь. Не у кого. Бывший муж даже в больнице меня не проведывал после микроинфаркта, а больше родных у меня нет. Что же тогда? На органы меня разобрать? Господи, да я и так еле дышу, и здоровьем никак не могу похвастаться. Секс рабыня? Вообще смешно. Вряд ли кто-то польстится на меня. Я даже в юности, ещё не болея, никогда красавицей себя не могла назвать, а сейчас, после десятилетия болезней, с седыми волосами, и костлявым телом, я могу заинтересовать разве что какого-то психически больного человека, и то не факт… Может это «чёрные» риэлторы? Квартиру хотят отобрать? Хм, глупо. Сергей мне оставил её, но если исчезну, он, вряд ли кому-то отдаст жилплощадь, и риэлторы должны это понимать. Это, скорее всего, какая-то ошибка… или же, это всё проделки бывшего мужа. Жадность вещь страшная и он мог передумать дарить мне квартиру, а чтобы не делить её, просто решил убить меня» — от этих мыслей внутри всё сжалось, а голова закружилась. «Ох, да пусть забирает, только бы хоть немного ещё пожить. Не хочу я умирать в каком-то подвале, а потом быть похороненной в какой-нибудь яме» — подумала я, как никогда желая жить. «Как только кто-нибудь появится, сразу об этом скажу, и буду надеяться, что меня отпустят» — решила я.

Сев на металлической кровати, которая тут же жалобно заскрипела, я оглянулась и первое, что бросилось в глаза — это цепь. Один конец был прикреплён к крюку в стене, а второй — к железному обручу на правой щиколотке. «Средневековье какое-то» — пронеслось в голове и, взявшись за цепь, я дёрнула её, но крюк плотно сидел в стене, и стало ясно, что освободиться я никак не смогу.

«Но хорошо, что похитители не забыли про еду и питьё» — подумала я, бросив взгляд на тумбочку рядом с кроватью, и увидев накрытую миску и пластиковую бутылку с водой. Протянув руку, я схватила бутылку и, открыв её, принялась жадно пить воду, а утолив жажду, решила рассмотреть свою темницу подробнее.

Встав с кровати, я тут же схватилась за её спинку, чувствуя, как ноги дрожать, а перед глазами всё плывёт, и только справившись с собой, оглянулась по сторонам.

Моё новое жильё угнетало. Серые цементные стены и такой же пол нагоняли тоску, а льющийся свет из небольшого окна под потолком, даже не освещал полностью помещенье. Но тут, в общем-то, и рассматривать нечего было, потому что всё, что имелось в этом подвале — это старая металлическая койка, тумбочка, знавшая лучшие времена, и ведро с крышкой.

«А окно то без решётки! И достаточного размера, чтобы я протиснулась в него. Если подставить тумбочку, я как раз достану до него. А чтобы хоть немного заглушить звук бьющегося стекла, сначала приложу к нему одеяло» — подумала я, и на душе стало чуть легче от шанса вырваться на свободу.

Но уже через пару секунд я поняла всю утопичность моей идеи. Длина цепи не позволяла отойти от кровати больше чем на пять шагов, и окно оставалось недосягаемой мечтой. «Свинство! Так просто сбежать отсюда не получится» — поняла я и, вернувшись к кровати, села на неё. «Будем ждать похитителей, и смотреть по ситуации. Так просто свою жизнь я не отдам» — решила я, поглядывая на серую дверь, виднеющеюся в полумраке.

Но шло время, и свет за окном начал меркнуть, а в подвале никто не появлялся. Это нервировало, и периодически вставая, я ходила вокруг кровати, гремя цепью.

Когда под потолком загорелась тусклая лампа, я ощутила голод и, подняв с миски крышку, сморщилась. Размазня из перловой крупы с кусочками мяса выглядела отвратительно, но в желудке ощущалась сосущая боль, поэтому я взяла миску, и ложку, лежащую рядом и, зажмурившись, принялась есть.

«Мне нужны силы, чтобы сбежать, поэтому есть необходимо» — повторяла я себе, жуя кашу. «И хорошо хоть, что похитители не поскупились на мясо, иначе это было бы вообще не съедобно».

Давясь, я доела всё, а потом улеглась на кровать, устав ходить или просто сидеть. «Скорее бы уже хоть кто-нибудь пришёл и объяснил, почему я здесь. Неизвестность пугает больше всего» — думала я, глядя в потолок и сходя с ума от скуки и безделья. И чем больше я так лежала, тем сильнее испытывала страх, особенно от того, что всё чаще замечала мелькающие тени.

«Только этого мне не хватало сейчас» — подумала я и, закрыв глаза, попыталась абстрагироваться от всего.

Проснулась я от непонятного шёпота. В моей темнице стояла непроглядная тьма, но я чувствовала, что рядом кто-то есть. Оцепенев, я боялась даже вздохнуть и просто лежала, глядя во мрак.

— Сурииии, мы ждём тебяяяя, — как эхо, неожиданно раздалось в голове, и я дёрнулась.

Сжав пальцами одеяло и подтянув его к самому подбородку, я испуганно промямлила:

— Кто здесь? Включите свет и покажитесь. Если вы желаете меня испугать, вы добились своей цели. Почему бы теперь не поговорить?

— Поговорить нужноооо, но пока редко удаётсяяяя, — снова донёсся шелестящий голос и сердце, пропустив удар, бешено забилось в груди.

Голос одновременно казался и знакомым, и вместе с этим я могла поклясться, что никогда раньше не слышала его, и почему-то испытывала твёрдую уверенность, что человек так говорить не может.

«Я схожу с ума. Это голос в голове» — поняла я и, не выдержав напряжения, закричала:

— Выпустите меня отсюда! Или хотя бы включите свет! Умоляю! Перестаньте так себя вести!

— И ты перестанььь, — прошептали мне.

От ужаса горло сдавило плотным кольцом и стало нечем дышать, а тьма теперь казалось населённой тысячью существами, касающимися меня и обдающими холодом.

— Пожалуйста, не надо, — выдавила я, ощущая, как в груди разливается щемящая боль, а потом перед глазами замелькали разноцветные круги я начала падать в какую-то бездну…

Когда я открыла глаза, подвал снова освещался светом из окна и, оглянувшись, я увидела, что на тумбочке стоит новая бутылка воды, а миска снова накрыта. Протянув руку, я потрогала её и поняла, что пищу принесли совсем недавно, потому что она была ещё тёплой. Но есть не хотелось, и сев, я обвела взглядом комнату, надеясь, что хоть сегодня со мной поговорят.

Однако прождав до самого вечера, я так никого и не увидела. Поев днём опять такую же перловую размазню, как вчера, я немного поспала, а проснувшись, снова обнаружила на тумбочке новую порцию. «Надо дождаться того, кто приносит мне еду» — решила я, и настроилась дождаться своего мучителя во что бы то ни стало.

Время тянулось ужасно медленно. По моим подсчётам в подвале я находилась уже не меньше недели, но так пока и не удалось встретиться с тем, кто носил мне пищу. Создавалось такое впечатление, что похититель специально ждёт, пока я засну, а не спать совсем, не получалось.

Чего я только не пробовала за эти дни. Держалась изо всех сил и старалась не засыпать, но рано или поздно сон накрывал меня. Пробовала, съев еду, просить, чтобы мне принести ещё. Или же просто кричала, требуя меня выпустить или хотя бы поговорить. Однако ничего не помогало.

Эта пытка одиночеством, незнанием чего от меня хотят, и бездельем, сводила с ума. Успев изучить каждую трещинку на полу и стенах, и рисунок дерева на досках потолка, я металась возле кровати, ненавидя цепь, которая не давала нормально двигаться и меня всё больше охватывала тоска и ужас. А ещё мне хотелось помыться. Принять если не ванну, то хотя бы постоять под струями душа, а не умываться над ведром, которое служило мне одновременно и умывальником, и туалетом. Эти попытки освежиться водой из бутылки не приносили облегчения, и я уже начала побаиваться, что скоро у меня появятся вши или я заболею какой-нибудь болячкой, возникающей из-за грязного тела.

Но не это было самым страшным. Больше всего я боялась теней, которые всё чаще стала замечать, а также ночей. Из-за того, что часто спала днём, я постоянно просыпалась по ночам. Лежа в кромешной тьме, я раз за разом ощущала чьё-то присутствие и слышала голос в своей голосе, обращающийся к какой-то Сури. И самое отвратительно заключалось в том, что этот голос звучал всё отчётливее. Это уже нельзя было назвать эхом, и этот голос просил какую-то Сури вспомнить обо всём, открыться и стать самой собой.

Пытаясь заглушить его, я закрывала уши руками, кричала, прося оставить меня в покое, напевала песенки, стучала пустой миской по кровати, заодно надеясь, что это выведет из себя похитителя, и он придёт ко мне, требуя тишины.

Тем не менее, я по-прежнему никого не видела, и ощущала, что внутри с каждым днём внутри что-то ломается. Стержень, державший все эти годы и заставляющий бороться с виденьями и голосами, а потом с болезнями, всё меньше поддерживал меня и я всё чаще плакала.

Проснувшись после очередной ужасной ночи, я открыла глаза и, посмотрев на потолок, вдруг подумала, что может, уже никогда отсюда не выберусь. «Если это дело рук моего бывшего мужа, то я могу так и сгинуть в этом подвале. Меня признают без вести пропавшей, он заберёт квартиру и всё… Хм, но тогда проще меня убить. Зачем вообще держать меня здесь? Кормить, выносить ведро? Какой смысл в этом? Или это такое изощрённое издевательство? Типа: «Ты десять лет болела, я за тобой ухаживал, во всём угождал, и всё терпел, а теперь ты должна расплатиться за это таким образом»? Но ведь я без проблем сразу дала развод, понимая, что такая чахлая жена на самом деле никому не нужна. И приди он, когда родился первый ребёнок, или он только встретил ту, которую полюбил, я бы так же отпустила его. Ведь насильно мил не будешь. Это не я десять лет поддерживала фарс под названием «брак и любовь». Я искренне его любила и желала только добра. Это он лгал, улыбался, дарил цветы и подарки, занимался со мной любовью и уверял, что я для него единственная любимая женщина. Так за что же меня наказывать таким образом? За любовь и преданность?».

Тяжело вздохнув, я повернулась на бок и, увидев новую миску с едой, поморщилась. «Вот зачем меня кормить? Продлить эту муку?» — апатично подумала я и, представив, как провожу здесь ещё неделю, потом месяц, а затем год, поняла, что не хочу этого. «Лучше умереть от голода в ближайший месяц, чем жить здесь годами, и в конце превратиться в сумасшедшее, одичалое существо способное только питаться и ходить в туалет.

Протянув руку, я сбросила миску на пол и, глядя, как каша вывались, громко сказала:

— Я отказываюсь есть, и предпочту голодную смерть. Не утруждайте себя приготовлением этой дряни.

После чего повернулась на другой бок и уставилась в стенку. «Ох, надеюсь, я быстро умру. А ещё хочется думать, что Сергея всё же есть сердце, и он заберёт себе Маврикия Петровича. Даже представить страшно, что мой рыжий комочек может сейчас сидеть в квартире один, совершенно голодный», — перед глазами вырисовывались жуткие картинки смерти единственного любимца, и по щеке покатилась слеза, потому что на себя я уже плюнула.

Между мной и похитителем началось новое противостояние. Точнее, он начал издеваться надо мной по средствам вкусной еды.

Объявив о голодовке и сбросив кашу, после сна я обнаружила, что появилась миска с новой порцией. Сделав то же, что и утром, я снова громко сказала, что не буду больше питаться, и весь день пила только воду. А на следующий день на тумбочке появилась миска не с кашей, а с тушёной картошкой. Запах сильно щекотал нос, и в первые секунды захотелось наброситься на еду, потому что желудок уже не удовлетворялся простой водой. Но опять подумав, что это только продляет мои мучения, я встала и выбросила еду в ведро, а потом специально сходила туда же в туалет, чтобы точно не сорваться и не съесть картошку.

Однако и мой похититель не собирался сдаваться. Вечером на тумбочке вместо воды появился чай, а в миске лежала не только картошка, но и большой кусок мяса. От аппетитных ароматов тут же закружилась голова и мне неимоверных усилий стоило подойди к ведру и снова выбросить всё туда, а сверху полить чаем.

— Ваши уловки с едой не помогут! И не надо заменять воду чаем. Мне достаточно воды. Не хочу материально разорять вас! — саркастично произнесла я и, вернувшись к кровати, снова легла в неё.

На третий день голодовки на тумбочке меня уже ожидала миска ароматного супа, и я малодушно, чуть не набросилась на него. Но всё же, как и в предыдущие дни, заставила себя вылить его в ведро, а потом с удовлетворением отметила, что меня всё же точно слышат, потому что место чая снова заняла вода.

Открыв бутылку, я подняла её и произнесла:

— За ваше здоровье! Надеюсь, вам нравится наблюдать за тем, как я медленно умираю.

То, что за мной наблюдают, я уже не сомневалась. И теперь мне доставляло какое-то извращённое удовольствие то, что похититель не мог меня сломать. Я ощущала, как каждый час моё тело всё больше слабнет, но сила духа становится крепче. Решив умереть, я шла в своей цели и не собиралась останавливаться.

Такое я вообще ощущала впервые. Раньше мне постоянно преследовал страх. Сначала я боялась теней и голосов, потом болезней. Понимая, что любое неправильное действие может спровоцировать недомогание, я вела себя очень аккуратно, следила за питанием, высыпалась, осторожно передвигалась и вовремя пила лекарства. Теперь же, когда от голосов и теней избавиться не получалось, я даже примирилась с ними. Вернее, они продолжали меня беспокоить. Эти тени казалось, всё больше сгущаются, и всё чаще обретают реальные очертания, а голоса всё сильнее пробиваются в сознание. Но я уже привыкла к ним. И даже нашла объяснение этому. Человек не может постоянно жить в страхе и постепенно приспосабливается к любой сложившейся ситуации. Вот и я приспособилась. Я научилась не пугаться это и воспринимала теперь, как своё сумасшествие, с которым необходимо смириться.

А вот самочувствие меня реально пугало. Я думала, что объявив голодовку, я быстро начну угасать, потому что для измученного болезнями организма отсутствие пищи будет нести катастрофическое воздействие. И с удивлением прислушивалась к себе. Кроме голода и слабости, я не ощущала ничего. Почему-то не возникало проблем с желудком, с почками, с сердцем, с печенью, вообще ни с чем, а это могло означать только одно — быстро и просто я не умру.

Засыпая вечером на третий день голодовки, я проклинала свой организм, который почему-то именно сейчас решил проявить скрытые резервы и, поддерживая во мне жизнь, лишь усугублял мои мучения и отодвигал смерть.

Среди ночи, я как обычно проснулась, и долго слушала голоса, вновь зовущие какую-то Сури, и ощущала, что тени всё больше обступают меня, а потом снова заснула, устав от голосов и своих ощущений.

А утро преподнесло мне сюрприз. Проснувшись, но ещё не открыв глаза, я почувствовала, что не одна в подвале, и рядом находится кто-то живой и осязаемый, а не очередная тень.

Открыв глаза, я увидела возле кровати сидящего на стуле мужчину. Внимательно разглядывая меня карими глазами, он казался абсолютно равнодушным, и это разозлило.

Сев, я также холодно принялась рассматривать его. «Коротко стриженные каштановые волосы, лёгкая щетина на щеках, карие глаза, крепкое телосложение, возраст не больше тридцати лет. Значит, так выглядит мой похититель? Вполне даже симпатичный. Встретив его на улице, никогда бы не подумала, что он способен издеваться над больной женщиной. Всё же внешность очень обманчива. А самое неприятное, если я и питала надежды, что в схватке смогу победить, то сейчас понятно — он в два счёта скрутит меня, если я попытаюсь напасть на него, чтобы вырваться отсюда», — подумала я, а потом спокойно произнесла:

— Вы, как я понимаю, от Сергея? И судя по всему, ему нужна квартира. Давайте документы, я всё подпишу, и прекратим это. Или убейте меня, или отпустите.

— Никакие документы меня не интересуют, квартира тоже, и уж точно бывший муж не имеет к происходящему никакого отношения, — раздался приятный баритон, а потом мужчина встал и, подойдя вплотную ко мне, взял пальцами за подбородок и пристально посмотрел в глаза.

Не знаю, что он хотел там увидеть, но судя по тому, как он нахмурился, искомого там не было.

— Что вы там разглядывали? — спросила я, когда он снова отошёл и сел на стул. — Страх? Так я вам сразу скажу — я не боюсь вас. Думаете, я смирюсь? Нет. Я предпочту умереть, но не сломаюсь…

— Никто тебе не даст умереть, — прервав меня, сказал мужчина. — Есть много способов накормить человека. Не захочешь есть, буду кормить тебя через зонд, или внутривенно. Но думаю, есть и другой способ с тобой договориться…

— Думаете? — я с презрением посмотрела на него, зная, что ничего не изменит моего решения.

Но уже через минуту сжалась от ужаса, когда он ничего не говоря, вышел из комнаты и почти сразу вернулся, держа в руках переносную клетку для кота, в которой я увидела своего Маврикия Петровича.

— Не будешь питаться, я прямо сейчас сверну шею твоему коту, а его труп положу возле дверей, и пока не умрёшь, ты будешь видеть его. Или же, я оставляю кота рядом с тобой живого и здорового, но при этом, ты обещаешь нормально питаться.

— Зачем вам это? — с болью прошептала я, даже боясь представить дни, когда вынуждена буду смотреть, как разлагается труп моего любимчика. — Объясните, для чего вы заперли меня здесь, и что хотите? Может это вообще ошибка?

— Ошибки нет. Ты Виолетта Орлова, и только ты мне нужна, — равнодушно произнёс он. — Так что ты выбираешь? Сначала смерть кота, а потом свою. Или всё же жизнь?

— Зачем я вам нужна? Хотя бы объясните? — умоляюще пробормотала я.

— Ещё не время, — ответил он, а потом открыл клетку и, вытащив кота, одной рукой взял его за холку, а второй за голову. — Смерть или жизнь?

— Жизнь, — прошептала я, понимая, что просто не смогу смотреть, как убивают единственное существо, оставшееся у меня.

Мужчина тут же поставил кота на пол и подтолкнул ко мне, а потом вышел из помещения.

— Мавруша, — прошептала я, чувствуя, как слёзы проступают на глазах. — Иди ко мне, мой хороший.

Маврикий мяукнул, завиляв хвостом, но подошёл ко мне не сразу, а сначала посмотрел на дверь. И лишь когда я во второй раз позвала его, двинулся ко мне, а запрыгнув на кровь, начал ластиться, требуя его погладить.

Взяв его на руки, я уткнулась в рыжий мех лицом и расплакалась, сама не зная от чего больше — от радости, что теперь у меня есть хоть кто-то дорогой и любимый рядом, или от злости, что теперь мой похититель нашёл дополнительный способ манипуляции мной.

После этого мой похититель перестал прятаться. Три раза в день он появлялся в подвале и приносил мне пищу, а также кормил и кота, и заодно убирал его туалет. Это почему-то злило. Мужчина специально поставил туалет и его миски с едой вне зоны моей досягаемости, и самым обидным было наблюдать, как Маврикий Петрович спрыгивая с кровати, бежит к моему похитителю, и начинает тереться о его руки и ноги, когда тот накладывает ему еду. И даже попытки держать кота возле себя ни к чему не привели. Он вырывался, как мог, царапая меня, и приходилось его отпускать. Но я быстро прощала своему рыжему комку это предательство, как только он снова забирался ко мне на руки, или на подушку, убаюкивая своим мурчанием. Тем более что с ним легче было переносить заточение.

Теперь я питалась три раза в день, потому что мужчина, стоило мне что-то недоесть, угрожающе смотрел на меня, а потом на кота, и я послушно впихивала в себя всю еду. Да и ночи казались уже совсем не страшными. Сосредотачиваясь на мурлыканье Маврикия, я гладила его, и становилось легче.

Несколько раз я пыталась поговорить со своим мучителем, но он упорно избегал разговоров. Также я пыталась просить хоть что-то способное разнообразить мою жизнь. Хоть какую-нибудь книгу, или разрешение вышивать, или хотя бы какую-нибудь другую вещь, способную меня отвлечь. Но и здесь все просьбы натыкались на глухую стену равнодушия. Тогда я попробовала иронично поддевать его, но и это не принесло результата. Он старательно игнорировал меня, и я решила делать то же самое.

Постепенно я утратила счёт времени и уже даже не знала, сколько недель или месяцев сижу в подвале. Неизменным оставалось несколько вещей — иногда мне приносили пару вёдер с горячей водой и тазик, чтобы я хоть немного могла ополоснуться, Маврикий находился рядом, три раза в день появлялся с едой похититель, а ещё он проявлял необъяснимый интерес к моим глазам.

Последнее пугало больше всего. Каждое утро, заходя в подвал, мужчина ставил еду на тумбочку, а потом, приподнимая мой подбородок, пристально рассматривал глаза. И при этом, на лице явно читалось недовольство увиденным. Не понимая его интереса и злясь, что он отказывается отвечать на мои вопросы, через какое-то время я с ужасом поняла, что зрение ухудшается.

Когда я попала в этот подвал, то чётко различала каждую трещинку в полу или на стене, и могла во всех деталях рассмотреть рисунок дерева на потолке, но постепенно начала замечать, что вижу всё хуже. Особенно вечером. В неярком свете лампочки, я всё меньше различала ту же дверь, и это наводило ужас.

«Проблемы со здоровьем всё равно настигли меня. Внутренние органы не болят, но сами болезни не отступили. Теперь я начала терять зрение» — поняла я.

Однажды утром, не выдержав пристального взгляда, я зло процедила:

— Что бы ты там не рассматривал, но можешь радоваться, со зрением у меня проблемы. Я вижу всё хуже.

— Но изменения происходят медленно, а это тоже играет против нас. Необходимо действовать по-другому, — пробормотал он, после чего стремительно вышел из комнаты.

А уже в обед я поняла, что означали его слова. Вместо того чтобы принести тарелку супа и второго, в середине дня похититель появился в помещении и, сняв с ноги браслет с цепью, поднял меня с кровати.

— Ты полностью в моей власти, и обязана исполнять все приказы. Поэтому сейчас ты займёшься работой, — холодно произнёс он, а потом, взяв меня за руку, потянул к выходу из подвала.

Возмутившись его словам, я хотела было протестовать, но возможность хоть ненадолго покинуть свою темницу порадовала, и я тут же прикусила язык.

Поднявшись по лестнице, мы оказались возле второй двери и спустя несколько секунд были уже в небольшом коридорчике. Проведя меня по нему, похититель двинулся на улицу, но я успела рассмотреть одну из комнат. Обшитые деревянными панелями стены, камин у одной из стен, дорогая по виду мебель, пушистый ковёр на полу — всё это говорило о том, что владелец дома не бедный человек, да и комод, стоящий в коридоре, выглядел как мебель ручной работы из дорогого дерева.

«Странно, я поняла бы ещё, что мой похититель болен психически, но разве больные люди способны зарабатывать хороший деньги? А судя по обстановке, денег вложено немало. Да и порядок и чистота везде, а психи вроде не поддерживают особый порядок. Живя в своём придуманном мире, они мало обращают внимание на реальность… Хотя, психи разными бывают и кто их знает, что у каждого в голове. Да и нельзя сбрасывать со счетов то, что человек нормальный и просто ему кто-то платит вот за такие мучения людей. Может он именно этим зарабатывает деньги. Скажем, стоит в моём подвале камера и онлайн в интернет транслируется каждая секунда. А, опять же, какие-нибудь психи с удовольствием наблюдают за моим поведением… Ох, получается, они могут видеть и то, как я в туалет хожу, и моюсь? Гадость какая!» — меня передёрнуло от этих мыслей.

Тем временем меня вывели на крыльцо, и я с удовольствием вдохнула свежий, чистый воздух, которого мне так не хватало в эти дни. А затем оглянулась и нахмурилась. Первое, что испугало меня — дом стоял на поляне, а вокруг виднелся лес. «Теперь понятно, почему за это время я не слышала шума, свойственного городам. Машины не проезжали, никаких сигналов не раздавалось, и ничьи тени возле окна не мелькали. Я даже не могу точно сказать, где нахожусь и помощи просить не у кого. И даже если я каким-то чудом сбегу отсюда, долго ли протяну в лесу?» — ещё одно свидетельство о моей беспомощности неприятно поразило.

А вот второе открытие озаботило меня. На момент похищения на дворе стояла середина лета, а сейчас на большей части деревьев виднелись жёлтые листья и ветерок был далеко не летним. Поэтому я посмотрела на своего похитителя и требовательно спросила:

— Какое сегодня число?

— Тебя всего лишь интересует число? Не месяц? Не та климатическая полоса, в которой находишься? — с издёвкой спросил он.

— Климатическая полоса? — я с недоумением посмотрела на него, а потом снова вокруг и поняла, что ведь могу находиться где угодно. «Если это какие-то северные районы страны, то там осень раньше наступает, если южные — то много позже. Но в любом случаи, если он сказал про полосу, я точно далеко от дома» — подумала я, а потом иронично спросила: — Ну, так какой сейчас месяц? Снизойдёшь до меня? Ответишь?

Вместо этого он подтолкнул меня в спину, и когда я сошла с крыльца, отвел на пару шагов от дома, а потом очертил носком ботинка приличный квадрат на земле, покрытой травой.

— Ты обязана до вечера выполоть всю траву на этом участке. Земля должна быть чистой, без единого корешка и травинки, — произнёс он, а потом с усилием надавил мне на плечи, заставляя отпустить на землю.

— Ты шутишь? — возмущённо спросила я и, сбросив руки с плеч, сделала шаг в сторону от него. — Зачем вообще что-то здесь полоть? Это же, как я поняла, лесная поляна, и ты точно не собираешься здесь что-нибудь садить. В прополке нет смысла…

— Совершенно верно. Смысла нет, — холодно бросил он. — Но я так хочу, и ты будешь это делать. Становись на колени и занимайся работой.

— Нет! Не собираюсь я тратить свои силы на всякую чушь и исполнять твои идиотские приказы!

— Тогда попрощайся со своим котом, — процедил он и выжидающе посмотрел на меня. — Последний раз спрашиваю — будешь исполнять приказ, или мне идти в подвал?

Внутри всё сжалось, и я чуть было не упала на колени, чтобы заняться прополкой, но интуиция подсказывала, что если я немедленно что-нибудь не придумаю, эта скотина будет постоянно шантажировать меня Маврикием. Поэтому, гордо вскинув голову, я решила идти ва-банк и так же процедила в ответ:

— Не надо меня пугать тем, что не сделаешь. Маврикий чувствует людей, и если бы ты на самом деле способен был причинить ему боль, он к тебе и не подходил бы. А ты ещё и кормишь его, и туалет убираешь. Если бы тебе кот не нравился, ты бы предоставил всю заботу мне. Плюс, он ластится к тебе, а это значит, что пока ты не принёс его в подвал, то держал его рядом с собой и не обделял вниманием. Поэтому, ты не убьёшь его.

Сказав это, я замерла, внимательно наблюдая за своим похитителем и не зная, права или нет. «В любом случаи, стоило попробовать. Если он сейчас двинется к дому, я всегда могу упасть на колени и умолять не трогать кота. Да и он должен понимать — убив кота, он потеряет рычаги давления на меня, и я снова объявлю голодовку» — пронеслось в голове, и я стойко не отводила взгляд от глаз похитителя, которые сейчас зло сверлили меня.

— Думаешь, не сделаю? — иронично спросил он. — Сделаю, и очень просто. Но, пожалуй, этот вариант воздействия мы оставим на потом. Есть и другие способы заставить тебя работать.

— Какие же? — я ухмыльнулась, поняв, что права и похититель на самом деле не может причинить вред моему Мавруше.

Ничего не ответив, мужчина развернулся и пошёл к дому, а я быстро начала оглядываться по сторонам. «Так, он не боится меня оставлять одну, а значит, уверен, что даже если я сбегу, он сможет меня догнать. Выходит, до ближайшего жилища людей далеко. Хотя…» — осмотрев обыкновенный с виду одноэтажный кирпичный дом, я увидела столб с проводами. «Ага, электричество-то от энергосети! За тридевять земель не имеет смысла тянуть электричество. На одно только оформление документации уйма времени уйдёт. Плюс столбы стоят не три копейки, плюс протянуть сеть, и подключиться… Если бы люди жили далеко, проще было поставить ветряк или солнечные батареи. Значит, всё же где неподалёку есть хоть какая-то деревенька» — поняла я, радуясь хоть малой надежде на возможное спасение. «И если что, я могу идти по лесу, держась неподалёку от столбов, и уж они точно меня куда-нибудь выведут. Да и дорога здесь должны быть. Как-то же мы сюда приехали. Наверное, она с другой стороны дома…».

Мысли прервал неожиданный сухой щелчок рядом со мной, а над ухом что-то просвистело, и я дёрнулась от испуга.

— Познакомься, это мой кнут, — равнодушно сказал мужчина, поигрывая им. — Я могу бить внахлёст, могу с оттяжкой, а могу с оборотом. Могу оставить лишь пылающий след на коже, или же поранить какой-то определённый участок, а могу и одним ударом снять кожу с половины спины. Так же могу нанести один удар, от которого ты через три дня умрёшь, а перед этим будешь долго мучиться. Или же в три удара могу сломать тебе позвоночник, или одним — сломать шею… В общем, я многое могу с помощью этой небольшой кожаной игрушки. И сейчас вопрос лишь в том — поверишь ты мне на слово, или же захочешь на своей шкуре прочувствовать мои умения. Та что, выбирай — первое или второе?

По телу прокатилась дрожь, когда я представила боль от удара, и с опаской посмотрела на кнут. Гордость требовала выкрикнуть — «второе», а интуиция подсказывала, что лучше сказать — «первое», потому что я не испытывала уверенности, что вынесу хоть один удар.

— Ты псих, — выдавила я, пытаясь обойти вопрос.

— Меня не интересует твоя оценка моего душевного состояния, — с презрением ответил он, а потом снова спросил: — Первое или второе? — после чего резко выбросил руку вперёд и над ухом снова раздался пугающий свист, а следом и щелчок.

Кусок травы с дёрном в паре сантиметров от меня оторвался от земли и, подлетев где-то на метр, упал, и я испуганно выкрикнула:

— Первое! Будь ты неладен со своим кнутом!

— Тогда на колени, и полоть, — порекомендовал он, и я послушно опустилась на землю.

Представив, во что теперь превратится моя одежда, которую я и постирать то не могла, я зло сжала зубы и, схватив первый пучок травы, дёрнула его на себя. Но как назло, земля, которую, по-видимому, никогда не пололи, так просто не давала вырвать сорняки.

— Больше толку будет от твоего махания кнутом, чем от моей прополки, — с ненавистью пробормотала я, увидев, как корни остались в земле, а в руках лишь травинки, и покосилась на кусок травы с дёрном, которую мой похититель вырвал из земли одним ударом.

— Работай, а не бурчи, — властно бросил мужчина, а затем прямо у меня перед носом раздался третий щелчок и в лицо ударили частички земли с вырванной травой.

«Сволочь! Какая же сволочь!» — подумала я про себя, боясь что-то сказать и получить удар уже по своей спине. А потом схватилась за траву, возле небольшой ямки, которая образовалась от третьего удара и, потянув за ней, поняла, что хотя бы теперь чуть легче полоть, имея немного взрыхлённую землю.

Если в предыдущие дни я маялась от безделья, то теперь вспоминала о них с тоской. Каждой утро начиналось с завтрака, а потом мучитель выгонял меня на улицу и, усаживаясь в плетёное кресло на крыльце, наблюдал за мной, поигрывая кнутом, а чтобы я не сильно расслаблялась, периодически пускал его в ход. Раздающиеся рядом удары заставляли меня сильно нервничать, и я полола траву, хотя понимала всю бесполезность своей работы. Меня заставляли это делать, чтобы унизить и наказать, а это злило. Но пока я никак не могла отсюда сбежать, и приходилось мириться.

Вечером же порой сил не было, чтобы поесть. Добираясь до кровати, я практически падала от усталости и сразу засыпала.

Руки превратились в чёрт знает что и, завтракая по утрам, я с отвращением смотрела на огрубевшую кожу, сломанные чуть ли не до мяса ногти, чёрную каёмку под ними и не знала, сколько ещё выдержу. Хотя руки были не самым страшных. Через неделю такой прополки, я уже не могла встань на колени, потому что так намяла их мелкими камешками и неровностями земли, что кожа на них постоянно горела. Поэтому приходилось работать на корточках, что тоже доставляло боль, и ноги часто начинали неметь. А уж боль в пояснице я вообще стала воспринимать, как нормальное состояние. Порой я не могла разогнуться и со двора уходила скрюченной буквой «г», а в подвале долго стонала и кряхтела, укладываясь на кровать.

Однако, как бы больно и тяжело не приходилось, я не жаловалась своему похитителю, потому что казалось, он ждал именно этого — моих унижений и просьб прекратить эту пытку. Поэтому, выходя каждое утро во двор, я одаривала его взглядом, полным ненависти, а потом принималась за работу.

Проснувшись на восьмой день своих физических мучений, я услышала, как в окно бьют капли дождя и порадовалась. «У меня сегодня будет выходной… наконец-то! Хоть немного отдохну и высплюсь», — подумала я, но уже через двадцать минут меня затопила ярость, когда мужчина появился в подвале и, дав позавтракать, кивнул на выход, протягивая мне резиновые сапоги и тонкий дождевик.

— Там дождь, и я за две секунды промокну, и эта жалкая накидка из плёнки не спасёт, — сказала я. — Глупо выгонять меня на улицу в такую погоду и заставлять делать то, что совершенно не имеет смысла. Хочешь поиздеваться, заставь меня тогда драить стены и пол подвала зубной щёткой… Или в доме заставь убираться.

— Забыл у тебя спросить, что мне делать, — равнодушно бросил он. — Одевайся, и на улицу.

— Тварь, — прошипела я, обувая сапоги и набрасывая дождевик, а про себя подумала: «Точно хочет, чтобы я унижалась. Ну нет! Не бывать этому! Вот заболею, и сдохну назло ему!».

И я заболела. Проснувшись на следующий день, и снова услышав, как дождь бьёт в окно, я ощутила, как по телу прошла дрожь от воспоминаний предыдущего дня, а потом поняла, что это озноб.

Приложив руку ко лбу, я почувствовала, что он горячий, а судя по общему состоянию — першению в горле, слабости и боли в мышцах, я начала серьёзно заболевать. «Сейчас температура не больше тридцати семи и шести. Но если я снова выйду на улицу и буду день возиться под дождём в грязи, то завтра точно не поднимусь с кровати», — подумала я. «Ну что ж, проверим, насколько мой похититель готов гробить моё здоровье», — решила я, и когда он появился в подвале, сипло сказала:

— Мне плохо…

— Но не настолько, насколько нужно мне, — прервав, произнёс он, и снова поставил передо мной сапоги.

«Подонок! Точно угробить меня хочет! Ну и пусть! После сегодняшнего дня умру, и наконец-то закончится весь этот ужас», — сказала я себе и решила больше не объяснять причины своего недомогания.

Одевшись, я вышла на улицу и не обращая внимания на лужу, плюхнулась в неё коленями и продолжила полоть траву с того места, где закончила вчера.

Холодный, промозглый ветер гонял по тёмно-серому небу тяжёлые тучи, а заодно забирался под дождевик и меня уже начала бить дрожь от холода и его ледяных порывов. Одежда взмокла от дождя, и я чувствовала, как холодные капли, попадая за шиворот, стекают по спине, а руки и ноги окоченели до такого состояния, что я их уже не чувствовала. Но продолжала дёргать траву из земли, приговаривая, что мучения, это не страшно, что надо всего лишь немного потерпеть, а потом я умру, и мне будет на всё плевать — и на дождь, и на ветер, и на наблюдающего за мной похитителя. «Если я ещё в сознании, значит, организм способен это перенести. Вот когда он совсем ослабнет, я или потеряю сознание, а может сразу и умру. У всего есть предел и у меня он тоже имеется. Просто я ещё не дошла до такого состояния, а значит, нечего жалеть себя и уж тем более умолять похитителя смилостивиться, и дать мне хоть немного согреться и отдохнуть».

Приблизительно к полудню перед глазами начало всё плыть, тело знобило уже так, что мышцы начали болеть от судорог, а зубами я начала отбивать чечётку, и это привлекло внимание мужчины. Сойдя в крыльца, он подошёл ко мне и приказал:

— Посмотри на меня.

— Ззаччем? Ввалли на крылльцо и там пряяячься от ддожддя, — процедила я, стуча зубами. — Ммне ннадо выпполоть этту долбббаную трраву.

— Тебе физически плохо? — встревоженно спросил он.

— У мення с утра температтурра, — выдавила я, а потом мир вокруг вообще утратил реальные очертания, и сначала я ощутила, как заваливаюсь вперёд, а потом в лицо плюхнуло что-то холодное и вязкое.

Растянувшись на земле, я поняла, что упала в лужу и вяло подумала: «Вот организм и сдался. Подняться я точно не смогу, даже если меня начнут лупить кнутом».

— Ну что же ты молчала о температуре? — с какой-то непонятной болью прошептал мужчина, и я не поверила своим ушам.

«Это у меня уже глюки от переутомления и пережитых ужасов», — поняла я. «Не может так похититель разговаривать со мной. Он скорее бить меня начнёт», — в голове пронеслась последняя ясная мысль, а потом я соскользнула в какой-то водоворот, где моё тело начали истязать.

То казалось, что меня варят в кипящем масле, то обдают леденящим холодом, то рвут на части, то ломают мне кости и весь этот ужас приходилось переживать молча, потому что губы отказывались шевелиться и издавать хоть какой-нибудь звук, и эта неспособность выплеснуть боль, доставляла ещё больше страданий.

Но иногда краешком сознания, тем, которым ещё была способна здраво мыслить, я улавливала непонятные фразы, а то и куски целых предложений. То кто ласково шептал над ухом, что я глупышка, раз молчала о болезни, и ощущала что-то приятное и тёплое, стекающее по телу, а заботливая рука скользила то по лицу, то по телу, уже принося прохладу. То меня обнимали чьи-то тёплые руки, а голос просил держаться и не оставлять его. То я ощущала чьё-то присутствие рядом и тот озноб, что бил меня, исчезал, и я моментально согревалась прижатая к чему-то тёплому и дающему мне силу. А порой я слышала и мурлыканье рядом с собой, и точно знала, что Маврикий рядом со мной и это позволяло хоть ненадолго успокоиться и набраться сил, чтобы продолжать бороться с тем адом, в котором мучили моё тело.

Присутствие Маврикия казалось единственным, во что можно было верить, потому что остальное было нереальным. Не мог мой похититель так нежно, или ласково, или умоляюще разговариваться со мной.

А однажды моё сознание уловило даже часть разговора и, силясь отодвинуть боль, я прислушивалась к словам.

Сначала я ощутила прохладу на лбу, а потом донёсся низкий, взволнованный голос.

— Ян, да она же вся горит! Ты физически истязаешь её, а это не поможет. Особенно после долгих лет всяких болезней. Она так ещё больше ослабнет! Ты должен морально на неё давать.

— Я пытался, — ответил второй голос. — Держал её в подвале, мучил неизвестностью, но она быстро привыкла. А прогресса почти нет. Она просто отказалась питаться и больше так продолжаться не могло. Тогда я попробовал заставить её работать. Но это не нагоняет на неё депрессию и страх. Она просто злится и противостоит мне. Сложившаяся ситуация не ломает её, а делать морально сильнее.

— Вот уж характер. Стопроцентная дочь своей матери, — с нежностью ответил первый голос, и я почувствовала, как прохлада касается моей щеки. — Но ты обязан довести её до нужного состояния. Иначе мы потеряем её.

— Понимаю, — второй голос тяжело вздохнул. — Но я не знаю, что ещё делать. Опять запереть в подвале? Это не даст результата. Издеваться над ней физически я тоже не могу, да и слабость здоровья это пошатнёт ещё больше. Бить её? Она только озлобится, да и опять же, тело не выдержит… Не знаю, как её вытащить…

— Знаешь, — прервав, сказал первый голос, и в комнате повисла пауза.

— Нет… я не смогу с ней так поступить, — с болью прошептал второй голос спустя некоторое время. — Она никогда мне этого не простит, и я физически не смогу сотворить с ней такое…

— Ян, тогда она умрёт. Это последний шанс. Для женщины это чуть ли не самое страшное… А потом она тебя обязательно простит, когда узнает всю правду, — уверенно сказал первый голос, а потом угрожающе добавил: — Или я заберу её и отдам в чужие руки. Тому, кто не будет проявлять к ней жалости. Хочешь этого? Её пропустят через настоящее пекло, и она всю жизнь будет с ужасом вспоминать пройденное. Или всё же сделаешь это сам, пусть и против воли, но нежнее…

— Канхар, только не это. Я найду другой способ!

— Нет времени уже искать эти способы, как ты не понимаешь? — в голосе первого мужчины послышалась озлобленная обречённость. — Я вообще не понимаю, как она до сих пор жива! И я сделаю что угодно, чтобы она выжила! Нужно пекло — я устрою его и отдам её в другие руки. Но поверь, тогда ты долго не достучишься до неё. Случившееся навсегда оставит след в её душе. Или же — это будешь ты, и позже, всё поняв, она даст тебе возможность залечить эту душевную рану. Выбирай!

— Я всё сделаю сам, — выдохнул второй голос…

«Что «сам»? О чём вы говорите? Какое пекло? Я и так в нём нахожусь! Хуже уже быть не может», — хотелось сказать мне, но осознание опять начало ускользать и я снова провалилась в бездну, где ясность мысли помутилась, и весь разговор показался снова бредом больной фантазии, а в тело с новой силой впились раскалённые щипцы боли и огня…