Постепенно я втянулась в работу, и она стала мне даже нравиться. Я была при деле, получала зарплату. А потом случилось и вовсе нечто непредвиденное: я влюбилась. В Вячеслава Александровича.

Нет, нет, в моей любви не было ничего от пошлых намеков, как секретарша соблазняет собственного шефа. Я была далека от этого. Он тоже. Просто каждый раз, когда я встречалась с ним глазами, то поражалась тоске, которая светилась в них. Когда я замещала Ольгу, Викентьев останавливался около моего стола, спрашивал о звонках, письмах. Я отвечала ему. Иногда разговор выходил за официальные рамки. Так, например, однажды глава «Алрота» сказал, что страдает от жары. И даже кондиционеры не всегда помогают. Я подхватила тему, сказав, что в жару я хожу совсем размягченная и плохо соображаю, но тут же осеклась и замолчала. Подумала: вот дура, рассказываю работодателю, что я — работник никудышный. Чуть солнышко посильнее» припечет, и меня уже можно на свалку выкидывать. Мне показалось, что Вячеслав Александрович заметил мою оплошность. По его губам скользнула легкая ироничная улыбка. Я для него была сопливой незрелой девчонкой, не умеющей контролировать свои чувства и эмоции. Он ушел в кабинет. А я чувствовала себя опозоренной. Ляпаю черт знает что, недовольно подумала я про себя. Надо будет купить какую-нибудь книжку по психологии делового общения. Подковаться в этом вопросе, чтобы в следующий раз не попасть впросак. И знать: в каких границах и рамках строить свои взаимоотношения с начальником. Чего можно говорить, а чего — нельзя. Тем более что книг сейчас по этой тематике — завались. Покупай и штудируй.

Все тщательно взвесив и продумав, я поняла, что у меня нет другого пути разузнать о Вячеславе Александровиче и его семье, как втереться в доверие к Ольге и аккуратно расспросить ее об этом. Хотя я прекрасно отдавала себе отчет, что моя задача — не из легких. Ольга была еще та штучка, тертый калач, и голыми руками ее не возьмешь. Здесь требовалась поистине виртуозно-ювелирная работа. Нужен какой-то особый случай, который растопил бы лед недоверия и расположил Ольгу ко мне. А так я была для нее полным ничтожеством и нулем без палочки. Я ломала себе голову и так и эдак, на какой козе подъехать к Ольге, и вдруг случайно услышала разговор сотрудников в коридоре:

— У Оли мать в плохом состоянии, бедняжка, говорят, ей осталось совсем немного. Такая болезнь тяжелая…

Я вспомнила, что в последние дни Ольга ходит вся в себе: злая, сосредоточенная. Вот он, случай, стрельнуло в голове. Лови момент, Аврора. А то потом будет поздно.

Я решила купить большую коробку шоколадных конфет, печенье, организовать чай и пригласить Ольгу. Так я и сделала. Ольга от приглашения не отказалась. Она пришла ко мне в комнату и села на диванчик. Невооруженным взглядом было видно, что она страшно устала.

— Вот, Ольга Алексеевна, — суетилась я. — Вот чай, вот конфеты, а может быть, вы любите печенье с клубничной начинкой…

Я старалась играть недалекую услужливую деваху, которая прекрасно понимает своим куцым умишком, от кого здесь зависит ее благополучие и карьера. К моему чинопочитанию Ольга отнеслась благосклонно.

— Отдохну немного. Пока обеденный перерыв. — Ольга сняла туфли и вытянула ноги. — Устала. Чай. И покрепче. Шоколад я не люблю. От него моментально прыщи вскакивают. Как у юнца в период полового созревания.

Она взяла из вазочки печенье и надкусила его. В электрочайнике забулькала вода.

— Чай готов, — подала я ей чашку чая.

— Спасибо. Садись сама. Попей. Тебе опять меня сегодня заменить придется. Я ухожу часика через Два.

И тут я решилась:

— Как мама себя чувствует?

— Кто сказал? — строго спросила Ольга.

— Случайно разговор услышала в коридоре. Ольга вздохнула.

— Плохо.

— Но, может быть, есть надежда? — И я замолчала.

— Надежды нет никакой. Это только вопрос времени. Здесь деньги нужны. И большие. Постоянные финансовые вливания. Я не знаю, что делать дальше.

— А что там?

Ольга махнула рукой и не стала ничего говорить.

— Боюсь, что скоро все кончится. — И голос ее дрогнул.

Неожиданно она поставила чашку на стол, раскрыла сумку и достала оттуда книгу.

— Лесков. «Тупейный художник». — И она провела рукой по обложке, как бы погладив ее. — Давно она просила меня ее купить. Лежит и читает целыми днями. А ей глаза напрягать нельзя. И так зрение падает. Я ругаю ее за это, но бесполезно. Поставь книгу в шкаф. Отдам чуть позже. Пусть пока несколько дней глаза отдохнут.

Я взяла книгу и поставила в шкаф. Какое-то время мы молча пили чай. Ольга сидела с отсутствующим видом. Наконец я решилась осторожно перевести разговор на шефа.

— Что-то в последнее время Вячеслав Александрович часто отсутствует на работе. Дела?

— Да, дела… — Ольга замолчала и посмотрела на меня. В ее взгляде читалось раздумье. — Все равно ты узнаешь это от других, так уж лучше от меня. Кажется, ты не подлюга и не выслуженка.

Я изобразила саму невинность: да, не подлюга, да, не выслуженка, светилось в моих глазах. Я девушка честная и порядочная. Наверное, я сыграла неплохо, потому что Ольга снизошла до меня и посвятила в закулисные тайны империи.

— У Вячеслава Александровича жена тяжело больна. Тоже паралич. В некотором роде мы с ним коллеги по несчастью. У него — жена, у меня — мать.

— Какая жалость!

— Да… жалость. Слегла от огорчения.

— Какого?

— Ее племянница окрутила Вячеслава Александровича.

— Ну и… стерва! — вырвалось у меня.

— Еще какая! — с чувством подтвердила Ольга. — Видела бы ты ее. Выхоленная сучка. Подтяжки, утяжки, фитнес, шейпинг… Стерва рыжая! Может быть, теперь она наконец-то успокоится. Подцепила богатого мужика. Что ей еще надо!

— А ты… вы, — поправилась я, — ее видели?

— Видела. Она несколько раз приходила сюда. — При этом Ольга невольно передернула плечами. Если уж Ольга так среагировала на нее, Ольга, которой палец в рот не клади, то можно себе представить, что это за штучка! Штучка с железными коготками! — Прет в жизни, как танк! Жена еще не умерла, а она спешит ее место занять!

— Но как он мог!

— Мог! Мог! — твердо сказала Ольга. — Ты еще мужиков не знаешь. Молода! Они все такие, — продолжала Ольга. — Не могут устоять перед красивой бабой, которая сама плывет им в руки. А если она еще и стерва первостатейная, все, успех ей обеспечен. Вот он и мечется сейчас меж двух огней. И с Алиной спит, и о жене заботится.

— А как на это дочь реагирует? Я слышала, у него дочь взрослая.

Анжелка-то? Оторва девка. Бесится, естественно. Они с Алиной стоят друг друга. Кругом проблемы у мужика. Да и обстановка внутри фирмы сложная… — Внезапно Ольга замолчала. По ее лицу пробежала тень. Она поняла, что сболтнула лишнего. Ольга подняла голову и посмотрела на часы, висевшие на стене. — Все, перерыв кончился. Пора за работу. — Ольга встала с дивана, посмотрела на меня долгим взглядом и сказала: — Забудь о том, что я тебе сейчас рассказала. — В дверях она обернулась и добавила: — Для твоего же блага.

Под конец рабочего дня я полностью сникла. В голове у меня вертелись мысли, весьма далекие от работы. Я изо всех сил старалась сосредоточиться на бумагах, которые мне надо было перепечатать, но у меня это плохо получалось. Я размышляла над тем, что услышала: у Вячеслава Александровича сложная житейская ситуация. Больная жена, стерва-любовница. Безбашенная доченька. Да и в бизнесе не все гладко… Неожиданно я почувствовала, что нахожусь в комнате не одна.

Я подняла голову. Напротив меня стоял Руслан. Молодой, наглый, он смотрел на меня в упор. Я расстерялась. Я не знала, какие отношения связывают его с Викентьевым. Кто он? Его знакомый? Партнер по бизнесу? Приятель его дочери?

— Добрый вечер! — сказал Руслан, слегка прищурившись.

— Добрый вечер! — неуверенно откликнулась я.

— А Ольга где?

— Она уже ушла.

— Ясно. Ты одна?

Ей-богу, что за напасть: все мне тыкают, как будто сами — боги с Олимпа.

— В смысле? — В моем голосе прозвенел металл. Я уже вполне справилась с собой и решила показать этому красавчику, что я — не предмет мебели и не тряпка, о которую можно вытирать ноги.

— В смысле, что Вячеслав Александрович на месте или нет? — насмешливо сказал Руслан.

— Вячеслава Александровича нет.

— А когда он будет?

— Не знаю.

— Он для меня бумаги не оставлял?

— Не в курсе.

— Что за секретарша такая! Ничего не знает. Для украшения, что ли?

Я одарила наглеца таким взглядом, что будь он чуть менее стойким или наглым, то превратился бы в соляной столб, как жена Лота. Но хамства этому субъекту было не занимать. Он лишь широко улыбнулся и что-то хотел сказать, как а приемную широким размашистым шагом вошел Викентьев. Я встала.

— Ольги нет? — обратился ко мне шеф «Алрота».

— Нет. Ей понадобилось уйти по семейным обстоятельствам.

— Бумаги готовы?

— Да. — И я протянула ему папку с бумагами.

— Хорошо. Руслан, пойдем.

Когда Руслан закрывал дверь кабинета, он посмотрел на меня, а я — на него. Мне очень хотелось скорчить ему презрительную гримаску, но я удержалась.

А потом случился кошмар, который все перевернул вверх дном. Когда все уже было позади, я пыталась восстановить хронику событий, но это было нелегким делом. Потому что в голове все путалось и одно событие накладывалось на другое.

Солнечное летнее утро не предвещало никаких серьезных потрясений. Я встала рано — в семь утра. Ника еще дрыхла в своей кровати без задних ног. Вчера она завалилась домой в третьем часу ночи. Я слышала, как она пришла, подняла голову с подушки и посмотрела на нее. На мой невинный вопрос, где была, Ника огрызнулась. Встревать в словесную перепалку мне не хотелось, я устала, а завтра начинался новый рабочий день. Я только подумала, что Ника скоро слетит с катушек. А повлиять на нее никто не может.

За завтраком мне «повезло». Я имела счастье лицезреть физиономию папашки. Очевидно, ему стало скучно, и он решил с утра подпортить мне настроение. Он приполз в кухню, впиявился в меня взглядом и сел напротив.

— Убегаешь?

— Не убегаю, — откликнулась я. Мой рот был набит бутербродом с колбасой. — А ухожу на работу. Я, между прочим, теперь трудовой элемент, — с неким злорадством добавила я, намекая на папашку, у которого не было постоянной работы, отчего он жутко комплексовал.

— Что ты имеешь в виду? — Взгляд, брошенный из-под очков, не сулил мне ничего хорошего.

— Ничего. Просто так говорю. Работаю, тружусь. Стою на пути истинном. Вы же с маменькой все время упрекали меня за безделье. Вот я и при деле.

— Да… Такие деньги платят не про что! Специальности никакой. А вот другим так не повезло. Специалистам высокой квалификации.

— Не повезло, — соглашаюсь я. — Может быть, специалистам высокой квалификации следует подумать о смене профессии. Обратить внимание на что-то более востребованное на рынке труда? Например, на торговлю. Торговля никогда не умрет.

Папашка налился кровью.

— Ты обо мне?

— Я вообще рассуждаю. Не надо сразу стрелку переводить на себя. — И я лучезарно улыбнулась ему. — Ты лучше за Никой присмотри. Она поздно приходит, бывает неизвестно где.

— Я знаю, за кем мне смотреть! — заорал папашка. — Ты меня не учи. Соплива еще!

Я хладнокровно доела бутерброд и допила кофе.

— Все! Я пошла. Счастливо оставаться! — И выпорхнула из кухни, посмеиваясь про себя. Я надела новый ярко-розовый костюм, купленный два дня назад, когда мне выплатили аванс, повертелась перед зеркалом и осталась довольна собой. Костюм был отпад, я в нем — тоже.

Когда я вошла в приемную, то сразу поняла: что-то стряслось. Ольги на рабочем месте не было. А ведь она приходила на работу одной из первых. Около стола стояла стайка сотрудников, которые при виде меня расступились.

— Доброе утро! — Я переводила взгляд с одного на другого. Кроме Ирины Николаевны, кадровички, все были мне незнакомы. — Что-то случилось?

— Да. — Кадровичка с бульдожьей челюстью поджала губы. — Ольга умерла.

— Как умерла? — расстерянно переспросила я. — Почему?

— Ее сбила машина. Поздно вечером. Она переходила дорогу и…

— Не могу поверить! — вырвалось у меня.

— Нам тоже трудно себе это представить. Сейчас придет милиция. Они уже опрашивают охрану.

— Понятно. — Я невольно опустилась на Ольгино место.

Посмотрев на меня сверху вниз, Ирина Николаевна сказала:

— Ты будешь вместо Ольги. Пока мы не найдем достойную замену, — подчеркнула она. — Ольга была хорошим секретарем. С опытом работы. Вячеслав Александрович уже в курсе дела. Я подготовлю приказ о твоем назначении на Ольгино место. Он подпишет.

— Хорошо, — сказала я.

— Приступай к новым обязанностям, — сухо кивнула мне головой кадровичка.

Не успела я начать рабочий день, как в приёмную пришла милиция и попросила всех освободить помещение. Я почувствовала невольную дрожь в коленках.

— Вы работали с Ольгой Алексеевной? — обратился ко мне следователь постарше. Он был плотного телосложения, темноволос и высок. Над полными губами топорщились аккуратные усики.

— Нет… я работаю тут недавно. — Я встала из-за стола и оперлась руками на черную папку.

У следователя зазвонил мобильник. Он кратко поговорил, а затем обратился к своему напарнику, светловолосому молодому человеку:

— Вызывают на работу. Поезжай вместо меня. Объясни обстановку.

Тот кивнул и вышел из приемной.

— Сядьте. — повернулся ко мне Следователь. — Майор Губарев Владимир Анатольевич, следователь, я веду это дело. Ваше имя, фамилия, должность.

Я набрала воздуху полную грудь и отчеканила:

— Сеульская Аврора Михайловна. Должность… — Здесь я запнулась. Какая же у меня должность? Когда мне показывали прежний приказ о приеме на работу, там было, кажется, «сотрудник отдела управления». — Не помню, — упавшим голосом заключила я. — Недавно работаю.

— Вы успокойтесь. Не нервничайте.

— Спасибо. — Я действительно изрядно разнервничалась.

— Как давно вы работаете?

— Три недели.

— Вы хорошо знали убитую?

— Убитую? — ахнула я.

— У нас есть основания подозревать, что наезд был организован специально. Машина сбила Ольгу Бурунову преднамеренно.

— А… — Я сидела, как в столбняке, и не могла сказать ни слова.

— Как хорошо вы знали убитую? — повторил свой вопрос майор.

— Нет, не очень. Она была… — Я замолчала.

— Говорите все как есть.

— Первое время она… ну не воспринимала меня. Совсем. Я была для нее… — Тут я снова замолчала. Признаваться в том, что я была для Ольги пустым местом, не хотелось. Но деваться было некуда. — Никем. Просто девочкой с улицы.

— Так.

— А потом… она подобрела. Стала нормальной.

— С чем это связано?

— Я старалась помочь ей. Подменять, когда надо. Дело в том, что у Ольги тяжело болела мать.

— Я знаю, — кратко сказал майор. И здесь я увидела, что у него жутко усталые глаза. Как у соседского спаниеля Арика, с которым я иногда гуляла в детстве. — Она вам рассказывала о себе?

— Нет.

— Так не бывает. Человек не может двадцать четыре часа быть застегнутым на все пуговицы. Время от времени он расслабляется и начинает рассказывать о себе, своей семье, увлечениях.

Теоретически это было так. Но как ему объяснить, что Ольга была другая. Что она никогда не расслаблялась, а была, как сжатая пружина. Ольга всегда оставалась самой собой: четкой, подтянутой, собранной.

— Ольга была не такой, как все.

Майор поднял брови и заинтересованно посмотрел на меня.

— Понимаете, Ольга не была мягкой женщиной. Она была собранной, хладнокровной. И никогда не теряла головы. Правда, я знала ее совсем немного. Но наши беседы не выходили за рамки официальных контактов. Только один раз мы вместе попили чай и нормально поговорили.

— И о чем вы беседовали?

Она сказала, что матери становится все хуже и хуже и она не знает, что делать дальше. — Сплетничать о семейных проблемах шефа я не собиралась. Что-то еще неясно мелькнуло в моей голове. Но что? Я мучительно потерла лоб.

— Вы что-то вспомнили?

— Заболела голова, — соврала я. Эту вещь мне надо было попытаться вспомнить самой. В другой обстановке. Не спеша. Может быть, она имела значение, а может быть, и нет. И это тоже я должна была решить сама. Без подсказок со стороны.

— Негусто, — подытожил майор. И разочарованно посмотрел на меня.

В ответ я лишь слегка пожала плечами, как бы говоря: рада сказать больше, но не могу. Мелка копилочка.

— А о своей личной жизни Ольга не говорила?

— Что? — Я чуть не поперхнулась, представив, что Ольга будет откровенничать со мной на эту тему. Это была бы уже не Ольга, а хорошенькая куколка Барби, изо рта которой сыпятся откровения на тему: я и мой парень Кен. — Нет. Мне кажется, что у нее никого не было, — не зная почему, выпалила я.

— Это ваши догадки или они на чем-то базируются?

— Догадки.

— Жаль! Еще один вопрос. Ни для кого не секрет, что секретарши обычно совмещают свою профессию с секс-услугами. Между Ольгой Буруновой и Викентьевым были отношения подобного рода?

— Нет.

— Вы уверены в этом?

— Да.

— Почему?

В самом деле — почему? Но как объяснить майору свои женские ощущения? Когда люди спят вместе, в их глазах, интонациях всегда проскальзывает нечто, какая-то сексуальная искорка, интерес друг к другу. Между Ольгой и Викентьевым не было ничего похожего. Но как сказать об этом Губареву?

— Я бы заметила это.

— Женская наблюдательность? — усмехнулся майор.

— Наверное.

— А говорила ли Бурунова что-нибудь о Викентьеве? О его жизни, врагах, проблемах?

— Я уже говорила, что общалась она со мной в основном на профессиональные темы.

— Если что-то вспомните, позвоните. — И майор протянул мне свою визитку.

— Хорошо.

— Жду звонка. — Потом майор остановился напротив меня.

— Где ее ящик? Личное место?

— Вот. — Указала я рукой на стол, за которым сидела.

Майор раскрыл большой черный пакет и аккуратно сложил туда содержимое трех ящиков: Ольгины бумаги, темно-синюю пудреницу, какую-то мелочь, вроде одноразовых носовых платков, пару записных книжек. И тогда я окончательно поверила в то, что Ольга уже никогда не вернется.

Ночь я спала плохо. Мне снилась убитая Ольга. При этом она сидела за своим рабочим местом и набирала текст на компьютере. Я видела ее со спины. Ее прямая спина всегда вызывала во мне смутное восхищение. Сразу было видно, что человек — не мямля и не размазня. Прямая спина, разворот плеч. Ольга сидела и печатала, а я входила в приемную и с глупым возгласом бросалась к ней:

— Оля! Ты вернулась? С тобой все в порядке? — Она поворачивалась ко мне и смотрела своим обычным взглядом: полупрезрительным, полувысокомерным.

— Естественно! И тут я видела, что у нее на шее — кровавый шрам, который у меня на глазах становится все шире и шире… И наконец ее голова отделяется от туловища и свободно парит в воздухе. И я кричу, кричу…

— Аврора! — Надо мной склонилась Ника. Она трясла меня за плечо. — Да проснись же! Сейчас соседи прибегут.

— А? Что? — спросонок пробормотала я.

— Чего ты орешь как резаная? Приснилось что?

— Приснилось…

— Полоумная! Засыпай и больше не ори!

— Попробую!

— Да уж постарайся, сделай милость. — В голосе Ники звучит насмешка.

— Да пошла ты! — разозлилась я. — Человеку плохо, а ты тут подкалываешь.

Но Ника ничего не ответила. Она в последнее время стала вообще какая-то странная. То ли крыша окончательно съехала, то ли влюбилась. А впрочем, это почти одно и то же.

На другое утро я старалась изо всех сил сконцентрироваться на работе. Но думала об Ольге, о том, кто ее убил. Зачем?

Меня спасало только то, что работы было немного. Иначе я наделала бы кучу ошибок. Видно, летом у всех наступает мертвый сезон. И наша контора не была исключением.

В обеденный перерыв я встала и пошла в соседнюю комнату, которая еще недавно была моей. А сейчас я узурпировала Ольгино место. Заняла пустующий трон. Но где-то нет-нет да и мелькала спасительная мыслишка, что это все кошмарный бред и Ольга скоро вернется. Не то чтобы я к ней как-то особенно привязалась. Нет. Стервой она была порядочной. И в начале моей работы попила из меня немало крови. Просто смерть по молодости лет казалась мне неким вопиющим абсурдом. Мне хотелось восстановить нормальное течение жизни. Привычное: Ольга на своем месте, я — на своем.

В комнате я села на диван и вытянула ноги. Вспомнилось, как еще недавно мы с Ольгой чаевничали. На какое-то время она расслабилась и сняла свою маску железной деловой женщины. И я увидела другую Ольгу. Увидела растерянность в ее глазах и услышала дрогнувший голос, когда она говорила о своей матери…

Мне захотелось выпить чашку чая. Я поставила чайник и вспомнила, что в шкафу лежат печенье и конфеты. Когда я распахнула дверцы шкафа, то на меня свалилась толстая книга и больно ударила по правой руке. Я подняла книгу, упавшую на пол, и повертела ее в руках. Лесков. «Тупейный художник». «Это же книга, которую Ольга купила матери, но не успела отдать».

Я положила книгу обратно на полку, но потом подумала, что, наверное, надо отнести ее адресату. Бедной матери будет приятно получить последнюю весточку от дочери, которая была так чутка и внимательна к ее просьбам. Я обернула книгу в газету и положила к себе в сумку. И это явилось причиной самых невероятных событий, последовавших за моим невинным поступком.

Если бы я была умудренным жизнью человеком, то никогда бы не пошла передавать больной женщине последний привет от дочери. Я бы знала, что это вызовет новый приступ слез, рыданий и причитаний. Но я была так глупа и непонятно на что рассчитывала. На то, что бедная женщина обрадуется моему приходу?

Адрес я взяла у нашей кадровички. Она испытующе смотрела на меня, как на шпиона, пойманного доблестными советскими разведчиками, и спросила: зачем мне это надо?

— Отнести книгу Ольгиной матери.

— Какую книгу?

Для пущей убедительности я повертела книгой почти перед самым носом Ирины Николаевны. Она чуть отпрянула назад, как лошадь, ткнувшаяся мордой в забор. Я едва не прыснула.

— Зачем? Человека уже не вернешь…

— Но матери будет приятно получить эту книгу. Весточку от дочери.

— Хорошо. Записывай адрес.

Я записала и повернулась спиной.

— С работой справляешься? Я уже дала объявление о вакантном месте секретаря. Все-таки опыта у тебя маловато. А у нас солидная организация.

Я даже не повернулась к ней. Теперь я точно знаю, что означает выражение «удар в спину». Ты не ожидаешь от человека ничего плохого», а он тебе выстреливает вслед. Порядочные люди говорят гадость или неприятную вещь в лицо. А всякие поганки ударяют исподтишка. Я не удостоила ее ответом и даже не сказала «до свидания».

Ехать от работы мне было недалеко. Единственное, что удручало меня, — мой ярко-розовый костюм цвета цветущей фуксии. У человека траур, а я, как свинья, — вся розовая и благополучная. Что делать? Откладывать визит на завтра не хотелось. Я всегда считала, что, если за что-то взялась, доводи дело до конца. Завтра может быть другая ситуация и другой расклад. Короче, завтра — это завтра.

Ольгин дом стоял в глубине двора. Обычная панельная двенадцатиэтажка. Я не знала номера домофона и поэтому минут десять потопталась около входной двери, пока мимо не прошмыгнул какой-то малец лет восьми. За ним юркнула я. Поднявшись пешком на второй этаж, позвонила в дверь. Мне долго никто не открывал. Как же она откроет дверь, подумала я. Она же лежит… Надо было позвонить предварительно по телефону и предупредить о своем приходе. Кто-то, наверное, ухаживает за ней…

Наконец дверь распахнулась. Передо мной стояла маленькая женщина с лицом, усыпанным конопушками. Светло-рыжие волосы были стянуты сзади в пучок. Во всем ее облике было что-то от курицы-несушки. Маленькие карие глазки недоброжелательно уставились на меня.

— Вам кого?

— Антонину Петровну.

— По какому вопросу?

— Передать книгу, которую купила ей дочь незадолго до смерти.

— Давайте я передам. — Ее рука, как птичья лапка, протянулась ко мне.

Но я тоже не лыком шита, и в определенные минуты на меня накатывает упрямство и дерзость. Сейчас был именно такой момент.

— Я сама передам эту книгу Антонине Петровне.

— Ее нельзя беспокоить. — Женщина уже не скрывала своего раздражения. — Зайдите в другой раз.

— Другого раза не будет.

Женщина собралась было захлопнуть передо мной дверь, но я опередила ее и ввалилась в коридор, чуть не сбив с ног нахалку. На какую-то долю секунды она опешила от моей наглости. И открыла рот.

— Я сейчас вызову милицию.

— Вызывай, — беспечно откликнулась я. — У меня знакомый майор милиции. — Я вспомнила про визитку Губарева и, достав ее из сумки, помахала перед носом этой курицы.

— Кто там, Ксюша? — раздался слабый голос из комнаты. Я поняла, что это Ольгина мать — Антонина Петровна.

— Ольгина коллега, — громко крикнула я.

— Олина? Проходите сюда.

— Не стоит так волноваться, Антонина Петровна, — слащавым голосом запела женщина.

— Ах, Ксюша, оставь. Идите сюда, — раздалось вторичное приглашение.

Я переступила порог комнаты, где жила Антонина Петровна. Комната была просторная, не заставленная мебелью. Около стены у окна стояла кровать, на которой лежала женщина, очень похожая на Ольгу. О чем это я, промелькнуло в голове. Я думаю шиворот-навыворот. Естественно, это Ольга была похожа на свою мать. Правда, черты лица матери были мягче, женственней. Ольга же была сталь и кремень. Получалось, что одну породу отлили в две совершенно разные формы. Глаза у женщины были воспаленными от слез. А около рта залегли горькие складки.

— Вы работали с Олей? — Женщина попыталась принять полусидячее положение и оперлась двумя руками о кровать. Видно было, что каждое движение дается ей с трудом: на лбу показались капельки пота, лицо мгновенно покрылось бледностью, и мать Ольги в изнеможении откинулась назад.

— Не могу, — извиняюще сказала она.

Я встала, чтобы помочь ей, но меня опередили.

— Сейчас, сейчас, Антонина Петровна, — пропела женщина, мгновенно оказавшаяся тут как тут. — Вам нельзя волноваться и напрягаться. Я вам помогу. — Она подхватила больную под мышки и посадила на кровати, подложив под спину две большие подушки. — Так вам удобно?

— Да, все в порядке, спасибо, Ксюша! Женщина встала около кровати, воинственно скрестив руки на груди. Она вела себя как полководец, который с трудом отвоевал позиции и ни за что не хочет сдавать их неприятелю. То, что она рассматривала меня как подозрительную и враждебную личность, было написано у нее на лице. Причем так явно, что мне стало даже смешно.

Антонина Петровна посмотрела на меня, потом на взъерошенную курицу и тихо сказала:

— Ксюша, на сегодня все. Спасибо тебе. Я поговорю с этой молодой девушкой наедине. Как вас зовут?

— Аврора.

— Я побеседую с Авророй.

— Через час я зайду к вам проверить, все ли в порядке. — В голосе женщины прозвучали угрожающие нотки. Очевидно, она чувствовала себя полновластной хозяйкой над больной парализованной женщиной.

— Хорошо.

Когда мы остались одни, я достала из сумки книгу и молча протянула ее Антонине Петровне. Она прижала книгу к груди и залилась слезами. Мне стало неловко, и я заерзала на стуле. Я вдруг с ужасом ощутила, что совершенно не знаю, о чем говорить. Банальные слова утешения — глупо, рассказывать о том, какой Ольга была замечательной, — бестактно. Да и не соответствовало истине. Я ведь знала ее совсем немного. Так что получалась ложь в квадрате. Но неожиданно Антонина Петровна сама пришла мне на помощь:

— Вы сказали, что работали с Олей? Она мне рассказывала о вас.

Вот те и на! Интересно, что же рассказывала обо мне Ольга? Что я — мямля и рохля, неожиданно свалившаяся ей на голову?

— Она говорила мне, что вы очень робеете; но быстро освоились с работой. Способная, так она говорила о вас.

Надо же! Ольга, суровая Ольга, выдала мне такую лестную характеристику! С чего бы это? На работе она не проявляла ко мне никаких нежных чувств! Или она носила двойную маску: на работе была одной, а дома — другой?

— Я хорошо относилась к Ольге. Она была моей наставницей, — промямлила я.

Наверное, в первое время вам доставалось от нее? — неожиданно задала вопрос Антонина Петровна.

Я не знала, что ответить.

— Да нет, все было нормально.

— Характер у моей девочки был волевой, решительный. — Глаза Ольгиной матери увлажнились.

— Не надо, — тихо сказала я. — Не надо, прошу вас.

— Да-да, конечно. — Антонина Петровна вынула платок из-под подушки и протерла глаза. — Извините.

— Нам всем тяжело. На работе ее ценили. Антонина Петровна смотрела куда-то мимо меня.

— Если бы знать, если бы знать, — с расстановкой произнесла она и покачала головой.

— Вы о чем?

Антонина Петровна посмотрела на меня, но ничего не сказала. И вдруг она начала задыхаться. Глаза закатились, рот широко раскрылся. Словно ей не хватало воздуха.

Я страшно перепугалась.

— Антонина Петровна, Антонина Петровна… — Я вскочила со стула и в растерянности склонилась над ней. — Что делать? Может, вам нужно какое-нибудь лекарство?

— Да. В соседней комнате. Капли. На столике в углу. Здесь уже лекарства не помещаются. — И она с горькой улыбкой обвела рукой небольшой стол, придвинутый к кровати. На нем стопкой лежали упаковки таблеток и теснились всевозможные пузырьки.

Я кинулась в соседнюю комнату. Я поняла, что это была комната Ольги, как только переступила порог. Интерьер жилища вполне отражал Ольгин характер: решительный и непреклонный, без сантиментов и слюнявости. Комната была оформлена в стиле хай-тек: много металла, во всем строгая геометрия. Все рационально и продуманно.

Я кинулась к столику в углу. На нем стояла коробка с лекарствами, и я лихорадочно стала перебирать их. Но нужное лекарство не находилось. И тут я наткнулась на белый конверт. Я решила, что там лежат медицинские рецепты, и открыла его. Но там было другое. Фотография. Три женщины, сидящие в креслах. Ольга. Другая девушка. И полная брюнетка лет сорока с крупными круглыми глазами. Фотография была цветной, но нечеткой, как будто снимал любитель. Судя по всему, снимок был сделан несколько лет назад. Я смотрела на Ольгу и не узнавала ее. Это была она и не она. Во-первых, волосы были длинными, а не короткими. Во-вторых, черты лица были нежней, мягче… И что меня поразило больше всего, Ольга улыбалась. Суровая неприступная Ольга улыбалась. Это было так неожиданно, словно знаменитый египетский сфинкс вдруг заговорил человеческим голосом или луна стала светить одновременно с солнцем. Я смотрела на фотографию как завороженная, забыв обо всем. И тут меня позвала Антонина Петровна:

— Аврора! Вы нашли лекарство?

— Сейчас, сейчас, — солгала я. — Одну минутку. Я собиралась положить конверт на место, но здесь, неожиданно даже для меня самой, рука дернулась, и я спрятала этот конверт за пояс брюк. Кто водил моей рукой в этот момент? Провидение? Судьба? Нечто мохнатенькое с рожками? Я до сих пор не могу дать ответа на этот вопрос.

Наконец я нашла нужное лекарство и принесла его Антонине Петровне. Она приняла его и запила водой.

— Слабею, — призналась она. — Я так переживала, что становлюсь все большей и большей обузой для Ольги. Она молодая, ей надо было свою жизнь устраивать. А тут я со своими болячками…

Внезапно я почувствовала невероятную жалость и к Антонине Петровне, и к убитой Ольге, и к самой себе, живущей в тесном курятнике с полоумным палаткой, шалавной сестренкой и равнодушной матерью. Если только хорошенько вдуматься, как же большинство людей несчастны! И как они счастливы, что не задумываются об этом.

— Аврора! — окликнула меня Антонина Петровна. — Что с вами?

— Да так… разные глупости в голову лезут.

— Приходите ко мне. Хотя бы иногда. Мне тогда будет не так одиноко.

— Хорошо. — Я поднялась со стула. — Я приду. Я обязательно приду к вам.

— Можно без звонка.

— До свидания.

— Дверь захлопните посильнее. Это нетрудно. Так я и сделала.

Дома меня ждал «веселенький приемчик». Мать обозвала «бездельницей», отец — «беспутной девкой». Ники не было. А к отсутствующим претензии не предъявляются. Логично и понятно. В таком случае мне надо ночевать на вокзале и как можно реже бывать дома. Но я лукавила. Ника была любимицей родителей, и, если бы она даже торчала все время дома, ее бы никто не тронул. Это я — вечный козел, точнее, козлиха отпущения.

Пройдя в свою комнату, я расположилась на диване и собиралась внимательно рассмотреть фотографию, но тут послышался голос матери:

— Ужинать будешь?

— Нет. Я поела.

— Где?

— На улице. — И это была чистая правда. Я купила чипсы с беконом и бутылку кока-колы. И умяла все это в какой-то подворотне.

Мать никак не отреагировала на мои слова, и я поняла, что она отстала от меня. На время.

Я достала фотографию из конверта. Зачем Ольга хранила ее в коробке с лекарствами? А не в альбоме или другом более подходящем месте? Рациональная, расчетливая Ольга, у которой все в жизни было разложено по полочкам, взвешено и обмерено, ничего не делала просто так. Я чувствовала себя заинтригованной. Но на ум ничего не приходило. Мозги жидковаты, решила я. Не для тебя, девочка, эта задачка. Сиди второгодницей в первом классе и не рыпайся.

Я перевернула фотографию. Там карандашом было написано: «Мы у Маргариты Грох». И все. Кто такая Маргарита Грох? И что связывало ее с Ольгой и другой девушкой?

Я вгляделась в изображение второй девушки. Длинные каштановые волосы. Ярко накрашенные губы. Немного испуганный вид, который она пыталась скрыть за нарочитой бравадой. Кто эти люди?

Я решила оставить свои шерлокхолмовские потуги и убрала конверт с фотографией в свой ящик письменного стола. И тут я увидела, что журнал «Ритмы жизни» исчез. Раньше он лежал на журнальном столике, но потом я убрала его к себе. Я перерыла весь ящик. Потом другой, третий. Ничего. Не мог же он испариться в воздухе? Куда он, черт побери, делся? Может, его прихватила Ника? С нее все станется. Взять чужую вещь без спроса и разрешения в ее стиле. Еще ходя пешком под стол, она брала мои игрушки и прятала от меня. За что была пару раз побита. Потом родители побили меня.

Я вышла в большую комнату.

— Пап! А пап! — Привычный лунный мячик блеснул из-за ширмы.

— Что надо?

Только так: «Что надо?» Без всяких там нежностей и сантиментов.

— Ты не брал мой журнал?

— Какой журнал?

— «Ритмы жизни».

— Конечно, нет. Как ты можешь задавать такие вопросы родному отцу? Ты думаешь, что я унижусь до того, что буду тайком брать у тебя журналы? Зачем мне это надо?

— Ну… вдруг посмотреть картинки.

— Картинки? — В голосе отца слышится неподдельное презрение и брезгливость, как будто я подсовывала ему пачку открыток самого разнузданного порно. — Какие картинки? Что за картинки?

Я начинаю потихоньку злиться.

— Обычные фотки. В фас, профиль… Шишки бизнеса, звезды кино, эстрады.

— Как ты знаешь, это — не сфера моего интереса.

— Понятно.

Лысина опять вернулась в исходное положение, то есть скрылась за ширмой. А я побрела на кухню. Мать варила суп. И жарила котлеты. Существует мнение, что еда должна готовиться с любовью, иначе она будет невкусной. Наверное, это было правдой. Потому что мать ненавидела готовить и стояла на кухонной вахте исключительно, как она выражалась, из чувства долга. Вся еда была пропитана материнским долгом, как шкафы нафталином. Супы были либо слишком жидкими, либо пересоленными, котлеты пережаренными или полусырыми.

Если была возможность, я старалась перекусывать вне дома. Это было проще и вкусней.

— Есть будешь? — задала привычный вопрос мать. Она стояла у плиты и смахивала со лба волосы свободной рукой. Другая рука переворачивала котлеты. Я села на табуретку в углу и сцепила руки.

— Попью чай. Там остались баранки.

— Я брала их на работу.

— Тогда обойдусь без них. Одним чаем. Завтра куплю шоколадный рулет. И конфеты.

Мать ничего не сказала.

— Ника не звонила? Не говорила, когда придет?

— Ника? Нет. — Каждый раз при упоминании Ники мать настораживалась. — А что?

— Ничего! Просто я хотела спросить у нее: не брала ли она мой журнал.

— Ника не возьмет, — уверенно сказала мать.

Господи, как же они идеализируют свою любимицу. Покрыли сусальным золотом и заливаются умильными слезами при виде этого сверкающего ангелочка. Еще немного, и ей будут петь осанну.

— Не знаю, не знаю, — пробормотала я.

— Придет, и спросишь у нее.

— Конечно. Если бы только знать, когда и во сколько она явится, — поддела я мать.

По ее лицу пробежала судорога. Это был запрещенный прием. Я била мать ниже пояса в отместку за ее уверенность в Никиной непогрешимости.

— Наверное, скоро.

— Я тоже так думаю, — насмешливо сказала я. Пробыв еще пять минут на кухне, я поняла, что больше не могу выдержать ни минуты: влажность и духота здесь были, как в тепличной оранжерее. Я тихо выскользнула за дверь. Никто меня не окликнул. Наверное, мать даже не заметила моего отсутствия. Для родителей я давно была пустым местом. Я не обижалась, я просто констатировала факт.

Ника пришла в два часа ночи. Я спала чутко и поэтому сразу проснулась.

— Привет!

— Здорово! — Ника была навеселе. Хорошо, что не наркота, подумала я.

— Где была?

Ника ничего не ответила.

— Секреты?

Снова молчание. Раньше Ника не была такой. Она охотно трепалась о своих похождениях и даже расписывала их в весьма колоритных красках и подробностях. Я спросила у нее про журнал, но она округлила глаза и презрительно хмыкнула.

— Больно надо, — процедила она сквозь зубы. — Завалялся где-нибудь твой паршивый журнал. Найдется! Куда он денется?

— Мне он нужен сейчас, — возразила я.

— Зачем?

— Нужен.

Ника пожала плечами.

— Ничем не могу помочь. — Ника была в темно-синем платье из атласной ткани. В свете ночника платье переливалось, как павлиний хвост в лучах заходящего солнца. Она снимала колготки и зацепила их ногтем. Послышалось смачное ругательство.

— Хорошо провела время? — Меня разбирало элементарное любопытство.

— Нормально, — буркнула Ника.

— Откуда это платье?

— От верблюда.

— Богатый поклонник?

— Угу.

— И кто?

— Хватит! Отлепись!

— Ты что, не в настроении?

— В настроении. Но ты как репей. Чего цепляешься?

— Я не цепляюсь. Мне просто… интересно! Ника хмуро уставилась на меня. Я подумала, что моя сестренка даже очень ничего, если только стереть с ее лица эту злобную гримасу.

— Отстань со своим интересом! — заорала она.

— Тише! Родителей разбудишь!

— Расскажу… потом. Я хочу спать.

— Ладно, дрыхни, — милостиво сказала я. — Разрешаю.

Ну и обстановочка у нас в семье! Дом разбуженных медведей. К кому ни обратишься, все рычат или огрызаются. Ника совсем с цепи сорвалась. Конечно, завихрений в башке у нее всегда хватало. Но раньше она хоть иногда могла по-человечески разговаривать. А теперь… Может, поцапалась со своим хахалем, вот и срывается на меня, думала я, ворочаясь с боку на бок. В конце концов сон навалился на меня, и я уснула.