Айгуль и Хвостакова доставили в ледяной дом и снаружи караул учредили, дабы они не смогли раньше времени покинуть свое семейное убежище.
В комнатах блистало ледяное убранство: два зеркала, несколько шандалов, стол резной работы, два кресла, резной поставец с рюмками, стаканами и блюдами — все размалеванное разными красками, так что ледяная сущность сей мебели и приборов решительно скрылась.
В углах стыдливо стояли купидоны. Голубой купол потолка изнутри украшали бесчисленные звездочки, будто радостные дети господни, так что не отличить его было от настоящего неба.
А большая двуспальная кровать была уже разобрана, простыня, одеяло и подушки празднично сияли инеем.
Пол спальни усеивала ледяная крошка и куски льда. Их навалили там, дабы они, перестав шуршать под ногами, подали сигнал, что новобрачные заняли свадебное ложе. После сего уже и воробей не мог быть допущен в дом.
Хвостаков, спотыкаясь и оглушительно треща оной ледяной крошкой, опять принялся шататься из угла в угол, не решаясь лечь в морозную постель и отыскивая более приятное место. Таковое имелось в доме только одно — уже испробованная им щель меж стеной и камином. Туда он и залез, обжигаясь о лед тремя точками: задницей, коленями и лбом. Спать в таком положении нужны были героические усилия, однако же Хвостаков заснул и даже временами всхрапывать начал.
Айгуль прошла в другую комнату, туалетную, вернулась, встала посреди ледяных покоев. Что-то, казалось, занимало ее головку, и вряд ли это был полумертвый Хвостаков. Она взяла с кровати подушку и отошла в угол комнаты.
Кому поведать свои печали и томления, она знала. Но услышит ли их тот, кому они назначены?
Она задумалась. И мысли ее были так горячи, а временами и пламенны, что она не замечала жгучего дыхания морозных стен. Наконец она положила подушку на пол, опустилась на нее коленями и молитвенно сложила перед собою руки:
«Добрый мой господин! Слышишь ли ты меня сию минуту? Это я, мой господин! Скорбен был мой путь с родины в страну гиперборейскую. Помнишь ли ты две яблони над речкою Бельбек и цветы их шелковые? Под этими яблонями нашла я шатер генерала Каменского, дабы предать себя в его руки да через него в Санкт-Петербург попасть. Много страхов пережила я в дороге. Но испытания мои и здесь не кончились. Сию минуту я узнала, что ты дальше от меня, чем был прежде. Берегись, мой господин, ибо человек, убийством коего ты сейчас занят, был враг императрицы Екатерины Второй. Он был и наш с тобою враг. Его уже нет в живых, но его сообщники рядом с тобою и носят смерть твою в руках своих. И помочь я тебе могу лишь тем, что укажу на них…»
Одетые в серебряную шубу ледяные двери дома скрипнули, со страстью ударили о стену, и кто-то вбежал в переднюю. Айгуль вскочила и, схватив подушку, бросилась в соседнюю комнату.
В спальню новобрачных, сверкая взором Соловья-разбойника, ворвался Великий Мастер Брудершафт. Полчаса назад, услышав гром катастрофы, Брудершафт сошел с ума от радости. Этот оглушительный крах не мог произойти ни с каким другим произведением архитектурного искусства, кроме как с ледяным домом, построенным его соперником, вологодским резчиком Устюжаниным. От презрения к резчику Брудершафт до сего дня не посещал сотворенный Устюжаниным дом и ныне оказался тут впервые.
Брудершафт поднял глаза верх, и от слез радости показалось ему, что купола нет вовсе, а сияет над ним темно-синее ночное небо.
С самого начала строения он молился своему католическому богу, дабы оный дом рухнул.
И бог услышал его отчаянные просьбы! Потолка в спальне не было — знакомые созвездия сияли над Брудершафтом во всей красе.
Пол усеивали куски льда.
Кто-то хрипел за ледяным камином. Брудершафт бросился к камину. Эк, забило в сию щель несчастного! Брудершафт схватил Хвостакова со всей силою вольного каменщика и выдернул его из-за камина, яко огромную пробку. Хвостаков свалился на пол, понимая, что его убивают до смерти и закрываясь руками от убийцы.
Айгуль на шум вбежала в спальню. Ее свежеприобретенный муж лежал на полу, будто раздавленный копытами мешок кизяков, а над ним стоял незнакомый господин со свирепой радостью на лице. Айгуль, оставив смирение мусульманской женки, схватила его за отвороты кафтана.
Аллах всемилостивый! На отворотах кафтана сего господина, с изнаночной их стороны, тоже были тараканы Хвостакова: циркуль и наугольник с буквою G между ними. Ярость Айгуль обессилела и перешла в тихое отчаяние.
Враги султана, императрицы Екатерины Второй, господина Вертухина и ее собственные окружали их со всех сторон.
Но как привыкшая не сдаваться в самых лютых положениях, Айгуль опомнилась от своей скорби и, схватив ледяной шандал, разбила его о голову Великого Мастера Брудершафта.
Тихие тонкие звоны долго еще колебались в знатнейшем доме Санкт-Петербурга.
Екатерина тем часом подписывала составленный по ее распоряжению
Собственноручный указ императрицы Екатерины Второй, данный 4 февраля 1774 года о предосторожностях противу разбойнического тиранства людишек, посланных Оттоманской империей
«Объявляем всем, до кого сие принадлежит. Дошло до нас от герцога Кобылянского уведомление, что в Санкт-Петербурге объявилась большая разбойническая шайка, коя разорила манеж помянутого герцога Кобылянского до полной непригодности оного. А как сие зло может распространиться, мы нашей императорской волей за долг себе почитаем примерно наказать виновников сего разорения, чего ради повелели взять под стражу предводительницу оной шайки Айгуль Тархан и допросить помянутую Айгуль Тархан со всей строгостию, что и было выполнено. Мы, к недопущению дальнейших беспорядков и пагубы, предписали сослать злодейку в Сибирь. А как в пределах российских могут скрываться сообщники оной, кои намерены соединиться с шайкой известного вора Емельки Пугачева, мы наистрожайше повелеваем принять предосторожности противу турецкого злодейства и о тех людишках, кои русского языка не разумеют, докладывать уездным частным смотрителям немедленно и оных людишек брать под стражу».