— Приступим к делу, — сказал Шешковский, садясь на свое место. — Сей урок был совершен, дабы привести тебя в чувство. Теперь о нуждах…

Вертухин слушал властителя дум и задниц всея Руси так, словно от этого зависело, жить ему или не жить.

Шешковский придавил лежащую перед ним бумагу своим маленьким сухоньким кулачком.

— Злодей захватил половину России, — снова начал он. — У него в шайке, сказывают, пятьдесят тысяч людишек. Крепости сдаются ему одна за другой, войска государыни опаздывают и не могут окружить вора, — Шешковский замолчал как бы не в силах продолжать и вдруг остро посмотрел Вертухину прямо в глаза.

Вертухин попытался было отвести взгляд, но не смог — сидел, как завороженный.

— Откуда у неграмотного бездельника эдакая способность к военному делу? — продолжал Шешковский. — Кто подвигает его уходить от регулярных войск с таким умением? Почему он разоряет страну и сеет смуту? По всему Уралу в домнах сидят «козлы», литейные заводы брошены, для пушек государыни скоро не будет ни бронзы, ни чугуна. Людишки жгут помещичьи усадьбы и свозят злодею зерно. По Волге, по Каме, по реке Урал это зерно отправляют к Каспийскому морю и дальше в Персию и Турцию. Этот лютый и всеядовитый змей умертвил священников вместе с женами двести тридцать семь человек, разорил четырнадцать монастырей и шестьдесят три церкви. Почему происходят эти окаянные дела?

Вертухин осторожно повернул голову направо, потом налево, будто в поисках источника несчастий, и наконец возвел очи горе.

— А я тебе скажу, — Шешковский снова поднялся из-за стола и начал ходить по кабинету, искусно минуя пыточное кресло и спрятанную в паркете педаль. — Турция! Бусурмане ищут выгодного мира и хотят великий урон государству нашему нанести. С божьей помощью флот наш потопил турецкие корабли при Чесме и в других местах. Генерал Румянцев разбил войска союзника султана крымского хана Каплан-Гирея и вернул России принадлежащий ей по достоинству Крым, — Шешковский вытащил из ящика стола географическую карту и раскинул ее на столе перед Вертухиным. — Генерал Суворов искусно бьет турок в Болгарии… — начальник Тайной экспедиции забросил свои маленькие ручки за спину и, подняв подбородок, снова начал ходить по кабинету. — Что сделал бы ты на месте турецкого султана в столь удручающих обстоятельствах? — он повернулся к Вертухину.

Вертухин не знал, что сказать, будучи угнетен вопросом, а еще более доверительными речами Шешковского — через пару минут после того, как тот высек его розгами.

— В сем положении, — продолжил Шешковский, не дождавшись ответа на свой вопрос, — султан способен единственно на злоухищрения, коим он и предается…

— Позвольте вашего снисхождения, — сказал вдруг Вертухин, рассматривая карту, — Константинополь расположен не на берегу Черного моря, однако же на равном удалении от моря Черного и моря Мраморного.

— О, да ты, брат, учен и глазаст, — Шешковский подошел к столу. — Мы в тебе не ошиблись, — он сгреб карту, кое-как свернул ее и бросил в ящик стола. — Слышал я, ты был в плену у бусурман?

— Более года я жил рабом при дворе визиря Мехмет-Эмина, — сказал Вертухин и выпрямился. — Многажды меня склоняли принять мусульманскую веру, но я верен православию остался, в коем крещен и воспитан, таковым умру. Казалось мне, что я презрен и совершенно забыт, но был освобожден войсками его сиятельства князя Голицына…

— Довольно, — прервал его Шешковский, садясь на свое место. — Твои многоглаголания излишни. Нам про тебя известна каждая подробная мелочь. Потому ты здесь и сидишь, — он секунду помолчал. — Коли ты благополучно возвращен в отечество, отблагодари его верною службою. Есть доподлинные сведения, что в шайке Емельяшки Пугачева действует турецкий пособник. Потребно, чтобы он был доставлен ко двору императрицы, матушки нашей, а как это сделать, хочу от тебя послушать…

Чувствуя, что заднее место ему все-таки досаждает, Вертухин поерзал в кресле, но тотчас же сообразил умильное и внимательное лицо.

— Ежели свое дело сделаешь, благодарствуем тебя чином и деревней в Херсонской губернии, — сказал Шешковский. — Ежели вздумаешь бежать — наградим Петропавловской крепостью и Сибирью…

— Ваша милость! — вскричал Вертухин с таким страшным лицом, что Шешковский даже отшатнулся. — Я отгрызу пальцы на ногах, ежели они вздумают бежать!

Шешковский махнул рукой, будто отменяя свое предположение, как необдуманное.

— Теперь обсудим дело…

Полчаса спустя Вертухин покинул Тайную экспедицию с полным ощущением, что вырвался из лап смерти. Жизнь, однако, сулила ему впереди такую удачу, что у него дрожали колени, пальцы и, кажется, даже локти.

Он оглядел полотняное петербургское небо, откуда сеялся не то снег, не то дождь, и впервые за последние сутки ухмыльнулся. Его руки невольно проехали по бедрам, нащупывая под штанами крепкие толстые лосины. Если бы он успел сзади под лосины насовать еще какого-нибудь тряпья, то розог, может быть, даже и не почувствовал. Хотя палач тогда мог и заметить чересчур великое утолщение его задницы.

Вертухин подумал, что он первый человек, кто вышел из Тайной экспедиции улыбаясь, и радость победителя тонко и приятно запела в нем.