Теперь он истинно не знал, что делать с исправником. Белобородов пьянствовал в доме крестьянина Чирьева, соседнем с пристанищем Лазаревича, и был пока не опасен. Но он мог в любой час прекратить сие скудоумствование и протрезветь. Тогда уж гляди. Вертухин понимал, что он и Котов ходят вкруг медвежьей берлоги и даже кричат туда вопросы про Турцию и валенок с левой ноги.

И хотя бы на вершок продвинул его Котов в расследовании, хотя бы мычанием или хрюканьем возразил Калентьеву и Лазаревичу! А ведь какой надеждой Вертухин ласкался, когда взял с собою этого сочинителя бессмертных проповедей.

Да у него и голова редькою! Брюхо, как у мерина, а голова редькою. Смотреть противно. А харя до того ядовитая, что просто смерть.

Вертухин затащил Котова в ограду крестьянина Лютого, в доме коего квартировал со вчерашнего дня, и поставил к стене.

Но не успел он отойти, как исправник выпрямился и посмотрел на него умным и нетрусливым взглядом. Так глядит на человека собака, вцепившаяся ему в сапог.

— Прошу, Дементий Христофорович, сесть на березовое полено и выслушать мою отменную и особливую повесть, — сказал он.

Вертухин сел, где стоял, и вскрикнул.

— На полено садись, мой друг, а не на щепку, — поправил его Котов.

И едва Вертухин устроился, как надо, Котов прошел по ограде туда и обратно и начал:

— Ты не представишь, друг мой, каким досадам и огорчениям честный исправник в службе подвергается. Вот, предположим, следствие вести надобно, а тут большой господин тебя притесняет, чтобы ты чесанием его волос занялся, как простой камердинер.

— Неужели чесанием волос?!

— Истинно! И щекотанием за ушами. Господина в большом чине это приводит в самые восторги и к веселости возбуждает. Особливо зимней порою. От сих злоключений я нынешней зимой в Екатеринбургский уезд уехал. Да к тем событиям, кои тебе известны, как раз и поспел.

— Что такое ты говоришь?! — воскликнул Вертухин. — Следственно, щекотание за ушами тебя подвигло убийство Минеева раскрыть?!

— Друг мой! — сказал тут исправник торжественно. — Тайна любого преступления обнаруживается случайно. Нам представляется, что все дело в ухищрениях дознавателя. А раскрывается преступное деяние такой мелочью, над коей мыши смеются.

Вертухин во все глаза смотрел на Котова и не узнавал. Давно ли господин сочинитель поучений, беременный курицей, ходил по деревне, не попадая ногами на дорогу. Сейчас же он являл собой пример красноречия и бодрости. И как Вертухин видел теперь в нем человека разумного, то распустил уши и каждому его слову внимал.

— Как совершено было убийство, ты от меня уже знаешь, — продолжал Котов. — Но я чрез систему отменных размышлений открыл также, из каких целей преступник действовал.

— Что же это за система отменных рассуждений?! — в горячности Вертухин даже привскочил, а садясь, и вовсе закричал на весь двор, поелику щепка под ним повернулась другим острием и, как пиявица, его укусила. — Говори скорее, я умираю от страсти знать сии волшебные пути!

— А система моя такова, — Котов выдернул из поленницы другой чурбак и сел на него напротив Вертухина. — Значение всякой страны состоит в той степени опасности, кою она для соседей представляет. Российская империя — государство необычайно значительное. И сила его — в неограниченном невежестве. Просвещенный народ с соседями воевать не станет и поглощен ими будет без остатка. Басурмане к нему придут — превратится в басурман, немцы — станет нечистыми латинянами. Не то народ невежественный. Он свое невежество будет отстаивать с яростью великой и останется чистотой своей славен. Больше того, дабы предупредить нашествие неверных, сам пойдет на них войною. А теперь скажи мне, возлюблено ли будет соседями такое государство?

— Не только не возлюблено, а его ненавидеть станут все благонравные страны! — воскликнул Вертухин.

— Благонравные! — сказал Котов и сморщился, будто на него брызнули навозной жижей. — Это Турция благонравная страна?

— Разве мы говорим про Турцию?

— Про Турцию, мой друг, про Турцию. Ибо тебе надобно знать, что поручик Минеев прибыл от турецкого султана с особым поручением оказать содействие злодею Пугачеву в просвещении земли русской. И золотом, и ружьями, и пушками, и колесопроводами для механического устройства мастеровых Черепановых.

— Так Пугачев — просветитель?! — от великого сомнения Вертухин весь вспотел, а потом ему стало холодно.

— Истинно просветитель! — сказал Котов. — Раздери он Россию на части, сюда хлынут и с запада, и с востока, и с юга. Все недружественные нам соседи будут здесь немедленно.

— Следственно, убийца Минеева сотворил благое дело для всей России и его не только не надо искать, но и препятствовать поискам?

И тут Котов поднялся с полена так церемонно, словно готовился наградить Вертухина орденом.

— Я свел с тобой знакомство еще зимой, — сказал он. — Но впервые слышу от тебя столь разумные речи!

Вертухин задумался.

— Что же нам в таком случае делать? — спросил он.

— Следствию нужно воспрепятствовать, — сказал Котов. — Человек, страстно возжелавший избавить Россию от нашествия басурман, никак не может быть наказан. Если его поймают, судьба его сомнительна. Ведь он лишил жизни иностранца.

Вертухин, однако, продолжал думать и сомневаться. Он не понимал, какая ему польза от сих только что открывшихся обстоятельств.

— Сообрази сам, — сказал Котов, видя нужду в призрении вертухинских дум. — Разве государыня императрица не желает скорейшего восстановления тишины и спокойствия во всех губерниях российских? И ежели мы будем содействовать исчезновению внутренних возмущений, не на благо ли империи российской поступим? Ведь человек, о коем идет речь, еще немало добрых дел может совершить.

— Отчего же он, устранив злейшего пособника Пугачева, не раскроет свое имя и не попытается оправдать свой поступок? — спросил Вертухин.

— Масон, — сказал Котов тихо и даже с грустью. — В масонскую ложу вхож. Члены сего досточтимого клуба делают добрые дела только тайно.

Теперь настала очередь Вертухина подняться и пройтись по двору крестьянина Лютого, где, честно сказать, кроме травы птичьей гречихи, мало что было примечательного.

— Какие же у тебя доказательства, что поручик Минеев был посланник турецкого султана? — спросил он.

Котов проворно оборотился к Вертухину:

— Скажи мне, сделай милость, может ли русский человек быть одновременно и мужчиной и женщиной?

Вертухин опять стал задумчив.

— Разве что его оглоблей по голове торкнут, — наконец отозвался он. — Да и то лишь на минуту — пока вся муть из головы не выветрится.

— Вот видишь, — сказал Котов. — А Минеев был и мужчиной, и женщиной. Воспомни сам, сколько за это свидетельств.

Сие предрассуждение любому могло бы показаться ничтожным, но не патриоту земли русской. Вертухин выпрямился, и в глазах у него полыхнуло пламя. Ежели он будет содействовать исчезновению внутренних возмущений, императрица его простит да, может, и наградит как-нибудь!

— Продолжению следствия не бывать! — воскликнул он.