Четвертого февраля новый гонец прибыл в Вильно с вестью о том, что войско под руководством Яна Кароля остановилось на ночлег в миле от города и должно завтра войти в город. Новость мгновенно разнеслась жителями, и толпа любопытствующих горожан собралась на Медницком тракте, по которому намеревался вступить в город Ян Кароль. Были среди них и люди Радзивилла. Они влились в толпу, чтобы проследить, что за войско идет на подмогу Ходкевичам. Сколько его будет, много ли у него орудий и мортир, чтобы потом с точностью сообщить обо всем князю воеводе. С самого полудня в городе было чрезвычайное оживление: самые любопытные взобрались на крыши каменных домов, на башни и стены, лишь бы только получше рассмотреть войско. На всех галереях ратуши было полно народа. Даже на звонницах храмов торчали головы, повернутые в сторону Медницкого тракта. Острое предместье также было усеяно людьми, они толкались там с самого рассвета. Стоял погожий зимний день, был легкий морозец, солнце светило в чистом небе, искрилось в снегах, в воздухе разлилась тишина.

После полудня на тракте вдали что-то показалось. Да, это двигалось войско. Толпа засуетилась: одни протискивались вперед, чтобы лучше рассмотреть, другие забирались повыше, третьи еще только подбегали. И все повторяли: «Идут! Уже идут!»

Тем временем рать подошла к городу. Над ней развевались хоругви, бухали бубны, тонкими голосами звучали пищалки. Все ближе и ближе подступало войско. Наконец, первый отряд вошел в город, и весь люд затих, вглядываясь, полный любопытства. Впереди медленно, спокойно двигалась конница. Во главе ее с несколькими военачальниками ехал сам Ян Кароль, жмудский староста, на вороном коне, оседланном по-турецки, в красивой сбруе; сам он был в бархатной кармазинной (ярко-красной) шубе, подбитой соболями, с золотистыми петлями; на голове — соболиная шапка, украшенная пером цапли. Из-под шубы выглядывала оправленная в серебро сабля в ножнах из шагреневой кожи. На лице Яна Кароля не было даже и следа озабоченности, только бравый вид войскового начальника во главе большого отряда, да и гордо сжатые губы, подкрученные усы. Одной рукой он слегка правил резвым конем, другая — уперлась в бок. Сзади ехали несколько ротмистров, а дальше остальные всадники, все как на подбор — один к одному, все на сильных приземистых лошадях. Над головами у них развевались знамена и блестели наконечники копий. Ехали они вольно, по пять человек в ряд, спокойно, молча.

Сразу же за всадниками везли мортиры и пушки, их было довольно много. Любопытные насчитали двадцать четыре орудия. За ними снова конные, по-разному одетые и вооруженные, но, опять-таки, все как на подбор.

Здесь не было видно таких воинов, как в войске Радзивиллов: карлика рядом с гигантом, грузного немца рядом с худощавым солдатом-литвином; все — будто одной крови, одного рода, одних лет, одной силы. Это сразу бросилось в глаза тем, кто наблюдал, как проходило войско.

Казалось, даже самым любопытным не сосчитать, сколько же войска прибыло: оно все шло и шло, а на шляху до самых гор все еще не заканчивалась, вилась длинная цепь. Уже темнело, когда вся кавалерия вошла в город, а потом начала входить пехота. Она шла до самой ночи.

Уставшие и пораженные, расходились по домам горожане. Многим любопытным не хватило терпения, к тому же ночью трудно было что-то рассмотреть. В пересказах силы Ходкевичей преувеличивались, по крайней мере, втрое и казались неисчислимыми.

Войско все еще шло, а Ян Кароль уже давно был в крепости, подготовленной к его возвращению. Там стали размещаться вновь прибывшие отряды. Одни, не слезая с лошадей, завозили внутрь пушки, другие остановились под стенами дворца. Часть отрядов так и осталась на улицах под стенами, как стража, других же размещал за стенами пан Барбье, который со своей неизменной шпагой, при шляпе, зычно распоряжался, где кому устроиться на постой. Большие и меньшие орудия и мортиры заняли предназначенные им места и воинственно разевали свои черные пасти в бойницах с четырех сторон твердыни. Тут же, возле них, уже лежали ядра и все нужное для стрельбы.

Ян Кароль не слез с коня пока не разместил всех своих солдат. Обоз он поставил во дворе, солдаты поставили лошадей вдоль стен к заранее подготовленным коновязям с яслями. Запылали костры. Гам, смех, лай собак, ржание, шум и гул, крики разносились по всему двору непрестанно. Одни шли поглядеть на определенное им для боя место на стене, другие помогали затаскивать на стены пушки, третьи снимали с возов и расставляли оружие там, где им было указано. Военачальник стремился поспеть всюду: там посмотреть, тут что-то приказать, а где и просто молча проехать. Он распорядился об охране, поручил ее маршалку двора Миколаю Хомцу, а сам спешился и пошел к каштеляну.

Здесь его уже давно ждали. Воевода Мнишек, борисовский староста, каштелян и еще несколько человек из числа сторонников католиков собрались в комнате, окна которой выходили во двор. В камине пылал огонь, на столе остывал нетронутый ужин.

Все встали и приветствовали жмудского старосту.

— Приветствуем нашего героя! — воскликнул Мнишек. — Приветствуем вас! Наконец вы завершили свои дела, отдали все приказы!

— После трудного дня хоть немного отдохну, — сказал Ян Кароль, снимая тяжелую шубу. — Нелегко управлять этим нашим неугомонным и пестрым войском, ох, нелегко! Может, даст бог, когда-нибудь мы заведем и свое. А то не подумают ли Радзивиллы, что против их множества воинов мы не можем выставить и десятка солдат. Наших хотя и мало, но эти немногие стоят тысячи других. Я хорошо знаю своих солдат. Они не подведут меня, если тут что-либо начнется.

Говоря это, Ян Кароль обходил собравшихся и здоровался с каждым за руку.

— Все ли у нас готово? — спросил каштелян.

— Все, — ответил жмудский староста. — Княжна здесь, договор на столе, войска и пушки установлены со всех сторон, срок приближается. Осталось ждать панов Радзивиллов.

— А вы знаете, что приехали послы от его величества короля? — спросил Александр Ходкевич.

— Еще вчера прочел вашу бумагу. Но, панове, послы ведь приехали к Радзивиллам, а не к нам, мы ведь первыми войну не начнем.

— Это так, — ответил каштелян. — Но, если нас тронут, мы будем вынуждены обороняться.

— Сколько войска у Радзивиллов? — спросил Ян Кароль. — И что думают делать?

— Разное толкуют, — ответил Александр. — Самые точные сведения нам доставили люди из числа придворных князя воеводы: у них около шести тысяч войска. Это если не считать мелких групп шляхты и отдельных лиц, а также придворных солдат воеводы. Три князя Острожских дали по шестьсот всадников и семьсот гайдуков, пятьдесят всадников привел Абрамович, Нарушевич — сто всадников, а также еще сто гайдуков, Замойский с Подолья — двести всадников под началом ротмистра Петра Збаримского. Двести рейтаров дал князь курляндский, они для устрашения стоят во дворе кардиналии, а еще две сотни мозырского старосты. Вот и все. С такой силой можно было бы завоевать целое княжество.

— И что они собираются делать с таким воинством? — сказал Ян Кароль, улыбнувшись. — Достаточно глянуть по сторонам, чтобы понять, что даже третья часть их войск будет давиться, как сельди в бочке, если помыслят начать осаду моей крепости, да и та не уместится, а то еще и попадет под огонь орудий, который сметет их как мух! В поле они нас не выманят, пойти на штурм не рискнут, разве что начнут разрушать окрестные дома, но в это трудно поверить. Так зачем им все это, ради чего? Чтобы показать, на что способны Радзивиллы?

— Пане староста, вы так уверены в своей цитадели? — спросил Мнишек.

— Тут не нужно очень уж разбираться в военном деле и много думать, — ответил Ян Кароль, — чтобы укрепить наш дворец, который и так очень выгодно расположен. Подступы к нему со всех сторон заграждены другими домами, близлежащие улицы тесные. Самая широкая из них, та, что перед Замковой, уже наполовину занята нашими отрядами и стражей. С какой стороны им подступиться? Где они поставят войска, и по ком будут стрелять? Наши спрячутся за стенами, специально укрепленными, сверху они могут почти беспрестанно стрелять из ручного оружия, гаковниц и мортир, будут спокойно сидеть и ничего не бояться. Как у Бога за пазухой, если говорить коротко. А что, королевские письма передали уже? — спросил он, минуту помолчав.

— Еще нет, — ответил каштелян. — Наверное, ожидали вас, чтобы вручить всем сразу.

— Сенаторам дали строгий наказ от его величества короля не допустить войны и столкновения, — оповестил Мнишек.

— Я сомневаюсь, что приказы могут как-то подействовать на конфедератов, — ответил Ян Кароль. — Но поживем, увидим. А что делает княжна?

— Вчера я проведывал ее, — промолвил каштелян. — Она боится, тревожится, как всякая женщина.

— Вы узнали, о чем она думает?

— Все о том же!

— Она хотела бы стать на их сторону? Быть того не может! — запальчиво воскликнул Ян Кароль.

— После недавней беседы с ней я думаю иначе, — спокойно ответил каштелян. — Я приходил с отцом Руцким, и он убедительно разъяснил ей, каким грешным и незаконным будет их брак.

— И она согласилась?

— Я не сомневаюсь в этом. Она по-прежнему любит князя Януша, но набожность будет усмирять ее чувства. Действительно, даже если бы ее и отдали замуж за князя, все равно пришлось бы испрашивать разрешения в Риме.

Ян Кароль задумался, что-то насторожило его. В эту минуту слуга пришел с известием, что просят принять их князь Мельхиор Гедройц, маршалок Дорогостайский и оба Завиши.

Ян Кароль пошел встречать их к лестнице, каштелян стал у дверей комнаты. Первым вошел епископ, на его добродушном лице светилась улыбка; за ним шли остальные послы. После обычных приветствий и общих слов они подали письма от короля. Жмудский епископ, вручая письма Ходкевичам, от имени короля и государства просил и уговаривал их не начинать войны.

— Это был бы первый и просто ужасный случай у нас, кто может предсказать его итоги? Тяжкий груз ляжет на совесть того, кто ради мелкого спора поднимет оружие на брата.

— С этим вам нужно обращаться не к нам, — нетерпеливо перебил епископа Ян Кароль. — Мы не начинаем войны, сожалеем из-за печального недоразумения, но что же нам, сдаться не защищаясь?

— А вы первыми подайте пример подчинения его королевскому величеству, соглашайтесь на мир!

— На мир! — воскликнул жмудский староста. — Это было бы для нас наибольшим позором — первыми подать им руку!

— Ну, ну! Труднее всего надеяться на ангельскую добродетель людей из плоти и крови! — промолвил Дорогостайский, который с самого начала не верил, что жмудский староста поддастся на уговоры.

— Можем мы хотя бы изложить вам наши условия? — спросил Гедройц.

— Мы с почтением примем их, если они исходят от короля, с благодарностью — от вас, но подумайте сначала, не унизят ли они нас. Это был бы большой позор, если бы нас заподозрили в том, что мы колеблемся или очень уж спешим мириться.

— Чего же вы, пане староста, и вы, пане каштелян, хотите?

— Конечно же, справедливости, что тут долго объяснять, — ответил Ян Кароль. — Что же касается условия насчет выдачи княжны замуж, то пусть она сама решает, хочет она выйти замуж за князя Януша или нет. Мы ни заставлять, ни уговаривать не будем. Она уже взрослая, ее воля решать. Но даже если она и согласится выйти замуж, их брак все равно будет считаться незаконным и не сможет состояться без специального дозволения. Что же касается нас, то вы сами видите, до чего довели нас паны Радзивиллы. До залога отцовских имений, долгов, до найма большого войска, бесчисленных расходов, до этой войны.

Все суды и сам трибунал в руках воеводы, всюду нас судят, как хотят — не ради справедливости, а ради своей нужды, взыскивают с нас какие-то долги, громадные суммы, хотят отобрать наши имения, угрожают банницией. Какой же тут может быть мир после этого? Можем ли мы во всем уступить им и даже слова не сказать?

— Вы правы, — промолвил Ян Завиша, — никто и не требует от вас, чтобы вы поступились своими интересами, но разве нельзя через посредников поставить условия, которые Радзивиллы могли бы принять и которые удовлетворили бы вас?

— Сначала мы посмотрим, чего от нас хотят князь воевода с сыном.

— А вы подайте пример, — прервал епископ, — покажите им, что вы, прежде всего, думаете о спокойствии страны, а потом уже о собственных интересах. А каковы ваши условия?

— Наши условия не могут быть ничем иным, как только ответом на их требования, — заметил Ян Кароль. — Мы им уже не раз повторяли то, что рассказали вам. О судьбе княжны: она должна решить ее своей волей. А с нами пусть прекратят все судейские тяжбы, снимут претензии, отменят преследования, заплатят за понесенные траты, и тогда спор мы разрешим полюбовно. Так думаю, — проговорил Дорогостайский, — паны Радзивиллы прежде всего захотят убедиться, что вы отдадите княжну Софию за князя Януша, а тогда уж, наверняка, согласятся и на ваши условия. Вот в чем должна быть полная ясность.

— Если княжна захочет сама, а папа позволит, то пожалуйста! — сказал каштелян и глянул на Яна Кароля.

— Вот тогда ее можно будет выдать замуж, — добавил жмудский староста.

— Князь воевода, тем не менее, хотел бы, чтобы брак был заключен в срок, определенный вашим договором, — снова заговорил Дорогостайский. — Религиозные установления их не интересуют.

— А законы государства?

— Его королевское величество сделает исключение для панов Радзивиллов и даст специальное разрешение.

— Но ведь его еще нет?

Дорогостайский ничего не ответил.

— А пока придется ждать разрешения из Рима, вы позволите князю Янушу бывать у княжны Софии? — осторожно спросил епископ.

— Насчет этого они уже присылали целое посольство, — напомнил каштелян. — Мы сказали тогда и повторяем теперь, отложим до совершеннолетия и до конца этого дела. Посмотрим: дойдет до брака, так дойдет, а теперь — зачем это? Больше вреда, чем толку.

— Воевода очень сомневается, как бы этот случай не стал причиной для того, чтобы отложить бракосочетание, но он, как и ранее, будет обязательно требовать позволения для Януша проведывать Софию, я с ним недавно разговаривал об этом, — пояснил Дорогостайский.

Ходкевичи молчали, поглядывая один на одного. Сандомирский воевода подошел к каштеляну и зашептал ему на ухо:

— Что вам мешает позволить, если они будут встречаться в присутствии кого-нибудь из вас? Если вы не соглашаетесь даже на это, будьте уверены, они не примут ваших условий. Позвольте им эту малость. С вашей стороны это не будет унижением, а для мира — хорошая основа.

— Я не боюсь и войны, — откликнулся каштелян.

— А зачем она вам нужна? — спросил Мнишек. — Скорее всего, не нужна. Так сделайте то, что позволяет вам ваше достоинство, и никто вас за это не упрекнет.

Пока сандомирский воевода уговаривал каштеляна, подобными же словами и аргументами старались убедить Яна Кароля седой епископ вместе с Яном Завишей.

Потом послы совещались между собой, а каштелян пошептался с Яном Каролем.

Через какую-то минуту они приняли условия.

— Мы согласны, — сказал жмудский староста. — Мы даем согласие на то, чтобы князь Януш посещал княжну в нашем присутствии и с нашего ведома. Надеемся, что большей уступки вы от нас не потребуете. А наши условия таковы: воевода вернет нам все расписки и закладные, упразднит их по закону и откажется от них, не будет судиться, не потребует от нас никаких выплат, прекратит тяжбу за Копысь, заплатит нам за причиненный урон. Князь Януш может навещать княжну в нашем присутствии, когда же будет получено разрешение от папы римского и княжна сама согласится на брак, тогда мы отдадим ее за князя Януша.

Пока Ян Кароль перечислял условия, Завиша старательно записывал. Послы более ни о чем не заговаривали и через минуту ушли. Стоял поздний вечер, когда за ними затворились ворота дворца Ходкевичей.