Вечером во всех церквях и костелах города Несвижа и окрестных деревень звучал погребальный звон колоколов; их отголоски смешивались с шумом осеннего ветра. Княгиня София Радзивилл умерла. В каплице Несвижского замка стоял ее гроб, перед ним — хоругви с гербами Великого княжества Литовского и Радзивиллов; горели свечи, пели священники, гудели колокола.

Муж два дня плакал в своей комнате, после похорон справил по жене богатые поминки. Позже он женился на Софие Елизавете, княжне бранденбургской.

* * *

В том же году, когда умерла княгиня София, зимой двое странников зашли в православную церковь в Слуцке. Один из них был старый, согбенный временем, второй молодой. Одеты они оба скромно и чисто, с чувством меры. Старый укрывался лисьей шубой, молодой носил серую баранью бекешу. Они стали на колени перед алтарем и долго молились, потом старый обвел взглядом стены церкви, увидел надмогильную плиту, на которой светились недавно вырезанные позолоченные буквы, медленно прочел их. Надгробная надпись на латинском языке была такой:

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Наследнице

Великих князей Литвы

Из славного рода

Слуцких и копыльских князей,

К сожалению, последней в нем —

Софие Олелькович,

Происходящей

От отца, деда и прадеда Юриев,

Прапрадеда Семена,

Пращура Олельки

Из славного кнежеского рода,

По брату родственнице польского короля Ягайло,

По прадеду родственнице Ольгерда,

Великого князя Литовского,

По прапрадеду — Гедимина

И по прапрапрадеду — Витеня,

По матери рожденной от Барбары

Из славного рода Присков.

Януш Радзивилл,

Князь Биржей и Дубравы,

Слуцкий и копыльский,

Великий подчаший, и т. д., и т. д.

Скорбящий муж Любимой жене,

Женщине, прославленной и родом, и красотой, и особенно,

Благочестием в своей жизни,

Надгробный памятник

Поставил, рыдая.

Прожила 25 лет.

Старик прочел надпись и повернулся ко второй могильной плите, лежавшей рядом, там надпись была сделана по-старославянски. Она покрывала прах князя Юрия, отца Софии. Пилигрим прочел его, опустился на колени и долго молился.

В это время как раз окончилась литургия, один из священников вышел и увидел старика, плачущего над могильной плитой. Он подошел, остановился; с почтением относясь к молитве и слезам, ждал, ни о чем не расспрашивал странника, пока он не встал с помощью своего молодого спутника. Тогда монах поздоровался и спросил:

— Вы знали того, кто лежит под этим камнем?

— Это был мой господин, пусть пухом будет ему земля, — почтительно промолвил старик, — Юрий Олелькович, князь Слуцкий! Умер у меня на руках, по его доброте я и доныне имею хлеб для себя и детей, поэтому я со слезами молился за него.

— Может быть, зайдете в монастырь? — предложил монах. — Вы устали в дороге, так не откажитесь от гостеприимства монахов.

— Благодарствую, — отвечал старик, — но мне здесь так явственно вспоминаются давние времена, молодость, проведенная рядом с князем, что теперь, когда род угас, спустя много лет я не могу без слез смотреть на руины; и если бы я пожил тут дольше, то, не иначе, и сам лег бы возле своего господина. Пока человек не видит, пока только вспоминает, то еще можно терпеть; но вот могила отца и рядом могила его бедной дочери, которая умерла, будучи такой молодой — перетерпеть это мне уже не под силу! Это же надо такому случиться: я прихожу к их могилам, я — старец! Утомленный старик вышел из церкви, сел на камень на паперти, монах — возле него, а молодой странник стал сзади.

— Да, уже нет князей Слуцких, — продолжал старик, — нет их; последнюю княгиню похоронили. Может, это и хорошо, потому что многие великие роды пришли в упадок и, кажется, лучше бы уж они угасли. А знаете ли вы, отче, что это был за род, что за кровь?

— Слышал, но не очень много, об этом говорилось в словах прощания во время панихиды.

— Даже на могильной плите написано, — заметил старик, — но генеалогия там несколько искажена, досточтимый отче. Кто-то не очень осведомленный писал. Я-то знаю их историю, потому что наслышан о ней, да и по старинным хроникам читал.

— Надпись на плите делал отец Прокоп.

— Как написал, так уж и будет, пусть ему Господь простит.

— Ему так сказали.

— Кто он, ваш отец Прокоп?

— Это я.

— Вы?

— Да, я. И поэтому, сейчас я очень хотел бы услышать от вас обо всем, что вы знаете о князьях Слуцких, чтобы я, составляя поминание за упокой, смог написать правильно.

— Буду от всей души рад рассказать все, что знаю, — промолвил старик. — Но голова моя стала уже дырявой, из нее повылетало немало важного, и все же многое пока еще удерживается в памяти, поэтому, если что не так, то вы поправите меня, зная по книгам…

— Рассказывайте, может, и мне что-то вспомнится.

— Вы, конечно, знаете, — напомнил старик, — что Олельковичи ведут свой род от Владимира Ольгердовича, которого великий литовский князь Витовт сделал киевским князем, но позже выжил его из владений, отнял Житомир, Овруч и другие города; потом по воле его брата Ягайлы взамен Киева Олельковичу были даны тридцать миль земельных владений в Литве с городом Копыль. Здесь он основал город Слуцк, вот этот самый, где мы теперь находимся.

У того Владимира был сын Александр, по-русски его звали Алька, от него и пошли Олельковичи, а по Слуцку их начали называть князьями Слуцкими. Олелько прославился в походах на Москву, в них он возглавлял киевлян. После смерти Витовта литвины даже хотели просить Ягайлу поставить Олельковича во главе Великого княжества Литовского. Когда это место занял Сигизмунд, то по подозрению в каком-то сговоре даже отнял у него Слуцк и Копыль, его самого заточил в Кернове, а жену — в Утене и они там пробыли до самой внезапной смерти Сигизмунда. После этого некоторые паны хотели снова поставить на Великое княжество Литовское Олельку, но судьба так распорядилась, что он не встал во главе его, правда, ему было возвращено киевское княжество, которым он владел еще лет двенадцать. У него была жена — московская княжна, внучка Витовта, а от нее два сына: киевские князья Семен и Михаил Слуцкие. Они поспорили при разделе отцовского наследия, и король Казимир разделил его между ними так, что Семену досталось киевское княжество, а Михаилу — копыльское. Я не буду рассказывать далее обо всем их роде, но о самых известных из Олельковичей вспомню.

Семен Олелькович еще в восемнадцать лет, только вступив в отроческий возраст, со своим наспех собранным отрядом разбил двенадцать тысяч татар под Гродно и этим стяжал себе такую славу, что его, как некогда отца, хотели поставить во главе Великого княжества Литовского, многие поддерживали его в этом. Особенно старался его свекор — Ян Гаштольд, но король Казимир боялся раздела страны и не допустил этого, хотя литвины на одном из сеймов и просили его. Перед смертью Семен, по преданию, послал королю своего белого коня и лук, с которым он не раз выступал против татар, и отдал ему в опеку сына Василия и дочь Александру, ставшую позднее женой князя Острожского. Тогда же и княжество киевское, ставшее воеводством, было отнято у них, остались только Слуцк и Копыль.

Немало было среди Олельковичей славных богатырей, и каждый из них, когда надо было воевать, выходил на битву со своим отрядом. Взять хотя бы трех Юриев, или тех же Семенов. Один Семен воевал под Лебедевым при последнем из рода Ягеллонов, вел на битву две тысячи своих воинов, иные шли на шведов, когда велись войны с ними, и никто не жалел ни крови, ни жизни.

От князя Михаила Копыльского пошло много богатырей. Его сына Семена также звали на великое княжение, но выбрали Александра. Семен разбил татар на реке Уша, но позднее они тоже одержали победу и осадили его в Слуцке, там он не смог победить. Умер, но душа его осталась в жене Анастасии и сыне Юрии.

Анастасия прославилась еще и благодаря своему мужеству, это редкость для женщины. Вместе с сыном Юрием в 1506 году она защищала Слуцк от татар. Шестнадцатилетним подростком Юрий Семенович мерялся силами с воеводой Глинским, а потом, как и его предки, ходил на татар, которых однажды побил, когда они возвращались с добычей из Литвы, сокрушил их, а трех военачальников взял в плен. Немалую долю славы принесла ему и памятная победа под Оршей в 1514 году, битвы с татарами под Лапушном, под Ольшаницей, в Черкассах — всюду он побеждал.

— И что же осталось после этих знаменитых людей? — продолжал старик, качая головой. — Несколько исписанных золотом камней, горстка пепла и костей, да немного людской памяти…

— А разве этого мало? — спросил отец Прокоп. — Разве мало одной памяти, если она продолжает жизнь тем, кого не стало? Чего вы хотите большего от нашего мира, и что он больше может дать?

— Вечный им покой и благодать в лучшем мире! — промолвил старик и встал с камня.

— Аминь! — тихо добавил монах.