«Еще польска не сгинела…»
Русская октябрьская революция 1917 года в мире до сих пор комментируется по-разному. Например, в Финляндии, которая получила независимость именно из рук Ленина, даже те, кто негативно относится к большевистскому перевороту, обычно отдают должное его «интернациональному характеру». В Польше, наоборот, традиционно преобладают критические настроения. Хотя и эта страна в начале XX столетия также была провинцией царской России и в самостоятельное государство превратилась лишь благодаря победившему в Петрограде большевистскому выступлению, а также провозглашенному его лидерами принципу самоопределения всех народов. Но, видимо, события последующих (как, впрочем, и предыдущих) лет в истории российско-польских отношений оказались столь драматичны, что память об «октябрьском эпизоде» все же оказалась в итоге окрашена в «радикальный черный цвет».
Среди множества российско-польских конфликтов современные польские историки особо часто обращаются к событиям советско-польской войны начала прошлого века. По всей вероятности, это обусловлено двумя причинами. Во-первых — тем, что о победах рассуждать всегда приятней, чем о поражениях. Тем более, что за последние три столетия это единственный серьезный успех польских национальных вооруженных сил. Во-вторых, поляки традиционно широко отмечают все годовщины Рижского мира, который на официальном международном уровне закрепил как победу в той войне, так и само воссоздание современной независимой Польши.
Начало реставрации польской государственности практически сразу же повлекло за собой скоротечный, но жестокий и масштабный конфликт, вошедший в историю под названием советско-польской войны 1920–1921 годов. Именно ее имел в виду автор известной русской революционной песни, слова которой вынесены в заголовок. Под «панами» подразумевались, конечно же, буржуи и помещики. Но в Польше «пан» обращение всеобщее. И банкир с министром «паны», и бездомный нищий — тоже «пан». Поэтому поэт, сам, видимо, того не желая, попал в «десятку». Ведь война против Красной Армии тогда, в конце концов, превратилась во всенародную без всяких преувеличений. В Польше о ней хорошо помнят и ныне. В России — напротив, ее уже почти забыли. Хотя некогда история этой войны будила такие политические страсти, что любому советскому историку работа над этой темой могла стоить карьеры, а то и жизни.
Извечный спор славян
Поделенная в конце XVIII века между Россией, Австрией и Пруссией, Польша более 120 лет не существовала как самостоятельное государство. Но во время Первой мировой войны, в результате поражений и отступления русской армии, вся бывшая территория Речи Посполитой оказалась под контролем австро-германцев. Последние посчитали в тот момент выгодным для себя использовать в политико-пропагандистских целях поляков и не стали препятствовать их стремлению к. самоопределению. Под строжайшим немецким контролем, конечно.
В свою очередь Ленин с соратниками после октябрьской революции вообще декларировали право любого народа на «самоопределение вплоть до. отделения». Поэтому, когда Антанта в ноябре 1918 года одержала-таки победу над центральными державами, ничто уже не мешало восстановлению Польши на политической карте мира.
Ее западные границы узаконил Версальский мирный договор, обязавший бывших обидчиков Речи Посполитой вернуть полякам некогда аннексированные провинции. Но на вос’гоке рубежи остались неопределенными, поскольку осколки Российской империи, корчившиеся в послевоенных революционных конвульсиях, находились в то время, так сказать, по ту сторону цивилизованной международной жизни.
На это наслоилось то, что эйфория от долгожданной государственной реанимации породила у значительной части польского народа подъем национального самосознания, притом далеко не в своих лучших формах и проявлениях. Результатом стала массовая ура-патриотическая мечта о «старой, доброй Польше от моря и до моря» (от Балтийского до Черного — как во времена короля Стефана Батория). И в Варшаве решили продолжить «извечный спор славян», потребовав от недавнего угнетателя, благо тот утратил былую боевую мощь, возвращения всех земель, отнятых Россией у Польши со времен ее «Первого раздела» в 1772 году.
После того, как территориальные споры не удалось уладить путем переговоров, в которых ни одна из сторон не пожелала пойти на уступки, 25 апреля 1920 года Войско Польское предприняло крупное наступление на Киев, взяв его 7 мая. Однако расчеты, построенные на эмоциях, очень часто оказываются эфемерными. Так получилось и в этот раз. У полумертвого гиганта неожиданно нашлись силы для отпора. 23 мая Центральный Комитет Всероссийской Коммунистической Партии постановил считать войну против Польши главной задачей.
Но и без того факт оживления «векового врага» стал для населения бывшей империи мощным мобилизующим фактором, временно отодвинувшим классовую борьбу на второй план. В считанные дни, независимо от политических убеждений, в вооруженные силы Советской России вступило множество военных профессионалов бывшей царской армии. Достаточно вспомнить лишь генерала А. А. Брусилова с его знаменитым воззванием к соотечественникам о прекращении усобиц и отпоре иноплеменному нашествию, на которое откликнулось 14 000 офицеров-«золотопогонников».
Всего весной-летом 1920-го года рабоче-крестьянскую Красную Армию, вместе с мобилизованными, пополнили почти полтора миллиона человек, в основном имевших фронтовой опыт Первой мировой ВОЙНЫ. Именно их навыки и военное образование внесли кардинальные перемены в ход боевых действий. Потом советская историография будет старательно замалчивать тот факт, что не партийные наборы и комсомольские мобилизации, а только добровольный приток квалифицированных военных специалистов, в подавляющем большинстве не симпатизировавших революции, позволил организовать столь быстрый отпор. Правда, затем советская власть к этим людям проявит черную неблагодарность. Большинство из них — кого раньше, кого позже — уничтожат.
Но это будет потом. А летом 1920-го, уже в начале июня, был нанесен контрудар, возвративший Киев. Вскоре последовали Новоград-Волынская, Ровенская и Июльская операции, отбросившие противника на территорию этнической Польши, сразу же сделавшей запрос о новых мирных переговорах. Если бы война на этом и закончилась, то линия границы установилась бы по «линии Керзона» — то есть, примерно там, куда ее Сталин при помощи Гитлера отодвинул в 1939 году с нарушением всех моральных и правовых норм. А в учебниках истории советско-польский конфликт однозначно закрепился бы как агрессия Польши (хоть и вынужденная необходимостью нейтрализации угрозы экспорта революции), получившая заслуженный отпор.
Даешь Варшаву!
Но в Москве фронтовые успехи, превзошедшие все самые оптимистические ожидания, возродили уже было потускневшую мечту о «пожаре мировой революции». Коммунистическое руководство во главе с Лениным вновь закричало о крахе капитализма. Призывы к освобождению своей земли сменились агитацией за продолжение войны ради победы пролетариата на всей планете. «Вперед на Варшаву и дальше на Берлин, пока Германия не остыла от недавних революционных потрясений. Нас поддержат народы всей Европы, нанеся удар в спину своим буржуйским правителям».
17 июля 1920 года главное командование Красной Армии получило директиву Центрального Комитета с приказом не останавливаться «как до границы, намеченной Антантой, так и за пределами этой границы». И началась одна из бесчисленных международных вооруженных авантюр Страны Советов, имевших целью создание всемирной коммунистической империи. 30 июля в Белостоке создается Временный революционный комитет Польши, ставший, по сути, марионеточным правительством. Все его члены, хоть и были поляками, перешли туда с высоких руководящих постов Советской России.
Польский народ, однако, в подавляющем большинстве не поддался экспортно-революционной агитации, вполне справедливо расценив происходящее как очередную агрессию недавно изгнанных захватчиков. Тем более, что вместе с красноармейцами в Польшу пришли и комиссары с чекистами и начались массовые аресты, казни заложников, реквизиции имущества и прочие прелести «нового строя».
Вскоре десятки тысяч добровольцев восполнили потери Войска Польского, а в тылу у красноармейцев вспыхнуло громадное партизанское движение. Ряды же «освободителей от буржуазно-помещичьего гнета» усилить было больше некому. В России продолжал царствовать военный коммунизм — разруха и голод, а недавний патриотический энтузиазм с началом «заграничного похода» сразу же угас.
Перелом в войне наступил 16 августа, когда поляки, перегруппировав войска, перешли в контрнаступление под Варшавой. Фронт Красной Армии был сразу же повсеместно прорван и она в беспорядке, с все возрастающей скоростью, побежала назад к исходным рубежам. Однако уйти повезло далеко не всем. 130 тысяч человек попали в польский плен. Две армии — 4-я и 15-я, а также 3-й конный корпус (всего около 50 тысяч солдат), отрезанные и прижатые к территории Восточной Пруссии, были интернированы немцами. Сколько погибло, до сих пор точно не известно, но очевидно, что эта цифра сопоставима с вышеприведенными.
Те, кому удалось выбраться живым, к середине сентября оказались уже за Брестом, а еще через месяц откатились к Минску и Виннице. На этом боевые действия прекратились. Польше они обошлись в 184 тысячи убитыми. 33 тысячи попали в советский плен. Общие потери войны 1920 года для Красной Армии, как уже упоминалось, пока еще никем до конца не подсчитаны, но даже по неполным советским данным они представляются более крупными, чем у Войска Польского.
12 октября 1920 года в Риге между Польшей и советскими республиками было заключено предварительное перемирие. Окончательный мирный договор стороны подписали спустя пять месяцев — 18 марта 1921 года. Он так и стал называться Рижским. По его условиям западные земли Украины и Белоруссии с пятнадцатью миллионами населения отошли к Польше, территория которой в результате этого выросла более чем вдвое. Кроме того, Польша получила с Советской России солидную контрибуцию — 30 миллионов золотых рублей. Итоги этой войны, хотя и не даровали Варшаве искомое пространство «от моря до моря», оказались для поляков все же столь утешительными, что по сей день воспринимаются как своеобразная компенсация за два века предыдущих обид.
В гостях у сказки
Для Советской России последствия «похода на Европу», обернулись, разумеется, совершенно иной стороной. Как это часто бывает у проигравшей стороны, персонажи недавней драмы сразу после драки начали махать кулаками и работать перьями (кто умел, конечно), пытаясь таким образом найти «крайних» или доказать собственную невинность и взвалить ответственность на других. В первое послереволюционное десятилетие еще допускалась относительная свобода мнений. В 20-е годы тема войны с «белополяками» была одной из самых животрепещущих. Книг, посвященных ей, издали множество — от пропагандистской «жвачки» до серьезных профессиональных исследований авторитетных историков и непосредственных участников — вплоть до высшего командного звена. Многие работы выглядят добротно и до определенной степени объективно — присутствуют даже попытки анализа причин неудач. Однако при внимательном их прочтении можно заметить, что практически все авторы, прилежно исследуя частности, упорно стараются не акцентировать внимания читателей на главном. На том, что Красная Армия была разбита всего лишь одной бывшей провинцией Российской империи и что, с точки зрения современного (то есть 20-х годов XX века) военного искусства, та война совершенно неинтересна, поскольку являлась даже не вчерашним, а, в лучшем случае, позавчерашним днем.
Опыт Первой мировой продвинул воинское дело далеко вперед. Привычными и необходимыми стали танки, авиация, радиосвязь, а также прочие достижения науки и техники, которые являлись для советско-польского противоборства редкой экзотикой. На этом фоне подсчеты сабель и тачанок, конечно же, произвели бы на читателя убогое впечатление. Поэтому пишущие избегали столь важных, но неприятных сравнений. Ведь иначе логика могла привести к опасному основному выводу о том, что русская пролетарская революция, в отличие от европейских буржуазных (например, французской, породившей армию нового типа вкупе с великим Наполеоном), не совершила качественного прыжка В военном деле, а наоборот, отбросила страну и ее армию назад. В итоге научно-дискуссионная буря продолжала бушевать в «стакане воды».
Слабые и искаженные отголоски тех споров вновь зазвучали во время горбачевских «перестройки» и «гласности», когда, возвеличивая Тухачевского, многие авторы использовали аргументы из его работ. Но это типично советская литература. Таким же образом можно «потопить» самого героя и поднять на пьедестал Сталина, Буденного, Егорова или других, также являвшихся оппонентами «большевистского Бонапарта». Во второй половине советско-польской войны никто из «красных маршалов» особым талантом не блеснул.
Спорам несостоявшихся советских наполеончиков конец был положен в начале 30-х годов. Отмена НЭПа стала сигналом к завершению игр в «однопартийный либерализм». Полемических работ о советско-польской войне стало появляться все меньше, и вскоре, с большевистской твердостью, в проблему, наконец, внесли «окончательную ясность». О попытке «разбудить» в 1920 году своими штыками в Европе уснувший «призрак коммунизма» теперь полагалось помалкивать. Войну было приказано считать только оборонительной и победной. А разгром на Висле — частной малозначительной неудачей, плодом козней ныне благополучно разоблаченных врагов народа. В их числе постепенно оказалось почти все сколько-нибудь заметное начальство Красной Армии, руководившее боевыми действиями против «белополяков». С особой тщательностью уничтожались те, кто в былой полемике как-либо критиковал руководство Юго-Западного фронта, где реввоенсовет возглавлял сам Сталин. Официальная советская оценка войны окончательно кристаллизовалась в 1938 году все в том же «Кратком курсе истории ВКП (б)». В каждом из тринадцати его изданий есть глава, где можно прочитать о «провале польских великодержавных планов» — и липший раз убедиться, что нет в историографии таких крепостей, которые бы не взяли большевики с перьями наперевес.
Эта трактовка результатов «борьбы с буржуазно-помещичьей Польшей» в дальнейшем лишь изредка подвергалась незначительной корректировке и по большому счету оставалась практически неизменной более полувека — до самого распада Советского Союза, со временем, впрочем, теряя былую остроту и яркость. В годы Великой Отечественной войны было не до того, а по ее окончании в «социалистическую семью братских народов» «вступила» и Польша, и о конфликте с «панами» стали вспоминать еще реже.
Некоторое оживление произошло, как уже упоминалось выше, в годы правления Горбачева, но работы, опубликованные в ту пору, носили по преимуществу спекулятивно-конъюнктурный характер. Только в 90-е годы минувшего века отечественные специалисты обрели, наконец, полноценную возможность объективно исследовать эту войну. Избытка исследований по данной теме, однако, по сей день не наблюдается. Поражение есть поражение. Оно в России всегда сирота.
Впрочем, постепенные позитивные изменения все же происходят. Например, в школьных учебниках наконец появилось более-менее правдивое краткое описание хода боевых действий. Но со статистикой по-прежнему беда — неприятного для российского глаза соотношения потерь ученые продолжают стесняться. Впрочем, историков можно понять. Ведь, в конечном счете, именно им всегда больше всех достается от патриотически настроенных современников из-за того, что российская армия когда-то оказалась неспособной добиться таких успехов, которые бы порадовали лестными цифрами взоры жаждущих ратной славы потомков.