Один из основоположников аналитической психологии Карл Густав Юнг в свое время писал, что мифы всех народов мира являются плодами коллективного бессознательного: «Инстинкты заложены в мозгу, поэтому и первичные образы, всегда являющиеся основой человеческого мышления, становятся сокровищницей мифологических мотивов». Коллективно наследуемые формы восприятия и понимания Юнг назвал архетипами и уточнил, что одним из главных среди них является тот, который генерирует образы героического эпоса. Чем примитивнее общество, тем более велики герои его мифов. Но по мере подъема по ступеням цивилизации они бледнеют и мельчают. Официальная советская история, в том числе, разумеется, и военная, — вполне укладывается в эту теорию. Правда с одной лишь поправкой: у ее мифов есть конкретные авторы. Большинство их творений благополучно канули в Лету, но те, которые успешно вошли в резонанс с «коллективным бессознательным» народа, здравствуют по сию пору…
Вопросы без ответов
В конце каждого года в нашей стране обязательно торжественно отмечают годовщину победы над фашистами под Москвой. Происходит это обычно по уже устоявшемуся за минувшие с того момента десятилетия ритуалу. Звучат высокопарные речи больших чиновников, в которых неминуемо упоминается один из самых известных эпизодов не только московской битвы, но всей Великой Отечественной войны — «бессмертный подвиг двадцати восьми героев-панфиловцев».
Трудно найти россиянина, который бы не слышал об этих людях. Правда, согласно последним опросам, в подробностях описать подвиг питомцев комиссара Клочкова редко, кто может. Но таков уж удел любого героического символа, закрепляющегося в народной памяти лишь своей стержневой идеей и неизбежно утрачивая со временем многие конкретные детали. Гораздо более важен, как представляется, другой вопрос: а есть ли у нашего народа хотя бы возможность достоверно знать эти детали?
Для начала заглянем в официальную 6-томную «Историю Великой Отечественной войны Советского Союза» (Т. 2. М.: Воениздат, 1961. С. 260–261): «…двадцать восемь героев приняли на себя удар пятидесяти вражеских танков. Противник рассчитывал прорвать на этом участке нашу оборону, вырваться на Волоколамское шоссе и двинуться к Москве… Еще не рассеялся дым от разрывов бомб, как на окопы советских бойцов двинулись цепи фашистских автоматчиков. Дружным ружейно-пулеметным огнем атака была отбита. Тогда противник бросил в бой двадцать танков и новую группу автоматчиков. В этот момент в окопы пробрался политрук Клочков. «Не так уж страшно, — сказал он бойцам, — меньше чем по танку на человека». Гранатами, бутылками с горючей смесью и огнем из противотанковых ружей отважные панфиловцы подбили четырнадцать танков. Остальные танки повернули назад. Не успели бойцы перевязать раны, как на окопы двинулись еще тридцать вражеских танков. Клочков обратился к бойцам: «Велика Россия, а отступать некуда, позади Москва». В жестоком бою один за другим советские воины выбывали из строя. Тяжелораненый политрук со связкой гранат бросился под вражеский танк и взорвал его. Четыре часа длился этот легендарный бой. Восемнадцать танков и десятки солдат потерял здесь враг, но прорвать оборону ему не удалось».
После этих строк, конечно же, остается лишь преклониться перед мужеством чудо-богатырей и изумиться их невероятному профессионализму. Чтобы горстка солдат почти голыми руками останавливала за один бой в среднем по два бронированных зверя на брата (пехотный взвод против танкового полка) — такого мировая военная история не знала ни до, ни после! И все же один нюанс официозно-героической версии выглядит нелогичным. Нет ответа на вопрос, почему же все-таки германские танки дрогнули и повернули назад? Ведь во второй атаке они потеряли всего четыре машины из тридцати. Про подошедшее к панфиловцам подкрепление нигде не говорится. К тому же тогда, по логике, героев должно быть больше, чем двадцать восемь. И самое главное: если ни одного невредимого панфиловца к концу боя не осталось, почему двадцать шесть немецких танков не прошли дальше в тот момент, когда погиб последний советский солдат?
Наиболее часто встречающееся объяснение — «Немцы устрашились величия духа советских воинов» — при всей его патриотической красоте кажется не слишком убедительным. Русский дух, конечно, фактор весомый, но если дорога от него уже свободна, почему бы и не проехать? Даже в прилагавшихся к советским школьным учебникам картах оборонявшийся панфиловцами разъезд Дубосеково значится как территория, занятая противником. Стало быть, в конце концов, русский дух перестал пугать неприятеля? Но почему? Логического или правдоподобного объяснения всем этим сомнениям из отечественной историографии извлечь невозможно и критически настроенным читателям приходится остужать свое любопытство разве что универсальными рассуждениями о «сыновьях Ильи Муромца, до поры до времени, лежащих на печи, но в трудную минуту берущих в руки дубину народного гнева».
Между тем, еще в годы перестройки советское Министерство обороны рассекретило несколько ранее закрытых документов, позволяющих исчерпывающим образом ответить на все вопросы, связанные со знаменитым боем. Однако российские историки почему-то продолжают их упорно «не замечать». Может быть потому, что ответы получаются слишком «антимифологические»?
Сюрприз из архива
В июле — августе 1941 года на ныне «ближне-зарубежной» земле Казахстана в числе множества других подразделений спешно формировались 1073-й, 1075-й, 1077-й стрелковые полки, а также 857-й артиллерийский полк и ряд других менее крупных частей. Были они не кадровыми и укомплектовывались только что мобилизованными, практически необученными людьми. Тем не менее, в конце августа все того же 1941 года их объединили в 316-ю стрелковую дивизию, которую под командой генерал-майора И. В. Панфилова отправили на театр боевых действий в состав Северо-Западного фронта.
Там ее зачислили в состав 52-й армии. В начале сентября панфиловцы уже получили крещение огнем, отбивая атаки противника неподалеку от городка Малая Вишера. Впрочем, неприятель на том участке особенно не нажимал, ограничиваясь демонстрацией активности, в связи с чем данный район фронта считался относительно спокойным. Поэтому именно отсюда в первую очередь и забрали часть войск (в число которых попала и 316-я) для экстренного затыкания огромной бреши, которую немцы пробили в начале октября в советской обороне на Московском направлении. Прибыв под Волоколамск, дивизия Панфилова вошла в состав 16-й армии Западного фронта.
Германское наступление в середине октября приостановила внезапно наступившая осенняя распутица. Тем не менее, уже на излете оно зацепило героев нашего исследования. 316-я понесла в тех оборонительных боях крупные потери в живой силе и технике. К ноябрьским праздникам дивизию пополнили только что призванными москвичами, но вот убыль тяжелого вооружения не возместили. Тем временем мороз слегка подсушил дороги, и 16 ноября 1941 года немцы возобновили свое генеральное наступление на советскую столицу. В этот день у железнодорожного разъезда Дубосеково (117-й километр Рижского направления Московской железной дороги) неподалеку от Волоколамского шоссе и произошел тот самый бой, который вошел в летопись Великой Отечественной как «подвиг двадцати восьми героев».
Разъезд оборонял 1075-й полк панфиловской дивизии, которым командовал полковник И. В. Капров. Полк насчитывал 1534 человека и занимал участок фронта длиной 4,8 километра. Ему были приданы два противотанковых орудия и четыре противотанковых ружья из дивизионных резервов. Собственные противотанковые средства полка тоже выглядели крайне скудно, насчитывая всего одиннадцать противотанковых ружей. Поэтому, когда утром 16 ноября неприятельская пехота при поддержке танков начала наступление, остановить его не удалось.
Немцы смяли боевые порядки полка примерно за 40–45 минут. Потери при этом составили 400 человек убитыми, 600 пропавшими без вести и 100 ранеными. В донесении, составленном сразу после сражения, цифры, видимо, округлены, но для нашего исследования это не принципиально, поскольку даже в таком виде они достаточно красноречиво свидетельствуют, что 1075-й полк был фактически разгромлен и как полноценная армейская единица перестал существовать. Конечно, учитывая то, что его личный состав был. почти необучен и лишен достаточного количества противотанковой техники, иного результата ожидать было трудно. Тем не менее, командира полка Капрова и комиссара Мухамедьярова за большие потери и сдачу позиций отстранили от занимаемых должностей, а остатки полка вместе со всей дивизией вскоре вывели в тыл на отдых и доукомплектование.
Рождение мифа
Дальнейший ход событий по-человечески вполне объясним. От военных журналистов в то время требовали зажигательных сенсаций и воспевания героев, достойных всеобщего подражания. Фронтовикам, в свою очередь, не хотелось выглядеть жалкими и битыми. Тем более что боевой путь панфиловской дивизии на фоне катастрофического для СССР 1941 года выглядит совсем не хуже других. Все части Красной Армии в ту страшную пору прошли через похожие круги ада. Однако именно над 316-й дивизией его величество случай почему-то решил подшутить, толкнув ее в жернова советской пропагандистской машины.
Во второй половине ноября 41-го в панфиловскую дивизию заехали корреспонденты «Комсомольской правды» В. Чернышов и «Красной звезды» В. Коротеев. Первый побеседовал в штабе дивизии с инструктором-информатором. Что тот ему поведал и какую роль затем сыграла фантазия самого журналиста, теперь уже, конечно, не установить. Но в материале Чернышова «Слава бесстрашным патриотам», опубликованном в номере «Комсомолки» за 26 ноября 1941 года, уже присутствовал эпизод, в котором немногочисленная группа отчаянных храбрецов-панфиловцев сдерживала натиск пятидесяти четырех вражеских танков в сражении, продолжавшемся более четырех часов.
Коротеев взял интервью у комиссара дивизии Егорова, который, по словам корреспондента, рассказал ему о героическом бое одной роты с немецкими танками. Статья Коротеева с упоминанием данного факта, называвшаяся «Гвардейцы Панфилова в боях за Москву», появилась в «Красной звезде» в номере от 27 ноября 1941 года.
Как оформлялась легенда дальше, можно узнать из показаний все того же Коротеева, которые он давал следователю в 1948 году: «Я доложил редактору Ортенбергу обстановку, рассказал о бое роты с танками противника. Ортенберг меня спросил, сколько же людей было в роте. Я ему ответил, что состав, видимо, был неполный, примерно человек тридцать — сорок. Я сказал также, что из этих людей двое оказались предателями… 28 ноября в „Красной звезде“ была написана передовая „Завещание двадцати восьми павших героев“. Я не знал, что готовилась передовая, но Ортенберг меня еще раз вызвал и спрашивал, сколько же людей было в роте, которая сражалась с немецкими танками. Я ему ответил, что примерно тридцать человек. Таким образом, и появилось в передовой количество сражавшихся — двадцать восемь человек, так Как двое оказалось предателями. Ортенберг говорил, что о двух предателях писать нельзя, и, видимо посоветовавшись с кем-то, разрешил в передовой написать только об одном предателе… В дальнейшем я не возвращался к теме о бое роты с немецкими танками; этим делом занимался Кривицкий, который первым написал и передовую о двадцати восьми панфиловцах…».
Передовица Кривицкого появилась в номере «Красной звезды» от 28 ноября 1941 года. Вот лишь несколько самых характерных цитат из нее: «Свыше пятидесяти вражеских танков двинулись на рубежи, занимаемые двадцатью девятью советскими гвардейцами из дивизии имени Панфилова… Смалодушничал только один из двадцати девяти… только один поднял руки вверх… несколько гвардейцев одновременно, не сговариваясь, без команды, выстрелили в труса и предателя… Воспаленными глазами политрук Клочков посмотрел на товарищей — „Тридцать танков друзья, — сказал он бойцам, — придется всем нам умереть, наверно. Велика Россия, а отступать некуда. Позади Москва“… Сложили свои головы все двадцать восемь. Погибли, но не пропустили врага».
Комментировать здесь, естественно, нечего, а можно только заметить, что журналист Кривицкий вместе с начальством явно небрежно делали свою работу. Врать ведь тоже надо уметь. По крайней мере, хотя бы продумать причинно-следственную цепочку. Если бы эти строки первым прочитал дотошный немец или практичный англосакс, то наверняка не избежать бы автору вопроса: «Каким образом и от кого он узнал столько красочных подробностей, если все погибли, а других свидетелей и радиосвязи с командованием у героев не было?». Но, видимо, и Кривицкий, и редактор «Красной звезды» Ортенберг в профессиональном отношении были «истинно русскими людьми» — поэтами в душе и любителями красного словца, не обращавшими внимания на «скучные мелочи» реальной жизни, сковывавшие простор эпической фантазии. Ну, а дальше миф стал жить своей самостоятельной жизнью, и освященная всей мощью тоталитарного государства откровенная журналистская халтура превратилась в непоколебимую аксиому.
Страна героев, страна мечтателей, страна поэтов…
Таким образом, 28 ноября 1941 года можно считать официальным днем рождения мифа. Далее он совершенствовался только в деталях. Постепенно исчез предатель. Политрук Клочков со временем чудесным образом оказался 7 ноября не на фронте, а в Москве на Красной площади, где участвовал в знаменитом параде. И так далее. Однако главные свои каноны легенда обрела именно в конце ноября под пером Кривицкого и с тех пор существенной редактуре уже не подлежала.
В этом вскоре успел убедиться и восстановленный после столь громких публикаций в должности командира 1075-го полка полковник Капров, — показавший на допросе по делу панфиловцев в 1948 году: «В конце декабря 1941 года, когда дивизия была отведена на формирование, ко мне в полк приехал корреспондент „Красной звезды“ Кривицкий вместе с представителями политотдела дивизии Галушко и Егоровым… В разговоре со мной Кривицкий заявил, что нужно, чтобы было двадцать восемь гвардейцев-панфиловцев, которые вели бой с немецкими танками. Я ему заявил, что с немецкими танками дрался весь полк… Комиссар дивизии Егоров мне приказал выехать на место боя вместе с Кривицким (к концу декабря Дубосеково уже отбили у немцев). Фамилии Кривицкому по памяти давал капитан Гундилович, который вел с ним разговор на эту тему. Меня о фамилиях никто не спрашивал…».
Таким образом, около тысячи солдат 1075-го полка, погибших и пропавших без вести в том бою, оказались выкинутыми из истории Великой Отечественной войны. Зато в числе двадцати восьми чудо-богатырей оказались вообще не участвовавшие в сражении 16 ноября: «павший герой» Кужебергенов, например, добровольно сдался в плен раньше этого дня, а еще один «панфиловец» — Добробаба в реальности дезертировал, а затем служил у немцев в полиции.
Последнему, кстати, выпало сыграть в жизни мифа заметную роль. Через два с половиной года после войны его вычислили и арестовали за предательство. Можно себе представить, каково было удивление следователей, когда они выяснили, что перед ними сидит один из павших всесоюзно знаменитых легендарных героев. Срочно последовал строгий приказ провести тихое расследование «дела о подвиге двадцати восьми», строки из протоколов которого цитировались выше. Результаты дознания 10 мая 1948 года Главным прокурором Вооруженных Сил СССР генерал-лейтенантом юстиции Афанасьевым были доложены Генеральному Прокурору СССР Сафонову. Тот сообщил их одному из главных сталинских подручных — А. А. Жданову. Но даже установив истину, советские вожди продолжали культивировать «патриотическо-воспитательный» миф.
Тем временем и Кривицкий постепенно уяснил, что сделал угодное для власти дело. В Израиле недавно опубликованы мемуары карикатуриста Бориса Ефимова, где автор вспоминает, что, зайдя однажды к Кривицкому, застал там споривших с ним на тему о праве журналиста на вымысел Твардовского и Гроссмана. Кривицкий, потрясая своей брошюркой о подвиге панфиловцев, кричал: «Так вот, что бы вы тут ни говорили, можете сомневаться сколько вам угодно, а вот эта дерьмовая книжонка через каких-нибудь четверть века будет первоисточником! Да! Да! Первоисточником».
Надо признать, что журналист-фальсификатор оказался прав. Еще долгие десятилетия он продолжал «разрабатывать» эту тему, украшая картину боя все новыми героическими штрихами. От Кривицкого не отставали и большинство собратьев по творческому цеху: Тихонов, Бек, Светлов, Ставский, Кузнецов, Липко. Всех не перечислишь. Имена панфиловцев присваивались улицам, площадям и колхозам. В 1967 году в Дубосеково открыли просторный музей. В 1975-м выстроили грандиозный мемориальный комплекс, чем-то напоминающий варварское капище с ритуальными истуканами, величиной с многоэтажный дом. Туда до сих пор привозят иностранцев и рассказывают им о величии русского духа.
Кстати, кроме вышеупомянутых двух постепенно обнаружилось еще четверо живых «героев-панфиловцев» — Тимофеев, Шемякин, Шадрин, Васильев. В послевоенные годы они охотно выступали перед октябрятами и пионерами, рассказывая детишкам, как поджигали один за другим рвавшиеся к Москве германские танки.