Слова, вынесенные в заголовок, отнюдь не являются броской фразой, призванной привлечь внимание читателей. Именно такой вопрос ставило перед собой советское правительство по окончании первого военного полугодия. Конечно, сейчас, когда мы знаем общий ход и результаты последующих сражений тех лет, он звучит наивно. Нам кажется невероятной ситуация, когда спустя всего лишь несколько месяцев после знаменитого вопроса «Удержим ли Москву?», заданного Жукову впавшим в отчаяние «отцом народов», у обитателей кремлевских кабинетов столь радикально изменились настроения. Однако тексты директив Верховного главнокомандующего достаточно красноречивы. В них можно прочесть, что германская армия «оказалась перед катастрофой», что «инициатива в наших руках и потуги разболтанной ржавой машины Гитлера не могут сдержать напор Красной Армии». Из этого следовало требование: «…добиться того, чтобы 1942 год стал годом окончательного разгрома немецко-фашистских войск и освобождения советской земли от гитлеровских мерзавцев».

В данном случае, наверное, уместно вспомнить высказывание Наполеона: «У военного человека сердце должно быть в голове», но, конечно, одними только радостными эмоциями, порожденными успешным декабрьским контрнаступлением под Москвой, объяснить постановку таких задач нельзя. Они, несомненно, вытекали из уровня профессиональной компетенции главных полководцев от ВКП(б). Тем не менее, советским солдатам приходилось выполнять эти малограмотные приказы вопреки логике и здравому смыслу, без всякой пользы для дела неся огромные потери. Именно такого рода бессмысленной и кровопролитной операцией стало «Общее наступление Красной Армии зимой 1941–1942 годов».

На первый взгляд, фронтовая ситуация в тот момент действительно складывалась весьма выгодно для Красной Армии. Германские войска находились в кризисе. Сказывалось перенапряжение 1941 года, связанное с такими авантюрами, как одновременно проводимые балканские и средиземноморско-африканские операции, морская война в Атлантике и «блицкриг» в России. Сражения эти изначально планировались с расчетом на серьезную долю везения («счастливую звезду фюрера») и осуществлялись при подавляющем количественном превосходстве противника. Самое удивительное, что они чуть было не завершились успехом благодаря бесспорному таланту германских военачальников вкупе с прекрасной выучкой войск. Однако в последний момент везение закончилось, и большая численность Красной Армии и английских сил оказалась решающим фактором. К концу осени наступательные возможности немцев иссякли. Но до «катастрофы» им все же было еще очень далеко, и в обороне «разболтанная ржавая машина Гитлера» могла действовать вполне успешно.

На Восточном фронте (включая участок от Балтийского до Баренцева моря) германские соединения к началу 1942 года насчитывали примерно 3,4 миллиона человек (Вермахт, войска СС, Люфтваффе, Кригсмарине) порядка 1500 танков, приблизительно 30 000 орудий и немногим более 2000 самолетов. Впрочем, основная масса указанной техники к эксплуатации в зимних условиях оказалась полностью неподготовленной, — все прежние долгосрочные планы Берлина ограничивались предполагаемой осенней победой, — и гораздо больше времени проводила в ремонте, чем на боевых позициях. Резко ограничивала возможности немцев и убыль автотранспорта. За полгода войны неблагоустроенные русские дороги вывели из строя значительную часть автомобильного парка Вермахта, рассчитанного в большинстве своем на европейские шоссе. Это, естественно, сказалось на маневренности войск, практически лишившихся былого преимущества в мобильности над советскими дивизиями.

В России воевали также свыше полумиллиона германских союзников. Однако их оснащенность современным вооружением и техникой не шла ни в какое сравнение не только с немцами, но даже с красноармейцами. В связи с чем Вермахт использовал армии сателлитов на второстепенных участках в качестве вспомогательных сил.

Конечно, в Советском Союзе имели возможность мобилизовать несравнимо большее количество солдат. Однако громадные потери вооружения в 1941 году делали такой шаг совершенно бессмысленным. Создать много новых полноценных или хотя бы минимально обеспеченных даже винтовками соединений было нельзя. К началу 1942 года в СССР по официальным данным «под ружьем» находилось около 10 миллионов человек. Помимо располагавшихся на Дальнем Востоке 1,4 миллионов военнослужащих, 8800 орудий и минометов, 2100 танков и 3200 самолетов, а также небольшой части сил, находившихся в Иране, Закавказье и тыловых округах, почти все остальное могло быть отправлено в действующую армию.

Здесь необходимо также пояснить, что Германия, изначально ориентировавшаяся на блицкриг, резервов почти не имела. Красная Армия же, наоборот, в течение всей зимы получала значительные пополнения призывников, хоть и недостаточно обученные, но неуклонно повышавшие ее боевую численность, поскольку оружие убитых красноармейцев после прекращения отступления 1941 года больше не оставалось на потерянной территории. Однако кажущееся столь неоспоримым превосходство советской стороны вроде бы уже не должно было порождать сладких иллюзий у руководства СССР, так как практика минувшего полугодия наглядно продемонстрировала: даже при многократном преимуществе сталинские стратеги безнадежно проигрывали противнику сражения. Тем не менее, 5 января 1942 года на заседании Ставки «вождь народов» распорядился: «Немцы в растерянности от поражения под Москвой, они плохо подготовились к зиме. Сейчас самый подходящий момент для перехода в общее наступление».

Изучая действия советских генералов в этой операции, нельзя отделаться от впечатления, что со времен Финской войны их тактический арсенал нисколько не возрос и единственным известным им методом наступления по-прежнему оставалась примитивная лобовая атака. Вся линия фронта от Ладожского озера до Черного моря вскоре покрылась трупами красноармейцев в несколько рядов. А те немногие километры территории, с которых удалось оттеснить противника, конечно же, ни в коем случае не стоили невообразимых потоков крови, которыми они были политы.

Советская историография считала началом «общего наступления» 7 января, но по смыслу событий к нему можно причислить и десантную операцию на Крымском полуострове. Тогда точкой отсчета станет 25 декабря 1941 года. На Черном и Азовском морях противник мог противопоставить Советскому Союзу только карликовый румынский флот. Это, разумеется, облегчало для сталинских адмиралов задачу. Десант имел цель деблокировать осажденный Севастополь, освободить Крым и в дальнейшем прорваться с его территории в Таврию и далее на просторы северного Причерноморья в тыл немецкой группе армий «Юг».

До 2 января на захваченные в первые дни плацдармы усилиями Черноморского флота и Азовской военной флотилии перекинули 62 тысячи человек, которые к названной дате, преодолевая сопротивление примерно 25 тысяч немцев и румын, с огромными потерями (42 тысячи солдат и моряков) освободили Керченский полуостров. Но далее, несмотря на постоянно доставлявшиеся подкрепления, неоднократные попытки продолжить наступление, предпринимавшиеся в течение всей зимы, буквально утонули в крови, не достигнув ни одной из поставленных целей. Командовавший немцами в Крыму генерал-полковник фон Манштейн тем временем в середине января нанес своими скудными силами контрудар. В результате советским войскам пришлось оставить Феодосию.

Многочисленные десанты, наспех высаженные в другие пункты Крымского побережья, также закончились неудачно, принеся лишь новые бесполезные жертвы.

Первыми непосредственно исполнять приказ Ставки на «общее наступление» начали 7 января дивизии Северо-Западного (командующий генерал-лейтенант П. А. Курочкин), Волховского (генерал армии К. А. Мерецков) и Ленинградского (генерал-лейтенант М. С. Хозин) фронтов, которые атаковали войска германской группы армий «Север» (фельдмаршал фон Лееб). Эти сражения вошли в историю Красной Армии как Любанская, Демянская и Торопецко-Холмская наступательные операции. В дебюте им сопутствовал некоторый успех. Южнее Новгорода советские части на широком фронте взломали неприятельскую оборону, и затем целый месяц теснили противника, взяв «в кольцо» при этом в районе города Демянска шесть дивизий Вермахта (2-й и 10-й армейские корпуса — примерно 100 тысяч человек). Еще одна дивизия (281-я охранная — примерно 10 тысяч солдат)была окружена в городе Холм. Однако немцы в том и другом «котле» сумели организовать круговую оборону и наладить их снабжение по воздуху, приковав к себе значительные силы РККА.

Южнее Ладожского озера, где, пытаясь прорвать блокаду Ленинграда, наступали сразу пять советских армий, только одной из них — 2-й ударной удалось пробить на маленьком участке немецкий фронт по реке Волхов и к концу января подойти к Любани, загнав, таким образом, себя саму в «мешок» с чрезвычайно узким входом и глубиной до 70 километров.

Но в феврале новый командующий группой армий «Север» генерал-полковник фон Кюхлер остановил продвижение всех трех советских фронтов, а в марте, умело перегруппировав свои немногочисленные силы, нанес контрудар под основание Любанского прорыва. В результате в «котел» попала вся советская группировка, пробивавшаяся к Ленинграду («армия Власова» — 16 дивизий и 10 бригад, а также ряд более мелких частей усиления — примерно 180 тысяч человек), впоследствии частью уничтоженная, а частью вместе со своим командующим сдавшаяся в плен. Вырваться посчастливилось лишь нескольким небольшим группам без техники и тяжелого вооружения. Затем Кюхлер приступил к деблокаде окруженных гарнизонов Демянска и Холма. От линии фронта их отделяли десятки километров укрепленных красноармейских рубежей. Но и здесь упорные бои закончились поражением советских войск. Немцы пробились к своим дивизиям, продержавшимся в осаде два с лишним месяца. Общие итоги противоборства Кюхлера с Курочкиным, Мерецковым и Хозиным достаточно красноречиво характеризуют цифры потерь. Группа армий «Север» недосчиталась 121 тысячи человек (включая раненых и обмороженных). У Северо-Западного, Волховского и Ленинградского фронтов по далеко неполным данным в тех же графах убыли числятся свыше 583 тысяч душ.

Впрочем, главные события, согласно сценарию «общего наступления», должны были произойти на московском направлении. Здесь силами Калининского (генерал-полковник И. С. Конев), Западного (генерал армии Г. К. Жуков) и Брянского (генерал-полковник Я. Т. Черевиченко) фронтов планировалось окружить и уничтожить немецкую группу армий «Центр» (фельдмаршал фон Клюге). Именно здесь развертывалась самая крупная группировка советских войск, именно сюда в первую очередь направлялись резервы и пополнения Красной Армии. Наступление тут являлось продолжением декабрьского контрнаступления, и в летописи Великой Отечественной оно подразделяется на Сычевско-Вяземскую, Вяземскую, Ржевскую и Волховскую наступательные операции. Официальная дата начала — 8 января, хотя в действительности никакой паузы между ними и упомянутым контрнаступлением не было. Развивая декабрьский успех, советские войска к началу февраля на некоторых направлениях сумели довольно глубоко вклиниться в германскую оборону. Но хронические недостатки в организации сражений, медлительность реакции на изменение обстановки и отсутствие согласованности между родами войск Красной Армии помогли немцам вскоре вновь создать сплошную линию фронта, прорвать которую больше уже не удалось, несмотря на неоднократные попытки. Затем Клюге нанес несколько контрударов, срезав наиболее опасные вклинения и окружив три советские армии (29-ю, 33-ю, 39-ю), а также ряд менее крупных соединений. Из этих «котлов» тоже мало кто смог вырваться. И хотя атаки Красной Армии продолжались до самой распутицы на одних и тех же направлениях, по окончании «общего наступления» зимней кампании 1941–1942 годов противник продолжал оставаться рядом с Москвой — всего в 150 километрах.

Следующие три фронта — Юго-Западный (генерал-лейтенант Ф. Я. Костенко), Южный (генерал-лейтенант Р. Я. Малиновский) и Крымский (генерал-лейтенант Д. Т. Козлов) имели задачу окружить и разгромить германскую группу армий «Юг» (фельдмаршал фон Бок). Про крымские неудачи уже рассказано выше. В связи с ними Костенко и Малиновский вынуждены были начать атаки неприятельских позиций, так и не дождавшись рывка Козлова через Перекоп в тыл группировке Бока. «Общее наступление» началось здесь 18 января. Попытки пробить оборону Вермахта продолжались до самого апреля на 500-километровом участке от Белгорода до Азовского моря, но лишь однажды во второй половине января под Харьковом советским войскам удалось вклиниться в оборону неприятеля на несколько десятков километров в ходе так называемой Барвенково-Лозовской наступательной операции.

К апрелю активные боевые действия на всех фронтах прекратились. «Общее наступление» января — марта 1942 года даже частично не выполнило ни одной из тех задач, ради которых задумывалось. Красная Армия не рассекала и не окружала врага, а пыталась вытеснить его с занимаемых позиций фронтальными — самыми кровопролитными для наступающих — атаками, отражение которых сами немцы, к слову, не спешат записать себе в заслугу. Вот, например, мнение германского генерала Курта фон Типпельскирха, служившего в Вермахте в годы Второй мировой войны: «Упрямое и негибкое преследование поставленных перед собой целей посредством все новых и новых ожесточенных атак в одних и тех же местах во всех отношениях существенно облегчило немецкому командованию задачу сломить натиск противника».

Вместо того чтобы заняться решением реальных задач, — например, деблокировать Ленинград и Севастополь, а также «срезать» наиболее опасные выступы вражеского фронта, — Сталин и его генералы погнались за «журавлем в небе», попытавшись ни много, ни мало — одним ударом выиграть войну. В итоге большая часть резервов, которых будет так не хватать во время поражений предстоящего лета, была бессмысленно израсходована. Немцы же, напротив, сумели в значительной мере восстановить боеспособность своих войск уже к весенним боям. Все огромные жертвы и трагическое мужество и армии, и тыла Советского Союза, с таким трудом остановивших было к концу 1941 года германскую военную машину, оказались перечеркнутыми.

Теперь несколько слов на тему, которую отечественная официальная историография стесняется больше всего. О сравнении потерь. Вообще-то эти страшные цифры опубликованы. Но вот раскладывать данные противника по операциям, сопоставлять рядом на одной странице со своими — ученые-историки нашей страны почему-то не любят. Что ж, попытаемся сделать это за них.

Немецкие вычисляются легко. Германский генерал Буркхарт Мюллер-Гиллебранд, имевший огромный опыт службы в Генеральном штабе Третьего Рейха, после окончания Второй мировой войны на основе документальных данных написал фундаментальный трехтомный труд «Сухопутная армия Германии 1933–1945», где обобщил все сведения по формированию, составу, оснащению и потерям Вермахта. В отличие от генералов нынешнего российского поколения он не претендовал на абсолютную точность подсчетов — до последнего солдата — сообщая в основном приблизительные и округленные значения. Тем не менее, историки всего мира считают его исследование честной работой, из которой можно получить достаточно ясное и объективное представление о статистической динамике немецких войск. Так вот согласно Мюллеру-Гиллебранду Германия на Восточном фронте с 1 января по 31 марта 1942 года потеряла убитыми и пропавшими без вести около 150 тысяч человек.

Потери Красной Армии установить сложнее. Например, по данным современного российского Министерства обороны, количество убитых и без вести пропавших в Вооруженных Силах СССР за 1941–1945 годы составляет 8 668 400 человек. В то же время в память компьютерного центра автоматизированного банка данных, созданного на средства Фонда мира для издания книг Памяти по безвозвратным потерям Вооруженных Сил СССР в годы Великой Отечественной войны, уже к концу 1994 года было занесено 19 миллионов фамилий. К сожалению, эти сведения по периодам войны и операциям пока не опубликованы. Поэтому при подготовке данного материала все цифры взяты из традиционных источников, изданных нашим Министерством обороны. Таких, как 12-томная «История Второй мировой войны» и статистическое исследование «Гриф секретности снят. Потери Вооруженных Сил СССР в войнах, боевых действиях и военных конфликтах». Потери в них, судя по всему, занижены в среднем более чем в два раза. Но, тем не менее, по сравнению с германскими все равно огромны: за первые три месяца 1942 года погибло и пропало без вести 675 315 советских военнослужащих!..

И в заключение — слово тем, кто видел поле боя не из генеральского блиндажа. Сначала цитата из воспоминаний писателя-фронтовика Виктора Пекелиса, относящаяся к марту 1942 года: «…Потери в тех боях были огромными, но с нашей стороны гораздо большими… Хоронить убитых негде — кругом глубоко промерзшая земля, деревья, снег по пояс. Все просеки, поляны, делянки были завалены трупами, по ним ходили, на них сидели, лежали. Когда требовалось обозначить путь или проходы в снегу, вместо вех втыкали тела погибших… Множество раненых перевязывать не успевали, а потом и делать это стало некому и нечем. Из-за больших потерь во главе взводов, рот, а то и батальонов ставили сержантов и даже рядовых… Во время войны тщательно работала цензура: цензура писем — солдатских треугольников, цензура сообщений „От Советского Информбюро“. После войны появилась иная цензура: генералов, исправлявших таким образом и свои промахи, и промахи Верховного…».

Теперь свидетельство другого ветерана (Александра Лебединского), помогающее понять почему дела складывались именно таким образом: «В журнале „Родина“ за май 1995 года Василь Быков рассказал о том, как после войны судили сержанта — ординарца командира стрелкового полка, который после гибели своего командира воспользовался его удостоверением и двумя орденами и после излечения выступил в роли подполковника, получив в командование полк. К двум присвоенным он до конца войны получил еще четыре ордена и воевал до Победы. Когда его после войны на суде спросили, как он с сержантским кругозором командовал стрелковым полком, то на это он ответил так: „Получив боевой приказ, я вызывал командиров батальонов и так „накручивал им хвосты“, что они мигом бросались выполнять приказ“. В это вполне можно поверить, так как звание младшего лейтенанта присваивали за боевое отличие как награду всем, кто хоть в одном бою принимал на себя командование взводом и имел хотя бы 7 классов образования. Иные к концу войны дослужились до майорского чина, дойдя по должности до командира батальона. Теперь представим себе, кто же был командиром той дивизии, откуда начинал свой путь сержант, кто был начальником штаба полка, заместителем командира, у которых так и не возникло подозрения относительно деятельности командира-самозванца на поле боя, при отдаче им боевых приказов, организации взаимодействия, при докладах обстановки… Читатель скажет: невероятно, не может быть! Было, было. Только в нашей 38-й стрелковой дивизии, уже третьего формирования с начала войны, с 8 августа 1943 по 30 декабря 1944-го сменилось пять командиров дивизий. Только последний, генерал-майор Тимошков, окончил учительскую семинарию, фронтовые курсы прапорщиков и Военную академию имени М. В. Фрунзе в 30-е годы. Все остальные имели два-три класса сельской школы и краткосрочные курсы „краскомов“».