В современный российский календарь все так называемые милитаристские праздники («День пограничника», «День военно-морского флота», «День танкиста» и т. д.) угодили из прежней — советской официально-пропагандистской мифологии. Разумеется, к подлинной истории отечественных вооруженных сил эти коммунистические «святцы» никакого отношения не имеют. Даже наоборот — мешают, заслоняя своим обманным ликом истинные юбилеи.

За примерами здесь далеко ходить не надо. Ежегодно отмечая сталинский «День артиллерии», страна совершенно забыла в 1989 году о настоящем 600-летии русских пушкарей. Впрочем, некоторым торжественным датам «старины глубокой» все же повезло, и они транзитом — через большевистский «политпросвет» — перекочевали из пантеона ратной славы имперского Петербурга в нынешнюю квазидемократическую действительность. Этот лихой маршрут, разумеется, на пользу первозданному облику этих исторических событий пойти не мог.

Среди наиболее пострадавших от многократных идеологических искажений оказались и события Северной войны 1700–1721 годов. И главной ее бедой оказался тот парадоксальный факт, что царь Петр Великий имел несчастье попасть в число положительных героев большевистской версии российской истории…

 

Зерна и плевелы

На первый взгляд, основные подробности противостояния России и Швеции в первой четверти XVIII века в общих чертах хорошо знакомы большинству нынешних россиян через посредство литературы и кинематографа. Но когда перед празднованием 300-й годовщины основания Северной столицы политологи в различных ток-шоу начали муссировать данную тему, неожиданно выяснилось, что лучшей характеристикой Северной войны, по мнению подавляющей части наших сограждан, является знаменитая пушкинская строка-клич: «Ура! Мы ломим, гнутся шведы!». В действительности, и ход, и смысл Северной войны были куда сложнее.

Чтобы не быть голословным проиллюстрируем ситуацию на примере одного из крупнейших сражений Северной войны — «Нарвской конфузии» 1700 года. Численный состав противников в этой битве секрета не составляет — он опубликован по архивным документам еще до революции. С русской стороны участвовало более 40 000 человек при 184 орудиях. У шведов было 8430 солдат с 37 пушками. Потери петровской армии составили не менее 17 000 душ только убитыми и пропавшими без вести. Урон войска Карла XII — 677 солдат и офицеров убитыми и 1205 ранеными. Однако многие нынешние российские историки данную статистику не приемлют, предпочитая ей откровенную ложь.

Например в 8-томной Советской военной энциклопедии (хотя и изданной в 1976–1980 годах, но по сию пору считающейся весьма авторитетным источником — рекомендуемым курсантам военных училищ в качестве дополнительного пособия) черным по белому написано, что шведов под Нарвой было аж 32 500 штыков и сабель регулярной армии. А у русских таковых имелось всего 28 500. Плюс 6500 сабель дворянского конного ополчения. К тому же русских якобы предали зловредные иностранные офицеры. Разница в потерях также приобретает более «приятный» для патриотически настроенного читателя вид — 6000 россиян против 3000 скандинавов.

Мало что изменилось и в постперестроечные времена. Достаточно вспомнить, в каком виде в середине 90-х годов минувшего столетия в Москве был издан знаменитый словарь-справочник англичанина Томаса Харботла «Битвы мировой истории». Готовивший его к публикации коллектив российских ученых решил «исправить» статистику «неграмотного» британца и заменил общепринятые в международной историографии реальные цифры Нарвской битвы (да и не только ее) — на мифические советские. Притом не отметив свое вмешательство в авторский текст и, осуществив тем самым натуральный подлог! Таким образом, военная катастрофа, поставившая страну на грань пропасти, превращается в заурядную неудачу, обусловленную главным образом кознями коварных европейских наемников. Так что удивляются политологи напрасно. Плачевные итоги их опросов вполне объяснимы. Поэтому и нашу реставрацию истинного хода Северной войны придется начать издалека. А именно, с того, что истинными агрессорами в ту далекую пору — вопреки мнению нынешних петербуржцев — были отнюдь не шведы.

 

Остатки былого могущества

Шведская армия, принявшая на себя в 1700 году удары сразу трех противников (датчан, саксонцев и русских), была уже далеко не тем совершенным военным механизмом, который создал в начале XVII века талантливейший реформатор и великий полководец король Густав II Адольф. После его смерти соседи постепенно переняли разработанные им модель организации войск и тактические новшества, лишив, таким образом, Стокгольм монополии на обладание секретом блистательных побед. К тому же постоянные войны минувшего столетия привели экономику бедной природными дарами Швеции в немалое расстройство. Данное обстоятельство не позволяло шведам во время Северной войны 1700–1721 годов иметь значительные наемные вооруженные силы, а скромная численность населения страны (около 2 миллионов человек, — в России до 15 миллионов) резко ограничивала размеры национальной армии.

Говоря проще, воевать потомкам викингов надо было умением, а не числом. Для этого требовались не только хорошо организованные и обученные войска, но и выдающиеся полководцы. И хотя «прыгнуть выше головы» — подняться до уровня великой армии Александра Македонского, разгромившего с малыми силами огромную Персию, — шведы так и не смогли, нельзя не признать, что в те годы им все же удалось выдвинуть очень неординарную фигуру — настоящего короля-воина.

 

Последний викинг

Восемнадцатилетний король Карл XII, возглавивший в 1700 году вооруженные силы своей страны, прожил удивительную жизнь — короткую, но яркую. Такие судьбы даже по прошествии столетий не теряются в тени новых героев, поэтому к настоящему времени о нем на разных языках написано множество книг. К сожалению, русских переводов таких работ практически нет. Российскими же историками жизнь этого незаурядного человека исследована крайне скупо и однобоко. Но таков уж удел большинства полководцев, если они когда-либо сражались против армии нашего государства. Врагу положено оставаться не просто «плохим», но еще и «неинтересным».

А между тем Карл XII оставил не только блестящий след в мировой истории, но и вписал немало новых страниц в учебники ратного мастерства. Если внимательно изучать его операции, нельзя не заметить, что шведский король как военачальник обогнал свое время. Каноны линейной тактики начала XVIII века предписывали бороться с неприятелем преимущественно путем маневрирования, преследуя в первую очередь задачу защиты кордонных линий и коммуникаций. Крупные сражения при таких действиях случались редко и, как правило, не приводили к решительным результатам. Карл XII первым начал действовать иначе — смело врывался в глубину обороны противника и энергично навязывал бой, выигрывая его стремительными атаками. Ради внезапности, во время своих знаменитых марш-бросков, он мог кинуть собственные магазины, обозы и даже артиллерию.

Намного раньше Фридриха Великого и Морица Саксонского шведский король стал действовать по принципу, смысл которого Наполеон потом уложил в короткую фразу: «Сила армии, как в механике, измеряется массой, умноженной на скорость».

В течение своей не слишком долгой полководческой карьеры шведский монарх руководил полками во множестве больших и малых сражений. Практически в каждом из них враг имел численное преимущество, однако Карл неизменно оказывался победителем. Поражение он потерпел лишь однажды — под Полтавой, но — по иронии судьбы — именно оно и стало главным боем в его жизни.

 

«Скифское» отступление

Русская регулярная армия еще только рождалась в страшных муках и конвульсиях страны, «поднятой на дыбы» великим царем-реформатором. По уровню профессионализма она, естественно, не могла сравниться со шведской. Тем не менее, в лице Петра I Карл XII встретил достойного — очень волевого и энергичного противника, не опускавшего руки в самых, казалось бы, безнадежных ситуациях.

Единственными козырями Москвы в том положении оставались лишь численное превосходство да огромная территория, где могла затеряться любая европейская армия. На эти факторы Петр и сделал главную ставку, когда Карл повергнул всех своих противников на Западе и в 1707 году развернулся к российской границе, начав, как думалось большинству современников, последний поход Северной войны.

Царский план обороны был, в общем-то, незамысловат. Он основывался на богатом горьком опыте предыдущих веков, когда даже при численном преимуществе русские войска не могли одолеть шведских профессионалов в открытом и решительном полевом бою. Отсюда и тактика: ни в коем случае не принимать генерального сражения — отступать по огромным пространствам своих владений, сжигая за собой все, что можно (по остроумному выражению одного из западных историков: «Спасать страну путем ее уничтожения»). И, прикрываясь этой рукотворной пустыней, чинить противнику препятствия при форсировании рек, а также нападать на мелкие отряды и обозы. То есть стараться любой ценой изматывать и ослаблять войска неприятеля, пока количественное превосходство над ним не примет характер подавляющего.

Подобным образом противники сражались в течение полутора лет. Выжигая сначала Польшу, а потом и свою землю, русские упорно уклонялись от решающей битвы. К середине лета 1709 года соотношение сил на театре боевых действий выглядело так: 25 000 шведов и 11 000 их союзников — украинских казаков противостояли у Полтавы 60 000 русских солдат. Еще одна резервная царская армия (40 000) стояла западнее района, занятого шведами. А по периметру театра располагалось до 5000 казаков, татар, калмыков и других русских иррегулярных войск. Однако ни Карл, ни Петр — в очередной раз сделавший соблазнительные, но отвергнутые мирные предложения — ситуацию гибельной для шведов не считали.

 

Пуля-дура как перст судьбы

С весны 1709 года скандинавы осаждали Полтаву. Чтобы оказать крепости помощь, Петру требовалось создать какую-нибудь угрозу противнику, для чего, как минимум, необходимо было переправить через реку Ворсклу основную армию. Но одновременно все русские полки форсировать водную преграду не могли. И шведы получали возможность использовать свое превосходство в умении маневрировать и бить противника по частям. Поэтому Петр долго не решался на переправу, но 26 (15) июня приказал-таки под прикрытием серии отвлекающих демонстраций провести разведку боем — занять плацдарм севернее Полтавы.

Шведы разгадали этот не особенно хитрый замысел, но отложили контрудар до тех пор, пока царь не перекинет на их берег значительные силы, надеясь, наконец, навязать ему генеральный бой. Однако 27 (16) июня Карл был ранен случайной пулей. Несколько дней жизнь короля висела на волоске, и скандинавы застыли в растерянности. Петр же, наоборот, узнав о случившемся, не терял ни секунды. К 1 июля (19 июня) уже все русские полки строили на другом берегу укрепления, ощетиниваясь пушками.

Каждый день промедления улучшал для царя ситуацию, поэтому король, как только почувствовал, что начал поправляться, приказал писать диспозицию к наступлению. Надеяться он мог лишь на превосходство в выучке своих солдат, отчего казаков Мазепы, не обученных сложным эволюциям, в боевом плане даже не учитывали. Часть войск пришлось оставить для блокады Полтавы и страховки тылов. В результате непосредственно для битвы набралось всего 16 000 солдат-шведов (примерно по 8000 пехоты и кавалерии). Но главная проблема заключалась все-таки в том, что полноценно руководить боем король все еще не мог. Отсутствие его молниеносной хватки и здравого расчета явно прослеживаются с первой и до последней минуты сражения, которому суждено было стать решающей битвой всей Северной войны.

Суть плана Карла XII сводилась к выверенной координации всех маневров. Далёко выдвинутые сторожевые редуты русских предписывалось не штурмовать, а обойти. И не давая неприятелю времени для построения боевых порядков, загнать обратно в главный лагерь те его части, которые успеют оттуда выйти. А затем сбросить их в реку. Неудачно выбранная позиция русских облегчала выполнение задачи. Отходу на юг мешал лес. А на север шла дорога, тоже проходившая вдоль реки, становившейся «наковальней», о которую намеревался «расплющить» русскую армию шведский «молот». Таким образом, Петру оставался лишь вариант встречной атаки, чего и желал Карл.

 

Непредвиденная склока

Задача воплотить в жизнь вышеописанный план возлагалась на главных помощников короля — генерала Левенгаупта и фельдмаршала Реншельда. Но плодотворного сотрудничества у них не получилось. Характеры этих людей оказались несовместимыми, что усугублялось давней личной враждой. Пока верховное командование осуществлял сам король, генеральская склока не отражалась на ходе операций. Но после его ранения конфликт военачальников приобрел решающее значение, став одной из основных причин постигшей скандинавов катастрофы.

Реншельд, тщательно обсудив с Карлом план, довел его до Левенгаупта, командовавшего всей пехотой, лишь в самых общих чертах. И тот, естественно, столь же плохо проинструктировал своих подчиненных. Королевский замысел начал рушиться с первых минут боя из-за элементарных недочетов подготовки. Колонны солдат путались и с началом атаки запоздали. Застать русских врасплох не удалось. К царским сторожевым редутам успела подойти помощь. И сквозь набитые солдатами противника укрепления, снова теряя время, пришлось прорываться под ураганным огнем.

К тому же, поскольку, кроме Карла и Реншельда, никто из шведского начальства не знал деталей плана, путаница усугубилась. В результате после прорыва рядом с королем и фельдмаршалом оказалась только треть (примерно 2500 человек) из общего количества оставшихся в строю пехотинцев. Другая треть под руководством Левенгаупта, который испытывал настойчивое желание находиться подальше от Реншельда, потеряла связь с остальными силами. И, импровизируя на свой страх и риск в одиночку начала атаку южного крыла главного лагеря войск Петра I, где засело несколько десятков тысяч русских солдат.

В те минуты батальоны Левенгаупта спасла лишь неповоротливость неприятеля и то, что их вовремя нашли королевские гонцы, передавшие приказ идти на соединение с фельдмаршалом. Но вот последней трети шведских пехотинцев, которой командовал генерал, Росс повезло меньше. Не зная о том, что мимо сторожевых редутов надо как можно скорее проскользнуть, он принялся штурмовать укрепления, безнадежно отстав от ушедших вперед полков.

Поскольку диспозицией это не предусматривалось, то никаких средств для осады бастионов шведы не имели. Все же Росс взял два первых редута и начал атаковать следующие. Тем временем Петр, узнав, что часть вражеской армии зацепилась за крючок его сторожевых укреплений, срочно выслал туда 7000 пехотинцев и драгун, благо Карл в эти минуты искал отставших в другом направлении. В итоге колонну Росса быстро окружили и, не дав построиться к полевому бою, уничтожили. От нее осталось всего 400 пленных, по большей части израненных солдат.

Таким образом, вместо слаженных ударов и маневров для блокировки царского лагеря, королевской армии пришлось два часа прорываться к нему, а затем еще три часа собирать разрозненные полки и приводить их в порядок. За это время русские успели спокойно подготовиться к генеральному бою. Увидев, что шведов немного, они вывели за валы 24 000 пехотинцев, а оставшуюся часть разместили на бастионах для прикрытия отхода в случае неудачи (кавалерия обеих сторон из-за характера местности играла лишь вспомогательную роль).

 

Надежда умирает последней

Так и не найдя колонны Росса, Карл вынужден был вступить в решающую схватку всего с 5000 солдат пехоты. Атаку на пятикратно превосходящего врага возглавил Левенгаупт. Она получилась столь стремительной, что всем участникам боя показалось, что удача вновь перемещается на сторону шведов. Они прорвали первую линию русских, затем смяли весь левый фланг неприятеля и захватили часть артиллерии, поставив царя на грань поражения. Однако правое крыло Петра, где находилась его гвардия, выдержало удар. После чего исход боя решило подавляющее численное преимущество. Спустя полчаса шведы были опрокинуты, и только осторожность царя, не сразу поверившего в победу, помешала в тот день окончательному уничтожению всех королевских войск.

Тем не менее, крах шведских надежд был полным. Ни о каком продолжении «Русского похода» не могло быть и речи. Потери убитыми и пленными составили около 10 000 человек. В руки к противнику во главе с фельдмаршалом Реншельдом попали принц Вюртембергский, генералы Шлиппенбах, Штакельберг, Гамильтон, Росс, а также королевский премьер-министр граф Пипер. Огромной выглядела и убыль старших офицеров, заменить которых было некем.

Левенгаупт после Полтавы на несколько дней фактически занял место Реншельда рядом с Карлом XII, так как остался самым старшим по званию генералом. Ему король и поручил руководить отступлением из России. Шведская армия на первый взгляд еще выглядела внушительно — 21 500 человек, сопровождавших несколько тысяч повозок. На самом деле боеспособную силу составляло не более 11 000 солдат. Остальные являлись нестроевыми (то есть необученными) обозниками, а также женщинами и детьми, следовавшими за войсками в походе. Вместе со скандинавами бежал и целый табор украинских казаков с семьями из числа тех, что пошли за Мазепой.

Отступление шведы начали тем же вечером после битвы. Идя вдоль русла Ворсклы на юг, они на третьи сутки достигли Днепра у поселка Переволочна. Но переправа в том месте оказалась невозможной. Когда это выяснилось, возвращаться назад, где имелись удобные броды, стало уже поздно. В спину дышала русская погоня. Войско Карла XII само забралось в ловушку. Лодок хватило только на то, чтобы переправить короля и 1300 солдат его личного конвоя. Форсировал Днепр и Мазепа с 2000 казаков. Все остальные вынуждены были остаться на другом берегу.

Левенгаупта Карл тоже хотел забрать с собой. Однако тот отказался бросить армию. Тогда король официально передал ему командование и приказал вывести остатки полков из русских пределов. За свою долгую службу этот генерал сумел приобрести в войсках репутацию отца-командира. Во время боя он не задумываясь посылал людей на смерть, но между сражениями, как мог, заботился о солдатах, стараясь облегчить их трудную жизнь. За что они отвечали ему искренней любовью. Но у Переволочны он попал в непривычную ситуацию и, наверное, впервые засомневался в том, как поступить перед лицом врага. Дело в том, что даже после Полтавы, во время отхода к Днепру, шведская армия еще сохраняла порядок и дисциплину. Однако с уходом короля в ее механизме будто бы лопнула главная пружина, и она стремительно начала превращаться в деморализованный сброд.

Авангард русской погони, настигший скандинавов, был не очень многочисленен — всего около 12 000 солдат. Еще три дня назад Левенгаупт бы не задумываясь кинулся в бой и, скорее всего, уничтожил противника или, уж, по крайней мере, прорвался из ловушки. Но в этот раз он вдруг обнаружил, что в строю не осталось и половины солдат. Большая их часть, стала неуправляемым стадом, в тщетных попытках форсировать Днепр. И закаленный в сражениях генерал дрогнул, пожалев этих несчастных людей. Он, несомненно, не был трусом, что ранее доказывал неоднократно. И у Переволочны старый солдат мог взять оставшиеся верными присяге части и во главе их принять последний бой ради чести, застраховав себя тем самым от суда потомков. Но обозленные сопротивлением преследователи тогда бы вполне могли превратить бой в бойню. Желая избежать этого, Левенгаупт вступил в переговоры о сдаче в плен. И, получив от русских гарантии сохранения всем жизни с частью имущества, подписал условия капитуляции.

От чего они были спасены их генералом, шведы воочию убедились тут же, на берегах Днепра и Ворсклы, когда победители учинили кровавую расправу над теми казаками Мазепы, которые не успели бежать. Вся близлежащая степь вскоре была усеяна телами людей, убитыми самыми жестокими способами. Пощады не получил никто, даже женщины и дети.

Совсем другой прием ожидал высших шведских офицеров в царской ставке, где шел победный пир. Петр в эти, наверное, самые счастливые мгновения его жизни, был великодушен. С рыцарским благородством он вернул скандинавам шпаги, разрешив носить их даже в плену. Всех пригласили за стол, и царь провозгласил тост за своих учителей в военном деле. Реншельд, еще не пришедший в себя от пережитой катастрофы, не поняв о чем речь, недоуменно переспросил: «Кто же эти учителя?» и получил от Петра лаконичное уточнение: «Вы, господа!» Говорят, что в ответ фельдмаршал все-таки нашел в себе силы грустно пошутить: «Хорошо же ученики отблагодарили наставников».

 

Некоторые уроки и выводы

Безусловно, если бы не гений Петра Великого, то никакие бы передышки вкупе с помощью союзников, после «Нарвской конфузии» не спасли Московию от новых разгромов. И, разумеется, не наемники-иностранцы были повинны в неудачах русских войск первого периода Северной войны. Наоборот, лишь исключительно благодаря опоре на их знания и опыт царю-реформатору достаточно быстро удалось превратить свою закостеневшую в отсталости «вотчину» в полуфабрикат будущей Российской империи, с вооруженными силами которой уже не могла Не считаться не только маленькая Швеция, но и любой другой потенциальный противник.

Однако даже в последние годы боевых действий, когда у шведов не оставалось уже никакой надежды на успех, Петр был вынужден, более чем наполовину, укомплектовывать свой офицерский корпус зарубежными «военспецами». Поэтому говорить о достижении качественного паритета с лучшими европейскими армиями тех лет, конечно же, не приходится. В этом смысле Северная война ничем не отличается от всех главных войн нашей страны. Победа в ней добывалась, во-первых, за счет непосредственного интеллектуального заимствования у западных специалистов, а во-вторых, за счет расхода огромных материальных и человеческих ресурсов.

В заключение нельзя не упомянуть и об одной из немногих крупных неудач Петра в деле строительства вооруженных сил по европейскому образцу. Из всех внедренных им в России бесчисленных западных «хитростей» самым противоречивым детищем стал военно-морской флот. В течение всей жизни море оставалось для царя наиболее сильной страстью. Но, не смотря на эту безграничную любовь, корабли в его руках по большому счету являлись лишь чрезвычайно дорогой игрушкой (стоимостью в 30 % госбюджета), изготовленной и функционирующей только ради прихоти венценосного романтика. Азовский флот сгнил, так ни разу и не уступив в бой с неприятелем. Прорыв в Средиземное — или хотя бы в Черное — море так и остался пустой мечтой. А эскадры Балтийского флота нанесли противнику столь непропорционально малый ущерб в сравнении с усилиями, потребовавшимися для обзаведения ими, что российская историография по сию пору стесняется этой статистики. За весь период боевых действий петровские Моряки сумели вырвать из рядов врага всего один линкор, да и то в самом конце войны. В то время как союзный русскому датский флот только в одном 1715 году захватил четыре таких судна.

Впрочем, итоги эти вполне закономерны. В отличие от армии, идея и цели которой были понятны и близки большинству россиян, флот не мог найти в традиционно сухопутной стране никакой опоры ни в умах, ни на практике. Морское мышление нации выковывается многими поколениями широких групп населения, чьи деловые и финансово-экономические интересы напрямую зависят от мореплавания. Создать такой слой искусственно не удавалось еще никому. В связи с чем выглядит вполне естественным то, что после смерти Петра мало кому понятная «игрушка» сразу же захирела. В последующие триста лет петербургские и московские правители не раз пытались реанимировать идею морского величия. Эти потуги всякий раз оборачивались очередным крахом. Впрочем, споры на тему «Нужен ли России большой флот?» продолжаются и сегодня.

Однако то, что голубая петровская мечта о контроле над океанскими просторами осталась лишь благостной фантазией, совсем не означает, что для победы в Северной войне флот России вообще не требовался. Сухопутного пути на Скандинавский полуостров в ту эпоху практически не было. Дорога туда лежала только через Балтику. Ситуация несколько упрощалась тем, что Шведский флот после ухода викингов в историческое небытие быстро утратил былой престиж и среди так называемых «морских народов» особым уважением не пользовался. Уже упоминавшиеся датчане с пренебрежением называли шведов «крестьянами, случайно попавшими в соленую воду». Факты подтверждают такую оценку. Ни в эпопее Великих географических открытий, ни в последовавшей за ней колониальной экспансии шведы не участвовали. Военно-морские силы Стокгольма являлись, пожалуй, единственным европейским флотом, который не одержал за предыдущие несколько столетий ни одной громкой победы. Но для молодого русского флота корабли Карла XII представлялись противником чрезвычайно грозным, сойтись с которым в решающей схватке без подавляющего численного преимущества казалось немыслимым. Поэтому после Полтавской победы война тянулась еще долгих двенадцать лет. Только когда экономическое истощение Швеции достигло предела и ей стало просто не на что оснащать эскадры для обороны побережья, суда под Андреевскими флагами приступили к высадке десантов.

Единственной частью петровской военно-морской организации, все же прижившейся как в структуре вооруженных сил государства, так и в головах личного состава, стал так называемый армейский флот: соединения небольших гребных судов, предназначенных для прибрежного плавания и обобщенно именовавшихся собирательным названием «галеры». Их постройка оказалась делом нехитрым. А управление не требовало особого искусства. Отчего и экипажи для столь примитивных конструкций можно было комплектовать не из заграничных дорогостоящих матросов-профессионалов, а из обыкновенных крестьянских рекрутов, превращавшихся при необходимости из гребцов в морскую пехоту. Однако галеры в XVIII столетии при любом количественном соотношении уже не могли на равных противостоять крупным парусным судам в открытом море. Поэтому даже после Полтавы вместо решительного броска на Скандинавский полуостров (или на крайний случай относительно дешевой и не требовавшей большой крови блокады тех шведских провинций, что располагались на южном побережье Балтики и из-за которых, в сущности, шла война), к победе пришлось идти куда более долгим и тернистым путем.

Говоря проще, российские вооруженные силы, несмотря на титанические усилия Петра в течение всего его царствования, смогли освоить на море только давно устаревший инструмент, которым продуктивно работать в ту эпоху было уже нельзя. Отчего и боевые действия затянулась после Полтавы еще на целых 12 лет.

Главный реформаторский урок Петра заключается в том, что он указал единственно возможный путь качественного улучшения дел в российской армии, успешно опробованный еще в эпоху викингов, — путь массового приглашения в нее западных военных специалистов. Вся последующая история отечественных вооруженных сил убедительно продемонстрировала, что как только европейская «подпитка» прекращалась, начинались застой и деградация. Совсем как в басне: «А вы, друзья, как ни садитесь…»