Глава 1

«Осторожно! Двери закрываются! Следующая станция…» Максиму всегда казалось, что в каждом вагоне метро сидит свой проводник, со своим характером, манерой общения, с особенным голосом. Он как радушный хозяин дома приветствует гостей, показывает комнаты, рассказывает, предупреждает. «Не оставляйте вещи без присмотра! Уступайте место пожилым!» Мужские голоса говорят сдержанно, информативно, а женские допускают эмоции. «Следующая станция Щелковская» или «Планерная», — сообщают они и Максиму слышатся нотки нежности, точно эти самые станции значат нечто особенное для объявляющих леди. Может быть, они там живут или с этими станциями связаны сугубо личные воспоминания.

«Осторожно! Двери закрываются!»

Когда-то давно Максим слышал, как один бардовский певец пел песню с такими же словами: «Осторожно, двери закрываются! Невозможно что-то изменить…» Это точно! Вошел в вагон, и изменить уже ничего нельзя. Поезд унесёт тебя к другой станции, к другим людям и к другим историям.

Он сидел в метро и делал вид, что читает книгу в электронной читалке, которую для удобства называют коротким английским словом «ридер». Максим привык читать, чтобы убить время. В метро читают, как правило, сосредоточенно — не глядя по сторонам, удерживая равновесие при толчках вагона, и не замечая окружающих. Концентрация внимания позволяет отключиться от внешнего мира, от шума вагона, посторонних разговоров соседей, неприятного запаха бомжа, который может неожиданно оказаться на соседнем сиденье.

Но сегодня всё было не так. Черный текст на сероватом экране ридера совсем не интересовал Максима, потому что его внимание было приковано к молодой девушке, сидевшей напротив. Он украдкой бросал на неё любопытные взгляды, потому что ему не хотелось выглядеть придурком нагло пялящимся на понравившуюся девчонку. Хотя его приятель Стас так бы и потупил в подобных обстоятельствах. «Но я же не Стас!» — мысленно заметил он в оправдание.

На вид девушке было около тридцати, а может и того меньше, потому что в неярком свете вагонных плафонов она выглядела совсем молодо, как юная девушка, наложившая макияж. Известно, косметика немного старит лицо, делает его взрослее. И все же, незаметно разглядывая её, он посчитал, что перед ним скорее молодая женщина, чем девушка. Грань в таких делах уловить трудно.

Возможно, она была замужем, но кольца на её безымянном пальце он не заметил.

Иногда молодой человек отрывал взгляд от ридера и, не скрываясь, открыто, скользил безразлично-задумчивым взглядом по сидящим напротив пассажирам, в том числе и по лицу девушки. Словно давал отдых глазам, уставшим от долгого чтения.

Конечной точкой, на которой Максим после короткого осмотра фиксировал свой взгляд, было темное окно вагона за её спиной, будто его там что-то интересовало. Только смотреть в подземке было не на что — за освещенными окнами царила полная темнота. Лишь изредка проносились желтые огни фонарей, окрашивая со спины её русые волосы в золотистый цвет.

«Как же пелось в той песне? — вдруг подумал он, припоминая слова песенки о метро. — Там было что-то о светлолицей девушке, которую увидел парень и с которой хотел познакомиться. Нет! Не помню!» В памяти остался только припев:

Он усмехнулся: «Моё пока не разрывается и это хорошо!»

Метро никогда не отличалось тишиной, и в этом была своя прелесть. Шум мог успокоить встревоженные нервы, ненадолго усыпить, а мог и настроить на философский лад. Максим невольно прислушался, пытаясь уловить в этом шуме, неутихающем гуле движения, ритм подземной жизни железного организма.

Он услышал, как раскачивая вагон из стороны в сторону, колеса деловито выстукивали свою песню — не ту, которая вспомнилась Максиму. Хлопали закрывающиеся двери, будто резиновой гильотиной рассекая человеческую массу. Скрипели тормоза на поворотах, врываясь в равномерный гул металлическим визгом, который заставил его отвлечься от крутящейся в мозгу песни. Звуковые ассоциации оказались далеки от музыкального благозвучия. «Так жена визжит, когда ругает непутёвого мужа», — представилось ему.

Сидящая напротив девушка тоже мельком посмотрела в его сторону, без интереса, равнодушно, как смотрят на случайных попутчиков. «Какие у неё глаза, голубые или серые? — подумалось Максиму, — черт! Издалека не рассмотреть! Сейчас еще раз глянет в мою сторону и увижу».

Но рассмотреть глаза девушки он не успел — к его месту подошла пожилая женщина, и пришлось уступить ей место. Максим встал в дверном проеме, прислонившись плечом к краю двери. Конечно, он мог бы уткнуться в ридер, сделать вид, что не замечает никого вокруг. Или задремать, показывая окружающим, что добирает утренний сон, прерванный ранним подъемом на работу. Все прекрасно знали об этой уловке, позволявшей никому не уступать своё место; спишь себе и спишь — никто не будет будить спящего человека. Но он так не делал.

Только один раз заснул, когда, действительно, устал на работе — заснул и чуть не уехал в Депо с конечной станции. Работница метро в красной шапочке и с красным жезлом сначала слегка тронула, а потом с силой потрясла его за плечо, приняв за выпившего. Вспоминая об этом эпизоде, он всегда улыбался. Не то, чтобы он не пил — в хорошей компании мог оттянуться по полной программе, но контроля никогда над собой никогда не терял. А тогда он попросту устал.

Вагон покачивался, но Максим стоял твердо на ногах, облокотившись на закрытую дверь и удерживая ридер в руках. Ему было интересно, откуда взялась эта девушка, кто она?

Станция метро, на которой он садился, была конечной на зеленой ветке. На «Речном вокзале», как и на любой конечной станции, всегда было людно — здесь крутились таксисты, распространители флаеров, продавцы всякой мелочи. Сюда стекался народ, приезжавший на работу из Долгопрудного, Химок, Зеленограда.

Максим переехал в этот район год назад, но девушку увидел только недавно, ранней весной, выделив её в общей людской сутолоке. Она шла достаточно быстро, лавируя, между неспешно текущими в недра подземелья людскими потоками, и при этом энергично покачивала бедрами. Длинные русые волосы выбивались из-под вязаной голубой шапочки, короткая бежевая куртка едва прикрывала поясницу.

У него вдруг возникло желание обогнать её, заглянуть в лицо, познакомиться, но посмеявшись над собой, над этим, внезапно возникшим желанием, он наоборот приотстал, позволив спинам других людей заслонить её полностью. Максиму интереснее было гадать, какая она: красивая, страшненькая или так себе.

Потом, он все-таки её разглядел, и девушка ему понравилась. У неё был приятный взгляд больших глаз, прямой, чуть удлиненный нос, который совсем не портил пропорций лица, длинные волнистые волосы. Иногда она, улыбаясь, смотрела исподлобья, как делала это леди Диана, отчего выглядела вроде застенчиво и в то же время приветливо. Только цвет её глаз ускользал от Максима, был неуловимым. Темно-синие, голубые, серые? Он так и не смог их рассмотреть.

Девушка несколько раз по утрам заходила в тот же вагон, что и он, садилась напротив или неподалёку. Максим заметил, что на её лице отсутствовало выражение той мрачной отрешённости, с которым большинство москвичей начинало свой рабочий день. Лицо её было живым, глаза внимательными, а в руках она почти всегда держала книги и журналы.

Молодая попутчица совершенно не обращала на него внимания, несмотря на его ненавязчивые усилия попасться на глаза. Поначалу это забавляло молодого человека, напоминало что-то вроде игры в прятки, а людская толпа в этом случае выглядела местом убежища. Мощные спины, объемные фигуры, сумки и рюкзаки позволяли надежно укрываться, а затем неожиданно выныривать из густого варева человеческой массы, словно на маскараде среди обезличенных персонажей вдруг стянуть с лица маску и стать узнаваемым.

Но время шло, а его старания казались напрасными. Случайные встречи не приводили к желаемому результату — девушка упорно его не замечала. Максима это стало раздражать. Он спрашивал себя с удивлением и раздражением — гордая она или дура? Как она может не замечать его в общей серой толпе?

Он был исполнительным директором в крупной известной сети «Автолюкс», торгующей автомобилями разных марок, получал хорошую для молодого человека зарплату. Этот бизнес позволял проявить себя как нигде, формируя качества настоящего лидера: напористость, жесткость, амбициозность. Своей компанией Максим был вполне доволен, гордился тем, что она занимала первые позиции на автомобильном рынке. «Автолюкс» была официальным дилером, «официалом», как называли такие фирмы. Их сеть имела автосалоны, раскиданные по всей Москве и области.

Внешне Максим не был уродом, имел рост выше среднего, крепкое телосложение, регулярно ходил в тренажерный зал, где качал мышцы и бегал по дорожке. Лицо его не выглядело выразительным: русые коротко остриженные волосы, большой лоб, с начинающими образовываться залысинами, брови, глаза — всё как обычно. Такое лицо было, пожалуй, у миллионов мужчин в России. На Западе сказали бы: «типичная славянская внешность».

Не получив от природы особую привлекательность как кинозвезды или хотя бы обаяние, как к примеру его приятель Стас Гусаров, Максим решил компенсировать этот недостаток одеждой. Он носил только брендовые костюмы от известных кутюрье, рубашки с запонками, аксессуары из дорогой кожи. Купил он и швейцарские часы на толстом ремешке. Их сапфировое стекло отсвечивало синевой на солнце, когда Максим смотрел на циферблат, специально высунув руку из манжеты рубашки. Что поделать, как и у всех молодых людей его круга, у него была склонность к легкому самолюбованию!

Его приятели смеялись над тем, что Максим каждый день спускался в метро. Сами они предпочитали личный транспорт. У него тоже была машина — «Volkswagen Passat», но протискиваться на ней в центр Москвы, а их офис находился в центре, сквозь плотный поток сопутствующих авто, ему не хотелось. К тому же были огромные проблемы с парковкой. Иногда приходилось почти полчаса искать место, чтобы оставить свой «Пассат» и тогда он решил, что на престиж можно наплевать — удобство дороже, чем престиж. В конце концов, западные клерки не гнушаются и велосипедным транспортом.

Однако сидевшей напротив девушке, вероятно, Максим был неинтересен.

Сегодня она тоже не обращала на него никакого внимания, с увлечением читала книгу, поправляя иногда светлую прядку волос, спадавшую на глаза. Брошенные в его сторону рассеянные взгляды были не в счет. Такими взглядами обычно скользят про поверхности моря, не стараясь заглянуть в таинственную глубину, рассмотреть дно под толщей волн. «Может на моем дне есть что-то интересное — обидчиво подумал Максим, — красивые рыбешки или богатый клад, разноцветные кораллы!»

Потом он задумался: «А что если сменить тактику? Если подойти и встать рядом, посмотреть что будет? Взглянет она на меня или нет? Или подойти и что-то спросить? Взять инициативу в свои руки, как пикаперы?»

Когда-то, ради любопытства, он прочитал советы, выложенные на сайтах о правилах съема девушек, о пикаперстве. Ему самому это было не нужно — девушек вокруг хватало, в том числе и тех, кто дарил ему свое внимание без всяких поползновений с его стороны. Читал просто так, ради общего развития. Пикаперы учили быть активным, много говорить, рассказывать забавные случаи, анекдоты, смешить девушек. Но Максим не любил много говорить, вернее, говорить попусту, краснобайствовать. Сейчас же он смотрел на девушку, сидящую напротив, и невольно сожалел об этом. Ему не хватало той нагловатой легкости, обаятельной хамоватости и настойчивости присущей пикаперам. С другой стороны, те много практиковались, получали отказы и угрозы, тренировки закалили их, поэтому он не мог с ними ровняться, да это было и ненужно.

Через одну остановку он, наконец, решился. Обойдя склеенную, словно сиамские близнецы, парочку тинейджеров, стоявших в обнимку, невзрачного мужика в поношенных джинсах с рюкзаком за спиной, Максим приблизился и встал почти рядом с ней. Она не подняла глаз.

«Заметила или нет?» — задался он вопросом.

Краешек её щеки слегка заалел, она поправила прядку волос, заткнув её за ухо. Кажется, заметила. Или ему показалось?

Стоявшие рядом два мужика обстоятельно обсуждали дачные дела: каким материалом лучше крыть крышу дома — металлочерепицей или натуральным шифером, что ставить — летний туалет или септик. Максим слушал вполуха, украдкой посматривая на девушку, а та всё никак не реагировала на его близкое присутствие. Наконец, так и не взглянув на молодого человека, она поднялась и вышла на следующей остановке.

Когда поезд тронулся, он зачем-то пригнулся, пытаясь сквозь стекло отыскать её фигуру, разглядеть лицо. Вдруг она повернется, встретиться с ним взглядом. Но плотный поток пассажиров на станции тут же вобрал её в себя, как трясина или зыбучие пески поглощают неосторожных путников. Без следа и без остатка.

На другой день она появилась в метро с подругой.

Маленькая, меньше её ростом девушка, разговаривала громко, часто смеялась. Находясь неподалеку, Максим, наконец, узнал, что заинтересовавшая его девушка носила имя Катя, а её подружка, заметив ненавязчивое внимание молодого человека, начала строить ему глазки. Максиму пришлось отвернуться к противоположному окну вагона и только в неясном отсвете стекла наблюдать за Катей.

Сквозь вагонный шум и стук колес он расслышал, как подружка спросила её о Денисе. Сначала он подумал, что речь идет о приятеле Кати, но из её ответа понял, что они говорят о маленьком мальчике, его посещениях детского сада, болезнях, страхах и опасениях девушки за его здоровье. Это мог быть маленький брат или сын, скорее всего, последнее, решил он.

«Значит, она растит сына одна, о муже никто из них не говорит. Она разведена или мать-одиночка». Это был неожиданный вывод. Под негромкое гудение вагона метро, мерное покачивание и стук колес он задумался о семье, браке.

Завязать отношения с девушкой, имевшей ребенка? Надо ли ему это? Максим был уже женат — женился на первом курсе университета, однако скороспелая женитьба не дала ничего хорошего, и они с женой вскоре разбежались. Единственным плюсом несостоявшейся совместной жизни было то, что они не успели нажить детей, а значит, избежали кучи проблем. Теперь же он задавался вопросом — есть ли смысл повторять прежние ошибки, наступать на те же грабли? Или встречаться только для секса?

У него вдруг заныла от напряжения шея — видимо долго стоял в одной, неудобной для себя позе без движения. «Как гончая на охоте!» — подумалось Максиму.

Ему захотелось помассажировать шею правой рукой, но вагон сильно качнуло, и пришлось ухватиться за верхний поручень. Тогда он закрутил головой в стороны, чтобы расслабить мышцы, а в это время девушки, оживленно разговаривая друг с другом, вышли из вагона. Когда Максим доехал до «Театральной» и перешел на «Площадь революции» — ему надо было проехать еще одну остановку — у него уже ничего не болело, затылок прошел сам собой.

На «Площади революции» он подошел к сидевшему в задумчивости на корточках бронзовому пограничнику, вернее, не к нему, а к его собаке. Желтый нос животного был отполирован до блеска прикосновением людских рук. Максим тоже коснулся его — на счастье.

 

Глава 2

Катя какое-то время не замечала интереса к себе молодого человека.

В метро много любопытных глаз. Люди едут долгое время на работу или с работы, проводят продолжительное время в метро — Москва большая. Естественно, что это нудное времяпровождение должно быть чем-то занято: чтением, разговором со знакомым, гаданием кроссворда, слушанием плеера. Самое простое дело — это разглядывать окружающих. Такое занятие не требует умственных усилий, использования подручных девайсов. Поэтому Катя привыкла к равнодушным взглядам вынужденных спутников и сама, также равнодушно смотрела по сторонам на окружающих её людей в вагонах метро.

Она, в самом деле, не обращала никакого внимания на Максима. На него ей указала подруга Вика, во время одной из совместных поездок на работу. Подруга работала неподалеку в известном кадровом агентстве, и они часто вместе ездили до одной и той же остановки.

Сама Катя работала в риэлтерской компании «Траян», занималась продажей недвижимости. Ездить приходилось по всей Москве, а иногда выезжать и в Подмосковье. Работа ей нравилась — она любила общение, любила проявлять свое умение общаться с покупателями, доходчиво объяснять выгоды от покупки квартиры. Но она никогда не занималась «впариванием убитого жилья», так как считала это неправильным, банальным обманом, который может быть удачным один раз, максимум два, а затем репутация фирмы будет непоправимо уничтожена. В эпоху интернета это сделать пару пустяков — достаточно поместить разгромный отзыв.

Как только Вика указала на парня, стоявшего в вагоне метро неподалеку и делающего вид, что не смотрит на неё, Катю, она украдкой сама посмотрела на молодого человека. Парень выглядел солидно, на нём был хороший темно-синий костюм, расстегнутый потому, что в метро было душно. Его открытое приятное лицо располагало к себе. Он был неплох, очень даже ничего, на фоне встречавшихся в последнее время молодых людей. Узнав, что она разведена, да еще с ребенком, парни резко прерывали отношения, бежали как черт от ладана.

Она с неким сомнением стала относиться в последнее время к таким знакомствам. Да и нужны ли они ей, эти непонятные встречи? Достаточно того, что у неё есть Денис, её мальчик. Опять тратить время, душевные силы на очередного ухажера, думающего только о сексе? Нет, это не для неё!

Поэтому, решив не отвлекаться на случайных попутчиков, пусть даже и симпатичных, пусть и приличных, Катя упорно не замечала внимания Максима. Он несколько раз вставал рядом с ней, когда она сидела и читала книгу и Катя видела это краем глаза, но всё равно не реагировала, не смотрела в его сторону.

Когда же она выходила из вагона на своей станции, то невольно чувствовала затылком его внимательный взгляд. Этот её затылок стал таким чувствительным, как радар. Она ощущала им всё, и временами её охватывало раздражение. Зачем он смотрит на неё? Что ему нужно? Пусть лучше отстанет и не лезет к ней, не лезет в её жизнь, как не прошеный гость.

Как-то она пошла на «Площадь Революции», хотя ей было и не по пути, и прикоснулась к холодному носу собаки. По правде, она с недоверием относилась к таким вещам, но её подруга Вика горячо рекомендовала, сказала, что ей однажды повезло: то ли получила неожиданный бонус, то ли встретила парня. Неважно, что с тем молодым человеком пришлось в скором времени расстаться, однако шанс был.

Катя хотела, чтобы у неё тоже появился шанс.

На работе она появлялась всегда вовремя. Её стол находился почти у самого окна, и это место ей нравилось — там было светло, летом прохладно, зимой грела батарея. Из дома она принесла пару горшков с домашними цветами, поставила их на подоконнике, что сразу сделало помещение уютным. Другие риэлторы, сидящие рядом, по достоинству оценили усилия Кати — молодой, почти юный Василий, купил ей мороженное, а Никита, который был ровесником, одобрительно хмыкнул. Она знала, что нравится ему. Женщины это чувствуют.

С Никитой существовала одна проблема — он был женат и не собирался разводиться. Он несколько раз подкатывал к ней и однажды, после бурного корпоратива, они закрылись в каком-то из кабинетов и она позволила себе расслабиться в его компании. После этого Никита несколько раз намекал на желательность продолжения таких отношений, но ей не очень хотелось. Эти отношения были без будущего, без обязательств. Их можно было рассматривать только как служебный роман — кратковременный и необременительный, как секс по дружбе. В американском сериале про юристов она видела нечто похожее: скучное, серое, обыденное. Физические контакты вместо эмоциональных. Нет, это было не для неё.

В этот день с утра, ей позвонило несколько клиентов, присмотревших квартиры.

— Ого! — заметил удивленный Никита — набираешь темп?

— А чего тянуть? — вопросом на вопрос ответила Катя, — утро надо начинать в тонусе!

Она улыбнулась, поглядела на себя в зеркальце и изъянов не нашла. Можно было приступать к работе.

— Это как в рекламе, — проговорил, не поднимая головы от компьютера, сидевший за своим столом Василий, — главное, чтобы тонус был в тебе!

— Типа того! — легко согласилась Катя, набирая номер одного из клиентов, звонивших ей, пока она ехала в метро. Там она не смогла ему ответить — было слишком шумно.

Начинался привычный рабочий день с его хлопотами, неожиданными задачками и попытками их решить. Но особого напряжения не было. В середине лета в квартирных делах всегда был спад — люди тратили деньги на отдых, на покупку машин, на другие, менее существенные и затратные приобретения. Лето в риэлтерском бизнесе — мёртвый сезон, поэтому каждый клиент на вес золота. За него, этого клиента, приходилось бороться не только с конкурирующими фирмами, но и внутри, друг с другом.

Лето за окнами энергично шумело, врываясь в офис громкими гудками машин, необычными запахами улицы и разноголосицей толпы. Кате казалось, что горячий веселый день призывно кричит: «Нечего сидеть в комнате, все на улицу!» Подчиняясь скорее этому властному призыву, чем по необходимости, она съездила на показ двухкомнатной квартиры на «Войковской». Её клиенты — супружеская пара, решили перебраться в белокаменную. Они были уже не молоды, но амбициозны, и, наверное, связаны с нефтяными делами. Так решила Катя, ибо, кто еще может позволить себе кинуть такие деньги на столичное жилье?

«Двушка» по площади была чуть меньше семидесяти метров, с большим окнами на солнечную сторону, с удобной планировкой. Шум от Ленинградского шоссе в квартиру не пробивался, потому что окна хорошо обеспечивали изоляцию. Рядом работал крупный торговый центр «Метрополис» — все удобства на расстоянии вытянутой руки. Катя не сомневалась, что продаст эту квартиру и закроет сделку.

Она прошлась по улице вдоль шоссе, обдаваемая запахами пыли и бензина со стороны несущихся машин. Жаркое солнце нагрело асфальт, а текучий воздух заполнил пространство города духотой. Влажные волны окутывали её тело, покрывая испариной, но Кате было все равно. Ей нравился день, нравилось то, чем она занимается, нравилась прогулка по летней улице. Она была оптимисткой, и в этом не было ничего плохого.

У магазина с игрушками Катя остановилась. Её вдруг захотелось сделать Дениске подарок, и она выбрала игрушку-трансформер — пластмассового роботообразного монстра, внутренне удивляясь, чем такие угловатые, страшные фигурки могут увлекать детей. Во времена её детства было не так — девочка Элли, Алиса в стране чудес, казались персонажами понятными и симпатичными.

Потом она с хорошим настроением вернулась в офис, вместе с Никитой и Василием пошла на обед в ближайшее кафе. День прошел быстро и, в целом, однообразно. Такие одинаковые дни бывали у нее круглый год: офис — встреча с клиентом — снова офис. Всё стандартно, всё по одной схеме, обычный рабочий день обычного риэлтора. Вечером она возвращалась домой к маме и сыну, ехала до «Речного вокзала».

Так было и в этот раз.

Народу, как всегда в шесть часов, когда заканчивалось рабочее время почти во всех фирмах и компаниях, было много. Огромные толпы текли в разных направлениях, отодвигая в сторону одиноко идущих пассажиров, не сумевших правильно сориентироваться в людском потоке. Это походило на медленно сползающую с гор гигантскую лаву или слияние потоков быстрых могучих рек, когда попавшую меж ними ветку или бревно кружило, швыряло из стороны в сторону, пока не прибивало к берегу.

Наверное, московское метро многие не любили за это: за многолюдность, за суетность, за непрекращающийся гул разноплеменных голосов. Ведь если сидеть целый день возле горной речки и слушать грохот водопада, то неминуемо наступит усталость и притупление чувств.

Катя с трудом, двигаясь в общем потоке, втиснулась в двери подкатившего к перрону поезда метро и её тесно прижало к студентам — девчонкам и парням, весло обсуждавших что-то из своей студенческой жизни. В вагоне стояла духота, не помогали даже открытые боковые форточки вагонных окон. Она расстегнула верхнюю пуговицу блузки.

На одной из станций, она не заметила на какой, в вагон вошел молодой человек, на которого ей указала Вика. Вошел, вероятно, не то слово, которое могло бы подойти — его внесло в вагон вместе с остальными страждущими добраться до дома. Его фигура, голова, мелькали некоторое время среди других пассажиров, а затем он исчез из виду.

Но пульсирующие токи метро не давали покоя тем, кто уже ехал в вагонах — на каждой остановке в открытые двери вливались новые и новые потоки людей, словно под мощным натиском водной стихии шлюзы каналов сбрасывали излишки воды, чтобы спасти дамбу. В сущности, метро и являлось такой дамбой не дающей захлебнуться городу в пучине транспортного коллапса.

В момент одного из таких вливаний, людской водоворот сначала закружил их, потом приблизил и, наконец, со всей силы прижал друг к другу. Катя, почувствовала себя словно в тугом коконе, завернутой в плотную пелену людских тел. Она стояла спиной к молодому человеку, не имея возможности ни отойти хотя бы на миллиметр, ни сдвинуться в сторону. Только его дыхание холодной змейкой ползло по её шее и щеке. И ей было щекотно.

 

Глава 3

Отправляясь домой из офиса, Максим совсем не предполагал встретиться с Катей. До этого, они ни разу не встречались вечером. Он входил в метро на одной станции, она на другой — совпадений по времени, да и месту, никогда не получалось. В многомиллионной толпе, ежедневно следующей через подземные станции, случайно встретиться друг с другом было нереально, всё равно, что найти клад на дне океана.

Поначалу Максим её не заметил. Едва он вошел, как его оттеснили к задней стенке вагона. Потом он переместился в проход между сиденьями, с усилием держась за поручни, затем его снова вытолкнули на площадку перед входом. Темно-синий костюм помялся в некоторых местах, на ботинках остались пыльные отпечатки чужой обуви, галстук съехал на бок.

«Завтра придется надеть другой костюм!» — подумал он с сожалением. Это была плата за пользование метро в час пик.

Максим особо не сопротивлялся давлению толпы, не пытался отталкиваться локтями, работать корпусом. Хотя и мог бы — не чувствовал себя слабаком, но в таких случаях, он считал, что лучше плыть по воле волн.

Так он бездумно двигался, пока очередная людская волна, вливавшаяся во входные двери, не припечатала его к девушке, стоящей к нему спиной. Её тоже сдавили, так, что она не могла двигаться. В других условиях он бы рассмеялся, весело пошутил, но в метро это обычные ситуации, какие случаются сотнями и тысячами каждое утро и вечер. Юмора тут немного, скорее сарказм по отношению к городским чиновникам и начальству метрополитена.

В ней было что-то знакомое. Однако первое время он не мог понять, откуда её знает. Запах духов? Цвет волос? Одежда? Нет, все это было не то, не напоминало ничего конкретного. Потом, совершенно случайно он увидел прозрачное отражение лица девушки в дверном стекле и узнал в ней Катю. В глубине души он не удивился такому совпадению, поскольку читал, что если часто думать о человеке, тот обязательно появится, возникнет при тех или иных обстоятельствах. Он, Максим, часто думал о Кате и вот, пожалуйста! Она наяву, собственной персоной.

«Если наклониться и прошептать ей на ухо что-то смешное, — начал фантазировал он, — она рассмеётся, мы познакомимся, и я попрошу её телефон». Или, он представил, как наклоняется, и, поскольку руки прижаты, губами отодвигает её волосы, целует маленькое ухо, медленно ведет губами вниз, по её шее. Правда, в этом случае есть риск получить по физиономии — девушки иногда бывают вёрткими, хотя руки у Кати и зажаты.

Но ничего из того о чем он думал, что нафантазировал, стоя здесь, в тесном душном вагоне, Максим не сделал. Так они ехали какое-то время не в силах оторваться друг от друга, не двигаясь, не поворачивая головы. Только людское море иногда покачивало их.

После «Войковской» стало свободней — часть пассажиров вышла, а новые не подсаживались. Максим и Катя разошлись в разные стороны, но не далеко. Когда освободилось место, девушка присела, достала из сумочки книгу, однако не открыла её, а впервые посмотрела в сторону Максима внимательным взглядом. Этот взгляд больших голубых глаз — он, наконец, их рассмотрел — это повисшее между ними ожидание, недосказанность, родили в его голове массу мыслей.

С чувством определенного самодовольства он подумал, что его усилия всё-таки были потрачены не зря. Наконец-то, она заметила и теперь глядит на него, Максима, а не в книгу или по сторонам.

В её взгляде он не видел той неприязни, того внутреннего отторжения, каким стараются оттолкнуть навязчивого поклонника, перешедшего границы приличия. Это был любопытный взгляд, скорее благожелательный. Девушки от природы любопытны, вспомнилась ему избитая истина и этим любопытством можно воспользоваться. По крайней мере, так советовали пикаперы.

Он отвел от неё взгляд, продолжая чувствовать, что она его разглядывает.

По своей натуре Максим был эгоцентристом, человеком довольно равнодушным к другим. Его мало что трогало, брало за живое. Девушки вызывали у него чисто спортивный интерес — ими можно было хвастаться перед приятелями. Если среди них попадались знакомые, которых все знали, можно было цинично обсудить их физиологические особенности, посмеяться при этом с чувством собственного превосходства — вот, мол, какие они слабые, эти девки, не то, что мы — мачо.

Друг Максима, коммерческий директор сети Стас Гусаров, был для него примером в таких делах. Тот менял девчонок, как рубашки, каждое утро, надевая свежую и, что самое интересное, не испытывал пресыщения. Стас, с гримасой скучающего плейбоя, обычно ему говорил: «чувак, вокруг нас стада тёлок, а мы с тобой пастухи».

Гусаров вообще очень большое внимание уделял сексу, пожалуй, чрезмерное. Он считал, что сексом можно решить все проблемы, вызваны ли они плотью или духом. В этом смысле, веру в силу секса он приравнивал к любой мировой религии, будь то христианство или буддизм.

— Прикинь, Макс, — говорил он, хитро подмигивая, — создадим с тобой новую церковь — церковь секса. Будем сексианами или сексианцами. Я буду папой, а тебя назначу епископом или кардиналом.

— Да ладно! — смеялся Максим, — а почему ты папа, а не я?

— У меня больше харизма, брат!

— В смысле харя?

— Нет, я о другом. Поэтому я вне конкуренции.

— А пипл? Где ты их возьмешь? Или вся церковь будет только из нас двоих?

— Не парься! Овец я тебе найду и заблудших и всяких. Смотришь ТиВи? Там только о сексе и говорят или показывают, что однохренственно. Считай, что они создают нашу клиентскую, тьфу, прихожанскую базу. Сечешь?

Этот разговор, хоть и в шутливой форме, вполне соответствовал взглядам Максима на отношения между мужчиной и женщиной, в которых отсутствовал даже намек на любовь. А взгляды эти были не беспочвенны и базировались в основном на личном опыте.

Ему встречались разные девицы — замужние и одинокие, с детьми и без. Среди них было достаточное количество отвязных представительниц слабого пола, проводящих время в бесконечных тусовках или зажигающих ночи напролет на танцполах. Они искрились весельем, поражали неустанным задором, подпитываемым легкими наркотиками и энергетическими напитками, они шипели и лопались, как пузырьки шампанского — такие же легкие и пустые. После секса с ними не оставалось никаких воспоминаний и эмоций, словно сходил в супермаркет за обязательными покупками, которые всё равно пришлось бы покупать, как за каким-нибудь йогуртом или фруктами.

Еще встречались откровенные хищницы, вышедшие на охоту за богатыми кошельками. Эти выглядели раскованно, но не привлекали к себе излишнего внимания. Они были достаточно умны, чтобы отдаваться с определенными условиями и получать от богатых любовников всевозможные выгоды.

С Катей Максим поначалу хотел поступить так же, как и с прочими — познакомиться и переспать. Он не желал особо вдаваться в подробности, тратить время на изучение её характера, привычек, взглядов, только для того, чтобы выяснить к какому типу девушек её отнести — тупых тусовщиц или хищниц. Он и без того мог найти ей соответствующее место в своей коллекции отвергнутых и бывших. Единственное препятствие состояло в том, что он испытывал к ней чувства, некую, неявно выраженную симпатию. В случае с Катей его броня равнодушия была уязвлена, получила брешь в нескольких местах, подобно кораблю, подвергшемуся торпедной атаке. Он вдруг почувствовал слабость и неуверенность, чего никогда с ним не было.

Эти мысли занимали Максима, пока он ехал от одной остановки до другой, изредка поглядывая в сторону девушки. Та уже не смотрела на него, опустила голову вниз, спокойно читая книгу, лежащую на коленях.

Тем не менее, когда поезд, завизжав тормозами, прибыл на конечную остановку, Максим принял решение не торопить события. Он не стал задерживаться и изыскивать предлог, чтобы завязать знакомство. Всё должно состояться само собой.

 

Глава 4

Метро Москвы — это целый город, раскинувшийся в подземелье на сотни километров. Город со своей жизнью, своими нравами и правилами. Здесь так же, как и наверху, люди передвигаются, общаются, назначают свидания. В многочисленных киосках можно купить еду.

Подземный город достаточно демократичен, потому что нет установленного дресс-кода. Сюда можно войти в строгом деловом костюме, а можно в свитере и джинсах. Здесь всегда одно и то же время года. Здесь спят в вагонах — этих временных пристанищах подземных путешественников. Здесь влюбляются.

В этом городе есть свои магазины и своя полиция, свои памятники и своя архитектура, где сталинская роскошь отделки соседствует с минимализмом современной эпохи. Этот город бурлит и кипит в часы пик и затихает, когда стрелки часов спешат к полуночи.

Но он никогда не спит.

Даже будучи покинутым его временными жителями, он продолжает давать приют многочисленным рабочим, сотрудникам метро, полиции. Он, этот город, отличается от своего надземного брата, только одним — отсутствием кладбищ. Здесь нет мест захоронений, колумбариев, крестов, здесь нет ничего такого, что напоминало бы о бренности жизни.

И потому подземный город вечно молод.

Приехав в Москву из провинции, Максим всегда пользовался метро. Ему нравились звуки подземки: шумный гомон толпы, гул подъезжавших и отъезжавших составов, шуршание эскалаторов, приглушенные запахи железа и резины. Поскольку метро он считал одним из сопутствующих признаков большого города, его неотъемлемой частью, то и относился к нему соответствующе — как к необходимому и обязательному атрибуту, не самому комфортному, но одному из самых удобных.

После совместного возвращения домой, несколько дней Максим не встречал Катю в метро. Он предположил, что она ушла в отпуск — поехала на пляжи Турции или Египта и греется у моря. Сам он летал на Кубу зимой, с девушкой, с которой после поездки порвал отношения. Отдохнул тогда замечательно, загорел, а сейчас он невольно позавидовал Кате. Но она могла и заболеть. В августе в Москве вдруг распространилась какая-то инфекция — все чихали, кашляли и Максим тоже чувствовал легкое недомогание.

В отличие от риэлтерского бизнеса, продажи машин в летние месяцы шли хорошо. Максим проехал в центр, как всегда тронув нос собаки на «Площади революции», а затем доехал до другой станции, откуда прошел в офис фирмы, находящейся в десяти минутах ходьбы от метро.

Стас Гусаров сидел у себя. Сквозь матовые стеклянные двери был виден его силуэт. Их коммерческий директор обычно приходил рано, но и уходил тоже рано. Правда, уходил он не домой — занимался поездками по точкам, проверял работу сотрудников автосалонов.

Вообще-то это был функционал Максима, он был исполнительным директором, следил за порядком и бесперебойной работой салонов. За Гусаровым были контракты на закупку авто у производителей, заключение договоров на официальное представительство. Именно благодаря ему они стали официальными дилерами таких известных заводов, как «Мерседес», «Вольво», «Опель», «Форд». И Максим это ценил. Хозяева бизнеса — семья армянских предпринимателей, тоже были довольны.

— Привет, Макс! — Гусаров, услышав, что пришел Максим, выглянул из-за двери, — смотрел вчера футбол? Наши опять проиграли. И кому? Какой-то Андорре!

Лицо Гусарова с рыжими ресницами и бровями было очень похоже на лицо известного немецкого теннисиста Бориса Беккера. Только заметно круглее. Оно было подвижным, выразительным. Когда Стас описывал какое-нибудь важное событие, которого был очевидцем, его брови удивленно вздымались вверх или хмурились, рот и глаза широко раскрывались. Бывало, возбужденный, он энергично размахивал руками, пританцовывал, иногда подталкивал собеседника в плечо или бок, если чувствовал, что внимание того ослабевает. Сейчас, говоря о проигрыше, Стас сморщился, словно попробовал кислый лимон.

— Слушай, вчера рано завалился спать, — ответил Максим, включая компьютер за своим столом, — ничего не смотрел.

— Да ты что! Много потерял. Такой хреновой игры я давно не видел — Стас выглядел расстроенным, — надо гнать тренера и игроков, однозначно.

— Этих разгонишь, а новых где взять? — усмехнулся Максим — что у нас с продажами?

— Пока нормик. «Форды» хорошо идут, надо еще партию заказать во Всеволжске.

— А «Мерины»?

— Эти хуже. А чего ты хочешь? Время отпускное — народ рванул отдыхать, богатая публика сейчас где-нибудь в Италии или Испании. Черт! Был я в прошлом году на Майорке. Мы там жгли с одной испанкой, аж пыль столбом!

— Ты же испанского не знаешь!

— Зато на английском спикаю. А ей какая разница, лишь бы у меня еврики были. Кстати, она меня пыталась научить фламенко танцевать.

Стас вышел в коридор, закинул руки вверх, выпятил грудь и попытался быстро перебирать ногами, как это делают испанские танцоры. У него получилось не очень похоже, зато смешно.

— Ты чё ржешь? — обидчиво спросил он, — у меня нет высоких каблуков. А то бы я тебе показал.

— Вы чего с утра отплясываете, кальяна обкурились? — раздался позади насмешливый высокий голос.

В офис вошел еще один руководитель сети — Александр Белорыбов, который ведал у них финансами. Он был толстым, невысокого роста малым, постоянно что-то жующим. Своей фигурой, манерой двигаться Саша напоминал неуклюжего медвежонка. На его столе постоянно лежали булочки, бутерброды, коробки конфет. Максим и Стас иногда что-то подхватывали с его стола, когда самим некогда было перекусить. Впрочем, Белорыбову это питание ничего не стоило — всё включалось в услуги фирмы.

Белорыбов всегда составлял компанию Стасу и Максиму в их походах по ночным клубам, на тусовки-сейшены. Он был легким в общении, человеком без комплексов. С удивлением Максим наблюдал, как к нему липли девчонки, и Сашка вместе с ними лихо отрывался на танцполе. Оставалось только удивляться, как в этом массивном ленивом теле вмещалось столько энергии.

— Сегодня пойдем клубиться? — спросил Белорыбов, разворачивая обертку «Марса».

— Не, я пас — ответил Максим, — я сегодня записался в Спа.

— А в какой ты ходишь? — заинтересованно спросил Стас, — не двинуть ли мне с тобой?

— В «Золотой лев», он на Юго-Западе. Если есть желание, запишись. Телефон у меня на столе.

— Сколько бабок они берут? — спросил Белорыбов, откусывая кусок большой конфеты.

— Чуть больше десяти косарей. Я там такой релакс получаю, что хватает потом на месяц.

— А солярий у них есть? — не отставал Гусаров, — мне надо немного забронзоветь, а то кожа стала совсем белой — неприлично в обществе появляться.

— Солярий входит в программу. Сделают тебе и маникюр, и педикюр, и тайский массаж, короче, все удовольствия! — поощрительно похлопал его по плечу Максим, который хотел, чтобы ему кто-то составил компанию.

— Всё чувак, считай, что уговорил.

Покрутившись до обеда в офисе, и разрулив все дела, Максим со Стасом затем отправились в Спа-салон. Там быстрый и приветливый персонал — в основном молодые симпатичные девушки, обработал их тела по услуге «все включено»: их парили, натирали благовониями, мяли, массажировали, терли скрабом, разогревали на горячем мраморе. После солярия Стас глянул в огромное зеркало, висевшее в холле и, как чертик, шутливо оскалил зубы, заметно выделяющиеся своей белизной на чуть потемневшем лице.

— Вот теперь я похож на мачо! — удовлетворенно произнес он, — ну что закончили?

— Нет, погоди, — остановил его Максим, — еще маникюр.

— А, черт, забыл! Ты же у нас метросексуал!

— Но я не гомо, заметь! «Быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей» — процитировал поэта Максим.

— Ясен перец, что не голубой! Пойдем что ли, а то у меня вечер расписан — я свободен до восьми, восемь это дедлайн. А ты где будешь зависать?

— Заеду в наш салон в Крылатском, посмотрю, как там продажи, а потом домой. Утомился я что-то, пашешь тут и пашешь, — последние слова Максим произнес ироничным тоном.

— Как хочешь! А то давай потусим вместе. Погоди, а что в Крылатском? Там все было окейно. Понял, брат — вдруг подмигнул Стас, — я забыл, что там Лерка сегодня.

— А чего мне Лера? — я с ней завязал. У нас the end, — Максим любил вставить английские слова в предложения и частенько щеголял этим.

— Так и поверил! Не гони! Чтобы с Леркой разбежаться, это надо уметь. Она ведь липучая. Я сам от неё еле отбрыкался, пока ты не подобрал. Слушай, есть мысль, если она тебе не в тему, давай Сашке её сольем, пусть оттянется толстячок. Она же безотказная.

— Ты чего привязался, Стас? На хрена мне твоя Валерия сдалась? Я еду туда посмотреть на нового директора, этого, как его, Вадима. Мы же его недавно с главных менеджеров повысили.

— Смотри, как знаешь! — пожал плечами Гусаров, и они пошли делать маникюр.

 

Глава 5

Автосалон их сети, куда отправился Максим, назывался «Автолюкс на Рублевке» и находился в Крылатском неподалеку от Рублевского шоссе. Это было здание с большим, просторным шоу-румом, заполненное «Мерседесами», «Фордами», «Опелями».

Мебель внутри устанавливалась в соответствии с внутренними корпоративными требованиями сети, разработанными Гусаровым. Тот, недолго думая, содрал их у компании «Ниссан»: хромированные каркасы столов, столешницы из бука. Особое значение Стас придал световому решению, уделив внимание яркой подсветке авто, чтобы создать у клиентов нужное настроение.

Максиму нравилось бывать в их автосалонах, нравились молодые ребята, работающие там — энергичные и креативные. Он всегда придавал большое значение командному духу, сплоченности, поэтому не жалел времени на участие во всяких корпоративных мероприятиях, посвященных team building (англ. «строительство команды»).

Едва Максим вошел, то сразу увидел возле «Мерседесов» разных моделей, выстроенных в длинный ряд, одного из менеджеров зала, кажется, его звали Николай, и их директора Вадима. Они стояли рядом с клиентами, обсуждали достоинства и преимущества разных моделей немецкого автопрома. Увидев, что приехал исполнительный директор, Вадим покинул посетителей и пошел к нему.

Это был среднего роста молодой человек, худощавый, с мелированием на голове — светлые и темные пряди волос без резких переходов были аккуратно уложены.

«Наверное, калифорнийское», — подумал Максим, сам иногда делавший окрашивание волос.

Челку молодой директор носил налево, что говорило о больших амбициях. Своим внимательно-ласковым взглядом серых глаз он как бы ощупывал, обволакивал потенциального покупателя, приглашая обсудить будущее приобретение. Среди персонала ходили слухи, что был голубым. Однако бизнесу это не мешало.

— Как продажи? — спросил Максим, поздоровавшись за руку.

— Сегодня удачный день, — ответил Вадим, ласково улыбаясь, — толкнули пару «Икс пятых», одного «Цивика» и три «Корсы».

— Да, круто, — согласился Максим, — молодцы!

— Максим, — несколько замялся молодой директор, — народ интересуется, когда у нас корпоратив будет. Пашем с полным напрягом — оттянуться не мешает.

— Да, это мысль! — согласился Максим, — до Нового года ждать долго, можно что-то устроить с выездом на природу. Скажу Стасу, пусть подумает.

В это время позади них прошла высокая и худая, как модель девушка, и такая же красивая. Она направлялась к стойке с рекламными буклетами. Увидев Максима, девушка издалека улыбнулась ему. Это была Валерия, с которой незадолго до этого у него был роман и с которой зимой он летал на Кубу. Об этом знали все сотрудники салона в Крылатском и, заметив переглядывание Леры с бывшим бойфрендом, Вадим спросил неуверенно:

— Ну, я пойду к клиентам?

— Окей!

Увидав, что Вадим ушел, Валерия, которая, казалось, только этого и ждала, тут же закончила перебирать буклеты и подошла к Максиму.

— Привет, Макс, давно не виделись. Как дела?

— Салют, солнце! IЄm fine, — ответил он, как всегда мешая русские и английские слова, и приветливо ей улыбаясь. Все-таки расстались они нормально, можно сказать, по-дружески. Она была безобидная, забавная и глупая, но, к сожалению, симбиоз этих качеств Максиму быстро прискучил.

Девушка внимательно оглядела его, словно хотела обнаружить некие приметы, следы изменений во внешности своего бывшего бойфренда, происшедшие после их расставания, однако ничего не заметила. Без всякого перехода она сказала, манерно хлопая наращенными черными ресницами:

— А мы, Максик, вчера с девчонками ходили тусоваться в клуб «Ночные ведьмы».

— Понравилось? Мне говорили, там коматоз.

— Ты чё, там вааще так суперски! Всё под вампиров. На входе покупаешь клыки и ходишь в них. В темноте они светятся, словно внутри фонарики. А еще прикольно смотрятся на танцполе — скачешь, а вокруг одни клыкастые. Некоторые мажут их кетчупом, ну, типа кровь капает. Не хочешь со мной зависнуть сегодня?

— Не-а, сил не осталось после Спа-салона.

Валерия с завистью глянула на него — ходить по спа-салонам удовольствие было не из дешевых.

— А где был? — спросила она.

— В «Золотом льве», салон только для мужчин.

— То есть с тайским массажем?

— Возможно! — уклончиво ответил Максим, слегка посмеиваясь — ему нравилось поддразнивать девушку, хотя между ними и всё уже кончилось.

— Максик, ну будь другом, пойдем со мной! — принялась канючить Лера, — без тебя мне будет скучно…

— Слушай, с тобой не пойду, но… — вдруг принял он решение, — ты, когда будешь дома?

— К двенадцати подъеду.

— Ничего если я к тебе завалюсь в гости, устроим ночной релакс? Не поздно?

— Ну, ты чё, — девушка погладила его по плечу, — я тебе всегда рада.

Она завлекающее посмотрела на него из-под полуприкрытых век и подумала, что уж ему-то, Максиму, она никогда не откажет. Такие парни на дороге не валяются, говоря по-другому, в ночных клубах таких мало. Там встречается в последнее время одно барахло: или старперы — толстые папики, бездумно спускающие бабки на поддержание иллюзий уходящей молодости, или молодые самцы, партнеры на одну ночь. Эти блуждающие фрилансеры, кочующие из одного клуба в другой, ей порядком поднадоели. О Максиме можно было бы сказать то же самое — тот тоже был свободным охотником, но всё равно ей нравился. Даже несмотря на то, что они расстались.

— Окей, договорились! — быстро произнес Максим, подумавший, что его бывшая девушка поможет избавиться от стойкого, не пропадающего интереса к Кате.

Лера была в этом плане удачной заменой, поскольку, несмотря на недавний разрыв, он, Максим, продолжал пользоваться её расположением. Может быть, это и выглядело цинично, но своя логика здесь была. Сам он назвал бы это прагматизмом молодого мужчины, поскольку таков тренд нынешнего времени — двадцать первый век прагматичен, по сравнению с романтичным девятнадцатым и жестоким двадцатым. Тогда властвовали эмоции, а сейчас один разум, холодный расчет.

Чуть позднее полуночи, Максим поехал по залитой ночным светом Москве на своем «Пассате». Лера жила на Юго-Западе, снимала там квартиру, с тем расчетом, чтобы без особого труда добираться до автосалона в Крылатском.

В ночное время Москва пустела, плотный поток машин превращался в мелкий ручеек, изредка тревожимый проносящимися на бешеной скорости гонщиками в дорогих авто или байкерами. В такое время, воздух свежел, и ночная прохлада остужала прогретый за день город. В такое время Максим любил ехать один по городу, не спеша, бездумно, слушая тихую уютную музыку, передаваемую какой-нибудь FM-станцией. Ночной город успокаивался и затихал, отдыхая от бешеного ритма дневной жизни.

Обычно Лера снимала квартиру с какой-нибудь подругой — их было у неё много. Максим не знал, будет она сегодня одна в квартире или нет. Как-то они пришли вместе из ночного клуба, а в квартире её подруга занималась сексом со своим бойфрендом, заранее не предупредив. Лера тогда сделал вид, что ничего необычного в этом нет и такое для неё в порядке вещей — прелести холостяцкой жизни. Максиму было все равно, кто с кем спит, но слушать чужое сопение и вздохи из другой комнаты он не был большим охотником.

Они с Леркой выпили теплого пива, оставленного по забывчивости её соседкой на кухонном столе, и мирно разошлись к большому неудовольствию девушки.

Сегодня Лера была одна, она ждала его и, может даже, из-за него не пошла в клуб «Ночные ведьмы». По крайней мере, Максим это подозревал. Но такое внимание ему не льстило — он же не собирался возобновлять отношения. Он настроился на приятный вечер в приятной обстановке с приятной девушкой и ничего более. И эти его ожидания молодого гедониста полностью оправдались.

Они пили сладкое чилийское вино, занимались сексом, лежали расслабленные и утомленные на жарких, смятых простынях. Лера засмолила сигаретку с травкой, и они закурили по очереди, испытывая медленное погружение мозга в нирвану, словно тело опускалось в теплую расслабляющую ванну. Это ощущение заставило его вспомнить недавнее посещение Спа-салона.

Неожиданно Лера повернулась на бок и посмотрела на него. Он, почувствовав этот её взгляд, лениво перевел свои глаза с потолка на девушку. Травка слегка расфокусировала зрение, но он не хотел напрягаться, просто лежал и смотрел на неё, расплывающуюся в полумраке.

— Макс, а ты в курсах, что Стас имеет свой бизнес? — внезапно произнесла она.

Её голос в темноте прозвучал резко, напряженно, будто она всё это время, проведенное с ним, притворялась расслабленной, а сама преследовала пока неясную для Максима цель. Как будто была трезвой, как стекло.

— Какой бизнес, солнце, чего ты гонишь? — он тоже повернулся на бок и лег на локоть, наводя резкость в глазах.

— Да уж знаю! Думаешь, просто так Вадима из простого менеджера сделали директором салона?

— А что не просто? Он, вроде, голубой, но у нас в руководстве голубых нет. Вадим, если серьезно, показывал хороший личный результат, я сам его рекомендовал. А что? Ты хотела на это место?

— Сам… — Валерия протянула с сомнением, не отвечая на его вопрос, — точно помнишь, что сам?

— Стопудово! А что за тема? Ты что-то знаешь?

Откинувшись назад, на подушки, Лера притянула его к себе и прошептала на ухо:

— Будешь со мной снова встречаться, тогда солью тебе Стасика.

— Хм, ты меня интригуешь или шантажируешь? — так же шепотом, словно их кто-то мог здесь подслушать, спросил Максим.

— Разве такого, как ты можно шантажировать? — она щекотно коснулась языком мочки его уха.

— Тогда интригуешь! — произнес он, отстраняясь от девушки и затягиваясь сигареткой, — а что, можно и повстречаться.

Лера белела в темноте смутным неподвижным пятном. Видимо она не ожидала, что Максим может так легко согласиться. А он подумал насмешливо: «С интригой я, пожалуй, перегнул. Башка для таких дел у нее совсем не приспособлена, для неё главное внешность, а ум лишнее обременение».

— Ты серьезно? — Лера пришла в себя и потрясла его за плечо, — шутишь!

— Знаешь, почему мы с тобой расстались?

— Нет, скажи, мне интересно.

— Ты предсказуема! — прямолинейно произнес он и тут же добавил: — Но в этом есть и свои преимущества, — ему захотелось смягчить сказанное, хотя это было не в его характере. — Ты сдашь Стаса, чтобы меня вернуть! Я прав, солнце?

— Ошибаешься! — голос Леры дрогнул и Максим понял, что прав. — Значит, тебе со мной скучно, потому что я предсказуема?

— Нет, ты забавная. Слушай, не доставай, скажи лучше про Стаса!

— Не буду! — Лера рассерженно отвернулась от него.

— Точно не скажешь?

— Нет.

— Тогда bye-bye, сладких сноффф, — сказал он, подумав, что и так узнает всё у Стаса, — мне пора!

Он поднялся с кровати и начал собирать вещи, разбросанные по комнате. Девушка, слыша передвижения Максима, шуршание одежды, поначалу лежала неподвижно, а затем резко повернулась к нему.

— Максик, останься, ну, пожалуйста! Я тебе все расскажу. Не уходи!

Он нерешительно остановился. Действительно, куда было спешить, зачем? Его никто не ждал и он никого не ждал. Вполне можно зависнуть у Лерки до утра, выпить еще, покурить травки. Ему припомнилась одна из любимых поговорок Стаса: «надо иметь от жизни всё, пока жизнь не поимела тебя».

О Кате он в этот миг совсем не думал, ведь он её совершенно не знал, а только видел по утрам в метро. Однако по утрам он видел и рекламные щиты, развешенные вдоль эскалаторов, с прекрасными, манящими девушками в нижнем белье или с зубной пастой в руках. Катя пока для него была таким же образом — прекрасным, манящим, но отдаленным, не допускающим возможности близко узнать друг друга.

— Вино еще есть у тебя или что покрепче? — спросил Максим, бросив охапку своей одежды на стул.

— Вино на кухне. Откроешь?

— Сейчас сделаю, зайка. А пока… Не хочешь попробовать doggy-style?

И они снова занялись сексом.

Потом Максим сходил на кухню, принес оттуда вино, разлил по бокалам.

— За тебя, солнце! — сказал он, поднимая бокал.

В комнате Леры было сумрачно, и они сидели совершенно голые, освещенные только лунным светом, падающим из окна и оттого бледные, обескровленные, словно вампиры в фильме «Граф Дракула», пьющие из голубых бокалов человеческую кровь.

 

Глава 6

Когда Валерия сообщила Максиму всё, что знала о тайных делах Стаса Гусарова, о его подпольном бизнесе, о его связях в провинции, тот не стал делать резких движений — бежать докладывать обо всём хозяевам. Их реакция была предсказуемой, известной. Они тут же выкинули бы Стаса из компании, да и из самого бизнеса, сообщили бы своим контрагентам, постоянным клиентам и даже конкурентам о нечистоплотности коммерческого директора.

Максим хотел тихо, не спеша, не привлекая ничьего внимания, разузнать подробно об объемах продаж, прибыли, получаемой Стасом, её распределении.

Не хотел он спешить ещё и потому, что подумал о Валерии. Раньше, она встречалась с Гусаровым, потом тот её бросил. Расставание их было безболезненным, по крайней мере, так казалось со стороны. Но не затаила ли она обиду на бывшего бойфренда, не собиралась ли подставить Стаса из чувства мести? Кто этих женщин разберет? Коварство не чуждо даже самым глупым из них.

Максим удивился не столько резвости своего приятеля в вопросах личного бизнеса, сколько его скрытности. Перед его глазами встало лицо Стаса, рыжие брови, насмешливый взгляд карих глаз. Он-то, Максим, наивно считал, что Гусаров от него секретов не держит — все-таки, они столько раз выручали друг друга и по делам фирмы, и в личных вопросах. Они делили девушек, рассказывали друг другу, казалось, о самом сокровенном. А вот, поди же!

Деньги разделяют, и Максим это всегда знал. Сколько бизнесменов в девяностые было убито их же компаньонами, пусть не лично, а с помощью киллеров. Поэтому неудивительно, что едва запахло деньгами, Стас трансформировался из друга в лживого и лицемерного коллегу, который улыбался, рассказывал анекдоты, а сам держал фигу в кармане.

Схема, которую он использовал, была несложной. Валерия рассказала Максиму, что Гусаров через своих доверенных менеджеров в автосалонах сети выставлял на продажу бэушные иномарки. Эти машины не числились на балансе компании, доход от продажи на счета фирмы не поступал. Откуда их брал Стас, было неизвестно — этой информацией он ни с кем не делился. Часть денег Стас тратил на оплату работы менеджеров, одним из которых в Крылатском был его нынешний директор Вадим, остальное оставалось у него. Так это или не так, предстояло проверить.

К нему, к Вадиму, в первую очередь, решил приехать Максим.

Летнее солнце нагрело крышу автосалона; от жары не спасал даже мощный кондиционер, установленный в зале. В кабинете молодого директора на полных оборотах работал напольный вентилятор, бесполезно гоняя по комнате теплый воздух. Тем не менее, Вадим был в светлом синем костюме, в галстуке, рубашке с длинным рукавом. Пиджак он не снимал, и лоб его лоснился испариной, как у больного с высокой температурой.

Как и в прошлый раз, Вадим встретил Максима ласковым взглядом выпуклых глаз, с улыбкой, точно приклеенной на лице. Они сидели в кабинете Вадима, на втором этаже автосалона в Крылатском. Лера принесла две чашки холодного чая, и, уловив минуту, понимающе улыбнулась Максиму, как бы показывая, что знает, зачем тот явился.

Попивая мелкими глотками приятно охлажденный чай, Максим осторожно прощупывал Вадима.

— Как прибыль за этот месяц? — спрашивал он, — в планы вписываетесь?

— Пока нормально, думаю, что выполним.

Вадим, не отрываясь, смотрел на своего начальника, улыбался и напряженно думал. Максим несколько дней назад уже заходил в их салон. Насколько было известно по сети, не в правилах исполнительного директора, часто посещать одно и то же место. К чему же такое внимание? Для чего?

Максим был жестким руководителем, которого боялись. Если он находил недостатки, то провинившегося ожидал серьезный спрос. Палитра использовавшихся им наказаний была широкой и разнообразной: от матерной ругани, которая в определенных условиях выглядела довольно безобидно, до безоговорочного увольнения. Вадим помнил, что предыдущего директора автосалона именно Максим снял с работы и уволил за незначительную оплошность. Подумаешь, немного завысил цену авто!

Поэтому настороженность молодого директора имела свои причины. Всегда существовала опасность не справиться с работой и наделать ошибок — претендентов на это место много, и он, Вадим, постоянно испытывал ощущение, что ему дышали в затылок менеджеры-конкуренты. Здесь всё зависело от того, кто будет давать оценку — враждебный, равнодушный топ-менеджер, который, как автомат зафиксирует все промахи и просчеты или человек, испытывающий симпатию.

Тут мысли Вадима приняли другое направление.

Он медленно провел рукой по волосам, немного влажным от жары, откидывая мелированную челку назад. Что если он нравится Максиму, ведь такое нельзя было исключить? Он, Вадим, молод, симпатичен, пользуется успехом в определенных кругах, даже среди иностранцев. Сейчас у него не было постоянного друга. Пару лет назад он познакомился с американцем, приехавшим работать в юридическую фирму в Москву. Американец был уже в возрасте, но с деньгами, и сразу купил квартиру в центре, в районе Цветного бульвара. Там, время от времени они встречались.

К большому сожалению Вадима, когда у американца Шона, закончился контракт, тот уехал на родину, хотя и звал его с собой. Наверное, надо было согласиться. Шон до сих пор присылал ему поздравительные открытки на Рождество.

Может причина столь повышенного внимания со стороны Максима является это обстоятельство? Его привлекательность?

Вадим поднялся со своего места и, осторожно касаясь рукой плеча Максима, предложил:

— Не хотите спуститься к машинам, посмотрите, как мы работаем с клиентами?

— Нет, я уже видел — отказался Максим.

— Тогда еще чая?

Легко, словно случайно, Вадим положил свою ладонь сверху на ладонь Максима. Тот, поняв внезапный интерес к себе со стороны директора салона, усмехнулся:

— Успокойся, я гетеро, хотя и уважаю другие меньшинства.

— Правда? Но вы с мужчиной еще не пробовали?

— Нет. И не собираюсь.

— Очень жаль! — сделал печальную гримасу Вадим, показывая Максиму, что тот многое потерял от своего незнания. Но ласковая улыбка с его лица не сошла.

Директор салона вновь сел в свое кресло, пододвинул чашку с чаем.

— Слушай, Вадим, — начал Максим тот основной разговор, который его и привел в автосалон, — а машины других вы здесь продаете?

— То есть?

— Например, пришел бы я и предложил толкнуть старые машины через ваш салон. Конечно, с дисконтом. Взял бы на реализацию?

Замявшись, Вадим отхлебнул уже ставший теплым чай.

— Могли бы взять. По согласованию с вами! — этим последним уточнением он хотел отвести от себя возможные подозрения.

Странные вопросы Максима обеспокоили его подчиненного, и Вадим решил, что после этого разговора сразу позвонит Стасу, расскажет о неожиданном визите исполнительного директора. Неужели Максиму что-то известно?

Вадим еще больше вспотел, лицо раскраснелось, а улыбка сделалась смазанной, натужной, как будто мускулатура лица совсем не подчинялась хозяину и жила отдельной жизнью. От Максима не укрылось его состояние.

— Ты чего взъерошился? Я тебя не съем! — успокоительно заметил он — лучше расскажи о бизнесе, какие вы со Стасом дела здесь проворачиваете.

— Какие дела? Никаких дел!

— Брось! Я все знаю. Хочешь, расскажу обо всем хозяевам? Учти, тебя потом ни в один салон не возьмут, даже уборщиком. И Стас не поможет!

— А что вы знаете? — продолжал упорствовать Вадим в надежде, что Максим по-настоящему ничего не знает.

— Не вынуждай меня на крайние меры. Сейчас проведем инвентаризацию — машин здесь немного и сразу узнаем, где «левые». Но после этого, можешь искать другую работу.

— Хорошо, давайте проверим, — внешне спокойно согласился Вадим с предложением начальника, но нервозно отодвинул от себя пустую чашку и резко поднялся с места, — вы спускайтесь, а я только возьму список. — Он махнул рукой в сторону сейфа, стоявшего у стены.

«Хочет без меня позвонить Стасу, — подумал Максим, — вызвать, чтобы разрулить ситуацию».

— Я тебя здесь подожду, мне спешить некуда, — насмешливо сообщил он, как бы показывая, что планы Вадима ему наперед известны.

Дождавшись пока Вадим достал списки авто, они вместе пошли вниз по лестнице. Новый директор салона уже не улыбался, ласкающий блеск его серых глаз потух, а лицо сделалось напряженным и хмурым, как у человека, ждущего больших неприятностей. Все это время он мучительно думал, кто сдал его Максиму, ведь кто-то же рассказал ему.

Чем ближе они приближались к стоящим ровными рядами машинам, тем сильнее становилось волнение Вадима, сохранить невозмутимость удавалось с огромным трудом. А Максим все ждал момент, когда тот не выдержит.

— Итак, — спросил он, жестко глядя в глаза Вадима, — решил остаться на тонущем корабле?

Эта фраза, как понял Максим, и стала ключевой, именно она сломила внутреннее сопротивление молодого управленца. Тот смешался, покраснел, из него полились слова, много слов, оправдывающих, объясняющих, умаляющих серьезность его поступка. Он ссылался на обстоятельства. В таких случаях все ссылаются на обстоятельства, это Максим уже заметил. У этих людей всегда найдется оправдание: одному надо срочно поправить здоровье, другому купить квартиру, третьему потратиться на любовницу, четвертому еще что-то такое же важное и до зарезу необходимое. Максим мог войти в их положение, но деньги фирмы были не его, а хозяев, которых, как правило, интересовала только прибыль.

Вадим достал из кармана нежно голубой платок и часто-часто вытирал им пот со лба.

— Короче, — прервал Максим поток словесного самобичевания Вадима, — сколько машин в месяц вы толкаете с этой точки?

— Четыре-пять. Я не знаю, откуда Стас их получает, — предупреждая вопрос Максима, торопливо сказал Вадим, — их привозят на автовозах обычно в начале месяца…

— Какие номера, я имею в виду, из какого региона?

— Регионы разные: из Питера, из Екатеринбурга, но чаще калининградские номера. Потом мы проводим их предпродажную подготовку, выставляем в шоу-руме.

— Это всё понятно. Как деньги попадают Стасу?

— Он сам приезжает, получает всю наличку и тут же рассчитывается со мной. Эти суммы мы не оприходуем, по кассе они не проходят.

— С какими еще нашими салонами работает Стас? Или с другими?

— Нет, только с нашими, о других не знаю. Мне что-то будет, Максим Олегович? Вы не сообщите нашим учредителям?

— Посмотрим, что можно сделать — буркнул Максим, решив для себя, что Вадима он уберет. Ему не нужны люди из команды Стаса, ведь самому Стасу, наверняка, придется уйти.

Он улыбнулся и, хлопнув Вадима по плечу, сказал весело:

— Видишь, как мы с тобой плодотворно пообщались, словно в пинг-понг поиграли! Тебе хорошо и мне приятно! Подготовь списки помесячно реализованных машин и полученных сумм. Стасу ни о чем не говори. Это в твоих же интересах.

 

Глава 7

Спустившись в метро, Максим вошел в вагон и, заметив свободное место, пробрался в торец, к закрытой двери. Он прислонился к ней в задумчивости — вечерняя толпа не сильно его донимала. Сегодня было еще терпимо, но духота, этот обычный спутник подземки, заставила его расстегнуть воротник рубашки и спустить галстук. Поначалу он думал о работе, однако затем, Стас и его бизнесовые проделки отошли на задний план.

Максим представил себя и людей вокруг неким потоком крови, текущей по подземным артериям города. Кровь питает части тела, дает жизнь, как отдельным органам, так и всему организму в целом и если вдруг перекрыть артерию, хотя бы одну, то целый район огромного города будет парализован. Людские толпы хлынут на улицы, заполнят собой тротуары, общественный транспорт, машины частников.

Он вдруг мысленно увидел эту безрадостную картину, катастрофу местного масштаба в одном, отдельно взятом районе, где-нибудь в Выхино или Алтуфьево.

Примерно так случилось в 2005 году, когда на одной из подстанций города произошла авария, и в половине Москвы пропал свет. Максим тогда не поехал в метро, но хорошо запомнил плотный людской поток на улицах, раздражение, злость, недовольство, витавшие в воздухе. Никто не знал, как добраться до нужного места, поскольку весь наземный электрический транспорт: электропоезда, трамваи, троллейбусы стояли наглухо. Некоторые люди, особо нетерпеливые, готовы были платить частникам любые деньги, чтобы доехать. Как читал потом Максим, тогда, в тоннелях, застряло сорок три поезда и около двадцати тысяч человек оказались пленниками замкнутого пространства.

Должно быть, это было страшно — темнота, спертый воздух, ведь кондиционеры в метро тоже перестали работать, смятение толпы пассажиров. Ему ясно представились напряженные лица людей, иногда освещаемые маленькими экранами мобильных телефонов, отдалённые звуки подземки. Он почти услышал тяжелые вздохи, стоящих рядом мужчин и женщин, приглушенный говор, шепот, шарканье ног.

Максим попробовал предположить, что делал бы он, окажись в такой ситуации. Наверное, то же, что и все — ждал спасения. Тогда, в 2005-м на эвакуацию потребовалось более двух часов.

После станции «Войковской» в вагоне стало просторнее, появились свободные места и Максим присел на одно из них. Неожиданно для себя он увидел сидящую напротив Катю с маленьким мальчиком. Она тоже заметила его, чуть заметно улыбнулась. Катя была одета по-летнему — в легкую белую майку, джинсы. Мальчик был в синем джинсовом костюмчике и кроссовках. Он выглядел забавным в этой, казавшейся на вид, взрослой одежде, вдруг сделавшейся на нем миниатюрной, и напоминал гномика, пробравшегося в вагон из какого-нибудь подземного домика.

Рядом с ними, с другой стороны от мальчика, сидела пожилая женщина, которой он дал бы лет шестьдесят. Женщина была ухоженной, носила короткую стрижку, брючный костюм, она явно молодилась. Неглубокие морщины на лбу, тяжелые веки, прикрывающие глаза, волосы, чуть тронутые сединой. Вот и всё. Пожалуй, это были все приметы наступающего возраста, которые рассмотрел Максим.

Судя по всему, она была родственницей девушки, матерью или тетей — они были похожи. Катя наклонилась к её уху через голову сына и что-то прошептала, после чего женщина внимательно посмотрела на Максима. Он увидел, что она прищурилась, у глаз собрались морщинки.

«Чего она уставилась?» — с недовольством подумал Максим, чувствуя себя так, точно сдавал экзамен строгому преподавателю. Только он уже вырос из студенческого возраста и сдал все экзамены. Он состоявшийся молодой человек, у которого всё есть: и образование, и хорошая работа.

Её бесцеремонный прямой взгляд разозлил Максима. Он не любил, когда на него смотрят вот так — пристально, оценивающе, словно выбирают нужную вещь для домашнего хозяйства и прикидывают, насколько она хороша, как долго прослужит. Он сам частенько смотрел подобным образом на девушек, но не представлял, как это, оказывается, неприятно. Не представлял до этого момента.

Одной рукой женщина придерживала сумочку на коленях, а другой обнимала за плечи мальчика. Её поза, положение рук, сжатые ладони, показались Максиму неестественно нарочитыми, словно она хотела защитить этого мальчика, наверное, Дениса, от его Максима посягательств. Но он, ни на что такое не претендовал, чужие мальчики ему не нужны и напрасно она так беспокоилась.

Он отвернулся. Пусть себе сидит и смотрит, если ей нравится.

А Катя, увидев севшего напротив Максима, отчего-то не удивилась. Она, невольно начала привыкать к мысли, что если спуститься в метро, то непременно можно встретить этого молодого человека. Хоть и не каждый раз, но довольно часто и если его нет рядом с ней — в проходе, на соседнем сиденье, у двери, значить он всё равно едет где-то рядом. Быть может в другом вагоне. В следующем поезде.

Это было странное чувство, словно у тебя возникло что-то такое хорошее, постоянное, неисчезающее, придающее чувство надежности в этой жизни. У Хемингуэя был «праздник, который всегда с тобой», а у неё, Кати, появилась радость, которая всегда с ней.

Она улыбнулась, и ей захотелось поделиться возникшим чувством с матерью, ездившей с ней и Денисом в офтальмологический центр, чтобы проверить зрение мальчика. Матери Кати — Нине Георгиевне, вдруг показалось, что Денис плохо видит, но к счастью, её страхи оказались напрасными. Они ехали с пересадками от станции «Петровско-Разумовская» из знаменитого центра микрохирургии глаза имени Федорова. На зеленой ветке, наконец, удалось сесть втроем, вместе, Дениса посадили посредине. Наклонившись над сыном, Катя прошептала матери на ухо:

— Видишь того молодого человека напротив, в синем костюме? Это мой тайный воздыхатель. Я тебе уже говорили про него.

После этого Нина Георгиевна намётанным глазом взглянула на Максима.

Она много видела и хороших мужчин, и плохих, и считала, что женщина в её возрасте должна разбираться в людях, особенно в представителях противоположного пола. Опыт в таких делах вещь незаменимая. Уж она-то сразу разглядит современного ловеласа или пустого фанфарона, которых, в последнее время, развелось великое множество. Ничего собой не представляя, эти молодые мужчины только пытаются казаться значительными фигурами, раздувают щеки от важности. Когда же дело касается создания семьи и принятия груза ответственности на свои плечи за жену и детей, они начинают увиливать, придумывать разные ухищрения, предлоги, чтобы сбежать. Она, Нина Георгиевна, работая бухгалтером в колледже, на таких насмотрелась — преподавателей, крутивших романы с коллегами женского пола.

К сожалению, её дочь не могла похвастать таким опытом, а потому делала ошибки, от которых её не смогла уберечь даже она, родная мать. Хотя и давала верные советы. Но разве дети, эта молодежь, к ним прислушиваются?

От досады она поджала губы. Ей неожиданно захотелось обнять маленького Дениса, чтобы защитить от малейших поползновений со стороны нехороших людей. Хотя бы этого парня, сидящего напротив. Пусть он прилично одет, в хорошем костюме, но уже одним видом вызывал раздражение. Опять же, по опыту она знала, что одежда может ничего не значить. Разве мало встречается прекрасно одетых негодяев? Разве не бывало, что человек в простых джинсах и майке, изготовленных где-нибудь в Китае, оказывался более порядочным и воспитанным, чем в шикарном костюме от Армани?

Нина Георгиевна обхватила плечи внука, прижала к себе, снова посмотрела на молодого человека. Увидела, что он сидит, отвернулся от неё, играет на сотовом телефоне. Самозабвенно, сосредоточено. Вместо этого он должен был, он бы мог…

Но что мог сделать молодой человек сейчас, в этом вагоне метро, мать Кати придумать не смогла. Тем не менее, раздражение её не покинуло. Она с осуждением смотрела на Максима. Нашел чем заняться! От серьезного человека такого не приходиться ждать, поскольку серьезный мужчина, по её мнению, должен читать книгу, газеты, но не играть с телефоном. Так поступают мальчишки, которых она ежедневно видит в метро. Воткнув наушники в уши, с пустыми глазами, те сидят, погрузившись в транс, никому не уступят место.

А Катя, конечно, ошибается на его счет — он её разыгрывает, дурит голову. Потом же, как её бывший, поматросит и бросит. А ведь, сколько она говорила Кате насчет бывшего мужа! Сколько предупреждала! А этот молодой человек? Если бы Катя его интересовала, разве он стал бы так идиотски себя вести?

Так сидела и думала Нина Георгиевна, пожилая женщина, умудренная жизненным опытом.

Между тем, Максим, действительно, чтобы отвлечься, вытащил из кармана мобильный телефон, загрузил игру и принялся закатывать шарики, наклоняя экран то в одну, то в другую сторону. Телефон был сенсорный, с гироскопом, чувствительным к изменению уровня относительно горизонта. Играть было несложно — при попадании в ямку телефон вибрировал в руке, сигнализируя о выполнении задания. Если промазал, можно начинать заново. Хорошее средство, чтобы убить время!

Но это было только частью правды. Игра позволяла не поднимать глаза и не смотреть в сторону Кати. Словно встретившись взглядом, он мог себя выдать, невольно обнаружить чувства, в которых сам до конца не был уверен. «Странно, — думал он, катая шарики, — она мне по-настоящему нравиться или это только, кажется? Ночь с Леркой не помогла? Если нравиться, тогда почему бы не подойти и не пригласить её поужинать? Что мешает? Строгая мамаша, потенциальная теща? — Его передернуло от такой мысли. — А если не нравиться, тогда что я здесь делаю? Надо валить отсюда, выйти на ближайшей станции и пересесть в другой поезд».

Мрачные неясные мысли бродили в голове, тревожили душу неразрешимыми вопросами. Злость подталкивала к тому, чтобы встать и уйти, но ноги не слушались, и Максим остался на месте. Вагон, в котором он ехал, покачивало, шатало на поворотах. На какое-то время игра на мобильнике его заняла, и когда он поднял глаза, то увидел, что Катя с сыном и матерью уже пошли к дверям. Оказывается, поезд прибыл на конечную станцию. У выхода пожилая женщина оглянулась и еще раз и недовольно посмотрела на Максима.

«Кажется, пришелся не ко двору — недовольно подумал он, — смотрины провалены. А и фиг с ними, со смотринами!»

Он пошел за ними, намного отстав, пропустив вперед себя других пассажиров и не слышал, как Катя поинтересовалась мнением Нины Георгиевны на его счет. Крепко взяв за ручку внука, та недовольно изогнула бровь, сказала:

— Мне кажется, он тебе не пара. Несерьезный молодой человек!

— Почему ты так решила?

— Видела, чем он занимался! Сидел, игрался с телефоном, словно маленький мальчишка.

— Мама, ну причем здесь это? Так многие развлекаются в метро. Разве это преступление?

— Погоди-ка, — Нина Георгиевна, внимательно посмотрела на дочь рассерженным взглядом, — он что, тебе нравится? Ты, вроде, говорила, тебе все равно кто на тебя смотрит на улице. И потом, знакомится в метро это дурной тон.

— Я и не знакомлюсь! — Катя резко махнула рукой — просто молодой человек встречается мне каждый день. Нам по дороге. Вот я и хотела узнать твое мнение, раз мы ехали вместе. Ничего такого с ним я не планирую.

— У тебя же был кто-то на работе — всё еще обеспокоенно заметила Нина Георгиевна, — Никита, кажется…

— Мама, я тебя умоляю! Он женат и, насколько я знаю, разводиться не собирается. Служебный роман — это еще хуже, чем знакомство в метро.

— Да, ты права, — пробурчала Нина Георгиевна, — с женатыми лучше не связываться.

— Ты говоришь, точно знаешь. У тебя был роман на работе? Признавайся, признавайся!

— Ну, тебя, Катя! — мать засмеялась, — все бы тебе фантазировать.

— Конечно, был, не отпирайся. По тебе видно.

Они подошли к автобусной остановке. Там стояла густая толпа людей, уставших, немного раздраженных, как это бывает после работы, отягощенных предстоящими домашними заботами. Катя проявила осторожность, она отвела мать с сыном подальше от края тротуара, потому что в Москве уже было несколько случаев, когда машины на большой скорости врезались в остановки, калеча людей. С пьяных водителей, какой спрос?

Маршрутки подходили одна за другой, но нужного им номера пока не было. Денис весело подпрыгивал и цеплялся за руку бабушки к её большому недовольству.

Нагретый за день асфальт на дороге, медленно остывал, отдавая свое тепло проезжавшим по нему машинам. Уставший ветер едва шевелил покрытые пылью серые листья придорожных деревьев. День выглядел утомленным, поблекшим, словно его краски выцвели от постоянного воздействия солнечных лучей, как выцветают обои на солнечной стороне квартиры. Вместе с ним поблекшими казались и люди, стоявшие на остановке.

Катя оглянулась. Максима она нигде не увидела. Наверное, тот уехал из другого места на Речном вокзале, и она вдруг почувствовала усталость, будто ей передалось настроение угасавшего дня. Ей сделалось жалко, что он не поедет вместе с ними.

 

Глава 8

Когда на столе у Кати требовательно зазвонил телефон, Никита заколебался — брать трубку и отвечать за Катю ему не хотелось.

«На фига мне это надо? — думал он, — чужие клиенты — сплошной геморрой! Да еще Катькины. Вечно жалуются на что-то, капризничают: то им не нравится, это. Я бы послал их всех уже давно, а Катерина возится, облизывает. Хотя, в этом есть свой резон — сделки у неё как на дрожжах растут».

Он был один в офисе — его коллеги еще не приезжали на работу, прямо из дома поехали на встречу с клиентами, чтобы не терять времени даром. Такое практиковалось в их компании. Этот порядок одобрила директор их фирмы Анжелика Игоревна, сидевшая в отдельном кабинете. Она была удобным руководителем, не докучала по пустякам, хотя временами у неё прорывался стервозный женский характер.

Телефон все звонил и звонил, отвлекал Никиту от работы. Собственно, работы особой не было. Он сидел, перебирал на компьютере фамилии возможных клиентов, заявки, реализованные и еще нет. Ничего срочного, горячего не ожидалось. Никита прикинул свою зарплату в этом месяце и выходило негусто, потому что они получали бонусы от сделок, а у него их было мало. Если только в следующем месяце? В сентябре, возможно, некоторое оживление жилищного рынка, а пока…

Он подумал о Кате. Везет ей! Клиенты плывут косяками, как в сети какого-нибудь рыболовецкого сейнера, вышедшего в путину. Но ведь сейчас август и путины в их бизнесе нет. Сами сделки не срываются, закрываются вовремя. Почему же ей везет?

Телефон на Катином столе звонил снова, раздражая его, и ему захотелось сбросить звонок, подняв и положив трубку. Разве не ясно, что хозяина нет на месте, если никто не берёт трубку? Сколько можно без конца трезвонить?!

Подойдя к месту коллеги и протянув руку к аппарату, он затем помедлил — другая мысль пришла ему в голову. Что если это новый клиент? Не воспользоваться ли отсутствием Кати и перехватить его, ведь ей и так хватает? К тому же, сейчас удобно вести переговоры, он один в офисе, Василия тоже нет. «Надо держать нос по ветру!» — решил он.

Никита поднял трубку и услышал дребезжащий женский голос, явно принадлежащий женщине в возрасте, какой-нибудь пенсионерке:

— Простите, это агентство недвижимости «Траян»?

— Да, а что вы хотели?

— Мне дали этот телефон и сказали, что нужно связаться с Екатериной. У вас есть такая?

— Вообще-то есть, но она сейчас в отъезде. Может, я могу помочь?

На другом конце провода замялись.

— Но… мне именно её порекомедовали.

— Не волнуйтесь, у нас здесь все профессионалы. А Екатерина? Боюсь, что в ближайшее время она вам помочь не сможет. Видите ли, она приболела, две недели её не будет.

Неожиданно для себя Никита соврал, забыв, что перед этим сообщил об отъезде своей коллеги — уж очень ему хотелось получить заявку. Однако расстроенная собеседница его ошибки не заметила.

— Ой, что же делать? А вас как зовут?

— Меня? Никита. Я могу помочь консультацией, а если у вас есть заявка на продажу или приобретение, то готов полностью подключиться.

— Я хотела бы продать квартиру.

Быстро схватив ручку, лежавшую на Катином столе, Никита записал все необходимые данные по квартире, выставляемой на продажу, а также телефон хозяйки для связи. Он был доволен — наконец-то попалось что-то стоящее, ведь на этой сделке можно было наварить, если все пойдет удачно, около ста пятидесяти тысяч.

Он принялся насвистывать веселую мелодию. Угрызения совести его не мучили, поскольку Никита считал, что поступил правильно, не совсем этично — всё-таки обманывать коллег некрасиво, но с деловой точки зрения — это был оправданный поступок. Катя сейчас загружена, может некачественно провести сделку, а он, Никита, её разгрузит и фирма только выиграет от этого. Плохо, что Анжелика Игоревна, их директор, часто пренебрегала своими обязанностями и не раскидывала заявки равномерно между сотрудниками, ведь это её функционал.

О директоре он подумал вскользь, как привычно думают о своих начальниках вечно недовольные сотрудники.

Едва Никита отошел к своему столу, как в комнату вошел сначала Василий с озабоченным лицом, бывавшим у него, когда сделка входила в финальную стадию, следом появилась Катя. Она первой обратила внимания на Никиту.

— Ты сегодня выглядишь довольным. День сложился удачно?

— Пожалуй! — коротко ответил Никита, исходя из деликатности ситуации и умолчав о подробностях операции по переманиванию клиента.

Озабоченно глянув на комнатные цветы, стоявшие на подоконнике, Катя взяла кувшин с водой, принялась их поливать, повернувшись к мужчинам спиной. Никита, не скрывая своего интереса, посматривал на её стройные ноги, округлый зад, грудь. Летняя одежда — джинсы и майка, плотно облегала фигуру молодой женщины, подчеркивая её привлекательные достоинства.

У Никиты мелькнула мысль, что неплохо было бы возобновить отношения с Катей. Семейная жизнь его текла тихо и спокойно, как вода в небольшой лесной речке, поэтому незамысловатый романчик на стороне никому бы не повредил. Он посмотрел на Василия. Тот сидел, уткнувшись в компьютер, Катя его явно не интересовала.

— Катрин, — сказал Никита, едва Катя села за свой стол, — чем занимаешься сегодня вечером?

— А что, есть предложения? — спросила Катя. Она кокетливо поправила челку и стрельнула в него глазами.

— Ну, так, — замялся Никита, — может, пойдем куда, после мирного дня трудового, как поется в известной песне?

— Если ты приглашаешь, я подумаю. Кстати, мне никто не звонил?

— А кто должен был? У тебя же мобильник с собой.

— Одна клиентка. Я ей свой телефон не давала, продиктовала номер офиса. Не звонила? — вновь спросила Катя.

— При мне никто не звонил, — покривив душой, ответил Никита, — но я выходил, ненадолго. Может, без меня?

«Вот же, черт! Вдруг узнает, — подумал он, отвернувшись от неё и чувствуя, что щеки его горят, — а, плевать! Даже если и узнает, перебьется. У неё и так заявок много, могла бы сама поделиться!»

Его смущение не укрылось от Кати.

— Ты чего-то покраснел, милый, — сказала она с долей иронии, посмотрев на него исподлобья, как леди Диана.

— Да так, щеки горят. Наверное, поминает кто-то почем зря.

— Блин, я её номер не записала! — вздохнула девушка — ладно, если будет нужно перезвонит. Так что там насчет ужина?

Катя, задавая свой вопрос вроде в шутку, на самом деле она прикинула, что, пожалуй, сможет выкроить время для вечернего рандеву. Жизнь её и так была пресной, текла без особых приключений, которые скрашивают серую обыденность. Если бы не молодой человек в метро, вспомнить о прошедших месяце-двух было совсем нечего, а с Никитой они уже были близки, и он не вызывал у неё опаски, чувство новизны здесь не было приоритетным.

Незнакомый молодой человек в метро её, конечно, волновал, как волнует нечто приятное, абстрактное, но вряд ли достижимое. Например, хорошо было бы, если праздник Нового года длился круглый год. Новогодняя суета, подарки, запах смолистой ели, горящие свечи, хлопушки, конфетти, встречи с новыми людьми, ожидание любви. Как это прекрасно! Прекрасное чувство праздника, его ожидания, прихода. Легкая грусть после всего. Но праздники не длятся вечно!

Если бы Катя знала, о чем думал Максим, она, пожалуй, удивилась бы сходству взглядов на перспективу их отношений. Эти отношения можно было выразить двумя словами — далекие и недостижимые, ведь Катя ассоциировалась у Максима с девушками на рекламных плакатах, а сам Максим у Кати с абстрактным молодым человеком, приятным молчаливым спутником, не досаждавшим пустыми разговорами. Наверное, они походили на астрономов разных планет, рассматривающих друг друга в телескоп и не допускающих мысли, что их планеты когда-то сблизятся.

Никита, по сравнению с тем молодым человеком, был здесь, рядом, осязаем. Его можно было потрогать, безобидно пошутить над ним или посмеяться вместе. «Лучше синица в руке, чем журавль в небе», — гласила народная мудрость, и синица в виде Никиты её вполне устраивала. Поэтому Катя была не прочь поужинать вечером и пофлиртовать.

Она еще раньше думала о нем. Ей он казался неплохим человеком — немного самоуверенным, деловым и педантичным, но в целом не злым, отчасти напоминающим мужа Анны Карениной, если сравнивать Никиту с героями литературы. Но, она ведь не собиралась заводить с ним длительный роман. С женатыми — это бесперспективно.

На улице поднялся ветер, хлопнула форточка.

— Сейчас будет дождь, — отметил Василий, оторвавшись от компьютера — вот некстати, я зонт сегодня не взял.

— Я тебе свой одолжу, — предложил Никита, — у меня два.

«И совсем он не меркантильный!» — подумала Катя с удовлетворением, ведь ей всегда хотелось видеть в окружающих, тех, кто работает с ней, только хорошие черты. По её наблюдениям жадные люди не бывают щедрыми, а Никита нередко предлагал помощь. Бескорыстно. Как-то они шли вместе, и он подал милостыню в метро одной бабульке и это при том, что не каждый так поступит. Сама Катя редко подавала милостыню, потому что всё время торопилась, особенно в метро, и оттого, поступок Никиты её удивил и запомнился.

Московский ритм жизни не располагал к медленному, неторопливому существованию, сонному прозябанию, как в отдаленной провинции. Всегда надо куда-то спешить, кого-то обогнать, что-то успеть. Каждое утро почти бегом надо спешить по тротуару, лететь по ступенькам вниз, в метро, спускаться на эскалаторе и при этом, приходится невольно отмечать, что эскалатор движется медленно, выбивается из общего темпа движения.

У дверей вагона снова заминка — впереди маячит толпа, которую надо раздвинуть, продавить, толкнуть, чтобы попасть в переполненный вагон. Но вот двери закрываются, и поезд набирает ход. Людская масса такая плотная, так сжата, что похожа на огромный картонный кубик, сдавленный гигантским гидравлическим прессом. В этом кубике можно не держаться за поручни, стоять на ногах, опустив руки вниз и покачиваться, словно в теплой морской волне.

И так каждое утро.

Когда бежишь на работу к метро, то не замечаешь людей, просящих милостыню. Катя, может, и рада была бы помочь, поскольку не считала себя скупой и равнодушной, но как всегда не хватало времени. Или так ей казалось?

На самом деле, время — странная субстанция. В молодости оно представляется бесконечным и кажется, что можно всегда вернуться назад, начать сначала, отложить что-то на потом. Кажется, что обладаешь безграничными возможностями, как у мага-волшебника с волшебной палочкой. Один взмах и проблема решена.

Но время не подчиняется физическим законам — оно может быть сжато, как пружина и может быть растянуто до бесконечности. Его нельзя законсервировать и очень трудно разумно использовать. Оттого и получается, что сегодня, когда оно чертовски необходимо — его нет, а завтра оно вдруг появляется в избытке. Но надобность в нем уже отпала.

Катя, как и другие люди, ежедневно ставила перед собой задачи, сортируя их по важности — стремилась исполнить вначале первые, откладывала вторые. Так, она думала, что управляет временем, однако это была всего лишь иллюзия.

После работы они с Никитой пошли в ресторан на Смоленском бульваре, стилизованный под украинский хутор с хатами, наполненными разной крестьянской утварью. Когда их посадили в одной такой псевдохате, Катя с любопытством осмотрелась. На стенах она увидела расшитые цветастые рушники с незамысловатыми рисунками, на подставках стояли коричневые глиняные кринки. На полу лежали длинные красно-желтые половики грубой вязки. В целом, декор ей понравился, он располагал к неторопливому деревенскому отдыху с обильной едой и хорошей выпивкой.

Пока Катя изучала стены ресторана, Никита в уме подсчитал, во что ему обойдется этот совместный поход, ведь приглашал он и платить придется ему. Если они не будут выбирать дорогих блюд, что-нибудь фирменное, то можно уложиться в тысячу рублей на двоих. Скромно, зато не накладно. Они ведь пришли не наедаться, а общаться, а для общения сгодился бы и стакан шампанского с коробкой конфет.

Из окна, с того места где они сидели, хорошо были видны прохожие. В одиночку, небольшими кучками, а то и плотной массой, они текли по тротуару после окончания рабочего дня в сторону метро. Кто-то торопился, шел, разрезая плечами как ножом тело толпы, а кто-то двигался неспешно, разглядывал витрины, ел мороженое. Их лица были по большей части озабоченными, задумчивыми, но не радостными.

Катя смотрела на прохожих и думала, что могла бы сегодня вот так же со всеми возвращаться домой, где её ждало четыре стены, мама и сын. Она их, конечно, любила. Но эта обыденность, casual, её уже достали. Хотелось бежать от всего, бежать, не оглядываясь, подальше. Там, вдали от всех, можно допустить проявление слабости и отдохнуть, восстановить душевные силы, потрепанные изнуряющей повседневностью. Она бы потом вернулась, после передышки — человеку нужна передышка, чтобы быть сильным. Но, к сожаленью, такой передышки ей никто не давал.

Катя вдруг отметила про себя, что раньше, она никогда не думала о побеге, не мечтала об отдыхе, не жалела себя. Что-то произошло с ней! Неужели повлиял тот молодой человек в метро? Нет, это невозможно, она же не юная девушка, школьница с розовыми мечтами и наивным дневником! И всё же. Она сидела здесь, с Никитой, в домашней уютной обстановке, умело созданной ресторанными дизайнерами, и здесь ей нравилось. Заботы и тревоги ушли на задний план, унося с собой всё негативное, мрачное, угнетающее. Она улыбалась, поглядывала по сторонам.

Получив меню, Никита, не спрашивая Катю, быстро заказал закуску и коктейли, стараясь выглядеть не слишком прижимистым, но и не особо разбрасываясь деньгами. Он подумал, что еще надо дать официанту чаевые. Приходилось учитывать и это. Потом они принялись болтать о проблемах на работе, обсуждать свою начальницу Анжелику Игоревну, недавнюю женитьбу Василия.

— Слушай, не знаешь, у Анжелики кто-то есть? — спросил Никита.

— Не знаю. А ты ею заинтересовался? Смотри, могу обидеться! — засмеялась Катя.

— Нет, конечно, на кой она мне? Просто в последнее время у неё стал портиться характер, такой стервой стала. Вот я и думаю, не потому ли, что у неё нет секса.

— А ты подойди и спроси!

— Ага, а потом получить по башке? Нет, надо держать нос по ветру!

Они говорили и говорили, весело, беззаботно, без умолку, но внезапно Катя запнулась, словно на огромной скорости спускаясь с горки, влетела в незаметную ямку. Её глаза расширились от удивления.

С другой стороны небольшого зала, у белой декоративной печи с трубой, за отдельным столиком, она увидела того самого парня из метро, который безмолвно сопровождал её на работу каждое утро. Её молчаливый спутник был не один. Рядом с ним сидел другой молодой человек, рыжеватый, подвижный, напомнивший немецкого теннисиста Бориса Беккера. У них на столе стояла легкая закуска, дымящиеся горшки с мясом, бутылка водки. Видимо, они сидели здесь давно, еще до прихода её в ресторан с Никитой и это не была намеренная, специально подстроенная встреча с его стороны.

Катя мгновенным взглядом охватила все эти детали, и в глубине души ей стало немного досадно, потому что всегда хочется думать о не случайности происходящих в жизни встреч, особенно с мужчинами. Любой женщине хочется, чтобы её кто-то добивался, боролся за внимание, совершал ради неё безумства. Вот если бы этот парень пришел только для встречи с ней. Но, нет! У него, видимо, деловой ужин с партнером или клиентом.

«Лучше бы он пришел с девушкой — тревожно подумала она — если он на меня запал, а сейчас увидит вместе с Никитой, то, что это будет?» Она опустила глаза на стол, боясь случайно встретиться взглядом с тем молодым человеком.

— Давай выпьем! — предложил в это время Никита, поскольку официант уже разлил в их бокалы красное вино, название которого ничего ей не говорило.

 

Глава 9

В один из вечеров, выдавшийся более или менее свободным, Максим решил поговорить со Стасом о его «левом» бизнесе. Он пригласил приятеля в украинскую корчму, которая была неподалеку от места их работы, без всякой задней мысли о возможной встрече с Катей.

Узкое длинное помещение ресторана с многочисленными ответвлениями в виде небольших комнат, рассчитанных на десяток человек, было заполнено народом. Здесь сидели молодые пары с детьми — для удобства, детей отправляли в игровую комнату. Здесь сидели компании по шесть-семь человек, отмечая свои внутренние события и праздники, известные только им: дни рождения коллег, юбилейные даты компаний, просто встречи по случаю. С той стороны, где находился зал для курящих, немного тянуло дымом.

Трио молодых бандуристов в широких белых шароварах, красных рубахах и соломенных широкополых шляпах — брилях, разместилось неподалеку от входа, возле гардеробной. Они негромко, создавая соответствующий стилю заведения звуковой фон, наигрывали украинские песни. Звучали известные мелодии: «Распрягайте хлопцы коней», «Ой при лужку при лужку», придававшие корчме дополнительный колорит. Для полноты впечатления, не хватало, чтобы персонал заговорил по-хохляцки, но это, наверное, был бы перебор — не все жители столицы понимали украинскую мову.

Под живую музыку хорошо шла водка.

— Нажрусь в хлам, — немного возбужденно говорил Стас, — помнишь, как в «Мальчишнике», Фил и его приятели набухались без памяти и жениха утеряли?

— Это где Брэдли Купер играл? Помню. Но мне больше нравиться другой «Мальчишник», с молодым Томом Хэнксом. А ты чего сегодня такой взбаламученный, как будто не в адеквате?

— Я сегодня, как попа Карлы, — продолжил горячо говорить Стас, его рыжие брови взлетали вверх, глаза учащенно хлопали, — меня все имели. Прикинь, клиенты в Люберцах, в нашем салоне, подняли кипиш по цене «Цивика».

— А что, сильно задрали?

Стас поморщился:

— Менагеры замутить хотели на допах, впарить клиентам что ни попадя: резиновые коврики, зимнюю резину, сигнализацию. И всё за большие бабки. Они впаривали, а мне пришлось разруливать. Потом хозяева наехали…

— Хозяева? Давно их не видел, — Максим с удивлением посмотрел на приятеля, а затем у него появилась мысль, что встреча Гусарова с владельцами автосалона могла быть совсем неслучайна. Неужели кто-то им стуканул о тайном бизнесе Стаса? Тогда он опоздал со своим разговором.

— Что им было нужно? — стараясь выглядеть равнодушным, спросил Максим.

— Планы не выполняем, доходы падают, а я виноват. Вот они и поимели меня в задницу.

— Ну, не ты один виноват!

Максим сказал это, чтобы успокоить Гусарова и показать, что меж ними существует некая солидарность — солидарность руководителей салона «Автолюкс», совместно отвечающих за бизнес. На самом деле это было не так.

Каждый имел свои обязанности, как говориться, хлебал из своей тарелки. Брать вину за другого благородно, но не функционально, а главное, убыточно. Можно, конечно, поддержать коллегу на словах — любому приятно, что он не один. Но слова лишь вербальная форма выражения мыслей, они не всегда отражают истинное «я». А иногда, совсем не отражают, скрывая подлинные замыслы.

Налив водки из почти опустошенной бутылки, Максим сделал знак официанту принести вторую. Они выпили. Щеки Стаса порозовели, он с аппетитом принялся за жаркое, принесенное в небольшом, но вместительном горшочке. От жаркого шел парок, лицо Стаса покрылось легкой испариной. Он потянулся за перечницей и густо поперчил еду красным перцем.

— Люблю острое, — пояснил Стас, заметив удивленный взгляд Максима, и принялся энергично жевать.

Стас ел мясо, запивал соком, говорил без остановки, почти без пауз, отчего речь его местами походила на невнятное бормотание.

— Еще Сашок подкатил со своей бухгалтерией — продолжил он свой рассказ, — что-то у него цифры не бились по нескольким салонам. Начал совать бумажки под нос, будто мне заняться больше нечем. Я ему говорю, что всё услышал, что это не мой вопрос, чтобы обратился к учредителям, но товарищ не понимает!

— А ты вообще тут причем?

— Да ни причем, но сам знаешь, какой он приставучий. Как банный лист! Все мозги мне вынес: тут сумма не та, там бабок не хватает, какие-то безумные ведомости, отчеты. Нет, что ни говори, бухгалтерия не моё! Я бы там усох. Моё дело драйв, напор, мобильность…

— А также коммуникации, в том числе общение с девушками, деловое и личное, — Максим с усмешкой продолжил характеристику своего коллеги, — подходящий набор для резюме. Никак свалить собираешься?

Вопрос был задан невинным тоном, невзначай, чтобы притупить бдительность. Но Стас был, видимо, настороже. Рыжие брови его комично взлетели вверх, глаза раскрылись, будто от удивления.

— Ты чего Максим, на хрена мне сваливать? И здесь в кайф! Бабки платят хорошие, да и так срубить бабла можно. Такие сладкие места еще поискать надо.

Гусаров подлил водки в опустевшие рюмки и, не дожидаясь Максима, выпил. Затем Стас вновь принялся за еду с таким невинным видом, словно целиком был увлечен жарким. В свою очередь Максим лениво поковырялся вилкой в отрезанном куске котлеты по-киевски, но есть не стал, только отпил минеральной воды из стакана. Он с тайным любопытством посматривал на Гусарова. Лицо приятеля было невозмутимым, спокойным. Стас тщательно пережевывал пищу, двигая развитой челюстью, и весело поблескивал карими глазами, отчего Максиму показалось, что еда, общение, доставляли ему настоящее удовольствие.

Но ведь это было не так!

«Вот, блин, притворщик!» — подумал Максим с раздражением. После разговора с Вадимом в Крылатском, тот должен был немедленно позвонить Стасу и рассказать, что раскололся, что Максиму всё известно. Поэтому хитрый Стас, безусловно, знал об осведомленности своего коллеги, но первым не заводил разговор. Максим соображал: «Выжидает. Хочет узнать, что мне известно. Помучить его или начать разговор? А если уйти, ничего не сказав? Стас будет потом всю дорогу дергаться, решит, что я его солью хозяевам. Может тогда будет сговорчивей?»

Однако он не успел сделать выбор, поскольку Стас прервал его размышления неожиданным вопросом:

— Как насчет подзаработать?

— О чём ты?

— Да, так, к слову пришлось.

— Нет уж, договаривай! — настойчиво попросил Максим.

Стас откинулся назад на стул, взял зубочистку и сунул её в рот. Он принялся перекатывать её на губах, словно потухшую сигарету.

— Ты хороший чувак, Макс, но не всегда рулишь в теме.

— То есть?

— Понимаешь, наши хозяева армяне народ богатый, бизнес у них разносторонний, дифференцированный. Есть автосалоны, есть ювелирка, есть продбазы и так, по мелочам. Еще сдача в аренду складов в Подмосковье, они тоже этим занимаются.

— Я не считаю деньги в чужих карманах. Свои будут целей! — Максим жестко глянул на своего коллегу.

— Я к тому, что с них не убудет, — Стас наклонился над столом, подавшись чуть вперед, и понизил голос, потому что за соседними столиками народ вел себя достаточно шумно, играла музыка, и они начали говорить громче, чем обычно. Однако сейчас, разговор требовал конфиденциальности.

— Мне звонил Вадим. Рассказал о вашем разговоре. Любопытный базар! Хочешь меня запалить, сдать хозяевам? Учти, что я им убытков не принес.

— Maybe, maybe (англ. «может быть»). Хотя, как на это взглянуть. Я сомневаюсь, что они разрешат тебе дальше использовать их площади бесплатно. Плати, как арендатор или субарендатор и всё будет окей.

— Слушай Макс, — язык Стаса начал заплетаться после второй, наполовину выпитой бутылки водки, — я не сильно их напрягаю. Хрен с ними, уйду! Хотя нет, стоп! Ты же меня не сдашь, брат? Мы же друзья! Зачем тогда уходить?

Растрепанная голова Гусарова с торчащими в стороны рыжими волосами, пьяно покачивалась — он пытался себя контролировать, говорить трезво, но глаза его выдавали. Взгляд карих глаз сделался неуловимым, текучим, беспокойным. Такой взгляд обычно бывает у крепко выпивших людей, которые ошибочно считают, что контролируют себя полностью, что окружающие не замечают их опьянения. Максим, как и Гусаров, тоже почувствовал, что его разбирает хмель.

Стас вновь заговорил горячо и громко.

— Я тебе вот что скажу, Макс, хочешь поиметь долю, небольшой процент, потому как в деле подвязано много людей? Или кэшем сразу?

— А о чем речь? За сколько хочешь соскочить?

Гусаров скорчил недовольную гримасу, с обидой поглядывая на приятеля.

— Я что у тебя на крючке? Ты чего такой жесткий? Мягче, Макс, мягче!

— Это я так болтанул, без обид, — попробовал отыграть назад Максим, Стаса он злить не хотел.

— Окей! Я думаю… — пьяные глаза Гусарова пошарили по столу, он хотел, как в американских фильмах взять бумажку и написать на ней компромиссную сумму, но кроме мелких салфеток на столе ничего не было, — хрен с ним, — сказал он, — три лимона тебя устроит?

— Три? — Максим закашлялся, потом сказал осипшим голосом: — Слушай, Стас, по моим прикидам ты за это время наварил около пятнадцати.

— Побойся бога, Макс! Мне надо делиться, платить людям, разные расходы.

— Эту цифру я тебе назвал со всеми твоими расходами, всё уже подсчитано, чувак! — Максима начала разбирать злость.

Пожалуй, зря он сейчас согласился на этот разговор, если бы позднее, как он и хотел, они столковались бы без глупых идиотских споров, а теперь вот надо сидеть и слушать несерьезный лепет Стаса. Но тот неожиданно начал сдавать.

— Значит, не любишь считать бабки в чужих карманах? — спросил он раздраженно. — Три с половиной!

— Five (англ. «пять»)! И торг здесь неуместен, как говорил Остап Бендер.

— Это сколько? Блин, завязывай со своим английским, когда я бухой мне не в кайф сидеть и напрягаться с переводом!

— Хорошо, пять лимонов.

— Ты чё, Макс, краев не видишь? Не борзей! Максимум четыре и всё, больше не могу, даже если бы и захотел. Это дедлайн или дедпойнт, тьфу, запутался уже.

— Можешь, Стас, можешь! Я по твоим глазам вижу, что можешь. Четыре с половиной и будем в расчете — продолжал давить Максим, чувствуя, что Гусаров поддается. Пьяные люди обычно не стойкие, а Стас хорошо выпил.

— Короче, Максим, четыре с половиной. Окей, согласен! — сказал он, выплевывая зубочистку. Та отлетела далеко и упала на коврик.

За соседним столиком пожилая дама с недовольным лицом укоризненно покачала головой, однако Стас даже не посмотрел на неё. Что же, дальше давить на приятеля не имело смысла — тот, действительно, вряд ли мог дать что-то сверх той суммы, о которой они договорились. Поэтому Максим немного дольше, чем нужно посмотрел на развалившегося на стуле Стаса, словно контрразведчик, пытающийся выведать тайны заброшенного агента, а потом довольно улыбнулся.

— Замётано!

— Тебе как удобнее, безналом или кэшем? — деловито поинтересовался Стас, поскольку, видимо, смирился с неизбежностью дележки. Он вновь обрел самоконтроль, словно прозвучавшая сумма его отрезвила.

Максим подумал, что с наличкой могут возникнуть сложности — она вызывала повышенный интерес и у полиции, и у бандитов, и потому ответил так, словно был искушенным в получении откатов чиновником, неоднократно бравшим взятки и знавшим как минимизировать риски:

— Давай безналом, чтобы не спалили.

— Слушай, а зачем тебе столько? Что-то хочешь взять? Погоди, угадаю, — Стас немного помедлил, пытаясь сообразить, куда его коллега может направить финансовый поток, но мыслительный процесс сейчас, в таком состоянии, был чертовски затруднен и тогда он выпалил: — «Бентли» или «Ламборджини»?

— На «Бентли» и «Ламборджини» бабок не хватит, «Хаммер» возьму подержанный, — усмехнулся Максим, — поеду до офиса, как в танке — все по сторонам будут шарахаться!

— Слушай, эта овца пялится на тебя уже полчаса, — вдруг сказал Стас и подбородком указал за спину Максима, — сама с каким-то чуваком, а с тебя глаз не спускает.

Тогда Максим и увидел Катю.

Он обернулся назад с мыслью, что в ресторан пришла одна из его многочисленных знакомых, но это оказалась его спутница по метро. Он встретился с ней случайно глазами и отчего-то смутился.

— Знаешь её? — тут же с любопытством спросил Гусаров, заметивший это переглядывание.

— Да так, ездим в метро вместе, — неохотно ответил Максим.

Он подумал о Кате. Девушка пришла в ресторан с молодым человеком. Почему бы и нет, если не замужем? Он ведь и сам недавно спал с Леркой, не испытывал угрызений совести. Отчего ж ему стало неприятно, точно в нем проснулась ревность?

Может потому, что ему нравилась эта девушка, и в глубине души он хотел бы с ней встречаться? Однако признаваться в этом, не то что ей, но в первую очередь себе, он не желал. Сейчас он свободен и волен решать, где и как ему жить, ведь время подчиняется только ему, но если появится другой человек, та самая, которая будет требовать внимания, большую его часть, разве сможет он принадлежать самому себе? Готов ли он на такие жертвы?

И все же рассудочные, рациональные мысли не могли заставить его не думать о Кате. На самом деле, при всех его внутренних страхах и сомнениях, доминирующих мыслях о мужской независимости и гордости, он всё-таки хотел познакомиться с ней, думал о возможных отношениях.

Однако этот молодой человек, с которым она сидит, кто он? Насколько он близок с Катей? Они вроде увлечены друг другом, по крайней мере, так это выглядит со стороны. Улыбаются, что-то говорят, пьют вино…

Посмотрев на жующего Стаса, Максим тоже взял полную рюмку водки, выпил. Ему не хотелось, чтобы Стас что-то заметил — Гусаров болтлив. Завтра же будет обсуждать со всеми знакомыми и, в первую очередь с Сашкой Белорыбовым, его новое увлечение.

Он вновь перевел взгляд на Катю, словно его глаза неудержимо тянуло к ней магнитом. Не будет ли теперь выглядеть смешным желание его, Максима, познакомиться с этой девушкой? Никто не хочет показаться смешным, потому что это унизительно и заставляет чувствовать себя идиотом, каким бы крутым ты не был. Как в сериале по роману Джейн Остин «Гордость и предубеждение», который так нравился его матери, и который Максим невольно смотрел несколько раз. Там смешным не хотелось выглядеть гордому и высокомерному мистеру Дарси, хотя тот, будучи по положению выше других, мог бы игнорировать мнение окружающих.

Максим представил, как Катя снисходительно улыбнется и сообщит, что она занята, что ей, конечно, приятно его внимание, но у неё уже есть бойфренд. Тогда он будет чувствовать себя опоздавшим к финишу бегуном, который прозевал старт — все убежали, а он остался. Его просто пошлют в мягкой форме, без оскорблений и обид, поскольку Катя, видимо, воспитанный человек. Только от этого не легче — пошлют ли тебя уважительно или по матушке.

Максим посмотрел на почти опустошенную бутылку водки, но пить больше не хотелось.

— Стас, пойдем на воздух? — предложил он — пора по домам!

— Окей!

Они расплатились и вышли на улицу, где уже опустилась теплая августовская темнота, но на московских, подсвеченных ярким светом фонарей улицах, было совсем светло. Пьяный Гусаров приобнял Максима за плечи и они побрели к автобусной остановке, вокруг которой, словно пчёлы вокруг улья, роились таксисты нерусского вида.

 

Глава 10

Через несколько дней на счет Максима в «Райффайзен банке» была переведена сумма в четыре с половиной миллиона рублей. Этот счет Гусаров попросил открыть Максима в другом банке, так как у них был зарплатный проект со Сбером и всегда можно отследить доход, получаемый каждым сотрудником сети салонов «Автолюкс». Тут могли возникнуть вопросы — от кого получил, за что такая щедрость. Никому рисковать не хотелось, поэтому Максим посчитал правильными меры предосторожности, предложенные приятелем.

Он думал, куда употребить полученные деньги: то ли купить дорогую машину, продав свой «Фольксваген Пассат», то ли положить на депозит в банке. Однако, совет пьяного Стаса, который тот озвучил, когда они ехали вместе в такси, показался Максиму вполне разумным. Гусаров предложил Максиму взять ипотеку и купить квартиру. А что? Это была хорошая идея. Ему, Максиму, пора было бросать якорь, обзавестись своей недвижимостью в столице. Не все же время скитаться по съемным углам!

У самого Максима уже было около двух миллионов и он, в принципе, мог даже не залезать в ипотеку — вполне хватало на однушку. Причем купить её можно было не в Подмосковье, а в самой Москве, ближе к окраине. Хотя бы в районе того же Речного Вокзала, где он и снимал квартиру. Тот район ему нравился.

После поступления денег на счет Максим располагал достаточной суммой для осуществления своих желаний. Оставалось решить технические вопросы. Ему не хотелось самому приступать к поиску квартиры — такие дела обычно занимали много времени и не всегда увенчивались успехом. К примеру существовал риск нарваться на мошенников, «черных риэлторов», убивающих клиентов. Вместе с тем, самому трудно проверить чистоту сделки: все ли жильцы выписаны, нет ли наследников. Не зря ему говорили об этих и других подводных камнях, которые надо обойти, чтобы успешно пришвартоваться в купленной квартире.

Проще всего, оказалось, отдаться в руки официально работающих на этом рынке компаний. Ему было известно несколько крупных агентств: «Миэль», «Миан», «Инком», но в крупных брали большую комиссию, и следовало присмотреться к средним. Так среди иных прочих он увидел название «Траян». Посмотрел отзывы в интернете, они оказались благоприятными.

Как человек, не привыкший откладывать дела в долгий ящик, он снял трубку и набрал номер, указанный на сайте. Ему ответил молодой мужской голос, человек представился Василием. Максим начал подробно объяснять, что бы его устроило: район, количество комнат, этажность, близость к метро.

Новостройку не хотелось. К тому же, насколько было известно из информации в интернете, в районе Речного вокзала новостроек было мало, а однокомнатных квартир в них еще меньше. Эти квартиры шли нарасхват, как пирожки, они были самыми ходовыми. Поэтому, свое внимание Максим обратил на вторичку.

Своими мыслями он поделился с неизвестным ему Василием и тот воспринял пожелания клиента очень внимательно, чувствовалось, что он всё записывает в блокнот или заносит в компьютер — электронные органайзеры стали популярны в последнее время.

— Я всё понял, простите, как вас зовут? — переспросил Василий.

— Максим.

— Максим, я всё понял, записал. Но вам нужно приехать к нам и официально оформить договор. Окей? Надо будет оговорить сроки поиска, процент комиссионного вознаграждения.

— Знаете, со временем у меня туго. А нельзя сделать так, чтобы мы встретились на первой квартире, которую вы найдете? Там бы я и подписал.

На другом конце провода немного помялись и Василий сказал:

— В принципе можно.

— Вот и славно! — обрадовался Максим, которому, действительно, было некогда разъезжать по чужим офисам.

Он дал свой номер сотового телефона, так как звонил с корпоративного.

— Я с вами свяжусь, когда появятся варианты, — бодро произнес Василий, и по тону его голоса чувствовалось, что он доволен заказом от нового клиента.

Едва Максим закончил свои переговоры с риэлтором, как на его мобильник позвонили. Звонила мать, которая вместе с отцом проживала в другом городе, за сотни километров от Москвы.

Родной город Максима — Заволжск, поначалу образовался на западном берегу великой русской реки Волги, а затем постепенно разросся и занял оба берега, соединяясь длинными железнодорожными и автомобильными мостами, словно два гимнаста под куполом цирка, удерживали друг друга крепкими руками.

— Мам, что случилось? — удивлённо спросил Максим, — что-то с отцом?

— Нет, слава богу, с ним все в порядке. Работает. Я хотела узнать как у тебя дела. Ты давно не звонил.

— У меня без изменений. Наверное, скоро квартиру куплю.

— Правда? Вот это хорошо, а то всё мыкаешься по чужим углам. Да и жениться пора уже.

Женитьба являлась старой и больной темой для разговоров с близкими. Максиму исполнилось тридцать один и, с точки зрения матери, он сильно опаздывал с созданием семьи. Пора было становиться респектабельным мужчиной, имеющим все атрибуты состоявшегося человека: семью с детьми, престижную работу, хороший дом, машину. Но Максим всё тянул и тянул, боясь расставания с привычной свободой.

— К нам не собираешься? Давно уже не был — спросила мать, и в голосе её прозвучало недовольство тем, что Максим не прислушивается к советам старших, — пора уже повидаться. Отец часто прибаливает, жалуется на спину. Да и у меня здоровье не ахти!

— Да, давно не был, — согласился с матерью Максим, — надо слетать.

— Я тут подумала, у нас с отцом намечается юбилей, как-никак тридцать лет совместной жизни, может, приедешь? Поздравишь нас.

— А когда вы хотите отметить?

— Да вот, скоро, на следующей неделе.

— Ого! Ты ставишь меня в трудное положение, надо приготовиться, подобрать подарок…

— Ничего не надо, — вполголоса сказала мать, — сам приезжай!

В принципе, ничего не мешало подскочить Максиму домой к родителям. Он подумал, что квартиру ему подберут не скоро, в любом случае, не раньше следующей недели. На работе пока все в норме, и если что, Стас с Сашей прикроют. Да и вообще, он давно не брал отпуск, еще с зимы.

Надо было отдохнуть — неделя без него не станет катастрофической для компании. Конечно, чем вояжировать по родным весям, он с удовольствием пригласил бы какую-нибудь девушку, хотя бы ту же Катю, съездить в поездку по Европе. Ему давно хотелось побывать в норвежских фьордах, тем более что есть прекрасные, интересные туры. По весне, Белорыбов плавал по маршруту почтового корабля в Норвегии с юга на север. По словам Сашки, было очень красиво, романтично: голубое с серым отливом море, высокие туманные горы, аккуратные разноцветные деревни.

Правда, Саша плавал не с девушкой, а с родителями — захотел порадовать старичков новыми впечатлениями. Они у него не были избалованными, всю жизнь проработали на «ЗИЛе». Вероятно от этого, романтика поездки для Сашки несколько смазалась, но в целом он остался доволен.

Через несколько дней после разговора с матерью, который всё время вертелся у него в голове, Максим с невольным сожалением решил, что как бы ни манили заморские страны, а придется ехать в Заволжск. Он позвонил из своего офиса сначала Стасу, объезжавшему салоны, а затем подошел к Белорыбову и предупредил их, что хочет взять отпуск на неделю.

— Ты чего туда попрешься? — в своей обычной грубоватой манере спросил Стас. После разговора с Максимом в украинской корчме он был зол, но злился не на приятеля, а на того неизвестного человека, кто его слил. В ближайшее время он хотел это выяснить. — Чего тебе там надо? — повторил он свой вопрос.

— У родителей юбилей совместной жизни, — неохотно ответил Максим, не любивший распространяться о городе, где вырос и вообще, о своей жизни до Москвы, — надо слетать, поздравить, сам понимаешь!

— Лады, я не против! Слушай, а чего тебе туда гонять порожняком? Там как с рынком?

— В каком плане?

— Может, есть смысл потолковать с хозяевами и открыть салон? Тогда оформишь себе командировку, сгоняешь за счет фирмы.

Максим немного заколебался, но потом подумал, что возиться с салоном ему не охота. Надо было подбирать помещение, персонал — всё это требовало времени, и в недельный срок можно не уложиться. Хотя сама по себе тема с салоном была интересной.

— Нет, Стас, не смогу этим заниматься, — ответил он с некоторым сожалением, — у родителей юбилей — будет не до того.

— Как знаешь! — Гусаров потерял интерес к разговору, и они его быстро свернули.

У Белорыбова никаких вопросов не возникло, он только сказал, что сообщит хозяевам, главному из них — Камо, о желании Максима взять отпуск.

Вылет из Домодедово был запланирован на два часа ночи. Теплый летний сумрак окутал аэропорт, который, как чутко спящий зверь, изредка издавал ворчание и глухой отдаленный рык во время посадки и взлета рейсовых лайнеров. Бортовые огни самолетов расчерчивали небо в ожидании встречи с землей, а в полете превращались в маленькие, плавно перемещающиеся звездочки. Словно звездное небо пришло в движение.

Здание аэропорта в это время казалось почти пустым — редкие пассажиры дремали на зеленых пластиковых креслах в зале ожидания. Сонную тишину иногда прерывал миловидный голос девушки-диктора, делавший очередное объявление: «Пассажира Карпова просят пройти к стойке регистрации номер десять» или «Сотруднику полиции просьба зайти в служебное помещение». Девушка произносила слова разборчиво, неторопливо, но от этого казалось, что они текут вяло, точно погруженные в сон.

Максим сразу представил дикторшу, дремлющую в промежутках между объявлениями и невольно посочувствовал ей — у него будет возможность откинуться в кресле и подремать во время полета, а ей работать до утра.

Он прошелся по первому этажу, вдоль стоек для регистрации. Возле одной толпились пассажиры рейса, улетающего в Иркутск, другие пустовали, напоминая остановленные конвейерные линии, работники которых ушли на забастовку.

Потом он поднялся на второй этаж, прошел к круглосуточно работающему бару. В баре почти никого не было. За столиком, перед наполовину пустым бокалом то ли виски, то ли конька, сидел, наклонив голову молодой человек. Он показался смутно знакомым Максиму. Возле него сидела уже с пустым бокалом, чашкой кофе и наполовину откушенным пирожным какая-то девица. Её лицо выглядело усталым, измятым, каким бывают лица даже у молодых людей после бессонной ночи. Полуприкрытыми глазами она лениво, без интереса, смотрела на парня, сидящего рядом. Видимо, какое-то время тот угощал её, надеясь на взаимность.

Присмотревшись внимательнее, в молодом человеке Максим узнал своего школьного товарища Пашу Сказкина. Их пути давно разошлись и, после того, как Максим уехал в Москву, он не имел о Павле никаких известий. Одно время Максим пытался найти сведения об одноклассниках в социальных сетях. Но его попытки не всегда были удачны — кого-то удалось найти, кого-то нет. Сказкина он не нашел ни «В контакте», ни в «Одноклассниках».

Вообще-то, он так и знал, что встретит знакомых в аэропорту. Хотя его родной город и не был таким уж маленьким — проживало около шестисот тысяч жителей — Максим заметил, что стоит отправиться домой, как обязательно на пути попадутся знакомые лица. Так было и на этот раз. Словно это была особая примета, подобно тому, как у водителей, моющих машины, существует некая причинно-следственная связь с обязательно идущим после мытья дождем.

Максим подошел к Паше.

— Привет! — сказал он, присаживаясь за столик, — что отмечаем?

Сказкин поднял голову, с трудом всматриваясь в подсевшего к нему парня. Максим понял, что тот был в изрядном подпитии.

— Ты кто? — спросил Паша, щуря глаза, будто от яркого света.

— Не узнаешь? — Максим засмеялся, обратив внимание на то, что лицо сидящей рядом девушки ожило, она улыбнулась и переключила внимание на него. — Не узнаешь, Паша, старых друзей по школе? Нехорошо!

— Не, не узнаю. Постой, ты Макс что ли? Завьялов?

— Он самый. Чего празднуешь? — Максим кивнул на бокал, стоящий перед Пашей.

— Сейчас, погоди!

Сказкин поднялся, подошел к бару и что-то сказал молодой усталой барменше. Та налила полный бокал виски и Паша, с трудом доставая деньги из внутреннего кармана, расплатился пятисоткой. Он был невысокого роста, маленький, лопоухий. В школе его многие обижали, вернее, пытались и Максим, сидевший рядом с ним за партой до восьмого класса, периодически вступался за своего невзрачного соседа. Поэтому Паша сохранил к нему добрые чувства до самого выпуска.

Сказкин подошел к столику, неосторожно толкнул Максиму бокал, едва не расплескав виски.

— Пей! — он пьяно уставился на Завьялова в полной уверенности, что тот выполнит его приказ.

— По какому поводу?

— Нет, ты пей, потом скажу!

— Паша, — твердо произнес Максим, отодвигая бокал в сторону, — я так не пью. Выпью, а потом скажешь, что за чей-нибудь упокой. Будет стрёмно! Говори, за что пьем или не буду.

Паша стоял и пьяно покачивался на ногах, молчал.

— Может вы, девушка, знаете, за что тут пьют? — обратился Максим к девушке.

— А мне по фигу! — сказала та и пожала плечами.

— Макс, — сказал, падая на стул Паша, — я сегодня провернул одну сделку, удачную. Знаешь, где работаю?

— Нет, — ответил Максим, улыбаясь и подыгрывая однокашнику, желавшему чем-то похвастаться. — Скажи!

— Я коммерческий директор завода «Вектор»… — начал Паша.

— Помню, который машины для тушения пожара делает.

— Да. Сегодня толкнул четырнадцать машин в Таджикистан, — у нас в кармане международный контракт. Сечешь фишку? Позвонил директору и тот на радостях разрешил спустить всё бабло на командировку.

— Тогда понятно за что пьешь. Присоединяюсь!

Завьялов взял бокал с виски, приподнял его, будто чокаясь, и сделал глоток.

А Паша между тем продолжал говорить, пьяно растягивая слова:

— Во, отрываюсь! Бухаю здесь целый день.

Он показал рукой на почти пустой столик и отдельно на девицу, словно та входила в обязательный набор для полного отрыва. В ответ Максим, чтобы подначить бывшего школьного приятеля, сказал с иронией:

— Что-то не густо у тебя, поляну накрывать не умеешь?

— Ща всё будет, ты меня знаешь!

Сказкин хотел рвануть к барменше и Максим попытался его удержать за пиджак.

— Куда ты, Пашка, я пошутил, сейчас регистрацию объявят.

— Не-а, пусти, я пойду!

В это время, действительно, сонная девушка-диктор начала объявлять посадку на их рейс: «Объявляется посадка на рейс Москва-Заволжск, стойка регистрации номер двадцать».

— Ну, пора, пойдем! Брось ты всё! — Максим потащил Пашу вниз со второго этажа, тот слегка упирался, но все же, влекомый сильной рукой Максима, пошел вместе с ним. Апатичная девица проводила их ленивым взглядом и вновь потеряла интерес к окружающему миру.

Вскоре Боинг-737 натужно гудя турбинами, взмыл вверх, в московское небо и, совершив крутой разворот, понес их к берегам Волги.

Паша, казалось только этого и ждавший, откинувшись в кресле, вставил в уши наушники плеера и включил музыку. Сквозь басовитое гудение самолетных двигателей, заполнивших салон густым плотным звуком, похожим на звук старой бормашины в руках стоматолога, Максим разобрал, что пела Леди Гага, но Паша уже не слушал её. Он мгновенно заснул.

Во сне исполнительный директор свернулся клубком как маленький котенок, сполз немного вниз и оказался на правом плече Максима. Тот посмотрел на сонное лицо спящего, однако трогать его не стал, поскольку Сказкин не мешал Завьялову. За прошедшее после выпуска из школы время, его школьный товарищ немного изменился: жестче стали углы рта, на лбу появились небольшие морщинки. «Ничего не поделаешь, — подумал Максим, — мы меняемся не в лучшую сторону».

Он повернулся к иллюминатору, посмотрел на темное звездное небо. Тревожные струны шевельнулись в его душе. Завьялов представил ту огромную пустоту, лежавшую под ним и одинокую беззащитность маленького самолета, в котором летел. Этот самолет был мошкой, песчинкой, проплывавшей в безбрежном небе и его беззащитность, по сравнению с огромным миром, лежащим за бортом, была настолько очевидной, настолько ощутимой, что Максим с внутренним трепетом представил, как двигатели внезапно замерли, и мертвая тишина охватила салон. Потом самолет, теряя под собой опору, начал стремительно падать, поднимая сердце, все внутренности к горлу, перехватывая дыхание. Он услышал крики людей, увидел раскрытые в ужасе глаза, рты.

«К чему это все? — подумал он, с трудом восстанавливая самообладание, — тогда в метро, сейчас в самолете. Всё время представляется чертовщина. Нет, надо смотреть телевизор поменьше. Эти катастрофы, пожары, убийства уже достали! Как посмотрел — всё время на взводе! Надо думать о чем-то приятном: машинах, девушках, море. Хотя бы о новой квартире».

Он, как и Паша, прикрыл глаза и принялся размышлять о предстоящей покупке. Хлопотное, но радостное дело, должно было увенчаться успехом. Он хотел заснуть, чтобы во сне ему привиделась новая квартира, но ему всё никак не спалось.

Тогда Максим представил себя парящим над землей — невесомым, беззаботным и счастливым. Когда-то давно была английская рок-группа Vanity Fair «Ярмарка тщеславия» — современник битлов. Их композицию «Early In The Morning» он слушал в исполнении советского ВИА «Музыка». Исполнение наших музыкантов было так себе — аранжировка никудышная, как будто использовали только синтезатор и ударник, вытягивали голосами. Но перевод ему понравился. Там были слова: «И счастливый, невесомый я летал один над миром сонным». Максим тоже летел сейчас один над безмятежно спящей землей.

Он подумал о Кате; она осталась в Москве и, возможно, у неё роман с тем парнем. А он здесь и один, а ведь могло быть по-другому. Но не стоит сожалеть о том, чего нет. Он попытался напеть вполголоса, не боясь, что Паша его услышит: «Был один я в целом свете, волосы и мысли путал ветер, волосы и мысли путал ветер, он меня с собою звал».

Вокруг стояла тишина, звучал ровный гул самолетных двигателей. Голос Завьялова почти не слышался, но ему казалось, что он поет достаточно громко, чтобы не быть одиноким. Однако Паша не проснулся. За бортом самолета проплывало темное звездное небо, а под ним расстилался сонный мир.

 

Глава 11

Сильно раздосадованный тем, что пришлось делиться с Максимом, Стас Гусаров хотел найти и разобраться с человеком, сдавшим информацию о его делах. Он подозревал Вадима, этого подлизу, этого гомика. Но прежде, чем ехать на разборки в автосалон в Крылатском, Стас отправился на занятия студии бальных танцев.

Он никому не говорил, что увлекается танцами, что это его хобби. Для такого крутого парня, как он, бальные танцы были слишком легковесным увлечением, девчачьим, несерьезным. Вот горные лыжи — это да! Или теннис. Красиво и аристократично! Бальные танцы тоже красиво и аристократично, но без мужской харизмы.

Студия, которую вела известная в городе танцовщица Дина, арендовала помещение в одном из колледжей возле метро Кузьминки. Когда Гусаров пришел, две его партнерши по танцам — одна бывшая Неля, а другая нынешняя Лада, выясняли отношения. Их громкие голоса Стас услышал еще из-за двери.

Он поморщился. Вообще-то публичные скандалы ему нравились, и сам он был не прочь поскандалить в определенных обстоятельствах. Это разнообразило жизненные впечатления, привносило особую остроту, как перец придавал жгучий вкус пресной пище. Тем более, было лестно, когда из-за тебя выяснял отношения женский пол — девушки со стороны могут выглядеть очень забавно. Но сегодня, отягощенный мыслями о предательстве, о том, что пришлось отдавать деньги Максиму, он был не в настроении забавляться.

Спор между Ниной и Ладой был жарким. Изредка слышался успокаивающий голос Дины.

— О чём спорим, чего не поделили? — громко спросил Стас, входя и насмешливо улыбаясь.

Девушки спорили с кем сегодня он, Стас Гусаров, будет заниматься.

— Да ладно! — усмехнулся Гусаров, — нашли из-за чего глотку рвать. Разберемся как-нибудь.

Девушки не подозревали о его подлинных желаниях. На самом деле Стаса подмывало послать надоевших партнерш куда подальше, а самому выбрать новенькую. Однако Дина опередила его.

Это была среднего роста шатенка с короткой стрижкой. Сегодня она надела длинное эффектное платье красно-черного цвета, с разрезом от бедра. При ходьбе из разреза кокетливо выглядывала маленькая нога округлой формы.

— Я тут тебе девушку заменила — сказала Дина недовольным тоном, строго глядя на Нелю и Ладу. Те были разгорячены спором, стояли с красными некрасивыми лицами, злым огоньком в глазах, готовые кинуться друг на друга.

«Вот, что делает любовь!» — цинично подумал Стас, ощущая себя настоящим мачо.

— Стасик, рыжик, потанцуем сегодня? — кинулась к нему Лада, боясь, что соперница опередит её с той же просьбой. Лада была высокой, стройной девушкой, на полголовы выше Гусарова, с острыми скулами и выступающим вперед острым носом.

— Не соглашайся, Стас! — крикнула опоздавшая Неля, — эта кобыла тебе не подходит.

Гусаров беспомощно оглянулся на Дину в поисках поддержки и опасаясь напора энергичных девушек. Старая проблема школ и кружков бальных танцев — мальчиков и мужчин в них всегда был дефицит, еще с советских времен, и в нынешнее время положение не сильно изменилось. Между девушками существовала острая конкуренция из-за партнеров.

— Вот, Стас, тебе другая, чтобы споров у нас не было, — строго сказала Дина и показала на стоявшую в углу еще одну девушку.

Она была ниже Стаса, пухленькая, томная, молчаливая. Насколько было известно Стасу, её звали Маша, и она всегда была без партнеров, вечно стояла у стенки или искала такую же одинокую девушку, чтобы отработать движения в некоторых танцах, требующих работы в паре. Стас не хотел с ней танцевать. Скучная, неинтересная девушка, никакой внутренней симпатии, никакой искры. По крайней мере, с его стороны.

Постепенно зал заполнялся. Появлялись участники студии, в основном молодежь, по большей части девушки, но попадались и пожилые.

Среди танцоров был один мужчина, с седой шевелюрой, небольшого роста, на высоких каблуках. Его по-свойски звали Петрович. Он посещал бальные танцы с юного возраста и кумиром у него был Махмуд Эсамбаев. По словам Петровича, при любой возможности он посещал концерты в Москве этого известного танцовщика. Именно Эсамбаев говорил, что танцевать необходимо только на высоких каблуках — походка от этого улучшается, и Петрович всю жизнь следовал его советам.

У него не было постоянной пары и сегодня, увидев, что у Стаса появилась другая партнерша, он подошел к Ладе, которая была выше Петровича на полголовы. Но его это не смутило. Лада, по всей видимости, успокоилась — хотя нынешний партнер её и не совсем устраивал, а Неля зло нахмурившись, отошла от них подальше, в другой угол танцзала.

— Сегодня будем разучивать румбу, — объявила Дина, встав в центре, — в переводе с испанского это слово означает «путь». Партнеры двигаются плавно, без рывков, с чувством. Начнем с разминки. Пройдитесь по залу, держите спину прямо. Смотрите, как я это сделаю.

Дина пошла вперед, потом развернулась и пошла назад, немного отклоняя спину, плавно покачивая руками и выгибая ноги, похожая на прогуливающуюся у озера длинноногую цаплю.

— Теперь вы! — приказала она своим ученикам.

Зазвучала музыка, Стас, вместе со всеми принялся вышагивать по залу, стараясь точно повторить движения Дины. Так продолжалось некоторое время, потом разминка закончилась, и Дина начала показывать другие движения румбы — покачивание на бедрах, сольное ведение партнерши.

— Покачивайтесь плавнее на ногах, вращаем бедрами! — командовала Дина, — представьте, что вы тростник на воде, медленно, медленно двигайтесь вправо и влево.

Латиноамериканские танцы сами по себе были быстрыми, ритмичными, несущими скрытую сексуальную энергию, а румба, своей страстной музыкой, выражающей страдания любви, только усиливала этот эффект. Стас ощутил некоторое волнение в крови.

Он посмотрел на Машу, которая, в свою очередь внимательным взглядом сопровождала все движения Дины. Лицо девушки было спокойно, безмятежно, только небольшой пухлый рот приоткрылся, обнажая ряд ровных белых зубов. «Вот корова!» — со злостью подумал Гусаров.

Потом, следуя указаниям Дины, пары начали двигаться.

Гусаров и Маша плавными шагами пошли рядом. Стас держал Машины руки, и они казались ему холодными, безжизненно-ватными. Словно он пытался танцевать с бесчувственной куклой. «Вот хрень, надо попросить Дину заменить эту толстушку, — подумал он, — ей только со стулом танцевать!».

В свою очередь Маша очень волновалась — Стас был популярным молодым человеком в их студии. В отличие от студентов он хорошо зарабатывал, что можно было видеть по его дорогой одежде и повадках плейбоя. Он мог бы повести в бар несколько девушек сразу и там их кормить, поить за свой счет. От стареющих дядек его в выгодную сторону отличал возраст, поэтому ему не надо было пыжиться, изображать энерджайзер, как это пытались делать Петрович и ему подобные возрастные дядьки.

Стас был веселым и остроумным, с ним не было скучно. Многие девушки хотели бы познакомиться с ним ближе, и Маша не была исключением. Быть в паре с Гусаровым, в её понимании, все равно, что танцевать с известными актерами Безруковым или Хабенским или публичным человеком вроде олигарха Прохорова. Она волновалась, трепетала внутри и была скована.

Вместе с тем, Маша чувствовала, что не нравится Стасу, что он недоволен, как она ведет себя, как движется в танце, как улыбается ему. Ей казалось, что улыбка у неё жалкая, растерянная. «Я же не такая, — в смятении думала она, — я же не скучная, не ботаник! Пусть он меня спросит о чем-нибудь, пусть только заговорит! Тогда увидит!».

Но Гусаров, ни о чем не спрашивал, он выполнял фигуры румбы, разные формы движения этого танца от имитации объятий до раскрытия, закручивал Машу по спирали, высокого поднимая её руку, проделывая это с отрешенным, холодным лицом.

«Я ему в тягость, — продолжала думать Маша, — от меня стесняется, что я такая. Конечно, где мне до Лады? Она худая, стройная, со мной не сравнить. Почему у меня такое уродское тело?»

Она перепробовала много диет, сидела на кефирной, на кремлевской, на протасовской, но помогало мало. Несколько килограмм сброшенного в мучениях веса, через какое-то время вновь неизменно восстанавливались, как у ящерицы вырастал скинутый хвост. Один ученый говорил о способности человеческого тела к регенерации, восстановлению тканей, костей, мышц. Видимо, к сожалению, регенерацией обладал и жир, откладывающийся у неё на бедрах и животе.

Небольшое улучшение в битве за вес произошло, после того как она стала ходить в студию бальных танцев. Интенсивное движение, небольшая нагрузка позволили без диеты похудеть на пару кило. Так у неё появилась надежда. И всё же, судя по лицу Стаса, до идеала ей было еще очень далеко.

После окончания занятий, они разошлись в разные стороны, сильно разгоряченные румбой, вспотевшие. Надо было переодеться. Обычно, когда люди делают что-то вместе, между ними возникает некая общность — партнеры делятся впечатлениями, советами, пожеланиями о том, как лучше его, это дело, исполнить. За всё это время, что Гусаров провел с Машей в танце, он не сказал ей ни слова, не сделал замечания, не похвалил, не попросил её телефон, словно провел время с механической куклой для танцев. Это было обидно.

Маша, закусив губу, села на стул и начала переобуваться, глубоко задумавшись.

В это время Стас, бросил свою танцевальную обувь в сумку и вытащил телефон, чтобы позвонить Вадиму и предупредить, что приедет через полчаса.

К нему подошла Дина.

— Зря ты так, — сказала она, глядя в его наглые карие глаза, обрамленные рыжими ресницами — я говорю про Машу. Она девушка хорошая, мне кажется лучше, чем твои предыдущие партнерши. Не смотри, что фигурой не вышла, некоторым, наоборот нравятся полненькие.

— Не мне! — коротко ответил Стас, закидывая ремень сумки на плечо.

— Главное, чтобы человек был хороший! — пожала плечами Дина, — ты же знаешь, бывает красотка — мужики за ней табунами, а она такая стерва!

— Ой, Дин, не говори банальностей, жизнь и так полна ими. Задолбало уже!

Он думал, что ему, в сущности, нет никакого дела до Машки. У него девиц симпатичных, у которых ноги от ушей, в каждом салоне полно. Зачем же ему тратить время на эту? А у Дины, наверное, крыша поехала, раз хочет впарить ему эту телку.

Стас холодно попрощался, вышел из колледжа и сел в свою машину — черную «БМВ» — пятерку. Изделия немецкого автопрома он предпочитал всем остальным: и «японкам», и «француженкам», и, тем более, «кореянкам». В этой машине, несмотря на сложную езду по московским улицам, Гусаров не сильно уставал, откидываясь назад, на мягкое кожаное сиденье. «Немец» был комфортным и солидным, полностью соответствовал его статусу.

Как некоторые его коллеги, он привык давать своим авто имена. Простое название «бэха» или «бумер», принятое как среди бандюков, так и среди ментов ему не нравилось. Свое авто он называл «джокером» — счастливой картой, которая выпадает, чтобы выиграть. К тому же, слово «джокер» было созвучно имени и фамилии американского актера Джорджа Клуни — элегантного и симпатичного брюнета, на которого БМВ походила своими качествами. Авто у него было черным и элегантным.

Он тронулся и в зеркало заднего вида рассмотрел, как с крыльца спустилась Маша. Ему показалось, что она несколько растерянно посмотрела ему вслед. Неужели она думала, что он возьмется её подвозить? Для этого надо быть полной дурой.

С другой стороны, приятно, что за тобой продолжают бегать девушки, пусть даже и такие страшненькие. Это заводит, как энергетический напиток «Red Bull» или забойная музыка на танцполе. Стас еще раз кинул взгляд в зеркало заднего вида, убедившись, что одинокая фигура Маши осталась стоять на месте и, в приподнятом настроении, поехал в Крылатское.

 

Глава 12

Пока Максим и Стас занимались урегулированием своих дел, от Белорыбова не укрылась их активность вокруг автосалона в Крылатском. Это повышенное оживление — частые и безосновательные, как ему казалось, поездки туда обоих директоров, звонки, общение с Вадимом, выглядели подозрительными. Он, зная, что Максим улетел на родину, а Стас отсутствует по своим делам, и решил лично съездить в этот салон, на разведку.

Директор салона Вадим был как всегда любезен, встретил его ласковой улыбкой, крепким рукопожатием. Белорыбов прошелся с ним по салону, среди сотрудников и машин. Ничего необычного он не заметил. Болтаться просто так, в надежде на случайную информацию не имело смысла, было пустым времяпровождением. Но он знал, что у Макса здесь была любовница, которой тот дал отставку, а отставленные девушки обычно обидчивы, они бывают откровенными с незнакомцами.

Вадим, по его просьбе, показал Леру издали. Высокая модельная девушка ему понравилась.

— Лера, не хотите пообедать? — подойдя к ней, спросил Белорыбов без предисловий.

Девушка посмотрела на него с любопытством.

— А где? — спросила она.

— Тут есть небольшой ресторан «Империя вкуса», где останавливаются олигархи по дороге на Рублевку, — Александр надул полные толстые щеки, видимо изображая олигархов.

Девушка взмахнула длинными, будто приклеенными ресницами.

— Знаю, там супер! Окей, поедем.

Девушка взяла сумочку, немного подкрасила губы, и они поехали в ресторан. После вкусного обеда, который очень понравился Лере, как и предполагал Белорыбов, они оказались в постели у него дома. Александр жил в двухкомнатной квартире на Парке Победы, доставшейся от родителей. Сами родители уехали жить во Францию и иногда звонили оттуда, чтобы поздравить с праздниками, изредка поинтересоваться, как у него идут дела.

Потом они приняли душ, попили кофе, но Белорыбов все никак не мог приступить к расспросам, к тому, собственно, для чего он и привез девушку к себе домой. После душа он надел свежую хлопчатобумажную рубашку белого цвета в крупную синюю полоску, но перепутал и взял её из того отсека шкафа, где на вешалках висели старые рубашки маленького размера. За последнее время он потолстел и теперь ворот рубахи немилосердно давил на шею, однако переодеваться было лень.

Он не знал с чего начать. После некоторого внутреннего колебания, решил спросить напрямик:

— Слушай, Лер, не знаешь, Стас с Максом на вашей точке мутят что-нибудь?

— А ты чего меня спрашиваешь? — девушка с удивлением посмотрела на него и опустила длинные ресницы, словно за их шторкой хотела скрыть свои мысли — вы же все время вместе? Хочешь их спалить на чём-нибудь?

— А есть на чём?

— Саша, я в шоке, у вас вроде дружба! — лицо молодой красивой девушки выразило недоумение. Лера бессмысленно хлопала глазами, как человек силящийся понять то, что выше его понимания.

«Вот овца, тупит всю дорогу, — подумал Белорыбов, — у неё эмоции написаны на морде».

— Знаешь, в бизнесе дружбы не бывает, только отношения, умноженные на порядочность. А Макс со Стасом меня кинули, — в этот момент он еще не знал всей правды, но соврал, сделал вид, что ему всё известно. — Это порядочно, по-твоему?

— Не знаю, — протянула Лера, — это ваши дела.

Глядя на Белорыбова она прикидывала собственную выгоду. Макс и Стасик для неё были пройденными вариантами, а с бухгалтером можно что-то замутить. Он, конечно, не совсем в её вкусе, но сойдет: полненький, мягкий, как плюшевый мишка.

Лера не удержалась и щипнула его за свисающий бок.

— Ты чего? — Александр дернулся на стуле, — больно!

— Зато приятно, Сашок! Зайка, ты такой мягкий, уютный! — Валерия довольно улыбалась.

— Так ты мне не сказала, — Белорыбов принял добродушный вид, хотя маленькие его глазки смотрели напряженно, — ты мне не сказала всё-таки, они замутили что-то или нет? Не хочется себя чувствовать лохом, который не в теме.

— Ты же всё сам знаешь!

— Знаю, но нужны подробности, киса.

— Какие подробности? Поговори с ними сам! — больше из чувства упрямства, чем из здравого смысла, отрицательно ответила девушка, хотя её и подмывало желание рассказать обо всем.

«Ломается, девочка! — рассерженно отметил Белорыбов, расстегивая давивший на шею ворот рубахи, — как эти бабы любят ломаться, набивать себе цену! Обыкновенная ведь шалава, потаскушка!»

Но он все же взял себя в руки и решил сменить тактику. Если не удаётся получить желаемое забесплатно — значит, нужно купить. Это правило редко подводило Белорыбова. Конечно, встречались принципиальные люди, корчившие строгую физиономию, когда им предлагали деньги или льготные условия, но это было, скорее исключение. Такие люди, лично у него, Белорыбова, уважения не вызывали, поскольку он считал их лохами.

Александр улыбнулся во весь рот, показывая хорошие белые зубы, качественно обработанные в дорогой стоматологической клинике.

— Лера, киска, а что если я тебе премию выпишу вкусную, суперскую. Ты же не откажешься от бонуса? — спросил он и по заулыбавшемуся лицу девушки понял, что попал в точку.

Вероятно, Лера не подумала, что из их разговора сможет извлечь для себя реальную пользу, но он, Александр, знал, что нужно таким, как она.

«Эти косящие под гламурных тёлки, хотят только одного — бабла и больше ничего, — презрительно резюмировал он. — Как вариант мужа-олигарха, который обеспечит баблом, но этот вариант с напрягом: надо еще поискать свободного олигарха, а потом полечить его».

В общем, озвученное им предложение было самым оптимальным и быстрым, Лерка это сразу поняла и стала податливой.

— Медвежонок, — использовала она новое слово вместо «зайки», капризно растягивая гласные, — только это между нами. Ты же меня не спалишь?

— О чем ты говоришь, девочка моя! — с деланным возмущением произнес Саша, — я же бухгалтер, в цифровом мире интригам места нет, — сухая математика. Ну и?

— Короче, Стас замутил у нас бизнес с подержанными машинками. Подгоняет несколько штук в месяц, а Вадим выставляет на продажу, потом бабки передает Стасу. Всё просто.

— Так-так, — о чем-то задумался Белорыбов, — а Макс здесь как подвязан?

— Не знаю, мишка! — лениво протянула Лера, — но он в теме, я ему говорила.

Она снова потянулась к Белорыбову, с шутливой гримаской на лице, пытаясь ухватиться за жирную складку на его боку. Но Белорыбов отстранился.

— А он что? Что он сказал?

— Сказал, что интересно. Но больше ничего. И вообще, Саш, ты же бухгалтер, зачем тебе эта хрень?

— За всем стоят бабки, киска, и мир крутиться вокруг них.

Белорыбов потянулся к столу, взял из маленькой вазы батончик «Марс» и отработанным жестом, словно кожу с животного, содрал обертку с конфеты. Лера внутренне подивилась его умению, почему-то внушившему ей опаску. Ей показалось, что также он мог бы содрать кожу и с живого человека. Чтобы отвлечь себя от дурных мыслей, она спросила о бонусе.

Белорыбов принялся в это время механически жевать, не слушая, что ему говорит Валерия.

— Саш, ну, Саш, сколько ты мне выпишешь? — спрашивала та и легонько толкала его в бок, — ну, Саш, скажи!

— Погоди, не мешай, — бормотал он в ответ набитым ртом, с усилием раздирая тугую клейкую массу конфеты.

Его мысли занимали Стас и Макс.

После услышанного, он прикидывал, как и чем их можно зацепить. Когда у него возникли первые подозрения он тут же проверил оба зарплатных счета у того и другого, но эти ребята-акробаты оказались хитрецами — никаких непонятных переводов, транзакций, получений денег со стороны. Однако он тоже не дурак. Он сделал простой вывод, что у его приятелей есть другие счета, в других банках, и остро пожалел, что бухгалтер, а не полицейский опер.

Сейчас же стоило собрать больше информации, осторожно, тихо, не привлекая внимания, и Лерка могла оказать неоценимую помощь. Он, Белорыбов, уже давно вынашивал мысль перейти из бухгалтерии в бизнес, возглавить сеть, расширить её. Но Стас и Максим вряд ли бы подвинулись, они всегда считали, что его место в бухгалтерии и постарались внушить это хозяевам. Он чувствовал со стороны обоих топ-менеджеров, называвшихся его приятелями, скрытое недоброжелательство, насмешку, как смеются обычно в школе троечники над отличниками-ботаниками. Стас и Максим думали, что он безобидный толстячок, добродушный медвежонок, но в его душе неуклонно росла злость на них, таких успешных и пафосных.

Он давно хотел переговорить с одним из владельцев бизнеса, которого звали Камо, попросить перевода, но не было удобной возможности. Теперь такая возможность могла появиться.

Его мысли текли одна за другой широким потоком, разливались по полям воображения. Они рисовали захватывающие дух перспективы, великолепные возможности. Он видел себя главной крупнейшей в Москве сети, да что там, в Москве — в России. Можно было бы открыть точки и в ближнем зарубежье, договориться с таможней…

— Саша, мне на работу пора, — оторвала его от размышлений обиженная невниманием Лера, которую он так и не удосужил ответом о сумме вознаграждения.

— Малыш, доберешься сама? Мне надо в офис, — сказал он только для того, чтобы отделаться от девушки.

Ему хотелось побыть одному.

 

Глава 13

В то время когда Белорыбов, пользуясь отсутствием Максима, начал собирать компромат, Стас Гусаров проводил своё расследование. Только цель у него была немного другая — найти стукачей из числа своих, и начать он решил с Вадима. Будь Максим на месте, возможно, он удержал бы обоих Шерлок Холмсов от такого рвения и нашел средство разрулить ситуацию, но Максим был в Заволжске.

Подъехав к автосалону на Крылатском, Стас первым делом отыскал Вадима, ходившего с деловым видом по шоу-руму. Молодой директор был в бежевом летнем костюме, из нагрудного кармана выглядывал кончик фиолетового носового платка. Выглядел он импозантно.

— Пойдем-ка, мил человек, — голосом, не предвещавшим ничего хорошего, приказал Гусаров и пошел в офис директора.

В кабинете он уселся на директорское место, и, недовольно насупив рыжие брови, взглянул на вошедшего следом Вадима.

— Что за траблы с моим бизнесом? Откуда Макс всё узнал? Ты ступил или кто-то из твоих нас спалил? — Стас задавал вопросы залпом, без пауз, не давая Вадиму ответить.

Тот покрылся глянцевой испариной, неловко вынул платок из нагрудного кармана пиджака и протер лоб.

— Стас, не знаю, кто это. Я никому не говорил!

— Кто-то из твоих менагеров стуканул, кто же еще? Слишком хитрый и наглый, сечёшь?

— Я думаю, что это Лерка, — сказал Вадим, — когда Максим к нам приезжал, она с ним встречалась.

— Лерка? С Максом? Но они разбежались!

— Как говориться, расстались друзьями. Он даже подарил ей золотую цепочку, Лера мне сама говорила.

— Цепочку? Лучше б ей голову оторвать, если это она! — Гусаров зло выругался. — Позови её!

Вадим подошел к телефону и набрал внутренний номер. Через несколько минут в офис зашла Лера. Она была в короткой джинсовой юбке, легкая майка плотно обтягивала её худое длинное тело. Томным жестом Ира поправила волосы и, как показалось Стасу, с насмешкой, немного вызывающе, посмотрела на него.

— Вадим, сходи вниз, глянь, как работают с клиентами! — указал Стас, отправив директора салона, чтобы тот не мешал — во время беседы могли вскрыться интересные подробности, о которых тому знать не следовало.

Не дожидаясь ухода Вадима, Лера вольготно села в кресло возле небольшого столика, закинула ногу на ногу, показывая, что они у неё красивой формы. Когда-то давно, еще до Максима, у них были отношения, и Лера, скорее по привычке, чем по необходимости, попыталась произвести впечатление на молодого человека.

— Можешь не размахивать передо мной своими палками, — грубовато заметил Стас, — проехали! Ты зачем слила инфу Максу, что у меня здесь бизнес?

— Я? — Валерия даже не попыталась изобразить удивление, — а что за тайна? Мне никто не говорил.

— Ты что, дура? — Стас вскочил и забегал по кабинету, — тогда лечиться надо! Не могла у меня спросить или у Вадима?

— Да ладно, Стасик, мне с твоего бизнеса бабок не перепадало, не забывай! Какой интерес держать рот на замке? К тому же, Макс твой друг, я думала, он знает обо всем.

— Да ни хрена он не знал! — Гусаров еще раз, не стесняясь Леры, выругался матом.

Он вновь сел в кресло за стол директора, постепенно остывая. Что сделано, то сделано, назад не воротишь! Дать бы этой модели коленом под зад, чтобы вылетела с треском. Но сейчас уже поздно, Макс может узнать и подумать, что он, Стас, мстит мелочно и жалко, мстит от бессилия.

Потом мысли его приняли другой поворот. Он подумал, что эта дурочка могла еще кому-нибудь слить инфу о подпольном бизнесе — с неё станется. Вон она, сидит перед ним, болтает ногами и всё ей нипочем. Смутное, нехорошее подозрение шевельнулось в его душе.

— Ты кому-то еще рассказывала? — спросил он, настороженно глядя на неё сузившимися глазами.

Девушка лукаво посмотрела в его сторону, продолжая беспечно болтать ногой. Она не отвечала.

— Так ты кому-нибудь говорила? — голос Стаса предательски дрогнул, он напряженно сморгнул.

Валерия насмешливо подумала, что Стас придает деньгам слишком большое значение. Как люди, далекие от управления собственным бизнесом и никогда не видавшие больших сумм, девушка считала, что деньги можно достать легко — было бы желание. Возможности тут не главное, возможностей при нынешней жизни в Москве вполне хватает. По крайней мере, она всегда пользовалась богатыми подарками поклонников, а при случае их капиталом. Но она не была акулой гламура, высасывающей из успешных бизнесчелов живительные соки, пускающей их бизнес по ветру. Она была не слишком умной, но покладистой. Поэтому её и ценили бывшие бойфренды.

Сейчас, она усиленно размышляла сказать ему о Белорыбове или нет. Ей нравилось его напрягать и бесить, разыгрывать из себя интриганку. Пока Гусаров беспокойно бегал по кабинету, в её голове созрела мысль, что Максим тоже, как и она, мог поделиться этим секретом с Белорыбовым, а значит, есть на кого перевести стрелки.

— Ну, Стасик, ну ты вааще! — сказала она, кокетливо вытягивая нижнюю губу и хлопая длинными приклеенными ресницами, — я никому не говорила кроме Макса. Если только он не сказал кому-то еще. Может, Сашке Белорыбову?

— А зачем Максу, он и так получил свой кусок пирога!

— Да, ладно! А мне может что-то перепасть?

Гусарова подмывало сказать, что он дал Максиму большие деньги, но осторожность взяла своё. Он промолчал. В это время зазвонил сотовый телефон — это оказался отпускник Максим.

Гусаров сделал движение рукой, показывая Лере, что та свободна.

— Макс, привет! — сказал он, едва за Валерией закрылась дверь, — у нас пока всё окей — продажи идут и бабки текут. А ты там, где зависаешь? Тёлки хоть есть или так себе, одна муть?

Максим рассказал, что долетел нормально, но в Заволжске скучно — хотелось назад в белокаменную. Девушек мало, знакомых — никого, впрочем, он на тусовки в ночные клубы не ходил.

— Случай, Макс, ты никому не рассказывал о моем бизнесе? — спросил его Стас.

— Нет, — издалека ответил Макс, его голос шуршал в трубке, как бумага, — зачем мне? Я не убиваю курицу несущую золотые яйца. А что, еще кто-то в теме?

— Да так, проверял просто, — пробормотал Гусаров, не желая акцентировать разговор на этом. — Давай, оттягивайся! А нам тут работать надо.

Стас так и не узнал, владеет ли его тайной еще кто-то посторонний, кроме Макса и Лерки. Впрочем, ждать придется недолго, если всё раскроется, то очень скоро.

Дверь открылась, в кабинет вернулся Вадим.

— Кофе не хочешь? — спросил он.

— Нет.

Пить Стасу сейчас не хотелось, если и захочется, то виски или водки ближе к вечеру. Внезапно у него появилось желание рассказать о танцах, на которые он ходил.

Гусаров, как любой человек, имеющий хобби, хотел поделиться с кем-нибудь о своём увлечение, показать, что умеет, похвастаться даже перед посторонними людьми. Так иногда повар просит отведать блюдо, приготовленное им, чтобы гости разделили с мастером удовольствие от пищи — готовить только для себя скучно, потому, что тогда из искусства, готовка становиться обыденным делом, физиологическим действием для утоления голода. Танцы тоже могут превратиться из искусства в упорядоченные движения руками и ногами, совершаемые под музыку. Но то, чем занимался Стас, было искусством, по крайней мере, в его понимании. Он мог бы рассказать об этом Максиму и Белорыбову, но боялся, что они будут смеяться над ним, их едкий стёб ему был не нужен.

— Ты никогда не занимался танцами? — спросил он Вадима, быстро помаргивая рыжими глазами.

— Ходил в детском садике хороводом.

— Я не о том, бальными танцами не занимался?

— Нет, — Вадим удивленно посмотрел на Гусарова. — А что? Хочешь научиться?

— Я и так хожу в студию, — немного смущенно сообщил Стас, — начал недавно, но эта хрень, оказывается, заводит. Прикинь, столько энергетики, драйва, как будто на горных лыжах отжигаешь, аж башку сносит.

— Это как Ричард Гир в фильме «Давайте потанцуем?»

— Типа того.

— Какие танцы знаешь? — поинтересовался Вадим, влажно блестя глазами, — я просто так спрашиваю, не думай чего.

— Я и не думаю. Сейчас румбу разучиваем. Погоди!

Гусаров вскочил из-за стола, приблизился к Вадиму и занял закрытую позицию. Они были одинакового роста, что было удобно, поэтому Стас, взяв его руки, легко пристроил их на своих плечах и уставился прямо в глаза молодому коллеге. Влад ласково моргнул влажными голубыми глазами, в которых затаилось ожидание — их разговор принял неожиданный поворот, и у молодого директора появилась надежда найти себе пару.

Но Гусаров не обратил внимания на флюиды, исходившие от новоявленного танцевального партнера, он, словно вспомнив о чем-то спросил:

— У тебя музыка есть?

— Сейчас сделаю! — с готовностью откликнулся Вадим.

Быстро подойдя к столу, он включил стоявший на шкафу CD-проигрыватель «Samsung», с торчавшей из него сбоку флешкой. В комнате зазвучала песня «Отшумели летние дожди», которую пел с придыханием беззубый певец Шура:

Услышав песню, Гусаров усмехнулся.

— Нет, не пойдет, — сказал он и выразительно посмотрел на Вадима, — выключай, будем без музыки. Иди сюда!

С видимым сожалением Вадим выключил проигрыватель и подошел. Они вновь заняли закрытую позицию, встав лицом друг к другу. Гусаров принялся напевать мелодию румбы и выходило это у него неплохо — голос у Стаса оказался приятным, близким к баритону. Он прерывался только для того, чтобы подать команду.

— Сейчас поворот, — Стас оттолкнул рукой Вадима, показывая, куда тот должен встать, — сейчас шаг назад, но руки не отпускай. Это открытая позиция, теперь возвращайся назад!

Они вернулись в закрытую позицию.

— Еще движение бедрами, — продолжил экспресс-показ Стас, — вращай вправо и влево, медленно приседай.

Вадим делал все, как говорил Гусаров. Потом они пошли вместе, покачивая бедрами в одну сторону, в другую. Гусаров почувствовал, как во время некоторых движений директор салона невзначай касался его бедер своими. Он остановился, грозно глянул на Вадима — Стас не любил когда его отвлекали от занятий делом, особенно, если это дело ему нравилось. Вадим же принял невинный вид, показывая, что все происходящее чистая случайность.

Они продолжили двигаться.

В директорском офисе оказалось тесно, поскольку он никак не был приспособлен для латиноамериканского танца. Стас вел партнера, пытаясь лавировать между столом и креслами, стоявшими довольно кучно, но пару раз он чуть не опрокинул столик с электрическим чайником, а один раз едва не уткнулся в стенку, когда производил закручивание Вадима. Тот с видимым удовольствием подчинялся властным движениям руки своего начальника. Стас опять почувствовал осторожное касание бедра молодого человека к своему бедру.

— Ты чего? — он опять остановился и перевел дыхание, — я что, голубой?

— Стас, я этого не говорил, — Вадим осторожно отодвинулся назад, боясь бурной реакции Гусарова.

— Чего тогда трешься?

— Чисто случайно получилось. А вообще… — Вадим замялся, — ты не пробовал по-другому, нетрадиционно?

— С геями что ли? Нет, мне это не нужно.

— Зря, зря. Знаешь, новые ощущения обостряют чувства. Тебе может понравиться!

— Нет, не заманишь! Блин, ты чего забил копытом, из-за танца? Так и знал, что надо было с Леркой попробовать.

— Зря, зря, — разочарованно повторил Вадим, — вообще гей-культура известна давно, с древних времен. Да и писатели её не чурались.

— Это кто ж? — с усмешкой спросил Стас. Они разошлись в стороны, Стас снова уселся на директорское место.

— Например, Шекспир. Помнишь Гамлета?

— В смысле «быть или не быть»? Где ж там геи? У Гамлета была невеста Офелия. «Офелия, о, нимфа!» — я так иногда девчонкам говорю, когда хочу постебаться.

— Офелия это ошибка. Девушка ошиблась с выбором, не знала, что у Гамлета был Горацио, а когда узнала — сошла с ума. Или хотя бы два офицера Розенкранц и Гильдестерн? Они тоже были вместе.

Стас с удивлением спросил:

— Что за лабуду ты несешь?

— А что? Сам почитай!

Однако перечитывать Шекспира Стас не стал. Он решил не продолжать этот пустой, со всех точек зрения, разговор, посмотрел на часы и понял, что пора возвращаться в головной офис.

Кое-что он узнал здесь, в автосалоне в Крылатском, но эти новые знания ему не нравились. Он и до этого знал, что Лера была строптивой девушкой, взбрыкивала, где ни попадя, и Стаса это не устраивало. Наверное, поэтому они и расстались в своё время.

Разговаривая с ней сегодня, он почувствовал, что она что-то недоговаривает, виляет. Эти её лукавые взгляды, насмешливый тон. Не зря говорят, что для девушки лучшая защита — нападение. Не скрывалась ли за её смешливостью вина?

Теперь он с уверенностью думал, что, скорее всего, Валерия сдала его Максиму, а не Белорыбов. В таких делах он редко ошибался. Но Максим это пройденный этап, с ним уже все решено, всё разрулено. А вот Белорыбов? Знает ли он? Если ему не говорил Макс, то, наверняка, болтнула Лерка.

Как шахматный гроссмейстер Стас пытался просчитать ситуацию наперед, предугадать стратегию противника, его возможные ходы. «Придется допустить, — думал он озабоченно, — что Лерка растрепала обо всем Белорыбову. Но платить этому лоху, как и Максу, я не буду. Слишком накладно и лишает весь бизнес доходности».

Он окинул взглядом Вадима, разгоряченного румбой, снявшего бежевый пиджак и оставшегося в голубой рубашке, на которой под мышками и на спине проявились темные пятна пота. Вадим казался взволнованным после танца с мужчиной.

Гусаров иронически хмыкнул:

— Пока, лузер!

— Почему лузер? — удивился Вадим.

— Меня-то ты не снял!

 

Глава 14

Мама Кати Нина Георгиевна часто думала о дочери. Ей было жалко свою дочь, она хотела ей счастья, но повлиять на её жизнь никак не могла. Она считала Катю беспечной, отчасти бестолковой, совершенно непрактичной.

Нина Георгиевна работала бухгалтером в финансовом колледже. Заполняя платежные поручения, делая проводки и другие бухгалтерские операции, она иногда надолго задумывалась, снимала очки, протирая уставшие глаза.

Катя никак не могла познакомиться с достойным молодым человеком или приличным мужчиной, пусть даже и постарше её, а ведь дочери пора было взрослеть. Разве она могла растить и воспитывать сына, если сама была еще ребенком, капризным и безответственным, как казалось матери?

Нельзя сказать, что Нина Георгиевна не уделяла ей время, когда Катя была маленькой. Она старалась привить дочери правильное отношение к жизни, которое, по её мнению, выражалось в хорошей учебе, примерном поведении и послушании. Такое сочетание несло позитив, составляло внутренний стержень человеческих качеств, а иметь стержень это очень важно. Это то, что помогает выдержать удары судьбы, жизненные невзгоды, стойко их перенести и вновь идти дальше.

Так считала Нина Георгиевна. И она всеми силами старалась выковать этот стержень у Кати.

В школе её дочь училась хорошо, закончила с отличием. Так же неплохо она провела и студенческие годы. Мать с удовлетворением думала, что добилась своего — её дочь готова вступить в жизнь. Но скорый брак, сразу после института, а затем последовавший развод, смешал все планы. Она видела, как Катя теряла уверенность в себе, замыкалась, делалась грубой и была сама собой только, когда оставалась наедине с сыном Денисом. Тогда она вновь становилась веселой, открытой и душевной. Нина Георгиевна, с отчаянием наблюдая эту картину и не знала, как помочь дочери.

Сама она когда-то осталась без мужа. Правда здесь была другая история — муж заболел, лег в больницу и там сошелся с медсестрой. Потом они уехали куда-то на север и Нина Георгиевна, долго не имела о нем сведений, пока однажды случайно не узнала, что её бывший внезапно скончался от инсульта. Жалости и сожаления по отношению к нему она не испытала — все, что было между ними осталось в прошлом. Она вырвала его из сердца, как отрывают листок календаря и бросают в корзину с мусором — назад не достанешь, обратно не приклеишь.

Её дочь примерно также поступила с бывшим мужем — решительно и безвозвратно выбросила его из головы. Она была гордой. Этот её поступок Нина Георгиевна полностью одобряла, но вот потом. Один, другой молодой человек в её жизни — возникали и скрывались, как мотыльки в ночи. Сейчас вот этот Никита. Зачем он её нужен?

Нина Георгиевна сокрушенно покачала головой.

Затем мысли её потекли по другому пути, она подумала о Денисе. Через пару-тройку лет мальчику нужно будет идти в школу. Возможно, ей придется уволиться, брать подработку на дом, чтобы провожать и встречать его. Время было страшным: что ни день, то сообщения о педофилах, маньяках, других ужасных вещах. Нет, внука никак нельзя оставлять без присмотра!

Нина Георгиевна расстроено посмотрела в окно. За окном осень уже вступала в свои естественные права.

Сентябрь начался с мелких дождей, ночных похолоданий и сильного листопада. Дворники, большинство которых было выходцами из Средней Азии — таджиками, узбеками не успевали убирать тротуары, уныло шаркая по утрам метлами и скребками. Они собирали мокрые грязные листья в кучи, упаковывали их в полиэтиленовые мешки для вывоза мусоровозками, словно из города увозили останки лета, бывшего до того живым существом.

Казалось, все вокруг: и печальные дворники, словно поздние мухи, кружащие во дворах, и серые московские дома, и скучные витрины магазинов, и безрадостные лица людей на улицах, в метро, ощущали, что не за горами приход холодной зимы.

Нина Георгиевна неторопливо думала о житейских делах.

У Кати отсутствовали демисезонные сапожки, не было хорошего осеннего пальто, но вместо этого дочь тратит деньги на бог весть что. Катя вновь начала встречаться с мужчиной и сделала это не только вопреки её предупреждению о женатых, но и вопреки своему собственному мнению.

Она глупо проводит время с Никитой в ресторанах и общих компаниях, ходит в кино, на концерты. Это всё глупо, потому что бесперспективно. Никита никогда не бросит семью ради неё, он ей сам сказал об этом. И правильно! Какой мужик в здравом уме так поступит? Они все горазды погулять на стороне, но потом возвращаются назад, словно побитые псы, поджав хвосты.

Эти маленькие, дрожащие и противные хвосты, вдруг явственно представились Нине Георгиевне, она брезгливо передернулась. Недовольно сжав губы, отчего они превратились в две тонкие параллельные полоски на лице, она надела очки, чтобы продолжить работу, но цифры в глазах расплывались.

Она вновь вернулась мыслями к Кате.

Тот молодой человек в метро, на которого показала ей дочь. Тогда он ей не понравился. Сейчас, спустя время, Нина Георгиевна подумала о нем по-другому. Почему бы и нет, собственно говоря? Выглядел он хорошо, солидно, как мужчина, который имеет много денег и сможет обеспечить семью. Главное, чтобы Катя ему нравилась. А вот об этом Нина Георгиевна, как мать, беспокоилась очень сильно. Мужчины такие непостоянные, такие капризные, мнительные, себялюбивые. К тому же этот молодой человек тоже мог быть женат. Кате ведь это неизвестно, а отсутствие кольца на пальце еще ничего не доказывает.

Она с сомнением покачала головой, будто разговаривая сама с собой. Как и все матери, Нина Георгиевна хотела, чтобы её дочь была хорошо устроена, вышла замуж за надежного, порядочного человека, но как большинству из них, в глубине души ей не очень хотелось, чтобы устройство этой жизни сложилось более счастливо, чем у неё самой.

Нина Георгиевна машинально собрала платежки, лежащие перед ней, в стопку. Она хотела отсортировать их по дате, потом решила по сумме, но все же передумала делать и то, и другое, и отложила бумаги в сторону.

В это время дверь бухгалтерии отворилась, появилась её коллега Таня. Молодая девушка была в хорошем настроении, она улыбнулась Нине Георгиевна, бросила сумочку на стол и подошла к вешалке, чтобы снять светлый плащ. Нину Георгиевну не обманывала её показная веселость и добродушие. Таня пришла в бухгалтерию колледжа недавно, но уже, как сообщали Нине Георгиевне доброжелатели, метила на её место. Она постоянно, в обход её, бегала к директору, вываливала всякие гадости о Нине Георгиевне: что она медлительная, невнимательная, допускает много ошибок, что она вредная и неуживчивая. Как вывод следовало, что ей пора уйти на пенсию и не мешать молодым.

Мама Кати между тем подозревала, что между Таней и престарелым директором Иваном Трофимычем возник роман. Эти его ласковые взгляды, когда он приходил в бухгалтерию, эти его фамильярные обращения. «Танюша!». О чем еще можно было говорить? И конечно, куда ей, Нине Георгиевне до молодой?

Татьяна между тем, села за свой стол, включила компьютер.

— Нина Георгиевна, вы сделали разбивку платежек по счетам? — спросила она, словно являлась главным бухгалтером. В голосе девушки Нине Георгиевне послышалась непривычная строгость.

«Может директор её уже назначил на мое место? — подумала женщина с тревогой, — но Вера Дмитриевна мне ничего не говорила». Вера Дмитриевна была их главным бухгалтером.

— Нет, Таня, — она ответила спокойно, — я сейчас этим занимаюсь.

Девушка покосилась на толстую пачку платежек, но ничего не сказала. Дверь открылась, и в их кабинет вошел директор Иван Трофимович — высокий седовласый мужчина, с очками в дорогой оправе. Стекла очков были выпуклыми. Насколько Нина Георгиевна знала, у директора был сильный минус.

— Уже съездила, Танюша? — спросил он, приветливо улыбаясь девушке, а на Нину Георгиевну не обращая внимания. По крайней мере, ей так показалось.

— Да, Иван Трофимович. Представляете, везде очереди, что в налоговой, что в Пенсионном Фонде. Просто ужас! Я там проторчала лишние пару часов.

— Не говори! Никак у нас порядок с этим делом навести не могут. Ладно при советской власти — там везде были очереди, но сейчас? Не понимаю! Это же проще простого.

Глаза директора, как глаза у людей, носящих выпуклые стекла линз с большим увеличением, выглядели большими, блекло-голубыми и наивными. Очки он почти никогда не снимал, а когда снимал, сразу превращался в слепого крота — его лицо становилось сморщенным, маленьким, на нем возникало беспомощное выражение потерявшегося в толпе ребенка.

— Если у тебя работы много, мы можем отправить в следующий раз Нину Георгиевну, — сказал директор и, повернувшись, посмотрел на Нину Георгиевну так, словно впервые увидел.

Ей сделалось неприятно от этого, обидно, поскольку она проработала в колледже больше десятка лет, не как какие-нибудь вертихвостки.

— Иван Трофимович! — сказала Нина Георгиевна, и её голос дрогнул от обиды, — у меня много работы, я не успеваю. Если еще полдня буду тратить на поездки, то вообще работа встанет.

— Не успеваете, — встряла Татьяна, — тогда пора на покой, на пенсию, дорогая Нина Георгиевна. Надо больше внимания уделять внуку!

— А ты меня не учи, сама знаю, что мне делать! — жестко ответила ей Катина мама и, надев очки, посмотрела в сторону молодой девушки с недобрым выражением лица.

— Ну-ну! — примирительно морщась, сказал директор, не любивший громких ссор и разборок, — если есть работа, найдем, кого послать. Работайте спокойно, Нина Георгиевна!

Лицо директора тут стало похоже на лицо человека, съевшего кислый лимон в гостях, но усиленно пытающегося показать, что ему приятно, что ничего кислого он не чувствует, а напротив, очень даже сладко. Не сказав больше ни слова, он растерянно пригладил жидкие волосы на голове и поспешил ретироваться из кабинета бухгалтерии.

Татьяна и Нина Георгиевна, не глядя друг на друга, продолжили работу, сухо стуча клавишами компьютеров. Однако раздражение, овладевшее Ниной Георгиевной после разговора с директором и Татьяной, не смогло её оставить так быстро, как хотелось бы.

Она схватила первую попавшуюся на глаза бумажку со стола для отвода глаз и выскочила из бухгалтерии, поспешив к Вере Дмитриевне. Их главный бухгалтер, небольшого роста полная женщина, с крашеными хной волосами, сидела за своим столом в кабинете и сверяла цифры таблицы на экране компьютера. Она давно знала Нину Георгиевну и хорошо к ней относилась.

Услышав жалобы своей подчиненной, Вера Дмитриевна устало откинулась на спинку кожаного кресла.

— Слушай, Нина, думаешь, я не знаю про Татьяну? Знаю очень даже хорошо! Если она нравиться Ивану Трофимовичу — пусть тот порезвиться на старости лет. Не лезь в это дело!

— Я и не лезу, — обидчиво ответила Нина Георгиевна, — но эта вертихвостка, бегает к нему, жалуется, порет всякую чушь. Я знаю, что жалуется на меня. Она, наверное, и тебе жаловалась?

— Да, говорила как-то, — уклончиво ответила Вера Дмитриевна, — но, не обращай внимания. Пусть болтает, что вздумается. Всё равно за своих работников отвечаю я сама, и никакой директор не заставит меня уволить тебя. Да, Татьяна была моей ошибкой. Но ты же помнишь, какое у нас было трудное время — груда работы, а людей нет. Пришлось брать всякого, кто подвернулся под руку.

Вера Дмитриевна нахмурилась, из-за чего её круглое лицо приобрело странное выражение — сделалось похожим на циферблат с поднятыми вверх стрелками, сходящимися у переносицы под тупым углом. Она наклонилась чуть вперед и доверительно сказала:

— Мне по секрету сообщили, что Иван Трофимович собирается на пенсию.

— На пенсию? Он же еще не старый! Ему, пожалуй, нет еще шестидесяти, — Нина Георгиевна с удивлением смотрела на свою начальницу.

— Неважно! Сам не собирается, значить соберут. Тогда, я тебе обещаю, что разберусь с Татьяной. Устраивает такое? А пока придется потерпеть, но знай, что я тебя всегда поддержу.

Когда Нина Георгиевна вернулась назад, в их общий кабинет, она победоносно глянула на девушку, не обратившую ровно никакого внимания на свою коллегу. «Сиди, сиди — злорадно подумала Нина Георгиевна, глядя на неё искоса, — недолго осталось. Как только уйдет твой старый воздыхатель, вылетишь за ним следом».

Эта мысль подняла ей настроение и уже более спокойная она вновь уселась на свое рабочее место. Она всегда знала, что в лице Веры встретит поддержку и понимание, а именно товарищеская поддержка ей сейчас так необходима. Потому что если испытывать расстройство и дома, и на работе, то жизнь вообще будет казаться тяжелой, мрачной и ужасной. Она станет просто невыносимой.

Нина Георгиевна перевела взгляд в окно, куда смотрела до прихода Татьяны с улицы. Холодная осень теперь не казалась ей такой уж дождливой и безрадостной.

 

Глава 15

Прилетев в Заволжск ранним утром, Максим приехал на такси к родителям и сразу, едва успев поздороваться и наскоро перекусить, завалился спать на диване в большой комнате двухкомнатной квартиры.

В самолете он так и не смог толком заснуть — всё ворочался в кресле, иногда отстраняя от себя, сползавшего на плечо к нему Сказкина. Удобное положение найти не удавалось. Он, то откидывал спинку назад, попытался вытянуть ноги, но упирался в кресло впереди сидящего пассажира, то приводил спинку в вертикальное положение и сидел, пока не затекала спина. Так и промаялся до посадки, находясь в легком полузабытье.

Он подумал, что надо было не жалеть денег и в аэропортовском баре, чтобы расслабиться как следует, как Пашка Сказкин. Но, чего не сделал — того не сделал, и ему пришлось пенять только на самого себя.

Проснулся Максим под вечер. Родители уже были дома. Он вышел поужинать и присел с ними за стол, замечая, как за время его отсутствия изменились их лица — постарели, покрылись сетками морщин, волосы тронула седина. Так всегда бывает, если долго не видеть знакомого человека — его лицо значительно меняется. Ветер времени уносит молодость, как заметил бы философ.

Они вели разговор о понятных и близких сердцу вещах: здоровье, которое с годами становилось всё хуже, общих знакомых, городских новостях.

Заволжск нельзя было сравнивать с Москвой, поскольку здесь ничего не менялось годами. И всё же в последнее время, с приходом нового губернатора, начались подвижки: открыли несколько производств и одно из них по сборке немецких легковых автомобилей, запустили завод по изготовлению кабельной продукции. Несколько оживилось жилищное строительство, особенно на левом берегу Волги, где было много места для развивающегося города. По мнению Максима, жить было можно.

Мать опять осторожно коснулась темы женитьбы. Она, оказывается, нашла ему невесту, здесь, в Заволжске.

— Девочка хорошая, — говорила мать, — я семью её знаю, сама она интересная.

— Блондинка или брюнетка? — спросил Максим, настроенный шутливо — он не собирался всерьез обсуждать с матерью такие вопросы, — знаешь, в моде сейчас брюнетки с голубыми глазами.

— Она… — мать на мгновение задумалась, потом внимательно на него посмотрела — ох, сынок, все бы тебе шутить!

— Не вопрос, — поддержал шутку отец, — покрасится басмой и вставит голубые линзы. Или парик наденет. Сейчас не то, что в наши времена — всё можно изменить.

— Не, не уговорите! — Максим рассмеялся, внутренне подивившись их напору, — я вольная птица!

А отец, тоже улыбаясь, перефразировал Пушкина: «Ты вольная птица, пора, брат, пора!»

Этот разговор ничем не закончился. Максиму было понятно волнение родителей за своего единственного сына, однако кого выбирать и с кем жить — это решение он никому не хотел отдавать. Вернувшись в свою комнату, где спал, он обнаружил на чисто убранном столе, одиноко лежавшую фотографию. Это, наверное, была та девушка, о которой говорила мать. Он взял её фото, рассмотрел. Девушка была высокой и стройной, шатенкой.

«Симпатичная! Чем-то похожа на Катю», — равнодушно отметил он, совершенно не заинтересовавшись и отложив фото в сторону.

Ему стало скучно. Здесь, в Заволжске не было друзей, не было привычного окружения, не было того драйва, который так им нравился со Стасом в Москве. Скучная жизнь, скучного провинциального города. Даже напиться было не с кем.

Когда на город опустились сумерки, Максим, накинув легкую ветровку, вышел на улицу прогуляться — родители жили недалеко от центра, и это оказалось удобным. Начало сентября в Заволжске было сухим и теплым. Ветер словно гонял по тротуарам футбольные мячи, пиная сорванные с деревьев желтые листья. Он отрабатывал финты, замысловатые удары и легкие листья взлетали, падали, попадали в сливные решетки и водопроводные трубы, как будто те заменяли футбольные ворота. «Один-ноль, — считал Максим забитые голы, — два-ноль. А почему ноль?» Он осмотрелся, в надежде придумать, кто бы мог забить гол ветру, и где ворота этого воздушного бродяги. Но ничего не придумал и решил, что ветер ведет игру в одни ворота.

Один из листков попал и в Максима, прилепившись к ботинку. «Ага! Вот и мне вкатили гол». Он попробовал увернуться от других, летящих в него виртуальных мячей, но с ветром играть бесполезно — всё равно проиграешь! Он представил себя желтым листиком, которого ветер гонит, как мяч, по улице родного города. Беззаботный, веселый, легкий мяч, катящийся сам по себе, без цели и без мыслей и настроение, овладевшее им в эту минуту, оказалось под стать мячу — такое же легкое и игривое.

Сняв несколько приставших листиков, Завьялов пошел по центральной улице, как и в большинстве региональных столиц, носящей имя Ленина. Никто из знакомых, к его удивлению по дороге не встретился. Вокруг большой прямоугольной площади, в центре которой высился памятник воинам-чапаевцам, он обнаружил несколько открытых кафе и баров. Там было заметно некоторое оживление, и Максим решил заглянуть в первый попавшийся бар.

Окинув взглядом ряд светящихся вывесок над дверьми нескольких заведений, он с иронией подумал, что страсть к иностранным названиям докатилась и до провинции. Большинство баров носили названия известных напитков с добавление русских слов — например, один из баров звался: «White horse вечером». Другой: «Bacardi-бар». Еще один бар назывался в честь героя звездных войн «Дарт Вейдер», а соседний — «Джон Уэйн», что говорило о его хозяине, как о почитателе известного американского короля вестернов.

Немного подумав, Максим решил пойти в бар предводителя темных сил Дарта Вейдера, этого отца-алиментщика, бросившего двух детей: Люка Скайуокера и принцессу Лею.

В полутемном помещении играла ритмичная клубная музыка. Было много народа, выпивающего и веселившегося, отчего в воздухе висел непрекращающийся шум голосов. У барной стойки осталось несколько свободных мест, и Максим уселся на высокий стул, заказал коктейль «Оранжевый оргазм», который был популярен в столице в прошлом году, а в этом только попал в Заволжск.

Он огляделся по сторонам, но знакомых, как и на улице не увидел. Рядом с ним сидели и щебетали две милые девушки, явно увлеченные беседой друг с другом, затем молодые супружеские пары, пьющие пиво. Перед ними уже стояла длинная батарея пустых пивных бутылок.

В полутемном зале Максим не смог рассмотреть, кто сидел за столиками. Там выпивали, шумели, веселились, происходило всё, что обычно происходит в таких барах, посещаемых практически одними и теми же людьми, их завсегдатаями.

Здесь почти все знали друг друга по именам, кто с кем спит, кто от кого ушел. Пары иногда разбивались и тогда, можно было заметить одиноко сидевших молодых людей и девушек, пьющих что-то серьезнее, чем пиво или легкий коктейль. Сотрудники администраций всех уровней, чьи здания расположены по периметру площади, тоже были здесь нередкими птицами, чаще всего заходили по вечерам отметить значимое для них событие или просто оттянуться. Так или иначе, но незнакомцы сюда забредали нечасто, и каждое новое лицо сразу бросалось в глаза.

Вот и Максим, сидя у стойки, уже ощутил на себе любопытные взгляды не только тех девушек, которые были без пары, но и замужние посматривали в его сторону вопросительно. Завести роман здесь, сейчас? Эта мысль привычно мелькнула в его голове, но он вспомнил о Кате. Что с того, что она встречается с другим?

Ему вспомнилось метро, как она сидела, поправляла челку, как она шла к эскалатору, а он не торопясь следовал за ней, словно большая неповоротливая баржа следовала за буксиром. Ему нравилось её лицо, фигура, походка. Это кокетливое покачивание бедрами. Ради такой девушки, пожалуй, можно было пожертвовать свободой и сейчас, будучи за тысячу километров от Москвы, его уже не пугала мысль об утрате своей независимости. И чёрт с ним, с этим мачизмом!

Он глотнул коктейль, ощущая приятную горечь. Было довольно душно. Пусть Катя и была с другим, но он надеялся, что не навсегда. Всё должно случиться в своё время, а сейчас он сидел в баре Заволжска, потягивал коктейль, и ничто не могло испортить его хорошего настроения.

Глядя вокруг, на этих молодых людей и девушек, он ощущал в себе превосходство богатого человека, заброшенного волей судьбы в далекую провинцию. У него были деньги, их было много и, казалось, что он может всё. Деньги придавали уверенность, а много денег — веру в свою непогрешимость и всемогущество.

У него возникло чувство, что он может купить этот бар со всем его содержимым и людьми находящимися здесь. Просто это ему не нужно. Он богатый, но не выпячивает свое богатство, а лишь наслаждается мыслью, что богат. Подобно халифу из арабских сказок, он затерялся на улицах Багдада среди простолюдинов. Только халиф бродил в толпе, чтобы собрать слухи и сплетни о своей власти и себе самом, а он, Максим, чтобы расслабиться, стать незаметным человеком от которого никто не зависит и который сам ни от кого не зависит.

Это хорошее чувство, приятное. Всё равно, что погрузиться в нирвану, раскуривая кальян.

Он представил, как в этот бар зашел какой-нибудь корреспондент городской газетки, и после, на страницах местной прессы, появилась бы статья о том, что их город посетил известный топ-менеджер крупной сети автосалонов. Можно было бы напечатать и фотографию — улыбающийся Максим у стойки бара, пьет коктейль.

Он улыбнулся самому себе, своим мыслям, своей нарочитой скромности.

— Максим? Ты?

За его спиной неожиданно громко раздался женский голос, и он неторопливо обернулся с затаенным чувством досады, вызванным тем, что кто-то его узнал и невольно нарушил лелеемое им одиночество.

Перед ним стояла, немного покачиваясь на высоких каблуках, явно в подпитии, невысокая светловолосая девушка. Она была в джинсах и черной кофте, плотно облегавшей её грудь, держала в руке бокал с коктейлем. Лицо её было румяным, блестевшим, то ли от спиртного, то ли от духоты, плотным клубком стоявшей в баре и показалось Максиму знакомым.

— Не узнаешь что ли? — развязно спросила девушка, подходя ближе, — быстро же ты забыл школьную любовь!

Тут Максим, внимательно всматриваясь в лицо подошедшей девушки, узнал Алёну. Она училась с ним вместе, как и Паша Сказкин, и у них, действительно, была любовь в последнем классе школы. Он влюбился в неё со всем пылом семнадцатилетнего юноши, но Алена предпочла другого. Не сразу, правда, потом, уже ближе к выпуску. Для него это была первая сердечная боль от любви и эта девушка, стоявшая сейчас здесь, в этом баре, невольно выступила его первой учительницей.

Сейчас он бы только усмехнулся, обрадовался быстрому разрыву. Никаких обид! Стас на эту тему выразился достаточно точно, утверждая, что телок вокруг много. Одной больше — одной меньше, какие пустяки! Но тогда, это был сильный удар по его самолюбию, по его чувствам. Он страшно переживал.

Мать, видевшая его угнетенное состояние, приоткрывала в комнату сына дверь и тайком подсматривала, что он делает — юношеский возраст такой нестабильный, такой ранимый, такой экстремальный. Она постоянно читала в «Комсомольской правде» о самоубийствах от несчастной любви среди малолетних и волновалась за него. Но Максим остался в живых.

— Алёна? Привет, солнце! Хорошо выглядишь! — сказал он, вежливо улыбаясь, светским, ничем не обязывающим тоном, — присядешь?

Рядом уже освободилось место — две девушки, сидевшие возле него, пошли за столик к парням в глубине бара.

— Давно не виделись! — произнесла, улыбаясь, Алёна.

Она с трудом влезла на высокий стул у барной стойки, ногами она едва касалась пола, и поставила их на дужку стула внизу, чтобы было удобней сидеть.

— Да, давненько! — подтвердил Максим, — что будешь пить?

— А ты что пьешь?

— Коктейль.

— Да ладно! — девушка пьяно засмеялась, — чтобы расслабиться мне нужна только водка или вискарь.

Максим заказал ей виски.

— Ну, как поживаешь? — спросил он опять из вежливости, потому что на самом деле его абсолютно не интересовала нынешняя жизнь Алёны, да и вообще, кого-либо в Заволжске. Его мысли были далеки отсюда.

Алёна пожала плечами, взяла поставленную барменом рюмку и пригубила. Она немного выпила уже перед этим — начала с коктейлей, потом в ход пошло несколько рюмок водки, но этого ей показалось мало.

До этого она сидела за столиком, раздумывая, что сделать: заказать ли еще водки или пойти домой. В бар «Дарт Вейдер» Алёна пришла сегодня одна. Неделю назад она развелась с мужем, и настроение у неё было таким паршивым, что хотелось напиться до чертиков. Она специально пришла в бар без подруг, потому что подруги взялись бы её успокаивать, хлопотать, делать сочувствующие физиономии. А в сочувствии она сейчас не нуждалась — она сама могла себя пожалеть.

Она чувствовала себя старухой среди этого веселья молодежи. Периодически её подмывало встать и уйти, и она уже хотела сделать это, заказав у бармена рюмку виски на посошок. Но приближаясь к стойке бара, Алена среди людей, сидящих на стульях, вдруг увидела знакомую фигуру: спину, голову, руки. Это был Максим, точно он! Немного возмужал, поправился, избавившись от юношеской худобы.

Она словно по-новому увидела своего одноклассника. Какой он стал клёвый, шикарный парень! Эта внешне простая, но на самом деле качественная и дорогая одежда, часы «Филипп Патек» за несколько тысяч долларов. Она такие видела в рекламном буклете одного из бутиков. В его поведении — несуетном, вальяжном и, вместе с тем, вежливом, чувствовался налет московского лоска, даже говор у него изменился и он стал «акать», как москвичи. У неё перехватило дыхание.

Максим был один, без подруги, а сидящие рядом с ним девицы сами по себе — это она тут же определила наметанным глазом. Тогда она и подошла к нему.

Сев рядом на стул, Алёна ощутила сильное желание провести с ним всю ночь. Она не понимала, что на неё нашло: то ли вид благополучного Максима так повлиял, то ли количество выпитого. В любом случае, она совсем немного, чуть-чуть, придвинула правое колено к его бедру, невзначай, прижалась. У неё порозовели щеки, заблестели глаза, и она принялась без умолку болтать об одноклассниках, надеясь, что Максима заинтересует сидящая рядом девушка — такая живая, симпатичная, соблазнительная.

Но Завьялов не проявлял никакого интереса. Почувствовав её колено, заметив, что у неё разгорелись глаза, сильнее вздымается грудь, он наоборот подался назад и сделал это незаметно, но совершенно не колеблясь. Алёна была ему не нужна. Он своим движением провел между ними соответствующую дистанцию, ту незаметную линию, которую не считал возможным переходить.

Заметив невольное движение Завьялова, она осеклась на полуслове и у неё потускнели глаза. Она повернулась к бармену, выпила залпом рюмку виски. В глубине души Алёну удивило и обидело, что Максим сторонился её. Она считала, что, во-первых, ни один мужик не откажется от секса, если ему выпадет такая возможность, если он, конечно, не импотент и еще не старый. А во-вторых, она внешне была хороша, смотрела на себя почти каждое утро в зеркало: и лицо, и фигуру. Жир еще не отвис по бокам, живот подтянут — она каждую неделю ходила в бассейн, иногда бегала по утрам. Мордашка была симпатичной. Любой мог запасть на неё. Любой, но, выходит, не Максим?

— А я недавно развелась, — сообщила Алёна наигранным бодрым тоном, — ты сам-то как, не женат еще?

— Нет, Алёна, пока не женился, но девушка у меня есть, — уверенно соврал Завьялов.

Обладавшая, как большинство женщин, развитой интуицией, Алёна искоса посмотрела в лицо молодому человеку и попыталась изобразить улыбку на пьяном, расползающимся лице.

— Врёшь ты всё! На самом деле, Макс, ты меня боишься! — её язык чуть-чуть заплетался. Она хотела быть гордой, неприступной, но не выдержала свою игру до конца и буквально привалилась к его плечу, с силой прижалась полной грудью. — Так ты меня боишься, Максик? Да или нет?

— Чего мне тебя бояться? Ты же не девушки из ВИАгры?

— А что я хуже? Хочешь, сейчас заберусь сюда, на стойку, — она хлопнула рукой по стойке бара, — и станцую?

— Иди домой. Тебе поспать надо.

— Значит, не хочешь спасти девушку от одиночества? А девушка, между прочим, страдает. От неразделенной любви! — Она засмеялась хриплым, как ей показалось, очень соблазнительным смехом.

— Я закажу тебе такси, — холодно сказал Максим, которого, последние слова, произнесенные Алёной, вдруг остро задели.

Обида за прошлое, которая казалось, канула в вечность, на самом деле вновь напомнила о себе. «Неразделенная любовь! — с неприязнью подумал он, вспоминая себя семнадцатилетнего, полного отчаяния и боли, когда она его бросила. — Разве ей известно, что это такое? Она всегда любила только себя. Она и за Лёху вышла только для того, чтобы быть в центре внимания, тусоваться с ним по точкам в городе. Лешка идеально подходил для её самоутверждения. Я на него зла не держал, Алёна всегда была одной из тех штучек, которые считали, что внешность дает им право поступать с парнями, как хочется. А сейчас она выглядит жалко! Королева Заволжска без короны!»

Возможно, он был не совсем справедлив к ней, возможно, пристрастен. Известно, что гордость — плохой советчик в житейских делах. Но сейчас? Он думал, что имеет полное право делать так, как считал нужным, а нужным он считал послать её куда подальше.

Он обратился к бармену:

— Закажите такси, пожалуйста!

— Ну, Макс, зачем ты так поступаешь? Ты жестокий! — Алена чуть не плакала.

— Тебе надо поспать! — повторился он, не утруждая себя придумыванием более веской причины.

— Оставь, хотя бы номер сотового, — умоляюще произнесла она, хватая его за руку, — может, созвонимся и завтра встретимся?

Это её неприкрытое унижение, страх в глазах от предчувствия одиночества, хотя бы лишь сегодняшнего, на один вечер, дали ему возможность почувствовать внутреннее удовлетворение. Максим посчитал себя отмщенным.

— А зачем звонить? — он овладел собой, насмешливо улыбнулся и поднял стакан с коктейлем «Оранжевый оргазм». — За твоё здоровье!

 

Глава 16

В конце сентября Максим вернулся в Москву.

Бабье лето, с его теплыми днями, тонкой паутинкой в воздухе, иллюзией продолжающегося вечного лета, проскочило без него, и осень втягивалась в затяжную, холодно-дождливую пору. Острый шпиль Останкинской башни почти насквозь пронзал пасмурное небо, а купола на соборах Кремля желтели без блеска, закрытые от солнца толстым слоем облаков. Эти желтые пятна охры на сером фоне напомнили Максиму подсолнухи, из которых уже выпали семечки.

Москва была все так же многолюдна, стекая по утрам широкими людскими потоками в подземелье метро.

В их компании дела шли в гору. Лето — это период всегда удачный для продаж, но надвигался сезонный спад, и к этому надо было быть готовым. У Максима имелось несколько свежих идей по замещению падающей прибыли от реализации новых машин на другие сегменты авторынка.

Между тем, Гусарова, с которым он встретился в первый же день своего выхода на работу, заботили другие вопросы. Тот поделился своими сомнениями насчет Белорыбова. Он считал, что Саша Белорыбов узнал о его бизнесе, а всю информацию слила Лера. Эта девица, по словам Стаса, была полностью отмороженной и, говоря о ней, он беспокойно бегал по офису, ругался матом.

— Я её уволю, эту дуру! — возмущенно кричал он, — безмозглая кукла, суёт нос туда, куда её не просят! Шалава! Прикинь, Макс, я с ней обсуждаю эту тему, а она глазом не ведёт. Никого не боится! Ты не просил её слить инфу Белорыбову?

— Нет. Да и зачем?

Подойдя к Максиму, Стас с подозрением уставился на него своими наглыми карими глазами, обрамленными рыжими ресницами, но вдруг беспомощно и по-детски шмыгнул носом, отчего вмиг утерял свою грозность и стал похож на обиженного мальчишку. В свою очередь Максима, коробило такое отношение Стаса к Валерии. Слушая ругань Гусарова, он чуть заметно морщился, поскольку сам Максим считал девушку глупой, но безобидной — если и рассказала обо всем Белорыбову, то, скорее, по дурости, не с умыслом.

— Зачем через неё передавать что-то Сашке? — искренне удивился Завьялов, — это наши с тобой дела. Но увольнять? Не горячись, надо для начала разобраться, а уволить всегда успеем!

— Чего-то ты её защищаешь? — опять с подозрением посмотрел на него Стас.

— Забей! Сейчас главнее перетереть с Саньком. А с Леркой? Хочешь, я с ней поговорю? — предложил он. Его, как и Стаса не устраивало, что кто-то болтает о «левых бабках», пусть это будет и Лера. — Настучу ей по башке, полечу маленько!

— Как знаешь, как знаешь! — недовольно пробурчал Стас. — По мне так взял шашку, вжик и башка с плеч. Чего с ними возиться? За воротами стоит длинная очередь таких Лерок. Они и работу знают, и на всякое другое готовы без лишних вопросов. А что будем решать с Сашей?

Максим коротко задумался. С Белорыбовым надо было вести себя по-другому — их главбух только на первый взгляд казался простаком. Но всё было далеко не так, и Максим это хорошо знал.

Было несколько случаев, не слишком серьезных, вполне безобидных, когда Белорыбов проявил свой характер. Он настоял на жестком наказании виновников, и несколько человек, по его требованию уволили, в то время, как сам Максим, да и Стас, были настроены миролюбиво, предлагали обойтись административным наказанием. Александр оказался обидчив, мстителен и жесток. Именно потому с Белорыбовым следовало мирно разрулить ситуацию или, как сказали бы дипломаты, выступить с мирными инициативами.

— Не хочешь бросить ему кость? — спросил Максим, наперед зная, что Стас не будет делиться.

— Обойдется!

— Смотри, жадность чайника погубит!

— Тогда уж проще закрыть бизнес, а то нахлебников много — всех не накормишь.

— Зря ты так! Он нас запросто запалит, сольет хозяевам, а реальной отмазы у нас нет. Всё легко проверяется.

— Кто Сашка? Не парься, брателло! Наш медвежонок не крут, как ты думаешь, совсем не крут. Знаешь, кто он для меня? — Стас сделал паузу, как бы подбирая точное определение, — он пиксель.

— Пиксель?

— Ага. А ты не знаешь что такое пиксель? — Гусаров удивился.

— Знаю — точка на экране.

— Вот-вот, он точка, а мы с тобой сам экран. Поэтому Сашка для меня всегда был пикселем, а теперь будет битым пикселем. И поверь, у Камо ему не прокатит. Я скажу, что все это шлак, полная лажа. Камо скорее мне поверит, чем ему.

— Это почему еще?

— По кочану! У меня пол-Москвы знакомых в автосфере, всё схвачено. Ты же знаешь, что это я Камо клиентов притаскивал, а не Белорыбов. Я делал планы по продажам, а не Сашка. Пусть попробует на моём месте покрутиться! Если хочешь знать, у меня была куча предложений от других владельцев сетей, серьезных людей, перейти к ним и вести их бизнес. Там одни официалы. Но я остался.

— Конечно, не безвозмездно, — иронично заметил Максим, — самоуверенность тебя когда-нибудь подведёт.

Стас пожал плечами и пошел в свой кабинет.

Проводив его взглядом, Максим открыл документы, графики поставок автотехники, кривые продаж. Он попытался их читать, анализировать, тупо глядя на экран компьютера, но бурный разговор с Гусаровым об Александре не шел из головы.

«С Сашкой надо поговорить, — думал он, — пиксель он или нет, но если в теме, то перетереть нужно. Мы же с ним тусовались больше трех лет, он парень с пониманием. Конечно, уломать его без отката будет сложно и Стасу надо чем-то поступиться, хотя жаба и душит. Но лучше договориться сейчас, на берегу, чем потом заниматься подставами. Пусть даст ему процент, пусть пообещает что-нибудь. Просто отмазаться не получиться».

Он потянулся к сотовому телефону, чтобы позвонить Лере и назначить встречу, поговорить с ней серьезно. Но входящий звонок опередил его. Звонил риэлтор Василий.

— Максим, это Василий, — сказал он, — я по поводу квартиры. Кажется, у меня есть подходящий вариант. Вы не могли бы подъехать к Речному Вокзалу в ближайшее время?

— Отчего же, могу! — ответил немного удивленный Максим, который не ожидал звонка в это время.

То, что ему когда-нибудь будут звонить из квартирного агентства, он, конечно, знал, но суета последних дней, поездка в Заволжск, разговор с Аленой, Стасом, мысли о предстоящей беседе с Лерой, отодвинули квартирные заботы на задний план.

После полудня Завьялов приехал по указанному Василием адресу. Квартира была вторичкой, на десятом этаже многоэтажного дома. Стоя внизу, у подъезда, Максим закинул голову вверх, пытаясь разглядеть последний двадцать четвертый этаж монолитной башни. Но это ему не удалось — пришлось бы отходить далеко назад.

Дом стоял в удобном месте, шум с Ленинградского шоссе почти не доносился. По его периметру росли деревья, правда, стоявшие уже голые, без листвы, а неподалеку был разбит сквер, где гуляли с колясками молодые мамы. Они закутали детей в теплые комбинезоны, прикрыв от дождя разноцветные коляски полиэтиленовой пленкой.

Место Максиму понравилось — тихое и спокойное, и он, быстро набрав номер на домофоне, сообщенный Василием, вошел в подъезд.

В квартире Максим увидел худощавого, невысокого роста молодого человека — моложе себя, которому дал бы лет двадцать. Парень был в серой куртке, джинсах, через плечо надета сумка для ноутбука. Увидев Максима, он представился и поздоровался, а потом начал показ квартиры с ванной, перешел на и кухню и закончил комнатой. Предлагаемая Завьялову квартира была типичной инвестквартирой — в ней никто никогда не жил и был сделан только первичный ремонт. Она полностью устроила Завьялова.

— Как я понял, нам надо подписать договор? — спросил Максим после осмотра.

— Да, конечно!

Василий открыл сумку и достал два экземпляра документа.

— Здесь наши обязательство и сумма вознаграждения, — сказал он, протягивая Максиму листки с текстом, — здесь ваши права и обязательства.

— А сумма покупки, которая бы меня устроила, прописана где-нибудь?

— Да, вот здесь, — Василий указал строчку, в которой была обозначена желательная сумма.

Бегло посмотрев текст договора, Максим не нашел ничего, что могло бы его смутить. Самое главное в таких делах — размер вознаграждения риэлтора, а он был оговорен заранее, оставалось только подписать. Максим достал ручку «Parker», которой пользовался в особо торжественных случаях, однако взгляд его случайно упал на последнюю страницу бумаги. Там не было печати. Видимо, Василий в спешке забыл её поставить. Обычно, в таких случаях, многие риэлторы брали печать в фирме и возили с собой, на всякий случай, поэтому, Завьялов подумал, что особой проблемы здесь нет.

— Вы забыли печать поставить, — сказал он, возвращая последний лист Василию.

— Знаете, я печать с собой не захватил. Можете так подписать, а потом, в следующий раз её шлёпнем. Это же формальность.

— Нет, извините. Я привык подписывать правильные документы, а без печати договор не действителен, это простая бумажка, ни к чему не обязывающая! — жестко ответил Максим.

Василий покраснел, по всему было видно, что ему неприятна возникшая ситуация. Он хотел уговорить Максима, но посмотрев на его учтиво-холодное выражение лица, на сквозившую в глазах непреклонную твердость, благоразумно передумал. Взяв документы, неподписанные Максимом, он положил их назад, в сумку.

— Окей! Печати я поставлю. Значит, вы согласны оформить покупку?

— Я, да. Наверное… — последнее слово неожиданно вырвалось у Максима, потому, что он заколебался.

«Наверное». В произнесенном им слове проявилась та неуверенность, которая бытовала в его характере еще в школьные времена, когда он учился в Заволжске. Трудно сказать, почему у него, молодого и крепкого парня, занимавшегося тогда спортом — он бегал на лыжных соревнованиях за школу — периодически возникало это чувство. Что было тому виной? Внутренняя скованность, боязнь попросить чью-то помощь, вообще робость перед жизнью?

После того как его бросила Алёна имевшаяся неуверенность в себе еще более укрепилась. Ему пришлось долго избавляться от стеснения и зажатости, мучиться, нагружая голову внутренним тренингом. «Я уникален», «Всё в моих руках», «Я ни в чем не виноват». Он внушал себе это каждый день, чтобы добиться твердости характера, поскольку сомнения и метания противопоказаны в бизнесе, особенно таком агрессивном как автомобильный.

Квартира ему понравилась, сумма устраивала, но…

Небрежность Василия серьезно настораживала. Сам Максим был человеком ответственным и внимательным, особенно, работая с денежными документами. В последний момент у него возникли сомнения, что при оформлении сделки молодой риэлтор мог серьезно напортачить, ошибиться с цифрами, с условиями продажи квартиры. Самое главное, Василий мог подвести его, досконально не проверив чистоту квартиры. Вдруг имеются обременительные условия, или другие траблы? Рисковать своими деньгами не хотелось.

— Послушайте, Василий, — сказал Максим, пройдясь по пустой комнате по гладкому ламинатному полу, — мне надо взять тайм-аут. Квартира хорошая, всем устраивает, но у меня возникли кое-какие обстоятельства и нужна небольшая отсрочка.

— Надолго? — Василий заволновался, чувствуя, что сделка, возможно, ускользает от него. Он не обладал еще большим опытом в риэлтерском бизнесе, но имевшийся у него небогатый жизненный опыт, подсказывал, что клиента что-то забеспокоило. Это что-то от него ускользало, а Максим напрямую не говорил.

— Нет, давайте созвонимся через несколько дней.

— Окей!

Василий хотел попросить задаток за бронь квартиры, но глянув на лицо Максима, не решился.

 

Глава 17

— Ты чего такой? — спросила Василия Катя, едва он появился в их офисе.

— Какой такой?

— Замороченный — вот какой! Случилось чего?

У Кати в сентябре прошло две сделки, и она хорошо заработала, а потому была довольна. Она сидела за своим столом и в компьютере просматривала помеченные ей, как первоочередные, заделы на октябрь — те договоры, которые могли быть реально заключены. Не секрет, что некоторые сотрудники формально показывали директору, будто у них есть над чем поработать, что в их портфеле много клиентов, желающих купить или продать жильё. Однако, на самом деле, большинство из предположительных сделок были мертвыми или бесперспективными.

Особенно этим грешил Никита. Катя не раз замечала, как Никита многословно и малоубедительно рассказывал директору агентства о своих планах. Он волновался, щеки его краснели. Никита оправдывался временным трудностями, бессезоньем, еще чем-нибудь — мол, сейчас, в этом месяце, ему не повезло, а вот в следующем фортуна повернется передом. И он показывал порядка двадцати сделок, которые могли удачно закончиться в следующем месяце. Директор — Анжелика Игоревна, закрывала на это глаза до поры, до времени, но Катя подозревала, что рано или поздно её терпение истощится.

Сегодня Никита, сидевший напротив неё за столом, был хмур и неразговорчив. Сделка с клиенткой, перехваченной им у Кати, когда та отсутствовала в офисе, в конечном итоге сорвалась. Старая женщина-продавец оказалась настолько капризной, что у Никиты не хватило терпения с ней возиться.

Между тем, Василий с явно недовольным видом произнес:

— Сплошной отстой! Прикинь, нашел клиенту квартиру, чистую, не убитую, показывал её сегодня.

— В каком районе? — вяло поинтересовался Никита.

— На Речном. Поначалу думал, что он клюнул, а потом, в последний момент, тот начал отыгрывать назад.

— Чем-то ты напугал его, Васенька, — ласково и насмешливо сказала Катя, — в толк не возьму, чем же?

— Был у меня один косяк — печати забыл на договор поставить, но ведь это же полная хрень! При следующей встрече привезу. Не пойму, чего он задергался?

— С клиентом надо аккуратно, — с видом знатока сказал Никита, — клиент нынче капризный пошел, его надо уговаривать, облизывать со всех сторон. А ты? Пришел без печати, понимаешь! Одним словом, лоханулся!

— И что теперь делать? А если он сорвется, как думаешь, Кать?

— В таких случаях надо действовать нестандартно, — ответила, посмеиваясь, Катя, — клиента надо взять неожиданным ходом, сделать то, чего он от тебя никак не ожидает.

— Например? — почти в один голос спросили Василий и Никита, которого тоже заинтересовали слова Кати.

— Например? — Катя слегка задумалась, — допустим, давай на следующую встречу с ним пойду я, а не ты. Клиент будет ожидать, что к нему придет знакомый человек, с которым можно капризничать, хамить, а тут новый, к тому же девушка. Он будет озадачен, по крайней мере, и мы застанем его врасплох.

— Да? — Никита язвительно улыбнулся, — а комиссионные как вы делить будете? Пополам или всё тебе достанется?

Катя не ответила, стало неприятно, что Никита о ней так мог подумать и внушить такую же мысль Васе. Она же предложила помочь по-дружески, ни на что не претендуя! «Зачем он так? — с обидой думала она, получив болезненный укол от близкого человека. — Зачем он со мной встречается, если я такая гадкая?» Растерянно улыбнувшись, Катя отвернулась, не зная, как реагировать на замечание своего нынешнего бойфренда.

Они встречались с Никитой уже несколько недель, хотя она поначалу и не хотела этого. Но, жизнь проходит, а никого на горизонте не видно. Тот молодой человек в метро куда-то исчез — она не видела его уже пару недель. И потом, всё равно, с его стороны никаких поползновений не наблюдалось. Он смотрел на неё, как смотрят на яркую и привлекательную витрину магазина — с любопытством, но без искры в глазах, скорее равнодушно, чем заинтересованно. Она это чувствовала.

В этот период Никита показался ей подходящим выходом, средством эмоциональной разрядки. Они несколько раз снимали номера гостиниц на сутки, хотя на ночь не оставались. После всего происшедшего, Катя думала, что они достаточно близки, чтобы доверять друг другу, они сделались любовниками-друзьями. Она понимала, что он не бросит семью, но и того, что возникло между ними, ей было пока достаточно.

Однако слова, произнесенные Никитой…

Как он мог усомниться в ней, в её характере, интересах, в её отношении к друзьям, к которым она причисляла и Василия? Ведь он же хорошо её изучил — мало того, что они стали любовниками, но и до того они уже долго работали вместе. Она никогда никого не подставляла, не устраивала подлянок и Никита это хорошо знал.

— Зачем мне чужие комиссионные? — спросила она, наконец, сделав над собой усилие, — это сделка Васи, я ему хотела помочь, но если не нужно… — у неё выступили слезы на глазах.

Она встала и взяв кувшин с водой принялась поливать цветы на подоконнике.

— Ты чего, Катюх, обиделась? — с наигранно невинным видом спросил Никита, — я же пошутил.

«Пошутил, как же!» — продолжала обижаться Катя, не замечая, что перелила воду в горшок с кактусом.

Никита хотел еще что-то добавить, но в это время на его столе зазвонил городской телефон, и он с видимым облегчением, что избавился от дальнейших объяснений, переключился на разговор с клиентом.

— Кать, я совсем не повёлся, что ты хочешь мои комиссионные, — извиняющимся тоном произнес Вася, — это всё Никита. Просто у тебя своих дел полно. Ты точно поможешь?

Катя уже успокоилась и ответила, повернувшись к нему:

— Если тебе нужно, то помогу. Я свой план на этот месяц уже выполнила.

— Тогда с меня шоколадка.

— Одной шоколадкой не отделаешься, а вот «Мартини»… — ответила ему Катя оттаивая. Она с ожиданием посматривая в сторону Никиты, как будто надеясь услышать от него извинения, но тот был занят разговором и не смотрел на неё.

— Мы недавно с женой на спектакль ходили, — решил сгладить неловкость Никиты Вася, переведя разговор на другую тему, — смотрели что-то из классики.

— А что именно смотрели? Я как-то ходила на Ремарка «Три товарища», — Катя украдкой снова глянула на Никиту, с которым и ходила на спектакль, — мне ужасно понравилось.

— Где смотрели?

— В «Современнике».

— Знаешь, не люблю я эту ботву — жене нравиться, а я не люблю. Потому и не запомнил. По мне всё едино: что Чехов, что Островский.

— Нет, Вася, ты что? Как можно их путать? Чехов это надлом уходящего мира, который понимает, что время его ушло. А Островский, как сказали бы сейчас, едкая сатира на современную жизнь. Жулики, проходимцы, казнокрады. Очень похоже на наше время.

— Хочешь сказать, что когда рушился Союз, никто не описал переживания исчезающей партийной элиты, как это сделал бы Чехов?

— Пожалуй! Не было такого таланта, да и сейчас нет. А еще мне не нравится когда режиссеры выпендриваются. Знаешь, ставят, допустим, Гоголя «Ревизор», а там сплошной мат. Дочка и жена городничего спят с Хлестаковым, Бобчинский и Добчинский голубые, ну и всё в таком же духе.

Василий рассмеялся.

— А что тебе не нравиться? Зато современно, самовыражение режиссеров и всякое такое.

— Нет, мне это неинтересно. Я считаю, как бы сказать… не режиссер должен самовыражаться через пьесу. Это автор пьесы должен выражать себя через режиссера. Хочешь ставить «Ревизор» по-своему — пиши другую пьесу, свою, и ставь! По крайней мере, в советское время так не экспериментировали. Я иногда смотрю по «Культуре» старые постановки…

Закончивший разговор по телефону Никита, решив, что Катя уже на него не обижается, вмешался.

— То, что коммуниздили при коммунистах — сказал он, широко улыбаясь, — не сравнить с тем, что капитализдят при капиталистах.

— Сам придумал? — поддел его Вася.

— А то кто ж?

Катя помолчала, а затем, не обращая внимания на Никиту, словно его здесь и не было, продолжила говорить Василию:

— Еще мне понравилось, как актеры в спектакле играли — выкладывались с полной отдачей. Совсем не так, как они играют в сериалах. А тебе как, нравятся, Вась?

— Современные актеры? Не, не нравятся! Они все розовые какие-то, упитанные, как кабанчики. У америкосов посмотришь, там разные: и худые, и толстые, любые. А у нас все на одно лицо, будто их выращивают в одних и тех же инкубаторах.

— Ага, в кабаках и ресторанах, — рассмеялась повеселевшая Катя, которую отвлек разговор с Васей, хотя слова Никиты и оставили неприятный осадок.

Риэлторская фирма «Траян» находилась на тринадцатом этаже делового центра «Павелецкий» — высокого здания, облицованного снизу доверху в зеленоватое с бирюзовым оттенком стекло. Работать здесь было удобно, во-первых, недалеко от метро, а во-вторых, на пятом этаже было нечто вроде ресторанного дворика, куда Катя и другие сотрудники спускались в обеденный перерыв.

В их компании работало три десятка человек — коллектив был небольшим, но дружным. По крайней мере, если судить по корпоративам. Директор их фирмы, она же учредитель Анжелика Игоревна была женщиной яркой, ухоженной, незамужней, имевшей определенные связи в московской мэрии.

По поводу этажа у сотрудников ходили разные шутки, но сама цифра «тринадцать» совсем не мешала им, ни в бизнесе, ни в личной жизни. Наоборот, они чувствовали себя крутыми и дерзкими, так, словно их прикрывал некий глобальный щит от всевозможных неудач, подобно тому, как чувствует себя водитель с номерным знаком «666».

Когда Катя и Василий с обоюдным интересом обсуждали театральную жизнь Москвы, дверь их офиса приоткрылась и показалась Анжелика Игоревна, в короткой, до колен юбке. Ноги у неё были длинные, красивой формы, и она никогда не стеснялась их показывать. Сама Анжелика была рыжей с голубыми глазами дамой, без определённого возраста. Таким женщинам можно было дать как тридцать лет, так и пятьдесят; постоянное посещение косметических кабинетов, спа-салонов сделало её лицо гладким и глянцевым, как у куклы.

Едва войдя, она мимолетно глянула на Никиту и Василия, и Кате показалось, что она проверяет, произвели ли её длинные ноги должное впечатление. Потом она сказала Кате, что желает с ней переговорить.

— Катюш, — сказала она приветливо, едва они вошли в её кабинет, — до меня стали доходить слухи о твоём романе с Никитой. Учти, он человек женатый, ты можешь разбить его семью.

Услышав слова начальницы, Катя очень удивилась.

— Анжелика Игоревна, вообще-то, это наше с ним дело. Я ничью семью разбивать не собираюсь. Если он решит уйти от жены — это будет его выбор. Я не настаиваю! Но мне странно, разве сейчас это кого-нибудь волнует? Я имею в виду чужие отношения — сейчас это личное дело каждого.

— Не совсем так, Катюша, — все еще улыбаясь, сказала Анжелика Игоревна, хотя Катя и заметила, что улыбка её больше была данью вежливости, чем искренней, — не совсем так. Видишь ли, меня заботит репутация фирмы. Бизнес у нас, хотя мы и в Москве, специфический. Здесь все знают друг друга и всё друг о друге. Любой скандал, грязные сплетни — всё становится достоянием этих кругов. Мне не хотелось бы, чтобы до наших клиентов доходили слухи, что сотрудники компании «Траян» занимаются бл…дством вместо работы. Создать клиентскую базу очень сложно, а растерять её можно в один миг. Причем, не без помощи наших конкурентов.

Лицо Кати вспыхнуло. Она смотрела на свою начальницу исподлобья, но не так, как смотрела обычно — мило и немного застенчиво, она смотрела на неё настороженно и напряженно.

— Вы считаете, что мы подрываем репутацию?

— Не совсем так, — повторила свои слова Анжелика Игоревна, вальяжно положив на стол ухоженную руку и постучав по столу пальцами, отчего Катя заметила, что её ногти были покрыты ярко-красным лаком, — я не говорила, что именно ты подрываешь репутацию, Катя. Но ваш роман подрывает, а это мне не нравится.

Катя хотела ей грубо ответить, однако сдержалась.

Как только они начали встречаться с Никитой, тот в шутку заметил, что Анжелика на него положила глаз. Их директрисса несколько раз намекала на то, что не прочь с ним поужинать, пару раз организовывала совместные выезды к клиентам, якобы для того, чтобы проконтролировать качество работы риэлторов. Мягко и совершенно естественно она демонстрировала ему свои женские формы, которые считала привлекательными и соблазнительными для мужиков. Следила за его реакцией.

К её ненавязчивому домогательству Никита относился с юмором. Он подшучивал, вспоминая известный американский фильм «Разоблачение», где начальница, которую играла Деми Мур, приставала к своему подчиненному Майклу Дугласу. Никита со смехом заметил, что до суда у них дело не дойдет.

«А что, переспишь с ней?» — тоже со смешком спросила Катя.

Сейчас, слушая слова начальницы, она невольно гадала, что вызвало их причину. Действительно ли это забота со стороны Анжелики о репутации фирмы или в ней говорит уязвленное женское самолюбие?

— Ты, конечно, можешь поступать, как хочешь, — продолжила говорить Анжелика Игоревна, меняя позы в кресле за столом и двигаясь с грацией и мягкостью кошки, готовой внезапно выпустить коготки, — я не могу указывать, что тебе делать — ты взрослая девочка, но прошу не смешивать личное с рабочим. Перефразируя известную поговорку, я бы сказала: «не трахайся там, где работаешь, не работай там, где трахаешься». Это мягко сказано, чтобы ты не обиделась.

— Я не обижаюсь, Анжелика Игоревна. У вас всё?

— Да, можешь идти.

Разговор с директором компании оставил у Кати неприятный осадок в душе. Вначале у неё возникло чувство возмущения бесцеремонным вмешательством Анжелики в их отношения с Никитой. Кто она такая, чтобы выступать судьей или указывать ей как себя вести? Она не мать, да и не подруга.

Если Анжелике мешают их отношения, то она, Катя, запросто может поменять компанию. У неё известная репутация в городе, её знают в крупных фирмах, таких как «Миэль», «Инком». Она без труда сможет туда уйти, вместе с ней уйдет и Никита, Катя в этом не сомневалась. Пусть потом Анжелика беситься от бессильной злобы и выше задирает юбку, показывая свои худые ляжки. Ей это не поможет!

Потом, после первых минут, когда возмущение начало понемногу стихать, она по-другому посмотрела на эту ситуацию — слегка отстраненно. Она подумала, что Анжелика Игоревна стареющая женщина и ревность с её стороны должна быть делом обычным. Еще неизвестно, как будет вести себя Катя в её возрасте. Наверное, надо относиться к этому без обид, с определенной долей юмора, как относится Никита.

Вернувшись к себе в офис, Катя, чтобы отвлечься от дурных мыслей, взяла небольшое зеркальце, осмотрела свое лицо. Ей показалось, что у неё отяжелел подбородок, немного увеличился нос, а ведь ей едва за тридцать.

«Боже мой, как быстро старится лицо! — испугалась она, — и этот нос! Он такой крупный, большой. Может, сходить к косметологу, посоветоваться?»

Она подумала, что именно нос, с её точки зрения, совсем не симпатичный, не изящный и заостренный, а тупой, как бульба, является причиной недостаточного внимания мужского пола. Как часто это бывает у женщин, Катя считала, что успех её личной жизни целиком зависит только от внешности. Она взяла помаду, подкрасила губы, продолжая выискивать изъяны на своем лице.

В это время её грустные размышления о быстро уходящей молодости прервал звонок на мобильник. На экране сенсорного телефона она увидела фото своей подруги Вики, с которой ездила по утрам в метро.

— Привет, Викусик! — радостно поздоровалась Катя, давно не общавшаяся с подругой, — как у тебя дела?

— Ой, у меня нормально, новый бойфренд нарисовался, такой сексуальный, похож на ведущего Ивана Урганта. Кать, а ты как?

— Значит у тебя всё супер? А у меня всё так же, встречаюсь тут с одним, на работе.

— Надо бы как-то сбежаться, потрещать в «Шоколаднице» или «Старбаксе». У вас рядом с Павелецкой, на Китай-городе есть.

— Давай сегодня после работы.

— Окей. Слушай, а тот молодой человек из метро, ты его больше не видела?

Вика казалось, что между её подругой и этим молодым человеком рано или поздно должны были завязаться отношения, уж слишком пристальный интерес вызывала у него Катя.

— Нет, не видела около двух недель, наверное, уехал куда-то.

— А ты подсчитываешь? Ох, смотри подруга, не влюбись!

— Было бы в кого! Я же тебе говорю, что он больше не ездит в метро.

— Ладненько, вечером поговорим. У моего бойфренда есть приятель, что если мы замутим вам встречу? — Вика захихикала.

— Сегодня? Нет, я не в форме. Давай в следующий раз, сегодня просто поболтаем, попьем кофейку с берлинским пирожным.

— Ох, Катиш! — Вике нравилось называть её на французский манер, с ударением на последнем слоге, — ты меня соблазняешь. Я и так уже поправилась, худеть надо. Прикинь, набрала пару лишних кило, джинсы еле сходятся.

— Ничего, похудеешь потом, с бойфрендом в постели.

Завершив разговор с Викой, Катя уткнулась в компьютер. Она чувствовала, что рядом мается Никита, не знавший как загладить свою вину перед ней. Он, то подходил без дела к окну, разглядывая с высоты тринадцатого этажа достопримечательности пролегающей внизу улицы, то пытался заговорить с Василием. Но молодой человек был занят и не сильно отвлекался на разговоры.

На внешне грубоватом лице Никиты застыло чувство смущения, столь непривычное для него, поскольку лицо Катиного бойфренда обычно выражало небольшую палитру чувств, и смущение, неловкость, были не из их числа. Наконец, он не выдержал.

— Кать, ну извини! Забей на мои слова, не знал, дурак, что говорю! Я иногда люблю потрепаться, вот с языка и сорвалось.

Девушка оторвалась от экрана компьютера и повернулась к нему.

— Больше так не делай! Ты понял?

— Окей, Катюш! Готов вечером загладить вину, выбирай ресторан!

 

Глава 18

Узнав от Леры о том, что Стас завел бизнес втайне от хозяев сети, Александр Белорыбов, этот «битый пиксель» по определению Стаса, довольно быстро установил объемы поставок, обороты «подпольной империи» Гусарова, а также людей, с которыми тот работал в салонах.

В отличие от Максима, Белорыбов недолго раздумывал о том, что ему делать. Он сразу решил рассказать обо всем Камо, но рассказать осторожно — кто знает, какие ветры дуют в верхах. Ему хотелось действовать наверняка, как действует опытный бухгалтер, умело сводящий баланс. Не зря он и был бухгалтером.

Вскоре подвернулась возможность переговорить с Камо. Тот, как один из хозяев сети, приехал в головной офис для деловых переговоров с поставщиками. Белорыбов знал, что «Автолюкс» планировал перейти на торговлю новой линейкой автомобилей «Форд», расширить бизнес, и компании требовались большие объемы.

Камо, будучи настоящим южанином, любил золото. На его длинных худых пальцах были надеты массивные золотые перстни, а на груди болталась золотая цепь, просвечивая сквозь футболку. На руке поблескивал золотой «Ролекс», стоящий не менее семи десятков тысяч евро. В прежние времена Камо с удовольствием бы демонстрировал золотозубую улыбку, но сейчас это было не модно. Сейчас богатство определялось белизной металлокерамики и количеством имплантов, вживленных в челюсть.

Он был из тех армян, которые начали бизнес в перестроечные времена, переехав после резни в Сумгаите в столицу. Быстро развивающаяся армянская диаспора помогла ему с первоначальным капиталом, и он открыл магазин по торговле запчастями «Жигулей». С этого всё началось тогда, в далеком 1991-м году.

Ныне он, наравне с младшим братом Артуром, владел половиной доли в сети автосалонов «Автолюкс» и чувствовал себя хорошо — появились лишние деньги, появилась недвижимость в Москве, Подмосковье и за границей, появилось время подумать о том, куда еще сделать денежные вливания. Он раздумывал: следовало ли покупать смежный с автосферой бизнес или полностью изменить профиль — податься в фармацевтику, строительство, торговлю ювелирными изделиями.

Когда в переговорную, которую он обычно занимал при посещении центрального офиса, вошел Белорыбов, то застал Камо, сидящего в расслабленной позе на кожаном диване. Перед ним стояла пузатая пустая рюмка, а рядом начатая бутылка армянского коньяка.

В кабинете было накурено, пахло коньячным духом и шоколадом. В пепельнице лежал толстый дымящийся окурок кубинской сигары, до конца не потушенный Камо. Вероятно, дым сигары был ему приятен. Камо сидел, прикрыв глаза, отдыхал, как отдыхают люди после тяжелой, изнурительной работы.

— Саша, заходи! — сказал он, увидев Белорыбова. Камо, как и большинство московских армян, говорил с легким южным акцентом, — коньяк будешь?

Он потянулся за пустой рюмкой, стоящей на стеклянном подносе, но Белорыбов его остановил.

— Спасибо, Камо Карапетович, я на работе не пью — с цифрами надо иметь свежую голову.

— Это правильно, это ты молодец! Что хотел, баланс показать?

— Я… — Белорыбов замялся, не зная с чего собственно начать, чтобы не выдать своих подлинных намерений. Ему было хорошо известно, что Камо умен и хитер, и никогда не бывает достаточно откровенен, — я хотел узнать о своих перспективах.

— А что такое? Не хочешь быть главбухом?

— Не то, чтобы не хочу, — осторожно начал Александр, усаживаясь в кресло своим пухлым толстым телом, — это работа спокойная, для меня несложная, но иногда надо менять профиль, чтобы не закиснуть на одном месте.

— Сменить профиль, говоришь? — Камо налил на дно своей рюмки коньяк и сделал медленный смакующий глоток. — А кем ты себя видишь в нашей компании? Какая должность бы тебя устроила?

— Я конкретно пока не думал, Камо Карапетович. Просто захотелось чего-то нового. Ну, может, — Александр сделал паузу, — заняться бизнесом, продажами.

— У нас пока есть люди, которые этим занимаются. Стас хорошо справляется. Сейчас сидели с ним на переговорах и почти подписали договор о поставках.

— А если бы он вдруг ушел из компании?

— То есть, как ушел, куда? — Камо испытующе посмотрел на Белорыбова, — ты что-то знаешь, чего я не знаю?

— Нет, я ничего не слышал, но все-таки, если бы он ушел, мог бы я рассчитывать на это место?

Камо задумался. Он барабанил пальцами по ореховому столу, стоявшему перед диваном, рассеянно смотрел на свои перстни. Эти золотые перстни, мерно двигаясь на пальцах вверх и вниз, помогли ему думать, подобно тому, как огонь свечи помогает другим людям погружаться в себя.

Разговор, начатый главным бухгалтером, насторожил его, потому что, просто так эти разговоры не ведутся, уж он-то знал. У Белорыбова определенно что-то на уме, но что — он не пока говорил, скрывал, разыгрывал из себя дипломата.

— Хорошо, Саша, я услышал. Подумаю, куда тебя двинуть, если Стас уйдет, — сказал Камо, приветливо глядя ему в глаза, своими маленькими колючими глазами, — если хочешь перейти в бизнес, то препятствий нет, ради бога! Я всегда иду навстречу таким просьбам. Ты работник хороший, меня никогда не подводил. А с бизнесом? Не боги горшки обжигают — справишься! Я вот что хотел спросить, ты серьезно говорил о Стасе или так, для примера?

Камо так спокойно, без негативных эмоций поддержал стремление Александра перейти в другую сферу, что тот, обманутый этой показной доброжелательностью, вдруг решил, что может быть откровенным с хозяином, обо всем ему рассказать. И он, словно прорвавшая плотина, излил на Камо Карапетовича всё, что стало ему известно о бизнесе Гусарова после нескольких дней изысканий.

— А Максим в теме? Как считаешь? — спросил тот, покачивая головой, словно удивляясь людской жадности и непорядочности.

— Про Макса точно сказать не могу, но думаю, что он тоже завязан, — ответил Белорыбов, которого распирало от компрометирующей информации.

— Спасибо, что рассказал! — Камо поднялся с дивана и подошел ближе к Александру, — ты сделал абсолютно правильно. Я давно думал, что Стас замутил свой бизнес, только не знал подробностей. Можешь выписать себе бонус в размере месячной платы. Молодец, молодец! Об этом пока никому не говори, я решу, что делать дальше.

— Спасибо, Камо Карапетович!

Белорыбов встал с кресла и вышел из переговорной, оставив в глубокой задумчивости хозяина автосалона. Александр был окрылен разговором. Ему казалось, что всё складывается удачно и осталось только несколько шагов до осуществления задуманного. Он будет действовать осторожно и последовательно, как говорят англичане: «step by step».

«Если всё срастется, то скоро Стас и Макс получат пинком под зад, — довольно думал он, — и Камо назначит меня, у него нет других вариантов. Я здесь буду рулить, а не они! Надо будет узнать пароль Гусарова на компьютере, а то Стас свалит и удалит всю инфу. Перетру эту тему с нашим айтишником, чтобы аккуратно залез к нему в комп».

Вечерело, за окном опускались осенние сумерки. Посидев еще немного за своим столом и проверив входящую электронную почту, Белорыбов решил, что сегодня сделал вполне достаточно, а с компьютерщиком успеет поговорить. Его действия теперь полностью зависели от действий Камо, и торопиться он не будет.

Поскольку Белорыбов свою машину не брал, то домой он решил вернуться на метро. Он уже давно не ездил в подземке и начал забывать этот запах, эту суету и толкучку внизу, у эскалаторов, на перронах станций.

Он сел в вагон на красной ветке, чтобы поехать на Юго-Запад. Сегодня ему пришлось одеться потеплее, потому что в Москве с утра похолодало. Восточный ветер сменился на северный, небо заполонили серые тучи, такие серые и мрачные, будто несли по краям снеговые заряды. Но в конце сентября было еще не холодно, и ночная температура не опустилась в минус.

Темно-зеленая куртка Белорыбова была без подстежки, тем не менее, она делала его толще, чем он выглядел на самом деле, оттопыривалась на животе. В руках Александр держал модную кожаную сумку с длинными ручками, похожую на кейс для ноутбука. Как всегда в конце дня в метро было много народа, спешащего по домам.

При входе в вагон Белорыбова с силой подперли сзади, а потом, уже внутри, сдавили со всех сторон, так, что дышать стало тяжело. «Как они могут здесь ездить каждый вечер? — подумал он с ненавистью ко всем этим, окружавшим его людям, — только быдло можно перевозить в таких условиях, возят как скот. Но, раз эти люди так ездят и не парятся из-за неудобств, значит довольны. Сплошное быдло!»

Он посмотрел вокруг и увидел отсутствующие, равнодушные лица, окружавших его людей. Кто-то стоял, закрыв глаза, кто-то читал, пытаясь удержать равновесие в качающемся вагоне, кто-то слушал музыку в наушниках. Большинство из них было в простой, рабочей одежде: куртках, джинсах, кепках. От стоявшего рядом старика густо пахло табаком и мочой, из-за чего Белорыбов брезгливо отвернулся в сторону. В числе других он увидел приехавших в Москву гастарбайтеров из Средней Азии и эти люди лишний раз заставили подумать Белорыбова, что метро — транспорт не для него.

Вдруг он почувствовал чей-то локоть в правом боку и двинулся всей тушей своего тела в другую сторону, чтобы изменить положение. Это ему удалось, он передвинулся ближе к двери вагона, противоположной от выхода. Воздух был спертым, тяжелым и, не смотря на то, что на поверхности, на городских улицах было прохладно, Белорыбов, в этой вагонной давке и духоте вспотел и покрылся испариной. Только одного ему хотелось в эту минуту — быстрее доехать до конечной станции и выбраться наружу.

Наконец, ближе к Вернадского в вагоне стало свободнее и на Юго-Западной станции Белорыбов относительно спокойно вышел из метро. Он хотел пройти на улицу 26-ти Бакинских комиссаров и сесть на автобус, но внезапно, неосознанное чувство тревоги возникло и зазвенело в голове тревожным сигналом. Так воет сирена во время пожара.

Александр посмотрел на свою черную сумку и обнаружил, что молния на ней была застегнута не до конца. Хотя он, вроде бы, застегнул её полностью. В сумке у Белорыбова хранились документы: паспорт, водительское удостоверение, несколько банковских карточек.

Холодея от внутреннего испуга, он открыл молнию полностью и увидел, что портмоне с документами исчезло.

«Вот же хрень!» — он выругался матом и от злости чуть не заплакал.

Ему сразу стали рисоваться ужасы его положения, что кто-то снял все деньги с карточек, что паспорт мошенники употребили для получения кредитов. Причем на большую сумму и в разных банках Москвы. Белорыбову стало душно и жарко, он взмок и расстегнул молнию куртки до конца, распахнул полы, подставляя разгоряченное тело холодному осеннему воздуху.

Народ безучастно шел мимо него в метро, выходил оттуда и никому, ни одной душе не было до него никакого дела. Эти люди как в сводном балансе напоминали Александру цифры дебита и кредита: где-то убыло, где-то прибавилось. «Дернул меня черт поехать на этом долбанном метро! Читал же, что здесь бабки тырят, — подумал Белорыбов в панике, — что делать, пойти в полицию? Кого попросить о помощи? Куда идти?»

Мысли растерянно падали как дождь с осеннего неба, чьи капли летели и разбивались вдребезги о землю. Белорыбов ощущал себя таким же растерянным дождём, не увлажняющим почву, чтобы вскормить ростки новой жизни, а бесцельно и хаотично её поливающим, оставляющим после себя только грязь и слякоть. Под стать дождю и мысли его были серыми, тусклыми, без проблесков идеи.

«Что же делать, что же делать? — машинально спрашивал он сам себя, но потом в голове все-таки возникла запоздалая мысль. — Надо написать заявление, возможно, это не первый случай и в полиции уже есть наводка». Идти в отделение внутренних дел на станции метрополитена, где он обнаружил пропажу портмоне, показалось самым логичным.

Александр, было, двинулся назад к входу в метро, но потом остановился. Он читал в одной из газет: то ли «Комсомолке», то ли «МК», что сотрудники полиции часто связаны с группами мошенников, работающих на их участке. К примеру, пресловутые автоподставы на дорогах. Разве не менты прикрывали этих бандитов? Наверняка и карманников в метро пасут опера, получают часть своей доли за неприкосновенность. Всё, как везде.

Кто же еще мог помочь ему? Он задумался.

Как-то ему довелось слышать разговор о выходах Макса на органы полиции — тот вроде, обзавелся связями в этом нужном учреждении. Происходило это давно, когда на их автосалон пытались наехать конкуренты, наняв одну из мелких бандитских группировок. Максим договорился с операми из ГУВД Москвы и бандитов повязали.

Помнится тогда Камо сильно зауважал Максима, а потом у самого Камо появились завязки на довольно высоком уровне и в полиции, в и прокуратуре, и надобность в связях Максима отпала. Но сейчас ему, Белорыбову, была необходимо срочная помощь, ведь он знал, что Камо ради такой мелочевки впрягаться не будет.

В глубине души Белорыбова шевельнулось сожаление, что он сдал Максима, когда рассказывал хозяину о бизнесе Стаса. Можно было сообщить только об одном Гусарове и не упоминать Завьялова. Но сожаление — всего лишь легкая форма раскаяния и эта мысль уже посещала его. Раскаиваться, как он считал, ему было не в чем, потому что не он кинул своего шефа и замутил «левый бизнес». Это сделали Стас и Максим. И еще, Александра взбесило, что его держали за лоха.

Он достал сотовый телефон, набрал номер Завьялова.

— Максим, — взволнованно сказал Белорыбов, едва тот ответил, — прикинь, тут такая хрень, у меня, пока ехал в метро по красной ветке до Юго-Запада, бумажник спёрли. А там пластик был, паспорт, водительское удостоверение.

— Когда это было? — поинтересовался Максим.

— Да вот, только что. Полез в сумку, а бумажника нет.

— Заявление в полицию сделал?

— Нет еще, хотел с тобой посоветоваться, у тебя же были контакты в ментовке.

— Были-то-были, но там прошли сокращения, состав поменялся. Если кого-то найду, то переговорю и тебе перезвоню. А ты сейчас вали в отделение, подавай заяву.

Костеря всё на свете и, в первую очередь, метро, Белорыбов отправился писать заявление о краже. В отделении он пробыл недолго, едва вышел на улицу позвонил Максим.

— Слушай, Саш, я перетёр эту тему в ГУВД, они обещали помочь. Выйдут на полицию, обслуживающую метро, наведут справки. Сказали, что в принципе вопрос решаемый, но знаешь, жулики, скорее всего, сами выйдут на тебя.

— То есть как, зачем? — не понял Белорыбов.

— Вернут документы за вознаграждение. Так мне опера сказали. Поэтому не стремайся, всё будет окей!

Белорыбов с благодарностью подумал о Максиме. Нет, всё-таки зря он его слил Камо — Завьялов это не Стас. Максим хоть и бывал временами упрямым, жестким, но он мог помочь другому, не думая о собственной выгоде. Однако дело сделано, сказанного не воротишь!

Александр застегнул куртку, уже полностью успокоившись.

На следующий день ему на самом деле позвонили, и какая-то нищенка, без возраста, в грязных лохмотьях, притащила его портмоне. Сказала, что нашла возле мусорки у входа на станцию метро. По тупому лицу спившейся бомжихи Александр понял, что расспрашивать её о подробностях бесполезно — всё равно ничего не скажет: или не знает, или проинструктирована соответствующим образом.

Белорыбову пришлось отдать ей пять тысяч. Паспорт, из чувства предосторожности, он решил все равно поменять, а деньги на счетах, к которым были привязаны пластиковые карточки, он заблокировал сразу, в первый же день пропажи.

 

Глава 19

Решив помочь Василию, Катя согласилась выехать после обеда на Речной Вокзал и встретиться с клиентом повторно. Она взяла с собой подготовленные Васей договоры для подписи, деловито проверила их, но косяков не нашла. Все реквизиты были на месте, в том числе листы проштампованы злополучными печатями, из-за которых в прошлый раз разгорелся сыр-бор. Клиента звали Максим Завьялов. Фамилия и имя ничего ей не говорили — обыкновенные учетные данные, как сказали бы в миграционной службе.

Перед выездом он позвонил, предупредил, что немного задержится и в ожидании Завьялова Катя постояла возле дома, подышала чистым осенним воздухом. Он был полон влаги, сырости, но имел ту чистоту, которая свойственна только холодному воздуху — без примесей газа из выхлопных труб автомобилей, пыли и запахов мусоросборников. Одна только прелость осенних листьев.

«Здесь спокойно, хорошо! — подумалось ей. — Как я раньше не обращала внимания на такие дома? Ни собак без намордников, ни машин на тротуарах».

Она прошлась по дорожкам, обойдя многоэтажку вокруг. Ей понравилось это место — тихое, уютное, с небольшим чистым двориком внутри. Катя с юмором подумала, что присматривается так, словно сама собирается здесь жить. Но они жили с мамой дальше — их дом затерялся среди старых хрущевских пятиэтажек в Ховрино.

Она сошла с дорожки и с удовольствием прошлась по земле, по листве, опавшей с деревьев и раскиданной ветром. Катя погружала свои черные демисезонные сапожки в желтые кучки из листьев, если те встречались на пути, ворошила их кончиком носков. Девушка была без шапочки, в черной куртке и джинсах и совсем не чувствовала холода.

Прошлую зиму она вообще проходила с открытой головой, хотя и вызывала недовольные замечания со стороны матери. Что поделаешь, если мода такая — девушки и в двадцатиградусные морозы не надевали головные уборы, а демонстрировала свои прически, и ходили по мерзлым улицам Москвы, распространяя вокруг запах духов и косметики. Они вызывали у одних прохожих улыбку и восхищение молодостью, у других — скептическую ухмылку, мол, ничего хорошего из этого не выйдет, а третьи считали их просто дурами, потому как Москва не Лондон или Париж и здесь форсить не нужно — можно без здоровья остаться.

Настроение сегодня у Кати было хорошим, потому что она помогала Василию, а помогать ей всегда нравилось, потому что погода пока радовала и, потому что она помирилась с Никитой после того разговора. Хотя неприятный осадок в глубине души остался. Никита вообще стал в последнее время каким-то нервным, вспыльчивым, неприятным. В своё оправдание он ссылался на семейные неурядицы. Что же, может быть и так, но она не хотела стать причиной его раздора с женой.

Погуляв вокруг дома и определив по часам, что клиент, которого звали Максимом, скоро подъедет, она поднялась в квартиру. Вскоре раздался звонок в дверь и, к её удивлению, вошел тот самый парень, часто сопровождавший её в метро. Катя смотрела на него, не осознавая в первое мгновение, что клиент Максим, с которым она разговаривала, и есть тот самый молодой человек, её безмолвный спутник. Завьялов тоже смотрел на неё с большим удивлением. Однако нашелся он первым.

— Ба, знакомые всё лица! — несколько развязно произнес, стоя у порога, потому, что к чувству неловкости, появившемуся у него в первые секунды встречи, добавилось понимание, что между ними сейчас существуют только отношения заказчика и исполнителя.

Он, Максим, был заказчиком, следовательно, диктовал условия, а Катя представителем фирмы-исполнителя и, по этой логике, лицом, зависимым от желаний заказчика.

— Да, Москва тесная, — спокойно сказала тоже оправившаяся от удивления Катя, — проходите, Максим. Бумаги для подписи я привезла.

Они прошли в пустую комнату, в которой гулко разносились шаги, и подошли к окну. На нешироком подоконнике Катя разложила бумаги, галочкой отметила места, где Максим должен был поставить свою подпись. А Завьялов, кинув беглый взгляд через стекло на соседние дома, окруженные желтыми деревьями, машины, разбросанные во дворе внизу, внимательно посмотрел на девушку. Катя, как и в метро, чувствовала на себе его внимательный взгляд, но он её не пугал, а был даже приятен. Она поправила прядку волос, заправив её за ухо.

«Красивое у неё ухо, — подумал Максим, — маленькое, аккуратное, так и хочется поцеловать. И сережки красивые. Почему я раньше не замечал?»

Её маленькое ухо напомнило вдруг, как тогда, когда их прижало в вагоне метро, он тоже хотел поцеловать её, медленно провести вниз губами по шее. Это было бы эротично и красиво, напоминало кадры из фильма «Девять с половиной недель», где играли Ким Бейсингер и Микки Рурк. Этот фильм нравился Максиму. Но это ощущение только и осталось в душе воспоминанием о неосуществленных фантазиях, игрой возбужденного воображения.

Он думал дальше: «Что у неё за голос! Говорит, как будто поёт — мелодично, мурлыкает, как маленькая кошка. А еще она волнуется, даже немного покраснела. Да и меня тоже бросило в жар, чувствую, щеки горят, — он машинально коснулся ладонью своей горячей щеки. — Это ж надо, какое совпадение, столько встречаться в метро, а познакомиться здесь. Судьба, наверное».

А Катя думала: «Куда он смотрит, интересно, в окно или на меня. Мне бы хотелось, чтобы смотрел на меня. Так и подмывает оглянуться, посмотреть. Боже, как хочется, аж шея заныла! Нет, не буду. Я девочка спокойная, умею держать себя в руках. От него приятно пахнет, кажется «Фаренгейтом». Но Никита? Что я ему скажу? Вдруг он из-за меня задумал разводиться, а я тут хочу закрутить роман с другим? Как глупо может получиться!»

— Вот здесь нужна ваша подпись, — показала Катя на отмеченное место в документах. Она посторонилась, чтобы Максим подошел.

— Подождите, я просмотрю договор заново, — сказал Максим, желавший, на самом деле, не перечитывать эти бумажки, а подольше побыть с Катей. Но сказать о своем желании напрямую он не мог. Непонятно отчего он, такой смелый и раскованный с другими девушками, тут вдруг застеснялся.

— Думаете, мы что-то подправили, а вас не предупредили?

Катя подумала: «Что за педант, сейчас два часа будет читать. Еще придется задержаться из-за него, а мама просила забрать Дениса из садика, она вечером собирается к подруге. Ох, не везёт мне, не везёт — один женатый, другой нудный!»

— Я быстро! — ответил Максим, словно подслушав её мысли.

Он взял листки с подоконника и, изобразив чтение, краем глаза принялся наблюдать за Катей. Девушка покусывала губу в нетерпении, и ему показалось, что ей было досадно. Ему также показалось, что первоначальный обоюдный интерес друг к другу, испытанный ими с момента встречи, вдруг улетучился, и произошло это по его вине. Зачем он взялся перечитывать бумаги? Зачем выставил себя занудой? Если в документах и найдутся ошибки, их никогда не поздно исправить.

Максим пробежал взглядом первый лист, отложил его в сторону.

Нужно было исправляться, но как? Пригласить её сегодня в ресторан, в кино? Пойдет ли она, ведь они толком не знают друг друга?

Ему показалось, что досада её еще вызвана и его нерешительностью. С девушками надо быть смелым и дерзким, девушки любят таких. Не надо размазывать кашу по тарелке, а он занялся бумажками, будто сейчас это было самым главным. «Брось, всё, брось! — говорил он себе, — отложи бумаги в сторону, спроси её о чем-нибудь, пошути, разряди обстановку!»

Но вместо этого он сухо сказал:

— Бумаги в порядке, я сейчас подпишу.

Его слова прозвучали сугубо официально, совсем не так, как ему хотелось.

Катя, молча, протянула ручку. Он поставил свою подпись на двух экземплярах и взял себе один из них. Дело было сделано, можно уходить. Дальше агентство должно было организовать оформление покупки и всё, больше они могли не увидеть друг друга так близко. Могли встречаться только в метро, в одном и том же вагоне и вежливо кивать друг другу, как люди, когда-то оформившие совместную сделку, но малознакомые.

Пора было уходить.

Однако они оба задержались, не зная, что сказать друг другу и что сделать. Любое слово могло прозвучать фальшиво, а любое движение выглядеть искусственно. Курьезность ситуации для Максима состояла в том, что он, может быть, впервые, не знал, что ему делать. Ему не надо было просить номер её телефона — они сегодня созванивались и номер сохранился в адресной книге мобильника. Ему не надо было просить о встрече — они и так встретились. Всё, что хотел сказать, в чем признаться, можно было без помех сказать сейчас. И признаться тоже.

Они стояли и смотрели друг на друга. Время тянулось, казалось, бесконечно. Но так только казалось, а на самом деле, они стояли всего какое-то мгновение. Не дождавшись слов от Максима, Катя повернулась и медленно пошла к выходу, а Завьялов, потоптавшись на месте, двинулся следом, проклиная свою нерешительность. Он хотел сказать нужные слова, но язык словно прилип к гортани и перестал повиноваться.

Тем временем, девушка закрыла квартиру, вызвала лифт, и они поехали вниз, стоя вдвоем в кабине с чувством сохранившейся неловкости. Это чувство витало в воздухе.

Катя думала: «Вот, стоит и молчит. Боже мой, какой робкий! Неужели это всё, и теперь разбежимся? Может самой взять инициативу, предложить сходить в кафе, в «Шоколадницу»?»

Она посмотрела в зеркало, висевшее на стенке лифта, увидела отражение фигуры Максима, его лицо. Оно было мрачным, насупленным.

«Еще заплачет чего доброго, — подумала Катя, — ну, если гора не идет к Магомету, придется мне пойти к горе».

Дверцы лифта раскрылись, они вышли на улицу. Катя нерешительно остановилась возле подъезда, и Максим, подчиняясь какому-то внутреннему позыву, остановился рядом, словно ждал от неё последнего слова.

— Максим, не хотите сходить в «Шоколадницу» или «Старбакс»? — спросила с улыбкой девушка, — посидим, обсудим вашу покупку.

— Конечно, пойдем! — он засмеялся тем кротким смешком, которым люди часто скрывают смущение — а когда?

Катя насмешливо посмотрела на него — то слова не вытянешь, то вдруг сделался резвым, как жеребец.

— Я сегодня не смогу, мне надо сына будет забрать из садика, — сказала она, — а вот завтра после работы можно посидеть.

Говоря эти слова, она внимательно смотрела на лицо молодого человека. Катю интересовала реакция Максима на то, что у неё есть сын. Эта информация, словно лакмусовая бумажка, использовалась ею для проверки потенциальных кавалеров, но лицо Максима не выразило паники, оно было спокойным.

— Вы во сколько заканчиваете? Я за вами подъеду.

— Обычно в шесть. Но завтра, в пятницу, мы заканчиваем на час раньше.

— Отлично! Куда подъехать?

Катя на минуту задумалась и вспомнила, что недавно встречалась с Викой в «Старбаксе» на Китай-Городе.

— Знаете, за мной не надо заезжать, приезжайте сразу на Китай-Город. Неподалеку от входа в метро есть «Старбакс», там и посидим.

— Окей! Вас подвезти? Я сегодня на машине.

— Нет, спасибо, я живу в Ховрино, — сказала Катя и махнула рукой, показывая в ту сторону, где находился её район.

Максим хотел что-то еще сказать, но передумал, боясь спугнуть нечто недосказанное, личное, вновь возникшее между ними и повисшее в воздухе.

 

Глава 20

С некоторых пор Стас стал замечать, что Камо Карапетович общается с ним как-то не так, не как обычно. Стас ничего не мог сказать — внешне всё оставалось по-прежнему: те же приятные слова, те же жесты, связанные с проявлением уважения к нему, как к основному руководителю сети, другие маленькие знаки внимания, свойственные южным людям. Именно эта повышенная учтивость, которая, как знал Гусаров по опыту общения с кавказцами, не бывает случайной, натолкнули его на мысль, что Камо его подозревает. Подозревать он мог только в одном — в «левых делах», в несанкционированном бизнесе. А это означало, что Камо кто-то обо всём рассказал.

Подумав об этом, Стас расстроился и поделился своими мыслями с Максимом.

— Что делать? Что делать? — растерянно говорил он скорее риторически, чем вопросительно, примерно так, как Гамлет, спрашивал «быть или не быть?», не ожидая ответа, потому что уже знал его.

— Что делать? Хватать собаку за нос! — сердито ответил Максим.

— Какую собаку, какой нос? Это метафора? В смысле — ловить удачу?

— Типа того. На площади Революции в метро есть собака. У неё нос отполирован и нога.

Стас удивился:

— Нос я еще могу понять — чтобы нюх был хорошим, но нога причем?

— Чтобы свалить удачно, когда будут брать за задницу, зачем же еще?

— Я серьезно, а ты стебаешься. Камо меня кто-то заложил, и я думаю, это Сашка, — Гусаров нахмурил рыжие брови, — кто еще мог кроме него? Лерка могла, но она не имеет доступа к телу хозяина. А Вадим? Ему незачем, он сам пасется на этом лугу.

— Постой, — Максим пытливо посмотрел на приятеля, — так ты говорил с Белорыбовым или нет? Я же тебе предлагал с ним поделиться, помнишь?

— Помню, помню! — сморщился Стас, — ну не тер я с ним эту тему, что теперь делать?! Подумаешь, пельмень, битый пиксель Сашка Белорыбов! Перебьется, толстый хрен!

— Вот он тебя и спалил, Стасик, облажался ты. Тут и гадать нечего, к бабке не ходи! Теперь остается только ждать, что сделает Камо.

— А ты как будто доволен? Прикинь, если меня спалили, то и тебя тоже могут, если уже не спалили. Так что валить отсюда будем вместе.

Максим пожал плечами и ничего не сказал в ответ. Стас был прав, такой вариант развития событий казался вполне реальным. Однако своё резюме Максим пока не торопился кидать в сеть, на сайты работодателей. Он надеялся, что всё обойдётся.

А Стас, неудовлетворенный разговором с Максимом, который его не поддержал, как он надеялся, а наоборот расстроил, решил успокоиться другим способом. Он не стал заказывать проститутку в номер «гостиницы на час» или идти в спа-салон, а захотел отвлечься так, как всегда это делал в трудной ситуации — поехал в студию бальных танцев.

Руководитель студии Дина продолжала изучать со своими учениками латиноамериканские танцы. Оставалось несколько финальных занятий по обучению румбы. Практически все уже неплохо овладели базовыми движениями — двигали бёдрами, держали спину и разводили руки, легко занимали закрытые и открытые позиции.

Быстро переодевшись и войдя в зал, Гусаров обратил внимание на то, что Лада сегодня отсутствовала, а Неля была занята с другим партнером. Маша, как всегда одиноко стояла в стороне. Гусаров вздохнул и пошел к ней.

Увидев Гусарова, Маша оживилась и явно обрадовалась Стасу, она заулыбалась, робко помахала издали рукой. Они уже провели вместе несколько занятий, но девушка чувствовала, что совсем не нравится ему. Однако сам Стас ей очень нравился, ужасно нравился, она была в него влюблена тайно, не признаваясь в этом не то что близким подругам, которых у неё было немного, но и самой себе.

Ради Стаса она села на диету и уже сбросила пару килограммов. Ради него она покупала дорогую одежду, косметику, но Гусаров ничего этого не замечал. Не замечал всех её стараний, чтобы понравится, и это было обидно до слёз. А ей казалось, что она похорошела — похудела, стала стройнее. Она каждый день рассматривала в зеркале своё тело, лицо. Оно менялось и менялось к лучшему: исчезали отвисшие щеки, подтягивались бока, не такими оплывшими делались бёдра.

Ей вдруг стала подходить одежда, которую она не могла надеть раньше по причине лишнего веса и которая висела в шкафу, дожидаясь лучших времен. Её настроение, когда она глядела на себя, улучшалось, появлялась уверенность, дополнительный тонус. Так было, пока она не приходила в студию и не встречалась со Стасом.

Она смотрела на его равнодушный, отсутствующий взгляд и в её душе всё опускалось. Она словно попадала на ледяное поле, где повсюду веяло холодом и безжизненностью. Её цветущее праздничное настроение, тот позитив, который она копила в себе, в один миг исчезал, как исчезает электрический разряд, растворяющийся в пространстве.

Это было очень тяжело — настраивать себя каждый раз на встречу с ним.

«Неужели он не может сделать вид, — думала она с обидой, — пусть я ему не нравлюсь, но сделать вид, что со мной интересно, что я ему не противна, что я не предмет мебели? Это же не трудно, это так просто! Надо только улыбнуться мне, посмотреть в глаза, взять за руку. Всего лишь сделать вид, притвориться!»

Однако Стас не утруждал себя даже этой малостью. Он не скрывал, что Маша ему безразлична и совсем не интересует. Более того, он иногда допускал грубости по отношению к ней. Он мог сказать: «поворачивайся, корова!», когда она делала движения румбы медленнее, чем нужно, мог сказать и более грубые вещи, от которых на глаза наворачивались слёзы. Однажды она случайно наступила на его светло-кремовый ботинок, и он выругался матом. Но Маша ему всё прощала.

— Что, готова? — подойдя к ней пританцовывающей походкой, спросил Стас вместо приветствия. Маша не обиделась, что он с ней не поздоровался.

— Да! — ответила она, отходя от стены.

Гусаров взял её за руку, повел. Они начали танцевать. Сегодня он был настроен миролюбиво по отношению к своей партнерше, хотя та допускала ошибки чаще, чем обычно. Но миролюбивость его была вызвана не изменившимся отношением к Маше из-за жалости, уважения или других подобных чувств, его мысли были заняты Белорыбовым, Камо, своим бизнесом, всем, что относилось к работе, но никак не к девушке. Он как бы забыл о ней, механически двигаясь в паре, переставляя ноги и выгибая спину, вращая Машу вокруг воображаемой оси. Румба — энергичный танец и он энергично танцевал, отдаваясь ритму движения.

Ярко-красное платье Маши развивалось, когда она делала резкий поворот бедрами, груди вздымались вверх. Ей казалось, что со стороны она смотрится эффектно, что Стас потому и не подшучивает над ней сегодня, что она, наконец, привлекла его внимание. Она ждала любой реакции с его стороны, пусть даже и неосознанной — слов, касаний руки. Но Гусаров двигался без каких-либо эмоций на лице, несколько скованно, отрешенно.

Только в один момент, когда Маша чуть-чуть помедлила с поворотом, он позволил себе слегка шлепнуть её по заднице. Карие глаза его на мгновение ожили и блеснули злобным огоньком, а потом он вновь забыл о ней, ушел в себя.

Она опять обиделась. Её обидел не столько легкий безобидный шлепок, сколько та мгновенная, едва уловимая злоба, промелькнувшая в его взгляде. Это была еще одна обида, упавшая в общую копилку обид, нанесенных ей Гусаровым.

Музыка закончилась, и они вернулись к тому месту, где стояла девушка. Стас не знал о чём с ней говорить — общих интересов у них не было, кроме танцев. К ним подошла Неля одна, без партнера, ушедшего попить воды.

— А у вас получается, — вместо комплимента сказала она, поглядывая насмешливо на Машу, — скоро с румбой закончим, и будем разучивать «Ча-ча-ча». Тебе Дина ничего не говорила? — спросила она у Стаса.

— Насчет чего?

— Может восстановим пару? — Неля совершенно не стеснялась присутствия Маши.

— Я не против, — ответил Гусаров, не глядя на Машу, словно её здесь не было, — скажи об этом Дине.

Впрочем, его голос не излучал особого энтузиазма и Маша, несмотря на охватившую её всепоглощающую обиду, отметила это. Она просто не знала, что Стас, действительно, хотел поменять партнершу. Но не на Нелю, а на Ладу. Оттого и говорил без привычного оживления, свойственного ему, когда дело касалось девушек.

— Ты, правда, не против? — Неля оживилась, — я сейчас пойду.

— Погоди, не торопись. Я, пожалуй, сам с ней поговорю, — Стас посмотрел на Машу, — Маш, слушай, ты не обижайся, но у нас с тобой нет драйва. Давай поменяемся партнерами, ты…как смотришь?

— Какими партнерами? — подавленно спросила девушка, — у меня нет никого.

— Возьмешь у Нельки, — хмыкнул Стас, — ноль проблем! Как там его зовут?

— Костя, — подсказала довольная Неля.

— Вот, с Костей тебе удобнее будет. Он такой же заторможенный, как ты. Заторможенный — замороженный.

Гусаров расхохотался придуманному каламбуру, который был грубоват, но в его обычной манере, а Неля вторила, смеясь противным визгливым смехом. «Хи-хи, хи-хи!» Её голос назойливо лез в уши напарницы Гусарова, так что её хотелось закрыть их ладонями.

— Одни замороженные здесь, Нелька, — ржал Стас, — сплошные отморозки!

Маша, чуть не плача, заметила, как на них издалека строго смотрит Дина, и Стас, перехватив её взгляд, осёкся, резко прекратил смех, словно, Дина выключила громкость в радио. Гусаров отвернулся в сторону — ссориться с руководителем студии в его планы не входило.

Дина подошла к ним. Она воспользовалась паузой, отвела Стаса в сторону.

— Слушай, мы с тобой уже говорили, и я повторюсь, ты зря это делаешь, Стас! — сказала Дина, прямо глядя в его глаза.

— Что именно?

— Зря обижаешь Машу. Она девочка хорошая, лучше, чем Неля и Лада. Только ты пока этого не понял.

— А чего тут понимать? — искренне удивился Стас, — она же тормоз, не в моём вкусе. Мне нравятся энергичные, креативные, я бы сказал, девчонки с изюминкой, вроде тебя.

Он с легкой усмешкой поглядел на Дину, но та его отшила:

— Не клейся — это место уже занято. Я, конечно, не настаиваю, но ты еще пожалеешь о своем отношении к Маше. Попомни мои слова!

— Напугала! — с вызовом произнес он, но затем замолчал, что-то обдумывая.

Разводить склоки и ссориться в студии танцев ему не хотелось, поскольку ругани и разборок хватало на работе. Гусаров потому и пошел в студию, чтобы отвлечься, учиться танцам, полностью отключая мозг. Кто-то занимался охотой, расслаблялся на природе, кто-то плавал под водой, приобщив себя к дайвингу. Это — релаксация, отключка от суровых будней.

Гусаров скользнул взглядом в сторону Маши и Нели. Девушки стояли рядом и о чем-то мирно беседовали.

— Думай, думай. Тебе это полезно! — поддела его Дина.

— Ладно, уговорила, — буркнул нехотя Стас, — еще один танец я с ней разучу, а потом ищи мне другую партнершу. Только не Нелю. На крайняк, если других вариантов не будет, можно Ладу.

Дина тронула его за плечо, выражая своим жестом согласие на условие Гусарова и, обращаясь ко всем, громко произнесла: — Продолжаем, внимание всем, продолжаем с третьей позиции. Попрошу всех вернуться!

Свои слова она подкрепила громким хлопком в ладоши. Зазвучала энергичная мелодия румбы и пары пошли в круг.

Посмотрев на Машу внимательным взглядом, Стас не нашел ничего, что могло зацепить его — та же полноватая фигура в красном платье до колен, обнажавшем полные короткие ноги, то же томное и задумчивое выражение лица, показавшееся ему скучным. Он даже не смог её представить голой, как она лежит в постели с каким-нибудь мужчиной или с ним, занимается сексом. Наверное, в постели она бы тоже вызывала зевоту. «Уныло, как всё уныло!»

Стас опять вздохнул, словно ему выпала не тяжелая, но нудная и надоедливая работа, и пошел к девушке. Предстояло провести ещё целый час вместе.

После танцев Маша его спросила:

— Стас, подвезешь меня?

— А тебе куда? — спросил он, после минутного замешательства.

— Мне до трех вокзалов.

— Извини, Маш, мне сегодня в другую сторону, — ответил он, хотя вполне мог проехать мимо Комсомольской площади.

Она криво улыбнулась, вероятно, уловив, что он её обманывает, но ничего не сказала. Впрочем, ему было всё равно, что она скажет.

 

Глава 21

Этот день поздней осенью в офисе «Траяна» начинался как обычно — со звонков клиентам, их звонков, рутинной работой, чаще бесполезной, которой всегда бывает много. Никита сидел в офисе один. Катя сегодня задерживалась, а Василий выехал на встречу с продавцом квартиры в Королёв.

У Никиты дела все никак не налаживались — заявок поступало на удивление мало, и, соответственно, заработок падал. Этот период выдался трудным, сплошная черная полоса: клиентов нет, с женой разругался. До окончательного разрыва у них пока не дошло, но он оказался близок к нему. Роман с Катей был в самом разгаре и, несмотря на чужого ребенка, Никита всерьез подумывал о том, чтобы сойтись с ней. Но ему нужны деньги. Если уходить от жены, то придется снимать квартиру какое-то время, переждать, пока не переселится к Кате.

Телефон на его столе застыл в гробовом молчании, будто его совсем отключили за неуплату, и Никита тоскливо сидел, глядел в окно. Чтобы не слушать тишину, которая угнетающе действовала на него, он включил радио, нашел радиостанцию FM «Радио шансон». Звучала песня Стаса Михайлова «Без тебя». Никите нравился Михайлов и его песни, он даже уговорил Катю сходить на его концерт в «Кремлевский дворец съездов». Кате, помнится, тогда тоже понравился певец — романтичный, загадочный. Песни о любви всем нравятся, особенно женщинам.

В это время зазвонивший на Катином столе телефон прервал его воспоминания. Опять, как в сентябре, когда он был один в офисе и перехватил её клиента, появилась новая возможность получить заявку. Только тогда они были просто друзьями, а сейчас…

Никита заколебался. Забирать себе чужих клиентов не стоило, тем более клиентов Кати. Что если она узнает? Катя не вспыльчивая, но она может обидеться всерьез и надолго. Они как-то поссорились и её синие глаза, налитые гневом, сделались совсем темными, сузившимися, она не разговаривала с ним целую неделю, а может две, несмотря на все его попытки примирения. Нет, он, Никита, не хотел ссориться с Катей, но телефон продолжал беспрерывно, упорно звонить и сейчас он испытывал ещё большее колебание, чем тогда, когда перехватил её клиента в первый раз.

Он, в задумчивости, погладил себя по голове, ощущая под рукой жесткий ёршик волос. Его подстригли коротко — сделали стрижку «площадка», отчего голова казалась четырехугольной, в форме куба, но ему нравилось. Он напоминал себе деревянного солдата Урфин Джюса, увиденного им в детстве в иллюстрации к книге Волкова о приключениях девочки Элли. Ему хотелось быть как тот солдат с грубо выструганным, жестким лицом, походить на настоящего мужчину, словно от геометрических форм зависела сущность мужского начала.

Телефон замолк на короткое время, а потом зазвонил вновь.

Тут Никита припомнил известную фразу «люди гибнут за металл», которую он слышал от кого-то из знакомых. Эта фраза обычно произносилась с большой долей иронии, когда хотели подчеркнуть, что ради денег, люди могут пойти на всё. Поскольку Никита не ходил в оперу и не знал, что эти слова пел в «Фаусте» Мефистофель, то он не знал продолжения. А в продолжении звучало: «Сатана там правит бал!». Связь желтого металла и сатаны была для него неочевидной.

Он подумал, что если люди могут гибнуть за металл и это им не возбраняется, то, может и ему стоит немного погибнуть, на время. А потом воскреснуть, когда проблемы будут решены. В конце концов, он старается не для себя, вернее не только для себя. Он хочет сделать так, чтобы было удобно им обоим, чтобы они сошлись и жили вместе. А для этого нужны деньги.

Это разумное соображение, пришедшее ему в голову, перевесило тот ворох возражений, который выдвигал его внутренний оппонент, поэтому Никита подошел к Катиному столу и взял трубку телефона. Как он и думал, звонил потенциальный покупатель, искавший Катю, чтобы ему подобрали квартиру.

Никита сел в Катино кресло, устроился поудобнее. Для него расположить клиента, уболтать его, не составляло особого труда, ибо после нескольких недель неудач, он сегодня был особенно красноречив. Разговаривая и с упоением расписывая свои качества риэлтора: находчивость, деловитость, учет любых пожеланий заказчика, он периодически настороженно поглядывал на входную дверь, готовый немедленно прекратить переговоры, даже бросить трубку, если бы появилась Катя. Но она так и не пришла.

В конечном итоге он переключил покупателя на себя и договорился о приеме заявки на покупку трешки.

С облегчением закончив разговор, Никита вернулся за свой стол. Стас Михайлов уже закончил петь песню «Без тебя» и следом запустили новую любимицу публики Ваенгу, затянувшую: «Снова стою одна, снова курю, мама, снова, а вокруг тишина, взятая за основу». Никита усмехнулся про себя. Если бы он курил, то сейчас бы закурил сигаретку, отмечая удачно полученную заявку.

«Супер, наконец-то! — отметил он удовлетворенно, — а то будто сглазили, две недели — и ничего! Но что странно, почему этому молодому перцу Ваське везет, не говоря про Катю? Может у меня место такое, неудачное? Какого хрена происходит?»

Он резво поднялся, отошел от стола и оценивающе посмотрел на свое офисное кресло, стол, компьютер со стороны. Всё было таким же, как у Кати и Василия, не хуже и не лучше. Никита отметил, что спинка кресла потерлась, а на столе скопилась пыль, словно уборщица обходила стороной только его стол. У Кати и Василия столы были чистыми. «Вот, еще одно доказательство, — расстроенно подумал он, — надо пригласить батюшку. Пусть изгонит бесов, окропит святой водой. Наверняка, здесь дело нечистое!»

Никита инстинктивно провел руками по джинсам возле ремня, и ему подумалось, что надо срочно прицепить металлическую булавку от сглаза. Он где-то читал об этом. Пока же, Никита хотел трижды перекрестить свое кресло и уже поднял руку для крестного знамения, но от этого занятия его отвлек вновь зазвонивший телефон, на этот раз не на столе Кати, а на его собственном. Оказывается, телефон не был отключен, как он думал с утра. «Ожил покойник!»

Никита взял трубку и услышал голос Анжелики Игоревны, приглашавшей в свой кабинет.

«Что ей ещё нужно?» — недовольно подумал он, снимая с вешалки пиджак. Соблюдая стиль одежды «colledge», сегодня он был в синих джинсах, галстуке и светлом шерстяном пиджаке. Своеобразный офисный демократизм, проявляемый в одежде, позволял себя чувствовать удобно на работе и вполне по-деловому.

«Если будет выносить мозг по клиентам, как раз скажу, что у меня есть заявка, — продолжал думать он, проходя по коридору к кабинету начальницы, но потом вдруг у него возникла тревожная мысль, — а не пахнет ли сокращением? В нескольких агентствах уже сократили треть сотрудников. На дворе кризис. Вдруг сейчас скажет, чтобы собирал вещи и валил отсюда?»

Когда он вошел, то увидел Анжелику Игоревну, сидящую на своем рабочем месте, за столом. Ему показалось, что она была в игривом настроении. Как и большинство мужчин фирмы, он гадал, есть ли у Анжелики любовник. Было известно, что Анжелика Игоревна замужем, она носила на пальце кольцо, но мужа своего никогда не демонстрировала. Одевалась она как состоятельная дама, имела бриллианты, ездила на «Мерседесе-Купе», регулярно посещала спа-салоны. Такая женщина, конечно, должна была пользоваться вниманием мужчин.

Анжелика Игоревна улыбалась своими красивыми голубыми глазами, сидела, откинувшись в кресле назад, закинув ногу за ногу. Она всегда выглядела загорелой потому, что зимой летала на Филиппины или Кубу, а летом отдыхала на средиземноморских курортах. Кроме того, эффект смуглой кожи достигался ею с помощью солярия. Короткое платье её немного сползло, обнажив круглую коленку, обтянутую тонким телесного цвета чулком, почти неразличимым на загорелой ноге.

Если бы оказалось, что вместо колготок на ней были чулки на резинке, чтобы смотреться эротично, Никита совсем бы не удивился. Обычно так выглядят распутные женщины на обложках журналов или в соответствующих фильмах, соблазняющие мужчин. Но такие чулки нуждаются в демонстрации, так просто их не надевают. Эти мысли с быстротой молнии промелькнули в мозгу Никиты.

Между тем, Анжелика Игоревна, выждав паузу, сказала приветливо:

— Привет, Никита! Как дела с клиентской базой?

— Только сегодня появился стоящий клиент, — обрадовался Никита возможности продемонстрировать свои успехи.

Он принялся подробно рассказывать о прошедшем разговоре, рассуждать о перспективах сделки. По его словам, всё складывалось хорошо, просто замечательно, клиенты идут, причем крупные и состоятельные — не какая-нибудь мелочь. Заявки реальные. Ко всему прочему, речь Никиты подспудно сводилась к тому, что сокращать его сейчас, если Анжелика и вынашивала такую мысль, было бы большой ошибкой.

— Молодец, молодец! — поощрительно кивала его начальница, покачивая ногой, — всё это замечательно.

В её словах Никита почувствовал недоговоренность.

— Но ты недовольна? — обеспокоенно спросил он, — с Анжеликой все были на «ты», как в маленькой, но дружной семье, или компании, придерживающейся корпоративного духа.

— Почему недовольна?

Анжелика покачивала ногой, она была похожа на кошку, играющую с мышкой.

«Чего ей нужно? Она что-то знает? — подозрительно подумал Никита, — этих баб не поймешь!» Он пожал плечами и буркнул:

— Мне показалось.

Анжелика Игоревна потянулась к пачке сигарет, лежащей на столе, и кончиками длинных накрашенных ногтей достала сигарету. Она манерно закурила, загадочно поглядывая на Никиту.

«Неужели решила всё-таки сократить? — соображал он, — ведь знал, что зовет для этого! Вот хитрая сучка! Надо пойти закинуть резюме на «Хэд Хантер». Блин, теперь с бабками будут проблемы». Он подумал ещё, что в ближайшее время от жены съехать не удастся — пока найдешь работу, пока устроишься…

— Нехорошо поступаешь, Никита! — прервала молчание Анжелика, — нехорошо, я бы сказала, не по-товарищески.

— Ты о чём?

— Не прикидывайся овощем! Я же знаю, что ты клиентов Катерины подгребаешь к себе. Вот я о чём! Не далее, как сегодня ты взял её клиента. Я сама слышала, как ты его уговаривал. Но ведь такие случаи были и раньше, не правда ли?

Лицо Никиты покраснело. Насмешливо глядя на него, Анжелика Игоревна продолжила:

— Как же так, Никит, у вас вроде любовь? Романтические отношения и всё такое. Я даже вам позавидовала, признаюсь.

Она лениво встала с кресла, подошла ближе и пустила струю дыма почти в его лицо. Глаза её насмешливо блестели, и теперь она еще сильнее напоминала кошку, вышедшую на охоту.

— Тебе-то что за дело? — глухо спросил Никита, — мы сами разберемся!

— Ты прав, ваши личные отношения меня не касаются. Это, как бы с одной стороны, а с другой, боюсь, что чехарда с клиентами плохо повлияет на наш имидж. Репутация фирмы для меня дороже всего. Репутация, — она коротко задумалась, щуря глаза, — это как невинность девушки, потеряешь, а назад не воротишь. Короче, я думаю, что Кате надо знать о твоих маневрах за её спиной.

— Я тебя прошу ей ничего не говорить. Я сам ей скажу!

— Нет, ты же знаешь, что обманывать не в моих привычках! — она цинично усмехнулась, обнажая ровные красивые зубы, — тем более, я не люблю, когда обманывают других, особенно Катю, такую хорошую девушку. Я ей полностью доверяю, и, кстати, думаю, её повысить. Я разделю московский регион на два направления — Москву и Подмосковье. Так вот, Москву хочу отдать ей.

Услышав последние слова начальницы, Никита, переживавший, что может предстать перед Катей в неприглядном свете после этого разговора, тут же понял, что Катя получит более выгодный кусок работы, чем он — сделки по Москве всегда приносили больше денег по сравнению с Подмосковьем. Эта мысль на время заслонила его переживания по поводу предстоящих объяснений.

— Или, — продолжила между тем Анжелика, опять севшая в кресло и меланхолично смотревшая на тлеющий кончик сигареты, — или, я подумаю о тебе. Тебе ведь тоже пора расти. Ты у нас работаешь больше, чем Катя, оформил много сделок. Тебе, так сказать, и карты в руки. Я не права?

Стоявший все это время у двери Никита, внезапно почувствовал слабость в ногах. Не спрашивая разрешения, он подошел к креслу возле столика и сел, почти упал на мягкие подушки. Анжелика Игоревна все так же с насмешкой смотрела на него. Она его прекрасно понимала, потому что такие люди, как Никита встречались ей довольно часто.

— Что же я должен сделать, чем заслужить такую милость? — спросил тот, пытаясь быть ироничным, но глаза его не смотрели на собеседницу.

Он догадывался, что его начальнице что-то надо. Только что? Никиту терзали подозрения, ожидание чего-то нехорошего: то ли предложений, то ли слов, которые могли разрушить его жизнь. Его прямоугольный, точно вырубленный топором силуэт головы, превратился в неподвижно застывший бюст, а лицо в безжизненную маску. Анжелике на миг показалось, что она сидит в театре Романа Виктюка на спектакле «Мадам Баттерфляй», где Никита играет главную роль. На его лице лежит толстый слой белил, он выглядит поникшим и печальным.

— Сегодня я хочу поужинать с тобой! — безапелляционно произнесла Анжелика.

— Но я, но у меня… — Никита хотел сказать, что вечером будет встречаться с Катей. Как это будет выглядеть, если он не пойдет? Что он ей скажет в своё оправдание? Только, похоже, его проблемы Анжелику Игоревну совсем не интересовали.

— Кате скажешь что-нибудь, придумаешь, — поняв причины его замешательства, заметила начальница, — ты же у нас мастер!

Когда после полудня в офисе появилась Катя, у Никиты был такой виноватый вид, что она сразу поняла — у бойфренда возникли проблемы. После встречи с Максимом ею овладело приподнятое настроение, веселое, озорное, девушка улыбалась, напевала про себя незамысловатый мотив. Хотелось, чтобы всем было хорошо, так же, как и ей.

«Что-то серьезное? — подумала она о Никите, — чего он такой хмурый?» Погасив улыбку на лице, она подошла к Никите и озабоченно спросила:

— У тебя что, траблы с клиентами?

— У меня? Ноу проблем! — он пытался шутить, но глаза смотрели невесело.

Никита мучительно думал, что сказать Кате, как намекнуть ей, что сегодня вечером будет занят. Не вызовет ли это обиду с её стороны? Ему захотелось громко выругаться.

Он открыл свой ежедневник и посмотрел на запись о сегодняшнем клиенте, смотрел долго, минуту, может быть, две. Однако это созерцание не было совсем уж бездумным и безучастным, оно навело его на другие мысли. Несмотря на неприятные чувства, вызванные тем, что он вынужден обманывать Катю и с этим клиентом, и умалчивая о предстоящем вечере с Анжеликой, появление у него заказчика являлось хорошим знаком. Эта фамилия в ежедневнике должна была что-то значить, должна была знаменовать новый этап в карьере, а может и жизни. В перспективе у него должны возникнуть новые заявки, много заявок. Если верить той же Анжелике.

— Катюш! — сказал он, приходя в хорошее расположение духа, — у меня сегодня встреча вечером с одним приятелем, посидим, пивка попьём. Мы с ним вместе служили в армии, и он проездом в Москве. После стольких лет нарисовался. Ты как, не обидишься?

— А чего мне обижаться? — спросила удивленно Катя, увидевшая, что Никита перестал хмуриться, заулыбался.

Вместе с тем, этот внезапный переход из одного состояния в другое её насторожил. «С чего он оживился? — задала себе вопрос девушка, — сидел такой неразговорчивый, чем-то расстроенный и вдруг говорит, что с кем-то встречается, будто с приятелем. И настроение у него делается лучше. Странно!»

Она внимательно посмотрела на бойфренда, и чувство ревности шевельнулось у неё в груди. «Хочет встретиться с женщиной, — сообразила она, — я это уже проходила со своим бывшим. Эти неожиданные переходы от веселья к злобе, эти перепады настроения, словно у них настали критические дни. Типичное поведение мужика, считающего свою жену лохушкой. Что ж, пусть считает, если ему так хочется!»

Тут она подумала, что сама будет встречаться с Максимом. Она ведь, в какой-то мере, тоже обманывает Никиту, поскольку не говорит ему о предстоящей встрече, так что они квиты. Ей внезапно стало жалко его, она подошла и погладила торчащие вверх короткие волосы на «аэродроме» его головы.

Каждый из них искал своё счастье вовне, а не внутри отношений друг с другом, и так было сразу, они это почувствовали ещё в самом начале. Поэтому ни печали, ни разочарования не отразилось на их лицах, хотя оба и понимали, что между ними, несмотря на недосказанность, в сущности, всё было кончено.

 

Глава 22

Сделку по оформлению покупки квартиры для Максима Василий всё-таки уступил Кате. Не потому что она его попросила об этом, просто у него возникли новые клиенты, и он с головой погрузился в работу.

Василий, в отличие от Никиты легко умел находить как продавцов, так и покупателей квартир, у него был особый талант молодой обаятельности, который, вероятно, и манил заказчиков.

Связавшись с Максимом, Катя объяснила ему весь порядок предстоящих действий — довольно утомительный, суетливый, но столь необходимый, чтобы стать собственником долгожданного жилья. Исполняя её пожелания, Максим оформил доверенность на поручение всех действий фирме «Траян» и, экономя своё время, не ходил по разным канторам, собирая необходимые справки, не оформлял переход права собственности в Регистрационной палате города Москвы. Всем этим занималась Катя. И он ей был благодарен.

В общем-то, Максим участвовал только в финальной стадии сделки — он принес нужную сумму и положил её в депозитную ячейку, арендованную Катей в отделении Сбербанка на Речном вокзале. Он ей полностью доверял, хотя и не понимал почему. Наверное, потому что был влюблен.

Когда Стас узнал, что Максим отнес деньги в ячейку и оставил их там, фактически, в единоличном распоряжении Кати, то был очень удивлен.

— Брат, — сказал он, — рискуешь! Это может быть такое попадалово — потом бабки не вернешь. Ты же не взял с неё расписку о получении?

— Нет.

— Значит повёлся! Ничего не мешает тебя кинуть. Я бы так и сделал! — Стас улыбнулся.

— Ну, ты, понятное дело, — воспринял шутку приятеля Максим, — ты у нас известный кидала.

— Хочешь прикол по теме? — и, не ожидая ответа, Гусаров начал рассказывать Максиму историю, случившуюся с его другом, — один мой знакомый, весьма обеспеченный чувак, решил, как и ты взять хату. Но не на Речном, а ближе к центру, где-то в районе Маяковки или Белорусского вокзала — не помню. У него работала секретарша, которой он доверял от и до, ну, и сам понимаешь, трахалась с ним, работала уже долго, короче, была ближе жены.

Стас как всегда, когда рассказывал какую-то байку, принимался живо размахивать руками, касаясь собеседника, заглядывая ему в глаза, словно ожидал ответной реакции.

— Он, как и ты, — продолжал Гусаров, — попросил её снять ячейку в банке, дал бабки, чтобы телка туда их отнесла. И что ты думаешь? Естественно: ни денег, ни девки.

— А сколько он ей дал?

— Не всю сумму сразу, а где-то пять или шесть лимонов. Но всё равно жалко.

— Да, не слабо она его кинула.

Стас похлопал Максима по плечу:

— Так что не ведись на тёлок, Макс! Сейчас этот лошара бегает по всей Москве, ищет её, полицию привлек, частников, но та глухо залегла на дно. Даже программу опознавания лиц в метро по фотографии подключили, прикинь! Не знал, что такая есть?

— Нет.

— Есть-есть, как у америкосов. Только теперь бесполезняк метаться, когда всё случилось. За такие бабки она поменяла фамилию и взяла хату где-нибудь в Подмосковье, сейчас подходящую можно найти недалеко от МКАДа.

— Катя меня не кинет, — отрицательно покачал головой Завьялов, — она в риэлтерской фирме работает, всё официально.

— Смотри не облажайся! — назидательно произнес Стас, — я тебя предупредил, хотя и знаю, что ты упрямый. Слушай, ты что, на неё запал, что ли? Я думал, мы сегодня с тобой в ночном клубе зависнем, оторвемся по полной программе. Неделя паскудная была, еще этот Сашка Белорыбов… А в клубе сам знаешь какой релакс — кальян покурим или косячок забьем. Я просто прусь от этого. Наверное, новых девок полно. Кого-нибудь прихватим и потусуемся у меня на хате.

— Я пас. Сегодня с Катей встречаюсь в «Старбаксе».

— Где-где? — недоверчиво спросил Гусаров, — в кофейне? Ну, это полный отстой! У вас что, деловые переговоры или свидание? Бери её за задницу и валите в кабак какой-нибудь пафосный, типа «Белки».

— У тебя у самого с тёлками как? Встречаешься с кем-нибудь? — поинтересовался Максим, переводя разговор, чтобы не избежать ненужного обсуждения. Он не любил менять своих планов, особенно, когда эти планы уже согласованы со знакомой девушкой.

Стас театрально наклонил голову вниз и развел руками, показывая, что совершенно свободен. При этом лицо его было лукавым. «Опять сразу с несколькими хороводится, — решил Максим, — как у него времени на всё про всё хватает? А еще проблемы с сестрой, он недавно мне сам говорил. Ещё та долбанутая!»

Гусаров ему жаловался, что сестра Юля связалась в школе то ли с «готами», то ли с «эмами», подсела на легкие наркотики. Но, известно, что от легких до тяжелых один шаг. Стаса это сильно беспокоило. «Прикинь, Макс, — возмущался он, — одно дело молодежные группировки, всякие там готы или эмы. Мне пофигу, чем они занимаются, если тусуется с ними — пусть! Но наркота? Чтобы в пятнадцать лет её имели все кому не лень за порцию кокса. Меня это сильно напрягает!» Как выяснил Стас, Юля ходила на эти тусовки из-за мальчика, который возник у неё после летних каникул. С ним надо было поговорить по-мужски, и Стас планировал это сделать в ближайшее время.

Сейчас он стоял и притворно разводил руками, изображая из себя неудачника в отношениях с женщинами. Любил розыгрыши Стас, любил! Зная его натуру, Максим не сомневался, что у Гусарова есть девушка, и не одна, и что он разберется с молодым человеком сестры, если не сам, то с помощью знакомых бандюков. Стас иногда пользовался их услугами.

Внезапно лицо Гусарова омрачилось.

— Слушай, прицепилась тут одна коза, никак не отстанет. Я её и так, и эдак, почти открытым текстом посылаю, а она прилипла, хоть убейся! Хочешь, познакомлю? — спросил он с долей надежды.

— Уже опоздал, я же тебе говорил, что с Катей встречаюсь. А ты где с ней познакомился, в клубе?

— Да, там… — Стас отвечал неуверенно и Максим почувствовал в его словах нотку фальши, но не счел нужным допытываться.

В пятницу вечером Максим подъехал к кафе «Старбакс». Он купил букет роз, хотел еще что-то купить — шоколад, шампанское, но затем подумал, что для первого свидания будет перебор.

Ему пришлось ехать прямо с работы — на переодевание времени не оставалось, потому Завьялов был в своем привычном темно-синем офисном костюме, на шее голубой шелковый галстук, в манжетах рубашки позолоченные запонки. На самом деле, ему хотелось бы одеться проще, надеть джинсы, куртку, на ноги удобные кроссовки. Но об этом оставалось только мечтать — он и так мог опоздать на свидание, хотя и рассчитывал время.

Не изменяя своей привычке, на площади Революции Завьялов вышел из вагона у скульптуры пограничника с собакой и потрогал холодный нос псины. Этот нос должен был сегодня принести удачу.

На самом деле Максим не верил в предрассудки, относился к приметам и разным суевериям скептически, но вот нос бронзовой собаки его отчего-то привлекал. Возможно, сам ритуал ему нравился. Любой ритуал несет в себе упорядоченность форм, заданность правил, определённую последовательность движений. Выйти из вагона, подойти к собаке и потрогать нос. В последовательности этих движений, вероятно, имелся скрытый смысл, если люди верили, что она является залогом везения.

К своей досаде, когда он вошел в помещение кафе, то увидел, что Катя его опередила. Она уже сидела за столиком и издали махала рукой, чтобы привлечь внимание. Он пошел к ней, улыбаясь во весь рот, но в душе ругая себя последними словами за опоздание — в его понимании, мужчина должен был ждать девушку на свидании, а не она его.

Не задержал ли его нос собаки, ради которого он делал остановку на площади Революции? Выходит, не принес удачу?

В кафе было многолюдно. Вечер в пятницу, осенний день — ничто так не располагало, как два этих обстоятельства, чтобы посидеть в уютной обстановке, попить кофе с друзьями-приятелями, поболтать на разные темы.

— Спасибо за цветы! Вы сегодня нарядный, — заметила Катя, успев его разглядеть, пока он подходил к столику.

Она видела его в другой одежде, простой, обыкновенной, когда они осматривали квартиру на Речном Вокзале и подумала, что он приоделся специально ради неё. Катя положила букет рядом, на столик, намереваясь просить подошедшего официанта поставить букет в воду, пока они были в кафе.

— Это рабочая одежда, — улыбаясь и садясь на стул, заметил Максим, — вы ничего еще не заказали?

— Нет.

— Кстати, давай на «ты», а то как-то всё официально, словно на дипломатическом приеме.

— А ты бывал на приемах? — спросила Катя, как бы подшучивая, но незаметно принимая его предложение, — она была рада перейти на более близкий стиль общения. К тому же, так было проще.

— По телевизору видел, — ответил Максим и принялся заказывать подошедшему официанту — молодому парню восточной наружности, кофе и пирожные. — Ты какой кофе будешь? — спросил он Катю.

— Мне «капуччино» с кленовым сиропом.

Себе Максим заказал «эспрессо».

— Чем занимаешься, Максим? — поинтересовалась Катя, когда официант отошел.

— Я продаю машины, кстати, у тебя есть?

— Нет, но знаешь, наверное, надо покупать. В нашем бизнесе приходится много ездить по городу, в Подмосковье тоже, тут невольно подумаешь о колесах.

— Я мог бы тебе помочь с обучением езде, — заметил Максим, невольно фантазируя и разворачивая в уме фривольные картины предстоящего обучения, — после того, как ты купила бы у нас авто.

— Почему именно у вас? — улыбнулась Катя, — может, я хочу в другом месте, где дешевле.

— Катя, для тебя мы сделаем потрясающие скидки, ты будешь у нас эксклюзивным клиентом, я обещаю! — Максим приложил правую руку к сердцу, как делают это на Востоке, когда клянутся в чем-нибудь.

Принесли пирожные и кофе и они принялись неторопливо пить его, есть пирожные, продолжая общение. Поскольку они еще не знали друг друга, не знали интересов, увлечений, взглядов на жизнь, им приходилось разговаривать осторожно, точно наощупь, что больше напоминало дипломатическую беседу. Каждый следил за своими словами, за словами другого, за интонацией, с которой они произносились. Но в этом не было ничего плохого, просто они стремились показаться с лучшей стороны, произвести наилучшее впечатление.

На лице Кати, то ли от горячего кофе, то ли от присутствия Максима, появился легкий румянец. У неё мелькнула мысль достать блокнот и вместе с Максимом написать, что нравиться, а что нет, какие увлечения и хобби их интересуют. Затем сравнить. Тогда бы сразу все точки над «и» были бы расставлены и тот небольшой ледок отчужденности, который всегда есть между малознакомыми людьми в момент первой встречи, был бы растоплен.

Но она отогнала эту мысль от себя. Она показалась детской, озорной. Максим мог понять её неправильно и решить, что она просто дура или очень хитрая девушка, привыкшая изображать простушку.

— Ну и как, каков бизнес? Я никогда не сталкивалась с этой сферой, — спросила Катя.

— Бизнес, как бизнес, — скромно заметил Максим, — обычная торговля. Всё равно, что торговать хлебом или лекарствами. В цену закладываешь свой процент, или, как говорят дельту, и получаешь прибыль. Да что мне тебе рассказывать? У вас, наверное, так же. Есть, конечно, небольшие нюансы, но все равно, кардинальных отличий мало.

— Я слышала у вас много мошенничеств с машинами. Есть недобросовестные салоны, которые разводят клиента.

Максим усмехнулся:

— Слышала поговорку: «Без лоха жизнь плоха»?

— Нет, теперь буду знать!

— У вас тоже есть «черные дилеры» — обманывают стариков и старушек, выселяют их из Москвы куда-нибудь в глушь, а иногда убивают. У нас хоть просто мошенники, а у вас «убивцы».

Катя зябко поёжилась.

— Да, всякое бывает, но я с такими, слава богу, не сталкивалась! У нас хорошая фирма и мы давно работаем.

— Что-то мы всё о работе, да о работе. Знаешь, мы до этой стадии ещё не дошли.

— До какой стадии? — не поняла Катя.

— Последняя стадия пьянки — разговоры о работе. Первая стадия — это когда болтают о женщинах, вторая — рассказывают анекдоты, а это третья.

Катя рассмеялась. В это время Максиму вспомнились слова Стаса о том, что надо было не идти на кофе в «Старбакс», а пойти в бар или ресторан, посидеть, поесть хорошей пищи, выпить вина. Катя же ходила с неизвестным ему парнем в корчму «Кобзарь», может, надо было и им пойти?

Эта мысль заняла его, и он не преминул её высказать.

— Слушай, Кать, не хочешь пойти в ресторан? Прямо сейчас.

К его удивлению Катя легко согласилась.

— Пойдем. А куда?

— У тебя есть особые пожелания?

— Нет, я не часто хожу. Если только корпоратив, но у нас он два раза в год — в день создания фирмы и на Новый год.

О том, что она ходила в ресторан с Никитой Катя умолчала. Она знала, что Максим их видел вместе, но какой смысл был вспоминать старое? В её сознании, встречи с Никитой уже были в далеком прошлом, и не стоило их вспоминать.

— Пойдем в грузинскую кухню, — предложил Максим, — здесь недалеко. Ничего не имеешь против острого? — спросил он.

— Нет, я люблю их кухню — сациви, хенкали. Это ужасно вкусно. У них еще вино вкусное — «Киндзмараули», если не подделка. Мы как-то пили его в компании.

Катя, забывшись на минуту, хотела рассказать, как они ездили с бывшем мужем по Кавказу с друзьями, как весело там отдыхали. Но подумав, что Максиму, возможно, будут неприятны эти чужие воспоминания, она осеклась на полуслове. Завьялов в это время расплатился за кофе, предупредив намерение девушки расплатиться за себя, и они вышли на вечернюю темную улицу Москвы, залитую светом фонарей, горящими фарами машин.

Воздух был не сильно холодным, но Катя закутала шарфом шею почти до подбородка. Максим внимательно посмотрел на неё, подольше задержав взгляд на её лице. Ему показалось, что у неё губы сделались почти лиловыми от холода, и он вдруг ощутил желание прижать её к себе, согреть. Но сделать это не решился.

— Замерзла? — хрипло спросил он.

— Нет! — ответила Катя, — только ветер сырой какой-то. Неприятный!

— Ничего, скоро дойдём.

И точно, пройдя совсем немного, они очутились перед рестораном «Грузинская кухня». Там они заняли свободный столик, сделали заказ. В ресторане, в отличие от «Старбакса», народу было немного. Катя с Максимом в ожидании официанта с закусками сидели, рассматривали интерьер. Они увидели, как на невысоком помосте пели протяжные грузинские песни несколько певцов-мужчин в костюмах бежевого тона, сливая голоса в полифонию. Повсюду аппетитно пахло шашлыками, жареным мясом, специфичной кавказской зеленью.

Потом им принесли шашлык, сулугуни с салатом, еще какие-то особенные национальные блюда, приготовленные очень вкусно. Принесли белое «кахетинское вино» к салату, красное «мукузани» к мясу, и они принялись есть, неторопливо разговаривая.

Разговаривали обо всём: о современном кино, о музыке, о книгах, о машинах, о привычках и характере друг друга. Выяснилось, что Катя любит романтическое кино и не любит фильмы о вампирах и фильмы-катастрофы, которые нравились Максиму. В музыке у них тоже были разные предпочтения. Ему нравился рэп, а ей блюз и джаз. Ему нравились современные писатели — Сорокин, Пелевин, а ей — не очень. Но и дамы-детективщицы ей не нравились. Она не любила мат, завладевший в последнее время страницами книг и подмостками театров, а он относился к нему равнодушно.

Даже в запахе мужской туалетной воды они расходились. Максим всегда пользовался «Фаренгейтом» от Диора, а Кате нравился «Аллюр» от Шанель.

И всё же… Это узнавание друг друга не прошло даром. Когда поздним вечером они вышли на улицу и пошли к метро, Кате казалось, что она уже давно и хорошо знает Максима. Ему, вероятно, казалось также.

Они шли в хорошем настроении, подвыпив, потому что после вина пили еще коньяк, правда, не грузинский, а армянский и могли теперь беззаботно шутить, не опасаясь, что могут быть неправильно понятыми, обидеть ненароком друг друга. В таком состоянии любая глупая шутка вызывала смех. Им было легко.

— А ты помнишь, как в метро смотрел на меня? — спрашивала Катя, слегка заплетающимся языком, — я такая думаю, чего он на меня уставился, может, я что-то не так надела или тушь поплыла? Думаю, пусть пялится, а внимания обращать не буду! Я тебя, честно говоря, приняла поначалу за тех прилипал, которые клеятся на улице. — Она негромко засмеялась.

— Правда? — он тоже рассмеялся, — неужели похож?

— Потом я думаю, — продолжала говорить Катя, — нет, для этого у тебя неподходящая одежда — ты слишком хорошо одет. Решила, что ты менеджер среднего звена в каком-нибудь банке или фирме. Видишь, оказалось недалеко от истины!

Он взял её под руку, привлек к себе и сказал:

— Ты не можешь пойти со мной рядом? Пойдем как старые знакомые, словно у нас это уже не первое свидание.

— Как будто мы муж и жена, прожившие вместе много лет?

— Точно! Только песок еще не сыпется.

Катя пошла и невольно, то ли от холода, то ли от переполнявших её чувств, теснее прижалась к нему. Максим ощутил её грудь, увидел смеющиеся глаза. Он не выдержал, остановился, начал горячо целовать её холодные губы, словно хотел передать своё тепло.

Как и Максим, Катя тоже поддалась эмоциям, но всё же, тревожный звоночек раздался у неё в голове — не слишком ли они торопятся, у них всего лишь первое свидание. Что он подумает о ней?

Она чуть-чуть отстранилась и, глянув на него снизу вверх, улыбнулась, мягко спросила:

— Максим, а мы не торопимся?

— Нет, не думаю. Ты мне нравишься уже давно, поэтому я на тебя и глазел в метро каждый день. А то, что мы встретились только сегодня — ничего не меняет. Ты же сама это понимаешь!

Он снова привлек её к себе, стал целовать. Когда они прервались, оба тяжело переводя дыхание, Катя спросила:

— У тебя есть квартира? Ко мне нельзя, там мама с сыном.

— Конечно, есть, я снимаю у Речного. Сейчас такси поймаю.

 

Глава 1

Из съемной квартиры Максима, поздним вечером Катя позвонила домой матери и предупредила, что переночует у подруги. Она не хотела пока рассказывать о Максиме, чтобы не пугать и не расстраивать мать раньше времени. А для Нины Георгиевны звонок Кати оказался полной неожиданностью — Катя редко ночевала у подруг, и когда встречалась с Никитой на ночь с ним не оставалась.

Нина Георгиевна не знала, что и думать. Она чувствовала, что дочь всего ей не говорит, что она умалчивает о чём-то серьезном, о том, что Нине Георгиевне знать было просто необходимо. Дочь должна слушать голос матери и не только слушать, но и прислушиваться. Но Катя в последнее время её совершенно игнорировала.

Раздражение охватило Нину Георгиевну.

Она встала и приоткрыла дверь в маленькую комнату, где на кровати тихо посапывал внук Денис, медленно подошла, поправила сбившееся одеяло, потом села на стул рядом и задумалась в темноте. Только узкий свет из полуоткрытой двери падал на пол, дотягивался до её ног, но оставлял лицо в полумраке.

Нина Георгиевна сегодня написала заявление об увольнении. Ей пришлось это сделать помимо своего желания, потому что она не планировала увольнения, она только думала о нем, как о предстоящем шаге, шаге, который она могла бы сделать весной. Однако обстоятельства, не зависящие от неё самой, заставили сделать это.

Она сидела и вспоминала сегодняшний день, с чего всё началось и чем закончилось.

На работу Нина Георгиевна пришла как всегда, к девяти часам. В последнее время она приходила почти ровно в девять, а не как раньше — за полчаса до начала рабочего дня. Её рвение к работе стало ослабевать. Может, действительно, права была Татьяна, что ей пора на пенсию, возиться с внуком? Может и права, но самолюбие не позволяло прислушиваться к молодой коллеге. А Вера, их главбух, пока держала её, как держат под рукою старую привычную вещь, удобную в употреблении.

Для себя Нина Георгиевна решила, что уйдет в следующем году, по весне — зимой скучно сидеть дома, поэтому она вполне может поработать какое-то время.

Так думала Нина Георгиевна, особо не напрягаясь с работой, но и не пренебрегая обязанностями. Она, конечно, знала, что Татьяна спит и видит, как оказаться на её месте, точнее на месте с её зарплатой. С определенной долей внутреннего злорадства Нина Георгиевна наблюдала за потугами и ухищрениями своей коллеги, разными интригами. Имея за спиной Веру, она думала, что это пустая трата времени.

Когда Татьяна завязала шашни с их престарелым директором, Нину Георгиевну это сильно рассмешило. Иван Трофимович не был красавцем и, конечно, Татьяна связалась с ним только ради того, чтобы убрать её. Какое удовольствие быть со стариком, не в любви же дело?

Татьяна уже несколько раз пыталась подставить её, не серьезно, по мелкому — то нужная бумажка вдруг исчезала со стола, а потом находилась, то кто-то пытался войти в её компьютер, пользуясь отсутствием. Это было всё неприятно, и такие мелочи заставляли Нину Георгиевну быть настороже. Сама она не пакостила Татьяне, потому что не такая подлая и завистливая, как некоторые.

Работая за своим столом, Нина Георгиевна время от времени переводила взгляд на Татьяну. Она думала, что не позволит какой-то соплячке, этой аморальной девице, готовой на всё ради денег, выгнать её на улицу. Молодежь нынче беспринципная и наглая. В который раз она подумала, что ради денег они, эти молодые девицы, могут спать со стариками не испытывая никаких сомнений и неудобств.

В её годы, когда она была молодой, на подобный мезальянс смотрели косо, и такие случаи можно было пересчитать по пальцам. Например, всем было известно о женитьбе кинорежиссера Пырьева на молодой актрисе, оказавшейся моложе на целых сорок лет. Но это же режиссёр, известный человек!

Нина Георгиевна искоса посмотрела на Татьяну, сидящую спиной к ней, на её затылок. Татьяна носила короткую стрижку, и её черные волосы чуть-чуть прикрывали шею. Она внезапно испытала приступ раздражение к этой её короткой стрижке, будто стрижка была в чём-то виновата.

«Сидит, делает вид, что работает, — думала она, — бездельница, вертихвостка! Все делает с подковыркой, чтобы меня унизить. Уж лучше бы её уволили! Я могла быть делать всю работу за неё даже за эту зарплату, лишь бы не видеть её». И она принялась мысленно рассуждать о том, насколько хорошо работать в коллективе, где моральный климат относительно нормальный, где никто не подсиживает друг друга, где всегда окажут помощь и поддержку. Правда, за свою трудовую деятельность она почти не встречала такого. Всегда найдется паршивая овца в стаде, которая будет мутить, интриговать, ссорить всех. Идеального ничего не бывает.

В этом колледже, где она работала последние годы, было тихо. Это благодаря их главному бухгалтеру Вере, которая твердой рукой смогла навести требуемый порядок — все боялись её и уважали. С Ниной Георгиевной у Веры Дмитриевны сложились вполне хорошие отношения, почти дружеские. Обе женщины были разведены, у обеих были дети, обе придерживались одинаковых взглядов на многие вещи, в том числе на отношение к работе. Нине Георгиевна легко было работать с Верой, хотя некоторые и жаловались на её нелегкий мужской характер. Так было до недавних пор, пока не пришла протеже нового директора колледжа Татьяна. Тогда опять всё началось.

Нина Георгиевна невольно поёжилась и снова посмотрела на девушку. Погруженная в свои мысли, она не заметила, как дверь в их кабинет открылась, и вошел Иван Трофимович, его голубые блеклые глаза за выпуклыми стеклами линз смотрели недоуменно и рассерженно.

— Нина Георгиевна, это что за платеж? — спросил он бесцветным голосом.

Находясь в глубокой задумчивости, Нина Георгиевна не сразу поняла, что директор обращается именно к ней. Обычно он приходил только к Татьяне, а если возникала необходимость переговорить с ней, Ниной Георгиевной, то Иван Трофимович вызывал её к себе в кабинет. Но такое случалось редко.

— Нина Георгиевна, вы меня слышите? — вновь обратился к ней директор.

— Да, да, Иван Трофимович, — Нина Георгиевна, наконец, сообразила, что директор разговаривает с ней.

— Я вас спрашиваю, что за платеж мы сделали?

Он положил перед ней платежку, где было указано, что колледж оплатил строительной компании ООО «Созвездие» двести тысяч с копейками за ремонт учебных классов. Оплата была произведена месяц назад.

— Я подписал несколько таких платежек с начала года, — сказал Иван Трофимович, — но не помню, чтобы у нас кто-то делал ремонт.

Нина Георгиевна растерянно посмотрела на платежку.

— Но ведь это за ремонт. Я не знаю. Мне их давала Вера Дмитриевна для оплаты, наверное, договор у неё.

Она покосилась на ряды пухлых черных папок с документами, громоздившихся в бухгалтерских шкафах. Иван Трофимович проследил её взгляд.

— А вы проверьте, есть ли у вас этот договор? Вера Дмитриевна у себя договоры не обычно хранит, насколько я знаю! — сказал он с напором.

Медленно поднимаясь со стула и ступая нетвердыми ногами к шкафам, Нина Георгиевна заметила, что Таня прекратила работать и с любопытством наблюдает за ней. Но ей сейчас не было дела до девушки. Пусть смотрит, если так хочется.

Она лихорадочно перебирала в памяти всё, что ей было известно об этих платежках и этой компании. И вдруг поняла, что ничего не знает. Все указания давала Вера, платежки для оформления тоже она. Она главный бухгалтер, она для Нины Георгиевны была непререкаемым авторитетом.

Подойдя к шкафам с папками, Нина Георгиевна начала смотреть на их корешки, пытаясь прочитать наклеенные бумажки с названиями фирм-контрагентов, сотрудничающих с колледжем. Буквы в глазах расплывались. «Наверное, давление подскочило» — с тревогой отметила Нина Георгиевна.

Она посмотрела на верхнюю полку, прошлась по средним, и спустилась взглядом вниз. За спиной стоял и нетерпеливо переминался на ногах директор колледжа Иван Трофимович. Нина Георгиевна представила этот его подслеповатый взгляд голубых белесых глаз, ничего не выражающий, холодный, безразличный, как у римских скульптур, которые она в избытке видела, когда они с Катей ездили в Италию. Древние императоры стояли на постаментах равнодушными, безжизненными истуканами, совсем как нынче Иван Трофимович.

Её взгляд скользнул по нижней полке, и вдруг она с огромным облегчением увидела папку с надписью ООО «Созвездие». Трясущейся от волнения рукой она вытащила её. В голове мелькнуло, что раньше её руки так не тряслись, хотя чего её волноваться? Вера Дмитриевна в курсе, она всё объяснит директору.

Взяв папку, Нина Георгиевна обратила внимание, что она какая-то тонкая, подозрительно тонкая для папки, в которой должны находиться документы подрядчика, которому платят по двести тысяч.

Стоя перед Иваном Трофимовичем она откинула верхнюю крышку и обнаружила подшитым письмо-предложение о сотрудничестве от генерального директора этой компании. Письмо было на двух листах, на фирменном бланке. И всё. Больше ничего не было: ни договора, ни акта выполненных работ, ни дополнительных соглашений, никаких других документов. На письме стояла виза Ивана Трофимовича и его резолюция о необходимости рассмотреть предложение. Резолюция не имела конкретного адресата и потому, результат этого рассмотрения остался неизвестным.

Одно было бесспорным — письмо каким-то образом побывало у Веры.

Похолодев, Нина Георгиевна передала папку стоявшему рядом Ивану Трофимовичу. Тот, как перед этим и Нина Георгиевна, с недоумением полистал подшитые документы.

— А где договор? — задал он логичный вопрос.

— Не знаю, Иван Трофимович, — расстроено ответила Нина Георгиевна, потому что в первый раз попала в такую ситуацию, когда не знала что отвечать, — он, должно быть, у Веры Дмитриевны. Я сейчас схожу, посмотрю.

— Нет уж, пойдемте вместе.

Они пошли в кабинет главного бухгалтера. Вера Дмитриевна сидела за своим столом и была занята той кропотливой постоянной работой с цифрами, которая так характерна для этой сферы деятельности. Когда они вошли, Вера Дмитриевна не подняла головы.

— Ну, что там такое? — с раздражением спросила она.

— Вера Дмитриевна, — сказала, сдерживая волнение, Нина Дмитриевна, — у Ивана Трофимовича возникли вопросы по компании «Созвездие». А я не могу найти договор с ними.

— Какое «Созвездие»? — Вера Дмитриевна оторвалась от работы и непонимающе посмотрела на них.

— Фирма, которая нам делает ремонт учебных классов, — ответила Нина Георгиевна.

— Не помню! — недовольно ответила Вера Дмитриевна, — поищи в шкафах, там должен лежать. У меня много работы, мне некогда разбираться с такой мелочевкой.

— Вера Дмитриевна, — вмешался Иван Трофимович, — это не пустяковый вопрос, платежки почти на двести тысяч рублей, а я не помню, чтобы нам кто-то делал ремонт.

Он подошел, положил на стол главного бухгалтера бумагу.

— Несколько подобных платежек я визировал и раньше. Думал, что скоро начнут, а уже лето прошло — никто до сих пор не чешется. Нина Георгиевна нашла только пустую папку на полке, там одно письмо о намерениях.

Вера Дмитриевна взяла платежку в руку, внимательно рассматривая её.

— «Созвездие», — задумчиво протянула она, — что-то припоминаю. Это, кажется, ваш предшественник заключал с ними договор и он, должно быть, прихватил его с собой. Вы в своём кабинете не находили?

— Нет. Мне на глаза не попадался. Хотя… письмо с предложением пришло при мне, там есть моя резолюция.

— Насколько я припоминаю, это не первое их обращение. Они писали нам и раньше.

— Если нет договора, непонятно почему мы тогда платим? — спросил Иван Трофимович с нотками возмущения в голосе, — вы же должны контролировать все платежи, а мне никто ничего не сказал, никто не предупредил.

Он снял свои очки с выпуклыми линзами и протер их. Пауза стала затягиваться, на лице Веры Дмитриевны выступили красные пятна. Она отодвинула кресло назад, откинулась на спинку.

— Знаете что, Иван Трофимович, вы идите к себе, а мы разберемся, и я вам обо всём доложу.

Потоптавшись в нерешительности, словно ожидая продолжения разговора, но, не дождавшись, директор колледжа надел очки и посмотрел на Веру Дмитриевну и Нину Георгиевну с тем неуловимо-непонятным выражением глаз, которое бывает у людей долгое время носящих очки, после чего вышел из кабинета.

— Вера, я не понимаю в чём дело? — удивленно спросила Нина Георгиевна, — мы что, платим по несуществующему договору?

Главный бухгалтер понемногу приходила в себя, лицо её приняло прежде спокойное выражение, а красные пятна быстро сошли со щек, как неустойчивая краска с постиранной ткани. Она взяла сигарету из пачки, лежащей перед ней, и закурила. Сигарета была легкой, ментоловой, со специфическим запахом, забивающим запах никотина, сизоватый дым полетел в открытую форточку.

— Слушай, Нина, это прежние дела наши с Юрием Николаевичем, — она назвала бывшего директора колледжа, — об этом никто не знал, да и знать было незачем. Сама понимаешь, как это делается. Но Трофимыч докопался…

— Что же теперь делать, Вера? — спросила Нина Георгиевна — это же подсудное дело! Тебя могут посадить, вместе с Юрием Николаевичем. Это же мошенничество!

— Не меня, а тебя. Ты же делала проводки, моей подписи на платежках нет. А то, что ты была такой дурой и не проверяла, так это твои косяки, на меня их не вешай!

— Что? Значит я же еще и виновата, что вы вместе делали дела за моей спиной и хорошо поимели с этого?

— Да! — спокойно подтвердила Вера Дмитриевна, — мы делали деньги, а отвечать придется тебе. Впрочем…

Она докурила сигарету и воткнула окурок в пепельницу, энергично его вдавливая. Вера Дмитриевна не хотела подставлять Нину Георгиевну — та казалась ей недалёкой, глупой женщиной. Развод тоже наложил на неё свой отпечаток — муж все-таки заставлял следить за собой, не опускаться на бытовом уровне. А сейчас она стояла перед ней, хлопала пустыми глазами, ничего не понимая, была жалкой и смешной.

— Впрочем, — продолжила Вера Дмитриевна, — я вижу только один выход — тебе придется уволиться, и тогда я скажу директору, что мы решили вопрос, виновные наказаны. Ты денег не присваивала, ни о чём не знала. На самом деле сложно доказать, что ты замешана в этом деле. Ни один следователь это не докажет.

— А ты как же? — спросила Нина Георгиевна, по инерции продолжая беспокоиться о своей начальнице.

— Я? А что я? — удивилась Вера Дмитриевна, — я ничего не знаю, моих виз нигде нет, с меня и взятки гладки. Не беспокойся!

— Вы думаете, Иван Трофимович успокоится на этом? — поинтересовалась Нина Георгиевна с долей недоверия в голосе, до неё постепенно начал доходить смысл этой обыкновенной аферы и её роль в таком неприглядном деле.

— Слушай, подруга, — грубовато ответила главный бухгалтер — не бери в голову! С директором я как-нибудь решу. За ним уже есть грешки, и он уже кое-чем мне обязан. Поняла? А теперь иди, пиши заявление по собственному желанию.

Вот как бывает в жизни! Нина Георгиевна думала, что Таня всю дорогу хотела её подставить, а вышло по-другому. Человек, которому она безоговорочно доверяла, которого она считала своей подругой, или, по крайней мере, очень близким человеком, предал её и подставил. Она всегда с недоверием относилась к такому качеству окружающих как порядочность, но после этого случая сомнения её только усилились. Верить никому нельзя и это была аксиома!

Она сидела в сумерках в комнате у внука, слушая звуки наступившего вечера. Обида гложила её, обида на несправедливость жизни и её несовершенство. Счастливые времена, казалось ей, прошли, и впереди ничего хорошего не было. Но если не для себя, можно было жить хотя бы для внука, вырастить его вместе с дочерью, воспитать. Она смотрела на посапывающего Дениса, и ей не хотелось уходить из его комнаты.

 

Глава 2

Едва у Максима закрутился роман с Катей, он, как показалось Стасу, совсем потерял голову. Его партнер сделался рассеянным, стал меньше бывать на работе, отвлекался на всякую мелочевку, и, в общем, начал терять деловую хватку. Зато в его голубых глазах появился тот необычный блеск, которого раньше совсем не было видно. А ведь Стасу это блеск был знаком. Он вспыхивал в глазах его самого, когда Гусаров всецело находился во власти любовных чувств, что бывало довольно редко. Он уже и не помнил когда в последний раз.

Максим теперь тратил на обед по нескольку часов, а то и мог совсем исчезнуть с работы после полудня, растворяясь в недрах огромного города, как лёд в теплой воде. Вместе с тем, Максима часто видели с одной и той же девушкой в дорогих магазинах, ночных клубах, на разных тусовках среди гламурного бомонда. Как считал Гусаров, Макс хотел произвести соответствующее впечатление на свою новую девушку, а спускать бабки в унитаз, не морщась и не испытывая видимого сожаления, было самым верным способом для этого.

Стас был недоволен и сильно злился на своего приятеля. Имея развитую сеть информаторов в салонах-конкурентах, он знал о ближайших планах противников, об их рекламных акциях и шагах по увеличению объема продаж на рынке, о новых трендах в автомобильном бизнесе. Но зная всё это, Стас справедливо рассчитывал на поддержку Максима, как коллеги, компаньона и, наконец, просто приятеля. Одному трудно управлять сетью салонов, тем более в Москве. Но Макс забросил дела, пренебрегал своими прямыми обязанностями.

Гусаров решил с ним поговорить.

— Слушай, чего ты на неё запал? — спросил он, улучшив момент, — забей, мой тебе совет! Этих телок вокруг полно, я же тебе говорил, а тратить жизнь на одну из них, по-моему, отстойно. На крайняк, можно рассмотреть вариант, когда будешь уже в возрасте, когда тебе будет всё равно.

— Да? — усмехнулся Максим, — и ей?

— Ты еще не будешь полным импотентом, детей успеешь сделать, — успокоил его Стас, — к тому же, ты говорил, что у неё есть ребенок. Слушай, ну это полный капец! С ребенком! Зачем он тебе, Макс? Лучше своих заведи, чем чужих на загривок сажать.

— Ты не понимаешь! — упрямо возразил Завьялов и поспешил удалиться из офиса под предлогом поездки в дальний автосалон, расположенный в Подмосковье.

Он ничего не объяснял Стасу. Да и зачем? Разговор был как будто на разных языках, разговор двух людей, не имеющих переводчика. Разве поймет влюбленного человека тот, кто не влюблен? Наоборот, он покажется ему глупцом, а поступки смешными, потому что трезвый ум берет в расчет слишком много обстоятельств, слишком много причин и условий. А влюбленный принимает в расчет только свою любовь.

У Кати есть ребенок, сын Денис. Что с того? Он знает это и для него ничего не меняется. Гусаров с его холодной душой не способен понять всех чувств, которые владеют Максимом, потому что Стас видит только внешнюю сторону дела — мать-одиночка в охоте за богатым молодым человеком. Но, на самом деле это не так! Вот Лерку из автосалона, её, точно можно отнести к породе хищниц, но Катя не такая.

Сев в свою машину, которую он сегодня подогнал в центр, к офису, Максим, действительно, поехал в Коломну, где находился их салон «Автолюкс-Коломна».

Поездка в этот салон не была вызвана острой необходимостью. Он посмотрел перед выездом общие данные по затратам на содержание их тамошнего отделения, аренду, выплаты сотрудникам, по прибыли, получаемой от продажи машин. Баланс был хорошим. Прибыль превышала убытки, и особых проблем у директора салона, а там у них была Наталья Игнатова, не было.

Максиму хотелось развеяться в дороге, побыть одному, чтобы собраться с мыслями. Слова Стаса он отгонял от себя, как назойливых мух. Завьялов задавался вопросом, почему, какую бы чепуху Гусаров не говорил, она без спроса лезла в голову и выкинуть её из башки потом было трудно. Мысли приятеля казались похожими на конфеты с отравленной начинкой — в красивой обертке, на вид без изъяна, но смертельные при употреблении. Нет, он не будет его слушать!

Завьялов смотрел на пролетающие вдоль Новорязанского шосе и остающиеся позади поселки, отдельные домики, деревья, людей, казавшихся застывшими в своей статичности. Смена картин, мелькание персонажей, метаморфоза обстановки. Ему всё было интересно. Дорога не утомляла, он готов был ехать и ехать, не останавливаясь, безотрывно глядя вокруг и впитывая новые впечатления.

Легко вращая руль и глядя на шоссе, он подумал, что давно уже не выбирался из Москвы вот так, за рулем машины. Это было приятное чувство свободы, оторванности от суеты повседневности.

Его мысли вернулись к Кате. Хорошо было бы взять её, Дениса, и поехать в лес, на пикник. Сделать шашлык или зажарить стейк на решетке, поесть на свежем воздухе, погулять. Запрокинув голову вверх, посмотреть на тающую синеву позднеосеннего неба, ощутить запах прелой коры деревьев, чистый воздух осени. Это было бы здорово!

Максим с удивлением отметил про себя, что его потянуло на лирику, а ведь он не принадлежал к чувствительным людям, сентиментальность была ему чужда. Такому настроению было только одно объяснение — душа размягчалась от любви.

Девяносто километров, отделяющих Коломну от Москвы, под эти его мысли пролетели незаметно. Глянув на часы, он обнаружил, что приехал к обеду и решил, что директор салона, наверное, ушла на перерыв, однако Наташа ждала его. Она сидела на небольшом черном диванчике в шоу-руме и без особого внимания листала рекламный проспект «Опеля». Наталья была почти ровесницей Завьялова, её муж работал в администрации города, но Максим не знал в какой должности. Прежде чем взять её директором салона, Стас наводил о ней справки и получил благоприятные отзывы из тех фирм, где она работала. В Коломне и окрестностях города немного автосалонов, поэтому пришлось переманить Игнатову, существенно увеличив доход, по сравнению с прежним местом работы в автосалоне «Ягуар». Впрочем, с выбором они не ошиблись. Наташа была деловой, энергичной девушкой, знавшей тонкости их дела. А дело было одно — продавать машины.

Внешность её была не очень броской, но она была симпатичной — удлиненное, миловидное лицо, черные тонкие брови и высокие скулы придавали ему породистость и аристократичность.

— Наташа, привет! — поздоровался с ней Максим, когда вошел в двери шоу-рума.

Увидев исполнительного директора, Наталья быстро вспорхнула с дивана и легкими шагами подошла к нему. Максиму показалось, что она смотрит на него более внимательно, чем всегда, более заинтересованно, более интимно.

— Как доехал? — спросила она, поправляя челку.

— Нормально, — односложно ответил Максим.

— В пробку не попал? — девушка явно пыталась его разговорить.

— Нет, проскочил удачно. Ты уже обедала?

— Тебя ждала. Пойдем, тут недалеко есть кафе.

Несмотря на осенний день, Максим решился выйти на улицу без куртки. Осеннее солнце еще было теплым и к обеду успело подогреть воздух, отчего на улице стало сухо и это почти напоминало бабье лето, которое, впрочем, уже прошло.

Они вышли из салона и недолго шли по улице, мимо ряда пятиэтажных домов — хрущевок, пока не дошли до одного, к которому примыкал пристрой с вывеской «Пельменная Никитича». Глянув на это название, Максим ничего не сказал, но видимо что-то отразилось на его лице.

— Ты не думай, здесь весьма прилично — оправдывающимся тоном сказала Игнатова, — кормят хорошо и недорого.

— Посмотрим! — неопределенно ответил Максим.

Они вошли внутрь. Кафе, правда, внутри выглядело неплохо, ничем не хуже московских, в которых обедал Завьялов. Современная мебель, тихая музыка, быстрые молодые официанты. Они заказали еду.

— Каким ветром в наших краях? — поинтересовалась Наташа.

— То есть? — не понял Максим.

— Ну, тебя здесь никогда не было, с момента открытия. Вот мне и интересно. Что-то случилось?

— Нет, приехал познакомиться. Ты ведь права, я у вас еще не был.

— Я тебе всё покажу, — смеясь и немного флиртуя, сказала Наталья.

— Так уж и всё? — подстраиваясь под её легкомысленный, шутливый лад, спросил Максим.

— А чего бы ты хотел увидеть? — Наталья кокетливо стрельнула в него глазами.

— Чего бы я ни хотел, тебе нельзя. Ты же замужем.

— Муж, как ты знаешь, не стенка…

Официант принес им салат, фирменные пельмени и принялся расставлять аппетитную снедь на столе, прервав их содержательный разговор.

«Чего ей надо? — улыбаясь, про себя думал Максим, — на подвиги потянуло или любовь с первого взгляда? Я становлюсь циничным!»

Когда официант ушел, Наташа продолжила, энергично тыкая вилкой в салат:

— О тебе много говорили наши девчонки.

— Хорошего или…?

— Во-первых, тебя бояться, говорят, что ты жесткий, что можешь наехать почем зря.

— Не жестче, чем Стас. А во-вторых?

— Что завидный жених.

— Да… — неопределенно протянул Максим, — я жених хоть куда!

Они ели, болтали о чем-то, но в словах Натальи, в её взглядах, Максим читал заинтересованность женщины, которую та проявляет к мужчине, когда хочет с ним переспать.

«Что-то в последнее время я пользуюсь пристальным женским вниманием, — с самоиронией подумал Максим, — тогда, в Заволжске, Алена пристала, сейчас Наталья». В прежнее время, он бы конечно, воспользовался этим. Он не боялся посторонних связей, когда у самого не было постоянной привязанности. Наоборот, даже гордился этим, отчасти бравировал, хвастал перед Стасом.

Сейчас, возможная связь с Натальей его не прельщала. Весь этот двусмысленный разговор, её откровенные взгляды, намеки, начали его тяготить, и когда на сотовый телефон раздался звонок, он с внутренним облегчением решил ответить, даже не глядя, кто звонил.

— Поесть не дадут! — сказал он девушке, вставая с места, с несколько разыгранным возмущением и сокрушенно развел руками. Но сам подумал, что звонит Катя, желавшая ему что-то сказать — в последнее время они часто перезванивались.

Однако звонил Стас. Тот быстрым взволнованным голосом спросил:

— Макс, ты где?

— Как где, в Коломне, ты же знаешь.

— Блин, я думал ты так отмазываешься. Короче, садись в тачку и гони сюда, здесь одна проблема возникла, не по телефону. Ты понял?

— Окей! Сейчас, обед закончу.

— Обед? — не понял Стас, — хорошо, давай обедай и сюда.

Они закончили разговор. Однако, несмотря на слышимую по телефону обеспокоенность в голосе Стаса, Максим не хотел торопиться. Что там такого экстраординарного могло случиться? Из-за чего он должен всё бросать и сломя голову лететь в Москву? Когда он уезжал утром, ничто не предвещало бури. К тому же, Стас известный паникер — «мистер паника».

Он посмотрел на Наталью, неторопливо евшую пельмени и поглядывавшую издали на него. Она ожидала его возвращения за столик. «По крайней мере, — подумал Максим, — надо хорошо пообедать здесь, а Стас может подождать». На обратном пути не стоило закусывать придорожными чебуреками.

Он пошел назад к Наташе, но телефон издал сигнал, обозначавший, что пришла смс.

Нерешительно остановившись и глядя на дымящуюся тарелку с пельменями, ожидавшую его на столе, Максим вытащил из кармана телефон и посмотрел, кто ему отправил сообщение. Это была Катя. Тогда он, пошел и сел на своё место — прочитать её сообщение он мог и за столом.

— Тебя сегодня просто атакуют, — заметила Наталья, улыбаясь и вновь поправляя челку. Она уже расправилась с пельменями и потягивала морковный сок через трубочку.

— Ни минуты покоя, ни секунды покоя, как пелось в одной песне, — ответил ей Максим.

Он посмотрел текст смс. В самом начале их знакомства они с Катей, по негласной договоренности, начали использовать в смс английские сокращения. Считали, что так будет прикольней. С другой стороны, посторонний, с трудом мог бы их понять, если бы случайно проник в тайну их переписки. У Максима был удобный телефон, поддерживающий в переписке режим чата. Он прочитал её вопрос и начал отвечать.

Катя: WRU? (англ. «Ты где?»).

Максим: В Коломне. А ты?

Катя: С клиентом в Аннино. Что делаешь?

Максим: Проверяю салон. Сейчас обедаю с девушкой. BRB. (англ. «Скоро вернусь»).

Катя: Не заигрывай с ней, я ревную. Скучаю без тебя, надеюсь скоро увидеть.

Максим: Я тоже скучаю. Т+. (анг. «Думай позитивно»). Увидимся вечером:)))).

Катя: Жду-не дождусь! ILU. (англ. «Я тебя люблю!»).

Максим: I2. (англ. «Я тоже!»).

Он улыбнулся и отключил экран сенсорного телефона.

— Девушка писала? — спросила Наталья, — впрочем, можешь не говорить, по лицу видно. Доедай пельмени, а то совсем остыли.

Не отвечая ей, Максим принялся есть уже холодные пельмени, впрочем, не испытывая неприятных ощущений, так как был неприхотлив в еде.

Здесь, в Коломне, его дела, можно сказать, были закончены. Он и сам толком не знал, зачем поехал сюда, выходило, что просто убить время до вечера. Зато неприятные слова о Кате, которыми как булыжником загрузил его Гусаров, теперь перестали давить, исчезли из памяти. Он почувствовал облегчение, будто он, Максим, довез обременительный груз до Коломны и здесь его выгрузил. «Хорошо иметь такие места, — подумалось ему, — места, где можно похоронить отравленные мысли».

— Вино не хочешь? — спросила между тем Наташа.

— Как бы я пил, если за рулем? — спросил в ответ Максим.

— А ты разве не с ночевкой? Я уже номер заказала на сутки, — в её голосе слышалось легкое разочарование.

— Как-нибудь в другой раз!

Максим присмотрелся к ней. Она сидела внешне безучастная, скучающая, одинокая. Говорила, лениво растягивая слова, помешивая трубочкой остатки сока в стакане. Вместе с тем, в её глазах он прочёл скрытое недовольство и замешательство, она раздраженно покусывала нижнюю губу. Вероятно, Наталья была из тех людей, которые запланировав себе что-то, должны были обязательно добиться своего. Крушение планов вызывало бешенство или депрессию, а возможно, и то, и другое сразу.

Её разочарование показалось ему странным. Замужняя дама, переживала из-за его ночевки! Он внутренне усмехнулся и еще раз подумал о своих предыдущих романах с другими девушками. О них он думал без предубеждения. Если Наталья хотела изменить мужу, она все равно это сделает — с ним, Максимом, или без него. Он думал об этом просто, приземлено, и не презирал её. Такие женщины: красивые, умные, энергичные, заслуживали снисхождения, а любви хочется всем, и замужним, и не замужним.

— Значит, уезжаешь? — спросила между тем Наталья, — и в салон не заглянешь?

— Извини, Наташ, некогда, Стас просит срочно приехать.

— Ну, как знаешь!

Он быстро доел, расплатился, и они вернулись назад к салону, где стояла его машина.

Всю обратную дорогу в Москву Максима занимала мысль о том, что нужно от него Гусарову, к чему такая спешка. Возможно, речь пойдет о бизнесе Стаса. Завьялов подумал, что могло произойти нечто, чего они не учли в своих расчетах, и что могло выйти из-под контроля. Завьялова уже давно заботило, что «темные дела» Стаса оказались известны многим людям. О них знала Лера, о них знал Белорыбов. Кому они могли еще слить информацию? Бог весть!

Его беспокойство возрастало.

Если об этом станет известно Камо, то результат может быть непредсказуем. Камо обычно не церемонился с сотрудниками компании, он может выкинуть обоих из бизнеса, несмотря на то, что они являются топ-менеджерами. Причем Стаса, как организатора, а Максима, как человека его покрывавшего. Если даже они и останутся, доверие к ним будет утрачено.

Максим ехал по шоссе, стараясь не превышать скорость, и рассеянно смотрел на пролетавшие мимо машины, полностью погруженный в свои мысли. Ближе к вечеру, почти в сумерках его машина въехала в запоздалую суету усталого города, её навязчиво обступили яркие фонари столичных улиц и проспектов. Их раздражающий свет проникал в салон, слепил глаза, мешал сосредоточиться и он невольно пожалел, что покинул уютную полутьму загородной дороги.

Остановившись возле офиса, Завьялов обнаружил, что окна в кабинете Стаса еще горели. Когда он вошел, то увидел, сидящего за столом растрепанного Гусарова. Рукава его белой рубашки были закатаны до локтей, ворот расстегнут и широко распахнут, словно шею Стаса душила невидимая рука, от которой он силился избавиться, а галстук низко приспущен. Руки его беспокойно елозили по столу, каждый раз задевая стоявшую перед ним почти пустую бутылку виски, отчего казалось, что бутылка обязательно опрокинется на пол. На вошедшего Максима приятель посмотрел осоловелым взглядом.

— Ты чего, целую бутылку вискаря выдул? — удивился Максим.

— Садись, Макс! — предложил тот, заплетающимся языком, — садись, будем пить сегодня.

— Я за рулем, — так же, как и Наталье, сказал ему Максим, — в честь чего такой отрыв?

— Забей на машину, оставишь здесь, а утром заберешь. Гулять мы с тобой будем, чтобы отметить последний рабочий день. В этой фирме. Последний рабочий день — твой и мой! Вот так, Максик!

— Последний рабочий день? С чего взял?

— Камо сегодня сказал. Он зашел ко мне сразу, как ты уехал, сказал, что всё знает, что больше в наших услугах не нуждается. Я ему то, да сё, что убытков фирме нет, но он даже не стал разговаривать, козёл! Мы столько на него отпахали, такие ему бабки сделали! Сеть развернули. Ну, ладно, еще пожалеет!

В голосе Гусарова слышались нотки пьяной жалости к самому себе. Произнеся последние слова, он с силой поставил на стол пустой стакан. Раздался громкий стук стекла, но толстый стакан уцелел и не разлетелся вдребезги. Стас с силой тер ладонью красное лицо, оставляя белые полосы от пальцев, стирал выступивший пот на лбу, часто и беспомощно моргал своими рыжими ресницами.

Гусаров показался Максиму потерянным, помятым, униженным тем, что его, столько сделавшего для бизнеса Камо, выкинули как помойного кота. Куда делся амбициозный, самоуверенный молодой человек, один из самых успешных топ-менеджеров сети? Где Стас Гусаров, отвязный, веселый парень, которого знал Завьялов, зажигающий в ночных клубах? Перед Максимом сидел неудачник, лузер, свалившийся в штопор при попадании в грозовую передрягу. «В этом самолете летчики бросили штурвал», — мелькнуло в голове Завьялова. Еще немного и Стас мог бы заплакать.

Максим присел на стул, обеспокоенно заглянул в лицо приятеля.

— Нас кто сдал, Белорыбов или Лерка? Камо не говорил? — спросил он, хотя теперь, после случившегося, особого смысла такое выяснение не имело.

— Я думаю, это Сашка Белорыбов слил, Лерке незачем. А Сашка метил на мое место, я давно это просёк. Да и какая разница теперь? Нас кинули, понимаешь, Макс?

— Вот тебе и «битый пиксель»! Окей, давай, собирайся домой. Хватит пить! — сказал ему Завьялов.

Он посмотрел на часы, отмечая, что еще успевает встретиться с Катей — в Коломне он не назначил конкретного времени, думая, что управиться до вечера.

— Сейчас допью, и пойдем, — упрямо покачал головой Стас. Он потянулся за бутылкой, налил себе остатки виски. — Точно не будешь? А то у меня еще есть.

— Нет, я же тебе говорю, что за рулем.

— Хозяин — барин!

Стас опрокинул рюмку виски в себя. Его взгляд после выпитого поплыл еще больше.

«Придется тащить его на себе, — подумал Максим с недовольством, — и чего было так бухать? Знал же, чем всё может закончиться! Да…теперь надо искать новое место. Я тоже знал, чем рискую, когда согласился на его предложение».

— У меня сегодня депрессуха, — пьяно бормотал Стас, — если не трахну кого-нибудь, то крышу снесет. У тебя есть телки на примете?

— Нет! — уклончиво ответил Максим, хотя по старой памяти мог набрать несколько телефонов знакомых девушек. Но делать ему этого не хотелось, потому что возиться весь вечер со Стасом не входило в его планы.

— Сам найду!

Взяв в руки мобильник, Стас непослушными пальцами начал перебирать номера в адресной книге телефона. Сенсорный экран под его неуклюжими пальцами все время норовил показать что-то не то. Он возился долго и Макс начал терять терпение.

— Ага! — наконец произнес Стас, — есть здесь одна убогая, Машей зовут. Помнишь, я про неё говорил?

— Кажется, что-то слышал. На танцах познакомился?

— Точно. Приставучая такая, полненькая.

— Разве пышки в твоём вкусе?

— Нет, но сегодня хочется её. Она реально выглядит обиженной, прикинь? Причем всю дорогу. Мне тоже дали по морде лица…

— Родственные души?

— Типа того. Сейчас звякну.

Он ткнул пальцем в её номер, и телефон автоматически набрал цифры. После длинного гудка девушка ответила и Стас пьяным голосом, заплетающимся языком, начал договариваться о встрече.

Максим с большой долей сомнения слушал его речь, он думал, что девушка откажется встречаться. С пьяным общаться неинтересно, да и секс сомнителен — вдруг заснет в самый ответственный момент? Но, к удивлению Завьялова, эта Маша, которую он никогда не видел, и которая, по словам Стаса, выглядела скромной, обычной, ничем не выделяющейся девушкой, да еще и с невыразительной внешностью, согласилась. Хотя чему было удивляться, если она бегала за Стасом? По крайней мере, по его словам.

— Ну, всё, поехали! — Стас поднялся и пошел, покачиваясь к выходу, широко размахивая полами пиджака. По дороге он зацепился за ручку двери и чуть не порвал карман.

 

Глава 3

— Катя, Катя, ты очень сильно увлеклась этим молодым человеком! — мать укоризненно глядела на свою дочь, поджав губы, — ты совсем забросила Дениса, он тебя почти не видит. Так нельзя! Ты не должна забывать о семье!

После своего неожиданного увольнения, Нина Георгиевна всё время сидела дома, с внуком. Она иногда ходила в магазин за продуктами, иногда гуляла, но, по большей части не знала чем себя занять. Если б не внук Денис, ей было бы очень тоскливо.

За время работы она ни с кем не знакомилась, не знала таких же, как она пенсионерок, проживающих в подъезде или рядом с их домом. Она никогда не обращала внимания на сидящих на лавочках престарелых женщин, считая себя еще не такой уж старой, а когда состарилась, эти женщины исчезли. Куда они делись — непонятно! Возможно, умерли или вдруг обессилели и теперь не могли выйти из своих домов. А может внезапно помолодели, сделав подтяжки лица и вставив зубные импланты и покинув придомные скамейки.

Катя с недоумением смотрела на мать. Она не понимала, почему та вмешивается в её отношения с Максимом, какое ей дело до личной жизни дочери. Дениса она совсем не забросила, это всё чепуха! Всё это материнская ревность — жестокая и неоправданная. Так решила Катя.

— Мама, ну о чем ты говоришь! — произнесла она с упреком. — Мы с Максимом любим друг друга, и это серьезно. Что же я теперь должна похоронить личную жизнь из-за твоего недовольства?

— Любовь? Не говори глупости! Для тебя дороже всего на свете должна быть семья, люди, с которыми ты живешь. Сын, наконец! Для меня это всегда было так, и я никогда бы не сделала другого выбора. Думаешь, у меня не было возможности выйти замуж?

— Это потому что ты не любила на самом деле.

— Я? Ошибаешься! — Лицо Нины Георгиевны выразило недовольство, она нахмурилась. — Просто вокруг столько пустых людей, мужчин, они по натуре эгоисты, любят только себя и их трудно полюбить. Взять хотя бы твоего отца. Сколько я с ним намучалась: то сумасшедшие загулы, то измены, причем с первыми попавшимися стервами, готовыми лечь под любого. Одна такая и увела его из семьи, в конце концов.

— А ты не задумывалась, что причиной его загулов было отсутствие любви между вами? Он, возможно, тебя не любил, но ведь и ты его не любила, ведь так?

— Не защищай его! Ты всегда его защищала! — Нина Георгиевна не выдержала спокойный ровный тон, которым она начала этот разговор и слегка повысила голос, — ты не знаешь, чего мне это стоило, сколько я с ним возилась, мучилась, ночей не спала. Как мне досталось одной!

— Чтобы тебя любили надо самой любить! — твердо глядя на мать, сказала Катя, — я это знаю теперь, после встречи с Максимом. Знаю наверняка, а раньше, как и ты не знала. Думала, что я принцесса, которую должен добиваться прекрасный принц, ухаживать, завоевывать. А я буду строгой, недоступной, холодной, буду выбирать, какой принц мне подходит, а какой нет. С этого пьедестала трудно разглядеть мужчин, молодых людей, окружающих тебя. К тому же они простые люди — не принцы. У них свои заморочки, свои комплексы. Вот и выходит, что ты всю жизнь ждешь встречи с необычным мужчиной, тем, кто поразит тебя в самое сердце, а он не появляется. И жизнь проходит.

— А ты, значит, думаешь, что лучше бегать за первым встречным, — криво усмехнулась Нина Георгиевна, — где же твоя гордость?

— По-твоему получается, что если я не скрываю своих чувств к Максиму, значит, я пренебрегаю гордостью? Разве гордость заключается в этом? Гордость состоит в том, чтобы не допускать унизительного отношения к себе, чтобы об тебя не вытирали ноги. Но это целиком зависит от тебя самой — как ты себя поставишь в отношениях с мужчинами, так к тебе и относятся. Я никогда и никому не давала повод, чтобы меня считали второсортном существом, тупой блондинкой.

— Знаешь, в отношениях двоих очень трудно сохранить себя, свою независимость, — мудро заметила мать, — все равно кому-то придется уступать, и не всегда эти уступки, — Нина Георгиевна замялась, подбирая слова, — эти уступки будут в твою пользу.

— А причем здесь гордость? Да, я согласна с тобой, уступать приходится. Но разве это ущемляет самолюбие? Я не знаю, по-моему, брак это не война, где есть победившая и проигравшая стороны, капитуляция и полный разгром противника. Может, у вас с отцом так и было?

Нина Георгиевна не ответила, отвернулась.

— Мам, мне не хочется продолжать этот разговор, — спокойно сказала Катя, — сейчас за мной должен зайти Максим. Ты не против?

— Какое мне дело! — ответила с затаенной обидой Нина Георгиевна, — делай, что хочешь.

Она пошла на кухню и принялась там греметь посудой, а Катя зашла в ванную и стала краситься. Она думала, что мать, на самом деле, можно было понять — отец был не подарок. У них, сколько себя помнила с детства Катя, все время были скандалы и ссоры. Это были два совершенно разных человека, непримиримых, неуступчивых, каждый из них вел свою маленькую домашнюю войну. Что их держало вместе, что связывало, для Кати осталось загадкой до сегодняшнего дня.

В этой ситуации была и вина матери, считала Катя. Если человек не нравится — не надо мучиться, не надо терзать друг друга, всегда есть выход в разводе. А так, что получилось? Развестись всё равно пришлось, но вся эта жизнь наложила на характер матери тяжелый и негативный отпечаток — она превратилась в замкнутую, раздражительную женщину, заживо похоронившую себя.

А Нина Георгиевна на кухне думала о словах дочери.

Может та была права? Чтобы тебя любили надо самой любить? Но откуда она, её девочка, это узнала? Её саму никто не учил любить, да и она не учила этому Катю. Она ведь тоже была когда-то маленькой девочкой, мечтала о взаимной любви, о личном счастье. Но жизнь быстро разрушила девичьи фантазии — романтические отношения с мужем не задались, они быстро иссякли, погребенные повседневным противостоянием. Наверное, надо было уступить, подчиниться воле мужа. Тогда бы все было по-другому.

Нина Георгиевна налила себе тарелку борща и села за стол. Понимание приходит поздно. Понимание и раскаяние. Если бы она уступила, то сейчас не сидела бы в полном одиночестве за столом, ощущая свое бессилие и ненужность.

Красившаяся в это время в ванной комнате Катя, услышала мелодию сотового телефона. Пришла смска. Положив помаду на подставку у зеркала, она взяла телефон и прочитала то, что писал Максим.

Максим: Привет! RU OK? (англ. «Ты в порядке?»)

Катя: Да.

Максим: Я подъезжаю. Скоро буду. Всё в силе?

Катя: Да.

Они обменялись традиционным смс-прощанием на английском, включавшим слова «люблю тебя» и Катя вернулась в ванную заканчивать макияж, ожидая с минуты на минуту звонка Максима в дверь.

Она наложила тени, подкрасила тушью ресницы и пока делала эти несложные привычные операции со своим лицом, вдруг вспомнила, как недавно проснулась ночью в квартире Максима — она теперь часто ночевала у него.

Когда Катя проснулась, то скосив взгляд вниз, увидела, что лежит голая на спине. Тонкое одеяло сползло, обнажая её груди, ноги были слегка раздвинуты, одна полусогнута в коленке. Из окна падал неяркий лунный свет, было тихо и спокойно.

Рядом, тоже лежа на спине, посапывал во сне Максим. Его рука вытянулась в её сторону и она, увидев его раскрытую ладонь, положила на неё свою сверху. Максим только слегка пошевелился во сне, но продолжил спать. Ей было радостно и хорошо, что рядом лежит он, её мужчина, которого она ждала и которого любит. И это чувство, чувство умиротворяющей радости, наполнившее всё её существо, логично привело к мысли, что она должна обязательно родить Максиму ребенка. Всё равно кого — мальчика или девочку. Она решила, что Максим обязательно обрадуется девочке. Отцы их любят.

В том, что она будет жить с Максимом, Катя не сомневалась. Она, конечно, не загадывала наперед — сделает он ей предложение или нет. Если не сделает — в этом не было ничего страшного, потому что она знала много пар живших в гражданском браке. Однако в глубине души, ей, как любой женщине, хотелось бы, чтобы их отношения приобрели узаконенный характер. Гражданский брак можно было рассматривать как временный выход из положения — на небольшой срок, на год, два или три, но официальный статус нужен был их общим детям.

Она посмотрела в зеркало и несколько раз сомкнула плотно губы, чтобы помада с темно-красным оттенком, которую она нанесла перед этим, легла более равномерно. Она еще раз себя осмотрела — прическу, лицо.

На неё глядела из зеркала симпатичная девушка с большими голубыми глазами и слегка вздернутым курносым носиком. Светлая челка немного легкомысленно опускалась на ухо, как бы намекая на то, что её хозяйка имела беззаботный нрав но, в то же время, общее выражение веселой серьезности в глазах подчеркивало, что она сама себе на уме. Она иронично подумала о себе, что теперь готова к появлению в свете.

В это время раздался громкий дверной звонок и Катя, погруженная в свои мысли, вздрогнула от неожиданности. Пришел Максим.

Она поспешила пойти к двери, но шла с небольшой тревогой в душе, потому что не знала, как пройдет знакомство Максима с её матерью, понравятся они друг другу или нет.

Когда-то давно она пришла в гости к родителям будущего мужа, чтобы познакомиться, и те встретили её неприязненно. Они, конечно, ей улыбались, говорили приветливые слова, но в душе она тогда почувствовала, что всё это фальшивка, показуха, на самом деле эти люди не были ей рады.

Как потом оказалось, интуиция её не подвела — они присмотрели сыну другую невесту, из семьи своих знакомых, и когда тот привел девушку с улицы, Катю, это вызвало у них огромное, тщательно скрываемое, раздражение.

Подойдя к двери, Катя оглянулась назад. Услышав звонок в дверь, из кухни вышла Нина Георгиевна и остановилась в небольшой прихожей двухкомнатной квартиры. У неё было неясное, смутное выражение лица, но Кате показалось, что оно было скорее недовольным, чем нейтральным и она в ответ умоляющее на неё посмотрела.

Вошедший Максим, в руке держал огромный букет цветов. Это были розы. Увидев в холле Нину Георгиевну, он сказал, улыбнувшись:

— Добрый день, это вам! — он протянул букет матери Кати, и та была вынуждена подойти и взять его.

— Добрый день, спасибо за цветы! — бесцветным голосом ответила она.

— Это Максим, мама! — представила его Катя, — а это моя мама, Нина Георгиевна, — сказала она.

— Рад знакомству! — по-светски вежливо ответил Максим.

Что-то в его тоне не понравилось Нине Георгиевне, что-то её задело и, отойдя от него почти к самым дверям кухни, она недовольно поджала губы. Неловко потоптавшись в дверях, как будто ожидая еще чего-то от Максима, но, так и не дождавшись, она вернулась на кухню и взяла вазу для цветов, стоявшую в шкафу.

— Не обращай внимания, — почти шепотом произнесла Катя, — мы с утра не в духе.

— Я и не обращаю, — ответил Максим, невольно осматривая квартиру с того места, где он стоял.

Квартира Нины Георгиевны и Кати не произвела на него впечатления. Это была обыкновенная хрущевка: маленькая прихожая, маленькая кухня, низкие потолки. Таких квартир еще много осталось на окраинах Москвы. Мебель в квартире тоже была не новой. Полированная, светлого ореха стенка, вероятно, купленная в восьмидесятые годы, краем платяного шкафа выглядывала из большой комнаты. Там же стояла уже порядком потрепанная темно-коричневая мягкая мебель. Дверь во вторую, маленькую комнату, была закрыта. Но все-таки, приметы современного времени коснулись и этой квартиры. Максиму был виден угол стоявшего на стеклянной полке плазменного широкоформатного телевизора.

Вероятно, его купила Катя, отчего-то решил Максим.

— Ну что, пойдем? — между тем спросила девушка.

Они собирались пойти на фотовыставку «Современная Москва», которая устраивалась на Манежной площади в выставочном зале. Катя всегда увлекалась фотографией. В детстве она ходила в школьный фотокружок, куда её поначалу пристроила мать, потом ей самой понравилось фотографировать. Она купила полупрофессиональную камеру «Sony», делала снимки во время поездок за границу, снимала под настроение.

Максим видел её фото. Он никогда не считал себя человеком, имеющим художественный вкус, не был знатоком изобразительного искусства. Один раз он был в Третьяковке, пару раз в Эрмитаже в Питере, один раз, будучи с девушкой в Париже, та затащила его в Лувр. Завьялов, если не кривить душой, никогда не был фанатом живописи. Картины, написанные давно умершими художниками, хотя и были для него интересными с исторической точки зрения или с точки зрения отображения жизни, поскольку фотографии тогда не было, в целом оставляли его равнодушным.

Современная бурная жизнь не располагала к созерцанию. Она была скорее клиповой, полной драйва, выражалась в мелькании запахов, цветов, образов, тел одетых и раздетых мужчин и женщин.

Однако Катины фотографии ему понравились. Ему нравилось, как она замечательно умела передавать нюансы своих чувств, используя виды пейзажей, как она внимательно всматривалась в лица людей своей фотокамерой, передавала их характеры буквально одним штрихом.

«У тебя талант художника», — сказал он ей совершенно искренне, не пытаясь льстить, и Кате была приятна его похвала.

Накинув плащ и готовясь выйти за дверь, Катя взяла Максима за руку, но тут раздался быстрый топот маленьких ног и в прихожую вбежал сын Кати Денис. В руке он держал маленькую пластмассовую пожарную машинку и любопытными глазами смотрел на гостя. Максим отметил про себя, что он очень похож на Катю — те же голубые глаза, тот же вздернутый носик, те же светлые волосы. От отца, ему, видимо, достался прямоугольный овал лица.

— Мама, а кто этот дядя? — смело спросил мальчик.

— Это дядя Максим, Дениска! — сказала Катя.

Максим опустился на корточки, чтобы глаза и лицо его оказались на уровне лица Дениса, и протянул ему руку, чтобы поздороваться. Он улыбался.

— Привет, Денис! — сказал он.

Денис, при всей его смелости в присутствии матери, неожиданно замялся, и даже подался к ней, словно хотел за неё спрятаться, но потом подошел и протянул свою маленькую ручку.

— Смотри, какая у меня машинка, — тут же похвастался он и протянул Максиму свою игрушку, — она умеет тушить пожар.

— Правда?

— Давай поиграем! — попросил Денис.

— Нет, сынок, — воспротивилась Катя, — нам с Максимом надо идти. После как-нибудь…

— У нас еще есть время, я могу и поиграть, — предложил Максим.

— Нет, нет, пойдем! — не согласилась с ним Катя, которой не терпелось попасть на выставку.

Она не сказала Максиму, но дело было в том, что она посылала несколько своих фото на конкурс и две фотографии отобрали: запечатлевшие Коломенское и улицы возле храма Христа. Ей очень хотелось увидеть свои опусы среди произведений других фотографов уже известных и маститых.

— Ты ему не потакай, — попросила она Максима, говоря о своем сыне, — он может сесть на голову!

— Ничего. Маленькие они все такие — им нужно внимание, — сказал Максим со знанием дела, словно у него самого был в таких делах огромный опыт.

На прощанье он потрепал Дениса по голове, невольно отметив про себя, что волосы у него мягкие и пушистые, совсем не такие, как у взрослого человека и пошел из квартиры следом за Катей.

Они пошли к лифту. Пока Максим что-то говорил о Денисе, она вдруг еще раз вспомнила ту ночь, о которой думала сегодня в ванной. Тогда она проснулась в темноте, а затем заснула, и утром, еще не открыв глаз, сонная, почувствовала взгляд Максима на себе. Максим лежал на боку, опершись на локоть, рассматривал её.

— Что некрасивая? — еще до конца не проснувшись, спросила Катя и вдруг услышала его негромкий, ласковый голос:

— Тютчев? — чуть заметно улыбаясь, спросила она.

— Нет, Бунин.

— Не знала, что ты любишь стихи.

— А я и не люблю. Случайно открыл книжку и вот, запомнил.

Тогда Максим её удивил. Сейчас, глядя, как он разговаривал с Денисом, Катя про себя еще раз удивилась. Она такого не ожидала, она думала, что он просто поздоровается и всё — обычно молодые люди чувствуют себя скованно в общении с маленькими детьми. У них нет опыта, они не знают о чем с ними говорить или им просто банально скучно с малышами. Максим, напротив, быстро нашелся, разговаривал с Денисом, совершенно не испытывая чувства неловкости. Она была благодарна ему за это.

Пока эти мысли вихрем проносились в её голове, подошел лифт, двери раскрылись и они вошли внутрь.

Максим, в свою очередь, встречаясь с Катей, её матерью и сыном, подспудно думал о другом.

Все это утро, пока он собирался и ехал к Кате, он отгонял от себя мысли об увольнении. Поначалу, сгоряча, поддавшись настроению Стаса, он посчитал, что случившееся с ним — это мелочь, несерьёзное происшествие, которое скоро забудется, едва он найдет новую работу. Будет вспоминаться как досадный, но вместе с тем и забавный эпизод карьеры.

Однако спустя несколько дней иное настроение овладело им. Работу еще предстояло найти и не факт, что она будет престижней, интересней прежней. Не факт, что он сохранит тот же уровень дохода, к которому привык, потому что таких, как он, амбициозных и энергичных молодых топ-менеджеров на рынке труда хватает.

Он невольно позавидовал Стасу, поскольку у того, как считал Максим, уже были налаженные связи в автобизнесе, фактически уже было свое дело, только не оформленное юридически в какое-нибудь ИП или ООО.

Какого же было его удивление, когда позвонив через пару дней Гусарову, Максим узнал, что у Стаса дела не очень. На самом деле, прежний бизнес у него развалился, как только он ушел с площадок «Автолюкса», а на новые его никто не думал пускать. Хуже того, видимо благодаря стараниям Камо он, Стас, получил негативную характеристику и сейчас никто из хозяев крупных сетей салонов вроде «Блока», «Автомира» или «Музы моторс» не хотел его брать на работу.

Сам Максим еще не разбрасывал своё резюме и не звонил знакомым работодателям, но он тоже не сомневался, что Камо охарактеризовал его не лучшим образом.

Эти раздумья омрачали настроение. Он постарался отодвинуть их на задний план перед своим визитом к Кате и, в общем, справился неплохо. Никто ничего не заметил — ни Катя, ни её мать. Однако он не учел женской интуиции, наблюдательности Кати. Когда они уже ехали в метро, Катя вдруг прервала свой рассказ о предстоящей фотовыставке на полуслове и спросила:

— Максим, что-то случилось?

— Нет, ничего, — попытался отговориться Завьялов, но Катя не отставала.

— Я же вижу. Что произошло?

— Да ничего особенного — уволился с работы. Теперь вот безработный! — он натянуто усмехнулся и отвернулся от неё, глядя в темное окно вагона метро.

— Уволился? Из-за чего? — Катя попыталась заглянуть в его сумрачное лицо.

— Долго рассказывать, да и неинтересно. Знаешь, — решил он внезапно, — давай с Театральной ряда перейдем на Площадь революции, а потом вернемся на Охотный ряд и доедем до Александровского сада?

— А зачем?

— Я тебе на месте покажу.

Она кивнула головой и они, доехав до Театральной, пошли на Площадь революции. Там он подошел к бронзовой собаке и взялся за её холодный нос.

— А теперь понятно! — Катя засмеялась, — я слышала, что народ хватается за нос для удачи. Сама как-то трогала этот нос, но не думала, что ты веришь в приметы.

Максим тоже улыбнулся.

— Конечно, верю. А ты не веришь? Подержись за нос и у тебя всё получиться.

— А вот и не буду! — Катя кокетливо тряхнула головой, — у меня и так сейчас всё хорошо.

 

Глава 4

Когда Камо объявил Стасу, что увольняет его и Максима, оба приятеля не стали долго задерживаться. На другой день, они собрали вещи, получили расчет, трудовые книжки и освободили свои кабинеты. Перед этим, конечно, устроили небольшой прощальный фуршет для сотрудников с обязательным офисным набором, включавшим коньяк и мартини с соком.

Офис Стаса, заставленный дорогой мебелью, черными кожаными креслами и диваном, тут же занял Белорыбов, официально назначенный на его место. Он быстро переехал из своего кабинета, не такого большого и не такого представительного, как у Стаса. Несколько дней Александр практически ничего не делал — упивался новым положением, наслаждался доставшейся властью.

Так, сидя в большом, широком кресле своим плотным, тяжелым телом, он представлял, как здесь сидел до него Стас, как тот наливал рюмку виски и, откинувшись назад, на спинку мягкого кресла, с чувством смаковал солодовый вкус напитка. Белорыбов подумал, что Стас любил кривляться, изображать из себя небожителя. Сидит, бывало, в кресле, делает маленький глоток виски и вытягивает губы трубочкой, словно что-то чувствует, изучает, прислушивается к себе. Хотя на самом деле он давно уже проглотил содержимое рюмки. «Артист! Пусть теперь изображает в другом месте!» — мстительно подумал Белорыбов.

Он протянул пухлую мясистую руку к широкой черной тумбе, где, как было известно, у Гусарова находился мини-бар, но ничего там не нашел. Впрочем, он ожидал этого — бывший владелец всё вывез.

О Максиме Завьялове Александр особо не размышлял, считал его авантюристом, недалеким человеком. «Зачем Макс сделал ставку на Стаса? — думал он, — зачем было поддаваться его уговорам? Гусаров, ведь абсолютно несерьезный человек, не то, что я. Несерьезные люди опасны — они не держат слов, они не могут сохранить тайну, они даже подставляют других не с умыслом, а по дурости. Вот и Максима Стас подставил невольно, без какого-либо расчета. У Завьялова был шанс удержаться, если бы он придерживался меня. Но Макс сделал свой выбор».

Когда кто-то из сотрудников заглядывал в бывший кабинет Гусарова, теперь ставший его, у Белорыбова не раз за это время возникало чувство, что он попал сюда случайно, по ошибке. Сейчас войдет Стас, улыбнется своей наглой широкой улыбкой и с силой хлопнет его по плечу, мол, порезвился чувак, теперь сваливай, освобождай место. Стас часто говорил, что ему нравится хлопать Александра плечу, потому что оно напоминало студень.

Но никто не входил.

Однажды зашел Камо весь в черном — черном костюме, черной шелковой рубашке, на тонких пальцах золотые перстни. Камо осмотрелся, достал из портфеля, висевшего у него на плече, бутылку армянского коньяка и поставил её на стол, перед Белорыбовым.

«Выпей, обмой должность!» — предложил он, но сам пить не стал. Он с усмешкой смотрел, как Белорыбов наливает в рюмку коньяк, как пьет крупными глотками. Александр не понял, к чему именно эта усмешка относится: к его ли новому посту в фирме или к тому, что он не умеет пить коньяк. Но она показалась неприятной.

Чуть позднее, пообвыкнув в новой должности, Белорыбов начал делать замечания подчиненным. Делал это он поначалу робко, а потом, всё смелее и смелее. Он осваивался, приобретая тот налет циничного лоска, который был характерен для Стаса — топ-менеджера крупной сети автосалонов и постепенно сам уже начал ощущать себя «топом».

Потом, как это всегда бывает, когда приходит новая метла, Белорыбов решил почистить кадры — избавиться от людей Стаса и Максима, к тому же Камо дал ему карт-бланш для этого. Он уволил нескольких менеджеров салонов, сотрудников, не занимавших ключевые позиции. От них все равно ничего не зависело, поскольку механизм автобизнеса, заведенный рукой Стаса, приходилось отдать ему должное, работал без сбоев.

Директоров автосалонов Белорыбов пока не трогал — боялся. Они были крупными фигурами и без ведома Камо трогать их было опасно. Некоторых директоров переманили из других крупных автосалонов за немалую плату, некоторые были близкими знакомыми учредителей. Однако для себя, на всякий случай, он наметил две жертвы — это Вадим в Крылатском и Игнатова в Коломне. Вадима он выбрал, потому что тот довольно тесно общался с обоими бывшими руководителями и не только общался — Вадим был замешан в делах Стаса, участвовал в них. Это Белорыбов доподлинно знал от Леры.

На Игнатову у него не было компромата, но Максим накануне своего увольнения зачем-то ездил к ней. Возможно, пытался наладить канал сбыта «левых машин» для Стаса. Если её спросить напрямик — вряд ли скажет, но доверия к ней нет. Темная птица! Её привел Стас в своё время, посулив приличную зарплату, она была на хорошем счету у Камо, поэтому он, Александр, хотел сначала, прежде чем предпринимать какие-нибудь шаги, как следует присмотреться к ней.

Приступив к новой для себя работе, вникая во все мелочи, Белорыбов не заметил, как пролетело несколько дней. Тот объем, который оставили ему Стас с Максимом оказался неожиданно большим. Белорыбов не предполагал, что ему придется заниматься буквально всем — от закупок канцтоваров в салоны, до продажи машин в ближнее зарубежье. Разница была в том, что раньше всё это делали двое, а теперь только он один. Потому приходилось работать допоздна, не поднимая головы — приезжать засветло, уходить, когда на улицах зажигались фонари. Он так заработался, что уже и сам засомневался — того ли хотел, убрав с помощью владельца бизнеса Стаса и Максима.

Через несколько дней ему позвонила Лера — они периодически встречались, проводили время в ночных клубах. Валерия больше не располагала важной для него информацией и постепенно становилась неинтересной. Но он продолжал спать с ней.

Лера разговаривала легким, игривым тоном, которым девушки разговаривают с бойфрендами.

— Привет, медвежонок! — сказала она весело.

— Валерия? Привет! — официально сказал он.

Ему не хотелось с ней шутить, когда он был на работе, ему хотелось изображать строгого директора, которого все боятся и уважают.

— Ты чего звонишь?

— Как насчет сбежаться сегодня вечером? Не против?

— Почему вечером? Приезжай сейчас!

— Ты точно хочешь? — Лера искренне удивилась, поскольку раньше они никогда не встречались с Сашей в центральном офисе. Она, видимо, решила, что он хочет пообедать вместе. — Окей, сейчас приеду.

Пока Валерия добиралась в центр из Крылатского, Белорыбов нашел себе занятие. Заложив руки за спину, он, словно грозный ментор перед первоклашками, прошелся по кабинетам головного офиса, посмотрел, чем занимаются сотрудники: бухгалтерия, делопроизводство, менеджеры-кураторы салонов.

Александр считал всех бездельниками, получающими ежемесячно незаслуженные деньги. Все эти сотрудники, по большей части молодые люди, любители покурить, попить кофе в рабочее время, обменяться анекдотами — его ужасно раздражали. Со своей стороны представительницы женского пола тоже были не лучше. Они обычно пересылали всякие гламурные открытки по интернету, фривольные стишки, вели переписку в чате с подругами.

Это были бесполезные для дела люди, никчемный офисный планктон. Удаление из фирмы большей части, многих из них, прошло бы совершенно безболезненно и Александр, именно с этой целью пошел по кабинетам — присмотреть, кого же еще можно сократить.

Он заглянул в несколько офисов.

К его досаде все работали, сидели за компьютерами, казалось, заняты делом. Даже беспечно-веселые молодые девушки, которых в офисе было несколько, сидели молча, что-то сосредоточенно выискивая на экранах мониторов или печатая. Народ притих, замер, словно испуганная стая птиц пыталась спрятаться от приближающейся бури под защитой ветвистого дерева. «Застремались уроды! — удовлетворенно подумал Александр. — Теперь всех вас поимею! Всех! Как имели Стас и Макс».

Скользнув взглядом по столам сотрудников — он находился в кабинете менеджеров — кураторов автосалонов — и собравшись уходить, Белорыбов на столе одной из них вдруг рассмотрел календарик с логотипом фирмы-конкурента автосалона «Парус». За этим столом работала разбитная, общительная девушка из тех, которые, обычно приходили в такой бизнес. Она весело стучала по клавишам клавиатуры, не обращая внимания на вошедшего начальника.

Девушка была высокого роста, худая, напоминавшая Леру. Такой тип фигуры нравился Белорыбову. Он ничего не сказал, повернулся и пошел к себе в кабинет. Там Александр задумался об этой девушке. Зачем ей этот календарь? Их компания выпустила свой и раздала почти всем сотрудникам вместе с новогодними подарками. Это было еще в декабре прошлого года. Может она засланец конкурентов? Неосторожно выложила на стол улику, обличающую её в связях с ними?

Он опять посмотрел на мини-бар Стаса и подумал, что надо купить несколько бутылок коньяка, виски, еще чего-нибудь, например, рома, и поставить всё это внутрь. Специально для таких случаев. Бутылку коньяка, принесенную Камо Белорыбов, незаметно для себя, выпил за неделю. А её как раз не хватало. Сейчас бы он сел, налил рюмку и принялся обдумывать ситуацию в обстановке, располагающей к умственной деятельности.

Его неторопливые мысли о незнакомой девушке прервала появившаяся в кабинете Лера. Не раздеваясь, она быстро прошла к столу, наклонилась и по-свойски поцеловала в щеку.

— Привет, пупсик! — сказала девушка, после чего бросила осенний плащ на спинку пустого кресла и села напротив, — куда ты меня поведешь обедать?

— Я? — мысль о совместном обеде не приходила в голову Александра и он замялся.

— Так ты что еще не подумал? — девушка обидчиво надула губы.

— Видишь ли Лера…

Белорыбов встал, вышел из-за стола, разминая своё круглое плотное тело. Он остановился возле стены, на которой осталась фотография от Стаса. На ней были изображены он, Александр, Макс и Стас, сидящие вместе за столом на корпоративной новогодней вечеринке. На головах блестящие остроконечные колпаки, в руках бенгальские огни, на лицах пьяные самодовольные улыбки. В воздухе витало ощущение безмятежности, ожидания лучшего, которое, конечно, было впереди. Снять это фото у Белорыбова не доходили руки.

— Я думаю нам надо расстаться.

— То есть как? — Лера совсем не ожидала такого расклада, она думала, что он мнется, потому что хочет сделать подарок — Саша давно обещал подарить что-нибудь стоящее, например, золотое кольцо или дорогую путевку в Европу. А тут такое.

Её лицо от злости сделалось некрасивым — губы вытянулись, брови нахмурились, большие глаза превратились в две узкие щелки и казались совсем закрытыми длинными приклеенными ресницами.

— Ты что, меня бросаешь?

— Я не бросаю. Просто мы расстаёмся.

— Но почему?

— Почему люди расстаются? Потому что надоедают друг другу! Им хочется чего-то нового. К тому же ты…

Он прервался, подбирая слова.

— Что я? — спросила его Лера с вызовом в голосе.

— Ты сама знаешь. Ты же спала с Максимом, со Стасом.

— Но после, мы встречались с тобой…

— А теперь надо эти встречи прекратить. И знаешь еще что, тебе надо уволиться, написать заявление.

— Я так и думала, что ты это скажешь. Ты мелочный, жадный! Я для тебя столько сделала, всё рассказала… Из-за меня ушли Стас и Максим, но они не такие, как ты, они не сволочи. Погоди, Сашок, ты еще обо мне вспомнишь!

Последние слова Лера выкрикнула с угрозой, хотя сама совершенно не представляла, как бы могла отомстить Белорыбову. Но в запальчивости чего не скажешь? Она вскочила, намеренно опрокинув тяжелое кресло, и выбежала из кабинета, громко хлопнув дверью.

— Чего ты для меня такого сделала? — запоздало спросил растерявшийся Белорыбов, но этот вопрос остался без ответа, — и без тебя всё узнал, дура! — уже запальчиво крикнул ей вслед, скорее, для собственного успокоения.

Он еще раз с сожалением посмотрел на пустой минибар. Оказывается, этот разговор с бывшей гёрлфренд не на шутку его взволновал. Александр вытянул руки перед собой и посмотрел на толстые короткие пальцы, покрытые белым пушком. Они чуть-чуть подрагивали. «Неврастеником станешь из-за этих сучек!» — подумал он с ненавистью.

Его пальцы дрожали так же, когда он поехал на Бали поучиться и попробовать себя в серфинге. Его уговорила тогдашняя подружка, гордо называвшая себя прорайдером. Как потом узнал Александр, так называли себя люди, занимающиеся экстремальными видами спорта. Ему бы надо было её поостеречься — он же не экстремал, но понимание этой очевидной истины пришло позднее.

Это был его первый выезд на такое дальнее расстояние и первое скольжение по высокой волне — волны Черного моря, да и Средиземного, не так котировались у знатоков, как океанские.

После нескольких занятий он вскочил на доску, будучи уверенным, что сможет лихо прокатиться на гребне — это же так просто, но поскольку был неопытным, не рассчитал вес своего тела, соскользнул и упал в воду. Чёртова доска перевернулась и с силой ударила по голове, так, что поплыли оранжевые круги перед глазами, но вовремя подплывшая подружка помогла выбраться ему на берег.

Он упал на песок обессиленный, ему было больно и стыдно за своё неумение. На лбу вспухала большая шишка. И тогда он почувствовал это предательское дрожание пальцев. Он вытянул руки на песке, посмотрел на пальцы — они мелко дрожали, как у алкоголика и дрожь долго не проходила. А вечером они пошли в бар, где он набухался вискаря до потери сознания.

Когда Стас после отпуска спросил, где он был, Александр хотел гордо ответить, что отдыхал на Бали, но поскольку он потерпел там позорное фиаско, а сёрфингистка была их общей знакомой, то пробормотал, что просто отдыхал на море, загорал. Стас всегда мог зло подшутить или остроумно поддеть собеседника.

Сейчас у него было ощущение, что Лерка ударила его по голове почище той доски на Бали.

Отношения не могут все время иметь один и тот же градус, оставаться на одинаковой высоте волны. Любовь теряет свою остроту, подобно тому, как тупиться нож от повседневной работы, как острые шпили горных хребтов полируются временем, превращаясь в пологие холмы. Но это не значит, что они, отношения, прекращаются сами собой. Всему есть причина.

Намерение уволить Валерию у Белорыбова возникло сразу после ухода Стаса и Максима. Она была отработанным материалом, так же, как и Вадим. Она много знала, она была любовницей обоих его бывших приятелей, и кто знал — не возобновят ли они с ней связь? За это никто не мог поручиться. А иметь внутри компании потенциальную шпионку бывших топ-менеджеров было ни к чему.

Да и была ли у них любовь?

Подойдя к своему столу, Белорыбов открыл верхний ящик. Почти доверху этот ящик был забит конфетами — «Марсами», «Сникерсами», шоколадками, которые Александр ел почти беспрерывно. Он взял «Марс», развернул шуршащую обертку и начал сосредоточено жевать густую карамельную массу. Белорыбов не обращал внимания на тех, кто пытался его поймать на любви к этим жевательным конфетам, в таких случаях он говорил, что глюкоза помогает ему думать.

Да, он должен принимать непопулярные решения, трудные, но они вынуждены, потому что дело, которое ему поручили, требовало других подходов, другого отношения со стороны сотрудников. По крайней мере, так он считал.

Сожаление об уволенных Александр не испытывал — найдутся другие люди, новые, полезные, получше прежних, от которых толку уже было мало. Белорыбов сравнивал последних с выработавшей ресурс техникой, годящейся только на свалку. С новыми сотрудниками он быстрее добьется успехов и подтвердит доверие, оказанное ему Камо. Он, Белорыбов, должен использовать свое положение на все сто, потому что, наконец, почувствовал удачу, поймал свою высокую волну.

Александр сел на кресло и, дожевывая конфету, поднял трубку, решив поговорить с той девицей, на столе которой случайно увидел календарь конкурирующей фирмы. Однако забыл, как её звать. «Маша? Света? — припоминал он. — Вот хрень! Пора браться за изучение личных дел. Я должен знать всех, кто работает в этом офисе!» Так и не вспомнив её имя, Белорыбов взял список сотрудников фирмы и провел по нему толстым пальцем, пока не остановился на нужной фамилии.

Девушка вошла в его кабинет немного робко, со смущенным видом — вызов к начальству, особенно теперь, в период кадровой чистки, ничего хорошего не предвещал. Она была внешне не симпатичной: мелкий рот, небольшой нос, маленькие круглые глаза. Фигура тоже не была выдающейся — плоская, как доска, немного непропорциональная в пользу туловища. Словно Творец пожалел усилий, создавая это тело. Однако физические недостатки у неё замещались чрезмерной энергией и подвижностью.

— Проходи Татьяна, садись! — Александр показал на кресло перед столом.

Девушка села. Белорыбов заметил, что природная живость прорывалась у неё и здесь, в кабинете высокого начальства. Она бегло осмотрела кабинет и легкая едва уловимая веселая гримаска мелькнула на её лице. Её руки беспокойно двигались со стола на колени, поправляя складки платья, возвращались вверх, к прическе на голове, ложились обратно на стол. Она волновалась.

— Татьяна, вы у нас больше полугода работаете. Как у нас, нравится? — покровительственным тоном спросил Белорыбов.

Его взгляд скользнул по полуоткрытому ящику стола, в котором виднелась груда «Марсов» и «Сникерсов» и ему мучительно захотелось съесть еще батончик, как заядлому курильщику выкурить сигарету. Он с трудом себя сдержал.

— Всё хорошо, Александр Евгеньевич, проблем нет.

— У вас нет, случайно, знакомых в компании «Парус»?

— Нет. А почему вы спрашиваете?

— Я заметил календарь у вас на столе. Вы знаете, что это наши конкуренты?

Александр постарался говорить с нажимом, грозно нахмурившись, так, как в его представлении говорили большие начальники. Он сам не раз видел, как подчиненных «воспитывал» Стас. Тот бывало, и кричал, и матерился, и угрожал, совершенно не соблюдая этические нормы. Действительно, зачем начальнику этика и мораль? Тогда, в глубине души, Белорыбов осуждал Стаса, а сейчас вдруг понял, что такая линия поведения не лишена смысла. Так проще. Накричал на кого-нибудь, обматерил, глядишь, и дело сдвинулось. Некоторым нужен хороший пинок для ускорения.

— Нет, я не знала! — девушка вела себя спокойно, не показывая вида, что испугалась. Она только перестала двигаться и замерла в кресле, будто кролик перед удавом.

— А откуда у вас этот календарь? Кто-то из сотрудников подарил?

— Нет, раздавали на улице, возле метро, я шла мимо и взяла.

Белорыбов побарабанил пальцами по столу, не зная, о чем еще спросить. Вопрос, который он хотел выяснить, теперь разрешился, увольнять Татьяну он не собирался, говорить было не о чем.

— Вы свободны сегодня вечером? — вдруг поинтересовался он, — не хотите поужинать?

— Поужинать? — секундное замешательство промелькнуло на лице Татьяны — поужинать можно!

— Окей! Тогда вечером пойдем.

Они еще помолчали и пауза затянулась.

Белорыбов не знал, как сказать ей, чтобы она пошла из кабинета и приступила к работе. Сказать: «Свободна!», но это прозвучит слишком грубо и брутально. Сказать: «Больше вас не задерживаю!» — официально и бюрократично. «Пожалуйста, иди работать!» — слишком вежливо и мягко, что не соответствовало его статусу главного менеджера компании.

Видимо, поняв, что разговор закончен, Татьяна за него решила, как надо поступить. Она понимающе кивнула, встала и вышла из кабинета, случайно громко хлопнув дверью. Александр улыбнулся — ему все больше и больше нравилась эта девушка. Еще раз посмотрев на закрытую дверь, он взял из стола «Сникерс» и принялся жевать.

 

Глава 5

Весь ноябрь и половину декабря Стас и Максим искали работу. Это оказалось не так просто. Работодатели их не ждали, да и нелицеприятные слова Камо, видимо, играли свою роль. Москва, хоть и большая, но в мире автомобильного бизнеса основные игроки были известны.

Самонадеянность Стаса его подвела. Получив отказ в нескольких компаниях, он потерял уверенность в себе, стал вспыльчивым, раздражительным. Дело дошло до того, что он начал уклоняться от контактов с Максимом и тот не мог ему дозвониться по нескольку дней. В какой-то степени Завьялов рассчитывал на него, а тут вдруг ощутил себя приезжим из другого города, без протекции и связей, ведь Стас был местным, знал все ходы и выходы.

Максим ходил на собеседование в несколько автосалонов. Ступая по мерзлому, но бесснежному тротуару — зима в этом году началась с холодов, однако снег всё не падал — он испытывал странное чувство, словно все это происходит не с ним, а сам он, Максим, сидит в широкоформатном кинотеатре. Комфортно устроившись с пакетом попкорна в руках, он смотрит на героя фильма со стороны, жует кукурузу. Фильм смотрится без интереса — судьба главного героя не вызывает сочувствия. Да и почему оно должно возникать, ведь все это происходит не с ним, а с киношным героем?

Такая отстраненность в какой-то степени помогала. Гуляя с Катей по зимним улицам Москвы, он не чувствовал себя конченым неудачником, никому не нужным, беспричинно отвергнутым, ведь неудачи действуют угнетающе, особенно, если идут сплошной полосой, а не чередуются со светлыми полосами. Он верил, что рано или поздно должен наступить просвет.

Максим сравнивал себя с ледоколом, который с усилием пробивался на чистую воду. Тяжелый и плотный лед мешал, не пускал и не давал развить скорость. Но он упрямо продвигался вперед, разбивая железным форштевнем глыбы льды, разрезая их и отталкивая в стороны. Он знал, что чистая вода ждала его впереди, а без веры в это, можно было совсем упасть духом, впасть в депрессию.

Злые мысли отгонялись им прочь, и он не давал им проникать в голову, подобно тому, как теплой одеждой защищал тело от зимнего ветра. А еще его всячески поддерживала Катя, даря согревающее тепло своей любви столь необходимое в ледяном и враждебном мире. Она предложила ему работать с недвижимостью — у неё были связи в риэлтерском агентстве «Миэль» и она могла там договориться. Но Максиму не хотелось менять профиль работы, ведь в своем деле он знал все подводные камни, а там пришлось бы начинать сначала.

В один из таких серых и безрадостных дней позвонил Стас, предложивший вместе сходить на собеседование в компанию по продаже подержанных авто, которой владели азербайджанцы. Максим их хорошо знал. Это были выходцы — земляки из одного села возле Баку, но сумевшие осесть в Москве и имевшие несколько автосалонов под одной и той же вывеской. Периодически они меняли название, чтобы уйти от налогов и запутать незадачливых покупателей, собравшихся предъявлять претензии. Насколько было известно Завьялову, основой их бизнеса являлось существенное завышение стоимости машин и когда они со Стасом были в «Автолюксе», то дел с азербайджанцами, да и с другими, подобными им, серыми дилерами не имели.

Сейчас же, смирив гордость, приходилось идти на поклон. Ничего хорошего от этого похода Максим не ожидал, наперед зная, что откажется. Но сходить следовало. Во-первых, для того, чтобы встряхнуться, поймать драйв, во-вторых, встретить Стаса, с которым он давно не виделся.

В середине декабря снег в Москве так и не выпал. Временами шел теплый дождь, словно гигантский город переместился куда-то ближе к субтропикам или океанскому течению Гольфстрим и готовился пережить зиму, встречая только теплые атмосферные фронты. Казалось, что жестоких холодов в этом году не предвидится. Однако с такой погодой выбор одежды становился проблематичным.

Осмотрев свой гардероб, Максим накинул темный плащ с водонепроницаемой пропиткой, а на голову надел кепку с длинным козырьком. Зонтик он решил не брать, потому что не любил, когда руки оказывались занятыми. Они встречались со Стасом у метро «Каширское» — оттуда было недалеко до автомобильного центра, куда приятели намеревались пойти.

Заметив Гусарова, Максим очень удивился его виду. Обычно всегда энергичный, подтянутый, элегантный, Стас выглядел помятым и опустившимся, будто провел несколько бессонных ночей где-нибудь на Казанском вокзале, в окружении бомжей. Его утепленный черный плащ оказался испачканным в нескольких местах каплями засохшей грязи. Выглядывавшие из плаща, ворот дорогой рубашки и галстук засалились, словно их давно не чистили в химчистке. Под глазами у Стаса набрякли мешки как у алкоголика со стажем или больного почками.

Вероятно увидев смутное выражение на лице Максима, Стас сказал, будто оправдываясь:

— Я тут гульнул на днях, сейчас немного не в форме.

— Целую неделю гулял или месяц?

— Пару дней. Отмечали день рождения Лады, я тебе о ней говорил, ну и набухался в хлам. Знаешь, настроение хреновое, а тут удобный повод.

— Лада? Новая девушка? А с Машей ты уже завязал?

— Это старая. А Машка у меня так была, для новизны момента. Ты лучше скажи, к азерам пойдем или ну их на фиг?

— Стас, сам подумай, нам это нужно? После них не отмоешься, а то и менты закроют ненароком.

— Ясен пень! — Стас по инерции прошел еще несколько шагов — они отошли недалеко от метро, затем остановился, — тогда какого лешего мы прёмся к ним? Пойдем лучше тяпнем пивка, а то голова с утра разваливается на части. Ты как?

— Окей!

Еще раз, посмотрев на Максима тусклыми сонными глазами, он достал сотовый телефон и отзвонился азербайджанцам, сообщив, что они с Максом отказываются от их предложения. Пока он звонил, Максим отметил про себя, что дорогой эппловский телефон Ifhone него исчез, и его приятель теперь пользовался более дешевым Nokia. «Потерял или подарил любовнице», — подумал Максим. Стас иногда любил делать широкие жесты, особенно, будучи в подпитии.

Они вернулись в метро, доехали до кольцевой дороги, а там, на Павелецкой, вышли и отправились в бар «Пилзнер» на Озерковской набережной, пить чешское пиво, которое так нравилось Стасу.

Пиво и в правду оказалось хорошим. Они выпили несколько кружек, потом разбавили водкой, потом еще опрокинули несколько кружек. День пролетел незаметно.

Официантка — молодая девушка, с которой Стас безуспешно пытался познакомиться, с насмешкой смотрела на его потрепанный костюм, на ухватки опустившегося съемщика девушек, недотепу-ловеласа, бывшего некогда успешным молодым человеком. К тому же Гусарова развезло — выпитое сегодня умножило крепость спиртовых градусов, оставшихся со вчерашнего дня, да и от других дней прежде. У него перекосило и деформировалось лицо, напоминая собой половую тряпку, которую отжимают руками — губы двинулись в одну сторону, брови и глаза в другую.

Как всегда бывает в таких случаях, когда встречаются два собрата по несчастью, Стас и Максим вели бесполезные разговоры о том, как всё могло бы быть, если бы сложилось по-другому. Как они убрали бы Белорыбова из фирмы, убедив Камо верить им, а не ему. Как они развернули бы бизнес и через полгода сделали свою собственную компанию — гораздо лучше и успешнее, чем у Камо. Это были бесполезные разговоры на пустом месте, но они каким-то образом приносили душевное облегчение и Завьялов не мог понять почему.

Около одиннадцати вечера они вышли из ресторана и побрели к метро. У Максима было намерение вызвать такси — он не любил болтаться по городу поздним вечером, да еще под мелко моросящим холодным дождиком. Но Стас пожелал ехать на метро из какого-то непонятного чувства мазохизма. Видимо, в душе он хотел себя наказать за ту ситуацию, в которую попал, хотел себя унизить.

— Поедем на метро, Макс, — пьяно балагурил он, — теперь это наш транспорт, брат! На большее мы не рассчитываем.

— Я и до этого ездил в метро, — буркнул Максим, — нашел, чем удивить!

— Да, ты известный жмот, Максимка. Кто же этого не знает? Получал такие бабки, а сам катался с этими гномиками.

— С кем? — не понял Максим.

— С гномиками. Так наших быдлованов называют некоторые олигархи.

— Люди есть везде, Стас и в метро тоже. Кстати, там много красивых девушек — в машине их особо не рассмотришь, а здесь никто не мешает. Можно даже встать рядом, познакомиться.

— Как ты с Катей?

— Типа того.

— Да ты меня лечишь!

— «Чтоб я сдох!» — как говорил Штирлиц.

Стас остановился, широко улыбнулся, пытаясь придумать какую-нибудь остроту, но спьяну соображалось туго. Он ничего не придумал, а только сказал:

— Мне начинает это нравиться.

Они подошли к входу в метро, спустились вниз. На эскалаторе Гусаров почти в голос запел песню, явно придуриваясь:

— Тише, Стас — попросил Максим, — а то менты загребут. И потом, ты перевираешь песню, — заметил он хорошо её знавший.

— Ни хрена, помню! — с упорством пьяного отвечал Гусаров, но голос заметно убавил, почти бормоча:

Вагоны в это время шли почти пустыми. Людей было мало, и они расположились далеко друг от друга на свободных сиденьях. На одном одиноко сидела девушка и читала электронную книгу, быстро переворачивая страницы кнопкой гаджета. В левой ноздре и на нижней губе у неё были вставлены блестящие металлические микрошарики.

Гусарова потянуло к ней.

— Глянь, какой чумовой пирсинг! — развязно сказал он и добавил: — Девчонка одна сидит, скучает!

Покачиваясь, Стас пошел по вагону, чтобы подсесть ближе, а Максим потянул его за рукав, пытаясь задержать. Ему не хотелось, чтобы девушка вызвала полицию, и потом долго объясняться со стражами правопорядка. К тому же они хорошо выпили. Но Гусаров резко оттолкнув его руку, всё же пошел к девушке и сел рядом.

— А как вас зовут? — спросил он и, не подождав ответа, продолжил, — что за книжка, интересная?

Девушка не удостоила его взглядом, продолжая читать.

— Смотри, Макс, с нами уже не хотят говорить! — Гусаров повернулся к Максиму с деланным возмущением.

— Кончай, Стас, отстань!

— А чё? С нами уже западло говорить? Мы чё с тобой гопники или тупое было?

Гусаров, похоже, всерьез завёлся.

— Забей, Стас! — продолжал урезонивать его Максим, — чего ты привязался?

Он заметил, что девушка, не глядя на них, отключила ридер и закрыла обложку чехла. В это время поезд подошел к очередной станции метро, она встала и под негодующие возгласы Стаса вышла из вагона.

Максим неприязненно посмотрел на Гусарова.

Ну что за человек! Мало того что нажрался, так еще и пристает к другим, не дает спокойно ехать. Вот он, Максим, хоть и напился, но вполне себя контролировал. Завьялов терпеть не мог людей, которые после выпивки теряли над собой контроль, устраивали драки или, как Стас, куролесили в метро. Ему всегда хотелось подойти и настучать таким в бубен, поскольку особого геройства в том, чтобы куражиться над беззащитными пассажирами, особенно престарелыми и девчонками, он не видел.

Пока Максим размышлял, отвалившись на спинку сиденья и вытянув ноги в расслабленной позе, его приятель немного затих, и Завьялову даже показалось, что тот задремал.

«Это к лучшему, — подумал он, — сегодня я не в настроении быть нянькой. Сейчас доедем до Тверской, а там отправлю Стаса на Чеховскую — ему еще долго тащиться до Бибирево, отоспится. Хватит на сегодня приключений!»

Однако не успел он подумать о спокойной поездке, как на «Театральной» в вагон вошли пятеро молодых человек, по внешности кавказцев. Они громко переговаривались на своем родном языке, хохотали и толкали друг друга, в общем, как отметил Максим, вели себя весьма непринужденно.

«Набухались что ли?» — подумал Максим с чувством возникшей опасности, которое возникает у любого нормального человека, когда он видит перед собой группу враждебно настроенных людей.

Кавказцы медленно пошли по вагону, приближаясь от дальней двери к месту, где сидели Максим со Стасом. По дороге гости столицы сильно пнули по ноге пожилого мужчину, по лицу было видно, что тому больно, но он побоялся им что-то сказать и промолчал. В вагоне сидело еще несколько человек.

Когда кавказцы поравнялись с молодой парой — девушкой и её молодым человеком, они загоготали и столпились вокруг них. Максиму издалека не было видно, что ни там делают. Он слышал только, как сквозь шум вагона раздавался испуганный и умоляющий девичий голос, который о чем-то их просил. Завьялов подумал, что надо бы встать, вмешаться — все-таки они не в горах среди дикарей, здесь огромный город, столица, но… Их пятеро, а он один — на Стаса надежды нет, да тот и спит уже.

Еще он подумал, что у этих отморозков, наверняка, с собой ножи — полиция их совсем не досматривает, и они взяли такую привычку доставать «свои кинжалы» при первом удобном случае. Кроме ножей могут быть и травматические пистолеты. В прессе и по интернету писали о нескольких случаях разборок с применением травматики. Причем пистолеты почему-то были в руках только кавказцев, словно их свободно раздавали в далеких аулах и селениях в качестве какого-нибудь национального атрибута.

Вдруг рядом, под боком Максим почувствовал шевеление. Он повернул голову и увидел, что Стас открыл глаза и уставился на то место, где стояла в вагоне кавказская молодежь. Завьялов хотел сказать, предупредить его, чтобы молчал, но Стаса было уже не остановить. Он вскочил и закричал на весь вагон:

— Эй, уважаемые, чего зависли? А ну валите отсюда!

Если Стас хотел добиться эффекта неожиданности, то ему это удалось. Его противники, услышав крик Гусарова, замерли в нерешительности — они не могли поверить, что этот худой, невзрачный парень, к тому же еще и пьяный, вдруг наедет на них. Максима они видели, но двое против пятерых, по их меркам, было проигрышным вариантом. Поэтому они оставили молодую пару — Максим только заметил, что девушка утирает с лица слезы, а парень держится рукой за щеку, и направились гурьбой к ним.

Кавказцы были одеты однотипно: черные кожаные куртки, спортивные штаны, на головах черные вязаные шапочки. Некоторые были в кепках вроде бейсболок, длинные козырьки которых прикрывали лица. О том, что во многих вагонах метро установлено видеонаблюдение знали уже все из-за стараний прессы.

Впереди шли двое, по виду, самых больших и здоровых парня. Один достал нож, у второго в руке тоже что-то было — Максим не рассмотрел. «Вот попадалово! — подумал он — сейчас джигиты из нас сделают шашлык».

Молодой парень в надвинутой почти на самые глаза шапочке, шедший последним, активно размахивал пистолетом, и Максиму была хорошо видна его высоко поднятая рука. «Обкурился, что ли?» — мелькнуло в голове Завьялова.

Но выстрелить в Стаса и Максима этот парень опасался, поскольку боялся попасть в идущих первыми своих земляков.

Вообще, если бы Завьялов со Стасом были бойцами — закаленными участниками уличных драк, то здесь, в вагоне метро, драться им было удобно. В узком проходе они оказались бы лицом к лицу только с двумя противниками, а не со всеми сразу и смогли бы успешно противостоять. Но они не были такими бойцами и даже в армии не служили.

Их противники приближались.

Максим краем глаза заметил в окне мелькание черных бетонных балок, проводов высокого напряжения, движение тьмы, растревоженной светом вагонных окон. Он надеялся, что они успеют доехать до следующей станции, а там подоспеет полиция. В самом начале вагона, мужчина, которого пнули эти жители гор, когда шли по проходу, уже связался с машинистом и Максим надеялся, что тот успеет обо всём сообщить.

Когда первые кавказцы почти их достигли, они внезапно остановились. Дерзость Стаса их не смутила, но озадачила. Так нагло и вольготно мог вести себя человек, за которым кто-то есть, кто-то из некоронованных королей столицы.

— Ты, чей будешь? — спросил Стаса с легким акцентом, стоявший от него с правой стороны, здоровый парень, поигрывая ножом.

— А ничей. Свой я, понял! — в ответ крикнул Гусаров, у которого, видимо, совсем «поехала крыша».

Нетерпеливый Стас не стал ждать окончания переговоров, исход которых и так было очевидным, неуловимым скользящим движением он сделал подсечку тому, что был с ножом, и парень рухнул как подкошенный.

При внезапном падении тот попытался ухватиться за идущего рядом с ним земляка, отчего нож вылетел из руки и отлетел в сторону. Максим успел удивиться умению Стаса, ведь тот посещал только танцы, а не секцию тхеквондо, но больше, ни о чем подумать не успел, потому что получил сильный удар ногой в живот. У него перехватило дыхание, он несколько раз судорожно вздохнул, но всё же нашел в себе силы и ответил резким ударом кулака в лицо нападавшему.

Завязалась драка.

Все они: и кавказцы, и Максим со Стасом, дрались как-то сумбурно, беспорядочно, нанося удары куда попало, не так красиво, как обычно показывают в экшен-фильмах. Они превратились в пыхтящий и кричащий клубок из тел, в котором личное оружие, будь то нож, кастет или травматический пистолет, было совершенно бесполезным. В таком столкновении выигрывал тот, у кого оказывался мощнее удар, больше стойкости, лучше переносимость боли.

Щуплый и худощавый Стас оказался хорош именно для такой бестолковой драки. Его пальто и костюм были разорваны, он получил несколько сногсшибательных ударов в корпус и в челюсть, но ему всё было нипочем.

«Вот что делает водка!» — с удивлением подумал Максим, на которого тоже сыпались тяжелые беспорядочные удары и у которого появился небольшой шрам от пореза ножом на левой руке. Но первоначальный испуг у него прошел, и даже стало немного весело.

Казалось, это столкновение заняло достаточно много времени, по крайней мере, как думал Максим, минут двадцать-тридцать. На самом деле поезд через небольшой промежуток времени достиг станции «Театральной», а там резко затормозил, отчего все участники драки, потеряв равновесие, повалились друг на друга.

Двери вагона распахнулись и в него с громкими угрожающими криками вбежали десяток полицейских, которые заломали руки и кавказцам, и Стасу с Максимом, и всех вытащили на перрон. Их не повели в отделение полиции здесь же в метро, а вывели на улицу, грубо запихнули в уазики, а затем повезли в ближайший отдел внутренних дел.

 

Глава 6

В отделе у них забрали личные вещи и хмурый неразговорчивый капитан, видимо, дежурный, записал их объяснения. Рядом, другой полицейский, сидевший спиной к приятелям, оформлял показания горячих молодых людей с юга.

Потом Макс и Стаса отвели в камеру и посадили отдельно от кавказцев. Там они покемарили до утра и заодно протрезвели, а утром выяснилось, что пока они спали за кавказской молодежью — это оказались дагестанцы, приехали представители их диаспоры и всех отпустили. Отпустили всех, за исключением Максима и Стаса, за которыми члены их диаспоры не приехали. Более того, поскольку дагестанцев отпустили, обоих приятелей решили сделать виновными в завязавшейся драке, будто это они спровоцировали молодых джигитов.

Посматривая на грязную, разорванную, но еще не потерявшую вид одежду молодых людей, сидящих перед ним, скучающий дознаватель — белобрысый короткостриженный парень с погонами лейтенанта, открыл паспорта задержанных. Разложив их рядом на столе, он уставился на фотографии Стаса и Максима, словно пытаясь удостовериться, что перед ним, действительно, сидят настоящие владельцы этих документов. В таких костюмах и с такими лицами к ним не часто попадали. Как посчитал лейтенант, это могли быть только мальчики-мажоры из богатых семей, гуляющие на родительские деньги.

— Станислав Гусаров и Максим Завьялов, — прочитал он вслух, как бы констатируя факт их присутствия, а потом с ехидцей спросил: — Что вы там устроили? Настоящее мочилово.

— Мочилово-лечилово! — придурашливо засмеялся Стас.

А Максим спросил:

— Мы устроили? Я думал, что даги.

— Нет, нет, вы! — торопливо произнес лейтенант, чтобы отпали последние сомнения, — позвонить есть кому?

— Родственникам? — не понял Стас.

— Ага! — словно удивляясь его тупости, с ноткой издевки в голосе ответил дознаватель, — у нас что здесь, полиция Лос-Анджелеса? Я говорю, позвонить есть кому, кто может вас вытащить отсюда? Я про крышу, говорю, — уточнил он.

Стас и Максим задумались. Среди правоохранителей у них было много знакомых, но кто будет за них впрягаться? Кому это нужно в наше время? За так только птички чирикают! Они переглянулись. В глазах Стаса мелькнуло удивление — он никогда не задумывался о «крыше» для себя лично. Порешать вопрос для фирмы — это он делал, а для себя? Стас перебрал в голове всех своих знакомых, но никого из тех, кого можно было бы попросить об услуге, не вспомнил.

Сидящий рядом Максим тоже думал о «крыше». Еще недавно, до своего увольнения, он помогал Белорыбову когда у того украли в метро портмоне. Максим связывался с ментами, просил их помочь. Может, сейчас позвонить им?

— ГУВД подойдет? — спросил он лейтенанта.

— ГУВД? — в голосе полицейского прозвучало уважение, — на, звони! — он пододвинул городской телефон, стоящий на столе, к Максиму.

— Дайте мне мой сотовый, там у меня номер, — попросил тот, — а то на память не помню.

Порывшись в своем столе, следователь достал сенсорный телефон HTC с большим экраном.

— Твой? — спросил он.

— Этот.

Максим быстро нашел нужный номер и набрал его на мобильнике, не воспользовавшись предложением дознавателя звонить со стационарного телефона. Для того чтобы все слышали разговор, он включил громкую связь.

Стас и лейтенант, сидевший напротив за столом, смотрели на него с любопытством. После нескольких длинных гудков на другом конце провода сняли трубку.

— Да? — густо сказал голос.

— Мельникова можете позвать? — спросил Максим.

— Нет, не могу! — ответил голос.

— А когда он будет?

— А никогда! Уволился Мельников, по сокращению.

— Да вы что? А Кравченко?

— Тоже.

— И Саша Круглов? — с невольным испугом за полицию, потерявшую столько людей, спросил Макс.

— Нет, но он на выезде, будет вечером.

Услышав последние слова, Максим поблагодарил невидимого собеседника и, выключив телефон, застыл в задумчивости. Надо было еще кому-нибудь позвонить — не сидеть же здесь весь день! Но подходящей фигуры, достаточно авторитетной для лейтенанта, вспомнить с ходу не мог.

— Что, больше никого? — спросил весело дознаватель, — итак? Будем дело оформлять по хулиганке или как?

Лейтенант улыбался, его глаза пытливо и нагло ощупывали их, и Максим физически, почти кожей, ощутил этот липкий взгляд. Таким взглядом, наверное, смотрит волк на добычу, примериваясь как бы оторвать кусок пожирнее.

«Только начал служить, а уже работает на карман! — с удивлением подумал Максим, — как они преображаются, только возникает тема бабок. Становятся такими бодрыми, энергичными. Если бы так бандосов петрушили! Или он делится с начальством?»

Но тут рядом зашевелился Стас, для которого переговоры были родной стихий. Он широко, дружелюбно улыбнулся.

— Какова цена вопроса?

Лейтенант вновь окинул взглядом их одежду, задержался на дорогих часах на руке Максима и хотел, было, назвать цену, но Завьялов его перебил и сказал с невозмутимым лицом:

— Погодите, лейтенант, еще звонок!

Страж порядка замялся, ему никак не хотелось, чтобы задержанные куда-то звонили, но здесь была Москва, и приходилось перестраховываться — вдруг у этих мажоров еще кто-то есть.

— Давай, звони! — нехотя разрешил он.

Завьялов вновь взял свой сотовый телефон и набрал номер. Он, как и в первом случае включил громкую связь, чтобы Стас с лейтенантом его слышали. После двух непродолжительных гудков в трубке щелкнуло, и ровный, спокойный голос ответил:

— Дежурный по Управлению слушает.

— Это Управление ФСБ? — скорее для лейтенанта, чем для себя уточнил Максим и заметил, как у дознавателя вытянулось лицо.

— Да, по Москве и Московской области. Что вы хотели?

— Подскажите, как мне связаться с майором Тарасовым?

— А он не давал вам свой номер? — подозрительно спросил дежурный.

— Давал, но у меня сотовый украли, а там были все номера, — смело соврал Завьялов, почувствовавший колебание дежурного.

Видимо, в ФСБ не привыкли давать номера сотрудников посторонним, даже рабочие контакты, но что-то в голосе Максима убедило дежурного и он, после некоторого молчания, назвал телефон майора Тарасова.

Завьялов вспомнил о Тарасове в самую последнюю минуту, потому что содействием майора он никогда не пользовался — всегда хватало помощи ребят из ГУВД. Поначалу он помог Тарасову с выбором машины, а потом у них просто возникли дружеские, ни к чему не обязывающие отношения. Тарасов несколько раз просил помочь с подбором машин для его знакомых, таких же, как и он, сотрудников ФСБ. Максим давал им полную консультацию по моделям, помогал с выбором и, в результате, все оставались довольны.

Набирая номер майора, Максим очень хотел, чтобы тот был на месте и никуда не ушел, и ему повезло — Тарасов оказался у себя. Едва майор поднял трубку, Максим в общих чертах обрисовал ситуацию. Тарасов говорил сиплым простуженным голосом.

— Кто там дознаватель? — спросил он, покашливая, — дай ему трубку!

Максим передал телефон лейтенанту и тот поспешил отключить громкую связь.

С каждой минутой, пока этот молодой парень слушал речь майора, лицо у него становилось всё почтительнее, вина всё явственнее проступала на нем. Закончив разговаривать, он, не глядя на приятелей, произнес с раздражением:

— Что же вы не сказали, что у вас эфэсбэшная «крыша»? Сейчас оформлю, чтобы вас отпустили.

Вскоре, Стас и Максим стояли у входа в ОВД, вдыхая прохладный утренний воздух. Максим плотнее запахнул свое пальто, ему показалось, что он замерз.

— В горле пересохло. Продолжим? — спросил Стас, предлагая снова пойти в бар.

— Нет, я пропускаю, — ответил Максим, — надо Катю увидеть.

— Не становись подкаблучником! — с разочарованием в голосе предупредил Гусаров.

Они пошли к метро и там, поскольку им надо было ехать в разные стороны города, попрощались, договорились созвониться в ближайшее время. Впрочем, Максим не особо рассчитывал, что они встретятся до Нового года — жизненный горизонт был закрыт плотной пеленой тумана, будущее не сулило мало-мальски стоящих перспектив.

Но он ошибался.

Это произошло на следующий день, когда они с Катей гуляли по Тверской. Наконец начал падать легкий снежок и сделалось сразу тепло. Катя была в розово-синей вязаной шапочке, в куртке на синтепоне, а он накинул утепленный плащ. Дениса они оставили с бабушкой, Ниной Георгиевной.

Снег падал с неба мелкими крошками, стелясь белым ковром под ногами, плотно лепился к теплым стеклам, точно Снежная королева замерзла на своем Северном полюсе и хотела отогреть руки.

Внезапно у Завьялова зазвонил сотовый телефон, он услышал голос Леры. От кого-кого, а от неё он никак не ожидал звонка. Плотно занятый в последние дни поиском работы, Максим совсем забыл о её существовании. Она осталась тем далеким воспоминанием, которые иногда возвращаются, чтобы прошлое можно было сравнить с настоящим. Лера запомнилась ему, как коллега, с которой у него были хорошие, даже близкие отношения, но сама работа, салон «Автолюкс», его сотрудники, Камо, Белорыбов, теперь уже казались в невозвратном прошлом. Словно не прошло всего полтора месяца с момента его увольнения, а пролетело лет десять.

И вдруг этот звонок.

Он покосился на Катю и ответил, стараясь не обращаться по имени — кто знает, что нужно его бывшей девушке? Вдруг хочет пригласить на свидание? Или еще что-то подобное? В присутствии Кати ему не хотелось вести фривольные разговоры, которые могли натолкнуть на мысль, что он поддерживает тесные отношения со своими предыдущими пассиями.

Но Лера звонила по другому поводу. Как оказалось, после неожиданного увольнения из компании по инициативе Белорыбова, она принялась искать работу, так же как Стас и Максим. Однако в отличие от них с большим успехом. В одной из сетей автосалонов — официалов, у неё остались парни — хорошие знакомые на топовых местах. Они-то и предложили ей должность коммерческого директора, и, поэтому, неожиданно для себя, Валерия даже получила повышение после увольнения. Так оказалось, что она ничего не проиграла, а только выиграла.

Лера звонила Максиму, чтобы предложить место. Как выяснил Максим в ходе разговора, она уже пристроила Стаса директором в один из их автосалонов неподалеку от того места, где тот жил в Бибирево.

— Вот скотина, — посетовал Завьялов, — и ничего не сказал!

— Не парься! Я ему только сейчас предложила это место. Прямо перед тобой звонила, так что он тебе еще не успел отзвониться. Макс, ты не обижайся, что предлагаю должность заместителя директора салона, — в её голосе прозвучали виноватые нотки, — как только будет возможность, я тебя сразу продвину. А я тут смотрю, наш салон как раз возле тебя, ты же где-то на Речном?

— Да, Лера! — свободно ответил он, уже не боясь вызвать ревность со стороны Кати.

— Мега супер! Так как, надумал?

— Конечно, о чем говорить? С меня должок.

— Рассчитаешься как-нибудь ужином! — засмеялась в трубку Лера и, будто почувствовав, что Максим не один, продолжила, — только не переживай особо, приставать не буду. У меня здесь молодой человек образовался, так что я занята.

— На тебя запал кто-то из менагеров, топающих ножкой? — в шутку спросил Максим, подразумевая руководителей высокого уровня.

Лера засмеялась:

— А как иначе, Максик, я на меньшее не согласна! Мне нужны только реальные парни.

— Рад за тебя! Окей, еще раз спасибо! Пока!

— До связи!

С теплым чувством попрощавшись с бывшей подругой, Максим передал Кате содержание разговора. Та обрадовалась.

— Это же здорово! — воскликнула она, — хороший подарок перед Новым годом. А кто эта Лера?

— Одна девушка, с которой я работал. Нас вместе уволили из компании, её и еще одного нашего приятеля Стаса Гусарова. Я тебе как-то о нем говорил.

— О нем говорил, — Катя шутливо нахмурилась, — а о ней нет. У вас что-то было?

— У нас? Ничего! — сам не зная зачем, сочинил Максим.

Отношения с Валерией у него были до Кати, и сейчас ничто не мешало сказать ему правду, она бы поняла, должна была понять. У них обоих до этого была своя жизнь, были близкие отношения с другими — свои бойфренды и герлфренды. Катю он тоже видел как-то в ресторане «Кобзарь», с молодым человеком, но не спрашивал, кто он и что их связывало. Сейчас он промолчал.

Словно почувствовав, что он не хочет говорить об этом, Катя не стала продолжать расспросы. Они пошли дальше, среди людей, неторопливо прогуливающихся по заснеженной Тверской. Посмотрели ёлку на Красной площади, с интересом разглядывали красочные предновогодние витрины, и Катя взяла его под руку, будто боялась потерять.

 

Глава 7

Компания, торгующая машинами, в которую попал Максим, также как и «Автолюкс», имела большую сеть автосалонов. Она была крупнее, чем бывшая фирма Завьялова, с хорошо развитыми связями с заводами-производителями, имела от многих из них свидетельство на дилерскую деятельность. Общий ассортимент, количество брэндов, которыми она торговала, тоже не шло ни в какое сравнение с «Автолюксом».

Конечно, как и в любой компании, тут были свои проблемы, свои интриги, но где обходятся без них? По крайней мере, Максим не чувствовал себя ущемленным.

С директором салона, расположенным, как и говорила Лера, неподалеку от его дома, Максим быстро нашел общий язык. Иван — так его звали, воспринял приход Завьялова спокойно. Может быть, Валерия ему что-то сказала, успокоила, только он не воспринял появление Максима, как соперника. Между ними установились ровные деловые отношения, какие бывают между начальником и подчиненным, только с одной поправкой — Иван знал, что Завьялов до этого был топ-менеджером «Автолюкса» и это знание накладывала на него своеобразный отпечаток.

Он относился к Максиму с определенной долей осторожности, наверное, так, как относились к разжалованному в солдаты Долохову офицеры его полка в романе «Война и мир». Долохов был для них дворянином, которого изменчивая судьба вдруг бросила в разряд нижних чинов, но это падение вниз вряд ли могло оказаться конечной точкой карьеры. Понижение Завьялова тоже было временным, что понимали все, поскольку люди такого уровня долго не сидят в простых исполнителях.

Максим взял на себя часть работы с клиентами, и эта работа оказалась успешной. Салон, имевший до этого нулевой баланс, салон о котором собственники уже задумывались — не прикрыть ли его, вдруг начал приносить прибыль. Конечно, здесь могли быть и объективные причины — приближался Новый год, а в канун праздников люди всегда делали щедрые подарки, покупая квартиры и автомашины. Это могло быть простым совпадением. Однако факт оставался фактом.

За несколько дней до Нового года стало известно, что фирма будет проводить корпоративную вечеринку, причем местом проведения мероприятия выбрали не ресторан или бар, а теплоход, стоящий на приколе во льду замерзшей Москва-реки.

Завьялов и до этого знал, что многие компании стараются проводить корпоративы как-то необычно, чтобы было ярко, интересно, запоминалось надолго. Кто-то приглашал известных российских артистов и певцов, кто-то — зарубежных. Где-то устраивали фонтаны шампанского, лили горячий шоколад, где-то надевали на сотрудников карнавальные костюмы. Здесь всё зависело от фантазии и кошелька хозяев-устроителей этого празднества.

Еще издали, подходя к теплоходу, на котором желтыми веселыми буквами сияла надпись «Ресторан Суворов», Максим заметил возле него, на причале, некую суету. Народ подходил поодиночке и сразу целыми компаниями, а на борту их встречали аниматоры — парень и девушка в одежде клоунов. Аниматоры с шутками и прибаутками давали в руки всем поднимающимся на корабль шарики, разноцветные колпаки, красные шутовские носы.

Разукрашенный разноцветными гирляндами теплоход издалека напоминал сверкающую новогоднюю ёлку, которую они с Катей видели на Красной площади. Он стоял с краю пристани, а за ним простиралось гладкое ледяное поле замерзшей реки, по которому ветер бесцельно гонял белые снежинки. «Офигенно ровный лед! — удивился Завьялов, — пожалуй, по такому можно и на коньках». Он даже представил как все они, гуляющие здесь корпоративщики, дружно вываливают на лед и начинают гонять по нему, чертить хаотичные линии сталью коньков. Как падают, кричат, хохочут… «А что, было бы весело!»

Поднявшись на борт, Максим увидел что под застекленным высоким куполом, с которого падал вниз приглушенный мягкий свет, стояли в тесном ряду множество столиков, за ними уже расположились его коллеги. Между столиками сновали официанты в форме моряков.

Прочитав в прессе о том, как затейливо устраивает корпоративы Сбербанк, руководство компании тоже решило позабавиться. Они представили себя и ближайшее окружение в виде персонажей мюзикла «Собор Парижской богоматери». В роли Эсмеральды выступила Лера, которой явно нравилось быть в центре внимания, тем более, что внешность её к этому располагала. Она была в длинном цыганском платье ярко-алого цвета, пышные черные волосы украшал цветок розы. Длинные приклеенные ресницы, которыми она хлопала как маленьким веером, придавали её глазам загадочность уличной гадалки.

Возле неё тусовались толстый монах Фролло, который оказался генеральным директором и капитан Феб — худощавый молодой человек в сверкающих доспехах, бывший его заместителем. Вокруг, в каких-то невероятных лохмотьях с видимым удовольствием прыгали сотрудники головного офиса.

В строгом офисном костюме Максим почувствовал себя не своей тарелке — его никто не предупредил, что надо прийти, надев карнавальную маску. Не мог он нацепить и клоунский нос, поскольку это выглядело бы довольно нелепо, да и колпак… Хотя колпак можно было надеть, только не сразу, потом, когда немного выпьет.

За одним из столиков сидел Стас Гусаров. Тот никогда не терялся, даже будучи в незнакомом месте или с незнакомыми людьми. Вот и сейчас рядом с ним находились две смешливые девушки, видимо, менеджеры его салона. Они громко хихикали, а Стас рассказывал очередную байку, энергично размахивая руками.

Сам Максим, почти никого не знал, кроме Валерии, Стаса, директора своего салона Ивана и, пожалуй, нескольких сотрудников-коллег. Как и Завьялов, Стас был в офисном костюме — пиджаке и брюках темного тона, неброском дорогом галстуке, но совсем не стеснялся этого. Он смело напялил на голову голубой колпак, осыпанный блёстками, и надел шутовской красный нос с пластиковыми очками.

Когда Максим сел за столик, который ему показал официант, то очутился в обществе незнакомых девушек и молодых людей, работавших в их сети. Поскольку он немного опоздал и подошел позже, все уже были навеселе, громко звенели бокалы и рюмки, стучали вилки и ножи. Судя по стоящим перед ним блюдам, в ход пока шли только салаты — горячее еще не подавали. За столом Максима сидел и Иван, но далеко от него, и в таком шуме было бессмысленно общаться.

Сквозь незамерзший купол стеклянного потолка виднелись серебряные капельки звезд, висевшие в ночном небе как новогодние игрушки, развешенные приглашенным на корпоратив Дедом Морозом. Круглая белая луна, бросала отсвет на замерзший берег, голубоватый, заиндевевший, таинственный, напомнивший Максиму, что за окнами теплого корабля безраздельно властвует холодная зима. Завьялову вдруг показалось, что уличный мороз, превращающий каменную набережную в безжизненный пейзаж, сейчас проберет его до костей, и он поторопился налить рюмку водки.

Пока Максим пытался удовлетворить возникшее чувство голода, зазвучала громкая музыка и на палубу резво выскочили сотрудники компании, начавшие танцевать, прыгать в такт ритмичным разухабистым звукам. Развивались разноцветные платья, раскраснелись лица — каждый отплясывал, как будто веселился в последний раз. Оглянувшись на Стаса, Максим решил, что тот сейчас выйдет на танцпол, покажет класс — все-таки специально обучался танцам, однако Стас, похоже, приклеился к девушкам, сидящими рядом с ним.

Раньше Максим любил корпоративы, которые проводились в «Автолюксе». Там был свой тесный узнаваемый мир: менеджеры, руководители. Там его все знали, он всех знал, там он был в центре внимания. Девушки были раскрепощены, много пили, и потому легко шли на сближение, а он с удовольствием пользовался своим положением в фирме, впрочем, как и Стас.

Появившись здесь, на теплоходе, Максим отметил про себя, что настроение у него оказалось не слишком новогодним, скорее всего, сказывались передряги последних месяцев. Аниматоры живо вели новогоднюю программу — загадывали загадки, рассказывали анекдоты, привлекали сотрудников для участия в викторинах. Всем было весело, пожалуй, кроме Завьялова, который равнодушно и мрачно смотрел по сторонам.

В одном из конкурсов, который назывался «выжать лимон», на середину палубы вышли руководители компании и принялись жать лимоны, изображая, сколько сока они выжимают из подчиненных. Как ни странно, Лера выжала больше всех лимонного сока и стала заслуженной победительницей под хохот и аплодисменты её коллег, хотя эти ряженые Фролло и Феб, возможно, ей поддались. По крайней мере, так с насмешкой подумал Максим.

Чтобы занять себя чем-то, Завьялов какое-то время гадал, кто теперь сделался новым поклонником Леры. По тому, как девушку обнимал за плечи монах Фролло, он подумал, что у неё роман с гендиректором. Но оказалось, что ошибался.

На самом деле она сидела за столиком с его заместителем, изображавшим капитана Феба, худощавым парнем с заостренными чертами лица и тела — носом, подбородком, угловатыми плечами, худыми острыми локтями. Они улыбались друг другу, обменивались взглядами. Этот Феб немного фамильярно, по-свойски, держал её за руку, отчего можно было сделать вывод, что Лера принадлежит только ему и никому другому, что они уже переспали и стали близкими людьми.

Вечер был в самом разгаре. Неугомонные аниматоры предлагали все новые и новые конкурсы, в которых желающих участвовать не убывало. Максим считал себя вполне компанейским человеком, но сейчас ему недоставало куража и он, чтобы не отставать от других, торопливо выпил еще несколько рюмок водки, быстро закусил. Напряжение и скованность постепенно начали таять. «Ну, всё, догнал!» — мелькнуло в мозгу.

Как раз в это время прозвучал сигнал его телефона, извещая об смс, и Максим не сомневался, что писала Катя.

Катя; Ты как, ОК?

Максим: Всё ОК. WAU (англ. «А как ты?»)

Катя: Норм. Тебя не надо встречать у метро?

Максим: Дойду сам, ILU (англ «Люблю тебя!»)

Катя: Тоже.

Он отложил телефон в сторону. Забота Кати была ему приятна, она значила для него многое и, прежде всего, что он теперь не один, что есть человек, который о нем заботиться. Это чувство было согревающим, как домашнее тепло и неожиданно новым, хотя они уже и встречались с Катей какое-то время.

Максим глянул на аниматоров, на соседей по столику, и ему захотелось окунуться в атмосферу корпоратива уже с другим настроением. Оно ведь, действительно, изменилось у него в лучшую сторону. Как раз начался конкурс на лучшее исполнение новогодней песни.

Один из затейников подошел к их столику и, словно, экстрасенс, уловив, что перед ним подходящий для этой роли человек, сунул Максиму под нос микрофон. Тот встал и с шутливой гримасой запел детскую песенку на известный мотив, мешая русские и английские слова:

Он пел без особого старания и все же сорвал аплодисменты окружающих. Как потом выяснилось, он даже выиграл приз — бутылку шампанского. Под громкие одобряющие крики и смех Максим тут же её открыл за своим столиком, и разлил шипящую влагу в бокалы, которые ему подставляли. Все оживились, к ним подошли девушки, сидевшие за соседними столиками. «Макс, налей мне! — просили они, — и мне!» Он улыбался щедрой пьяной улыбкой и наливал, наливал, при этом удивляясь про себя, как быстро эти девчонки узнали его имя. Он ведь не знал, как их зовут.

Некоторые из девиц шутливо подмигивали ему и вслед за ними звезды игриво мигали сквозь стеклянный купол, предлагая расслабиться. А может то были и не звезды, а лампочки на потолке, мигавшие в такт громкой музыке?

В эту минуту небо над теплоходом расцвело ярко-огненными цветами, которые с шумом и грохотом лопались, разлетались в стороны звездочками лепестков, и щедро осыпали корабль искрящимся светом. В зале захлопали хлопушки, разбрасывая во все стороны разноцветные крапинки конфетти.

«Салют!» — закричал кто-то в зале. «Ура!» — подхватило сразу несколько голосов, крик рос, ширился и Максим присоединился к общему восторгу, крича и аплодируя вместе со всеми. Пьяные слезы умиления выступили у него на глазах. Он заметил что, безжизненный и безлюдный до того берег неожиданно ожил, заполнился темными фигурками людей, запускавших петарды в небо и ему показалось, что каменная набережная дружелюбно улыбается своими синими замерзшими губами.

Зрелище салюта было таким захватывающим, что Завьялов не заметил, как к нему подошли сзади.

— Привет, Макс! — громко сказала Лера.

Она стояла с бокалом вина в руке. Свет ярких, мигающих огней, зажженных на борту теплохода, освещал её со всех сторон. Лицо Валерии, озаренное разноцветными вспышками света, отражало всеобщее веселье и беззаботность.

— Хорошо выглядишь! — сказал он, продолжая улыбаться, — тебе идет платье Эсмеральды.

— Ну, ты чё, Макс, я всегда выгляжу супер! — самонадеянно произнесла Лера, — пойдем, потанцуем!

— Хочешь танцевать? Пойдем!

Они пошли на танцпол, влились в общую толпу и начали ритмично двигаться под музыку, но тут быстрый танец сменился медленным.

— О, медляк, то, что надо! — сказала Лера и, тесно прижавшись к Максиму, положила ему руки на плечи. — Они медленно закружились вместе с другими парами.

Максим покосился на столик, где сидел заместитель гендиректора, он же, по совместительству Феб, и отметил про себя, что бойфренду Леры явно не нравилась наблюдаемая им картина. Карнавальный Феб деланно улыбался, стараясь казаться равнодушным, но при этом, его левая рука яростно комкала полотняную салфетку.

«Что она делает? — подумал с тревогой Максим о Лере, — зачем она его злит? Хочет, чтобы приревновал? Если ревнует, значит любит? Вечно им нужны спектакли!»

— Ты специально его злишь? — спросил он, наклонившись к её уху, чтобы быть услышанным, — специально или просто прикалываешься?

— О чем ты? — Лера прикинулась непонимающей.

— Я о твоем бойфренде. Хочешь, чтобы он повелся на эту лабуду?

— Ты о Ромке? Максик, забей и танцуй! Не заморачивай голову всякой чепухой!

— Мне не хотелось бы, портить отношения на пустом месте, тем более, с руководством.

— Ну, ты вааще! Я тоже руководство, Макс, и еще неизвестно, кто питает ко мне большую слабость — Ромка или Андрей, — тут она упомянула гендиректора.

Они продолжали медленно кружиться в танце, и Валерия все не отпускала его, продолжая тесно прижиматься, изображать жгучую страсть. Её красное платье пламенело в полумраке танцпола, притягивало к себе посторонние взгляды. Казалось, тягучая плавная музыка, мелодию которой вживую наигрывали приглашенные музыканты, никогда не кончиться.

Завьялов начал нервничать.

Он увидел, как и гендиректор, глядя на них, что-то сказал Роману, нахмурился, и толстое лицо его приняло недовольное брюзгливое выражение. Он заметил, как Фролло сбросил нервным движением скомканную салфетку на пол. Это произошло вроде случайно, но походило на особый знак, посланный ему, Максиму.

Когда же, наконец, музыка прекратила играть, и аниматоры заняли свои места, Завьялов, с явным облегчением провел Леру к её столику.

— Рома, это Максим, — легко, будто ничего не случилось, сказала Лера, представляя Завьялова, — он заместитель директора салона на Речном. Я тебе о нем говорила, мы вместе работали в «Автолюксе».

— Помню! — без энтузиазма произнес Роман, и вяло пожал руку Завьялова.

Всем своим видом он показывал Максиму, что его дальнейшее присутствие здесь, возле их столика, совершенно необязательно. Правда Максим и сам не собирался задерживаться. Перед тем как повернуться и уйти, он посмотрел на лицо Валерии. Оно было спокойным, даже строгим, но глаза лукаво улыбались. Девушка была довольна своим розыгрышем.

«Пожалуй, ночью ей придется загладить свою вину. Сильно постараться!» — подумал Максим, удаляясь от них. Еще он подумал с оттенком грусти: «Боюсь, работать мне здесь светит недолго». Настроение у него было испорчено.

Стас за весь вечер так и не подошел к нему, занятый своим женским окружением.

 

Глава 8

Сотрудники риэлторской компании Кати тоже, по установившейся традиции, отмечали Новый год вместе. Корпоративные вечеринки у них проводились просто и незатейливо, обычно в кафе или ресторане — всё зависело от финансовых результатов года. При этом приглашался ведущий, как правило, один, который, собственно, и развлекал всю компанию.

В этом году, уже уходящем, сотрудники фирмы «Траян» собрались в кафе «Корона». Год оказался удачным, и столы ломились от закусок, спиртного, горячего, все пили, ели, гуляли от души, так что официанты едва успевали уносить опустевшие тарелки.

Анжелика Игоревна, как главный руководитель, всем руководила, всё держала на контроле. Её ярко-рыжая шевелюра мелькала повсюду, словно она выпустила в зал несколько своих клонов, которые активно контролировали весь процесс неуёмного и бурного веселья подвыпивших риэлторов.

Катя, как и все сотрудницы женского пола, пришла на вечеринку, уделив повышенное внимание своей внешности — она купила новое платье, сделал стрижку, наложила макияж. На её старания Нина Георгиевна смотрела с удивлением.

«Ты так готовишься, словно идешь на свидание», — сказала она.

На это дочь, не любившая, когда мать вмешивалась в её личную жизнь, недовольно спросила: «Что мне теперь, лахудрой отправиться? Новый Год все-таки!»

Она, как и все, веселилась и развлекалась, участвуя в викторинах и конкурсах без всякого стеснения. Нельзя сказать, что они ей нравились — некоторые из этих конкурсов были глупыми, некоторые — пошлыми, но когда выпьешь, в кругу друзей и знакомых внутренние тормоза зачастую уже не сдерживают. К примеру, можно прокатить сырое яйцо из одной штанины партнера в другую прямо по интимному месту. Катя участвовала в этом конкурсе, а в помощь себе она выбрала Никиту.

Весь вечер тот сидел какой-то странный, неразговорчивый, как показалось Кате. Ел мало, зато пил много. Поэтому она решила его развеять и развеселить этим конкурсом. Они вышли вместе с двумя другими парами и под смех, и хохот начали закатку яиц. Кате показалось, что Никита улыбался через силу. Определенно, у него не было настроения.

Одна из пар закончила «соревнования» с налетом скандала. Девушка, катившая яйцо, как оказалось, обиделась на своего коллегу с которым у неё до этого был роман и который её бросил. Докатив яйцо до интимного места, она с силой нажала и раздавила скорлупу, испачкав гениталии своего визави. Тот вспотел и покраснел от хохота болельщиков, а девушка смотрела торжествующим взглядом.

В отличие от них, Катя с Никитой спокойно справились с задачей и выиграли. Приз, как всегда в таких случаях, был шуточным — набор пластиковой одноразовой посуды. Вроде теперь победителям можно было ехать в лес, на пикник.

Когда они сели за столик, Катя приступила к расспросам.

— У тебя что-то случилась? Дома?

Никита мрачно улыбался. Катя знала о его романе с начальницей, и потому он не стал от неё ничего скрывать.

— Анжелика Игоревна достала!

— Анжелика? — брови Кати изумленно поднялись вверх.

— Прикинь, задалась целью увести меня из семьи, — Никита говорил недовольно, губы его нервно кривились, — названивает жене, говорит, что мы любовники, злит её…

— Очень прямолинейно! Я одно не пойму, зачем ты ей сдался? С её возможностями, деньгами… Она могла найти молодого любовника, неженатого. Сейчас жиголо пруд пруди — у каждой барной стойки.

— Сам гадаю! Не любовь же между нами!

— Точно? — Катя с любопытством посмотрела в его глаза.

— Смеешься?

Пока они разговаривали, к их столику неторопливо подошла Анжелика. Она как королева важно посматривала вокруг, поощрительно улыбаясь своим коллегам.

— Никита, — сказала она капризно, — я хочу танцевать!

Тот молча кивнул и поднялся из-за стола, с видом обреченного человека, обессилевшего, не способного оказать должное сопротивление напору врага. Он напомнил Кате гладиатора, идущего на арену цирка, чтобы умереть. Она как-то смотрела фильм с Расселом Кроу на эту тему — во взгляде Никиты сквозила такая же безысходность и покорность судьбе, как у некоторых бойцов, сопровождавших главного героя на смерть. Ей стало жалко Никиту, и она решила вмешаться.

— Анжелика Игоревна, медленный танец Никита обещал мне, — сказал она весело, но твердо, словно не знала о существовавших между ними сложных отношениях.

— Правда? — брови Анжелики презрительно изогнулись, — когда он тебе обещал, пока вы яйца закатывали?

— Нет, раньше! — Катя хотела ответить дерзко и вызывающе, потому что не любила, когда люди наглеют. Однако в последний момент она передумала.

Анжелика, при всех её недостатках, все-таки была сносной начальницей, с ней можно было работать, да и самой Кате она ничего не сделал плохого, поэтому, после минутного замешательства, она продолжила мягко:

— Нет, Анжелика Игоревна, я попросила его раньше.

Начальница Кати, не ожидавшая такого поворота, раздраженно хмыкнула и, пожав плечами, неуверенно отошла от их стола. Никита снова сел рядом.

— Ну, ты и монстр! — произнес он с одобрением.

— Сомнительный комплимент, — облегченно рассмеялась Катя, — будешь должен.

— Слушай, а у тебя с тем чуваком серьезно? — вдруг спросил он и не ожидаю ответа, продолжил, — а то мы могли бы замутить с тобой по новой.

— Нет, Никита, у нас всё серьезно.

— А то, смотри!

Никита налил себе рюмку водки.

— За нас, за Новый год! Пусть наши желания совпадут с нашими возможностями! — он громко провозгласил свой тост и все сидевшие за их столиком, и Катя, и другие сотрудники, весело поддержали его.

— Слушай, нехорошо с Анжеликой получилось, — виновато сказал он, после того как выпил, — надо с ней замириться, а то, затаит зло. С начальством ссориться не с руки!

— Надо держать нос по ветру? — произнесла Катя его любимую поговорку.

— Точняк! Скажу, что ты передумала танцевать со мной и я готов. Нет, лучше скажу, что я передумал танцевать с тобой.

Он поднялся.

— Иди, замаливай грехи! — махнула рукой Катя, увидевшая, что её приятель немного расслабился и напряжение, державшее его весь вечер, отпустило.

Она ведь, на самом деле, не хотела вмешиваться в их отношения. Каждый выбирает то, что для него лучше. Если бы Никита хотел порвать с Анжеликой, то сделал бы это и без её помощи. Он, вероятно, принадлежал к тому типу мужчин, который был показан в фильме «Осенний марафон» — мягкие, бесхребетные существа, не способные дать счастья никому: ни себе, ни жене, ни любовнице. Они не живут — мучаются, в надежде, что всё разрешиться само собой.

Зазвучала медленная мелодия и к Кате подошел Вася, приглашая её на танец. В отличие от Никиты у него не было раздвоения личности, а потому Катя с удовольствием пошла с ним на танцпол.

 

Глава 9

Длинные новогодние праздники с их тяжелым ничегонеделаньем, обильной едой, гулянками, встречами с друзьями, родственниками, знакомыми, порядком утомили Максима и Катю. Правильнее всего было бы уехать за границу и провести время там. Однако ни Максим, ни Катя вовремя об этом не подумали, а когда подумали, то путевки в те места, куда им бы хотелось уже были раскуплены.

Поэтому все свое время они проводили вместе, в Москве, иногда захватив с собой Дениса. После нового года в столице выпал обильный снег и гулять было приятно — всё вокруг белело первозданной чистотой: крыши домов, тротуары, деревья. Правда, немного позднее, дворники стали рассыпать реагент на асфальте и под ногами образовалась небольшая грязная кашица, что сильно портило нарядный вид.

Катя украдкой посматривала на свое отражение в витринах и была довольна представившимся ей видом. Она считала, что женщина всегда, в любой обстановке, должна выглядеть привлекательно — на то она и женщина. Что же поделать, ей хотелось нравиться Максиму, и в этом не было ничего необычного!

В один из выходных дней они привели Дениса на Красную площадь, посмотреть на главную ёлку страны — сами то они уже видели её, а вот сын Кати еще нет. Затем от Кремля, пошли в сторону Лубянки. Разукрашенное здание Детского мира оказалось плотно заполнено народом с детьми всех возрастов, энергично снующих по этажам вместе с усталыми родителями, плетущимися позади. Детский мир сам по себе превратился в маленький город, в котором игрушки играли важную роль своеобразного эквивалента материальных благ. Взрослым были нужны машины, квартиры, дачи, а детям — игрушки.

Максим, Катя и Денис были вовлечены в эту праздничную сутолоку, едва переступили порог огромного магазина. Толпа, словно огромная массивная планета, тут же притянула их, всосала в себя, а потом заставила двигаться по установленной орбите — от отдела к отделу, от этажа к этажу.

Максиму вдруг захотелось купить Денису что-то хорошее, какой-нибудь новогодний подарок.

— Перестань! — сказала, смеясь, Катя и потянула его за рукав, — у него есть игрушки. Охота тебе тратить деньги!

— Нет, мне хочется! — упрямо ответил Максим, — сейчас же Новый год, в конце концов, а я не делал никому подарков. Кстати, и тебе тоже.

— Хочешь мне выбрать что-то в Детском мире? — иронично спросила Катя.

— Нет! — смутился Максим.

На самом деле он подумывал о кольце. Ему с недавних пор хотелось сделать предложение Кате, но раньше это были разрозненные мысли, неоформленные. Он размышлял, представлял, как предложит ей руку и сердце, в какой обстановке — хотелось чего-нибудь романтичного, чтобы запомнилось, было нетривиальным. Сделать так, как это умеют в американских фильмах.

Эти сумбурные фантазии часто приходили к нему в последние месяцы, и он их не прогонял от себя. Но все же… это казалось неким нереальным действом, связанным с особыми трудностями. Женитьба — серьезный шаг и, несмотря на особую привлекательность желания быть все время с Катей, он внутренне боялся этого шага. Утрата своей независимости, возможности самостоятельно распоряжаться собою — вот что пугало Максима, как и раньше, когда он только увидел её в метро.

Глядя сейчас в улыбающееся ждущее лицо Кати, он в последний момент решил отступить. «Не стоит торопиться, — соображал он, улыбаясь ей в ответ — у нас еще всё впереди. Успею сделать предложение».

Они пошли в Детский мир, и Денис выбрал там понравившуюся игрушку. Это была черная пластмассовая машинка — полицейский автомобиль на батарейках. Максим тут же оплатил и вручил совершенно счастливому малышу новогодний подарок.

Словно что-то поняв, Катя, когда она вышли на улицу, сказала:

— Не надо мне подарков. Просто будь со мной рядом!

— Хорошо, — ответил шутливо Максим, — как скажешь!

Он с благодарностью подумал: «Хорошо, что она такая: не скандалит, не закатывает истерик, как некоторые. Поэтому она мне и нравиться. Я женюсь на ней, обязательно. Только не сейчас. Нам ведь и так хорошо. Штамп в паспорте ничего не меняет».

Его размышления могли больно задеть Катю, если бы она о них знала, но могли и не задеть. Он ведь был знаком с такими девушками, которые готовы были жить в гражданском браке, которым всё равно. Может, и Катя была такой же? В любом случае, он любил её. Потому, посмотрев на неё искоса, на её веселое довольное лицо, он притянул её к себе и приобнял за плечи. Катя, в свою очередь, взяла Дениса за руку и так они пошли втроем, к метро на Лубянке.

Когда после длинных праздников Максим появился в салоне, то первым делом заметил скучающий, бездельничающий персонал. Менеджеры передвигались по шоу-руму, как осенние мухи, слонялись без дела, предавались воспоминаниям о бурно проведенных выходных. Кто-то ездил за границу, чтобы покатался на лыжах, кто-то встречал Новый год в круизе на лайнере, а кто-то в кругу друзей на подмосковной даче.

Директор салона Иван сидел у себя в офисе и не показывался: то ли ему было безразлично, чем занимался персонал, то ли он приходил в себя после бурных праздников. В таких случаях даже «алкозельцер» мало помогал. Это Максим знал по своему опыту.

Он с деловым видом прошелся по площадке с авто, здороваясь с менеджерами, поднялся по лестнице на второй этаж, где находился его офис. В кабинете за прошедшие десять дней ничего не изменилось, только компьютер, телефон, крышка стола покрылись тонким слоем пыли, мусорная корзина была наполовину наполнена скомканными бумажками.

На краю стола лежали небольшой стопкой остатки календарей и поздравительных открыток, которые они отправляли клиентам. Максим хотел поначалу рассердиться и сорвать на ком-нибудь своё недовольство, но затем подумал, что уборщица будет сегодня вечером и все уберет. Нет смысла брюзжать.

Его работа, нахождение здесь, в этом салоне на второстепенной роли, не соответствовало его уровню. Он мог лучше и больше. Так, кажется, звучит штампованная фраза американцев. «Вы можете больше!» — говорят они. Лера советовала подождать и не дергаться. Но ждать чего? Места директора автосалона? Это тоже не его уровень — они со Стасом давно прошли эту ступеньку — года три-четыре назад. Если сейчас Гусаров и является директором, то это его потолок, а вот выше подняться — вряд ли. Толстого гендиректора с его нервным, худосочным замом они никак не подвинут.

Включив компьютер, Максим начал перебирать сайты с предложением работы, на которых он еще до нового года оставил свое резюме. Работодатели молчали. Вероятно, они тоже не пришли в себя после праздников, или остались отдыхать до конца месяца. Катаются на горных лыжах где-то в Мерибеле или Инсбруке.

Максим мечтательно задумался. Руки между тем, автоматически набрали адрес новостного сайта РБК.

Его глаза бездумно скользнули по заголовкам с новостями — пожары, катастрофы, проигранные выборы, теракты в городах, ликвидация террористов в горах, рост цен. Ничего нового. Мир продолжал жить, стреляя убойными новостями, будто кумулятивными снарядами, пробивающими броню мозга.

Потом он случайно открыл сообщение о крупной автомобильной аварии, прошедшей этой ночью в Москве. На МКАДе столкнулось шесть машин разных марок, были жертвы — погибла девушка за рулем «Опеля Корсы» и три молодых человека в «Рено Сандеро». Остальные водители получили травмы, некоторые из них тяжелые.

«Гололед что ли был? — подумал Максим, — и чего гонять зимой?»

Он никогда не понимал этого удовольствия, не понимал тех, кто рискует за рулем. Более того, они вызывали в нем раздражение. Летят, торопятся, лавируют в потоке машин, обгоняя одного — другого. Как правило, выигрыш по времени минимальный, зато адреналина хоть отбавляй. Хочешь убить себя — убивай, но причем здесь остальные?

В сети выложили несколько снимков с этой катастрофы, и Максим без любопытства посмотрел на них. Но вдруг взгляд его задержался. Одна из искореженных машин, прижатых к бетонной ленте, разделяющей встречное и сопутствующее направления кольцевой дороги, оказалась «БМВ» черного цвета. На снимке запечатлелись номера, которые можно было различить.

«Странно, — подумал Максим, — такие же, как у Стаса. Да и машина такая же, как у него».

Невольно чувство тревоги за приятеля охватило Завьялова. Он подумал, что надо бы позвонить Стасу на мобильник, узнать как у него дела. Но не успел он потянуться за телефоном — раздался входящий вызов, звонила Лера.

— Привет, Макс! — сказала она, и в её голосе он услышал что-то непривычное, некое легкое напряжение, — как дела у тебя?

— Ничего, нормально, пытаюсь войти в рабочий ритм. Слушай… — начал он, но Лера его перебила.

— Ты уже знаешь?

— О чём?

— Стас разбился на машине.

— Это был он? Я видел фото на сайте — просто ужас! Он жив, что с ним?

— Он жив, поломал несколько ребер, ключицу, получил сотрясение мозга, но самое главное, у него перелом обеих ног. Можно сказать, что чудом остался жив — спасатели вытаскивали его, наверное, около часа. Видел, что стало с машиной? Разбита в хлам.

— Ничего себе! — потрясенно произнес Максим и, не смотря на внушительный перечень травм, достаточно серьезных и болезненных, всё-таки испытавший чувство большого облегчения — главное, что Гусаров выжил в этом страшном столкновении. Это сейчас было главным.

— А ты откуда узнала? — поинтересовался он, когда переварил эту новость.

— Стас мне сам позвонил, как только ему наложили гипс.

— То есть к нему можно приехать, навестить?

— Конечно. Мы собираемся, — она поправилась, — я и Рома, по поручению директора, съездить в больницу. Хочешь, можешь с нами.

— Нет, я лучше сам, — он сказал так, потому что ему не хотелось встречаться с Романом — вдруг тот вспомнит новогодний корпоратив, когда Лерка пыталась вызвать ревность. Напоминать о себе в ближайшее время было не лучшей идеей.

— Кстати, я что звоню, Стаса не будет на работе несколько месяцев — у него постельный режим. Я тут переговорила с Андреем, — Лера упомянула генерального директора, — предложила, чтобы ты подменил Стаса, пока он болеет. Это тебе будет плюсом — себя покажешь. Как ты, не против?

— Нет, не против! — растерянно ответил Максим, едва приходя в себя от нахлынувших новостей. Стас на больничной койке. В это верилось с трудом, да и представлялось тоже.

— Тогда пока! Я передам Андрею, что ты согласился.

Они закончили разговор. Максим посмотрел на часы — сегодня все равно делать было нечего, работа не шла. Видимо клиенты, как и менеджеры, приходили в себя, взяли тайм-аут. Он мог уехать, не опасаясь, что нанесет ущерб фирме своим отсутствием и что его кто-то сдаст «вышестоящим товарищам».

Максим отправился к директору автосалона, и Иван его отпустил без лишних разговоров. Иван маялся, откинувшись в большом кожаном кресле. Лицо его было бледно-зеленым, а перед ним стоял стакан с освежающей жидкостью.

С сочувствием посмотрев на него, Максим спросил:

— Болеешь? Клин клином вышибают — у меня есть коньяк.

Иван поморщился с отвращением, но затем лицо его приняло другое выражение — выражение, когда смертельно больному человеку вдруг предлагают эликсир здоровья. На лице умирающего тогда появляется надежда.

Директор встал и вслед за Максимом прошел в его офис. Там Максим извлек из сейфа, где у него лежали разные, большей частью ненужные бумажки, бутылку хорошего коньяка и две рюмки. Они выпили, отчего лицо Ивана сразу порозовело.

— А ты не на машине? — вдруг проявил заботливость директор, кивая на рюмку.

— Нет, езжу в метро. Транспорт всепогодный и гаишников там нет.

— «Народ торопится, скользит, теряя варежки в грязи, ко входу в недра всепогодного метро», — промурлыкал Иван, у которого самочувствие явно улучшилось, куплет из «московской песни» Трофима, — «И я с цветами под пальто, спешу сказать тебе про то, что вопреки прогнозам Метеобюро…». Может, еще по одной?

— Давай и всё, мне пора!

Они еще выпили и Максим поехал в больницу к Стасу.

 

Глава 10

С того корпоративного вечера, на котором Лера изображала Эсмеральду, прошло уже много времени, а Стас все никак не мог остановиться в своем загульном угаре. Эти девушки, менеджеры его салона, они оказались милыми. Он гулял с ними до утра, потом продолжили в его квартире, после чего он проснулся среди чужих рук и ног, не понимая, как он мог попасть в такой клубок. Словно внезапно оказался в плену у осьминога.

И все безостановочно закрутилось. До обеда они отсыпались, а после обеда, ближе к вечеру, шли тусоваться в ночные клубы. Девушки оказались приезжим с Украины, на праздники домой не поехали и потому, они, как бы, на время переселились к Стасу. Тот не возражал. Он их поил, кормил, водил по кабакам. А что? Ему было весело, и денег он не жалел.

Несколько раз он вспоминал о Максиме — хотел позвать к себе. Он видел его на новогоднем вечере, видел, как к нему клеилась Лера, и потому не подошел, чтобы не мешать. Хотя на месте Максима, он, Стас, не рискнул бы переходить дорогу Роману. Что за удовольствие дразнить начальников? Получить от них лишний раз по башке без особой причины?

За праздничные дни ему почти никто не звонил. Звонили несколько знакомых девушек и одна среди них Маша, но девушки были сейчас не нужны. Девушек было с избытком и он не ответил на эти звонки.

Потом украинские девчонки ему надоели, наскучили. Он отправил своих подружек по домам, взяв, на всякий случай их телефоны и отдав две бутылки шампанского. После этого Стас снова начал таскаться по ночным клубам, но уже один. На Макса рассчитывать не приходилось — его цепко держала новая подруга и не отпускала в подобные заведения.

Буквально в последний день перед окончанием длинных выходных Стас немного выпил, чтобы алкоголь в крови был минимальным, но не отказался от кокса. Он его втягивал в мужском туалете, сделав дорожку возле белой фаянсовой раковины, вместе с отвязной и сумасшедшей блондинкой, бог весть, откуда взявшейся. С ней же он потом же закрылся в кабинке и занимался сексом. Блондинка громко кричала — то ли от удовольствия, то ли от желания подурачиться, била руками по кафельным стенкам туалета, изображая бурную страсть.

Ближе к утру, когда уже рассвело, Гусаров сел в свой черный «БМВ» и решил освежиться, прокатившись по МКАДу. Несмотря на ранее утро, кольцевая дорога не была совсем пустой, по ней сновали машины — и грузовые, и легковые, подтверждая общее правило, что Москва никогда не спит.

Утро выдалось свежим, морозным, солнечным. Серебряный иней намерз на бетонном отбойнике, отграничивающем встречные направления МКАД, отчего тот превратился в бесконечно длинную змею-альбиноса, кусающую себя за хвост. Как будто некто обвил столицу древнейшим символом вечности, символом непрекращающейся жизни и смерти. «Всё точно! Для меня Москва вечный город!» — подумал Стас, которого созерцание полупустых утренних улиц привело в философское состояние.

Он ехал не спеша, плавно вращая руль. Его обгоняли разные машины — скоростные, и с меньшей мощностью, чем у него, но Гусаров не торопился, получая от езды удовольствие. В салоне играла музыка, Стас ехал, курил, пуская дым в приоткрытое окно. Вообще он не курил в машине — кожа обивки быстро впитывала сигаретный запах, но сейчас сделал исключение.

Гусаров ехал и думал о том, что на этих праздниках превзошел сам себя — адски отжигал, отпустив тормоза. Зато было весело и есть, что вспомнить. Одни девушки-хохлушки, чего стояли! Жалко, что нельзя было рассказать о них Максиму, чтобы тот заценил. «Нет, всё-таки холостяцкая жизнь имеет свои преимущества. Огромные!» — отметил Стас, улыбаясь сам себе.

Он ехал в одиночестве, безразлично пропуская вперед машины, пока его внимание не привлекла девушка, проскочившая мимо на «Опеле Корса». Она неслась быстро, лихо перестраивалась из ряда в ряд, хотя особой нужды в этом не было. Кольцевая дорога в пять полос была почти свободна.

«Вот коза! — подумал Стас с усмешкой и вместе с тем, не осуждая девушку, — может догнать, познакомиться?»

Он надавил на педаль газа, и его «Джокер» рванул вперед, почти её догнал, поравнявшись бампером с задними колесами «Опеля» — Стас ехал по параллельной полосе. Однако девушка, заметив преследование, прибавила скорость и вновь оторвалась. Он увидел силуэт её головы на водительском месте — она была блондинкой. Может это была та, из туалета, с которой он нюхал кокс, а потом трахался?

«А ну её, — решил Гусаров — была нужда гонялся за тёлками! Делать больше нечего!» Пусть сами за ним бегают!

Он сбавил скорость и начал отставать, но и «Опель» тоже замедлил движение. Девушке явно нравилось играть.

Гусаров опять невольно догнал её. Капот его машины медленно, но уверенно приближался к «Опелю», почти сравнялся с маленьким багажником «Корсы». На этот раз Стас решил не поддаваться на игру и не сбрасывать скорость — ехать, как и ехал. Он увидел, как голова девушки в салоне повернулась в его сторону — она была в темных очках. Гусаров невольно удивился, потому что, хотя МКАД и освещался мутным белёсым солнцем, но это свет не слепил глаза. Зачем же ехать в солнцезащитных очках?

Увидев, что «БМВ» вновь её догоняет, девушка опять прибавила скорость и резко ушла вперед. Однако она не учла, что летевший по другой полосе «Рено Сандеро», плотно набитый пассажирами, в последний момент решил переместиться в другой ряд и, фактически, подрезал её машину.

«Что они делают?» — чуть не закричал Стас, но было уже поздно. Девушка не успела затормозить и врезалась на большой скорости в зад впереди идущей машине. Раздался громкий треск, оба автомобиля начали кувыркаться на дороге, как огромные каменные глыбы, внезапно упавшие с горной высоты — неуправляемые, страшные, от которых не увернуться.

Гусарову показалось, что у него вылетело лобовое стекло, настолько явственно он услышал металлический лязг и скрежет. Теперь тормозить пришлось уже ему, но лихорадочно нажимая на тормоз, он понимал, что не успевает. Сзади послышался резкий удар — это врезалась идущая позади машина, и его «БМВ» кинуло на бетонную ленту, разделяющую МКАД. Больше он ничего не помнил — потерял сознание.

Когда Стас пришел в себя, то обнаружил, что лежит на медицинской каталке в коридоре какой-то больницы. Мимо сновали незнакомые люди в медицинских халатах. Медсестры везли больных на каталках, подобных той, на которой он сам лежал. Иногда катили тележки с едой — от них неприятно пахло подгоревшей кашей и почему-то хлоркой. Неторопливо брели больные: кто на процедуры, а кто после процедур. Они вели разговоры на разные теми, обсуждали, по большей части, свои или чужие болезни.

На него никто не обращал внимания, словно он был уже покойником или оставленной кем-то ненужной вещью. Никто не носился вокруг него с капельницами и замысловатыми медицинскими приборами, как это делают бригады медиков в американских сериалах. Никто не мчал его с криками: «Готовьте операционную!». Всем было всё равно.

Посмотрев вдоль коридора, Стас увидел несколько человек лежавших на кроватях возле давно окрашенных и поблекших салатных стен, видимо, в палатах не хватало мест. Краска на стенах облупилась, в отдельных её местах на уровне каталок образовались маслянисто грязные пятна, невольно фиксирующие положение коридорных койко-мест. Эти пятна напомнили Стасу засиженные мухами точки, а больные самих мух, срок жизни которых недолог.

Он поймал за рукав молодого симпатичного врача — тот был в очках, небритые щеки темнели от проступающих черных волос, отражая желание хозяина следовать установившейся в последние годы моде на крутых мужчин-мачо. Врач с недовольным видом остановился возле Гусарова, показывая, что ему страшно некогда, и он не может отвлекаться по пустякам.

— Что вам нужно? — торопливо спросил он, — я спешу, обратитесь к лечащему врачу!

— Погодите! — попросил его Стас, облизывая пересохшие губы, ему хотелось пить, — мне уже сделали операцию? Хоть что-нибудь? Я хочу знать, что у меня.

— А вы не знаете? — брови молодого человека удивленно поднялись над очками.

— Нет, я только глаза открыл, смотрю, лежу здесь, в коридоре.

— Хм, — врач поискал глазами что-то, что могло пояснить ситуацию, но никаких записок не увидел.

— Знаете, — сказал он небрежно, — надо узнать в регистратуре. Я буду проходить мимо и спрошу у них.

— Погодите, — снова попросил его Стас, — а нельзя меня положить в палате, чтобы не здесь в коридоре.

— У нас нет свободных мест — стационар сократили, а лежачих много.

— Может у вас есть отдельные палаты для вип-персон, я заплачу, у меня есть деньги.

Перед этим Гусаров, когда лежал один на каталке, ощупал себя и в одном из карманов — его еще не переодели в больничную одежду, нашел несколько тысячных купюр. Одну из этих купюр он сунул в карман врачу.

— Да? — молодой медик сразу оживился и чем-то напомнил Гусарову того лейтенанта, который их допрашивал с Максимом после драки в вагоне метро. Тот тоже хотел срубить бабла. — Что же вы раньше не сказали? Мы сейчас всё устроим.

Врач в один момент сделался предупредительным и вежливым, он ласково посмотрел на Стаса, как обычно смотрит родитель на несмышленое дитя, а затем засуетился, принялся энергично распоряжаться и тут же все устроилось. Стаса перевезли в отдельную палату, переодели, нашлась история болезни — оказывается, ему уже сделали рентген и определили места переломов.

Этот же молодой медик, который как раз и оказался его лечащим врачом, вошел в палату со снимками и, морщась то ли от объема предстоящей работы, то ли от сочувствия к больному, принялся рассматривать большие листы пленки на свет, встав у окна.

— Да, да… — бормотал он, вздыхая.

— Что там, доктор? — спросил Стас и, поскольку чувство юмора его не покинуло, продолжил с трагическими нотками в голосе, — это конец?

Медик с удивление посмотрел на него.

— Нет, что вы. У вас переломы ног и ребер, но я опасаюсь другого.

— Чего?

— Мне не понятно, что с вашим позвоночником, и, знаете, я боюсь худшего. Вы ведь не чувствуете ног?

Стас с внутренней опаской попробовал пошевелить пальцами на ногах. Они ему не подчинялись. Тогда он потрогал руками бедра и ощутил безжизненность конечностей своего тела, сразу представившихся ему отмершими ветвями дерева, почерневшими и безлиственными.

У него возникло такое чувство, будто он падает в пропасть — летит, не останавливается, и только ветер в ушах. Полет кажется бесконечным и стремительным, земля приближается, буквально растет на глазах, еще немного и конец. Точно такое же чувство он испытал в Новой Зеландии года два назад, когда прыгал вниз головой с вышки в Квинстауне. Стас любил экстрим. Тогда его спасла резинка, привязанная к ногам. Она упруго и мягко растянулась, а потом сжалась, рывком устремив его тело вверх, к спасительной высоте. Но тогда он знал, что этот прыжок не смертельный, у него была страховка — «тарзанка», а сейчас страховки не было.

Ужас отразился на его лице и доктор, сказал успокаивающе:

— Не волнуйтесь, рентген не выявил перелома позвоночника.

— Тогда что у меня, почему я ничего не чувствую?

— Думаю, у вас компрессионный ушиб с временной потерей двигательных функций, но диагноз будет уточняться. В любом случае, мы вас вылечим. Однако знаете… — он замялся, — ОМС не покрывает всех затрат, а ДМС у вас ведь нет?

— ДМС?

— Ну да — «Дополнительное медицинское страхование». У вас его нет?

— Нет! — честно признался Гусаров, понимая, к чему клонит доктор, — но я все оплачу. Сколько это будет стоить?

Медик обаятельно улыбнулся, будто Стас спросил его о чем-то забавном, но по лицу эскулапа было видно, что тот прикидывал сумму, которую можно было снять с этого явно богатого молодого человека.

— Ну, там гипс, перевязка, обезболивающие уколы, уход… Думаю, тысяч в двадцать мы уложимся. Это помимо оплаты отдельного места. Я говорю о ежедневной сумме.

— Сколько-сколько? — удивился Стас, — двадцать? Погодите, а сколько мне лежать у вас надо?

— Где-то около десяти дней, а потом мы вас выпишем домой, чтобы лежали там.

— Значит около двухсот тысяч за десять дней? Что-то вы дорого берете!

— Можно, конечно, немного снизить стоимость, с учетом оплаты отдельной палаты. Пусть двадцать тысяч будет общим итогом. Договорились?

Стас отвернулся от него, быстро моргая рыжими ресницами, и принялся подсчитывать в уме, сколько денег у него осталось — он здорово погулял после увольнения, а на новом месте получил только одну выплату. Но в целом должно было хватить.

— Окей, — с недовольством в голосе сказал он, — я заплачу.

— Только хотелось бы половину суммы вперед.

— Я позвоню, — согласился Стас, и добавил, желая его уязвить — а как же Гиппократ?

— Это какой Гиппократ, из Одессы или из Гомеля? Нет, я такого не лечил, — доктор-юморист расхохотался, довольный своим ответом.

Потом прошло немного времени — Гусаровым занялись вплотную: принялись накладывать гипс, делать обезболивающие уколы. Он стоически терпел все манипуляции, производимые с его телом, хотя особой боли не было и, даже подшучивал с медсестрами, оценивая их молодость и привлекательность.

Выбрав момент, Стас позвонил Лере и рассказал, что с ним случилось, а еще попросил тысяч сто, чтобы заплатить. Так об аварии узнал и Максим. После этого звонка Гусаров принялся думать, кому бы еще позвонить. Ему мучительно захотелось поделиться тем, что с ним случилось, с кем-нибудь из близких. Он собирался позвонить отцу, сестре, начал перебирать в уме имена девушек.

Рядом на столике лежал сотовый телефон. Он взял его и начал просматривать номера в телефонной книге. Затем, недолго думая, решил звонить по алфавиту всем девушкам подряд. Зачем он это делал? Сам не знал. Ему просто захотелось, чтобы кто-то приехал и сидел возле него рядом, хоть одна живая душа.

У него было много знакомых девушек, но когда занялся обзвоном, то всё больше и больше начал испытывать разочарование. Девушки, едва услышав его голос, делались веселыми, приветливыми, разговорчивыми. «Ой, Стасик, как приятно, что позвонил. Когда увидимся?» Но их приветливость сразу заканчивалась, едва дни узнавали, что Стас попал в аварию и получил серьезные травмы. Они притворно охали и ахали, а когда он ещё говорил, что у него отключились ноги, то их голоса скучнели и они торопились проститься, сославшись на срочные дела. Впрочем, он особо и не обольщался на их счет.

Эти клубные знакомства, интрижки, не имели ничего общего с серьезными отношениями, потому что беспорядочный, случайный секс не связывает людей. Он является естественной потребностью, как любое другое физиологическое действие, как, к примеру, приём пищи. При этом партнер выбирается словно ресторан, способный удовлетворить гастрономическим вкусам и пристрастиям. Надоел ресторан — его меняют.

Девушки удовлетворяли Стаса, когда он был здоров. Здоровый самец для здоровых самок. Сейчас было не то. Жестокая реальность вносила коррективы, заставляя переоценивать свои способности, причем в худшую сторону. А он был к этому не готов. Если бы на его месте был Макс, не такой амбициозный, не такой креативный, как он, то, возможно, он воспринимал бы свое новое положение более спокойно и объективно. Максу, как считал Гусаров, много не надо. По крайней мере, не столько, сколько ему.

Стас звонил и звонил, с каждым звонком чувствуя, что ему всё меньше хочется это делать. Затем он перестал звонить всем подряд, а начал звонил выборочно, и, наконец, быстро пролистав пальцем на сенсорном экране телефонную книгу, заблокировал мобильник и отложил его в сторону. В числе других девушек, которым он не позвонил, была и Маша. Стас подумал, что звонить ей не имело смысла, ведь они, в сущности, были мало знакомы. Переспали раз и что с того? К тому же он всегда насмехался над ней, намеренно высмеивал, и вряд ли она забыла то унижение, которое терпела. И пусть!

Его размышления прервал осторожный стук в дверь и на пороге палаты появился Максим.

— Привет, Стас, как ты? — с порога поинтересовался он.

— Могло быть и лучше, — ответил Гусаров, пытаясь говорить бодрым тоном, — прикинь, ног не чувствую. Говорят какой-то компрессионный ушиб и всякое такое, и что дело временное. Слушай, а не мог бы ты разузнать, что там на самом деле? А то, знаешь этих, в белых халатах, — им бы только бабки качать.

— Боишься разводки?

— Ага!

— Я тут тебе принес фруктов, сок, — произнес Максим, поставив пакет с продуктами на столик, — а Леры еще не было?

— Нет.

— Значит, я их опередил. Они скоро подъедут. Она мне позвонила, попросила присмотреть за твоим салоном.

— Это правильно! — равнодушным тоном заметил Стас.

Максим подумал, что его приятель опасается как бы он, Максим, не занял его место и потому произнес с ободряющей улыбкой:

— Ничего, вот встанешь на ноги, я тебе передам твой шоу-рум в целости и сохранности.

— Если встану! — сказал Стас и его голос невольно дрогнул. — Ты всё еще встречаешься с той девушкой? — спросил он, сменив тему.

— Да, мы вместе.

Стас усмехнулся усмешкой всё знающего старого человека, но ничего не сказал. В это время позади Максима открылась дверь и в палату вошла Лера. Она была одна — её бойфренд Роман в последний момент не поехал, сославшись на дела. Она тоже привезла с собой фрукты.

Посмотрев внимательно на девушку, Максим отметил про себя, что с ней произошли определенные изменения, касающиеся внешности — исчезли накладные черные ресницы и кричащий цвет помады на губах, яркий вульгарный лак для ногтей уступил место умеренному.

Вообще, в ней многое изменилось. Она стала выглядеть более привлекательной с точки зрения Завьялова, более женственной, и в то же время строгой. У неё появился уверенный взгляд человека достигшего жизненного успеха — победителя, и одновременно, человека получившего большой жизненный опыт, прошедшего через грязь и унижения, но добившегося своего. Подобно Элизе Дулиттл из пьесы Шоу «Пигмалион», с ней произошли чудесные метаморфозы — она превратилась из бестолковой девчонки, прожигающей жизнь в ночных клубах в поисках кавалеров в совсем другую девушку. Только в роли профессора Хиггинса, учившего Элизу, выступили деньги, заставившие Леру почувствовать вкус обеспеченной жизни.

«А говорят, что деньги безнравственны, — подумал Максим, приветливо и слегка удивленно, поглядывая на Валерию, — нет, не деньги безнравственны, безнравственными могут быть цели, на которые их пускают».

— Мальчики, привет! — сказала Лера, пытаясь выглядеть веселой и деятельной, чтобы хоть как-то растормошить грустного, как ей казалось, Гусарова, — вот привезла тебе фрукты, соки, Стас. Пей обязательно!

— Спасибо сестренка! — съязвил Стас.

Однако Леру не смутил его тон, поскольку она считала, что Стас сейчас должен быть злым и раздраженным — так всегда бывает, когда тебя окружают здоровые люди. Когда-то мать Валерии перенесла микроинсульт и её раздражение в полной мере испытала вся семья. Посмотрев нерешительно на Максима, словно ожидая от него дополнительных комментариев, Лера подошла и села рядом со Стасом, взяла его руку в свою.

— Ничего, — сказала она, — всё будет супер! Ты обязательно поправишься!

Она говорила вполголоса, ласково, успокаивающе, так, как могут говорить женщины с мужчинами, и Максим, услышав её голос, решил, что лучше их оставить одних, потому что Стас, несмотря на видимую бодрость духа и кажущуюся беспечность, очень переживал. Завьялов махнул рукой Стасу:

— Мне надо идти, я еще загляну.

В коридоре больницы Максим вспомнил о просьбе Гусарова и пошел искать лечащего доктора. Он увидел на двери ординаторской несколько фамилий врачей. Одна из них — Ливенец, принадлежала разыскиваемому им лицу. Доктора звали Кирилл.

— Что вам нужно? — спросил этот врач-мачо, когда вышел по просьбе Максима в коридор.

— Я друг Стаса, он у вас в отдельной палате…

— Да, знаю.

— Хотел узнать, Кирилл, что у него с ногами, он будет ходить?

Ливенец коротко задумался, потом сказал со значением:

— Мы поставим его на ноги, перелома позвоночника у него нет. Но знаете, уход требует средств. Если вы ему поможете в финансовом плане, я думаю, лечение будет более оптимальным.

— И сколько надо, так сказать, для оптимальности?

— Ну, где-то тысячу долларов, примерно. Можете отдать прямо сейчас.

Поборы с больных в лечебницах давно стали расхожей темой для обсуждений и совсем не удивляли Максима. Его удивляло только, зачем была нужна система обязательного медицинского страхования, если она не работала.

— Хорошо, — сказал он, — у вас здесь есть банкомат?

— В холле возле регистратуры, сберовский.

— Я сейчас сниму тридцать тысяч и отдам. Вы здесь будете?

— Да, до обеда на месте.

 

Глава 11

Занятый своими делами, Александр Белорыбов не знал, что произошло со Стасом. Никаких контактов ни с Валерией, ни с Максимом, ни с самим Стасом он не поддерживал, да и не стремился к этому. Он их вычеркнул из своей жизни, а назад вписывать не собирался.

На первых порах, как и задумывалось, он провел чистку кадров, избавляясь от неугодных, коими оказались в основном бывшие выдвиженцы Гусарова. Он убрал Игнатову в Коломне, убрал еще нескольких директоров салонов в Москве, на периферии. Но вот Вадима не смог уволить — тот нашел какой-то ключик к Камо, Александр подозревал какой, и директора салона в Крылатском пришлось оставить. Более того, Камо перевел его в головной офис, сделал заместителем Белорыбова.

Новый фаворит Камо беспокоил Александра, однако еще сильнее его беспокоил тот факт, что с момента замены менеджмента, положение дел в «Автолюксе» начало ухудшаться — продажи падали, персонал увольнялся, клиенты уходили в другие салоны, конкурирующие с «Автолюксом».

Несколько раз за эти месяцы Белорыбов имел неприятные беседы с Камо. Хозяин был недоволен. Да и кто был бы доволен в его положении — заменил «топов» на более эффективное, как он считал, руководство, а оказалось…

Поэтому Саша Белорыбов нервничал, часто раздражался и срывался на крик на своих подчиненных.

— С продажами полная жо…а — на севере упали и, частично, на востоке. Финрез падает, — Вадим сидел напротив него и смотрел на Белорыбова своими ласковыми выпуклыми глазами.

У Белорыбова мелькнула мысль, что Вадим смеётся над ним — в «Автолюксе» уже распространилось прозвище «битый пиксель», которым его, Александра, наградил Гусаров, и это прозвище больно било по самолюбию нового гендиректора.

— Что там за траблы? Ты же ездил туда недавно? — спросил он недовольно, чтобы сбить спесь с Вадима.

— А фиг его знает! Бестолковки много, потом… наши менагеры бегут в другие салоны.

— Почему?

— Сам знаешь, лавандосов мало платим. На новый год ни премий, ни бонусов…

Вадим замолчал, не развивая тему дальше. Это было бесполезно, потому что Белорыбов сам зажал выплаты работникам — хотел показать, что с приходом нового гендиректора у Камо будет больше прибыль. Однако Александр не учел, что экономия зарплаты, кажущаяся на первый взгляд эффективным средством увеличения показателей, на деле обернулась снижением качества работы. Следствием этого стала большая текучка и падение объемов продаж.

— Окей! Я тебя услышал! Надо исправлять положение. У тебя есть что предложить?

— Нет! — и Вадим опять смотрел на Белорыбова, как тому показалось, вызывающе-наглым взглядом.

«Вот козел! — подумал он о Вадиме, — что-то знает, но молчит. И ведь не тронешь — Камо упрётся. Что же делать? Блин, совсем башку сносит!»

— Ладно, иди!

Отпустив заместителя и оставшись один, Белорыбов взял из ящика «Марс», механически принялся жевать толстую конфету. Он пребывал в растерянности. Ему казалось, что стоит занять должность генерального директора, то всё произойдет само собой, достаточно только опуститься в кожаное кресло. Впрочем, и налаживать ничего не требовалось — его предшественники Стас с Максимом всё наладили до него. Требовалось только поддерживать, что уже работало. В этом не было ничего трудного и потому, Александр был спокоен.

Ему только хотелось расчистить сеть от людей Стаса, которые, как считал Белорыбов, могли быть вовлечены в махинации Гусарова. Этим он и занимался на первых порах, а сеть? Сеть работала сама собой.

Но оказалось, что он чего-то не увидел, просмотрел те изменения рынка, которые влияют особым образом на бизнес. Рынок всегда подвижен и подвержен влиянию многих факторов, которые могут привести к разрушению уже отстроенного и четко функционирующего механизма. Это происходит если за ним не следить и пустить всё на самотек — так река имеет тенденцию медленно размывать берег.

Белорыбов не знал что делать. В бухгалтерии — там всё просто. Берешь цифры, вставляешь, считаешь, проверяешь баланс — сходится, не сходится. А здесь многое зависело от человеческого фактора — отношений с поставщиками авто, банками-партнерами, страховыми компаниями.

Покончив с конфетой, Белорыбов облокотился на стол, взявшись обеими руками за голову, в которой было полная кутерьма. Если бы у него был кто-то из опытных подсказчиков, он бы, пожалуй, смог выкрутиться их положения. Но подсказчикам надо платить хорошие деньги, а он не может этого позволить, финансовый результат и так не блестящий.

В дверь заглянула Татьяна, заменившая в его постели Леру, сразу после того, как он её уволил.

— Ты идешь? — она позвала на ланч.

— Нет! — хмуро сказал Белорыбов, — работы много, иди одна.

На лице Татьяны возникло недовольное выражение, она хотела что-то сказать, но гендиректор вспылил и крикнул:

— Пошла на хрен! Я же тебе сказал — иди одна, что непонятно?

На глаза девушки навернулись слезы, и она выбежала из офиса Белорыбова, а Александр схватил карандаш со стола и с силой запустил ей вслед. Он теперь позволял себе такие выходки по отношению к подчиненным.

Карандаш, словно легкая спичка, почти без звука ударился о стекло двери, отскочил, откатился в сторону. Белорыбову не хотелось его поднимать. Он смотрел на этот карандаш, лежащий перед входом, долгим отсутствующим взглядом, затем снял трубку, набрал номер Вадима. Всё-таки нужно было с ним поговорить еще раз, попытаться проникнуть в его мысли, выудить ценную информацию, могущую поправить положение с продажами.

Телефон Вадима не отвечал.

«Вот урод, где он болтается?» — подумал со злобой Белорыбов.

Александр не знал, что его заместитель сидел у себя в офисе, вольготно откинувшись в кресле, и листал мужской журнал. Вадиму нравилось рассматривать загорелые мускулистые фигуры мужчин в плавках и пить кофе. Он, конечно, видел на дисплее телефона, что звонил Белорыбов, но трубку не брал, считая своё занятие более интересным, чем общение с новым директором «Автолюкса».

Потом он все же отложил журнал в сторону, но и тогда не поднял трубку. Вадим не хотел помогать Белорыбову. Он не любил стукачей, а вину за увольнение Стаса полностью возлагал на Александра, ведь Стас, хотя и не был голубым, всё-таки вызывал уважение. Если бы такое уважение он питал к Белорыбову, то подсказал бы, что нужно сделать в первую очередь. Допустим, развернуть широкую рекламную компанию в СМИ, провести несколько промо акций, выплатить бонусы сотрудникам. Еще что-нибудь.

Оживить продажи можно всегда, было бы желание и опыт. Но уважения к Белорыбову, этому толстому злобному медвежонку, «битому пикселю», у Вадима не было, и потому он промолчал и не помог советом. В конце концов, Белорыбов сам должен креативить, он теперь за это деньги получает.

Едва до Вадима дошло известие об аварии, в которую попал Стас, появившись в кабинете Белорыбова, он хотел сразу рассказать об этом. Однако затем подумал, что делать этого не нужно — несчастье Стаса вызовет у Белорыбова только злорадство. Вообще, чем дальше он работал, тем сильнее ощущал запах неудачи, распространяющейся как вирус по сети, тем явственнее вставала перед глазами картина развала автосалона.

Во всем этом он винил одного Белорыбова, занявшего чужое кресло.

Вадим раздумывал, что если в ближайшее время ничего не измениться, надо будет уходить к Валерии — она звала его к себе. Надо будет уходить самому или убирать Белорыбова с помощь Камо. Вот такая альтернатива!

Его мысли потекли дальше. Уж если убирать Белорыбова, то ничто не мешает подставить его, так же как тот сдал в своё время Стаса. Нужно только придумать как. Впрочем…

Он потянулся к телефону. Вадим давно знал одного молодого человека, работавшего заместителем гендира в страховой компании, не крупной, средней по размерам, но занимавшей уверенные позиции по страховкам ОСАГО и КАСКО. Этот парень, звали его Эдуард, был бисексуалом и Вадим встречался с ним какое-то время, совсем недолго. Потом они расстались, но сохранили дружеские отношения.

— Эдуард? Привет! — сказал Вадим, как только услышал голос Эдуарда, — как жизнь?

— Зашибись! — ответил Эдуард, — бабки стрижем как с куста, забодался уже лечить клиентов.

— А еще клиенты нужны?

— Ясен перец! Ты о себе что ли, тачку берешь?

— Нет. Слушай, тут тема есть, замутить стоит…

— Что за тема?

— Знаешь нашего нового гендира? Белорыбова?

— Который «битый пиксель»?

— Ага! Он теперь вместо Стаса Гусарова.

— Стаса я знал, — сказал Эдуард с уважением, — реальный был чувак. Так что с Белорыбовым?

— Можно замутить с ним тему страховок. Он пока не въезжает, но ты его просвети, как и что.

Говоря о страховках, Вадим имел в виду, что многие страховые компании вели свой отдельный бизнес с директорами салонов. Дело в том, что страховые полисы в автосалонах при покупке машин должны оформлять сотрудники страховых компаний, но для этого нужно набирать людей, обучать их, платить за аренду оборудования, места. Издержки здесь были достаточно высоки.

В то же время имелся другой выход. Полисы могли оформлять менеджеры салонов за небольшую плату от директоров, в то время как самим директорам перепадало от пятнадцати до двадцати процентов стоимости каждого оформленного полиса. Бизнес был простым, легальным и не наносящим ущерба автосалону. Его можно было рассматривать как дополнительный приработок.

— Какой процент его устроит? — спросил между тем Эдуард, — двадцать?

— Пожалуй. Только обо мне не говори, не называй мою фамилию.

— Почему — в голосе Эдуарда послышалось подозрение, — это что, кидалово?

— Зачем мне это? У нас с ним отношения натянутые, по крайней мере, сейчас, а так сделаешь себе полезное и ему приятное.

— Приятное?… А ты ему уже делал? Ах ты, шалунишка, Вадька!

— Нет, Эдик, он же натурал.

Эдуард засмеялся.

— В каждом натурале сидит бисексуал. По себе знаю. Окей, завтра созвонюсь с вашим Пикселем Пикселевичем и подъеду.

 

Глава 12

В начале февраля Москву замело снегом. Снег валил, словно где-то на небесах открылись дополнительные резервуары и к тому обычному объему снежного покрова, выпадавшему на землю первопрестольной в это время, добавился внушительный довесок. Снегоуборщики работали круглосуточно, сдвигая огромные снежные валы на обочины улиц.

В добавление к снегу все чаще поднимался ветер. Метель мела по Красной площади, Тверской, гуляла на Воробьевых горах. Максим вспомнил песню Сергей Трофимова о зимней Москве: «Прогноз погоды — снегопад, в заторах улицы стоят, машины, как сугробы с выхлопной трубой»… Еще он пел: «А я несу тебе цветы, чтобы скорей узнала ты, о том, что мне пока известно одному…»

Максим тоже купил цветы Кате, красные розы — эти королевские цветы, годящиеся для любой обстановки и для женщин всех возрастов. Сегодня он хотел сделать ей предложение, и они договорились встретиться в кафе в центре города. Но для Кати его предложение должно было стать сюрпризом.

Поднявшись из метро, держа цветы так, чтобы их случайно не помял идущий навстречу народ, Максим пошел по направлению к «Старбаксу». Он опустил руку вниз и снежинки не попадали на розы, только сильный ветер трепал букет. У него даже мелькнула мысль спрятать его под куртку, а потом вручить Кате теплые, согретые его телом цветы, но он побоялся их помять ненароком.

У Завьялова, несмотря на разгулявшуюся ненастную погоду, было хорошее настроение, и он невольно насвистывал мотив запомнившейся песни. Впереди всё было просто и понятно — его ожидала любимая девушка, с которой не осталось недомолвок. Впереди была жизнь, которую он хотел прожить с Катей.

Вот, наконец, и то высокое, облицованное под гранитный камень, здание, построенное в эпоху сталинского ампира, к которому он шел. В нем находился «Старбакс». Первый этаж полностью занимали магазины, разместившиеся там еще с советских времен. Они все это время перманентно видоизменялись, словно игрушка трансформер, постепенно заменив унылый и скудный ассортимент совдеповской торговли на разнообразную продукцию Запада и Китая.

В одном из таких небольших помещений разместилось кафе. Внутри оно было освещено теплым желтым светом. Посетили за столиками, должно быть, чувствовали себя уютно, глядя в окно на холодную заснеженную улицу, сыплющийся с небо мелкий снег, сильный ветер.

Завьялов на минуту остановился, глядя через стекло внутрь и представляя, как он вот-вот попадет туда, в этот теплый уютный мир, к Кате, которая его уже ждет за столиком или он будет её ждать. Это неважно.

Он повернулся, чтобы идти к входу, но глаза его случайно выхватили столик в глубине зала и Максим узнал Катю. Она не сидела, а стояла возле стула, а рядом с ней стоял мужчина и они оживленно разговаривали. В этом мужчине Максим узнал того парня, кого он видел с ней в прошлом году в ресторане-харчевне «Кобзарь». Парень был в черном пуховике, сверху надета вязаная шапка, плотно обтягивающая голову.

«Странно, — подумал Максим, — она случайно с ним встретилась или нет? Не могла же забить стрелку и мне и ему одновременно! Очень странно!»

Катя разговаривала, не торопилась, не смотрела на часы в ожидании его, Максима, стояла, спокойно разговаривала. «Зачем она с ним любезничает?» — подумал он с нарастающим недовольством. Они же договорились встретиться! Катя, должна понимать, что он мог прийти в любой момент, возможно раньше назначенного срока! Но она стояла и разговаривала, словно ей было наплевать на Максима, на его мнение, его чувства, на то, что он мог приревновать.

Максим не был ревнивцем, как некоторые, хотя и встречал таковых среди молодых и среди старых, среди мужчин, и среди женщин. Чувство собственности присуще всем, независимо от пола и гендерных свойств, но Завьялов считал, что ревность несовместима со статусом современного человека, ревность — это что-то дикое, первобытное, дремучее. Так он думал, пока не коснулось его самого.

Увидев Катю и молодого человека, он ощутил прилив закипающей злости — для Кати не должно существовать других мужчин кроме Максима, так же как для него других женщин. Он хотел войти и посмотреть ей в глаза, увидеть, что она скажет, как поведет себя, но потом замешкался у витрины и жестокая обида, нарастая, давя к земле, как горная лавина, с головой накрыла его.

«Что за дела? — в раздражении соображал он, — она что возомнила, будто я буду бегать за ней как собачонка? Если она так поступает сейчас, то, что будет после, когда мы поженимся? Опять с этим парнем вместе!»

Тяжелые, угрюмые и навязчивые мысли с трудом вращались в мозгу, как в испорченной камнедробилке. Хотелось взять отбойный молоток и расколоть глыбы беспокоящих дум на мелкие крошки, способные просеяться сквозь сито обиды.

В нерешительности потоптавшись у витрины, он повернулся и пошел обратно к метро. По пути, увидев мусорную корзину, Максим кинул туда букет роз, голые зеленые стебли которых остались торчать наружу совершенно беззащитные перед ледяным ветром и снегом. В глаза ему бросились удивленные лица прохожих. «Ничего, пусть знает!» — мстительно подумал он о Кате, хотя она, конечно, не могла видеть и тем более знать, что он сделал с букетом.

Спустившись в теплое метро и сев в вагон, ехавший к центру, он закрыл глаза, чтобы не встречаться взглядом с окружающими. Ему не хотелось никого видеть. Так он ехал какое-то время в качающемся вагоне, чувствуя, что вагон убаюкивает, заставляет забыться на короткое время. Словно он был маленьким мальчиком и лежал в детской кроватке, окруженный любовью близких, не испытывая никаких страхов и забот. Сейчас было так же. Только ласковые голоса родителей заменил мерный перестук колес, грохот открывающихся и закрывающихся дверей, шарканье ног.

Он полностью отключил мозг, потому что овладевшие им мысли, после увиденного в кафе, не дали бы покоя.

Через некоторое время Максим почувствовал, как в кармане пиджака завибрировал мобильник. Катя прислала смс: «WRU?» (англ. «Ты где?») Глянув на экран мобильного телефона, и подавив первое желание сразу ответить, Максим опустил руку. Он не знал что отвечать. Сейчас он ехал от неё, а не к ней, сейчас он не хотел её видеть, не был готов объясняться. Ему нужно было время, пусть короткое, хоть какое-нибудь, чтобы возникшая обида в его душе улеглась или немного притупилась. Чтобы он мог спокойно, без эмоций выяснить с Катей свои отношения.

Телефон опять чуть дернулся, отмечая вибровызовом, что пришло новое смс. Катя спрашивала: «Что случилось?». Теперь он решил ответить. Не используя английские сокращения, какие они вставляли обычно в текст, он написал только по-русски, стараясь быть вежливым: «Извини, сейчас занят. Поговорим позже».

После этого Катя больше не присылала смсок. Может быть, обиделась, а может, посчитала, что Максима, действительно отвлекли срочные дела. Она понимала, что жизнь в столице — это непредсказуемый поток событий, постоянный стресс от неожиданных проблем, падающих на тебя, как внезапный дождь на голову. Так бывает, когда выходишь на улицу без зонта, посмотрев по интернету, что дождя не будет, а для верности, еще и глянув в окно на относительно безоблачное небо. Но потом оказываешься застигнутым шквальным ливнем.

Подождав еще — вдруг Катя что-нибудь пришлет ему или позвонит и, поняв, что она этого делать не будет, Максим положил свой мобильник в карман. Что ж, не хочет — как хочет!

Он откинулся на сиденье, снова закрыл глаза, но сомнение, теперь охватившее его, не давало покоя. Правильно ли он поступил, не погорячился ли? Не следовало ли ему все-таки объясниться лицом к лицу, вживую, без электроники? И если поначалу он думал, что всё сделал как нужно, то теперь ответ не был таким очевидным.

Для чего-то, без особой нужды он посмотрел на часы — было обеденное время, суббота и Максим вдруг вспомнил, что сегодня в три часа дня должны выписать Стаса из больницы. Поглощенный собой, своими раздумьями и переживаниями, Завьялов совсем забыл об этом. Он хотел встретиться с Катей и сделать ей предложение, потом посидеть в кафе и попросить её съездить с ним вместе, посмотреть, как Гусарова будут выписывать. Он не сомневался, что Катя — человек сочувствующий чужим болячкам не откажется его сопроводить. К тому же ему хотелось познакомить их, поскольку Максим планировал пригласить Стаса на свадьбу. Но всем этим планам не суждено было сбыться.

Что же, время еще было и он, посмотрев на карту метро, висящую на противоположной стороне — народу в вагоне было мало, её никто не загораживал — определился с нужной станцией. Там он решил сделать переход на радиальную линию.

Катя в этот день, так же как и Максим, поехала в кафе на свидание. У неё было радостное, приподнятое настроение, несмотря на снег и ветер, донимающий прохожих на городских улицах, было предчувствие, что сегодня произойдет что-то важное, значительное в её жизни.

У дверей «Старбакса» она неожиданно увидела Никиту, выходящего из кафе и невольно отворачивающегося в сторону от летящего в лицо снега.

— Никита? — удивленно спросила она.

Её коллега повернулся и узнал её.

— Привет! — сказал он, — кофейку хочешь попить? Могу составить компанию.

— Нет, у меня здесь встреча, — заколебавшись на минуту, сказала Катя.

В последнее время они мало общались — только в офисе, и от былой близости, если не считать того откровенного разговора на новогоднем корпоративе, не осталось следа. Она знала, что Никита безуспешно пытается отделаться от Анжелики Игоревны, что у него проблемы с женой. Она ему сочувствовала, но, как и все их сотрудники — история любовных перипетий Никиты уже разошлась по их фирме — находила его переживания отчасти комичными.

— Не хочешь — как хочешь! — ответил Никита, тем не менее, он не пошел к метро, а отчего-то вернулся в кафе следом за Катей.

В это время Катя скинула верхнюю одежду, заняла столик, однако Никита остановился рядом. Она не понимала, что ему нужно и хотела только одного — быстрее избавиться от бывшего бойфренда. Ей нужно было привести прическу в порядок, помятую зимней шапкой, слегка подкраситься и всё это она хотела успеть до появления Завьялова.

В эту минуту их и заметил Максим через большое окно кафе.

— Ты что-то хотел? — между тем поинтересовалась Катя, внимательно вглядываясь в лицо коллеги, — если не против, давай короче.

— Я… — Никита замялся, — слушай, у меня тут встреча была, конфиденциальная, ты меня не сдашь Анжелике?

— А мне какое дело? — пожала плечами Катя.

— Ну, понимаешь…

— Вообще не знаю, зачем ты мне об этом говоришь!

— Я подумал, вдруг ты увидела кое-кого, начнешь задавать вопросы, — он схватил её за руку — короче, я замутил с «Мосриэлтом». Хочу свалить к ним.

— Вместе с клиентами?

— Сама знаешь. Кому мы голые нужны? Ты же говорила: «Чтобы что-то получить, надо сначала отдать». Или типа того.

Катя усмехнулась:

— Я говорила о любви, а не о бизнесе. Я говорила: «Чтобы тебя полюбили, надо самой любить». А вообще, делай что хочешь, я не скажу Анжелике. Слушай, мне действительно пора, сейчас придет один человек. Ты можешь уйти?

Никита посмотрел понимающе.

— Свидание? Окей! Так точно не скажешь?

— Не скажу, давай, иди уже!

После этого Никита вышел, а Катя села за столик и посмотрела на часы. Максим уже опаздывал на пять минут. Это было странно. Обычно он приходил раньше, до неё и говорил, что джентльмен никогда не заставит себя ждать. Однако Кате, его подчеркнутое джентльменство было приятно. Правда, несколько раз Максим опоздал — у него неудачно сложились обстоятельства. Но он заранее предупреждал Катю, шутливо писал ей, что задержится, что любит её, что скучает.

Сейчас его не было, и она не знала причины, не было от него ни звонков, ни смс. Она заволновалась и, взяв телефон, послала смс. Но ответ не пришел, хотя на сенсорном экране появился значок доставки почты адресату. Катя растерянно посмотрела в окно кафе, на улице снег прекратился, только сильный ветер продолжал тормошить прохожих. Может что-то произошло, то, что они не предвидели?

Внутренний голос говорил, что Максим молчит неспроста. Она сидела, машинально отпивая кофе, которое успела заказать, глоток за глотком, глоток за глотком. Словно в этом, был заложен некий смысл, протокол, который поможет принять верное решение в сложной ситуации. Будто процесс действия это самое главное.

Посидев какое-то время, она снова послала смс: «Что случилось?» На этот раз Максим прислал ответ, что занят. Ответ был написан сухо, по-деловому и в нём, на первый взгляд, не было ничего обидного. Однако Катя закусила губу, как делала её мать в минуту расстройства и, расплатившись, вышла из кафе. Впереди была суббота, свободная, незанятая и скучная, но что-то подсказывало ей, что и воскресенье будет таким же.

 

Глава 13

Ровно к трем часам после обеда Максим подъехал к больнице, из которой должны были выписать Стаса. Он немного постоял на крыльце, не решаясь сразу окунуться в больничную атмосферу, и потому казался похожим на неподготовленного пловца, который осторожно и постепенно погружает пальцы ног в холодную воду, боясь с разбегу нырнуть в глубину реки. Завьялов с удивление отметил, что в последнее время его стали пугать лечебницы, хотя особых причин для опасений не было, сам он был здоров, родители тоже.

Мокрый, неприятный ветер пронизывал насквозь и, совсем замерзнув, Максим вошел в холл больничного помещения. Несмотря на субботу, возле регистратуры стоял народ. Старый охранник с морщинистыми сизыми щеками и носом на входе выдавал синие бахилы из тонкой пленки, грозящие лопнуть при каждом неосторожном движении.

— Я на прием не пойду, здесь буду ждать, — сказал ему Максим, чтобы не надевать эти полиэтиленовые мешочки на ноги.

Охранник потерял к нему интерес, отвернулся, а Завьялов подошел к батарее, висевшей вдоль стены у входа, и прислонился к ней задом, обогревая замерзшую тыльную часть. Он посмотрел на часы — сейчас должны были выкатить кресло со Стасом. Как было известно Максиму, тот так и не оправился после аварии, тело его ниже туловища было бесчувственным и ни на что не реагировало.

Среди народа, стоящего в холле и возле регистратуры, должны были быть родственники Стаса — мать, отец, сестра. Никого из них Максим не знал. Он стоял, терпеливо ожидая пока вывезут его приятеля, но мысли всё равно были заняты Катей.

Он был в обиде на неё, и, видимо, тоже её обидел, в общем-то, не разобравшись ни в чем. Максим так никогда не делал, а тут поддался эмоциям, как человек настроения. С другой стороны, он посчитал, что Катя тоже несет свою долю ответственности за то, что случилось. Зачем она встретилась с тем парнем? Почему не подумала, что может задеть его чувства?

В конечном счете, кто из них был более виноват — она ли со своей беспечностью или он, утративший самообладание, Максим не знал.

В холе возникло небольшое оживление — дверь во внутренний коридор открылась, и показался Стас на коляске, немного осунувшийся, бледный, но судя по лицу, не утерявшийся бодрости духа и надежды на выздоровление. Максим эту надежду на лучшее, вместе с другими, подпитывал в Гусарове при каждом посещении. Он говорил, что Стас обязательно поправится, что сейчас медицина достигла высокого уровня и его непременно поставят на ноги. Это была ложь во спасение. Максим не очень-то верил своим собственным словам, но продолжал говорить и говорить.

Инвалидную коляску толкал уже знакомый ему доктор Ливенец с недобритым лицом, улыбавшийся направо и налево, словно кинозвезда. Едва врач вывез Стаса, как коляску окружили несколько человек и заслонили её от Максима. Среди них он увидел родителей Гусарова, людей пожилых, худощавых как Гусаров, с лицами скованными озабоченностью. Мать и отец Гусарова были почти в одинаковых коричневых пуховиках, поношенных, с засаленными в некоторых местах рукавами и карманами.

Возле родителей стояла сестра в короткой красной куртке, похожая на Стаса. Она сняла шапку, и рыжие кудрявые волосы рассыпались по плечам.

Следом за ними подошла какая-то девушка, которую Завьялов со спины не разглядел.

Он тоже направился к Стасу, а тот, заметив подходившего приятеля, помахал рукой. Едва Максим подошел ближе, Стас громко закричал, перекрывая больничный гул:

— Макс, привет!

Он тут же познакомил своих близких с Завьяловым, а круглолицая девушка, которая была незнакома Максиму, оказалась Машей. Заметив легкое удивление на лице приятеля, Стас сказал:

— Она все эти дни приходила. Я тебе не говорил.

— Всё окей! — ответил Максим, удивляясь этому обстоятельству, потому что Стас всегда упоминал о ней пренебрежительно, — я тут «Газельку» заказал для перевозки, она у крыльца стоит. — Машину Завьялов предусмотрительно нанял еще вчера, понимая, что сегодня день будет адски напряженным — свидание с Катей, затем выписка Стаса…

Мама Стаса, которую звали Людмила Ивановна, женщина невысокого роста, худощавая, у которой, как у всех рыжеволосых, были карие глаза и лицо в мелких веснушках, благодарно посмотрела на Максима.

— Ой, а мы думали, как Стасика везти? Коляска в багажник не помещается.

Сестра Гусарова Юля, стоявшая рядом, периодически поправляла прядки рыжих волос, закрывавшие лицо. Она молчала. Эта была та непослушная девочка-школьница, которую Стас пытался воспитывать, но чем закончилась воспитательная эпопея, Максим не знал — Стас больше не вдавался в подробности, а Максим не спрашивал. Сейчас она с безразличным видом поглядывала по сторонам, если и испытывая жалость к старшему брату, то где-то глубоко внутри, неприметно для стоявших рядом.

В это время отец Стаса — человек хмурый и неразговорчивый, едва взглянувший на подошедшего Максима, отошел с доктором Ливенцом к углу холла и принялся что-то с ним негромко обсуждать. Наверное, они утрясали финансовые вопросы, о чем еще можно говорить с врачом в наше время?

— Ну что поехали? — спросил Максим, встав за спиной Стаса и взявшись за ручки кресла.

— Поехали, конечно, поехали! — вдруг за всех смело ответила Маша, которая поначалу смущалась то ли Максима, то ли родителей Стаса, — вы везите его, а я дверь подержу.

— Вперед! На улицу хочу, воздухом подышать!

Стас шутливо вытянул руку и стал похож на полководца, определяющего направление движения войск.

На улице Маша, как будто она была, если не главным, то одним из основных действующих лиц, продолжала активно распоряжаться и давать указания. Признаться, она немного озадачила Максима. На его немой вопрос, Стас сделал большие глаза и таинственно произнес:

— После расскажу.

Всю дорогу, пока они ехали в «Газели», Маша сидела по одну сторону кресла Стаса, а Максим по другую. Родители с сестрой ехали на машине позади них.

Маша держала Гусарова за руку и не отпускала, иногда ласково поглаживала её, а Стас утомленно откинулся назад, на спинку кресла и закрыл глаза. Его лицо было бледным, бескровным. Всё-таки он устал сегодня — сборы, встречи с родными, переезд — сильно утомили его.

Завьялов посмотрел на ноги своего приятеля, безжизненно лежащие на кресле. Они были укрыты бежевым одеялом. «Встанет ли он когда-нибудь? — с сочувствием думал Максим, — блин, вот жизнь! Еще недавно бегал за девчонками, танцевал…»

Он вдруг представил себя на его месте. Придет ли кто-то к нему, будет ли сидеть рядом, как Маша, гладить руку? «Катя придет, она точно придет! — подумал он, — чего я сегодня вспылил? Вот идиот! Завтра с утра ей позвоню, посидим в «Старбаксе». Надо сначала помириться, а потом я сделаю ей предложение. Да именно так, сначала посидим, помиримся. А то будет стремно, если наоборот. Решит, что я…»

Он не додумал до конца свою мысль, машина остановилась и хлопнула дверца водителя. Они приехали к родителям Стаса домой.

Общими усилиями с Машей они вытащили Стаса из коляски, подняли его на лифте в квартиру. Потом мать Гусарова показала, где будет комната сына, и они отнесли его туда, положили на длинную полутороспальную кровать, укрыли одеялом. Когда все вышли, Максим ненадолго задержался.

— Ну, ты как? — спросил он, по большей части желая прояснить роль Маши в этой истории.

Скосив глаза на дверь, куда вышла Маша, Стас сказал:

— Слушай, Макс, сам не понимаю, что получилось. Короче, в первые дни, когда я думал, что еще поднимусь, начал обзванивать знакомых тёлок, с которыми мутил в последнее время. И прикинь — везде облом! А потом, когда узнали, что у меня ноги как бревна и я не ходок, вообще всех волной смыло.

— Да, жесткач! — не удивился Максим, — но сам же говорил, что им только лавандосы нужны.

— Говорил… Хотя, в моём случае, лучше было бы ошибиться, — в голосе Стаса прозвучала едва скрываемая горечь, он растерянно моргал своими рыжими ресницами.

— А как Маша у тебя появилась?

— Я с ней танцевал в студии бальных танцев. Позвонил случайно и вот… Честно говоря, — Стас понизил голос, — не думал с ней тусоваться, так переспал один раз ради спортивного интереса. И потом, ты же видел, какие классные чувихи меня окружали. Но…

— Что но?

— На самом деле Машка оказалась то, что нужно. Если бы не эта авария я бы её никогда не узнал так близко, без балды! Ты чего ржешь?

— Не узнаю Стаса Гусарова! — Максим, действительно, заулыбался от души, — московского озорного гуляку.

— Да, — Стас невесело вздохнул, — теперь в околотке скоро забудут мою легкую походку.

Они цитировали Есенина, пытаясь шутить, хотя обоим было не до шуток.

 

Глава 14

На следующее утро Максим позвонил Кате, чтобы договориться о свидании. Телефон издавал длинные гудки — Катя не брала трубку. Он отложил мобильник. Ему пришла в голову мысль назло ей пойти куда-нибудь в людное место зависнуть там или, допустим, в Спа-салон. Он представил себя лежащим на подогретой каменной скамье, обернутым простыней, пропитанной благовониями. Представил, как молодые симпатичные девушки делают расслабляющий массаж, занимаются его лицом, разглаживая кожу на лбу и щеках, полируют ногти на руках. Последний раз они ходили в Спа вместе со Стасом. Хорошо провели время! Только сейчас со Стасом никуда не пойдешь.

Он вдруг остро ощутил, что остался один. За стенами дома царила настоящая зима, температура опустилась до двадцати градусов мороза. Завьялов посмотрел на разукрашенное ледяным дыханием окно, где морозные звезды и снежинки застыли в причудливых узорах, покрывая как белой шалью, почти всю поверхность стекла и оставляя лишь небольшие светлые пятна. Сквозь них можно было рассмотреть улицу.

Завьялов увидел пар, летящий изо рта прохожих и, не испытывая ни малейшего желания выйти наружу, улегся на диване. Он включил телевизор, настроившись на спортивный канал. Показывали футбол в записи — чемпионат Европы, прошедший прошлым летом. Максиму было все равно, кто с кем играет, он взял пару бутылок холодного пива из холодильника и принялся смотреть, в общем-то, не интересующий его матч.

Он не знал, что Катя не взяла трубку, потому что по досадной случайности у неё разрядилась батарейка, а телефон, как некоторые другие, не издавал при этом предупредительного сигнала. Телефон молчал, хотя она иногда и посматривала в ту сторону, где он лежал, с внутренним ожиданием.

Но Максим не звонил.

«Ну и пусть! — решила про себя Катя — не хочет, как хочет!»

— Ты чего такая хмурая? — спросила её мать.

— Да так, ничего, — Катя включила телевизор, висевший у них на кухне, принялась пить кофе, заваренный перед этим.

— Что-то твой Максим не звонит. Поругались, что ли?

— Почему поругались? У него дела. Могут же быть у человека дела?

Нина Георгиевна скептически хмыкнула и принялась готовить яичницу, которую она привыкла кушать по утрам. Катина мама была в старом сатиновом халате, упорно донашивала его и не выбрасывала в мусор. Дочь, заприметив мелкие дырки на рукавах, несколько раз делала ей замечание и грозилась сама выкинуть это тряпье. Она стеснялась того, что Максим мог увидеть мать в такой одежде.

— Я тебе говорила, — продолжила Нина Георгиевна, — предупреждала, что они все такие. Походят, походят, а потом ищи-свищи! Только и видели!

Катя молчала и смотрела телевизор. Показывали очередную кулинарную программу с известным телеведущим. Нечто аппетитное готовилось им на горячей сковородке, и было видно, как шипели и пузырились от жара мелко нарезанные овощи, рядом на разделочной доске лежали тонкими ленточками полоски розового мяса. Наверное, должно быть вкусно. Толстое добродушное лицо ведущего лоснилось то ли от пота, то ли от жира.

— Ты чего не отвечаешь? — донесся до Кати обиженный голос матери, говорившей всё это время почти без остановки.

— Мам ты не понимаешь. И вообще, это моё дело. Я прошу тебя, не лезь ко мне!

Она снова, в который раз повторила некогда сказанные ею слова своей матери. И без неё было тошно — умела же она сыпать соль на раны! В это время ведущий кончил жарить мясо и принялся уплетать свою готовку за обе щеки с чувством голода на толстом лице, словно ел до этого очень давно. Или сидел на жесткой диете, соблюдая недельный телевизионный пост.

Максим так и не звонил, и это сильно расстраивало Катю. Она совершенно не понимала, что его обидело, какая причина вызвала столь внезапное охлаждение. Возможно, он случайно увидел её вместе с Никитой и нафантазировал, напридумывал лишнего.

Вот дурачок! Ведь в том, что она стояла и болтала с Никитой, не было ничего такого, что могло бы её скомпрометировать. Надо было только подойти к ней и всё бы объяснилось. Она бы сама именно так поступила, потому что откровенный разговор лучше любых недомолвок, а шушуканье с самим собой ни к чему хорошему не приводит.

Катя всё сидела и сидела на кухне и, глядя то на телевизор, то в окно, на снег, лежащей на улице, гадала о причинах, побудивших Завьялова не прийти на свидание. Она не могла твердо знать, что именно в этот день Максим собирался сделать ей предложение. Она могла об этом только догадываться.

Максим казался ей иногда ужасно скрытным и необщительным человеком, или, по крайней мере, тем, кто может умело управлять своими эмоциями. В отличие от него Катя так не могла — у неё часто всё было написано на лице.

Посидев еще так некоторое время, она поставила пустую чашку кофе на стол, продолжая тупо смотреть телевизор и не улавливая слов ведущего. Да и какое ей было дело до его кулинарных способностей? Вдруг ей остро захотелось с кем-то обсудить свою непонятную размолвку с Максимом, поплакаться, пожаловаться на глупую случайность. Она с сомнением посмотрела на мать, которая ела свою яичницу и тоже смотрела телевизор. Нина Георгиевна для этой роли не годилась. Мать снова начнет изводить её своими пустыми упреками, раздражать ворчанием. Нет, ей этого было не нужно, только не сегодня!

— Ты побудешь с Денисом? — спросила Катя.

— Хорошо! — Нина Георгиевна подняла глаза на свою дочь, и та прочла в них затаенный упрек. Конечно, ничего иного она от матери и не ожидала.

— А ты куда? — спросила Нина Георгиевна.

— Пойду, пройдусь.

Катя хотела позвонить Вике, с которой они давно не виделись. Она бы предложила ей встретиться где-нибудь, прогуляться по морозцу, посидеть в кафе. Если подруга свободна. Поднявшись из-за стола, Катя пошла в комнату, где взяла мобильник и обнаружила, что её гаджет разрядился.

— Вот, зараза! — произнесла вслух Катя и с досады махнула рукой, словно хотела закинуть телефон подальше.

Она взяла зарядник, подключила мобильный телефон к розетке и сразу увидела сообщения о пропущенных вызовах. Это были звонки Максима. Катя внезапно ощутила, как у неё застучало сердце в груди, сильно, гулко, а щеки заполыхали огнем. Значит, он звонил, а она дуреха не слышала! Значит, он не обиделся, а она всё придумала, сама себя накрутила.

Торопливо нажимая пальцами экран сенсорного телефона, она послала ответный вызов Максиму. Длинно зазвучали гудки, но трубку никто не брал. «Теперь точно обиделся, — подумала с огорчением Катя, — как же это меня угораздило не зарядить телефон? Ведь смотрела вчера, еще думала, что заряда мало!»

Гудки в трубке звучали долго и безответно. Катя повторно набрала номер Максима и вновь, как в первый раз он не ответил. Тогда она отправила смс: «Максим, давай встретимся!» После отправки письма в верхнем углу её телефона появился конвертик, сообщавший, что послание доставлено по адресу. Положив телефон на столик у окна, Катя принялась ходить по комнате, с надеждой поглядывая на мобильник, только ни звонка, ни ответного смс от Максима не приходило.

«Отвечай, Максим, отвечай!» Она мысленно горячо просила его, но видимо, её просьбы не могли преодолеть расстояние, подобно электромагнитным волнам. В её голове мелькнула вздорная мысль о телепатах, но Катя не обладала их способностями, не могла передать свои чувства куда-то в пространство. Она не могла передать это своё отчаяние даже в соседнюю с комнатой кухню, где сидела мать, чтобы та прониклась переживаниями дочери и пожалела её.

«Ну и пусть! — расстроено подумала Катя, — пусть всё идет как есть, не буду ему больше звонить. Надо созвониться с Викой, как решила».

Не вынимая из мобильника зарядное устройство, Катя нашла номер Вики и позвонила. К её радости подруга оказалась дома, никуда не ходила, и на предложение Кати встретиться в кафе сразу согласилась. Они, действительно, давно не встречались, и было что обсудить.

«Если он позвонит, — вдруг подумала Катя, — не буду отвечать, ни за что! Пусть мучается, как и я! Я же не виновата, что сотовый разрядился, а если он так ревнует, то зря! Ведет себя, как придурок!»

Она хотела подобрать более жесткое ругательное словцо, но на ум ничего не шло. И потому, ограничившись этим, довольно безобидным по нынешним временам определением, принялась одеваться.

Катя встретилась с Викой у Нескучного сада, они обнялись, ласково поглядывая друг на друга. Мороз не ослабевал, теплая одежда — меховые шубки, согревала их, щеки раскраснелись от быстрой ходьбы, пока каждая шла от метро к месту встречи.

Вика за полгода пока они не виделись, почти не изменилась, была все такой же пухленькой, оживленной. Эта встреча с подругой отвлекла Катю от мыслей о Максиме, и она тоже оживилась, стала сама собой — веселой и жизнерадостной девушкой.

— Привет, Катишь! — так же, как и раньше, на французский манер, поздоровалась с ней Вика, и поцеловала в щеку.

— Викуля, давно не виделись!

Они неторопливо пошли по саду, чувствуя, как мороз пощипывает щеки, но разговора здесь на улице не получалось — им показалось слишком холодно. Тогда они пошли в ближайшее кафе, где заняли столик и заказали себе горячий кофе с десертом. После холодного морозного воздуха атмосфера кафе показалась им удивительно уютной, а запах кофе был божественным.

— Ну, рассказывай, как ты там со своим бойфрендом, — попросила Катя, припомнив, что Вика хвастала ей, как подцепила крутого чувака, причем в этом ей, якобы, помог нос бронзовой собаки на площади Революции, по общему мнению, приносящий удачу.

Прихлебывая терпкий кофе, и аккуратно отправляя в рот кусочки пирожного на маленькой ложечке, Вика говорила, и в её глазах, время от времени, мелькали смешинки.

— Катишь, выглядишь суперски. Бойфренд? Это который? Погоди, погоди, полгода назад у меня был Толик, точно Толик, — она наморщила круглый лоб, припоминая, — сейчас другой, но тоже крутой чел.

— Не олигарх? — поддела Катя подругу.

— Да что ты, конечно, нет! Олигархов мало — на всех не напасешься. Но мой тоже ничего, у него хороший бизнес. Да и вообще… У нас всё замечательно. А у тебя как? Ты, кажется, встречалась с кем-то на работе?

— Это было давно!

Катя, отвечая подруге, невольно подумала о том, что встречалась с Никитой всего лишь несколько месяцев назад, но сейчас это казалось настолько далеким прошлым, словно у неё был роман в школе или в университете. Или в какой-нибудь другой жизни, если верить учению о реинкарнации.

— Значит, ты теперь одна? — уточнила Вика, понимающе посмотрев на неё, — а я такая смотрю, когда мы встретились, что ты чем-то расстроена.

— Нет, Вика, тебе показалось, у меня всё файн, — Катя безотчетно для себя пыталась говорить так же, как и Максим, смешивая английские и русские слова, — и молодой человек у меня имеется.

— А то я хотела тебя познакомить, у меня кандидаты есть.

— Нет, спасибо, не надо!

— Читала про самолет, который разбился? — Вика вдруг круто изменила тему, она говорила о недавней авиакатастрофе, случившейся в начале января.

Самолет с российскими туристами вылетел из Москвы в Швейцарию. Он был полон желающих покататься на горных лыжах во время зимних каникул. Как сообщили официальные органы, из восьмидесяти человек, включая экипаж, никто не выжил — тела раскидало по склонам гор и спасатели с трудом собирали останки.

— Да, какой ужас! — тихо сказала Катя, — каждый год одно и то же: самолеты, пароходы, поезда. А что ты хочешь? Техника старая, изношенная, вот все и ломается. Я летела как-то в Питер, так самолет сделал аварийную посадку — один из двигателей отказал.

— Да ладно!

— Чувство не из приятных, скажу тебе. Я как раз сидела возле окна, глядь, а двигатель затих, только крыло дрожит от ветра. Не могу понять, в чем дело, подумала, что у меня глюки начались от страха. Знаешь, я ведь ужасная трусиха — боюсь летать! И еще, я будто оглохла на одно ухо — с одной стороны шум, а с другой тишина. Ну, думаю про себя: что-то неладное с самолетом, а пилот через микрофон говорит, мол, не волнуйтесь, маленькая техническая неисправность. Успокаивает! Тут смотрю, стюардессы начали ходить между рядами, предлагать воду, конфетки всякие. Сами вроде улыбаются, а в душе, видимо, кошки скребут.

— И что потом? — заинтересованно спросила Вика, слушавшая Катю, как ребенок, с полуоткрытым ртом и широко раскрытыми глазами.

— У меня возникло чувство полного бессилия, невозможности повлиять ни на что. Сидишь как мышка в норке и никуда не высунешься. Потом, слава богу, сели в Питере на одном двигателе. Вот такой вот полет!

Катя, сказав последнюю фразу, зачем-то полезла в сумочку и посмотрела на экран мобильника. Пропущенных вызовов или непрочитанных писем не было.

— Прикинь, в этом самолете летела одна моя знакомая, — между тем, продолжила разговор Вика, — её звали Лиза, летела с любовником. Хотели отдохнуть на зимнем курорте. Вот и отдохнули! Она перед этим говорила мне, что он хочет уйти из семьи к ней, была такая довольная, строила планы…

Вика помолчала, опустив глаза, а потом сказала:

— Прямо не знаешь, чего опасаться, на каком месте споткнешься. Вот я сейчас боюсь лететь куда-нибудь, потому что если не самолет, то летчик подведет. Это точно! Лёшка, это мой парень, зовет слетать на Мальдивы, отдохнуть, а я боюсь. Вдруг будет как с Лизой.

— Ну-ну! — Катя тронула её руку, будто успокаивая, — всё будет нормально, нет, хорошо! — поправилась она.

— Я тоже надеюсь. Нам ведь остается только надеяться.

 

Глава 15

После выходных, Максим рано, практически первым из сотрудников, пришел в автосалон, которым до него руководил Стас. Он оделся как всегда, когда появлялся на своем месте в офисе: синий офисный костюм, белая рубашка, темный галстук в красную полоску. Никаких пуловеров и джинсов, кепок и кроссовок.

Он целиком погрузился в работу, считая её лучшим средством, чтобы отвлечься от беспокоящих размышлений о Кате и случившейся размолвке. Эти мысли… Они неотвязно тащились за ним повсюду, словно за локомотивом вагоны на жесткой сцепке, в которых вместо груза ехали всевозможные обиды. Как отцепить их, как выбросить из головы растрепанные чувства? Ответ был ясен с самого начала — надо было объясниться с Катей, а не бежать от неё. Надо было ответить на её смс, а не отделываться пустыми фразами. Вместо этого он отстранился и замкнулся в себе.

День начался достаточно спокойно. Пришло несколько потенциальных клиентов, которыми занялись менеджеры, а Максим стоял и сверху, через стеклянное окно, смотрел на людей, на зал, забитый разными легковыми машинами. Их разноцветные крыши блестели глянцем новой краски, и, вдобавок, были отполированы воском. Все эти «Мазды», «Сузуки», «Опели» напоминали армию, выстроившуюся на исходном рубеже для решающего броска. А он, Максим, был командиром, который вел эту армию в бой.

Это сравнение не зря пришло ему на ум. Приближался мужской праздник — день защитника Отечества. Как свидетельствовал опыт прежних лет, ожидалось некое оживление в продажах, поскольку богатые жены и любовницы, обычно делали щедрые подарки своим мужским половинам.

В это время на его столе зазвонил телефон. Говорила менеджер из зала — вялая длинноногая девица, положившая глаз на Максима. При любом подходящем случае она демонстрировала преданность и заинтересованность в его внимании. Тоже было и сейчас. Услышав её апатичный голос, Максим поморщился.

— Максим, — сказала девушка, — Роман пришел, он сейчас в зале.

— Какой Роман? — не понял Завьялов.

— Заместитель директора, вы что, не знаете его?

— Знаю, — буркнул Максим, — а где он?

— Сейчас разговаривает с Артемом, возле «БМВ».

Не выпуская из рук телефонную трубку, Максим подошел к стеклу, отделявшему его кабинет от зала, и нашел глазами ряд машин с немецкими марками авто. Там он, действительно, увидел высокого худого бойфренда Валерии в демисезонном черном пальто, что-то спокойно обсуждавшего с менеджером по продажам.

— Хорошо, спасибо за инфу! — сухо сказал девушке Завьялов и, положив трубку на телефон, вернулся к окну, продолжая разглядывать Романа.

«Что ему надо? — недовольно подумал он, впрочем, без особой тревоги, поскольку ему не за что было бояться или переживать, — хочет убедиться, что у нас все в порядке, а потом доложить генеральному. Пусть смотрит!»

Словно почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд и, продолжая разговор с менеджером зала, Роман повернул длинное, вытянутое лицо в сторону офиса Максима. Они встретились глазами. Завьялов не испытывал к нему ни враждебности, ни боязни, но чувство внутреннего напряжения невольно возникло.

Бывает, что впервые встреченные люди вызывают безотчетное чувство неприязни и здесь бесполезно проводить анализ из-за чего, почему. Такое чувство воспринимается скорее как данность, не подлежащая осмыслению, как ежедневный восход солнца, как рождение и смерть. И такое чувство возникло у Максима к Роману еще там, на корпоративе, причем совершенно не связанное с Лерой.

Это худое вытянутое лицо, по форме напоминающее узбекскую дыню-торпеду, серые глаза, в которых притаилась наглая усмешка, самоуверенная манера поведения — всё вызывало в Завьялове раздражение. Максим и сам был таким: жестким, самоуверенным, упрямым. В бизнесе иначе нельзя. Но наличие этих качеств у других его злило.

Несколько секунд длилось изучающее взаимное разглядывание. Потом, с непроницаемым выражением, Завьялов кивнул, беззвучно здороваясь с начальником. Пока Роман шел к нему, Максим набрал номер другой девушки-менеджера, которой симпатизировал в значительно большей степени, чем первой, звонившей перед этим, и попросил приготовить две чашки кофе. Конфеты, армянский коньяк он нашел в сейфе Стаса.

Завьялов не знал, будет ли Роман распивать с ним кофе, но долг вежливости стоило исполнить.

— Привет, Максим! — сказал вошедший в офис Роман, впрочем, без особой приветливости.

— Роман Юрьевич, добрый день! — официально поздоровался Максим, — чай, кофе с мороза?

Мороз, стоявший на улице, был не таким уж сильным и жгучим, но он насквозь пропитался влагой и оттого казалось холоднее, чем было на самом деле. Роман пошел в их салон из машины без шапки, перчатки не надел, думая, что расстояние небольшое, и он не замерзнет. Однако не рассчитал коварную силу сырого ветра — у заместителя генерального директора покраснело лицо и руки, а демисезонное пальто и шерстяной костюм, не смогли его спасти.

— Может, коньяк? — продолжил свои попытки быть любезным Максим.

— Нет, нет! — ответил Роман, — я не замерз. Как продажи?

— С утра клиенты идут. Уже есть несколько заявок.

— Да, я разговаривал с менеджерами, — Роман беспокойно огляделся в офисе и потер покрасневшие руки, Максиму показалось, что он внезапно утратил свою самоуверенность. — Я хотел у тебя спросить, — продолжил Роман, — у тебя с Лерой что-то серьезное? Мне показалось там, на корпоративе…

— Ничего у нас нет! — спокойно ответил Максим, но в его ответе прозвучало невольное превосходство человека, который имел когда-то с девушкой отношения, а затем разорвал их по собственной инициативе.

Эту снисходительную интонацию уловил Роман.

— А раньше что-то было? — спросил он заинтересованно.

— Раньше?

На какое-то мгновение Завьялов помедлил с ответом. С одной стороны ему не хотелось распространяться о былых отношениях — что было, то прошло и кому какое дело до этого? С другой, Лера могла и сама рассказать о своих предыдущих увлечениях и тогда получится, что он обманет Романа, не пройдет возможную проверку на честность.

Максим осторожно сказал:

— Да так, ничего серьезного. Встречались какое-то время, потом расстались. Обычная история.

— Только встречались и всё? Ты с ней спал?

— Да. И что? У неё ведь были романы и с другими, кроме меня.

Не успев сказать последнюю фразу, по изменившемуся лицу Романа, Максим понял, что ляпнул лишнее. Роман помрачнел, под тонкой кожей его лица заиграли желваки. Как оказалось, их топ-менеджер не на шутку ревновал Леру и к нему, и к другим, к тем, которых даже не знал.

«Что за дела? — удивленно подумал Максим, — как можно ревновать Лерку? И вообще, странные взгляды у нашего Ромео — он явно не слышал о свободе выбора партнера? С его бабками сам, наверное, менял девок несколько раз на день, а тут удивляется, спрашивает. Чувак, в ночных клубах не найдешь девственниц, а Лерка оттуда не вылезала! Хотя, что это я, собственно? — вдруг опомнился Максим, — какое мне дело до этого чудика и его чувств? Пусть любит, кого хочет — любовь зла…»

— Может все-таки коньяк? — вновь предложил он, наблюдая, как Роман продолжает потирать руки, которые уже согрелись и сделались розовыми.

— Не буду я с тобой пить! — угрюмо ответил тот, и голос его резанул по ушам высоким тенорком, — я за рулем и сейчас поеду назад, в офис.

«Неприятный человек с неприятным голосом, — мелькнуло в голове Завьялова. — Как Лерка могла закрутить с таким?»

Не говоря больше ни слова и не простившись, Роман вышел из автосалона, сел в свою машину — черный огромный джип, больше напоминающий микроавтобус, и уехал.

Нехорошее предчувствие возникло в душе Максима, потому что он всегда чувствовал приближение угрозы, от кого бы она ни исходила. Сейчас для него был опасен Роман. Кто ж знал, что этот Ромео окажется таким обидчивым?

Оглянувшись по сторонам, всё еще ощущая присутствие ревнивца в офисе, Максим налил сам себе рюмку коньяку и выпил. Остаток дня он пытался занять себя текущими делами, но мысли не давали покоя. И почему ему так не везёт? То поссорился с Катей на пустом месте, то разозлил топ-менеджера из-за своего языка! А всё потому, что меньше нужно болтать!

Словно подтверждая его нехорошее предчувствие, ближе к вечеру позвонила Лера.

— Слушай, Макс, ну ты и козел! — сказал она без предисловий, со злыми интонациями в голосе.

— Что случилось?

— Зачем рассказал о нас Ромке? Он тут в истерике бьется…

— А что, ничего ж особого не было. Встречались, потом разбежались. Я думал, ты ему рассказала.

— Ничего я ему не говорила. Эх, Максим! — протянула она с досадой, — ну кто тебя просил трепаться? Ты что не знаешь, что девушки никогда не рассказывают бойфрендам о прошлых увлечениях?

— Почему?

— Чтобы не было лишних разборок. Так спокойнее! Всем вам приятно быть первыми и единственными и мы это понимаем в отличие от вас. Теперь вот, ты заварил кашу, которую уже не расхлебаешь. Рома побежал к директору, не знаю, что уж он там говорил, но, короче, они решили тебя уволить. Мне не сказали, я случайно узнала.

— Сразу уволить, без разговора?

— Да. Я ничего не могу сделать, извини, Макс! Можешь собирать вещи. Приказ, они скинут по факсу, — она помолчала, — не хотелось мне, чтобы так все получилось, чтобы ты от нас так уходил, но ничего не сделаешь. Сам виноват!

— Окей! Я всё понимаю! Без вопросов. Нужно, чтобы ушел, значит уйду.

Он положил трубку и тупо уставился в пространство, ничего не делая. В это время запищал факс, стоявший в углу кабинета, и Максим увидел, как из него выползла длинная белая бумажка. Он решил, что это, должно быть, приказ об увольнении. «Может напиться, — лениво подумал он, — отметить, так сказать, освобождение. Как всё надоело!»

Пододвинув к себе бутылку коньяка, он решил ее полностью опустошить в одиночку и преуспел в этом, поскольку менеджеры его не беспокоили — видимо, кто-то позвонил в автосалон и предупредил, что Максим уже не директор, что он списан со счетов. После этого он добавил виски, которое, как и коньяк конфисковал из сейфа Стаса.

Когда наступил вечер, Максим вышел из шоу-рума почти последним, пропустив впереди громко и весело болтающих менеджеров. Они шли каждый по своим делам: кто домой, кто учиться, кто в ночной клуб, а он побрел в сторону метро, на ходу застегивая утепленное пальто непослушными пальцами. В глазах двоилось.

Менеджеры, знавшие уже все, старались на него не смотреть — они чувствовали себя неловко, словно оказались рядом с изгоем или тяжелобольным, заразным человеком. В любом случае, в силу молодости и отсутствия опыта в таких ситуациях они толком не знали, что делать. Поэтому сочли за лучшее ускорить шаг и скорее покинуть общество опального начальника.

— Максим, я вас провожу! — его догнала высокая апатичная девушка и подхватила под руку. Сделала она это вовремя, потому что Максим поскользнулся и упал бы на ровном месте.

— Черт! — выругался он.

— Идемте, идемте! — девушка с усилием повела его в сторону метро.

Ноги Максима почти не гнулись, он шел словно на ходулях. Его сознание временами прояснялось, и он старался понять, кто эта девушка, идущая рядом с ним, и куда они идут. Потом темная пелена вновь накрывала его с головой, и он проваливался в черный омут отключки.

Один из мигов прояснения был в метро. Они уже сидели на сиденье, и Максим увидел себя, своё отражение в вагонном стекле. Ему показалось, что у него квадратная голова. Это было непонятно и необъяснимо, примерно так же, как горизонтальный дождь. Законы природы не действовали, он видел в стекле то, чего не могло быть. Максим провел рукой по голове, пригладил торчавшие в разные стороны волосы. Голова сделалась нормальной, круглой.

Что с ним такое? Он зажмурил глаза, потом вновь их открыл. Наверное, напился. Не мудрено видеть квадратные головы, если столько пить, а ведь недавно, несколько месяцев назад, они также ехали в метро со Стасом, перед этим сильно напились. Тогда еще подрались с кавказцами. А еще раньше, он познакомился в метро с Катей…

— Как тебя зовут? — спросил он сидевшую рядом девушку.

— Меня? — она удивлённо на него посмотрела, — Ангелина, можно Лина.

— Ангелина, хорошее имя! — пробормотал он и почувствовал, что снова ныряет в темную пучину беспамятства.

Когда Максим очнулся и пришел в себя, то увидел, что лежит на кровати в своей квартире. За окном нехотя занимался день, в зимнее время обычно не торопившийся отбирать у ночи свои права. Завьялов повернул голову и обнаружил, что полураздет, пиджака и рубашки не было, как и ботинок, лежал он в одних брюках.

Рядом, вытянув длинное худое тело вдоль кровати, тихо посапывала девушка — менеджер салона. Она была голой. «Как же её зовут? — начал тяжело вспоминать Завьялов, — что-то на «А». Алена? Анна? Какое-то иностранное имя, вроде». Однако в голову ничего не приходило.

Вместе с тем другие мысли — беспокойные, неприятные, мутные, накатили на настроение и омрачили его. Максим вспомнил, что его вчера уволили, что он поссорился с Катей, что Стас лежит дома парализованный. Всё казалось глупым и ужасным.

Общаться ни с кем не хотелось и потому он решил выпроводить девушку из квартиры. Завьялов слегка коснулся её плеча, потом чуть-чуть толкнул.

— Эй, просыпайся!

Девушка открыла сонные глаза, с трудом освобождаясь от власти сна.

— Просыпайся, зайка. Тебе пора!

— Максим, я хочу еще поспать. Мы вчера поздно пришли.

— Во сколько?

— Около двух ночи.

— Ничего не помню. Но тебе все равно пора на работу. Я сейчас сделаю кофе на кухне, попьем, а потом пойдешь. Окей?

— Хорошо! — девушка нехотя согласилась, потирая рукой еще сонное лицо.

Отправив на улицу без всякого сожаления свою добровольную спутницу, Максим принялся бесцельно слоняться по квартире. Ему хотелось увидеть Катю, сейчас, немедленно. Но как это сделать?

«Глупо, всё глупо! — повторял он про себя, засевшую в голове мысль, — и с Катей глупо, и с работой. Ну, ладно, с работой не так страшно — что-нибудь найду. А вот с Катей, надо всё исправлять. Сейчас!»

Завьялов посмотрел на время. Пора было собираться на работу, если бы он работал. Что же, у него был шанс еще успеть и пересечься с ней в метро, на «Театральной». Там она обычно делала переход на «Охотный ряд».

Он побежал в ванную, принял прохладный душ, быстро побрился, брызнул французской туалетной водой, запах которой нравился Кате и, к моменту выхода из квартиры, чувствовал себя вполне бодрым, энергичным, словно и не пил накануне до беспамятства. Его молодой организм еще не давал сбоев и выдерживал такие нагрузки без особых последствий для обладателя. Даже мешки под глазами не появились. Только перегар, который Максим пытался перебить мятным леденцом, синяки под глазами, и чуть покрасневшие веки выдавали особое напряжение проведенных суток.

Подходя к станции «Речной вокзал», он по привычке начал осматривать идущих с ним и впереди него людей, в надежде увидеть фигуру Кати. Однако её не было. Тогда он спустился вниз, вошел в вагон и, как и задумал, поехал до станции «Театральной».

 

Глава 16

Встретившись с Катей в кафе, Никита поначалу боялся, что она его сдаст Анжелике Игоревне. Никита не очень-то доверял людям, потому что люди, по его мнению, выше всего ценили свой интерес, а потом всё остальное: обещания, родственные узы, дружбу.

Он знал многих близких людей, состоящих в кровном родстве, которые одалживали друг другу в долг и не гнушались нанимать бандитов, если с возвратом долга возникали проблемы. Что ж делать, если таково время — циничное и жестокое!

Однако Катя его не сдала. Никита понял это по реакции Анжелики, ничем не обозначившей своей немилости или гнева. Директор агентства продолжала ему доверять, не выводя из сферы общения с клиентами и не ограничивая доступ к клиентской базе.

— Никита, зайдешь ко мне в офис? — спросила Анжелика, проходя мимо него и ласково улыбаясь, — у меня появился один интересный проект.

— Сейчас.

Никита поднялся из-за стола и, переглянувшись с Катей, сидевшей за соседним столом, пошел следом за начальницей. В этом переглядывании не было особого смыслы, поскольку оба не знали содержание проекта, но Никита был благодарен Кате за её молчание и постарался выразить это своим взглядом. Катя поняла его.

Проект, предложенный агентству Анжелики, был и впрямь заманчивым. Застройщик получил в собственность большой кусок земли в Подмосковье и предложил агентству быть эксклюзивным продавцом новостроек. Анжелика делилась с Никитой подробностями, а тот, делая вид, что внимательно слушает её, размышлял какую пользу он смог бы извлечь из всего этого.

Что если набрать покупателей новостроек и с ними уйти в крупную риэлторскую контору, в тот же «Мосриэлт», «Инком» или «Миэль»? Его бы там встретили с распростертыми объятиями. Можно было бы поторговаться об адекватной оплате своего труда, дополнительных бонусах, еще о чем-нибудь полезном — выгод было много. Но…

Никита посмотрел на увлеченную рассказом Анжелику. Его любовница могла не допустить такого поворота событий, ведь он не знал какие у неё связи среди правоохранителей или бандитов. Она вполне могла подключить кого-нибудь из них для выхода из спорной ситуации.

И всё же, всё же… Было заманчиво на этом срубить бабки, оторвать для себя такой жирный кусок. По мнению Никиты, всего-то и требовалось обойти одну Анжелику и самому договориться с застройщиком, ведь тому, на самом деле, все равно кто будет продавать квартиры. Главное, чтобы это были известные фирмы с хорошей репутацией, которые не отпугнули бы клиентов. Еще он подумал, что под этот проект можно было бы привлечь Катю с Васей, забрать их с собой и уйти от Анжелики целой командой.

Когда Анжелика закончила свой подробный рассказ, Никита заторопился уходить, чем серьезно озадачил владелицу бизнеса. Она думала посидеть с ним, обговорить стратегию продаж, обсудить возможности, которые открываются в перспективе.

— Я хотела бы услышать твоё мнение! — укоризненно сказала она Никите.

Изображая на лице сомнение, тот ответил:

— Не знаю, потянем ли. У нас штат маленький, риэлторов немного, а тут такой проект — махина! Если завалим продажи, нашу репутацию смоет в канализацию.

— Ты боишься? — Анжелика закурила, пуская дым в сторону.

— Конечно, боюсь! Отпахал несколько лет, как негр на плантации, меня узнали на этом рынке, а потом вдруг все коту под хвост? Знаешь, работа в прогоревшей фирме — это жирный минус в резюме.

— Все будет хорошо! — шаблонной фразой отмела его сомнения Анжелика, — мы справимся. Не хватит людей — наймем еще!

— А кто застройщик, солидный?

Никита поинтересовался застройщиком, потому что Анжелика, с упоением рассказывая о перспективном строительстве, и обозначив предполагаемое место — юго-восток Подмосковья, конкретную фирму-застройщика не назвала. У неё всегда было врожденное чувство осторожности.

— Застройщик? Тебе название ничего не скажет. Компания всего лишь ширма для настоящих участников проекта. Но если хочешь — это ООО «Северстройинвест». Ничего не говорит?

— Нет! — Никита пожал плечами, — а кто реально стоит за ними? Ты знаешь?

— Да! — самодовольно произнесла Анжелика, — бизнесмены из строительного бизнеса, поднявшиеся на заказах при Лужкове. Я тебя собственно позвала, чтобы ты связался там кое с кем, посмотрел договор поручения, другие бумажки…

— Давай телефон!

Анжелика, не выпуская изо рта сигарету, взяла ручку и на бумаге написала номер мобильника.

— Это Дмитрий Сергеевич, он там всем рулит. Созвонись с ним, договорись о встрече.

Последние слова её, как всегда когда она отдавала распоряжения, прозвучали властно и энергично, после чего Анжелика села в кресло и утомленно откинулась назад, словно проделала тяжелую работу. От окурка сигареты в её пальцах шел сладковатый ментоловый запах. Она прищурено посмотрела на Никиту.

— Чего застыл? То хотел отвалить, словно тебя за задницу схватили, а теперь, стоишь, как столб. Опять начал с женой встречаться? — вдруг спросила она с подозрением.

— Нет, ты чего, Анжелика? Мы же вместе…

— Вместе… А глаза у самого неспокойные, я вижу!

Но неспокойные глаза у Никиты были по другой причине. После рассказа Анжелики о проекте, у него в голове сложился вполне определенный план, который перед этим только смутно зрел, но не имел еще ясных очертаний. План был очевиден — связаться с Дмитрием Сергеевичем, от которого все зависит, и перевести стрелки на себя.

Выйдя из кабинета начальницы, Никита не скрывал прекрасное расположение духа. Оно, действительно, было прекрасным — всё получалось самым удачным образом. Выбрав удобное время, он позвонил в «Мосриэлт» и договорился о встрече с кадровиком-эйчаром, с которым уже встречался в «Старбаксе», когда там его случайно застала Катя. Он хотел предварительно обговорить возможность своего перехода на новых условиях, с учетом последних обстоятельств.

— Ты чего такой веселый, настроение хорошее? — спросила его Катя, когда он появился в их офисе.

Вася тоже удивленно посмотрел на него — все знали, что у Никиты масса проблем, одна из которых неразрешимый любовный треугольник.

Самой Кате было грустно. Эта непонятная ссора с Максимом выбила её из колеи и последнюю неделю она ходила хмурая, неразговорчивая, рассеянная.

— Всё пучком! — бодро ответил Никита, — Анжелика зацепила крупный проект, так что готовьтесь пахать, может даже по ночам.

Он решил раньше времени не делиться о своих планах, подумал, что осторожность в таком деле не помешает — здесь лучше всего пример брать с самой Анжелики, которая было очень скрытной, когда дело касалось бизнеса. Тем не менее, едва выдалась свободная минута, он отозвал Катю в переговорку.

— Помнишь, я говорил тебе о «Мосриэлте» в «Старбаксе»?

— Да, конечно.

— Не хочешь свалить отсюда? Там нужные толковые риэлторы.

Катя на минуту задумалась.

— А условия какие?

Никита назвал сумму дохода, процент от завершенной сделки.

— Там, как и везде, часть зарплаты в конвертах, но, — сказал он со значением, — сама видишь, что по сравнению с Анжеликой у них лучше. К тому же фирма известная, давно на рынке…

— Ты же говорил, что сейчас будет крупный проект, мы заработаем много денег…

— Можем заработать, но не здесь, а там.

— Ты хочешь… — Катя не договорила, потому что догадалась о плане Никиты и встревожено посмотрела на него, — ты хочешь кинуть Анжелику?

— Слушай, этот разговор между нами, ты же меня не спалишь?

— Нет, ты меня знаешь! Но мне все это ужасно неприятно, словно я кого-то предаю.

— Бизнес вообще-то жесток, здесь нет друзей! — произнес Никита с легкой долей раздражения на Катю, которая, по его мнению, слишком носилась со своими моральными принципами.

Разговор этот состоялся накануне встречи Никиты с представителем «Мосриэлта» — он не добился от Кати четкого согласия, но, хотя бы, заинтересовал её, что было важным само по себе. Вскоре, прошла запланированная встреча с мосриэлтовцем и прошла удачно — он добился всего, чего хотел, а потому, не затягивая время, поехал к застройщику Дмитрию Сергеевичу. Тем более, что у него было официальное поручение Анжелики.

Офис Дмитрия Сергеевича, как и офисы других значимых строителей, имеющих связи в мэрии, находился в центре Москвы, на Тверской. Никиту встретили респектабельные молодые клерки, вежливо проводили в кабинет главы фирмы. Весь их вид олицетворял солидность и надежность — дорогие костюмы, негромкие голоса.

Как и предполагал Никита, его визави, оказавшийся почти ровесником, занял прагматичную позицию. Ему были важны деньги, продажи, поток клиентов. Кто занимался реализацией квартир, для него было неважно — с Анжеликой никакого договора они еще не подписывали, так что неустойки платить не надо.

Никита был окрылен и опьянен открывшимися возможностями. Он чувствовал себя хозяином судьбы, причем это чувство возникло впервые и, действительно, пьянило как молодое вино. До этого он всегда был на вторых ролях, всегда на подхвате, всегда за спинами других. За годы накапливалась обида на всех, на самого себя, ведь он мог не хуже этих топов управляться с денежными потоками, руководить фирмами, быть креативным и толковым. Сейчас, наконец, такой шанс выпал.

В то утро, когда Максим собирался перехватить Катю в районе «Театральной», у Никиты тоже возникла потребность встретиться с ней вне офиса — ей надо было немедленно принимать решение: или уходить от Анжелики, или оставаться. Никите нужен был четкий ответ, ему нужно было знать на кого можно рассчитывать.

 

Глава 17

На «Театральной», как и рассчитывал, Максим оказался в намеченное время и встал на середине перрона, внимательно вглядываясь в проходящие поезда. Составы, словно рыбы на нересте, подходили один за другим, с минимальным интервалом, и исторгали из своей утробы икринки — толпы пассажиров. Вокруг мельтешили лица, мелькали рюкзаки, сумки, чемоданы. Шансы увидеть в этой сумятице Катю, ехавшую до «Павелецкой», где она работала, были ничтожны малы. На что же он надеялся? Завьялов и сам не знал на что.

Когда у него созрел план перехватить её на «Театральной», он подумал, что свяжется с ней по телефону или отправит смс, договориться о встрече. Но потом, уже на самой станции метро его охватили сомнения. Правильно ли он поступает и как сделать так, чтобы не обидеть её? И вообще, зачем было ехать на эту станцию, словно он еще работал в «Автолюксе»? Можно ведь было ждать её у входа на «Речном вокзале». Там было бы больше возможностей.

Он потер голову — во всём была виновата вчерашняя пьянка и короткая ночь.

Несколько человек, таких же, как и Завьялов, кого-то одиноко ждущих и скучающих, ходило, стояло вместе с ним в этом небольшом и узком пространстве. Они ему не мешали. Максим между тем думал, что если бы издалека увидел Катю, то хотя бы сделал попытку пуститься следом, а там, на улице, на подходе к её фирме, попытался догнать. Но Кати пока не было.

Гул поездов, шум толпы, постоянное перемещение пассажиров, стремящихся в разные направления, как броуновские частицы — всё это было привычным и обыденным. Но странное дело, разнообразное движение людей, это людское варево, кипящее здесь, в подземном котле, совсем не утомляло Завьялова. Наоборот, вялость и усталость, владевшие им, когда он в спешке выходил из дома, сменились бодростью и энергичностью. Он был похож на аккумуляторную батарейку, подзаряжавшуюся через адаптер от сети переменного тока, только в качестве сети выступало метро.

Максим стоял и гадал, когда появится Катя, терпеливо глядя на проплывающий мимо поток людей. От нечего делать он вспомнил, как на «Площади Революции» обычно трогал холодный нос бронзовой собаки — верного друга пограничника. У него даже мелькнула шальная мысль — не сходить ли по переходу туда, на эту станцию, и снова заполучить удачу. Но посмотрев на время, с досадой обнаружил, что уже не успеет, Катя могла появиться в любой момент.

«Что-то она запаздывает, не случилось ли чего с Денисом? — с беспокойством подумал Завьялов, — сейчас зима, вдруг мальчишка простудился или подцепил грипп? А может, она проехала раньше, и я зря здесь торчу? Позвонить что ли?»

Его рука несколько раз тянулась к телефону, но он не звонил — посчитал, что через минуту всё равно её увидит и всё проясниться. Во всяком случае, Максим дал себе еще десять минут, после которых решил обязательно позвонить.

Катю он увидел через два пропущенных поезда. К его удивлению, она не поехала дальше, к месту своей работы, а вышла из вагона. Девушка была не одна. Максим был готов увидеть её с подругой, скажем, с той же Викой, с мамой Ниной Георгиевной, с кем-то из знакомых, но он вновь увидел Катю с тем самым молодым человеком, который разговаривал с ней в «Старбаксе». Из-за него, в сущности, и случилось у них размолвка.

«Черт! Вот засада! — подумал он, остановившись в нерешительности, — опять этот крендель! Неужели она не может его послать?»

В это время Катя и Никита перешли по переходу на красную ветку и, поднявшись по эскалатору в центре зала, сели в один из вагонов подошедшего поезда Сокольнической линии. Это было юго-западное направление.

Максим автоматически шел за ними и лихорадочно раздумывал, как привлечь внимание девушки. Однако мысли в голову не шли, он только старался не упустить из виду Катю и её спутника среди мелькавших перед ним людей. Их спины иногда закрывали девушку, и тогда Завьялов прибавлял шаг. Однако, несмотря на его усилия, он чуть не опоздал когда Катя с Никитой садились в вагон — Максим едва успел забежать в соседний.

В голове назойливо крутились строчки знакомой песни, пересекаясь одна с другой, нахлестывая друг на друга, как прибрежные волны, спугнутые проходящим судном:

Этот рефрен — «невозможно изменить» и «некого винить» задавал разрушительный ритм его мыслям, неумолимо отстукивал как метроном ход времени. Он слышал объявление диктора: «Двери закрываются», а ему казалось: «Сердце разрывается». «Следующая станция…» — звучал женский голос. «Позабыты дискотеки с танцами», — слышал Максим слова из песни. И вновь возвращалось: «Только в этом некого винить». Это «некого винить» прорывалось сквозь перестук колес, долбилось в уши. «Некого винить. Некого винить. Некого…»

С большим трудом пробираясь сквозь плотно стоявших пассажиров, поворачивавших к нему недовольные лица, он думал о себе с ожесточением: «Разве мне некого винить? Только самого себя! Повелся как идиот, теперь нужно всё исправлять».

Дойдя до торца, который и был его целью, через узкое окно Максим заглянул в Катин вагон. Она стояла неподалеку от входа, о чем-то разговаривала с тем самым надоевшим Максиму парнем. Однако её лицо… Оно не выглядело, как лицо влюбленной или флиртующей девушки, Катя не улыбалась, не стреляла глазками. Напротив, её лицо было напряженным и внимательным.

Как понял Максим, разговор шел серьезный, может даже, неприятный для Кати, однако у него отлегло от сердца — эта встреча совсем не походила на выяснение любовных отношений.

Он не отрывал взгляда от её лица, отчаянно ловил шевеление губ, словно был специалистом по сурдопереводу и мог уловить смысл сказанного. Но, к своему большому сожалению, ничего не разобрал.

Максиму, естественно, не был слышен разговор Кати и Никиты, хотя они говорили громко, стараясь перекричать вагонный шум.

— Слушай, не морочь мне голову, да и себе тоже, — раздраженно говорил Никита, — я же тебе всё рассказал, чего ты боишься?

— Я не боюсь, просто сомневаюсь. Мы с Анжеликой давно работаем, знаю её. Она, конечно, не подарок, но не хуже других бизнес-вумен. У каждого в голове свои мурашки.

— Ты что, прикалываешься? Я специально приперся сюда, перескочил на твою ветку, чтобы встретиться, думал, что всё уже срослось, а ты? Тут единственный раз в жизни фортонуло…

Катя не ответила, только голова её качнулась из стороны в сторону, и Никита не понял: то ли она отрицательно качает головой, то ли это шатает вагон. Она молчала, и в этом молчании он почувствовал упорство отказа.

— Подумай еще раз, — нехотя, не желая признавать свое поражение, сказал он, — в «Мосриэлте» нас ждут. Я же для тебя стараюсь, чтобы тебе было лучше.

— Спасибо, не надо! — твердо ответила Катя. Потом, немного помедлив и решив, что своим тоном может обидеть Никиту, пытавшегося помочь ей, пусть и с учетом своих интересов, она добавила, смягчившись: — Спасибо тебе, Никита, ты не обижайся, но я не пойду!

— Как хочешь! — Он обратил, наконец, внимание, что они едут не на «Павелецкую», — ты сегодня не работаешь?

— Работаю, но договорилась с клиентом встретиться утром на Юго-Западе.

— Тогда удачи! Я на следующей выйду.

В это время поезд приблизился в очередной станции метро, двери отворились и Никита, не глядя на Катю, с обиженным лицом, вышел из вагона. Она же, заметив, что освободилось место, подошла и села, поскольку ехать нужно было до конечной станции.

Из-за неприятного разговора Катя запереживала и тревожные мысли захватили её. Она раздумывала о том, что не могла так поступить — очертя голову броситься в другую фирму, столкнуться там с неизвестными людьми, вновь выстраивать отношения. Это всегда трудно, болезненно, как будто поменять семью, ведь на работе проходит половина жизни. Там к людям привыкаешь, знаешь, кто любит футбол, кто ругается с тещей или женой, кто увлекается пивом по пятницам, у кого болеют дети.

А на новом месте? Вдруг у неё ничего не получиться? Тогда придется уходить, искать работу… Она не могла поступить спонтанно, без расчета — всё-таки на руках был маленький Денис, а мать хоть и получала пенсию, но небольшую. Нет, рисковать было не в её правилах.

Наблюдавший со стороны Максим, заметил, как глубоко Катя задумалась. В такие минуты она, казалось, отрешалась от всего, сидела с закрытыми глазами и отстраненным лицом. Ему стало её жалко.

«Может, нужна помощь?» — подумал он. Рука нащупала мобильник, и Максим набрал смску: «Привет! Я здесь!»

Отправив её, он через секунду получил ответ, что его послание доставлено и следом увидел, как Катя полезла в сумочку. Она достала свой телефон, прочитала. Её лицо сразу оживилось и то хмурое, напряженное выражение, присутствующее до этого, уступило месту радостному ожиданию. Она принялась смотреть по сторонам, чуть-чуть наклонившись вперед и поворачивая голову то вправо, то влево, чтобы увидеть его из-за стоявших в проходе людей. Но Катя не заметила Максима и тогда она написала: «Ты где, я тебя не вижу?»

Он ответил: «В соседнем вагоне».

Катя посмотрела в его сторону и, наконец, они встретились глазами. Ему показалось, что она что-то говорит или шепчет. Он не смог разобрать, но увидел, как она помахала ему рукой.

«Я тоже тебя люблю!» — хотел сказать он, и, наверное, сказал, но в таком шуме никто ничего не услышал.

Сердце Максима учащенно билось, словно он нырнул в воду, глубоко вниз, и там надолго задержал дыхание. «Мне надо к ней. На следующей станции перейду в её вагон», — решил он и написал: «Я перейду к тебе».

Он изобразил круговое движение рукой, как бы дублируя свое послание, и заметил легкую улыбку на её лице, она кивнула, что поняла, а Максим двинулся к выходу из вагона.

По пути он обошел высокого — выше почти на целую голову, парня, который тут же занял его место у торцевой двери, прислонившись к ней спиной. Завьялов успел еще заметить, что тот играл в гоночную игру на планшете, поворачивая его то вправо, то влево. Максим в это время почти подошел к выходу и встал, ожидая остановки поезда на станции и это было последним, что он успел сделать.

 

Глава 1

Он вдруг почувствовал сильный толчок в спину, такой сильный, что не смог устоять на ногах и его швырнуло вперед, на других людей, стоявших у выходной двери.

Первой мыслью было, что какой-то пьяный дебил, решил пробраться к выходу, двигаясь напролом и расталкивая всех локтями. Завьялов резко повернул голову назад, чтобы гневно сказать этому отморозку, что он о нём думает, а потом повернуться и врезать как следует, но… За своей спиной он никого не увидел.

В тоже время, когда он ощутил толчок, одновременно, мигнул и погас свет и вместе с тупым ударом в спину, Максим почувствовал, как сотни мелких иголок кольнули его лицо и шею. Это было странное ощущение, подобное тому, какое он чувствовал, когда ложился на специальный тонизирующий коврик из мелких пластмассовых игл. Только на коврике иглы впивались в кожу больнее, а здесь было не так. Здесь это покалывание было мягче, осторожнее, словно некто в потемках чуть-чуть прикоснулся к нему колючей рукой и тут же отдернул.

В общем, все это произошло в одно мгновение, и никто не успел ничего понять. Только рядом сдавленно вскрикнула женщина от испуга, и кто-то из мужчин обматерил машиниста поезда, думая, что это по его вине поезд резко затормозил. Хотя на самом деле, поезд почти и не снизил скорость, пролетев в тоннеле еще несколько десятков метров, и лишь затем заскрежетали тормоза, началось экстренное торможение.

Максим медленно поднялся на ноги, подумав: «Что это? Авария, столкнулись с другим поездом? Нет, похоже на взрыв». Это точно был взрыв.

Как оказалось, от толчка он упал не один — с ним упало еще несколько человек, стоявших в проходе. Тот взрыв, который случился в третьем вагоне, вызвал воздушную волну, выбившую там все стекла, отразившуюся от стен тоннеля и ударившую по другим вагонам. Поэтому везде слышались крики раненых, летели и сыпались осколки стекол.

В вагоне Завьялова появился слабый аварийный свет — горели не все плафоны, а лишь часть из них. Он сразу почувствовал ветер в лицо. Ветер нес запах гари, железа и горящего пластика.

Как оказалось, ветер свободно дул, потому что окна вагона были выбиты, и из-за этого всё вокруг тотчас заволокло густым смогом. Рядом закашлялся старик, наглотавшийся дыма, видимо астматик. Он достал ингалятор и судорожно глубоко вдохнул. Тут Максим увидел, что сидевшая на коротком сиденье в самом торце немолодая женщина, медленно повернула голову в его сторону, прижимая руку к правому глазу. Сквозь пальцы у неё сочилась кровь, а рот исказило в беззвучном крике. Потом голос у неё появился и она запричитала:

— Боже мой, мой глаз! Мой глаз!

Максим понял, что ударной волной у неё выбило глаз и сейчас, под теми пальцами, из-под которых сочилась кровь — пустая глазница. Сидевшие рядом с ней пассажиры — молодые парень и девушка, закрылись руками от летевших стекол и боялись их отпустить. Ударом взрывной волны у них сорвало шапки и, насколько мог рассмотреть Максим, опалило волосы на голове.

Но не успел он еще осмыслить увиденного, как его внимание привлек тот самый длинный высокий парень, занявший его место у запертой двери в торце. Наверное, своей широкой спиной он закрыл часть осколков, летевших в их вагон. Это осколки серьезно ранили его, и он упал на пол, растянулся во весь свой длинный рост и теперь лежал задыхаясь. Максим опустился с ним рядом на корточки.

— Погоди, я помогу!

Он приподнял спину и голову молодого человека, чтобы ему легче дышалось.

— Блин, вот же угораздило! — произнес тот прерывающимся голосом, — мне на экзамены надо.

Парень оказался студентом, как раз на это время приходился основной поток молодежи, ехавшей в разные вузы города на учебы или сдачу сессии.

— Сейчас придут врачи, тебя перевяжут, — сказал ему Максим, чтобы успокоить, в глубине души, совсем не рассчитывая на чью-то помощь, по крайней мере, в ближайшие минуты.

— Я… — начал было с напряжением говорить парень, но замолк и Максим заметил, как в неярком желтом вагонном свете его лицо посерело, глаза закатились и он обмяк у него на руках.

— Умер! — негромко сказал кто-то за спиной Завьялова.

Только сейчас, после первых прошедших как в тумане мгновений, держа на руках погибшего от взрыва парня, он подумал с удивлением: «Теракт? Не может быть! Здесь? Со мной?» Но удивляться было нечему — теракты в Москве случались и раньше, а излюбленным местом для их проведения всегда было московское метро. Замкнутое пространство подземного города, большая скученность людей, насыщенность электро и телекоммуникаций, практически гарантировали нужный результат.

«Конечно, чем я лучше других, я, Максим Завьялов?» — из хаоса спутанных мыслей вдруг вынырнул отдельный вопрос, не требующий ответа. Смерть не выбирает, кого убить — благополучного менеджера или простого работягу с завода, одинокого человека или обремененного семейством.

«Я один, со мной рассчитаться проще!»

Он опустил на пол умершего, поднялся. Переведя взгляд вниз, Максим обнаружил, что белые манжеты его рубашки окрасились в красные разводы от крови, которая текла с лица. Белоснежный ворот рубашки, по-видимому, тоже был запачкан. Показавшиеся ему мелкими иголками, на самом деле были осколки стекол, полетевших внутрь вагона то ли от сильного удара, то ли от взрыва — Максим не знал. На темной ткани пальто ему бросились в глаза блестки от тех же стекол, зацепившихся в разных местах. Он провел рукой, чтобы их стряхнуть.

Все эти занятия: ощупывание себя, осмотр одежды, отряхивание стекла на пол, на короткое время отвлекли Максима от основного — он не знал, что происходит в вагоне у Кати, не знал и боялся узнать. Поэтому сознательно не смотрел в ту сторону.

Бросив взгляд вглубь своего вагона, Завьялов увидел, что практически все люди остались на своих местах: на сиденьях сидели в основном женщины разных возрастов, в проходе стояли мужчины. Пару женщин подошло к той, у которой выбило глаз, они дали ей платки, чтобы остановить кровь, что-то говорили успокаивающее.

В вагоне повисло тягостное молчание, которое нарушил какой-то худощавый парень в тёмной куртке и джинсах, в руке он держал ноутбук в сумке. Парень подошел к двери и принялся с силой, прилагая большие усилия, отодвигать створки двери в стороны.

— Не лезь туда! — вдруг крикнул ему приземистый плотный мужчина в натянутой на голову небольшой шапочке, стоявший позади. Эта тонкая шапочка плотно облегала контур голову и делала похожей её на шар, — не лезь! — снова крикнул он, — там ток не отключили, убьёт!

Молодой человек оглянулся и замер в нерешительности, но потом смысл сказанного достиг его сознания и он бросил свое напрасное занятие. В это время на скамейке рядом с Максимом заплакала маленькая девочка с круглым лицом, раскосыми глазами, явно приехавшая с родителями из Средней Азии. Она была с бабушкой. Пожилая женщина принялась успокаивать её, что-то быстро говорить на своем языке, вытирать слезы.

В воздухе всё стоял, не рассеиваясь, смог из серого дыма, затянутый сюда из соседнего вагона. Дым едва заметно уходил в выбитые окна, но его еще оставалось достаточно много. Заметив, что внизу было легче дышать, Максим снова присел на корточки, посматривая по сторонам.

Паники не было. Все сидели и ждали чего-то — то ли спасателей, то ли чьей-то команды, чтобы спасаться. Тем не менее, среди общей тишины в вагон проникали звуки. Откуда-то издалека доносился одиночный глухой стук, словно на другом конце поезда кто-то размеренно бил молотком по вагону, пытаясь открыть заклинившие двери. В вагон и под него продолжали падать, тонко позвякивая, осколки разбитых стекол, из динамиков доносилось ровное шипение.

Максим подумал в этот момент, что связь с машинистом наверняка потеряна, и они теперь не узнают когда же отключат ток и когда можно будет выбраться наружу.

Он все никак не мог заставить себя повернуть голову и посмотреть, что твориться в вагоне у Кати. Единственное, что он различал, что оттуда не доносилось ни звука. Наконец, он пересилил себя и медленно повернул голову.

Вагон, в котором она ехала, был третьим в составе и оказался почти полностью погружен в темноту. В нём не было видно ни единой лампочки, только в отдельных местах слабо горели очаги случившегося пожара, но свет из тоннеля не освещал его внутренности.

Прямо к вывороченной раме запасной двери пострадавшего вагона прицепилась зимняя шапка. Она тлела, издавая тошнотворный запах горящей кожи и овчины и кто-то попытался скинуть её вниз, на рельсы, но шапка, словно приварилась к железу.

Всё это Максим отмечал про себя чисто механически, не думая ни о чём, словно рассматривал по телевизору съемки с места чужой катастрофы. Но тут, в то же самое мгновение, он осознал, что в том злополучном третьем вагоне находится его Катя и у него защемило сердце. Что с ней? Где она?

Вдруг, молчавшие до того вагонные динамики ожили, раздался голос машиниста:

— Сейчас открою двери с правой стороны. Всем надо покинуть вагоны и двигаться назад. Туда идти ближе.

«Назад? — подумал Максим, — но мне надо вперед, в тот вагон, где Катя. Она должно быть жива. Её надо найти и вытащить».

В это время двери с шипением растворились, открывая темные провалы тоннеля. Тот пассажир в маленькой шапочке, который не пустил молодого человека наружу, когда еще не был отключен ток, первым спрыгнул вниз и крикнул:

— Мужики, давай сюда, надо всех спустить вниз!

Следом за ним попрыгали другие мужчины и, встав у дверей, начали помогать остальным выходить из вагона. Эвакуация проходила спокойно, если не считать того, что все были подавлены происшедшим. Они еще не знали кто, каким образом взорвал третий вагон, но понимание того, что все были на волосок от гибели, что им повезло, а кому-то нет, привносило в эвакуацию мрачную атмосферу.

Вместе с другими Максим спрыгнул вниз, и продвинулся от дверей немного вперед, к темному страшному вагону. Навстречу ему шли люди из первых вагонов, никто не обращал на него внимания. Эти люди, проходя мимо злополучного вагона, старались на него не смотреть. Они просто молча и тихо шли, прижимаясь к бетонной стене тоннеля или держась за неё.

Максим сделал несколько шагов вперед и очутился возле первой двери, возле той самой, в которую хотел войти на следующей станции. Однако двери на месте не было, а вместо неё зияла огромная черная дыра. Вагон, в котором ехала Катя, почернел, сильно деформировался от взрыва, раздулся изнутри, словно был шариком, накачанным воздухом, а не имел прочный стальной каркас. При этом некоторые входные двери оказались выбиты наружу и упали где-то позади состава, когда он еще двигался на большой скорости к следующей станции.

Внутри было тихо. Завьялов осторожно заглянул в вагон. В полумраке, среди хаоса, нагромождения искореженного железа, оторванных сидений и разбросанных тел, он увидел то место, где сидела Катя, её скамейку. На ней чуть наклонившись в бок, в ряд, сидело несколько человек, мужчин и женщин. Возможно, среди них была и Катя. Эти люди не двигались — просто сидели, свесив головы, как будто уснули.

У него все похолодело внутри, и он подумал, что надо скорее забраться, помочь ей, ведь она ждет его помощи. Она, конечно, жива, просто оглушило взрывом. Никакой другой мысли в эту минуту он не допускал.

Собравшись с духом, и взявшись руками за пол, чтобы оттолкнуться от него и подбросить свое тело вверх, в сам вагон, Максим внезапно почувствовал, как его кто-то тронул за плечо. Это был машинист. Лицо этого человека было испачкано сажей, в темноте он показался Максиму пожилым железнодорожником.

— Я всё проверил, — сказал машинист неожиданно молодым голосом, — живых там нет. Пойдем отсюда — им ничем не поможешь!

— Не может быть! — упрямо произнес Максим, — у меня там невеста, нет жена!

Слова этого человека, произнесённые устало и обыденно, тем тоном, которым обычно говорит человек, выполнивший свою работу до конца, словно оглушили Максима. Невозможно было поверить, что его Катя, Катя, с которой он только что помирился и которой хотел сегодня сделать предложение, и вдруг она мертва. Это было невозможно! Не укладывалось в голове.

«Как же так? — думал он растерянно, — как же так? Я же хотел сказать ей, что люблю, я же хотел ей сказать…».

И тут чей-то голос, обезличенный, никому не принадлежащий, но ясный и твердый, вдруг раздался в его голове: «Не успел! Не успел! Не успел!».

Эти слова рефреном звучали в мозгу, также, как до этого перестук колес ритмично выбивал ему слова: «Некого винить, некого винить».

— Пойдем! Спасатели их вытащат.

Сказав это, машинист взял Максима за плечо и с некоторым усилием повел его к концу поезда и тот, как очумелый, не сопротивляясь, побрел вместе с ним, с трудом переступая через шпалы.

 

Глава 2

Они шли долго. Впереди брели пассажиры, эвакуировавшиеся из поезда, невольно выстроившиеся в длинную узкую колонну — в туннеле нельзя было пройти вдвоем в один ряд.

С одной стороны, на расстоянии вытянутой руки были вагоны, с другой серые бетонные стены. Вдоль этих стен висели силовые кабели, которых, проходившие мимо люди предпочитали не касаться. В том месте, где произошел взрыв и которое они достигли, пройдя сотню метров, кабели оказались перебиты. Несколько концов валялось на земле, возле самой бетонной стены и искрилось крупными вспышками, казавшимися особенно яркими в темноте.

Пройдя несколько вагонов, машинист натолкнулся на женщину, сидевшую на земле и прислонившуюся спиной к вагону. Она была без сознания. Машинист присел, пощупал пульс на её руке, потом слегка похлопал по щекам. Женщина с трудом открыла ничего непонимающие глаза.

— Здесь нельзя оставаться, пойдем! — попросил он её, — вставайте!

Она попыталась ухватиться за стенку вагона, чтобы подняться, однако, едва начав движение тут же остановилась.

— У меня кружится голова — слабым, едва различимым голосом сказала она.

— Давай, поможем! — попросил машинист Максима.

Они подхватили её с обеих сторон, подняли и медленно повлекли вдоль состава. Женщина была не сильно тяжелой, и потому они справлялись.

Им приходилось пробираться с трудом, потому что проход был узкий и, к тому же, под ногами валялись сумки, бумажники, окровавленная мужская и женская обувь. Хрустели ридеры и планшетники, когда на них случайно наступали, своим хрустом напоминая хруст раздавленных жуков. Экраны некоторых электронных книг еще светились, показывая текст, недочитанный их хозяевами.

Максим видел только затылки людей, идущих непосредственно перед ним, а прочие терялись в темноте. Имевшие зажигалки мужчины и женщины зажгли их и несли перед собой, прикрывая языки пламени от порывов воздуха, нагнетавшегося в метро системой воздухоподачи. Они были похожи на паломников, которые шли к неведомому для всех святому месту в скорбном молчании. Издалека слышился тихий говор, неясное бормотание, громкие детские голоса.

Он иногда беспомощно оглядывался назад, туда, где оставлял Катю одну, в полной, кромешной темноте. Но разве мог он что-то сделать, чем-то ей помочь? Он поверил машинисту. И всё-таки, время от времени у него появлялась мысль, что нельзя было верить, не нужно, нельзя было там её оставлять. Надо было все проверить самому, убедиться, что его никто не обманывает.

Наконец, вагоны закончились, и стало свободнее идти. Но тут началось другое.

Когда взорвался третий вагон, некоторых из пассажиров, стоявших близко к дверям или окнам, взрывная волна выкинула наружу. После этого, несущийся на большой скорости состав принялся давить, кромсать их тела, оставляя за собой страшный кровавый след.

Шедший впереди машинист посветил зажигалкой и Максим увидел отрезанную ногу в джинсовой штанине, лежащую вдоль рельса с внешней стороны. Нога явно принадлежала мужчине, потому что на ней был надет мужской ботинок. Почему-то шнурок на ботинке развязался, концы свешивались в разные стороны, и эта деталь сильно поразила \Максима. Его замутило, но не вырвало.

Он сделал несколько глубоких вздохов и выдохов, и пошел дальше. Шедшие за ним, а их было совсем мало, человек пять-шесть, тоже останавливались у этого места и молча смотрели на ногу.

Едва они прошли несколько метров вперед после этой страшной находки, как машинист показал ему на тело. Это была молодая девушка в красной короткой куртке, джинсах, длинных зимних сапогах. Ноги и руки её были неестественно вывернуты, шапочка слетела с головы и белокурые волосы разметались вокруг. Максим её вспомнил. Она стояла у торцевой двери, так же как и Максим, только в Катином вагоне. Он тогда еще злился на неё, потому что она мешала смотреть на Катю.

— Пойдем дальше — сказал машинист, — уже недалеко осталось. Вы как, дойдете? — спросил он женщину, которую всё это время они вели под руки.

— Да! — тихо ответила та, — спасибо вам!

— Ничего, ничего, — ответил машинист, — надо помогать друг другу, а как иначе!

Вскоре вдали показался крохотный проблеск света, словно где-то зажгли лапмаду, потом свет сделался все ярче и ярче и Максим вместе со своими путниками, с остальным потоком вышел к платформе станции. На ней стояли разные люди — кто в форме полиции, кто в белых халатах, кто просто в обычной одежде, они протягивали руки и поднимали наверх выходящих из темноты пассажиров.

Поднявшись вместе со всеми на перрон, Максим огляделся. Большую часть людей выводили вверх по эскалаторам, а кому была необходима срочная помощь, её делали здесь же, в импровизированных приёмных пунктах. Тяжело пахло нашатырным спиртом, медикаментами, кровью. К этому запаху добавлялся запах гари, тянувшийся из черного отверстия тоннеля.

Вдоль колонн, выстроившихся вдоль зала станции, стояло несколько тележек на колесах. Некоторые пассажиры садились на них и тут же перевязывали, накладывали шины от переломов, оказывали первую медицинскую помощь. Ничего этого Максиму было не нужно, но он не спешил уходить. Он решил дождаться, когда из пострадавшего вагона извлекут всех раненых, погибших, и принесут сюда, на эту станцию. Поэтому, он отошел в сторону, опустился на корточки возле одной из колонн, облицованных розовым мрамором, и прислонился к ней спиной.

Он сделал это безотчетно, автоматически, совсем как в задымленном вагоне сел на корточки, чтобы можно было дышать. Ему не хватало воздуха тогда, но и сейчас он чувствовал, что задыхается. Эти оторванные руки, ноги, окровавленные тела. Все увиденное им в одно мгновение появилось перед глазами, горло сдавило железной рукой отчаяния и хриплые, лающие звуки, вырвались из его глотки.

Никто не обратил внимания на странного молодого человека — должно быть у него был шок. Так думали люди, которым он попадался на глаза, и никто к нему не подходил, потому что были более важные дела, чем проявление участия.

Спустя короткое время Максим успокоился. Кровь уже не текла по его лицу, но все равно, на всякий случай, он достал платок и осторожно, боясь задеть осколки, которые могли торчать из кожи, протер им лицо.

«Что-то надо сделать, что-то сделать! — думал он, пытаясь сосредоточиться. — Ах, да, надо кому-нибудь позвонить, сказать, что жив. Но кому звонить? Родители в Заволжске, они не знают, что здесь произошло. Их лучше не тревожить. Стасу? Ему я позвоню позже. Надо бы позвонить Кате. Нет, лучше дождусь её и так скажу, не по телефону».

У него не было в мыслях, что она мертва, что её уже нет. Наоборот, он ждал её — она должна была появиться с минуты на минуту, она должна была спастись, бесспорно спастись. Ведь мертвой её там, на сиденье взорванного вагона, он не видел. Он надеялся, что её могло выбросить ударной волной, что она придет в себя, поднимется и пойдет сюда, к этой станции метро. Он в это верил и надеялся.

К нему так никто и не подходил, не тревожил. Спасатели были заняты другими делами, которых еще оставалось много. Максим увидел, как приехала следственно-оперативная группа, как начали опрашивать первых свидетелей, как оцепили платформу станции. Он всё сидел и ждал. Наконец, появились первые носилки с людьми. Издалека ему не было видно — живые они или мертвые, а ближе Максим боялся подходить, боялся, что его могут отправить наверх, чтобы не мешал следствию. Носилки все несли и несли. Их было около сорока, может чуть больше.

Внезапно среди этих лежавших без признаков жизни людей на пустой платформе, раздались звуки мобильных телефонов. Один, второй, третий. Звучали разные мелодии, разные рингтоны: ритмичные, веселые, шуточные, длинные, короткие. Эти звонки не прекращались ни на минуту, словно родные и знакомые пытались восстановить утраченную связь и оживить этих людей, вытянуть их назад из бездны смерти. Но владельцы телефонов не могли уже никому ответить.

Лихорадочно достав свой телефон, Максим набрал номер Кати. Раздались длинные гудки — никто не брал трубку. Но его слух уже уловил долетавший со стороны лежащих тел, голос Катиного телефона, поющий в общем хоре бесхозных мобильников. Он знал, какую мелодию она поставила на его звонок. Это была песня Ветлицкой «Половинки».

Его рука медленно опустилась, и он не находил в себе силы нажать кнопку отбоя, как будто, как и те, другие, не желавшие терять связь с близкими людьми, не хотел терять с ней связь, если отключит телефон. Телефон Кати продолжал играть — она не отвечала.

Тогда он поднялся и, не отключая телефон, пошел к эскалатору, на выход из метро.

 

Глава 3

Вернувшись домой разбитый и опустошенный, Максим, не снимая одежды, упал на кровать. Сил не было. Перед глазами стоял мрачный тоннель, вереница молчаливых людей, взорванный вагон. Его преследовал запах горелого пластика, проводки, словно он был токсикоманом и специально надышался ядовитыми испарениями, чтобы отключиться.

Все же он поднялся, снял рубашку с засохшей кровью, отравился в ванную и принял душ. Он никуда не пошел, никому не звонил. По телевизору целый день показывали сюжет о взрыве в метро — ту станцию, на которой он был, рассказы очевидцев. Говорили, что вагон взорвала одна из смертниц, а вторую задержали на другой станции. Она не успела.

Завьялов не стал смотреть телевизор. Он выключил его и снова упал на кровать, бездумно глядя в потолок. Он лежал и не мог ни о чем думать — в голове было пусто, на сердце тоскливо. Зимний день, который должен был уже закончиться — всё никак не кончался, а, напротив, вопреки природе казался утомительно длинным и бесконечным.

Как всегда бывает в таких случаях, Максим стал вспоминать приметы дня. Что-то должно было указать на такой страшный исход, что-то могло навести на мысль, как следовало правильно поступить, чтобы избежать всего этого ужаса.

Да, он не успел подержаться за нос бронзовой собаки, пожелать себе удачи. Это было важным. Это, пожалуй, могло повлиять на обстоятельства их встречи в метро. Дотронься он, и вполне возможно возле Кати не оказалось бы этого парня. Он, Максим, бы вывел её на «Театральной» из вагона, чтобы объясниться. И она бы спаслась.

А еще раньше? Всё началось с их ссоры, пустяковой в сущности, инициатором которой был он.

Максим вспомнил, как в течение того дня они не смогли с Катей созвониться, даже смски не помогли, словно судьба специально разводила их в разные стороны. Если бы он тогда на всё плюнул, приехал к ней домой, помирился, то она бы вчера была у него и ночевала здесь, а утром поехала на метро отсюда, из его квартиры. Спасло бы её это? Он не знал — от его дома дальше идти до метро. Это могло бы задержать Катю на несколько роковых минут, и она бы села в другой вагон, в другой поезд. Такая возможность существовала.

Круговорот беспокойных мыслей не давал ему покоя. Виноват он или нет, смог бы её спасти или нет? Можно было бесконечно размышлять на эту тему, но однозначного ответа эти мысли ему не давали. Да и что теперь поделаешь? Назад ничего не вернуть.

Потом он задумал напиться — в холодильнике стояло полбутылки водки. В тяжелых случаях, чтобы снять напряжение, всегда советуют выпить, он читал об этом. Но затем подумал, что выпивка сделает его слезливым, растерянным, жалким, а жалким ему быть не хотелось, ведь жалость делает человека слабым.

«Сейчас надо быть сильным! Нельзя бухать!» — решил Максим, стараясь быть жестким к себе, собрав всю волю в кулак. Он понимал, что случившееся с ним и Катей, там, в тоннеле метро, потребует огромного напряжения, потому что происшедшее, оказалось таким испытанием, которое ему еще не приходилось переживать в своей, в общем-то, спокойной недлинной жизни.

Подумав так и решив про себя, что должен выдержать, несмотря ни на что, несмотря на то потрясение, которое испытал, Завьялов остался лежать на кровати. Оставалось только сжать зубы и терпеть. В это время его отвлек зазвонивший телефон, это звонил Стас.

— Макс, ты смотрел новости? Вот жесть, скажи! Эти террористы уже задолбали! — Максим молчал, а Стас продолжал говорить, — там показывали вагон. Я офигел, как увидел…

— Я был там, — глухо сказал Максим, — был там, в этом поезде.

— Что? Чего ж ты молчишь? Ты как сам, цел?

— Я цел, но погибших много.

— Да, говорили больше сорока человек.

— Катя была там, — перебил его Максим.

— Где там? С тобой в поезде?

— Да. В том вагоне.

— Погоди, я не въехал, ты тоже был в этом вагоне?

— Мы были в разных. Она погибла!

Стас помолчал, потом сказал тихо:

— Пусть земля ей будет пухом! Ты там держись. Хочешь, я приеду с Машкой?

— Нет, не надо!

— А вообще знаешь, тебе лучше уехать отсюда, на две недели, на месяц. Поезжай к родичам в Заволжск.

— Я подумаю.

Максим отключил телефон.

Он вспомнил о матери Кати — Нине Георгиевне. Она, наверное, уже обо всем узнала. По-хорошему, надо бы ей помочь — сходить в морг на опознание, помочь с похоронами, поминками. Но как только он начинал думать о том, что увидит мертвую Катю, лежащую на столе в морге, в темном мешке, с серым лицом, как у того парня, умершего у него на руках, то терял самообладание. А ведь могло быть и так, что от её лица ничего не осталось и опознавать придется только по приметам на теле. Эти мысли приводили его в отчаяние и то усилие над собой, которое ему надо было сделать, чтобы подняться с кровати, одеться, поехать в квартиру к Нине Георгиевна, казалось совершенно невозможным.

Наверное, стоило прислушаться к совету Стаса и уехать — здесь ему было делать нечего. По крайней мере, сейчас.

Насколько он знал, самолет в Заволжск вылетал из Домодедово каждый день по утрам, и билет можно было купить в аэропорту — не заморачиваться этим. Он полежал ещё некоторое время с закрытыми глазами. Ему хотелось вспомнить Катю, такую, какой она была всё то время, пока они встречались: когда она гуляла с ним на улице, была с сыном, читала в метро, лежала в постели с ним. Ему хотелось, как режиссеру выбрать лучшие кадры, запоминающиеся на всю жизнь. Так хотелось всё это вспомнить и сохранить в памяти, что, казалось, мозг взорвется от отчаяния, любви и нежности к ней. Но Максим ничего не смог припомнить особенного.

Потом он заставил себя поднялся с кровати, взял сумку и принялся собирать вещи. Все эти действия Завьялов выполнял совершенно механически — беспорядочно бросал одежду, бритву, зубную щетку, а потом упал на кровать и так мгновенно провалился в сон, будто его тело спасало своего хозяина, на время, ампутировав сознание.

Рано утром, по сигналу будильника, он поднялся с головной болью, совершенно не выспавшийся, и отправился в Домодедово.

Из иллюминатора самолета, в который Максим сел, было видно, как техники на аэродроме ежились от пронизывающего ветра — зима никак не хотела отступать и сдавать свои позиции марту. Когда взлетели, ему показалось, что под крылом самолета простирается безжизненное белое пространство. Чувство холода, одиночества опять вернулось к нему, как тогда, когда он летел в Заволжск вместе со Сказкиным и когда он еще не был знаком с Катей, а только смотрел на неё издали.

Сам перелет ему не запомнился, он не помнил соседей в салоне, стюардесс, словно у него был провал в памяти, тяжелый случай амнезии, вызванной травмой головного мозга. Потом Завьялов ехал по родному заснеженному городу, и ему казалось, что он едет по пустыне — кроме родных у него никого здесь не было. Оставалось несколько приятелей по академии, но кто знал, обрадуются ли они его приезду.

Старое такси, на котором он ехал из аэропорта, стучало и тряслось на мелких ухабах, словно Максим ехал в деревянных санях без рессор и амортизаторов. Казалось, что того и гляди оно развалится от этих толчков, но после взрыва в метро, Завьялова ничто уже не пугало. Он мрачно смотрел на знакомые улицы, дома и дороги, находясь в минорном настроении.

Мать и отец были рады его приезду, они решили, что он просто взял отпуск и захотел их навестить. Никаких перемен в его лице или поведении родные не заметили, а мрачное настроение отнесли на счёт усталости от работы и длинной зимы.

Первые дни Максим валялся на диване, ничего не делал. На улице было холодно — в начале марта откуда-то из заволжских степей в город потянуло стужей, и температура опустилась почти до тридцати градусов мороза. Он вдруг заметил, что чем больше проходило времени с момента смерти Кати, и чем дальше отдалялась это страшное событие, заставившее его уехать из Москвы, тем быстрее притуплялась боль потери, как будто память заволакивало дымкой.

«Что же у нас с ней было? — думал он, — не случившаяся любовь, незаконченная, незавершенная?» — он всё не мог подобрать слово, дать определение тому, что было у них с Катей.

«О, моя любовь незавершенная, в сердце холодеющая нежность!» Это Крандиевская-Толстая — жена Алексея Толстого.

Незавершенная любовь… Действительно, любовь у них с Катей осталась незавершенной. Максим думал и думал о ней. Ему начинало казаться, что он уже по-другому воспринимает её уход, что смирился с ним, что опустил её, ведь вернуть назад ничего нельзя.

Потом потихоньку он начала выбираться из дома.

Как-то недели через две после своего приезда Завьялов созвонился со студенческими приятелями, они договорились встретиться в кафе «Дарт Вейдер», том самом, где в прошлом году он случайно столкнулся со своей бывшей одноклассницей Аленой. Приятели пришли все. Они хорошо, крепко выпили и Максим рассказал им о своей московской жизни, конечно, не единым словом не упомянув, о том, что с ним случилось. Он рассказывал только о хорошем, приятном, памятном для него и по разговорам приятелей, по их взглядам чувствовал, что они ему завидуют.

— Слушай, а как же теракты? — спросил один из них, — вдруг попадешь под раздачу?

— Теракты? — Максим удивленно пожал плечами, словно впервые о них слышал, — случаются. Но ведь и здесь кирпич может упасть на голову? Точно?

Они посмеялись и принялись вспоминать студенческие годы. Потом еще пролетело несколько дней. Как-то мать спросила его:

— Ты не скучаешь? У тебя вроде была девушка в Москве. Вы что, расстались?

И вот этот безобидный вопрос, словно взорвал плотину, так долго сдерживавшую накопленные и загнанные глубоко внутрь эмоции.

Максим криво усмехнулся в ответ:

— Да, расстались!

Не говоря больше ни слова, потому что понял, что он может разрыдаться в любое мгновение прямо перед матерью, схватил пальто, сунул шапку в карман и выбежал на улицу.

Там было холодно, но Максим не чувствовал холодного ветра. Быстрым шагом, не разбирая улиц, он проскочил несколько домов, повернул вглубь одного из случайных дворов и увидел бетонный электрический столб. Подбежав к нему, он яростно принялся колотить по нему правой рукой, в то время как левая бессильно висела вдоль тела. Эта яростная неконтролируемая вспышка привела к тому, что вскоре он ощутил боль от сбитых костяшек пальцев, а перчатка намокла от крови.

Он снял её, бросил не снег и увидел, как проступила кровь, оставляя на снегу небольшие разводы. Эта кровь на белом снегу, красное на белом, вдруг сразу и полностью перенесла его туда, в темный тоннель, и он оказался среди разбросанных тел, оторванных конечностей, среди текущей крови. Он увидел себя, заглядывающим в черный закопчённый вагон, увидел на полу трупы, на сиденье трупы. Среди них Катя. Она словно спала, наклонив голову вбок, или прислушивалась к чему-то.

Он захотел позвать её, разбудить, потому что Кате нечего было делать в этом жутком вагоне — она должна быть в другом месте, рядом с ним.

— Молодой человек, вам надо руку перевязать! — голос проходившей мимо женщины заставил его очнуться.

Максим посмотрел на правую руку — кожа на костяшках была сбита до мяса, но кровь уже не сочилась.

— Спасибо! — сказал он женщины, наклонился и, набрав горсть снега, приложил его к руке.

Почему он не сказал матери обо всем? Наверное, ему стало бы легче. Но ей нельзя было говорить, невозможно. Начались бы расспросы, она бы поняла, что он находился в соседнем вагоне, практически рядом и тоже мог погибнуть, а у неё больное сердце. Ни к чему было её тревожить. Незачем.

 

Глава 4

В один из холодных дней Завьялов столкнулся на улице с Алиной. Она была бледной, задумчивой, выглядела какой-то потухшей. Максиму показалось, что она замерзла, хотя на ней был розовый пуховик и теплые перчатки. Шла, наверное, с работы.

— Максим? — Алина остановилась с удивлением глядя на него, — ты приехал? В отпуск?

— Да, гуляю, — неопределенно ответил он.

— А я с работы, выматываюсь жуть!

— А где работаешь? — спросил он без интереса.

У Максима не было желания говорить с бывшей одноклассницей. Погруженный в свои переживания он не хотел никого впускать внутрь, не хотел делиться своим горем. Его горе было огромным, неохватным, похожим на снежную вершину горной гряды, вокруг которой расставлены запрещающие знаки. Сочувствующим было воспрещено появляться на склонах этой горы.

Между тем Алина, наклонив голову вниз, так, чтобы он не разглядел её лицо, ответила негромко:

— Преподаю в институте. Помнишь, в городе был технологический колледж, теперь это институт.

— Понятно! А какой предмет?

— Я преподаю литературу, русскую и зарубежную.

— Как Галина Федоровна у нас в школе? Я помню, она читала вслух «Буревестник» Горького, Маяковского…

— Да, теперь этим занимаюсь. Конечно, без идеологии.

Они помолчали, точно не зная, о чем дальше говорить. Холодный ветер неприятно обдувал лицо, пробирался под подкладку куртки, от него стыли руки. Он раздражал этот ветер, вызывал злость своей настырностью и суетой. У Максима то ли от холода, то ли от переживаний последних дней заломило виски, захотелось скорее уйти, остаться наедине.

Он медленно двинулся по тротуару, не ожидая, что Алина будет его сопровождать. Но она пошла рядом, осторожно заглядывая в его лицо.

— Ты извини меня! — сказала она виноватым тоном.

— За что?

— Тогда, в баре, когда ты был в городе прошлый раз. Я к тебе приставала.

— Да ничего, проехали!

— Я тогда напилась, себя не помнила. Извини! — произнесла она снова. — Ты сегодня хмурый какой-то. Что-то случилось? С родителями?

— Нет, с ними всё нормально. Просто настроения нет.

— Ладно! Тогда я пойду, мне на остановку.

— Погоди!

Завьялову внезапно пришло в голову, что если зайти в бар, посидеть там и выпить, то внутренняя ноющая боль, изнуряющая душу с момента теракта и не дающая покоя, ненадолго отступит, позволит забыться. Раньше, еще в Москве, ему казалось, что выпив, он будет выглядеть жалким и слабым, но теперь он передумал. Какая разница как он будет выглядеть? Кому это нужно? Кати ведь нет!

Но пить одному не хотелось.

— Пойдем в бар, посидим немного, поговорим! — предложил Максим. — Я угощаю!

— С чего такой щедрый? — она усмехнулась, и в её глазах он увидел огоньки затаенной обиды за прошлую их встречу в баре «Дарт Вейдер». Алина хотя и просила извинения, все-таки обиделась за то, как он её тогда отшил.

— Да так. Я тоже с тобой грубо обошелся. Ты уж извини!

— Я уже забыла, честное слово!

Он поправил шапку правой рукой, и Алина увидела, что его ладонь и верхние фаланги пальцев замотаны бинтом.

— А это? Ты подрался?

— Нет, несчастный случай, можно сказать. Скоро пройдет! Так что, идешь?

Она посмотрела на часы и, будто сверяясь сама с собой, приходя к какому-то выводу, кивнула головой.

— Пойдем, до вечера успею!

— А что вечером, свидание?

— Курсовые надо проверять.

По дороге им попался один из баров, где они разделись, сели. Завьялов сделал заказ, себе попросил коньяка, а Алине вина.

— Зачем ты тратишься? — спросила она с упреком, — я пить все равно не буду!

— А ладно! — он безразлично махнул рукой.

— Мне кажется, у тебя что-то произошло, — произнесла Алина, внимательно глядя ему в глаза, — от меня не скроешь!

— С работы уволили, теперь вот бухаю.

— С работы? На тебя не похоже, ты выглядел таким крутым, успешным…

— В Москве всё делается быстро — сегодня ты топ-менеджер, а завтра никто.

Он выпил принесенный официантом коньяк, налил еще рюмку, а Алина едва пригубила вино и поставила бокал на стол.

— Давай за тебя! — произнес он тост и снова выпил коньяк, не дожидаясь, пока Алина с ним чокнется.

— Хочешь напиться? — спросила она, глядя как официант расставляет тарелки с едой — Максим заказал стейки из мраморного мяса.

— Я? Ничуть! Так, расслабляюсь немного. Все-таки отпуск для того и существует — не находишь?

— Я бы поехала на море. Куда-нибудь в Египет или Таиланд.

Завьялов опять выпил, не притрагиваясь к мясу.

— Ты ничего не ешь, — заметила Алина, — ешь стейк! Вкусно!

Будто послушавшись её, он отрезал небольшой кусок мяса, бросил его в рот, лениво пожевал. Есть ему не хотелось, хотелось напиться…

Через пару часов Завьялов, который едва держался на ногах, оказался дома у Алины. Она жила одна в однокомнатной квартире, детей у неё от предыдущего брака не было.

— Максим, надо поспать! — сказала она, помогая ему снять куртку, — может, отправить тебя домой?

— Нет, не хочу!

Его развезло, в глазах всё плыло, в голове стоял туман, и временами казалось, что вместо лица Алины он видит лицо Кати. Так, наверное, и было — Катя находилась здесь, рядом с ним, и он несколько раз громко позвал её по имени. Алина удивленно спросила: «Кто такая Катя? Твоя московская подруга?»

Завьялов промолчал, упав на диван, точно сбитый мощным ударом боксера. Голова его временами отключалась, он терял слух, чувствительность тела, но зрение продолжало работать. Наоборот, он видел все вокруг удивительно четко и ярко, выпукло, словно сидел в кинотеатре с 3D. Качающийся вагон метро, освещенный желтым светом плафонов, озабоченные пассажиры, среди них сидящая на сиденье Катя. Она смотрит на него, пишет смс. «Нужно прочитать, — думает он сосредоточенно, — она пишет что-то важное».

— Ты меня слышишь? — прорывается сквозь его сумбурные мысли голос Алины. — Я тебе постелю на диване.

— Окей! Стели! — говорит он и снова проваливается в свои видения.

Опять тот же вагон. Катя. Она сидит и смотрит на него. «Она ждет ответ на смс, — догадывается Максим, — мне надо ответить!» Где же телефон? Он лихорадочно шарит рукой в карманах брюк, пиджаке, куртке. Телефона нет, нигде. Но что это? Сквозь вагонный шум Завьялов слышит откуда-то издалека мелодию «Половинок», установленную Катей на его мобильнике, звук несется из его же вагона. Значит телефон внутри, у кого-то из пассажиров, где-то спрятан. «Но зачем? — поражается Максим, — зачем прятать мой телефон?»

Он открывает глаза и чувствует, что лежит раздетый на диване, рядом присела тоже раздетая, в коротком халатике Алина. Максим пытается ухватить, задержать в себе исчезающее видение вагона, ускользающую мысль о поиске мобильника.

— Ты все время стонешь! Что случилось, ведь ты так и не рассказал?

— Знаешь… — он с усилием пытается выудить из памяти заблудившиеся слова. Говорить трудно, тяжело, потому что объяснения требуют убедительных аргументов, объяснения того, почему он расстался со своей девушкой, почему она погибла. А где их взять, эти объяснения, если не лгать?

Слезы начинают течь у него по лицу горячие, соленые, обильные. Раньше он никогда не плакал, только в далеком детстве, а теперь вот плачет и не стесняется.

— У меня была девушка, — говорит он, с усилием выталкивая слова, сквозь перехватывающие горло рыдания, — она погибла во время теракта. Я никому, только тебе…

Алина осторожно тянется к нему, кладет его голову на свои голые колени, не стесняясь их наготы, гладит голову Максима. Её легкие пальцы скользят как шелк, холодят кожу, успокаивают и она приговаривает вполголоса, словно мать, баюкающая сына:

— Бедный ты мой бедный! Не плачь, всё наладиться. Все будет хорошо!

 

Глава 5

Когда Максим вернулся через месяц в Москву, на него, как из рога изобилия посыпались разные заманчивые предложения по работе. Словно Бог, оценил выпавшие на его долю нелегкие испытания и теперь решил компенсировать их хорошими новостями.

Завьялов недолго перебирал и вскоре вышел на работу в один из крупных, входящих в первую десятку, банков. Он возглавил Департамент автокредитования, начал получать хорошую зарплату и вновь вернулся к сибаритским привычкам прежней жизни, когда был топ-менеджером «Автолюкса».

Он полностью обновил свой гардероб, поменял мебель в квартире, купил «Лексус» последней модели. Опять надел английские рубашки с отложными манжетами, дорогие запонки. Начал вновь посещать спа-салоны. Причем все это делалось им без малейших усилий, даже не залезая в кредиты, хотя и мог их получить по льготной ставке, будучи руководящим работником банка. Но внешний антураж благополучного молодого человека уже не доставлял ему столько удовольствия как раньше, ведь всё это было преходяще и могло исчезнуть в любую минуту. Наверное, поэтому Максим перестал быть требовательно жестким к окружающим, безапелляционным, излишне напористым, каким был раньше, хотя и не утерял деловой хватки.

Теперь он ценил саму жизнь, дарившую разные возможности, без амбиций с его стороны, неудовлетворенного самолюбия. Жизнь была многогранной, насыщенной, разве могло быть что-то лучше неё? Благодаря Кате он понял эту простую истину, хотя может быть и с опозданием.

Хорошие новости пришли и со стороны Стаса. Тот вдруг встал на ноги. Врачи уже отчаивались его поднять, совсем опустили руки, но неожиданно, что-то дало толчок его организму — то ли Маша, не отходившая от него ни на шаг, то ли наступившая весна, отмеченная резким потеплением. А может все вместе благотворно повлияло на его здоровье. Стас при поддержке Маши начал передвигаться по комнате, чтобы атрофировавшиеся мышцы на ногах укрепились, а потом и принялся ходить самостоятельно.

На прежнюю работу — директором автосалона, он уже не вернулся, потому что не хотелось работать там, да и место уже было занято, и Максим взял его к себе заместителем. Потом они решили возобновить традицию и, хотя бы раз в неделю, посещать какой-нибудь известный ресторан, пафосный клуб. Правда, не засиживались там надолго — Маша смотрела строго на такие дела, а Стас, похоже, во всем её слушался.

Как-то, после пятничных посиделок в одном из известных мясных ресторанов, где они поели сочные стейки, и выпили красного вина «Кьянти», Стас предложил поехать на метро. И тут — они это были уже на улице — в свете неярких фонарей, Гусаров заметил, как Максим побледнел.

— Ты чего, Макс? Тебе плохо? Стейк некачественный? Пойдем, вернемся и закатим скандал.

— Нет, послушай, — Максим замялся, — я в метро не езжу. С того раза, понимаешь?

— Да ты что? Прикалываешься? — Стас пытливо заглянул ему в глаза, — брат, это не есть хорошо! Это, как там медики называют, фобия, что ли. Можно сказать, метрофобия. На подобии стокгольмского синдрома.

— Знаю, читал литературу о психах.

— Тогда нам надо тебя вылечить. Клин клином…

— Нет, не надо! Пойдем, я поймаю такси.

— Погоди! Ты что теперь будешь всю жизнь стрематься? Пойдем в метро, слушай меня!

Стас крепко взял Максима за локоть и повлёк его к входу в подземную станцию. Впрочем, Максим не сильно упирался. С этим давно надо было покончить — с его страхами, мыслями, переживаниями и лучше это сделать вместе со Стасом, чем одному. Однако, чем ближе они подходили, тем сильнее билось сердце, тем обильнее выступал пот на лбу. Ноги сделались совсем ватными. Гусаров глянул на него.

— Уже близко, — сказал он веселым голосом, как будто все это было игрой, — еще немного Макс и мы будем там.

Они вошли в вестибюль, поехали вниз на эскалаторе. Стас все также был рядом с ним, держал за руку и Максим вдруг почувствовал, что успокаивается, приходит в себя. В метро не было ничего страшного — вокруг такие же пассажиры, как и он, идут, спешат по своим делам. А они с Гусаровым не спешили, шли медленно, им спешить было некуда. Вот и знакомый шум подземки — приходящие, отходящие поезда, голоса дикторов, объявляющие остановки. Будто ничего и не было.

Они остановились на перроне, пропуская людей мимо себя — основной пятничный поток уже схлынул, и домой ехали такие же запоздавшие, как Максим со Стасом. Сидели, наверное, в тёплой компании, расслаблялись после трудовой недели.

— Ну как ты? — спросил Стас, — я же тебе говорил, что это не страшно!

— Ага, круче, чем с тарзанкой вниз головой.

— Да брось! Вот мы с тобой стоим здесь, ничего не случилось и не случиться. Если только кто-то не наедет, как прошлый раз, помнишь, как нас зацепили даги?

— Спасибо, успокоил! — улыбнулся Максим, полностью взявший себя в руки.

В это время зазвонил мобильник Стаса.

— Машка звонит, — пояснил он и, отойдя в сторону, о чем-то быстро с ней переговорил. Вернувшись, он сказал, явно торопясь: — Что Макс, по домам? Доедешь один до Речного?

— Конечно! — ответил Максим, — передавай привет Маше!

С этого времени он перестал бояться метро, но теперь ездил не так часто, как раньше — все-таки престиж требовал, чтобы в банк он приезжал на «Лексусе».

 

Глава 6

Всё, что ни делается — к лучшему, такова известная мудрость. С этим утверждением можно, наверное, и поспорить, но для Стаса, так же как и для Макса, эта мудрость оказалась несомненной. Проработав всего пару месяцев заместителем Максима в банке, Стас получил звонок от Камо, предложившего встретиться в каком-нибудь кафе или ресторане, пообедать. Гусаров не испытывал большого желания общаться с хозяином «Автолюкса» — до конца еще не утихла обида за увольнение.

В Москве уже вовсю бушевала весна, улицы заполонили стройные деревья в зеленых коротких платьях, на газонах полыхала яркая трава, веселые облака на чистом голубом фоне строили смешные рожицы. Настроение у Стаса было под стать весенней погоде, и он подумал: «Какого черта я буду бояться Камо? Надо узнать, чего хочет этот хачик?»

Они встретились в японском ресторане на Пятницкой. Заказали роллы, копченого угря с приправами, зеленый чай.

С момента их расставания Камо не сильно изменился — все те же золотые перстни на тонких волосатых пальцах, та же золотая цепь, проступающая сквозь рубашку, все та же небрежная самоуверенность и апломб богатого человека.

Камо, в свою очередь, внимательно оглядел Стаса.

— Хорошо выглядишь! — сказал он, — как ноги?

— Ноги? Ходят, куда они денутся?

— Слышал об аварии, слышал! Повезло тебе, что жив остался, мне показали фотографии… — Камо покачал головой.

— Итак, чем обязан? — перешел Стас к делу, не желая обсуждать с Камо подробности столкновения на МКАДе и еще больше не желая слушать от Камо выражение сочувствия.

— Берешь быка за рога? — усмехнулся Камо, — а что? Правильно! Время делового человека стоит дорого. Хочу, Стас, сделать тебе предложение вернуться обратно. Мы можем работать вместе, у нас это хорошо получалось.

«Иногда они возвращаются!» — с иронией подумал Гусаров, невольно сравнив Камо с ужасными монстрами Стивена Кинга.

— А что так? Белорыбов не устраивает? — спросил он.

— Нет, не устраивает! У него, понимаешь, нет твоей хватки, сноровки, он всё развалил, народ от него разбежался, — Камо опять покачал головой, — прямо не знаю что делать! Опять же, он что-то замутил со страховыми фирмами, до меня доходят слухи…

— Чего там мутить, берет, наверное, процент за страховки — дело известное, — пожал плечами Стас, — этим многие занимаются.

— Да, знаю! — Камо забарабанил пальцами по столу, — мне это по фигу. Для меня главное бизнес, а он загибается.

— Ну, со мной-то ты не стал разбираться, хотя я тебя не подставлял, не крысятничал, мой мелкий бизнес не мешал твоему.

— Извини! — улыбнулся Камо, — погорячился. Я же лицо кавказской национальности, у меня темперамент.

— У меня тоже! — буркнул Гусаров.

По правде сказать, узнав, что от него хочет Камо, Стас хотел послать подальше этого дельца и уйти. Однако что-то удерживало его.

Работа в банке, вместе с Максимом, была спокойной и денежной. Она придавала ему вес, особенно когда он представлялся на каких-нибудь официальных встречах или неофициальных тусовках. «Заместитель директора Департамента развития автокредитования банка», — говорил он со значением.

Это было солидно. Но… Стас откровенно скучал на этой работе — не было той движухи, стресса, к которому он привык, занимаясь автосалонами и живыми продажами машин.

Решив поначалу сходу отвергнуть предложение Камо, он затем засомневался в правильности такого выбора. Вернуться назад? Гусаров где-то читал, что нельзя войти в одну и ту же реку дважды. Сейчас «Автолюкс» не был тем же салоном, который он оставил, этот салон был хуже или лучше — еще предстояло узнать. Это была другая река, не та, в водах которой он плескался.

— Я удвою твою зарплату и компенсирую месяцы, пока ты не работал, — поспешил заметить Камо, увидев, что Гусаров заколебался.

— Если я вернусь… если я вернусь, — повторил Стас, задумавшись, — как быть с Белорыбовым?

— А мне что за дело? Как хочешь, так и поступай. Он меня уже достал! — Камо взял две деревянные палочки, зажал их между пальцами и подцепил роллы, — да ты ешь! Сегодня роллы просто изумительные, палочки, тьфу, пальчики оближешь.

 

Глава 7

Через полгода после теракта, теплым июльским днём Максим поехал на ту станцию, куда выносили тела погибших, где он сидел, прислонившись к мраморной колонне, залитый чужой кровью и испачканный своей. Сидел и ждал Катю, живую.

Он прошелся по перрону, посмотрел на колонны, на пустую стену возле отделения полиции. Однако никакого памятного знака о том, что здесь погибли люди, фамилии этих людей, цветов, ничего этого он не увидел.

«Как это всё-таки у нас! — подумал он с горестным удивлением, — погибли люди, умерли не по своей вине и ничего. Как будто их никогда не было! Ни памятника, ни упоминания. Где-нибудь в Израиле погибнет солдат — траур по всей стране, а здесь…»

Чувство горечи захлестнуло его и ему стало обидно не только за Катю, но и за тех других, кто ехал с ней в одном вагоне и не вышел из метро, для кого оно стало невольным финалом жизненного пути. Они заслуживали большего.

Завьялов поднялся на эскалаторе наверх и в ближайшем цветочном киоске купил корзину цветов, ярко-красных гвоздик. Погибших было сорок четыре человека. Вот столько гвоздик он и купил. Потом он спустился вниз и подошел к колонне, возле которой сидел на корточках в тот роковой день. Он поставил цветы на пол и встал в молчании рядом.

Несколько людей, вероятно, вспомнив о трагедии, тоже остановились возле него и постояли молча, отдавая дань памяти пострадавшим. Потом они ушли. Подошли другие, и так было еще какое-то время, словно происходила незримая смена почетного караула, а потом ушел сам Максим — ему надо было на работу.

Он долго обдумывал одну мысль и, чем дольше, чем сильнее ему хотелось её исполнить. Ему хотелось увидеть Дениса, сына Кати, увидеть и погулять с этим маленьким мальчиком, ведь они гуляли раньше все вместе — Максим, Катя и Денис. Кате, наверное, было бы приятно видеть их вместе.

Завьялов не знал, откуда родилось это желание — только ли из-за того, чтобы сделать приятное Кате, которой уже нет и, которая их никогда не увидит или из-за чего-то другого. Ведь, он, Максим, не собирался становиться отцом её ребенку. И потом, было неизвестно, как к этому отнесется Нина Георгиевна — она могла обидеться, что он тогда, в феврале, не пришел проститься с Катей. Могла прогнать с порога — он же не родной отец Дениса, в сущности, он никто для него.

И все же, собравшись с духом, в начале августа Завьялов поехал в Нине Георгиевне. Он сидел в троллейбусе, а впереди него пристроились молодой человек и девушка. Возможно, они учились в художественной Академии, потому что рассматривали книгу с картинами разных художников эпохи Возрождения. Иллюстрации были сделаны качественно, и Максиму, с его места, рисунки были видны довольно четко. Девушка и парень листали страницы, мелькали картины Да Винчи, Тициана, Рембранта.

— Смотри, — говорила девушка, проводя пальцем по фигурам мужчин и женщин, изображенным на картинах, в большинстве своем обнаженными, — в сюжетах художников Возрождения часто звучит мотив любви и смерти. Почти всегда. Причем, любовь побеждает смерть…

Услышав эти слова, Максим невольно задумался.

Глядя на проплывавшие мимо, за окном троллейбуса, улицы он думал: «Любовь сильнее смерти!» Так писал Рабиндранат Тагор в романе «Последняя поэма»: «Смерть побеждающий вечный закон. Это — любовь моя!» Когда-то в советском фильме «Вам и не снилось» из Тагора взяли куски стихотворения, и получилась хорошая запоминающаяся песня.

Любовь сильнее смерти! Он подумал, что это просто красивая фраза. Подумал и тут же задал себе вопрос: «А есть ли в ней правда, в этой фразе?»

Смерть банальна, несмотря на кажущееся разнообразие её проявлений: вызвана ли она тяжелой болезнью, несчастным случаем или насилием. В любом случае смерть очевидна, поскольку является окончанием любой жизни, неизбежно приходит ко всему сущему. В этом смысле смерть — своеобразное продолжение жизни. Она ввергает в небытие, чтобы дать существование новому бытию.

С любовью всё иначе. Любовь не очевидна. Она может вообще никогда не прийти или случиться под конец жизни, когда нужда в ней не так уж и сильна. И всё же. Любовь сильнее смерти? Будет ли он спорить с этим? В этих словах есть доля надежды, а с надеждой лучше не спорить, её лучше хранить в себе. Память о человеке это тоже любовь — не такая яркая как к живому, но все же…

Он продолжал размышлять.

В том, что происходит, конечно, есть смысл, ничего бессмысленного не бывает. Старое уступает место молодому, должно уступать. Он вспомнил Толстого, роман «Войну и мир». Андрей Болконский сравнивал свою жизнь с дубом. Когда он считал, что его жизнь кончена, дуб казался ему засохшим, умирающим, бессильным. После встречи с Наташей Ростовой — дуб расцвел и ожил.

Максим нашел для своей жизни другое сравнение. Его жизнь, жизнь окружающих людей, напоминала ему компьютерную операционную систему, вроде Windows или Linux. Просыпаясь, каждый день он включал её и жил по описанным в ней параметрам — запускал процессы, выполнял другие программы, внутри уже запущенной оболочки. Так, утром он должен был умыться, одеться, пойти на работу. Вечером прийти домой. Все его действия описаны в этой системной оболочке, стандартизированы.

Вместе с тем, в заданной программе бывают отклонения, скорее в виде исключений, чем правил, и тогда компьютер может давать сбой. Катя была для него таким исключением, потому что не вписывалась в привычную схему его жизни. Любовь вообще мало куда вписывается.

Но… тут он вернулся к прежней мысли — любовь сильнее смерти! Да, это так. Он это отчетливо понял сейчас, когда Кати не стало. Любовь взрывает очевидность смерти и делает её бесполезной, потому что материя может быть и тленна, но память о любви — нет.

Он снова вспомнил слова Тагора, словно Катя обращалась к нему через этого индийского поэта: «Небо тебя опечалит нечаянно, ты погляди, не осталось ли что-нибудь после меня?..». И он подумал: «Разве любовь заканчивается смертью? Нет, любовь заканчивается любовью!»

Так, размышляя о Кате, жизни и любви, он достиг порога её квартиры. Дверь открыла мать Кати. Увидев её, впервые после прошедшего времени, Максим смешался, покраснел:

— Я хотел…мне нужно…

Нина Георгиевна смотрела на него неприязненно и молчала. Максим после нескольких невнятных попыток заговорить тоже замолчал. Наконец бабушка Дениса спросила:

— Молодой человек, зачем вы пришли?

— Я хотел погулять с Денисом, — вдруг легко и свободно сказал он, потому что ему на миг показалось, что сейчас за одной из дверей покажется голова Кати, она сама, и Катя скажет приветливым голосом: «Конечно, Макс, идите, гуляйте!»

— Вы разрешите мне?

— Вас не было здесь, когда с Катей это случилось. А теперь появляетесь откуда-то бог весть, плетете тут всякое. Почему я должна отпускать своего внука с вами? Вы Катю бросили, она мне сама говорила…

— Она не могла такое говорить, Нина Георгиевна, просто не могла! — тихо сказал он.

Максим еще хотел добавить, что любил Катю, что был с нею рядом, только в соседнем вагоне, но не сказал, а лишь посмотрел в глаза её матери.

— Значит, вы не отпустите со мной Дениса? Погулять?

Нина Георгиевна какое-то время тоже смотрела на него. У неё неотрывно крутились в голове слова, сказанные ей когда-то дочерью: «Чтобы тебя любили надо самой любить!» Пустить внука с этим, далеким и чужим для неё человеком? Единственного внука? А ведь он — всё, что у неё осталось, что её держит в этой жизни.

«Чтобы тебя любили надо любить самой!» Голос Кати звучал в её ушах, её дочь смотрела на неё и улыбалась.

Нина Георгиевна отвернулась, не говоря ни слова, пошла одевать внука. Спустя короткое время она вывела его и поставила перед Максимом. Мальчик был смышленым и любопытным, переминаясь на своих маленьких ножках, он держал в руке пластмассовую машинку, которую ему когда-то подарил этот дядя.

— Погуляйте, только недолго! — сухо сказала Нина Георгиевна.

— Не беспокойтесь, я буду смотреть за ним! — с внутренним облегчением произнес Максим.

Они вышли из подъезда на улицу, в этот страшный, пугающий мир, мир, убивший мать мальчика и множество других невинных людей. Но Максим взял малыша за руку и улыбнулся ему, словно хотел сказать, что этот мир, на самом деле, не был таким уж страшным и ужасающим, каким мог показаться.

Он был безграничным — начинался от их подъезда и простирался дальше, выше, над кронами окружавших деревьев, уходил в синеву московского неба, за горизонт, во Вселенную.

Он был прекрасным во всём своём многообразии, удивительном и неповторимом.

Этот мир был вечным.

И его не стоило бояться!

2011–2012 гг.