Глава 1

Из съемной квартиры Максима, поздним вечером Катя позвонила домой матери и предупредила, что переночует у подруги. Она не хотела пока рассказывать о Максиме, чтобы не пугать и не расстраивать мать раньше времени. А для Нины Георгиевны звонок Кати оказался полной неожиданностью — Катя редко ночевала у подруг, и когда встречалась с Никитой на ночь с ним не оставалась.

Нина Георгиевна не знала, что и думать. Она чувствовала, что дочь всего ей не говорит, что она умалчивает о чём-то серьезном, о том, что Нине Георгиевне знать было просто необходимо. Дочь должна слушать голос матери и не только слушать, но и прислушиваться. Но Катя в последнее время её совершенно игнорировала.

Раздражение охватило Нину Георгиевну.

Она встала и приоткрыла дверь в маленькую комнату, где на кровати тихо посапывал внук Денис, медленно подошла, поправила сбившееся одеяло, потом села на стул рядом и задумалась в темноте. Только узкий свет из полуоткрытой двери падал на пол, дотягивался до её ног, но оставлял лицо в полумраке.

Нина Георгиевна сегодня написала заявление об увольнении. Ей пришлось это сделать помимо своего желания, потому что она не планировала увольнения, она только думала о нем, как о предстоящем шаге, шаге, который она могла бы сделать весной. Однако обстоятельства, не зависящие от неё самой, заставили сделать это.

Она сидела и вспоминала сегодняшний день, с чего всё началось и чем закончилось.

На работу Нина Георгиевна пришла как всегда, к девяти часам. В последнее время она приходила почти ровно в девять, а не как раньше — за полчаса до начала рабочего дня. Её рвение к работе стало ослабевать. Может, действительно, права была Татьяна, что ей пора на пенсию, возиться с внуком? Может и права, но самолюбие не позволяло прислушиваться к молодой коллеге. А Вера, их главбух, пока держала её, как держат под рукою старую привычную вещь, удобную в употреблении.

Для себя Нина Георгиевна решила, что уйдет в следующем году, по весне — зимой скучно сидеть дома, поэтому она вполне может поработать какое-то время.

Так думала Нина Георгиевна, особо не напрягаясь с работой, но и не пренебрегая обязанностями. Она, конечно, знала, что Татьяна спит и видит, как оказаться на её месте, точнее на месте с её зарплатой. С определенной долей внутреннего злорадства Нина Георгиевна наблюдала за потугами и ухищрениями своей коллеги, разными интригами. Имея за спиной Веру, она думала, что это пустая трата времени.

Когда Татьяна завязала шашни с их престарелым директором, Нину Георгиевну это сильно рассмешило. Иван Трофимович не был красавцем и, конечно, Татьяна связалась с ним только ради того, чтобы убрать её. Какое удовольствие быть со стариком, не в любви же дело?

Татьяна уже несколько раз пыталась подставить её, не серьезно, по мелкому — то нужная бумажка вдруг исчезала со стола, а потом находилась, то кто-то пытался войти в её компьютер, пользуясь отсутствием. Это было всё неприятно, и такие мелочи заставляли Нину Георгиевну быть настороже. Сама она не пакостила Татьяне, потому что не такая подлая и завистливая, как некоторые.

Работая за своим столом, Нина Георгиевна время от времени переводила взгляд на Татьяну. Она думала, что не позволит какой-то соплячке, этой аморальной девице, готовой на всё ради денег, выгнать её на улицу. Молодежь нынче беспринципная и наглая. В который раз она подумала, что ради денег они, эти молодые девицы, могут спать со стариками не испытывая никаких сомнений и неудобств.

В её годы, когда она была молодой, на подобный мезальянс смотрели косо, и такие случаи можно было пересчитать по пальцам. Например, всем было известно о женитьбе кинорежиссера Пырьева на молодой актрисе, оказавшейся моложе на целых сорок лет. Но это же режиссёр, известный человек!

Нина Георгиевна искоса посмотрела на Татьяну, сидящую спиной к ней, на её затылок. Татьяна носила короткую стрижку, и её черные волосы чуть-чуть прикрывали шею. Она внезапно испытала приступ раздражение к этой её короткой стрижке, будто стрижка была в чём-то виновата.

«Сидит, делает вид, что работает, — думала она, — бездельница, вертихвостка! Все делает с подковыркой, чтобы меня унизить. Уж лучше бы её уволили! Я могла быть делать всю работу за неё даже за эту зарплату, лишь бы не видеть её». И она принялась мысленно рассуждать о том, насколько хорошо работать в коллективе, где моральный климат относительно нормальный, где никто не подсиживает друг друга, где всегда окажут помощь и поддержку. Правда, за свою трудовую деятельность она почти не встречала такого. Всегда найдется паршивая овца в стаде, которая будет мутить, интриговать, ссорить всех. Идеального ничего не бывает.

В этом колледже, где она работала последние годы, было тихо. Это благодаря их главному бухгалтеру Вере, которая твердой рукой смогла навести требуемый порядок — все боялись её и уважали. С Ниной Георгиевной у Веры Дмитриевны сложились вполне хорошие отношения, почти дружеские. Обе женщины были разведены, у обеих были дети, обе придерживались одинаковых взглядов на многие вещи, в том числе на отношение к работе. Нине Георгиевна легко было работать с Верой, хотя некоторые и жаловались на её нелегкий мужской характер. Так было до недавних пор, пока не пришла протеже нового директора колледжа Татьяна. Тогда опять всё началось.

Нина Георгиевна невольно поёжилась и снова посмотрела на девушку. Погруженная в свои мысли, она не заметила, как дверь в их кабинет открылась, и вошел Иван Трофимович, его голубые блеклые глаза за выпуклыми стеклами линз смотрели недоуменно и рассерженно.

— Нина Георгиевна, это что за платеж? — спросил он бесцветным голосом.

Находясь в глубокой задумчивости, Нина Георгиевна не сразу поняла, что директор обращается именно к ней. Обычно он приходил только к Татьяне, а если возникала необходимость переговорить с ней, Ниной Георгиевной, то Иван Трофимович вызывал её к себе в кабинет. Но такое случалось редко.

— Нина Георгиевна, вы меня слышите? — вновь обратился к ней директор.

— Да, да, Иван Трофимович, — Нина Георгиевна, наконец, сообразила, что директор разговаривает с ней.

— Я вас спрашиваю, что за платеж мы сделали?

Он положил перед ней платежку, где было указано, что колледж оплатил строительной компании ООО «Созвездие» двести тысяч с копейками за ремонт учебных классов. Оплата была произведена месяц назад.

— Я подписал несколько таких платежек с начала года, — сказал Иван Трофимович, — но не помню, чтобы у нас кто-то делал ремонт.

Нина Георгиевна растерянно посмотрела на платежку.

— Но ведь это за ремонт. Я не знаю. Мне их давала Вера Дмитриевна для оплаты, наверное, договор у неё.

Она покосилась на ряды пухлых черных папок с документами, громоздившихся в бухгалтерских шкафах. Иван Трофимович проследил её взгляд.

— А вы проверьте, есть ли у вас этот договор? Вера Дмитриевна у себя договоры не обычно хранит, насколько я знаю! — сказал он с напором.

Медленно поднимаясь со стула и ступая нетвердыми ногами к шкафам, Нина Георгиевна заметила, что Таня прекратила работать и с любопытством наблюдает за ней. Но ей сейчас не было дела до девушки. Пусть смотрит, если так хочется.

Она лихорадочно перебирала в памяти всё, что ей было известно об этих платежках и этой компании. И вдруг поняла, что ничего не знает. Все указания давала Вера, платежки для оформления тоже она. Она главный бухгалтер, она для Нины Георгиевны была непререкаемым авторитетом.

Подойдя к шкафам с папками, Нина Георгиевна начала смотреть на их корешки, пытаясь прочитать наклеенные бумажки с названиями фирм-контрагентов, сотрудничающих с колледжем. Буквы в глазах расплывались. «Наверное, давление подскочило» — с тревогой отметила Нина Георгиевна.

Она посмотрела на верхнюю полку, прошлась по средним, и спустилась взглядом вниз. За спиной стоял и нетерпеливо переминался на ногах директор колледжа Иван Трофимович. Нина Георгиевна представила этот его подслеповатый взгляд голубых белесых глаз, ничего не выражающий, холодный, безразличный, как у римских скульптур, которые она в избытке видела, когда они с Катей ездили в Италию. Древние императоры стояли на постаментах равнодушными, безжизненными истуканами, совсем как нынче Иван Трофимович.

Её взгляд скользнул по нижней полке, и вдруг она с огромным облегчением увидела папку с надписью ООО «Созвездие». Трясущейся от волнения рукой она вытащила её. В голове мелькнуло, что раньше её руки так не тряслись, хотя чего её волноваться? Вера Дмитриевна в курсе, она всё объяснит директору.

Взяв папку, Нина Георгиевна обратила внимание, что она какая-то тонкая, подозрительно тонкая для папки, в которой должны находиться документы подрядчика, которому платят по двести тысяч.

Стоя перед Иваном Трофимовичем она откинула верхнюю крышку и обнаружила подшитым письмо-предложение о сотрудничестве от генерального директора этой компании. Письмо было на двух листах, на фирменном бланке. И всё. Больше ничего не было: ни договора, ни акта выполненных работ, ни дополнительных соглашений, никаких других документов. На письме стояла виза Ивана Трофимовича и его резолюция о необходимости рассмотреть предложение. Резолюция не имела конкретного адресата и потому, результат этого рассмотрения остался неизвестным.

Одно было бесспорным — письмо каким-то образом побывало у Веры.

Похолодев, Нина Георгиевна передала папку стоявшему рядом Ивану Трофимовичу. Тот, как перед этим и Нина Георгиевна, с недоумением полистал подшитые документы.

— А где договор? — задал он логичный вопрос.

— Не знаю, Иван Трофимович, — расстроено ответила Нина Георгиевна, потому что в первый раз попала в такую ситуацию, когда не знала что отвечать, — он, должно быть, у Веры Дмитриевны. Я сейчас схожу, посмотрю.

— Нет уж, пойдемте вместе.

Они пошли в кабинет главного бухгалтера. Вера Дмитриевна сидела за своим столом и была занята той кропотливой постоянной работой с цифрами, которая так характерна для этой сферы деятельности. Когда они вошли, Вера Дмитриевна не подняла головы.

— Ну, что там такое? — с раздражением спросила она.

— Вера Дмитриевна, — сказала, сдерживая волнение, Нина Дмитриевна, — у Ивана Трофимовича возникли вопросы по компании «Созвездие». А я не могу найти договор с ними.

— Какое «Созвездие»? — Вера Дмитриевна оторвалась от работы и непонимающе посмотрела на них.

— Фирма, которая нам делает ремонт учебных классов, — ответила Нина Георгиевна.

— Не помню! — недовольно ответила Вера Дмитриевна, — поищи в шкафах, там должен лежать. У меня много работы, мне некогда разбираться с такой мелочевкой.

— Вера Дмитриевна, — вмешался Иван Трофимович, — это не пустяковый вопрос, платежки почти на двести тысяч рублей, а я не помню, чтобы нам кто-то делал ремонт.

Он подошел, положил на стол главного бухгалтера бумагу.

— Несколько подобных платежек я визировал и раньше. Думал, что скоро начнут, а уже лето прошло — никто до сих пор не чешется. Нина Георгиевна нашла только пустую папку на полке, там одно письмо о намерениях.

Вера Дмитриевна взяла платежку в руку, внимательно рассматривая её.

— «Созвездие», — задумчиво протянула она, — что-то припоминаю. Это, кажется, ваш предшественник заключал с ними договор и он, должно быть, прихватил его с собой. Вы в своём кабинете не находили?

— Нет. Мне на глаза не попадался. Хотя… письмо с предложением пришло при мне, там есть моя резолюция.

— Насколько я припоминаю, это не первое их обращение. Они писали нам и раньше.

— Если нет договора, непонятно почему мы тогда платим? — спросил Иван Трофимович с нотками возмущения в голосе, — вы же должны контролировать все платежи, а мне никто ничего не сказал, никто не предупредил.

Он снял свои очки с выпуклыми линзами и протер их. Пауза стала затягиваться, на лице Веры Дмитриевны выступили красные пятна. Она отодвинула кресло назад, откинулась на спинку.

— Знаете что, Иван Трофимович, вы идите к себе, а мы разберемся, и я вам обо всём доложу.

Потоптавшись в нерешительности, словно ожидая продолжения разговора, но, не дождавшись, директор колледжа надел очки и посмотрел на Веру Дмитриевну и Нину Георгиевну с тем неуловимо-непонятным выражением глаз, которое бывает у людей долгое время носящих очки, после чего вышел из кабинета.

— Вера, я не понимаю в чём дело? — удивленно спросила Нина Георгиевна, — мы что, платим по несуществующему договору?

Главный бухгалтер понемногу приходила в себя, лицо её приняло прежде спокойное выражение, а красные пятна быстро сошли со щек, как неустойчивая краска с постиранной ткани. Она взяла сигарету из пачки, лежащей перед ней, и закурила. Сигарета была легкой, ментоловой, со специфическим запахом, забивающим запах никотина, сизоватый дым полетел в открытую форточку.

— Слушай, Нина, это прежние дела наши с Юрием Николаевичем, — она назвала бывшего директора колледжа, — об этом никто не знал, да и знать было незачем. Сама понимаешь, как это делается. Но Трофимыч докопался…

— Что же теперь делать, Вера? — спросила Нина Георгиевна — это же подсудное дело! Тебя могут посадить, вместе с Юрием Николаевичем. Это же мошенничество!

— Не меня, а тебя. Ты же делала проводки, моей подписи на платежках нет. А то, что ты была такой дурой и не проверяла, так это твои косяки, на меня их не вешай!

— Что? Значит я же еще и виновата, что вы вместе делали дела за моей спиной и хорошо поимели с этого?

— Да! — спокойно подтвердила Вера Дмитриевна, — мы делали деньги, а отвечать придется тебе. Впрочем…

Она докурила сигарету и воткнула окурок в пепельницу, энергично его вдавливая. Вера Дмитриевна не хотела подставлять Нину Георгиевну — та казалась ей недалёкой, глупой женщиной. Развод тоже наложил на неё свой отпечаток — муж все-таки заставлял следить за собой, не опускаться на бытовом уровне. А сейчас она стояла перед ней, хлопала пустыми глазами, ничего не понимая, была жалкой и смешной.

— Впрочем, — продолжила Вера Дмитриевна, — я вижу только один выход — тебе придется уволиться, и тогда я скажу директору, что мы решили вопрос, виновные наказаны. Ты денег не присваивала, ни о чём не знала. На самом деле сложно доказать, что ты замешана в этом деле. Ни один следователь это не докажет.

— А ты как же? — спросила Нина Георгиевна, по инерции продолжая беспокоиться о своей начальнице.

— Я? А что я? — удивилась Вера Дмитриевна, — я ничего не знаю, моих виз нигде нет, с меня и взятки гладки. Не беспокойся!

— Вы думаете, Иван Трофимович успокоится на этом? — поинтересовалась Нина Георгиевна с долей недоверия в голосе, до неё постепенно начал доходить смысл этой обыкновенной аферы и её роль в таком неприглядном деле.

— Слушай, подруга, — грубовато ответила главный бухгалтер — не бери в голову! С директором я как-нибудь решу. За ним уже есть грешки, и он уже кое-чем мне обязан. Поняла? А теперь иди, пиши заявление по собственному желанию.

Вот как бывает в жизни! Нина Георгиевна думала, что Таня всю дорогу хотела её подставить, а вышло по-другому. Человек, которому она безоговорочно доверяла, которого она считала своей подругой, или, по крайней мере, очень близким человеком, предал её и подставил. Она всегда с недоверием относилась к такому качеству окружающих как порядочность, но после этого случая сомнения её только усилились. Верить никому нельзя и это была аксиома!

Она сидела в сумерках в комнате у внука, слушая звуки наступившего вечера. Обида гложила её, обида на несправедливость жизни и её несовершенство. Счастливые времена, казалось ей, прошли, и впереди ничего хорошего не было. Но если не для себя, можно было жить хотя бы для внука, вырастить его вместе с дочерью, воспитать. Она смотрела на посапывающего Дениса, и ей не хотелось уходить из его комнаты.

 

Глава 2

Едва у Максима закрутился роман с Катей, он, как показалось Стасу, совсем потерял голову. Его партнер сделался рассеянным, стал меньше бывать на работе, отвлекался на всякую мелочевку, и, в общем, начал терять деловую хватку. Зато в его голубых глазах появился тот необычный блеск, которого раньше совсем не было видно. А ведь Стасу это блеск был знаком. Он вспыхивал в глазах его самого, когда Гусаров всецело находился во власти любовных чувств, что бывало довольно редко. Он уже и не помнил когда в последний раз.

Максим теперь тратил на обед по нескольку часов, а то и мог совсем исчезнуть с работы после полудня, растворяясь в недрах огромного города, как лёд в теплой воде. Вместе с тем, Максима часто видели с одной и той же девушкой в дорогих магазинах, ночных клубах, на разных тусовках среди гламурного бомонда. Как считал Гусаров, Макс хотел произвести соответствующее впечатление на свою новую девушку, а спускать бабки в унитаз, не морщась и не испытывая видимого сожаления, было самым верным способом для этого.

Стас был недоволен и сильно злился на своего приятеля. Имея развитую сеть информаторов в салонах-конкурентах, он знал о ближайших планах противников, об их рекламных акциях и шагах по увеличению объема продаж на рынке, о новых трендах в автомобильном бизнесе. Но зная всё это, Стас справедливо рассчитывал на поддержку Максима, как коллеги, компаньона и, наконец, просто приятеля. Одному трудно управлять сетью салонов, тем более в Москве. Но Макс забросил дела, пренебрегал своими прямыми обязанностями.

Гусаров решил с ним поговорить.

— Слушай, чего ты на неё запал? — спросил он, улучшив момент, — забей, мой тебе совет! Этих телок вокруг полно, я же тебе говорил, а тратить жизнь на одну из них, по-моему, отстойно. На крайняк, можно рассмотреть вариант, когда будешь уже в возрасте, когда тебе будет всё равно.

— Да? — усмехнулся Максим, — и ей?

— Ты еще не будешь полным импотентом, детей успеешь сделать, — успокоил его Стас, — к тому же, ты говорил, что у неё есть ребенок. Слушай, ну это полный капец! С ребенком! Зачем он тебе, Макс? Лучше своих заведи, чем чужих на загривок сажать.

— Ты не понимаешь! — упрямо возразил Завьялов и поспешил удалиться из офиса под предлогом поездки в дальний автосалон, расположенный в Подмосковье.

Он ничего не объяснял Стасу. Да и зачем? Разговор был как будто на разных языках, разговор двух людей, не имеющих переводчика. Разве поймет влюбленного человека тот, кто не влюблен? Наоборот, он покажется ему глупцом, а поступки смешными, потому что трезвый ум берет в расчет слишком много обстоятельств, слишком много причин и условий. А влюбленный принимает в расчет только свою любовь.

У Кати есть ребенок, сын Денис. Что с того? Он знает это и для него ничего не меняется. Гусаров с его холодной душой не способен понять всех чувств, которые владеют Максимом, потому что Стас видит только внешнюю сторону дела — мать-одиночка в охоте за богатым молодым человеком. Но, на самом деле это не так! Вот Лерку из автосалона, её, точно можно отнести к породе хищниц, но Катя не такая.

Сев в свою машину, которую он сегодня подогнал в центр, к офису, Максим, действительно, поехал в Коломну, где находился их салон «Автолюкс-Коломна».

Поездка в этот салон не была вызвана острой необходимостью. Он посмотрел перед выездом общие данные по затратам на содержание их тамошнего отделения, аренду, выплаты сотрудникам, по прибыли, получаемой от продажи машин. Баланс был хорошим. Прибыль превышала убытки, и особых проблем у директора салона, а там у них была Наталья Игнатова, не было.

Максиму хотелось развеяться в дороге, побыть одному, чтобы собраться с мыслями. Слова Стаса он отгонял от себя, как назойливых мух. Завьялов задавался вопросом, почему, какую бы чепуху Гусаров не говорил, она без спроса лезла в голову и выкинуть её из башки потом было трудно. Мысли приятеля казались похожими на конфеты с отравленной начинкой — в красивой обертке, на вид без изъяна, но смертельные при употреблении. Нет, он не будет его слушать!

Завьялов смотрел на пролетающие вдоль Новорязанского шосе и остающиеся позади поселки, отдельные домики, деревья, людей, казавшихся застывшими в своей статичности. Смена картин, мелькание персонажей, метаморфоза обстановки. Ему всё было интересно. Дорога не утомляла, он готов был ехать и ехать, не останавливаясь, безотрывно глядя вокруг и впитывая новые впечатления.

Легко вращая руль и глядя на шоссе, он подумал, что давно уже не выбирался из Москвы вот так, за рулем машины. Это было приятное чувство свободы, оторванности от суеты повседневности.

Его мысли вернулись к Кате. Хорошо было бы взять её, Дениса, и поехать в лес, на пикник. Сделать шашлык или зажарить стейк на решетке, поесть на свежем воздухе, погулять. Запрокинув голову вверх, посмотреть на тающую синеву позднеосеннего неба, ощутить запах прелой коры деревьев, чистый воздух осени. Это было бы здорово!

Максим с удивлением отметил про себя, что его потянуло на лирику, а ведь он не принадлежал к чувствительным людям, сентиментальность была ему чужда. Такому настроению было только одно объяснение — душа размягчалась от любви.

Девяносто километров, отделяющих Коломну от Москвы, под эти его мысли пролетели незаметно. Глянув на часы, он обнаружил, что приехал к обеду и решил, что директор салона, наверное, ушла на перерыв, однако Наташа ждала его. Она сидела на небольшом черном диванчике в шоу-руме и без особого внимания листала рекламный проспект «Опеля». Наталья была почти ровесницей Завьялова, её муж работал в администрации города, но Максим не знал в какой должности. Прежде чем взять её директором салона, Стас наводил о ней справки и получил благоприятные отзывы из тех фирм, где она работала. В Коломне и окрестностях города немного автосалонов, поэтому пришлось переманить Игнатову, существенно увеличив доход, по сравнению с прежним местом работы в автосалоне «Ягуар». Впрочем, с выбором они не ошиблись. Наташа была деловой, энергичной девушкой, знавшей тонкости их дела. А дело было одно — продавать машины.

Внешность её была не очень броской, но она была симпатичной — удлиненное, миловидное лицо, черные тонкие брови и высокие скулы придавали ему породистость и аристократичность.

— Наташа, привет! — поздоровался с ней Максим, когда вошел в двери шоу-рума.

Увидев исполнительного директора, Наталья быстро вспорхнула с дивана и легкими шагами подошла к нему. Максиму показалось, что она смотрит на него более внимательно, чем всегда, более заинтересованно, более интимно.

— Как доехал? — спросила она, поправляя челку.

— Нормально, — односложно ответил Максим.

— В пробку не попал? — девушка явно пыталась его разговорить.

— Нет, проскочил удачно. Ты уже обедала?

— Тебя ждала. Пойдем, тут недалеко есть кафе.

Несмотря на осенний день, Максим решился выйти на улицу без куртки. Осеннее солнце еще было теплым и к обеду успело подогреть воздух, отчего на улице стало сухо и это почти напоминало бабье лето, которое, впрочем, уже прошло.

Они вышли из салона и недолго шли по улице, мимо ряда пятиэтажных домов — хрущевок, пока не дошли до одного, к которому примыкал пристрой с вывеской «Пельменная Никитича». Глянув на это название, Максим ничего не сказал, но видимо что-то отразилось на его лице.

— Ты не думай, здесь весьма прилично — оправдывающимся тоном сказала Игнатова, — кормят хорошо и недорого.

— Посмотрим! — неопределенно ответил Максим.

Они вошли внутрь. Кафе, правда, внутри выглядело неплохо, ничем не хуже московских, в которых обедал Завьялов. Современная мебель, тихая музыка, быстрые молодые официанты. Они заказали еду.

— Каким ветром в наших краях? — поинтересовалась Наташа.

— То есть? — не понял Максим.

— Ну, тебя здесь никогда не было, с момента открытия. Вот мне и интересно. Что-то случилось?

— Нет, приехал познакомиться. Ты ведь права, я у вас еще не был.

— Я тебе всё покажу, — смеясь и немного флиртуя, сказала Наталья.

— Так уж и всё? — подстраиваясь под её легкомысленный, шутливый лад, спросил Максим.

— А чего бы ты хотел увидеть? — Наталья кокетливо стрельнула в него глазами.

— Чего бы я ни хотел, тебе нельзя. Ты же замужем.

— Муж, как ты знаешь, не стенка…

Официант принес им салат, фирменные пельмени и принялся расставлять аппетитную снедь на столе, прервав их содержательный разговор.

«Чего ей надо? — улыбаясь, про себя думал Максим, — на подвиги потянуло или любовь с первого взгляда? Я становлюсь циничным!»

Когда официант ушел, Наташа продолжила, энергично тыкая вилкой в салат:

— О тебе много говорили наши девчонки.

— Хорошего или…?

— Во-первых, тебя бояться, говорят, что ты жесткий, что можешь наехать почем зря.

— Не жестче, чем Стас. А во-вторых?

— Что завидный жених.

— Да… — неопределенно протянул Максим, — я жених хоть куда!

Они ели, болтали о чем-то, но в словах Натальи, в её взглядах, Максим читал заинтересованность женщины, которую та проявляет к мужчине, когда хочет с ним переспать.

«Что-то в последнее время я пользуюсь пристальным женским вниманием, — с самоиронией подумал Максим, — тогда, в Заволжске, Алена пристала, сейчас Наталья». В прежнее время, он бы конечно, воспользовался этим. Он не боялся посторонних связей, когда у самого не было постоянной привязанности. Наоборот, даже гордился этим, отчасти бравировал, хвастал перед Стасом.

Сейчас, возможная связь с Натальей его не прельщала. Весь этот двусмысленный разговор, её откровенные взгляды, намеки, начали его тяготить, и когда на сотовый телефон раздался звонок, он с внутренним облегчением решил ответить, даже не глядя, кто звонил.

— Поесть не дадут! — сказал он девушке, вставая с места, с несколько разыгранным возмущением и сокрушенно развел руками. Но сам подумал, что звонит Катя, желавшая ему что-то сказать — в последнее время они часто перезванивались.

Однако звонил Стас. Тот быстрым взволнованным голосом спросил:

— Макс, ты где?

— Как где, в Коломне, ты же знаешь.

— Блин, я думал ты так отмазываешься. Короче, садись в тачку и гони сюда, здесь одна проблема возникла, не по телефону. Ты понял?

— Окей! Сейчас, обед закончу.

— Обед? — не понял Стас, — хорошо, давай обедай и сюда.

Они закончили разговор. Однако, несмотря на слышимую по телефону обеспокоенность в голосе Стаса, Максим не хотел торопиться. Что там такого экстраординарного могло случиться? Из-за чего он должен всё бросать и сломя голову лететь в Москву? Когда он уезжал утром, ничто не предвещало бури. К тому же, Стас известный паникер — «мистер паника».

Он посмотрел на Наталью, неторопливо евшую пельмени и поглядывавшую издали на него. Она ожидала его возвращения за столик. «По крайней мере, — подумал Максим, — надо хорошо пообедать здесь, а Стас может подождать». На обратном пути не стоило закусывать придорожными чебуреками.

Он пошел назад к Наташе, но телефон издал сигнал, обозначавший, что пришла смс.

Нерешительно остановившись и глядя на дымящуюся тарелку с пельменями, ожидавшую его на столе, Максим вытащил из кармана телефон и посмотрел, кто ему отправил сообщение. Это была Катя. Тогда он, пошел и сел на своё место — прочитать её сообщение он мог и за столом.

— Тебя сегодня просто атакуют, — заметила Наталья, улыбаясь и вновь поправляя челку. Она уже расправилась с пельменями и потягивала морковный сок через трубочку.

— Ни минуты покоя, ни секунды покоя, как пелось в одной песне, — ответил ей Максим.

Он посмотрел текст смс. В самом начале их знакомства они с Катей, по негласной договоренности, начали использовать в смс английские сокращения. Считали, что так будет прикольней. С другой стороны, посторонний, с трудом мог бы их понять, если бы случайно проник в тайну их переписки. У Максима был удобный телефон, поддерживающий в переписке режим чата. Он прочитал её вопрос и начал отвечать.

Катя: WRU? (англ. «Ты где?»).

Максим: В Коломне. А ты?

Катя: С клиентом в Аннино. Что делаешь?

Максим: Проверяю салон. Сейчас обедаю с девушкой. BRB. (англ. «Скоро вернусь»).

Катя: Не заигрывай с ней, я ревную. Скучаю без тебя, надеюсь скоро увидеть.

Максим: Я тоже скучаю. Т+. (анг. «Думай позитивно»). Увидимся вечером:)))).

Катя: Жду-не дождусь! ILU. (англ. «Я тебя люблю!»).

Максим: I2. (англ. «Я тоже!»).

Он улыбнулся и отключил экран сенсорного телефона.

— Девушка писала? — спросила Наталья, — впрочем, можешь не говорить, по лицу видно. Доедай пельмени, а то совсем остыли.

Не отвечая ей, Максим принялся есть уже холодные пельмени, впрочем, не испытывая неприятных ощущений, так как был неприхотлив в еде.

Здесь, в Коломне, его дела, можно сказать, были закончены. Он и сам толком не знал, зачем поехал сюда, выходило, что просто убить время до вечера. Зато неприятные слова о Кате, которыми как булыжником загрузил его Гусаров, теперь перестали давить, исчезли из памяти. Он почувствовал облегчение, будто он, Максим, довез обременительный груз до Коломны и здесь его выгрузил. «Хорошо иметь такие места, — подумалось ему, — места, где можно похоронить отравленные мысли».

— Вино не хочешь? — спросила между тем Наташа.

— Как бы я пил, если за рулем? — спросил в ответ Максим.

— А ты разве не с ночевкой? Я уже номер заказала на сутки, — в её голосе слышалось легкое разочарование.

— Как-нибудь в другой раз!

Максим присмотрелся к ней. Она сидела внешне безучастная, скучающая, одинокая. Говорила, лениво растягивая слова, помешивая трубочкой остатки сока в стакане. Вместе с тем, в её глазах он прочёл скрытое недовольство и замешательство, она раздраженно покусывала нижнюю губу. Вероятно, Наталья была из тех людей, которые запланировав себе что-то, должны были обязательно добиться своего. Крушение планов вызывало бешенство или депрессию, а возможно, и то, и другое сразу.

Её разочарование показалось ему странным. Замужняя дама, переживала из-за его ночевки! Он внутренне усмехнулся и еще раз подумал о своих предыдущих романах с другими девушками. О них он думал без предубеждения. Если Наталья хотела изменить мужу, она все равно это сделает — с ним, Максимом, или без него. Он думал об этом просто, приземлено, и не презирал её. Такие женщины: красивые, умные, энергичные, заслуживали снисхождения, а любви хочется всем, и замужним, и не замужним.

— Значит, уезжаешь? — спросила между тем Наталья, — и в салон не заглянешь?

— Извини, Наташ, некогда, Стас просит срочно приехать.

— Ну, как знаешь!

Он быстро доел, расплатился, и они вернулись назад к салону, где стояла его машина.

Всю обратную дорогу в Москву Максима занимала мысль о том, что нужно от него Гусарову, к чему такая спешка. Возможно, речь пойдет о бизнесе Стаса. Завьялов подумал, что могло произойти нечто, чего они не учли в своих расчетах, и что могло выйти из-под контроля. Завьялова уже давно заботило, что «темные дела» Стаса оказались известны многим людям. О них знала Лера, о них знал Белорыбов. Кому они могли еще слить информацию? Бог весть!

Его беспокойство возрастало.

Если об этом станет известно Камо, то результат может быть непредсказуем. Камо обычно не церемонился с сотрудниками компании, он может выкинуть обоих из бизнеса, несмотря на то, что они являются топ-менеджерами. Причем Стаса, как организатора, а Максима, как человека его покрывавшего. Если даже они и останутся, доверие к ним будет утрачено.

Максим ехал по шоссе, стараясь не превышать скорость, и рассеянно смотрел на пролетавшие мимо машины, полностью погруженный в свои мысли. Ближе к вечеру, почти в сумерках его машина въехала в запоздалую суету усталого города, её навязчиво обступили яркие фонари столичных улиц и проспектов. Их раздражающий свет проникал в салон, слепил глаза, мешал сосредоточиться и он невольно пожалел, что покинул уютную полутьму загородной дороги.

Остановившись возле офиса, Завьялов обнаружил, что окна в кабинете Стаса еще горели. Когда он вошел, то увидел, сидящего за столом растрепанного Гусарова. Рукава его белой рубашки были закатаны до локтей, ворот расстегнут и широко распахнут, словно шею Стаса душила невидимая рука, от которой он силился избавиться, а галстук низко приспущен. Руки его беспокойно елозили по столу, каждый раз задевая стоявшую перед ним почти пустую бутылку виски, отчего казалось, что бутылка обязательно опрокинется на пол. На вошедшего Максима приятель посмотрел осоловелым взглядом.

— Ты чего, целую бутылку вискаря выдул? — удивился Максим.

— Садись, Макс! — предложил тот, заплетающимся языком, — садись, будем пить сегодня.

— Я за рулем, — так же, как и Наталье, сказал ему Максим, — в честь чего такой отрыв?

— Забей на машину, оставишь здесь, а утром заберешь. Гулять мы с тобой будем, чтобы отметить последний рабочий день. В этой фирме. Последний рабочий день — твой и мой! Вот так, Максик!

— Последний рабочий день? С чего взял?

— Камо сегодня сказал. Он зашел ко мне сразу, как ты уехал, сказал, что всё знает, что больше в наших услугах не нуждается. Я ему то, да сё, что убытков фирме нет, но он даже не стал разговаривать, козёл! Мы столько на него отпахали, такие ему бабки сделали! Сеть развернули. Ну, ладно, еще пожалеет!

В голосе Гусарова слышались нотки пьяной жалости к самому себе. Произнеся последние слова, он с силой поставил на стол пустой стакан. Раздался громкий стук стекла, но толстый стакан уцелел и не разлетелся вдребезги. Стас с силой тер ладонью красное лицо, оставляя белые полосы от пальцев, стирал выступивший пот на лбу, часто и беспомощно моргал своими рыжими ресницами.

Гусаров показался Максиму потерянным, помятым, униженным тем, что его, столько сделавшего для бизнеса Камо, выкинули как помойного кота. Куда делся амбициозный, самоуверенный молодой человек, один из самых успешных топ-менеджеров сети? Где Стас Гусаров, отвязный, веселый парень, которого знал Завьялов, зажигающий в ночных клубах? Перед Максимом сидел неудачник, лузер, свалившийся в штопор при попадании в грозовую передрягу. «В этом самолете летчики бросили штурвал», — мелькнуло в голове Завьялова. Еще немного и Стас мог бы заплакать.

Максим присел на стул, обеспокоенно заглянул в лицо приятеля.

— Нас кто сдал, Белорыбов или Лерка? Камо не говорил? — спросил он, хотя теперь, после случившегося, особого смысла такое выяснение не имело.

— Я думаю, это Сашка Белорыбов слил, Лерке незачем. А Сашка метил на мое место, я давно это просёк. Да и какая разница теперь? Нас кинули, понимаешь, Макс?

— Вот тебе и «битый пиксель»! Окей, давай, собирайся домой. Хватит пить! — сказал ему Завьялов.

Он посмотрел на часы, отмечая, что еще успевает встретиться с Катей — в Коломне он не назначил конкретного времени, думая, что управиться до вечера.

— Сейчас допью, и пойдем, — упрямо покачал головой Стас. Он потянулся за бутылкой, налил себе остатки виски. — Точно не будешь? А то у меня еще есть.

— Нет, я же тебе говорю, что за рулем.

— Хозяин — барин!

Стас опрокинул рюмку виски в себя. Его взгляд после выпитого поплыл еще больше.

«Придется тащить его на себе, — подумал Максим с недовольством, — и чего было так бухать? Знал же, чем всё может закончиться! Да…теперь надо искать новое место. Я тоже знал, чем рискую, когда согласился на его предложение».

— У меня сегодня депрессуха, — пьяно бормотал Стас, — если не трахну кого-нибудь, то крышу снесет. У тебя есть телки на примете?

— Нет! — уклончиво ответил Максим, хотя по старой памяти мог набрать несколько телефонов знакомых девушек. Но делать ему этого не хотелось, потому что возиться весь вечер со Стасом не входило в его планы.

— Сам найду!

Взяв в руки мобильник, Стас непослушными пальцами начал перебирать номера в адресной книге телефона. Сенсорный экран под его неуклюжими пальцами все время норовил показать что-то не то. Он возился долго и Макс начал терять терпение.

— Ага! — наконец произнес Стас, — есть здесь одна убогая, Машей зовут. Помнишь, я про неё говорил?

— Кажется, что-то слышал. На танцах познакомился?

— Точно. Приставучая такая, полненькая.

— Разве пышки в твоём вкусе?

— Нет, но сегодня хочется её. Она реально выглядит обиженной, прикинь? Причем всю дорогу. Мне тоже дали по морде лица…

— Родственные души?

— Типа того. Сейчас звякну.

Он ткнул пальцем в её номер, и телефон автоматически набрал цифры. После длинного гудка девушка ответила и Стас пьяным голосом, заплетающимся языком, начал договариваться о встрече.

Максим с большой долей сомнения слушал его речь, он думал, что девушка откажется встречаться. С пьяным общаться неинтересно, да и секс сомнителен — вдруг заснет в самый ответственный момент? Но, к удивлению Завьялова, эта Маша, которую он никогда не видел, и которая, по словам Стаса, выглядела скромной, обычной, ничем не выделяющейся девушкой, да еще и с невыразительной внешностью, согласилась. Хотя чему было удивляться, если она бегала за Стасом? По крайней мере, по его словам.

— Ну, всё, поехали! — Стас поднялся и пошел, покачиваясь к выходу, широко размахивая полами пиджака. По дороге он зацепился за ручку двери и чуть не порвал карман.

 

Глава 3

— Катя, Катя, ты очень сильно увлеклась этим молодым человеком! — мать укоризненно глядела на свою дочь, поджав губы, — ты совсем забросила Дениса, он тебя почти не видит. Так нельзя! Ты не должна забывать о семье!

После своего неожиданного увольнения, Нина Георгиевна всё время сидела дома, с внуком. Она иногда ходила в магазин за продуктами, иногда гуляла, но, по большей части не знала чем себя занять. Если б не внук Денис, ей было бы очень тоскливо.

За время работы она ни с кем не знакомилась, не знала таких же, как она пенсионерок, проживающих в подъезде или рядом с их домом. Она никогда не обращала внимания на сидящих на лавочках престарелых женщин, считая себя еще не такой уж старой, а когда состарилась, эти женщины исчезли. Куда они делись — непонятно! Возможно, умерли или вдруг обессилели и теперь не могли выйти из своих домов. А может внезапно помолодели, сделав подтяжки лица и вставив зубные импланты и покинув придомные скамейки.

Катя с недоумением смотрела на мать. Она не понимала, почему та вмешивается в её отношения с Максимом, какое ей дело до личной жизни дочери. Дениса она совсем не забросила, это всё чепуха! Всё это материнская ревность — жестокая и неоправданная. Так решила Катя.

— Мама, ну о чем ты говоришь! — произнесла она с упреком. — Мы с Максимом любим друг друга, и это серьезно. Что же я теперь должна похоронить личную жизнь из-за твоего недовольства?

— Любовь? Не говори глупости! Для тебя дороже всего на свете должна быть семья, люди, с которыми ты живешь. Сын, наконец! Для меня это всегда было так, и я никогда бы не сделала другого выбора. Думаешь, у меня не было возможности выйти замуж?

— Это потому что ты не любила на самом деле.

— Я? Ошибаешься! — Лицо Нины Георгиевны выразило недовольство, она нахмурилась. — Просто вокруг столько пустых людей, мужчин, они по натуре эгоисты, любят только себя и их трудно полюбить. Взять хотя бы твоего отца. Сколько я с ним намучалась: то сумасшедшие загулы, то измены, причем с первыми попавшимися стервами, готовыми лечь под любого. Одна такая и увела его из семьи, в конце концов.

— А ты не задумывалась, что причиной его загулов было отсутствие любви между вами? Он, возможно, тебя не любил, но ведь и ты его не любила, ведь так?

— Не защищай его! Ты всегда его защищала! — Нина Георгиевна не выдержала спокойный ровный тон, которым она начала этот разговор и слегка повысила голос, — ты не знаешь, чего мне это стоило, сколько я с ним возилась, мучилась, ночей не спала. Как мне досталось одной!

— Чтобы тебя любили надо самой любить! — твердо глядя на мать, сказала Катя, — я это знаю теперь, после встречи с Максимом. Знаю наверняка, а раньше, как и ты не знала. Думала, что я принцесса, которую должен добиваться прекрасный принц, ухаживать, завоевывать. А я буду строгой, недоступной, холодной, буду выбирать, какой принц мне подходит, а какой нет. С этого пьедестала трудно разглядеть мужчин, молодых людей, окружающих тебя. К тому же они простые люди — не принцы. У них свои заморочки, свои комплексы. Вот и выходит, что ты всю жизнь ждешь встречи с необычным мужчиной, тем, кто поразит тебя в самое сердце, а он не появляется. И жизнь проходит.

— А ты, значит, думаешь, что лучше бегать за первым встречным, — криво усмехнулась Нина Георгиевна, — где же твоя гордость?

— По-твоему получается, что если я не скрываю своих чувств к Максиму, значит, я пренебрегаю гордостью? Разве гордость заключается в этом? Гордость состоит в том, чтобы не допускать унизительного отношения к себе, чтобы об тебя не вытирали ноги. Но это целиком зависит от тебя самой — как ты себя поставишь в отношениях с мужчинами, так к тебе и относятся. Я никогда и никому не давала повод, чтобы меня считали второсортном существом, тупой блондинкой.

— Знаешь, в отношениях двоих очень трудно сохранить себя, свою независимость, — мудро заметила мать, — все равно кому-то придется уступать, и не всегда эти уступки, — Нина Георгиевна замялась, подбирая слова, — эти уступки будут в твою пользу.

— А причем здесь гордость? Да, я согласна с тобой, уступать приходится. Но разве это ущемляет самолюбие? Я не знаю, по-моему, брак это не война, где есть победившая и проигравшая стороны, капитуляция и полный разгром противника. Может, у вас с отцом так и было?

Нина Георгиевна не ответила, отвернулась.

— Мам, мне не хочется продолжать этот разговор, — спокойно сказала Катя, — сейчас за мной должен зайти Максим. Ты не против?

— Какое мне дело! — ответила с затаенной обидой Нина Георгиевна, — делай, что хочешь.

Она пошла на кухню и принялась там греметь посудой, а Катя зашла в ванную и стала краситься. Она думала, что мать, на самом деле, можно было понять — отец был не подарок. У них, сколько себя помнила с детства Катя, все время были скандалы и ссоры. Это были два совершенно разных человека, непримиримых, неуступчивых, каждый из них вел свою маленькую домашнюю войну. Что их держало вместе, что связывало, для Кати осталось загадкой до сегодняшнего дня.

В этой ситуации была и вина матери, считала Катя. Если человек не нравится — не надо мучиться, не надо терзать друг друга, всегда есть выход в разводе. А так, что получилось? Развестись всё равно пришлось, но вся эта жизнь наложила на характер матери тяжелый и негативный отпечаток — она превратилась в замкнутую, раздражительную женщину, заживо похоронившую себя.

А Нина Георгиевна на кухне думала о словах дочери.

Может та была права? Чтобы тебя любили надо самой любить? Но откуда она, её девочка, это узнала? Её саму никто не учил любить, да и она не учила этому Катю. Она ведь тоже была когда-то маленькой девочкой, мечтала о взаимной любви, о личном счастье. Но жизнь быстро разрушила девичьи фантазии — романтические отношения с мужем не задались, они быстро иссякли, погребенные повседневным противостоянием. Наверное, надо было уступить, подчиниться воле мужа. Тогда бы все было по-другому.

Нина Георгиевна налила себе тарелку борща и села за стол. Понимание приходит поздно. Понимание и раскаяние. Если бы она уступила, то сейчас не сидела бы в полном одиночестве за столом, ощущая свое бессилие и ненужность.

Красившаяся в это время в ванной комнате Катя, услышала мелодию сотового телефона. Пришла смска. Положив помаду на подставку у зеркала, она взяла телефон и прочитала то, что писал Максим.

Максим: Привет! RU OK? (англ. «Ты в порядке?»)

Катя: Да.

Максим: Я подъезжаю. Скоро буду. Всё в силе?

Катя: Да.

Они обменялись традиционным смс-прощанием на английском, включавшим слова «люблю тебя» и Катя вернулась в ванную заканчивать макияж, ожидая с минуты на минуту звонка Максима в дверь.

Она наложила тени, подкрасила тушью ресницы и пока делала эти несложные привычные операции со своим лицом, вдруг вспомнила, как недавно проснулась ночью в квартире Максима — она теперь часто ночевала у него.

Когда Катя проснулась, то скосив взгляд вниз, увидела, что лежит голая на спине. Тонкое одеяло сползло, обнажая её груди, ноги были слегка раздвинуты, одна полусогнута в коленке. Из окна падал неяркий лунный свет, было тихо и спокойно.

Рядом, тоже лежа на спине, посапывал во сне Максим. Его рука вытянулась в её сторону и она, увидев его раскрытую ладонь, положила на неё свою сверху. Максим только слегка пошевелился во сне, но продолжил спать. Ей было радостно и хорошо, что рядом лежит он, её мужчина, которого она ждала и которого любит. И это чувство, чувство умиротворяющей радости, наполнившее всё её существо, логично привело к мысли, что она должна обязательно родить Максиму ребенка. Всё равно кого — мальчика или девочку. Она решила, что Максим обязательно обрадуется девочке. Отцы их любят.

В том, что она будет жить с Максимом, Катя не сомневалась. Она, конечно, не загадывала наперед — сделает он ей предложение или нет. Если не сделает — в этом не было ничего страшного, потому что она знала много пар живших в гражданском браке. Однако в глубине души, ей, как любой женщине, хотелось бы, чтобы их отношения приобрели узаконенный характер. Гражданский брак можно было рассматривать как временный выход из положения — на небольшой срок, на год, два или три, но официальный статус нужен был их общим детям.

Она посмотрела в зеркало и несколько раз сомкнула плотно губы, чтобы помада с темно-красным оттенком, которую она нанесла перед этим, легла более равномерно. Она еще раз себя осмотрела — прическу, лицо.

На неё глядела из зеркала симпатичная девушка с большими голубыми глазами и слегка вздернутым курносым носиком. Светлая челка немного легкомысленно опускалась на ухо, как бы намекая на то, что её хозяйка имела беззаботный нрав но, в то же время, общее выражение веселой серьезности в глазах подчеркивало, что она сама себе на уме. Она иронично подумала о себе, что теперь готова к появлению в свете.

В это время раздался громкий дверной звонок и Катя, погруженная в свои мысли, вздрогнула от неожиданности. Пришел Максим.

Она поспешила пойти к двери, но шла с небольшой тревогой в душе, потому что не знала, как пройдет знакомство Максима с её матерью, понравятся они друг другу или нет.

Когда-то давно она пришла в гости к родителям будущего мужа, чтобы познакомиться, и те встретили её неприязненно. Они, конечно, ей улыбались, говорили приветливые слова, но в душе она тогда почувствовала, что всё это фальшивка, показуха, на самом деле эти люди не были ей рады.

Как потом оказалось, интуиция её не подвела — они присмотрели сыну другую невесту, из семьи своих знакомых, и когда тот привел девушку с улицы, Катю, это вызвало у них огромное, тщательно скрываемое, раздражение.

Подойдя к двери, Катя оглянулась назад. Услышав звонок в дверь, из кухни вышла Нина Георгиевна и остановилась в небольшой прихожей двухкомнатной квартиры. У неё было неясное, смутное выражение лица, но Кате показалось, что оно было скорее недовольным, чем нейтральным и она в ответ умоляющее на неё посмотрела.

Вошедший Максим, в руке держал огромный букет цветов. Это были розы. Увидев в холле Нину Георгиевну, он сказал, улыбнувшись:

— Добрый день, это вам! — он протянул букет матери Кати, и та была вынуждена подойти и взять его.

— Добрый день, спасибо за цветы! — бесцветным голосом ответила она.

— Это Максим, мама! — представила его Катя, — а это моя мама, Нина Георгиевна, — сказала она.

— Рад знакомству! — по-светски вежливо ответил Максим.

Что-то в его тоне не понравилось Нине Георгиевне, что-то её задело и, отойдя от него почти к самым дверям кухни, она недовольно поджала губы. Неловко потоптавшись в дверях, как будто ожидая еще чего-то от Максима, но, так и не дождавшись, она вернулась на кухню и взяла вазу для цветов, стоявшую в шкафу.

— Не обращай внимания, — почти шепотом произнесла Катя, — мы с утра не в духе.

— Я и не обращаю, — ответил Максим, невольно осматривая квартиру с того места, где он стоял.

Квартира Нины Георгиевны и Кати не произвела на него впечатления. Это была обыкновенная хрущевка: маленькая прихожая, маленькая кухня, низкие потолки. Таких квартир еще много осталось на окраинах Москвы. Мебель в квартире тоже была не новой. Полированная, светлого ореха стенка, вероятно, купленная в восьмидесятые годы, краем платяного шкафа выглядывала из большой комнаты. Там же стояла уже порядком потрепанная темно-коричневая мягкая мебель. Дверь во вторую, маленькую комнату, была закрыта. Но все-таки, приметы современного времени коснулись и этой квартиры. Максиму был виден угол стоявшего на стеклянной полке плазменного широкоформатного телевизора.

Вероятно, его купила Катя, отчего-то решил Максим.

— Ну что, пойдем? — между тем спросила девушка.

Они собирались пойти на фотовыставку «Современная Москва», которая устраивалась на Манежной площади в выставочном зале. Катя всегда увлекалась фотографией. В детстве она ходила в школьный фотокружок, куда её поначалу пристроила мать, потом ей самой понравилось фотографировать. Она купила полупрофессиональную камеру «Sony», делала снимки во время поездок за границу, снимала под настроение.

Максим видел её фото. Он никогда не считал себя человеком, имеющим художественный вкус, не был знатоком изобразительного искусства. Один раз он был в Третьяковке, пару раз в Эрмитаже в Питере, один раз, будучи с девушкой в Париже, та затащила его в Лувр. Завьялов, если не кривить душой, никогда не был фанатом живописи. Картины, написанные давно умершими художниками, хотя и были для него интересными с исторической точки зрения или с точки зрения отображения жизни, поскольку фотографии тогда не было, в целом оставляли его равнодушным.

Современная бурная жизнь не располагала к созерцанию. Она была скорее клиповой, полной драйва, выражалась в мелькании запахов, цветов, образов, тел одетых и раздетых мужчин и женщин.

Однако Катины фотографии ему понравились. Ему нравилось, как она замечательно умела передавать нюансы своих чувств, используя виды пейзажей, как она внимательно всматривалась в лица людей своей фотокамерой, передавала их характеры буквально одним штрихом.

«У тебя талант художника», — сказал он ей совершенно искренне, не пытаясь льстить, и Кате была приятна его похвала.

Накинув плащ и готовясь выйти за дверь, Катя взяла Максима за руку, но тут раздался быстрый топот маленьких ног и в прихожую вбежал сын Кати Денис. В руке он держал маленькую пластмассовую пожарную машинку и любопытными глазами смотрел на гостя. Максим отметил про себя, что он очень похож на Катю — те же голубые глаза, тот же вздернутый носик, те же светлые волосы. От отца, ему, видимо, достался прямоугольный овал лица.

— Мама, а кто этот дядя? — смело спросил мальчик.

— Это дядя Максим, Дениска! — сказала Катя.

Максим опустился на корточки, чтобы глаза и лицо его оказались на уровне лица Дениса, и протянул ему руку, чтобы поздороваться. Он улыбался.

— Привет, Денис! — сказал он.

Денис, при всей его смелости в присутствии матери, неожиданно замялся, и даже подался к ней, словно хотел за неё спрятаться, но потом подошел и протянул свою маленькую ручку.

— Смотри, какая у меня машинка, — тут же похвастался он и протянул Максиму свою игрушку, — она умеет тушить пожар.

— Правда?

— Давай поиграем! — попросил Денис.

— Нет, сынок, — воспротивилась Катя, — нам с Максимом надо идти. После как-нибудь…

— У нас еще есть время, я могу и поиграть, — предложил Максим.

— Нет, нет, пойдем! — не согласилась с ним Катя, которой не терпелось попасть на выставку.

Она не сказала Максиму, но дело было в том, что она посылала несколько своих фото на конкурс и две фотографии отобрали: запечатлевшие Коломенское и улицы возле храма Христа. Ей очень хотелось увидеть свои опусы среди произведений других фотографов уже известных и маститых.

— Ты ему не потакай, — попросила она Максима, говоря о своем сыне, — он может сесть на голову!

— Ничего. Маленькие они все такие — им нужно внимание, — сказал Максим со знанием дела, словно у него самого был в таких делах огромный опыт.

На прощанье он потрепал Дениса по голове, невольно отметив про себя, что волосы у него мягкие и пушистые, совсем не такие, как у взрослого человека и пошел из квартиры следом за Катей.

Они пошли к лифту. Пока Максим что-то говорил о Денисе, она вдруг еще раз вспомнила ту ночь, о которой думала сегодня в ванной. Тогда она проснулась в темноте, а затем заснула, и утром, еще не открыв глаз, сонная, почувствовала взгляд Максима на себе. Максим лежал на боку, опершись на локоть, рассматривал её.

— Что некрасивая? — еще до конца не проснувшись, спросила Катя и вдруг услышала его негромкий, ласковый голос:

— Тютчев? — чуть заметно улыбаясь, спросила она.

— Нет, Бунин.

— Не знала, что ты любишь стихи.

— А я и не люблю. Случайно открыл книжку и вот, запомнил.

Тогда Максим её удивил. Сейчас, глядя, как он разговаривал с Денисом, Катя про себя еще раз удивилась. Она такого не ожидала, она думала, что он просто поздоровается и всё — обычно молодые люди чувствуют себя скованно в общении с маленькими детьми. У них нет опыта, они не знают о чем с ними говорить или им просто банально скучно с малышами. Максим, напротив, быстро нашелся, разговаривал с Денисом, совершенно не испытывая чувства неловкости. Она была благодарна ему за это.

Пока эти мысли вихрем проносились в её голове, подошел лифт, двери раскрылись и они вошли внутрь.

Максим, в свою очередь, встречаясь с Катей, её матерью и сыном, подспудно думал о другом.

Все это утро, пока он собирался и ехал к Кате, он отгонял от себя мысли об увольнении. Поначалу, сгоряча, поддавшись настроению Стаса, он посчитал, что случившееся с ним — это мелочь, несерьёзное происшествие, которое скоро забудется, едва он найдет новую работу. Будет вспоминаться как досадный, но вместе с тем и забавный эпизод карьеры.

Однако спустя несколько дней иное настроение овладело им. Работу еще предстояло найти и не факт, что она будет престижней, интересней прежней. Не факт, что он сохранит тот же уровень дохода, к которому привык, потому что таких, как он, амбициозных и энергичных молодых топ-менеджеров на рынке труда хватает.

Он невольно позавидовал Стасу, поскольку у того, как считал Максим, уже были налаженные связи в автобизнесе, фактически уже было свое дело, только не оформленное юридически в какое-нибудь ИП или ООО.

Какого же было его удивление, когда позвонив через пару дней Гусарову, Максим узнал, что у Стаса дела не очень. На самом деле, прежний бизнес у него развалился, как только он ушел с площадок «Автолюкса», а на новые его никто не думал пускать. Хуже того, видимо благодаря стараниям Камо он, Стас, получил негативную характеристику и сейчас никто из хозяев крупных сетей салонов вроде «Блока», «Автомира» или «Музы моторс» не хотел его брать на работу.

Сам Максим еще не разбрасывал своё резюме и не звонил знакомым работодателям, но он тоже не сомневался, что Камо охарактеризовал его не лучшим образом.

Эти раздумья омрачали настроение. Он постарался отодвинуть их на задний план перед своим визитом к Кате и, в общем, справился неплохо. Никто ничего не заметил — ни Катя, ни её мать. Однако он не учел женской интуиции, наблюдательности Кати. Когда они уже ехали в метро, Катя вдруг прервала свой рассказ о предстоящей фотовыставке на полуслове и спросила:

— Максим, что-то случилось?

— Нет, ничего, — попытался отговориться Завьялов, но Катя не отставала.

— Я же вижу. Что произошло?

— Да ничего особенного — уволился с работы. Теперь вот безработный! — он натянуто усмехнулся и отвернулся от неё, глядя в темное окно вагона метро.

— Уволился? Из-за чего? — Катя попыталась заглянуть в его сумрачное лицо.

— Долго рассказывать, да и неинтересно. Знаешь, — решил он внезапно, — давай с Театральной ряда перейдем на Площадь революции, а потом вернемся на Охотный ряд и доедем до Александровского сада?

— А зачем?

— Я тебе на месте покажу.

Она кивнула головой и они, доехав до Театральной, пошли на Площадь революции. Там он подошел к бронзовой собаке и взялся за её холодный нос.

— А теперь понятно! — Катя засмеялась, — я слышала, что народ хватается за нос для удачи. Сама как-то трогала этот нос, но не думала, что ты веришь в приметы.

Максим тоже улыбнулся.

— Конечно, верю. А ты не веришь? Подержись за нос и у тебя всё получиться.

— А вот и не буду! — Катя кокетливо тряхнула головой, — у меня и так сейчас всё хорошо.

 

Глава 4

Когда Камо объявил Стасу, что увольняет его и Максима, оба приятеля не стали долго задерживаться. На другой день, они собрали вещи, получили расчет, трудовые книжки и освободили свои кабинеты. Перед этим, конечно, устроили небольшой прощальный фуршет для сотрудников с обязательным офисным набором, включавшим коньяк и мартини с соком.

Офис Стаса, заставленный дорогой мебелью, черными кожаными креслами и диваном, тут же занял Белорыбов, официально назначенный на его место. Он быстро переехал из своего кабинета, не такого большого и не такого представительного, как у Стаса. Несколько дней Александр практически ничего не делал — упивался новым положением, наслаждался доставшейся властью.

Так, сидя в большом, широком кресле своим плотным, тяжелым телом, он представлял, как здесь сидел до него Стас, как тот наливал рюмку виски и, откинувшись назад, на спинку мягкого кресла, с чувством смаковал солодовый вкус напитка. Белорыбов подумал, что Стас любил кривляться, изображать из себя небожителя. Сидит, бывало, в кресле, делает маленький глоток виски и вытягивает губы трубочкой, словно что-то чувствует, изучает, прислушивается к себе. Хотя на самом деле он давно уже проглотил содержимое рюмки. «Артист! Пусть теперь изображает в другом месте!» — мстительно подумал Белорыбов.

Он протянул пухлую мясистую руку к широкой черной тумбе, где, как было известно, у Гусарова находился мини-бар, но ничего там не нашел. Впрочем, он ожидал этого — бывший владелец всё вывез.

О Максиме Завьялове Александр особо не размышлял, считал его авантюристом, недалеким человеком. «Зачем Макс сделал ставку на Стаса? — думал он, — зачем было поддаваться его уговорам? Гусаров, ведь абсолютно несерьезный человек, не то, что я. Несерьезные люди опасны — они не держат слов, они не могут сохранить тайну, они даже подставляют других не с умыслом, а по дурости. Вот и Максима Стас подставил невольно, без какого-либо расчета. У Завьялова был шанс удержаться, если бы он придерживался меня. Но Макс сделал свой выбор».

Когда кто-то из сотрудников заглядывал в бывший кабинет Гусарова, теперь ставший его, у Белорыбова не раз за это время возникало чувство, что он попал сюда случайно, по ошибке. Сейчас войдет Стас, улыбнется своей наглой широкой улыбкой и с силой хлопнет его по плечу, мол, порезвился чувак, теперь сваливай, освобождай место. Стас часто говорил, что ему нравится хлопать Александра плечу, потому что оно напоминало студень.

Но никто не входил.

Однажды зашел Камо весь в черном — черном костюме, черной шелковой рубашке, на тонких пальцах золотые перстни. Камо осмотрелся, достал из портфеля, висевшего у него на плече, бутылку армянского коньяка и поставил её на стол, перед Белорыбовым.

«Выпей, обмой должность!» — предложил он, но сам пить не стал. Он с усмешкой смотрел, как Белорыбов наливает в рюмку коньяк, как пьет крупными глотками. Александр не понял, к чему именно эта усмешка относится: к его ли новому посту в фирме или к тому, что он не умеет пить коньяк. Но она показалась неприятной.

Чуть позднее, пообвыкнув в новой должности, Белорыбов начал делать замечания подчиненным. Делал это он поначалу робко, а потом, всё смелее и смелее. Он осваивался, приобретая тот налет циничного лоска, который был характерен для Стаса — топ-менеджера крупной сети автосалонов и постепенно сам уже начал ощущать себя «топом».

Потом, как это всегда бывает, когда приходит новая метла, Белорыбов решил почистить кадры — избавиться от людей Стаса и Максима, к тому же Камо дал ему карт-бланш для этого. Он уволил нескольких менеджеров салонов, сотрудников, не занимавших ключевые позиции. От них все равно ничего не зависело, поскольку механизм автобизнеса, заведенный рукой Стаса, приходилось отдать ему должное, работал без сбоев.

Директоров автосалонов Белорыбов пока не трогал — боялся. Они были крупными фигурами и без ведома Камо трогать их было опасно. Некоторых директоров переманили из других крупных автосалонов за немалую плату, некоторые были близкими знакомыми учредителей. Однако для себя, на всякий случай, он наметил две жертвы — это Вадим в Крылатском и Игнатова в Коломне. Вадима он выбрал, потому что тот довольно тесно общался с обоими бывшими руководителями и не только общался — Вадим был замешан в делах Стаса, участвовал в них. Это Белорыбов доподлинно знал от Леры.

На Игнатову у него не было компромата, но Максим накануне своего увольнения зачем-то ездил к ней. Возможно, пытался наладить канал сбыта «левых машин» для Стаса. Если её спросить напрямик — вряд ли скажет, но доверия к ней нет. Темная птица! Её привел Стас в своё время, посулив приличную зарплату, она была на хорошем счету у Камо, поэтому он, Александр, хотел сначала, прежде чем предпринимать какие-нибудь шаги, как следует присмотреться к ней.

Приступив к новой для себя работе, вникая во все мелочи, Белорыбов не заметил, как пролетело несколько дней. Тот объем, который оставили ему Стас с Максимом оказался неожиданно большим. Белорыбов не предполагал, что ему придется заниматься буквально всем — от закупок канцтоваров в салоны, до продажи машин в ближнее зарубежье. Разница была в том, что раньше всё это делали двое, а теперь только он один. Потому приходилось работать допоздна, не поднимая головы — приезжать засветло, уходить, когда на улицах зажигались фонари. Он так заработался, что уже и сам засомневался — того ли хотел, убрав с помощью владельца бизнеса Стаса и Максима.

Через несколько дней ему позвонила Лера — они периодически встречались, проводили время в ночных клубах. Валерия больше не располагала важной для него информацией и постепенно становилась неинтересной. Но он продолжал спать с ней.

Лера разговаривала легким, игривым тоном, которым девушки разговаривают с бойфрендами.

— Привет, медвежонок! — сказала она весело.

— Валерия? Привет! — официально сказал он.

Ему не хотелось с ней шутить, когда он был на работе, ему хотелось изображать строгого директора, которого все боятся и уважают.

— Ты чего звонишь?

— Как насчет сбежаться сегодня вечером? Не против?

— Почему вечером? Приезжай сейчас!

— Ты точно хочешь? — Лера искренне удивилась, поскольку раньше они никогда не встречались с Сашей в центральном офисе. Она, видимо, решила, что он хочет пообедать вместе. — Окей, сейчас приеду.

Пока Валерия добиралась в центр из Крылатского, Белорыбов нашел себе занятие. Заложив руки за спину, он, словно грозный ментор перед первоклашками, прошелся по кабинетам головного офиса, посмотрел, чем занимаются сотрудники: бухгалтерия, делопроизводство, менеджеры-кураторы салонов.

Александр считал всех бездельниками, получающими ежемесячно незаслуженные деньги. Все эти сотрудники, по большей части молодые люди, любители покурить, попить кофе в рабочее время, обменяться анекдотами — его ужасно раздражали. Со своей стороны представительницы женского пола тоже были не лучше. Они обычно пересылали всякие гламурные открытки по интернету, фривольные стишки, вели переписку в чате с подругами.

Это были бесполезные для дела люди, никчемный офисный планктон. Удаление из фирмы большей части, многих из них, прошло бы совершенно безболезненно и Александр, именно с этой целью пошел по кабинетам — присмотреть, кого же еще можно сократить.

Он заглянул в несколько офисов.

К его досаде все работали, сидели за компьютерами, казалось, заняты делом. Даже беспечно-веселые молодые девушки, которых в офисе было несколько, сидели молча, что-то сосредоточенно выискивая на экранах мониторов или печатая. Народ притих, замер, словно испуганная стая птиц пыталась спрятаться от приближающейся бури под защитой ветвистого дерева. «Застремались уроды! — удовлетворенно подумал Александр. — Теперь всех вас поимею! Всех! Как имели Стас и Макс».

Скользнув взглядом по столам сотрудников — он находился в кабинете менеджеров — кураторов автосалонов — и собравшись уходить, Белорыбов на столе одной из них вдруг рассмотрел календарик с логотипом фирмы-конкурента автосалона «Парус». За этим столом работала разбитная, общительная девушка из тех, которые, обычно приходили в такой бизнес. Она весело стучала по клавишам клавиатуры, не обращая внимания на вошедшего начальника.

Девушка была высокого роста, худая, напоминавшая Леру. Такой тип фигуры нравился Белорыбову. Он ничего не сказал, повернулся и пошел к себе в кабинет. Там Александр задумался об этой девушке. Зачем ей этот календарь? Их компания выпустила свой и раздала почти всем сотрудникам вместе с новогодними подарками. Это было еще в декабре прошлого года. Может она засланец конкурентов? Неосторожно выложила на стол улику, обличающую её в связях с ними?

Он опять посмотрел на мини-бар Стаса и подумал, что надо купить несколько бутылок коньяка, виски, еще чего-нибудь, например, рома, и поставить всё это внутрь. Специально для таких случаев. Бутылку коньяка, принесенную Камо Белорыбов, незаметно для себя, выпил за неделю. А её как раз не хватало. Сейчас бы он сел, налил рюмку и принялся обдумывать ситуацию в обстановке, располагающей к умственной деятельности.

Его неторопливые мысли о незнакомой девушке прервала появившаяся в кабинете Лера. Не раздеваясь, она быстро прошла к столу, наклонилась и по-свойски поцеловала в щеку.

— Привет, пупсик! — сказала девушка, после чего бросила осенний плащ на спинку пустого кресла и села напротив, — куда ты меня поведешь обедать?

— Я? — мысль о совместном обеде не приходила в голову Александра и он замялся.

— Так ты что еще не подумал? — девушка обидчиво надула губы.

— Видишь ли Лера…

Белорыбов встал, вышел из-за стола, разминая своё круглое плотное тело. Он остановился возле стены, на которой осталась фотография от Стаса. На ней были изображены он, Александр, Макс и Стас, сидящие вместе за столом на корпоративной новогодней вечеринке. На головах блестящие остроконечные колпаки, в руках бенгальские огни, на лицах пьяные самодовольные улыбки. В воздухе витало ощущение безмятежности, ожидания лучшего, которое, конечно, было впереди. Снять это фото у Белорыбова не доходили руки.

— Я думаю нам надо расстаться.

— То есть как? — Лера совсем не ожидала такого расклада, она думала, что он мнется, потому что хочет сделать подарок — Саша давно обещал подарить что-нибудь стоящее, например, золотое кольцо или дорогую путевку в Европу. А тут такое.

Её лицо от злости сделалось некрасивым — губы вытянулись, брови нахмурились, большие глаза превратились в две узкие щелки и казались совсем закрытыми длинными приклеенными ресницами.

— Ты что, меня бросаешь?

— Я не бросаю. Просто мы расстаёмся.

— Но почему?

— Почему люди расстаются? Потому что надоедают друг другу! Им хочется чего-то нового. К тому же ты…

Он прервался, подбирая слова.

— Что я? — спросила его Лера с вызовом в голосе.

— Ты сама знаешь. Ты же спала с Максимом, со Стасом.

— Но после, мы встречались с тобой…

— А теперь надо эти встречи прекратить. И знаешь еще что, тебе надо уволиться, написать заявление.

— Я так и думала, что ты это скажешь. Ты мелочный, жадный! Я для тебя столько сделала, всё рассказала… Из-за меня ушли Стас и Максим, но они не такие, как ты, они не сволочи. Погоди, Сашок, ты еще обо мне вспомнишь!

Последние слова Лера выкрикнула с угрозой, хотя сама совершенно не представляла, как бы могла отомстить Белорыбову. Но в запальчивости чего не скажешь? Она вскочила, намеренно опрокинув тяжелое кресло, и выбежала из кабинета, громко хлопнув дверью.

— Чего ты для меня такого сделала? — запоздало спросил растерявшийся Белорыбов, но этот вопрос остался без ответа, — и без тебя всё узнал, дура! — уже запальчиво крикнул ей вслед, скорее, для собственного успокоения.

Он еще раз с сожалением посмотрел на пустой минибар. Оказывается, этот разговор с бывшей гёрлфренд не на шутку его взволновал. Александр вытянул руки перед собой и посмотрел на толстые короткие пальцы, покрытые белым пушком. Они чуть-чуть подрагивали. «Неврастеником станешь из-за этих сучек!» — подумал он с ненавистью.

Его пальцы дрожали так же, когда он поехал на Бали поучиться и попробовать себя в серфинге. Его уговорила тогдашняя подружка, гордо называвшая себя прорайдером. Как потом узнал Александр, так называли себя люди, занимающиеся экстремальными видами спорта. Ему бы надо было её поостеречься — он же не экстремал, но понимание этой очевидной истины пришло позднее.

Это был его первый выезд на такое дальнее расстояние и первое скольжение по высокой волне — волны Черного моря, да и Средиземного, не так котировались у знатоков, как океанские.

После нескольких занятий он вскочил на доску, будучи уверенным, что сможет лихо прокатиться на гребне — это же так просто, но поскольку был неопытным, не рассчитал вес своего тела, соскользнул и упал в воду. Чёртова доска перевернулась и с силой ударила по голове, так, что поплыли оранжевые круги перед глазами, но вовремя подплывшая подружка помогла выбраться ему на берег.

Он упал на песок обессиленный, ему было больно и стыдно за своё неумение. На лбу вспухала большая шишка. И тогда он почувствовал это предательское дрожание пальцев. Он вытянул руки на песке, посмотрел на пальцы — они мелко дрожали, как у алкоголика и дрожь долго не проходила. А вечером они пошли в бар, где он набухался вискаря до потери сознания.

Когда Стас после отпуска спросил, где он был, Александр хотел гордо ответить, что отдыхал на Бали, но поскольку он потерпел там позорное фиаско, а сёрфингистка была их общей знакомой, то пробормотал, что просто отдыхал на море, загорал. Стас всегда мог зло подшутить или остроумно поддеть собеседника.

Сейчас у него было ощущение, что Лерка ударила его по голове почище той доски на Бали.

Отношения не могут все время иметь один и тот же градус, оставаться на одинаковой высоте волны. Любовь теряет свою остроту, подобно тому, как тупиться нож от повседневной работы, как острые шпили горных хребтов полируются временем, превращаясь в пологие холмы. Но это не значит, что они, отношения, прекращаются сами собой. Всему есть причина.

Намерение уволить Валерию у Белорыбова возникло сразу после ухода Стаса и Максима. Она была отработанным материалом, так же, как и Вадим. Она много знала, она была любовницей обоих его бывших приятелей, и кто знал — не возобновят ли они с ней связь? За это никто не мог поручиться. А иметь внутри компании потенциальную шпионку бывших топ-менеджеров было ни к чему.

Да и была ли у них любовь?

Подойдя к своему столу, Белорыбов открыл верхний ящик. Почти доверху этот ящик был забит конфетами — «Марсами», «Сникерсами», шоколадками, которые Александр ел почти беспрерывно. Он взял «Марс», развернул шуршащую обертку и начал сосредоточено жевать густую карамельную массу. Белорыбов не обращал внимания на тех, кто пытался его поймать на любви к этим жевательным конфетам, в таких случаях он говорил, что глюкоза помогает ему думать.

Да, он должен принимать непопулярные решения, трудные, но они вынуждены, потому что дело, которое ему поручили, требовало других подходов, другого отношения со стороны сотрудников. По крайней мере, так он считал.

Сожаление об уволенных Александр не испытывал — найдутся другие люди, новые, полезные, получше прежних, от которых толку уже было мало. Белорыбов сравнивал последних с выработавшей ресурс техникой, годящейся только на свалку. С новыми сотрудниками он быстрее добьется успехов и подтвердит доверие, оказанное ему Камо. Он, Белорыбов, должен использовать свое положение на все сто, потому что, наконец, почувствовал удачу, поймал свою высокую волну.

Александр сел на кресло и, дожевывая конфету, поднял трубку, решив поговорить с той девицей, на столе которой случайно увидел календарь конкурирующей фирмы. Однако забыл, как её звать. «Маша? Света? — припоминал он. — Вот хрень! Пора браться за изучение личных дел. Я должен знать всех, кто работает в этом офисе!» Так и не вспомнив её имя, Белорыбов взял список сотрудников фирмы и провел по нему толстым пальцем, пока не остановился на нужной фамилии.

Девушка вошла в его кабинет немного робко, со смущенным видом — вызов к начальству, особенно теперь, в период кадровой чистки, ничего хорошего не предвещал. Она была внешне не симпатичной: мелкий рот, небольшой нос, маленькие круглые глаза. Фигура тоже не была выдающейся — плоская, как доска, немного непропорциональная в пользу туловища. Словно Творец пожалел усилий, создавая это тело. Однако физические недостатки у неё замещались чрезмерной энергией и подвижностью.

— Проходи Татьяна, садись! — Александр показал на кресло перед столом.

Девушка села. Белорыбов заметил, что природная живость прорывалась у неё и здесь, в кабинете высокого начальства. Она бегло осмотрела кабинет и легкая едва уловимая веселая гримаска мелькнула на её лице. Её руки беспокойно двигались со стола на колени, поправляя складки платья, возвращались вверх, к прическе на голове, ложились обратно на стол. Она волновалась.

— Татьяна, вы у нас больше полугода работаете. Как у нас, нравится? — покровительственным тоном спросил Белорыбов.

Его взгляд скользнул по полуоткрытому ящику стола, в котором виднелась груда «Марсов» и «Сникерсов» и ему мучительно захотелось съесть еще батончик, как заядлому курильщику выкурить сигарету. Он с трудом себя сдержал.

— Всё хорошо, Александр Евгеньевич, проблем нет.

— У вас нет, случайно, знакомых в компании «Парус»?

— Нет. А почему вы спрашиваете?

— Я заметил календарь у вас на столе. Вы знаете, что это наши конкуренты?

Александр постарался говорить с нажимом, грозно нахмурившись, так, как в его представлении говорили большие начальники. Он сам не раз видел, как подчиненных «воспитывал» Стас. Тот бывало, и кричал, и матерился, и угрожал, совершенно не соблюдая этические нормы. Действительно, зачем начальнику этика и мораль? Тогда, в глубине души, Белорыбов осуждал Стаса, а сейчас вдруг понял, что такая линия поведения не лишена смысла. Так проще. Накричал на кого-нибудь, обматерил, глядишь, и дело сдвинулось. Некоторым нужен хороший пинок для ускорения.

— Нет, я не знала! — девушка вела себя спокойно, не показывая вида, что испугалась. Она только перестала двигаться и замерла в кресле, будто кролик перед удавом.

— А откуда у вас этот календарь? Кто-то из сотрудников подарил?

— Нет, раздавали на улице, возле метро, я шла мимо и взяла.

Белорыбов побарабанил пальцами по столу, не зная, о чем еще спросить. Вопрос, который он хотел выяснить, теперь разрешился, увольнять Татьяну он не собирался, говорить было не о чем.

— Вы свободны сегодня вечером? — вдруг поинтересовался он, — не хотите поужинать?

— Поужинать? — секундное замешательство промелькнуло на лице Татьяны — поужинать можно!

— Окей! Тогда вечером пойдем.

Они еще помолчали и пауза затянулась.

Белорыбов не знал, как сказать ей, чтобы она пошла из кабинета и приступила к работе. Сказать: «Свободна!», но это прозвучит слишком грубо и брутально. Сказать: «Больше вас не задерживаю!» — официально и бюрократично. «Пожалуйста, иди работать!» — слишком вежливо и мягко, что не соответствовало его статусу главного менеджера компании.

Видимо, поняв, что разговор закончен, Татьяна за него решила, как надо поступить. Она понимающе кивнула, встала и вышла из кабинета, случайно громко хлопнув дверью. Александр улыбнулся — ему все больше и больше нравилась эта девушка. Еще раз посмотрев на закрытую дверь, он взял из стола «Сникерс» и принялся жевать.

 

Глава 5

Весь ноябрь и половину декабря Стас и Максим искали работу. Это оказалось не так просто. Работодатели их не ждали, да и нелицеприятные слова Камо, видимо, играли свою роль. Москва, хоть и большая, но в мире автомобильного бизнеса основные игроки были известны.

Самонадеянность Стаса его подвела. Получив отказ в нескольких компаниях, он потерял уверенность в себе, стал вспыльчивым, раздражительным. Дело дошло до того, что он начал уклоняться от контактов с Максимом и тот не мог ему дозвониться по нескольку дней. В какой-то степени Завьялов рассчитывал на него, а тут вдруг ощутил себя приезжим из другого города, без протекции и связей, ведь Стас был местным, знал все ходы и выходы.

Максим ходил на собеседование в несколько автосалонов. Ступая по мерзлому, но бесснежному тротуару — зима в этом году началась с холодов, однако снег всё не падал — он испытывал странное чувство, словно все это происходит не с ним, а сам он, Максим, сидит в широкоформатном кинотеатре. Комфортно устроившись с пакетом попкорна в руках, он смотрит на героя фильма со стороны, жует кукурузу. Фильм смотрится без интереса — судьба главного героя не вызывает сочувствия. Да и почему оно должно возникать, ведь все это происходит не с ним, а с киношным героем?

Такая отстраненность в какой-то степени помогала. Гуляя с Катей по зимним улицам Москвы, он не чувствовал себя конченым неудачником, никому не нужным, беспричинно отвергнутым, ведь неудачи действуют угнетающе, особенно, если идут сплошной полосой, а не чередуются со светлыми полосами. Он верил, что рано или поздно должен наступить просвет.

Максим сравнивал себя с ледоколом, который с усилием пробивался на чистую воду. Тяжелый и плотный лед мешал, не пускал и не давал развить скорость. Но он упрямо продвигался вперед, разбивая железным форштевнем глыбы льды, разрезая их и отталкивая в стороны. Он знал, что чистая вода ждала его впереди, а без веры в это, можно было совсем упасть духом, впасть в депрессию.

Злые мысли отгонялись им прочь, и он не давал им проникать в голову, подобно тому, как теплой одеждой защищал тело от зимнего ветра. А еще его всячески поддерживала Катя, даря согревающее тепло своей любви столь необходимое в ледяном и враждебном мире. Она предложила ему работать с недвижимостью — у неё были связи в риэлтерском агентстве «Миэль» и она могла там договориться. Но Максиму не хотелось менять профиль работы, ведь в своем деле он знал все подводные камни, а там пришлось бы начинать сначала.

В один из таких серых и безрадостных дней позвонил Стас, предложивший вместе сходить на собеседование в компанию по продаже подержанных авто, которой владели азербайджанцы. Максим их хорошо знал. Это были выходцы — земляки из одного села возле Баку, но сумевшие осесть в Москве и имевшие несколько автосалонов под одной и той же вывеской. Периодически они меняли название, чтобы уйти от налогов и запутать незадачливых покупателей, собравшихся предъявлять претензии. Насколько было известно Завьялову, основой их бизнеса являлось существенное завышение стоимости машин и когда они со Стасом были в «Автолюксе», то дел с азербайджанцами, да и с другими, подобными им, серыми дилерами не имели.

Сейчас же, смирив гордость, приходилось идти на поклон. Ничего хорошего от этого похода Максим не ожидал, наперед зная, что откажется. Но сходить следовало. Во-первых, для того, чтобы встряхнуться, поймать драйв, во-вторых, встретить Стаса, с которым он давно не виделся.

В середине декабря снег в Москве так и не выпал. Временами шел теплый дождь, словно гигантский город переместился куда-то ближе к субтропикам или океанскому течению Гольфстрим и готовился пережить зиму, встречая только теплые атмосферные фронты. Казалось, что жестоких холодов в этом году не предвидится. Однако с такой погодой выбор одежды становился проблематичным.

Осмотрев свой гардероб, Максим накинул темный плащ с водонепроницаемой пропиткой, а на голову надел кепку с длинным козырьком. Зонтик он решил не брать, потому что не любил, когда руки оказывались занятыми. Они встречались со Стасом у метро «Каширское» — оттуда было недалеко до автомобильного центра, куда приятели намеревались пойти.

Заметив Гусарова, Максим очень удивился его виду. Обычно всегда энергичный, подтянутый, элегантный, Стас выглядел помятым и опустившимся, будто провел несколько бессонных ночей где-нибудь на Казанском вокзале, в окружении бомжей. Его утепленный черный плащ оказался испачканным в нескольких местах каплями засохшей грязи. Выглядывавшие из плаща, ворот дорогой рубашки и галстук засалились, словно их давно не чистили в химчистке. Под глазами у Стаса набрякли мешки как у алкоголика со стажем или больного почками.

Вероятно увидев смутное выражение на лице Максима, Стас сказал, будто оправдываясь:

— Я тут гульнул на днях, сейчас немного не в форме.

— Целую неделю гулял или месяц?

— Пару дней. Отмечали день рождения Лады, я тебе о ней говорил, ну и набухался в хлам. Знаешь, настроение хреновое, а тут удобный повод.

— Лада? Новая девушка? А с Машей ты уже завязал?

— Это старая. А Машка у меня так была, для новизны момента. Ты лучше скажи, к азерам пойдем или ну их на фиг?

— Стас, сам подумай, нам это нужно? После них не отмоешься, а то и менты закроют ненароком.

— Ясен пень! — Стас по инерции прошел еще несколько шагов — они отошли недалеко от метро, затем остановился, — тогда какого лешего мы прёмся к ним? Пойдем лучше тяпнем пивка, а то голова с утра разваливается на части. Ты как?

— Окей!

Еще раз, посмотрев на Максима тусклыми сонными глазами, он достал сотовый телефон и отзвонился азербайджанцам, сообщив, что они с Максом отказываются от их предложения. Пока он звонил, Максим отметил про себя, что дорогой эппловский телефон Ifhone него исчез, и его приятель теперь пользовался более дешевым Nokia. «Потерял или подарил любовнице», — подумал Максим. Стас иногда любил делать широкие жесты, особенно, будучи в подпитии.

Они вернулись в метро, доехали до кольцевой дороги, а там, на Павелецкой, вышли и отправились в бар «Пилзнер» на Озерковской набережной, пить чешское пиво, которое так нравилось Стасу.

Пиво и в правду оказалось хорошим. Они выпили несколько кружек, потом разбавили водкой, потом еще опрокинули несколько кружек. День пролетел незаметно.

Официантка — молодая девушка, с которой Стас безуспешно пытался познакомиться, с насмешкой смотрела на его потрепанный костюм, на ухватки опустившегося съемщика девушек, недотепу-ловеласа, бывшего некогда успешным молодым человеком. К тому же Гусарова развезло — выпитое сегодня умножило крепость спиртовых градусов, оставшихся со вчерашнего дня, да и от других дней прежде. У него перекосило и деформировалось лицо, напоминая собой половую тряпку, которую отжимают руками — губы двинулись в одну сторону, брови и глаза в другую.

Как всегда бывает в таких случаях, когда встречаются два собрата по несчастью, Стас и Максим вели бесполезные разговоры о том, как всё могло бы быть, если бы сложилось по-другому. Как они убрали бы Белорыбова из фирмы, убедив Камо верить им, а не ему. Как они развернули бы бизнес и через полгода сделали свою собственную компанию — гораздо лучше и успешнее, чем у Камо. Это были бесполезные разговоры на пустом месте, но они каким-то образом приносили душевное облегчение и Завьялов не мог понять почему.

Около одиннадцати вечера они вышли из ресторана и побрели к метро. У Максима было намерение вызвать такси — он не любил болтаться по городу поздним вечером, да еще под мелко моросящим холодным дождиком. Но Стас пожелал ехать на метро из какого-то непонятного чувства мазохизма. Видимо, в душе он хотел себя наказать за ту ситуацию, в которую попал, хотел себя унизить.

— Поедем на метро, Макс, — пьяно балагурил он, — теперь это наш транспорт, брат! На большее мы не рассчитываем.

— Я и до этого ездил в метро, — буркнул Максим, — нашел, чем удивить!

— Да, ты известный жмот, Максимка. Кто же этого не знает? Получал такие бабки, а сам катался с этими гномиками.

— С кем? — не понял Максим.

— С гномиками. Так наших быдлованов называют некоторые олигархи.

— Люди есть везде, Стас и в метро тоже. Кстати, там много красивых девушек — в машине их особо не рассмотришь, а здесь никто не мешает. Можно даже встать рядом, познакомиться.

— Как ты с Катей?

— Типа того.

— Да ты меня лечишь!

— «Чтоб я сдох!» — как говорил Штирлиц.

Стас остановился, широко улыбнулся, пытаясь придумать какую-нибудь остроту, но спьяну соображалось туго. Он ничего не придумал, а только сказал:

— Мне начинает это нравиться.

Они подошли к входу в метро, спустились вниз. На эскалаторе Гусаров почти в голос запел песню, явно придуриваясь:

— Тише, Стас — попросил Максим, — а то менты загребут. И потом, ты перевираешь песню, — заметил он хорошо её знавший.

— Ни хрена, помню! — с упорством пьяного отвечал Гусаров, но голос заметно убавил, почти бормоча:

Вагоны в это время шли почти пустыми. Людей было мало, и они расположились далеко друг от друга на свободных сиденьях. На одном одиноко сидела девушка и читала электронную книгу, быстро переворачивая страницы кнопкой гаджета. В левой ноздре и на нижней губе у неё были вставлены блестящие металлические микрошарики.

Гусарова потянуло к ней.

— Глянь, какой чумовой пирсинг! — развязно сказал он и добавил: — Девчонка одна сидит, скучает!

Покачиваясь, Стас пошел по вагону, чтобы подсесть ближе, а Максим потянул его за рукав, пытаясь задержать. Ему не хотелось, чтобы девушка вызвала полицию, и потом долго объясняться со стражами правопорядка. К тому же они хорошо выпили. Но Гусаров резко оттолкнув его руку, всё же пошел к девушке и сел рядом.

— А как вас зовут? — спросил он и, не подождав ответа, продолжил, — что за книжка, интересная?

Девушка не удостоила его взглядом, продолжая читать.

— Смотри, Макс, с нами уже не хотят говорить! — Гусаров повернулся к Максиму с деланным возмущением.

— Кончай, Стас, отстань!

— А чё? С нами уже западло говорить? Мы чё с тобой гопники или тупое было?

Гусаров, похоже, всерьез завёлся.

— Забей, Стас! — продолжал урезонивать его Максим, — чего ты привязался?

Он заметил, что девушка, не глядя на них, отключила ридер и закрыла обложку чехла. В это время поезд подошел к очередной станции метро, она встала и под негодующие возгласы Стаса вышла из вагона.

Максим неприязненно посмотрел на Гусарова.

Ну что за человек! Мало того что нажрался, так еще и пристает к другим, не дает спокойно ехать. Вот он, Максим, хоть и напился, но вполне себя контролировал. Завьялов терпеть не мог людей, которые после выпивки теряли над собой контроль, устраивали драки или, как Стас, куролесили в метро. Ему всегда хотелось подойти и настучать таким в бубен, поскольку особого геройства в том, чтобы куражиться над беззащитными пассажирами, особенно престарелыми и девчонками, он не видел.

Пока Максим размышлял, отвалившись на спинку сиденья и вытянув ноги в расслабленной позе, его приятель немного затих, и Завьялову даже показалось, что тот задремал.

«Это к лучшему, — подумал он, — сегодня я не в настроении быть нянькой. Сейчас доедем до Тверской, а там отправлю Стаса на Чеховскую — ему еще долго тащиться до Бибирево, отоспится. Хватит на сегодня приключений!»

Однако не успел он подумать о спокойной поездке, как на «Театральной» в вагон вошли пятеро молодых человек, по внешности кавказцев. Они громко переговаривались на своем родном языке, хохотали и толкали друг друга, в общем, как отметил Максим, вели себя весьма непринужденно.

«Набухались что ли?» — подумал Максим с чувством возникшей опасности, которое возникает у любого нормального человека, когда он видит перед собой группу враждебно настроенных людей.

Кавказцы медленно пошли по вагону, приближаясь от дальней двери к месту, где сидели Максим со Стасом. По дороге гости столицы сильно пнули по ноге пожилого мужчину, по лицу было видно, что тому больно, но он побоялся им что-то сказать и промолчал. В вагоне сидело еще несколько человек.

Когда кавказцы поравнялись с молодой парой — девушкой и её молодым человеком, они загоготали и столпились вокруг них. Максиму издалека не было видно, что ни там делают. Он слышал только, как сквозь шум вагона раздавался испуганный и умоляющий девичий голос, который о чем-то их просил. Завьялов подумал, что надо бы встать, вмешаться — все-таки они не в горах среди дикарей, здесь огромный город, столица, но… Их пятеро, а он один — на Стаса надежды нет, да тот и спит уже.

Еще он подумал, что у этих отморозков, наверняка, с собой ножи — полиция их совсем не досматривает, и они взяли такую привычку доставать «свои кинжалы» при первом удобном случае. Кроме ножей могут быть и травматические пистолеты. В прессе и по интернету писали о нескольких случаях разборок с применением травматики. Причем пистолеты почему-то были в руках только кавказцев, словно их свободно раздавали в далеких аулах и селениях в качестве какого-нибудь национального атрибута.

Вдруг рядом, под боком Максим почувствовал шевеление. Он повернул голову и увидел, что Стас открыл глаза и уставился на то место, где стояла в вагоне кавказская молодежь. Завьялов хотел сказать, предупредить его, чтобы молчал, но Стаса было уже не остановить. Он вскочил и закричал на весь вагон:

— Эй, уважаемые, чего зависли? А ну валите отсюда!

Если Стас хотел добиться эффекта неожиданности, то ему это удалось. Его противники, услышав крик Гусарова, замерли в нерешительности — они не могли поверить, что этот худой, невзрачный парень, к тому же еще и пьяный, вдруг наедет на них. Максима они видели, но двое против пятерых, по их меркам, было проигрышным вариантом. Поэтому они оставили молодую пару — Максим только заметил, что девушка утирает с лица слезы, а парень держится рукой за щеку, и направились гурьбой к ним.

Кавказцы были одеты однотипно: черные кожаные куртки, спортивные штаны, на головах черные вязаные шапочки. Некоторые были в кепках вроде бейсболок, длинные козырьки которых прикрывали лица. О том, что во многих вагонах метро установлено видеонаблюдение знали уже все из-за стараний прессы.

Впереди шли двое, по виду, самых больших и здоровых парня. Один достал нож, у второго в руке тоже что-то было — Максим не рассмотрел. «Вот попадалово! — подумал он — сейчас джигиты из нас сделают шашлык».

Молодой парень в надвинутой почти на самые глаза шапочке, шедший последним, активно размахивал пистолетом, и Максиму была хорошо видна его высоко поднятая рука. «Обкурился, что ли?» — мелькнуло в голове Завьялова.

Но выстрелить в Стаса и Максима этот парень опасался, поскольку боялся попасть в идущих первыми своих земляков.

Вообще, если бы Завьялов со Стасом были бойцами — закаленными участниками уличных драк, то здесь, в вагоне метро, драться им было удобно. В узком проходе они оказались бы лицом к лицу только с двумя противниками, а не со всеми сразу и смогли бы успешно противостоять. Но они не были такими бойцами и даже в армии не служили.

Их противники приближались.

Максим краем глаза заметил в окне мелькание черных бетонных балок, проводов высокого напряжения, движение тьмы, растревоженной светом вагонных окон. Он надеялся, что они успеют доехать до следующей станции, а там подоспеет полиция. В самом начале вагона, мужчина, которого пнули эти жители гор, когда шли по проходу, уже связался с машинистом и Максим надеялся, что тот успеет обо всём сообщить.

Когда первые кавказцы почти их достигли, они внезапно остановились. Дерзость Стаса их не смутила, но озадачила. Так нагло и вольготно мог вести себя человек, за которым кто-то есть, кто-то из некоронованных королей столицы.

— Ты, чей будешь? — спросил Стаса с легким акцентом, стоявший от него с правой стороны, здоровый парень, поигрывая ножом.

— А ничей. Свой я, понял! — в ответ крикнул Гусаров, у которого, видимо, совсем «поехала крыша».

Нетерпеливый Стас не стал ждать окончания переговоров, исход которых и так было очевидным, неуловимым скользящим движением он сделал подсечку тому, что был с ножом, и парень рухнул как подкошенный.

При внезапном падении тот попытался ухватиться за идущего рядом с ним земляка, отчего нож вылетел из руки и отлетел в сторону. Максим успел удивиться умению Стаса, ведь тот посещал только танцы, а не секцию тхеквондо, но больше, ни о чем подумать не успел, потому что получил сильный удар ногой в живот. У него перехватило дыхание, он несколько раз судорожно вздохнул, но всё же нашел в себе силы и ответил резким ударом кулака в лицо нападавшему.

Завязалась драка.

Все они: и кавказцы, и Максим со Стасом, дрались как-то сумбурно, беспорядочно, нанося удары куда попало, не так красиво, как обычно показывают в экшен-фильмах. Они превратились в пыхтящий и кричащий клубок из тел, в котором личное оружие, будь то нож, кастет или травматический пистолет, было совершенно бесполезным. В таком столкновении выигрывал тот, у кого оказывался мощнее удар, больше стойкости, лучше переносимость боли.

Щуплый и худощавый Стас оказался хорош именно для такой бестолковой драки. Его пальто и костюм были разорваны, он получил несколько сногсшибательных ударов в корпус и в челюсть, но ему всё было нипочем.

«Вот что делает водка!» — с удивлением подумал Максим, на которого тоже сыпались тяжелые беспорядочные удары и у которого появился небольшой шрам от пореза ножом на левой руке. Но первоначальный испуг у него прошел, и даже стало немного весело.

Казалось, это столкновение заняло достаточно много времени, по крайней мере, как думал Максим, минут двадцать-тридцать. На самом деле поезд через небольшой промежуток времени достиг станции «Театральной», а там резко затормозил, отчего все участники драки, потеряв равновесие, повалились друг на друга.

Двери вагона распахнулись и в него с громкими угрожающими криками вбежали десяток полицейских, которые заломали руки и кавказцам, и Стасу с Максимом, и всех вытащили на перрон. Их не повели в отделение полиции здесь же в метро, а вывели на улицу, грубо запихнули в уазики, а затем повезли в ближайший отдел внутренних дел.

 

Глава 6

В отделе у них забрали личные вещи и хмурый неразговорчивый капитан, видимо, дежурный, записал их объяснения. Рядом, другой полицейский, сидевший спиной к приятелям, оформлял показания горячих молодых людей с юга.

Потом Макс и Стаса отвели в камеру и посадили отдельно от кавказцев. Там они покемарили до утра и заодно протрезвели, а утром выяснилось, что пока они спали за кавказской молодежью — это оказались дагестанцы, приехали представители их диаспоры и всех отпустили. Отпустили всех, за исключением Максима и Стаса, за которыми члены их диаспоры не приехали. Более того, поскольку дагестанцев отпустили, обоих приятелей решили сделать виновными в завязавшейся драке, будто это они спровоцировали молодых джигитов.

Посматривая на грязную, разорванную, но еще не потерявшую вид одежду молодых людей, сидящих перед ним, скучающий дознаватель — белобрысый короткостриженный парень с погонами лейтенанта, открыл паспорта задержанных. Разложив их рядом на столе, он уставился на фотографии Стаса и Максима, словно пытаясь удостовериться, что перед ним, действительно, сидят настоящие владельцы этих документов. В таких костюмах и с такими лицами к ним не часто попадали. Как посчитал лейтенант, это могли быть только мальчики-мажоры из богатых семей, гуляющие на родительские деньги.

— Станислав Гусаров и Максим Завьялов, — прочитал он вслух, как бы констатируя факт их присутствия, а потом с ехидцей спросил: — Что вы там устроили? Настоящее мочилово.

— Мочилово-лечилово! — придурашливо засмеялся Стас.

А Максим спросил:

— Мы устроили? Я думал, что даги.

— Нет, нет, вы! — торопливо произнес лейтенант, чтобы отпали последние сомнения, — позвонить есть кому?

— Родственникам? — не понял Стас.

— Ага! — словно удивляясь его тупости, с ноткой издевки в голосе ответил дознаватель, — у нас что здесь, полиция Лос-Анджелеса? Я говорю, позвонить есть кому, кто может вас вытащить отсюда? Я про крышу, говорю, — уточнил он.

Стас и Максим задумались. Среди правоохранителей у них было много знакомых, но кто будет за них впрягаться? Кому это нужно в наше время? За так только птички чирикают! Они переглянулись. В глазах Стаса мелькнуло удивление — он никогда не задумывался о «крыше» для себя лично. Порешать вопрос для фирмы — это он делал, а для себя? Стас перебрал в голове всех своих знакомых, но никого из тех, кого можно было бы попросить об услуге, не вспомнил.

Сидящий рядом Максим тоже думал о «крыше». Еще недавно, до своего увольнения, он помогал Белорыбову когда у того украли в метро портмоне. Максим связывался с ментами, просил их помочь. Может, сейчас позвонить им?

— ГУВД подойдет? — спросил он лейтенанта.

— ГУВД? — в голосе полицейского прозвучало уважение, — на, звони! — он пододвинул городской телефон, стоящий на столе, к Максиму.

— Дайте мне мой сотовый, там у меня номер, — попросил тот, — а то на память не помню.

Порывшись в своем столе, следователь достал сенсорный телефон HTC с большим экраном.

— Твой? — спросил он.

— Этот.

Максим быстро нашел нужный номер и набрал его на мобильнике, не воспользовавшись предложением дознавателя звонить со стационарного телефона. Для того чтобы все слышали разговор, он включил громкую связь.

Стас и лейтенант, сидевший напротив за столом, смотрели на него с любопытством. После нескольких длинных гудков на другом конце провода сняли трубку.

— Да? — густо сказал голос.

— Мельникова можете позвать? — спросил Максим.

— Нет, не могу! — ответил голос.

— А когда он будет?

— А никогда! Уволился Мельников, по сокращению.

— Да вы что? А Кравченко?

— Тоже.

— И Саша Круглов? — с невольным испугом за полицию, потерявшую столько людей, спросил Макс.

— Нет, но он на выезде, будет вечером.

Услышав последние слова, Максим поблагодарил невидимого собеседника и, выключив телефон, застыл в задумчивости. Надо было еще кому-нибудь позвонить — не сидеть же здесь весь день! Но подходящей фигуры, достаточно авторитетной для лейтенанта, вспомнить с ходу не мог.

— Что, больше никого? — спросил весело дознаватель, — итак? Будем дело оформлять по хулиганке или как?

Лейтенант улыбался, его глаза пытливо и нагло ощупывали их, и Максим физически, почти кожей, ощутил этот липкий взгляд. Таким взглядом, наверное, смотрит волк на добычу, примериваясь как бы оторвать кусок пожирнее.

«Только начал служить, а уже работает на карман! — с удивлением подумал Максим, — как они преображаются, только возникает тема бабок. Становятся такими бодрыми, энергичными. Если бы так бандосов петрушили! Или он делится с начальством?»

Но тут рядом зашевелился Стас, для которого переговоры были родной стихий. Он широко, дружелюбно улыбнулся.

— Какова цена вопроса?

Лейтенант вновь окинул взглядом их одежду, задержался на дорогих часах на руке Максима и хотел, было, назвать цену, но Завьялов его перебил и сказал с невозмутимым лицом:

— Погодите, лейтенант, еще звонок!

Страж порядка замялся, ему никак не хотелось, чтобы задержанные куда-то звонили, но здесь была Москва, и приходилось перестраховываться — вдруг у этих мажоров еще кто-то есть.

— Давай, звони! — нехотя разрешил он.

Завьялов вновь взял свой сотовый телефон и набрал номер. Он, как и в первом случае включил громкую связь, чтобы Стас с лейтенантом его слышали. После двух непродолжительных гудков в трубке щелкнуло, и ровный, спокойный голос ответил:

— Дежурный по Управлению слушает.

— Это Управление ФСБ? — скорее для лейтенанта, чем для себя уточнил Максим и заметил, как у дознавателя вытянулось лицо.

— Да, по Москве и Московской области. Что вы хотели?

— Подскажите, как мне связаться с майором Тарасовым?

— А он не давал вам свой номер? — подозрительно спросил дежурный.

— Давал, но у меня сотовый украли, а там были все номера, — смело соврал Завьялов, почувствовавший колебание дежурного.

Видимо, в ФСБ не привыкли давать номера сотрудников посторонним, даже рабочие контакты, но что-то в голосе Максима убедило дежурного и он, после некоторого молчания, назвал телефон майора Тарасова.

Завьялов вспомнил о Тарасове в самую последнюю минуту, потому что содействием майора он никогда не пользовался — всегда хватало помощи ребят из ГУВД. Поначалу он помог Тарасову с выбором машины, а потом у них просто возникли дружеские, ни к чему не обязывающие отношения. Тарасов несколько раз просил помочь с подбором машин для его знакомых, таких же, как и он, сотрудников ФСБ. Максим давал им полную консультацию по моделям, помогал с выбором и, в результате, все оставались довольны.

Набирая номер майора, Максим очень хотел, чтобы тот был на месте и никуда не ушел, и ему повезло — Тарасов оказался у себя. Едва майор поднял трубку, Максим в общих чертах обрисовал ситуацию. Тарасов говорил сиплым простуженным голосом.

— Кто там дознаватель? — спросил он, покашливая, — дай ему трубку!

Максим передал телефон лейтенанту и тот поспешил отключить громкую связь.

С каждой минутой, пока этот молодой парень слушал речь майора, лицо у него становилось всё почтительнее, вина всё явственнее проступала на нем. Закончив разговаривать, он, не глядя на приятелей, произнес с раздражением:

— Что же вы не сказали, что у вас эфэсбэшная «крыша»? Сейчас оформлю, чтобы вас отпустили.

Вскоре, Стас и Максим стояли у входа в ОВД, вдыхая прохладный утренний воздух. Максим плотнее запахнул свое пальто, ему показалось, что он замерз.

— В горле пересохло. Продолжим? — спросил Стас, предлагая снова пойти в бар.

— Нет, я пропускаю, — ответил Максим, — надо Катю увидеть.

— Не становись подкаблучником! — с разочарованием в голосе предупредил Гусаров.

Они пошли к метро и там, поскольку им надо было ехать в разные стороны города, попрощались, договорились созвониться в ближайшее время. Впрочем, Максим не особо рассчитывал, что они встретятся до Нового года — жизненный горизонт был закрыт плотной пеленой тумана, будущее не сулило мало-мальски стоящих перспектив.

Но он ошибался.

Это произошло на следующий день, когда они с Катей гуляли по Тверской. Наконец начал падать легкий снежок и сделалось сразу тепло. Катя была в розово-синей вязаной шапочке, в куртке на синтепоне, а он накинул утепленный плащ. Дениса они оставили с бабушкой, Ниной Георгиевной.

Снег падал с неба мелкими крошками, стелясь белым ковром под ногами, плотно лепился к теплым стеклам, точно Снежная королева замерзла на своем Северном полюсе и хотела отогреть руки.

Внезапно у Завьялова зазвонил сотовый телефон, он услышал голос Леры. От кого-кого, а от неё он никак не ожидал звонка. Плотно занятый в последние дни поиском работы, Максим совсем забыл о её существовании. Она осталась тем далеким воспоминанием, которые иногда возвращаются, чтобы прошлое можно было сравнить с настоящим. Лера запомнилась ему, как коллега, с которой у него были хорошие, даже близкие отношения, но сама работа, салон «Автолюкс», его сотрудники, Камо, Белорыбов, теперь уже казались в невозвратном прошлом. Словно не прошло всего полтора месяца с момента его увольнения, а пролетело лет десять.

И вдруг этот звонок.

Он покосился на Катю и ответил, стараясь не обращаться по имени — кто знает, что нужно его бывшей девушке? Вдруг хочет пригласить на свидание? Или еще что-то подобное? В присутствии Кати ему не хотелось вести фривольные разговоры, которые могли натолкнуть на мысль, что он поддерживает тесные отношения со своими предыдущими пассиями.

Но Лера звонила по другому поводу. Как оказалось, после неожиданного увольнения из компании по инициативе Белорыбова, она принялась искать работу, так же как Стас и Максим. Однако в отличие от них с большим успехом. В одной из сетей автосалонов — официалов, у неё остались парни — хорошие знакомые на топовых местах. Они-то и предложили ей должность коммерческого директора, и, поэтому, неожиданно для себя, Валерия даже получила повышение после увольнения. Так оказалось, что она ничего не проиграла, а только выиграла.

Лера звонила Максиму, чтобы предложить место. Как выяснил Максим в ходе разговора, она уже пристроила Стаса директором в один из их автосалонов неподалеку от того места, где тот жил в Бибирево.

— Вот скотина, — посетовал Завьялов, — и ничего не сказал!

— Не парься! Я ему только сейчас предложила это место. Прямо перед тобой звонила, так что он тебе еще не успел отзвониться. Макс, ты не обижайся, что предлагаю должность заместителя директора салона, — в её голосе прозвучали виноватые нотки, — как только будет возможность, я тебя сразу продвину. А я тут смотрю, наш салон как раз возле тебя, ты же где-то на Речном?

— Да, Лера! — свободно ответил он, уже не боясь вызвать ревность со стороны Кати.

— Мега супер! Так как, надумал?

— Конечно, о чем говорить? С меня должок.

— Рассчитаешься как-нибудь ужином! — засмеялась в трубку Лера и, будто почувствовав, что Максим не один, продолжила, — только не переживай особо, приставать не буду. У меня здесь молодой человек образовался, так что я занята.

— На тебя запал кто-то из менагеров, топающих ножкой? — в шутку спросил Максим, подразумевая руководителей высокого уровня.

Лера засмеялась:

— А как иначе, Максик, я на меньшее не согласна! Мне нужны только реальные парни.

— Рад за тебя! Окей, еще раз спасибо! Пока!

— До связи!

С теплым чувством попрощавшись с бывшей подругой, Максим передал Кате содержание разговора. Та обрадовалась.

— Это же здорово! — воскликнула она, — хороший подарок перед Новым годом. А кто эта Лера?

— Одна девушка, с которой я работал. Нас вместе уволили из компании, её и еще одного нашего приятеля Стаса Гусарова. Я тебе как-то о нем говорил.

— О нем говорил, — Катя шутливо нахмурилась, — а о ней нет. У вас что-то было?

— У нас? Ничего! — сам не зная зачем, сочинил Максим.

Отношения с Валерией у него были до Кати, и сейчас ничто не мешало сказать ему правду, она бы поняла, должна была понять. У них обоих до этого была своя жизнь, были близкие отношения с другими — свои бойфренды и герлфренды. Катю он тоже видел как-то в ресторане «Кобзарь», с молодым человеком, но не спрашивал, кто он и что их связывало. Сейчас он промолчал.

Словно почувствовав, что он не хочет говорить об этом, Катя не стала продолжать расспросы. Они пошли дальше, среди людей, неторопливо прогуливающихся по заснеженной Тверской. Посмотрели ёлку на Красной площади, с интересом разглядывали красочные предновогодние витрины, и Катя взяла его под руку, будто боялась потерять.

 

Глава 7

Компания, торгующая машинами, в которую попал Максим, также как и «Автолюкс», имела большую сеть автосалонов. Она была крупнее, чем бывшая фирма Завьялова, с хорошо развитыми связями с заводами-производителями, имела от многих из них свидетельство на дилерскую деятельность. Общий ассортимент, количество брэндов, которыми она торговала, тоже не шло ни в какое сравнение с «Автолюксом».

Конечно, как и в любой компании, тут были свои проблемы, свои интриги, но где обходятся без них? По крайней мере, Максим не чувствовал себя ущемленным.

С директором салона, расположенным, как и говорила Лера, неподалеку от его дома, Максим быстро нашел общий язык. Иван — так его звали, воспринял приход Завьялова спокойно. Может быть, Валерия ему что-то сказала, успокоила, только он не воспринял появление Максима, как соперника. Между ними установились ровные деловые отношения, какие бывают между начальником и подчиненным, только с одной поправкой — Иван знал, что Завьялов до этого был топ-менеджером «Автолюкса» и это знание накладывала на него своеобразный отпечаток.

Он относился к Максиму с определенной долей осторожности, наверное, так, как относились к разжалованному в солдаты Долохову офицеры его полка в романе «Война и мир». Долохов был для них дворянином, которого изменчивая судьба вдруг бросила в разряд нижних чинов, но это падение вниз вряд ли могло оказаться конечной точкой карьеры. Понижение Завьялова тоже было временным, что понимали все, поскольку люди такого уровня долго не сидят в простых исполнителях.

Максим взял на себя часть работы с клиентами, и эта работа оказалась успешной. Салон, имевший до этого нулевой баланс, салон о котором собственники уже задумывались — не прикрыть ли его, вдруг начал приносить прибыль. Конечно, здесь могли быть и объективные причины — приближался Новый год, а в канун праздников люди всегда делали щедрые подарки, покупая квартиры и автомашины. Это могло быть простым совпадением. Однако факт оставался фактом.

За несколько дней до Нового года стало известно, что фирма будет проводить корпоративную вечеринку, причем местом проведения мероприятия выбрали не ресторан или бар, а теплоход, стоящий на приколе во льду замерзшей Москва-реки.

Завьялов и до этого знал, что многие компании стараются проводить корпоративы как-то необычно, чтобы было ярко, интересно, запоминалось надолго. Кто-то приглашал известных российских артистов и певцов, кто-то — зарубежных. Где-то устраивали фонтаны шампанского, лили горячий шоколад, где-то надевали на сотрудников карнавальные костюмы. Здесь всё зависело от фантазии и кошелька хозяев-устроителей этого празднества.

Еще издали, подходя к теплоходу, на котором желтыми веселыми буквами сияла надпись «Ресторан Суворов», Максим заметил возле него, на причале, некую суету. Народ подходил поодиночке и сразу целыми компаниями, а на борту их встречали аниматоры — парень и девушка в одежде клоунов. Аниматоры с шутками и прибаутками давали в руки всем поднимающимся на корабль шарики, разноцветные колпаки, красные шутовские носы.

Разукрашенный разноцветными гирляндами теплоход издалека напоминал сверкающую новогоднюю ёлку, которую они с Катей видели на Красной площади. Он стоял с краю пристани, а за ним простиралось гладкое ледяное поле замерзшей реки, по которому ветер бесцельно гонял белые снежинки. «Офигенно ровный лед! — удивился Завьялов, — пожалуй, по такому можно и на коньках». Он даже представил как все они, гуляющие здесь корпоративщики, дружно вываливают на лед и начинают гонять по нему, чертить хаотичные линии сталью коньков. Как падают, кричат, хохочут… «А что, было бы весело!»

Поднявшись на борт, Максим увидел что под застекленным высоким куполом, с которого падал вниз приглушенный мягкий свет, стояли в тесном ряду множество столиков, за ними уже расположились его коллеги. Между столиками сновали официанты в форме моряков.

Прочитав в прессе о том, как затейливо устраивает корпоративы Сбербанк, руководство компании тоже решило позабавиться. Они представили себя и ближайшее окружение в виде персонажей мюзикла «Собор Парижской богоматери». В роли Эсмеральды выступила Лера, которой явно нравилось быть в центре внимания, тем более, что внешность её к этому располагала. Она была в длинном цыганском платье ярко-алого цвета, пышные черные волосы украшал цветок розы. Длинные приклеенные ресницы, которыми она хлопала как маленьким веером, придавали её глазам загадочность уличной гадалки.

Возле неё тусовались толстый монах Фролло, который оказался генеральным директором и капитан Феб — худощавый молодой человек в сверкающих доспехах, бывший его заместителем. Вокруг, в каких-то невероятных лохмотьях с видимым удовольствием прыгали сотрудники головного офиса.

В строгом офисном костюме Максим почувствовал себя не своей тарелке — его никто не предупредил, что надо прийти, надев карнавальную маску. Не мог он нацепить и клоунский нос, поскольку это выглядело бы довольно нелепо, да и колпак… Хотя колпак можно было надеть, только не сразу, потом, когда немного выпьет.

За одним из столиков сидел Стас Гусаров. Тот никогда не терялся, даже будучи в незнакомом месте или с незнакомыми людьми. Вот и сейчас рядом с ним находились две смешливые девушки, видимо, менеджеры его салона. Они громко хихикали, а Стас рассказывал очередную байку, энергично размахивая руками.

Сам Максим, почти никого не знал, кроме Валерии, Стаса, директора своего салона Ивана и, пожалуй, нескольких сотрудников-коллег. Как и Завьялов, Стас был в офисном костюме — пиджаке и брюках темного тона, неброском дорогом галстуке, но совсем не стеснялся этого. Он смело напялил на голову голубой колпак, осыпанный блёстками, и надел шутовской красный нос с пластиковыми очками.

Когда Максим сел за столик, который ему показал официант, то очутился в обществе незнакомых девушек и молодых людей, работавших в их сети. Поскольку он немного опоздал и подошел позже, все уже были навеселе, громко звенели бокалы и рюмки, стучали вилки и ножи. Судя по стоящим перед ним блюдам, в ход пока шли только салаты — горячее еще не подавали. За столом Максима сидел и Иван, но далеко от него, и в таком шуме было бессмысленно общаться.

Сквозь незамерзший купол стеклянного потолка виднелись серебряные капельки звезд, висевшие в ночном небе как новогодние игрушки, развешенные приглашенным на корпоратив Дедом Морозом. Круглая белая луна, бросала отсвет на замерзший берег, голубоватый, заиндевевший, таинственный, напомнивший Максиму, что за окнами теплого корабля безраздельно властвует холодная зима. Завьялову вдруг показалось, что уличный мороз, превращающий каменную набережную в безжизненный пейзаж, сейчас проберет его до костей, и он поторопился налить рюмку водки.

Пока Максим пытался удовлетворить возникшее чувство голода, зазвучала громкая музыка и на палубу резво выскочили сотрудники компании, начавшие танцевать, прыгать в такт ритмичным разухабистым звукам. Развивались разноцветные платья, раскраснелись лица — каждый отплясывал, как будто веселился в последний раз. Оглянувшись на Стаса, Максим решил, что тот сейчас выйдет на танцпол, покажет класс — все-таки специально обучался танцам, однако Стас, похоже, приклеился к девушкам, сидящими рядом с ним.

Раньше Максим любил корпоративы, которые проводились в «Автолюксе». Там был свой тесный узнаваемый мир: менеджеры, руководители. Там его все знали, он всех знал, там он был в центре внимания. Девушки были раскрепощены, много пили, и потому легко шли на сближение, а он с удовольствием пользовался своим положением в фирме, впрочем, как и Стас.

Появившись здесь, на теплоходе, Максим отметил про себя, что настроение у него оказалось не слишком новогодним, скорее всего, сказывались передряги последних месяцев. Аниматоры живо вели новогоднюю программу — загадывали загадки, рассказывали анекдоты, привлекали сотрудников для участия в викторинах. Всем было весело, пожалуй, кроме Завьялова, который равнодушно и мрачно смотрел по сторонам.

В одном из конкурсов, который назывался «выжать лимон», на середину палубы вышли руководители компании и принялись жать лимоны, изображая, сколько сока они выжимают из подчиненных. Как ни странно, Лера выжала больше всех лимонного сока и стала заслуженной победительницей под хохот и аплодисменты её коллег, хотя эти ряженые Фролло и Феб, возможно, ей поддались. По крайней мере, так с насмешкой подумал Максим.

Чтобы занять себя чем-то, Завьялов какое-то время гадал, кто теперь сделался новым поклонником Леры. По тому, как девушку обнимал за плечи монах Фролло, он подумал, что у неё роман с гендиректором. Но оказалось, что ошибался.

На самом деле она сидела за столиком с его заместителем, изображавшим капитана Феба, худощавым парнем с заостренными чертами лица и тела — носом, подбородком, угловатыми плечами, худыми острыми локтями. Они улыбались друг другу, обменивались взглядами. Этот Феб немного фамильярно, по-свойски, держал её за руку, отчего можно было сделать вывод, что Лера принадлежит только ему и никому другому, что они уже переспали и стали близкими людьми.

Вечер был в самом разгаре. Неугомонные аниматоры предлагали все новые и новые конкурсы, в которых желающих участвовать не убывало. Максим считал себя вполне компанейским человеком, но сейчас ему недоставало куража и он, чтобы не отставать от других, торопливо выпил еще несколько рюмок водки, быстро закусил. Напряжение и скованность постепенно начали таять. «Ну, всё, догнал!» — мелькнуло в мозгу.

Как раз в это время прозвучал сигнал его телефона, извещая об смс, и Максим не сомневался, что писала Катя.

Катя; Ты как, ОК?

Максим: Всё ОК. WAU (англ. «А как ты?»)

Катя: Норм. Тебя не надо встречать у метро?

Максим: Дойду сам, ILU (англ «Люблю тебя!»)

Катя: Тоже.

Он отложил телефон в сторону. Забота Кати была ему приятна, она значила для него многое и, прежде всего, что он теперь не один, что есть человек, который о нем заботиться. Это чувство было согревающим, как домашнее тепло и неожиданно новым, хотя они уже и встречались с Катей какое-то время.

Максим глянул на аниматоров, на соседей по столику, и ему захотелось окунуться в атмосферу корпоратива уже с другим настроением. Оно ведь, действительно, изменилось у него в лучшую сторону. Как раз начался конкурс на лучшее исполнение новогодней песни.

Один из затейников подошел к их столику и, словно, экстрасенс, уловив, что перед ним подходящий для этой роли человек, сунул Максиму под нос микрофон. Тот встал и с шутливой гримасой запел детскую песенку на известный мотив, мешая русские и английские слова:

Он пел без особого старания и все же сорвал аплодисменты окружающих. Как потом выяснилось, он даже выиграл приз — бутылку шампанского. Под громкие одобряющие крики и смех Максим тут же её открыл за своим столиком, и разлил шипящую влагу в бокалы, которые ему подставляли. Все оживились, к ним подошли девушки, сидевшие за соседними столиками. «Макс, налей мне! — просили они, — и мне!» Он улыбался щедрой пьяной улыбкой и наливал, наливал, при этом удивляясь про себя, как быстро эти девчонки узнали его имя. Он ведь не знал, как их зовут.

Некоторые из девиц шутливо подмигивали ему и вслед за ними звезды игриво мигали сквозь стеклянный купол, предлагая расслабиться. А может то были и не звезды, а лампочки на потолке, мигавшие в такт громкой музыке?

В эту минуту небо над теплоходом расцвело ярко-огненными цветами, которые с шумом и грохотом лопались, разлетались в стороны звездочками лепестков, и щедро осыпали корабль искрящимся светом. В зале захлопали хлопушки, разбрасывая во все стороны разноцветные крапинки конфетти.

«Салют!» — закричал кто-то в зале. «Ура!» — подхватило сразу несколько голосов, крик рос, ширился и Максим присоединился к общему восторгу, крича и аплодируя вместе со всеми. Пьяные слезы умиления выступили у него на глазах. Он заметил что, безжизненный и безлюдный до того берег неожиданно ожил, заполнился темными фигурками людей, запускавших петарды в небо и ему показалось, что каменная набережная дружелюбно улыбается своими синими замерзшими губами.

Зрелище салюта было таким захватывающим, что Завьялов не заметил, как к нему подошли сзади.

— Привет, Макс! — громко сказала Лера.

Она стояла с бокалом вина в руке. Свет ярких, мигающих огней, зажженных на борту теплохода, освещал её со всех сторон. Лицо Валерии, озаренное разноцветными вспышками света, отражало всеобщее веселье и беззаботность.

— Хорошо выглядишь! — сказал он, продолжая улыбаться, — тебе идет платье Эсмеральды.

— Ну, ты чё, Макс, я всегда выгляжу супер! — самонадеянно произнесла Лера, — пойдем, потанцуем!

— Хочешь танцевать? Пойдем!

Они пошли на танцпол, влились в общую толпу и начали ритмично двигаться под музыку, но тут быстрый танец сменился медленным.

— О, медляк, то, что надо! — сказала Лера и, тесно прижавшись к Максиму, положила ему руки на плечи. — Они медленно закружились вместе с другими парами.

Максим покосился на столик, где сидел заместитель гендиректора, он же, по совместительству Феб, и отметил про себя, что бойфренду Леры явно не нравилась наблюдаемая им картина. Карнавальный Феб деланно улыбался, стараясь казаться равнодушным, но при этом, его левая рука яростно комкала полотняную салфетку.

«Что она делает? — подумал с тревогой Максим о Лере, — зачем она его злит? Хочет, чтобы приревновал? Если ревнует, значит любит? Вечно им нужны спектакли!»

— Ты специально его злишь? — спросил он, наклонившись к её уху, чтобы быть услышанным, — специально или просто прикалываешься?

— О чем ты? — Лера прикинулась непонимающей.

— Я о твоем бойфренде. Хочешь, чтобы он повелся на эту лабуду?

— Ты о Ромке? Максик, забей и танцуй! Не заморачивай голову всякой чепухой!

— Мне не хотелось бы, портить отношения на пустом месте, тем более, с руководством.

— Ну, ты вааще! Я тоже руководство, Макс, и еще неизвестно, кто питает ко мне большую слабость — Ромка или Андрей, — тут она упомянула гендиректора.

Они продолжали медленно кружиться в танце, и Валерия все не отпускала его, продолжая тесно прижиматься, изображать жгучую страсть. Её красное платье пламенело в полумраке танцпола, притягивало к себе посторонние взгляды. Казалось, тягучая плавная музыка, мелодию которой вживую наигрывали приглашенные музыканты, никогда не кончиться.

Завьялов начал нервничать.

Он увидел, как и гендиректор, глядя на них, что-то сказал Роману, нахмурился, и толстое лицо его приняло недовольное брюзгливое выражение. Он заметил, как Фролло сбросил нервным движением скомканную салфетку на пол. Это произошло вроде случайно, но походило на особый знак, посланный ему, Максиму.

Когда же, наконец, музыка прекратила играть, и аниматоры заняли свои места, Завьялов, с явным облегчением провел Леру к её столику.

— Рома, это Максим, — легко, будто ничего не случилось, сказала Лера, представляя Завьялова, — он заместитель директора салона на Речном. Я тебе о нем говорила, мы вместе работали в «Автолюксе».

— Помню! — без энтузиазма произнес Роман, и вяло пожал руку Завьялова.

Всем своим видом он показывал Максиму, что его дальнейшее присутствие здесь, возле их столика, совершенно необязательно. Правда Максим и сам не собирался задерживаться. Перед тем как повернуться и уйти, он посмотрел на лицо Валерии. Оно было спокойным, даже строгим, но глаза лукаво улыбались. Девушка была довольна своим розыгрышем.

«Пожалуй, ночью ей придется загладить свою вину. Сильно постараться!» — подумал Максим, удаляясь от них. Еще он подумал с оттенком грусти: «Боюсь, работать мне здесь светит недолго». Настроение у него было испорчено.

Стас за весь вечер так и не подошел к нему, занятый своим женским окружением.

 

Глава 8

Сотрудники риэлторской компании Кати тоже, по установившейся традиции, отмечали Новый год вместе. Корпоративные вечеринки у них проводились просто и незатейливо, обычно в кафе или ресторане — всё зависело от финансовых результатов года. При этом приглашался ведущий, как правило, один, который, собственно, и развлекал всю компанию.

В этом году, уже уходящем, сотрудники фирмы «Траян» собрались в кафе «Корона». Год оказался удачным, и столы ломились от закусок, спиртного, горячего, все пили, ели, гуляли от души, так что официанты едва успевали уносить опустевшие тарелки.

Анжелика Игоревна, как главный руководитель, всем руководила, всё держала на контроле. Её ярко-рыжая шевелюра мелькала повсюду, словно она выпустила в зал несколько своих клонов, которые активно контролировали весь процесс неуёмного и бурного веселья подвыпивших риэлторов.

Катя, как и все сотрудницы женского пола, пришла на вечеринку, уделив повышенное внимание своей внешности — она купила новое платье, сделал стрижку, наложила макияж. На её старания Нина Георгиевна смотрела с удивлением.

«Ты так готовишься, словно идешь на свидание», — сказала она.

На это дочь, не любившая, когда мать вмешивалась в её личную жизнь, недовольно спросила: «Что мне теперь, лахудрой отправиться? Новый Год все-таки!»

Она, как и все, веселилась и развлекалась, участвуя в викторинах и конкурсах без всякого стеснения. Нельзя сказать, что они ей нравились — некоторые из этих конкурсов были глупыми, некоторые — пошлыми, но когда выпьешь, в кругу друзей и знакомых внутренние тормоза зачастую уже не сдерживают. К примеру, можно прокатить сырое яйцо из одной штанины партнера в другую прямо по интимному месту. Катя участвовала в этом конкурсе, а в помощь себе она выбрала Никиту.

Весь вечер тот сидел какой-то странный, неразговорчивый, как показалось Кате. Ел мало, зато пил много. Поэтому она решила его развеять и развеселить этим конкурсом. Они вышли вместе с двумя другими парами и под смех, и хохот начали закатку яиц. Кате показалось, что Никита улыбался через силу. Определенно, у него не было настроения.

Одна из пар закончила «соревнования» с налетом скандала. Девушка, катившая яйцо, как оказалось, обиделась на своего коллегу с которым у неё до этого был роман и который её бросил. Докатив яйцо до интимного места, она с силой нажала и раздавила скорлупу, испачкав гениталии своего визави. Тот вспотел и покраснел от хохота болельщиков, а девушка смотрела торжествующим взглядом.

В отличие от них, Катя с Никитой спокойно справились с задачей и выиграли. Приз, как всегда в таких случаях, был шуточным — набор пластиковой одноразовой посуды. Вроде теперь победителям можно было ехать в лес, на пикник.

Когда они сели за столик, Катя приступила к расспросам.

— У тебя что-то случилась? Дома?

Никита мрачно улыбался. Катя знала о его романе с начальницей, и потому он не стал от неё ничего скрывать.

— Анжелика Игоревна достала!

— Анжелика? — брови Кати изумленно поднялись вверх.

— Прикинь, задалась целью увести меня из семьи, — Никита говорил недовольно, губы его нервно кривились, — названивает жене, говорит, что мы любовники, злит её…

— Очень прямолинейно! Я одно не пойму, зачем ты ей сдался? С её возможностями, деньгами… Она могла найти молодого любовника, неженатого. Сейчас жиголо пруд пруди — у каждой барной стойки.

— Сам гадаю! Не любовь же между нами!

— Точно? — Катя с любопытством посмотрела в его глаза.

— Смеешься?

Пока они разговаривали, к их столику неторопливо подошла Анжелика. Она как королева важно посматривала вокруг, поощрительно улыбаясь своим коллегам.

— Никита, — сказала она капризно, — я хочу танцевать!

Тот молча кивнул и поднялся из-за стола, с видом обреченного человека, обессилевшего, не способного оказать должное сопротивление напору врага. Он напомнил Кате гладиатора, идущего на арену цирка, чтобы умереть. Она как-то смотрела фильм с Расселом Кроу на эту тему — во взгляде Никиты сквозила такая же безысходность и покорность судьбе, как у некоторых бойцов, сопровождавших главного героя на смерть. Ей стало жалко Никиту, и она решила вмешаться.

— Анжелика Игоревна, медленный танец Никита обещал мне, — сказал она весело, но твердо, словно не знала о существовавших между ними сложных отношениях.

— Правда? — брови Анжелики презрительно изогнулись, — когда он тебе обещал, пока вы яйца закатывали?

— Нет, раньше! — Катя хотела ответить дерзко и вызывающе, потому что не любила, когда люди наглеют. Однако в последний момент она передумала.

Анжелика, при всех её недостатках, все-таки была сносной начальницей, с ней можно было работать, да и самой Кате она ничего не сделал плохого, поэтому, после минутного замешательства, она продолжила мягко:

— Нет, Анжелика Игоревна, я попросила его раньше.

Начальница Кати, не ожидавшая такого поворота, раздраженно хмыкнула и, пожав плечами, неуверенно отошла от их стола. Никита снова сел рядом.

— Ну, ты и монстр! — произнес он с одобрением.

— Сомнительный комплимент, — облегченно рассмеялась Катя, — будешь должен.

— Слушай, а у тебя с тем чуваком серьезно? — вдруг спросил он и не ожидаю ответа, продолжил, — а то мы могли бы замутить с тобой по новой.

— Нет, Никита, у нас всё серьезно.

— А то, смотри!

Никита налил себе рюмку водки.

— За нас, за Новый год! Пусть наши желания совпадут с нашими возможностями! — он громко провозгласил свой тост и все сидевшие за их столиком, и Катя, и другие сотрудники, весело поддержали его.

— Слушай, нехорошо с Анжеликой получилось, — виновато сказал он, после того как выпил, — надо с ней замириться, а то, затаит зло. С начальством ссориться не с руки!

— Надо держать нос по ветру? — произнесла Катя его любимую поговорку.

— Точняк! Скажу, что ты передумала танцевать со мной и я готов. Нет, лучше скажу, что я передумал танцевать с тобой.

Он поднялся.

— Иди, замаливай грехи! — махнула рукой Катя, увидевшая, что её приятель немного расслабился и напряжение, державшее его весь вечер, отпустило.

Она ведь, на самом деле, не хотела вмешиваться в их отношения. Каждый выбирает то, что для него лучше. Если бы Никита хотел порвать с Анжеликой, то сделал бы это и без её помощи. Он, вероятно, принадлежал к тому типу мужчин, который был показан в фильме «Осенний марафон» — мягкие, бесхребетные существа, не способные дать счастья никому: ни себе, ни жене, ни любовнице. Они не живут — мучаются, в надежде, что всё разрешиться само собой.

Зазвучала медленная мелодия и к Кате подошел Вася, приглашая её на танец. В отличие от Никиты у него не было раздвоения личности, а потому Катя с удовольствием пошла с ним на танцпол.

 

Глава 9

Длинные новогодние праздники с их тяжелым ничегонеделаньем, обильной едой, гулянками, встречами с друзьями, родственниками, знакомыми, порядком утомили Максима и Катю. Правильнее всего было бы уехать за границу и провести время там. Однако ни Максим, ни Катя вовремя об этом не подумали, а когда подумали, то путевки в те места, куда им бы хотелось уже были раскуплены.

Поэтому все свое время они проводили вместе, в Москве, иногда захватив с собой Дениса. После нового года в столице выпал обильный снег и гулять было приятно — всё вокруг белело первозданной чистотой: крыши домов, тротуары, деревья. Правда, немного позднее, дворники стали рассыпать реагент на асфальте и под ногами образовалась небольшая грязная кашица, что сильно портило нарядный вид.

Катя украдкой посматривала на свое отражение в витринах и была довольна представившимся ей видом. Она считала, что женщина всегда, в любой обстановке, должна выглядеть привлекательно — на то она и женщина. Что же поделать, ей хотелось нравиться Максиму, и в этом не было ничего необычного!

В один из выходных дней они привели Дениса на Красную площадь, посмотреть на главную ёлку страны — сами то они уже видели её, а вот сын Кати еще нет. Затем от Кремля, пошли в сторону Лубянки. Разукрашенное здание Детского мира оказалось плотно заполнено народом с детьми всех возрастов, энергично снующих по этажам вместе с усталыми родителями, плетущимися позади. Детский мир сам по себе превратился в маленький город, в котором игрушки играли важную роль своеобразного эквивалента материальных благ. Взрослым были нужны машины, квартиры, дачи, а детям — игрушки.

Максим, Катя и Денис были вовлечены в эту праздничную сутолоку, едва переступили порог огромного магазина. Толпа, словно огромная массивная планета, тут же притянула их, всосала в себя, а потом заставила двигаться по установленной орбите — от отдела к отделу, от этажа к этажу.

Максиму вдруг захотелось купить Денису что-то хорошее, какой-нибудь новогодний подарок.

— Перестань! — сказала, смеясь, Катя и потянула его за рукав, — у него есть игрушки. Охота тебе тратить деньги!

— Нет, мне хочется! — упрямо ответил Максим, — сейчас же Новый год, в конце концов, а я не делал никому подарков. Кстати, и тебе тоже.

— Хочешь мне выбрать что-то в Детском мире? — иронично спросила Катя.

— Нет! — смутился Максим.

На самом деле он подумывал о кольце. Ему с недавних пор хотелось сделать предложение Кате, но раньше это были разрозненные мысли, неоформленные. Он размышлял, представлял, как предложит ей руку и сердце, в какой обстановке — хотелось чего-нибудь романтичного, чтобы запомнилось, было нетривиальным. Сделать так, как это умеют в американских фильмах.

Эти сумбурные фантазии часто приходили к нему в последние месяцы, и он их не прогонял от себя. Но все же… это казалось неким нереальным действом, связанным с особыми трудностями. Женитьба — серьезный шаг и, несмотря на особую привлекательность желания быть все время с Катей, он внутренне боялся этого шага. Утрата своей независимости, возможности самостоятельно распоряжаться собою — вот что пугало Максима, как и раньше, когда он только увидел её в метро.

Глядя сейчас в улыбающееся ждущее лицо Кати, он в последний момент решил отступить. «Не стоит торопиться, — соображал он, улыбаясь ей в ответ — у нас еще всё впереди. Успею сделать предложение».

Они пошли в Детский мир, и Денис выбрал там понравившуюся игрушку. Это была черная пластмассовая машинка — полицейский автомобиль на батарейках. Максим тут же оплатил и вручил совершенно счастливому малышу новогодний подарок.

Словно что-то поняв, Катя, когда она вышли на улицу, сказала:

— Не надо мне подарков. Просто будь со мной рядом!

— Хорошо, — ответил шутливо Максим, — как скажешь!

Он с благодарностью подумал: «Хорошо, что она такая: не скандалит, не закатывает истерик, как некоторые. Поэтому она мне и нравиться. Я женюсь на ней, обязательно. Только не сейчас. Нам ведь и так хорошо. Штамп в паспорте ничего не меняет».

Его размышления могли больно задеть Катю, если бы она о них знала, но могли и не задеть. Он ведь был знаком с такими девушками, которые готовы были жить в гражданском браке, которым всё равно. Может, и Катя была такой же? В любом случае, он любил её. Потому, посмотрев на неё искоса, на её веселое довольное лицо, он притянул её к себе и приобнял за плечи. Катя, в свою очередь, взяла Дениса за руку и так они пошли втроем, к метро на Лубянке.

Когда после длинных праздников Максим появился в салоне, то первым делом заметил скучающий, бездельничающий персонал. Менеджеры передвигались по шоу-руму, как осенние мухи, слонялись без дела, предавались воспоминаниям о бурно проведенных выходных. Кто-то ездил за границу, чтобы покатался на лыжах, кто-то встречал Новый год в круизе на лайнере, а кто-то в кругу друзей на подмосковной даче.

Директор салона Иван сидел у себя в офисе и не показывался: то ли ему было безразлично, чем занимался персонал, то ли он приходил в себя после бурных праздников. В таких случаях даже «алкозельцер» мало помогал. Это Максим знал по своему опыту.

Он с деловым видом прошелся по площадке с авто, здороваясь с менеджерами, поднялся по лестнице на второй этаж, где находился его офис. В кабинете за прошедшие десять дней ничего не изменилось, только компьютер, телефон, крышка стола покрылись тонким слоем пыли, мусорная корзина была наполовину наполнена скомканными бумажками.

На краю стола лежали небольшой стопкой остатки календарей и поздравительных открыток, которые они отправляли клиентам. Максим хотел поначалу рассердиться и сорвать на ком-нибудь своё недовольство, но затем подумал, что уборщица будет сегодня вечером и все уберет. Нет смысла брюзжать.

Его работа, нахождение здесь, в этом салоне на второстепенной роли, не соответствовало его уровню. Он мог лучше и больше. Так, кажется, звучит штампованная фраза американцев. «Вы можете больше!» — говорят они. Лера советовала подождать и не дергаться. Но ждать чего? Места директора автосалона? Это тоже не его уровень — они со Стасом давно прошли эту ступеньку — года три-четыре назад. Если сейчас Гусаров и является директором, то это его потолок, а вот выше подняться — вряд ли. Толстого гендиректора с его нервным, худосочным замом они никак не подвинут.

Включив компьютер, Максим начал перебирать сайты с предложением работы, на которых он еще до нового года оставил свое резюме. Работодатели молчали. Вероятно, они тоже не пришли в себя после праздников, или остались отдыхать до конца месяца. Катаются на горных лыжах где-то в Мерибеле или Инсбруке.

Максим мечтательно задумался. Руки между тем, автоматически набрали адрес новостного сайта РБК.

Его глаза бездумно скользнули по заголовкам с новостями — пожары, катастрофы, проигранные выборы, теракты в городах, ликвидация террористов в горах, рост цен. Ничего нового. Мир продолжал жить, стреляя убойными новостями, будто кумулятивными снарядами, пробивающими броню мозга.

Потом он случайно открыл сообщение о крупной автомобильной аварии, прошедшей этой ночью в Москве. На МКАДе столкнулось шесть машин разных марок, были жертвы — погибла девушка за рулем «Опеля Корсы» и три молодых человека в «Рено Сандеро». Остальные водители получили травмы, некоторые из них тяжелые.

«Гололед что ли был? — подумал Максим, — и чего гонять зимой?»

Он никогда не понимал этого удовольствия, не понимал тех, кто рискует за рулем. Более того, они вызывали в нем раздражение. Летят, торопятся, лавируют в потоке машин, обгоняя одного — другого. Как правило, выигрыш по времени минимальный, зато адреналина хоть отбавляй. Хочешь убить себя — убивай, но причем здесь остальные?

В сети выложили несколько снимков с этой катастрофы, и Максим без любопытства посмотрел на них. Но вдруг взгляд его задержался. Одна из искореженных машин, прижатых к бетонной ленте, разделяющей встречное и сопутствующее направления кольцевой дороги, оказалась «БМВ» черного цвета. На снимке запечатлелись номера, которые можно было различить.

«Странно, — подумал Максим, — такие же, как у Стаса. Да и машина такая же, как у него».

Невольно чувство тревоги за приятеля охватило Завьялова. Он подумал, что надо бы позвонить Стасу на мобильник, узнать как у него дела. Но не успел он потянуться за телефоном — раздался входящий вызов, звонила Лера.

— Привет, Макс! — сказала она, и в её голосе он услышал что-то непривычное, некое легкое напряжение, — как дела у тебя?

— Ничего, нормально, пытаюсь войти в рабочий ритм. Слушай… — начал он, но Лера его перебила.

— Ты уже знаешь?

— О чём?

— Стас разбился на машине.

— Это был он? Я видел фото на сайте — просто ужас! Он жив, что с ним?

— Он жив, поломал несколько ребер, ключицу, получил сотрясение мозга, но самое главное, у него перелом обеих ног. Можно сказать, что чудом остался жив — спасатели вытаскивали его, наверное, около часа. Видел, что стало с машиной? Разбита в хлам.

— Ничего себе! — потрясенно произнес Максим и, не смотря на внушительный перечень травм, достаточно серьезных и болезненных, всё-таки испытавший чувство большого облегчения — главное, что Гусаров выжил в этом страшном столкновении. Это сейчас было главным.

— А ты откуда узнала? — поинтересовался он, когда переварил эту новость.

— Стас мне сам позвонил, как только ему наложили гипс.

— То есть к нему можно приехать, навестить?

— Конечно. Мы собираемся, — она поправилась, — я и Рома, по поручению директора, съездить в больницу. Хочешь, можешь с нами.

— Нет, я лучше сам, — он сказал так, потому что ему не хотелось встречаться с Романом — вдруг тот вспомнит новогодний корпоратив, когда Лерка пыталась вызвать ревность. Напоминать о себе в ближайшее время было не лучшей идеей.

— Кстати, я что звоню, Стаса не будет на работе несколько месяцев — у него постельный режим. Я тут переговорила с Андреем, — Лера упомянула генерального директора, — предложила, чтобы ты подменил Стаса, пока он болеет. Это тебе будет плюсом — себя покажешь. Как ты, не против?

— Нет, не против! — растерянно ответил Максим, едва приходя в себя от нахлынувших новостей. Стас на больничной койке. В это верилось с трудом, да и представлялось тоже.

— Тогда пока! Я передам Андрею, что ты согласился.

Они закончили разговор. Максим посмотрел на часы — сегодня все равно делать было нечего, работа не шла. Видимо клиенты, как и менеджеры, приходили в себя, взяли тайм-аут. Он мог уехать, не опасаясь, что нанесет ущерб фирме своим отсутствием и что его кто-то сдаст «вышестоящим товарищам».

Максим отправился к директору автосалона, и Иван его отпустил без лишних разговоров. Иван маялся, откинувшись в большом кожаном кресле. Лицо его было бледно-зеленым, а перед ним стоял стакан с освежающей жидкостью.

С сочувствием посмотрев на него, Максим спросил:

— Болеешь? Клин клином вышибают — у меня есть коньяк.

Иван поморщился с отвращением, но затем лицо его приняло другое выражение — выражение, когда смертельно больному человеку вдруг предлагают эликсир здоровья. На лице умирающего тогда появляется надежда.

Директор встал и вслед за Максимом прошел в его офис. Там Максим извлек из сейфа, где у него лежали разные, большей частью ненужные бумажки, бутылку хорошего коньяка и две рюмки. Они выпили, отчего лицо Ивана сразу порозовело.

— А ты не на машине? — вдруг проявил заботливость директор, кивая на рюмку.

— Нет, езжу в метро. Транспорт всепогодный и гаишников там нет.

— «Народ торопится, скользит, теряя варежки в грязи, ко входу в недра всепогодного метро», — промурлыкал Иван, у которого самочувствие явно улучшилось, куплет из «московской песни» Трофима, — «И я с цветами под пальто, спешу сказать тебе про то, что вопреки прогнозам Метеобюро…». Может, еще по одной?

— Давай и всё, мне пора!

Они еще выпили и Максим поехал в больницу к Стасу.

 

Глава 10

С того корпоративного вечера, на котором Лера изображала Эсмеральду, прошло уже много времени, а Стас все никак не мог остановиться в своем загульном угаре. Эти девушки, менеджеры его салона, они оказались милыми. Он гулял с ними до утра, потом продолжили в его квартире, после чего он проснулся среди чужих рук и ног, не понимая, как он мог попасть в такой клубок. Словно внезапно оказался в плену у осьминога.

И все безостановочно закрутилось. До обеда они отсыпались, а после обеда, ближе к вечеру, шли тусоваться в ночные клубы. Девушки оказались приезжим с Украины, на праздники домой не поехали и потому, они, как бы, на время переселились к Стасу. Тот не возражал. Он их поил, кормил, водил по кабакам. А что? Ему было весело, и денег он не жалел.

Несколько раз он вспоминал о Максиме — хотел позвать к себе. Он видел его на новогоднем вечере, видел, как к нему клеилась Лера, и потому не подошел, чтобы не мешать. Хотя на месте Максима, он, Стас, не рискнул бы переходить дорогу Роману. Что за удовольствие дразнить начальников? Получить от них лишний раз по башке без особой причины?

За праздничные дни ему почти никто не звонил. Звонили несколько знакомых девушек и одна среди них Маша, но девушки были сейчас не нужны. Девушек было с избытком и он не ответил на эти звонки.

Потом украинские девчонки ему надоели, наскучили. Он отправил своих подружек по домам, взяв, на всякий случай их телефоны и отдав две бутылки шампанского. После этого Стас снова начал таскаться по ночным клубам, но уже один. На Макса рассчитывать не приходилось — его цепко держала новая подруга и не отпускала в подобные заведения.

Буквально в последний день перед окончанием длинных выходных Стас немного выпил, чтобы алкоголь в крови был минимальным, но не отказался от кокса. Он его втягивал в мужском туалете, сделав дорожку возле белой фаянсовой раковины, вместе с отвязной и сумасшедшей блондинкой, бог весть, откуда взявшейся. С ней же он потом же закрылся в кабинке и занимался сексом. Блондинка громко кричала — то ли от удовольствия, то ли от желания подурачиться, била руками по кафельным стенкам туалета, изображая бурную страсть.

Ближе к утру, когда уже рассвело, Гусаров сел в свой черный «БМВ» и решил освежиться, прокатившись по МКАДу. Несмотря на ранее утро, кольцевая дорога не была совсем пустой, по ней сновали машины — и грузовые, и легковые, подтверждая общее правило, что Москва никогда не спит.

Утро выдалось свежим, морозным, солнечным. Серебряный иней намерз на бетонном отбойнике, отграничивающем встречные направления МКАД, отчего тот превратился в бесконечно длинную змею-альбиноса, кусающую себя за хвост. Как будто некто обвил столицу древнейшим символом вечности, символом непрекращающейся жизни и смерти. «Всё точно! Для меня Москва вечный город!» — подумал Стас, которого созерцание полупустых утренних улиц привело в философское состояние.

Он ехал не спеша, плавно вращая руль. Его обгоняли разные машины — скоростные, и с меньшей мощностью, чем у него, но Гусаров не торопился, получая от езды удовольствие. В салоне играла музыка, Стас ехал, курил, пуская дым в приоткрытое окно. Вообще он не курил в машине — кожа обивки быстро впитывала сигаретный запах, но сейчас сделал исключение.

Гусаров ехал и думал о том, что на этих праздниках превзошел сам себя — адски отжигал, отпустив тормоза. Зато было весело и есть, что вспомнить. Одни девушки-хохлушки, чего стояли! Жалко, что нельзя было рассказать о них Максиму, чтобы тот заценил. «Нет, всё-таки холостяцкая жизнь имеет свои преимущества. Огромные!» — отметил Стас, улыбаясь сам себе.

Он ехал в одиночестве, безразлично пропуская вперед машины, пока его внимание не привлекла девушка, проскочившая мимо на «Опеле Корса». Она неслась быстро, лихо перестраивалась из ряда в ряд, хотя особой нужды в этом не было. Кольцевая дорога в пять полос была почти свободна.

«Вот коза! — подумал Стас с усмешкой и вместе с тем, не осуждая девушку, — может догнать, познакомиться?»

Он надавил на педаль газа, и его «Джокер» рванул вперед, почти её догнал, поравнявшись бампером с задними колесами «Опеля» — Стас ехал по параллельной полосе. Однако девушка, заметив преследование, прибавила скорость и вновь оторвалась. Он увидел силуэт её головы на водительском месте — она была блондинкой. Может это была та, из туалета, с которой он нюхал кокс, а потом трахался?

«А ну её, — решил Гусаров — была нужда гонялся за тёлками! Делать больше нечего!» Пусть сами за ним бегают!

Он сбавил скорость и начал отставать, но и «Опель» тоже замедлил движение. Девушке явно нравилось играть.

Гусаров опять невольно догнал её. Капот его машины медленно, но уверенно приближался к «Опелю», почти сравнялся с маленьким багажником «Корсы». На этот раз Стас решил не поддаваться на игру и не сбрасывать скорость — ехать, как и ехал. Он увидел, как голова девушки в салоне повернулась в его сторону — она была в темных очках. Гусаров невольно удивился, потому что, хотя МКАД и освещался мутным белёсым солнцем, но это свет не слепил глаза. Зачем же ехать в солнцезащитных очках?

Увидев, что «БМВ» вновь её догоняет, девушка опять прибавила скорость и резко ушла вперед. Однако она не учла, что летевший по другой полосе «Рено Сандеро», плотно набитый пассажирами, в последний момент решил переместиться в другой ряд и, фактически, подрезал её машину.

«Что они делают?» — чуть не закричал Стас, но было уже поздно. Девушка не успела затормозить и врезалась на большой скорости в зад впереди идущей машине. Раздался громкий треск, оба автомобиля начали кувыркаться на дороге, как огромные каменные глыбы, внезапно упавшие с горной высоты — неуправляемые, страшные, от которых не увернуться.

Гусарову показалось, что у него вылетело лобовое стекло, настолько явственно он услышал металлический лязг и скрежет. Теперь тормозить пришлось уже ему, но лихорадочно нажимая на тормоз, он понимал, что не успевает. Сзади послышался резкий удар — это врезалась идущая позади машина, и его «БМВ» кинуло на бетонную ленту, разделяющую МКАД. Больше он ничего не помнил — потерял сознание.

Когда Стас пришел в себя, то обнаружил, что лежит на медицинской каталке в коридоре какой-то больницы. Мимо сновали незнакомые люди в медицинских халатах. Медсестры везли больных на каталках, подобных той, на которой он сам лежал. Иногда катили тележки с едой — от них неприятно пахло подгоревшей кашей и почему-то хлоркой. Неторопливо брели больные: кто на процедуры, а кто после процедур. Они вели разговоры на разные теми, обсуждали, по большей части, свои или чужие болезни.

На него никто не обращал внимания, словно он был уже покойником или оставленной кем-то ненужной вещью. Никто не носился вокруг него с капельницами и замысловатыми медицинскими приборами, как это делают бригады медиков в американских сериалах. Никто не мчал его с криками: «Готовьте операционную!». Всем было всё равно.

Посмотрев вдоль коридора, Стас увидел несколько человек лежавших на кроватях возле давно окрашенных и поблекших салатных стен, видимо, в палатах не хватало мест. Краска на стенах облупилась, в отдельных её местах на уровне каталок образовались маслянисто грязные пятна, невольно фиксирующие положение коридорных койко-мест. Эти пятна напомнили Стасу засиженные мухами точки, а больные самих мух, срок жизни которых недолог.

Он поймал за рукав молодого симпатичного врача — тот был в очках, небритые щеки темнели от проступающих черных волос, отражая желание хозяина следовать установившейся в последние годы моде на крутых мужчин-мачо. Врач с недовольным видом остановился возле Гусарова, показывая, что ему страшно некогда, и он не может отвлекаться по пустякам.

— Что вам нужно? — торопливо спросил он, — я спешу, обратитесь к лечащему врачу!

— Погодите! — попросил его Стас, облизывая пересохшие губы, ему хотелось пить, — мне уже сделали операцию? Хоть что-нибудь? Я хочу знать, что у меня.

— А вы не знаете? — брови молодого человека удивленно поднялись над очками.

— Нет, я только глаза открыл, смотрю, лежу здесь, в коридоре.

— Хм, — врач поискал глазами что-то, что могло пояснить ситуацию, но никаких записок не увидел.

— Знаете, — сказал он небрежно, — надо узнать в регистратуре. Я буду проходить мимо и спрошу у них.

— Погодите, — снова попросил его Стас, — а нельзя меня положить в палате, чтобы не здесь в коридоре.

— У нас нет свободных мест — стационар сократили, а лежачих много.

— Может у вас есть отдельные палаты для вип-персон, я заплачу, у меня есть деньги.

Перед этим Гусаров, когда лежал один на каталке, ощупал себя и в одном из карманов — его еще не переодели в больничную одежду, нашел несколько тысячных купюр. Одну из этих купюр он сунул в карман врачу.

— Да? — молодой медик сразу оживился и чем-то напомнил Гусарову того лейтенанта, который их допрашивал с Максимом после драки в вагоне метро. Тот тоже хотел срубить бабла. — Что же вы раньше не сказали? Мы сейчас всё устроим.

Врач в один момент сделался предупредительным и вежливым, он ласково посмотрел на Стаса, как обычно смотрит родитель на несмышленое дитя, а затем засуетился, принялся энергично распоряжаться и тут же все устроилось. Стаса перевезли в отдельную палату, переодели, нашлась история болезни — оказывается, ему уже сделали рентген и определили места переломов.

Этот же молодой медик, который как раз и оказался его лечащим врачом, вошел в палату со снимками и, морщась то ли от объема предстоящей работы, то ли от сочувствия к больному, принялся рассматривать большие листы пленки на свет, встав у окна.

— Да, да… — бормотал он, вздыхая.

— Что там, доктор? — спросил Стас и, поскольку чувство юмора его не покинуло, продолжил с трагическими нотками в голосе, — это конец?

Медик с удивление посмотрел на него.

— Нет, что вы. У вас переломы ног и ребер, но я опасаюсь другого.

— Чего?

— Мне не понятно, что с вашим позвоночником, и, знаете, я боюсь худшего. Вы ведь не чувствуете ног?

Стас с внутренней опаской попробовал пошевелить пальцами на ногах. Они ему не подчинялись. Тогда он потрогал руками бедра и ощутил безжизненность конечностей своего тела, сразу представившихся ему отмершими ветвями дерева, почерневшими и безлиственными.

У него возникло такое чувство, будто он падает в пропасть — летит, не останавливается, и только ветер в ушах. Полет кажется бесконечным и стремительным, земля приближается, буквально растет на глазах, еще немного и конец. Точно такое же чувство он испытал в Новой Зеландии года два назад, когда прыгал вниз головой с вышки в Квинстауне. Стас любил экстрим. Тогда его спасла резинка, привязанная к ногам. Она упруго и мягко растянулась, а потом сжалась, рывком устремив его тело вверх, к спасительной высоте. Но тогда он знал, что этот прыжок не смертельный, у него была страховка — «тарзанка», а сейчас страховки не было.

Ужас отразился на его лице и доктор, сказал успокаивающе:

— Не волнуйтесь, рентген не выявил перелома позвоночника.

— Тогда что у меня, почему я ничего не чувствую?

— Думаю, у вас компрессионный ушиб с временной потерей двигательных функций, но диагноз будет уточняться. В любом случае, мы вас вылечим. Однако знаете… — он замялся, — ОМС не покрывает всех затрат, а ДМС у вас ведь нет?

— ДМС?

— Ну да — «Дополнительное медицинское страхование». У вас его нет?

— Нет! — честно признался Гусаров, понимая, к чему клонит доктор, — но я все оплачу. Сколько это будет стоить?

Медик обаятельно улыбнулся, будто Стас спросил его о чем-то забавном, но по лицу эскулапа было видно, что тот прикидывал сумму, которую можно было снять с этого явно богатого молодого человека.

— Ну, там гипс, перевязка, обезболивающие уколы, уход… Думаю, тысяч в двадцать мы уложимся. Это помимо оплаты отдельного места. Я говорю о ежедневной сумме.

— Сколько-сколько? — удивился Стас, — двадцать? Погодите, а сколько мне лежать у вас надо?

— Где-то около десяти дней, а потом мы вас выпишем домой, чтобы лежали там.

— Значит около двухсот тысяч за десять дней? Что-то вы дорого берете!

— Можно, конечно, немного снизить стоимость, с учетом оплаты отдельной палаты. Пусть двадцать тысяч будет общим итогом. Договорились?

Стас отвернулся от него, быстро моргая рыжими ресницами, и принялся подсчитывать в уме, сколько денег у него осталось — он здорово погулял после увольнения, а на новом месте получил только одну выплату. Но в целом должно было хватить.

— Окей, — с недовольством в голосе сказал он, — я заплачу.

— Только хотелось бы половину суммы вперед.

— Я позвоню, — согласился Стас, и добавил, желая его уязвить — а как же Гиппократ?

— Это какой Гиппократ, из Одессы или из Гомеля? Нет, я такого не лечил, — доктор-юморист расхохотался, довольный своим ответом.

Потом прошло немного времени — Гусаровым занялись вплотную: принялись накладывать гипс, делать обезболивающие уколы. Он стоически терпел все манипуляции, производимые с его телом, хотя особой боли не было и, даже подшучивал с медсестрами, оценивая их молодость и привлекательность.

Выбрав момент, Стас позвонил Лере и рассказал, что с ним случилось, а еще попросил тысяч сто, чтобы заплатить. Так об аварии узнал и Максим. После этого звонка Гусаров принялся думать, кому бы еще позвонить. Ему мучительно захотелось поделиться тем, что с ним случилось, с кем-нибудь из близких. Он собирался позвонить отцу, сестре, начал перебирать в уме имена девушек.

Рядом на столике лежал сотовый телефон. Он взял его и начал просматривать номера в телефонной книге. Затем, недолго думая, решил звонить по алфавиту всем девушкам подряд. Зачем он это делал? Сам не знал. Ему просто захотелось, чтобы кто-то приехал и сидел возле него рядом, хоть одна живая душа.

У него было много знакомых девушек, но когда занялся обзвоном, то всё больше и больше начал испытывать разочарование. Девушки, едва услышав его голос, делались веселыми, приветливыми, разговорчивыми. «Ой, Стасик, как приятно, что позвонил. Когда увидимся?» Но их приветливость сразу заканчивалась, едва дни узнавали, что Стас попал в аварию и получил серьезные травмы. Они притворно охали и ахали, а когда он ещё говорил, что у него отключились ноги, то их голоса скучнели и они торопились проститься, сославшись на срочные дела. Впрочем, он особо и не обольщался на их счет.

Эти клубные знакомства, интрижки, не имели ничего общего с серьезными отношениями, потому что беспорядочный, случайный секс не связывает людей. Он является естественной потребностью, как любое другое физиологическое действие, как, к примеру, приём пищи. При этом партнер выбирается словно ресторан, способный удовлетворить гастрономическим вкусам и пристрастиям. Надоел ресторан — его меняют.

Девушки удовлетворяли Стаса, когда он был здоров. Здоровый самец для здоровых самок. Сейчас было не то. Жестокая реальность вносила коррективы, заставляя переоценивать свои способности, причем в худшую сторону. А он был к этому не готов. Если бы на его месте был Макс, не такой амбициозный, не такой креативный, как он, то, возможно, он воспринимал бы свое новое положение более спокойно и объективно. Максу, как считал Гусаров, много не надо. По крайней мере, не столько, сколько ему.

Стас звонил и звонил, с каждым звонком чувствуя, что ему всё меньше хочется это делать. Затем он перестал звонить всем подряд, а начал звонил выборочно, и, наконец, быстро пролистав пальцем на сенсорном экране телефонную книгу, заблокировал мобильник и отложил его в сторону. В числе других девушек, которым он не позвонил, была и Маша. Стас подумал, что звонить ей не имело смысла, ведь они, в сущности, были мало знакомы. Переспали раз и что с того? К тому же он всегда насмехался над ней, намеренно высмеивал, и вряд ли она забыла то унижение, которое терпела. И пусть!

Его размышления прервал осторожный стук в дверь и на пороге палаты появился Максим.

— Привет, Стас, как ты? — с порога поинтересовался он.

— Могло быть и лучше, — ответил Гусаров, пытаясь говорить бодрым тоном, — прикинь, ног не чувствую. Говорят какой-то компрессионный ушиб и всякое такое, и что дело временное. Слушай, а не мог бы ты разузнать, что там на самом деле? А то, знаешь этих, в белых халатах, — им бы только бабки качать.

— Боишься разводки?

— Ага!

— Я тут тебе принес фруктов, сок, — произнес Максим, поставив пакет с продуктами на столик, — а Леры еще не было?

— Нет.

— Значит, я их опередил. Они скоро подъедут. Она мне позвонила, попросила присмотреть за твоим салоном.

— Это правильно! — равнодушным тоном заметил Стас.

Максим подумал, что его приятель опасается как бы он, Максим, не занял его место и потому произнес с ободряющей улыбкой:

— Ничего, вот встанешь на ноги, я тебе передам твой шоу-рум в целости и сохранности.

— Если встану! — сказал Стас и его голос невольно дрогнул. — Ты всё еще встречаешься с той девушкой? — спросил он, сменив тему.

— Да, мы вместе.

Стас усмехнулся усмешкой всё знающего старого человека, но ничего не сказал. В это время позади Максима открылась дверь и в палату вошла Лера. Она была одна — её бойфренд Роман в последний момент не поехал, сославшись на дела. Она тоже привезла с собой фрукты.

Посмотрев внимательно на девушку, Максим отметил про себя, что с ней произошли определенные изменения, касающиеся внешности — исчезли накладные черные ресницы и кричащий цвет помады на губах, яркий вульгарный лак для ногтей уступил место умеренному.

Вообще, в ней многое изменилось. Она стала выглядеть более привлекательной с точки зрения Завьялова, более женственной, и в то же время строгой. У неё появился уверенный взгляд человека достигшего жизненного успеха — победителя, и одновременно, человека получившего большой жизненный опыт, прошедшего через грязь и унижения, но добившегося своего. Подобно Элизе Дулиттл из пьесы Шоу «Пигмалион», с ней произошли чудесные метаморфозы — она превратилась из бестолковой девчонки, прожигающей жизнь в ночных клубах в поисках кавалеров в совсем другую девушку. Только в роли профессора Хиггинса, учившего Элизу, выступили деньги, заставившие Леру почувствовать вкус обеспеченной жизни.

«А говорят, что деньги безнравственны, — подумал Максим, приветливо и слегка удивленно, поглядывая на Валерию, — нет, не деньги безнравственны, безнравственными могут быть цели, на которые их пускают».

— Мальчики, привет! — сказала Лера, пытаясь выглядеть веселой и деятельной, чтобы хоть как-то растормошить грустного, как ей казалось, Гусарова, — вот привезла тебе фрукты, соки, Стас. Пей обязательно!

— Спасибо сестренка! — съязвил Стас.

Однако Леру не смутил его тон, поскольку она считала, что Стас сейчас должен быть злым и раздраженным — так всегда бывает, когда тебя окружают здоровые люди. Когда-то мать Валерии перенесла микроинсульт и её раздражение в полной мере испытала вся семья. Посмотрев нерешительно на Максима, словно ожидая от него дополнительных комментариев, Лера подошла и села рядом со Стасом, взяла его руку в свою.

— Ничего, — сказала она, — всё будет супер! Ты обязательно поправишься!

Она говорила вполголоса, ласково, успокаивающе, так, как могут говорить женщины с мужчинами, и Максим, услышав её голос, решил, что лучше их оставить одних, потому что Стас, несмотря на видимую бодрость духа и кажущуюся беспечность, очень переживал. Завьялов махнул рукой Стасу:

— Мне надо идти, я еще загляну.

В коридоре больницы Максим вспомнил о просьбе Гусарова и пошел искать лечащего доктора. Он увидел на двери ординаторской несколько фамилий врачей. Одна из них — Ливенец, принадлежала разыскиваемому им лицу. Доктора звали Кирилл.

— Что вам нужно? — спросил этот врач-мачо, когда вышел по просьбе Максима в коридор.

— Я друг Стаса, он у вас в отдельной палате…

— Да, знаю.

— Хотел узнать, Кирилл, что у него с ногами, он будет ходить?

Ливенец коротко задумался, потом сказал со значением:

— Мы поставим его на ноги, перелома позвоночника у него нет. Но знаете, уход требует средств. Если вы ему поможете в финансовом плане, я думаю, лечение будет более оптимальным.

— И сколько надо, так сказать, для оптимальности?

— Ну, где-то тысячу долларов, примерно. Можете отдать прямо сейчас.

Поборы с больных в лечебницах давно стали расхожей темой для обсуждений и совсем не удивляли Максима. Его удивляло только, зачем была нужна система обязательного медицинского страхования, если она не работала.

— Хорошо, — сказал он, — у вас здесь есть банкомат?

— В холле возле регистратуры, сберовский.

— Я сейчас сниму тридцать тысяч и отдам. Вы здесь будете?

— Да, до обеда на месте.

 

Глава 11

Занятый своими делами, Александр Белорыбов не знал, что произошло со Стасом. Никаких контактов ни с Валерией, ни с Максимом, ни с самим Стасом он не поддерживал, да и не стремился к этому. Он их вычеркнул из своей жизни, а назад вписывать не собирался.

На первых порах, как и задумывалось, он провел чистку кадров, избавляясь от неугодных, коими оказались в основном бывшие выдвиженцы Гусарова. Он убрал Игнатову в Коломне, убрал еще нескольких директоров салонов в Москве, на периферии. Но вот Вадима не смог уволить — тот нашел какой-то ключик к Камо, Александр подозревал какой, и директора салона в Крылатском пришлось оставить. Более того, Камо перевел его в головной офис, сделал заместителем Белорыбова.

Новый фаворит Камо беспокоил Александра, однако еще сильнее его беспокоил тот факт, что с момента замены менеджмента, положение дел в «Автолюксе» начало ухудшаться — продажи падали, персонал увольнялся, клиенты уходили в другие салоны, конкурирующие с «Автолюксом».

Несколько раз за эти месяцы Белорыбов имел неприятные беседы с Камо. Хозяин был недоволен. Да и кто был бы доволен в его положении — заменил «топов» на более эффективное, как он считал, руководство, а оказалось…

Поэтому Саша Белорыбов нервничал, часто раздражался и срывался на крик на своих подчиненных.

— С продажами полная жо…а — на севере упали и, частично, на востоке. Финрез падает, — Вадим сидел напротив него и смотрел на Белорыбова своими ласковыми выпуклыми глазами.

У Белорыбова мелькнула мысль, что Вадим смеётся над ним — в «Автолюксе» уже распространилось прозвище «битый пиксель», которым его, Александра, наградил Гусаров, и это прозвище больно било по самолюбию нового гендиректора.

— Что там за траблы? Ты же ездил туда недавно? — спросил он недовольно, чтобы сбить спесь с Вадима.

— А фиг его знает! Бестолковки много, потом… наши менагеры бегут в другие салоны.

— Почему?

— Сам знаешь, лавандосов мало платим. На новый год ни премий, ни бонусов…

Вадим замолчал, не развивая тему дальше. Это было бесполезно, потому что Белорыбов сам зажал выплаты работникам — хотел показать, что с приходом нового гендиректора у Камо будет больше прибыль. Однако Александр не учел, что экономия зарплаты, кажущаяся на первый взгляд эффективным средством увеличения показателей, на деле обернулась снижением качества работы. Следствием этого стала большая текучка и падение объемов продаж.

— Окей! Я тебя услышал! Надо исправлять положение. У тебя есть что предложить?

— Нет! — и Вадим опять смотрел на Белорыбова, как тому показалось, вызывающе-наглым взглядом.

«Вот козел! — подумал он о Вадиме, — что-то знает, но молчит. И ведь не тронешь — Камо упрётся. Что же делать? Блин, совсем башку сносит!»

— Ладно, иди!

Отпустив заместителя и оставшись один, Белорыбов взял из ящика «Марс», механически принялся жевать толстую конфету. Он пребывал в растерянности. Ему казалось, что стоит занять должность генерального директора, то всё произойдет само собой, достаточно только опуститься в кожаное кресло. Впрочем, и налаживать ничего не требовалось — его предшественники Стас с Максимом всё наладили до него. Требовалось только поддерживать, что уже работало. В этом не было ничего трудного и потому, Александр был спокоен.

Ему только хотелось расчистить сеть от людей Стаса, которые, как считал Белорыбов, могли быть вовлечены в махинации Гусарова. Этим он и занимался на первых порах, а сеть? Сеть работала сама собой.

Но оказалось, что он чего-то не увидел, просмотрел те изменения рынка, которые влияют особым образом на бизнес. Рынок всегда подвижен и подвержен влиянию многих факторов, которые могут привести к разрушению уже отстроенного и четко функционирующего механизма. Это происходит если за ним не следить и пустить всё на самотек — так река имеет тенденцию медленно размывать берег.

Белорыбов не знал что делать. В бухгалтерии — там всё просто. Берешь цифры, вставляешь, считаешь, проверяешь баланс — сходится, не сходится. А здесь многое зависело от человеческого фактора — отношений с поставщиками авто, банками-партнерами, страховыми компаниями.

Покончив с конфетой, Белорыбов облокотился на стол, взявшись обеими руками за голову, в которой было полная кутерьма. Если бы у него был кто-то из опытных подсказчиков, он бы, пожалуй, смог выкрутиться их положения. Но подсказчикам надо платить хорошие деньги, а он не может этого позволить, финансовый результат и так не блестящий.

В дверь заглянула Татьяна, заменившая в его постели Леру, сразу после того, как он её уволил.

— Ты идешь? — она позвала на ланч.

— Нет! — хмуро сказал Белорыбов, — работы много, иди одна.

На лице Татьяны возникло недовольное выражение, она хотела что-то сказать, но гендиректор вспылил и крикнул:

— Пошла на хрен! Я же тебе сказал — иди одна, что непонятно?

На глаза девушки навернулись слезы, и она выбежала из офиса Белорыбова, а Александр схватил карандаш со стола и с силой запустил ей вслед. Он теперь позволял себе такие выходки по отношению к подчиненным.

Карандаш, словно легкая спичка, почти без звука ударился о стекло двери, отскочил, откатился в сторону. Белорыбову не хотелось его поднимать. Он смотрел на этот карандаш, лежащий перед входом, долгим отсутствующим взглядом, затем снял трубку, набрал номер Вадима. Всё-таки нужно было с ним поговорить еще раз, попытаться проникнуть в его мысли, выудить ценную информацию, могущую поправить положение с продажами.

Телефон Вадима не отвечал.

«Вот урод, где он болтается?» — подумал со злобой Белорыбов.

Александр не знал, что его заместитель сидел у себя в офисе, вольготно откинувшись в кресле, и листал мужской журнал. Вадиму нравилось рассматривать загорелые мускулистые фигуры мужчин в плавках и пить кофе. Он, конечно, видел на дисплее телефона, что звонил Белорыбов, но трубку не брал, считая своё занятие более интересным, чем общение с новым директором «Автолюкса».

Потом он все же отложил журнал в сторону, но и тогда не поднял трубку. Вадим не хотел помогать Белорыбову. Он не любил стукачей, а вину за увольнение Стаса полностью возлагал на Александра, ведь Стас, хотя и не был голубым, всё-таки вызывал уважение. Если бы такое уважение он питал к Белорыбову, то подсказал бы, что нужно сделать в первую очередь. Допустим, развернуть широкую рекламную компанию в СМИ, провести несколько промо акций, выплатить бонусы сотрудникам. Еще что-нибудь.

Оживить продажи можно всегда, было бы желание и опыт. Но уважения к Белорыбову, этому толстому злобному медвежонку, «битому пикселю», у Вадима не было, и потому он промолчал и не помог советом. В конце концов, Белорыбов сам должен креативить, он теперь за это деньги получает.

Едва до Вадима дошло известие об аварии, в которую попал Стас, появившись в кабинете Белорыбова, он хотел сразу рассказать об этом. Однако затем подумал, что делать этого не нужно — несчастье Стаса вызовет у Белорыбова только злорадство. Вообще, чем дальше он работал, тем сильнее ощущал запах неудачи, распространяющейся как вирус по сети, тем явственнее вставала перед глазами картина развала автосалона.

Во всем этом он винил одного Белорыбова, занявшего чужое кресло.

Вадим раздумывал, что если в ближайшее время ничего не измениться, надо будет уходить к Валерии — она звала его к себе. Надо будет уходить самому или убирать Белорыбова с помощь Камо. Вот такая альтернатива!

Его мысли потекли дальше. Уж если убирать Белорыбова, то ничто не мешает подставить его, так же как тот сдал в своё время Стаса. Нужно только придумать как. Впрочем…

Он потянулся к телефону. Вадим давно знал одного молодого человека, работавшего заместителем гендира в страховой компании, не крупной, средней по размерам, но занимавшей уверенные позиции по страховкам ОСАГО и КАСКО. Этот парень, звали его Эдуард, был бисексуалом и Вадим встречался с ним какое-то время, совсем недолго. Потом они расстались, но сохранили дружеские отношения.

— Эдуард? Привет! — сказал Вадим, как только услышал голос Эдуарда, — как жизнь?

— Зашибись! — ответил Эдуард, — бабки стрижем как с куста, забодался уже лечить клиентов.

— А еще клиенты нужны?

— Ясен перец! Ты о себе что ли, тачку берешь?

— Нет. Слушай, тут тема есть, замутить стоит…

— Что за тема?

— Знаешь нашего нового гендира? Белорыбова?

— Который «битый пиксель»?

— Ага! Он теперь вместо Стаса Гусарова.

— Стаса я знал, — сказал Эдуард с уважением, — реальный был чувак. Так что с Белорыбовым?

— Можно замутить с ним тему страховок. Он пока не въезжает, но ты его просвети, как и что.

Говоря о страховках, Вадим имел в виду, что многие страховые компании вели свой отдельный бизнес с директорами салонов. Дело в том, что страховые полисы в автосалонах при покупке машин должны оформлять сотрудники страховых компаний, но для этого нужно набирать людей, обучать их, платить за аренду оборудования, места. Издержки здесь были достаточно высоки.

В то же время имелся другой выход. Полисы могли оформлять менеджеры салонов за небольшую плату от директоров, в то время как самим директорам перепадало от пятнадцати до двадцати процентов стоимости каждого оформленного полиса. Бизнес был простым, легальным и не наносящим ущерба автосалону. Его можно было рассматривать как дополнительный приработок.

— Какой процент его устроит? — спросил между тем Эдуард, — двадцать?

— Пожалуй. Только обо мне не говори, не называй мою фамилию.

— Почему — в голосе Эдуарда послышалось подозрение, — это что, кидалово?

— Зачем мне это? У нас с ним отношения натянутые, по крайней мере, сейчас, а так сделаешь себе полезное и ему приятное.

— Приятное?… А ты ему уже делал? Ах ты, шалунишка, Вадька!

— Нет, Эдик, он же натурал.

Эдуард засмеялся.

— В каждом натурале сидит бисексуал. По себе знаю. Окей, завтра созвонюсь с вашим Пикселем Пикселевичем и подъеду.

 

Глава 12

В начале февраля Москву замело снегом. Снег валил, словно где-то на небесах открылись дополнительные резервуары и к тому обычному объему снежного покрова, выпадавшему на землю первопрестольной в это время, добавился внушительный довесок. Снегоуборщики работали круглосуточно, сдвигая огромные снежные валы на обочины улиц.

В добавление к снегу все чаще поднимался ветер. Метель мела по Красной площади, Тверской, гуляла на Воробьевых горах. Максим вспомнил песню Сергей Трофимова о зимней Москве: «Прогноз погоды — снегопад, в заторах улицы стоят, машины, как сугробы с выхлопной трубой»… Еще он пел: «А я несу тебе цветы, чтобы скорей узнала ты, о том, что мне пока известно одному…»

Максим тоже купил цветы Кате, красные розы — эти королевские цветы, годящиеся для любой обстановки и для женщин всех возрастов. Сегодня он хотел сделать ей предложение, и они договорились встретиться в кафе в центре города. Но для Кати его предложение должно было стать сюрпризом.

Поднявшись из метро, держа цветы так, чтобы их случайно не помял идущий навстречу народ, Максим пошел по направлению к «Старбаксу». Он опустил руку вниз и снежинки не попадали на розы, только сильный ветер трепал букет. У него даже мелькнула мысль спрятать его под куртку, а потом вручить Кате теплые, согретые его телом цветы, но он побоялся их помять ненароком.

У Завьялова, несмотря на разгулявшуюся ненастную погоду, было хорошее настроение, и он невольно насвистывал мотив запомнившейся песни. Впереди всё было просто и понятно — его ожидала любимая девушка, с которой не осталось недомолвок. Впереди была жизнь, которую он хотел прожить с Катей.

Вот, наконец, и то высокое, облицованное под гранитный камень, здание, построенное в эпоху сталинского ампира, к которому он шел. В нем находился «Старбакс». Первый этаж полностью занимали магазины, разместившиеся там еще с советских времен. Они все это время перманентно видоизменялись, словно игрушка трансформер, постепенно заменив унылый и скудный ассортимент совдеповской торговли на разнообразную продукцию Запада и Китая.

В одном из таких небольших помещений разместилось кафе. Внутри оно было освещено теплым желтым светом. Посетили за столиками, должно быть, чувствовали себя уютно, глядя в окно на холодную заснеженную улицу, сыплющийся с небо мелкий снег, сильный ветер.

Завьялов на минуту остановился, глядя через стекло внутрь и представляя, как он вот-вот попадет туда, в этот теплый уютный мир, к Кате, которая его уже ждет за столиком или он будет её ждать. Это неважно.

Он повернулся, чтобы идти к входу, но глаза его случайно выхватили столик в глубине зала и Максим узнал Катю. Она не сидела, а стояла возле стула, а рядом с ней стоял мужчина и они оживленно разговаривали. В этом мужчине Максим узнал того парня, кого он видел с ней в прошлом году в ресторане-харчевне «Кобзарь». Парень был в черном пуховике, сверху надета вязаная шапка, плотно обтягивающая голову.

«Странно, — подумал Максим, — она случайно с ним встретилась или нет? Не могла же забить стрелку и мне и ему одновременно! Очень странно!»

Катя разговаривала, не торопилась, не смотрела на часы в ожидании его, Максима, стояла, спокойно разговаривала. «Зачем она с ним любезничает?» — подумал он с нарастающим недовольством. Они же договорились встретиться! Катя, должна понимать, что он мог прийти в любой момент, возможно раньше назначенного срока! Но она стояла и разговаривала, словно ей было наплевать на Максима, на его мнение, его чувства, на то, что он мог приревновать.

Максим не был ревнивцем, как некоторые, хотя и встречал таковых среди молодых и среди старых, среди мужчин, и среди женщин. Чувство собственности присуще всем, независимо от пола и гендерных свойств, но Завьялов считал, что ревность несовместима со статусом современного человека, ревность — это что-то дикое, первобытное, дремучее. Так он думал, пока не коснулось его самого.

Увидев Катю и молодого человека, он ощутил прилив закипающей злости — для Кати не должно существовать других мужчин кроме Максима, так же как для него других женщин. Он хотел войти и посмотреть ей в глаза, увидеть, что она скажет, как поведет себя, но потом замешкался у витрины и жестокая обида, нарастая, давя к земле, как горная лавина, с головой накрыла его.

«Что за дела? — в раздражении соображал он, — она что возомнила, будто я буду бегать за ней как собачонка? Если она так поступает сейчас, то, что будет после, когда мы поженимся? Опять с этим парнем вместе!»

Тяжелые, угрюмые и навязчивые мысли с трудом вращались в мозгу, как в испорченной камнедробилке. Хотелось взять отбойный молоток и расколоть глыбы беспокоящих дум на мелкие крошки, способные просеяться сквозь сито обиды.

В нерешительности потоптавшись у витрины, он повернулся и пошел обратно к метро. По пути, увидев мусорную корзину, Максим кинул туда букет роз, голые зеленые стебли которых остались торчать наружу совершенно беззащитные перед ледяным ветром и снегом. В глаза ему бросились удивленные лица прохожих. «Ничего, пусть знает!» — мстительно подумал он о Кате, хотя она, конечно, не могла видеть и тем более знать, что он сделал с букетом.

Спустившись в теплое метро и сев в вагон, ехавший к центру, он закрыл глаза, чтобы не встречаться взглядом с окружающими. Ему не хотелось никого видеть. Так он ехал какое-то время в качающемся вагоне, чувствуя, что вагон убаюкивает, заставляет забыться на короткое время. Словно он был маленьким мальчиком и лежал в детской кроватке, окруженный любовью близких, не испытывая никаких страхов и забот. Сейчас было так же. Только ласковые голоса родителей заменил мерный перестук колес, грохот открывающихся и закрывающихся дверей, шарканье ног.

Он полностью отключил мозг, потому что овладевшие им мысли, после увиденного в кафе, не дали бы покоя.

Через некоторое время Максим почувствовал, как в кармане пиджака завибрировал мобильник. Катя прислала смс: «WRU?» (англ. «Ты где?») Глянув на экран мобильного телефона, и подавив первое желание сразу ответить, Максим опустил руку. Он не знал что отвечать. Сейчас он ехал от неё, а не к ней, сейчас он не хотел её видеть, не был готов объясняться. Ему нужно было время, пусть короткое, хоть какое-нибудь, чтобы возникшая обида в его душе улеглась или немного притупилась. Чтобы он мог спокойно, без эмоций выяснить с Катей свои отношения.

Телефон опять чуть дернулся, отмечая вибровызовом, что пришло новое смс. Катя спрашивала: «Что случилось?». Теперь он решил ответить. Не используя английские сокращения, какие они вставляли обычно в текст, он написал только по-русски, стараясь быть вежливым: «Извини, сейчас занят. Поговорим позже».

После этого Катя больше не присылала смсок. Может быть, обиделась, а может, посчитала, что Максима, действительно отвлекли срочные дела. Она понимала, что жизнь в столице — это непредсказуемый поток событий, постоянный стресс от неожиданных проблем, падающих на тебя, как внезапный дождь на голову. Так бывает, когда выходишь на улицу без зонта, посмотрев по интернету, что дождя не будет, а для верности, еще и глянув в окно на относительно безоблачное небо. Но потом оказываешься застигнутым шквальным ливнем.

Подождав еще — вдруг Катя что-нибудь пришлет ему или позвонит и, поняв, что она этого делать не будет, Максим положил свой мобильник в карман. Что ж, не хочет — как хочет!

Он откинулся на сиденье, снова закрыл глаза, но сомнение, теперь охватившее его, не давало покоя. Правильно ли он поступил, не погорячился ли? Не следовало ли ему все-таки объясниться лицом к лицу, вживую, без электроники? И если поначалу он думал, что всё сделал как нужно, то теперь ответ не был таким очевидным.

Для чего-то, без особой нужды он посмотрел на часы — было обеденное время, суббота и Максим вдруг вспомнил, что сегодня в три часа дня должны выписать Стаса из больницы. Поглощенный собой, своими раздумьями и переживаниями, Завьялов совсем забыл об этом. Он хотел встретиться с Катей и сделать ей предложение, потом посидеть в кафе и попросить её съездить с ним вместе, посмотреть, как Гусарова будут выписывать. Он не сомневался, что Катя — человек сочувствующий чужим болячкам не откажется его сопроводить. К тому же ему хотелось познакомить их, поскольку Максим планировал пригласить Стаса на свадьбу. Но всем этим планам не суждено было сбыться.

Что же, время еще было и он, посмотрев на карту метро, висящую на противоположной стороне — народу в вагоне было мало, её никто не загораживал — определился с нужной станцией. Там он решил сделать переход на радиальную линию.

Катя в этот день, так же как и Максим, поехала в кафе на свидание. У неё было радостное, приподнятое настроение, несмотря на снег и ветер, донимающий прохожих на городских улицах, было предчувствие, что сегодня произойдет что-то важное, значительное в её жизни.

У дверей «Старбакса» она неожиданно увидела Никиту, выходящего из кафе и невольно отворачивающегося в сторону от летящего в лицо снега.

— Никита? — удивленно спросила она.

Её коллега повернулся и узнал её.

— Привет! — сказал он, — кофейку хочешь попить? Могу составить компанию.

— Нет, у меня здесь встреча, — заколебавшись на минуту, сказала Катя.

В последнее время они мало общались — только в офисе, и от былой близости, если не считать того откровенного разговора на новогоднем корпоративе, не осталось следа. Она знала, что Никита безуспешно пытается отделаться от Анжелики Игоревны, что у него проблемы с женой. Она ему сочувствовала, но, как и все их сотрудники — история любовных перипетий Никиты уже разошлась по их фирме — находила его переживания отчасти комичными.

— Не хочешь — как хочешь! — ответил Никита, тем не менее, он не пошел к метро, а отчего-то вернулся в кафе следом за Катей.

В это время Катя скинула верхнюю одежду, заняла столик, однако Никита остановился рядом. Она не понимала, что ему нужно и хотела только одного — быстрее избавиться от бывшего бойфренда. Ей нужно было привести прическу в порядок, помятую зимней шапкой, слегка подкраситься и всё это она хотела успеть до появления Завьялова.

В эту минуту их и заметил Максим через большое окно кафе.

— Ты что-то хотел? — между тем поинтересовалась Катя, внимательно вглядываясь в лицо коллеги, — если не против, давай короче.

— Я… — Никита замялся, — слушай, у меня тут встреча была, конфиденциальная, ты меня не сдашь Анжелике?

— А мне какое дело? — пожала плечами Катя.

— Ну, понимаешь…

— Вообще не знаю, зачем ты мне об этом говоришь!

— Я подумал, вдруг ты увидела кое-кого, начнешь задавать вопросы, — он схватил её за руку — короче, я замутил с «Мосриэлтом». Хочу свалить к ним.

— Вместе с клиентами?

— Сама знаешь. Кому мы голые нужны? Ты же говорила: «Чтобы что-то получить, надо сначала отдать». Или типа того.

Катя усмехнулась:

— Я говорила о любви, а не о бизнесе. Я говорила: «Чтобы тебя полюбили, надо самой любить». А вообще, делай что хочешь, я не скажу Анжелике. Слушай, мне действительно пора, сейчас придет один человек. Ты можешь уйти?

Никита посмотрел понимающе.

— Свидание? Окей! Так точно не скажешь?

— Не скажу, давай, иди уже!

После этого Никита вышел, а Катя села за столик и посмотрела на часы. Максим уже опаздывал на пять минут. Это было странно. Обычно он приходил раньше, до неё и говорил, что джентльмен никогда не заставит себя ждать. Однако Кате, его подчеркнутое джентльменство было приятно. Правда, несколько раз Максим опоздал — у него неудачно сложились обстоятельства. Но он заранее предупреждал Катю, шутливо писал ей, что задержится, что любит её, что скучает.

Сейчас его не было, и она не знала причины, не было от него ни звонков, ни смс. Она заволновалась и, взяв телефон, послала смс. Но ответ не пришел, хотя на сенсорном экране появился значок доставки почты адресату. Катя растерянно посмотрела в окно кафе, на улице снег прекратился, только сильный ветер продолжал тормошить прохожих. Может что-то произошло, то, что они не предвидели?

Внутренний голос говорил, что Максим молчит неспроста. Она сидела, машинально отпивая кофе, которое успела заказать, глоток за глотком, глоток за глотком. Словно в этом, был заложен некий смысл, протокол, который поможет принять верное решение в сложной ситуации. Будто процесс действия это самое главное.

Посидев какое-то время, она снова послала смс: «Что случилось?» На этот раз Максим прислал ответ, что занят. Ответ был написан сухо, по-деловому и в нём, на первый взгляд, не было ничего обидного. Однако Катя закусила губу, как делала её мать в минуту расстройства и, расплатившись, вышла из кафе. Впереди была суббота, свободная, незанятая и скучная, но что-то подсказывало ей, что и воскресенье будет таким же.

 

Глава 13

Ровно к трем часам после обеда Максим подъехал к больнице, из которой должны были выписать Стаса. Он немного постоял на крыльце, не решаясь сразу окунуться в больничную атмосферу, и потому казался похожим на неподготовленного пловца, который осторожно и постепенно погружает пальцы ног в холодную воду, боясь с разбегу нырнуть в глубину реки. Завьялов с удивление отметил, что в последнее время его стали пугать лечебницы, хотя особых причин для опасений не было, сам он был здоров, родители тоже.

Мокрый, неприятный ветер пронизывал насквозь и, совсем замерзнув, Максим вошел в холл больничного помещения. Несмотря на субботу, возле регистратуры стоял народ. Старый охранник с морщинистыми сизыми щеками и носом на входе выдавал синие бахилы из тонкой пленки, грозящие лопнуть при каждом неосторожном движении.

— Я на прием не пойду, здесь буду ждать, — сказал ему Максим, чтобы не надевать эти полиэтиленовые мешочки на ноги.

Охранник потерял к нему интерес, отвернулся, а Завьялов подошел к батарее, висевшей вдоль стены у входа, и прислонился к ней задом, обогревая замерзшую тыльную часть. Он посмотрел на часы — сейчас должны были выкатить кресло со Стасом. Как было известно Максиму, тот так и не оправился после аварии, тело его ниже туловища было бесчувственным и ни на что не реагировало.

Среди народа, стоящего в холле и возле регистратуры, должны были быть родственники Стаса — мать, отец, сестра. Никого из них Максим не знал. Он стоял, терпеливо ожидая пока вывезут его приятеля, но мысли всё равно были заняты Катей.

Он был в обиде на неё, и, видимо, тоже её обидел, в общем-то, не разобравшись ни в чем. Максим так никогда не делал, а тут поддался эмоциям, как человек настроения. С другой стороны, он посчитал, что Катя тоже несет свою долю ответственности за то, что случилось. Зачем она встретилась с тем парнем? Почему не подумала, что может задеть его чувства?

В конечном счете, кто из них был более виноват — она ли со своей беспечностью или он, утративший самообладание, Максим не знал.

В холе возникло небольшое оживление — дверь во внутренний коридор открылась, и показался Стас на коляске, немного осунувшийся, бледный, но судя по лицу, не утерявшийся бодрости духа и надежды на выздоровление. Максим эту надежду на лучшее, вместе с другими, подпитывал в Гусарове при каждом посещении. Он говорил, что Стас обязательно поправится, что сейчас медицина достигла высокого уровня и его непременно поставят на ноги. Это была ложь во спасение. Максим не очень-то верил своим собственным словам, но продолжал говорить и говорить.

Инвалидную коляску толкал уже знакомый ему доктор Ливенец с недобритым лицом, улыбавшийся направо и налево, словно кинозвезда. Едва врач вывез Стаса, как коляску окружили несколько человек и заслонили её от Максима. Среди них он увидел родителей Гусарова, людей пожилых, худощавых как Гусаров, с лицами скованными озабоченностью. Мать и отец Гусарова были почти в одинаковых коричневых пуховиках, поношенных, с засаленными в некоторых местах рукавами и карманами.

Возле родителей стояла сестра в короткой красной куртке, похожая на Стаса. Она сняла шапку, и рыжие кудрявые волосы рассыпались по плечам.

Следом за ними подошла какая-то девушка, которую Завьялов со спины не разглядел.

Он тоже направился к Стасу, а тот, заметив подходившего приятеля, помахал рукой. Едва Максим подошел ближе, Стас громко закричал, перекрывая больничный гул:

— Макс, привет!

Он тут же познакомил своих близких с Завьяловым, а круглолицая девушка, которая была незнакома Максиму, оказалась Машей. Заметив легкое удивление на лице приятеля, Стас сказал:

— Она все эти дни приходила. Я тебе не говорил.

— Всё окей! — ответил Максим, удивляясь этому обстоятельству, потому что Стас всегда упоминал о ней пренебрежительно, — я тут «Газельку» заказал для перевозки, она у крыльца стоит. — Машину Завьялов предусмотрительно нанял еще вчера, понимая, что сегодня день будет адски напряженным — свидание с Катей, затем выписка Стаса…

Мама Стаса, которую звали Людмила Ивановна, женщина невысокого роста, худощавая, у которой, как у всех рыжеволосых, были карие глаза и лицо в мелких веснушках, благодарно посмотрела на Максима.

— Ой, а мы думали, как Стасика везти? Коляска в багажник не помещается.

Сестра Гусарова Юля, стоявшая рядом, периодически поправляла прядки рыжих волос, закрывавшие лицо. Она молчала. Эта была та непослушная девочка-школьница, которую Стас пытался воспитывать, но чем закончилась воспитательная эпопея, Максим не знал — Стас больше не вдавался в подробности, а Максим не спрашивал. Сейчас она с безразличным видом поглядывала по сторонам, если и испытывая жалость к старшему брату, то где-то глубоко внутри, неприметно для стоявших рядом.

В это время отец Стаса — человек хмурый и неразговорчивый, едва взглянувший на подошедшего Максима, отошел с доктором Ливенцом к углу холла и принялся что-то с ним негромко обсуждать. Наверное, они утрясали финансовые вопросы, о чем еще можно говорить с врачом в наше время?

— Ну что поехали? — спросил Максим, встав за спиной Стаса и взявшись за ручки кресла.

— Поехали, конечно, поехали! — вдруг за всех смело ответила Маша, которая поначалу смущалась то ли Максима, то ли родителей Стаса, — вы везите его, а я дверь подержу.

— Вперед! На улицу хочу, воздухом подышать!

Стас шутливо вытянул руку и стал похож на полководца, определяющего направление движения войск.

На улице Маша, как будто она была, если не главным, то одним из основных действующих лиц, продолжала активно распоряжаться и давать указания. Признаться, она немного озадачила Максима. На его немой вопрос, Стас сделал большие глаза и таинственно произнес:

— После расскажу.

Всю дорогу, пока они ехали в «Газели», Маша сидела по одну сторону кресла Стаса, а Максим по другую. Родители с сестрой ехали на машине позади них.

Маша держала Гусарова за руку и не отпускала, иногда ласково поглаживала её, а Стас утомленно откинулся назад, на спинку кресла и закрыл глаза. Его лицо было бледным, бескровным. Всё-таки он устал сегодня — сборы, встречи с родными, переезд — сильно утомили его.

Завьялов посмотрел на ноги своего приятеля, безжизненно лежащие на кресле. Они были укрыты бежевым одеялом. «Встанет ли он когда-нибудь? — с сочувствием думал Максим, — блин, вот жизнь! Еще недавно бегал за девчонками, танцевал…»

Он вдруг представил себя на его месте. Придет ли кто-то к нему, будет ли сидеть рядом, как Маша, гладить руку? «Катя придет, она точно придет! — подумал он, — чего я сегодня вспылил? Вот идиот! Завтра с утра ей позвоню, посидим в «Старбаксе». Надо сначала помириться, а потом я сделаю ей предложение. Да именно так, сначала посидим, помиримся. А то будет стремно, если наоборот. Решит, что я…»

Он не додумал до конца свою мысль, машина остановилась и хлопнула дверца водителя. Они приехали к родителям Стаса домой.

Общими усилиями с Машей они вытащили Стаса из коляски, подняли его на лифте в квартиру. Потом мать Гусарова показала, где будет комната сына, и они отнесли его туда, положили на длинную полутороспальную кровать, укрыли одеялом. Когда все вышли, Максим ненадолго задержался.

— Ну, ты как? — спросил он, по большей части желая прояснить роль Маши в этой истории.

Скосив глаза на дверь, куда вышла Маша, Стас сказал:

— Слушай, Макс, сам не понимаю, что получилось. Короче, в первые дни, когда я думал, что еще поднимусь, начал обзванивать знакомых тёлок, с которыми мутил в последнее время. И прикинь — везде облом! А потом, когда узнали, что у меня ноги как бревна и я не ходок, вообще всех волной смыло.

— Да, жесткач! — не удивился Максим, — но сам же говорил, что им только лавандосы нужны.

— Говорил… Хотя, в моём случае, лучше было бы ошибиться, — в голосе Стаса прозвучала едва скрываемая горечь, он растерянно моргал своими рыжими ресницами.

— А как Маша у тебя появилась?

— Я с ней танцевал в студии бальных танцев. Позвонил случайно и вот… Честно говоря, — Стас понизил голос, — не думал с ней тусоваться, так переспал один раз ради спортивного интереса. И потом, ты же видел, какие классные чувихи меня окружали. Но…

— Что но?

— На самом деле Машка оказалась то, что нужно. Если бы не эта авария я бы её никогда не узнал так близко, без балды! Ты чего ржешь?

— Не узнаю Стаса Гусарова! — Максим, действительно, заулыбался от души, — московского озорного гуляку.

— Да, — Стас невесело вздохнул, — теперь в околотке скоро забудут мою легкую походку.

Они цитировали Есенина, пытаясь шутить, хотя обоим было не до шуток.

 

Глава 14

На следующее утро Максим позвонил Кате, чтобы договориться о свидании. Телефон издавал длинные гудки — Катя не брала трубку. Он отложил мобильник. Ему пришла в голову мысль назло ей пойти куда-нибудь в людное место зависнуть там или, допустим, в Спа-салон. Он представил себя лежащим на подогретой каменной скамье, обернутым простыней, пропитанной благовониями. Представил, как молодые симпатичные девушки делают расслабляющий массаж, занимаются его лицом, разглаживая кожу на лбу и щеках, полируют ногти на руках. Последний раз они ходили в Спа вместе со Стасом. Хорошо провели время! Только сейчас со Стасом никуда не пойдешь.

Он вдруг остро ощутил, что остался один. За стенами дома царила настоящая зима, температура опустилась до двадцати градусов мороза. Завьялов посмотрел на разукрашенное ледяным дыханием окно, где морозные звезды и снежинки застыли в причудливых узорах, покрывая как белой шалью, почти всю поверхность стекла и оставляя лишь небольшие светлые пятна. Сквозь них можно было рассмотреть улицу.

Завьялов увидел пар, летящий изо рта прохожих и, не испытывая ни малейшего желания выйти наружу, улегся на диване. Он включил телевизор, настроившись на спортивный канал. Показывали футбол в записи — чемпионат Европы, прошедший прошлым летом. Максиму было все равно, кто с кем играет, он взял пару бутылок холодного пива из холодильника и принялся смотреть, в общем-то, не интересующий его матч.

Он не знал, что Катя не взяла трубку, потому что по досадной случайности у неё разрядилась батарейка, а телефон, как некоторые другие, не издавал при этом предупредительного сигнала. Телефон молчал, хотя она иногда и посматривала в ту сторону, где он лежал, с внутренним ожиданием.

Но Максим не звонил.

«Ну и пусть! — решила про себя Катя — не хочет, как хочет!»

— Ты чего такая хмурая? — спросила её мать.

— Да так, ничего, — Катя включила телевизор, висевший у них на кухне, принялась пить кофе, заваренный перед этим.

— Что-то твой Максим не звонит. Поругались, что ли?

— Почему поругались? У него дела. Могут же быть у человека дела?

Нина Георгиевна скептически хмыкнула и принялась готовить яичницу, которую она привыкла кушать по утрам. Катина мама была в старом сатиновом халате, упорно донашивала его и не выбрасывала в мусор. Дочь, заприметив мелкие дырки на рукавах, несколько раз делала ей замечание и грозилась сама выкинуть это тряпье. Она стеснялась того, что Максим мог увидеть мать в такой одежде.

— Я тебе говорила, — продолжила Нина Георгиевна, — предупреждала, что они все такие. Походят, походят, а потом ищи-свищи! Только и видели!

Катя молчала и смотрела телевизор. Показывали очередную кулинарную программу с известным телеведущим. Нечто аппетитное готовилось им на горячей сковородке, и было видно, как шипели и пузырились от жара мелко нарезанные овощи, рядом на разделочной доске лежали тонкими ленточками полоски розового мяса. Наверное, должно быть вкусно. Толстое добродушное лицо ведущего лоснилось то ли от пота, то ли от жира.

— Ты чего не отвечаешь? — донесся до Кати обиженный голос матери, говорившей всё это время почти без остановки.

— Мам ты не понимаешь. И вообще, это моё дело. Я прошу тебя, не лезь ко мне!

Она снова, в который раз повторила некогда сказанные ею слова своей матери. И без неё было тошно — умела же она сыпать соль на раны! В это время ведущий кончил жарить мясо и принялся уплетать свою готовку за обе щеки с чувством голода на толстом лице, словно ел до этого очень давно. Или сидел на жесткой диете, соблюдая недельный телевизионный пост.

Максим так и не звонил, и это сильно расстраивало Катю. Она совершенно не понимала, что его обидело, какая причина вызвала столь внезапное охлаждение. Возможно, он случайно увидел её вместе с Никитой и нафантазировал, напридумывал лишнего.

Вот дурачок! Ведь в том, что она стояла и болтала с Никитой, не было ничего такого, что могло бы её скомпрометировать. Надо было только подойти к ней и всё бы объяснилось. Она бы сама именно так поступила, потому что откровенный разговор лучше любых недомолвок, а шушуканье с самим собой ни к чему хорошему не приводит.

Катя всё сидела и сидела на кухне и, глядя то на телевизор, то в окно, на снег, лежащей на улице, гадала о причинах, побудивших Завьялова не прийти на свидание. Она не могла твердо знать, что именно в этот день Максим собирался сделать ей предложение. Она могла об этом только догадываться.

Максим казался ей иногда ужасно скрытным и необщительным человеком, или, по крайней мере, тем, кто может умело управлять своими эмоциями. В отличие от него Катя так не могла — у неё часто всё было написано на лице.

Посидев еще так некоторое время, она поставила пустую чашку кофе на стол, продолжая тупо смотреть телевизор и не улавливая слов ведущего. Да и какое ей было дело до его кулинарных способностей? Вдруг ей остро захотелось с кем-то обсудить свою непонятную размолвку с Максимом, поплакаться, пожаловаться на глупую случайность. Она с сомнением посмотрела на мать, которая ела свою яичницу и тоже смотрела телевизор. Нина Георгиевна для этой роли не годилась. Мать снова начнет изводить её своими пустыми упреками, раздражать ворчанием. Нет, ей этого было не нужно, только не сегодня!

— Ты побудешь с Денисом? — спросила Катя.

— Хорошо! — Нина Георгиевна подняла глаза на свою дочь, и та прочла в них затаенный упрек. Конечно, ничего иного она от матери и не ожидала.

— А ты куда? — спросила Нина Георгиевна.

— Пойду, пройдусь.

Катя хотела позвонить Вике, с которой они давно не виделись. Она бы предложила ей встретиться где-нибудь, прогуляться по морозцу, посидеть в кафе. Если подруга свободна. Поднявшись из-за стола, Катя пошла в комнату, где взяла мобильник и обнаружила, что её гаджет разрядился.

— Вот, зараза! — произнесла вслух Катя и с досады махнула рукой, словно хотела закинуть телефон подальше.

Она взяла зарядник, подключила мобильный телефон к розетке и сразу увидела сообщения о пропущенных вызовах. Это были звонки Максима. Катя внезапно ощутила, как у неё застучало сердце в груди, сильно, гулко, а щеки заполыхали огнем. Значит, он звонил, а она дуреха не слышала! Значит, он не обиделся, а она всё придумала, сама себя накрутила.

Торопливо нажимая пальцами экран сенсорного телефона, она послала ответный вызов Максиму. Длинно зазвучали гудки, но трубку никто не брал. «Теперь точно обиделся, — подумала с огорчением Катя, — как же это меня угораздило не зарядить телефон? Ведь смотрела вчера, еще думала, что заряда мало!»

Гудки в трубке звучали долго и безответно. Катя повторно набрала номер Максима и вновь, как в первый раз он не ответил. Тогда она отправила смс: «Максим, давай встретимся!» После отправки письма в верхнем углу её телефона появился конвертик, сообщавший, что послание доставлено по адресу. Положив телефон на столик у окна, Катя принялась ходить по комнате, с надеждой поглядывая на мобильник, только ни звонка, ни ответного смс от Максима не приходило.

«Отвечай, Максим, отвечай!» Она мысленно горячо просила его, но видимо, её просьбы не могли преодолеть расстояние, подобно электромагнитным волнам. В её голове мелькнула вздорная мысль о телепатах, но Катя не обладала их способностями, не могла передать свои чувства куда-то в пространство. Она не могла передать это своё отчаяние даже в соседнюю с комнатой кухню, где сидела мать, чтобы та прониклась переживаниями дочери и пожалела её.

«Ну и пусть! — расстроено подумала Катя, — пусть всё идет как есть, не буду ему больше звонить. Надо созвониться с Викой, как решила».

Не вынимая из мобильника зарядное устройство, Катя нашла номер Вики и позвонила. К её радости подруга оказалась дома, никуда не ходила, и на предложение Кати встретиться в кафе сразу согласилась. Они, действительно, давно не встречались, и было что обсудить.

«Если он позвонит, — вдруг подумала Катя, — не буду отвечать, ни за что! Пусть мучается, как и я! Я же не виновата, что сотовый разрядился, а если он так ревнует, то зря! Ведет себя, как придурок!»

Она хотела подобрать более жесткое ругательное словцо, но на ум ничего не шло. И потому, ограничившись этим, довольно безобидным по нынешним временам определением, принялась одеваться.

Катя встретилась с Викой у Нескучного сада, они обнялись, ласково поглядывая друг на друга. Мороз не ослабевал, теплая одежда — меховые шубки, согревала их, щеки раскраснелись от быстрой ходьбы, пока каждая шла от метро к месту встречи.

Вика за полгода пока они не виделись, почти не изменилась, была все такой же пухленькой, оживленной. Эта встреча с подругой отвлекла Катю от мыслей о Максиме, и она тоже оживилась, стала сама собой — веселой и жизнерадостной девушкой.

— Привет, Катишь! — так же, как и раньше, на французский манер, поздоровалась с ней Вика, и поцеловала в щеку.

— Викуля, давно не виделись!

Они неторопливо пошли по саду, чувствуя, как мороз пощипывает щеки, но разговора здесь на улице не получалось — им показалось слишком холодно. Тогда они пошли в ближайшее кафе, где заняли столик и заказали себе горячий кофе с десертом. После холодного морозного воздуха атмосфера кафе показалась им удивительно уютной, а запах кофе был божественным.

— Ну, рассказывай, как ты там со своим бойфрендом, — попросила Катя, припомнив, что Вика хвастала ей, как подцепила крутого чувака, причем в этом ей, якобы, помог нос бронзовой собаки на площади Революции, по общему мнению, приносящий удачу.

Прихлебывая терпкий кофе, и аккуратно отправляя в рот кусочки пирожного на маленькой ложечке, Вика говорила, и в её глазах, время от времени, мелькали смешинки.

— Катишь, выглядишь суперски. Бойфренд? Это который? Погоди, погоди, полгода назад у меня был Толик, точно Толик, — она наморщила круглый лоб, припоминая, — сейчас другой, но тоже крутой чел.

— Не олигарх? — поддела Катя подругу.

— Да что ты, конечно, нет! Олигархов мало — на всех не напасешься. Но мой тоже ничего, у него хороший бизнес. Да и вообще… У нас всё замечательно. А у тебя как? Ты, кажется, встречалась с кем-то на работе?

— Это было давно!

Катя, отвечая подруге, невольно подумала о том, что встречалась с Никитой всего лишь несколько месяцев назад, но сейчас это казалось настолько далеким прошлым, словно у неё был роман в школе или в университете. Или в какой-нибудь другой жизни, если верить учению о реинкарнации.

— Значит, ты теперь одна? — уточнила Вика, понимающе посмотрев на неё, — а я такая смотрю, когда мы встретились, что ты чем-то расстроена.

— Нет, Вика, тебе показалось, у меня всё файн, — Катя безотчетно для себя пыталась говорить так же, как и Максим, смешивая английские и русские слова, — и молодой человек у меня имеется.

— А то я хотела тебя познакомить, у меня кандидаты есть.

— Нет, спасибо, не надо!

— Читала про самолет, который разбился? — Вика вдруг круто изменила тему, она говорила о недавней авиакатастрофе, случившейся в начале января.

Самолет с российскими туристами вылетел из Москвы в Швейцарию. Он был полон желающих покататься на горных лыжах во время зимних каникул. Как сообщили официальные органы, из восьмидесяти человек, включая экипаж, никто не выжил — тела раскидало по склонам гор и спасатели с трудом собирали останки.

— Да, какой ужас! — тихо сказала Катя, — каждый год одно и то же: самолеты, пароходы, поезда. А что ты хочешь? Техника старая, изношенная, вот все и ломается. Я летела как-то в Питер, так самолет сделал аварийную посадку — один из двигателей отказал.

— Да ладно!

— Чувство не из приятных, скажу тебе. Я как раз сидела возле окна, глядь, а двигатель затих, только крыло дрожит от ветра. Не могу понять, в чем дело, подумала, что у меня глюки начались от страха. Знаешь, я ведь ужасная трусиха — боюсь летать! И еще, я будто оглохла на одно ухо — с одной стороны шум, а с другой тишина. Ну, думаю про себя: что-то неладное с самолетом, а пилот через микрофон говорит, мол, не волнуйтесь, маленькая техническая неисправность. Успокаивает! Тут смотрю, стюардессы начали ходить между рядами, предлагать воду, конфетки всякие. Сами вроде улыбаются, а в душе, видимо, кошки скребут.

— И что потом? — заинтересованно спросила Вика, слушавшая Катю, как ребенок, с полуоткрытым ртом и широко раскрытыми глазами.

— У меня возникло чувство полного бессилия, невозможности повлиять ни на что. Сидишь как мышка в норке и никуда не высунешься. Потом, слава богу, сели в Питере на одном двигателе. Вот такой вот полет!

Катя, сказав последнюю фразу, зачем-то полезла в сумочку и посмотрела на экран мобильника. Пропущенных вызовов или непрочитанных писем не было.

— Прикинь, в этом самолете летела одна моя знакомая, — между тем, продолжила разговор Вика, — её звали Лиза, летела с любовником. Хотели отдохнуть на зимнем курорте. Вот и отдохнули! Она перед этим говорила мне, что он хочет уйти из семьи к ней, была такая довольная, строила планы…

Вика помолчала, опустив глаза, а потом сказала:

— Прямо не знаешь, чего опасаться, на каком месте споткнешься. Вот я сейчас боюсь лететь куда-нибудь, потому что если не самолет, то летчик подведет. Это точно! Лёшка, это мой парень, зовет слетать на Мальдивы, отдохнуть, а я боюсь. Вдруг будет как с Лизой.

— Ну-ну! — Катя тронула её руку, будто успокаивая, — всё будет нормально, нет, хорошо! — поправилась она.

— Я тоже надеюсь. Нам ведь остается только надеяться.

 

Глава 15

После выходных, Максим рано, практически первым из сотрудников, пришел в автосалон, которым до него руководил Стас. Он оделся как всегда, когда появлялся на своем месте в офисе: синий офисный костюм, белая рубашка, темный галстук в красную полоску. Никаких пуловеров и джинсов, кепок и кроссовок.

Он целиком погрузился в работу, считая её лучшим средством, чтобы отвлечься от беспокоящих размышлений о Кате и случившейся размолвке. Эти мысли… Они неотвязно тащились за ним повсюду, словно за локомотивом вагоны на жесткой сцепке, в которых вместо груза ехали всевозможные обиды. Как отцепить их, как выбросить из головы растрепанные чувства? Ответ был ясен с самого начала — надо было объясниться с Катей, а не бежать от неё. Надо было ответить на её смс, а не отделываться пустыми фразами. Вместо этого он отстранился и замкнулся в себе.

День начался достаточно спокойно. Пришло несколько потенциальных клиентов, которыми занялись менеджеры, а Максим стоял и сверху, через стеклянное окно, смотрел на людей, на зал, забитый разными легковыми машинами. Их разноцветные крыши блестели глянцем новой краски, и, вдобавок, были отполированы воском. Все эти «Мазды», «Сузуки», «Опели» напоминали армию, выстроившуюся на исходном рубеже для решающего броска. А он, Максим, был командиром, который вел эту армию в бой.

Это сравнение не зря пришло ему на ум. Приближался мужской праздник — день защитника Отечества. Как свидетельствовал опыт прежних лет, ожидалось некое оживление в продажах, поскольку богатые жены и любовницы, обычно делали щедрые подарки своим мужским половинам.

В это время на его столе зазвонил телефон. Говорила менеджер из зала — вялая длинноногая девица, положившая глаз на Максима. При любом подходящем случае она демонстрировала преданность и заинтересованность в его внимании. Тоже было и сейчас. Услышав её апатичный голос, Максим поморщился.

— Максим, — сказала девушка, — Роман пришел, он сейчас в зале.

— Какой Роман? — не понял Завьялов.

— Заместитель директора, вы что, не знаете его?

— Знаю, — буркнул Максим, — а где он?

— Сейчас разговаривает с Артемом, возле «БМВ».

Не выпуская из рук телефонную трубку, Максим подошел к стеклу, отделявшему его кабинет от зала, и нашел глазами ряд машин с немецкими марками авто. Там он, действительно, увидел высокого худого бойфренда Валерии в демисезонном черном пальто, что-то спокойно обсуждавшего с менеджером по продажам.

— Хорошо, спасибо за инфу! — сухо сказал девушке Завьялов и, положив трубку на телефон, вернулся к окну, продолжая разглядывать Романа.

«Что ему надо? — недовольно подумал он, впрочем, без особой тревоги, поскольку ему не за что было бояться или переживать, — хочет убедиться, что у нас все в порядке, а потом доложить генеральному. Пусть смотрит!»

Словно почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд и, продолжая разговор с менеджером зала, Роман повернул длинное, вытянутое лицо в сторону офиса Максима. Они встретились глазами. Завьялов не испытывал к нему ни враждебности, ни боязни, но чувство внутреннего напряжения невольно возникло.

Бывает, что впервые встреченные люди вызывают безотчетное чувство неприязни и здесь бесполезно проводить анализ из-за чего, почему. Такое чувство воспринимается скорее как данность, не подлежащая осмыслению, как ежедневный восход солнца, как рождение и смерть. И такое чувство возникло у Максима к Роману еще там, на корпоративе, причем совершенно не связанное с Лерой.

Это худое вытянутое лицо, по форме напоминающее узбекскую дыню-торпеду, серые глаза, в которых притаилась наглая усмешка, самоуверенная манера поведения — всё вызывало в Завьялове раздражение. Максим и сам был таким: жестким, самоуверенным, упрямым. В бизнесе иначе нельзя. Но наличие этих качеств у других его злило.

Несколько секунд длилось изучающее взаимное разглядывание. Потом, с непроницаемым выражением, Завьялов кивнул, беззвучно здороваясь с начальником. Пока Роман шел к нему, Максим набрал номер другой девушки-менеджера, которой симпатизировал в значительно большей степени, чем первой, звонившей перед этим, и попросил приготовить две чашки кофе. Конфеты, армянский коньяк он нашел в сейфе Стаса.

Завьялов не знал, будет ли Роман распивать с ним кофе, но долг вежливости стоило исполнить.

— Привет, Максим! — сказал вошедший в офис Роман, впрочем, без особой приветливости.

— Роман Юрьевич, добрый день! — официально поздоровался Максим, — чай, кофе с мороза?

Мороз, стоявший на улице, был не таким уж сильным и жгучим, но он насквозь пропитался влагой и оттого казалось холоднее, чем было на самом деле. Роман пошел в их салон из машины без шапки, перчатки не надел, думая, что расстояние небольшое, и он не замерзнет. Однако не рассчитал коварную силу сырого ветра — у заместителя генерального директора покраснело лицо и руки, а демисезонное пальто и шерстяной костюм, не смогли его спасти.

— Может, коньяк? — продолжил свои попытки быть любезным Максим.

— Нет, нет! — ответил Роман, — я не замерз. Как продажи?

— С утра клиенты идут. Уже есть несколько заявок.

— Да, я разговаривал с менеджерами, — Роман беспокойно огляделся в офисе и потер покрасневшие руки, Максиму показалось, что он внезапно утратил свою самоуверенность. — Я хотел у тебя спросить, — продолжил Роман, — у тебя с Лерой что-то серьезное? Мне показалось там, на корпоративе…

— Ничего у нас нет! — спокойно ответил Максим, но в его ответе прозвучало невольное превосходство человека, который имел когда-то с девушкой отношения, а затем разорвал их по собственной инициативе.

Эту снисходительную интонацию уловил Роман.

— А раньше что-то было? — спросил он заинтересованно.

— Раньше?

На какое-то мгновение Завьялов помедлил с ответом. С одной стороны ему не хотелось распространяться о былых отношениях — что было, то прошло и кому какое дело до этого? С другой, Лера могла и сама рассказать о своих предыдущих увлечениях и тогда получится, что он обманет Романа, не пройдет возможную проверку на честность.

Максим осторожно сказал:

— Да так, ничего серьезного. Встречались какое-то время, потом расстались. Обычная история.

— Только встречались и всё? Ты с ней спал?

— Да. И что? У неё ведь были романы и с другими, кроме меня.

Не успев сказать последнюю фразу, по изменившемуся лицу Романа, Максим понял, что ляпнул лишнее. Роман помрачнел, под тонкой кожей его лица заиграли желваки. Как оказалось, их топ-менеджер не на шутку ревновал Леру и к нему, и к другим, к тем, которых даже не знал.

«Что за дела? — удивленно подумал Максим, — как можно ревновать Лерку? И вообще, странные взгляды у нашего Ромео — он явно не слышал о свободе выбора партнера? С его бабками сам, наверное, менял девок несколько раз на день, а тут удивляется, спрашивает. Чувак, в ночных клубах не найдешь девственниц, а Лерка оттуда не вылезала! Хотя, что это я, собственно? — вдруг опомнился Максим, — какое мне дело до этого чудика и его чувств? Пусть любит, кого хочет — любовь зла…»

— Может все-таки коньяк? — вновь предложил он, наблюдая, как Роман продолжает потирать руки, которые уже согрелись и сделались розовыми.

— Не буду я с тобой пить! — угрюмо ответил тот, и голос его резанул по ушам высоким тенорком, — я за рулем и сейчас поеду назад, в офис.

«Неприятный человек с неприятным голосом, — мелькнуло в голове Завьялова. — Как Лерка могла закрутить с таким?»

Не говоря больше ни слова и не простившись, Роман вышел из автосалона, сел в свою машину — черный огромный джип, больше напоминающий микроавтобус, и уехал.

Нехорошее предчувствие возникло в душе Максима, потому что он всегда чувствовал приближение угрозы, от кого бы она ни исходила. Сейчас для него был опасен Роман. Кто ж знал, что этот Ромео окажется таким обидчивым?

Оглянувшись по сторонам, всё еще ощущая присутствие ревнивца в офисе, Максим налил сам себе рюмку коньяку и выпил. Остаток дня он пытался занять себя текущими делами, но мысли не давали покоя. И почему ему так не везёт? То поссорился с Катей на пустом месте, то разозлил топ-менеджера из-за своего языка! А всё потому, что меньше нужно болтать!

Словно подтверждая его нехорошее предчувствие, ближе к вечеру позвонила Лера.

— Слушай, Макс, ну ты и козел! — сказал она без предисловий, со злыми интонациями в голосе.

— Что случилось?

— Зачем рассказал о нас Ромке? Он тут в истерике бьется…

— А что, ничего ж особого не было. Встречались, потом разбежались. Я думал, ты ему рассказала.

— Ничего я ему не говорила. Эх, Максим! — протянула она с досадой, — ну кто тебя просил трепаться? Ты что не знаешь, что девушки никогда не рассказывают бойфрендам о прошлых увлечениях?

— Почему?

— Чтобы не было лишних разборок. Так спокойнее! Всем вам приятно быть первыми и единственными и мы это понимаем в отличие от вас. Теперь вот, ты заварил кашу, которую уже не расхлебаешь. Рома побежал к директору, не знаю, что уж он там говорил, но, короче, они решили тебя уволить. Мне не сказали, я случайно узнала.

— Сразу уволить, без разговора?

— Да. Я ничего не могу сделать, извини, Макс! Можешь собирать вещи. Приказ, они скинут по факсу, — она помолчала, — не хотелось мне, чтобы так все получилось, чтобы ты от нас так уходил, но ничего не сделаешь. Сам виноват!

— Окей! Я всё понимаю! Без вопросов. Нужно, чтобы ушел, значит уйду.

Он положил трубку и тупо уставился в пространство, ничего не делая. В это время запищал факс, стоявший в углу кабинета, и Максим увидел, как из него выползла длинная белая бумажка. Он решил, что это, должно быть, приказ об увольнении. «Может напиться, — лениво подумал он, — отметить, так сказать, освобождение. Как всё надоело!»

Пододвинув к себе бутылку коньяка, он решил ее полностью опустошить в одиночку и преуспел в этом, поскольку менеджеры его не беспокоили — видимо, кто-то позвонил в автосалон и предупредил, что Максим уже не директор, что он списан со счетов. После этого он добавил виски, которое, как и коньяк конфисковал из сейфа Стаса.

Когда наступил вечер, Максим вышел из шоу-рума почти последним, пропустив впереди громко и весело болтающих менеджеров. Они шли каждый по своим делам: кто домой, кто учиться, кто в ночной клуб, а он побрел в сторону метро, на ходу застегивая утепленное пальто непослушными пальцами. В глазах двоилось.

Менеджеры, знавшие уже все, старались на него не смотреть — они чувствовали себя неловко, словно оказались рядом с изгоем или тяжелобольным, заразным человеком. В любом случае, в силу молодости и отсутствия опыта в таких ситуациях они толком не знали, что делать. Поэтому сочли за лучшее ускорить шаг и скорее покинуть общество опального начальника.

— Максим, я вас провожу! — его догнала высокая апатичная девушка и подхватила под руку. Сделала она это вовремя, потому что Максим поскользнулся и упал бы на ровном месте.

— Черт! — выругался он.

— Идемте, идемте! — девушка с усилием повела его в сторону метро.

Ноги Максима почти не гнулись, он шел словно на ходулях. Его сознание временами прояснялось, и он старался понять, кто эта девушка, идущая рядом с ним, и куда они идут. Потом темная пелена вновь накрывала его с головой, и он проваливался в черный омут отключки.

Один из мигов прояснения был в метро. Они уже сидели на сиденье, и Максим увидел себя, своё отражение в вагонном стекле. Ему показалось, что у него квадратная голова. Это было непонятно и необъяснимо, примерно так же, как горизонтальный дождь. Законы природы не действовали, он видел в стекле то, чего не могло быть. Максим провел рукой по голове, пригладил торчавшие в разные стороны волосы. Голова сделалась нормальной, круглой.

Что с ним такое? Он зажмурил глаза, потом вновь их открыл. Наверное, напился. Не мудрено видеть квадратные головы, если столько пить, а ведь недавно, несколько месяцев назад, они также ехали в метро со Стасом, перед этим сильно напились. Тогда еще подрались с кавказцами. А еще раньше, он познакомился в метро с Катей…

— Как тебя зовут? — спросил он сидевшую рядом девушку.

— Меня? — она удивлённо на него посмотрела, — Ангелина, можно Лина.

— Ангелина, хорошее имя! — пробормотал он и почувствовал, что снова ныряет в темную пучину беспамятства.

Когда Максим очнулся и пришел в себя, то увидел, что лежит на кровати в своей квартире. За окном нехотя занимался день, в зимнее время обычно не торопившийся отбирать у ночи свои права. Завьялов повернул голову и обнаружил, что полураздет, пиджака и рубашки не было, как и ботинок, лежал он в одних брюках.

Рядом, вытянув длинное худое тело вдоль кровати, тихо посапывала девушка — менеджер салона. Она была голой. «Как же её зовут? — начал тяжело вспоминать Завьялов, — что-то на «А». Алена? Анна? Какое-то иностранное имя, вроде». Однако в голову ничего не приходило.

Вместе с тем другие мысли — беспокойные, неприятные, мутные, накатили на настроение и омрачили его. Максим вспомнил, что его вчера уволили, что он поссорился с Катей, что Стас лежит дома парализованный. Всё казалось глупым и ужасным.

Общаться ни с кем не хотелось и потому он решил выпроводить девушку из квартиры. Завьялов слегка коснулся её плеча, потом чуть-чуть толкнул.

— Эй, просыпайся!

Девушка открыла сонные глаза, с трудом освобождаясь от власти сна.

— Просыпайся, зайка. Тебе пора!

— Максим, я хочу еще поспать. Мы вчера поздно пришли.

— Во сколько?

— Около двух ночи.

— Ничего не помню. Но тебе все равно пора на работу. Я сейчас сделаю кофе на кухне, попьем, а потом пойдешь. Окей?

— Хорошо! — девушка нехотя согласилась, потирая рукой еще сонное лицо.

Отправив на улицу без всякого сожаления свою добровольную спутницу, Максим принялся бесцельно слоняться по квартире. Ему хотелось увидеть Катю, сейчас, немедленно. Но как это сделать?

«Глупо, всё глупо! — повторял он про себя, засевшую в голове мысль, — и с Катей глупо, и с работой. Ну, ладно, с работой не так страшно — что-нибудь найду. А вот с Катей, надо всё исправлять. Сейчас!»

Завьялов посмотрел на время. Пора было собираться на работу, если бы он работал. Что же, у него был шанс еще успеть и пересечься с ней в метро, на «Театральной». Там она обычно делала переход на «Охотный ряд».

Он побежал в ванную, принял прохладный душ, быстро побрился, брызнул французской туалетной водой, запах которой нравился Кате и, к моменту выхода из квартиры, чувствовал себя вполне бодрым, энергичным, словно и не пил накануне до беспамятства. Его молодой организм еще не давал сбоев и выдерживал такие нагрузки без особых последствий для обладателя. Даже мешки под глазами не появились. Только перегар, который Максим пытался перебить мятным леденцом, синяки под глазами, и чуть покрасневшие веки выдавали особое напряжение проведенных суток.

Подходя к станции «Речной вокзал», он по привычке начал осматривать идущих с ним и впереди него людей, в надежде увидеть фигуру Кати. Однако её не было. Тогда он спустился вниз, вошел в вагон и, как и задумал, поехал до станции «Театральной».

 

Глава 16

Встретившись с Катей в кафе, Никита поначалу боялся, что она его сдаст Анжелике Игоревне. Никита не очень-то доверял людям, потому что люди, по его мнению, выше всего ценили свой интерес, а потом всё остальное: обещания, родственные узы, дружбу.

Он знал многих близких людей, состоящих в кровном родстве, которые одалживали друг другу в долг и не гнушались нанимать бандитов, если с возвратом долга возникали проблемы. Что ж делать, если таково время — циничное и жестокое!

Однако Катя его не сдала. Никита понял это по реакции Анжелики, ничем не обозначившей своей немилости или гнева. Директор агентства продолжала ему доверять, не выводя из сферы общения с клиентами и не ограничивая доступ к клиентской базе.

— Никита, зайдешь ко мне в офис? — спросила Анжелика, проходя мимо него и ласково улыбаясь, — у меня появился один интересный проект.

— Сейчас.

Никита поднялся из-за стола и, переглянувшись с Катей, сидевшей за соседним столом, пошел следом за начальницей. В этом переглядывании не было особого смыслы, поскольку оба не знали содержание проекта, но Никита был благодарен Кате за её молчание и постарался выразить это своим взглядом. Катя поняла его.

Проект, предложенный агентству Анжелики, был и впрямь заманчивым. Застройщик получил в собственность большой кусок земли в Подмосковье и предложил агентству быть эксклюзивным продавцом новостроек. Анжелика делилась с Никитой подробностями, а тот, делая вид, что внимательно слушает её, размышлял какую пользу он смог бы извлечь из всего этого.

Что если набрать покупателей новостроек и с ними уйти в крупную риэлторскую контору, в тот же «Мосриэлт», «Инком» или «Миэль»? Его бы там встретили с распростертыми объятиями. Можно было бы поторговаться об адекватной оплате своего труда, дополнительных бонусах, еще о чем-нибудь полезном — выгод было много. Но…

Никита посмотрел на увлеченную рассказом Анжелику. Его любовница могла не допустить такого поворота событий, ведь он не знал какие у неё связи среди правоохранителей или бандитов. Она вполне могла подключить кого-нибудь из них для выхода из спорной ситуации.

И всё же, всё же… Было заманчиво на этом срубить бабки, оторвать для себя такой жирный кусок. По мнению Никиты, всего-то и требовалось обойти одну Анжелику и самому договориться с застройщиком, ведь тому, на самом деле, все равно кто будет продавать квартиры. Главное, чтобы это были известные фирмы с хорошей репутацией, которые не отпугнули бы клиентов. Еще он подумал, что под этот проект можно было бы привлечь Катю с Васей, забрать их с собой и уйти от Анжелики целой командой.

Когда Анжелика закончила свой подробный рассказ, Никита заторопился уходить, чем серьезно озадачил владелицу бизнеса. Она думала посидеть с ним, обговорить стратегию продаж, обсудить возможности, которые открываются в перспективе.

— Я хотела бы услышать твоё мнение! — укоризненно сказала она Никите.

Изображая на лице сомнение, тот ответил:

— Не знаю, потянем ли. У нас штат маленький, риэлторов немного, а тут такой проект — махина! Если завалим продажи, нашу репутацию смоет в канализацию.

— Ты боишься? — Анжелика закурила, пуская дым в сторону.

— Конечно, боюсь! Отпахал несколько лет, как негр на плантации, меня узнали на этом рынке, а потом вдруг все коту под хвост? Знаешь, работа в прогоревшей фирме — это жирный минус в резюме.

— Все будет хорошо! — шаблонной фразой отмела его сомнения Анжелика, — мы справимся. Не хватит людей — наймем еще!

— А кто застройщик, солидный?

Никита поинтересовался застройщиком, потому что Анжелика, с упоением рассказывая о перспективном строительстве, и обозначив предполагаемое место — юго-восток Подмосковья, конкретную фирму-застройщика не назвала. У неё всегда было врожденное чувство осторожности.

— Застройщик? Тебе название ничего не скажет. Компания всего лишь ширма для настоящих участников проекта. Но если хочешь — это ООО «Северстройинвест». Ничего не говорит?

— Нет! — Никита пожал плечами, — а кто реально стоит за ними? Ты знаешь?

— Да! — самодовольно произнесла Анжелика, — бизнесмены из строительного бизнеса, поднявшиеся на заказах при Лужкове. Я тебя собственно позвала, чтобы ты связался там кое с кем, посмотрел договор поручения, другие бумажки…

— Давай телефон!

Анжелика, не выпуская изо рта сигарету, взяла ручку и на бумаге написала номер мобильника.

— Это Дмитрий Сергеевич, он там всем рулит. Созвонись с ним, договорись о встрече.

Последние слова её, как всегда когда она отдавала распоряжения, прозвучали властно и энергично, после чего Анжелика села в кресло и утомленно откинулась назад, словно проделала тяжелую работу. От окурка сигареты в её пальцах шел сладковатый ментоловый запах. Она прищурено посмотрела на Никиту.

— Чего застыл? То хотел отвалить, словно тебя за задницу схватили, а теперь, стоишь, как столб. Опять начал с женой встречаться? — вдруг спросила она с подозрением.

— Нет, ты чего, Анжелика? Мы же вместе…

— Вместе… А глаза у самого неспокойные, я вижу!

Но неспокойные глаза у Никиты были по другой причине. После рассказа Анжелики о проекте, у него в голове сложился вполне определенный план, который перед этим только смутно зрел, но не имел еще ясных очертаний. План был очевиден — связаться с Дмитрием Сергеевичем, от которого все зависит, и перевести стрелки на себя.

Выйдя из кабинета начальницы, Никита не скрывал прекрасное расположение духа. Оно, действительно, было прекрасным — всё получалось самым удачным образом. Выбрав удобное время, он позвонил в «Мосриэлт» и договорился о встрече с кадровиком-эйчаром, с которым уже встречался в «Старбаксе», когда там его случайно застала Катя. Он хотел предварительно обговорить возможность своего перехода на новых условиях, с учетом последних обстоятельств.

— Ты чего такой веселый, настроение хорошее? — спросила его Катя, когда он появился в их офисе.

Вася тоже удивленно посмотрел на него — все знали, что у Никиты масса проблем, одна из которых неразрешимый любовный треугольник.

Самой Кате было грустно. Эта непонятная ссора с Максимом выбила её из колеи и последнюю неделю она ходила хмурая, неразговорчивая, рассеянная.

— Всё пучком! — бодро ответил Никита, — Анжелика зацепила крупный проект, так что готовьтесь пахать, может даже по ночам.

Он решил раньше времени не делиться о своих планах, подумал, что осторожность в таком деле не помешает — здесь лучше всего пример брать с самой Анжелики, которая было очень скрытной, когда дело касалось бизнеса. Тем не менее, едва выдалась свободная минута, он отозвал Катю в переговорку.

— Помнишь, я говорил тебе о «Мосриэлте» в «Старбаксе»?

— Да, конечно.

— Не хочешь свалить отсюда? Там нужные толковые риэлторы.

Катя на минуту задумалась.

— А условия какие?

Никита назвал сумму дохода, процент от завершенной сделки.

— Там, как и везде, часть зарплаты в конвертах, но, — сказал он со значением, — сама видишь, что по сравнению с Анжеликой у них лучше. К тому же фирма известная, давно на рынке…

— Ты же говорил, что сейчас будет крупный проект, мы заработаем много денег…

— Можем заработать, но не здесь, а там.

— Ты хочешь… — Катя не договорила, потому что догадалась о плане Никиты и встревожено посмотрела на него, — ты хочешь кинуть Анжелику?

— Слушай, этот разговор между нами, ты же меня не спалишь?

— Нет, ты меня знаешь! Но мне все это ужасно неприятно, словно я кого-то предаю.

— Бизнес вообще-то жесток, здесь нет друзей! — произнес Никита с легкой долей раздражения на Катю, которая, по его мнению, слишком носилась со своими моральными принципами.

Разговор этот состоялся накануне встречи Никиты с представителем «Мосриэлта» — он не добился от Кати четкого согласия, но, хотя бы, заинтересовал её, что было важным само по себе. Вскоре, прошла запланированная встреча с мосриэлтовцем и прошла удачно — он добился всего, чего хотел, а потому, не затягивая время, поехал к застройщику Дмитрию Сергеевичу. Тем более, что у него было официальное поручение Анжелики.

Офис Дмитрия Сергеевича, как и офисы других значимых строителей, имеющих связи в мэрии, находился в центре Москвы, на Тверской. Никиту встретили респектабельные молодые клерки, вежливо проводили в кабинет главы фирмы. Весь их вид олицетворял солидность и надежность — дорогие костюмы, негромкие голоса.

Как и предполагал Никита, его визави, оказавшийся почти ровесником, занял прагматичную позицию. Ему были важны деньги, продажи, поток клиентов. Кто занимался реализацией квартир, для него было неважно — с Анжеликой никакого договора они еще не подписывали, так что неустойки платить не надо.

Никита был окрылен и опьянен открывшимися возможностями. Он чувствовал себя хозяином судьбы, причем это чувство возникло впервые и, действительно, пьянило как молодое вино. До этого он всегда был на вторых ролях, всегда на подхвате, всегда за спинами других. За годы накапливалась обида на всех, на самого себя, ведь он мог не хуже этих топов управляться с денежными потоками, руководить фирмами, быть креативным и толковым. Сейчас, наконец, такой шанс выпал.

В то утро, когда Максим собирался перехватить Катю в районе «Театральной», у Никиты тоже возникла потребность встретиться с ней вне офиса — ей надо было немедленно принимать решение: или уходить от Анжелики, или оставаться. Никите нужен был четкий ответ, ему нужно было знать на кого можно рассчитывать.

 

Глава 17

На «Театральной», как и рассчитывал, Максим оказался в намеченное время и встал на середине перрона, внимательно вглядываясь в проходящие поезда. Составы, словно рыбы на нересте, подходили один за другим, с минимальным интервалом, и исторгали из своей утробы икринки — толпы пассажиров. Вокруг мельтешили лица, мелькали рюкзаки, сумки, чемоданы. Шансы увидеть в этой сумятице Катю, ехавшую до «Павелецкой», где она работала, были ничтожны малы. На что же он надеялся? Завьялов и сам не знал на что.

Когда у него созрел план перехватить её на «Театральной», он подумал, что свяжется с ней по телефону или отправит смс, договориться о встрече. Но потом, уже на самой станции метро его охватили сомнения. Правильно ли он поступает и как сделать так, чтобы не обидеть её? И вообще, зачем было ехать на эту станцию, словно он еще работал в «Автолюксе»? Можно ведь было ждать её у входа на «Речном вокзале». Там было бы больше возможностей.

Он потер голову — во всём была виновата вчерашняя пьянка и короткая ночь.

Несколько человек, таких же, как и Завьялов, кого-то одиноко ждущих и скучающих, ходило, стояло вместе с ним в этом небольшом и узком пространстве. Они ему не мешали. Максим между тем думал, что если бы издалека увидел Катю, то хотя бы сделал попытку пуститься следом, а там, на улице, на подходе к её фирме, попытался догнать. Но Кати пока не было.

Гул поездов, шум толпы, постоянное перемещение пассажиров, стремящихся в разные направления, как броуновские частицы — всё это было привычным и обыденным. Но странное дело, разнообразное движение людей, это людское варево, кипящее здесь, в подземном котле, совсем не утомляло Завьялова. Наоборот, вялость и усталость, владевшие им, когда он в спешке выходил из дома, сменились бодростью и энергичностью. Он был похож на аккумуляторную батарейку, подзаряжавшуюся через адаптер от сети переменного тока, только в качестве сети выступало метро.

Максим стоял и гадал, когда появится Катя, терпеливо глядя на проплывающий мимо поток людей. От нечего делать он вспомнил, как на «Площади Революции» обычно трогал холодный нос бронзовой собаки — верного друга пограничника. У него даже мелькнула шальная мысль — не сходить ли по переходу туда, на эту станцию, и снова заполучить удачу. Но посмотрев на время, с досадой обнаружил, что уже не успеет, Катя могла появиться в любой момент.

«Что-то она запаздывает, не случилось ли чего с Денисом? — с беспокойством подумал Завьялов, — сейчас зима, вдруг мальчишка простудился или подцепил грипп? А может, она проехала раньше, и я зря здесь торчу? Позвонить что ли?»

Его рука несколько раз тянулась к телефону, но он не звонил — посчитал, что через минуту всё равно её увидит и всё проясниться. Во всяком случае, Максим дал себе еще десять минут, после которых решил обязательно позвонить.

Катю он увидел через два пропущенных поезда. К его удивлению, она не поехала дальше, к месту своей работы, а вышла из вагона. Девушка была не одна. Максим был готов увидеть её с подругой, скажем, с той же Викой, с мамой Ниной Георгиевной, с кем-то из знакомых, но он вновь увидел Катю с тем самым молодым человеком, который разговаривал с ней в «Старбаксе». Из-за него, в сущности, и случилось у них размолвка.

«Черт! Вот засада! — подумал он, остановившись в нерешительности, — опять этот крендель! Неужели она не может его послать?»

В это время Катя и Никита перешли по переходу на красную ветку и, поднявшись по эскалатору в центре зала, сели в один из вагонов подошедшего поезда Сокольнической линии. Это было юго-западное направление.

Максим автоматически шел за ними и лихорадочно раздумывал, как привлечь внимание девушки. Однако мысли в голову не шли, он только старался не упустить из виду Катю и её спутника среди мелькавших перед ним людей. Их спины иногда закрывали девушку, и тогда Завьялов прибавлял шаг. Однако, несмотря на его усилия, он чуть не опоздал когда Катя с Никитой садились в вагон — Максим едва успел забежать в соседний.

В голове назойливо крутились строчки знакомой песни, пересекаясь одна с другой, нахлестывая друг на друга, как прибрежные волны, спугнутые проходящим судном:

Этот рефрен — «невозможно изменить» и «некого винить» задавал разрушительный ритм его мыслям, неумолимо отстукивал как метроном ход времени. Он слышал объявление диктора: «Двери закрываются», а ему казалось: «Сердце разрывается». «Следующая станция…» — звучал женский голос. «Позабыты дискотеки с танцами», — слышал Максим слова из песни. И вновь возвращалось: «Только в этом некого винить». Это «некого винить» прорывалось сквозь перестук колес, долбилось в уши. «Некого винить. Некого винить. Некого…»

С большим трудом пробираясь сквозь плотно стоявших пассажиров, поворачивавших к нему недовольные лица, он думал о себе с ожесточением: «Разве мне некого винить? Только самого себя! Повелся как идиот, теперь нужно всё исправлять».

Дойдя до торца, который и был его целью, через узкое окно Максим заглянул в Катин вагон. Она стояла неподалеку от входа, о чем-то разговаривала с тем самым надоевшим Максиму парнем. Однако её лицо… Оно не выглядело, как лицо влюбленной или флиртующей девушки, Катя не улыбалась, не стреляла глазками. Напротив, её лицо было напряженным и внимательным.

Как понял Максим, разговор шел серьезный, может даже, неприятный для Кати, однако у него отлегло от сердца — эта встреча совсем не походила на выяснение любовных отношений.

Он не отрывал взгляда от её лица, отчаянно ловил шевеление губ, словно был специалистом по сурдопереводу и мог уловить смысл сказанного. Но, к своему большому сожалению, ничего не разобрал.

Максиму, естественно, не был слышен разговор Кати и Никиты, хотя они говорили громко, стараясь перекричать вагонный шум.

— Слушай, не морочь мне голову, да и себе тоже, — раздраженно говорил Никита, — я же тебе всё рассказал, чего ты боишься?

— Я не боюсь, просто сомневаюсь. Мы с Анжеликой давно работаем, знаю её. Она, конечно, не подарок, но не хуже других бизнес-вумен. У каждого в голове свои мурашки.

— Ты что, прикалываешься? Я специально приперся сюда, перескочил на твою ветку, чтобы встретиться, думал, что всё уже срослось, а ты? Тут единственный раз в жизни фортонуло…

Катя не ответила, только голова её качнулась из стороны в сторону, и Никита не понял: то ли она отрицательно качает головой, то ли это шатает вагон. Она молчала, и в этом молчании он почувствовал упорство отказа.

— Подумай еще раз, — нехотя, не желая признавать свое поражение, сказал он, — в «Мосриэлте» нас ждут. Я же для тебя стараюсь, чтобы тебе было лучше.

— Спасибо, не надо! — твердо ответила Катя. Потом, немного помедлив и решив, что своим тоном может обидеть Никиту, пытавшегося помочь ей, пусть и с учетом своих интересов, она добавила, смягчившись: — Спасибо тебе, Никита, ты не обижайся, но я не пойду!

— Как хочешь! — Он обратил, наконец, внимание, что они едут не на «Павелецкую», — ты сегодня не работаешь?

— Работаю, но договорилась с клиентом встретиться утром на Юго-Западе.

— Тогда удачи! Я на следующей выйду.

В это время поезд приблизился в очередной станции метро, двери отворились и Никита, не глядя на Катю, с обиженным лицом, вышел из вагона. Она же, заметив, что освободилось место, подошла и села, поскольку ехать нужно было до конечной станции.

Из-за неприятного разговора Катя запереживала и тревожные мысли захватили её. Она раздумывала о том, что не могла так поступить — очертя голову броситься в другую фирму, столкнуться там с неизвестными людьми, вновь выстраивать отношения. Это всегда трудно, болезненно, как будто поменять семью, ведь на работе проходит половина жизни. Там к людям привыкаешь, знаешь, кто любит футбол, кто ругается с тещей или женой, кто увлекается пивом по пятницам, у кого болеют дети.

А на новом месте? Вдруг у неё ничего не получиться? Тогда придется уходить, искать работу… Она не могла поступить спонтанно, без расчета — всё-таки на руках был маленький Денис, а мать хоть и получала пенсию, но небольшую. Нет, рисковать было не в её правилах.

Наблюдавший со стороны Максим, заметил, как глубоко Катя задумалась. В такие минуты она, казалось, отрешалась от всего, сидела с закрытыми глазами и отстраненным лицом. Ему стало её жалко.

«Может, нужна помощь?» — подумал он. Рука нащупала мобильник, и Максим набрал смску: «Привет! Я здесь!»

Отправив её, он через секунду получил ответ, что его послание доставлено и следом увидел, как Катя полезла в сумочку. Она достала свой телефон, прочитала. Её лицо сразу оживилось и то хмурое, напряженное выражение, присутствующее до этого, уступило месту радостному ожиданию. Она принялась смотреть по сторонам, чуть-чуть наклонившись вперед и поворачивая голову то вправо, то влево, чтобы увидеть его из-за стоявших в проходе людей. Но Катя не заметила Максима и тогда она написала: «Ты где, я тебя не вижу?»

Он ответил: «В соседнем вагоне».

Катя посмотрела в его сторону и, наконец, они встретились глазами. Ему показалось, что она что-то говорит или шепчет. Он не смог разобрать, но увидел, как она помахала ему рукой.

«Я тоже тебя люблю!» — хотел сказать он, и, наверное, сказал, но в таком шуме никто ничего не услышал.

Сердце Максима учащенно билось, словно он нырнул в воду, глубоко вниз, и там надолго задержал дыхание. «Мне надо к ней. На следующей станции перейду в её вагон», — решил он и написал: «Я перейду к тебе».

Он изобразил круговое движение рукой, как бы дублируя свое послание, и заметил легкую улыбку на её лице, она кивнула, что поняла, а Максим двинулся к выходу из вагона.

По пути он обошел высокого — выше почти на целую голову, парня, который тут же занял его место у торцевой двери, прислонившись к ней спиной. Завьялов успел еще заметить, что тот играл в гоночную игру на планшете, поворачивая его то вправо, то влево. Максим в это время почти подошел к выходу и встал, ожидая остановки поезда на станции и это было последним, что он успел сделать.