там, в Тянь-Цзине, был ад, какой Сеймуру и всем европейцам и во сне никогда не представлялся.

Только русские орлы, чудо-богатыри русские, могли перенести то положение, которое создалось для них после взятия Таку...

После отражения первого нападения боксёров — нападения скорее шуточного, чем серьёзного, — настало значительное спокойствие; но, увы! — не надолго.

Шатов был со своей ротой на вокзале. Молодой человек томился нетерпением. Будь только его воля, так бы и полетел он со своими людьми на выручку дорогого ему существа.

Но личным чувствам теперь не было места, каждый! — и высший офицер, и простой рядовой — все являлись исполнителями своего долга.

Разговоры только и вертелись, что вокруг события дня.

— Помилуйте, да с кем же мы воюем? — горячился командир одной из рот. — До сих пор мы не видели ещё ни одного солдата, а этот сброд, этих жалких фанатиков совестно даже принимать всерьёз...

— Погодите, они ещё покажут себя!

— Нет, это уж извините... Против ваших боксёров нужна нагайка, а не штыки и пули. Право, не хочется и рук о них марать...

— Было бы странно воевать с правительством, которому не объявили войны...

— Тогда зачем же мы явились сюда? Не прогулка же это в самом деле. Да и вообще положение наше курьёзное. Пришли, стоим, является неприятель — не то монахи китайские, не то бог знает кто, лезут на пули и кривляются... А этот форт, — говоривший указал на крепость, господствовавшую над всем Тянь-Цзинем, — молчит. Словно всё это их не касается.

О Таку и о взятии его русскими здесь ещё никто, во всяком случае из европейцев, не знал. Союзники, засевшие в Тянь-Цзине на вокзале и в европейских кварталах, не знали и того, что не одни боксёры были вокруг них...

Разговор на станции ещё не смолк, как откуда-то издали донеслась трескотня ружейных выстрелов.

— Кто это? — вырвалось невольно у всех.

— Как кто? Анисимов!

— Что такое?

— Сапёры чинят дорогу... Это мошенники-бунтари напали на них, и полковник наш сам повёл отряд на выручку.

Перестрелка вдали от Тянь-Цзиня всё разгоралась. Сердце у всех замерло, когда к трескотне ружейных выстрелов вдруг примешался гром орудий...

— Это чьи? — пронеслось в рядах русских. — По звуку слышно, что не наши.

— Какое наши? У нас допотопные старушки с бору да с сосенки понабраны, а это — крупповские... последнего образца.

Действительно, громыхание орудий, доносившееся до тянь-цзиньского вокзала оттуда, где всего часа два назад шёл бой между ротами Анисимова и предполагаемыми боксёрами, отличалось особой правильностью: орудий с таким звуком у союзников не было. Их пушки были набраны откуда попало. У англичан оказывались пушки даже из-под Лэдисмита. Здесь же на выстрелы союзников отвечали великолепные, правильно поставленные артиллерийские орудия.

— Не могу поверить, чтобы у боксёров была такая прекрасная артиллерия! — воскликнул Шатов, позабывший под впечатлением опасности о своём горе.

— Какая уж тут боксёрская артиллерия! — отвечали ему. — Тут что-то посерьёзнее.

И, как бы в подтверждение последних слов, вдруг совсем с другой стороны громыхнул выстрел, и граната большого калибра глубоко зарылась в песок около станции...

Все бывшие на перроне невольно вскрикнули и присели.

Это заговорил с союзниками через жерла своих крупповских чудовищ правительственный форт, господствовавший над Тянь-Цзинем...

Одна граната, другая, третья... Китайские артиллеристы ещё не пристрелялись, и снаряды их пока не причиняли вреда. Но долго ли было им пристреляться при несомненном превосходстве их орудий, и тогда они могли своим огнём буквально снести все эти жалкие постройки, за которыми приютились русские герои.

— Господа! — вдруг возвысил голос кто-то из офицеров. — А третья рота-то?..

— Что это с ней?

— Да ведь она одна охраняет мост там, на полпути из Таку сюда... Если регулярные войска начнут дело, она будет уничтожена...

Никто не ответил, но у всех стало нехорошо на душе.

В самом деле, могла ли горсть стрелков держаться против правильно организованных корпусов, которые вели в бой, по всей вероятности, лучшие из китайских генералов?

Но впечатления в такое время быстро меняются. О злополучной 3-й роте не успели ещё перемолвиться и пожалеть её, как к перрону во весь опор подлетел на взмыленном степняке казак. Он что-то прокричал и сейчас же понёсся далее.

«Двум ротам с удвоенным запасом патронов и с пушкой идти на поезде в подкрепление», — таково было приказание полковника Анисимова.

Люди зашевелились. Идти приходилось 6-й и 7-й стрелковым ротам. У многих до боли сжалось сердце. Ещё бы! Предстояло первое «боевое крещение», боевой экзамен.

С необыкновенной быстротой собрались люди, пока составляли поезд. На платформу уже поставили скорострельное орудие с английского военного крейсера «Орландо». Английские канониры уже приспосабливались действовать и готовили заряды.

На паровоз в качестве машиниста поднялся французский моряк-механик с двумя моряками-кочегарами, тоже французами. На платформе же поместили часть 7-й роты с её командиром, остальные забрались в вагоны.

— С Богом! — раздалась русская команда.

Но едва поезд отошёл, как на железнодорожном пути появились люди... При первом взгляде на них узнали китайских регулярных солдат с жёлтыми знамёнами.

— Какие уж это боксёры! — заговорили солдаты и офицеры. — Дело серьёзное. Это знаменные войска. Лучшие в Китае.

— Всё равно, нужно прогнать их с пути...

— Непременно! Но как они осмелели!..

Рота, занимавшая вокзал, открыла огонь по китайцам и заставила их отойти от полотна. В этот момент поезд был пущен вперёд и понёсся на всех парах, осыпаемый с обеих сторон китайскими пулями.

Шатов был на платформе. Он был совершенно спокоен. Опасность не существовала для него; всей душой молодой, человек так и рвался в бон.

Китайцы, казалось, были везде. Поезд с русскими стрелками шёл под плотным ружейным огнём.

Русские так хладнокровно относились к своему положению, что ответили на все выстрелы лишь одним залпом.

Но вот и позиция. Машинист затормозил поезд, стрелки вышли, построились в две боевые колонны и двинулись вперёд. Поезд тихо следовал за ними. Несколько саженей — и удальцы вступили в сферу ружейного и артиллерийского огня.

— Дз-з... — свистели пули.

— Ту-ду-у-у... — ухали гранаты.

— Ту-дз-за!.. — вторила им шрапнель.

Пули сыпались, как дождь; шрапнель то и дело рвалась в воздухе и осыпала смельчаков осколками сверху. Люди, не привыкшие ещё к свисту пуль, невольно приседали, но тем не менее все шли вперёд; об отступлении никто из стрелков не думал.

Вот поезд и рота, на выручку которых спешили молодцы.

— Братцы, держитесь! Мы идём!

— Ур-ра! — прогремело в ответ.

Соединились. С обеих сторон не было пределов радости, но на радость времени не оставалось, приходилось действовать.

— Мы имеем дело с регулярными войсками! Стало быть, дело не шуточное, — пояснил прибывшим начальник отряда. — Прошу заметить, что действующие против нас солдаты обучены немецкими инструкторами. Это — враг серьёзный, и пренебрегать им никак нельзя.

— Но чему мы обязаны честью помериться с ним силами? — спросил один из ротных командиров.

— Не знаю. Что-то произошло — и, по-видимому, важное... Увы, я начинаю думать, что мы окружены...

— Быть не может!

— К сожалению, да! Против нас десять тысяч прекрасных солдат под командой двух лучших генералов — Ма и Нэ. К ним, как я получил сведения, подходят ещё новые силы...

— Что же! Это пока ещё ничего. Их десять тысяч, нас — две... Это всего по пяти на брата! Не так ещё много...

Старый вояка довольно улыбнулся, слыша такой ответ. Больше всего он боялся, как бы люди его не пали духом. Молодецкий же ответ убедил его, что заветы великого Суворова не забыты его стрелками и число неприятеля никого не приводит в уныние. У него на душе даже стало легче, хотя сердце русского героя так и рвалось на части при одном только воспоминании об оставленной в двадцати верстах 3-й роте. Он не сомневался, что она уже окружена превосходным неприятелем, и вся надежда оставалась на то, что этой горсти людей успеют своевременно подать помощь из Таку. А если эта помощь не придёт, 3-я рота должна была погибнуть. Нечего было и надеяться выручить её с теми ничтожными силами, которые были в эти дни под командой храбреца.

— Да, да! Всего по пяти на брата! — будто в забытье повторил он. — Ничего, если и по десятку будет... Я думаю, управимся!

— Управимся, управимся... Сомнения быть не может!

— Так вот... Сегодня поработаем здесь, а завтра я сам пойду, попробую выручить 3-ю роту... Бедные, как они должны там мучиться...

Прибывшие роты были отправлены в обход. Английские матросы с «Орландо» на этот раз поддержали репутацию сынов Альбиона, всегда славившихся хладнокровием. Надо думать, компания с русскими героями воодушевила их. Не обращая внимания на артиллерийский огонь с фортов, они с невозмутимым спокойствием установили своего длинного Армстронга и начали стрелять по форту, отвлекая этим китайцев от стрельбы по обходным колоннам.

Свежие роты заняли позиции у окружавшего Тянь-Цзинь вала и таким образом прикрыли отступление остальных рот по железной дороге. На них кинулись было боксёры. Фанатики, как и в первый раз, невозможно кривлялись, произносили свои заклинания и по-прежнему были уверены в собственной неуязвимости. Стрелки встретили их дружными залпами. Первые ряды боксёров, как трава под косой косаря, полегли на землю.

Следовавшие за ними подхватывали их под руки и встряхивали, будто ожидая, что после минутной слабости их товарищи снова станут на ноги и пойдут на ненавистных белых дьяволов.

Стрелки только посмеивались над этим.

— Да, оживи его, оживи! — восклицали они. — Нет, братцы, русская пуля, хоть и дура, а своё дело знает туго: ежели с ног свалит, то уже не встанешь...

Боксёры своим нападением словно прикрывали намерения регулярных войск.

Едва залпы стрелков разогнали их, как по ротам ударила картечь из цитадели. Свист пуль, визг гранат, гром разрывавшихся снарядов — всё это слилось в общий невообразимый хаос звуков, наполнявший несказанным ужасом даже бестрепетные сердца русских чудо-богатырей.

Но они стояли мужественно под адским огнём вражеской артиллерии, готовые пасть на месте, но не сделать и шагу назад без распоряжения своего начальника.

Шатов стоял со своей ротой в прикрытии отступавших колонн, холодный, бесстрастный с виду. Он уже привык к этому аду, ко всем ужасам кровопролития. Рядом с ним осколок гранаты вырвал челюсть и горло у бравого, молодцеватого стрелка — весёлого всего за мгновение до этого. Предсмертные конвульсии несчастного были страшны.

Николай Иванович только покосился: «Вот она, смерть-то, какова!»

Чего в самом деле! Это ведь только случай, что осколок гранаты угодил в соседа, а не в него. Отскочи этот осколок немного правее — и вместо бедняги-соседа теперь корчился бы на земле сам Николай Иванович, стрелок же с сочувствием поглядывал бы на него. Всё случай! И более ничего!

Хриплые звуки рожка донеслись откуда-то издали.

Рота засуетилась.

— Сбор! Слава богу! Наши отошли, стало быть! послышались радостные голоса солдат. — Теперь и нам можно...

В стройном порядке рота начала отходить из-под прикрытия к бивуаку.

Там вернувшихся встретили поздравлениями:

— С честью выдержали экзамен! Молодцами вы были, право, молодцами!..

— А дело пришлось иметь с настоящим врагом... Теперь никаких сомнений быть не может, что против нас правильно организованные полки.

Шатов чувствовал себя до того уставшим, что, только добравшись до бивуака, повалился спать. Гром канонады не мог отогнать сна. Гранаты и шрапнель визжали, не умолкая. Пули безостановочно вонзались в стены станционных зданий, но всё это в сравнении с пережитым было — дело пустяшное.

Молодой человек спал так крепко, что его даже не разбудил пожар, начавшийся от разрывов гранат поблизости бивуака. Не разбудила его и перестрелка, не умолкавшая всю ночь. Только с рассветом он проснулся, разбуженный вестовым.

Что за неприятное это было пробуждение! Шатову снилось, что он в Пекине, около невесты, гуляет с ней по городской стене, о которой он знал из её писем, солнышко ласково светит им, ветерок навевает прохладу, всё кругом мирно, спокойно, и вдруг...

— Ваш-бродь, а, ваш-бродь! — слышит над собой Николай Иванович. — Извольте проснуться... вас требуют...

Шатов открыл глаза. Где он? Что с ним?.. Пушки гремят, но теперь уже с трёх сторон. Грохот их не умолкает ни на миг. В окно видно зарево догорающего пожара.

В одно мгновение Николай Иванович вспомнил всё. Сна как не бывало. Он вскочил и наскоро оправил мундир, в котором так и спал эту ужасную ночь.

— Их высокородие господин полковник уже ушли! — сообщил словоохотливый служивый.

— Куда? Зачем?

— Выручать 3-ю роту... видно, жутко там бедненьким приходится... Авось, Бог даст вызволить... А вы, ваш-бродь, извольте торопиться... Наша рота в резерве, стало быть, сегодня.

В резерве! Это бездействие в то время, когда кругом кипит отчаянный бой.

Шатов поспешил присоединиться к роте, сбившейся у железнодорожного пути на вокзале.

В самом деле рота, к которой он принадлежал, была единственным резервом — последней защитой героев, сражавшихся на вокзале, куда особенно упорно напирали боксёры и был направлен огонь из цитадели.

— Отдохнули? — встретил Шатова его ротный командир. — Молодецкую высыпку задали! Я будить вас не велел... Силы беречь нужно. А вы поглядите, что за картина!

Действительно, картина была примечательная. Город горел уже с двух сторон. С трёх пунктов был открыт по нему китайцами артиллерийский огонь, на который с перрона храбро отвечали четыре полевых русских орудия. Понятно, вреда от них неприятелю и быть не могло, но всё-таки русские не оставляли врага без ответа.

— Попужаем-ка, попужаем их, длиннокосых! — посмеивалась прислуга орудий.

И русские пушки «кашляли» в ответ на гулкие удары великолепных крупповских орудий.

В европейской части Тянь-Цзиня, на которую были направлены стволы в фортах, царила паника. Боксёры, ворвавшись туда, неистовствовали над своими соотечественниками-христианами. Многие дома были обрызганы кровью ещё до прихода боксёров. Этим предатели-китайцы давали знак, что в таком доме есть туземец-христианин. Заметив отмеченный кровью дом, фанатики врывались в него, как дикие звери, и уводили несчастных соотечественников за город в свой лагерь. Там бедняков ждала казнь после всевозможных пыток.

На стенах появились объявления боксёров, что все европейские дома будут сожжены, а иностранцы перерезаны. Тон же участью фанатики грозили и своим землякам, находившимся на службе у европейцев. Угрозы действовали. Китайская прислуга разбегалась. Начались попытки отравлять иностранцев, а те были так беспечны, что не обращали внимания на всё это, вполне уверенные, что даже озверевшие фанатики не осмелятся поднять руку на белых людей.

Только когда по европейскому городу стали летать гранаты — ужас овладел беспечными. Всё население кинулось в «Gordon Hall» — английскую ратушу, каменное строение, в котором все эти люди могли считать себя в относительной безопасности. Европейский Тянь-Цзинь опустел. Начались отдельные пожары европейских домов — боксёры появились на улицах, но к «Gordon Hall» подступаться не осмеливались.

Шатов смотрел на Тянь-Цзинь, и опять нехорошо стало у него на душе. Если здесь такой ад, то что же делается в Пекине, где нет такой падежной защиты, где на одного европейца приходились десятки тысяч освирепевших врагов?

Но думать об этом не было времени.

К русскому резерву со стороны китайского города то и дело прибегали посланные от оборонявшихся там японцев и французов. Им приходилось очень туго. Там трескотня отдельных выстрелов чередовалась с залпами, слышно было характерное «дадаканье» американских пулемётов. Но всё это хорошо было только до тех пор, пока китайские войска не переходили в открытое наступление.

— Беда нам, если прорвутся! — услышал Шагов замечание командира своей роты.

— Да, несдобровать тогда! — согласился он. — Вот ад-то!

— А что ещё впереди будет!..

— Попали мы в переделку! Где-то теперь полковник?

— Слышите?

На севере от Тянь-Цзиня раздавались ровные, словно на ученье, залпы.

— Это наши там...

— Что-то близко... Полковник пошёл к 3-й роте, а она — на железнодорожном мосту...

Невольно сказывалась в эти моменты связь с героем-полковником. Теперь для тянь-цзиньского отряда Анисимов был начальником не по одному только назначению, он был его главой по духу, и когда его не было с подчинёнными, те чувствовали себя сиротами...

Канонада китайцев не умолкала. Словно у них были в запасе миллионы снарядов, и они тратили боезапас, не жалея. После такого огня следовало непременно ожидать атаки. Опасение, что китайцы прорвутся, овладевало всеми. На всякий случай стрелки принялись возводить баррикады. В ход шло всё, что попадало под руку. И только когда появились ограждения, люди вздохнули спокойнее. Всё-таки явилась какая-то защита! Едва баррикады были возведены, стрелки, утомлённые донельзя многими часами боя, завалились под ограждения, и все, кто только мог, скоро заснули. Так прошёл день. Стало темнеть. Канонада стала реже. Видно, и китайцы порядочно притомились и поняли, что их пальба вовсе не производит аффекта, на который они рассчитывали. Залпы за Тянь-Цзинем тоже смолкли. Сердца измучившихся людей замерли. Что это могло значить? Неужели Анисимов погиб со всем своим отрядом? не могли же его стрелки замолчать ни с того ни с сего... Время шло, а никаких известий от полковника не приходило...

— Не пойти ли нам на выручку?.— предлагали наиболее нетерпеливые.

— Оставить своё место? Разве это возможно?

— А если приключилась беда?

— Там мы ничем не поможем...

Но вот часам к шести вечера вдруг по всем ротам, стоявшим на вокзале Тянь-Цзиня, пронеслась долгожданная весть:

— Анисимов!

Снова с той стороны, где были русские, загремели выстрелы. У всех от сердца отлегло.

— Анисимов не погиб... отбился... возвращается! — раздавались со всех сторон радостные восклицания.

— Слава Богу! Теперь и мы уцелеем. Полковник с нами — всё полбеды!

К вокзалу, шипя и пыхтя, подошёл поезд. Вмиг платформа оживилась. Из вагонов стали выскакивать стрелки. Это были роты, ходившие с полковником на выручку товарищей. Солдатики пасмурны. Они идут, понурив головы, стараясь не глядеть на товарищей.

— Что? Что? — останавливают прибывших защитники Тянь-Цзиня.

Солдатики не отвечают.

— Где же 3-я рота? Отчего её не видно? С вами она? — кинулся Шатов к одному из офицеров.

— Нет! — было ответом.

— Отчего же?

Прибывший только махнул рукой.

— Не добрались даже! — глухо сказал он.

— Много китайцев?

— Как песку в море правительственные войска.

И вдруг среди измучившихся до последней степени людей пронеслась ужасная весть: «Тянь-Цзинь со всех сторон окружён китайскими войсками»...

Да, это было совершенно верно.

Живое кольцо окружало иностранцев в Пекине, такое же живое кольцо, но ещё плотнее, окружало двухтысячный тянь-цзиньский отряд.

Численность китайских войск всё возрастала. К Тянь-Цзиню со всей страны собирались подкрепления, и живое кольцо быстро сжималось...