ока происходили осада и бомбардировка Благовещенска, пожалуй, ещё более тяжёлое время переживали те, кому пришлось очутиться лицом к лицу с врагом на Сибирской Магистрали и южной её ветви.
Благовещенцы могли ждать помощи из Хабаровска, с верховьев Амура, а в Мукдене, Телине, Гирине, Ляо-Яне и в Харбине, наконец, помощи ждать было неоткуда, и приходилось все надежды возлагать лишь на собственные силы.
Да, но русские люди с честью вышли из тяжёлых испытаний...
Телинцы, прозевавшие указ богдыхана об изгнании всех иностранцев из Маньчжурии, скоро на себе почувствовали все печальные последствия своей оплошности. Так ещё недавно спокойный Телии вдруг весь был охвачен пламенем мятежа. Регулярных войск ещё не было, но зато явились толпы боксёров, начавших свои неистовства против так ненавистных им иностранцев.
Ржевуцкий и сто команда, небольшие отряды которой были рассеяны на станциях южно-уссурийского участка Великой Магистрали вплоть до Харбина и к Мукдену, приготовились ко всему.
В один день из русского посёлка побежали китайцы, находившиеся у русских в качестве прислуги. Это уже был зловещий признак.
— Что такое? Чего они перепугались?.. — спрашивали взволнованные русские.
Сейчас же всё объяснилось: к Телину подходили правительственные войска.
Ржевуцкий выслал отряд и рассыпал цепь казаков под начальством хорунжего Косинова.
В течение некоторого времени вокруг русского отряда царило спокойствие. Ни боксёров, ни регулярных войск не было видно. Вдруг показалась огромная толпа китайцев, наступавших на отряд прямо с фронта. Это были боксёры. Их беспорядочная толпа остановилась только шагах в сорока от позиции. Заметно было, что все эти люди неестественно возбуждены. Они ломались, кривлялись и что-то кричали, угрожающе размахивая холодным оружием: кривыми саблями и острыми длинными ножами.
— Робята, — тихо сказал один из казаков. — Вот диво-то!..
— Что там ещё? не видел этих сумасшедших?
— Да не то! Сами взгляните: вишь, девка с ними...
Стали приглядываться.
— И впрямь девка! Да ещё какая ладная-то!
В самом деле, впереди толпы боксёров в какой-то дикой пляске отдельно от других кружились три фигуры. Двое были мужчины, третья — молоденькая и хорошенькая китаяночка, скорее девочка, чем девушка. У всех были раскрашенные лица. Они делали невозможные гримасы, кривлялись, ломались, падали на землю, словно сражённые припадком падучей болезни.
Солдаты и казаки в цепи с любопытством ожидали, что будет далее.
— Не трожь, робя, девку-то! — шёпотом переговаривались солдатики. — Сунулась сдуру, как с дубу — несмышлёнка ещё, рано ей помирать-то...
— Не подвернётся сама — ни у кого духу не хватит штыком пырнуть, а подвернётся под пулю — пусть на себя пеняет... Не лезь, баба, в мужское дело!..
Девушка-подросток, похоже, была вождём у боксёров. Фанатики следили за всеми её движениями. Сама она была вполне уверена в своей неуязвимости. В этой своей наивной уверенности она даже красный фонарь прицепила себе на грудь и посему представляла собой прекрасную цель. Но и солдаты, и казаки щадили этого бедного ребёнка, одурманенного фанатическими бреднями.
Кривляния и ломания боксёров продолжались около часа.
Вдруг китайская Жанна д’Арк замахала фонарём и испустила какое-то дикое восклицание. Сейчас же вся эта возбуждённая до последней степени толпа с диким рёвом и оглушительными криками кинулась на русский отряд.
Там, конечно, не зевали.
Рота, целься! Рота, пли!.. — раздалась команда.
Грянул залп. В толпу исступлённых фанатиков ударили пули. Передние ряды словно метлой смело. «Неуязвимые» грудью легли на месте. Остальные в беспорядке побежали. Но как раз в этот момент из города прямо на отряд вынеслась — и вынеслась, надо сказать, с необыкновенной для китайцев лихостью — их кавалерия и пошла было на русских в атаку. Первые же залпы ссадили с коней пятерых всадников и начальника их. Этого было достаточно, чтобы всю лихость китайскую как рукой сняло. Горе-кавалеристы сейчас же повернули коней и ударились врассыпную, преследуемые одиночными выстрелами.
Отбив противника, солдаты и казаки принялись осматривать поле битвы. Там под грудой тел они нашли труп девочки-боксёра. Смертельная рана в груди уложила её на месте. Смерть наступила, очевидно, моментально. Бедный ребёнок лежал ничком, широко раскинув руки. На глуповатом детском личике застыло выражение изумления и восторга. Солдаты сумрачно глядели на труп.
— Никто как Бог! — высказался один за всех. — Мы не хотели...
— Сама подвернулась! Кто бы её, сердешную, нарочно стал... А молода!
— Шестнадцати лет, пожалуй, нет... У меня дома, в деревне, сестрёнка такая осталась. Акулькой звать...
И как бы в память оставшейся в деревне Акульки солдат порывисто перекрестился.
— Зароем её, братцы! Хоть и не наша, а чего ей так валяться! — предложил один.
Бедная китайская Жанна д’Арк в миниатюре сейчас же с особенной заботливостью была похоронена на поле этой битвы...
Все нападения китайских войск и боксёров кончались так же, как и это. Русские отбивались с удивительной выдержкой. Но всему на свете есть мера. Несмотря на постоянные русские победы, число китайцев не убывало. Ряды их пополнялись всё новыми людьми: что ни день, то подходили свежие войска. Русский же отряд изнемогал от утомления...
— Капитан, здесь оставаться невозможно! Мы должны уйти!
— Да, да! Уйти, пока есть ещё время, пока не поздно...
Так заявили, наконец, начальники 5-го и 6-го участков железной дороги, инженеры Казы-Гирей и Шидловский, командиру охранной стражи штабс-капитану Ржевуцкому.
— Но господа! Я не имею на то разрешения не только от его превосходительства генерал-майора Гернгросса, но даже от прямого своего начальника полковника Мищенко! — ответил тот.
— Запросите их!
— Вы сами знаете, господа, телеграфное сообщение прервано... Послать нарочного разве?
— Это бесполезно! Китайцы перережут нас прежде, чем придёт ответ таким путём. Взгляните, под вашей охраной не только мужчины, но и беспомощные женщины, дети... Боксёры подбираются всё ближе. В нашем посёлке начались уже поджоги... Единственное средство спасения — это уйти отсюда как можно скорее...
— Но куда?
— На Харбин, конечно! Полковник Мищенко из Ляо-Яня пошёл на Да-Ши-Цао, Валевский из Мукдена тоже уходит, нам путь единственный — на Харбин...
Доводы инженеров были убедительны. Храбрый капитан видел полную их основательность. Конец защиты Телина в том случае, если бы русский отряд остался там, был очевиден. Китайцы в конце концов смяли бы горсть русских, и отряд погиб бы, окружив себя вечной славой, но без всякой пользы...
Благоразумие подсказывало, что только в отступлении — спасение и отряда, и тех русских людей, которые были в Телине.
Решено было отступить, и выход был назначен ночью.
Невесёлую картину представлял отряд и караваи уходивших русских телинцев. В этом отступлении было что-то похожее на выход французов из Москвы в 1812-м году. У кого из беглецов были лошади, тот ехал верхом. Женщин и ребятишек везли в каретках. Впрочем, это было преимуществом только русских дам. Китаянки, последовавшие за русскими — им нельзя было оставаться в Телине среди своих соотечественников, потому что они приняли христианство, — шли пешком, таща на руках детей. Более всего они, эти несчастные женщины, боялись отстать от отряда. Им в этом случае грозила бы верная ужасная смерть. И тут, в эти минуты опасности, сказывались русские добродушие и мягкосердечие: тех из бедняжек, которые отставали и не могли идти, русские дамы охотно сажали в свои экипажи. Остальной караваи представлял даже курьёзный, вероятно, вызвавший бы при иных обстоятельствах смех, вид. Кто-то раздобыл ослов и ехал на них. Один молодой железнодорожный служащий преважно сидел на быке, на спину Которого подстелил красное ватное одеяло... Шли, однако, безостановочно: дорог был каждый час. Чем дальше двигался караван, тем всё более принимал он печальный вид. Усталость брала своё. Люди, измученные бессонницей, еле плелись, конные с трудом держались в сёдлах; лошади едва шли.
И во всё время этого похода ещё приходилось иметь постоянные схватки с противником, далеко превосходившим отряд в силах.
Что помогало измученным людям кое-как ещё держаться против врага, так это — постоянное присоединение небольших казачьих отрядов, охранявших покидаемые станции и посты по пути к Харбину.
Но везде, положительно везде, встречали отступавшие вместо прежних друзей врагов. Из города Кай-Юаня, мимо которого лежал их путь и где до начала военных действий все были расположены к русским, караван был осыпан градом пуль. Едва прошли русские, за ними кинулись в погоню регулярные войска. Отступавшие приняли бой. Здесь отличились: подпоручик Заремба, хорунжий Косинов, корнет Всеволодов и вахмистр 16-й казачьей сотни Жадин. Благодаря крайне смелым и продуманным действиям этого последнего наступление китайцев было задержано, так что весь караван мог пройти совершенно спокойно и стать на ночлег...
Это был всего ещё первый день пути...
На другой день у деревни Шуань-Няо-Цзы, где была также и железнодорожная станция, отряд попал в засаду. Отбились штыками — мало было патронов. Китайцы словно заметили это и стали наседать. По приказанию Ржевуцкого штабс-ротмистр Григорьев всего с четырьмя десятками казаков так лихо атаковал китайские полчища, что все они разбежались без оглядки. Это дало возможность присоединиться к отряду казакам, подвёзшим большой запас патронов.
Но лишь только русские двинулись далее, китайцы снова осмелели. Идти приходилось по некоторой возвышенности, пересечённой широким оврагом, склон которого зарос кустарником. Там засели китайцы. Пришлось остановить отряд и начать бой. Недолго думая, передовые под командой Зарембы кинулись на врагов; авангард, которым командовал штабс-ротмистр Григорьев, поддержал их. Не прошло получаса, как китайцы, засевшие в кустах и фанзах, были выбиты. В то же самое время сотник Фадеев и хорунжий Косинов ударили со своими казаками по китайским войскам, кинувшимся на русских с фланга. Смелого казачьего натиска было достаточно, чтобы китайцы бросились бежать врассыпную. Казаки увлеклись и кинулись преследовать их. В пылу преследования Косинов наскочил на китайца-офицера, при котором было знамя отряда. Хорунжий только кивнул своим казакам, и в один миг командир нападавших был изрублен... Отрядное знамя стало трофеем русской победы... Взято было в этом бою и другое знамя жёлтого правительственного цвета с красной надписью «Боксёр-воин».
Изрубленный китайский офицер был полковник Чен. В отряде стало известно, что он хвастливо обещал при веруй всех русских в идеи и даже раздал своим солдатам верёвки, которыми они должны были вязать пленников. Но вместо этого китайского хвастуна ждали полное поражение и бесславная смерть во время позорного бегства с поля битвы.
Только убитыми китайцы потеряли 400 человек; число их раненых осталось неизвестным. В отряде Ржевуцкого потери были: один убитый и один раненый.
Как только китайцев разогнали, караван мог двинуться дальше.
Везде на пути встречались следы кровопролитной битвы. Фанзы, из которых стреляли по русским, были объяты огнём. Вокруг них валялись груды китайских трупов, изрубленных шашками, с штыковыми ранами.
Казаки, проходя мимо них, лукаво улыбались и как-то странно косили глаза.
— Чего вы? — спросил один из офицеров, заметивший их усмешки.
— Да как же, ваш-бродь! Дюже смешно!.. Извольте поглядеть сами...
— На что?
— Верёвочки-с... Это для нас принесены были... Вот так хорошо связали... Нечего сказать!
В самом деле, у каждого из убитых китайцев была прицеплена сбоку связка тонкой и крепкой верёвки.
Столь велика была их уверенность в победе.
До 2-го июля отряд продвигался довольно спокойно. Имея лишь незначительные стычки с преследовавшим его неприятелем. Но в этот день на рассвете снова пришлось схватиться с китайцами и ещё раз доказать им, что не с русскими бы им людьми тягаться на поле брани.
Перед тем отряд и караван ночевали в полутора верстах от деревни Сань-Ди-Ань-Цзы. Когда тронулись в дальнейший путь, вдруг раздалась стрельба, и пули, что пчёлы, зажужжали над головой у русских.
Положение было критическое. Отряд в момент нападения находился на совершенно открытом пространстве. Будь на месте китайцев мало-мальски порядочные предки, все бы тут и легли костьми. Пули летели в огромном количестве, буквально градом. Они шлёпались о повозки, пролетали над головами лошадей, падали под их ногами. Только одним чудом можно объяснить то, что пройдя под таким адским огнём более полутора версты, вплоть до первой закрытой ложбинки, русский обоз остался невредим. Ни одна лошадь не была в нём даже ранена. Видно, сам Бог в минуты этой ужасной опасности охранял русских людей. Ибо без лошадей пришлось бы бросить раненых, а так как на это среди русских никто не способен, то они вынуждены были бы остаться на месте и погибнуть...
Пока караван пробирался к защищённой хотя немного ложбинке, казаки уже расправлялись с неприятелем по-своему. На этот раз китайцы выказали небывалую стойкость. Ими в этом бою командовал полковник Янь. Это был смелый и решительный человек. Он преградил дорогу отряду и сумел укрепить дух своих солдат. Китайцы не бежали перед русскими, а оставались на месте до самого последнего момента. Только напрасно. Казачья шашка или солдатский штык очень скоро прекращали это усердие. Там, где китайцев трудно было выгнать, казаки поджигали строения. Дым заставлял китайцев выбегать наружу, а тут... тут шашки и штыки уже верно и скоро исполняли своё назначение. Сотни китайских трупов показывали место, откуда был открыт огонь по русским. Как ни стойко держались войска, они всё-таки отступали, но от боя не отказались, заняв сильную позицию на возвышенности. Их отряд казаки выбили лихой атакой. Путь окончательно был расчищен.
Героями этого боя, конечно, были все — и офицеры, и солдаты отступавшего русского отряда, но особенно отличились сотник Фадеев, хорунжий Косинов, выгнавшие китайцев из фанз, откуда те осыпали караван пулями, затем поручик Заремба, корнет Всеволодов, трубач Омельченко, вахмистр Черныш и урядник Елисеев. На их долю пришлось выбивать китайцев, засевших за стенами дворов, окружавших фанзы. Заремба и Омельченко продавили одну из стен, так что образовалась брешь, через которую могли свободно ворваться их люди. Они первыми кинулись на врага, приводя его в смущение.
Что это был за молодецкий натиск яснее всего доказывает следующее. Русский отряд потерял в бою трёх товарищей; четырнадцать человек были ранены. Китайцев легло 700. Храбрый Янь был в числе убитых. В ближайший город Куанг-Чань-Цзы прибежали только пятеро с поля. Эти люди своими рассказами нагнали такого страха на китайский гарнизон, что многие солдаты побросали оружие и разбежались...
Впечатление, произведённое этим боем на китайцев, было таково, что более они уже не осмеливались преграждать путь русским. Правда, пытались они ещё раз напасть на отряд уже в самом конце пути, но их разогнали без труда.
На тринадцатый день пути телинский отряд был уже вблизи Харбина.
С чувством облегчения вздохнули все измученные усталостью и тревогой люди, когда, не доходя вёрст десяти до Сунгари, они встретили высланную им навстречу роту. Командир её, штабс-капитан Переверзеев, показался им ангелом-освободителем. Кончились все напасти. Недавние ужасы принадлежали уже к прошлому. Оставалось только вспомнить молодецкие дела, в которых так ясно выразился великий дух русских людей, побеждавших десятком тысячи.
Телинский отряд пришёл в Харбин, потеряв шестерых товарищей убитыми и умершими от ран. Тридцать человек было ранено, но все они, как стало известно впоследствии, выздоровели. Один из людей пропал без вести.
А в Харбине в это время тоже пережиты были далеко не весёлые дни...