ак жестоко ошиблись пекинские мудрецы, когда вообразили, что им с помощью нападения на русских в Маньчжурии удастся отвлечь туда все русские силы. Расчёт, конечно, был верен. Не будь русских в Печили, не удалось бы никогда ни немцам, ни англичанам, ни японцам добраться до столицы Небесной империи. Русские, только русские вывезли на своих плечах Таку, Тянь-Цзинь, Пекин.
Кто может знать, какой ход приняли бы события, если бы не было в Таку русских, но раз несчастье совершилось, приходилось исправлять его последствия, как бы это ни было тяжело. Русские не оставили Пекин, но и Уссурийский край, и Приамурье, и сооружённая русскими трудами и на русские деньги Великая Сибирская Магистраль не остались беззащитными.
Только что загремели на Амуре и на магистрали китайские пушки, привезённые из Германии, и раздалась трескотня винчестеров и маузеров, как грозною тучей полетели на защиту родной славы и родного достояния стаи русских орлов.
Из Забайкалья от Абагая туда победоносно шёл со своим отрядом генерал Орлов на Хайлар, а затем и на Цицикар в гости к хвастуну Шеу. Изящный петербуржец, до того разбиравший по косточкам и со своей кафедры в военной академии, и на публичных лекциях, и в многотомных сочинениях подвиги великих героев России, генерал Орлов подтверждал, что он способен побеждать врагов не только на бумаге, но и на поле брани. С Амура тоже к Шеу, навестить и научить его, шёл генерал Ренненкампф. На выручку доблестных харбинцев из Хабаровска, вверх по Сунгари, направлялся генерал Сахаров с отрядом беззаветных храбрецов. С юга Уссурийского края пошли на Гирин генералы Айгустов и Чичагов, и, наконец, генерал Флейшер очищал от неприятелей Ляодунский полуостров, чтобы затем овладеть Мукденом, откуда распространился по Маньчжурии призыв к войне.
Всё это были силы очень внушительные, с которыми не только что китайцам, но и никому в мире не по плечу была бы борьба...
Управившись с Сахалином, стрелки и казаки немедленно же тронулись на Айгун. Нужно было уничтожить этот оплот китайской силы на Амуре, и медлить не следовало. Да и люди так и рвались в бой. В Сахалине они нашли голову одного из своих, рядового местной команды Благовещенска Филиппа Калинина. Несчастный попался в руки китайцам во время одной из вылазок в начале осады, и его сочли без вести пропавшим.
Ропот, грозный, говоривший о близком возмездии, так и понёсся по рядам солдат, когда они увидели голову товарища. Калинин был общим любимцем, и солдаты не могли без содрогания смотреть на то, что от него осталось.
— Эх, сердяга! — тихо говорили стрелки. — Царство тебе Небесное, мученику! А уж мы... Только бы добраться!
Путь к Айгуну был преграждён пологим горным хребтом Кулишан. Это была весьма выгодная для защиты позиция. Местность впереди была совершенно открытая, с прекрасным обстрелом на две версты. Перед перевалом было широкое тонкое болото. Здесь-то, на Кулишане, и засели китайцы, укрепив свою позицию ложементами и пушками.
Во главе нашего отряда шли генералы Грибский и Субботич. Они сразу поняли ситуацию и составили план действий.
— Цепь, вперёд! — раздалась команда.
Тотчас же от 14-го стрелкового полка двинулись раскинутые цепью роты, привлекая на себя внимание китайцев, не замедливших встретить стрелков градом пуль.
— На правый фланг в обход две роты 2-го батальона, на левый — казачья сотня Волкова! Неприятеля обойти и выбить. С Богом!
Словно не в грозное боевое дело, а на красивый манёвр собралась сотня казаков и, расстилаясь по земле, на рысях помчалась, забирая влево. Занявшиеся стрелковой цепью китайцы даже и не заметили этого прекрасно выполненного обходного движения. Вдруг позади них раздались устрашающие гиканье и свист и вслед за тем — могучее, грозное «ура!». Это Волков выскочил со своей сотней в тыл неприятелю. У сотника была лучшая лошадь в отряде. Он нёсся ветром впереди своих людей. Только двое казаков поспевали за ним, остальные скакали на довольно значительном расстоянии.
Китайцы, сначала ополоумевшие, опомнились и пришли в себя...
— Братцы, родимые! Длиннокосые уходят, не пускай! — кричал Волков, видя, что китайцы, бросив орудия, бегут с позиции.
С обнажённой шашкой он наскочил на одного из них, сидевшего на передке орудия, но в тот момент, когда уже шашка взвилась над головой китайца, вдруг что-то громыхнуло, рвануло, и Волкова и двух казаков, а также китайца заволокли клубы густого порохового дыма...
Когда он несколько рассеялся, на земле трепетала куча окровавленного мяса и костей... Это китаец, увидев перед собой лицом к лицу смерть, взорвал пороховой ящик. Он погиб сам, и вместе с ним погибли трое русских героев.
Чуть не плача, подобрали подоспевшие казаки то, что осталось от их сотника и товарищей, отнесли эти останки в сторону и накрыли их одной шинелью...
Мир праху этих незаметных героев, жизнь свою положивших во славу Родины! Да будет легка им земля! Они погибли трое, но своей гибелью дали время подоспевшим справа стрелкам выбить без потерь для себя врага с его опасной для наступающих позиции.
Кулишанские высоты, защищавшие Айгун, были взяты без особых потерь. Путь на Маньчжурию из Благовещенска был открыт.
Отряд перевалил за Кулишан и стал бивуаком. До Айгуна остались всего 15 вёрст, и солдатам перед боем требовалось отдохнуть.
Генералы Грибский и Субботич расположились прямо на земле в небольшом шатре. Офицеры уже устроились около своих «походных собраний»: столик, на нём самовар, скромная закуска, вина, а вокруг столика сами Я притомившиеся походом люди, кто на барабане, кто на явившемся откуда-то обрубке дерева, кто на ковре, а кто и прямо на земле. Кругом оживление, толки, разговоры о предстоящем бое.
Адъютант уже обнёс диспозицию боя под Айгуном, и теперь её обсуждали на все лады.
— Уходят китайцы на Цицикар! слышалось среди офицеров.
— Осталось и для нас довольно... Слышали диспозицию? Их силы в шести верстах от нас по Айгуно-Цицикарской дороге... Будет жаркое дело... Эх! Кто-то завтра в эту пору будет за этим столом чаек попивать?
— Завтра и увидим... в два часа пойдём.
— Не поспеть к Айгуну засветло...
— Ничего не поделаешь, людям нужно дать отдых... Все утомлены донельзя. Вон даже казаков в разъезд не высылали — лошади не идут...
— А на аванпостах кто?
— Запасной батальон... Стоит сходить посмотреть.
— А что такое?
— Маскарад да и только!
В самом деле, последние аванпосты, верстах в полутора от лагеря, содержали роты запасного батальона. Если поглядеть со стороны, то нельзя было бы и подумать, что стоявшие здесь люди — христолюбивое воинство. Полная смесь одежд и лиц. Одни из воинов в картузе, другой — в поярковой шляпе. Кос у кого на голове соломенная панама. Мундиров ни у кого. Вместо них — рубахи-косоворотки всех цветов. Пестрота полнейшая, однообразия никакого. Это собранные на скорую руку ратники. Среди них и благовещенские приказчики, и крестьяне из партии переселенцев, и приисковые рабочие, и даже «спиртоносы», в обыкновенное время старавшиеся не попадаться на глаза властям предержащим, но теперь о ставшие, благодаря своему знанию местности, чуть ли 36 не хозяевами положения. Все эти люди необыкновенно оживлены. Понимают они, что призваны все на защиту русского дела, и неё, как один, готовы отдать жизнь за успех этого предприятия.
После отдыха войска двинулись авангардом, двинулись стройно, словно вспоминая былые учения и манёвры; за ними следовали казаки и стрелки. При главной колонне находился и военный губернатор Амурской области генерал-лейтенант К. Н. Грибский.
Отряд шёл, раскинувшись версты на полторы; на флангах были лихие казаки-амурцы, зорко высматривавшие, нет ли где в виду неприятеля.
Первые четыре версты от Кулишана прошли спокойно.
— Вот дивное дело! — говорили в отряде. — Неужели китайцы подпустят?
Спокойствие вокруг казалось подозрительным.
— Осветить местность! — отдан был приказ.
Сейчас же вынеслись вперёд казачьи разъезды. Впереди был овраг, за ним — гора, покрытая лесом, около леса — обнесённая прочным частоколом казарма, укреплённая четырьмя башнями, с видневшимися из окопов орудиями.
— Китайцы там! — почуяли казаки, хотя и казарма, и орудия молчали.
Командующему отрядом немедленно донесли об обнаружении врага.
— Казарму взять! Китайцев разогнать! — последовал приказ.
Казаки кинулись вперёд. Из казармы в них тут же полетели пули, взвизгнула шрапнель; казаки на минуту опешили было, хотя замешательства между ними не произошло никакого.
— Станишники, не сдавай! — послышался оклик командира, приведший их в себя.
Тут же фланговые разъезды понеслись в обход. На краю оврага явилась русская батарея. Стрелки, развернувшись цепью, пошли на штурм. Китайцы, заметив это движение, даже не дождались русских и разбежались.
Ещё две-три версты прошли спокойно, а там новый бой на открытой равнине. Здесь дело было потруднее. Китайцы защищались упорно. Выбить их с позиций удалось только артиллерийским огнём.
— Счастлив всё-таки наш Бог! — толковали солдаты, остановившись на минутный отдых.
— Именно! Будто в сорочке мы родились. Если бы здесь другие были, а не длиннокосые, всем бы нам капут пришёл!
— Верно, на роду ещё не написано помирать...
Да, китайцы оказались очень плохими стрелками. Их позиция, вторая на пути к Айгуну, была такова, что ружейный и артиллерийский огонь из её окопов мог снести всех, кто ни попытался бы подойти с фронта.
К большому удивлению наступавших, ничего не было слышно о Казаках, кинувшихся в обход первой позиции!
— Сплоховали станичники-то! — предполагали стрелки и добровольцы. — Хвалёное слово в прок не идёт!
— Ну, не из таких они, своего не упустят, возражали защитники лихих степняков.
Действительно, не упустили. Только что покончили со второй позицией, как на цицикарской дороге затрещала перестрелка. Это казаки, недолго думая, кинулись на отступавшие из Айгуна к Цицикару главные силы неприятеля в то время, когда часть их подобралась уже к самому Айгуну.
Было семь часов вечера, когда ярко-багровое зарево поднялось над Айгуном...
Оплот китайского владычества на Амуре пал. Оба берега великой маньчжурской реки стали русским достоянием.
— Слава Тебе, Господи! — воскликнули в рядах наступавших. — Кончено дело!
Кончено, да не совсем!
Китайцы были разбиты и. изгнаны, Айгун пылал, но его защитники пришли в исступление. Высланный для выбора места для бивуака очень небольшой отряд капитана Самойлова совершенно неожиданно был окружён далеко превосходившими его силами неприятеля. Завязался бой. Положение смельчаков было критическое. В отряде было всего шесть человек: три офицера и три вестовых казака, китайцев же — до 400 человек. Русским пришлось отстреливаться из револьверов; но где же единицам было держаться против сотен?
— Эх, помирать приходится! — сказал один из вестовых.
— В плен не давайся только, а помирать всё едино! — поддержал товарищ, но вдруг встрепенулся.
Совсем недалеко послышалось грозное русское «ура».
Каким-то чудом о критическом положении отряда узнал генерал Ренненкампф. Он сейчас же пустил на выручку погибавших две сотни казаков-амурцев, а сам всего с несколькими офицерами и казаками отвлёк на себя внимание неприятеля. Это спасло Самойлова и его товарищей. Пока оторопевшие китайцы перестреливались с подоспевшим неприятелем, явились к месту неравного боя не только казаки, но даже пехота и артиллерия. Последние скопища защитников Айгуна были разогнаны. Наступившая ночная темнота прекратила перестрелку. Да она была и бесполезна. Выяснилось, что победа полная, что Айгун не только взят, но и все его укрепления заняты русскими; китайцев поблизости не осталось.
Когда наступавшие на Айгун войска сошлись около крепости, там уже хозяйничали добровольцы, скатывавшие вражеские пушки и стаскивающие неприятельские знамёна на подошедшую к самому берегу «Селенгу».
Благовещенск был отмщён.
— Ребята! Поздравляю вас с полной победой! — провозгласил командир отряда, когда результаты молодецкого дела выяснились вполне.
Все солдаты, добровольцы, казаки, офицеры были настроены как-то особенно.
— Силы небесные помогают нам! Сам Микола Милостивый на китайцев разобиделся...
— Что? Что такое?
— «Селенга»-то! Прямо чудо!
— А! Спасение образа! Действительно чудо!
«Селенге», пароходу министерства путей сообщения, более всех доставалось в эти тревожные дни. Ей и «Сунгари» приходилось принимать на себя все выстрелы китайцев из Сахалина и Айгуна во время частых рейсов по Амуру. В одну из ночей Перед началом похода начали стрелять из Айгуна по «Селенге» из тяжёлых крепостных орудий. Тридцать шесть выстрелов сделали китайцы по этому пароходу и следовавшему за ним «Сунгари». На последнем рубки были обращены в щепы. В борт «Селенги» впился один из тяжёлых снарядов. Только треск раздамся, когда этот снаряд, разворотив стены кают-компании, ударился среди неё. Всё закачалось от страшного сотрясения. Послышался звон разбитых стёкол, картины полетели на пол. Снаряд, однако, ещё не утративший силы полёта, вылетел наружу. Только тогда могли убедиться, что он наделал в кают-компании. Разрушение было полное. Все в каюте оказалось перековеркано, переломано, и вдруг — о чудо! — образ Святого Николая Чудотворца, висевший в переднем углу каюты, остался совершенно невредим. Мало того, даже лампадка перед ним мерцала прежним тихим огоньком.
Чувство сердечного умиления наполнило сердца всех бывших на «Селенге».
— Чудо! Явное чудо! — радовались они. — Господь с нами!..
— Несокрушимая Десница оберегает нас... Нет врага, который был бы теперь нам страшен!
Не только команда «Селенги» была воодушевлена этим чудесным случаем, но даже и солдаты, участвовавшие в походе на Айгун, прониклись сознанием того, что на полях битвы они не одни, но даже в самые критические минуты они всегда могут надеяться на помощь свыше...
Подъём духа был полный.
Пока «Селенга» стояла у Айгуна, все, кто только мог, побывали на ней и с благоговением помолились перед чудесно оставшимся невредимым святым образом.
Пока всё это происходило на берегах Амура, в тот же самый день русские знамёна были осенены новой победой.
Со стороны Забайкалья в китайский Хайлар после победных боёв с врагами вступил молодецкий отряд генерала Орлова. Китайцы разбегались перед ним повсюду, где только ни появлялись русские казаки. Даже регулярные войска, услыхав о приближении отряда, спешили отойти к Цицикару. Отряд двигался «суворовским» переходом. Ради быстроты движения пехотинцы были посажены на двуколки и совершили таким образом путь, нисколько не отставая от кавалерии. И сразу стали заметны результаты этого молодецки выполненного движения. Заволновавшиеся монголы вдруг сократились. Они оказались настолько разумными, что поняли бессмысленность сопротивления и спокойно занялись своими полевыми работами...
22-го июля, в то самое время, когда под Айгуном, возвещая близкую победу, гремели русские пушки, в Хайларе, как вестники мира и милости к врагу, раздавались из походной церкви слова святого Евангелия: здесь первый раз от сотворения мира совершена была всенощная по обряду православной церкви...
Торжественно неслись звуки православных песнопений. Умилённо молились русские люди, волею судьбы оторванные от родины и занесённые сюда. Не чувство мести к побеждаемому врагу, не озлобление против него царило в этих простых сердцах, нет, они исполняли свой долг свято, честно. Это были славные защитники родины, для которых враг существовал только на поле битвы и то лишь тогда, когда у него в руках было оружие.
Итак, в Айгуне и Хайларе торжествовали победу, зато в Цицикаре, откуда по Маньчжурии разнеслись первые удары грома, господствовали смущение и уныние. Ещё бы!.. Вести одна другой отчаяннее приходили со всех сторон. Русские войска всюду перешли в наступление. Хайлар был взят, Айгун, Сахалин уничтожены; Харбин, который, казалось, совсем уже был в руках хвастливого Шеу благодаря своему положению между сильнейшими Ажехе и Ху-Лань-Ченом, был 21-го июля уже освобождён подоспевшим отрядом генерала Сахарова; вместо народного движения против русских народ обратился сам против возмущавших его боксёров. Теперь даже Шеу понял, что положение его критическое...
Он уже не расставался с приготовленной на всякий случай золотой пластинкой, которая должна была избавить его от всех будущих бед и ответственности за оставшуюся невыполненной похвальбу.
А в Благовещенске, где всё ещё так недавно трепетали за свою жизнь, шло ликование. Наперебой читали поздравительную телеграмму генерала Гродекова:
«С помощью Божьей и при доблести наших несравненных войск мы освободились от Айгуна. Поздравляю вас, вверенные вам войска, город Благовещенск и всю Амурскую область от лица службы. Благодарю вас за ваши искусные распоряжения. Передайте нашим несравненным молодцам моё самое горячее спасибо, а амурские казаки, впервые бывшие в бою, показали себя достойными преемниками своих предков, завоевателей Амура, героев Албазинского сидения. Амурскому казачьему войску слава, войскам, в бою освободившим Амур, ура, ура, ура!!!».