сё, происшедшее в последние часы пребывания в пекинском императорском парке: близость опасности со стороны тех, от кого можно было ожидать только помощи, трагический конец Вань-Цзы, внезапное появление жениха — всё это сильно повлияло на Лену. Нервы девушки, казавшиеся закалёнными, не выдержали. Близкая к обмороку, она склонилась на плечо Шатова, собирая все силы, чтобы не лишиться чувств.
— Скорее, скорее! — заторопился Николай Иванович. — Её нужно внести в этот павильон... Лена, милая, успокойтесь! Ещё немного — и всё кончится...
— Ведите меня, ведите отсюда! нервно говорила девушка. — Куда хотите! Я не могу быть здесь...
— Сейчас, сейчас! Я отведу вас к вашему отцу... Вы увидите матушку. Они здесь и жаждут обнять вас.
Он огляделся, словно ожидая помощи от своих людей. Его солдаты уже окружили Зинченко, громко, в лицах рассказывавшего о своих приключениях. В некотором отдалении стояли с мрачным видом Чи-Бо-Юй и Тянь-Хо-Фу, караулившие каждое движение связанного Синь-Хо.
Только маленькая Уинг-Ти поняла, что нужно молодому офицеру, и поспешила к нему на помощь. Она приняла в свои объятия почти бесчувственную Лену и нежными поцелуями старалась успокоить волнение подруги.
— Пойдём, капитан! — сказала она. — Я поведу мою милую русскую... не бойся, я достаточно сильна...
— Спасибо, голубушка! — отозвался Шагов. — Но что нам делать с ним?
Он указал кивком на тело несчастного Вань-Цзы.
— Для него всё кончилось здесь! — раздался глухой голос Синь-Хо. — Оставь, иностранец, его тело там, где покинул его дух, и спеши отсюда к своим! Спеши, иначе явятся белые дьяволы, и кто знает, что может тогда случиться...
Николай Иванович с большим любопытством посмотрел на этого человека, о котором столько раз пришлось ему слышать. Уинг-Ти тем временем посадила Елену на землю и сама, сидя перед ней на корточках, тихо уговаривала её опомниться и собраться с силами.
— Так это ты — посланник Дракона? — спросил Шатов Синь-Хо.
— Сын Дракона! — последовал гордый ответ.
— Святой и-хо-туанов?
— Я — человек! — кротко поправил Синь-Хо.
Он гордым взглядом смотрел на Шатова. И в этом взгляде не было ненависти. Было очевидно, что сей человек приготовился ко всему и встретит смерть с полным сознанием исполненного долга перед Родиной.
— Я не могу отпустить тебя, — сказал Шатов. — Ты должен последовать за нами, сын Дракона! Должен также предупредить: по всей вероятности, тебя ждёт смерть!
Синь-Хо презрительно засмеялся:
— Ты говоришь, смерть? Она никогда не страшила меня, потому что все мы рождаемся для того, чтобы умереть... Мне хотелось бы только, чтобы я умер скорее... Это избавило бы меня от необходимости быть свидетелем позора моей Родины. Горе, горе стране моей!.. Идём же!
Замолчав, он двинулся вперёд. Чи-Бо-Юй и Тянь-Хо-Фу, словно две тени, последовали за ним.
Шатов сделал знак, и его солдаты окружили этих троих человек.
Зинченко в это время успел уже до некоторой степени принять свой обычный образ. У одного из солдат оказалась на себе запасная рубаха, и казак поспешил сбросить боксёрский балахон и переодеться в неё. Всё это он проделал так скоро и ловко, что превращение его даже прошло незамеченным. Казак теперь был одет не совсем по форме, но всё-таки на и-хо-туана он более не походил.
Бросив последний взгляд на мёртвого Вань-Цзы, Шатов предложил Елене и Уинг-Ти следовать за собой. Сам он стал во главе отряда. За ним непосредственно следовали солдаты с Синь-Хо и братьями в середине; далее шла Елена, поддерживаемая китаянкой, и заключал шествие Зинченко.
Бедного Чу русские, проходя мимо, подняли с земли и, устроив наскоро носилки, унесли с собой, чтобы при первой возможности оказать несчастному помощь.
Елена, окончательно пришедшая в себя, не могла узнать Пекина — так он изменился всего за один месяц, который она провела в парке Запретного города. Всюду, куда только она ни обращала взор, видны были следы погрома. Обгоревшие дома одним видом своим могли навести уныние и ужас. Около них валялись груды трупов, начинавших уже разлагаться. Вид их был ужасен до того, что Елена не могла смотреть перед собой и шла с закрытыми глазами. Но было зрелище и ещё более ужасное, чем картина разрушения тысячелетней столицы. Среди разрушенных домов рыскали уже европейские мародёры, хватавшие всё, что только ни попадалось им на глаза. Ничему и никому не было пощады. Англичане, американцы, немцы, французы, итальянцы, японцы сразу соединились в одну шайку, истреблявшую то, что было пощажено китайцами. Недавние осаждённые должны были более опасаться своих освободителей, чем боксёров. Официально подтверждено, что «освободители»-европейцы «вскоре же по своём вступлении в Пекин ограбили кухню начальника пекинской духовной миссии архимандрита Иннокентия, причём едва не убили его повара».
Шатов знал о всём том, что творится в столице Китая, и с грустью думал о том, что будет далее, когда все эти воины, шедшие в битвы за спиной у русских, почувствуют себя хозяевами положения в завоёванной вовсе не ими столице... Он видел, какие ужас и отвращение вызывали в любимой им девушке эти отребья, и, дабы избавить её от отвратительного зрелища их «подвигов», поспешил взять первый паланкин, который попался ему на глаза.
Елена, совершенно обессилевшая от всех испытаний, очутившись в закрытом паланкине, едва могла прийти в себя.
Всё, что случилось с ней, произошло так неожиданно, что казалось ей не действительностью, а кошмаром, окончательно придавившим её... Только присутствие Уинг-Ти действовало на молодую Кочерову несколько ободряюще. Впрочем, она была так расстроена, так взволнована, что не спросила даже о родных, брате и невестке...
Но зато когда она очутилась в объятиях отца, когда плачущая старуха-мать не находила слов для выражения своей радости при виде возвращённой дочери, девушка почувствовала себя столь счастливой, что в радостном порыве бросилась к ногам своих стариков, умоляя их простить то горе, которое она причинила им своей легкомысленной выходкой.
Василий Иванович поспешил поднять свою любимицу. Он сам был так взволнован, что мог говорить только что-то малосвязное.
— Ничего, дочка, ничего! Кто старое помянет — глаз вон! — говорил он. — Всё обойдётся, всё будет по-хорошему... А только мы уедем, скоро уедем отсюда. Скорее бы вон!
Но уехать так скоро, как хотелось, старикам Кочеровым не удалось. Елена заболела — так велико было перенесённое ею волнение...
Уинг-Ти осталась с нею и ухаживала за больной с преданностью нежной сестры.
Тем временем события шли своим чередом.
Русские войска, овладевшие столицей Китая, заняли, однако, к великому несчастью всего китайского народа, не целиком весь Пекин, а только часть его, занимавшую четверть Маньчжурского города, около двух вёрст с юга на север и полутора версты с востока на запад. Однако в этом русском районе находились: цунг-ли-ямень, министерство финансов, склады риса в несколько миллионов пудов, китайская обсерватория и дворцы принцев — родственников богдыхана.
Нужно ли говорить о том, что все названные здания и учреждения оставались неприкосновенными для победителей, и пока русские были в Пекине, щадилось даже национальное чувство китайцев? Мало того, в летних дворцах Императорского города была охрана, так что бесчисленные мародёры туда и носа показать не могли...
Наконец настал высокознаменательный день 25-го августа, когда был увенчан последним победным венком этот славный поход.
Накануне этого дня в Пекин прибыл командующий войсками вице-адмирал Алексеев.
— Завтра парад! — разнеслось среди героев.
— Ничего! В грязь лицом не ударим, покажем себя! Люди уже отдохнули, поприоделись...
Смотра ждали с нетерпением. Во время его официально должны быть признаны заслуги героев, которым обязаны были пекинские «сидельцы» своим освобождением.
И вот в канун знаменитой Бородинской битвы в заповедных рощах богдыхана сошлись перед своим главным начальником русские герои. В самом деле, вид их был молодецкий, можно сказать, блестящий. Все солдаты были в чистых белых рубахах; их загорелые лица сияли радостью. Тут были и сибирские стрелки 9-го и 10-го полков, и знаменитый по Тянь-Цзиню батальон 12-го полка, принявший первым на себя удары неприятеля. С ними стояли и сапёры-квантунцы из восточносибирского батальона, сибиряки-артиллеристы и казаки, столь много содействовавшие успеху и скорости похода. Мощно и весело звучало их «здравия желаем ваше п-ство», нёсшееся в ответ на приветствие командующего войсками. С затаённым вниманием, стараясь не проронить ни одного слова, прослушали эти люди речь адмирала, в которой он прославил мужество и храбрость и выносливость русских войск во время похода и штурма Пекина. Восторженное «ура!» четырёх тысяч русских солдат и офицеров загремело, сливаясь с величественными звуками русского гимна, когда адмирал Алексеев, в заключение своей речи, первый возгласил «ура» в честь русского царя и Августейшей Семьи. Никогда ещё не были оглашены эти таинственные сады таким мощным криком...
После этого чудо-герои закончили смотр церемониальным маршем, и после него все очевидцы признали, что, несмотря на недавние тяготы похода и штурма, они прямо-таки поражали своим молодцеватым и лихим видом, прекрасной выправкой и дисциплиной.
После парада адмирал посетил раненых и больных, а на другой день, 26-го августа, в годовщину Бородина, состоялось иное, не менее знаменательное торжество. Командующий войсками, осмотрев строившуюся русскими железную дорогу Пекин — Тянь-Цзинь и посетив внутренние дворцы богдыхана, отправился к 12-му стрелковому полку, где были собраны все георгиевские кавалеры, которых он и поздравил с знаком отличия военного ордена. Каждого из этих молодцов адмирал подробно расспрашивал о делах, в которых они отличились. Вспомянуты были Тянь-Цзинь, Ян-Цун, Пекин, названия которых русской кровью записаны в славные страницы русской истории. Затем адмирал пожелал своим молодцам новых успехов и после этого посетил все те дворцы богдыхана и принцев, где содержали патрули русские солдаты.
В тот же день, по Высочайшему повелению, министр иностранных дел граф Ламздорф передал по телеграфу царский привет всем русским, освобождённым в Пекине.
О том, как было принято русскими людьми это уведомление, и говорить нечего...
Среди русских были забыты все пережитые невзгоды, все опасности осады...
Но в то же время разнёсся слух, что русские не останутся в Пекине и в самом непродолжительном времени будут переведены сперва в Тянь-Цзинь, а потом, по миновании надобности, и совсем будут выведены из Печилийской провинции.
Это ясно указывало на близость желанного мира.
Триумфом в заповедных садах богдыхана и закончился славный поход победоносных русских войск на столицу Китая.
Их задача была исполнена блестяще. Как раз в последний год XIX столетия мир был поражён снова великим могуществом русского духа, таким величием, которого не выказал никто из числа союзников...
Другим триумфом, как бы закончившим поход, было торжественное шествие союзных войск через дворцы богдыхана, происходившее за десять дней до смотра русских войск и раздачи наград.
Предоставим очевидцам рассказать об этом торжестве...
К 8 часам утра в назначенный для триумфального шествия день все союзные войска приготовились к параду, и ровно в 7 часов 45 минут на сборный пункт приехал главнокомандующий печилийского отряда генерал-лейтенант Леневич, сопровождаемый российским посланником Гирсом, генеральным консулом Поповым и многочисленной свитой, состоявшей из чинов штаба отряда, военных корреспондентов, служащих при миссии и конвоя, с белым флагом начальника отряда.
Едва показался главнокомандующий отряда со свитой, русские войска взяли на караул. Наши оркестры заиграли встречу. Как старший в чине генерал Леневич принимал парад.
Поздоровавшись с русскими войсками, которые громко и весело прокричали обычное приветствие, генерал начал объезжать союзные войска.
Получилась великолепная, необычная картина мира, картина, которой никто не видел от Сотворения мира...
Среди заповедных стен и башен Императорского города, недоступного не только для всех иностранцев, но и для китайцев, на старинном мощёном дворе, куда не ступала нога ни одного простого смертного, выстроились чужеземные войска восьми наций, с ружьями, саблями, знамёнами, трубачами и оркестрами и приветствовали криками и музыкой русского генерала.
Это был торжественный привет всех наций тем войскам, которые первые пробивались и пробились в Пекин и первые сражались за освобождение христиан.
Все иностранные генералы стояли у своих отрядов и приветствовали генерала Леневича. Здесь были: японские генералы Ямагата и Фукушима, французский генерал Фрей, английский генерал Гезели, американский генерал Чаффи и германский майор с русским орденом Святого Станислава на шее фон Мадэи. У своей бригады был генерал Стессель.
Не было только героя, который со своим отрядом первый взошёл на стены Пекина и пробил ворота другим войскам — раненого генерала Василевского.
Ровно в 8 часов утра генерал Леневич кончил объезд войск и со своей свитой отправился во дворцы. За свитой шли русские и остальные войска, с музыкой и распущенными знамёнами.
Выстрелы из английских орудий возвестили о начале шествия.
Зарокотали барабаны, запели флейты, и победители, сопровождаемые войсками всей Европы, вошли в заповедный дворец.
Войска проходили через длинные мощёные дворы, давно поросшие травой, проезжали под ветхими величавыми башнями, посреди пустынных тянущихся галерей и, наконец, подъехали к запретным дворцам, в которые не входил ни один европеец.
Здесь они сошли с коней и, поднявшись по беломраморным лестницам, вступили в сумрак и тишину древнего дворца. Высокие мрачные колонны, потемневший потолок и покрытый пылью трон посередине дворца — всё напоминало древние времена маньчжурской династии.
Отсюда триумфаторы снова пошли на каменный двор с мраморными площадками, лестницами и галереями, и снова находились в старинной высокой палате с троном, колоннами и курильницами перед тронным возвышением; трон, колонны и потолок подведены под медный цвет, и вся палата кажется медной. Обстановки в палате очень мало: столы и скамейки с древней причудливой резьбой. Нет ни пышности, ни великолепия: это скорее — место царственного уединения.
Перед воротами дворца появились китайские мандарины, из которых один с красным шариком, как говорили, военный министр. Мандарины с самым любезным и приятным выражением лица, под которым довольно ясно виделось сознание постигшего их национального горя и унижения, просили победителей пожаловать далее во дворцы.
Вот они опять вышли из полумрака и затхлого воздуха на солнце и идут по двору с потухшими курильницами и безлюдными галереями кругом. Это — вход во дворец, такой же мрачный и пустынный, как и прежние. Перед троном на большом столе поставлены жертвенные приборы, чаши, курильницы и дощечка в раме с надписью.
Это дух усопшего императора восседает на тропе. Царствующий император здесь молится своему предку.
Но вот засиял свет. Генералы и свита выходят на свежий воздух. Любезный мандарин, с высохшим лицом и умными глазами, просит русского генерала свернуть с прямой дороги направо, так как следующие дворцы нельзя пройти насквозь. Тогда пошли по красивому мраморному двору с мраморными лестницами и площадками, поросшими травой и бурьяном. Кругом сон и молчание. У всех ворот и дверей стоят придворные слуги, такие же сонные, молчаливые и ветхие, как эти дворцы, и такие же ненужные, как этот бурьян.
По просьбе важного сановника с красным шариком пробрались по каким-то задворкам, мимо каких-то служб и каморок, представляющих закулисную сторону дворцов, и вступили в прелестную рощу из кипарисов и можжевельника. Столбы подпирают священные двухтысячелетние деревья, от которых остались одни огромные стволы, пережившие половину китайской истории. Мимо заглохших гротов и молчаливых теремов с затейливой угловатой крышей императорского жёлтого цвета триумфаторы вошли в великолепные расписные жёлтые ворота с надписью «Вечное сияние», и их встретили не высохшие безмолвные придворные мандарины, а весёлые русские солдаты, громогласное «ура» которых разбудило вековую тишину дворцов. Императорские заповедные дворцы были пройдены русским генералом, и генералы находились у выходных ворот среди стрелков 10-го полка и японцев, которые выстроились друг против друга. Английские пушки снова возвестили, что дворцы пройдены, а лежавшая на них непроницаемая завеса таинственности — спала. Среди войск при криках «ура!» и звуках музыки генерал Леневич прошёл со свитой вперёд и остановился у крайних выходных ворот.
Через несколько минут под воротами «Вечного сияния» показались русские матросы, выдержавшие геройски и безукоризненно двухмесячную осаду, а за ними стрелки с ружьями и патронами, в белых рубахах.
Это были войска Белого Царя, которые во главе всех других союзных войск проходили дворцы богдыхана. Их встретили восторженное «ура» и музыка.
За ними шли маленькие, но храбрые японцы, в белых куртках, в белых фуражках с жёлтыми околышками. Каждую нацию встречали криками «ура» и звуками марша. Генералы, бывшие во главе своих войск, присоединились к генералу Леневичу со своими штабами.
За японцами шли в чалмах и пёстрых рубахах англо-индийские войска сикхи, раджелуты и уланы-бенгалы, рослые и красивые, которые с искренней радостью кричали своё «ура» в ответ на «ура» русских. За ними шли англичане — стрелки и артиллеристы — в шлемах и куртках песочного, коричневого цвета.
Того же цвета и покроя обмундирование у американцев, которые носят на голове мягкие шляпы с широкими полями. Американцы выделялись среди союзных солдат своим крупным ростом и вольным видом.
Затем показались французы в синих шлемах и костюмах; германцы в новеньких формах и шлемах шоколадного цвета; моряки итальянцы и австрийцы. Наш оркестр сыграл французам «Марсельезу», а германцам — «Wacht am Rhein».
Это великолепное шествие международных войск, говорит его очевидец и участник Д. Янчевецкий в «Новом крае», было живым олицетворением нынешнего политического положения в Азии. Впереди идёт Россия, великая и могущественная, за ней молодая Япония, так быстро двинувшаяся вперёд и обогнавшая на востоке остальные державы. За Японией третьей державой шла некогда могучая Англия, уступившая своё первенство в Азии России и Японии, потом Америка, Франция, Германия, впервые выступившие в Азии. Позади шли остальные державы.
В 9 часов утра парад кончился.
Генерал Леневич со свитой! и с посланниками вернулся обратно в те дворцы, которые ещё не были осмотрены.
Интересен был собственный дворец богдыхана, с золочёным тропом, курильницами, вазами, столиками, уставленными яшмами и нефритами, павильонами, опахалами и колоннами, исписанными надписями. Китайские мандарины любезно угощали гостей чаем и сладостями.
Осмотрев богдыханскую молельню и древнюю кухню, генерал Леневич и его свита оставили дворцы, которые были снова закрыты, и у ворот поставлены международные караулы.
Когда всё главное и трудное дело было кончено и Пекин был взят русскими войсками, явился главнокомандующий всеми союзными войсками в Печилийской провинции, фельдмаршал граф Вальдерзее. Он принялся устраивать блестящие парады, на которых очень эффектны были союзные войска. Устроено было несколько красивых зрелищ, но побеждать уже было некого. Зато у прибывшего главнокомандующего явилось совершенно другое дело: расправа с китайским народом, и свою роль в этом деле граф Вальдерзее выполнил блестяще...
Итак, в самый непродолжительный срок закончена была эта кампания, и даже не одна, а две, потому что вся кампания в Маньчжурии ведена была исключительно русскими, без всякого постороннего участия.
Велик воин земли русской, нет равного ему нигде ни по храбрости львиной, ни по милосердию к побеждённому. 1900-й год доказал это воочию.