Большие волны прибоя Черного моря накатывали на каменный пирс морского порта Севастополя. Лишь несколько кораблей Черноморского флота Российского государства, без команды и со снятыми орудиями стояло на причалах порта. Годом ранее по требованию Немецкого военного командования линкоры «Воля» и «Свободная Россия», 14 эсминцев и 2 миноносца, 10 сторожевых катеров, 30 пароходов и транспортов были выведены из Севастополя в Новороссийск под угрозой их уничтожения.

Несколько раз Советское правительство во главе с Лениным и Свердловым высылало директивы флотскому командованию затопить российский Черноморский флот, что не было выполнено Контр–адмиралом Саблиным. Позднее по требованию того же немецкого командования, флот был вернут в Севастополь, и фактически перешел во владение иностранных армий.

Англо–французские интервенты угнали все исправные суда, остальные — ограбили и разрушили. Только со складов военного порта Севастополя они вывезли имущества на сумму 5 млрд. руб. Материальный ущерб, причиненный городу, исчисляется в сумме более 500 тыс. руб. золотом.

Деникинская армия при поддержке военных сил Антанты, расправлялись с любыми попытками Советской России захватить власть в городе и пыталась остановить разграбление города. Такая ситуация продолжала существовать вплоть до бегства армии Врангеля из Крыма до ноября 1920 года.

25 ноября 1919 год с бухты несло холодом и туманом. Солнце сверкало над Сапун–горою, не принося тепла. В порту города спокойно стояли под американскими, британскими, итальянскими и французскими флагами военные корабли Антанты, где лишь изредка отбивали морские склянки, да побрякивали ружьями при смене караула на кораблях. Праздно–шатающаяся публика и военные матросы, которые перетаскивали уголь в мешках, а так же иной товар, наполняли пирс. Огромные стаи чаек с шумом и гамом кружились над портом в ослепительно сверкающем солнечном небе. С моря слышался гул прибоя.

— Что‑то грустная картина кругом, где же российские корабли? Кругом иностранные флаги, — заметил спецназовец Пуля.

— Это не удивительно, — сплюнул в морские волны Грач. — Пока красные и белые дрались на фронтах, иностранные армии захватили самое вкусненькое, но через три–четыре месяца они покинут Севастополь, и только Белая Армия здесь будет хозяйничать.

— Пожалуй им уже ни чего не останется, все уже разрушено и разграблено.

— Конечно, Антанта ни когда не верила по большому счету в то, что Белое движение победит…

— Братва, — по простому обратился офицер спецназа Пуля к отряду. — К сожалению, мы временно потеряли по ходу следования через территорию России нашего опытного командира Георга.

— Надеюсь, что он нас догонит, — чуть всхлипнула Луна, в который раз вспоминая этого сильного, мужественного парня и решительного офицера. — Ведь он сказал, что срок отплытия самое позднее 30 ноября.

— Правильно понимаешь, Луна, допустим все идет по плану, тогда, что бы сделал Георг в такой ситуации, в которой мы оказались? — спросил Крак, запустив в работу свое метаматематическое мышление. — Давайте парни и девчонки подумаем хорошо!

Снова в отряде повисла тишина и лишь морской прибой нарушал тишину, да неугомонные чайки крикливо носились над головами. Минут через десять на рейде раздался гудок и в порт стал заходить большой корабль с бело–зелено–красным флагом.

— Смотри да же итальянцы здесь, как у себя дома, — подметил Стаб и в размышлениях снова опустил голову.

— А ведь, накануне 1–й мировой войны Черноморский флот имел до 400 боевых, вспомогательных и транспортных судов, — воскликнул историк, археолог, этнограф, лингвист и штатный боец отряда Грач. — А сейчас тут итальянцы плавают.

— Итальянцы, говоришь? — переспросил Уник и почесал щеку, поросшую густой светлой щетиной. — В Италию и собирался уплыть Георг…

— Правильно, а оттуда из Палермо в Америку, — попытался развить мысль Пуля.

— Да, мальчики, без билетов не сажают, и если вообще посадят на военный корабль, — подхватила свои белые волосы Жара и закрутила много раз в хвост за затылком.

— Это верно, без билетов не посадят, — согласилась Луна и в ее серо–голубых глазах застыл вопрос и отразилось такое же чистое и голубое море. — Для этого нам ФСБ не подготовило ни каких инструкций?

— Нет, Луна, для этого ФСБ нас лично подготовило, чтобы не кормить нас по утрам манной кашкой и кофе не приносить в постель, — спокойно отозвался Кик, который первый раз шевельнулся, лежа на круглой и отшлифованной гальке, и перестал смотреть на небо.

— Спасибо, тебе Кик, от тебя вечно услышишь, что‑нибудь отрезвляющее.

Кик не ответил и вдруг прыгнул как пружина, перевернувшись в воздухе, а затем словно акробат начал делать сальто каскадом, раз за разом улетая все дальше от отряда. Потом, он развернулся и раскачивая маятник начал совершать прыжки в боковой плоскости, постоянно меняя расположения тела в различных плоскостях, имитируя уход от пулевых попаданий.

— Класс, всегда мечтал так научиться, но…, — вздохнул Уник и размял руки. — Но так, умеют делать только единицы, и вот один из них перед вами — лейтенант ФСБ Кик.

— Ну это может делать любой акробат, — усмехнулась Луна.

— Любой?! — переспросил Уник и взял горсть камней, а затем начал быстро бросать их в Кика, но тот словно непредсказуемая пружина стал в прыжках уходить от летящей в него гальки…

— Мальчики, вы как всегда молодцы, но рада буду на все это взглянуть, когда мы решим наш вопрос, — строго сказала Луна, нахмурив лоб. — Кик, а без этого у тебя мышление не работает?

— Луна, мозги от тряски в поезде слежались, нужно было дать им встряску.

Кик подошел вплотную к Луне и заглянул ей в глаза. — Сероглазые женщины опасны, как зыбучие пески, — тихо сказал он, а молодая девушка, вдруг почувствовала, что у нее, что‑то шевельнулось под сердцем, а затем томно расползлось по телу.

— Подойди ко мне вечером, мы обсудим это, — также спокойно и с ледяным взглядом сообщила она. — Только не забудь бокал шампанского, шоколад и клубнику…

— Кик, я понимаю, почему Георг оставил своим заместителем Пулю, а не тебя, — с укором надулась Жара, вдруг почувствовав ревность к Луне. — Давай, Пуля, командуй, что будем делать дальше?

— А ты, что думаешь Медведь, — спросил вдруг Пуля, до сих пор молчавшего боксера.

Медведь вдруг встал на ноги с каменного пирса и взглянул на итальянский трехпалубный корабль, заходивший с рейда в порт.

— Что тут скажешь? Выбора у нас не много, раз денег нет… Но для начала надо бы посмотреть как проводят время в порту и городе итальянские офицеры.

— Верно подметил Медведь, каждая проходящая минута — это неплохой шанс изменить все в лучшую сторону, — прервал свои мысли Грач и с уважением посмотрел на боксера. — Медведь, с завтрашнего дня начинаю заниматься боксом… Как возьмешься за мое обучение?

— Грач, да хоть с сегодняшнего вечера!

— Хм, я подумаю Медведь еще раз о пользе бокса, — смутился высокий и худой Грач. — Ты знаешь, я как‑то все больше по скалолазанию, парапланеризму…

Дружный смех вокруг, заставил его замолчать и еще раз взглянуть на Медведя.

— Пуля, так мы сегодня потопаем за итальянскими моряками, а потом снова соберемся. Вот только где?

— Вон у того маяка, там недалеко пустующий корабль, может там и переночуем.

— А шоколад, клубника? — улыбнулся Стаб.

— В другой раз, — развел руками Кик и подмигнул своему боевому товарищу.

2

Григорий Семенов пребывал вот уже третий день в Харьковской тюрьме контрразведки штаба армии генерала Кутепова. Иногда ему казалось, что про него забыли, или ту женщину, которая должна была его признать потеряли в сумятице войны. Его тяжелые мысли и беспокойство за проваленное задание, не давали ему покоя…

Только вездесущие воробьи залетали к нему в узкое зарешеченное толстыми прутьями окошко, которое лишь на полметра было выше уровня земли. В голове всплывали разные способы по уничтожению или сгибанию решеток в тюремных камерах, которые он почерпнул из зарубежных фильмов Голливуда, но ни один из них не подходил для тюрьмы белой контрразведки. Вместо железных прутьев здесь были вставлены толстые каленые железные оси от телеги. Для того чтобы их согнуть или повредить потребовалась бы рота солдат. «Эх, Россия матушка, держит меня кованными цепями, хочет упаковать в землю сырую, чтобы я не прыгал по временам и эпохам, а лежал среди других покойничков…».

Григорий часть своего скудного тюремного провианта подбрасывал птичкам, которые беззаботно подлетали и, садясь на подоконник, склевывали крошки.

После полудни редкий луч света заглянул к нему в камеру. Григорий встал с деревянного настила и подошел к окну. Тут капитан увидел, как чьи‑то босоногие ноги мелькнули на улицы. Григорий свистнул и стал ждать продолжения этой истории, не на деясь на чудо.

— Вижу, кто скачет, а не вижу, кто плачет? — заглянула к нему рыжая голова с веснушчатым курносым носом.

— Привет, рыжик, не узнаешь? Вместе на станции Стишь с белыми воевали, — обрадовался знакомому лицу капитан Семенов.

— Дядя Григорий, ну здрасьте, а чего ж тут делаете у белых?

— Да, вот, рыжик, как в народе говорят: тихо пойдешь — от беды не уйдешь; шибко пойдешь — на беду набредешь… Видать, я шибко шел…

— А куда, дядя Гриня шли, раз поймали?

— Да, в Крым, сорванец, — вздохнул мечтательно капитан и уставился на небо через решетку. — А море там как в сказке, голубое, большое, лежи на берегу да пузо чеши.

— Да, дядя Григорий отсюда фигушки выберешься, — щелкнул языком мальчишка. — Вот, если бы вы мышкой стали, то враз удрали.

— А давай на спор, что выберусь. Вот только поможешь мне?

— Так подмогну, а возьмете меня на море?

— Запросто!

— Так, что надо дядя Гриня, поди че принесть?

— Рыжик, снаряд, да гранату, смогнешь? Но только осторожно, как пасхальный кулич неси… Ты же знаешь, где чего лежит? Ну и коли под руку наган попадется, то тащи с патронами, мы им здесь концерт праздничный устроим!

— А то, здесь недалеко казармы, а там знаешь дядя Гриня дыра, заходь и бери чего хошь, всего навалом.

Григорий Семенов на секунду задумался: «Не опасно ли посылать подростка, но видя, что тот уже завелся, понял, что его не остановишь, да и задание надо было выполнять».

— Ладно, рыжик, только осторожно… Вот насчет формы для беляков, сможешь достать?

— Принесу, какого чина? Могу хоть штабс–капитанскую, — рассмеялся беспризорник. — У нас весь город в руках, — мальчишка выставил вперед свой грязный кулачек и растворился бесследно.

На городской башне часы пробили шесть, когда Григорий Семенова снова повели на второй этаж к полковнику. Звякая кандалами, он снова шел по мраморному полу в кабинет контрразведки. По пути им попался штабс–капитан, который махнул рукой и быстро бросил: «Сейчас приду!».

— Здравия желаю, господин полковник, — без робости и страха капитан улыбнулся полковнику.

— Как, сами? А то поди заждались, когда освободят?

— Не без этого, лучше в другом месте чем у вас.

— Ну, это вы правильно голубчик, война грязная штука, смерть, кровь, ранения, — смотрел в свои бумаги полковник и, что‑то для себя решал. Так прошло еще минут пять, пока сзади не открылась дверь и на порог не вошла средних лет дама, можно было сказать артистической внешности и ярко накрашенная косметикой. Ее привел штабс–капитан, который присутствовал на первом допросе и встретился в коридоре.

— Ну, вот присаживайтесь, вы оба, — указал штабс–капитан им на два стула, стоящие напротив друг–друга и рядом с окном, недалеко от стола полковника.

— Ну вот, Гавриил Савельевич, хочу вас порадовать, вот перед вами Ригина Синявская, которая должна засвидетельствовать вашу личность и сразу после этого с вас снимут наручники и отпустят, — радостно и казалось даже искренне улыбнулся полковник.

Он откинулся на спинку своего резного стула и закурил трубку с пахучим английским табаком. — Ох, как пахнет, спасу нет… А ведь хотел, собирался бросить, да как‑то все знаете ли не выходит. То плохие вести с фронта, то семья молчит и не пишет…

Полковник с интересом посмотрел на учителя истории, который очень спокойно и безмятежно сидел на стуле и не проявлял ни каких волнений. «А, что может и правда историк, и милый человек в общении, может и не красный он, а так болтун указал на него, что какой‑то рыжий чекист стрелял с нагана как в цирке…, а потом целый бронепоезд угнал, что помогло разгромить элитный белогвардейский кавалерийский полк, где были офицеры корниловских частей… Впрочем, проверю его на всякий случай, а там отпустим, да еще посадим на поезд и извинимся».

— Вас, вот, голубчик, не тянуло закурить сигаретку. К примеру, вы после уроков зашли в трактир, какой вы там называли на Бармалеевской улице?

— «Невская ночь», ваше превосходительство.

— Ах, да. Ну конечно, вы закусили, выпили, а потом вот сигаретку. Ох, как хорошо поди, ни каких больше удовольствий и не надо…, — полковник пустил перед собой облако дыма. — Или там курить не разрешали?

— Так, почему же? С пребольшим удовольствие курили там господа. На первом этаже там людская была, а на втором номера и кабинеты, но я вот, господин полковник как‑то не курил, не имело это для меня притягательности и удовольствия, — улыбнулся Григорий, с напряжением вдруг вспомнив материалы по его легенде, переданные ему на флешке генералом Александром Верником. Капитан помнил, что там был виртуальный план этой улицы, дома и флигеля где он проводил уроки… и был там этот трактир. В голове появись картинки первого этажа, какая‑то сцена, лестница на второй этаж, куда он мог и не ходить.

— Ну, знаете, иногда певичка какой‑нибудь романс сыграет, ну так за душу возьмет, всего перетряхнет, вот уж кажется душа улетает вслед песни.

— Не такой уж я впечатлительный, все же история — точная наука, — пожал плечами Григорий и снова взглянул на женщину, было видно, как она нервничает и платком вытирает выступающие слезы и распухший нос.

— Ну, полноте, что мы про такие мелочи только время у вас отнимаем, давайте перейдем к делу. Попробуем вспомнить генерал–лейтенанта Шаховского и его дом, вы ведь там бывали не раз?

— Да на протяжении почти полутора лет приходил к ним, дверь мне в дом открывала горничная Марфуша, а бывало и студентки меня встречали на пороге, и мы шли во флигель занятия проводить.

— Прекрасно, голубчик, кстати как вы говорили на прошлом допросе, к вам иногда приходил их дед, сам генерал… Не помните, что‑нибудь особенное в нем? Ну к примеру, как он кашлял астмически, раз он трубку курил…

— Господин полковник, курил он или нет — не могу знать, а вот не кашлял он вовсе при мне, но пожалуй он хромал сильно на левую ногу, — ответил полковнику Григорий, в голове восстанавливая записи, которые были написаны в иммиграции Марией Шаховской. Иммигрировала она в 20–х годах и попала на страницы истории, лишь потому что входила в Высший Монархический Совет, пока не умерла в 70–х годах в Париже. В своих воспоминаниях она упоминала горничную Марфушу, хромого деда и как они проводили свои летние каникулы под Выборгом.

— А ведь верно говорит, господин учитель? — спросил полковник сидящую напротив Григория Семенова расстроенную женщину. В ответ она слегка обрадовано улыбнулась и закивала головой.

— Ну вот, видите, а вы волновались, скоро мы вас обоих отпустим, — кивнул головой довольный контрразведчик. — Тогда, Гавриил Савельевич, хочу вам представить Ригину Синявскую. Вам ни чего это имя не говорит? Только не торопитесь с ответом.

Григорий понял, что полковник делает против него весьма хитрый ход. Это имя могло было быть связано только с этим куском прошлого и семьей Шаховских… или что‑то такое, мимо чего учитель не мог пройти. Например, соседка…, или какая‑то работница из этого дома. Но тогда, он будет раскрыт сегодня без особых усилий, а после его расстреляют или сначала будут пытать.

— Нет, ваше превосходительство не могу вспомнить я ее имя, — с видимым сожалением ответил капитан спецназа и прямо взглянул в глаза полковнику. А тот лишь понимающе кивнул головой.

— Не беспокойтесь, голубчик, может быть не вы, так она вас вспомнит, — полковник достал из стола свой револьвер системы «наган» и стал его просматривать, откинув барабан и заглянув в ствол.

— Как вы, Гавриил Савельевич, относитесь к «нагану»? Я вот предпочитаю им пользоваться, хотя он имеет длительный процесс перезаряжания, а также пуля может отскочить от медали на груди.

— Не могу знать, не приходилось мне в руках держать, — пожал плечами капитан, словно не понимая о чем идет речь. — Вот спортом занимался, лыжами, бегом, гирьки у меня были в комнате…

— Ну и молодцом, голубчик, не всем же воевать, — махнул рукой полковник и отложил наган на край стола. — Да, вот уж забыл, про что хотел спросить любезную Ригину? Ох, ради бога, простите мою забывчивость, Валерий Валерьевич, не напомните, что же я хотел спросить Ригину?

Штабс–капитан разминая руки в черных кожаных перчатках, вдруг задумался и беспомощно развел руками.

— Ах, да вспомнил, голубушка, не приходилось ли вам встречать это высокого, плечистого, чем‑то похожего на гвардейского поручика лейб–гвардии Егерского полка, молодого учителя истории Гаврилу Горохова?

Григорий Семенов спокойно посмотрел ей в глаза, а она с испугом прямо смотрела на него. Капитан понимал, что еще не факт, что они могли с ней встречаться, да и она могла соврать для облегчения себе и ему жизни. Но она лишь замотала в ответ головой, что могло означать, что «нет», и с испугом посмотрела на полковника, собираясь снова заплакать.

— Ну полноте, вы ведь кто были у господ Шаховских? Кухарка, а посему могли и не встречаться, вот и Гавриил Савельевич говорил, что предпочитал отобедать лишний раз в трактире на Бармалеевской улице. Встретившись взглядом с молодым рыжеволосым арестантом и увидев его кивок головы, контрразведчик остался всем доволен.

— Что скажете Регина о студентках Шаховских?

— Маша и Стеша были весьма забавные и добрые девочки, очень любили своего дедушку и частенько его разыгрывали, — утерев глаза она уже с улыбкой заговорила с полковником.

— Ну, а дедушка–генерал, что в ответ им поди взбучку задавал? — уже сам давясь смехом спросил контрразведчик, махая ей рукой и прося продолжать. Он не мог остановиться, продолжая смеяться и оглядываясь на штабс–капитана, а тот тоже прыснул в перчатку и прикрыл глаза.

— А дедушка, Иван Федорович, делал грозный вид и называл своих любимых проказниц, одну «моя суворовка», а другую, старшую «бонапартистка»…

— А каков, старик? — смеялся полковник. — Нет, вы послушайте: одну «суворовкой», а другую «бонапартистка», ну а почему так по разному?

Контрразведчик взглянул на учителя истории и, увидев как тот улыбнулся, показал пальцем на него и вдруг они все: полковник, штабс–капитан, учитель истории, а затем кухарка Ригина еще долго искренне смеялись. Наконец, полковник махнул на них рукой и переглянувшись со штаб–капитаном спросил: — Отпускаем? Тот кивнул головой и продолжал улыбаться, смотря в пол.

— Обоих отпускаем?

— Да чего ж там, обоих, ваше преосвященство!

— Гавриил Савельевич, ну а почему все же такая несправедливость — одну называл «бонапартистской», а другую «суворовкой»?

— Ну, это длинная история… Старшая Мария любила все французское, с интересом изучала Бонапартизм, а младшая Стеша, которая обожала своего деда, была влюблена в русскую историю и Генералиссимуса, князя Александра Суворова, — бодро ответил капитан спецназа, хотя вдруг почувствовал, как попал на лед и потерял твердую опору.

— Неужели, это правда? И вы сами слышали? И как отвечали на это студентки?

— Сам слышал, да и что им было обижаться, ведь они любили деда, — поставил точку в слишком долгих расспросах Григорий.

Полковник снова стал строгим и встал из‑за стола. Он позвонил в колокольчик и тот–час заглянул в кабинет конвойный.

— Увести ее, она нам больше не нужна.

— Есть, Вашескобродь, — козырнул конвойный и как‑то резко поднял арестованную Ригину

Синявскую.

Когда дверь за ними закрылась, полковник подошел к окну и еще долго смотрел на парк, и не оборачиваясь спросил арестованного капитана.

— Вы знаете, почему мы ее никогда не отпустим? Она была любовницей начальника Харьковского ВЧК Саенко. Не приходилось слышать его имя? Ну правильно, второго такого палача еще надо поискать, столько за ним крови осталось в этом городе.

Григорий знал со страниц исторических книг об этом человеке, и то, что сказал полковник была правда. Бывший уголовник Саенко, сумел сделать карьеру в ВЧК, а затем отличился по части пыток и расстрелов до прихода Деникинской армии в город. Только теперь капитан понял, что он провалился, и не могла эта девица быть в доме Шаховского, а значит…

— Нет, голубчик, вот не знаю ваше настоящее имя, не думайте о нас так плохо. Ригина Синявская действительно была на Бармалеевской улице, в Санкт–Птербурге, вот только она эстрадная певичка, и пела в том самом трактире «Невская ночь», афишки там ее висели, все ее знали, кто бывал в трактире. Ну, а по поводу «суворовки» и «бонапартистки», извольте, тут уж ваш прокол, ни кто вас за язык не тянул соглашаться. Подумать только, что бы генерал в отставке, так мог сравнивать свою внучку с Бонапартом…

Капитан Семенов, не обратил внимания на слова полковника, а подумал о рыжим беспризорнике. «Да, сорванец, только от тебя теперь зависит теперь моя жизнь». Спецназовец перевел взгляд на наган, который по забывчивости полковника остался лежать на столе, хотя эти господа, похоже, не делают ошибок, а значит, он не стреляет, хоть в нем были патроны…

— Голубчик, что же вы сникли, — полковник повернулся к учителю и шагнул к своему оружию. Взведя курок он направил наган на капитана.

— Хотите получить пулю прямо здесь?

— А вам это надо пачкать ковер моими мозгами и кровью?

— Вот, как вы теперь заговорили, а где же ваши классовые убеждения? Почему не кричите и не ругаете нас и не восхваляете Советскую власть, вашу партию?

— Полковник вы все для меня уже давно умерли, и ровно через один год вы все бежите из Крыма на кораблях в другие страны, на этом и закончится Белое движение.

Полковник зазвонил в колокольчик, вызывая караульных.

— Кузьма, увести его в камеру, завтра расстрелять в бору!

— Вашескобродь, извиняйте, сначала его в пыточную, може он че знает?

— То, что он знает, мы все знаем. Что он скажет, как расстреливал белых офицеров? Да и не скажет он ни чего, вон посмотрите в его глаза…

— Так, вон, Вашескобродь, из четвертой камеры, давеча, чуть не заговорил…

— Кузьма, всех, слышите, всех расстрелять, освободите тюрьму… На фронтах бы лучше сражались, чем жилы из людей тянуть, — сплюнул полковник на пол и отвернулся от них.

— Есть, Вашескобродь, всех арестованных завтра расстрелять на рассвете, рад стараться!

3

К концу 1919 года Севастополь представлял из себя невзрачную картину. Белогвардейцы, разрозненные украинские националисты борющуюся с красной армией и большевистским подпольем; иностранные наемники и моряки с иностранных кораблей — наполняли немногочисленный город, насчитывающий чуть более 100 тысяч жителей.

Сам город находился в гигантской чаше с Большой бухтой, проходящей через весь город, и неглубокой Южной бухтой длинною в 2 версты. Крымская война наложила отпечаток на город, попавшего в осаду Турецкого флота, и на холмах проглядывались укрепленные форты с артиллерийскими орудиями и небольшие отдельные крепости, носившие названия «бастионы». Сам город исторически делился на Городскую сторону и Корабельную, разделяемую Южной бухтой и соединяемую мостом. Городские постройки практически все были из белого известняка, который добывали на ближних к городу холмах. Беднота жила в землянках и на развалинах.

Морские иностранные офицеры селились возле Графской пристани в двухэтажном здании гостиницы «Киста», а также в гостинице «Ветцеля» в центре города. Здания Морского собрания, Морской библиотеки, Дома для главного командира Черноморского флота центральной части города украшали город.

Каждый вечер в гостинице в центре города, в ресторане с весьма странным названием для этого кровопролитного времени «Красный кабачок», шел спектакль с одним названием «Кабаре». Танцоры и танцовщицы, принимающие участие в театрализованном стриптиз–шоу, частенько подвирали своими нестойкими голосами и ошибались, выписывая пируэты и прыжки. Несмотря на это, такие представления вызывали огромную популярность среди разогретых водкой моряков с иностранных кораблей. Тут же были номера, для более изысканных ночных утех. Артистки не отказывали кавалерам, особенно если они платили американскими долларами. Город жил сегодняшним днем и понимал, что рано или поздно в Крыму все измениться и Красная армия, собравшая в свои ряды огромные народные, обезумевшие от ненависти к буржуазному прошлому России, сбросит в море все то, что сейчас происходило в Крыму.

Белые офицеры разных званий, воинских частей и родов войск, стесненные в средствах, предпочитали играть здесь на втором этаже ресторана в карточные игры.

Однако, судьба в виде карточных выигрышей и проигрышей частенько вносила роковую роль в их жизни. Именно госпожа–удача или случай были распорядителем в игре. С одной стороны, непредсказуемый фактор управлял судьбой и размером выигрыша, а с другой традиционные качества русских офицеров — выдержка, хладнокровие, мужество, способность не терять головы в трудных обстоятельствах и сохранять достоинство в гибельных ситуациях — именно тех качеств, которые проявляли русские офицеры в сражениях, частенько вступали в конфликт и окончательно наносили жизненный удар по искателям удачи. Бывало, что по окончанию игры, офицеры проверяли свой револьвер на наличие последней пули, не имея возможности вернуть карточный долг, а иной раз счастливчик начинал сорить деньгами, угощая друзей и певичек из кабаре.

Бойцы отряда «Нулевой дивизион» сняли за небольшую плату, сроком на одну неделю небольшую застекленную террасу в каменном доме, что находился недалеко от Митрофановской церкви. Заплатив за постой, они обещали ей оплачивать и двухразовый овощной и рыбный стол, чем привели ее в нескрываемую радость. Вдова морского офицера, погибшего в одном из сражений с немецким кораблем, обещала помолиться за них в церкви.

После небольшого совещания в город на разведку отправились Пуля, Уник, Кик, Грач и, безусловный претендент на главную действующую роль — математический гений и программист, Крак. Он знал с десяток азартных игр, и имел весьма высокие результаты на он–лайн игровых интернет порталов. Рулетка, покер, блек–джек, нарды, кости и другие игры были ему известны, хотя программист и хакер относился к этому без огромного азарта, каким обычно заряжались обычные интернет–игроки.

Кик и Крак шли немного впереди по наклонной улице Севастополя, что должна была неминуема привести в порт, а чуть отстав от них, за ними следовали еще три бойца их отряда. Мимо беспокойно сновала публика, кто предлагая снять от комнаты до апартаментов, иногда увидав молодых парней, оживлялись девушки, одетые в яркие сарафаны и жакетки. «Дамы, запрошуют кавалеров на вечер або так для развлечений», — выкрикивали иные. Тут же торговали булками и пирогами с капустой уличные торговки, выкрикивая: «Пироги 5 копеек з капустой, 10 з рыбой або з мясом… Рыба вяленная, саленная на ваш смак…». Русские мужики с самоварами кричали: «Сбитень горячий».

— С деньгами тут не пропадешь, — задумчиво заметил Крак и взглянул на Кика. — А ты как в карточные игры и кости, играть умеешь?

— В карты не очень, но кости, что тут сложного: бери, бросай, считай сколько выпало.

— Это, ты прав — новичкам везет! Ну, ладно потом посмотрим, какой стороной к нам обернется фортуна…

Около ресторана на центральной площади города они остановились, разглядывая красочные плакаты, рекламирующие вечерние концерты кабаре, великолепный ужин в русском, украинском, и любым иным иностранном меню, для господ морских офицеров.

Два белогвардейских офицера, видно с утра принявших рюмку, или еще не отошедших с гулянки прошлой ночи, о чем‑то оживленно спорили. Из обрывков слов и фраз, становилось ясно, что предметом спора у них была карточная игра.

— Вот, батенька, ротмистр‑то наш продулся, так продулся, — сказал штабс–капитан Алексеевского кавалерийского полка в белой с синими галунами форме, — в полку вечно в выигрышах ходил, с кем ни сядет, бывало, загребет, а теперь уж третий месяц все проигрывает. Не задался ему этот Севастополь, да и играть то приходится с иностранцами, а они бестии хитрые. Я думаю, пару тысяч монетов спустил, да и из имущества полкового монетов на пятьсот. Я уж не говорю про фамильные свои ценности: пистолеты в серебряной отделке, часы золотые, от Бурэ, чем он гордился всемерно, саблю с позолоченным эфесом, оставшуюся ему от деда генерала, все ухнул.

— Так ему и надо, поделом ему, — ответил другой офицер Черкесского полка, одетого в бешметы черного цвета и серые черкеску с газырями, и кубанку, — а то уж он очень всех обдувал: с ним играть было крайне неприятно. Позвольте, право, вот помню последний раз талии с ним расписывал, играл спокойно, не горячась, мирандолем, но верите или нет, милостивый государь из пяти заходов только раз и угадал карточку… Вот так, весь свой месячный пансион и проиграл.

— Господа, не откажите в любезности. Если вам позволяет время, — вежливо обратился Кик к белогвардейским офицерам.

— А вы собственно, какие будете?

— Сами мы не местные, из мещан Мценского уезду, господа офицеры.

— Что же помню я Мценск, дыра ужаснейшая, так что хотели, голубчики, поди и не служили в армии?

— Не приходилось ваша светлость, а мы вот папеньку разыскиваем, — приложил руки к груди Крак и слегка сгибая в поясе свою худощавую и высокую фигуру, — Ну, не тут‑то было, где мы только его не искали, вот и решили заглянуть на карточные столы может он здесь нашел себе времяпровождении.

— Значит ищете, но и сами с усами, не отказались бы поиграть? — улыбнулся в усы офицер Черкесского полка. — Ну, это устроимо, а вот скажите коли так, денег, поди, у вас припасено, да и сюртук приличный. Вот так, как вы есть, не потребно заявляться в приличное общество, да еще где играют господа офицеры.

— Мы в понятии, конечно, денег немного скоплено, маменька поддержала наше путешествие, да чек надеемся в банке обменять. Вот и хотели, ваша светлость, узнать про игру побольше, а то чай народ смешить будем? В какую игру здесь играют?

— Ну а сами‑то во что там играли в Мценском уезде?

— Так преферанс, и «бабки» все больше. Ну иногда в «горелки».

— Ну, это вам вряд ли вам поможет, здесь играют в «Банк» или «Штос», — начал черкесский поручик и видя растерянность на лице заезжего провинциала, тотчас взялся за обучение. — Слушай сюда, голубчик: один из бывалых и денежных игроков — Банкомет — объявляет сумму денег, на которую он нынче банкует, ставит банк. Другой или несколько ловцов удачи «понтируют», то есть играют против банка, выступая в роли «понтеров». У каждого понтера имеется собственная карта, на которую понтер ставит, вынималась она им из своей колоды и откладывалась лицевой стороной книзу возле себя. На эту карту понтер кладет свои деньги, ставку. Затем начинается сама игра.

— Интереснейше вы рассказываете, сударь, а как же шла сама игра? — стал заводится Крак.

— Смотри не промотай, все мамашины сбережения… Ну вот, стало быть, банкомет мечет банк — раскладывает карты из своей, непременно свежей колоды попеременно на две кучи, направо и налево. Если загаданная понтером карта оказывалается в правой кучке, ставку выигрывал банкомет, в левой — выигрывает понтер. На этом «талия», то есть партия, заканчивается и начинается новая, с новыми ставками, а иногда и игроками.

— Так, как я вижу, шансы на выигрыш у банкомета и понтеров оказываются совершенно равными, — довольно потер руками Крак, — ни кто не сможет ни передернуть, ни карту покропить или подрезать.

— Смотри так ты не простой, мещанин, кое–какие словечки знаешь, — засмеялся поручик.

— Ну, так слушай до конца: если, играя, понтер не увеличивает ставку, это называется играть «мирандолем». «Семпель» — простая, неудвоенная ставка, удвоенная ставка — «пароли», или «с углом», — утроенная; «пароли пе» — ушестеренная. Соответственно понтер загибает углы поставленной, то есть отложенной им карты — от одного до четырех углов. Отсюда выражение «гнуть пароли», или просто «гнуть», — увеличивать ставки…

— Спасибо, господа офицеры, честь и хвала русскому оружию и русскому офицерскому обществу, — говорил с подобострастием Крак, сам же прибывая в сложных математических рассуждениях об узнанной новой для него карточной игре.

Два бойца спецназа Крак и Кик соединились с Уником, Пулей и Грачем в небольшом палисаднике, за перевитыми лозами облетевшего виноградника.

— Какие новости, Крак, будем сегодня брать банк?

— На счет сегодня не уверен, но должен признаться, что раньше был профаном, когда читая «Пиковую даму» Пушкина, ни как не мог понять, во что они играли?!

— Ты имеешь Германа, который ставил 3–ку. 7–ку и наконец туза, — кивнул головой Грач, — ну помню. Как он удивился, когда в своей карте он увидел не туза, а пиковую даму…

— Туз выиграл! — процитировал Грач Германа. — И Герман открыл свою карту.

— Дама ваша убита, — в ответ Герману сказал Чекалинский.

— Тут Герман был потрясен и разорен, — поставил точку Грач. — Так Герман поиграл почти сто тысяч…

— Так точно, Грач, я удивлюсь, почему Пушкин оставил эту драму без объяснения игры. Он посчитал это настолько простым, что погрузил нас в полное непонимание и мы должны были чувствовать просто идиотами, когда читали.

— Вроде того, Крак, а может быть цензура вырезала, чтобы детишки не резались в игру «Штос» на переменах, подражая Герману. Ладно, я объясню вам смысл игры перед сном. После ухи и краюхи хлеба, — погладил себя по животу Крак, — А пока мне треба не плохой костюм, ну хотя бы чиновничий сюртук и денег для раскрутки монетов триста, как тут называют карбованцы…, или доллары.

Лишь только на продуктовом рыке, в корабельной части города, куда сходились моряки с кораблей, а иногда и забредали офицеры, бойцы заметили какую‑то игру. Решив попробовать свои силы, а также проверить свою везучесть, они примкнули к группе шумных и горланящих моряков. В синей форме и шапочках с красными помпонами играли в покер с шестью костями французские моряки с итальянцами и американскими моряками, и сухопутными солдатами, видно составляющими десантные силы кораблей.

— Они бросают по две кости, все подряд, а иногда некоторые перебрасывают, в чем тут смысл? — с удивлением спросил Пуля, который понимал, что единственный способ заработать в этом городе — это обыграть того у кого есть деньги. Однако, спецназовец понимал, что их приход сюда из будущего, не делало их фаворитами ни в чем, по отношению к этим людям из прошлого, и даже наоборот. Пуля залез в свой карман и обнаружил там около 40 карбованцев, что хватило бы на недельный провиант для всего отряда. Тут он вспомнил всегда голодного, огромного роста и мускулистого боксера Медведя, а также прекрасную половину в лице Жары и Луны, которые попросили принести пирожки или с капустой или повидлом. «Что будет, если они все тут спустят, играя в кости?», — подумал Пуля. «Но, что будет через неделю, когда у них кончатся и эти деньги?».

— Так, что играем? — с волнением спросил Крак. — Играют они в старинную, якобы придуманную неграми в Новом Орлеане игру в кости, но игра прижилась на кораблях среди пиратов и моряков. На первом этапе надо не выбросить 2, 8, 12 в сумме двух костей, а желательно 7 или 11, тогда выходишь в следующий круг, а следовательно к призовым добавляются деньги проигравших…

— Хм, понятно, но а если не те и не другие? — спросил Пуля, все еще сжимая в кулаке 40 карбованцев Украинской Державы.

— Тогда перебрасываешь снова. А вот тут, для продолжения надо выбросить свое очко, ну, а если 7 проиграл, — улыбнулся широко Крак, словно перед ним открылась дверца сейфа, за которой засверкало золото или лежали стопки банкнот.

— Ладно, Крак, ты тут не резвись особо, это не в Интернете играть на виртуальные деньги, тебя девчонки самого сожрут, если…. Ну ты сам понимаешь, — остановился, не договорив, Пуля.

— Ладно, Пуля, к сожалению, умная мысль сама не придёт. Приходится её думать, — вытащил из памяти крылатое выражение Крак и бережно взял деньги. — Значит, в долларах, у нас всего четыре, но они начинают по доллару или 10 карбованцам…

Крак взял 30 карбованцев и подошел к кругу иностранных моряков, которые бросали кости по очереди в низкую фанерную коробку.

— Сэр, Ай эм гона плей дайс виз ю, — на английском языке объявил Крак, о том, что он собирается играть с ними в кости и стал ждать нового кона.

Наконец, кон закончился и все деньги собрал чернокожий французский матрос. Он радостно смеялся и ни как не хотел выпускать кости из руки. Крак положил свою десятку карбованцев. Бросив, первый раз на большее они определяли, кто из них ходит, а за ним по часовой стрелки шли другие игроки.

С первого броска Крак выбросил 5 и 2, тем самым набрав 7, прошел во второй кон. Со следующего кона он выбил 9 и со второго броска сумел повторить опять 9, пройдя в третий кон. Через 10 минут Крак остался с итальянским моряком с красной и зеленой полосой на берете, символизирующим флаг Италии.

— Рагаззо Руссо вуале винсере, — сказал он своему товарищу и они вместе засмеялись над Краком.

Итальянец бросил 4:5, набрав девять, и тут же повторил девять на 6:3, он радостно захлопал в ладоши, но Крак выбросил сразу 6:5, набрав в сумме 11. Одинаковый результат означал, что игра должна была повториться, но следующие игроки могли войти только с удвоенной ставкой, по два доллара. Так игра завертелась по новой, но Крак в предпоследнем круге сошел. Вскоре Крак проиграл третью десятку карбованцев и в размышлениях стал думать о том, стоит ли проигрывать последние деньги. Он беспомощно оглянулся к своим коллегам из отряда, рассчитывая, что кто‑то из них согласится сыграть. Но ни Грач, ни Пуля, ни Кик не поддержали идею, и лишь Уник пожал плечами и взял деньги. — Попытка не пытка, а спрос не беда, — сказал Уник и стал в уме, что‑то подсчитывать.

— Тут, нет закономерности, — улыбнулся Крак. — Тут, простое везение, фортуна Уник, или она с тобой или очень далеко, как от меня сегодня.

— Определенно, с тобой согласен, но вот я смотрю когда войти, и когда сделать перерыв, угадав, кто должен выиграть…

Наконец, Уник вошел в кон и бросил кости, сразу выиграв в первом и втором круге, а затем в третьем. Во втором кону, ему опять повезло, когда он выбросил два раза 11 и цифру 6 в последнем кону. В третье игре он выбрасывал два раза 9 и 10 свою цифру, повторяя ее повторным броском, и в последнем коне ему выпало 12 на двух кубиках два раза по 6. Уник понимал, что для того, что бы выиграть ему надо выбросить снова два раза по шесть, а это могло быть только возможным в 5% из ста.

Кругом шумели моряки, ожидая, что он выйдет из последнего броска и деньги перейдут в новый кон. Они делали ставки между собой, что русский не сможет повторить комбинацию с двумя шестерками. И вот, Уник долго болтал кости в медной кружке, а затем выбросил в фанерную коробку… Кости долго прыгали и вертелись, а затем снова остановились на 6:6, выдав двенадцать.

Моряки одни смеялись, другие кричали «stregoneria o di frode», «La fraude propre russe», «I do not trust in such luck» на трех разных языках, но лингвист Грач, тут же перевел, что все они не верят в такую удачу и склонны думать о мошенничестве.

- Misters, sailors play this game lots of times and never fraud except as bones were not found, but your bones is now, — спокойно пояснил им Уник, имея в виду, что эту игру играют моряки уже много времени, но кроме как с костями не придумано обмана, а кости принадлежат им самим.

Игра продолжалась около трех часов и уже стало ясно, что у иностранных моряков кончились деньги, но они успевали подбегать к своим знакомым, тут же прогуливающихся среди торговых рядов, и брать в займы. Еще через час в игре от старых игроков оставался лишь более успешный черный француз, а в игру вступили новые игроки. Выбывшие и проигравшиеся в этот плохой для них день, не торопились домой обратно, а оставались смотреть на игру. Они, что‑то иногда кричали, недовольно показывали на везучего русского парня, который выигрывал каждый второй банк, а иногда вступая в игру при удвоенном банке, снимал и его…

— Уник, не пора ли завязывать, ты знаешь сколько денег уже передал Пуле и Кику? — спросил не меньше потрясенный такому везению Крак — Не меньше, тысячи карбованцев или двести долларов. Мне становится страшно, если они захотят нас побить или отнять деньги…

— Они без оружия, у них лишь кортики, да и то не у всех, — заметил Пуля и улыбнулся. — У нас есть Кик, русская школа рукопашной, техника приемов спецназа и сокрушительные приемы кун–фу — вот лишь его неполный перечень.

Тут в игре произошел перелом, и некоторые разозленные игроки стали удваивать и утраивать ставки. Уже на кон стали класть по десять долларов, и в игре Унику теперь противостояли лишь двое иностранных моряка и высокий американский офицер в зеленом полевом костюме с пистолетом в кобуре. Начав бросать кости вчетвером, скоро в кону остался лишь русский спецназовец Уник и американец. Офицер с корабля США заметно нервничал и злился на русского. И когда в последнем кону он выбросил 4:4, он начал ругаться и произносить оскорбления в адрес русского молодого худощавого парня с высоким лбом, светлыми чуть воющимися волосами и спокойными умными глазами.

Уник слегка улыбнулся и оглянулся назад к своим друзьям спецназовцам.

— Искал американец ножа, да напоролся на ежа, — сказал Уник и бросил кости. Кубики долго крутились и прыгали, пока не встали на 7.

- My game, — хотел забрать деньги с кона Уник, но американец выхватил пистолет и направил в упор на русского.

- You are cheating, very short rolling, try again! — кричал американец и тряс револьвером Смит- Вессон над собой.

- Ok? But the last time, — нехотя согласился Уник, однако по закону игры победитель всегда находился в некотором зависимом психологическом состоянии от истерик и жалоб проигравшего. Поэтому, на заявление американца, что он почти не крутил кости в стакане, Уник снова взял медный стакан и начал снова долго трясти кости. — Люби, не влюбляйся; пей, не напивайся; играй, не отыгрывайся, — сказал он спокойным голосом своим коллегам.

Американец немного успокоился и достав из кармана еще 50 долларов положил на кон, предложив и Унику «rise a bat», поднять ставку. Уник кивнул головой, доставив 50 долларов, и еще раз напомнил всем, что играет последний раз.

Наконец покрутив кружку довольно долго, русский выкинул сразу 7, победное число. Была очередь американца, и он взяв в руки кости, что‑то быстро сказал обратившись к Богу, и вспомнив Деву Марию, тоже довольно долго крутил стакан и наконец выбросил 4:4, что означало «крепс» или чистый проигрыш игрока.

Уже вечерело, когда на тихую террасу, увитую виноградником, поднялось несколько модно одетых парней в одежде франтов–путешественников в шляпах и в черных лакированных туфлях. В руках они несли корзины с фруктами, пирогами и сладостями.

— Ребятки, где же вас так одели, обули, да еще халявы навалили полные закрома.

— Так, то ж не халява, а четно заработанные деньги…

— Ха–ха–ха, что бы столько заработать здесь нужно год с утра до вечера нам всем вкалывать, — не поверил Медведь. — Наверное какой‑то поезд белых грабанули, ну или хотя бы банк!

— Хм–м-м, Медведь, ты о нас подумал как‑то плохо, что я чувствую себя неловко…

— А что нам думать, вас не было весь день, а теперь столько еды приволокли, да еще оделись, — обиженно вскинул руки Стаб, ему стало обидно, что самое интересное прошло мимо него.

— Ни чего, Стаб, обещаем информировать тебя каждый час, вот только мобильный телефон купим.

Кругом все радостно засмеялись, угощаясь пирогами с капустой и повидлом, а также пробуя пахлаву и кунжутные конфеты, которую продавали везде татары, торговцы сладостями.

— Правда выиграли, ребят, значит продержимся? Ведь еще два дня осталось до тридцатого…, — радовалась Жара и влюблено смотрела сразу на всех. — Наверное сильно злые были те кто проиграл?

— Точно, Жара, особенно один американец, все отпускать Уника не хотел. Откуда у них такая нелюбовь к русским? — аккуратно вешал свой франтовый костюм Кик.

— Бог не без милости, русский не без счастья, — воскликнула Луна, мечтательно провожая закат и солнце, уходящее за морской горизонт. — Эх, где же наш Георг? Да, как бы помочь нашему командиру?

4

Григорий Семенов пребывал в камере контрразведки Армии Кутепова последнюю ночь перед расстрелом утром на рассвете.

— Слышь, комиссар, есть будешь, или тебе не к надобности, все равно завтра расстреляют, — крикнул надзиратель через зарешетчатое окошко, но так и не услышав ответа удалился.

На улице стемнело уже как час и стала завывать метель, принося редкие снежинки. «Если, рыжик, не сможет принести гранату, придется валить конвоиров и уходить на лошади», — размышлял капитан спецназа без особых волнений, вдруг вспомнив, как его расстреливали на Кавказе террористы, но их планам не пришлось сбыться. Трое террористов уже навели на него автоматическое оружие, как спецназовец Семенов вспомнил про секретную карту, которая была у него под защитным комбинезоном. В действительности это была простая без обозначений топографическая карта километровка. Подошедший к нему вплотную боевик улыбался и держал его на мушке пистолета. Протягивая карту, Григорий еще приблизился на шаг и нанеся удар ногой по колену схватил наемника за руку и нажимая на курок его же рукой навел ствол на двух других боевиков. Капитан тогда спасся и, получив оружие боевиков, вернулся к ним отряд, где около десятка террористов отдыхали и не ожидали такого поворота дела. Расстреляв их в упор, Семенов покинул ущелье, вернувшись на базу. Начальник его спецгруппы, лишь через сутки узнал об убитых боевиках и спросил, всегда неразговорчивого Семенова — «Твоя работа?», но молодой боец не ответив, лишь кивнул головой. «Хорошая работа, Григорий, спасибо тебе от лица командования!».

Откуда‑то издали до здания контрразведки донеслись звуки цыганской гитары и заунывно–протяжной песни. Пела молодая цыганка, а ей под звуки аккомпанемента гитары и бубенцов подпевал сильный мужской голос.

— Ярким солнцем, синей далью

— В летний полдень любоваться,

— Непонятною печалью

— Дали солнечной терзаться…

— Кто поймет, измерит оком,

— Что за этой синей далью?

— Лишь мечтанье о далеком

— С непонятною печалью…

Лишь только стихла цыганская песня, как Григорий услышал непонятный шорох около решеток тюремного окна.

— Дядя Гриня, ты где? — раздался тонкий голосок мальчишки–беспризорника.

— Здесь, рыжик, будь осторожней, — откликнулся капитан Семенов.

— Тогда давай принимай, тут оружие, гранаты, снаряд, наган, патроны, форма… Спасибо цыгане подвезли все это на своей повозке.

— Ой, рыжик, молодец, ой мы сегодня с беляками повоюем, — обрадовался спецназовец. Он не торопясь и аккуратно принял все, что принес мальчишка. — А теперь, рыжик, давай отсюда подальше, минут через тридцать тут так рванет, столько шуму будет.

— А потом, в Крым, рванем?

— Еще как рванем, рыжик, ты жди меня там у реки, где речной трактир, поди слыхал, там еще конка.

— Хорошо, дядя Гриня, я весь Харьков знаю, это вдоль реки Лопань, туда прямиком на юг, — махнул мальчишка рукой.

— Тогда, беги, рыжик, только скажи где у них кони около здания?

— Так, вот тут близехонько, увишь амбар сразу около дома, там и лошади знатные у них.

Григорий проводил взглядом быстро убегающего, словно заяц, беспризорника и перекрестился и поцеловал свой крест. «Ну, вот стало быть повоюем, господа белогвардейцы!». Спецназовец примерил белогвардейскую ношенную форму, видно с убитого капитана корниловского полка. Китель цвета хаки с шевронами череп с костями и черно–зеленые погоны с буквой «К» и черные бриджи оказались впору, что приятно удивило, так как он был высокого роста 185, высокие сапоги тоже оказались впору. Григорий Семенов одел портупею и зеленую фуражку. «Теперь я капитан корниловской артиллерийской бригады, только шашки не хватает», — обрадовался капитан спецназа.

Капитан Семенов засунул за пояс наган, прежде проверив спусковую скобу и боек, вспомнив, как хотели его разыграть белые контрразведчики. Затем аккуратно и бережно взял гранату лимонку Ф-1 и осколочно–фугасный дальнобойный снаряд, калибра 7.62 и весом 6 кг., с привинтной головкой. «Стало быть не понадобиться граната для запала, так рванем…». Имея опыт сапера, спецназовец начал аккуратно отворачивать головку, а затем сделав из ваты старого матраса плотный фитиль, засунул в отверстие, подсыпав немного в вату пороха. Вставив снаряд между прутьев, не мешкая он поджег фитиль и отошел в самый угол камеры, оставшись под защитой стены. «Лишь, бы осколки не срикошетили от стены», быстро подумал он, и в дополнение еще закрылся деревянным лежаком и прикрыл уши.

Казалось, долго тянулось время и горел ватный фитиль. Но вдруг все пространство в камере сотрясло от мощного взрыва, и груда осколочных шрапнельных камней и осколков посекла все стены и щит, которым прикрывался спецназовец. Еще какое‑то время в камере стоял едкий пороховой дым. Подойдя к окну, капитан увидел, что несколько прутов сорвало, что давало возможным выбраться наверх и бежать. Но яркая луна освещала бледным молочным светом все округи. «Стреляй по мне, не хочу… Надо уходить по другому, по культурному через дверь…», — решил он и достал наган.

По тюремному подвальному коридору к камере уже бежали шаги. Открылась дверь в темную камеру и охранник с винтовкой подбежал к разбитому окну.

— Убежал, убежал леший, взорвал камеру и убег, — взвыл не то от обиды, не то от злобы, что упустил красного, знакомый Григорию караульный и побежал обратно, видно отлавливать и убивать красного беглеца.

Капитан спецназа и он же капитан корниловской артиллерийской бригады отряхнул китель и, поглубже надвинув на глаза фуражку, решительно и быстро с наганом в руке пошел наверх. Поднявшись по лестнице он оказался на первом этаже здания. Тут же носились и кричали «кто во что горазд» белые офицеры и солдаты.

— Бей! Руби! Ломи! Красные окружают! Вот–вот в плен возьмут! — кричал Григорий Семенов выставив вперед свою челюсть и до неузнаваемости изменив лицо и голос. Выскочив на крыльцо, капитан продолжал орать, как учили его в спецподразделении, чтобы шокировать и сбить с толку неприятеля. — Бей–бей–бей красных! Сади–сади–сади, руби их вчистую! Так–так- та–аааак, седлай коней, окружают красноперые, руби их шашками!

Так, взбудоражив всех белых и внушив им, что их окружают красные и нужно седлать коней, он выстрелил два раза в воздух и, с еще несколько офицерами Деникинской армии, побежал к амбарам за лошадьми. Оседлав и тут же подхватив шашку с плечевой портупеей, Григорий выскочил из амбара. Подскакав обратно к парадному крыльцу здания контрразведки, он крикнул:

— Господа офицеры и солдаты, приказ охранять здание до подхода кавалерии, пулеметы на крыльцо, красных встретить огнем, я в Штаб доложу и к полковнику… Шевелитесь, нечего рассусоливать здесь, в городе красные орудуют.

Григорий пустил отдохнувшего коня в очень быстрый карьер, когда лошадь движется почти прыжками в два темпа и развивает скорость более 60–ти километров в час. Промчавшись так около трех километров, капитан начал сбавлять скорость и пустил коня широкой рысью, что давало коню отдышаться и успокоится. Так капитан миновал несколько улиц и опустевших площадей и оказался на берегу неширокой реки Лопани. Впереди замаячил «Речной Трактиръ», который привлекал посетителей огнями, и оттуда неслась музыка.

Навстречу капитану быстро проскакал конный белогвардейский отряд в сторону Дворянского собрания или контрразведки Кутепова. Григорий еще раз неторопливо прогалопировал мимо трактира и услышал разбойничий свист, откуда‑то с деревьев.

— Рыжик, это я — Гриня, давай ко мне на седло запрыгивай.

— Молодец, бежал таки от беляков, — радостно ухватился за сильную руку спецназовца, и влетел в седло беспризорник.

— Куда лучше уйти от белых? — на ходу спросил Григорий.

— Давай так прямо, а там подскажу, будем уходить из города через Шатиловку, туда белые не сунуться — народ там мрет от тифа и больница для бродяг…

— Понял, рыжик, а звать тебя то как?

— Никифор Матвеевич!

— Да, ладно уж тебе, можно попроще — Никиша, годков то сколько?

— Двенадцать, зови Никиша, только дядя Гриша, в Крым меня взять обещал, не обмани!

— Да, ты что, Никиша, меня с того свету достал, как же обмануть то?

Держась малолюдными улицами и пустырями, они попали в мертвый пригород города, где и собаки то не встречались на улицах. Проскакав еще верст десять проселочными дорогами, они приблизились к железнодорожной станции, где грузили лошадей и фураж для отправки на юг. Фронт начал готовиться к отходу на южные рубежи, где скапливались отборные части Белой армии, надеясь на южный плацдарм, как на последний оплот Белого движения.

— Никиша, ты уверен, что он на юг уходит? — в размышлениях спросил мальчишку Григорий. — По Крымской железной дороге, поезда веселей бегают, а это узкоколейка.

— Ну сумлевайтесь, дядя Гриня, они в Севастополь идут через Лозовую, я уже катался тут, да, по–правде сказать пшеницу мы здесь воровали, да вот мого знакомого подстрелили в мертвую… Вот с тех пор не сувался сюды.

— Эх, рыжик, где ты только не бывал! — потрепал капитан по рыжим вихрам беспризорника. — Ладно, так когда он трогается паровоз?

— Вон уж скоро, вишь они закрывают вагоны, не пужайтесь, дядя Гриша, там охраны почти нет.

— Ладно ты на поезд своим ходом, а я стало быть по культурному, вон с офицером переговорю, а то вон стапеля уже убирают с вагона.

Простившись ненадолго, Григорий послал своего коня вперед к готовому отойти составу. Его заметили издалека и два солдата опустили в его сторону винтовки, присев на одно колено.

— Не стрелять, капитан Семенов здесь, — поднял он им навстречу руку. — Поручик, как идет погрузка?

— Поручик Гладышев, господин капитан, — козырнул белогвардейский офицер, — все почти готово, через 10 минут уже можем трогаться.

— Отлично, голубчик, у меня приказ из Штаба армии Кутепова следовать с вашим эшелоном до конечного пункта.

— Превосходно, господин капитан! Изволите лошадь в вагон загнать?

Григорий Семенов спрыгнул с коня и отдал поводья солдату.

— Только не забудьте напоить его и дать фуражу.

— Будет сделано, Вашескбродь, не переживайте, мы с понятием относимся к скотине.

— Да, ты что такое говоришь, он мне, как брат родной, — похлопал спецназовец своего коня по загривке, а довольный поручик лишь подкрутил свои усы вверх с улыбкой.

Капитан поманил к себе поручика и вполголоса спросил.

— Как матушка звала, господин поручик?

— Иваном, с самого детства, — немного растерялся лет 22–х белогвардейский офицер.

— Ваня, в городе красные начали орудовать… Я с секретным приказом следую до самого юга. И что бы ни одна ж–и-в–а-я д–у-ш–а, — Григорий растянул последние слова и заглянул в глаза поручику, которого немного затрясло от страха, — ни одна…. не знала, что я на поезде, даже станционные опричники. Понял, Ваня? Где у вас вагон с сеном?

— Так точно, господин капитан, вон он идет сразу за паровозом… А вот завтра в полдень вам щи, да кашу принесть?

— Да погуще, — улыбнулся он поручику и пожал в знак благодарности руку. — Эх, Россея–матушка, такие офицеры славные у нас, а мы все бежим, да бежим на юг.

Скоро состав тронулся, набирая скорость по рельсам узкоколейки, а сверху вагона капитан уже услышал босоногие шажки Никиши. Капитан открыл дверь и тотчас как воробья подхватил на руки мальчишку, которого аккуратно и с заботой поставил на сено.

— Ну, Никиша, можешь спать отсыпаться, ни кто нас не побеспокоит до самого Севастополя, а завтра еще щи, да кашу принесут…

5

Утро 28 ноября 1919 года принесло в Севастополь пронизывающий ветер с северо–востока и первые хлопья снега. Он тут же таял на земле и дорогах, но было неуютно и холодно. Солнце спряталось за тяжелыми серебристыми тучами, словно и не было еще вчера хорошей солнечной погоды. Морской шторм в четыре балла, разбиваемый молами, набегал огромными бурунами на пирс, однако внутри Большой бухты было спокойно.

Утром хозяйка дома занесла завтрак — чугун вареной картошки с солеными черноморскими бычками, да растопила самовар с смородиновым листом. На террасе было довольно прохладно и тонкие покрывала плохо согревали. Уже немолодая вдова морского офицера посоветовала набрать на морском берегу плывуна, который выносили большие волны. Однако до берега моря нужно было идти с километр.

Позавтракав картошкой, а также вчерашними гостинцами, несколько спецназовцев отправились за плывуном. Набрав мешка три веточек, корешков и кусочков дерева, отшлифованных морем, спецназовцы в мешках принесли их обратно. Рассыпав их перед домом в саду для просушки, они выбрали самые сухие, а также бамбук, который был готов для топки. Минут через тридцать, когда буржуйка накалилась до–красна, по террасе поплыло тепло, бойцы и прекрасная половина отряда решила еще поспать после холодной бессонной ночи.

— Матрасы из камышей и соломы, не самое лучшее, что я встречала в жизни, — проворчала Жара и с головой нырнула под ватное одеяло.

— Главное тепло и пузо сыто, — отозвался Стаб, укрытый толстым куском парусины и старой флотской шинелью.

— Мой дед воевал на фронте, — послышался голос Кика тоже из‑под вороха брезента и парусины. — Так он рассказывал, что в ту холодную зиму 41–го под Москвой у них не было землянок, еще не успели построить, только их перекинули с сибирского ополчения. Так они ложились на еловый лапник и забирались под брезентовый чехол артиллерийской реактивной установки «Катюша». Чтобы не замерзнуть они прислонялись друг к другу, вот так и грели друг друга… А каждый час кто‑то командовал «повернись», тогда они все поворачивались на другой бок.

— Отлично, Кик, а еще в армии США есть правило, что замерзшего подводника или того кого вытащили из ледяной воды, кладут рядом с женщиной, — послышался голос Луны, заваленной каким‑то тряпьем. — Представь себе, не просто кладут, а в обнимку с женщиной.

— Да, ты что? — удивился Кик, — Но заметь Луна, не я это первый предложил…

— Кик, тебе это не грозит, мы все помним, как ты бегал вокруг лагеря на орловщине по утру и сбивал шишки ногами. Ты пускал пыль в глаза, или хотел завоевать наши сердца?

Долгое время стояла тишина. Ни кто не отвечал Луне, и потихоньку среди бойцов и молодых ученых отряда стал нарастать сначала тихо, а потом во все горло и мощь молодой задорный смех. Офицер спецназа Кик слегка пошевелился в груде тряпья, а затем, понимая, что ему надлежало что‑то ответить, чтобы не стать предметом шуток, негромко сказал Луне.

— Дорогая и прекрасная Луна, я готов выступить в роли согревающего мужчины, если ты упадешь в воду и сильно замерзнешь, в любое время. А по поводу моих утренних пробежек, отвечу просто — что могут подумать о нас всех, если некий крепкий мужчина, будет бегать по Севастополю по утрам и отрабатывать спарринг и растяжку…. Думаю, что скоро здесь будет контрразведка Деникина.

— Он прав, без комментариев, — не громко, но четко ответил Пуля. — Нам приключения не нужны, мы должны быть, как все… Мужики по утрам выглядят синеватыми и немного с бодуна, а не бегают, как японские самураи, а женщины еще хуже, так как на них лежит все хозяйство по старым русским традициям…

— Если налить хотите, то я первый подойду, а то от этой погоды у меня ни настроения, ни хороших идей, — высунул нос Стаб из‑под покрывала.

Наступила тишина, все стали как по команде смотреть на падающий за окном снег.

— В церковь вчера ходили? — спросил Пуля, находясь тоже не в лучшем настроении, да еще отсутствие Георга, всех угнетало. Офицер спецназа понимал, что отсутствие опытного и решительного капитана ФСБ Семенова может наложить отпечаток на ход всей операции, если не хуже — сделать ее бессмысленной. Георг в своем лице был не только мозговым центром, но и волевым стержнем отряда «Нулевой дивизион».

— Были и утром, и на вечерне… нет Георга.

— Неужели не сможет вырваться из лап контрразведки? — спросил Грач и подошел к буржуйке. Открыв дверку, он подбросил топлива и согрел себе руки. — Вон Стаб привязал объявление к церковной калитке, что он продаст флешку с записями Элтон Джона и адрес оставил.

— Какую флешку, — переспросил Пуля, а затем переглянувшись со всеми, вдруг безудержно засмеялся. — Флешку, ха–ха–ха, да еще с Элтон, ха–ха–а-а, Джо–о-н–ом, ха–ха–ха!

Весь отряд смеялся без остановки, сотрясая пол на веранде. Наконец, Кик не выдержал и выскочил из‑под тряпья и собрался на улицу.

— Ты, куда ковбой, мой боевой товарищ? — спросил Пуля

— Пуля, пойду искупнусь, на душе, что‑то тошно. Надо размяться.

— Отставить! Мы все уже засветились вчера, когда развели на деньги столько иностранных моряков в кости, да еще американского офицера, — напомнил Пуля.

— Ну, положим, не развели, а обыграли, — не согласился, молчавший до сих пор Уник. — Однако, согласен с одним, что кое‑кто может зуб держать на нас, и без нужды нам нежелательно оставлять наш съемный дом.

Кик не слушая больше никого, начал отжиматься от пола. Отжавшись, раз двести в быстром темпе, он перевернулся вниз головой, ногами вверх и начал отжиматься от пола с поднятыми вверх ногами.

— Так может поиграем, потренируемся? Ну, так как играть будете сегодня вечером? — прогрохотал Медведь, и все только сейчас поняли о чем они должны заботиться и постоянно думать.

— Это, ты в точку! — кивнул головой Уник и поднялся с соломенного ложа. — Мы еще не знаем кто из нас будет играть. Крак, если ты не спишь, отзовись…

Однако, главный герой будущих карточных баталий безмятежно спал. И возможно улетел в своих грезах и воспоминаниях в будущее, куда им еще нужно было успешно вернуться через много приключений и опасностей.

— А много вы вчера подняли?

— Осталось уже 250 долларов. Медведь, на пироги хватит, но уплыть в Италию только на один билет.

— Значит у нас два вечера… А потом согласно плана мы должны уплыть в Италию, Палермо? — в размышлениях спросил Грач.

— Так точно, Грач. За два вечера нам надо растрясти господ немного на деньги, или они нас, — заметил Пуля, — но этого очень бы не хотелось. В противном случае нам придется открыть артель «21–век» и начать работать строителями, ремонтниками и так далее. А когда через год сюда придет Красная армия, тогда будем работать за кусок хлеба…

— Через пять лет, в 24–м году сможем подняться, когда НЭП наступит и будет разрешено капиталистическое производство, — вспомнил со вздохом Грач, — картина Репина, картина маслом…

— Мальчики, без Георга, у вас наступает одно общее уныние, — встряхнула свои белокурые локоны Жара. — Давай те рассуждать так — чтобы сделал Георг, если бы был здесь?

— Да, мы в правильной струе, если Жара взялась за дело.

— Кик, еще раз сто отожмись пожалуйста! Я понимаю, что у тебя в отряде функция ударного кулака или ниндзя, но мог бы и голову приложить… Иногда, попав в самую неподготовленную почву, семечко дает превосходные всходы.

— Спасибо, тебе, Жара. Дай мне свое семечко, может оно прорастет во мне, тогда обещаю поделиться всходами, — улыбнулся Кик.

— В тебе еще не потухло чувство юмора, а значит ты еще функционируешь как самостоятельный индивид, — подхватила «распил» Кика Луна и тоже с вызовом вздернула нос в его сторону.

— Я пожалуй пойду по пройденному пути и отожмусь еще сто раз, — примирительно сказал Кик и приготовился к отжимам. — Жара или Луна можете сесть на меня.

— Ну это уж слабо, — обрадовалась Луна и, быстро выскочив из под одеяла, села на крепкую спину офицера спецназа.

Тут вся остальная группа подняла свои головы от соломы и начала считать вслух. Немного сомневаясь, что Кик сдержит слово и сможет отжаться с грузом на спине. На цифре 95, 96, 97, 98, 99, 100, все ухнули от напряжения, словно это они отжимались от пола.

— Ну вот, Кик, а ты говорил в море купаться, будешь каждое утро девочек поднимать, а там глядишь и Медведь на тебя сядет, — смеялся Пуля.

— Вот это не надо, если Медведь сядет, то…, — схватился за голову Кик.

— Отдохнули? Порезвились? А теперь за дело, — распечатал калоду карт проснувшийся Крак и, словно, опытный карточный игрок начал быстро мешать карты и снимать калоду. — Игра называется «Штос» или «Банкомет», объясняю для непонятливых и тех, кто прогуливал уроки в школе. Объясняю принципы игры самой азартной карточной игры в дореволюционной России. Такие писатели как Достоевский, Пушкин, Толстой, Тургенев, Лесков знали все про это, написали свои лучшие рассказы и повести про игроков, да и сами играли. А кое‑кто и продувался в пух.

— Вот, про это не надо, лучше позитив, — потер руки Уник. — Сдавай что ли, а там разберемся…

Лишь только вечернее солнце коснулось багровыми языками линии горизонта, где сливались море и небо, стало быстро вечереть. Около двухэтажного ресторана и места для азартных игр, над входом которого был двуглавый орел, начали останавливаться экипажи, а то просто подъезжали верховые офицеры, с возбужденно горящими глазами и воинственным видом. На их лице была написана уверенность в сегодняшнем вечере и карточной игре, многие из них уже пообещали после выигрыша раздать долги, в душе собираясь выиграть большой банк и изменить свой стиль жизни, больше тратить на прекрасную молодую вздыхательницу, которых в этот год в городе скопилось особенно много.

Они бросали узды лошадей крепким швейцарам, видно в прошлом военным, и уверенно кивали головой, обещая к концу дня отблагодарить на выходе. Но те лишь понимающе улыбались и кивали головой, понимая, что многие из них будут покидать заведение, понурив голову и проклиная всех и вся…

Изредка к заведению подъезжали дорогие повозки местных помещиков и держателей торговых лавок. К ним было особое обхождение и почет, они платили исправно, давай на чай и унося из заведения еще и выигранные деньги.

— Харитон, ехай домой, я сегодня останусь, поиграть хочу. Да, Прасковье не говори, что играть останусь.

— Так, что же сказать, ваше преосвященство, она ведь спросит, сами знаете?

— Ладно, скажи к Лопухиным поехал. Да может и заночую там, все равно этот старый генерал–жмот и больше рубля не играет с записи.

— Как скажете, но будет сердиться супруга ваша. Знамо дело, вам ли не знать Прасковьи Федоровны.

— Ехай дурак, не будь нудой–гудой.

Швейцары расступились с большим уважением, пропуская мимо себя господина.

— Заходите Егор Савельевич, премного рады вашему приходу, нынче ожидают много и торговых, да и иностранных господ.

— Век бы их не видеть этих индюков заморских, они токмо Россию разворовывают, да строят из себя при этом таких господ почетных, — сделал кислую физиономию и, сморщив брезгливо губы под тараканье глядящими в разную сторону усами, произнес богатый господин, пройдя вперед.

Следом подошли к заведению три фронтовых, молодых и уверенных в себе, видно из торговых дел, приятеля.

— Здасьте господа, покушать, повеселиться пришли–с, али куда и выше? — засмеялся усатый швейцар, надеясь, что приятели не особо пьющие и гулящие, а стало быть могут и чаевые потрафить.

— Мы в штофную — пропустить по рюмашке, а потом поиграть намеревались, — ответил высокий франт и переглянулся с двумя другими попутчиками, а они закивали головами довольно и широко улыбнулись.

«Ну эти похоже новенькие, а значит можно пощипать немного», — решил швейцар и вполголоса сообщил: — Так платите, проходите, господа, штофная в подвальчике, там рейнские вина–с и водочка кубанская, а поиграт–сь на втором этаже, пожалуйте.

— Любезный, по доллару хватит с персоны? — спросил другой более низкий франт, но весь какой‑то подвижный и живой.

— А иные и по два, а то и три дают, такие уж тут такции…

— Ладно, Крак, дай ему пятеру с нас со всех. Но смотри любезный, мы может и до утра поиграем, ну а коли выиграем, червонец жалую…

Довольный лакей козырнул им как генералам и театрально вытянулся по струнке.

— Буду молиться чтоб выиграли, непременно.

Трое, переодетых во франтов, спецназовца Кик, Уник и Крак прошли в заведения разглядывая интерьер главного игорного трактира Севастополя. Стены покрывали тряпичные обои, под потолком висели свечные, под старину абажуры, по всему этажу до сцены стояли столы с резными стульями. На сцене наигрывал клавикорд, а за инструментом сидел весь лохматый музыкант в очках, который театрально высоко поднимал руки, играя простой котильон.

Они прошли в подвал и подошли к стойке рюмочной, в размышлениях, что заказать. Прилизанный половой спросил, что желают господа: сбитень, кислые щи, рейнское вино, водочку?

— Пока пару чая, да конфет вон тех, пожалуйте, а мы вон за тот столик сядем, — кивнул головой Крак и снял с себя лайковые перчатки.

— Это ты, что разгулялся больно, нас трое, а ты два чая заказал, — хмыкнул недовольно Кик, — я бы лучше кислых щей ложкой похлебал…

Крак тихо рассмеялся, чтобы не привлекать внимание и склонился к уху своего товарища.

— Кислые щи — это такой игристый забродивший квас, а пара чая — это два чайника: с кипятком и заваркой.

— Вот это да! Запутаешься, а пара пива что будет?

— Пара пива — это шесть бутылок.

— Нормально, совсем как у нас в России, начинают с пару пива, а потом выпивают все шесть, — кивнул головой Уник, — Ну, откуда все эти знания у тебя?

— Это Грач меня учил, вот я кое‑что и запомнил…

Уже скоро заиграла быстрая музыка на первом этаже, и спецназовцы услышали как над ними стали отплясывать фокстрот. Что‑то громко объявлял распорядитель, а публика захлопала в ладоши. Около часу они еще пили свой чай с сахарными конфетами, а затем расплатившись спокойно, словно сдавали экзамен на «берет спецназа» пошли на верх.

— Ну, ребята, Господи благослови!

— Ни кто кроме нас, Вперед спецназ!

На втором этаже в кабинетах и отдельных зальчиках расположились игроки и уже шла напряженная азартная карточная игра. Каждый отсек был привычным местом для завсегдатаев и разного уровня и достатка игроков. Где‑то играли только белогвардейские офицеры, где‑то была смешанная публика, а в одном играли только на крупный банк и отсюда несло запахами дорогих заморских сигар.

— Ах, голубчики, пропадать так пропадать ставлю сотню–с все на мою карту голубушку, во сне ее сегодни видал–с, родимую.

— Эх, тройка выручила взял, взял… из такой беды–с меня вынесла троечка!

— Да, ты, угол перегнул, Бекасов, словно шулер, вроде и перегнул‑то случайно, а коли угадал бы взял с меня тройную.

— Упаси Боже, не перегибал углов‑то, а вот хоть колоду сменю, прямо счас… Да когда ж я играл против вас с углами, вот нынче только «ПЕ» играл, а вы тройную. Играю только «мирандолем» — одинарно.

— Господа, понтируйте — банк на столе, тысяча монетов, — раздалось с залы, где сидели богатые люди.

— Ох, Егор Савельевич, таки взяли полбанка взяли, с пароли, углом взяли. А вот сигаркой угостите, раз вы такие везучие.

— Да полноте, что там 500 монетов, у меня горничная за день больше тратит…

Трое спецназовцев спецотряда ФСБ «Нулевой дивизион» ожидали какого‑то знака судьбы, не решаясь выходить на игру. Но вот, из одной залы вышла хорошо, но неопрятно одетая молодая поросль не больше 30–ти. Завидев, таких же молодых людей, он тут же улыбнулся им приятельски.

— Мы не знакомы, господа? Хочу представиться — критик и репортер газеты «Дуэль» Михнецов Борис Вениаминович.

— Крак, — представился спецназовец, понимая, что такое имя необычно, даже для тех прошлых буйных лет в России.

— Уник, бухгалтер, — почтительно согнулся спецназовец и улыбнулся широко и просто.

— Кик, попечитель, — буркнул офицер ФСБ и сам себе улыбнулся, готовый засмеяться такой выдумке.

— Ох, господа, это так интересно, у вас такие необычные имена, — быстро скороговоркой заговорил он. — Но знаете кого тут только не нет: иностранцы, военные, моряки, разоренные промышленники и земельные короли без земли, горские князья и графы, проститутки и московские шулеры, адвокаты и профессора столичных университетов и много прочих, бежавших, по их словам, от ВЧК и красноармейских бандитов.

Спецназовцы переглянулись, размышляя как бы от него отделаться, но он подхватил Уника под руку и снова быстро заговорил.

— Стеснен, страшно стеснен в деньгах, но вы как бухгалтер должны понимать толк в надежнейших залоговых обязательствах. И только вам, готов предложить такую бумагу на 5 тысяч золотых рублей от правнука князя Апраксина, — поднял он палец вверх. — Но вы не думайте отдам за 1000 долларов и только вам, вы мне очень нравитесь… и знаете к этому залогу есть поручительное письмо от графини Екатерины Савской.

Он застыл с гордым видом и с уверенным, непоколебимым лицом смотрел офицеру ФСБ в глаза. Шли минуты, но Уник так и не шелохнулся, словно он задержал дыхание на 5 минут, в течении которых он мог не дышать.

— Понял, милостивый мой лорд, погорячился только 500 долларов–с прошу. Хотя, господа сейчас с долларами не просто, тогда карбованцы возьму или лыбедь–юрчиков, так их здесь называют.

— Кик, вы не могли заинтересоваться таким залоговым опционом? — спросил важно и почти по слогам Уник своего коллегу.

— Нет–с, в этом месяце, граф Стукалич не одобряет таких сделок–с, нонче мы только за банковские векселя и аккредитивы беремся, — безапелляционно, представив себя вдруг главным менеджером Газпромбанка, ответил Кик.

— Премного–с благодарен знакомству, до встреч, — раскланялся такой же репортер как и его

надежное залоговое обязательство, и быстро побежал вниз.

— Есть шуба и на волке, да пришита, не сорвешь, — улыбнулся Уник, глядя в след проигравшемуся «в дым» репортеру.

— Смотрите, господа, тут «лохотрон» тоже процветал, — усмехнулся Крак и поймав кич, взял у Кика 100 долларов и две новых колоды карт, решительно шагнул за прозрачную бамбуковую занавеску к игорному карточному столу.

— Здрасте, здрасте, рад, рад, господа, — откланялся как бы всем и вроде ни кому Крак, и быстро присел на свободный краешек скамьи.

Игроки только, что закрыли «талью», и разошлись меж собой по деньгам.

— Новый коночек распишем, господа, — остался доволен прежний банкующий, как видно было, что рядом со своим банком он успел наложить высокую стопку выигранных денег. В большем на столе игрались карбованцы, и когда новый молодой игрок достал доллары, несколько игроков довольно переглянулись. Только доллар был тем ключом, который открывал ворота на запад, прочь от красного кошмара, который рано или поздно прихватывал белогвардейцев и мещан за сердце.

— Какой курс играется? — спросил Крак, распечатывая свою колоду карт.

— Один доллар к десяти лыбедь–юрчикам, знамо, как везде, коли соизволите?

Играло человек семь за игральным столом. Банкующий напомнил, что играются карты от 6 до Туза, и все продолжили игру. Банкомет положил 1000 карбованцев Украинской директории на банк и дождался пока все сделают ставки.

— Тройную играю в 50!

— Па на 100, господа!

— Семпель — 100, пантирую, извольте!

— Удвоился, 20 долларов.

— Одинарная — 10 долларов, — тихо сообщил Крак, вдруг вспомнив все свою жизнь за несколько секунд. В голове встали всплывать мириады цифр и программных комбинаций, которые он использовал для взлома сетей и скрытых системных ресурсов, но ни когда он так не волновался как сейчас, когда за его спиной был отряд спецназа и нужно было выполнить первое задание Руководителя ФСБ и Президента России.

«Валет треф, валет, валет!», — твердил про себя Крак, но при раздаче, долго не шел трефовый валет, потом как‑то сразу он оказался в правой колонке банкомета. Крак спокойно, отдал свою ставку банкомету, а кто‑то выиграл, счастливо показывая свои совпавшие карты. Крак не стал менять свою карту, решив поставить на «руте», то есть повышая, удваивая свою ставку, в надежде вернуть свой прошлый выигрыш и взять сверху 10 долларов. С замиранием сердце, он достал еще две 10–долларовые купюры бледно–коричневого цвета, на которых была изображена женщина, сидящая на орле и два странных фермера, где обычно позднее были изображены лица президентов США.

— Джексонвиль, великолепно, милостивый государь! — с восторгом отозвался о долларах Крака банкующий. Крак понял, что имел в виду игрок, некоторые банкноты США особенно ценились, в зависимости от банка, выпустившего банкноты США.

— Извольте, — кивнул головой Крак и положил 20 долларов на все того же трефового вольта.

Снова ловко закружились и завертелись карты в руках банкующего, и уже на третей карте выскочил все тот же, ставший уже ненавистным Краку, валет. Карта выскочила, снова в правой стороне и Крак спокойно отдал деньги в банк, а сам схватив этого трефового вальта разорвал его несколько раз под столом, что делали иногда другие игроки.

После был Туз бубей и 7 червей, 10 пикей…. и еще несколько других карт, которые вскоре забылись и ушли в одно лишь унылое воспоминание. Лишь два раза Крак ухватывал банк, но минут через 30 ему уже не на что было играть. С каким‑то облегчением, и чувством своей беспомощности и ненужности в отряде, он еще какое‑то время сидел с почти всей разорванной колодой карт и без денег. Только сейчас он понял, что здесь в этом веке паровозов и электрификации страны, где не было ни компьютеров, ни иных любых вычислительных машин — он был абсолютный «ноль» и балласт отряда. Он занимал место рядом с элитой ФСБ, рядом с учеными и лучшими бойцами, стрелками, саперами, талантливыми личностями с уникальными возможностями, и не мог им дать ни чего в замен и поставить свои навыки даже рядом.

— Продулся? — с улыбкой и добродушно спросил Уник и дотронулся до плеча Крака. — Мы здесь как дети, Крак, что тут можно сказать. Ну, не расстраивайся, еще пойдешь играть? Держи еще сотню.

— Ни когда! Больше не пойду играть, что угодно, но это не для меня. Реальная жизнь, это нечто иное чем компьютер, и я не понимаю — зачем вы меня взяли в отряд? Сегодня неудачный день…

— День как день, да год не тот, Крак. А взяли тебя, потому что ты в отряде «Нулевой дивизион», и мы все единая команда и в наши задачи будут входить и другие вопросы, жизнь на этом 1919 году не кончилась!

— Спасибо тебе, Уник, — опустил голову Крак, — попробуйте теперь вы с Киком, иначе мне не пережить этого вечера.

— Без проблем, везение иногда зависит не от самого человека, а от тех орбит, в которые он вовлечен во вселенной. Беру 100 баксов, а еще 50 тебе Кик… Мы все сегодня должны приложиться к нашему ничтожеству перед карточной фортуной.

Уник поправил костюм и сделав непроницаемое лицо, шагнул к столу с игроками. Он также порадовал публику, когда вскрыв свою колоду карт, положил на стол доллары США. Офицер спецназа Уник взглянул внимательно на банкомета, и что‑то словно волна на волну поток ветра навстречу ветру, встретилось, и военный профессионал спецназа понял, что он столкнулся с не менее сильным профессионалом–психологом. Тогда Уник, возможно поняв уловку еще не до конца, стал представлять себе Туза червей, но положил Даму пик, в мыслях повторив часть сюжета пиковой дамы. Когда прошла первая раздача лейтенант ФСБ забрал себе банк, и не ответил на пристальный взгляд ведущего. Пожалуй если он меня поймет, то что‑нибудь еще придумает, он ведь профессиональный карточный шулер, если пускает в ход свои паро–аномальные возможности и гипноз. Этого следовало ожидать, коль репортер газеты «Дуэль» Михнецов сказал, что в Крыму собрались все лучшие карточные шулера со все России.

Как и ожидал Уник следующую раздачу он проиграл… Через минут 30, он понял, что сотня заканчивается, а он так и не разгадал стратегии банкомета, высокого, средних лет человека с тонкими чертами лица и проницательными глазами. «Мне бы повариться в этой среде с недельку, тогда бы я мог составить ему конкуренцию», — решил Уник и с болью в сердце проиграл последние 10 долларов США Банка «Джонсовиль».

— Мне потребовалось меньше, чем Краку, — расстроено присоединился к своим коллегам Уник. — Давай, Кик, иди играй, это хоть и не по твоей части, но в жизни всякое случается… Да, еще, Кик, этот банкомет, которого здесь Асланом называют, уже много денег выиграл, но сдается мне, что он психолог и читает помыслы игроков, возможно лучшее, если что‑то ты придумаешь, чтобы не присоединиться к нам через 10 минут…

Кик не ответил, но кивнул головой. Зажав в руке последние 50 долларов, он зашел в комнату для игры и по–доброму всем улыбнулся, заставив вздрогнуть банкомета Аслана. Мог ли он, что‑то понять или предвидеть, увидев этого плечистого парня, выше среднего роста с черными, немного вьющимися волосами. Однако, чуть зеленоватые глаза и насторожили карточного шулера.

Уник и Крак не могли не посмотреть на эту прощальную игру бойца специального отряда ФСБ «Нулевой дивизион», которому на сегодня не было равного в России по рукопашной схватке.

— О, Боже, он поставил сразу все пятьдесят!

— А, что тянуть, Крак? Дело не в процессе, а в результате, — вполголоса сказал Уник.

— Согласен… Но он даже не посмотрел на карту, когда ставил…

— Что же, возможно это лучшее при игре с шулером–психологом и гипнотизером, может статься, что он внушал нам какую карту положить.

— Разве тебе можно, что‑то внушить, Уник?

— Тихо, Крак, не заводи меня, смотри наш Кик взял первый банк, перемешал свои карты и уже не глядя поставил карту, а на нее уже выигранные 100 долларов.

Игра еще продолжалась минут 40, пока банкующий не объявил перерыв. Вбежал половой, предлагая на сервировочном столике пиво, штофы с водочкой, кофий и прочее.

Вышел довольный Кик на перерыв и сунул Унику свернутые деньги в тугую толстую пачку.

— Тут долларов на семьсот будет, все вперемешку карбованцы, двадцатки и десятки долларов, — утер испарину Кик и вздохнул. — Верно ты говоришь, прессингует этот маг карточный, но пока все мимо.

— Вот это ты славно накосил, зашел с 50–ти, прямо как в «МММ» на Тульской, в Москве! А то я вижу какой он злой выскочил, этот Аслан, — сдерживал смех Крак. — Ровно семерых проглотил, а восьмым поперхнулся.

Тут сзади к Кику подошел взволнованный и нервный банкомет Аслан. В тонкой фланелевой жилетке с вышитыми золотом китайскими драконами на ней.

— Позвольте, любезный вас отозвать в сторонку, переговорить желательно.

— Извольте, слушать вас готов внимательно, — любезно и хладнокровно ответил спецназовец.

— Ну вот, что, голубчик, не пора ли вам свалить отсюда да подальше… Я гляжу, вам дай только ногу поставить, а вы и весь влезь намерились!

— Об чем‑то это вы, Спиридон Варкульевич?

— Да ты, Кузмича сын, знать не знаешь с кем связался — где я лисой пройду, там три года куры не несутся!

— Хм–м-м, так я гляжу вы надувала местный, — в недоумении отозвался Кик, не ожидавший такого напора от карточного шулера.

— Да все об том, деньга деньгу родит, а беда беду! Коли не уйдешь с этой комнаты, не сдобровать тебе! — напоследок огрызнулся Аслан и вскочил обратно в игральную комнату.

Кик немного растерянный повернулся к своим коллегам, которые слышали весь разговор, и с трудом сдерживались, чтобы не ввязаться.

— Живем шутя, а помрем вправду, — отозвался невозмутимый Кик, о чем‑то размышляя. — Хорошо хоть за деньги не спросил.

— Сейчас, разбежался он! Да, мы Медведя еще кликнем сюда, тогда, как сказал нам однажды наш командир Георг — Вались народ от Яузских ворот! Мы их тут всех переколотим.

— Не горячись, Крак, — задумался Уник, пытаясь, что‑то понять для себя или предвидеть последствия наперед. — Где беде быть, там ее уже не миновать, а раз мы сюда за деньгами пришли, вот нам надо и продолжать тем же темпом, а не воевать.

— Пожалуй ты прав, — согласился Крак. — Подзабыл закон Мэрфи — Предоставленные сами себе, события имеют тенденцию развиваться от плохого к худшему.

— Именно так, парни, но домой как‑то тоже не хочется сваливать так рано… А давайте, я туда вон зайду, там по крупному банк ставят. От 1000 карбованцев или 100 долларов.

— Удачи, лейтенант спецназа!

— Ни кто, кроме нас, Уник, дай мне сотни три долларов.

6

В полдень поезд остановился на станции Лозовая. Григорий Семенов выглянул в небольшое окно вагона, куда уже вовсю смотрел рыжий беспризорник.

— Ну, что там видишь, Никиша?

— Да поля кругом, да домики, а моря вот не видать.

— Ну, до моря, брат, нам еще ехать. Вот только завтра в полдень, а то и к вечеру, поезд не особо быстро едет.

— Эх, здорово — это море, говорят голубое и теплое, а рядом на берегах фруктов — ешь не хочу!

— Ну, Никиша, это осенью все так, а сейчас по–другому. С божью помощью — доедем, сам все увидишь.

Капитан Семенов пошарил у себя в котомке, но нашел только наган с патронами.

— Никиша, а граната где?

— Ой, она вон там, я немного играл с ней.

— Даешь, брат, — Григорий с трудом откопал в сене гранату и положил в карман.

Неожиданно, в двери постучали. Капитан насторожился и проверил свой наган и сделал знак подростку спрятаться в сене.

— Господин, капитан суп вот тут, да картошка, если изволите.

— Это, благодарствую, поручик. Когда отправляемся?

— Да, вот лошадей напоим и вперед. В Крым прямиком, — сообщил радостно поручик Гладышев.

Счастливый подросток ел так, как будто его не кормили месяц, а радостный спецназовец улыбался и ждал пока «рыжик» наестся.

— Ух, наелся вдосталь, запас мешку не порча, — довольно погладил себя по животу Никиша. — Ой, дядя Гриня, а ты то совсем не ел.

— Да ты не думай обо мне, я вот картошечки, а тебе еще расти надо. Большой будешь, в Красную армию возьмут. Вот тут во фляжке воды осталось.

— Хочу быть красным командиром, чтобы лошадь была вороная и револьвер как у тебя.

— Будет у тебя все, вот прогонят белых, пойдешь в школу, выучишься, а там вся жизнь, как на ладони.

Поезд дав гудок, начал потихоньку разгоняться, гремя колесами и сотрясая железным скрежетом состав и рельсы перрона. Вскоре вагоны снова закачались в монотонном ритме, напомнив капитану его детство. Он, вдруг вспомнил, как вот так не раз отправлялся с вокзала со своей матерью и теткой в Крым, на проходящем мимо Орла московском поезде. Отца своего он так ни когда не видел. Лейтенант спецназа Иван Семенов погиб в Афганистане, так и не успев узнать, что у него должен был родиться сын. Когда родился мальчик, мать решила назвать его Григорием в честь его предка, который сражался красным командиром в годы Гражданской войны.

В круговороте воспоминаний о прошлой жизни капитан спецназа снова уснул, провалившись в вереницу неясных образов. В подсознании иногда всплывали лица

его боевых товарищей погибших и живых. Вспомнился Кирюха, соседский мальчишка по этажу, с которым они верховодили во дворе и часто убегали из своего квартала пятиэтажек рядом с заводом на Москве–реке. Словно в калейдоскопе сон перебросил его дремлющее сознание на Кавказ. Он увидел, как зажатые в ущелье, они ведут перестрелку с бандитами, кругом вспыхивают взрывы. Вдруг он слышит голос: «Григорий, проснись!». Еще какое‑то время капитан не понимал, как он мог спать в бою. Но открыв глаза, он увидел перед собой рыжеволосого подростка.

— Гриня, Гриня, проснись, там что‑то случилось.

— Что там могло случиться? — все еще не понимая сел на корточки спецназовец.

— Ты не слышал выстрелов, да и поезд остановился.

— Тсс! Никиша, там кто‑то идет вдоль состава, — прижал палец к губам Григорий и достал наган.

— Так, пан атаман, отут тильки лошади, а на кой они нам, знамо своих некуды девать…

— Проверяйте, и этот вагон, может тут продовольствие или имущество, нам бы пулеметы треба.

— А что с беляками делать? — откуда‑то издали окликнули атамана.

— А мени що били, що червони, усих их до стинки, расстрелять!

Капитан спецназа указал парнишке рукой, куда спрятаться. А затем медленно стала открываться дверь и в вагон заглянула голова в лохматой шапке и с длинными усами. Бандит медленно повернул голову вправо, а затем влево и встретился с дулом нагана.

— Тсс, пикнешь, из головы решето сделаю, понял?

— Так, что же непоняв, уси поняв…

— Тогда, залазь сюда.

Григорий Семенов связал бандита и прежде чем заткнуть рот тряпкой, спросил.

— Что у вас за банда, кто главарь?

— Так атаман Григорьев, ми ж раньше з Махно були.

— Тогда ясно, откуда ноги растут. Если жить хочешь, то не шевелись, увижу снаружи — пристрелю не думая, что ты за фрукт!

Григорий увидел, что около десятка бандитов на лошадях построили пять белогвардейцев около вагонов.

— Ну, що била контра, пробил ваш час. Умели грешить, умейте и покаяться, пришел ваш час ответ держать! — привычно начал атаман бандитов.

— А ты кто, что бы контрой нас называть? Ни белый, ни красный, бандит ты и вор, — выкрикнул решительный поручик, не боясь направленных в его сторону стволов оружия.

— Атаман, давай що ль его в расход, поросенок только на вертеле не хрюкнет, — крикнул один из бандитов в форме белогвардейского офицера без погон и знаков отличия.

— Почекай, нехай помолятся, мы же все же христиане хрещени, — не торопился атаман.

— Сволочь, ты недобитая, поп тебя крестил, да напрасно не утопил! Стреляй гад.

— Сильный рычит, бессильный — верещит, прощевайте, на том свете не держите зла белая гвардия, — прицелился атаман в поручика, но выстрелить не успел.

Капитан спецназа Семенов, забравшись на крышу вагона, выстрелом из нагана окончил никчемную жизнь бандита, а затем выстрел за выстрелом со ста метров начал отстреливать других бандитов. Развернув лошадей, они открыли беспорядочную стрельбу в ответ.

— Гладышев ложитесь! — крикнул он белогвардейцам и кинул осколочную гранату Ф-1.

Бывалые офицеры все поняли без слов и успели залечь за бруствер. Граната взорвалась, свалив еще несколько бандитов с лошадей. Оставшиеся в живых головорезы, пустили своих коней прочь отсюда, быстрее покидая несчастливый для них поезд.

Освобожденные белогвардейцы, не теряя времени, подхватили оружие у убитых бандитов и открыли стрельбу вслед уходящей в лес банде.

— Спасибо, господин капитан, вы нас здорово спасли от расстрела.

— Все мы под Богом ходим, поручик, давайте уж побыстрее отсюда, а то ведь и вернуться могут.

Худощавый офицер, только, что вернувшийся с того света, уже бежал к паровозу, командуя срочную отправку. Капитан Семенов вернулся в свой вагон и увидел связанного бандита, с дикими от страха глазами.

— Быстро побежишь от пули уйдешь, долго пойдешь, пуля достанет, — посоветовал спецназовец бандиту и столкнул его на землю, больше не глядя в его сторону, понимая, что тот так побежит, как ни когда не бегал прежде.

— Ну, Никиша, вылазь, вроде пронесло от беды, — окликнул Григорий беспризорника, и закрыв дверь снова погрузился в тот недосмотренный сон, уже плохо различая слова рыжика…

— Дядя Гриня, ну когда рвануло, я было подумал, что…, — слова мальчика слились с лязганьем вагонных сцеплений и стальным перекатом железных колес по рельсам.

Снова в голове капитана все закрутилось, возвращая его в прошлое. Он, вдруг, поверил, что однажды во сне вдруг увидит своего отца — сильного и отважного офицера спецназа, которого он так ни когда и не видел… А тот возьмет своего сына на руки и прижмет к своей пропитанной запахом пороха и пота груди.