НА БОРТУ ГАЛЕРЫ «EL SOL»

В первых числах теплого южного сентября 1575 года Мигель де Сервантес, «soldado aventajado», отдавший пять лет военной службе, взошел вместе со своим братом Родриго и несколькими друзьями на палубу галеры «Солнце» («El sol»), отправлявшейся из Неаполя в Барселону. Галера, которой командовал Гаспар Педро де Вильена, была одним из четырех судов небольшой флотилии дона Санчо де Лейва. После некоторых проволочек, задержавших выход кораблей, галеры наконец вышли в море.

Корабли держали курс на Барселону вдоль французских берегов. Превратности судьбы, преследующие Мигеля, не упустили и здесь случая проявить свой коварный характер. Налетевшая сильная буря разметала корабли. Три из них, однако, благополучно добрались до порта. Но именно галеру «Солнце» 26 сентября у мыса Трех Марий захватили в плен берберийские пираты.

Существует несколько версий пленения писателя. На наш взгляд, наиболее близок к истине испанский ученый Хуан Баутиста Авалье.

В результате своего исследования ученый восстановил узловые моменты случившегося. Оказалось, что Мигель де Сервантес покинул Неаполь не 20 сентября, как утверждалось биографами на протяжении двух столетий, а 6-го или 7-го числа того же месяца. А буря случилась 18 сентября, когда флотилия шла вдоль берегов Италии и Прованса и была разметана возле Порт-де-Бук. И, наконец, сам захват галеры пиратами произошел действительно 26 сентября, но не возле Трех Марий, а напротив каталонских берегов, недалеко от Кадакеса или Паламоса. Можно себе представить отчаяние несчастных европейцев, попавших в плен к берберам близ конца своего путешествия, почти у разных берегов.

Захватил галеру «Солнце» албанский ренегат Арнаут Мами. Его помощником был другой ренегат, грек по происхождению Дали Мами. Испанцы в течение нескольких часов яростно сопротивлялись, и многие из них, в том числе и капитан, пали в бою. Оставшиеся в живых были связаны по рукам и ногам и перенесены на разбойничьи галеры. В это время на горизонте появились остальные галеры христианской флотилии; что заставило корсаров спасаться бегством, увозя с собой добычу.

Через три дня галеры Арнаута Мами прибыли в Алжир. Начались долгие и тягостные дни африканской неволи Мигеля де Сервантеса и его младшего брата Родриго.

 

ПИРАТСКИЙ РАЙ

Пленение и последующее затем рабство оставили глубокий след в творчестве писателя. Во многих произведениях так или иначе присутствуют эпизоды, напоминающие о тяжелых годах, проведенных в африканской неволе, и об ужасе пиратских набегов.

«Внезапно в сад ворвалась шайка бизертских корсаров, сошедших в ближайшей бухте с двух галиотов и ускользнувших от внимания башенных часовых и береговых скороходов-перехватчиков… Набег свой турки произвели с обычной для них быстротой…» — так в новелле «Великодушный поклонник» описывает Сервантес неожиданный набег на сицилийский город Трапани и захват главных героев произведения — Рикардо и Леонисы. Схожий эпизод присутствует и в «Галатее», первом романе Сервантеса. В новелле «Высокородная судомойка», рассказывая о тунцовых промыслах, Сервантес замечает, что «здесь никто спокойно не спит, и каждый боится, что его в один миг перевезут из Саары в Берберию. Поэтому все укрываются на ночь в береговые башни, выставляя своих дозорных и часовых, и таким образом в уповании на чужие глаза отваживаются смежить свои собственные очи, хотя иной раз бывало и так, что дозорные и часовые, пикаро, надсмотрщики, а заодно лодки, сети и вся ватага занятого на работе народа засыпали в Испании, а просыпались уже в Тетуане». Подобного рода описания можно обнаружить в пьесе «Алжирская каторга», романе «Странствия Персилеса и Сихизмунды», в «Дон Кихоте» и др.

Все побережье Северной Африки тогда было пиратским, этим жили в той или иной степени все страны Магриба. При этом особой жестокостью, как это часто бывает, отличались принявшие ислам европейцы-ренегаты: испанцы Юсуф и Мурад-ар-раис, прозванный Бродягой, венецианец Мами-ар-раис (по арабски ar-rais — главный, капитан. — А. К.), венгр Джафар, албанцы Мурад и Мами, последний организовывал захват галеры «Солнце» с двадцативосьмилетним Мигелем де Сервантесом на борту. Пиратам нельзя было отказать в храбрости и дерзости, все испанское побережье постоянно находилось под страхом их стремительных набегов. Позднее Сервантес оставит целую галерею образов этих людей в своих произведениях.

В обыденном представлении пиратское пристанище связано с уединенным, довольно грязным местом, чаще островом, где много вина и пьяной поножовщины. Так нам преподносят мир корсаров кинематограф и литература романтизма и неоромантизма, таковым он представляется сознанию читателя, воспитанного на романах Стивенсона и Дюма. А на самом деле?

Алжир середины XVI века — подлинное пиратское гнездо — был богатым городом с населением 150 тысяч человек, более населенным, чем Палермо или Рим, а по оживленности не уступал Неаполю.

Алжир имел все признаки процветания: оживленный порт с маяком, набережную, как правило, с большим количеством расположенных на ней магазинов, множество горожан, снующих по узким улочкам, бесчисленные дворцы, чьи дворики скрывали великолепные фонтаны и сады. Город защищали высокие крепостные стены. Сервантес застал его почти в полном расцвете. Алжир, уже триста лет являвшийся одним из центров работорговли, через пятьдесят лет достигнет апогея своего развития.

Административно, будучи одной из провинций Оттоманской империи, Алжир представлял собой по существу вольную пиратскую республику, жившую почти исключительно бандитскими набегами и морским грабежом. Это была своеобразная форма тотальной войны между христианами и мусульманами и вместе с тем возведенная в статус государственной политики древняя индустрия разбоя, чьи корни теряются в глубине веков. Говоря о своеобразной скрытой войне, приходит на ум противостояние Англии и Испании, когда знаменитый английский пират «Ее величества» Фрэнсис Дрейк с государственного благословения грабил именно испанские суда. И если так поступали европейцы, так что уж тут говорить об иноверцах.

Корсары Магриба довели свою техническую и тактическую подготовку до пика совершенства, чего так и не удалось бравым христианским пиратам, бороздившим просторы Средиземного моря. Быстрые, маневренные, прекрасно снаряженные алжирские галеры, являя собой своего рода экономическую опору пиратского рая, курсируя в течение года вдоль берегов Испании и Италии, захватывали сотни христианских судов, тысячи пленников, обогащая город-государство рабами и огромным количеством награбленного добра. За вычетом доли наместника султана, правящего Алжиром, пиратские трофеи — люди и товары — считались собственностью захватившего их корсара, и он мог поступать с ними по своему усмотрению. Как правило, часть пленников он оставлял себе, остальных выставлял на продажу, где после тщательной и всесторонней проверки их физического состояния покупателями они продавались с аукциона.

Пленники в основном делились на две категории — предназначенных для работы и сохранявшихся для выкупа. Жили все они либо в специальных больших помещениях, казармах — «банья», либо при домах своих владельцев. Самая страшная участь была уготована тем, кто попадал во владения богатых берберийских шейхов в глубине страны или на пиратские галеры гребцами. Первые лишались надежды на выкуп, вторые могли дождаться своего освобождения только в том случае, если галера, на которой они находились, закованные в цепи и прикованные к скамьям, попадала в плен к христианским военным кораблям. Такая же безнадежная судьба ожидала и тех пленников, которых наместник Алжира отправлял в дар своему господину — турецкому султану или же продавал для работы на турецкие галеры.

 

ЖИЗНЬ В ПЛЕНУ

Жизнь алжирских пленников была строго регламентирована: ожидающие выкупа не работали, однако зачастую их содержали строже других, чтобы подогреть их желание быстрее освободиться с помощью богатеньких или сердолюбивых родственников, готовых поскорее прислать деньги на выкуп. Но часто деньги интересовали пиратов меньше, чем мастерство работника. Особенно ценились строители и мастера по оснащению судов. Таким людям создавали приемлемые условия существования, однако надежды вернуться на родину у этой категории пленных практически не было.

Пиратский город-государство являл собой буквально вавилонское столпотворение, среди населявших его можно было встретить людей практически любой национальности: евреев и морисков, разноплеменных берберов, европейцев всех мастей и т. д. Такой же пестрый был и состав пленников, общее число которых временами доходило до 25 тысяч человек. Все они, начиная от родовитого вельможи и кончая каторжником, содержались в одном месте — «банье», на территории которых были даже свои католические церкви, больницы, харчевни. Естественно, что в подобных резервациях процветали различного рода азартные игры, нередко возникали стычки между группами пленников различной национальности.

Родовыми чертами таких поселений становились воровство, доносительство, поножовщина, доходящая иногда и до убийства. Нередки были и случаи ренегатства — перемены веры, принятия ислама, всячески поощряющегося властями. Это обстоятельство более всего беспокоило католическое духовенство. Очевидно, для слежки за поведением своей паствы Инквизиция содержала в Алжире тайных агентов, которые могли при случае осведомлять и местные власти.

Выкупом пленников занимались посвятившие себя этому делу католические монашеские ордена тринитариев, мерсенариев и лазористов. Деньги собирались в католических странах путем добровольных пожертвований, сюда же прибавлялись взносы родных и близких пленных, средства из принадлежавшего пленникам на родине имущества или недвижимости.

Важным звеном в процессе выкупа был способ переправки денег в Алжир. Как правило, такого рода операциями занимались валенсианские купцы и разного рода банкирские конторы, державшие в Алжире своих представителей; они же выступали посредниками в финансовых операциях, связанных с кредитованием выкупа и авансированием недостающих сумм. Непосредственно сам выкуп осуществлялся направлявшимися на африканское побережье особыми миссиями монашеских орденов, действовавшими либо самостоятельно, либо по поручениям родственников и доверенных лиц пленников.

Пятилетний алжирский плен Сервантеса достаточно хорошо известен благодаря различного рода документам, свидетельствам очевидцев, его друзей по несчастью, переписке по поводу его вызволения из плена. И конечно — произведениям самого Сервантеса (пьесам «Алжирская жизнь», «Алжирская каторга», «Великая султанша», «Доблестный испанец», новелле «Великодушный поклонник», в «Дон Кихоте» в рассказе Пленника, по обширному «Донесению» («Informacion»), составленному 10 октября 1580 года по просьбе дона Мигеля в форме показаний двадцати свидетелей с целью опровержения лживых обвинений доминиканского монаха Хуана Бланко де Паса.

«Донесение» — документ, являющийся основным первоисточником об алжирской жизни писателя, — был написан самим Сервантесом в виде 25 пунктов, подтвержденных компетентными очевидцами, людьми разного положения и звания, начиная от солдата Доминго Лопино и кончая учеными, как, например, доктор Антонио де Соса.

Весьма ценная информация содержится в известном труде Диего де Аэдо «Топография и всеобщая история Алжира», вышедшем в 1612 году, где помимо сведений о самом городе среди знаменитых пленников-христиан особо выделен Сервантес. Безусловно, все эти сведения по разным причинам в той или иной мере окрашены личными симпатиями или антипатиями к писателю, однако сами факты, в них приведенные, несут достаточно объективную информацию.

* * *

Мигель де Сервантес стал собственностью одного из наиболее жестоких пиратов — корсара Дали Мами, по прозвищу «Хромой», и неизвестно, как сложилась бы его судьба далее (скорее всего, плохо, учитывая, что он был инвалидом и как работник не стоил ни гроша), не будь при нем найдены рекомендательные письма за подписью столь высоких особ, как дон Хуан Австрийский и герцог Сесса. Это было его спасением, он мог рассчитывать на достаточно хорошее обхождение и дальнейшее освобождение за выкуп, но эти письма имели для Мигеля и тяжелые последствия: его приняли за важную персону и назначили непомерно большой выкуп — 500 золотых эскудо.

В результате Мигель де Сервантес, как он напишет позже в «Дон Кихоте», очутился «в алжирском остроге, или, как его называют турки, „банья“, куда сажают пленных христиан — как рабов короля и некоторых частных лиц, так и рабов алмахзана, то есть рабов городского совета, которых посылают на работы по благоустройству города и на всякие другие работы и которым особенно трудно выйти на свободу, ибо они принадлежат общине, но не отдельным лицам, так что если даже они и достали себе выкуп, то все равно им не с кем было бы начинать переговоры. В этих тюрьмах, как я уже сказал, содержатся рабы и некоторые частные лица из местных жителей, преимущественно такие, за которых надеются получить выкуп, ибо здесь их работать не приневоливают, а глядят за ними в оба до тех пор, пока не придет выкуп. Так же точно и рабов короля, за которых ждут выкуп, посылают на работы вместе со всеми, только если выкуп запаздывает; в сем случае для того, чтобы они более решительно добивались выкупа, их принуждают работать и посылают вместе с прочими рубить лес, а это труд нелегкий.

Я тоже оказался в числе выкупных, ибо когда стало известно, что я капитан, то сколько я ни уверял, что средства мои весьма скромны и что имущества у меня никакого нет, все же я был отнесен к разряду дворян и выкупных пленников. Меня заковали в цепи — не столько для того, чтобы легче было меня сторожить, сколько в знак того, что я выкупной, и так я жил в этом „банья“ вместе с многими другими дворянами и знатными людьми, которые значились как выкупные и в качестве таковых здесь содержались. И хотя порою, а вернее, почти все время нас мучили голод и холод, но еще больше нас мучило то, что мы на каждом шагу видели и слышали, как хозяин мой совершает по отношению к христианам невиданные и неслыханные жестокости. Каждый день он кого-нибудь вешал, другого сажал на кол, третьему отрезал уши, — и все по самому ничтожному поводу, а то и вовсе без всякого повода, так что сами турки понимали, что это жестокость ради жестокости и что он человеконенавистник по своей природе».

Как все происходило в действительности — сказать трудно. Сервантесу, как бывшему пленнику, все виделось в мрачных тонах. Во всяком случае, как свидетельствуют пиратские историографы, наиболее смышленые пленники работали прислугой в доме, садовниками, рабочими на корабельных верфях и т. п. Квалифицированная рабочая сила, особенно обладающая специальными морскими знаниями и навыками, берберам очень требовалась и высоко ценилась на невольничьем рынке, именно их-то и подталкивали к принятию ислама и, соответственно, говоря современным языком, социальной ассимиляции и интеграции.

Алжирское сообщество при всей своей разношерстности было строго и детально ранжировано. Главным отличием служили не столько должность или богатство, сколько религиозная и национальная принадлежность. Наверху иерархической социальной пирамиды находились турки, составлявшие административную и военную элиту Алжира, к ним примыкали корсары самых разных наций. Низ пирамиды составляли рабы, число которых к концу XVI века, как полагает историк Диего де Аэдо, было около 25 тысяч, не считая рабов-негров. Между верхом и низом этой социальной структуры находились ренегаты, купцы-христиане, мориски-ремесленники, четко выделялась еврейская община. Все эти уровни были связаны между собой множеством непростых отношений, так, например, мавры и христиане при взаимной ненависти называли друг друга не иначе как «собаками». С другой стороны, нередки были любовные истории между людьми не только различной веры, но и различного социального положения — хозяевами и их рабами, что хорошо описано Сервантесом. Пленник в «Дон Кихоте» повествует о том, как мирно жило это разношерстное общество. Очевидно, иного и быть не могло. В противном случае жизнеспособность самого Алжира была бы в принципе невозможной, ведь в случае непримиримой вражды все вылилось бы в кровопролитное противостояние, никакое финансовое процветание было бы невозможно. Алжир в этом смысле представлял сложную саморегулирующуюся структуру, все социальные слои которой на подсознательном уровне понимали неизбежность определенной взаимотерпимости.

 

В НАДЕЖДЕ НА ОСВОБОЖДЕНИЕ

Сервантес в течение первых месяцев своего плена узнал очень многое. Ему, очевидно, как инвалиду, было разрешено бродить по городу, где он много и тесно общался с миром, который был ему до этих пор совершенно незнаком. Эти бесценные наблюдения за жизнью и бытом Алжира наполнили многие страницы его произведений.

Конечно, он мечтал об освобождении из плена и сразу известил родных о своем несчастье. Но мог ли он надеяться на то, что его нищая семья сможет собрать выкуп в 500 золотых эскудо? Он жил только одним — надеждой на спасение из плена тем или иным путем: «В Алжире я рассчитывал найти иные способы осуществления того, о чем я так мечтал, ибо надежда обрести свободу никогда не оставляла меня, и если то, что я замышлял, обдумывал и приводил в исполнение, успеха не имело, я не падал духом и тотчас цеплялся и хватался за какую-нибудь другую надежду, пусть слабую и непрочную», — повествует Пленник в «Дон Кихоте».

Мысль о побеге, несмотря на весьма малые шансы на успех и опасность быть пойманным и посаженным на кол, неотступно преследовала Мигеля. В январе 1576 года, в самый разгар теплой алжирской зимы, он вместе со своими друзьями Кастанедой и Антоном Марко предпринимает первую попытку побега, решив добраться до Орана, находившегося в четырехстах километрах от Алжира и принадлежавшего испанцам.

Беглецы нашли проводника — мавра, согласившегося довести их до места назначения. Однако через несколько дней пути он их покинул, и, чтобы не погибнуть в пустыне, пленники были вынуждены вернуться в Алжир. Всем удалось избежать телесных наказаний.

В марте Кастанеда и Антон Марко бежали снова, и на этот раз удачно — они добрались до Испании. Очевидно, именно они известили семью Сервантесов, что два их сына находятся в плену, потому что в апреле 1576 года, а затем в феврале следующего Родриго де Сервантес тщетно пытается получить одолженные почти десять лет назад лиценциату Педро Санчесу де Кордове 800 дукатов.

В том же апреле Родриго выставляет на продажу часть своего имущества, даже не зная, сколько денег он сможет за него выручить. Семья использует все возможные способы, чтобы найти деньги на выкуп братьев из неволи. Отец Мигеля посылает в Совет Кастильи, а затем в Королевский Совет письма с просьбой о помощи — тщетно. Девятого ноября 1576 года Родриго де Сервантес подготавливает новое прошение, подкрепленное «сертификатом о чистоте крови», но ему снова отказывают в денежной помощи. Сознание того, что сыновья в плену и их жизням угрожает смертельная опасность, было выше материнских сил, и донья Леонора решается на обман. С помощью старинного друга семьи Гетино де Гусмана ей удается выдать себя за вдову и, сыграв на жалости властей, получить 16 декабря сумму в 60 дукатов.

Одновременно помочь пленникам пытаются и монахи. По поручению своего ордена Хорхе де Оливар, Хорхе де Онгай и Херонимо Антич отбывают в Алжир, где и оказываются 20 апреля 1577 года с большой суммой денег и различными товарами. Получили ли они от родителей Мигеля необходимую сумму? Вряд ли, потому что средств хватило только выкупить Родриго де Сервантеса, за которого была назначена меньшая цена — 300 дукатов. Можно себе представить состояние души Мигеля, который знал, что скоро его брат окажется дома, в кругу близких, а ему суждено неизвестно еще сколько времени находиться в неволе, ведь собрать 500 дукатов на его выкуп было для нищей семьи делом безнадежным. Одно освобождение Родриго полностью опустошило и без того тощий кошелек Сервантесов. Однако и в этих обстоятельствах дон Мигель остался верен самому себе — никогда не падать духом и лелеять любую, самую призрачную надежду. В его голове уже созревал план нового побега. Для этого он хотел воспользоваться отъездом брата в Испанию. Тот по приезде на родину должен был найти смелого капитана и договориться с ним, чтобы под покровом ночи его судно подошло к берберийскому берегу, забрало пленников и доставило их в Валенсию или на Майорку. Предприятие, безусловно, опасное, но шанс на успех был.

В начале мая Мигель приступил к реализации своего плана. Дождавшись, когда Дали Мами уехал из города, четырнадцать пленников бежали и укрылись в пещере в глубине сада судьи Хасана, в трех милях от Алжира, здесь они должны были скрываться до подхода корабля. В этом убежище благодаря помощи садовника, раба судьи наварца Хуана, а также самого Сервантеса, которые приносили им пищу, беглецы провели пять месяцев, показавшихся им вечностью. И что самое удивительное — на протяжении всего этого времени турки не заметили их исчезновения. Сервантесу, оставшемуся в городе, в случае раскрытия причастности к побегу грозило или «крючкование», или сожжение на костре. «Крючкование» — жесточайшая казнь: осужденного вешали за ребро на крюк, торчавший из городской стены. Мучения длились долго, и несчастный умирал от жажды.

Время шло, а судно с испанских берегов не появлялось. Кто мог предвидеть, что Родриго де Сервантесу придется целое лето ждать отъезда на родину? Почему ожидание судна было столь долгим? Его величество Случай играет в таких делах не последнюю роль.

А произошло вот что. В июле 1577 года на место Раба-дана Паши, бывшего хозяина Родриго, бейлербей Улудж-Али назначил одного из своих фаворитов — Хасана Агу, жестокого венецианского ренегата, который постарался удвоить цену за уже выкупленных пленников и ни за что не хотел их отпускать. И только когда брат Хорхе де Оливар, один из трех монахов, приехавших вызволять несчастных христиан, предложил оставить себя в качестве залога, Хасан согласился отпустить пленников, и 24 августа конвой из 106 вновь обретших свободу католиков тронулся в обратный путь. Среди них был и Родриго.

Едва вернувшись на родину, младший Сервантес принялся выполнять поручение брата, и через четыре недели вооруженный фрегат под командованием некоего Вианы, также в свое время побывавшего в плену, отправился с Майорки к берегам Алжира. За несколько дней до назначенного для отплытия дня Сервантес присоединился к беглецам. То ли его захватили корсарские галеры, то ли появилась какая-то опасность, помешавшая осуществить задуманное…

Фортуна отвернулась от пленников. Один из тех, кто был посвящен в их план, некий ренегат из Мелильи по кличке Золотильщик (El Dorador), поняв, что побег не удался, испугался и рассказал обо всем Хасану, и утром 30 сентября беглецы были схвачены турецкой стражей. От неожиданности они даже не смогли оказать сопротивления. Согласно свидетельствам, Сервантес, несмотря на ожидавшее его суровое наказание, вел себя очень мужественно. Он взял на себя всю вину, назвавшись главным зачинщиком.

Такое поведение Сервантеса позволило освободить от подозрений не только остальных его участников, но и брата Хорхе де Оливара, монаха, оставшегося у пиратов заложником и обвиненного в сообщничестве. Однако какова же была расплата за столь дерзкий побег? Крайним оказался несчастный садовник, которого турки через несколько дней повесили вниз головой. Сервантес, как зачинщик, также не избежал кары, хотя она и была менее жестока, — его заковали в цепи и в течение пяти месяцев держали в тюрьме.

Сообщая о происходивших событиях, монах Диего де Аэдо в «Топографии и всеобщей истории Алжира» пишет: «Хасан-паша, правитель Алжира, говорил, что его пленники, корабли да и весь город останутся в целости лишь до тех пор, пока этот калека испанец будет сидеть в тюрьме — так сильно он боялся замыслов Мигеля де Сервантеса».

Отбыв наказание и выйдя из тюрьмы, Сервантес в марте 1578 года придумывает новый план освобождения. Он тайно посылает некоего мавра с письмами в Оран, адресуя их генералу маркизу дону Мартину де Кордове, другим важным лицам, своим оранским друзьям и знакомым, с просьбой прислать людей, чтобы вызволить из неволи группу пленников.

Однако и новому плану не суждено было сбыться. По дороге в Оран мавр-гонец был захвачен алжирской стражей и доставлен Хасан-паше, который, увидев на письмах подпись Сервантеса, повелел наказать гонца палками, отчего тот и скончался. Самому Сервантесу было велено дать 2 тысячи палочных ударов. Для того чтобы быть забитым насмерть, за глаза хватило бы и четверти назначенного, поэтому цифра 2 тысячи была скорее названа с целью надломить мужество неукротимого испанца. Но и на этот раз дону Мигелю удалось избежать смерти.

Каким образом, кто заступался за непокорного раба?

Можно, конечно, пофантазировать, что таким защитником могла быть некая таинственная мавританка, влюбленная в отважного испанца, как это описано в «Дон Кихоте» со слов бывшего алжирского пленника. Но повседневная жизнь Алжира подобные любовные приключения исключала. Христианин, замеченный в общении с мусульманкой, был бы немедленно казнен, исключение составляли только принявшие ислам.

Сервантист Жан Канаважио выдвигает химерическую «дипломатическую» гипотезу, что между турками и испанцами через посредников — валенсианских купцов, монахов выкупщиков, вице-короля Валенсии и других велись тайные переговоры, о чем свидетельствуют испанские архивы. «Сервантес со своими связями, реальными и предполагаемыми, мог быть вовлечен в этот процесс как официальный информатор. В этом случае становятся понятными два прощения, дарованные ему Хасаном».

В «Донесении» один из свидетелей, некий Алонсо, указывает, что Сервантесу удалось избежать жестокого наказания в результате заступничества «третьих лиц».

Скорее всего этим защитником был Дали Мами, ставший Капитаном Моря (Capitan del Mar) и не желавший лишаться ценного пленника, за которого он надеялся получить хорошие деньги.

Родные Мигеля не прекращали своих усилий по освобождению Мигеля. В марте 1578 года, как раз тогда, когда сорвалась третья попытка бегства, Родриго де Сервантес подал прошение в Совет Кастильи с просьбой о финансовой помощи для освобождения брата. Но в ответ — глухое молчание.

Семья тем не менее продолжала свои попытки. Не остались в стороне и сестры. Двенадцатью годами позже бывший алжирский невольник, ходатайствуя перед Советом Индий о какой-либо должности в колониях, отметил в петиции, что его сестры пожертвовали ради его освобождения своим приданым. Безусловно, это звучало убедительно и горестно. Однако зная, что семья Сервантесов из благих намерений иногда позволяла себе некоторые «неправды», можно поставить под сомнение это утверждение писателя.

Сестра Магдалена действительно помочь не могла. Некий Фернандо де Лоденья, а затем баскский идальго Хуан Перес де Алсега между 1578 и 1580 годами дали ей определенные обещания, которые позже не были выполнены.

Андреа же начала заниматься пошивом одежды. Она оказалась более благоразумной, чем ее младшая сестра, и ее вклад в дело освобождения брата оказался в пять раз больше, чем смогли собрать родители. Скорее всего именно она через монахов-выкупщиков передала валенсианцу Эрнандо де Торрес в июне 1578 года основную часть из 100 дукатов, которые представляли вклад обеих сестер в общее дело. К сожалению, Торрес, который должен был отправиться в Алжир для выкупа пленника, не выполнил своей миссии.

Однако наибольший вклад, как и обычно, в дело вызволения сына внесла находчивая донья Леонора. С целью собрать необходимую для выкупа сумму она затевает коммерческую операцию: обращается в Военный совет за разрешением на экспорт в Алжир товаров на сумму 8 тысяч дукатов и в качестве поддержки прошения представляет письмо герцога де Сессы с аттестацией Мигеля. И в ноябре она получает королевскую лицензию, правда, на значительно меньшую сумму — в 2 тысячи дукатов «на освобождение оговоренного Мигеля де Сервантеса». Однако сама она не могла выполнить это коммерческое предприятие, поэтому необходимо было найти человека, заинтересованного в вывозе товаров в Алжир, и продать ему это разрешение, что оказалось совсем не простым делом и произошло уже после освобождения Сервантеса, в 1582 году.

Выкуп сына снова откладывается. А тут о себе не вовремя напомнили кредиторы. Донья Леонора не смогла вернуть в срок взятую в прошлом году государственную ссуду в 60 дукатов, которые пошли на выкуп Родриго. В марте 1579 года Совет войска Христова (El Consejo de la Cruzada), который выдал ссуду, начал угрожать арестом имущества как должника — доньи Леоноры, так и поручителя Гетино де Гусмана. И только приложив огромные усилия, им удалось отсрочить выплату долга.

Между мартом 1578-го и сентябрем 1579 года стоят восемнадцать месяцев, на протяжении которых мы не имеем информации о жизни Мигеля в плену. Известен лишь один документ, относящийся к этому периоду, — прошение Сервантеса об освобождении монаха Хорхе де Оливара, оставленного в качестве залога, скрепленное его подписью. Из этого факта можно сделать вывод, что Сервантес имел неоспоримый авторитет не только среди пленников.

Чем же занимался Мигель де Сервантес долгие годы своего тягостного плена, чем заполнял он свою жизнь? Все в том же «Донесении» сообщается, что Сервантес часто занимался сочинением стихов, главным образом религиозного содержания, что, впрочем, вполне естественно, так как он был истинным католиком и испанцем, что означает быть вдвойне католиком. Возможно, он писал еще «Алжирскую каторгу», а может быть, начал «Галатею».

Все это вполне вероятно, однако из сказанного в «Донесении» не вытекает, что «Послание Мигеля де Сервантеса пленника к Матео Васкесу, моему господину» («De Miguel de Cervantes cautivo a M. Vascuez, mi senor»), секретарю Филиппа II, было написано именно Сервантесом, как это, например, утверждается в комментарии В. Узина в пятитомном собрании сочинений писателя.

Между тем жизнь Сервантеса состояла не только из сочинительства, но и побегов. В сентябре 1579 года был готов новый, четвертый по счету, план бегства из Алжира. Это была некая разновидность идеи двухгодичной давности, заключающейся в бегстве на судне, которое должно было забрать пленников с алжирского побережья. Только на этот раз корабль должен был быть снаряжен непосредственно в Алжире и с шестьюдесятью беглецами на борту, «цветом христианских пленников Алжира», должен выйти в море.

Операция должна была осуществляться на деньги валенсианского купца Онофре Эксарке, от которого, как известно из документов, было получено 1300 дублонов на приобретение и снаряжение судна. Непосредственным организатором побега был андалусец, некий лиценциат Хирон, вынужденно принявший ислам под именем Абдеррамана и желавший вернуться в лоно католической веры.

В начале октября 1579 года все было готово к побегу, когда второй ренегат Кайбан, флорентиец по происхождению, выдал все Хасану. Однако подлинным вдохновителем предательства был доктор Хуан Бланко де Пас. Мотивы, которые им двигали, не совсем ясны. Доминиканский монах, родившийся в Эстремадуре в семье иудеев и морисков, мог быть движим или элементарной завистью к Сервантесу и его положению среди пленников, или же обидой за то, что его не приняли в число участников побега.

За свой гнусный донос Хуан Бланко де Пас был «награжден» золотым эскудо и кувшином масла.

Хасан почему-то не торопился с поимкой пленников. Испуганный Онофре предложил Сервантесу устроить его побег на первом судне, которое выйдет в Испанию из Алжира. Однако Мигель, смелость и решительность которого были хорошо известны, отказался от столь заманчивого предложения. Он не мог бросить на произвол судьбы причастных к организации побега людей и, как и раньше, решил взять всю вину на себя. Он добровольно явился к Хасану и со связанными руками и петлей на шее был допрошен пашой.

Сервантес снова избежал мучительной смерти, хотя час ее был совсем близок. Он провел в тюрьме королевского дворца долгих пять месяцев. Любопытная деталь: когда непосредственный хозяин Сервантеса Дали Мами вернется в Алжир, Хасан купит его раба за цену, установленную пиратом, — 500 золотых эскудо.

Итак, это была четвертая безуспешная попытка бегства.

Портрет Мигеля де Сервантеса работы Хуана де Хауреги. Мадрид. Королевская академия.

Документ, написанный Сервантесом, о том, что он родился в Алкале-де-Энарес. Ниже — запись о его крещении, сохранившаяся в церкви Санта Мария в Алкале-де-Энарес.

Памятник Сервантесу в Алкале-де-Энарес.

Филипп II, король Испании. С картины П. Рубенса.

Документ, свидетельствующий об участии Сервантеса в сражении при Лепанто, подписан 6 июня 1590 г.

Хуан Австрийский. Гравюра на дереве фон Лееста.

Испания конца XVI века.

Дон Хуан Австрийский посещает раненого Сервантеса. Рис. и литография С. Кано.

Титульные листы «Галатеи», Париж, 1611,

«Путешествия на Парнас», Мадрид, 1614,

«Назидательных новелл», Памплона, 1614.

Портрет Сервантеса на фронтисписе издания Тонсонов. Лондон, 1738.

Дом доньи Каталины де Саласар, жены Сервантеса. Эскивиас, Толедо.

Дом Марии де Карденас, где жили супруги.

Церковь, в которой венчался Сервантес. Эскивиас, Толедо.

Европа конца XVI века.

Портрет Сервантеса. Коллекция маркиза де Каса Торрес.

Портрет Мигеля де Сервантеса работы Уильяма Кента. Мадрид. Национальная библиотека.

Дом Сервантеса в Вальядолиде.

Титульные листы «Дон Кихота», «Странствий Персилеса и Сихизмунды».

Монастырь Эскориал в Мадриде.

Мемориальная доска в честь Сервантеса в монастыре Тринитариев. Мадрид.

Иллюстрация к «Дон Кихоту». Гравюра Хоакина Баллестера. Рис. Антонио Карнисеро. 1780.

Гравюра для издания «Дон Кихота» Тонсонов. Лондон, 1738.

Гравюра Мануэля Сальвадора Кормоны. Рис. Хосе дель Кастилио. 1780.

Титульный лист первого иллюстрированного издания «Дон Кихота». Брюссель, 1662.

Г. Доре. Иллюстрация к «Дон Кихоту».

Г. Доре. Иллюстрация к «Дон Кихоту».

Памятник Сервантесу в Мадриде на площади Кортесов.

Памятник Сервантесу на площади Испании в Мадриде.

В романизированной биографии Сервантеса Бруно Франка читаем: «…величайшим преступлением был побег. Как, товар заявлял свои права на самостоятельность? В этих случаях жадность и жестокость объединялись и зверски карали каждую попытку. Прежде всего устрашение; тут уж не экономили материала. Стенные крючья за воротами постоянно были щедро украшены головами христиан».

Говорят, за Сервантеса заступился друг паши — корсар из Мурсии Морат Раис, по прозвищу Оборвыш (Maltrapillo). Касательно кличек и фамилий инородцев позже Мигель де Сервантес напишет в «Дон Кихоте»: «Турки же имеют обыкновение давать прозвища по какому-либо недостатку или же достоинству — и это потому, что у них существуют лишь четыре фамилии, ведущие свое происхождение от Дома Оттоманов, тогда как прочим, повторяю, имена и фамилии даются по их телесным недостаткам или же душевным качествам».

Всепрощенческое отношение властей к действиям Сервантеса, несмотря на его неоднократные попытки побега и дерзкое поведение, вызывает многочисленные догадки исследователей. Позволю высказать свою версию.

Сервантесу удавалось чудесным образом избегать жестоких турецких наказаний вследствие его связи с иезуитами.

Структура ордена иезуитов состояла из шести классов, иерархически следовавших друг за другом: «послушники», «ученики», «светские кандидаты», «духовные кандидаты», «исповедники трех обетов» и «исповедники четырех обетов». Кроме перечисленных шести классов, составлявших собственно орден, существовали еще так называемые «привлеченные», или, как их еще именовали, «светские иезуиты». Эта многочисленная когорта не имела прямого отношения к ордену, хотя, как правило, так или иначе находилась в зависимости от него. «Светским иезуитом», как уже следует из самого названия, мог быть любой член общества — от военного до художника. Обычно они воспитывались в иезуитских учебных заведениях и сохраняли тесные связи со своими духовными учителями. Здесь уместно вспомнить, что основной задачей ордена его основатель считал завладение молодыми умами, молодежью. Это достигалось через преподавание иезуитов в школах и университетах, что в конечном счете вело к формированию у воспитанников истинно католического мировоззрения в его иезуитском понимании.

Теперь самое время вспомнить, что Сервантес не только учился несколько лет в иезуитских коллегиях Кордовы и Севильи, но позднее с теплотой вспоминал эти годы.

Пятым генералом ордена в 1580–1615 годах был Клаудио Аквавива. Наверняка он имел родственное отношение к Джулио Аквавиве. Здесь весьма уместно вспомнить, что последний невероятно рано удостоился кардинальской мантии, и скорее всего не без помощи родственника. Следовательно, Джулио был связан с иезуитами. К тому же римские папы всегда благоволили иезуитам. Теперь предположим, что Сервантес был каким-либо образом связан с орденом. Это нетрудно сделать, опираясь на факт его обучения в коллегии иезуитов.

Сказанное помогает объяснить много неясностей в биографии Сервантеса. Например, как Сервантес оказался в свите такого видного вельможи, как Джулио Аквавива. А учитывая космополитический характер ордена, можно допустить присутствие членов ордена среди корсаров, чем и объясняется их снисхождение к Сервантесу.

 

ВЫКУП

В самом конце июля 1579 года донья Леонора вручила управляющему делами ордена Тринитариев, или Святой Троицы (la Orden de la Trinidad), монаху Хуану Хилю сумму в 300 дукатов для выкупа своего сына Мигеля де Сервантеса, «тридцати трех лет, без левой руки, светлобородого». Это были деньги, из последних сил собранные всей семьей Сервантесов. К этой сумме монахам-тринитариям придется добавить еще 45 дукатов из суммы пожертвований, собранных ими и заготовленных для миссии следующей весны.

В 1580 году 29 мая брат Хуан Хиль в сопровождении своего коллеги по ордену монаха Антона де ла Бельи прибыл в пиратское королевство и без промедления начал переговоры с Хасаном, который, находясь тогда в большой силе, был крайне несговорчив, из-за чего возникали частые задержки с выкупом пленников.

В августе усилиями двух монахов было выкуплено около ста рабов-христиан, но Сервантеса среди них не было.

Мандат Хасана на правление Алжиром уже истекал, вскоре он должен был отбыть в Константинополь. Вероятно, поэтому он предложил Хуану Хилю своих лучших, элитных рабов, установив цену в 500 дукатов за каждого, за исключением некоего Палафокса, отпрыска знатной арагонской фамилии, за которого паша запросил 1000 золотых и ни за что не хотел сбавлять цену.

Денег катастрофически не хватало. Тогда монах решил освободить хотя бы Сервантеса, уплатив за него назначенный выкуп. Но имевшейся у него суммы было все равно мало. Выход был только один — занять недостающую сумму у проживающих в Алжире испанских торговцев.

Документ о выкупе Мигеля Сервантеса из алжирского плена.

Но это оказалось нелегким делом. Путем титанических усилий и Божьих благословений необходимые средства были наконец собраны.

…Паша уже отдал приказ заковывать своих рабов и грузить на судно для отбытия в Константинополь. Оставались считанные часы до выхода корабля в море. Но, видимо, Бог любил дона Мигеля — в последний момент появился монах и вручил Хасану 500 золотых эскудо выкупа. Писатель был свободен.

Сколько лет Сервантес молил Бога о наступлении часа его освобождения!

И вот свершилось: 19 сентября 1580 года он обрел долгожданную свободу. Как пишет К. Державин, «несколькими часами позже корабль Гассана-паши вышел в море, увозя с собой Хуана де Палафокса, так же как он мог увезти и Сервантеса, в столицу Турции, откуда вызволить испанских пленных уже не представлялось возможным».

Радость Сервантеса была неописуемой. Сколько раз, рискуя жизнью, он совершал побеги, но его надежды не сбывались! Какие муки и горести он испытал, пытаясь сбросить тяжкие цепи рабского плена! Сейчас его заветные мечты осуществились — он свободен!

И все же ему пришлось задержаться в Алжире. Чтобы смыть грязный поток клеветы, вылитый на него предателем Хуаном Бланко де Пасом, который таким образом, как полагает К. Державин, пытался «…затушевать свою неприглядную роль в деле выдачи Гассану-паше последнего плана бегства Сервантеса из плена…».

Обвинения против дона Мигеля были опасными еще и потому, что Хуан Бланко де Пас являлся якобы комиссаром Инквизиции.

Сервантес предложил провести беспристрастное расследование для установления истины. В течение двух недель в присутствии брата Хуана Хиля, апостольского нотариуса в Алжире Педро де Риверы и еще двенадцати свидетелей были рассмотрены обвинения Хуана Бланко де Паса против Мигеля де Сервантеса.

Итогом явился ценный исторический документ — «Донесение», которому мы обязаны детальным знанием алжирского плена писателя. Все свидетели, согласно этому документу, единогласно подтверждают, что обвинения Хуана Бланко де Паса являются не более чем наветами и что тот сам совершал поступки, недостойные его сана, был «сплетником (murmurador), человеком злоречивым, высокомерным, с дурными наклонностями». Мигель де Сервантес характеризуется как «человек разумный, проницательный и стойкий», к которому были «душевно расположены все алжирские пленники, покоренные его христианскими, честными и доблестными поступками». Выявилась также лживость утверждений священника о том, что он является комиссаром Инквизиции.

И вот 24 октября 1580 года бывший раб и будущий великий писатель Мигель де Сервантес с пятью другими выкупленными счастливчиками погрузился на корабль, принадлежавший Антону Франсесу. А 27-го числа того же месяца они уже находились у побережья Испании.

Так закончился плен Сервантеса, длившийся долгие пять лет и один месяц в календарном исчислении и намного больше в исчислении вневременном — душевном. «Нет на свете большей радости, нежели радость вновь обретенной свободы», — устами одного из героев «Дон Кихота» писатель выскажет свою выстраданную мысль.