— Беги, молодежь хватают! — кричит мама и толкает меня в противоположную сторону. Я бегу и вижу, что и оттуда надвигается цепь зеленых шинелей.

Слева дворы и дома Обувного переулка. Справа — колючая проволока зондергетго.

Уже слышатся немецкие команды, крики людей.

Все! Западня! Выхода нет!

— Mädchen! Mädchen!—вдруг слышится голос со стороны зондергетто. Я поворачиваюсь и вижу возле проволоки девочку. — Hier, schneller — шепчет она и делает в ограждении проход.

Я пролезаю на территорию зондергетто. Останавливаюсь там, будто опасность уже миновала, выглядываю, ищу глазами маму. Ее не видно.

— Schneller, schneller komm ins Haus,—» тянет меня за руку девочка. И мы забегаем в дом.

Я чуть отдышалась. Кидаюсь к окну, беспокоюсь:

«А вдруг это снова погром?»

— Mutti, Vater, dieses Mädchen ist aus einem Getto.

Незнакомые люди смотрят на меня. Потом что-то спрашивают.

Я не понимаю. Часто, прерывисто дышу.

Женщина подает мне стул, приносит стакан воды.

Я в изнеможении плюхаюсь на стул, осматриваюсь. Тотчас появляется мысль, что бывших хозяев дома, должно быть, уничтожили, а этих, новых, поселили тут недавно. Шкаф, комод, кожаный диван с высокой спинкой. Такая мебель была почти в каждом довоенном доме. Но что это так притягивает взгляд? Чемоданы! Не наши, заграничные. Их четыре, стоят один на другом. И на столе какая-то удивительная вещь. То ли ларец, то ли шкатулка с мозаичным рисунком. Не могу оторвать взгляда от шкатулки. Видно, девочка замечает это. Она открывает ее. Звуки Турецкого марша ошеломляют меня.

— Моцарт… Моцарт…— шепчу я. Хозяева сдержанно улыбаются.

Ну да! Это ж родители девочки, которая спасла меня! Высокий худой отец и маленькая тоненькая мать.

Моцарт… Добрые глаза людей… Другой мир, думаю я, совсем другой мир… Но спохватываюсь: это остатки того довоенного мира.

Смолкает волшебная музыка.

— Danke, danke,— говорю я и направляюсь к дверям.

— Nein, nein!. . Ich sehe nach,— останавливает меня женщина.

Но девочка опережает ее. — Ингрид! Ингрид!

Вот как зовут мою спасительницу. Какое красивое имя!

Ингрид быстро возвращается. Бледное, испуганное лицо. Она что- то рассказывает родителям. Я вслушиваюсь и понимаю: возле ограждения лежат убитые мальчики.

— Mit Flicken?— спрашиваю я. (Если с латками, значит, из нашего гетто. )

Ингрид утвердительно кивает головой.

Понимаю, мое присутствие для хозяев небезопасно. Снова направляюсь к дверям. Отец девочки останавливает меня. Замечаю, какое у него желтое, измученное лицо. Вдруг он затрясся от кашля. На приложенном к губам носовом платке — кровь.

…Сколько же времени я здесь? Хозяин выходит из дома. Мне кажется, что его нет целую вечность. Наконец он возвращается и говорит, что можно идти.

— Danke, danke,— шепчу я и бегу к ограде. Ингрид через дырку выпускает меня.

Я бегу к себе на Слободской. Мысли путаются: как там мама с Инной? Не схватили ли моих подружек Броню и Леночку Гольдмак? Кто они, мои спасители из зондергетто? Откуда их привезли? Какой больной у Ингрид отец… Наверно, чахотка.

В гетто, сдается, из моих знакомых никто не умирал своей смертью…