Глава 4
Смерть близ столпа Мелькуинна
Три дня спустя
— Я чувствую себя гораздо лучше, сэр Каспиус.
— Это же прекрасно.
— Ну я же должен был умереть.
— Не торопись отдавать эти долги. Подождут… Уж они-то точно подождут.
— Сразу предупреждаю, сэр Каспиус, я очень любознателен, и у меня огромное количество вопросов. Берегитесь.
— Постараюсь, — усмехнулся капитан.
— И как же, благородный сэр Каспиус, вы устанавливаете местонахождение судна, захваченного Магром Чужаком?
— Следить за бригом «Летучий» на самом деле не так уж и сложно. Способов слежения на большом расстоянии более чем достаточно. Конечно, они известны только ланзаатам. Не скрою, лицензия королевского мага имеется и у меня.
— Не сомневаюсь.
— В данном случае мы используем древнюю методику «Глаз Илу-Марта». Ментальную практику, при которой достаточно оставить на объекте слежения нечто, что будет помечено особым знаком. Помнишь зеркало, которое вернул тебе Аюп Бородач?
Себастьян закашлялся. Капитан Бреннан терпеливо ждал, пока тот восстановит дыхание. Наконец воспитанник покойного барона Армина произнес:
— Откуда вы знаете?
— Знаю. Это зеркало с амальгамой и знаком многорукого чудовища, на каждом щупальце которого изображен глаз. Это — один из священных знаков Илу-Марта. С помощью такого зеркала можно выследить кого угодно. Оно будет чем-то вроде маячка, благо находится сейчас на борту «Летучего».
— Но это зеркало… подарила мне Аннабель. Откуда у нее амулет с Отцом погибели, с самим Илу-Мартом?
— Да она, скорее всего, и не подозревала об истинном смысле этого знака. Даже наверняка. Главное не в этом. Не скрою, что ланзааты Альгама и Кесаврии издавна используют методики, которые были разработаны еще Маннитами. Конечно, по сравнению с тем объемом знаний, что был у них, мы владеем лишь ничтожно малой частью. Это тебе и так давно понятно. Но мы унаследовали главное. Мы унаследовали систему координат, благодаря которой то, что официально, широко и повсеместно считается невозможным, работает. Я говорю о Столпах Мелькуинна. Их много. Они разбросаны по всему миру. Именно благодаря им…
— Столпы Мелькуинна! — вдруг прогремел густой крик марсового матроса, в роли которого довольно неожиданно выступил судовой повар Жи-Ру. И тогда капитан Бреннан, резко прервавшись на полуслове, вскочил и выметнулся из каюты, где шел этот занимательный разговор.
Себастьян хотел последовать за ним, но вдруг к собственному изумлению почувствовал, что ноги отказываются повиноваться ему. Ступни и икры наливаются предательским свинцом. Он попытался приподняться, но тут голова закружилась так, что Себастьяна едва не швырнуло о палубу. Так, как при сильной килевой качке. Он судорожно сглотнул и, переборов приступ этой дурноты, оставил каюту.
Его ждал Столп Мелькуинна.
Один из многих.
На горизонте виднелось колоссальное образование, размеры и природу которого невозможно определить с первого взгляда. И со второго. И с третьего… Ни у кого не было ясного представления о том, на что похожи легендарные Столпы Мелькуинна, эти невообразимые объемы чужой материи, вознесенные на огромную высоту. Кому-то казалось, что Столп напоминает высокую гору, колоссальный пик с крутыми склонами и зыблющимися контурами. По склонам текут струи белого тумана, а верхняя часть горы утоплена в густое неподвижное облако с красноватыми прожилками, стоящее над Столпом даже в самый ясный день.
Кто-то находил в нем сходство с гигантским деревом, в сотню-другую раз крупнее самых высоких королевских буков в столичном парке. Действительно, тяжелое облако, висящее в двух лигах над поверхностью океана, походило на седую зимнюю крону; узловатые кольца, перехватывающие тело Столпа, напоминали бугристые наросты коры. В нижней части этого творения, вырастающего на горизонте и в буквальном смысле подпирающего небо, виднелись прихотливые натеки. Они неуловимо меняли свои контуры и расползались от основания громады, как огромные змеи. Над поверхностью океана там, у Столпа, плыли мутные темно-серые и сизые хлопья, натыкающиеся друг на друга, сжирающие друг друга, расплющивающие друг друга, вживляющиеся друг в друга выступами и провалами.
Поверхность самого Столпа Мелькуинна не была однородной. По мере того, как корабли капитана Бреннана шли к Столпу, на коре гигантского массива раскрылись две или три полости, похожие на саркастически искривленный язвительный рот. В этом рту легко поместился бы родной рыбацкий городок Себастьяна… И этот зрительный эффект нельзя было объяснить одним движением туманностей близ Столпа.
— Вижу это то ли в третий, то ли в четвертый раз в жизни, — проронил Жи-Ру, — но никак не могу привыкнуть…
— Утопи меня Илу-Март!.. — пробормотал мастер Ариолан Бэйл. — Это еще более поразительно, чем я ожидал! Это ж какие размеры?
— Когда идешь к Столпу Мелькуинна, нельзя надеяться на то, что твои ожидания оправдаются, — веско возразил капитан Бреннан. — Уж я-то знаю. Поверь мне.
Люди выстроились у бортов в одну живую цепь и смотрели, как движутся вокруг Столпа Мелькуинна эти серые хлопья, в любом из которых легко затерялся бы и утонул весь королевский флот.
— Какова же его полная высота? — спросил Себастьян, возникая за спиной сэра Каспиуса.
— Высота… Это же тебе не гора, чтобы можно было вычислить точные размеры. Считается, что Столп Мелькуинна меняется.
— Меняется? Он живой?
Капитан Бреннан покачал головой:
— Что такое «живой» в твоем представлении? Тот, кто дышит, тот, кто берет из окружающей среды воду, пищу, кто оставляет в земле часть себя? Я к тому, что нельзя мерить Столпы Мелькуинна нашими, человеческими, понятиями. Это совсем другое. Невообразимое. Чужое.
— Их создали Манниты?
— Глупый вопрос… Если бы было иначе, зачем вообще его задавать? Конечно да.
— Очередное создание Отцов Катастрофы… — прозвучал над головами капитана Бреннана и Себастьяна голос высоченного Олеварна. Никто не услышал, как он подошел. Даже несмотря на то, что он ходил, приволакивая ногу, и до сих пор плохо ориентировался в пространстве: натыкался на людей, на лестницы и двери. — Непонятно, зачем это было нужно, — бормотал он. — Если ледниковые эльмы, само собой, были сотворены для того, чтобы убивать неугодных, то зачем нужно было громоздить этот Столп до небес? Выше гор, выше облаков, выше моего представления о том, на что все это было нужно… Ведь Манниты ничего не создавали просто так. Такие гнусные и всемогущие твари, как они…
— Олеварн не в себе! — резко и гнусаво, в нос, прервал его Ариолан Бэйл. — Дружище, ступай к себе в каюту. Ты болен!
— Может быть, он и не в себе, но он совершенно прав, — строго сказал капитан Бреннан, окидывая взглядом сначала бледное, в каких-то синеватых подтеках, лицо Олеварна, затем вспыхнувшую гневным румянцем физиономию мастера Бэйла. — Манниты ничего не делали просто так. А Столпы Мелькуинна — это, конечно, уникальная вещь. Требующая колоссальных затрат. Я много раз пытался представить себя на месте Отцов Катастрофы, воздвигающих Столпы, и всякий раз мой разум этого вместить не может. Нет! Для того чтобы понять, нужно родиться Маннитом. А это невозможно. Последний из них сгинул много веков тому назад.
— Это да, — неопределенно подтвердил кто-то. Кажется, Аюп Бородач.
После этого ни у кого не нашлось сил дополнить этот разговор какими-то собственными суждениями. Корабль шел в обход Столпа, и колоссальное порождение чуждого, давно отжившего разума осталось на левом траверзе и помалу начало отдаляться.
По расчетам капитана Бреннана, «Громобой» и «Кубок бурь» не приближались к Столпу Мелькуинна ближе чем на десять лиг.
Вечером Себастьян и сэр Каспиус продолжили разговор, прерванный криком вахтенного матроса о появлении Столпа.
— Вы говорили о системе координат, — напомнил Себастьян.
— Да. Они создают среду, не видимую глазом и не ощутимую нашими органами чувств, которая тем не менее позволяет нам использовать некоторые древние методики, о которых я упоминал несколько часов назад.
— Нам — это Алой сотне кесаврийских ланзаатов, которую возглавлял Астуан Пятый, — уточнил Себастьян.
— Совершенно верно. «Глаз Илу-Марта» — одна из них. Пустячок, не более того, но я сейчас тебе продемонстрирую.
Капитан Бреннан извлек из своего безразмерного сундука внушительное плоское блюдо, все широченное дно которого было исчерчено беспорядочными линиями, рисунками, значками. Эта гравировка казалась совершенно бессмысленной. Впрочем, стоило присмотреться, как в хаотичных нагромождениях черточек начала проступать кое-какая логика. Ощущения были непривычными, но назвать их совсем неожиданными Себастьян не мог. Ему потребовалось около пяти минут, чтобы его глаза, как к темноте, привыкли к гравировке и выхватили из нее то, что было нужно.
— Карта…
— Да, карта кесаврийского побережья и вод, которые его омывают. Тот фрагмент карты мироздания, который нам сейчас и нужен. Присмотрись. Видишь эту цепь огоньков. Сосредоточься, присмотрись…
Капитан Бреннан налил в блюдо воды, в которой поблескивали радужные полосы маслянистой жидкости.
— Опусти лицо в воду!
Себастьян повиновался. В ноздри на мгновение вошел резкий, свежий запах и тотчас же исчез. Звучал голос капитана Бреннана:
— Ты должен унять головокружение и навести резкость! Надеюсь, тебя не выворотит наизнанку, как многих из тех, кто впервые познал, что такое «Глаз Илу-Марта»!
Себастьяну показалось, что тоненький слой воды, размазанный по гравированному дну блюда, вдруг завертелся, затянул воспитанника покойного барона Армина. Голова налилась свинцовой тяжестью, появилась неприятная резь в глазных яблоках, прикрытых неподъемными веками… На несколько мгновений Себастьян, возможно, даже потерял сознание. В себя его вернул низкий голос капитана Бреннана:
— Открой глаза! Открой и смотри!
Тот снова повиновался. Ему не сразу удалось навести резкость так, как того требовал сэр Каспиус. Перед глазами ходили какие-то мутные волны, они казались тошнотворными и душными.
Но потом ощущение ушло. Оно сменилось необыкновенной легкостью во всех членах. Сердце, разогнанное, растревоженное, трепыхалось, как захваченная в силки птица. Там, внизу, под разбросанными ногами и руками Себастьяна, в неизмеримой глубине виднелась поверхность моря. Кое-где морскую гладь загораживали мутные массы облаков. На горизонте — темная береговая линия, подбитая желтой кромкой песчаных пляжей. На глади моря — несколько светящихся темно-алых огоньков.
— Это картинка, которую ты видел бы, находясь на высоте в десять кесаврийских лиг, — донесся голос капитана Бреннана. — Однако «Глаз Илу-Марта» позволяет тебе видеть акваторию моря с огромной высоты, прямо не выходя из моей каюты. Сейчас мы укрупним вид…
Алая дурнота застелила взор Себастьяна, когда лоно моря вдруг разом, в одно мгновение, приблизилось. Сначала он увидел Столп, отсюда, с неизмеримой высоты, казавшийся размером… да-да, с серого жерлана. Там, в шатре, на земле у ног Ариолана Бэйла. Только вместо серой почвы была теперь тускло поблескивающая серебристая равнина моря. Да! Серый жерлан, именно! Такой же столбик, над которым клубилось неясное свечение, сгущающееся в световые шарики. Неоспоримое сходство. Отличался только масштаб.
Картинка начала стремительно укрупняться, голубая гладь моря разъехалась за пределы поля зрения Себастьяна…
И он увидел, как мимо него проплывает колоссальный массив Столпа Мелькуинна — близко, совсем рядом. Струи какого-то бледного огня, текущие по глубоким бороздам в теле Столпа. Себастьян увидел несколько плато серой искрошившейся породы в самом его основании. Бледные иззубренные пики, многоглавые утесы, похожие на чьи-то больные узкие ладони, тянущиеся к небу. Он увидел разбитые корабли, истлевшие паруса и, кажется, крошечные белые пятнышки черепов.
— Опасное это дело — приближаться к Столпам Мелькуинна, — прозвучал голос сэра Каспиуса. — Не бойся, Магру Чужаку это известно не хуже, чем мне. Бриг «Летучий» избегнул участи кораблей, которые ты сейчас, должно быть, видишь. Они тут давно. Какие десять, какие пятьдесят, некоторые двести лет. Наверно, есть и такие, что лежат здесь и целое тысячелетие. Ну да ладно. Я обещал тебе показать бриг и Аннабель.
В голове Себастьяна разорвался беззвучный сноп пламени. Разом все чувства отказались служить ему. Давя друг друга, полезли смятенные клинки пламени, дикие краски, безумные, буйно-визгливые звуки. Все это буйство хаоса, распавшегося на множество составляющих, не могло уместиться в одной-единственной голове.
Умирая, забываясь и седея, Себастьян вонзился в складки тьмы, раскрывающейся ему все новыми и новыми красками.
— Сейчас! — донесся откуда-то издали клекочущий, как у птицы, голос сэра Каспиуса. Да, кажется, это он. Голос был неузнаваем, но кто, если не он?..
Себастьян чувствовал себя камнем, выпущенным из пращи. Остывающей клячей с выгрызенным боком. Волной эррерского огня. Видения и чувства менялись, как в калейдоскопе, но наконец многоцветная пелена перед глазами разодралась с легким плеском…
И он увидел ту, которую искал.
Себастьяну открылся вид на палубу «Летучего», который шел прямо под ним. Он слышал, как щелкали паруса. Он видел, как двое угрюмых кемметери, те, смуглые, бородатые, безмолвные, тянули фал.
Он видел белое платье, веющее по ветру.
Он ощутил тонкий, сладковатый запах с едва ощутимой ноткой миндальной горечи. Аннабель находилась на самом носу брига, а в трех шагах за ее спиной, скрестив могучие татуированные руки, стоял Магр Чужак.
«Не может быть, чтобы это было видение, — произнес Себастьян про себя. — Я точно знаю, что нас разделяет большое расстояние, но… вот же она, только протяни руку».
Совсем рядом плыли верхушки мачт. Себастьян поддался невольному порыву и хотел дотянуться до флагштока одной из них, но просто не увидел собственной руки. Прозвучал голос сэра Каспиуса:
— Ты можешь услышать их, но помни, что тебя там нет. Пока ты находишься над бортом «Летучего», я обновлю их текущие координаты. У тебя есть немного времени…
Себастьян стал с жадностью вслушиваться в каждое слово, произносимое за сотни лиг от него.
Это был короткий разговор, но он накрепко врезался в память. Ему стало нестерпимо горько от того, что он не может вмешаться.
Впрочем, это было к лучшему. Далекий уроженец страны Кеммет был Себастьяну просто не по зубам.
— Это ложь, — бросила она.
— Если бы они не владели подобными знаниями, то просто не рискнули бы идти за нами.
— А вы не думали, что они пошли, повинуясь чувству долга и…
— Ну-ну?
— …и любви, — выдохнула она.
— Х-ха! Значит, ты не веришь?
— Поверить в то, что наши, кесаврийские, моряки используют черные уловки ордена Рамоникейя? Да еще для того, чтобы выследить нас?
Себастьян холодел, вращаясь где-то над бушпритом…
Чужестранец обнажил белоснежные зубы в длинной усмешке.
Аннабель ждала.
— И ты думаешь, что они безупречны? Наши преследователи, вот эти твои благородные рыцари, твои долгожданные спасители? — усмехнулся Магр Чужак. — Ну так вот что я тебе скажу. Отцы Катастрофы, Манниты, были великими насмешниками. И люди, использующие древние магические штучки и шуточки этих существ, ну никак не могут быть невинными и безупречными. Ты думаешь, все те, кто бросился за нами в погоню, одушевлены одной-единственной целью? Как бы не так.
— Но Себастьян и Ариолан…
— Речь даже не о них. Не только о них. Там достаточно людей опытных, много повидавших Людей страшных. Один капитан Бреннан чего стоит. Человек, который узнал некоторые из тайн Омута…
Аннабель побледнела. По ее лбу прокатилась капля пота.
— К-какой капитан Бреннан?
— Тот, что преследует нас на двух кораблях. Тот, что уже отдал несколько жизней лишь за то, чтобы подтвердить некоторые свои догадки! О-о, это замечательный человек!
— Тебе доводилось сталкиваться с сэром Каспиусом Бреннаном?
— И со старшим и с младшим. С обоими. Стойкие, мужественные ребята. Хорошо разбирающиеся в людях. Вот только может так статься, что тут они до конца не разобрались. И на корабле может оказаться не тот…
— Что ты хочешь сказать? — Аннабель вскинула голову и подалась в сторону Магра Чужака. — Или… Ты намекаешь на то, что на их судне есть предатель?
Аннабель никак не могла слышать, как перед самым отправлением экспедиции, возглавляемой капитаном Бреннаном, мастер Ариолан Бэйл проронил: «Так вот, помните, что где-то среди нас — тут, на «Громобое», или там, на «Кубке бурь», — есть предатель…» Не был при этом и Себастьян. Слово «предатель» обожгло его. Подняло откуда-то с придонных слоев памяти мутный осадок.
И тут случилось это.
Высокий, грациозный Магр Чужак мгновенно развернулся на месте и, вскинув голову к пустому небу, почти попал взглядом в далекие глаза Себастьяна:
— Ты ведь видишь меня, не правда ли, воспитанник покойного барона Армина?
Себастьяна вырвало.
С его лица стекали капли воды, в которой тягуче светились масляные разводы. Каспиус Бреннан только что вернул его из далекого магического путешествия, закрыв «Глаз Илу-Марта». Себастьян лежал ничком на полу, подтянув колени к подбородку, и из него выходил недавний ужин.
Над ним склонился сэр Каспиус. Он не пытался поднять своего юного ученика, а только терпеливо ждал, пока тот придет в себя.
— Что ты видел?
— Им… ему все известно! — прохрипел Себастьян, садясь на полу. — Он знал, что мы следили за «Летучим» с помощью… Это действительно методика, которую используют Предрассветные братья? Орден Рамоникейя?
— Да, — тотчас же ответил капитан Бреннан.
— Вы привезли ее из Омута?
— Не совсем так, не совсем я, но пусть будет так. Почему им позволено использовать сохранившееся наследие Маннитов, а нам нет? — отозвался капитан Бреннан.
— Им дозволено убивать мирных людей в Северном Альгаме, травить их чудовищами. Похищать девушек. Бросать в воду людей с перерезанными глотками, как то они сделали на «Летучем». Может, уподобимся и в этом? — промолвил Себастьян.
— Вот ты о чем… Ты знаешь, если доведется, я без колебания сделаю то, что сотворили эти кемметери. Конечно, на чужой земле, там, в Черной Токопилье. И довольно об этом. Поговорим, когда доберемся. Меня больше интересуют твои впечатления не об услышанном, а об увиденном тобой. Ты видел Столпы Мелькуинна с большой высоты. Что они тебе напомнили?
— Они казались игрушечными.
— И?
— Я говорю о любимой игрушке вашего Ариолана Бэйла. Об этих серых жерланах. Мне показалось, будто Столп Мелькуинна издали похож на них… на эти серые.
Глаза капитана Бреннана мрачно засияли:
— Вот это и есть то, ради чего я применил «Глаз Илу-Марта». Чтобы ты понял…
Себастьян приподнялся с пола. На языке пылал отвратительный горький вкус собственной желчи. Юноша выговорил:
— Вы хотите сказать, сэр Каспиус, что, если уменьшить Столп Мелькуинна, скажем, в тысячу раз, мы получим… серый жерлан? Суррикен?
— Совершенно верно.
Капитан Бреннан выпрямился и, глядя прямо в глаза Себастьяну (как недавно Магр Чужак!) заговорил почти вдохновенно:
— Даже маленькие серые жерланы есть ключи ко многим тайнам. В свое время первый серый жерлан был выращен из кусочка плоти Столпа, добытого неведомым ухищрением — ибо мы и ныне не можем подобраться к ним близко! Умение вступить с ними в контакт, подчинить своей воле — дорогого стоит. Ведь это особая форма материи, способная претворять твою волю в реальность. А Манниты вырастили и подчинили своей воле то, что ныне мы называем Столпами Мелькуинна, — звенящим голосом выговорил капитан Бреннан. — И когда я думаю, какая мощь была им подконтрольна, у меня начинает кружиться голова и идет носом кровь.
— А человек, даже сильный маг? Очень сильный ланзаат?
Младший Бреннан слегка пожал плечами:
— Боюсь, что гораздо более вероятным будет другой исход: не человек подчинит Столп, а, напротив, Столп станет повелевать человеком. А, повелевая, разрушать изнутри, доводить до безумия и смерти. Мы, люди, вообще очень беззащитны. Нас может убить даже ручная игрушка Отцов погибели, вот эти злополучные ледниковые эльмы. Ну, ты сам видел…
Пот катился по шее Себастьяна, затекая за воротник, неприятно бороздя спину.
— А Манниты? — выдохнул он.
— О! Манниты были практически неуязвимы. Как плоть, так и разум. Они заботились о своей безопасности. Я не стану говорить о личной мощи Проклятых Отцов. Тут другое. У каждого из них был личный страж, с которым Маннит был соединен тонкими нитями с самого рождения. Его именовали золотой эйгард. Сохранились несколько изображений стражей Маннитов: для Отцов Катастрофы они были чем-то вроде домашних и охотничьих псов, а для нас это, боюсь, было бы колоссальных размеров чудовище с багровыми глазами и золотыми зрачками в виде лунного серпа. Изображение золотого эйгарда любят вытатуировывать на своих предплечьях высшие братья ордена Рамоникейя. Ну, ты знаешь.
У Себастьяна забилось сердце. Сначала зашлось, запрыгало, как накрытая шляпой птица, а потом, как показалось Себастьяну, стало проваливаться куда-то во внутренности.
— Лунного серпа? — пробормотал он.
— Да. Лунного серпа, — повторил сэр Каспиус. — А шутники Манниты так его и называли: лунный зверь. Хотя не исключено, что это приписывали им позднейшие доброжелатели. Подожди… А что у тебя с лицом?
— С лицом? — машинально повторил Себастьян.
— Ты бы видел свою гримасу. Ну говори. Ты уже неоднократно удивлял меня, переживу и еще один раз. Я слушаю.
— Я видел золотого эйгарда…
— На предплечьях Магра Чужака?
— И там тоже. Но…
У капитана Бреннана заблестели глаза. Он подался вперед и бросил:
— Где ты видел золотого эйгарда?
— На Языке Оборотня, — выговорил Себастьян. — И не я один.
— Кто еще?
— Аннабель, Ржига и…
— И?
— …и Аюп Бородач.
— Вот как, — мрачно проронил капитан Бреннан.
— Но почему вы спрашиваете имена?
— Потому что это очень важно. И это очень плохо и опасно. Ты уверен, что это было на самом деле?
— Уверен. Один раз еще могло померещиться, но я видел его точно так же, как сейчас вижу вас, сэр Каспиус, не один раз. Он действительно существует. Вы сказали, что для Отцов Катастрофы эти лунные звери были чем-то вроде домашних псов. Но тогда… какими же были сами Манниты?
— Манниты были великанами, — тихо сказал капитан Бреннан. — В одном из засекреченных хранилищ нашей школы до сих пор лежит фрагмент плечевой кости и нижняя челюсть одного из тех, кто под предводительством Илу-Марта захотел управлять всем. Мы рассчитали: если у них были наши пропорции, то Манниты были в десять раз выше нынешнего человека. Как минимум… Есть и другие останки. Впрочем, согласно Иерархии, их все равно не существует. Все. Иди спать. Ты выжат, как тряпка для мытья палуб. Вот, выпей это. Э-э, не морщиться — это чудное снадобье! Сон будет глубоким и целебным, как у младенца. А иначе ты не заснешь и будешь ворочаться с боку на бок до самого утра, пытаясь составить свои впечатления в единую картину. Ступай!
Сон действительно оказался целебным. Он привел Себастьяна в чувство так быстро, что тот пробудился раньше всех на корабле. Вышел на пустынную палубу. Солнце вытягивалось из-за горизонта, и перед глазами еще не стряхнувшего сон молодого человека текли розовые тени.
События вчерашнего дня и вечера держали крепко.
Себастьян был потрясен.
В последнее время его вообще впечатляло то, как стремительно разрастался доступный ему мир. Еще недавно он, этот мир, был сужен до размеров маленького рыбацкого городка, спокойного, тихого, где самым большим событием было возвращение артели с уловом, а самым большим скандалом — пьянка той же артели после того, как рыба была удачно сбыта. Еще недавно он полагал, что самый недосягаемый предел — попасть в Сеймор, в Школу Пятого окна, к вот этим гордым и всячески себе на уме молодым людям, неприступным девушкам. К мудрым наставникам, которые научат. Картина мира юного Себастьяна была гладкой, неяркой, вставленной в тесную, грубо оструганную рамку.
И единственным вспухшим рубцом, незаживающим, ярко-алым, горел на этом полотне детский поход на Язык Оборотня.
Но вот мир стал меняться. Сначала лагерь Трудовой армии и новые, не похожие ни на кого из старого окружения Себастьяна, люди. Молодые, алчные до работы и знаний. Чудеса в шатре с серыми жерланами, надменный голос мастера Бэйла… Потом — груда зданий древнего Сеймора, этот великолепный дворец владетеля Корнельского и ясные глаза Аннабели, глядящие на него, как на ребенка: «Ты ничуть не переменился. Такой же мальчишка».
Катастрофа на островах Аспиликуэта, мертвое лицо барона Армина и (во второй раз в жизни) серповидные зрачки древней твари… Тюрьма. Суд. Это непонятное, постыдное ликование, пронизавшее Себастьяна в гулком зале Старого Альзигорна.
И в путь.
«Сначала они говорили, что путешествие за Столпы, в Черную Токопилью невозможно, — твердил себе Себастьян. — Потом все они делали серьезное лицо, вторили, что все тайны надо раскрывать медленно, одну за другой, чтобы не наступило потрясение. Пограничные платформы, не тающий айсберг, эльмы… А теперь вдруг, словно по мановению волшебного жезла, распахнулась бездна».
Такая, по сравнению с которой даже чудовищный корневой эльм, держащий в щупальцах холода огромную ледяную гору, казался пустячком.
Все это не укладывалось в голове.
Может быть, они и правы, и мне не втолкуешь сразу, говорил себе Себастьян. Все зависит от того, как смотреть. С какого угла зрения. В конце концов, птице, летящей по небу, огромная льдина на водной глади может показаться маленькой тучкой. А рыба, проплывшая под маленькой льдинкой, вдруг примет ее за далекое облако…
Кто-то кашлянул за спиной Себастьяна.
Ему даже не потребовалось оглядываться, чтобы понять, кто это:
— Тоже не спится?
— Почему тоже? — ответил Ариолан Бэйл, передергивая плечами, на которые был наброшен широкий шерстяной плед. — Я привык вставать рано. Чтобы успеть изучить, понять, достичь… о, все это требует времени. Жалко тратить его на сон.
— И что тебе нужно?
— Я смотрю, ты стал любимым собеседником сэра Каспиуса. Притом что я считался лучшим и самым талантливым учеником Сейморской Школы Пятого окна.
— Тебе завидно?
— Да. Особенно потому, что я никак не могу понять причины такого внимания капитана Бреннана. Уже давно.
Он обошел Себастьяна справа и, крепко взяв того за рукав матросской блузы, потянул настойчиво, упорно:
— Говорят, ты интересуешься природой серых жерланов? Сопоставляешь со Столпом Мелькуинна, который мы недавно миновали? Скоро будем проплывать еще один, если не врет «Глаз Илу-Марта»! А он, как тебе теперь известно, не врет.
— Чего тебе надо? — резко спросил Себастьян, вырывая рукав из цепких пальцев Ариолана Бэйла. — Ты… ты подслушивал?
— И подглядывал, — нагло ответил мастер Ариолан Бэйл. — Дело в том, что я давно занимаюсь серыми жерланами. Немногое из того, что я достиг, занимаясь ими, ты видел у моста в Кесаврии. Чуть больше — в гостях у ледниковых эльмов. Так вот ты знаешь, что бывает, когда серые проходят свой жизненный цикл? Знаешь? Конечно же нет! Они начинают умирать. И, умирая, отравляют ареал своего обитания. И если не задать им новый цикл, не вернуть на круги своя — последствия могут быть непредсказуемыми и жуткими.
— К чему ты все это говоришь?
— Всего лишь к тому, что мы проплываем не просто мимо Столпов Мелькуинна. Мы проплываем мимо больных и старых Столпов, которые давно вышли за пределы того времени, что было им отпущено Маннитами. Подумай об этом.
Теперь настала пора Себастьяна хватать мастера Бэйла за рукав.
— К чему ты это говоришь?
— А ты подумай. Тебе ведь есть чем думать и, главное, есть зачем думать.
И мастер Ариолан Бэйл, нетерпимый, гордый и не особенно мудрый, зашагал по пустынной палубе, широко развернув плечи. Себастьян крикнул ему вслед:
— Ну что ты как баба, в самом деле? Как ревнивая рыхлая баба, трясущаяся над тем, как бы кто не занял ее теплый уголок в доме богача? Ну! Вспомни, мы же с тобой убили ту тварь! У нас есть общая гордость. У нас есть общая тревога, наконец! Мастер Бэйл, ведь ты гораздо лучше того, кем хочешь казаться!
— Откуда ты знаешь, кем я хочу казаться? — бросил через плечо Бэйл, но шаг замедлил, а потом и вовсе остановился.
Себастьян нагнал его:
— Подожди! Мы вместе прошли сквозь страшную опасность. Мне кажется, что это налагает какие-то обязательства. Даже несмотря на то, что ты предлагал бросить наших людей там, в эльмовой горе.
Ариолан Бэйл криво усмехнулся:
— Если ты хочешь втереться ко мне в доверие, то выбрал не лучший способ. Зачем напоминать мне о моем позоре?
— Извини… Я хотел поговорить про серых жерланов.
— Капитану Бреннану, директору нашего учебного учреждения, известно про них куда больше моего!
— Я понимаю. Я хотел спросить вот что, тогда, в ночном лагере у Тертейского моста, в шатре…
— Отлично помню.
— Ты и в тот момент уже знал, что серые жерланы — это суррикены, колоссальным образом уменьшенные копии Столпов Мелькуинна?
— Вот ты о чем. Да, знал.
— Ты умеешь приказывать серым жерланам. Ты можешь при помощи их проделывать разные фокусы. На пятачке земли, ограниченном столбиками серых жерланов, ты заставлял идти снег. Ты раскручивал маховик превращения гусеницы в бабочку в обратную сторону, причем со страшной быстротой. Когда ты делал это над маленькими серыми, тебе приходило в голову, что можно сделать, обладай ты властью над большими?
Лицо Ариолана Бэйла выразило тревогу. Он почему-то сел на корточки и, подперев кулаком подбородок, произнес:
— Конечно, думать опасно. Об этом, правда, даже думать опасно. Ну вот сам смотри.
Ариолан Бэйл вытащил из кармана маленький кожаный футляр, набитый меловыми камешками. Их использовали для письма на учебных досках. Он высыпал целую их горсть на палубу и, взяв один, энергичными движениями начертил что-то похожее на массивный силуэт диковинной хищной птицы с нахохленной головой, приподнятыми крыльями и длинным раздвоенным хвостом. С птицы слетали пух, перья и кружились в воздухе. Более всего перьев и особенно пуха (Бэйл интенсивно наставил маленьких белых точек) было вдоль выпуклой линии брюшка и около головы.
— Это карта архипелага, на котором стоит наша вольная держава, — отрывисто сообщил Ариолан Бэйл. — Вот здесь, — ткнул он в грудь пернатого хищника, — находится Сеймор. Вот здесь, — указал на маленькую голову и клюв, — Северный Альгам.
— А что на кончике клюва? — проникшись этим сходством, спросил Себастьян.
— Клю… Ах да. Ты сразу точно подметил. Страна действительно похожа на птицу, которая хочет взлететь. На кончике клюва — гора Сухотл, которую ныне называют горой Ужаса. Впрочем, это не имеет отношения к делу, — поправился он. — Вот этот пух и перья, пользуясь твоими птичьими аналогиями — это острова Аспиликуэта. А это, — он прочертил волнистую линию вдоль корпуса птицы, почти параллельно ее переднему контуру, и резко полоснул мелом к своим ногам, — наш примерный маршрут. Мы прошли несколько сотен лиг почти параллельно кесаврийскому побережью на расстоянии пятидесяти — семидесяти лиг от материка. И только сейчас начинаем отворачивать на юг и углубляться в океан… И вот теперь о главном. Смотри.
Он стал разбрасывать меловые камешки. Сначала казалось, что он делает это беспорядочно и в этом действии нет никакой системы. Впрочем, было несложно обнаружить, что они выстроены в цепочку примерно на одинаковом расстоянии друг от друга и не удаляются далеко от береговой линии.
Цепь охватывала весь колоссальный массив кесаврийского материка. И замыкалась.
Себастьян сосчитал камни. Их было семнадцать.
— Возможно, их больше, — кивнул мастер Бэйл. — Я сказал только о тех, что известны наиболее посвященным. Как ты, наверно, уже понял, каждый камешек на этой карте обозначает Столп Мелькуинна. Гору чужой материи, в которой еще дремлет чудовищная жизнь. Карта с обозначением Столпов, которую я тебе нарисовал, издавна известна как «Птица Фаска».
— Фаска?
— Фаск Аутанам, великий ученый и путешественник, единственный, кому несколько веков назад удалось получить образец плоти старых Столпов. Из этого образца и вырастили серые жерланы и поставили их на какую-никакую, но службу нашему познанию мира. С тех пор умение обращаться с серыми — последняя ступень обучения в Школе Пятого окна. Мало кому это дается.
— Тебе удалось.
— Это да. Но каждый раз, когда мне удается заставить эти серые столбики материализовать мою волю, облечь плотью мой приказ…
— Что? Что?
— Я испытываю ужас. Беспричинный, глубинный. Первородный. Ужас дикаря перед громом, суеверного рыбака перед пучиной. Я ругаю себя за этот страх: все-таки я человек умный и обученный. Смелый, чего уж там… И все равно — никуда не деться.
— То есть… — медленно начал Себастьян, — если Столпы Мелькуинна сделают то, что ты делал на пятачке земли в шатре, в размерах целого материка… Это что же произойдет? Все что угодно? Может измениться климат, горы обрушатся, реки обратятся вспять, да что реки — сам ток жизни в наших телах…
— Ток жизни? Недурно… Это называется обмен веществ, — подсказал мастер Ариолан Бэйл. — По предположениям того же Фаска Аутанама, которые разделяют наши мудрейшие ученые-ланзааты, — среди них и покойный Астуан Пятый, и старший Бреннан, да, больные и старые Столпы Мелькуинна могут влиять на мир не только снаружи, но и внутри нас.
— Подожди! — крикнул Себастьян. — Те, из Северного Альгама, говорили, что чудовища, в которых превращались их родственники и односельчане… Эх! А в наших краях… следы…
— Довольно! — остановил его лучший студент Школы Пятого окна. — Я этого не говорил.
— А как же орден Рамоникейя? Ведь наши люди считают, что это именно они, кемметери, Предрассветные братья — источники их бедствий?
— Не кричи. И не делай слишком поспешных выводов. Вот именно потому, что ты хватаешься за краешек только что открывшегося тебе знания и начинаешь судорожно разматывать этот свиток и попутно давать волю фантазии, — именно поэтому тебе сообщают понемногу. Порциями. Как кормят человека, который долго голодал. Если его накормить вдруг и сразу, он попросту умрет в муках, — помалу успокаиваясь, сообщил мастер Ариолан Бэйл. Говоря это, он рисовал на палубном настиле какую-то жуткую оскаленную морду, в которой сложно было не узнать недавних знакомцев — ледниковых эльмов.
Пока они вели этот занимательный разговор, время от времени перемежаемый экспансивными выкриками, появился Ржига. Он возник незаметно. Босиком, в длинной белой ночной рубахе, он прошелся на цыпочках и поравнялся с беспокойными товарищами по плаванию. Ржига просунул свою хитрую мордочку между головами Бэйла и Себастьяна, сидящих на корточках, и деловито осведомился:
— Че это вы тут рисуете?
— А-а, Ржига… — без особого энтузиазма протянул мастер Ариолан Бэйл. — Брешак нам очень кстати. А ну марш мыть палубу!
— Да уж конечно! — взвился Ржига. — Я, между прочим, каждое утро ну просто мечтаю в рань-раньскую намывать палубу, как же, добрый мастер Бэйл! Просто вы как начали тут орать, так я и проснулся. Я ж в каюте для раненых, отдельно, и меня, как жертву ледяных тварей, нельзя вот так запросто беспокоить. А тем более тыкать носом в какие-то полы, на которых Мелькуинн знает что нарисовано и разбросаны камешки! Мы, брешаки, вообще…
— Ну, знаешь, — вступил в эту милую беседу Себастьян, — ты, Ржига, конечно, пострадал, но ты тоже за языком следи. А он у тебя как помело. Как и у всего вашего брата-брешкху.
Словно подтверждая мнение Себастьяна, появился Аюп Бородач. Этот не вышел из каюты, а спрыгнул откуда-то с мачты, из сплетения реев и снастей.
— Спал на марсовой площадке, — сообщил он, как будто решительно все интересовались его времяпрепровождением, — а тут вы шумите…
И он зевнул так, что стали видны все его разноцветные зубы — от серых и желтых передних до коричневатых коренных.
Мастер Ариолан Бэйл встал с палубы и произнес:
— Ладно. Разговор окончен…
— Ну почему же сразу вдруг — окончен? — приветливо выговорил Аюп Бородач и затеребил кусок волосяного покрова, послуживший источником его прозвища. — Мне вот только стало интересно. Ух, ух!
И он несколько раз подпрыгнул на одной ноге, очевидно, демонстрируя таким манером свою любознательность.
— Тем более что желающих послушать все больше и больше, — добавил Ржига, с иронией наблюдавший за скачками соплеменника.
— Кто же?
— А вон!
Из каюты медленно выходил Олеварн. Он передвигался тяжело, с усилием, и по-прежнему приволакивал ногу. Правда, его лицо уже не поражало той мертвенной бледностью и полупрозрачной кожей, через которую проступала синеватая сеточка сосудов, — как это было совсем недавно.
На ходу он нюхал бодрящее снадобье, которым снабдил его все тот же судовой повар Жи-Ру.
— Ага! — закричал Аюп Бородач. — Дружище Олеварн! Ну-ка, дай мне по морде! Я не в том смысле, а чтобы узнать: стала ли твоя рука так же крепка, как бывало раньше?
Олеварн улыбнулся через силу:
— Пару дней потерпишь, чучело? А то вполсилы бить не хочу, а полная еще не вернулась.
Ариолан Бэйл подступил к своему товарищу по школе и стал рассматривать его пристально, внимательно, словно после вызволения из ледяной горы видел Олеварна впервые.
— Вроде получше, — наконец констатировал он. — Как ты, дружище?
— Ну как сказать… Пока бодрствую, ничего, а как засну, сразу тяжело становится: сны паршивые, — пожаловался здоровяк.
— Сны? Ух, ух! Да ты и наяву не ахти смотришься!
— Аюп! — разом заорали все присутствующие, а кулак Себастьяна настиг-таки несносного брешака, и тот отполз к фальшборту.
— Крепко ты его… — улыбнулся Олеварн. — Смотри, не зашиби совсем, а то кто будет нас смешить до конца…
— Что?
— Я хотел сказать, до конца пути.
— Ну, положим, мне выходки этого хохмача совсем не смешны, — с усилием проговорил Ариолан Бэйл. — Тем более его идиотская манера появляться в самое неподходящее время не в том месте…
Аюп Бородач кротко сложил руки на груди, словно собирался помереть прямо сейчас. Его хитрая морда выражала печаль и вселенское терпение.
— Очень жаль, — сказал он со вздохом. — Не каждому же дано рассмешить ближнего… Вот мистер Ариолан Бэйл шутит очень смешно! А что? Раздери меня старина Илу-Март в компании с самим Мелькуинном! Когда я перед вылазкой на тот нехороший айсберг сидел в кают-компании за сундуком, я едва не лопнул от смеха. Ух, ух! Очень смешно шутил мастер Бэйл!
— Что ты мелешь?
— Не надо скромничать, веселый мастер Бэйл, — влез Ржига. — Аюп рассказал мне, как смешно вы шутили. Я тоже обхохотался. Шутка про то, что кораблям следует идти дальше, а нас всех нужно оставить в горе на съедение этим тварям, мне очень понравилась!
— Думаю, если бы Олеварн не болтался, как полоумный, по тоннелям, а Ржига не торчал бы в том ледяном столбе, мы бы охотно посмеялись вместе! Ух, ух! Ведь вы умеете насмешить, мастер Бэйл!
Наступила тишина. Ее нарушил Олеварн:
— Ариолан… дружище. Ты что, хотел оставить нас в айсберге? Без… безо всякой надежды выжить? Ты только скажи, что эти два шута несут чушь. Я сразу тебе поверю.
Кривая усмешка осыпалась с лица мастера Бэйла, как засохшая грязь с сапог. В его темно-синих глазах засветилась тревога. Он поднял взгляд на своего товарища и медленно проговорил:
— Когда идешь на такой риск, как мы, принято выбирать то, что важнее… В нашем случае важнее добраться до конечной точки нашего пути. Мы и так потеряли на айсберге достаточно наших людей, чтобы рисковать остальными… и…
— Мастер Бэйл пересказывает краткое содержание своих шуток, которые он отпускал на совете в кают-компании, — отозвался Аюп Бородач. И на этот раз в его словах была не здоровая доля насмешки, а серьезная, тяжелая, упорная злость.
Олеварна качнуло назад. Себастьян успел подхватить сотоварища по несчастью:
— Э-э… Тяжелый ты!
— Сейчас стану еще тяжелее, — отозвался тот. — Это… это как же так, Ариолан?
Мастер Ариолан Бэйл выпрямился и глянул в широкое бледное лицо Олеварна, на которое свесились растрепанные волосы:
— Да! Я говорил это. Бородатое недоразумение совершенно право, я говорил это! Но ведь всегда приходится выбирать. И свой выбор я делал с тяжелым сердцем. Я на самом деле думал, что у нас есть главная цель, ради которой приходится жертвовать. Если бы в этой чертовой горе оставался я, а корабль проследовал по главному маршруту, я бы понял. Мы должны посчитаться за нанесенное нам страшное оскорбление. Мы должны вернуть Аннабель. Мы должны уничтожить этого токопильского ублюдка, чего бы нам это ни стоило! — воскликнул Ариолан Бэйл. И по его прерывистому дыханию, горящим глазам и порывистым жестам было видно, что он искренне убежден в том, что говорит. — И еще… — вдруг изменившимся, тихим голосом добавил он. — Раз я пошел на откровенность, дружище Олеварн, буду откровенен до конца. Мы всегда, с детства, с ранней юности, мечтали о дальних странах. Мы с самого начала знали, что есть земли и помимо Альгама и Кесаврии. А Черная Токопилья… Признайтесь, кто из нас не мечтал ну хоть одним глазком увидеть страну Проклятого Владыки Илу-Марта? Кто из нас, проводя долгие годы за учением, не грезил ну хоть раз обратить полученные знания и навыки против главного врага? А тут?.. Тут такая возможность наконец-то добраться, увидеть, понять, победить — а потом уже можно и умирать! Ну разве не так? Я могу погибнуть в смертельном бою с Магром Чужаком на скалистом побережье Токопильи, но уж никак не околеть, как пес, в мерзлых недрах этой проклятой горы с ее мерзкими обитателями!
Да, мастер Ариолан Бэйл действительно был превосходным оратором. Умел произвести впечатление.
Олеварн уронил на него быстрый, искоса, взгляд, и вдруг вскинул кулак и ударил прямо в лоб. Сверху вниз. У Ариолана Бэйла была превосходная реакция и он успел частично уклониться, но и от этого большей частью погашенного удара его бросило в сторону. На этой-то стороне до него долетел и второй кулак здоровяка Олеварна.
— Значит, дружище Ариолан, ты решил променять всех нас на Аннабель и на мечту? — дошел до растянувшегося на палубе мастера Бэйла тихий голос однокашника по Школе Пятого окна. — Я понимаю, ты всегда был пытлив, ты всегда тянулся к знаниям. Ты был лучше и умнее нас всех. Ты и сейчас лучшее и умнее. Я не обижаюсь, что ты хотел оставить всех нас в этой горе. Тем более что ты, в конечном итоге, все равно помог спасти и меня, и Ржигу, и собственную шкуру.
Он замолчал, тяжело дыша. И было видно: он сказал не все, что хотел сказать.
— Н-ну вот, — выговорил Ариолан Бэйл разбитыми губами и приподнялся на локте, — а говорил, что полная сила к тебе не вернулась…
— Специально для тебя, друг, — пробормотал Олеварн. — Ты у нас самый лучший, вот я и расстарался. Спасибо, что передумал.
— Довольно, Олеварн, — вступил в разговор Себастьян. — Если бы не мастер Бэйл, мы все остались бы в этой ледяной горе. И уже неважно, что он говорил там на совете. Тем более было бы кому говорить. Аюп Бородач!
— Это уж точно, — проворчал Ржига, не особенно жаловавший сородича, — он всегда рядом и идет на выручку, ежели что. Вот, помнится, однажды сидел я в «Баламуте» у нас в Угурте, допивал шестую кружку. И вдруг сделался я так задумчив, что упал под стол и не смог уже оттуда дотянуться до еще двух кружек, которые уже заказал. Тут-то Аюп и пришел на подмогу! Пришел на выручку… к моему дядюшке Ялинеку, который было уже пристраивался к моему же пойлу!
Себастьян сдержанно усмехнулся. Ариолан Бэйл молчал.
Аюп Бородач подступил к Ржиге и, не глядя на последнего, а то и дело оборачиваясь на стоящих рядышком Себастьяна и Бэйла, заговорил.
— Уж я-то хорошо понимаю, что такое — всегда быть рядом и идти на выручку, как бы безнадежно ни казалось дело! — воскликнул брешак, и на этот раз он не казался ни смешным, ни забавным. Напротив, было в его словах что-то грозное.
По крайней мере, так показалось Себастьяну.
Олеварн подошел вплотную к Ариолану Бэйлу, медленно поднимавшемуся с палубы.
— А скажи мне, дружище, — кротко проговорил он, — если бы привелось тебе еще раз принимать решение и знать, что ты все ставишь на карту… приговорил бы ты меня еще раз? А? На одной чаше весов — мечта, великое знание, тайна Столпов Мелькуинна и, быть может, великая слава…
— Скорее мучительная жажда познания, — проскользнуло меж губ Бэйла.
— …а с другой стороны — какие-то полумертвецы, люди, которые не способны сражаться с Магром Чужаком. Хотя бы потому, что нет ни единого шанса победить. Так вот, приговорил бы ты меня еще раз?
Мастер Ариолан Бэйл сплюнул.
— Не стану тебе врать. Приговорил бы, — сказал он с отчаянием.
После этих слов, закрывших разговор, как тяжелая дверь затворяет гнилой тюремный подвал, все стали расходиться. Олеварна вел под руку Себастьян.
Пронзительно, темно смотрел им в спину мастер Ариолан Бэйл.
Из путевого дневника Себастьяна
«Когда-то точно так же, как я сегодня, Манниты смотрели на наш тогда еще совсем молодой мир с несоизмеримой высоты. Только это была реальность, реальность давно сгинувшего мира, а не та волшебная и достоверная иллюзия, созданная «Глазом Илу-Марта», в которую я погрузился вчера вечером.
Манниты, Манниты! Древняя раса мудрецов, демиургов, созидателей, Великих шутников. Во главе их стоял тот, чьим именем ныне сдабривают проклятия и скрепляют самые черные и самые мерзкие клятвы. Илу-Март, владыка Маннитов. Ближе всех к нему стояли его братья, старший Эвин-Аруна, и младший — Мелль-Гуин. Мы знаем его под именем пророка Мелькуинна, Перерожденного. И где-то там, неподалеку от Илу-Марта, всегда присутствовала женщина. Она мало говорила, ее слова были редкими и яркими, как полнолуния, но именно ее больше остальных слушал Илу-Март. Эта женщина не знала ни страха, ни сомнения, ни жалости к миру, и ее звали Эса-Гилль, что на древнем языке означает: не преклоняющая головы. Именно так, Эса-Гилль, зовется сейчас столица Черной Токопильи, проклятой страны Кеммет…
Я листаю страницы древних книг, подсунутых мне мрачным Бреннаном, и под моими пальцами оживают самые страшные и самые небывалые сказки.
Одна из них гласит: «Золотой эйгард не может вернуться в наш мир в одиночестве. Где-то рядом должен быть один из его хозяев».
Кажется, об этом позабыл упомянуть капитан Бреннан, всеведущий сэр Каспиус, когда говорил со мной о ручной твари сгинувших гигантов…
Впрочем, я сказал ему об этом. Он кивнул и проговорил:
— Помнишь, как маленький серый жерлан, этот ничтожный суррикен, по приказу Ариолана Бэйла взорвал бурдюк с эррерским огнем? Там, в пещере ледниковых эльмов?
— Как такое забыть? — ответил я. Утренний разговор на палубе с Ариоланом Бэйлом еще звучал в моих ушах.
— Большие серые жерланы, известные нам под именем Столпов Мелькуинна, — это такие же взрыватели. И они могут взорвать весь наш мир. В переносном, а может, и в самом что ни на есть прямом смысле. Просто нужно уметь отдать им приказ. Повлиять. Показать, кто тут властвует.
— А кто умеет? Кто способен на такое?
Когда я говорил это, перед моими глазами, перед моим мысленным взором ползла поверхность Столпа Мелькуинна. Постоянно меняющаяся. Не поддающаяся всеохватному наблюдению. Покрытая шарообразными наростами, испещренная глубокими складками, то схлопывающимися, то снова разверзающимися. Тонкими, как перепонка, и угрожающе-массивными, как горный кряж… По истерто-бурому слою колоссального массива сочился коричневый туман, который вдруг совершенно заглатывался светло-зеленой, желтой и даже алой хищной пеной. Пузырьки ее раздувались, поглощая друг друга, и лопались…
— Кто способен на такое? — повторил я.
Он пожал плечами:
— Как — кто? Манниты.
— И они же… могут остановить гибельное действие Столпов Мелькуинна? — Пот лился с моего лба. Я снова и снова перебирал в памяти детали разговора с Ариоланом Бэйлом.
— Да.
— Но… Они сгинули. Прошла бездна времени.
У капитана Бреннана были серые ноздри, словно обсыпанные пеплом. Он шевельнул ими и сказал хриплым каркающим голосом, который словно разрывал ему гортань:
— Все это так. Да, Манниты. Они могли. Ну или…
— Или?
— Или их прямые потомки. Существа с кровью Отцов Катастрофы в жилах. Я верю, что они могут вернуться. Ведь не зря же на нашей земле, свободной от свирепых чудес, появился лунный зверь. Жуткая тварь из давно сгинувших миров. Когда ты сказал о том, что видел его, я понял, что непоправимое все же произошло.
— Но…
— Я напоминаю! — тотчас перебил сэр Каспиус, и на его скулах заходили желваки. — Я напоминаю, что это личный страж Маннитов, Отцов погибели. Эти чудовищные твари связаны с Маннитами с самого появления на свет. Помни! И это значит… Это значит, что кто-то из них вернулся в наш мир, — тихо проговорил капитан Бреннан».
Олеварн медленно брел по ночной палубе. День кончился, так и не начавшись. Он не мог думать ни о чем, кроме тех утренних слов Ариолана Бэйла… В его голове шумело, словно он напился вот этого крепчайшего вайскеббо, сдобренного пряностями старины Жи-Ру. Его трясло не столько от слабости, сколько от гнева. Вспоминая лицо мастера Бэйла и его наглые слова, он в бешенстве сжимал огромные кулаки. «Как же он так мог? — бормотал Олеварн. — Ведь мы дружим много лет… Как же так? Ведь мы клялись отдать жизнь друг за друга, и он спокойно сказал мне в лицо, что все это не имеет силы».
Олеварн никак не мог заснуть. В голове бродил туман, под приспущенными веками вспыхивали белесые пятна, обжигавшие глазные яблоки. Сон не брал Олеварна. Он смутно ощущал, что это как-то связано с тем уроном, что он понес в ледяной горе; что этот ущерб еще долго не избыть, что, возможно, на всю жизнь он останется с тревожным сердцем и кошмарами, прячущимися в нижних мутных слоях памяти.
И жгла обида на Ариолана.
Он побродил вдоль борта, поднялся на бак, посидел на палубе, неподвижно глядя на ярко высыпавшие на небе звезды, — сон не шел. Он стал считать эти чертовы звезды, стараясь не пропустить ни одной и разделяя небо на секторы, — сон упорно обходил его стороной. Он прошел на корму, поднялся на ахтердек и остановился у низкого гакаборта. Над его головой уныло брезжил большой судовой фонарь. Его свет был утомительным и сонным, но даже он не навевал покоя. Под ногами Олеварна была капитанская каюта.
Олеварн насторожился. Внизу, прямо под ним, из огромных квадратных окон выбивались отсветы растрепанного лимонно-желтого огня. Это был отнюдь не неподвижный источник света: блики прыгали в пенной струе за кормой «Громобоя», они то становились ярче и приобретали ядовито-оранжевый оттенок, то унимались до уныло-серого свечения. Некоторые из окон были открыты. И бедняге Олеварну, вдруг съежившемуся у гакаборта, стали явственно слышны слова, произносимые там, внизу. Слова откровенные и страшные.
— Очень тяжело удерживать оболочку. Вот-вот, и рассыплется, и что будет тогда…
— Терпи.
— Пока он близко, он стабилизирует, и все нормально. Но мы входим в очень непростые широты, и будет зависеть от него, как пойдет дальше. Здесь мы вне зоны действия Покрова. Это гибельные волны. Мы в любой момент можем выдать себя, и тогда неизвестно, что будет. Я же не могу не подчиняться ему, даже при том, что он не подозревает обо всем этом. Все-таки это Дитя!
— Терпи!
Звучный баритон, призывавший к терпению, вне всякого сомнения, принадлежал капитану Бреннану. Второй же голос был странный: то гулкий, то хрипловатый, на отдельных словах он подпрыгивал и дробился. Как будто его обладателя трясли и подбрасывали… Пережимали горло.
Стиснуло горло и у Олеварна. Он слушал, слушал, впитывая по капле эту нелицеприятную правду. Он был несколько более подкован в Иерархии знаний тайных и явных, нежели тот же Себастьян, — и потому после нескольких фраз чудовищная догадка начала медленно вызревать в его затемненном мозгу.
— Осталось совсем немного.
— Да, до порта Эса-Гилль три — три с половиной недели ходу. Скорее бы.
— Скоро все кончится, — прозвучал голос капитана Бреннана.
— Двадцать лет, двадцать лет! А ведь я помню, как все начиналось, как будто это было вчера. Я воплотился в трюме, я хорошо слышал, как твой отец швырнул тебя о доски.
— А потом ты покинул корабль, и его осадка разом уменьшилась на пару локтей. Как будто из трюма выгрузили пару тысяч стормов балласта…
— Неужели все это может окончиться?
— Боюсь, Текультиапал, это только начало пути, — прозвучал безжалостный голос капитана Бреннана. — Ему еще очень многому надо научиться. Он еще не готов приблизиться к Столпу. И даже ты не спасешь.
Глубокий и гулкий голос выговорил:
— Тебя трясет, сэр Каспиус… Не оттого ли, что назвал меня по имени?
— Будет тут трясти… Не каждый день приходится встречаться со старыми слугами Отцов Катастрофы… Сначала — эльмы, а вот теперь ты.
— Теперь нам никуда не деться друг от друга!
— Не кричи… Мы не одни на корабле…
Олеварна затрясло.
— Все спят крепким сном, — отозвался таинственный собеседник капитана Бреннана, — чтобы удерживаться в своей оболочке и ночью, мне приходится делать огромные усилия. У них есть побочный эффект: все, кто рядом, впадают в глубокое забытье и не могут проснуться.
— Да, помню… Когда мы везли Дары Омута домой, в Сеймор, некоторые из нашей команды так и не смогли проснуться.
Ученик Школы Пятого окна все слушал и слушал. Разговор все тек и тек… Проскальзывали знакомые слова: «Столп», «Великие шутники», «золотой эйгард». «Дары». «Кровь Маннитов». Дары, Дары Омута! Чудовищная истина во всей своей красе вкатывалась в уши Олеварна. Он скорчился у борта и цепенел. Где-то на краю сознания у него возникала мысль о том, что вот сейчас нужно сорваться с ахтердека, подбежать к входу в капитанскую каюту и мощным пинком ноги выбить дверь. Ворваться внутрь и потребовать объяснений. И все равно, кого он там может встретить!
Но она, эта мысль, тотчас же была постыдно изгнана. Вытеснена другими, куда более насущными желаниями.
Между тем там, внизу, вдруг наступила гробовая тишина.
И погасли окна.
Олеварн, шатаясь, поднялся с палубы. Ноги не слушались.
«Текультиапал», — повторил он про себя звучное древнее имя.
Воздух над головой Олеварна задрожал, подергиваясь складками тьмы. Соткался в темное облако, подсвеченное изнутри тем самым лимонно-желтым огнем. Оно почти мгновенно заполнило всю корму, полностью поглотив пространство юта, бизань-мачту со всей оснасткой и кормовой фонарь, показавшийся слезливым и жалким… У Олеварна затряслась нижняя челюсть; под сердцем что-то оборвалось; и он еще не верил своему взору, когда из распоровшегося облака вывалилась на него гигантская голова с дымящейся алой пастью и красными глазными яблоками, рассеченными узкими золотистыми зрачками…
Дневная оболочка таинственного собеседника капитана все-таки осыпалась, как старая штукатурка.
Впрочем, золотой эйгард не тронул Олеварна. Тот умер куда более милосердной смертью — от сильного удара сзади под левую лопатку.
Труп обнаружил вестовой матрос, натиравший утром палубу. В роли этого матроса выступал Ржига. Он осмотрел глубокую рану на спине Олеварна и, с силой втянув ноздрями воздух, пробормотал:
— Резеда…