Умом Россию не понять, аршином общим не измерить;

У ней особенная стать! В Россию можно только верить!

Ф.Тютчев

Оставив границы СССР, я увез в сердце громадную, глубокую, неизмеримую любовь к России, к ее народу, терзающую тревогу за нее и за ее будущее.

Партия, МВД, чекисты — это негодяи, выплывшие на поверхность, преступники как и их спутники — оппортунисты, которыми кишит и свободный мир, но в котором им еще не удалось показать свое звериное рыло. Но тень, отбрасываемая Кремлем, не может в моей душе затмить блеск ума русского человека, сияние его души и доброту его сердца.

Разрешу себе перефразировать известное стихотворение «Россию взглядом не объять, ее страданья не измерить». Заключенному ИТЛ не дана возможность описать все виденное «с орлиного полета». Как муравей, бегающий по земле и изредка взлезающий на былинку, скорее даже как червь, раздавленный режимом, отбыв свой срок в лагерях, ползая по русской земле я видел российский мир отраженным в капле слезы.

Сегодня 28 января 1956 года. Сегодня месяц, как я на свободе, в свободном мире, в Стокгольме. За этот месяц я написал свои воспоминания. Я торопился и работал каждую ночь. Мне казалось, что каждый лишний день, отдаляющий меня от столба, покрашенного красной и белой краской с пятиконечной звездой — пограничного столба, может стереть в памяти, затмить новыми впечатлениями все то, что я мысленно писал в СССР. Сегодня я закончил мою книгу. Не знаю, когда и при каких условиях она выйдет, кто возьмется ее печатать, но я исполнил обещание, данное мною деду в подвальной бане Лубянки.

Я не мог вложить в эти страницы все виденное и слышанное, и я старался как можно больше сократить все личное. Я видел российский мир отраженным в капле слезы и не могу выносить свои заключения.

Передо мной лежат десять с лишним лет моей и других, мне подобных миллионов заключенных, жизней, вложенных в несколько сот страниц. Во всечеловеческом масштабе всему тому, что на них написано, одна оценка — писал ли я правду? Да! Только правду. Может быть, неумело, не выпукло, не ярко, но я писал так как мне наказал Петр Николаевич.

Может быть, найдутся люди, которые скажут: Зачем бередить старые раны? Зачем разжигать ненависть к тем, кто ошибался в 1945 году?

Не бередить старые раны и не разжигать ненависть хотел я, а правдой предотвратить возможное повторение роковых и непоправимых ошибок, которые тогда были ловко продиктованы и подсунуты свободному миру, вернее Западу, хитрым и порочным, как само это — Сталиным, тех ошибок, в которые хотят вовлечь Запад и сегодня коммунистические заправилы и их попутчики.

Мне невозможно с общеполитической точки зрения рассматривать Ялту, Тегеран и Потсдам, но подходя к ним, как одна миллионная часть жертвы принесенной Сталину, я вижу, что Макиавелли был младенцем по сравнению с «рябым усачом» и его подручными.

До 2-й мировой войны подсоветский народ, порабощенные россияне, двадцать пять лет были отрезаны от всего мира. Младенцы, родившиеся по окончании гражданской войны, стали мужами, солдатами, защитниками своей Родины. Этот закрепощенный люд вылился, в числе многих миллионов, за пределы Железного Занавеса. Будь он пленный, или «ост-арбейтер», будь он завоеватель и победитель, он встретился с новым миром и увидел всю ложь творимой коммунистами пропаганды.

Сталин видел все это и не мог с этим не считаться. Ему нужно было вернуть к себе тех, кто осмелился уйти, тех, кто был насильно уведен немцами, но, прозрев на Западе, не захотел вернуться в СССР. Сталину нужно было поставить русских людей в такое положение по отношению к Западу и свободному миру вообще, чтобы в будущем «неповадно было», чтобы умерла вера в человеколюбие, правду, уважение к законам Божиим и человеческим.

Ялта была действительно «политическим актом дальнего прицела» и, играя «во банк», Сталин выиграл. Как нам рассказывали в лагерях, до конца 1947 года западные «союзники» СССР выдавали задержавшихся, возвращали бежавших после войны. Советы не казнили этих людей. Не расстреливали. Зачем! Их помещали в тюрьму, их переводили из одной в другую, их отправляли в лагеря, дав 25-летний срок. Им нужна была жизнь этих людей и их язык. Эти люди должны были рассказывать как за ними охотились, как за дикими зверями, как их «гладили» танками, выуживали из воды, после жуткого прыжка с палубы парохода, как возвращали к жизни повесившихся, отхаживали отравившихся, для того чтобы их предать, убить в них веру и вернуть рабовладельцу.

Если об этом должны были рассказывать в СССР, в интересах кремлевских заправил, и, таким образом, подготовлять отпор русского человека против чужой силы, русского человека, обманутого немецким нацизмом и западным цинизмом — не является ли долгом тех, кто пережил не только два предательства и обмана, но и вынес всю тяжесть давления, под которым живет народ за Железным Занавесом, рассказать все то, что не могут рассказать те, кто погиб в концлагерях, и кто, оставшись в СССР не может сказать людям в свободном мире.

Жуткая эпопея выдач должна быть освещена в мировой печати, и не раз. Будущее может поставить западный мир лицом к лицу не только с правителями СССР, а именно с Россией и ее народом.

В интересах всего человечества — завоевать опять доверие тех, чьи почти сорокалетние муки не трогали сердца, доверие тех, кто не раз был обманут и кто воспитан в пропаганде, что у него за границами Родины нет друзей.

Как это ни невероятно, но даже в лагерях заключенные слушали, правда изредка, тайком и с громадным риском «Голос Америки». Рассказывали нам прибывающие из Центральной России, что слушали «Би-Би-Си» и другие антикоммунистические радиостанции из Западной Германии. Все утверждают, что передачи «недоходчивы», не отвечают ни моменту, ни менталитету сегодняшнего русского народа. Масса фанфар, помпы, напыщенности, а существенного ничего нет. Переливают из пустого в порожнее.

Те, кто слушал обычные иностранные станции, поражался ненавистью ко всему русскому. Повторяю слова уже написанные мною — все что плохо — русское, все из чего можно вытянуть выгоду (для себя, для своей страны, конечно) — советское.

Когда русские люди, подъяремные рабы коммунизма слушают о «русских» злодеяниях, о «русском коммунизме», о «русском империализме», они начинают раздражаться и закаляться в своем недоверии к свободному миру. В СССР, я смею утверждать, все считают коммунизм интернациональной заразой и «русским» его признать никто не пожелает.

Многое, о чем пишут и вещают иностранные газеты и радио, напоминает русскому человеку в СССР о том, что он пережил в дни войны от немцев. Ему опять мерещится политика пресловутого Розенберга и Ко, он опять думает о том, как его, своего верного, верного союзника, русского человека, а не его правителей предал Запад.

Пусть русская эмиграция, рассеянная по всему миру не думает, что в СССР народ не знает о ней и о ее деяниях, делениях, чаяниях и ссорах. О русской эмиграции ничего или почти ничего не знали люди в СССР до 1941 года. Война и послевоенное время на многое открыли глаза.

Оккупационные солдаты и офицеры, за срок своего пребывания в восточной Германии, в Берлине, в странах — сателлитах, получают в свои руки эмигрантские газеты, слушают разные радиопередачи и даже встречаются и разговаривают с самими эмигрантами.

Матросы торгового и военного флота умудряются провозить в СССР и газеты и листовки и книги. Они все потом охотно делятся всем виденным и насколько они приходят в восторг от стандарта жизни по ту сторону Железного Занавеса, настолько они болеют душой за все, что касается России по эту, т. е. советскую сторону.

Все разделения русской эмиграции на крайне, средне и просто правых, на «левеющих» и левых, на «сепаратистов», «свободных украинцев», «казакийцев» или «вольных сибирцев» вызывает «там» ожесточенное негодование.

Россия, закрепощенная в проволоках СССР, осталась Россией и никто там разрываться на части, дробиться и делиться не собирается.

Партийные подразделения эмиграции, принесенные и рассказанные не только самими подсоветскими, но и той частью эмиграции, которая насильно или добровольно попала в пределы СССР, вызывают сначала недоумение, затем ожесточенное негодование. Счастливые братья, избежавшие судьбы всего народа, вместо помощи оказывают медвежью услугу, стараются убедить свободный мир в своих утопических и ни на чем не основанных идеях о том, «что думает и чего желает русский народ в СССР». Возможно, что эти мои слова будут встречены с не менее ожесточенным негодованием, но я не могу умолчать об этом. Реки вспять не вернуть и российская политическая эмиграция, если она хочет считать себя таковой, должна встать на общий, единый путь абсолютного антикоммунизма, отбросив раз и навсегда деление шкуры медведя, которого ей не убить, поскольку она будет мечтать о поместьях, золотом шитых мундирах, шляпах с плюмажами и о губернаторских местах.

Российская эмиграция должна вести единым фронтом пропаганду защиты интересов маленьких Иванов и Петров, слитых в одно монолитное слово «русский народ».

Русский народ в СССР войны не желает. Он в своем большинстве верит в возможность победы Запада на всех фронтах «холодной войны». В этой войне должны были бы играть почетную роль именно русские эмигранты, но они этого не делают. Не атомными и не водородными бомбами будет свергнут коммунистический режим, а завоеванием доверия разучившегося верить народа российского.

Каждое сопротивление порабощенных народов в странах — сателлитах всегда встречается с все растущим волнением, с надеждой, с сочувствием и подавление подобного сопротивления очень отрицательно действует на психику россиян.

Единственная точка соприкосновения народа с режимам возможна лишь тогда, когда народ извне ударят по патриотизму и национализму, в широком российском смысле этого слова. Тогда в противовес всякой логике народ добровольно скажет насильственно вколоченную в его моли фразу «А у нас все лучше и лучше, чем у всех».

Россия вся вспахана и перепахана кровавыми коммунистическими пахарями. Ее земля напоена русской кровью, в ее недрах неглубоко похоронены миллионы тех, кто активно или пассивно оказывал отпор коммунизму. Россия подготовлена, именно как пахать для посева мудрого и справедливого.

Ни одна страна на нашей планете не воспримет так сегодня новый, разумный, демократический режим как Россия, но к русскому народу нужно уметь подойти лицом к лицу, а не обходными путями, не ложными заверениями и обещаниями, а правдой. Не мне, Николаю Краснову, учить этому весь мир, но я хочу верить, что мой скромный труд будет кем-то прочитан и оставит хоть какой-то след.

Мне хочется верить, что уже близок рассвет, что человечество увидело последствия того маленького ветра, который оно посеяло специально для России в 1917 году и который превратился в ураган, разрушивший на своем пути многое и готовый разрушить все.

Стокгольм, 28 января 1956 года