29. Иван Матвеевич Краснощеков, первый бригадир

[19]

войска Донского

В последние годы царствования императора Петра Великого Россия начала войну с Персией. Император Петр стремился всеми силами обогатить Россию. Он искал случая завести торговые сношения с народами, окружавшими его государство. Достигнувши владычества на севере, на Финском заливе, император задумал проложить дорогу русским купцам к богатой Индии и добывать оттуда дорогие морские товары. Но на пути лежала Персия. В 1712 году, во время беспорядков, бывших в Персии, в городе Шемахе были убиты 300 русских купцов и разграблено товара на 4 миллиона рублей. Петр ожидал только окончания войны со шведами, чтобы наказать персов, и, как только заключил в 1721 году мир со Швецией, он в следующем же году начал войну с персами.

15 июня 1722 года в Астрахань прибыл Петр. Через месяц после его прибытия, громадный флот из 274 судов с 20 тысячами человек пехоты, посаженной на них, пошел по Каспийскому морю. В то же время берегом двинулась конница и донские казаки с калмыками. В этом персидском походе среди донцов выделился и обратил на себя внимание Петра Великого молодой донской казак Иван Матвеев, по прозванью – Краснощеков.

Суровые Кавказские горы с снеговыми хребтами, густые дремучие леса, богатые зверьем, глухие чеченские аулы с дикими и смелыми горцами, голубое море Хвалынское – были знакомы Краснощекову с самых юных лет. Мальчиком, лет 15-ти, со станицей удалых казаков-охотников ушел он на Кавказ. Охота и война с горцами научили его ездить на коне, охота и война сделали из него стрелка на редкость. В этих набегах молодой казак был ранен в ногу. Лечить было некому, да и некогда. Враг был кругом. Краснощеков с товарищами охотились за добычей едва не во вражеском стане. Богатырское здоровье и молодость вылечили Краснощекова, но рана давала себя чувствовать. Краснощеков слегка прихрамывал. Однако, и раненый он продолжал свои набеги на татар и горцев, и те прозвали его Аксак, что на языке горцев означает – хромой.

Казаки на Кавказе

Черкесы и боялись, и уважали Краснощекова. Они считали его героем. Аксаком пугали детей. И у них был богатырь черкес по прозвищу Авшар. Сильно хотелось обоим богатырям, донскому и черкесскому, встретиться и свести между собою счеты. Раз осенью Краснощеков ехал по опушке леса. Вечерело. Вдруг на обрывистом берегу горной речки он увидал притаившегося в кустах черкеса. По всему обличью, по тому, как хитро притаился в кустах черкес. Краснощеков догадался, что это Авшар. Авшар тоже сейчас узнал донского витязя. В тяжелое положение попал Краснощеков. Ружье у него было очень плохое, било недалеко. У Авшара же ружье было отличное, длинное, нарезное, с золотой и серебряной насечкой. Хорошо знал его Краснощеков. Не одного удалого донца уложило оно в схватках богатырских. Живо соскочил он с лошади, подкрался к берегу, спрятался в кустах, и только успел выставить в сторону свою высокую баранью шапку, как пуля Авшара пронзила ее. Этого только и ждал Краснощеков. Он знал, что теперь Авшару придется заряжать снова ружье, пройдет время; он вскочил, в несколько прыжков достигнул Авшара и почти в упор уложил его на месте. Отличное орудие и дивный жеребец-аргамак достались в добычу Краснощекову. От этой лошади Краснощеков впоследствии развел по Дону породу легких лошадей, которая долгое время называлась Авшарской.

Петр Великий давно слышал про Краснощекова, знал его и по шведской войне, где он оставил о себе хорошую память в войсках.

В персидский поход император назначил Краснощекова походным атаманом. Под его начальством были донские казаки и калмыки.

19 августа 1722 года казаки столкнулись с десятитысячным отрядом султана Махмуда. Казаки, после долгого сражения и многих атак, во время которых донцы стреляли из ружей и из луков, разбили султанскую конницу. 23 августа Петр Великий подошел к Дербенту. Жители Дербента, без всякого сопротивления, открыли ворота и приняли русское войско с полной покорностью.

Город за городом по побережью Каспийского моря предлагали сдаваться императору. Государь был близок уже к большим персидским городам, откуда шла караванная дорога на Бухару и в Индию. Но в это время буря разбила корабли с продовольствием, и император не решился без запасов продолжать поход. Он тронулся к Астрахани и на берегу Каспийского моря, близ Судака, заложил крепость Св. Креста.

С этого места Петр Великий отправил атамана Краснощекова с тысячью донцов и четырьмя тысячами калмыков для разгрома владений Оттемишского султана. Быстрой лавой пронесся донской атаман по деревням и аулам. По его пути пылали зажженные дома, и тысячи изрубленных тел оставили казаки за собой в этом набеге. Краснощекова после этого назвали грозой Кавказа.

В 1723 году император Петр Великий заключил выгодный мир с Персией. Донцам, в награду за действия в эту войну, было пожаловано 26,5 тысячи рублей. В том же году умер войсковой атаман Василий Фролов. Войсковой круг избрал атаманом Ивана Матвеевича Краснощекова. Но, по несчастью, во время персидского похода казаки и калмыки обижали турок, за это дело Краснощеков находился под судом, и государь не утвердил выборов круга и на место Краснощекова назначил атаманом Лопатина.

Суд оправдал Краснощекова.

В 1725 году император Петр Великий скончался и на престол императорский вступила супруга его, императрица Екатерина I. При ней Краснощеков был назначен опять на Кавказ, в крепость Св. Креста.

 

30. Набеги Краснощекова в Задонскую и Прикубанскую степи

Юг России, оставленный нами после очищения Азова, часто подвергался татарским набегам. Напрасно из Коллегии иностранных дел, заменившей Посольский Приказ, писали письма турецкому султану с требованием обуздать татар. Султан или не хотел, или не мог этого сделать. Тогда русская императрица Анна Иоанновна в 1736 году объявила Турции войну, и фельдмаршал граф Миних с 6 пехотными, 3 драгунскими полками и 3000 донских казаков обложил Азов.

Опять под Азовом стояли казачьи полки, опять отец показывал сыну, где были казаки и как были устроены укрепления Азовские при Петре. Казаками командовал любимый их атаман Краснощеков.

В первый же день спешенные казаки и пехота решительным приступом взяли два передовых укрепления и закрепили их за собой. Казаки здесь и после, во время осады Азова, действовали как пехота, причем отличались меткой стрельбой.

19 мая к Азову подошел наш флот, и 2 июня Азов опять попал в наши руки.

Незадолго до сдачи Азова главная армия наша, состоявшая из 54 000 человек солдат и 5000 казаков, которыми командовал атаман Краснощеков, вызванный от Азова, медленно двигалась к Крыму. Командовал ею фельдмаршал Миних. Он вел армию громадным четырехугольником, окружив его со всех сторон казаками. Миних занял почти без потерь Перекоп, Бахчисарай и Ак-Мечеть. Сделав этот поход, Миних на зиму ушел в Украину и расположился в окрестностях городка Изюма по р. Донцу.

Едва только корпус фельдмаршала Ласси, бывший у Миниха, стал на квартиры, как явились конные полчища татар, разорили почти на глазах у русских солдат много деревень и с богатой добычей бежали на юг. К фельдмаршалу вызвали Краснощекова, бывшего тогда уже в чину полковника. Он получил приказание догнать татар.

Уже под вечер полковник Краснощеков собрал 2000 казаков и калмыков и бросился с ними в степь. Была поздняя осень с заморозками. Степь гудела под ударами конских копыт. Краснощеков вихрем летел по горячим следам татар. Почти без отдыха, останавливаясь только для корма лошадей, шел донской полковник с казаками. 27 октября, перед рассветом, когда чуть стало видно, Краснощеков заметил в степи небольшой конный отряд.

Старинный серебряный ларец для хранения Всемилостивейше пожалованных грамот

Татары шли вдоль хребта между речками Конские и Молочные воды, по местности, называемой Волчий буерак. Краснощеков повел свои полки полным ходом на татар. Сверкнули в лучах восходящего солнца острые шашки, 170 человек было изрублено в первый же миг столкновения. 30 человек Краснощеков взял в плен.

Их допросили, и они показали, что главная партия татар в 800 человек с тремя тысячами русских пленных ушла вперед. Краснощеков тотчас же помчался за ними и в полдень настиг и этот отряд. Татары, увидавши казаков, бросили пленных и рассеялись по степи. Краснощеков с донцами преследовал их и порубил 300 человек, а 50 взял в плен. Вся добыча была отнята, и пленные освобождены.

Краснощеков со своими лихими конными донцами вернулся в лагерь для зимнего отдыха… Но отдыхать ему не пришлось.

В эти первые годы после смерти Петра Великого молодой Российской Империи пришлось вести кровавые войны в низовьях Днепра и на Кубани. Россия приводила в исполнение пожелания Петра и, шаг за шагом, медленно подвигалась на юг, к Черному морю, стремясь занять обширные степи, те места, где теперь вольно раскинулось Кубанское войско и где, при синем море, стоят богатые города Одесса и Николаев. Ради этого ей пришлось в течение целых ста лет вести эти непрерывные войны с турками. Турки возбуждали против нас прикубанских татар. В войске Донском казаков было мало. Большинство находилось в полках при армии. Татары пользовались этим и делали кровавые набеги на Дон. Казаки отвечали им тем же, и вот, широко начало развиваться на Дону наездничанье на лошадях. До Петра Великого казаки совершали свои удалые набеги вдоль рек, двигались на лодках; на лодках Ермак покорил Сибирь, на лодках ходили казаки по Каспийскому и Черному морям. И первая победа донцов, совершенная ими на глазах царя, была морская победа.

Теперь море для казаков было закрыто. Донцы составили из себя завесу тяжелой русской армии, ее защиту от татарских набегов и налетов. На степных конях они переносились с одного края России на другой, ходили поперек рек. Часто приходилось переплывать широкие реки, часто по только что ставшей, затянутой льдом реке приходилось переходить самим и переводить лошадей.

Донские казаки в этих первых конных набегах были вооружены саблями, ружьями и луками со стрелами. Несмотря на то, что ружья били достаточно далеко и, во всяком случае, гораздо дальше, нежели стрелы, казаки возили с собой и луки. Ружья были однозарядные, заряжались с дула. После выстрела нужно было вставать, сыпать порох, забивать пулю и пыжи. Это могла делать пехота, которая всегда действовала отрядами, – одни стреляют, другие заряжают; и казакам, которые на разведку часто ходили в одиночку, нужно было иметь возможность, в случае нужды, поразить многих неприятелей, для этого лук и стрелы, пока не было лучшего ружья, были незаменимы. Все казаки того времени были отличными стрелками из лука. Пик казаки не имели.

Только что Краснощеков устроился в Украине на зимних квартирах, как с востока, из Задонской степи, стали получаться тревожные вести. Там кочевали дружественные нам калмыки, воевавшие за наше дело с татарами под начальством Дундук-Омбо. Летом калмыки разбили татар, взяли главное их укрепление, недалеко от р. Кубани, а на зиму отошли к Егорлыку. Но татарская орда собралась в громадных силах и окружила Дундука-Омбо.

Он просил прислать помощь. И вот, только что вернувшему из набега Краснощекову приказано было спешно выступить на восток на помощь калмыкам. Предстоял новый и быстрый поход, без малого на тысячу верст, по замерзшей степи…

С Краснощековым пошел Ефремов. При их приближении Ногайский хан с 900 мурзами, осаждавший Дундука-Омбо, сдался и присягнул на верность России.

Дундуку-Омбо было приказано пройти на Кубань и наказать татар за их набеги. 30 ноября Дундук-Омбо выступил в удалой налет. С ним было около 20 000 калмыков и около 4000 донских казаков под командой Краснощекова и Ефремова. Вскоре разъезды казачьи донесли, что кубанские татары, ввиду наступившей зимы и недостатка корма для скота в горах, вышли из гор и кочуют по нашу, правую, сторону Кубани. Этого только и нужно было казакам. Полки казачьи понеслись широкой лавой по ровной степи. Краснощеков звеньями своей лавы, бывшей впереди всех, высмотрел места всех татарских караулов (по-теперешнему – застав), ночью сам повел казаков на главный караул, где было до 1000 человек татар, перерубил их, оставив лишь одного мурзу, которого допросил. Казаки забрали татарских лошадей, совершенно свежих, и продолжали свой быстрый набег.

1 декабря они вошли в степь, занятую татарскими кочевьями. Отряд Дундука-Омбо шел тремя колоннами – одна под его начальством, одна под начальством Ефремова и одна под начальством Краснощекова. Дундук-Омбо занял главный город татарского хана, обнесенный стенами, Копыл, и в 14 дней разорил весь край. Все, чего казаки не могли взять с собой, они жгли. Сама степь, покрытая сухой травой, была подожжена, и земля, по которой прошли калмыки и казаки, стала черной от пожаров. Все было разграблено и разорено. Десять тысяч женщин и детей были взяты в неволю, двадцать тысяч лошадей, огромное количество рогатого скота досталось казакам и калмыкам. Татары в ужасе бежали за Кубань. Многие утонули, переплывая в зимнюю стужу реку. Край был совершенно разорен, и сделано это было конным отрядом всего в 14 дней!

Как раньше казаки не расставались со своими челнами – так теперь конь стал их постоянным боевым товарищем. По верховьям Дона теперь уже прочно стали казачьи городки и станицы. Повеление императора Петра сеять хлеб исполнялось точно, и бедные до этой поры казачьи городки стали богатеть и привлекать к себе татар. Казакам нужно было каждую минуту быть готовыми отразить их конные толпы, встретить их и преследовать. Татары приходили быстро и так же быстро и уходили. Нужно было иметь добрых коней, чтобы успеть их нагнать и отбить добычу и пленных. Много беспокойства и хлопот доставляли эти набеги наказному атаману Фролову.

 

31. Разорение татарами Быстрянского городка. 1738 год

15 августа 1738 года в Быстрянский городок прискакали два испуганных всадника. Они мчались к избе станичного атамана и кричали по улицам:

– Валит на нас Касай-мурза с черкесской силой видимо-невидимо!

Ударили всполох, и к станичной избе сбежались станичники. Поднялся спор. Одни говорили, как лучше ухлебосолить горцев, другие предлагали отразить их, третьи только причитали беспомощно. Среди гомона, крика и шума раздался громкий голос есаула:

– Помолчите, помолчите, атаманы молодцы!

Говор затих. Стали в кружок.

– Ну, атаманы молодцы! – заговорил станичный атаман, опираясь на свою насеку. – Застала нас зима в летнем платье. Теперь не время замышлять о шубе, надо подумать, как бы голытьбе выдержать морозы! Не учить мне вас, атаманы молодцы, как резаться с басурманами: это дело казацкое, обычное. Но о том не смолчать мне, что всех-то нас теперь – первый, второй, да и конец счета; татарской же силы сложилось по наши головы тысяч до тридцати, аль и больше…

– Счет-то велик, – перебил его старшина Роба, – да цена в алтын: Касай-мурза громоздок ордой, а лихих начальников и молодцов-наездников у него всех по пальцам перечесть можно. Так не лучше ли не терять поры, залечь по концам городка и нажидать татар на дуло? А там, гляди, и войсковой атаман наш с войском подмогу подаст. А нет: то лучше – голова с плеч, чем живые ноги в кандалы татарские!

– То-то вот: голова с плеч! – в раздумье проговорил атаман. – Головы казакам складывать не диковина, да какова про мертвых в войске речь пройдет!..

Грамота Императрицы Екатерины II об утверждении границы земель войска Донского, пожалованных 27 мая 1793 г.

Вдруг вошел старый, седой казак Булатов и заговорил:

– Не под стать нам теперь, атаманы, смутные заводы заводить. Того и гляди, татарская сила накроет наш городок. Рассудимся после. К вечеру, может, припадет нам в новоселье скочевать в матушку сырую землю: там будет каждому расправа на чистоту. Подумаем о другом. Ведь делу конец и теперь виден; помощи ждать неоткуда; живыми отдаться стыдно, да и не за обычай, а пока у нас шашки и ружья и порох есть, и головы на плечах – надо биться, вот и все тут! Давайте-ка разделимся на десятки, да раскинем умом-разумом, где кому засесть в концах городка. Я, примерно, покладаю вот как: Афанасию Меркуловичу быть на коне, с конными и сначала выскакать за городок; мне, Булатову, в передовых лежать на валу; Михаилу Ивановичу – по базам и за городом сесть, а тебе, атаману, оставаться с подмогой недалеко от боя и быть надо всеми старшим. Ну, станичники, как присудите, пригадаете?

– Быть по-твоему! – раздались голоса казаков. – К делу речь! Дай Бог добрый час!

И только казаки успели занять назначенные места, как татары нахлынули на городок. Началось сражение…

Два сильных татарских приступа быстрянцы отразили успешно. Надеялись они на помощь войскового атамана, но при третьем натиске потеряли половину казаков и начали отступать. Свирепые закубанцы, как бурный поток, разорвали сплотившиеся для рукопашного боя ряды казаков и с громкими криками бросились в улицы.

– Гайда, адын-джур!.. Вперед, вперед! – вопили черкесы. Несколько человек уже поломали плетни, и в улицах городка мелькнули черные, стройные удальцы. Сверкнуло пламя от вздутых факелов и загорелись здесь и там казачьи курени.

– Пожар в городке! – крикнул атаман. – Бабы! тушите пламя!

Последний резерв бросился на татар и погиб в кровавой сече.

Уже вечерело, когда татары кончили вьючить своих лошадей и, обремененные добычей, уходили в задонскую степь. Городок догорал. Торчали кирпичные обгорелые печи и трубы, да огонь еще перебегал по угольям. Старик Булатов погиб со всей семьей. С окровавленными сединами, раскинувшись на горячей золе своего куреня, спал он непробудным, вековечным сном. Возле него умирали: старая жена его, Нефедьевна, и меньшой внук; старший, молодой и бравый казак, метался на площади в предсмертных муках. Татары отрубили у него обе руки в то время, когда он хотел вырвать у татарина страшный аркан, захлестнувший его невесту.

Так погибла Быстрянская станица.

Но на старое пепелище пришли казаки и снова начали ставить свои курени, и на месте старого городка вырастала новая станица.

И до сих пор в станицах Быстрянской и Нижне-Каргальской (теперь Мариинской) держится обычай звонить три раза вечером в колокол редким звоном. В старину так звонили, напоминая работавшим в поле, что после третьего удара ворота запрут и никого в станицу не впустят. Ежегодно, 15 августа, служат панихиды по убиенным в 1738 году, станичники готовят поминальные обеды. Быстрянская станица помнит своих погибших от татар предков.

Так часто гибли и другие станицы и городки от татарских набегов. Но жестоко мстили донцы за эти набеги.

В вечной готовности к конному набегу жили тогдашние казаки, потому что они знали, что лучшей защитой их постепенно крепнувших городков будет нападение и разорение татарских станиц – улусов.

 

32. Морское дело казаков у берегов Крыма. 1738 год

В то время, когда старики, женщины и дети охраняли станицы, взрослые казаки сражались с турками. Донской казачий флот на легких судах стоял в низовьях Дона и у Азова, готовый помогать русским судам. Легкие конные полки казачьи продолжали воевать с главной армией в Крыму. В 1738 году казаки первый раз выступили в поход, вооруженные копьями (пиками и дротиками), вместо луков и стрел. Но еще долго искусство стрельбы из лука процветало на Дону; донцы в свободное время упражнялись в метании стрел, что развивало их глаз и подготовляло их к стрельбе из ружей.

В мае 1738 года сухопутная армия генерала Ласси прибыла к Бердянской косе. К этому же месту подошли и корабли наши, а с ними 100 донских казачьих лодок под командой походного атамана Петрова. Русскими кораблями командовал адмирал Бредаль. Он был неискусен в морских делах, матросы его тоже не были подготовлены к трудной работе на море. Русские корабли непременно погибли бы, если бы всюду турок не встречали казачьи лодки. Смелой завесой нашего флота являлись удалые казачьи ладьи атамана Петрова и давали время Бредалю укрыться под защиту сухопутных батарей. Турки были искусны в морской войне, но казаки им не уступали, и легкие лодки защищали весь флот.

Карта турецких войн 1736–1739, 1769–1774 и 1787–1791 гг.

Осенью адмирал Бредаль, по болезни, съехал с кораблей, и флот был поручен воронежскому вице-губернатору Лукину. Лукин никогда в море не бывал и кораблями не командовал. Он был так неловок, что турки истребили весь наш флот, спаслись только казаки с атаманом Петровым.

В 1739 году война с турками была окончена. Казаки вернулись по станицам. Вернулся на реку Калитву и полковник Краснощеков. Здесь он стал устраивать хутора. На хутора эти он принимал беглых крестьян, которым давал по пять рублей на обзаведение, да льготы от барской работы на помещика, на пять лет. Слух об этом скоро прошел по окрестным местам, и многие крестьяне шли селиться к Краснощекову на хутора. Так появились на Дону крестьяне.

В 1738 году 18 марта Высочайшей грамотой войсковым атаманом был пожалован Данило Ефремович Ефремов. Это был первый атаман войска Донского, пожалованный на атаманство не по выбору казаков, а по воле Императорской.

Войсковой атаман войска Донского Данило Ефремович Ефремов. 1738–1753 гг.

 

33. Смерть бригадира Краснощекова. 1742 год

Недолго пробыл Краснощеков на Дону. В 1741 году началась новая война со шведами и бригадиру Краснощекову повелено было идти в Финляндию. Собрались полки казачьи и выступили в поход на две тысячи верст. Из знойных степей Прикубанья, где воевали они с Дундук-Омбой против татар, с побережья Черного моря, где дрались они с турками, казаки прошли в густые сосновые и еловые леса, в горы и скалы Финляндии.

Наши войска скоро заняли город Фридрихсгам, а шведская армия пошла на север к Гельсингфорсу и Або. Казаки ее преследовали. Краснощеков сурово расправлялся со шведами. Одно имя его наводило трепет на угрюмых шведских солдат. За голову его было назначено вознаграждение. Недалеко от Гельсингфорса между русскими и шведскими войсками произошло упорное сражение. Но шведы были побеждены и начали отступать. Преследовать их помчался бригадир Краснощеков с донскими казаками, драгунами и гусарами. Краснощекову было поручено обойти шведов и не дать им войти в Гельсингфорс.

Решительный и быстрый Краснощеков хотел сам разведать дорогу отряду. Взявши несколько казаков, он помчался с ними через леса и болота, по узкому проселку. Настала ночь. Казаки неожиданно наткнулись на шведский отряд из ста человек, под начальством майора Шаумана. Завязалась перестрелка; на рассвете Краснощеков атаковал своими малыми силами шведов, но в рукопашном бою почти все казаки были переранены и по приказу Краснощекова начали отступать врассыпную. Краснощеков и конь его были тяжело ранены. Уходя от шведов, он попал в болото. Верный конь авшарской породы не вынес казачьего бригадира. Здесь окружили его шведы, и почти в беспамятстве Краснощеков был взят в плен.

Шведы помнили прежние его озлобления на них и жестоко ему отомстили. Полуживого Краснощекова привели в шведский лагерь и здесь содрали с него кожу… В страшных муках умер донской герой.

Командовавший русской армией фельдмаршал Ласси просил выдать ему тело Краснощекова. Шведы согласились. Тело покойника отдели в его парадный кафтан, отслужили по нем панихиду. Сын убитого первого бригадира войска Донского, полковник Федор Иванович Краснощеков отвез его в Черкасск, где его и похоронили. Казаки сложили про смерть его песню.

Обычная донская песня, которую все полковые песенники казачьи начинают петь, чтобы дать разойтись голосу –

сложена тоже про бригадира Краснощекова. С этими словами ясный сокол, Краснощеков, обращается к окружавшим его воронам – шведам. В 1743 году Россия заключила мир с Швецией. По этому миру к России отошла большая часть Финляндии с городами Фридрихсгамом, Вильманстрандом и Нейшлотом, завоеванная русскими солдатами Ласси и казаками Краснощекова и закрепленная кровью и смертными муками донского героя.

За участие в этой войне, в 1744 году войску Донскому было пожаловано белое знамя, с надписью: – «за подвиги в шведскую войну, в 1741–43 годах».

Славную доблесть Краснощекова, его мужество и распорядительность в боях наследовали и сыновья его. Один из них – Федор Иванович, особенно отличался во время войны нашей с немцами, длившейся семь лет, с 1766 по 1763 год, и потому названной Семилетней войной. В эту войну донским казакам пришлось сразиться с войсками великого немецкого полководца Фридриха, войсками, отлично обученными, и не раз разбивать их.

 

34. Семилетняя война. 1756–1763 годы

В царствование императрицы Елизаветы Петровны, дочери Петра Великого, Россия объявила войну лежащей от нее к западу Пруссии. Королем Прусским в это время был Фридрих, знаменитый полководец. Его войска были великолепно обучены. Пехота его отличалась стрельбой и необыкновенной стойкостью при оборонах; конница же его прославилась во всех боях лихими атаками. Все сражения выигрывала она. После тяжелых атак развернутыми линиями полков – оставались ряды изрубленных людей. Никто до сих пор не мог противостоять атакам немецких кирасир и драгун, никто не был так искусен в разведке, как прусские гусары. Фридрих уже много нанес поражений австрийцам и французам, и, вот, ему пришлось столкнуться с русскими.

Как и во всех войнах, веденных Россией где бы то ни было и с кем бы то ни было, и в этой войне деятельное участие принимали донские казаки. Они приходили в армию с Дона, боролись с врагом до полного истощения своих и конских сил, теряли убитых и раненых, и, когда одни приходили в полную слабость от долгого похода, их сменяли с Дона новые полки. Старые опытные казаки оставались с прибывшей с Дона молодежью и учили ее, как быть в дозорах, или как тогда называли – пикетах, как лавой заманивать неприятеля на своих драгун или пехоту, в какое место и как колоть одетых в металлические латы кирасир короля Фридриха. Война длилась семь лет. За эти семь лет в немецкой земле перебывало 16 000 казаков и калмыков, под командой генерал-майора Данилы Ефремова. Они разделены были на полки Краснощекова, Пушкарева, Луковкина, Попова, Себрякова, Дячкина, Туроверова, Перфилова, Ребрикова и Машлыкина.

Войсковой атаман войска Донского Степан Данилович Ефремов. 1753–1772 гг.

Первый раз казаков увидали на немецкой земле. Немецкий священник, пастор Теге, так описывает их вступление в Пруссию: – несколько тысяч казаков и калмыков, с длинными бородами и суровым взглядом, невиданным вооруженьем – луками, стрелами и пиками – проходили по улице. Вид их был страшен и вместе с тем величествен. Они тихо и в порядке прошли город и разместились по деревням, где им были отведены квартиры…

Невозможно перечислить все те стычки, мелкие бои, в которых участвовали казаки. Они были разведчиками русской армии, они же хранили ее покой на походе и на отдыхе.

19 июля 1757 года казакам пришлось отличиться в сражении у деревни Грос-Эгерсдорф. В 1 час ночи немецкие полки начали стягиваться к одному месту и строить боевой порядок. Длинные линии построенных в три шеренги немецких гренадер скоро показались в рассвете летнего дня. Гремели барабаны, тихо колыхались знамена, и тяжелым, все сокрушающим шагом наступали полки на наш бивак, только что по тревоге разбуженный. В те времена, после короткого батального огня переходили к атаке в штыки. Патроны жалели. Они были тяжелы, и солдаты не могли их иметь по много. Штыковые свалки были ужасны. Громадные люди – в пехоту брали крупных высоких людей – со стиснутыми зубами, с огнем горящими глазами бросались в штыки друг на друга. Одна шеренга стремилась сломить другую, образовать прорыв, чтобы бить сзади и с боков.

Конница Фридриха, сидевшая на крупных тяжелых лошадях, строила длинные линии, без интервалов, и галопом, а в последнюю минуту в карьер бросалась на пехоту и конницу. Казаки не могли сломить их атак. Казачьи лошади были мельче, слабее, и при столкновении они были бы опрокинуты. Но казаки били Фридриха. Били лавой!..

Первая атака немецкой пехоты была отбита. Немцы бросились на середину нашей позиции, но и тут не могли прорвать густо сомкнувшихся рядов гренадер императрицы Елизаветы. Пруссаки уже готовили свои тяжелые конные полки, чтобы поддержать пехоту. Драгуны немецкого принца Брауншвейгского строили боевой порядок…

В это время из-за края боровшихся русских полков показались донские казаки. Это был полк Себрякова. Не спеша, казаки объехали болото колонной, потом быстро рассеялись тонкой лавой и с пронзительным гиком понеслись на прусских драгун.

Когда драгуны уже готовились ринуться им навстречу, казаки внезапно остановились, ловкие лошади донцов живо повернулись, и казаки пошли назад. Драгуны понеслись за казаками.

– Заманивай! – раздалась по казачьим рядам команда. Казачья лава вдруг стала редкой и совсем исчезла… Казаки, совершенно незаметно для немцев, собрались на фланги. Перед пруссаками стояли, держа ружья на изготовку, 15 совершенно готовых к бою батальонов, а за ними 40 заряженных картечью пушек. Пруссаки не могли сдержать расскакавшихся в тесной толпе лошадей. Да и было поздно. Наша пехота раздалась, пушки окутались белым дымом, завизжала картечь, и, внося смятение и беспорядок в ряды пруссаков, начали падать лошади и люди. Знаменитые драгуны Фридриха повернули лошадей и в беспорядке начали уходить. Тут насели на них казаки Себрякова, и поработала казачья пика! Казаки собрали потом чепраки с драгунских лошадей, сняли с них нашитые черные прусские орлы и сделали из них покров на аналой. Покров этот хранится теперь в ризнице Старочеркасского собора…

Под прикрытием казаков наша армия отошла с поля сражения и зазимовала. Некоторое время война совсем прекратилась, и даже опытные немецкие разведчики не могли узнать, что делают русские войска и где они… Так оберегали их донские казаки.

14 августа 1758 года произошло другое знаменитое в эту войну сражение, под Цорндорфом. В нем отличились казаки походного атамана генерала Краснощекова.

Уже больше месяца русская армия осаждала немецкую крепость Кюстрин, лежащую при р. Одере. По одну сторону этой реки стояли наши полки, другая была занята немцами. Там со дня на день ожидали прибытия самого знаменитого своими победами короля Фридриха. Все деревни и местечки кишели немецкими солдатами, повсюду стояли гусарские эскадроны и сновали их патрули. Казалось, мышь – и та не могла бы проскочить через их посты. Но казаки проскакивали. Какое-то особенное удовольствие находили они переплыть синий Одер и с налета схватить партию скота, транспорт с хлебом, или, ночью, пустить красного петуха в занятую немецким отрядом деревню. Федор Иванович Краснощеков, еще мальчиком сопровождавший своего отца, знаменитого Аксака, во все походы, много раз переплывавший Дон и Кубань, особенно любил эти лихие набеги за Одер.

В самый праздник Преображения, 6 августа, Краснощеков захватил на немецком берегу 11/2 тысячи голов рогатого скота, взял полтораста лошадей и три барки с мукой. На глазах у немцев казаки погрузили быками и лошадьми эти барки и увезли на свою сторону. Немцы усилили свои эскадроны, за Краснощековым следили целые полки гусар, казалось, уже теперь не придется казакам хозяйничать на немецкой стороне… Но не прошло и нескольких дней, как казаки из-под самого носа гусар отбили 21/2 сотни кавалерийских лошадей и 2 тысячи голов скота. Они же выследили и самого короля. Неуловимым конным строем окружили они его колонны, налетали на них, стреляли с коня чуть не в упор, и только немцы начинали строиться, они исчезали в лесах и за холмами.

Прусская армия подошла к нашей и в ночь на 14 августа у деревни Цорндорф начала делать свои построения. Первый удар немецких гренадер потеснил наши полки и припер их в угол, образуемый двумя речками. Но здесь наши полки так уперлись, точно в землю вросли. Напрасно немецкие батальоны кидались на наших, осыпая их пулями, разбивая штыками, – на место раненых и убитых становились новые солдаты, и слышна была среди треска разбиваемых прикладами черепов, среди шуршания разрываемых штыками мундиров одна грозная, суровая команда офицеров: сомкнись.

Король был вне себя. «Русского солдата мало убить, – сказал он, – его нужно еще и повалить!»

Было далеко за полдень. Семь часов уже боролись обе армии, и не могли немцы сломить упорства русских. Артиллерия уже давно смолкла, не трещала и ружейная перестрелка: враги сошлись грудь с грудью, дрались страшным рукопашным боем.

Краснощеков с донцами в это время забрался в тыл к неприятелю, зажег деревню, отнял обоз, оставленный под защитой крестьян, и отдал его на разграбление казакам.

Наконец, король приказал своей армии отойти. На другой день обе армии двигались одна подле другой, но казаки не допускали пруссаков до наших войск. Тогда знаменитый начальник немецких гусар, Зейдлиц, лучший кавалерист того времени, построил гусар и бросился с ними на казаков. И опять рассыпалась казачья лава, и за ее завесой показались наши пушки, и картечь опрокинула бессмертных гусар. Тогда казаки бросились за ними, с налету ворвались в ряды немецкой пехоты и взяли батарею в 8 орудий. Этим и окончился двухдневный бой у Цорндорфа, начатый и завершенный донскими казаками.

Год шел за годом. Русские войска медленно подавались вперед и занимались осадой городов. По обычаям тогдашней войны, на зиму войска отходили друг от друга и устраивались на зимних квартирах. Военные действия начинались с наступлением лета.

В 1759 году военные действия начались ранее, чем обыкновенно. Уже 23 мая казачьи полки стали нащупывать неприятеля. Впереди всех были полки Краснощекова и Луковкина.

Полковник Луковкин ворвался в местность, называемую Силезией, с 300 казаками и в 8 дней прошел ее всю опустошительным набегом. 5 июня при местечке Гарау он столкнулся с бессмертными черными гусарами Цитена. Цитен был такой же славный кавалерист, как и Зейдлиц, а черные гусары носили название бессмертных потому, что их никто еще не мог разбить. Но казаки бросились на них и так решительно взяли их в пики, или, как тогда говорили, в дротики, что гусары были разбиты. 8 июня, при деревне Гуре, Луковкин разбил еще два эскадрона черных гусар, положил на месте 40 человек, взял в плен 20 и возвратился к армии с потерей только пяти казаков.

Полк Луковкина в эту войну постоянно имел дело с гусарами. Гусары со своими саблями, не имея пик, ничего не могли сделать против острых копий казачьих дротиков. Они сидели на лучших лошадях, их красивое, расшитое шнурами одеяние, их пестрые чепраки играли на солнце, их учили знаменитые кавалеристы всего мира, Зейдлиц и Цитен, и они все-таки не выдерживали атак и бежали перед донскими казаками, учениками бригадира Краснощекова и его сына. 19 января 1760 года Луковкин опять привел в армию 21 гусара.

Казаки навели уже на немцев такой страх, что легкие их партии брали города. Так, 23 января 1760 года полк казаков с 50-ю нашими гусарами выгнал врага из г. Ландсберга и взял с жителей штраф в 21/2 тысячи рублей!

Наши войска, прикрываемые такими смелыми и удачными налетами донцов, приблизились уже к самой столице прусского короля – Берлину. Наш главнокомандующий граф Салтыков собрал все легкие войска и всех казаков и под начальством генералов Тотлебена, Чернышева и Панина двинул к самому Берлину.

В ночь на 27 сентября прусская двадцатитысячная армия отступила к небольшому городку Потсдаму, находящемуся недалеко от Берлина. Граф Панин, получивший известие об отступлении немцев, напал на их арьергард, настиг его в лесу и весь истребил.

Краснощеков с казачьими полками полным ходом пустился в преследование главных сил, нагнал их и загнал к самым краям Потсдама. С другой стороны Чернышев подошел к Берлину, и Берлин сдался. Первый раз появились казаки на улицах большой европейской столицы. Стройными рядами, со склоненными пиками входили они на каменные мостовые и шли по длинным улицам, между рядами высоких домов. Берлинские немцы с любопытством смотрели на этих не виданных еще ими людей, на победителей их славных гусар.

Чернышев забрал в Берлине королевскую казну, приказал казакам истребить все магазины, склады оружия, арсенал, пушечный и литейный заводы, и потом отступил. В Берлине донские казаки захватили одежду прусского короля Фридриха Великого – мундир его синего сукна с красными обшлагами, с серебряным аксельбантом и шитой звездой ордена Черного Орла, пару его перчаток и его белье. Все это казаки сдали Чернышеву, и теперь эти вещи хранятся в С.-Петербурге в артиллерийском историческом музее, в Петропавловской крепости.

Весь следующий год наши войска были заняты осадой немецкой крепости Кольберга. В то время, как осадный корпус рыл траншеи и готовился прочно осадить крепость, король прусский составил легкий корпус, которому поручил нападать на наши склады продовольствия и мешать подвозу припасов. Тогда и у нас образовали такой же корпус. Большую часть его составили казаки.

Однажды из этого корпуса потребовали сотню казаков в распоряжение полковника Александра Васильевича Суворова. Явившиеся к нему казаки увидали молодого, необыкновенно живого человека. Он был очень худой. Лицо его было обтянуто кожей. Большие глаза смотрели смело и отличались особенным блеском. Он сидел на казачьей лошади. Суворов повел казаков к р. Нетце, подошел к берегу, вошел в воду, за ним пошли и казаки и с ними немец-проводник. Быстро переплыли они реку и в наступившей ночи пошли по глухому проселку. В ночь они сделали 45 верст. Перед рассветом показались каменные стены небольшого городка Ландсберга. Увидав его, Суворов обернулся к казакам и воскликнул:

– Город наш! Ура! Нападем!

– Там прусские гусары, – боязливо шепнул ему проводник.

– Помилуй Бог, как это хорошо! – сказал Суворов. – Их-то мы и ищем!

Казаки поскакали за Суворовым к воротам городка, но ворота оказались запертыми. Однако не впервой было донцам врываться в городки и селения. Раздобыли откуда-то бревно.

– Ломи их! – крикнул Суворов.

Казаки раскачали бревно на руках, ударили раз, другой – ворота разлетелись. С гиком и пальбой казаки вскочили в город, часть гусар перебили, часть перехватали.

– Одно ломи! другое жги! – кричал Суворов, когда казаки подскочили к мосту. Быстро соскочили казаки с лошадей, появились у них в руках факелы, раздобылись ломами, соломой, настелили солому по мосту, пуками повязали по сваям, уже рыбалки из низовых расстарались откуда-то лодками и жгли мост. Суворов всюду был вместе с казаками. И они ему нравились, и он их увлекал. Все кипело у него в руках. Получаса не прошло, как уже казаков не было в Ландсберге, но не было и моста, по которому должна была наступать немецкая армия.

Знамя, пожалованное войску Донскому

Суворову дали три гусарских и семь казачьих полков. С этими силами Суворов постоянно тревожил пруссаков.

Так впервые стали донцы под команду знаменитого впоследствии полководца российского Суворова. Они сопровождали его потом во всех его победоносных походах, они составляли ему славу, так же как он составлял славу им. С ним ходили и у него учились лучшие герои Дона этого времени: Платов, Орлов, Денисов, Исаев, Сысоев, Луковкин, Краснов, Иловайский и другие. Слава Суворова до того тесно сплелась со славой Дона, он стал таким родным казакам, что в 1900 году, в столетнюю годовщину его смерти, 1-й Донской казачий полк получил наименование 1-го Донского генералиссимуса Суворова полка.

В 1761 году военные действия против пруссаков были окончены. Мир был заключен в 1753 году. За боевые подвиги в эту войну войску Донскому было пожаловано большое белое знамя. Получили награды и казачьи полковники. Имена героев этой войны – генералов Феодора Ивановича Краснощекова и Луковкина, не были забыты и потомками. В 1904 году, по повелению ныне благополучно царствующего Государя Императора Николая II Александровича, донские казачьи полки: № 6 был назван полком генерала Краснощекова и № 10 – полком Луковкина.

 

35. Первая война с турками императрицы Екатерины II. 1762–1774 годы

13 сентября 1761 года, в 30 верстах от города Черкасска, при урочище Богатом Источнике, на правом нагорном берегу Дона, у впадения его в Азовское море, построена была крепость Св. Димитрия Ростовского. По обе стороны крепостного вала были выстроены две городские слободы. Строителем крепости этой был инженерный подполковник Ригельман. Жители слобод, составивших потом город Ростов, состояли из русских купцов, мелких русских дворян, малороссиян, греков и грузин. Из этой крепости вскоре вырос большой торговый город. Иностранные: греческие, турецкие, итальянские и венецианские корабли приходили сюда из Средиземного и Черного морей, привозили дорогие товары, которые отсюда шли в Черкасск и по Дону в Россию.

Через восемь лет после закладки Ростова возобновлены были города Азов и Таганрог. Но для того, чтобы русским было позволено устроить эти города, им пришлось вынести тяжелую войну с Турцией, продолжавшуюся с 1762 по 1774 год. Война эта была необыкновенно удачная для русских. В ней участвовало до 22 000 донских казаков, под начальством походных атаманов Михаила Поздеева, Тимофея Грекова, Дмитрия Мартынова и Никифора Сулина. Русская армия била турецкую в больших сражениях на море и на суше, казакам же приходилось нести по преимуществу сторожевую службу.

Войну эту начала императрица Екатерина II, правившая Россией с 1702 по 1796 год, заслужившая от своих подданных за мудрое управление наименование Великой. Народ русский и казаки так любили свою царицу, что обычное название ее было: Матушка Царица, Матушка Екатерина. И теперь еще старики казаки, вспоминая своих дедов, говорят: он служил при Матушке-Царице, или просто: убит он при Матушке в таком-то году.

Императрица Екатерина II. 1762–1796 гг.

Нахождение полков донских при блестящей русской армии не мешало казакам отличаться в смелых рукопашных схватках с турецкими наездниками. 6 марта 1769 года были отстроены Азов и Таганрог; поселенные в них, большей частью в наказание, казаки наряжались в солдаты и не считались казаками. Таким образом, донцы постепенно отходили от моря и место их и охрану берегов занимали солдатские полки. Удаление от моря заставило казаков прочно осесть на земле, обратить внимание на земледелие, на скотоводство и коневодство. Все отряды казачьи с этого времени выходили в поход на конях. Из войн и походов казаки приводили лошадей той породы, какая находилась у врага. Эти лошади, смешиваясь в табунах с степной лошадью калмыцкой породы, и дали ту казачью донскую лошадь, которая так прославилась во все войны резвостью и выносливостью. Больше всего приводили казаки лошадей турецких, арабских, персидских и кавказских. Эти лошади не очень крупные, но нарядные, в походе ходили под казаками, а на Дону поступали в казачьи косяки. Донцы отлично ездили на них. Любимым их орудием стала пика. Грозна и страшна была казачья пика врагам России.

Первые восемь лет война с турками шла без большого успеха. Наши войска двигались медленно, занимались больше осадами крепостей, побед больших не одерживали. Но на девятый год, в 1770 году, во главе наших войск стал фельдмаршал Румянцев.

Он сразу оживил войска. Облегчивши обозы, уменьшивши ношу солдата, Румянцев смело пошел к Крыму. 7 июля 1770 года он разбил Крымского хана, подкрепленного турками на берегах речки Ларги.

18 июля он подошел к речке Кагулу, за которой расположена была вся турецкая армия. Ей командовал первый генерал султана – великий визирь.

Между тем, еще 15 июля, к нашей армии с Дона прибыл новый полк Иловайского. Казаки этого полка, большей частью молодежь, наслушавшись рассказов старых, бывалых казаков, желали поскорее отличиться. 18 июля казаки Иловайского занимали передовые посты. В это время великий визирь, окруженный большой толпой своих генералов и сильным конвоем, выехал осмотреть расположение нашего войска. Полк Иловайского живо собрался с постов и, на глазах всего русского лагеря, сразился с турецким конвоем. Казаки так ловко действовали пиками и шашками, что визирь, со всеми окружавшими его турками, помчался во весь опор к своему лагерю. Один казак уже схватил его за длинную седую бороду, но визирь вырвался у него и ушел: 15 богато одетых наездников турецких положили казаки на месте.

Когда усталые, а многие и перераненные, казаки возвращались в лагерь, армия, по приказу Румянцева, встретила молодых удальцов музыкой, барабанным боем и громкими кликами ура…

21 июля Румянцев в кровопролитном сражении на речке Кагуле разбил великого визиря и преследовал остатки его армии на несколько верст. Этими победами, совершенными в Турции, султан был сильно потрясен.

В то же время другая наша армия, под начальством князя Долгорукова, занимала Крым. В этой армии, состоявшей из 11 пехотных в 13 конных полков, находилось 7000 казаков под командой походного атамана Себрякова. Тот самый Крым, который был целью отважных морских поисков и набегов казаков в старину, был скоро занят армиею Долгорукова.

В эту войну казакам не пришлось действовать целыми полками, не пришлось и особенно отличиться крупными победами над неприятелем. Они несли невидную, но страшно тяжелую службу мелкими партиями. На этой службе каждый казак был героем. Имена отличившихся перечислить невозможно. Войско Донское служило так образцово в эту войну, что граф Румянцев выдал казакам похвальное свидетельство. В этом свидетельстве он пишет о всех старшинах и казаках войска Донского, что – «подвиги их против неприятеля отлично споспешествовали все славные успехи российского орудия. Они составляли зимой и летом первую стражу армии, не утомляясь ни нуждой, ни невыгодами, особенно в необитаемых местах. Их бдению и врожденному в них военному искусству, мы особенно обязаны тем, что неприятель нигде не мог во вред наш скрыть своего движения, но был часто самими казаками отбит. Казаки, побуждаемые доброй волей и рвением к службе всюду, где было столкновение с неприятелем, в малых и больших стычках и в самых генеральных сражениях, пускались в огонь первые, отличаясь храбростью чрезвычайной, повиновением власти и жертвованием самой жизни обретали многие над неприятелем победы. Доказательства их мужества, военного искусства, старание и послушания в действиях, которые я, или генералы, командовавшие отрядами им поручали – так велики, что описать их трудно и нельзя достаточно похвалить. Я заключаю свое свидетельство тем, что храброе и полезное отечеству Донское войско по отличным своим заслугам, в войне доказанным, достойно Высочайшего благоволения и милостей Монарших».

И императрица Екатерина при пожаловании наград войскам не забыла и донских казаков: за участие в этой войне она пожаловала войско 28 июня 1775 года похвальной грамотой и 10 июля 1775 года белым, великолепно украшенным знаменем. На знамени была надпись: нашему вернолюбезному войску Донскому за храбрые и мужественные подвиги во время минувшей войны с турками.

Во время этой войны Дону пришлось испытать сильное искушение. Весь юг России, все низовье Волги были охвачены страшным крестьянским бунтом, с которым с трудом могли справиться русские войска. Во главе этого бунта стоял донской казак, Зимовейской станицы, Емельян Пугачев.

 

36. Пугачев. 1770–1775 годы

Рядом с войском Донским, к востоку от него, захватывая нынешнюю Астраханскую губернию, лежало Волжское казачье войско. Теперь его нет больше, и бывшие волжские казаки составили Астраханское казачье войско, выставляющее в мирное время один полк. Еще дальше, за Волгой, по реке Яику, как тогда называли Урал, лежало Яицкое казачье войско, теперь Уральское.

Известия из Петербурга в эту далекую окраину тогдашней России доходили медленно. Мало было охотников ездить в глухие степи, где бродили шайки татар, калмыков и киргизов. Туда спасались все те, кто исповедовал старую веру и кто боялся преследования за это. Много бежало туда и казаков с Дона. Там, да на Тереке, как некогда на Дону, не спрашивали – почему и от кого бежит человек. Русских людей было мало, ими дорожили, каждый лишний пришелец был нужен для защиты маленьких станиц и хуторов.

Казаки с Дона уходили в это время из-за притеснений войскового атамана Данилы Ефремова и из-за нелепых слухов, пущенных им по Дону о том, что казаков будут писать в регулярство, делать солдатами, что поступят они под команду русских офицеров. Действительно, казаки, посланные для заселения Азова и Таганрога, поступили под начальство поручиков и ротмистров. Это казаков волновало, и они писали жалобные письма на Дон.

Доном правил атаман Ефремов. Он расширил свои владения по р. Донцу и Калитве и неправильно наряжал казаков на службу. Об этом узнала императрица и приказала русскому генералу Черепову арестовать Ефремова и послать его в Петербург для суда. Черепов хотел взять Ефремова силой, но казаки заступились за атамана, избили Черепова и хотели его бросить в воду. Ефремову едва удалось спасти Черепова.

Когда императрица узнала об этом, она прислала новую команду для ареста Ефремова, его взяли и отвезли в Петербург. Казаки некоторое время пошумели, но вскоре успокоились.

Как раз в то время, когда по Дону волновались казаки, боясь, что их станут писать в регулярство, то есть сделают солдатами, на Дон пришли известия о смуте в Яицком войске, явились подстрекатели от виновника этой смуты, Пугачева, сулившего донцам всякие льготы и называвшего себя императором Петром III. Но донцы не пристали к этой смуте, дали ей суровый отпор и в бурном движении бунта, захватившего тысячи людей, поднявшего Яицкое и Волжское войска, многих регулярных солдат, крестьян и даже дворян, остались верными своей матушке-царице!

Вот как произошла эта смута: незадолго до этого времени в Яицке был арестован яицкий казак Богомолов. Сидя под арестом, он показал караульным солдатам какие-то следы на своем теле и уверил, что это крест.

– Крест этот означает, – говорил Богомолов, – что я вовсе не казак Богомолов, а император Петр III Феодорович.

За такие нелепые речи Богомолова вскоре сослали в Сибирь. Но сослали его тайно, никто не видел этого, и вот, по Яицкому войску пошел слух, что Богомолов бежал, что он скитается по войску и ищет людей, которые вступились бы за него и помогли ему сесть снова на царское место.

Слухи эти дошли и до Дона. И там по городкам и станицам стали шептаться, что император Петр III Феодорович жив, что он скоро взойдет на престол, прогонит бояр и дворян и объявит всякие милости казакам и крестьянам и заступится за старую веру отцов.

Чем невероятнее слух, тем легче ему верится в темном народе. И вот, в народе стали ожидать пришествия императора Петра и обещанных им милостей.

В это время по яицким степям скитался донской казак Емельян Пугачев, спасавшийся от войскового суда. Пугачев родился в Зимовейской станице и в молодых годах занимался с отцом хлебопашеством. 17-ти лет он женился и, прожив с женой всего одну неделю, был отправлен в Пруссию, где был во время Семилетней войны в отряде генерала Чернышева. Полковник Денисов взял его вестовым к себе. Во время ночного нападения пруссаков Пугачев упустил одну из лошадей Денисова и за это был жестоко наказан плетьми.

В Турецкой войне Пугачев участвовал уже в чине хорунжего. Он был отличный стрелок, наездник, прекрасно колол пикой, притом был тихий и покорный казак, и начальство его отличало. На этой войне Пугачев захворал чирьями, покрывшими его грудь и ноги, и, как больной, отправлен был на Дон. Живя на Дону, Пугачев помог своему зятю бежать на Терек. Это было запрещено. Зятя его поймали, и Пугачеву грозило жестокое наказание. Пугачев бежал и скитался под видом раскольника, пришлеца из Польши.

Был он и в Яицком войске и здесь слышал рассказы об императоре Петре III. Однажды Пугачев парился в бане с другим яицким казаком. Тот заметил у него на груди на коже следы его болезни и спросил: что это такое? Пугачев промолчал. Когда вышли из бани, Пугачев подозвал этого человека и сказал ему, что это знаки креста, и что он вовсе не Пугачев, а император Петр III.

Как ни мало похож был простой рябоватый донец, с лицом, поросшим жесткой бородой, не только необразованный, но неграмотный, на императора, – ему поверили, и вокруг Пугачева стали собираться яицкие казаки.

Взволновалось Яицкое войско. Толпы крестьян, беглых солдат стали сходиться к Пугачеву. Пугачев был казак смышленый. Он видал виды во время Прусской войны, кое-чему научился, состоя в штабе генерала Чернышева. Он устроил себе войско, составил свою гвардию; яицких, оренбургских казаков, беглых солдат и крестьян, калмыков и башкир он разделил на полки, назначил полковников, атаманов, сотников и хорунжих. Каждому полку дал свое знамя. Знамена у него были красные и желтые. На знаменах он нашил кресты и образа. И вот с этой ратью Пугачев двинулся вверх по Волге. Он подвергал мучительным казням всех тех, кто не признавал в нем императора, он рубил, жег и резал помещиков, обращая в пустыню места, где проходил. Грубый и невежественный, он в церкви входил в царские врата и садился на престол с Св. Дарами, думая, что это престол царский. Он посылал повсюду грамоты, называл себя Петром III, говорил, что он идет за старую веру и за свободу крестьян, – но подписать эти грамоты он не мог по безграмотству.

С толпой обезумевшего народа Пугачев осадил и взял Оренбург, занял Казань, захватил в свои руки все течение Волги. Везде признавали его государем, и он правил, как умел, то объявляя милости, то казня немилосердно.

Императрица должна была собрать против него громадное войско, во главе которого стали лучшие ее генералы, и повести правильную войну с Пугачевым.

Вести о победах, славе и завоеваниях Пугачева дошли и до Дона. В станицы и городки казачьи посылались Пугачевым грамоты с увещаниями донцов, и ездили туда тайные подговорщики.

Но донцы с отвращением выслушивали тот вздор, который им рассказывали про Пугачева. Для недопущения в войско Пугачевских сообщников войско Донское, в октябре 1772 года, постановило выбрать тысячу человек из лучших казаков с тем, чтобы они были готовы к походу по первому требованию. Станичные атаманы обязаны были зорко следить за всеми приезжающими и приходящими, особливо из бродяг и носящих на себе образ нищего. В ноябре 1773 года полковник Денисов, тот самый, у которого Пугачев был вестовым, просил разрешения военной коллегии собрать в войске 500 человек казаков и с ними идти прямо на Оренбург для поражения самозванца. Отряд Денисова, по повелению императрицы Екатерины II, поступил в ведение генерала Мансурова, стоявшего у Самары.

Казакам омерзительно было слушать о казнях и неистовствах, творимых Пугачевым. Жена и дети Пугачева ходили, побираясь милостынью. Казаки отреклись и от них. В них приняла участие императрица Екатерина и приказала отправить жену Пугачева в его стан, в надежде, что жена уличит мужа в самозванстве. Дом самозванца в Зимовейской станице был уничтожен, и место оставлено порожним. Станичники Пугачева просили разрешения выселиться на другое место, чтобы не жить им на том месте, которое осквернено было мерзкими поступками Пугачева.

Между тем русская армия, предводительствуемая генералом Михельсоном, постепенно теснила Пугачева. Уже Самара и Оренбург были освобождены от бунтовщиков, уже многие из сообщников Пугачева кончили жизнь свою презренною смертью на виселице. Пугачев задумал тогда идти на Дон и там искать себе помощи. Однажды он пришел в палатку к своей жене и сказал ей:

– Что, Дмитриевна, как ты думаешь обо мне?

– Да что думать-то, – отвечала она, – буде не отопрешься, так я твоя жена, а вот это твои дети.

– Это правда; я не отопрусь от вас, только слушай, Дмитриевна, что я тебе скажу: теперь пристали ко мне наши донские казаки и хотят у меня служить, так я тебе приказываю, неравно между ними случатся знакомые, не называй меня Пугачевым, а говори, что я у вас в доме жил, знаком тебе и твоему мужу; и сказывай, что твоего мужа в суде замучили до смерти за то, что меня у себя держал в доме.

– Как я стану это говорить?! Я, право, не знаю.

– Так и сказывай, что ты жена Пугачева, да не сказывай, что моя, и не говори, что я Пугачев. Ты видишь, что я называюсь ныне государем Петром Феодоровичем, и все меня за такого почитают. Так смотри же, Дмитриевна, исполняй то, что я тебе велю, а я, когда Бог велит мне быть в Петербурге и меня там примут, тогда тебя не оставлю, а буде не то, так не пеняй – из своих рук саблей голову срублю.

После этого жена беспрекословно исполняла приказания мужа.

Пугачев послал на Дон воззвание, где, обещая донцам всяческие вольности, повелевал им стать на его сторону.

Но на Дону воззвания Пугачева не имели успеха. Атаман Сулин объявил по войску, что тому, кто поймает злодея, будет выдано 25 000 рублей и золотая медаль. На Дону стали собирать казаков. Начальствовать ими было поручено полковнику Алексею Иловайскому. Но на Дону трудно было собрать большое войско. Почти все способные носить оружие казаки находились на войне с турками, в Крыму и в Турции. Собиравшиеся казаки приходили с дурным вооружением и на плохих лошадях. Отряды устраивались в Скуришенской и Арчадинской станицах. Составилось три отряда – одним командовал полковник Луковкин, другим – Максим Янов и третьим – Андрей Bуколов. Эти силы должны были отразить Пугачева, с громадной толпой надвигавшегося на Дон со стороны Камышина.

В августе месяце самозванец ворвался в пределы Донского войска. Одна пария бунтовщиков пошла по берегам р. Медведицы, другая – по Иловле и третья – по Хопру. Мятежники на своем пути разоряли и сжигали все. Жители не могли им оказать никакого сопротивления. В станицах оставались только старики, женщины и дети. Они спасались в леса, оставляя все имущество пугачевской толпе. 14 августа Пугачев разорил станицы: Березовскую, Малодельскую, Заполянскую, Орловскую и Раздорскую на Медведице. В Березовской станице мятежники потребовали станичный конный табун и выбрали из него самых лучших лошадей, в Малодельской – повесили несколько казаков, а в Заполянской – жестоко избили станичного атамана и двух стариков за то, что они не могли их снабдить овсом и сеном.

Нашествие Пугачева с толпами мятежных крестьян было хуже татарского набега.

Походный атаман Луковкин, со старшинами Яновым и Вуколовым, имея под своим начальством всего 550 казаков, пошел на мятежников, бывших у Етеревской станицы. Ночью на 17 августа Луковкин выступил с казаками против Пугачева. В одну ночь казаки прошли 80 верст и днем совершенно неожиданно напали на мятежников, пьянствовавших в Етеревской станице. Многие были убиты, многих забрали в плен, но большая часть бежала к Заполянской станице. С маленьким, но храбрым отрядом Луковкин преследовал их, разбил еще раз у Малодельской станицы при кургане Караул и выгнал их совсем из войска.

После этого казаки Луковкина соединились с отрядом Иловайского и отправились в Воронежскую губернию.

Пугачев послал было еще грамоты на Дон, но казаки арестовали его людей и приготовились встретить Пугачева.

Пугачев не решился идти в войско Донское и пошел назад к Царицыну. Он двигался так быстро, что войска едва успевали его настигать. Кругом Царицына все крестьяне бунтовали, и царицынский комендант просил помощи у донцов. По приказанию войскового наказного атамана войска Донского Сулина, все служилые казаки, состоявшие на льготе до отставки и жившие от Маноцкой до Тарновской станиц, и казаки донецких станиц были вызваны на службу. Составлено было два полка – Макара Грекова и Акима Карпова. Из возвратившихся с Кубани на льготу полков Павла Кирсанова, Матвея Платова и Акима Уварова было выбрано тысяча доброконных казаков и из них составлено еще два полка – Кирсанова и Платова. Эти полки поспешно выступили к Царицыну.

Туда же шел полковник Федор Кутейников, соединившийся с полковниками Василием Маньковым, Карпом и Михайлом Денисовыми. На р. Мечетной казаки встретились с Пугачевым. Кутейников, Маньков и Денисов три раза атаковали мятежников и все три раза прогоняли толпы до самых пушек Пугачева, но пушек захватить не могли. В третью атаку Кутейников столкнулся с одним яицким казаком. Он зарубил его, но казак успел нанести Кутейникову две раны: в грудь и левый бок. Кутейников от этих ударов упал с коня и был схвачен бунтовщиками. С него содрали платье и амуницию, связали ему назад руки, таскали его за волосы, били, надели на шею ременный аркан, которым едва не удавили, и, наконец, привязали его к колесу. Так оставался привязанным Кутейников до тех пор, пока его не потребовали к Пугачеву. Когда Кутейникова привели к самозванцу, Пугачев сидел у себя в шатре за столом, окруженный своими товарищами. Подле него стоял штоф водки. Пугачев спросил Кутейникова его фамилию. Кутейников назвал себя.

– Так ты, брат, мне и роднею причелся, – сказал Пугачев. – Ты Пугачева дом разорял? – спросил он Кутейникова.

– Не разорял, а исполнял волю командирскую.

Пугачев приказал ввести в палатку свою жену и спросил Кутейникова:

– Узнаешь ли Пугачиху?

– Не знаю, – отвечал Кутейников.

– Вот Пугачиха, – сказал Пугачев, показывая на жену.

– Я ее никогда не видывал, – сказал Кутейников.

– Выведите его и завтра повесьте, – приказал Пугачев.

Пугачев

Но прежде чем повесить Кутейникова, Пугачев приказал пытками заставить его изменить присяге и передаться на сторону самозванца. Сначала грозили его повесить, но Кутейников промолчал; тогда обещали его расстрелять, потом четвертовать и, наконец, отрезать пятки и вытянуть из ног жилы. Кутейников ничего не отвечал Пугачеву. Тогда Пугачев приказал казанскому татарину пристрелить Кутейникова. Кутейникова вывели из обоза, перевели через буерак, посадили в поле, и татарин приказал стрелять в него. Три раза ружье татарина давало осечку, и Кутейников ожидал смерти. На четвертый раз татарин стрелял в Кутейникова в упор, в левый бок. Кутейников свалился в овраг и два часа пролежал без чувств. Когда он очнулся, Пугачев ушел уже к Царицыну. Полумертвый донской полковник был найден двумя казаками, уходившими от Пугачева, и доставлен ими в Качалинскую станицу.

Между тем Царицын отстоялся от пугачевской толпы, и Пугачев пошел по Волге к Черному Яру.

Передавшиеся на его сторону донцы скоро узнали его. По лагерю пошли разговоры, что Пугачев их донской казак, бывший в прусскую войну хорунжим. Донцы, убедившись, что, конечно, он не государь, стали уходить из лагеря самозванца. И вскоре ни одного донского казака уже не было с Пугачевым. Сомнение зародилось в толпе. Стали рассказывать, что во время переговоров с царицынцами один донской казак, стоя на валу, кричал Пугачеву: «Здорово, Емельян Иванович!» Заметили и то, что Пугачев сторонился донских казаков и, проходя мимо них, отворачивался.

Пугачев, чуя недоброе, спешил к Яику. За ним шел генерал Михельсон и с ним несколько донских казачьих полков. Донцы решили возможно скорее извести изменника, порочившего честное имя донского казака.

В самом стане Пугачева началось просвещение умов. Яицкие казаки увидали, в какой позор их вовлек Пугачев, схватили его и выдали русским войскам. Скованного по рукам и по ногам Пугачева в большой клетке привезли в Москву. Сопровождал его генерал Александр Васильевич Суворов. В Москве Пугачев признался во всех своих злодеяниях. Выведенный на казнь, Пугачев перекрестился, сделал несколько земных поклонов, кланялся в землю народу и говорил прерывающимся голосом: «Прости, народ православный, отпусти мне в чем я согрубил перед тобою! Прости, народ православный!» – Потом кинулся на плаху. Палач отрубил ему голову.

Казаки через правившего всем югом России Потемкина просили императрицу о перенесении Зимовейской станицы на другое место. Просьба их была исполнена. Станицу перенесли на другой берег реки и назвали Потемкинской. Самый род Пугачевых был переименован в Сычевых, и на Дону не осталось ничего, что напоминало бы об этом изверге, опозорившем войско Донское.

Тогда же последовал указ о переименовании города Яицка, где больше всего было изменников, в Уральск, реки Яика – в Урал и Яицкого войска – в войско Уральское.

Императрица, в награду войску за его ничем не поколебленную верность и помощь, оказанную при преследовании Пугачева, приказала выслать в Москву 65 человек казаков «самых лучших и способнейших в оборотах казацких». Выбранные казаки должны были прибыть в Москву к январю 1775 года и составить почетный конвой Императрицы; впоследствии они переведены были в Петербург, составили лейб-гвардии казачий эскадрон и послужили основанием первому донскому гвардейскому полку – Лейб-гвардии Казачьему Его Величества полку.

В то же время и на Дону нашли необходимым иметь у атамана всегда под рукою надежный и хорошо обученный полк постоянной службы. По приказанию Потемкина, заведовавшего тогда всеми казачьими полками, атаманом Иловайским был собран изо всех станиц тысячный полк, получивший наименование Атаманского.

Из конвойной команды императрицы Екатерины II образовался таким образом Лейб-гвардии Казачий полк, а войска Донского Атаманский полк потом сделался Лейб-гвардии Атаманским Государя Наследника Цесаревича полком.

 

37. Казаки на Кубани

Из Дона через станицы Раздорскую и Цымлянскую шла большая дорога в Задонскую степь и на Кубань. Раньше по этой дороге ходили казаки искать добычи в Кубанских степях и в Кавказских горах, по этой же дороге приходили на Дон за добычей и пленными татары. Не один казак томился в плену у закубанских татар, не одна черкешенка была увезена оттуда же казаками и стала казачьей женой. Это был широкий боевой путь. Здесь, на границе, и во времена Екатерины война была всегда. Здесь научались воевать донские казаки, и с этой линии вышли почти все донские герои. Казак, попадавший сюда на службу, сразу обучался и вниманию, и сторожкости. Эта линия была школой храбрецов. Раньше на нее шли казаки охотой, собираясь станицами, или ватагами. При императрице Екатерине Великой по этой линии были поставлены казачьи полки. Они должны были не допускать никакого прорыва в русские города, на них лежала священная обязанность охранять дома казачьи, казачьи станицы и городки.

Казаки на Кубани

Против казаков стояло дикое и храброе племя закубанских татар. Ловкие и смелые, как хищные звери, подкрадывались они к казачьим бивакам, нападали неожиданно, и казакам нужно было иметь особенное искусство, чтобы не поддаваться этим атакам. Их лихие наездники – джигиты, их начальники – уздени, не раз похвалялись пройти весь Дон, снести с лица все городки казачьи.

И казаки грудью вставали за тихий Дон. Здесь, в Закубанье, казачья кровь лилась рекой. В 1773 году крымский хан Девлет-Гирей, чуя погибель Крыма, покоряемого русскими войсками Долгорукого, возмутил кубанских татар, и они стали собирать большую рать.

В это время на Кубань шел обоз. Везли казакам на линию провиант и припасы, ехали переселенцы на новые места, гнали скот, верблюдов. Этот огромный обоз вел полковник Бухвостов с двумя полками казаков – Матвея Платова и Ларионова, и двумя пушками.

В авангарде шли Платов и Ларионов. Была ранняя весна, степь зацветала. 3 апреля полк Платова расположился на ночлег в глухой степи у р. Калалах недалеко от Ейска. Стих гомон казачьих голосов, лошади поели корм и дремали, переминаясь с ноги на ногу. Платов, молодой 23-летний полковник, только что устроился спать, как к нему в палатку заглянул старый, не раз бывавший в Закубанской степи казак.

– Матвей Иванович, – тихо сказал он, – подь сюда на минуту.

Платов быстро оделся и вышел с казаком в открытую степь.

– А ну, приляг ухом к земле, – сказал Платову казак.

Платов прилег.

– Ну, что слышишь, Матвей Иванович?

– Слышу какой-то шум, похожий на крик птиц, – сказал, приподнимаясь, Платов.

– Да разве птица кричит в темную ночь? Она сидит смирно, – сказал старый донец.

– Так что же это такое? – спросил Платов.

– А вот что. Неприятель недалеко. Он стал лагерем, разложил огни, на свет поднялась птица и кричит. По большому крику надо полагать, что огней много, значит, много и басурман. Теперь нужно держать ухо востро и ждать на заре нападения. Поживешь, Матвей Иванович, довольно – узнаешь и больше.

Платов выслушал слова сметливого казака, тихо прошел в лагерь, поднял свой полк, окопался, составил повозки внутрь своего бивака и стал ждать нападения. На рассвете появилась орда. Девлет-Гирей с 20 000 всадников надвигался на полки Платова и Ларионова, окопавшиеся в степи. Послали двух казаков с донесением Бухвостову. Один тут же был убит, другой ускакал благополучно.

Поднявшееся солнце осветило пеструю орду татарскую. Красные и белые чалмы, пестрые куртки татар цветным ковром облегли казачий лагерь. Среди этой толпы серебряными искрами сверкали панцири, сделанные из стальных цепочек кавказских рыцарей из Кабарды. Они гарцевали на легких лошадях подле самых окопов, метали стрелы и пронзительно кричали. Все поле было покрыто всадниками.

Ларионов был старше Платова, но Платов, видя колебания товарища, взял командование на себя и решил отбиться от неприятеля во что бы то ни стало. Семь раз атаковали татары лагерь Платова и семь раз две его пушки и дружные залпы казачьих ружей отбивали их натиск. Много полегло казаков за валами, многие были изранены: укрепление было разбито в нескольких местах, повозки поломаны. Треть лошадей, стоявших в середине окопа, была перебита. Отчаяние охватило казаков. Патронов было мало, солнце наступившего дня пекло невыносимо, нечем было утолить жажду, и помощь не шла ниоткуда.

Задумчивый и печальный стоял при своем полку полковник Ларионов. Вдруг он подошел к Платову.

– Матвей Иванович, – тихо сказал он, – нам придется сдаться. Сопротивление бесполезно. Мы зря погубим казаков.

– Нет! – решительно сказал молодой полковник – пускай лучше я умру с честью и славой, чем отдамся врагу на поругание, к стыду моего отечества. Что будет, то будет. Я надеюсь на Бога. Он не оставит нас без помощи!

И снова казаки стали заряжать ружья и выстрелами отбивать приближавшихся татар… И вдруг раздался радостный крик:

– Пыль вдали! Это наши!

И, действительно, вдали показалась колонна. Вот передние сдержали скок своих лошадей, перевели их на рысь, вот задние надвинулись и широкая казачья лава развернулась и понеслась на татар. Это был полк Уварова.

«На коней!» – крикнул одушевленным голосом Платов – и его казаки и казаки Ларионова выскочили из укрепления и бросились на татар. Атакованные с двух сторон казаками татары кинулись наутек в степь. Казаки их преследовали. Так скакали татары пять верст, когда неожиданно налетели на гусарский полк Бухвостова, принявший их в шашки. Все поле покрылось убитыми. Кабардинские лошади, лишившись всадников, носились со ржанием по полю. Казаки разлавливали их.

Победой над татарами на р. Калалах казаки были обязаны молодому своему герою – Платову.

Казачьи полки остались на линии. В 1770 году к ним приехал генерал Суворов. По его указаниям вдоль Кубани, до самого устья ее было построено 4 крепости и 20 небольших укрепления – редутов. Их оберегали солдатские и донские полки. Казачьи полки приходили и уходили, сменяясь чуть не ежегодно. И каждому полку приходилось сразиться хотя раз с черкесами и татарами, которые не оставляли в покое нашей линии. Особенно усилили они свои нападения в 1777 году. Тогда линию охраняли два казачьих полка: Кульбакова и Вуколова. Они были растянуты по постам. На каждом посту стояло по тридцать человек при старшем. Казаки построили вышки для часовых. Выставляли часового, подчаска, посылали дозоры. Ночью высылали дозоры и закладывали секреты. Здесь, в Кубанской степи, в постоянной опасности от врага, казаки составили способ охранения линии. Их способ потом вошел во все наши уставы полевой службы, был принят и за границей. И теперь мы охраняем себя так, как придумали охранять себя наши деды во время службы на Кубанской линии, во времена Суворова и Платова.

6 июня 1777 года с Темрюкского поста донесли, что там видели лодку, быстро исчезнувшую в камышах. Доносивший хорунжий сообщил, что, вероятно, будет нападение, но потом прислал вторичное донесение, сообщая, что все спокойно. Но Кульбаков знал, что на Кубани ничто не случается зря и появление лодки что-либо обозначает. Он захватил с собою 200 казаков и эскадрон гусар и к ночи пришел к Темрюкскому посту. Ночь была бурная. Ветер шумел ивами и прибрежными камышами, вода бурлила и плескалась в Кубани. Усталые казаки позаснули под вой ветра. Ночью надвинулась мелкая хмара. В пяти шагах ничего не было видно.

Вдруг раздались отчаянные крики и стоны. 500 черкесов напали на сонный бивак. Но Кульбаков громким голосом привел казаков в порядок, казаки сели на лошадей, не расседланных с вечера, бросились на черкесов и прогнали их за Кубань. Все дело продолжалось четверть часа. Черкесов порубили порядочно. 20 тел черкесских осталось на нашем берегу, да неизвестно сколько увезли, по своему обычаю, черкесы за реку. Но и казаки потеряли убитыми есаула Персидского и 5 казаков и ранеными есаула Попова, хорунжего Кондратова и 26 казаков, и 2 пропали без вести.

В октябре месяце в таком же нападении казаки потеряли полковника Вуколова и много убитых и раненых казаков. Одни говорили, что Вуколова лошадь занесла к черкесам, другие, что он утонул в Кубани. Казаки сулили черкесам выкуп за своего полковника, но не отыскали его.

Иногда татары собирались большими толпами и, прорвавши линию застав, устремлялись на Дон. Так, в 1782 году ногайцы громадной толпой бросились за Кубань и вошли в задонскую степь. Живо собрались донцы на защиту своих домов. Три полка – Себрякова, Ильи Денисова и Петра Попова, открыли их на Куго-Ее и 10 сентября нанесли им жестокое поражение.

Атаман Иловайский, донося об этом Потемкину, писал, что необходимо предпринять казакам поход за Кубань и разорить ногайское гнездо.

Для разгрома ногайских орд был назначен Суворов. В его отряде находилось 16 рот пехоты, 16 эскадронов, 16 орудий и 16 донских полков под командой атамана Иловайского. С Иловайским пошли полки: Атаманский, Себрякова, Денисова, Кутейникова, Яновского, Сычева, Попова с донскими пушками, Денисова, Кульбакова, Грекова, Харитонова, Барабанщикова, Леонова, Пантелеева, Исаева и Астахова.

1 октября 1782 года отряд подошел к урочищу Керменчик, и здесь казаки увидали многое множество татарских аулов и большие толпы ногайцев. Донские полки атаковали татар. Началась страшная сеча, продолжавшаяся с рассвета почти до полудня. Ногаи бежали. Казаки подожгли их аулы, врывались в улицы, забирали пленных женщин, лошадей и скот. В этом разгроме 5000 татар было убито, 4000 взято в плен. Казаки получили 3000 лошадей, 4000 голов скота и более 2000 голов овец.

Суворов, не раз бывавший в делах с казаками, первый раз видел работу почти всего войска. Он был восхищен.

«Храбрость, стремительный удар и неутомимость Донского войска, – писал он Потемкину, – не могу довольно восхвалить перед Вашей Светлостью и Государыней Императрицей».

Атаман Иловайский был награжден чином генерал-поручика и орденом Св. Владимира 2-й степени, полковники: Илья Денисов, Федор Денисов и Михаил Себряков пожалованы в бригадиры. Все старшины произведены в полковники.

На место разгромленной татарской орды в 1792 году были поселены запорожские казаки и донские охотники, они поставили 40 куреней и заложили крепость Екатеринодар. Войско это было названо Черноморским казачьим войском. Впоследствии они составили Кубанское казачье войско.

С устройством Черноморского войска в Задонской степи стало совершенно спокойно. Станицы Раздорская и Цымлянская, бывшие раньше на самом боевом пути – стали на пути торговом, через них потянулись гурты скота и торговые караваны за Кубань и обратно.

Но донским казакам еще много и долго пришлось воевать на Кубани.

С этого времени, в течение почти двадцати лет донцы становятся неразлучными спутниками и боевыми товарищами знаменитейшего полководца русского Александра Васильевича Суворова. С этого времени Суворов в походах и боях ездит не иначе, как на казачьей лошади и на казачьем седле, с казачьей нагайкой в руках. Эта плеть казачья служила Суворову в сражениях вместо фельдмаршальского жезла. С ней он не расставался.

С этого же закубанского набега Суворов не расстается с донским казаком Иваном. Этот Иван неотступно сопровождал Суворова во всех походах. Он был телохранителем великого полководца, он был бессменным ординарцем, он был и вестовым, и денщиком. Никто не знал его фамилии, не дошла она и до нас, но донского казака Ивана знали все страны, которые проходил Суворов, его знали императоры и короли.

 

38. Суворов

Александр Васильевич Суворов был русским и родился в Москве 13 ноября 1730 года. В продолжение почти всей своей боевой деятельности он был окружен донскими казаками. Они учились у него той «науке побеждать», которой Суворов знаменит не меньше, чем самими победами. Может быть, и сама наука побеждать сложилась у Суворова, отчасти, благодаря донцам. В них он видел всегдашний порыв вперед, желание наступать и завовывать, а не отступать и отдавать свое.

Еще ребенком Суворов любил все военное. Едва он научился читать и писать, едва справился с иностранными языками, как уже принялся читать книги, в которых описывались войны, победы древних, жизнеописания великих полководцев. Он мечтал быть солдатом. Выше солдатского дела он не признавало ничего. 15-летним мальчиком его мечты сбылись. Он поступил рядовым в Л.-Гв. Семеновский полк. С увлечением отдался он солдатской службе. Не было солдата в полку исправнее рядового Суворова. Первую награду свою Суворов получил мальчиком-солдатом. И до глубокой старости гордился он этой наградой. Он был первым генералом – фельдмаршалом, имел все ордена русские и иностранные, а с удовольствием вспоминал о той награде, которую он получил солдатом. А получил он ее за отличное знание караульной службы. Однажды, летом, Семеновский полк содержал караулы в Петергофе, в тридцати верстах от Петербурга. Суворов, наряженный в караул, стоял у дворца императрицы на часах. Когда мимо проходила императрица Елизавета Петровна, Суворов так лихо взял на караул, что императрица остановилась, посмотрела на него и спросила, как его зовут. Узнав, что он сын генерала Василия Ивановича Суворова, императрица вынула из кармана серебряный рубль и подала ему.

Генерал-фельдмаршал Александр Васильевич Суворов

– Государыня! – сказал мальчик. – Не возьму! Закон запрещает солдату брать деньги, стоя на часах.

– Молодец! – ответила императрица, потрепала его по щеке, дозволила поцеловать руку и положила рубль на земле, сказав: – Возьми, когда сменишься!

Этот рубль Суворов берег всю жизнь.

В казармах Суворов жил среди солдат, сиживал за их обедом, беседовал с ними у бивачных огней. Он знал солдата и любил старого солдата, служившего в рядах по двадцать лет. Он умел говорить с солдатами так, что те его сразу понимали.

После Семилетней войны, где Суворов познакомился с донскими казаками, он получил в командование Суздальский полк. Он учил его по-своему. Тяжелы были его ученья солдатам, но солдаты понимали их и любили.

– Солдат любит ученье, – говаривал Суворов, – тяжело в ученье – легко в походе; легко в ученье – тяжело на походе.

От солдата Суворов требовал любви к Богу и к матушке государыне, слепое повиновение начальникам, понимание своего маневра. – «Слов “назад”, – говаривал Суворов, – и “отступать” и в словаре нет, широкий шаг ведет к победе, а победа к славе». Суворов и командиром полка сам то же делал, что и солдаты, умел все показать, всему научить. Он был и майор, и адъютант, и ефрейтор.

Суворовский полк скоро заметили, стали отличать и Суворова. Ему было поручено проводить взятого Пугачева, его назначали всюду, где было опасно. Он устраивал покоренную Финляндию, его же мы видали и на Кубани. И везде он учил солдат и казаков делу.

При взятии городов и крепостей он говорил своим войскам: «в дома не забегать; неприятеля, просящего пощады, щадить; безоружного не убивать; с бабами не воевать; малолетков не трогать. Кого из нас убьют – царство небесное, живым – слава! слава! слава!»…

В боях одевался он просто и бедно. Да ведь так делали и казаки! На биваке спал на соломе, накрываясь стареньким темно-синим плащом, который солдаты называли – родительским.

Терпеть не мог Суворов, когда ему отвечали «не могу знать». «Немогузнайки, лживки, лукавки» – этих он не любил. Этим наград не было. Только раз немогузнайка порадовал Суворова. Дело было так. Однажды при объезде войск Суворов встретил одного молодого кавалерийского офицера.

– Что такое отступление? – спросил он его.

– Не могу знать, – отвечал офицер.

Суворов нахмурился.

– В нашем полку это слово неизвестно, – продолжал офицер, – я его там никогда не слыхал.

– Хороший полк, – сказал Суворов, – очень хороший полк. Первый раз в жизни немогузнайка доставил мне истинное удовольствие.

Суворов воспитывал солдат в сознании ими долга. «Долг к Императорской службе – говорил он, – столь обширен, что всякий другой долг в нем исчезает. Родство и свойство мое с долгом моим: – Бог, Государыня, отечество». Он горячо любил Россию. «Горжусь, что я русский», – говорил он.

Суворов любил войну: «одно мое желание, – говорил он, – кончить Высочайшую службу с оружием в руках».

С детства Суворов отличался набожностью и благочестием. Библия и Евангелие были его любимыми книгами, за ними, да в церкви он отдыхал от боевых трудов.

Суворов был храбр. Много раз он был ранен, вылечивался, часто без доктора, без перевязки, и снова шел в бой, навстречу опасности.

Суворов был величайший полководец России и всего мира. Он ни разу не был побежден. Где был Суворов – там была и победа. Донцы, вступавшие в ряды русской армии, имели своим учителем вождя непобедимого. С ним они учились победам… Только одним победам! Но особенно отличались донцы с Суворовым во вторую Турецкую войну, в войну с поляками и в Итальянском его походе.

Много песен поют казаки про Суворова, вспоминают в этих песнях его смелые походы за Кубань и в Турцию.

 

39. Вторая Турецкая война. Кинбурн. 1787–1791 годы

В 1783 году императрица Екатерина Великая объявила Крым русской губернией. В то же время и Кубань вошла в пределы России. Такое большое расширение Русского государства возбудило зависть в наших врагах. Англичане и немцы стали уговаривать турецкого султана объявить войну России. Четыре года колебался султан, наконец, осенью 1787 года, начал военные действия против русских. 5000 отборных турецких войск высадились на Кинбурнскую косу, где в крепости Кинбурн находился Суворов. У Суворова войска состояли из пехоты, легкой конницы – драгун, и с ним же было три казачьих полка: Орлова, Исаева и Иловайского. Казаки и драгуны стояли лагерем, верстах в 30-ти от крепости.

С рассветом 1 октября, турки начали обстреливать крепости. На страшную бомбардировку Суворов не приказал отвечать ни одним выстрелом. В 9 часов утра турецкие корабли подошли к косе с двух сторон и на самом конце косы начали высаживаться. Первыми подъехали на лодках запорожские казаки, бежавшие в Турцию, и начали выходить на берег. Донцы приняли было их за своих, бежавших из плена, но увидав, что они под начальством турецких пашей, атаковали их и пиками прогнали опять на лодки. В глубоком молчании встречала русская крепость турецкие войска. Лодка подходила за лодкой, полки устраивались, свозили лошадей, пушки, а из крепости не раздавалось ни одного ружейного, ни одного пушечного выстрела. Звонили только в церкви колокола по случаю праздника Покрова Пресвятой Богородицы. Там с офицерами молился Суворов. Туда доставляли ему и донесения с берега. Донесения эти делались все тревожнее и тревожнее: сила турецкая росла непомерно.

Войсковой атаман войска Донского Алексей Иванович Иловайский. 1775–1797 гг.

Зазвонили к «Достойно». Опять пришли к Суворову офицеры и стали докладывать, что турки готовятся к штурму. Последние их полки выгружаются на берег.

– Не прикажете ли открыть по ним огонь? – спросили Суворова.

– Нет. Подождем: пускай все повылезут, – коротко отвечал Суворов.

Турки высаживались с ломами и лопатами и сейчас же по высадке начинали рыть окопы, насыпать мешки с землей.

Суворов устроил свою пехоту в две линии. Кавалерия стала левее пехоты, и впереди ее поместились казачьи полки.

После полудня турки на глазах у русских помолились и стали приближаться к крепости. Около трех часов дня они подошли на 200 шагов к передовому рву, и тогда, по приказу Суворова, был дан залп изо всех орудий и наша пехота пошла на турок. Казаки пустились рысью в объезд турецких полков. Донцы налетали на турецкие штурмовые колонны, состоявшие из людей, несших лестницы, для того, чтобы взбираться на стены Кинбурна, перекололи пиками турок и убили полковника – агу, который их вел.

В это время пехота, Орловский и Шлиссельбургский полки, несмотря на страшный огонь с турецких кораблей, осыпаемые сотнями ядер, бросились в штыки на турок. И впереди их на казачьей лошади Суворов. Под ним убили лошадь – он пошел пешком. Пехота забрала подряд три окопа, коса стала узкой, все перемешалось. Пушки турецкие перестали стрелять: можно было перебить своих. В тяжелом молчании грудь с грудью дрались орловцы и шлиссельбуржцы с турками. В это время показались турецкие янычары. В белых чалмах и куртках с кинжалами в зубах прочищали они острыми кривыми саблями дорогу среди русских солдат. Суворов послал за резервом.

Подошли новые полки, и на тесной косе пошла всеобщая свалка. Теснимые янычарами, наши пехотинцы подались назад. Суворов остался один без лошади, окруженный турками. Турки бросились на него. Но храбрый русский солдат, гренадер Новиков, увидав Суворова одного, бросился ему на выручку, одного турка застрелил, другого заколол… Увидали Суворова и другие солдаты. Кто-то крикнул: «братцы, генерал остался впереди».

Все повернули и снова ударили на турок. Обстреливаемые с судов ружейным огнем, дрались наши войска. Уже темнело. В самую свалку подоспели казаки и петербургские драгуны. Тесно было драться. Наши напирали на турок и сталкивали их в воду. В это время Суворов был ранен в левую руку пулей навылет. Верный его ординарец, казак Иван, с другими казаками подхватил его и отнес в сторону. Здесь донской есаул Кутейников перевязал ему своим галстуком рану.

– Помилуй Бог, благодарю, – воскликнул Суворов, – помогло, тотчас помогло! Прогоним, богатыри, всех турок в море – и раненых и здоровых.

И Суворов бросился снова в бой.

Но велика была сила турецкая. Среди ожесточенных янычар сновали турецкие монахи-дервиши, возбуждая турок к яростному нападению. Огонь из пушек с турецких судов косил наши полки, стоявшие в резервах. Кривые сабли сверкали в надвигавшихся сумерках, русские устали колоть, патронов не хватало, наступало тяжелое время. Турки подавались вперед и вперед. В эту трудную минуту Суворов обратился к находившемуся при нем донскому есаулу Краснову и приказал ему привести последние резервы.

Краснов прискакал к батальону, стоявшему далеко сзади, и хотел передать приказание Суворова командирам, но все офицеры были перебиты или ранены, некому было вести солдат в бой.

– Друзья! – воскликнул тогда Краснов. – Суворов приказал ударить в штыки! Ура!..

И он повел батальон на окопы, уже занятые турками. Начался страшный штыковой бой. Краснов был ранен в ногу, но продолжал сражаться. За этими свежими войсками помчались еще раз в атаку казаки. В темноте среди прибрежных кустов между убитыми и ранеными, фыркая и храпя, пробирались казачьи лошади и у самой воды наткнулись на отступавших турок.

Сбитые со всех позиций, турки бросились в море. Кто умел плавать – тот поплыл на корабли, кто не умел плавать – сидел всю ночь по горло в воде, спасаясь от выстрелов, которые нет-нет, да и раздавались с нашей стороны, огоньками вспыхивая в ночной темноте и гулкими ударами разносясь над морем.

Около 2000 турок пало в этом страшном рукопашном бою, мы потеряли около 1000 человек.

На другой день, 2 октября, на поле битвы были собраны все участники славного боя. Вынесли аналой, раздалось молебное пение. Бледный от раны Суворов горячо молился со своими войсками.

Кинбурн, отстоять который в России считали невозможным, так слаб он был своими укреплениями, был силен Суворовым и его лихими гренадерами, драгунами и донскими казаками. Слабый отряд его победил турок, и город, над которым был однажды поднят русский флаг, не спустил его, не сдался перед громадными полчищами турок.

 

40. Измаил. 11 декабря 1790 года

Два года тянулась война с турками. Много славных побед одержали русские войска за эти два года. Мы взяли крепость Очаков, под Рымником Суворов совершенно разбил турецкую армию и за эту победу был пожалован императрицей Екатериной II наименованием Рымникского. Начался третий год войны – 1790-й. Русские войска дошли до Дуная. Нам нужно было взять крепость Измаил.

Со взятием этой крепости погибла бы и вся турецкая армия, которая в ней заперлась.

Штурм Измаила 11 декабря 1790 г.

Донские полки, бывшие в эту войну под начальством походных атаманов – Денисова, Орлова, Платова и Исаева, обезлошадели. Многие полки должны были, по приказанию главнокомандующего Потемкина, отдать не только своих лошадей, но и оружие гусарам, другие потеряли лошадей во время тяжелого похода. И вот, под Измаилом, в числе 30-тысячного русского корпуса было 13 000 пеших донских казаков, вооруженных одними пиками. Про это тяжелое, безлошадное время на Дону и песня сложилась:

В тяжелом состоянии была армия наша, стоявшая под Измаилом. Был ноябрь месяц, лили дожди, всюду была грязь непролазная. От непогоды солдаты хворали. Осада затягивалась. Нужно было взять крепость приступом, но Измаил, великолепно укрепленный французским инженером, имевший более 200 орудий и 3000 защитников, всеми считался крепостью неприступной.

Потемкин, ведший осаду крепости, вызвал к себе Суворова. Суворов находился при армии в 100 верстах от Измаила. Получив приглашение идти к Измаилу, Суворов, 30 ноября, выехал в сопровождении 40 казаков. Время было дорого. Суворов оставил свой конвой и в сопровождении своего верного Ивана, везшего в узелке вещи главнокомандующего, приехал к Измаилу.

Осмотревшись, Суворов увидал, что от него требовали невозможного. Крепость была, действительно, неприступная. Начальником ее был поседелый в боях Айдос-Мехмед паша, человек твердый и бесстрашный. У нас же не было даже осадных пушек, боевых припасов было мало, в продовольствии был недостаток. Взять крепость предстояло почти голыми руками, открытым приступом.

Суворов начал к нему готовиться. Закипела работа повсюду. Заготовляли 40 штурмовых лестниц и 2000 больших связок хвороста, называемых фашинами, для закидывания рвов. Суворов непрерывно объезжал полки, разговаривал с солдатами.

– Валы Измаила высоки, – говорил он им, – рвы глубоки, а все-таки нам нужно его взять. Такова воля матушки Государыни.

– С тобой возьмем, – спокойно и уверенно говорили солдаты Суворову.

По ночам шли ученья. Солдаты штыками, казаки пиками кололи связки хвороста, изображавшие турок.

7 декабря Суворов послал начальнику крепости краткую записку с предложением сдать Измаил. «Сераскиру, старшинам и всему обществу, – писал Суворов. – Я с войсками сюда прибыл. Двадцать четыре часа на размышление – воля; – первый мой выстрел – уже неволя; – штурм – смерть. Что оставляю вам на размышление».

«Скорее Дунай остановится в своем течении и небо упадет на землю, чем сдастся Измаил», – говорили турки.

Сераскир отвечал отказом.

Суворов ожидал до 9-го числа. Белое знамя – знак сдачи и покорности – не показалось над стенами крепости, и Суворов, 9-го же декабря, собрал военный совет. На совете этом было 13 генералов. Младший из них был походный атаман, донской бригадир Матвей Иванович Платов. Суворов коротко рассказал всем, в каком положении находятся войска, объяснил всю опасность штурма и предложил каждому, начиная с младшего, сказать, что хотят они делать с Измаилом.

Платов встал и громко и отчетливо сказал:

– Штурмовать!

За ним повторили это же слово и все остальные; Суворов всех перецеловал, вышел из палатки и отдал приказ о подготовке к штурму.

– Сегодня молиться, – говорил Суворов командирам полков, – завтра учиться, послезавтра или победа, или славная смерть!

На 11 декабря был назначен приступ всех войск. Шесть колонн было приготовлено для атаки с сухого пути и три колонны с резервом со стороны Дуная для высадки.

Платов командовал пятой колонной. Казаки шли в этом штурме наравне с пехотой, пешком, вооруженные легкими, укороченными пиками. Часть их была совсем без оружия. Они несли лестницы и фашины. Казачья колонна была разделена на две части. Одной командовал Платов, другой – Орлов.

Ночью были вызваны охотники идти вперед с фашинами и засыпать ими рвы. Вышли отчаяннейшие казаки. За ними построились полки с пиками. В полночь, молча и тихо подошли колонны к крепости и ожидали сигнала.

Стояла зимняя темная, беззвездная ночь. В глубоком волнении, с молитвой в сердце, ожидали донцы сигнала для штурма. И вот, шурша взлетели в воздух ракеты и разорвались где-то высоко в темном небе. Казаки побежали ко рвам. У самых рвов турки их встретили картечным огнем. Многие тут упали убитыми и ранеными. Но казаки шли вперед за своими командирами. Они спустились во рвы, живо приставили лестницы, по лестницам кинулись казаки и офицеры. Одними из первых взобрались на стены Платов, Орлов, Адриан Карпович Денисов, войсковой старшина Иван Иванович Греков и Краснов. Турки встретили их ручными ядрами и быстрой стрельбой из ружей. Турецкими ятаганами пики были обращены в щепы, и казаки, многие без оружия, были сброшены обратно в ров и здесь столпились. Тогда, Платов схватил в руки лестницу, снова приставил ее к стене и с криком: «С нами Бог и Екатерина! товарищи, за мной!» – первый полез на стену. Дрогнувшие и перемешавшиеся в тесном рву казаки живо разобрались по полкам, опять приставили лестницы, и неудержимым потоком казаки перекинулись через стену. Началась страшная рукопашная схватка. Безоружные казаки выхватывали ружья у турок и штыками прокладывали себе путь.

В одном месте целый отряд казаков был окружен янычарами. С изрубленными пиками, без шашек, казаки гибли под ударами турецких ятаганов. Им нечем было обороняться. Но на выручку им прибежал батальон егерей, опрокинул янычар и выручил донцов. Казаки похватали турецкие ятаганы у убитых турок и бросились для нового боя, мстить за убитых товарищей.

Штурм Измаила

«С нами Бог и Екатерина!» – раздавались голоса в тесных улицах. Все больше и больше покрывались они трупами. Хмурое зимнее утро застало крепость в руках русских. Бой перешел в улицы. Из домов стреляли турки, каждая большая постройка, гостиница – была как новая крепость. Особенно трудно было казакам, не имевшим ничего, кроме пик. И с одними пиками бросались они на дома, врывались в тесные переулки, гибли и побеждали! К часу дня войска достигли середины города. Во всех улицах турки были перебиты, защищались только в главной мечети, двух гостиницах и срединной крепости Табия. Наконец и они сдались.

Начальник крепости, старый Айдос-Мехмед заперся с 2000 янычар в каменной гостиннице. Гренадеры Фанагорийского полка ворвались туда, и в тесном дворе произошла страшная свалка. Вывели оттуда и Айдос-Мехмеда. В суматохе боя на него наскочили солдаты и убили его.

В 4 часа дня вся крепость была занята солдатами. С разрешения Суворова солдаты и казаки три дня ее грабили. На другой день был молебен и начали убирать трупы. Неприятелей было убито в крепости 26 000, пленных взяли 9000, женщин, детей и мирных жителей осталось 9000. В крепости было взято 265 пушек, 364 знамени и 7 бунчуков. Около 10 000 лошадей досталось победителям. Казакам явилась возможность вернуться на Дон на конях.

Мы потеряли убитыми и ранеными 10 000 человек, из 650 офицеров – 400 пало при штурме. Войска получили богатейшую добычу, себе Суворов не взял ничего. Ему привели великолепного в богатом уборе арабского коня, но Суворов отказался от него.

– Донской конь привез меня сюда, – сказал он, – на нем же отсюда и уеду.

– Ваше превосходительство, – сказал Суворову один из генералов, – тяжело будет коню вашему везти добытую вами славу.

– Донской конь всегда выносил меня и мое счастье, – отвечал Суворов.

И солдаты, и казаки говорили о нем: «наш Суворов в победах и во всем с нами в паю, но только не в добыче».

И, действительно, через девять дней, отдав все распоряжения по крепости и назначивши в ней комендантом Кутузова, Суворов, так же бедно одетый, на той же казачьей лошади уехал из Измаила. Сзади него трусил его верный донец Иван с узелком под мышкой. В узелке были сложены мундир и амуниция Суворова. Иван был так же бескорыстен, как и его генерал.

Нельзя достаточно надивиться мужеству казаков при штурме Измаила. В пешем строю, с одними пиками, почти безоружные шли они на каменные твердыни и одолели свирепого врага.

За эту войну войску Донскому пожаловано белое знамя. Большие золотые медали выданы полковнику Иловайскому и есаулу Денисову, каждому с надписью: «за отличную его храбрость при взятии города Измаила и преследовании обращенного в бег неприятеля». Все прочие офицеры и чиновники получили медали и награды. Казаки увезли богатую добычу. Война с турками продолжалась еще год. Казаки, под начальством походного атамана Орлова, участвовали во многих делах. В 1791 году, в Яссах был заключен мир. По этому миру Россия приобрела очень много земель: теперешние Екатеринославскую, Херсонскую и Таврическую губернии и окончательно укрепилась на Кубани.

И со страхом вспоминали турки о казаках, о их смелой атаке, о их лаве, о страшных их пиках. И словами донского сочинителя А. Леонова казаки могли сказать туркам:

 

41. Война с поляками. 1794 год

Адриан Карпович Денисов, храбро командовавший казаками при штурме Измаила, особенно отличился во время войны с поляками. Польша в конце царствования императрицы Екатерины II была занята русскими войсками, и в Варшаве, бывшей столице свободного Польского королевства, стояли русские полки. Это очень не нравилось полякам. Они помнили те времена, когда их короли угрожали самой Москве, когда границы Польши захватывали Вильно и Смоленск. Крестьянам польским при русском управлении жилось лучше, но помещики – паны ненавидели русских и ждали случая, чтобы поднять восстание. В 1794 году в Польшу приехал из Америки поляк Костюшко. В Америке он был на войне и прославил себя, как искусный полководец. Вместе со знатными польскими панами он задумал поднять польский народ и истребить все русские войска в Польше.

4 апреля 1794 года, в ночь на Светло-Христово Воскресение, поляки вероломно напали в Варшаве на русские войска и перерезали всех офицеров и солдат. Так же они сделали и во всех других городах Польши, где были русские войска. Они назвали этот низкий поступок – кровавой заутреней.

Донец

Императрица приказала Суворову и Ферзену примерно наказать поляков и привести Польшу в повиновение императорской власти.

Между тем по всем городам, деревням и поместьям паны собирали крестьян, вооружали их ружьями, пиками и косами, составляли полки, пешие и конные дружины и готовились к страшному кровавому сопротивлению. Всем заведовал и всех учил и ободрял Костюшко.

Польская земля покрыта большими лесами и болотами. Действовать сильными, многолюдными отрядами было нельзя. Да и враг был повсюду. В каждой деревне, в каждом селе – была измена. Ни одного ночлега нельзя было провести спокойно.

Разбившись на маленькие отряды, большую часть которых составляли казаки, привыкшие к такой боевой осторожности, русские войска весной 1794 года вошли в Польшу и направились к Варшаве, уничтожая польских бунтовщиков и стараясь захватить главного вождя их Костюшку.

Казачьими отрядами руководил генерал, граф Федор Петрович Денисов.

Много было оказано казаками в этой войне подвигов храбрости. Попадая в самые тяжелые, казалось бы, безвыходные положения, казаки делались победителями благодаря своей сметливости, ловкости и отваге.

В середине мая один из полковых командиров, полковник Адриан Карпович Денисов, племянник графа Денисова, получил приказание достать во что бы то ни стало поляков. Он послал разъезд, но разъезд вернулся со многими ранеными, а поляков не привез. Денисов отписал, что взять по заказу поляков он не может, а берет пленных только тогда, когда случай представится. Но больно было донскому командиру не исполнить приказания начальника. Обидно ему было, что не нашлось у него таких удальцов, которые могли бы выхватить врагов из самого их стана. Печальный ходил Денисов по лагерю. У своей палатки он встретил казака своего полка Быкадорова. Тот отдал Денисову честь и спросил полковника, почему он такой печальный. Денисов рассказал ему, в чем дело.

– Позвольте попытать счастье, Адриан Карпович, – сказал Быкадоров. – Быть может, мне и будет удача.

– Что же. Попробуй. Бери себе людей сколько хочешь и кого хочешь. Только знай, что дело не легкое.

– Понимаю, – отвечал Быкадоров и пошел в лагерь.

Быкадоров был человек горячий и гордый. Любил иногда и выпить, хотя в сражении и перед сражением всегда был трезвый. Он выбрал себе в товарищи немолодого уже, тихого, богобоязненного, но очень стойкого казака – Черникова. Они были разных станиц и артелей, но в бою всегда один выручал другого. Они были очень дружны; кроме Черникова, он взял еще одного казака.

Казаки живо поседлали лошадей и поехали – Быкадоров далеко впереди, Черников с товарищем на таком расстоянии, чтобы им только видеть Быкадорова. Быкадоров приказал помогать ему, но если его отхватит сильный неприятель, то оставить его, а самим спасаться. Перед полуднем два польских конника встретились с Быкадоровым в одной деревне и поскакали от него. Быкадоров погнался за ними. Они проскакали мимо часового и крикнули ему, что за ними погоня. Но часовой зазевался, принял Быкадорова, на котором был синий мундир, за своего, и не сделал выстрела. Быкадоров налетел на него, выхватил у него саблю и пистолеты и далеко отбросил их в сторону. Тем временем подскакали и товарищи Быкадорова, окружили часового, и не успел он опомниться и понять, что происходить, как казаки увели его назад в свой лагерь.

Так казаки действовали и по одному, и по два, и маленькими партиями, показывали свою удаль и смышленость и прославляли имя донского казака. И не было им равных в одиночном бою. Их офицеры показывали пример смелости, находчивости и ловкости. С полковником Денисовым был такой случай: 22 июня у местечка Белобрега Денисов получил от майора Грузинова донесение, что в лесу скрывается неприятель. Денисов пошел за р. Пилицу и стал недалеко от поляков. Вдруг раздались сзади колонны Денисова выстрелы. Неприятельская шайка заняла Белобреги, из которой только что ушел Денисов. Что делать! Впереди 5000-й отряд, который еще не знает о приближении Денисова, сзади открывший его и тоже большой конный отряд, густой колонной стоящий в деревне. Казаки бросились в реку, переплыли через нее, стремительно атаковали стоявших в деревне и выгнали их вон. Но за деревней был лес и поле, покрытое глубоким, сыпучим песком. Лошади по этому песку не могли быстро скакать, строй смешался, и поляки перемешались с казаками. Вдруг Денисов увидал, что один пятидесятник его полка окружен поляками. Денисов бросился ему на выручку. Он заскакал сбоку поляка, рубившего пятидесятника палашом, и ударил его саблей в плечо. Но удар пришелся как раз в бляху перевязи. Клинок у Денисова был турецкий, очень крепкой закалки. От удара он переломился, и в руках Денисова остались рукоятка да небольшой кусок полоски. Поляк, заметив это, остановил лошадь, круто повернул ее и размахнулся, чтобы рубить Денисова. Но Денисов не растерялся. Он с силой бросил поляку в лицо остаток шашки и ошеломил его. Поляк бросился в сторону, Денисов в другую и здесь веткой дерева был сброшен с седла, но не ушибся.

Так в боевых схватках – в рукопашном тяжелом бою казак выручал офицера, а офицер спасал казака, и все были одинаково озабочены лишь тем, чтобы победить неприятеля.

Трудная это была война. Потому трудная, что всюду была измена, что жители всеми силами помогали восставшим и нельзя было ни на кого положиться.

К осени наши войска прогнали польские шайки за реку Вислу и приближались к Варшаве. Костюшко, собравший 10 000 лучшего своего войска, преследуемый Ферзеном, окопался 27 сентября на крепкой позиции у деревни Мацеевичи и решил здесь обороняться. На рассвете, 29 сентября, генерал Денисов с 5-ю казачьими полками: Орлова, которым командовал майор Себряков, Лащилина, Янова, майора Денисова и полковника Денисова, с 10 эскадронами драгун и 4 батальонами пехоты шел по одной дороге на Мацеевичи, а по другой шел генерал Ферзен с 14 батальонами, 33 эскадронами и 36 пушками.

Граф Денисов, знавший хорошо дорогу, прошел к деревне и, оставив часть полков в лесу, два казачьих полка под командой полковника Денисова послал к польскому лагерю, чтобы достать пленных для допроса. Полковник Денисов послал разъезды, которые напали на неприятельские заставы. Так начался быстрый и решительный кавалерийский бой. Из лагеря на выручку своим выскочили польские эскадроны и атаковали казаков. На полковника Денисова налетел польский всадник и взмахнул над ним палашом, но Денисов своей саблей отбил удар. Поляк хотел ударить второй раз, Денисову удалось отбить и этот удар, но в это время на Денисова наскочил и еще поляк… Тут к Денисову подскочил казак Качалинской станицы Василий Варламов, нацелился в поляка пикой, но не ударил его. Денисов крикнул ему – бей! и казак проколол поляка, а другой поляк ускакал. Казаку Варламову было всего 19 лет, он первый раз был в бою и немного растерялся…

Между тем поляки стали преследовать казаков и подошли к лесу. Этого только и нужно было Денисову. Стоявшие лавой в лесу полки казачьи понеслись с гиком на поляков, многих покололи и пятьдесят человек забрали в плен.

В это время подошли пехота и артиллерия, и граф Денисов, приказавши им выстраивать боевой порядок, смело выехал вперед. Его сопровождал полковник Денисов. Оба донца стали недалеко от поляков, и поляки пустили в них ядро. Полковник Денисов стал уговаривать графа Денисова отъехать в сторону.

– Ежели трусишь – поезжай прочь, – сказал ему граф.

Самолюбивый казак выехал тогда еще более вперед. Поляки выстрелили картечью и перебили задние ноги лошади графа Денисова. Полковник Денисов соскочил со своей лошади и подвел ее графу, но граф отказался. Ему подвели заводного коня, он сел на него и поскакал к пехоте.

По его приказанию пехота выдвинулась вперед и открыла стрельбу. Но польская пехота, которой было больше, чем нашей, вышла из-за окопов и скорым шагом пошла на наши войска. Поляки могли охватить наши фланги. Это заметил полковник Денисов и бросился с двумя казачьими полками на их правый фланг. На левый фланг поскакал полковник Вульф с конными егерями. Казаки и конно-егеря старались друг перед другом, – кто храбрее, кто бесстрашнее! Страшная сеча началась. В эту решительную минуту показались колонны генерала Ферзена и Смоленский драгунский полк, бывший у него, поскакал на помощь казакам и конно-егерям.

В разгар боя полковник Денисов быстрым своим казачьим глазом увидал, как какой-то всадник в прекрасной польской одежде на великолепной бурой лошади рысью проехал между казаков и конно-егерей, показал что-то своей пехоте и помчался во весь опор от лагеря. За ним бросилось несколько казаков, но он ранил их и успел доскакать до своей конницы.

«Наверное, это Костюшко», – подумал Денисов, подозвал к себе майора Карпова, нескольких офицеров и казаков и приказал им бросить взятые ими пять пушек, рассыпать сотни четыре казаков и искать этого всадника.

Бой кончался. Польское укрепление было занято нашей пехотой, по всем направлениям бежали пешие и конные поляки. Денисов погнался за ними и увидел, что поляки уходят по трем дорогам. Денисов разделил и свой отряд на три части. Карпову приказал гнать прямой дорогой, Нечаеву приказал идти вправо, а сам пошел влево. Всем казакам Денисов строго приказал, чтобы они без Костюшки не смели возвращаться.

Казаки поскакали в разные стороны, а Денисов остался на некоторое время у деревни.

Дороги в Польше огорожены от полей легкими деревянными заборами. Несколько казаков, доехав до перекрестка, увидали, что на углу двух дорог забор поломан и видны следы копыт. Они поскакали по следу и вскоре заметили несколько человек на прекрасных лошадях. Казаки погнались за ними. Часть пошла по дороге, а часть, среди них один на прекрасной лошади, поскакали по полю, за забором. Шедшие по дороге начали быстро уходить от казаков, но те, которые скакали по полю, попали в болото. Лошади их загрузли, и казаки Лосев и Топилин настигли их. Казаки убили одного – майора и ранили поляка-солдата, а начальник справился, выскочил из болота, но, проскакав несколько шагов, опять попал в болото, соскочил с лошади и накрывшись плащом, притворился мертвым. Один из казаков кольнул его два раза дротиком и приказал выйти из болота. Лошадь его справилась и ускакала, – тогда и начальник сдался. Казаки вывели его из болота, и пленник стал отдавать им золотые деньги и часы. В это время к казакам подскочил вахмистр конно-егерского полка и ударил польского начальника палашом по голове. Он побледнел и упал. Увидавший это раненый поляк крикнул: – «Не убивайте его. Это самый наш главный начальник!» Тогда казаки послали за Денисовым. Денисов, видавший Костюшку раньше, тотчас же узнал, что это он и есть. Голова Костюшки была в крови, ноги без сапог, одет он был в кафтан, атласный жилет и штаны. Денисов приказал его накрыть шинелями и спросил, не хочет ли он чего.

– Ничего, – отвечал Костюшко.

– Я знаю, что вы Костюшко, храбрый и великий начальник, – сказал ему Денисов, – я готов вам помочь.

– Я знаю, что вы Денисов, полковник, – отвечал Костюшко.

Костюшку перевязали платками и галстуками, сделали из пик носилки и понесли. Денисов же собрал свои полки и вернулся к генералу Ферзену. Так донские казаки в эту войну взяли в плен главного вождя поляков. Они об этом и песню сложили:

Гибель Костюшки, взятого в плен донскими казаками, тяжело отозвалась на поляках. Предводители польских шаек, которых песня донская называет «мызничками-генералами» потому, что они были помещиками мелких имений, мыз, – стали отступать к Варшаве и занимать укрепленное предместье Варшавы – Прагу. Туда же спешил Суворов, соединившейся с Ферзеном. 24 октября Суворов начал штурмовать Прагу. Ночь спустилась тихая, но темная и мглистая; было холодно и сыро. В сотнях запылали костры. Казаки и солдаты надевали чистое белье, осматривали оружие, молились перед образами, поставленными у огней. В 3 часа ночи полки построились и приготовились к штурму. В 5 часов утра взвилась сигнальная ракета и войска бросились на крепость. Это был страшно кровопролитный штурм. Истребляя все на пути, пехотные полки ворвались в Прагу, и к 11 часам вся Прага была в наших руках.

Казачий денежный ящик. С немецкой картины начала XIX в.

Едва только пехота кончила свое дело, Денисов с полками: своим, подполковника Краснова и Орлова, выскочил за укрепление и тут увидел польскую конницу, настроившуюся против него. Поляков было больше, нежели казаков, и лава казачья не знала что делать, но, по приказанию Денисова, бросилась в атаку. Казак Быкадоров, тот самый, который в самом начале войны брал пленного, бывший теперь знаменным, на лихом коне опередил полки шагов на 20 и полетел на поляков. Поляки встретили казаков залпом из ружей. За дымом и поднятой тронувшимися эскадронами пылью ничего не стало видно. И вдруг, уже сзади польских рядов послышался голос Быкадорова:

– Коли! ребятушки, коли!

Поляки повернули своих лошадей и поскакали к Висле. Казаки вогнали их в воду и заставили сдаться. Много забрали тут лошадей казаки. Но добыча была неважная. Лошади были худы, изнурены, фураж было негде доставать, и казаки продавали их жидам по два рубля за лошадь.

После штурма Праги пала и Варшава. Война была окончена. Россия получила земли до р. Немана и Буга и Курляндскую губернию.

Императрица за польскую войну пожаловала Донскому войску знамя.

До конца 1795 года казачьи полки простояли в Польше. Зимой казаки вернулись домой и были распущены по домам, но не долго простояли они у себя. Их ожидал новый поход: в Италию и Швейцарию.

 

42. Донские казаки с Суворовым в Италии. 1799 год

С глубоким уважением и удивлением читаешь теперь о том, что делали наши деды сто лет тому назад. Почти поголовно уходили казаки с полками на войны. Одни возвращались, другие уходили. Сегодня с ружейной пальбой и криками встречали станицы героев, вернувшихся с похода, сегодня за чарой вина слушали казаки рассказы о богатырских подвигах и победах, о славных поисках и лихих атаках, о Суворове и о пленении Костюшки, сегодня отец любовался на сына-героя, с отличием, с медалями и ранами, еле зажившими, вернувшегося из похода, а завтра сам брал пику, седлал иногда того же коня и шел в полк в другой поход. В это время зародилась на Дону и эта грустная песня:

В одном и том же полку служили и сын и отец. 19-летние малолетки шли наряду с 40–50-летними казаками. С одного места уходили полки на все четыре стороны света – и на север, и на юг, и на восток, и на запад. В эти годы, когда Россия, поставленная императором Петром Великим в ряды Европейских государства, росла и ширилась, укрепляя свои границы, ведя войны с соседями, донцы посылали полки в одно и то же время и на далекий север в Швецию, где завоевывали Финляндию, и на юг, в Турцию и Крым, и на восток, на Кубань и в Персию, и на запад, в Польшу и Италию!..

Дома не оставалось почти никого. Станицы продолжали быть станом военным, жили жалованьем да теми грошами, что приносили из походов. Жили, быть может, и не богато, но славно.

Атака донских казаков в сражении при р. Требии 7 июня 1799 г. По рисунку того времени

Казаки дрались на конях, дрались ружейным огнем в пешей цепи, ходили на крепостные стены, атаковывали турецкие суда на лодках. Для славы донской не хватало побывать в страшной выси уходящих за облака гор и там своей кровью запечатлеть свою верность Государю и родному тихому Дону.

Вступивший, после смерти императрицы Екатерины II, в 1796 году на русский престол император Павел заступился за итальянцев и австрийцев, разоряемых французами, и в 1799 году объявил французам войну. С Дона приказано было послать полки с Суворовыми в Италию. В этом походе казакам пришлось перейти через такие крутые и высокие горы, через которые ни до, ни после никто не проходил.

В Итальянский поход с Дона было назначено восемь полков: Денисова, Поздеева 1-го, Грекова 8-го, Молчанова, Семерникова, Курнакова, Сычева и Поздеева 2-го – всего 4162 человека. Всеми этими полками командовал Адриан Карпович Денисов.

Полкам этим нужно было пройти походом Австро-Венгрию и вступить в Италию, где на чужой земле и за чужое дело сражаться, исполняя волю государеву и добывая славу казачью. Поход этот, несмотря на зимнее время, казаки сделали легко. Стоянки на ночлегах были везде хорошие, продовольствия достаточно. В городе Брюнне австрийский император и императрица смотрели казачьи полки и были восхищены лихостью на коне казаков и уменьем на конях проходить самые трудные препятствия; казаки ночевали и в Вене, столице Австро-Венгрии. Наконец, казаки прибыли в Итальянский городок Валеджио. 9 апреля 1799 года казаки были распределены Суворовым по всем отрядам и им было приказано действовать впереди всех.

Суворов был уже старый фельдмаршал, то есть первый генерал всей русской армии. Он командовал не только русскими, но и австрийскими войсками. Воевать же пришлось с французами, только занявшими Италию. Нелегко приходилось казакам в этом походе. Карты были итальянские и австрийские, жители говорили по-итальянски, неприятель – француз. Но казаки справились с этим. В своих разведках и поисках казаки запоминали вид селений, башни, церкви, местоположение их и по приезде рассказывали, и притом так ясно и подробно, что австрийцы и итальянцы легко находили по карте те места, где были казаки и где видали они неприятеля. Начальника штаба армии, австрийский генерал Шателер, был удивлен и восхищен уменьем казаков распознаваться на совершенно незнакомой местности.

Уже 13 апреля казакам удалось отличиться перед главнокомандующим. Полки Денисова и Грекова находились в колонне князя Багратиона и подходили к небольшому городку Бергамо. Под вечер, 12 апреля, казаки наткнулись на французский авангард, потеснили французов и взяли несколько пленных. Ночью шел дождь. Поля размокли, и лошади на них увязли и не могли скакать. На рассвете Денисов начал подходить к городку Бергамо. Французы захотели укрыться в замке этого города и стали входить в его тесные улицы. Увлекшиеся казаки полка Грекова вскочили за ними и начали колоть их пиками. Поднялся страшный крик и смятение. Французы, в первый раз ознакомившиеся с тем, что такое казачья пика, в ужасе напирали друг на друга. Казаки, чтобы удобнее колоть в тесных переулках, соскакивали с лошадей и избивали врага. В это время в городок вскочил и Денисов.

– Любезные друзья, вперед! – кричал он казакам, и казаки прогнали неприятеля через укрепленный городок, а сами остались, по приказанию Денисова, в крепости. Здесь захватили они 19 осадных орудий, много ружей, военных запасов и знамя. Начальник города поднес Денисову ключи его. Денисов послал донесение Суворову. Ночью, по грязной размытой дороге, под проливным дождем прискакал фельдмаршал Суворов. Его родительский плащ намок, и весь он был забрызган грязью. Сопровождал его почтенный донец, лет 40, урядник Березовской станицы Евсей Селезнев.

– Спасибо, Карпович, спасибо, – говорил Суворов Адриану Карповичу Денисову, – порадовал старика.

Суворов приказал позвать Грекова, офицеров и казаков и горячо благодарил их за славную победу, за взятие крепости конной атакой.

Ночью пришел в Бергамо и Багратион с пехотой. Суворов торопил Денисова с выступлением, но половина лошадей у казаков от атаки по грязи и по каменной мостовой городка расковалась, и Денисов, оставив часть казаков ковать лошадей, с остальными рано утром выступил и нагнал французов у озера Лекко. Атаковать было невозможно. Дорога уходила в крутые горы, французы укрывались за каменными постройками и за скалами. Денисов спешил сто человек и завязал с французами перестрелку. Казаки держались до подхода пехоты Багратиона.

Так, то в конном, то в пешем строю сражались донцы с новым неприятелем, сражались среди крутых гор, в маленьких каменных городках, всюду оказывая большую помощь своей пехоте.

Суворов, как и всегда, двигался быстро. 14 апреля он побил французов на р. Адде, а 17-го его полки торжественно вступали в Милан, главный город Северной Италии.

Первый подошел к Милану донской майор Миронов.

Расспросив жителей и узнав от них, что французы ушли из Милана, он послал о том донесение Денисову. Начальник города выехал за ворота. В это время подъехал с тремя казачьими полками и Денисов. Адриан Карпович расспросил Миронова. Миронов передавал, что в городе до 40 000 жителей, весь народ на улицах, идет гулянье, так как это канун дня Светло-Христова Воскресения. Все разодеты, но все мужчины при оружии.

Тогда Денисов обратился к начальнику города и сказал ему по-французски:

– Мне приказано занять Милан. Объявите жителям, чтобы они соблюдали тишину и дружелюбие. Мои казаки их не тронут. Но если на меня сделают нападение, то тогда пусть пеняют сами на себя – камня на камне не оставлю! Через час я буду входить в город.

Начальник города проверил часы и поскакал, разославши по улицам разных людей. Денисов же, приказав двум полкам обойти Милан и занять противоположные ворота, с третьим полком ровно через час вошел в Милан. Он вел свой полк рысью, торопясь занять крепость, находившуюся внутри города. Но едва казаки подошли к ней, как оттуда вышла французская колонна и дала залп по казакам. Два офицера и около 10 казаков были ранены. Ранено было и несколько жителей. Казаки не смутились. Они бросились вперед, загнали французов в крепость, подняли мост через ров, окружавший крепость, и заняли ворота. Поставив один полк стеречь крепость, а остальные два расставив по улицам и площадям, Денисов отправил донесение австрийскому генералу Меласу.

Три донских полка до вечера оставались одни в громадном городе, полном чужого народа, в виду крепости, в которой заперлись французы. Они не расседлывали лошадей и не могли даже их накормить, и сами ничего не ели.

Только вечером пришли австрийцы и вошли в город с музыкою, барабанным боем и распущенными знаменами.

На другой день утром, в самый первый день Пасхи, в Милан торжественно въехал и Суворов.

Увидав Денисова, Суворов сказал ему:

– Спасибо, Карпович! С Богом, поезжай к своим казакам!..

После занятия Милана Суворов скоро очистил всю Северную Италию от французов.

В последних числах мая французский начальник, генерал Макдональд получил подкрепление из Франции, со свежими войсками разбил австрийцев и спешил соединиться с другим французским генералом Моро. Если бы они соединились – маленькому отряду Суворова пришлось бы очень плохо. И вот, Суворов решил броситься навстречу Макдональду и разбить его до соединения с Моро.

По страшной жаре, большими переходами, скорым шагом вел Суворов свои войска. Известия, которые он получал от австрийцев, были неутешительны. Французы их били. Нужно было торопиться на помощь.

5 июня русские дошли до небольшого городка Александрии и здесь в казачьем стане читали следующий приказ Суворова:

«1. Неприятельскую армию взять в полон.

2. Казаки колоть будут; но жестоко бы слушали, когда французы кричать будут “пардон” или бить “шамад”. Казакам самим в атаке кричать: “балезарм, пардон, жетелезарм”, и сим пользуясь, кавалерию жестоко рубить и на батареи быстро пускаться, что особливо внушить.

3. Казакам, коим удобно, испортить на р. Таро мост, и затем начать отступление. С пленными быть милосерду; при ударах делать большой крик, крепко бить в барабан; музыке играть, где случится, но особенно при погоне, когда кавалерия будет колоть и рубить, чтобы слышно было своим. Их генералов, особливо казаки, и прочие, примечают по кучкам около их; кричать “пардон”, а ежели не сдаются – убивать!» Подписал Суворов.

Напряжение всех сил в войсках было полное. Солдаты не шли, а летели. Но Суворов чувствовал, что наступает решительная минута. Перед ним разбитые австрийцы и победоносный Макдональд, у которого вдвое больше войска, чем у Суворова. Теперь надлежало победить или умереть! Сильно надеялся Суворов на казаков и на своих чудо-богатырей – русских солдат. 6 июня утром войска подошли к городку Страделла и здесь на каменной дороге, вдоль каменных заборов расположились на отдых. Все полегли. Казалось, и встать не будут в состоянии. Измученные лошади стояли опустивши головы, казаки, опершись на пики, дремали. Солнце пекло невыносимо. Голубое небо было без облака, камни были раскалены, от цветущих роз и от полей кукурузы, только что зацветавшей, несся пряный запах. Поднятая было пыль тихо улеглась. Красивые смуглые итальянцы и итальянки пугливо высматривали казаков…

Вот белый австриец, с пыльным и потным лицом, привез одно донесение. Вон скачет другой…

Австрийцы погибают, нужна немедленная подмога!

Суворов приказал четырем казачьим полкам садиться. Сели на коней и пошли рысью… Шли около пяти часов.

Там, куда они шли, французы приканчивали австрийцев. Они взяли у них восемь пушек и готовили последнюю решительную атаку, чтобы уничтожить австрийские полки. Макдональд перешел через реку Тидоне, и войска дрались в полях, пересеченных сотнями канав, обсаженных кустами… К самой отчаянной сече подвел Суворов казаков. Его нельзя было узнать. В белой рубашке, с непокрытой головой, он погонял свою лошадь нагайкой и, показывая казакам на французов, воскликнул:

– Помилуй Бог, как хорошо! Атака! руби, коли, ура!..

Казаки с полуслова поняли своего начальника. Через десятки рвов и канав, склонивши копья, понеслись они на французов. Их была горсть, в сравнении с громадными каре французов. Но полки врубались в эти каре, и казачья пика делала чудеса. Громадная армия Макдональда была остановлена в своем напоре Суворовым с четырьмя полками донских удальцов! Прошло около получаса, пока французы опомнились, но эти полчаса решили дело в пользу Суворова. На дороге показались русские полки. Их вел великий князь Константин Павлович. Под палящим, полуденным зноем пехота не шла, а бе жала, люди выбились из сил; растянулись полки. Солдаты падали, и многие из упавших уже не вставали. Но остальные шли. Это были храбрые из храбрых, чудо-богатыри!

Войска подходили и выстраивались против флангов неприятеля, но полки были очень слабы. Не хватало людей. Многие не дошли. Сейчас же было приказано и атаковать. Багратион подошел к Суворову и вполголоса сказал, что нужно повременить.

– В ротах, – говорил он, – не насчитывается и по 40 человек. Люди измучены…

– А у Макдональда нет и 20-ти, – на ухо сказал Суворов Багратиону. – Атакуй с Богом.

Музыка и барабаны загремели. Солдаты запели песни и пошли на французов. Французы усилили огонь, много наших падало, но смыкались за ними ряды, и Суворовские полки кидались в бой. Суворов, сопровождаемый верным урядником Селезневым, разъезжал между полков, осыпаемый пулями, и говорил: «вперед, вперед, коли!»

Иногда Суворов заезжал слишком далеко вперед, и тогда Селезнев хватал за поводья его лошадь и поворачивал назад.

– Ты что, – кричал Суворов на преданного донца, – как ты смеешь! Генерала! Фельдмаршала!.. – и бил Селезнева плетью, но Селезнев упрямо сворачивал лошадь и говорил: – «Не пущу! Прикажи – и без тебя пойдут! а жизнь твоя дороже для нас!

Казаки возобновили свои атаки. Они прорывали французские цепи и налетали на резервы. Каждый дрался за десятерых. Лучшие французские войска генерала Виктора были смяты казаками под командой князя Багратиона…

Остатки разбитой французской армии с трудом перебрались через реку Тидоне и отступали в беспорядке.

Суворов их не преследовал. Это было не под силу и его чудо-богатырям. Казачьи лошади, утомленные многими атаками, которые они сделали через рвы и канавы, ложились под седлами и отказывались от корма. Везде валялись убитые и раненые донцы. Но дело было сделано. Макдональд был разбит.

Только ночь и дал на отдых войскам Суворов. В 10 часов утра, 7 июня, он повел их вперед, чтобы не дать Макдональду получить подкрепление. Уже под вечер русские настигли на р. Треббии французов. Казаки Грекова и Поздеева атаковали их с фланга, в то же время Багратион теснил с фронта. Французы отступили, потерявши 600 человек пленными и одно знамя. Наступила теплая лунная ночь. Между врагами, журча и шумя среди камней, бежала мелкая речка Треббия… Ночью в русле ее произошел бой, он стих, но из-за него казакам не пришлось расседлывать. С рассветом Суворов начал поступление. Между тем, к французам подошло подкрепление, и теперь они были вдвое сильнее, нежели русские и австрийцы. Наши атаки были всюду отбиты. Казачьи лошади уже не могли ни скакать, ни перепрыгивать через канавы. Они атаковали рысью…

Суворов отдыхал под большим камнем в двух верстах от места боя. К нему подъехал генерал Розенберг и доложил, что держаться больше нельзя, необходимо отступать.

– Попробуйте сдвинуть этот камень, – сказал Суворов Розенбергу, – не можете? Ну, так и русские не могут отступить… Извольте держаться крепко, и ни шагу назад!..

Розенберг уехал. Но нашим войскам приходилось плохо. Некоторые полки были совершенно окружены французами и отчаянно отбивались во все стороны. Иные отходили.

Любимый Суворовым начальник авангарда князь Багратион подъехал к нему и доложил, что солдаты выбились из сил, ружья не стреляют, больше половины людей пало под ударами французов.

– Нехорошо, князь Петр! – сердито сказал Суворов. – Коня!

Селезнев подвел ему лошадь. Суворов сел на нее и поскакал к месту боя. Но, по-видимому, было уже поздно. Навстречу Суворову стали все чаще и чаще попадаться наши солдаты. Сначала одиночные, потом целые шеренги их мрачно отступали. Суворов подскакал к ним.

– Заманивай! ребята, заманивай! – закричал он, – шибче, бегом, – и сам, повернувши свою лошадь, ехал впереди отступающих. Проехав с ними шагов двести, он остановил лошадь и крикнул: – «Стой!.. Теперь – вперед, бегом!» – и кинулся с солдатами в новую атаку.

Французы не выдержали этого удара и отступили за Треббию.

В этом, почти непрерывно три дня продолжавшемся бою, на реках Треббии и Тидоне, почти вся французская армия была истреблена, – Суворов уже задумывал идти по пятам ее, идти во Францию, на Париж.

Но судьба решила иначе. Австрийцы, наши союзники, не столько помогали нам, сколько мешали. Они потребовали завоевания крепостей. Два месяца прошло в крепостных боях. Донским казакам в это время не было дела, и они занимались ученьями. В конце августа Суворов получил приказание выручить русские войска, действовавшие за громадными Альпийскими горами, в Швейцарии, и окружаемые французами. Ему предстояло совершить невозможное – перейти с войском через горы, через которые перелетали только орлы.

Но орлам русским и это оказалось под силу.

 

43. Донские казаки с Суворовым переходят через Альпы. 1799 год

Альпийские горы отрезывали один русский отряд – Римского-Корсакова от другого – Суворова. Соединиться нужно было быстро, нужно было перешагнуть через эти горы. Дороги, которые шли через них, сначала петлями поднимались наверх, потом дорог уже не было. Среди угрюмых скал, темных и гладких, шумя и пенясь, бежала река. По ее берегу, по узкому каменному уступу, была пробита тропинка. Она поднималась высоко над рекой, и с одной стороны отвесной стеной стояли черные скалы, а с другой был крутой обрыв, внизу же белела и пенилась быстрая река. Сначала росли сосны и много было площадок, на которых войска могли располагаться для отдыха, но чем дальше, тем уже становилась тропинка, площадок не было и вместо сосен, лишь кое-где росли чахлые кусты. Еще дальше не было и кустов, и только зеленый мох порос по камням. Самая вершина горы была покрыта снегом. Десятки верст тянулась эта тропинка. По ней ходили только пешеходы, смелые охотники за дикими козами, родившиеся и выросшие в горах. И вот по этому пути должны были теперь идти солдаты с пушками в казаки. Мало того, они должны были на самой вершине сбить французские войска!

4 сентября 1799 года Суворов подошел с войсками к началу подъема на Альпийские горы и здесь узнал, что австрийцы не доставили мулов, которые были необходимы под вьюки. Тогда приказано было казакам отдать своих лошадей в пехоту и артиллерии, а самим идти пешком. Безропотно исполнили донцы это приказание. 1500 лошадей казачьих было отдано в обозе.

Спуск Суворова с Альпийских гор зимой 1799 г.

И вот начался подъем. Часть казаков, оставшаяся на конях, двигалась впереди, по одному, и продолжала нести разведку. На самой вершине Альпийских гор, на Сен-Готарде казаки приняли участие в бою пехоты и сбили французов. Потом стали спускаться. Дорога была так узка, что казаки шли пешком, держась за хвосты лошадей. Иногда лошадь делала неверный шаг и, оступившись, падала с вьюком и седлом и вместе с ней гибло и все имущество казака. Многие казаки плакали, видя это, видя, что оставались они при одном платье… А впереди их ожидал длинный поход и суровая зима. Холодный ветер дул на вершинах Альп. Метель крутила. Лицо знобило, руки коченели. Многие солдаты замерзали здесь. Но казаки шли вперед и вперед. На привалах и ночлегах становились где шли и коротали ночь, прижавшись друг к другу или к лошадям. На вершине Сен-Готарда они ночевали, составив лошадей в круг, головами вовнутрь, защищаясь ими от ветра и согреваясь их дыханием. Нигде не было никакого топлива, и нельзя было развести огонь.

14 сентября Суворов уже выходил в более широкую долину. Но тут его ожидало новое препятствие. На узкой дороге, по которой могут идти рядом только два человека, французы поставили пушку. И вот – впереди была пушка и горсть французов, с боков крутые неодолимые скалы, внизу водопадами срывалась между камней быстрая речка Рейсса, через которую был перекинут мост. Но наших солдат это не устрашило. Между ледяных брызг водопада, по пояс в воде перебрались наши охотники через реку, по каменным глыбам взобрались на противоположный берег и очутились над головами французов. Французы сбросили пушку в реку и отступили. Не успевши разрушить моста через Рейссу, они сломали дорогу, насыпанную из камней над пропастью, и устроили провал.

Из досок бывшего здесь сарая, на скорую руку связали мост, без перил, шаткий и зыбкий, и по нему повели казаки лошадей и стала переходить пехота.

К вечеру Суворов спустился в долину и 15 сентября подошел к дер. Альторфу…

Впереди предстоял путь еще более трудный. Нужно было перейти еще более страшные горы. Без отдыха, на другой же день – 16 сентября – Суворов спешил на выручку товарищам, – и, понимая, что каждая минута дорога, он пошел в горы.

В тяжелую ночь после страшного перехода, когда все войска спали, казаки ходили на разведку о неприятеле. По незнакомым горным дорогам рыскали они между угрюмых скал, не зная отдыха, не зная сна.

С великими трудами, борясь и одолевая французов, двинулись за Суворовым русские полки. По крутому подъему, на высокий снеговой хребет извивалась тропинка. Шли темной ночью, мокрые и продрогшие, под снегом и дождем по размокшей и скользкой земле. Многие казаки шли босые, потому что сапоги их, истертые о камни, развалились. Тучи, в виде непроницаемого тумана, окутывали их, и они шли, не видя, куда идут. Огромные камни катились из-под ног в бездны, ветер завывал, и вьюги скрывали следы тропинки. Кто ехал верхом – мог слезть, только спустившись через круп лошади, и шел, держась за хвост. Многие тут замерзли. И в этот тяжелый путь казаки Денисова и Курнакова, по словам Суворова: – «много способствовали. Они открывали рассеянного неприятеля в выгодных для него местах и вместе с пехотой били и брали в плен».

1 октября кончился этот страшный поход через заоблачные выси.

Вся Европа с удивлением и ужасом следила за движением Суворова. Никто не верил, что он перейдет через Альпийские горы. И вот, он перешел! Его ожидал приказ вернуться домой, в Россию. Император Павел, недовольный действиями австрийцев, прекратил войну и заключил мир с французами.

Слава русского полководца и его чудо-богатырей будет вечно жить в памяти нашей армии и одушевлять ее на новые подвиги. И не только у русских людей, а и среди смелых швейцарских горцев живет и до сих пор предание о невероятных подвигах северных воинов и их бородатых казаков. Старый альпийский охотник, указывая путникам на едва заметную тропинку на голых скалах грозного Росштока, говорит с благоговейным изумлением: – здесь проходил Суворов!..

– И с ним около 4000 донских казаков, – добавляет справедливая история!

Без лошадей, без обуви, без одежды, без всякой добычи вернулись донские казаки по станицам. И не успели они отдохнуть, не успели оправиться, не успели даже хорошенько рассказать товарищам о страшных, небывалых подвигах, как пришло повеление императора Павла – всему войску собираться в поход поголовно.

Объявлен был поход на Индию!

 

44. Поголовный поход донских казаков на Индию. 1801 год

12 января 1801 года император Павел I повелеть соизволил: собрать все войско Донское. Куда, зачем замышлялся поход – про то никто не знал. Войсковой наказной атаман Василий Петрович Орлов предписал готовиться всем офицерам, урядникам и казакам. Все, до последнего, должны были в шесть дней быть готовы к выступлению о-дву-конь с полуторамесячным провиантом. Казаки обязаны были иметь при себе ружья и дротики. И раньше бывало так, что подымалось все войско Донское. Старики помнили такие случаи. В 1737 и в 1741 годах донцы поднимались поголовно. Но тогда была опасность от татар, татары шли на Дон, была нужда отстоять родные станицы. Теперь про татарские набеги говорили только старые люди. На Кубани крепко стояло Черноморское войско. Дону опасность ниоткуда не угрожала. Куда пойдет войско Донское – этого никто не знал. В войске числилось 800 больных, но и им приказано было явиться на смотр. Шли недужные, опухшие от ран, искалеченные. Круглые сироты и беспомощные бедняки приготовлялись к походу; у многих казаков не было форменных курток и чекменей, их одевали в серые халаты, в сермяжное одеяние. Никому не делали уважения. Хотя дом сгорел, хотя все погорело – иди, все равно, за счет станицы. Богатые казаки снаряжали бедных. В Черкасской станице шесть казаков собрали 2000 рублей и дали деньги на обмундирование и снаряжение пеших казаков. Двадцать душ семейства в одном доме остались без хозяина и пропитания. На очередь не смотрели. Атаман приказал брать без очереди, и пошел последний хозяин, хотя два брата его уже служили в полках. Полки, только что пришедшие с Кавказской линии, из Итальянского похода, снова зачислили на службу. Церкви остались без пономарей, станичные правления – без писарей, всех забрали. Ополчение было поголовное!

Войсковой атаман войска Донского Василий Петрович Орлов. 1797–1801 гг.

Потребовали и калмыков на службу. Офицерам-помещикам не разрешено было съездить на свои хутора. Жены не простились с мужьями, дети – с отцами. Спешно, по царскому указу собиралось войско.

Сборными местами были назначены станицы: Бузулуцкая, Медведицкая, Усть-Медведицкая и Качалинская. В зимнюю стужу, в конце февраля месяца, собрались казаки на смотр атамана. Всего с войска набрали 510 офицеров, 20 497 казаков конных полков, 500 артиллеристов и 500 калмыков. Люди эти составили 41 конный полк.

Орлов разделил их на 4 части. 1-ю, из 13 полков, повел генерал-майор Платов; 2-ю, из 8 полков, генерал-майор Бузин; 3-ю, из 10 полков, генерал-майор Боков; и 4-ю, из 10 полков, генерал-майор Денисов, только что вернувшийся из Италии. С отрядом генерала Платова шел и атаман Орлов и с ним две роты донской конной артиллерии и войсковые инженеры. Артиллерией командовал полковник Карпов.

27 и 28 февраля полки выступили в неизвестный поход. Путь их лежал к стороне Оренбурга.

Больше никто, кроме атамана и начальников колонн, ничего не знал.

Что же произошло и почему от войска Донского потребовали такого страшного напряжения сил?

Император Павел I внезапно поссорился со своими союзниками, англичанами, и, в союзе с французским императором Наполеоном, решил объявить войну Англии. Главное богатство Английской земли заключается в громадной, плодородной, поросшей лесами редких дерев Индии. Из Индийской земли добываются и камни самоцветные, там же приготовляют драгоценные шелковые ткани. Произведениями Индии, ее хлебом и материями торгует Англия, и ей она богата. Император Павел решил отнять Индию у Англии, и сделать это поручил донским казакам. Им предстояло пройти тысячи верст по безлюдной степи, потом по песчаной пустыне, перевалить через горы и вторгнуться в Индийские земли.

– Индия, – писал государь Орлову, – куда вы назначаетесь, управляется одним главным владельцем и многими малыми. Англичане имеют у них свои заведения торговые, приобретенные или деньгами, или оружием. Вам надо все это разорить, угнетенных владельцев освободить и землю привести России в ту же зависимость, в какой она у англичан. Торг ее обратить к нам.

Атаману была прислана и карта Индии. По пути донским казакам надлежало занять Бухару, в Хиве освободить наших пленных. Все богатство Индии было обещано казакам в награду.

Если бы атаман Орлов и донские казаки успели исполнить это поручение, они прославили бы себя более, нежели Ермак – покоритель Сибири… Но не судил Господь совершить великий замысел государя!

Уже с первых же шагов в задонской степи страшные трудности встречались казакам. Дороги были занесены снегом, и артиллерия выбивалась из сил, вытаскивая пушки из глубоких сугробов. Нигде не было квартир для обогревания, и люди и лошади стыли и мерзли на холодном ветру в степи. Не было топлива, не хватало провианта, не было сена и овса. Некормленые лошади еле брели навстречу жестоким холодным буранам.

В начале марта вдруг настала оттепель. Заиграли ручьи, размокла степь, грязь стала непроходимая. Каждая балка сделалась страшным препятствием. Через пустую, обыкновенно, речку Таловку войсковой старшина Папузин еле переправился. Сорок верст шел он по колено в грязи, а через самую Таловку переходил по устроенному им из хвороста, хуторских огорожей, ворот и крыш мосту.

Наконец подошли к Волге. Лед вздулся и побурел. Лошади проваливались на нем. Местами он уже тронулся. Денисов со своей колонной подошел к нему и увидел, что переправа опасна. Через всю реку поставил он мужиков с веревками и им придал по несколько казаков для оказания помощи. Начали вести лошадей, но они проваливались и шли по дну. Однако Денисов знал, что на больших реках лед в середине всегда толще, и, вот, он приказал повести своих рослых и сытых лошадей вперед. Сначала они проваливались, но потом перешли. За ними потянулись и казаки. До 700 лошадей провалилось, но казаки вытащили их всех. Пять часов длилась переправа.

И опять пошли, сперва по Волге, потом по течению реки Иргиза. Степь становилась все безлюднее и пустыннее. Комиссионер Теренин, обязавшийся доставлять хлеб и фураж, не выполнял своего обязательства: на Волге это лето был неурожай, и он не мог собрать продовольствия. По приходе на ночлег не находили овса, да и сено было пополам с мусором. Лошади падали от бескормицы, и путь, пройденный казаками, обозначался длинной вереницей вздувшихся конских трупов, да черными стаями ворон.

Громадной толпой втянулись донцы в безграничные степи и затерялись в них, как песчинка. Замолкли удалые песни. Мерзли по ночам казаки, а днем мучились в грязи и лужах, в которые обращало степь весеннее солнце. Много было уж и больных казаков. Цинга появлялась.

А впереди была все та же степь, и конца края ей не было. И солнце вставало там в золотистом тумане, и равнина тянулась весь день, сегодня, как вчера, как будет и завтра.

Тяжело было казакам, но молча, без ропота шли они воевать с неведомым врагом, завоевывать для России далекую Индию.

Прошли от Дона без малого семьсот верст по пустыне. 23 марта, накануне Светло-Христова Воскресенья казачий отряд, находившийся в селе Мечетном Вольского уезда Саратовской губ., догнал курьер из Петербурга. В ночь с 11 на 12 марта скончался император Павел I и на престол вступил император Александр Павлович. Он повелевал вернуться домой. Сейчас же приказано было собрать полки. К ним вышел атаман Орлов и воодушевленным, дрожащим от радостного волнения голосом сказал:

– Жалует вас, ребята, Бог и государь родительскими домами!

В первый день Пасхи атаман и некоторые полки слушали обедню в Старообрядческом монастыре недалеко от Мечетного. Весело было в этот день в казачьем лагере. Стреляли пушки, палили из ружей, пили песни.

В день Благовещения пошли в обратный путь. Обратный путь был легче. Наступала весна. Становилось теплее, но местами еще грязь лежала непролазная. Между 9 и 17 апреля полки вернулись домой. Хоперские, медведицкие, бузулуцкие, верхне-донские и донецкие казаки были отпущены прямо с границы, остальные с офицерами левой стороной Дона пошли к Черкасску.

2 мая атаман прибыл в Черкасск.

После Суворовского перехода через Альпы – Оренбургский поход донских казаков самое трудное из походных движений. 1564 версты сделаны 20-тысячным конным отрядом в два месяца по безлюдной степи в весеннюю распутицу. Сделано без потерь в людях и без отсталых. И лошади вынесли этот поход, несмотря на бескормицу, хорошо. На полк пришлось павших лошадей от 62 (в Атаманском полку) до 12-ти (в полку Миронова).

Много лет прошло с тех пор, уже нет в живых никого из участников этого похода, но старики еще помнят рассказы отцов о таинственном походе к стороне Оренбурга, о том времени, когда на Дону казаков как повымело: – никого не осталось и бабы работали все работы. Помнят это страшное, тяжелое время вечных походов.

А молодежь, рассуждая об этом походе на Индию, часто задает вопрос – могли ли бы казаки дойти до Индии, могли ли бы разорить ее?..

Много великих подвигов совершили казаки. С одними пиками, пешком, брали они Измаильские твердыни, на легких лодках переплывали Черное море, от себя воевали, на свой страх брали Азов, с Суворовым перешли они заоблачные выси Альпийских гор, но это повеление – завоевать далекую Индию – было невыполнимо. Не знали те, кто посылал их, как далек и труден был этот путь и сколько препятствий на нем встретилось бы казакам. Дойти до Индии по безлюдной пустыне, без продовольствия и фуража было невозможно. Но войско Донское пустилось исполнять волю государеву без рассуждения – возможно это или нет. Если бы поход продолжился, может быть, все казаки погибли бы в нем. Поход на Индию замечателен тем, что в нем казаки показали, как велика и отлична у них была дисциплина и преданность государю, как закалены они были в походных невзгодах.

В умиленном восхищении слушаешь рассказы стариков о переправе через Волгу. Тонет в студеной воде одна лошадь и с ней казак, но по тому же страшному месту идет другой, третий. Часами по грудь в воде спасают казаки лошадей и друг друга, а потом голодные идут, сами не зная куда, по холодной безлюдной степи.

Наши деды всей своей доблестной службой учили нас совершать подвиги, и поход на Индию – пример высокого мужества, отчаянной решимости, святой покорности государевой воле!..

 

45. Войско Донское при императрице Екатерине Великой и императоре Павле I

В то время, когда по всему свету ходили казачьи полки и имя казака делалось славным и страшным и французам, и немцам, и шведам, и полякам, и туркам, и татарам, и черкесам, когда войско Донское головами своих сыновей заслуживало одно белое знамя за другим, – в это время внутри войска произошли большие перемены.

Уже со времен Петра Великого шумный круг войсковой не сходился на Черкасской площади для выбора войскового атамана. Вопрос о том, быть или не быть войне или походу, решался не всем войском Донским на кругу, а решался в новой столице Российской Империи – городе Санкт-Петербурге; там определялось также и сколько полков должно выставить войско Донское в поход, и только наряд этих полков делал войсковой атаман. И войскового атамана ставило уже не войско, а государь император выбирал в атаманы казака из прославившихся в войсках, или заявивших себя умом, сметливостью и распорядительностью.

Атаманами за это время были:

Василий Фролович Фролов

с 1718–1723 г.

Андрей Иванович Лопатин

с 1723–1735 г.

Иван Иванович Фролов

с 1735–1738 г.

Данило Ефремович Ефремов

с 1738–1753 г.

Степан Данилович Ефремов

с 1753–1772 г.

Получив атаманство от отца, Степан Данилович Ефремов одно время мечтал, чтобы сын его был тоже войсковым атаманом и передал атаманство внуку, словом – хотел сделать атаманство наследственным, что совсем не подходило для войска Донского, ставшего тогда уже частью великой Российской Империи.

Поэтому после него атаманами были назначены:

Василий Акимович Машлыкин

с 1772–1773 г., потом

Семен Никитич Сулин

с 1773–1774 г.

Алексей Иванович Иловайский

с 1775–1797 г. и

Василий Петрович Орлов

с 1797–1801 г.

В 1801 году атаманом был назначен генерал-майор Платов.

За это время станицы приучались к мирной жизни земледельца, татары и черкесы их не тревожили. В городках казачьих стены начали разрушаться. Их никто не восстановлял, они сослужили свою службу и были больше не нужны. Вместо этого стали появляться более прочные домики у станичников, стали садить фруктовые и виноградные сады, стали строить церкви и соборы. Усердные в вере Христовой казаки часть приносимой с войны добычи непременно уделяли на построение, а потом и на украшение родного храма.

Император Александр I

Так, в 1720 году в станицах Кочетовской, Черновской и Ведерниковской начали строить деревянные церкви. С 1720 по 1743 год были построены церкви в станицах: Старо-Григорьевской, Малодельской и Бурацкой (1722 г.), Усть-Хоперской, Тишанской, Алексеевской и Терновской (1724 г.), Раздорской, Семикаракорской, Усть-Быстрянской, Нижне-Курмоярской, Нагавской и Бесергеневской (1726 и 1727 гг.), Дурновской, Филоновской, Лукьяновской, Есауловской и Луковской (1728 и 1729 гг.), Митякинской, Еланской, Кумылженской, Безплемяновской, Орловской и Котовской (1730–1731 гг.), Яминской, Верхне-Чирской, Верхне-Курмоярской, Зимовейской, Луганской, Етеревской и Казанской (1732–1733 гг.), Нижне-Каргальской, Верхне-Каргальской, Кепинской и Голубинской (1735 г.), Березовской, Федосеевской и Калитвенской (1736 г.), Кумшацкой, Распопинской, Быстрянской, Кременской и Глазуновской (1737–1739 гг.), Урюпинской, Манычевской, Богаевской, Мелеховской, Верхне-Кундрюческой, Усть-Бело-Калитвенской, Каменской, Гундоровской, Золотовской, Траилипской, Камышевской, Верхне-Михалевской, Пятиизбянской, Романовской, Вешенской, Филипповской, Новогригорьевской, Букановской, Правоторовской, Арженовской и Островской (1740 г.), Нижне-Михалевской, Тишанской, Ерыженской, Карповской, Мартыновской, Перекопской, Усть-Быстрянской и Арчадинской (1742 г.).

Почти каждая станица имела свою церковь, а всего на Дону к 1764 году считалось 4 каменных церкви – все в Черкасске, и 103 деревянных. Деревянные церкви строились, большей частью, из соснового леса, но были церкви липовые и дубовые.

Духовенство в эти церкви назначалось Воронежскими епископами, которые с 1796 года носят уже наименование епископов Воронежских и Черкасских. Священники, первое время, были из русских губерний, но в 1748 году в Черкасске была основана «войсковая латинская семинария» для подготовления казачьих детей к духовному званию. Это было первое по времени учебное заведение на Дону.

Все церкви донские были с 1751 года подчинены трем духовным правлениям: Черкасскому, Усть-Медведицкому и Хоперскому.

Потребность в грамотных казаках была очень сильна. При атамане Степане Даниловиче Ефремове в 1765 году было положено заводить в станицах публичные училища.

Но самые большие перемены в жизни донцов произошли в царствование императрицы Екатерины Великой, когда всем югом России и всеми казачьими войсками правил князь Потемкин. Это был образованный и просвещенный человек. Во время походов и войн, которые он делал с казаками, он видел многое, что требовало перемены. Он так много поработал с казаками и для казаков, что 12-й Донской казачий полк в память его носит имя 12-го Донского казачьего генерал-фельдмаршала князя Потемкина-Таврического полка. Вся Россия после Петра Великого изменилась. Прежней простоты уже в жизни не было. Государство стало больше, многолюднее, появились различные классы общества, появилось дворянство служилое, получившее свои права за службу Государю и Родине, явился торговый класс, мещане, крестьяне стали в иные условия. Казаки, жившие до этого времени своей, особенной жизнью на границе, бывавшие в Москве только с зимовой станицей, в войсках русских занимавшие особенное место, перемешались теперь с русскими войсками, стали часто бывать в Москве и Петербурге. Донские полки, сотни, отдельные казаки стали поступать под команду русских – регулярных, или, как называли на Дону – солдатских офицеров. Донские генералы командовали в отрядах русскими полками. У графа Денисова в сражении при Мацеевичах была под командой пехота. Платов на Кубани не раз в отряде имел гусарские эскадроны. Нужно было уравнять казачьих офицеров с офицерами регулярными. Раньше было так, что казак на войне исполнял обязанности старшины, есаула, производился в хорунжие, а приходил домой и становился опять простым казаком. Русские офицеры, оставаясь всегда в своих чинах, получая с офицерским чином и дворянство, были от этого как бы выше офицеров донских. Пока казаки жили сами по себе, они могли быть всегда равными между собой, но как только они вошли в семью Русской армии, в состав Российского государства, и им пришлось получить те же права, которые имели и русские служилые люди. Так донские офицеры, оставаясь казаками, стали делаться вместе с тем дворянами Российской империи.

Для ведения правильного наряда на службу, для наблюдения за производством в офицеры, или, как тогда называли, в чиновники, нужно было назначить особых лиц. Один атаман со старшинами, дьяком да есаулами с таким громадным делом уже не мог справиться. На руках у атамана скоплялись большие деньги. Громадные права были у атамана. В те времена – сказал кто-нибудь атаману не так, как должно, – «секи его!», показался ответ грубым: – «на линию на две перемены». Вздумал атаман устроить праздник или скачки – «взять из войсковых сумм сколько нужно»… Нужно было, чтобы все шло по закону, и вот – князь Потемкин в 1775 году учреждает на Дону войсковую канцелярию. В войсковую канцелярию князь Потемкин по своему выбору назначал двух старшин, а четырех старшин выбирало правление старшин. Председателем в канцелярии был атаман. Войсковая канцелярия на основании законов Российской империи судила преступников, отдавала все распоряжения по войску, собирала доходы, проверяла расходы и наблюдала все, что касалось промыслов и торговли.

Тогда же все войсковые старшины, командовавшие в походе полками, были пожалованы в штаб-офицерский чин и сравнены с армейскими секунд-майорами. Их стали производить потом в полковники. Есаулы и сотники должны во всей армии считаться обер-офицерами.

Чин полковника давал права потомственного дворянства, то есть полковничьи дети уже считались от рождения дворянами. С этого времени на Дону появляются казаки дворяне.

При императоре Павле I за подвиги донских казаков, оказанные в войнах, повелено было, в 1798 году, сравнять донских офицеров чинами с офицерами регулярными, старшин называть майорами и жаловать их дальше в подполковники и полковники, а есаулам и хорунжим считаться наравне с гусарскими ротмистрами и корнетами.

В это же время на Дону появляются и гражданств чиновники; так, атаман Иловайский считался тайным советником.

Со вступлением на престол императора Александра I в управлении войском произошли и еще перемены.

Указом 29 сентября 1802 года повелено: войсковой канцелярии состоять под председательством войскового атамана и в ней присутствовать двум непременным членам и четырем асессорам. Члены и асессоры служат по выбору дворянства по три года. Канцелярия разделена на три экспедиции: воинскую, гражданскую и экономическую. Для судебных дел учреждены сыскные начальства, в Черкасске учреждена полиция, а при войсковой канцелярии назначены землемер и архитектор.

С этого времени и войсковой, и станичный круги совершенно изменяют свое значение.

Войсковым кругом называется уже только церковный парад, устраиваемый в определенные дни, в воспоминание былого круга. На этом параде войсковой атаман с булавой в руках идет в собор. Впереди него несут войсковые регалии и знамена, а сзади идут чиновники.

Станичный круг избирает себе станичного атамана, но на кругу решаются уже не войсковые дела, а дела домашние – раздел сенокосов, полей и проч.

Появление на Дону дворянства и чиновников потребовало и лучшего образования на Дону. Дети донских дворян и зажиточных казаков того времени отправлялись в Москву, в Воронеж, в Тамбов, где учились в училищах, или в пансионах, содержимых частными лицами, по большей части немцами. Многие донцы этого времени были достаточно образованы. Мы знаем, например, что полковник Адриан Карпович Денисов, спутник Суворова во многих походах, говорил по-французски и очень хорошо и грамотно писал. Многие донские казаки отправлялись, по приказу войска или по воле родителей, в московские гимназии и университет.

Но не все это могли сделать. Жизнь мальчика в чужом городе стоила дорого, а нужда в хорошо обученных людях была велика, и вот, в 1790 году, в Черкасске открывается «главное народное училище». Открытие училища было отпраздновано в Черкасске торжественно. Стреляли из пушек, а вечером жгли иллюминацию. Во всех станицах было приказано в этот день отслужить благодарственное молебствие. Главное народное училище помещено было в предместье города Черкасска, близ Преображенской церкви. Там в это время через Черкасскую протоку был устроен громадный мост на дубовых сваях, по одну сторону моста находилась войсковая аптека с госпиталем, а по другую, рядом с богадельней, было помещено и училище. Директором этого училища был назначен сын атамана, полковник Петр Алексеевич Иловайский.

Учителя были присланы из Петербурга. Их было четыре: Дмитрий Яновский с товарищами. До 1798 года в училище принимались и мальчики и девочки, потом только одни мальчики. В училище сначала было четыре класса, потом был добавлен пятый – рисовальный. Ученики 2-го, 3-го и 4-го классов обучались французскому и немецкому языкам. Учебников было мало, и мальчики-донцы должны были переписывать себе сами учебники грамматики и арифметики. На выпускном экзамене из этого училища присутствовал и войсковой атаман Платов.

11 июля 1805 года в Черкасске, в присутствии войскового атамана Платова, была открыта и первая донская гимназия. Сначала она находилась на том же месте, где и главное народное училище, потом в Ратном урочище, а с постройкой города Новочеркасска она перенесена была в нарочно построенное для нее каменное здание. Первым директором ее был Алексей Григорьевича Попов. 10-летним мальчиком Попов был определен в войсковую канцелярию для обучения письмоводству, а через два года был отправлен в открытый в 1755 году Московский университет. 7 лет провел молодой казак в университете, а потом поступил в войсковую канцелярию сначала писарем, а затем землемером. Поездка для обмеривания юртовых участков по Дону ознакомила Попова с жизнью донцов. За его справедливое и разумное отношение к работам его произвели в есаулы. Во время войн на Кубани Попов отыскивал места переправ через реки, устраивал мосты, выбирал места биваков, командовал артиллерией, то есть нес обязанности, говоря по-нынешнему, офицера генерального штаба. С 1801 года он был начальником учебных заведений в войске Донском, а в 1805 году был назначен директором гимназии.

Так началось на Дону и просвещение среди донских казаков.

Промыслов у казаков в это время было немного. Казаки занимались земледелием, охотой, рыбной ловлей и скотоводством. Рыбы на Дону ловилось бесчисленное множество, в особенности тарани, которую чумаки вывозили в Малороссию и Польшу. Цены на эту рыбу стояли низкие, иногда продавали за 10 коп. 1000 штук, не считая, – на глазомер. Во время большого разлива тарань плотной массой шла на поверхности воды, так что трудно было почерпнуть воду ведром. Жители Черкасска ловили рыбу из окон домов. Некоторые казаки строили плотины через мелкие протоки в гирлах Дона, чтобы рыба не вся ушла в море.

Важным промыслом казачьим тогда было и скотоводство. У богатых казаков скот считался тысячами голов. Разводили голландский, венгерский и калмыцкий скот. Голландский скот разводили на заводе Мартынова, калмыцкий у Богачева и венгерский у Кирпичева. Больше всего скота было во 2-м Донском округе, потом в Донецком и меньше всего в Усть-Медведицком.

Много было на Дону и табунов лошадей разных пород, происшедших от смеси донских жеребцов с персидскими, черкесскими, татарскими, турецкими и русскими матками. Цены на верховых лошадей стояли от 40–80 рублей. Лучшие верховые лошади разводились в табунах Ефремова, Краснощекова (авшарской, кабардинской породы), Грекова, Иловайского, Харитонова, Мартынова, Краснова, Кирсанова, Платова и Орлова-Денисова. Лучший конский завод был у Платова. Он был разведен от отбитого в 1806 году у кубанцев табуна и улучшен горскими и персидскими жеребцами.

Земледелием казаки занимались мало, но так как хлеба на сторону совсем не продавали, то хлеба было много. Многие казаки уже занимались торговлей. Они назывались торговыми казаками. Они лучше одевались, чем казаки земледельцы, выходя на службу, имели лучших коней и вооружение. Наиболее богатыми торговыми казаками считались Шапошниковы и Корнеевы. Торговые казаки торговали привозными товарами: строительным лесом, железом, канатами, дегтем, кожами, мехами, сукнами, полотнами, шелковыми и шерстяными материями, чаем, сахаром, кофе. Все это покупали тогда в Москве, в Нижнем Новгороде на Макарьевской ярмарке, в Харькове и на Урюпинской ярмарке. Сами казаки продавали шерсть, рогатый скот, лошадей, овец, вино и рыбу. Ярмарки на Дону бывали в станицах: Михайловской (Крещенская), Митякинской, Цымлянской, Пятиизбянской, Урюпинской, Луганской, Раздорской и в селе Криворожье. На этих ярмарках продавали не только различные товары, рогатый скот и лошадей, но и людей – невольников, приводимых казаками из Азии.

В царствование императрицы Екатерины II на Дону поселились армяне, устроившие свой город Нахичевань. Через них казаки торговали с Крымом, Турцией и Персией.

Табун в степи

Торговым казакам трудно было уходить в походы и бросать начатое дело, и потому они нанимали за себя наемников, людей отпетых, которые шли за них не в свою очередь. Но это было неудобно, и вот, атаман Платов ходатайствовал об избавлении торговых казаков от военной службы. По его просьбе последовал, 12 сентября 1804 года, указ, которым определено было на Дону 300 человек торговых казаков, отставленных вовсе от службы. Они обязаны были вносить за каждый год, который их товарищи находятся на службе, по 100 рублей. Впоследствии, в 1834 году, учреждено было Донское торговое общество.

В 1805 году изменен был и герб войска Донского. Вместо старого Петровского герба был пожалован новый, существующий и до настоящего времени. Щит этого герба разделен поперек на две части: всю верхнюю часть занимает вылетающий двуглавый орел русского государственного герба; нижняя же часть образует четыре треугольника, из которых в двух – изображены жалованные Донскому войску Петром I атаманские клейноды – пернач, насека и соболев хвост, а в остальных двух треугольниках – с одной стороны река Дон и на берегу ее крепость, с другой – несколько скрещенных казачьих пик, увенчанных лавровыми венками.

Герб войска Донского. 1803 г.

Главным городом войска, его столицею, был Черкасский городок. Он был обнесен стенами и потому внутри его постройки были поставлены очень тесно. Среди построек на площадях были озера, в которые жители сваливали всяческие отбросы, и оттого в городах стояла летом страшная вонь. Улицы не были освещены. По ночам по ним шатались подгулявшие казаки, и ходить по Черкасску вечером было не безопасно. Каждый год Черкасск страдал от наводнений. Во время наводнений торговля на базаре производилась на лодках. Расширить город было некуда: с одной стороны, с юга, Дон, а с остальных затопляемый весною луг. Во время весенних бурь сообщение с правой, нагорной стороной Дона прекращалось, и курьерам, едущим на Кавказ, приходилось подолгу просиживать в Черкасске или в Аксае.

Все эти неудобства, грязь и скученность построек, невозможность раздвинуть границы города в стороны, постоянные убытки от наводнений обратили внимание атамана Платова, и он решил перенести главный город Донского войска на другое место. Таким образом возник город Новочеркасск.

 

46. Основание города Новочеркасска. 1805 год

Об основании Новочеркасска казачье преданье говорит, что Платов рассердился на казаков и поставил им главный город «на горе – на го́ре».

Атаман Платов долго думал и выбирал место, где бы поставить новый город. Сначала хотели оставить город на старом его месте, но построить кругом насыпь и поднять город. Потом хотели прорыть вокруг Черкасска каналы, в которые вода могла бы уходить. Но исполнение этих громадных земляных работ требовало денег, времени и большого числа рабочих. В 1802 году в Черкасск был прислан инженерный подполковник де-Романо, который и принялся было за очистку и перестройку Черкасска. Первым делом в городе засыпаны были два вонючих озера. Однако жители этим не остались довольны: им пришлось далеко носить нечистоты и негде было откармливать уток. Де-Романо составил новый план города, и согласно этого плана жителям нужно было переносить их дома. Но казаки неохотно исполняли эту работу и сходили с насиженных мест. В то же время и расчистка гирл донских стоила дорого и подвигалась медленно. Тогда Платов решил избрать для города совершенно новое место, построить там все казенные здания и побудить жителей переселиться туда. Государь одобрил решение атамана, и в 1804 году для выбора места и разбивки улиц и площадей был прислан из Петербурга инженерный генерал де-Волант. От войска было выбрано 12 депутатов с самим Платовым во главе.

Закладка первого собора и города Новочеркасска в 1805 г. Картина художника Ив. Петрова

Подходящими местами для города были признаны: Аксайская станица, Черкасские горы, Бирючий кут, на Красном Яру, выше Кривянской станицы и Манычская станица. Много было споров из-за того, какое место избрать. Особенно Аксайская станица всем нравилась. Место красивое и удобное. Высокая, просторная гора полого спускается к Дону, за Доном обширный луг с лесом, озерами и речками. Дон здесь широк и глубок. Переселение удобное, дома и имущество можно сплавить водой на плотах и на баржах…

Но… место было выбрано на Черкасских горах при слиянии двух маленьких речек: Тузлова и Аксая. План нового города был утвержден государем 31 декабря 1804 года. Наименование ему дано: Новый Черкасск.

Весной 1805 года закипала работа по разбивке улиц и постройке казенных зданий. В Усть-Бело-Калитвенской станице добывали серый камень и сплавляли его по Донцу и Дону в Аксай. Везли лес, железо, щебень, песок. Тысячи казенных рабочих из донских крестьян, сотни мастеров – землемеров, каменщиков, плотников, садовников и землекопов руководили работами. Платов разбивал город по образцу лучших, виденных им в походах городов. Широкие прямые улицы с бульварами, большие сады, всюду деревья – все это делалось, как за границей. Улицы перекрещивались под прямыми углами, оставлены были большие места для площадей. Не вина Платова, что город не разросся так, как он предполагал, что вместо больших многоэтажных домов, какие он видал в Петербург и Варшаве, стали маленькие домики, которые свободно обвевает холодной зимой и знойным летом степной ветер…

За исполнением работ по плану наблюдали: инженерный капитан Ефимов и войсковой строитель Бельтрами. В апреле месяце из станиц Заплавской, Грушевской и Кривянской были потребованы плуги и проложены бороздами места улиц. Места домов обозначены были кольями.

18 мая 1805 года, в день праздника Вознесенья Господня, назначена была закладка города. К этому дню собрались к месту закладки станичные атаманы и все служилые казаки окрестных станиц. Все генералы, штаб и обер-офицеры, боле 30 станиц со своими знаменами прибыли к месту закладки. По совершении молебствия у временной деревянной часовни с колокольней, все присутствующее торжественным крестным ходом прошли к тому месту, где теперь стоит новый собор, и здесь совершилась торжественная его закладка. В нарочно изготовленный к этому дню кирпичный ящик войсковой атаман Платов и епископ воронежский и черкасский вложили серебряную доску с надписью:

«Город войска Донского, именуемый новый Черкасск, основан в царствование Государя Императора и Самодержца Всероссийского Александра Первого, лета от Рождества Христова 1805 года, мая 18 дня, который до сего существовал двести тридцать пять лет при береге Дона на острове, от сего места прямо на юг, расстоянием в двадцати верстах, под названием Черкасска». На обороте доски был изображен герб войска Донского. После закладки собора заложили церковь во имя св. Александра Невского, гостиный двор, войсковую канцелярию и гимназию.

По окончании закладки и благодарственного молебствия, при котором стреляли из пушек и ружей, было устроено народное гулянье. По всему Задонью зажгли костры, всюду горела иллюминация, и у бочек с вином гуляли казаки.

Но туго заселялся Новочеркасск. За водой жителям приходилось ездить к Аксаю по крутой горе. Неохотно селились казаки на новом месте и, если бы не суровые приказы атамана, новый город никогда бы не устроился.

В следующем, 1806 году, 9 мая, с громадной торжественностью совершился переезд войсковой канцелярии с войсковыми регалиями и знаменами из Черкасска в новой город. К этому дню Платов приказал всем станичным атаманам станиц, от Грушевской и Мелеховской до Кочетовской и всех Донецких, выслать в Черкасск служилых казаков и выростков, конными с вооружением и при станичных знаменах. Казаки эти поступили в распоряжение полковника Слюсарева. С остальных станиц должно было прибыть по три старика и по три выростка от 13 до 16 лет, чтобы они запомнили это торжество и передали бы память о нем своим детям.

А торжество было великое. Казаков собралось несколько десятков тысяч. В лучших одеждах, одни в голубых Екатерининских кафтанах, другие в новых чекменях темно-синего цвета с алым прибором, кто в высоких бараньих шапках, кто в новых блестящих киверах, на конях и пешие, с пестрыми станичными знаменами съехались донцы со всего Дона. Беззубые, старые, седобородые старики и мальчики с пухлыми, розовыми щеками и черными кудрями, генералы в орденах и звездах с большими портретами матушки Екатерины на груди и юные хорунжие – все были тут.

Раздался благовест Старочеркасского собора. Печальным показался звук старого колокола. Обнажили головы старочеркассцы, глубоко вздохнули и перекрестились. «Прощай, наша древняя столица, город Черкасск! Много крови отцов и дедов пролито под твоими стенами. Прощай, батюшка тихий Дон, и ты, Монастырское! Прощайте вы, свидетели славных битв и подвигов донского казачества, святые знамена и жалованные Российскими государями клейноды и грамоты! Не увидите вы уже больше древнего черкасского собора!»… Так прощались черкассцы со своим старым городом!

Войсковая канцелярия в Новочеркасске

По отслужении божественной литургии и молебствия, при громе 51 выстрела, атаман, сопровождаемый регалиями, чиновниками, духовенством и казаками, медленно пошел к пристаням. Там уже были приготовлены суда. Торжественно, с пушечной пальбой, тронулись лодки. Впереди знамена, духовенство, регалии, потом атаман, генералы и офицеры, за ними Старочеркасские станицы и станицы Бесергеневская, Заплавская, Маноцкая, Багаевская, Александровская, Гниловская и Аксайская, потом шли лодки с директором гимназии и учениками ее и приходское училище.

Чудная погода была в этот майский день. Среди цветущей степи, по голубой ленте тихого Дона медленно шли разукрашенные ладьи. Проходя мимо Аннинской крепости, с лодок станиц стреляли из ружей, а из крепости грянул 31 пушечный выстрел. По широко разлившемуся Дону разносилось мирное и торжественное пение молебнов. Когда суда стали приближаться к Новочеркасску, с гор нового города загремели пушечные выстрелы полевой артиллерии. У особо построенной пристани начали причаливать лодки с регалиями, атаманом и станицами.

Гауптвахта в Новочеркасске и старое здание войсковой канцелярии

В том же порядке, в торжественном шествии, атаман прошел по Крещенской улице к месту будущего собора. Там был отслужен молебен, и затем по нынешнему Платовскому проспекту, уставленному рядами войск, прошли к войсковой канцелярии, помещавшейся против нынешнего донского музея, и там сложили знамена и регалии.

На другой день был войсковой круг. После него было угощение для казаков, разные игры, вызваны были и песенники. За убранными всяким жареным столами, уставленными вином,

В 7 часов вечера, 10 мая, на особом поле за городом состоялись первые скачки в г. Новочеркасске. Участвовало в них 500 казаков. Скакали семь верст со многими препятствиями: плетнями, валами, канавами и оврагами. Пришедший первым получил большую серебряную, вызолоченную кружку с надписью: «Победителю скачки месяца мая 9 дня 1806 года». Второй и третий получили такие же серебряные стаканы, а «в утешение последних, чтобы знать о доброте их коней», им было предложено хорошее угощение «с выпивкой и заедкой».

После скачек, окончившихся с захождением солнца, атаман и все чины возвратились в новый городок к атаманской ставке. Там угощение и песни шли далеко за полночь…

Невеселый вид имел Новочеркасск в первые годы своего существования. Теперешний Платовский проспект представлял из себя пустыню: маленькие лавчонки, два-три дома побольше, раскинутых один от другого на сотни сажен, немощеная улица и там и сям груды мусора. Вдали темнела груда камней – основание будущего собора; стояло двухэтажное здание войсковой канцелярии, да еще выделялся большой дом с колоннами и огромным балконом Семена Курнакова. Дом Платова был небольшой, но уютный, с большим двором, среди которого был насыпной курган и на нем беседка. Больше ничего не было в этом городе. Начал он отстраиваться уже позже, после того, как стали возвращаться с войны с французами усыпанные орденами, покрытые славой и ранами герои Отечественной войны, и главный ее герой атаман Платов поселился на постоянное жительство в свой Новочеркасск.

 

47. Донской казачий полк во время Суворовских походов

Казачьи полки в это время собирались всего за несколько месяцев до начала похода. Являлся указ войсковому атаману от военной коллегии о сборе известного числа полков, и тогда атаман рассылал наряд по станицам. Состав донского казачьего полка был приблизительно одинаков.

Полковник. . . . . . . 1

Есаулов (сотенных командиров). . . 5

Сотников (субалтерн-офицеров). . . 5

Хорунжих. . . . . . . 5

Квартермистр. . . . . . . 1

Писарь. . . . . . . . 1

Казаков. . . . . . . 483

Всего. . . . . . . . 501

Офицеры, или, как тогда говорили, чиновники, и казаки содержания не получали, но, пользуясь земельными льготами и свободой от податей, обязаны были, по первому требованию, явиться на коне и с оружием: шашкой, дротиком, ружьем и иногда пистолетом, и по форме одетые. По указу 4 декабря 1779 года, во время отдаления казаков на службу от дома более чем на 100 верст, они получали жалованье в размере:

Полковнику. . . . 300 р. в месяц

Есаулам, сотникам и хорунжим. . . 50

Полковому писарю. . . . . . 30

Казакам. . . . . . . . 1

Кроме того, всем полагался месячный провиант и фураж на их собственных лошадей; полковникам – на восемь, старшинам – на три и казакам на две лошади каждому.

Полк собирался, распределялся на сотни, самым простым и чисто товарищеским способом.

Получив предписание военной коллегии, атаман выбирал из числа богатых и известных ему казаков полковых командиров. Лицам этим давалось предписание о сборе полка своего имени. В предписании указывались станицы, из которых должны быть выбраны люди на службу, и давалось несколько мундиров для образца и сукно на все число людей полка, седельные щепы, кожи, ремни и все необходимое для поделки снаряжения и человек 50 казаков опытных для обучения.

Проводы казака на службу

Полковой командир был хозяином и создателем своего полка. Ему только указывался срок, 4–6 месяцев, к которому полк должен быть обучен, в остальные распоряжения его не вмешивались.

Большая часть времени уходила на устройство полкового хозяйства, обозов, на выездку и усмирение лошадей; только самые последние дни можно было посвятить на занятие «экзерцированием» или «наездничаньем». Казаки строили лаву и потом снова собирались в кучу за начальником, скакали через рвы, нарочно для того вырытые, и джигитовали. Большего и не требовалось.

Полковой командир делал представления о производстве в офицерские чины, ставил урядников. Он писал устав строевой и гарнизонной службы на основании или личного опыта, если он был пожилой человек, или советов бывалых товарищей, если он был молод, – в 19 лет тогда уже командовали полками. Командир полка был всегда грамотен, были даже командиры, знавшие иностранные языки. В бою он управлял строем, но ввиду своеобразности действий казаков, распоряжавшихся вполне самостоятельно, он сам нередко рубил и колол наравне с казаками, а иногда даже отменял свои приказания по просьбе более старых, бывалых и опытных казаков, позволял сдерживать и поправлять себя. В бою полковой командир указывал цель боя, предоставляя способ действия самим казакам.

Офицеры полка были старшие товарищи, назначенные полковым командиром из среды казаков же и утвержденные за свои подвиги в офицерском звании. Воспитанные так же, как и казаки, так же, как они, полуграмотные, они ничем не выделялись из фронта, кроме своих эполет да более богатой одеждой. Офицеры представлялись к награждению, не всегда держась старшинства, а за храбрость и распорядительность в бою. Разницы между офицером и казаком не было. Всякий казак мог дослужиться до офицера. Офицер не чуждался общества казаков, проводил время в их кругу, принимал участие в их играх. Уже в 1828 году на походе из Турции полковой командир одного из казачьих полков заметил, что люди заскучали. Приказано было дать водки, потом затеяли игры, между прочим чехарду. Офицеры полка играли наряду с казаками, причем не только сами прыгали через казаков, но и казакам давали прыгать через себя. Образование в те отдаленные времена на Дону получить было трудно. Платов, считавшийся образованным человеком, писал весьма безграмотно. Сметка выручала офицера, как выручала и казака. В Итальянский поход Суворова Денисову на его полк были розданы карты. Денисов находился в сильном смущении, так как, по откровенному его признанию, не только казаки, но и офицеры не умели читать топографических знаков и не все разбирали названия на немецком языке. Однако он сумел вывернуться. Офицеры запоминали наружный вид всякого селенья, моста и т. п., а австрийцы находили уже, что было нужно. То же самое, к удивлению австрийцев, проделывали и простые казаки. В строю офицер был впереди и, сидя на лучшей лошади, был примером казакам и одной из тех маток улья, за которыми следует рой.

Урядники и казаки друг от друга мало отличались. Урядник ездил на ординарцы к более высокопоставленным лицам, водил разъезды, был старшим на заставе или на пропускном посту; по большей части это был служилый казак, живой устав полевой службы и первый воспитатель молодого казака. Рассказами своими во время длинных переходов, бессонных ночей в карауле он обучал казака всему, что ему было нужно узнать на войне.

Воин по рождению и по воспитаннию, казак с детства приучался думать и чувствовать по-военному. Сын, внук и правнук служилого казака, он ребенком – уже был казаком. Мальчики семи, восьми лет бесстрашно скакали по степи, без седла, на полудиких конях, знали, какая лошадь молодая и какая старая, знали качества и недостатки каждой лошади. Зимой, построив из снега городок, они вооружались снежками, одни нападали, другие обороняли свое укрепление. По праздникам, после обедни, молодежь, а нередко и старые казаки бились на кулачки, ходили стена на стену, играли в игры, доставали на всем скаку платки и монеты, стреляли в цель и рубили столбики и ветки. Бывалые казаки давали наставления, рассказывали случаи из своей жизни; офицер, живущий в станице, вмешивался в круг казаков, где все были с ним ровня, называли его по имени и отчеству, где и он и казаки чувствовали себя совершенно равными. «Кордоны», «авангард», «позиция» – все это были знакомые молодежи слова – их понимали даже казаки. Молодые казаки видели, каким почетом окружены урядники и, особенно, «кавалеры», и, придя на службу, их мечтой было заслужить галуны. Пришедшие со службы казаки рассказывали про свою службу и про службу товарищей-одностаничников, и понятно, что казакам желательно было, чтобы рассказы были в их пользу. С древнейших времен установившийся взгляд на службу, как на нечто прибыльное, сохранился даже и теперь, а тогда, во времена завоевательных войн императрицы Екатерины Великой, вернуться домой без маленькой добычи, без лишнего платка или мониста для молодой жены было не принято. Вследствие этого-то казак хватал и прятал в свою суму все, что ему под руку попадалось: склянку, старую подкову, костяную пуговицу, изломанный железный подсвечник, одним словом, весь тот скарб, от которого отказывались хозяева его двора. Но, чтобы казак был вор – до этого далеко. Во всех войнах казак был честным, храбрым и сметливым воином.

Казаки почти всегда выступали о-дву-конь, причем на второго навьючивалось кое-что из «домашности» и могущая достаться казакам добыча. Тогда Дон славился лошадьми. Терпеливая и покорная, но строгая, в то же время быстрая и увертливая казачья лошадь неизменно служила своему хозяину.

Обмундирование казаков было разнообразно. Хотя и полагалось казенное сукно, но его не всегда хватало и его берегли для смотра. В походе казак носил домашнюю куртку форменного покроя, или длиннополый зипун, или чекмень, или шинель регулярного образца. Рядом с кивером-ведром виднелась баранья шапка-папаха. Только офицеры и казаки полков, близко стоящих к атаману, одевались по форме, все остальные были одеты как сумел смастерить им мундиры станичный портной, а то и рукодельница-жена. Но вообще казак был одет свободно, так, чтобы мог действовать как верхом, так и пешком. Разнообразная и свободная одежда казаков возбуждала насмешки регулярных чинов, но возбуждала и зависть. «Для полезного действия пикой, – писал князь Багратион, – надобно быть одетым как можно легче и удобнее, без затяжки и натяжки, одетым как наши бесцеремонные казаки».

Вооружение тоже не отличалось однообразием. Казак на станичном рынке покупал все нужное для похода. Бедный приобретал шашку и ружье подешевле, или выходил с дедовским, у турка отбитым, кривым ятаганом, богатый покупал шашку доброй стали, украшал эфес и ножны золотом и серебром. Пика или дротик были разной длины и веса по руке, у одних были только ружья, другие приобретали пистолеты. Относительно ружей, ввиду крайнего разнообразия этой части вооружения, доходившей до того, что были ружья, стрелявшие при помощи фитиля, не говоря уже о полном разнообразии калибров, генерал-лейтенант Платов, атаман войска Донского, просил позволить сделать, подрядом из суммы войсковой, однокалиберные ружья по образцу казачьему на тульском заводе, для снабжения казаков, наряженных в поход, с вычетом из жалованья казаков в треть по 1 рублю, да из фуража, который им полагается на вьючную лошадь не в натуре, но деньгами, пятой части.

Седла были казачьего образца, с суконной или кожаной подушкой, в которую укладывались кое-какие вещи казачьего обихода.

Какой же строй, какие команды мог иметь полк без устава, без обученных начальников, без установленных команд и сигналов? Собравшись, все люди полка были заняты выездкой диких и весьма злых лошадей, приготовлением седел, шитьем мундиров, заготовкой военного обихода. На ученье оборотам «казачьей службы, на хитрые шермиции», подобные регулярным, оставалось весьма мало времени. Прохождение «словесности», порядка караульной службы, аванпостной и разъездной не было вовсе.

А между тем, когда казаки стояли в передовой цепи, отряд спал спокойно. Ребенком, малолеткой, казак уже кое-что слыхал от служилых казаков, но главное свое образование, свою сметку и всю «словесность», которую в солдатских частях учили наизусть, казак шутя проходил во время скучных походных движений. Передвижение полка с Дона на линию или в какой-либо город, или к армии для военных действий, были лучшей и полезнейшей школой для казака.

Казаки к армии отправлялись звеньями, т. е. по частям и по разным дорогам. Обыкновенно полковник, собрав свой полк, говорил, что к такому-то числу казакам быть там-то. «Смотри, ребята, – говорил командир полка, – веди себя хорошо, как того требует служба и честь казачья, а коли ежели что, никак либо что, али там что-либо того – запорю! как Бог свят, запорю, не погляжу, на ком какая регалия. Ну, с Богом, ступай!» И полки шли и шли. Длинна бывала дорога. Приходилось донцам и голодать, и терпеть всякие лишения. Опытные и бывалые урядники дорогой учили молодежь военной хитрости и смекалке. Голод учил их, как обращаться с жителями: где брали силком, где хитрецой, где просьбой, а где и покупали на взятые из дома деньги. Всего полка деревня не прокормит, а десять, пятнадцать человек она с удовольствием примет. И полки шли частями от селенья до селенья, делая в день по 40 и более верст. По свойственному русским людям гостеприимству, казака везде радушно принимали в хату, кормили и слушали его замысловатые рассказы про горы «высоченные и страшенные», что довелось им проходить, про горы «игольные и сахарные», откуда сыплются иглы и добывается сахар, про белую Арапию и двухголовых людей, про колдунов и чертей… или про вурдалаков и упырей, которых в Молдавии встречали, про покойников и еретиков, которых земля не принимает… И разинут рты простоватые хохлы, слушая вранье казака, а тот знай себе уплетает или галушки с салом, или вареники со сметаной и еще с большей охотой несет всякую чушь своим темным слушателям.

– А може, пан козаче и самого биса бачив? – полюбопытствует какой-либо хохол, пользуясь тем временем, когда рассказчик прожевывает огромный вареник, больше его ладони.

– А то и не бачил? Бачил сколько раз и за рога его таскал.

– А який же вин будэ?

– А вроде человека, только на голове рога и ноги козьи; на шее грива и по спине длинная шерсть и перья… пуза голая.

– Ось який страшенный! – удивляются хохлы.

– А може, пан козаче и на войне був? – любопытствуют хохлы.

– Как не быть, был. Всю жизнь воевал.

– А и пули бачив? из рушныци стрыляв?

– Как не стрелять, стрелял. И пикой колол, и шашкой рубил. Чик – и голова летит. А пули, что пчелы: жи, жи… так мимо головы и летят.

– Борони Боже, як в око попадэ! – крестится и шепчет хохлушка, стоя у припечка с ухватом, готовая ко всяким услугам такому необыкновенному воину, что и чертей за рога таскал, и головы рубил, даже и пуль не боится.

А казак давно сыт по горло; он уже спрятал за голенище ложку, которой ел галушки, высыпал уже в кормушку для коня целый четверик овса, что хохол приготовил для посева.

Прибыв на место службы, полк нередко попадал в передовую часть, прямо в бой.

В бою казаки действовали лавой.

Лава не есть строй, но самобытный казачий способ воевать. Лава сегодня строилась так, а завтра уже иначе, в зависимости от цели ее – атаковать или заманивать, и от желания командира полка; команд в ней не было, сигналы заменялись свистом, лаем, особым криком.

В то время как солдатские полки имели развернутый строй, как первоначальное построение и строй для атаки, колонны маневренные и походные, сомкнутые и разомкнутые справа и слева, рассыпной строй, управлялись командами и сигналами, казаки не имели никакого строя.

Полк становился кучей или кучами посотенно. Было много места по фронту – куча походила на развернутый строй, мало – на колонну. Каждый казак искал своего урядника-одностаничника и пристраивался к нему, а урядник имел в виду своего хорунжего или сотника, и все следили за сотенным командиром и станичным или полковым знаменем. Доносили передовые разъезды о приближении неприятеля – полковой командир созывал к себе сотенных и говорил им, как он думает атаковать или заманить на сзади находящееся подкрепление; говорил, с чего начнут, кому и как стрелять, с коня или спешившись; объяснял им те знаки, которые он будет подавать. Сотенные рассказывали младшим офицерам, младшие – всем казакам. Иногда после этого объяснения, в виду уже неприятеля, командир полка говорил казакам при распущенных знаменах слово и просил их убедительно, чтобы храбро атаковали неприятеля и не устыдили бы своего начальника. Казаки в один голос отвечали, что умрут или составят славу полку и войску!

Разъехавшись на протяжении двух верст, казаки не могли слышать команды своего командира, да и сотенные были далеко. Управление было немое. Казаки непрестанно следили за своими офицерами, как рой за маткой, и все повороты, перемена аллюра, самая атака происходили по немому знаку шашкой, рукой или движением лошади. Пускай, например, лава заняла две версты, тут и топкий ручей, и маленький овраг; казаки хотят «заманить» неприятеля на стоящую в четырех верстах и прикрытую скатом, поросшим мелким кустарником, пехоту и артиллерию. Лава наступает шагом. Дойдя до ручейка, все всадники, которым придется через него переходить, по знаку своего начальника «падают» с лошадей, которых отдают одному, двум, становящимся скрыто сзади; затем примащиваются со своими ружьями сзади ручья и ждут. Соседи, пройдя ручей, сейчас же затягивают его место, и лава продолжает свое движение. Дойдя до овражка, шагов за триста, часть казаков останавливается и смыкается в кучу, наподобие развернутого строя. После этого лава становится жиже, но протяжение ее остается то же. Теперь начинается решительное и задорное наступление. Если неприятельская конница не обращает внимания на казаков, казаки стреляют с коня чуть не в упор, наскакивают на нее на расстоянии пистолетного выстрела, но лишь только она вышлет один, два взвода для отогнания дерзких всадников, лава подается назад, фланговые взводы сгущаются и с гиком с боков и с тыла несутся на преследователей. Наконец, это «наездничанье» лавой надоедает неприятелю. Он высылает большую часть, полк или два, для наказания казаков. Тогда, уходя, казаки собираются, как раз в две кучи, из которых одна несется прямо к ручью, другая имеет направление на овраг. В 20-ти, 30-ти шагах от препятствия казаки в каждой куче быстро поворачиваются направо и налево и обходят препятствие. Сомкнутые, стройные, увлекшиеся преследованием, эскадроны не могут так скоро изменить направления атаки и одни вязнут и тонут в ручье под выстрелами спешенных казаков, другие, по переходе через овраг, сильно расстроенные атакованы засадой. В то же время и лава уже повернула назад и ударила с флангов и с тыла. Неприятель отходит, высылает более значительные части, и его снова заманивают на уже более сильную пехотную или артиллерийскую засаду. Для таких действий ни команд, ни сигналов не было нужно. Каждый казак должен был понимать, что ему нужно делать. Командир полка и офицеры кричали иногда: «братцы – вперед!», или: «станичники – увиливай!»

Если полков было несколько, то строили лаву, а когда для этого не хватало места, то оставшиеся становились сзади и бывали в засаде, на которую нужно заманивать.

Лава действовала еще и «вентерем». «Вентерем» называется рыболовная сеть, натянутая на ряд уменьшающихся обручей и оканчивающаяся мешком. Рыба, обманутая первоначальным простором, в конце концов оказывается замкнутой в тесном пространстве, где не имеет возможности повернуться. Подобно этому, казаки придумали: на местности пересеченной, с несколькими тесными проходами, заманивать неприятеля в засаду и в ней приканчивать с ним, или избивая, или беря в плен. Лава применялась на местности ровной, открытой, где было место развернуться, вентер – на местности пересеченной, где можно было сделать засаду.

Других построений казаки не знали. Там, где нельзя было работать пикой и шашкой на коне, казаки спешивались, и винтовкой владели не хуже, чем пикой. Спешивалась обыкновенно целая сотня, оставляя лошадей сбатованными за полком. Имея свою артиллерию, казаки умели превосходно прикрывать ее, и не было случая, чтобы хотя одно донское орудие попало в руки неприятеля.

Порядок службы в сторожевой цепи весь был основан на секретах, на подслушивании и выглядывании одиночных всадников. Нередко передовая застава, расседлав коней, крепко спала. За нее не спит часовой, притаившись лежащий с односумом-товарищем «на курганчике» и зорко глядящий на все стороны; за нее не спит и тот любитель-казак, что за две версты ушел и залег в укромном местечке; наконец, не спит далеко вперед с офицером убежавшая партия… Стоит только появиться неприятелю – сделает «выпал» секрет, подхватит часовой, и в несколько минут застава, совсем готовая, подкрепленная сном, бежит навстречу противнику.

В партиях казаку было гораздо труднее, ездили почти всегда без карт, а время определяли «по солнышку». Часы, по бедности, немногие и офицеры имели.

Так составлялся, служил и работал в походе и в бою донской казачий полк. Успех побед казачьих заключался в том, что и отец, и мать, и дед любовно снаряжали сына на военную службу. Они говорили ему о чести быть воином, внушали быть храбрым. Казак в бою, на чужой стороне, всегда помнил Дон. Помнил, как провожала семья, весь хутор, вся станица его на службу, что говорил ему отец. А провожали так, как поется в этой прекрасной песне:

 

48. Война с французами. 1805 год. Аустерлиц

В 1805 году государь император Александр I назначил в помощь австрийскому императору, оборонявшемуся от Наполеона, корпус своих войск под начальством фельдмаршала Кутузова. В войсках Кутузова находилось два донских казачьих полка – полк № 2 Сысоева и № 3 Ханженкова.

Когда русские войска пришли в Австрию, они узнали, что австрийцы разбиты Наполеоном и их армия уничтожена. Маленькому русскому корпусу пришлось бороться против целой французской армии, бывшей под предводительством непобедимого Наполеона. Решивши отойти к столице Австрии – Вене, куда подходили наши гвардейские войска вместе с императором Александром I, Кутузов начал отступать. Для прикрытия отступления был назначен небольшой отряд под начальством князя Багратиона. В этот отряд попали и донские полки.

4 ноября 1805 года Багратион занял своими войсками, которых было всего 5000 человек, деревню Шенграбен и решил умереть, но задержать французов на сутки, чтобы дать время Кутузову отойти к деревне Погорлицу и там соединиться с австрийцами.

Аустерлиц

Уже смеркалось, когда к Шенграбену стали подходить французские войска. Их вел лучший генерал Наполеона – Мюрат. С ним было 30 000, и этой, сравнительно с пятью тысячами Багратиона, громадной силой он начал давить наши войска. Нашей артиллерии удалось зажечь деревню Шенграбен. При свете пожара русские солдаты отражали все атаки французов. Не раз с протяжным гиком неслись донские полки в атаку и копьями прогоняли французов. Превосходившие в шесть раз Багратиона французы обошли его…

Русский отряд ожидало истребление или плен. Тогда, построивши остатки своих полков, Багратион двинул вперед полки Сысоева и Ханженкова; за ними, работая штыками, кинулась пехота, и русский отряд пробил себе дорогу.

Армия Кутузова за время этого отчаянного боя дошла до Погорлица и была спасена горстью храбрецов. За подвиги у Шенграбена император Александр I пожаловал многим полкам еще небывалую награду – Георгиевские знамена. И вот, в числе первых, удостоившихся этой высокой награды, заслуженной целой частью, были донские полки Ханженкова и Сысоева. На знаменах этих была сделана надпись: – «за подвиги при Шенграбене 4 ноября 1805 года в сражении 5 тысячного корпуса с неприятельским, из 30 тысяч состоявшим». Кроме того, казаки получили еще от государя императора по 2 рубля награды…

Этот геройский подвиг наших войск вдохновил императоров Александра I и Австрийского, и они решили перейти в наступление. По невылазной осенней грязи наша армия тронулась в путь и 19 ноября достигла до деревни Аустерлиц, у которой стоял Наполеон. На рассвете 20 ноября, под Аустерлицем, начался жестокий бой. Австрийцы нам помогали плохо. В самом начале боя мы потеряли горы, разделявшие наше расположение, и Наполеон стал бить наши полки в обе стороны. Положение русских войск было тяжелое. На помощь им была двинута наша гвардейская пехота. Ее должны были поддержать австрийцы, но австрийцы опоздали, и наши гвардейские пехотные полки попали под удары многочисленного неприятеля. Их выручила гвардейская кавалерия, и в ее рядах лейб-казаки.

В лейб-казакн назначались лучшие люди со всего Дона. Громадного роста, на отличных лошадях, великолепно одетые в алые мундиры, – это были краса Донского войска, удальцы, которые признавали только победу или смерть. Все начало Аустерлицкого боя они простояли в бездействии. Они слышали жестокий бой и грохот пушек вдали, но их не требовали. И скучали удалые казаки. Но вдруг к полку подскакал ординарец от государя и передал приказание командиру полка полковнику Чернозубову спешить на помощь гвардии. Живо сели лейб-казаки на лошадей и полным наметом понеслись по замерзшей земле, через лужи и канавы. Они скакали к месту боя 10 верст. И вот увидали они вдали лейб-гусар, атакованных французской конницей, и наши пехотные каре, в которые врубились французские кирасиры. В том углу уже не стреляли. Молча, штыками отражали солдаты напор коней и отбивали удары тяжелых палашей. Навстречу несшейся атаке французских латников, решившись умереть, кинулись наши кавалергарды. Все офицеры этого полка погибли смертью храбрых. Их подкрепили лихой атакой лейб-казаки. Под напором красных гвардейских донских пик французская конница оставила пехоту и кинулась сражаться с казаками. И казаки боролись страшным боем грудь с грудью, прикрывая собой пехоту. Лейб-казаки потеряли убитыми 1 офицера и 22 казаков, и много было казаков переранено.

Французы провозят взятые под Аустерлицем знамена мимо Наполеона

Французская кавалерия была отбита. Наша армия отступала. Ее отступление прикрывали л.-гв. Измайловский полк, спешенные лейб-казаки и остатки кавалергардов. До глубокой ночи гремели выстрелы на переправе, которую защищали лейб-казаки… К утру бой стих. Страшное Аустерлицкое сражение окончилось. Мы потеряли в этом бою 21 000 человек – половину всей своей армии. 130 орудий и 30 знамен наших погибло в этом деле и стали добычей французов, но единственный донской казачий полк, участвовавшей в этом деле – лейб-казаки, прославился славной и лихой атакой и участвовал в спасении гвардейской пехоты.

На другой день Австрия покорилась Наполеону. Нашему государю пришлось поневоле заключить мир с французами. Но мир этот продолжался недолго: уже в следующем году наши войска воевали с Наполеоном, но на этот раз уже в союзе с немцами – пруссаками.

 

49. Война с французами. 1806 и 1807 гг.

Русские войска начали войну с французами в немецкой земле в конце 1806 года. В это же время против России вооружался и турецкий султан, и нашему государю нужно было готовиться к войне и на севере и на юге. Пришел приказ и в войско Донское готовить полки на войну. Семь казачьих полков были двинуты на берега Дуная, а поздней осенью атаман Платов с 13-ю казачьими полками двинулся к русской армии, действовавшей в Пруссии. Это был тяжелый зимний поход. Полки подходили к границам прусской земли в начале 1807 года, тогда, когда Наполеон уже разбил немцев и все свои силы обратил против русских.

В нашей армии, бывшей под начальством генерала Беннигсена, едва насчитывалось 60 000 человек, Наполеон же наступал на него с 70 000 армией испытанных, не раз одерживавших с ним победы и верящих ему солдата. 26 января 1807 года наши войска решили встретить противника недалеко от деревни Прейсиш-Эйлау. При русских войсках в это время находились донские полки: Иловайского 9, Андропова, Сысоева 3, Малахова, Грекова 18, Ефремова 3, Киселева 2 и Папузина. Наполеон со всей своей армией ломил на наши полки, но они держались. Два дня гремели пушки, два дня атаки французов были отбиты русскими полками… 27 января пошел снег, за белой пеленой его было плохо видно, что делается кругом. В это время, прикрываясь лесом, три эскадрона французской гвардии бросились в промежуток между нашими полками и с криками понеслись между резервов. В снежной буре нельзя было видеть, сколько врагов несется, и атака французов могла быть удачной. Увидавши это, войсковой старшина Киселев бросился с донским своим полком на французов. Как вихрь налетели казаки. Снег слепил им глаза, руки, сжимавшие пики, коченели. Французы боролись отчаянно; но казаки сломили их. Уже командир эскадрона, 2 офицера и 30 рядовых отхвачены в плен, уже много убитых лежит на земле и казаки преследуют остальных. Донцы и в снежную бурю не прозевали врага и не дали ему напасть на нас неожиданно.

Русские войска остались на своих местах, французы не могли сломить их. Первый раз Наполеон не одержал победы, первый раз его войска не опрокинули противника, и этим противником, не побежденным Наполеоном, оказались – русские.

На другой день наши войска отошли от Прейсиш-Эйлау. Наполеон простоял в нем девять дней, а потом отошел за реку Пассаргу. Следить за французской армией были назначены казаки. Как раз в это время подошли и остальные полки с Дона вместе с атаманом Платовым, пришли Атаманский полк и полки Ефремова 3, Карпова, Селиванова, Иловайского 10, Иловайского 5 и рота конной артиллерии. Лейб-гвардии казачий полк действовал вместе с гвардейскими полками…

Атака гусар перед Наполеоном. 1807 г.

Как и в прежние войны, на казаков возложили тяжелую обязанность беречь покой войск. Едва только наша армия тронулась с Прейсиш-Эйлауского поля, как казаки густою сетью своих разъездов и застав закрыли ее движение. Французы бросились было на них, но казаки подполковника Андропова, 2 февраля, заманили их в засаду, многих покололи, а 10 офицеров и 167 рядовых со штандартом взяли в плен. Каждый день казаки имели перестрелки, каждый день следили за неприятелем и не давали ему покоя. Внимательные, зоркие наблюдали казаки за врагом. Их посты стояли против постов неприятеля, и казаки день и ночь, не расседлывая, следили за французами. Полк Кутейникова содержал цепь вдоль реки Наревы. По одну сторону стояли казаки, по другую французы. Заметили казаки, что французы каждый день приходят на одно и то же место, разводят костер и варят себе пищу, а потом уходят. И вот, несколько казаков переправились на французскую сторону, закопали гранату на месте костра, присыпали старым пеплом, а сами спрятались и стали наблюдать, что будет. В обычное время пришли французы, расставили котел и разложили огонь. Земля нагрелась, и граната лопнула. Многие французы были переранены, другие были захвачены казаками в плен. Казаки переплыли с пленными Нарев и доставили их командиру полка.

Наступила весна, снег начал таять, полили дожди. Донцы бессменно берегли покой нашей армии.

Наполеон собрал громадную армию и 29 мая у городка Гейльсберга начал наступление на наши войска. Длинные цепи пехоты растянулись одна против другой и окутались белыми дымками выстрелов. Заревели пушки. Казаки рассеялись по флангам и начали искать случая броситься на неприятеля. Полки Адриана Карповича Денисова находились на нашем правом фланге. К нему присоединилось еще пять казачьих полков, стоявших на передовых постах. Денисов собрал все эти полки и атаковал неприятельскую конницу, отогнавши ее далеко от места боя. Здесь против казаков выехала артиллерия и начала осыпать казачьи полки ядрами и гранатами. Казаки быстро отступили. За ними бросилась и французская конница, и тогда, ведший казаков полковник Ефремов повернул их кругом, ударил на французов, прогнал их снова и отбил у них две пушки. Но увезти эти пушки казакам не удалось. К французам подходили новые полки, и казаки второй раз должны были отойти. Эти атаки казачьи отличались большим упорством. Но донцы встретили здесь серьезного врага. Много казаков полегло на этом поле, по которому взад и вперед, колыхаясь, ходила смертоносная казачья лава. Денисов отошел назад, устроил свои полки и отправил три полка к армии, где в это время разгоралась перестрелка.

И только что эти полки отошли, как Денисов увидал два эскадрона французов, смело направлявшихся к казакам.

– Латники! Латники! – раздалось в рядах казаков.

И, действительно, закованные в стальные доспехи люди, в стальных шапках, смело шли на казаков. Они были уверены, что казаки не смогут их проколоть.

Французские латники, называвшиеся кирасирами, переправились через ручей и галопом начали выстраивать фронт. Первый раз увидали такие полки донские казаки. На громадных лошадях, большие люди, закованные в железо, готовы были рассеять и разметать тяжелыми палашами казаков. Денисов приказал Ефремову с двумя полками отрезать кирасир от ручья. Но не успели казачьи полки развернуться, как уже кирасиры полным махом влетели в их ряды, смешали казаков. Казаки ударяли их пиками, но дротики или ломались, или гнулись. Кирасиры же смело рубили казаков своими длинными палашами. И вдруг кто-то из казаков догадался крикнуть: «колпаки долой!»

– Колпаки долой! – понеслось по казачьим сотням.

Сразу поняли казаки, в чем дело. Они стали направлять удары пик в лицо, под шапку, и кирасиры начали падать на землю… Еще мгновенье – и кирасиры уже скакали назад, преследуемые казаками; только одна треть их спаслась…

Отогнавши кирасир, казаки, однако, не остались без работы. Едва казачьи полки пришли в порядок, как из-за леса показались длинные линии французской кавалерии. Новая атака готовилась на донские полки.

В это время к казакам подскакало два немецких, союзных, драгунских полка. Командовавший ими генерал, большого роста, рябоватый, с большим носом и со шрамом от старой раны на лице, подъехал к Денисову. Генерал говорил по-французски, Денисов – тоже, и Денисов предложил немцам атаковать французов вместе с казаками.

И вот, под командой донского генерала, понеслись немецкие и казачьи полки в атаку и смяли французов и погнали их к лесу. Но в лесу была пехота. Под ее выстрелы попали казаки и должны были, рассеявшись, вернуться на прежнее место.

Уже вечерело. Французская артиллерия обстреливала гранатами казаков, и они медленно отходили, рассыпавшись редкой и длинной лавой. В это время к полкам подъехал Платов.

Наступила ночь. Казаки ничего не ели, не расседлывали лошадей и все так же стояли, свернувшись лишь в звенья. На рассвете Платов приказал Денисову с тремя полками занять одно место на левом фланге и не допускать до него французов. Едва Денисов дошел до этого места, как французы направили против него большой отряд конницы и пехоты. С пехотой шли и пушки, у Денисова же никакой артиллерии не было. Верный ученик Суворова, Адриан Карпович Денисов решил, что лучший способ обороняться – это атаковать самому. Французский отряд, выставив против Денисова конницу, направил пехоту в лес для обхода его фланга. Тогда Денисов двинул полк Ефремова в сомкнутом строю на конницу, полковнику Астахову приказал, рассыпавшись лавой, стать против леса, а сам остался в резерве. Видевший все это Платов приказал другим полкам спешить на помощь Денисову, но Денисов справился сам с врагом. Полк Ефремова так смело набросился на французских всадников, что они повернули, и казаки Ефремова загнали их очень далеко; полк Астахова бросился лавой на пехоту, и она, не выдержав атаки казаков, ушла в лес. Победа была полная. Сам Денисов не верил тому, что видел. «Видя сие, – пишет он в своих записках, – не постигал я, каким образом остаюсь победителем. Ясно видел я, что сие произошло от единой благости Всевышнего Творца к нам».

И генерал Денисов, тут же на поле, слез с коня и, ставши на колени, горячо молился, благодаря Бога за дарованную победу.

И каждый казак творил крестное знамение и понимал, что Господь Бог помог ему в победе.

Французы не решились больше нападать на смелых казаков Денисова, и он оставался на своем месте до ночи. Ночью он узнал, что наша армия отсупает. Казаки должны были ее прикрывать. Эти июньские дни Платов, руководя полками, не слезал с лошади. Он был всюду, где опасность была больше, где враг решительнее напирал.

Под Фридландом, 2 июня, наши войска имели снова кровавый бой с французами. Во время этого жестокого сражения казаки охраняли фланги. Когда же наши войска, сильно потерпевшие в этом сражении, отступали, Платов прикрыл их отступление. Казаки грудью своею заслонили русские войска, и, отступая, Платов умел наносить врагу поражения. Казаки и отступая наступали. Как только враг наседал на казаков, казачьи полки брали пики наперевес и неслись на французов; где только было какое-либо препятствие, теснина, лес, плотина, мост, – казаки уже слезали с лошадей и, в пешем бою, при содействии своей артиллерии, задерживали неприятеля. 4 июня, на Таплакенской плотине, казачья артиллерия стала на позицию и вместе с казаками отбила французов, а потом, уходя, казаки сожгли мост. 5 июня, в Кучелакском лесу казаки оборонялись за засекой, а полки Грекова 18 и Иловайского 10 атаковали врага в дротики. 4 часа противник стоял и не мог одолеть казаков. Наконец, подошли главные силы французов. Платов выдвинул тогда свои полки длинной линией и, охватывая неприятельские фланги, атаковал французов. Многие эскадроны французов не выдержали дружного гика казачьих сотен, их сурово склоненных пик, и умчались за свою пехоту. Много полегло здесь французов. 7 июня казаки отошли за Неман. Здесь они узнали, что император Александр I заключил в Тильзите мир с французами.

За эту войну 11 августа 1811 года войску Донскому пожаловано Георгиевское знамя. В грамоте, присланной войску при этом знамени, было сказано: «врожденная бдительность донских воинов ограждала спокойствие нашей армии, а главнокомандующему служила вместо недремлющего ока». Этой же грамотой, в первый раз после жалованной грамоты императрицы Екатерины Великой, подтверждались все права и преимущества Донского войска и утверждалась «ненарушимость настоящего образа его служения и неприкосновенность всей окружности его владений».

В эту войну прославил свое имя донской атаман Платов и его атаманский полк неоднократно отличился во многих боях.

По темным лесам Прусской земли гремели в эту войну, не умолкая, выстрелы казачьих ружей, казаки были в болотах, на реках, в деревнях – везде. Французская конница не могла ничего сделать против казачьей лавы, и только изматывала своих лошадей напрасными атаками. На прекрасных лошадях, смелая, решительная, до этого времени непобедимая, она терялась перед казаками. Она атакует – казаки отступают, она делает остановку, а уже казаки сидят на ней и колют своими страшными пиками. Первый раз столкнулись казаки с кирасирами и с первого же раза научились их бить. В эту войну, неудачную для России, донские казаки приобрели своим мужством всесветную славу. Про войну эту у казаков была сложена песня:

В эту войну с французами, наряду с молодыми казаками, пошло много донских стариков. Платов охотно брал их с собой. Он знал, что старики воодушевят молодежь, и не ошибся.

Вместе с урядником Тропиным на войне был и его отец. В схватке казаков у деревни Едвабно вдруг сын узнал, что его отец захвачен французами в плен. Велико было горе сына. Любовь и жалость к родному отцу закипели в нем. Он решил или погибнуть, или выручить своего отца. Он знал, что французы поведут пленника в тыл. И вот, он бросил свой полк и один помчался обскакивать фланги французского войска. Когда он был сзади, он увидал, что два француза ведут его отца. Живо скинул Тропин с себя ружье, застрелил одного из французов, другого свалил пикой – и освободил отца. Отец сел на французскую лошадь, сын поймал и другую, и они прискакали к своим. Платов собственноручно навесил молодому Тропину Георгиевский крест за его подвиг.

Пошел с полками Платова и Березовской станицы урядник Евсей Селезнев, бывший ординарец Суворова, тридцать лет прослуживший в казачьих полках. Своими рассказами про Суворова и про то, как он бил французов в Италии, он вдохновлял молодежь. Он возил за Платовым войсковое знамя. С ним ездил и другой семидесятилетий старик, казак Усть-Белокалитвенской станицы Обухов. Он участвовал в Семилетней войне, в первой и второй Турецких войнах, был под Измаилом, а теперь пошел за сына.

Пошел на войну вместе с сыном и поручик Гаврилов. Одиннадцать ран было на его теле. Он давно считался в отставке; но стал собираться на войну его сын, и загорелось сердце старого воина. Он стал проситься в полк. Напрасно друзья его отговаривали, говорили ему, что он стар, что где ему воевать, – старик не слушал никого.

– Друзья мои, – говорил он, – я иду на войну, чтобы научить моего сына, как разить врагов отечества, хочу видеть, как он будет следовать по стопам отцов своих. Рука моя, конечно, слаба и не в состоянии сбить всадника дротиком, но я буду при сыне и укажу ему, как управляться с врагом.

И старик так и сделал. В ночных партиях, пикетах, говоря по-теперешнему – на заставах, Гаврилов нигде не отходил от сына и передавал ему свои знания. 24 мая 1807 года на реке Алле он был убит…

Казаки высматривают французский бивуак. Немецкий рисунок 1813 г.

Грозные для врага, донцы были внимательны и добры к мирным жителям. Немцы скоро их полюбили. При приближении отряда Платова к какому-нибудь городку или местечку, все школьники выбегали навстречу к казакам и пели сложенные ими песни, подражая казачьим. Во время битвы под Пассенгеймом все школьники вышли из города и наблюдали, кто победит. И когда казаки возвратились победителями, мальчики пошли с песнями им навстречу. В это время в город шли женщины и несли на продажу молоко. Школьники с казачьим гиком атаковали их, отняли молоко и отдали его утомленным боем казакам.

Кончилась война, и друзья немцев – донские казаки пошли с полками. Одни шли на север, где была война со Швецией, другие на юг, где требовалась помощь в войне с турками…

Домой, на тихий Дон, казакам не скоро пришлось вернуться.

 

50. Донские казаки в Финляндии. 1808 и 1809 годы

В 1808 и 1809 годах Россия вела войну со Швецией. В русскую армию, бывшую под начальством генерала Буксгевдена, было назначено два донских казачьих полка: л.-гв. Казачий Его Величества полк и полк Киселева.

Казаки с Прусской границы пошли сначала в Петербург, а потом, зимой 1808 года, начали тяжелый поход в Финляндию. За какие-нибудь 10 лет донцы повидали и заоблачные выси Альпийских гор, страдали от жары в Италии, испытывали голод и холод в степях у Оренбурга, вязли и тонули в болотистых речках Пруссии. Теперь их ожидала борьба не только со злым и упорным врагом, но и с жестокими морозами и снегами.

Как только казаки перешли нашу границу, началась для них тяжелая, полная опасностей служба. Вся Финляндия лежала под толстым снеговым покровом, жестокие морозы обмораживали лица и руки. Узкая, тесная дорожка вилась среди лесов, между полей, отгороженных жердяными заборами, среди гор и скал. Один шаг с этой дорожки – и лошадь проваливалась в снег по брюхо и нельзя было идти, нечего было и думать об атаках.

В Финляндии

Враг разделился на маленькие отряды. За каждым деревом, за всякою скалой можно было ожидать засады. Много требовалось внимания и искусства от казаков, чтобы не погибнуть. На жителей – финнов надежда была плоха. Они готовы были не только выдать расположение русских войск шведам, но и сами прирезывали заспавшихся казаков.

Но завоевание Финляндии шло, хотя и медленно, но верно. По глубокому снегу, казалось, невозможно было атаковать, но казаки атаковали. 12 февраля 1808 года лейб-казаки под командою генерала Орлова-Денисова, идя между скал, в снежную бурю и жестокий мороз гнали перед собою шведский отряд. У деревни Ильби, в большой теснине шведы выставили пушки и остановили казаков. Дорога была узкая, кругом снежные сугробы, никуда не свернешь. Тогда казаки быстро спешились, и пешком, с пиками в руках ударили на батарею. Шведы не выдержали стремительного натиска казачьего и поспешно отступили к городу Борго, казаки преследовали их и захватили и самый город.

Прошла зима, наступило бледное, хмурое северное лето, а война продолжалась. Нашим войскам приходилось брать с боя едва не каждое местечко. Вся Финляндия обагрена была русской кровью, и не одно казачье тело покоилось под мхом в угрюмом сосновом лесу.

Зимой 1809 года решено было перенести войну в самую Швецию, и для этого русским войскам предстояло совершить небывалый подвиг. С обозами и пушками нужно было перейти по льду через море, разделявшее наши владения от владений шведских. Разведать путь через море были вызваны донцы полка Киселева. В марте 1809 года казаки вошли на лед Ботнического залива и потянулись по ледяной пустыне. Местами лед лежал гладкий и ровный, и люди и лошади падали на нем; в других местах бури нагромоздили целые горы льдин; там метели намели глубокие сугробы, в которых вязли и тонули лошади; там были глубокие проруби. Но лед держал людей, и наш отряд с пушками и обозами прошел на шведский берег. На обратном пути бушевала вьюга. Ничего не было видно, пехотные солдаты падали и замерзали, лошади отказывались везти по снеговым сугробам поставленные на санки пушки. Казаки полка Киселева отдавали своих лошадей пехотным солдатам, спасая этим замерзавших, припрягали коней своих к пушкам, и, благодаря казакам, отряд благополучно достиг берегов Финляндии.

Осенью 1809 года был заключен мир со Швецией, и по этому миру завоеванная нами Финляндия отошла к России и составила часть Русского государства. Долгое время, охраняя покой и порядок, в Финляндии стояли донские казаки. В воспоминание финляндской службы во многих полках казачьих и в станицах на Дону и теперь еще поется следующая красивая песня, сочиненная малороссийским сочинителем Гребенкой:

 

51. Война с Турцией. 1806–1812 гг.

В те тяжелые годы, когда Россия воевала одновременно и со шведами и с турками, сложилась на Дону песня:

Война с турками началась еще в 1806 году. Но до 1809 года наши войска действовали медленно. Главные наши силы, лучшие генералы находились в это время в войне с Наполеоном. Только после мира с французами войска наши были усилены, и мы начали быстро подходить к Дунаю и осадили Силистрию. Во время наших действий на Дунае туда пришли и донские казачьи полки под командой атамана Платова: Атаманский, Денисова 4, Денисова 7, Карпова, Гордеева, Иловайского 8 и Иловайского 11, и донская артиллерия. Казки были распределены по отрядам; часть находилась при войсках, осаждавших крепость Силистрию, оберегая осадный корпус, часть – при войсках, действовавших в поле. И в эту войну казакам пришлось воевать небольшими частями: сотнями, разъездами, маленькими партиями. Отличались офицеры, урядники, казаки. История этой войны пестрит подвигами казачьими.

Донская артиллерия явилась деятельной помощницей казаков и русских войск. Во время осады крепости Гирсова, в августе 1809 года, хорунжий Богаевский заметил на реке Дунае большую баржу, плывшую к Гирсову.

– Достанем до баржи, ребятушки? – обратился молодой офицер к казакам.

– Можно попытать, – отвечал старый канонир. Прислуга стала по местам. В те времена пушки нашей артиллерии были медные, стреляли от пальника калеными, или разрывными чугунными ядрами, и не очень далеко. Целились прямо на глаз: от бомбардира-наводчика требовалось много опытности и искусства.

Навели пушку, приложили пальник, и шурша и визжа полетело ядро… и прямо в баржу. За ним другое, третье. Баржа повернула к противоположному берегу, но казаки меткими выстрелами догоняли ее. И вот зоркий глаз казака увидал, что турецкие солдаты ее покидают. Она пуста. Живо сбежали к воде артиллеристы; там были челны. Казаки переплыли на ту сторону Дуная и нашли на барже 19 000 ружейных патронов.

Во время осады Силистрии турки не раз делали вылазки. Их пестрые толпы с знаменами зеленого цвета врывались яростно на наши окопы, и шли жестокие бои. Во время таких вылазок, 23 и 24 сентября, особенно отличились урядники полка Кутейникова 2 Колобродов и Семенцов.

Пестрая ватага смелых турецких наездников на превосходных арабских лошадях с отчаянной смелостью понеслась на казаков. Колобродов врубился в толпу турок, пробил себе кровавый путь к турецкому знамени. За ним, увлеченные его примером, мчались казаки. Колобродов свалил турецкого знаменщика, отнял знамя и с товарищами своими забрал в плен турецкого полковника, а Семенов захватил в плен и самого пашу турецкого.

В сражении под Рассеватом, 4 сентября 1810 года, казачьи полки были собраны все вместе и находились под командой графа Строганова и генерала Кутейникова. Сражение было упорное. Целый день держались турецкие полки, и лишь под вечер дрогнули и начали отступать к реке Дунаю.

Казаки бросились их преследовать. Тут начался ряд смелых подвигов. Особенно отличался в этом бою Атаманский полк. Синие куртки и голубые верхи киверов атаманцев мелькали по всему полю. Среди виноградных садов, по мелкому кустарнику, по глубоким балкам и оврагам разорялись турки. Все спешило к реке Дунаю. Последние выстрелы пушек гремели по полю и – розовый под заходящими лучами солнца – расходился дым. Урядники Атаманского полка Сердюков, Терсков, Чеботарев и казаки Пахомов, Коновалов и Ковалев отбили 6 знамен, казаки Цыганов и Назаров взяли в плен неприятельского мурзу, а хорунжий Мельников взял в плен пашу и его знамя.

Уже солнце опускалось за горы и последние турки убегали на лодки. Вдруг Атаманского полка сотник Яновский заметил турецкие парусные лодки, наполненные людьми и плывущие на ту сторону Дуная.

– За мною, друзья! – крикнул Яновский и с полного хода лошади вскочил в мутные волны реки.

И вот, вошли за ним в воду казаки и поплыли через Дунай.

Турки выбросили весла, гребут, стреляют по атаманцам. Уже близок берег, но и казаки близко. Переплывши через Дунай, казаки успели поколоть часть турок, забрали лодки, сели на них, погрузили лошадей и с песнями вернулись к своим…

Всю эту войну казаки провели на берегу Дуная. Сколько раз переплывали они его на лодках и на лошадях, сколько знамен и турок они забрали! Собирались охотники, собирались люди разных сотен и дерзко нападали на врага. Недаром пелась песня:

Сколько было таких нападений на турок, и не перечесть! Три года провели здесь казаки, все время действуя малыми партиями…

В 1811 году Кутузов, принявший командование над русской армией, нанес туркам большие поражения. В самом начале 1812 года, турецкая армия была окружена русскими войсками и положила оружие. Турки просили мира, и император Александр I согласился на него. России мир был нужен. Наступал страшный 1812 год.

 

52. Отечественная война. Кореличи, Мир, Романов. 1812 год

С французами был мир, но мир непрочный. Каждый час можно было ожидать войны. Наполеоновские войска стояли в Польше на самой границе России. Поляки, передавшиеся Наполеону, выставили в его армию много полков. И особенно хороши были польские уланы. Французы уверяли императора Александра в дружбе, а сами усиленно готовились к войне. На Висле устраивали склады продовольствия, из Франции приходили все новые и новые полки. Наполеон замышлял поход, – никто не сомневался, что поход против России. Ему хотелось пройти со своими непобедимыми солдатами русские степи и занять Москву. Громадная армия собиралась для этого. Армия – «двенадесяти языков», – двенадцати народов, – готовилась обрушиться на Русскую землю. В ней были и пылкие маленькие французы, и итальянцы, и тяжелые немцы, и поляки. Лучшие генералы Наполеона готовились идти с ним на Россию.

По левую сторону Вислы, летом 1812 года, города и села полны были Наполеоновых солдат. По ночам небо краснело от зарева бивачных костров и гомон тысячи людских голосов гулким шумом доносился по реке до русской стороны.

Вдоль правого, русского берега стояли посты лейб-гвардии казачьего полка.

Наполеон

В темную ночь, с 12-го на 13-е июня 1812 года, на лейб-казачьей заставе услыхали топот копыт и скрип колес на том берегу. В темноте было видно необычайное скопление людей, сновали лодки, подвозили понтоны. Первое донесение, которое получил государь император Александр I, находившийся в Вильне, о наступлении французов, было доставлено лейб-казаком. И первые пули, которыми встретили врага на русской земле, были выпущены из донского лейб-казачьего ружья.

Как в старину нашествия татарских полчищ, двигавшихся на Москву, встречали донские казаки, так и теперь донцы встретили движение дванадесяти языков и грудью стали на защиту родной земли, русского народа.

В тот же день, 12 июня, по армиям русским читался приказ императора Александра I. – «Не нужно – говорилось в приказе, – напоминать вождям, полководцам и воинам нашим о их долге и храбрости. В них издревле течет громкая победами кровь славян. Воины! Вы защищаете веру, отечество, свободу! Я с вами. На зачинающего Бог!»

Наша армия разделена была на две части. Одной частью командовал генерал Барклай-де-Толли – она находилась в Вильне; другой командовал князь Багратион, и она находилась у Волковыска. Нам необходимо было успеть соединить обе армии, задержать сколько можно Наполеона, мешать ему двигаться в Россию. Прикрывать наши армии, беспокоить врага всеми силами было поручено атаману войска Донского Платову, находившемуся при армии князя Багратиона.

Платов оставил за себя в Новочеркасске наказным атаманом Адриана Карповича Денисова и поручил ему готовить полки. При Платове было 14 донских полков и рота конной артиллерии. В северной армии князя Витгенштейна было 3 донских полка, во второй армии князя Багратиона – 9 полков и рота донской артиллерии, у генерала Тучкова – 1 полк, у генерала Тормасова – 9 полков, и на Дунае оставалось 14 полков. Всего же войско Донское выставило к началу войны 50 казачьих полков.

Корпус атамана Патова первым столкнулся с французской конницей. При всяком движении французов – впереди них шли казаки. Ни один неприятельский разъезд не мог безнаказанно осмотреть деревню, подойти к русским войскам. Французам постоянно приходилось быть начеку.

Атаман Платов. 1801–1818 гг.

26 июня первый раз Платов столкнулся с большими силами французов, и произошло дело у деревни Кореличи. Польские уланы графа Турно налетели на казаков, отходивших к деревне Кореличи. Платов решил их проучить и приказал Атаманскому полку заманить их в вентерь. Быстро рассыпались атаманцы по колосящимся рожью полям. Редкая и бойкая лава задорно стала наступать на поляков, застучали ружья казачьи, там и там отдельные звенья с пронзительным гиком бросались на улан. Уланы развернули эскадроны. Между тем, за тонкой завесой атаманской лавы, Платов собрал полки Сысоева 3 и Иловайского 5 и спрятал их за деревней Кореличи. И только тронулись уланы в атаку, как лава казачья повернула назад и пошла уходить. Уланы пошли рысью, рысью пошли и казаки.

Они дразнили улан своими маневрами. Рассерженные уланы решили их истребить. Они бросились полным ходом на атаманцев, но атаманцы быстро и неуловимо свернулись по флангам, широкий вентерь казачий раздался, и в него влетели эскадроны графа Турно. И тут их приняла под выстрелы донская артиллерия и с гиком понеслись полки Сысоева и Иловайского. Замкнулся вентерь. С флангов летели атаманские сотни, – всюду были казаки. Польские уланы начали уходить, но казаки их преследовали и наносили им страшные раны пиками. Много поляков попало в плен. Более 250 человек израненных улан было доставлено донцами своему атаману.

«У нас, – писал атаман в своем донесении, – урон был не велик, потому что перестрелкой занимались мало, но дружно атаковали в дротики». В этом бою, кроме Атаманского и полков Сысоева и Иловайского 5, приняли участие полки: Краснова 1, Иловайского 10, Иловайского 11, Перекопский татарский и Ставропольский калмыкский.

И так было почти каждый день. И хотя урон был мал, – как писал атаман, – но он был, и был каждый день. «Об убитых и раненых» – у атамана велся «домашний счет», но полки сильно страдали от этой непрерывной работы. Особенно выбивались лошади. Лето было жаркое. Донцы шли за армией, шли по обобранному солдатами пути. Крестьяне, не желая, чтобы их дома доставались французам, жгли свои избы, уничтожали запасы хлеба и фуража и сами уходили в леса. Французы ночевали на пожарищах и не могли найти продовольствия, но вместе с французами, немного впереди их, на тех же пожарищах ночевали и казаки.

Получивши донесение о неудаче конницы графа Турно у деревни Кореличи, начальник авангарда Наполеона, генерал Латур-Мобур, приказал генералу Рожнецкому 28 июня занять городок Мир и двигаться далее по направлению к городу Несвижу.

Возле Мира стоял Платов. К нему подошло подкрепление. Пришли: донской полк Иловайского 12 и отряд генерала Васильчикова в составе 5-го егерского полка, Киевского драгунского, Ахтырского гусарского и Литовского уланского полков. Всего у Платова собралось 1000 человек пехоты, 21/2 тысячи драгун, гусар и улан и 4400 казаков с 12 пушками донской артиллерии. Платов решил напасть на французскую конницу и атаковать ее, и для этого приказал генералу Кутейникову спешить на помощь с донскими полками.

Опять должен был развернуться широко казачий вентерь. Заманивать лавою казаки должны были на артиллерию, пехоту и под удары драгун, гусар и улан.

В полдень 28 июня дивизия генерала Рожнецкого, имея в голове бригаду польских улан графа Турно, ту самую, которая так пострадала у Корелич, выступила из местечка Мира и пошла по несвижской дороге. Турно прошел уже пять верст за Мир, миновал деревню Симаково, и здесь его передовые дозоры увидали на опушке леса казаков. Но казаки сейчас же и скрылись, и Турно спокойно продолжал свой путь. Кругом были песчаные бугры, маленькие рощи и перелески зеленели там и там, попадались болотца, местность становилась все более и более пересеченной. Вскоре поперек пути улан стали попадаться одиночные казаки, которые растянулись длинной цепью и скрывались где-то в лесу. Загремели выстрелы с коня, отдельные звенья казачьей лавы кидались на боковые дозоры поляков и уничтожали их. Пришлось развернуться. Поляки остановились. Их дозоры донесли, что в небольшом дубовом леску стоят русские конные полки силой до пяти тысяч, но при приближении польских разъездов они отошли и скрылись в лесу.

Наступила жуткая тишина. К бригаде Турно приехал начальник дивизии генерал Рожнецкий и приказал спешиться бригаде, размундштучить лошадей и кормить их, а людям варить пищу.

В знойном воздухе июльского дня было душно. Овода носились над лошадьми, да в пахучей цветущей траве носились с жужжанием мохнатые шмели. Солдаты разбрелись за дровами, лошади мирно щипали траву, и только по холмам стояли уланы бригады Дзевановского на заставах.

Но, вот, оттуда прискакал офицер. Запыхавшийся от долгой скачки, он только что начал доклад о том, что с трех сторон видна пыль и слышен топот коней, что русские в больших силах наступают на поляков, как уже в ясном синем небе сверкнуло желтое пламя, вылетел большой белый клуб дыма и засвистело ядро, за ним другое, третье… Заговорили донские пушки.

Поляки побросали свои котелки и сели на коней. Платов ожидал, что они, не видя перед собой никого, кроме жидкой казачьей лавы, бросятся на него, но Рожнецкий был осторожен. Тогда Платов решил атаковать сам. Вся местность: холмы, долины, речки, перелески наполнились казаками. Казалось, без всякого порядка неслись они вперед к полкам Рожнецкого. Сверкали копья пик, краснели алые лампасы, слышен был страшный гик несущихся всадников. Они были везде, их тонкий фронт был так широк, что не хватало полков ударить на них. При первой же атаке улан графа Турно они рассеялись, и за ними оказались донские пушки и эскадроны ахтырских гусар. Ахтырские гусары опрокинули поляков: поляки устроились, хотели ударить снова, но попали под пики казаков, дрогнули, повернули и бежали. Поляки Турно, Дзевановского и Рожнецкого хотели биться сомкнуто, но на них налетали сомкнутые эскадроны ахтырских гусар и киевских драгун и отовсюду щипали, кололи и стреляли по ним казаки. Поляки трогались в атаку мимо перелеска, по-видимому, никем не занятого, к оттуда гремели выстрелы казачьих ружей. Они посылали туда часть эскадронов и попадали флангом под страшную атаку казачьих пик.

Такова была Платовская лава! Бесконечно разнообразная, вполне самостоятельная. Каждый урядник – начальник звена, каждый хорунжий – командир взвода, действовали в ней самостоятельно, но у всех была одна цель, одно желание: – истребить неприятеля. Одни помогали другим. Чуть видел станичник, что другому грозит беда, уже вихрем летел на выручку.

Рассеялись по громадному полю уланские полки Рожнецкого. Ни вперед, ни назад. Везде были казаки. Был девятый час вечера, солнце спускалось за горы и светило в глаза казакам, когда поляки совершенно неожиданно для себя увидали облако пыли. Позлащенное последними лучами догоравшего дня, это облако быстро неслось к полю битвы. Это была бригада Кутейникова. На полном ходу рассыпалась казачья лава. Дзевановский пытался атаковать ее, но казаки живо выбили 11-й уланский полк, за ним заколебался и 2-й уланский полк, и вот – оба понеслись врассыпную к Миру. Теперь все перемешалось. Поля окутались пылью. Крики и протяжное гиканье казаков заглушали команды польских офицеров и звуки труб на самого графа Турно наскочил лихой донец и схватил графа за эполет. Добрый конь спас графа от плена, но эполет остался в руках у казака. Атаманцы, донцы Иловайского 5, Сысоева 3, Иловайского 10, Иловайского 11, Иловайского 12, Грекова 18, Харитонова 7, Симферопольские и Перекопские татары, Ставропольские калмыки и с ними Ахтырские гусары и Киевские драгуны приняли участие в этом славном бою. В нем не было отличившихся, потому что отличились все. Дрались пиками и саблями весь день. Устали страшно. Но велика была и победа! Одних пленных было взято 12 офицеров и 163 нижних чина, а в те времена пленных не любили брать, считая, что они стесняют армию. До 600 убитых улан лежали на поле возле Мира. Славна была победа наша, и совершил ее Платов, все время, не слезая с коня, распоряжавшийся боем и атаками.

Хитрыми действиями лавой казаки совершенно измучили поляков.

«Не знаешь, – писали в те времена про казаков французы, – как против них действовать; развернешь линию – они мгновенно соберутся в колонну и прорвут линию; хочешь атаковать их колонною – они быстро развертываются и охватывают ее со всех сторон»…

Казаки остались ночевать под Миром. Но 30-го они получили приказание отходить к Несвижу. Отступала русская армия, должны были отступать и прикрывавшие ее донские полки Платова.

На рассвете 2 июля польский конно-егерский полк Пшепендовского у местечка Романова столкнулся с казаками Карпова. Донцы развернули лаву и начали отходить. Карпов отлично знал свое дело. Платов так писал о Карпове Багратиону:: «вел он неприятеля через целые сутки, в виду его, до самого места сражения перед местечком Романовым, донося мне почасту и аккуратно о наступлении неприятельском».

Получая такие донесения от Карпова, Платов собрал Атаманский полк и полки Иловайского 4, Иловайского 12 и Мельникова 3 и по густому кустарнику повел их через реку Морочу и дальше к Романову. Казаки атаковали конно-егерей Пшепендовского и, несмотря на жестокий огонь из карабинов, отбросили его. На помощь конно-егерям прискакал эскадрон 12-го уланского полка. Казаки живо расправились и с ним. В то время, как передовые казачьи полки теснили полки Пшепендовского, Платов подвел 5-й егерский полк и донскую конно-артиллерийскую роту к Романову и поставил их там на позиции, а в резерве оставил ахтырских гусар, киевских драгун и литовских улан под начальством князя Васильчикова.

Передовым казачьим полкам Платов приказал заманить вентерем поляков на Романов. Но на этот раз французский генерал Латур-Мобур шел осторожно. Едва только загремели выстрелы казачьих пушек, он выставил свою батарею и дальше не пошел. Всю ночь на 3-е июля и весь день 3 июля простоял Платов у Романова, и Латур-Мобур не посмел его атаковать. Во время же первых атак на полки Пшепендовского поляки потеряли многих убитыми и ранеными, да 17 офицеров и более 350 нижних чинов захватили казаки в плен.

3 июля Платов получил приказание отходить на Слуцк. Уходя, Платов приказал всех тяжело раненных поляков перевязать и отлично устроил их в небольшой часовне подле Романова, где их и нашли полки Латур-Мобура.

Так делами под Кореличами, Миром и Романовым Платов остановил наступление французов и задержал их настолько, насколько это было нужно для Багратиона. В этих делах Платов выказал себя выдающимся кавалерийским начальником, а казаки под его начальством свободно побеждали лучшие полки Наполеоновой конницы – польских улан.

Казаки задержали наступление Наполеоновых полков и дали возможность нашим армиям Барклая и Багратиона соединиться, кроме того, постоянные нападения казаков измотали французскую конницу. Французам не хватало продовольствия. Наступать по разоренной жителями и казаками местности становилось невозможно. Наполеон старался вынудить у русских сражение, но русские отступали перед его полками, и вскоре понял Наполеон, что отступление русских вызвано не доблестью его полков, а производится умышленно. Так отошли русские за Витебск, так, прикрываемый казаками, Багратион соединился с Барклаем.

12 июля атаману Платову было поручено произвести набег в тыл неприятелю. Разделивши свой отряд на небольшие парии, – бесконечно гибкой линией лав казачьих – Платов прошмыгнул в тыл неприятелю и явился одновременно повсюду. В занятых французами Могилеве и Орше, в Шклове и Копысе – везде хозяйничали донские казаки. Пленных не брали. Некуда было их девать, да они и не поспели бы за казаками. Как рой мошек налетели донцы на тыл французской армии. Под их ударами гибло все: отдельные партии, посланные за фуражем, были рассеиваемы, горели продовольственные магазины и запасы фуража. Вдруг, сразу, за спиной у французов поднялись зарева пожаров, черный дым потянулся к небу, отовсюду шли донесения с просьбой о помощи, и, когда утомленная французская конница примчалась, – никого уже не было в тылу.

О! Казаки знали, как делать набеги! Их учили этому черкесы и татары, и набег казачий был быстр и внезапен. 15 июля рассеявшиеся по всему тылу французов казаки стали собираться в Дубровну, где перешли Днепр и соединились с 1-ю армией. За этот набег казаки истребили более 2000 неприятеля, взяли в плен 13 офицеров и 630 человек. Такой же набег повторил Платов и между 1-м и 4-м августа.

Никто во французской армии и нигде не мог быть спокоен, что на него не налетят казаки. Они были везде. Каждая деревня, каждая роща, каждый куст скрывал казака. Они бесстрашно кидались на французов, и ничто их не могло смутить. Однажды казаки напали на немецкий гусарский эскадрон и рассеяли его. Во время преследования один из казаков заметил богато одетого всадника и решился захватить его в плен. Он бросился на него с пикой, но офицер перерубил древко пики; казак выхватил саблю, но офицер, по-видимому, отличный фехтовальщик, выбил ловким ударом ее из рук донца. Тогда казак сразу заскочил сзади офицера и так перетянул его по спине плетью, что тот без чувств свалился на землю.

Другой раз, в сражении под Витебском, 15 июля, когда граф Орлов-Денисов с лейб-казаками атаковал французскую конницу и опрокинул ее, четыре лейб-казака так увлеклись преследованием, что незаметно вскочили на французскую батарею, на которой стоял сам Наполеон. Их схватили в плен. Наполеон залюбовался удальцами, призвал их к себе, поговорил с ними и приказал угостить. После обеда казаки стали говорить, что им очень жарко, и просили пойти прогуляться к реке. Конвойные согласились подойти к берегу. Только казаки подошли к реке, один из них сказал: – «ну!»… И все поняли. Разом, как по команде, все четверо с крутого обрыва бросились к реке Двине, в воду, и поплыли. Конвойные открыли по ним огонь. Донцы, знай себе, плывут да ныряют, выплыли на тот берег и ушли к своим, только лошадей своих потеряли.

Ни про кого так много не говорили, никто не произвел на французов и на все дванадесять языков такого впечатления, как казаки. Наполеон их ненавидел. Он называл их «поношением рода человеческого». В эту пору имя донского казака прогремело по всей Западной Европе. Да и как было не прогреметь! Изобретательности донских казаков в придумывании средств к поражению врага не было предела.

Лейб-казаки стояли постами по реке, Западной Двине. Против них были посты французской конницы. Командир лейб-гвардии Казачьего полка граф Орлов-Денисов заметил, что один французский пикет слишком выдвинулся вперед и стоит в удалении от прочих войск. Он вызвал охотников снять этот пикет. Вызвалось двадцать пять удальцов, с поручиком Венедиктом Коньковым во главе. Казаки разделись донага, забрали с собой только пики, потихоньку прошли к реке, переплыли ее, поднялись на кручу левого берега и стремительно бросились на пикет. Французы не успели даже дать выстрела, как были частью поколоты, частью забраны в плен. Отправив пленных на свой берег, Коньков выстраивает голых казаков и кидается с ними на самый лагерь. Там он колет все, что попадается под руку. Во всем кавалерийском стане поднимается тревога. Целый полк вылетает, чтобы покончить с отчаянными лейб-казаками. Коньков несется к берегу. Перед ним крутой обрыв… Плотно обхватили голыми ногами бока своих умных коней казаки, отдали повод – и смелые степные лошади сползли по круче в воду и уже плывут стаей, и только верхи их морд видны над водой, раздуваются храпки, блестят черные глаза, да подле машут белые руки саженками загребающих казаков.

Везде с казаками был Платов. Его добрый серый конь редко расседлывался в это тяжелое лето, и сам атаман не одну бессонную ночь провел у костра. Лежа на песке, он писал донесения, он придумывал всевозможные набеги в тыл и на фланги и сам руководил боем. «Вихрь-атаман» – звали его в России.

Стихотворец Жуковский так написал о нем:

Наконец, был назначен новый главнокомандующий – фельдмаршал Кутузов. Старые казаки знали его. После штурма Суворовым Измаила Кутузов оставался там комендантом, в последнюю Турецкую войну он был главнокомандующим. Ему верили, его любили, он был сотрудник Суворова, он был русский. Солдаты надеялись, что отступление нашей армии, наконец, кончится, что мы перейдем в наступление. «Приехал Кутузов – бить французов», – говорили в войсках, и все готовились к упорному бою защищать Первопрестольную Москву!

Разослан был приказ готовиться разбить французскую армию под Москвой. Вызваны были все старшие начальники к Кутузову в село Бородино. Платов уехал и поручил свой корпус генерал-майору Ивану Козьмичу Краснову. Краснов был сын казака Букановской станицы. Он начал службу простым казаком в 1773 году. Хорошо грамотный, распорядительный и отчаянно храбрый Краснов скоро был произведен в офицеры. Он был два раза ранен, состоял долго при Суворове и с ним штурмовал Измаил. Оставшись за Платова начальником всех казачьих полков, Краснов 25 августа сдерживал напор французов. Наши войска отходили к передовому укреплению у Бородина – Шевардину. Казаки остановились у Полоцкого монастыря. Часть полков спешилась, донская артиллерия стала на позицию. Начался артиллерийский бой. Ядра летали с одной стороны на другую, французы лезли вперед. Генерал Краснов переезжал вдоль фронта полков, ободряя казаков. Ядро раздробило ему всю правую ногу. Невозможно было сделать перевязку. В это время французская конница готовилась атаковать казаков. Без перевязки, страшно страдая, поддерживаемый есаулом Галдиным, поехал Краснов в лазарет. По дороге его встретил генерал Иловайский 5-й.

– Отражай врагов, – сказал ему Краснов, – а я умру радостно, услыша, что враг побежден.

У перевязочного пункта его сняли с седла, положили на ковер и отняли ногу. Он молчал. Он знал, что умирает. На том же самом ковре его отнесли к палатке Кутузова. Он все приподнимался и спрашивал: Что наши?»

Смерть приближалась. Холодный пот выступил на лбу. Краснов собрал последние силы и приподнялся.

– Приподнимите меня, – сказал он, – я сам посмотрю, что наши делают!

Но уже глаза не видели.

– Бьют французов наши, – сказал ему Платов.

– Дай Бог! – сказал Краснов и умер, как подобает донскому казаку, на поле битвы, под грохот пушек. Имя генерала Краснова 1-го носит теперь Донской казачий № 15 полк…

Смерть Краснова весьма опечалила Платова. Он потерял в нем не только друга и боевого товарища, но и опытного и храброго помощника. Но на войне грустить и думать о потерях близких не приходится. На другой день произошла величайшая битва этого времени – Бородинское сражение.

 

53. Бородинское сражение. 28 августа 1812 года

В Бородинском сражении у русских было 103 тысячи человек солдат, у Наполеона 130 000. 25 августа, в жаркий августовский день, в лагерь русских войск привезли чудотворную икону Смоленской Божьей Матери. Торжественная молитвенная тишина стояла на громадном поле подле Бородина, на котором стали на позиции русские полки. Всюду земля была изрыта. Тянулись длинные рвы окопов, насыпи, стояли плетеные туры батарей. Медные пушки сверкали на солнце. Солдаты надели на себя чистые рубахи: все готовились к смерти.

В казачьем лагере, раскинувшемся более чем на версту, лошади стояли по коновязям, пики были составлены в костры, а казаки выстроены впереди коновязей. Медленно шли мимо казаков священники в золотых, серебряных и малиновых ризах, несли хоругви, иконы, и на особенных носилках проносили чудотворную икону. Казаки стояли на коленях на сжатом поле и горячо молились.

– Святый Боже, святый Крепкий, святый Бессмертный, помилуй нас! – слышались голоса певчих. Донцы брались рукой за ладанки, висевшие на груди. В этих ладанках со словами молитвы была зашита горсть родной донской земли. Истлел холст ладанок, истлела и рубаха на черной груди казака. Им нечего было переодеть, им и некогда было переодеться. Лишь к вечеру пришли они сюда после жаркого боя, в котором потеряли генерала Краснова и многих казаков. Пришли и застали окончание молебна – и вот, молятся:

– Святый Бессмертный! Помилуй нас!..

Темная ночь спустилась над громадным станом. Спят утомленные боями казаки, и лишь иногда, просыпаясь, слышат легкий шорох кругом. То не спит и шевелится, в ожидании страшного боя, громадный лагерь Кутузова. И перекрестится казак, и уста его тихо произнесут: – «Святый Крепкий, помилуй нас!»

Спать… Спать… нужно набраться силы для завтрашнего подвига…

И только первые лучи солнца показались над покрытой туманом землею, как 100-орудийная французская батарея окуталась дымом и грохот пушек пронесся над полем и эхом отразился о далекие леса.

Бой начался…

Победоносная французская армия разбилась тут о стойкость русского солдата. Французы отнимали у русских укрепления, но русские полки вновь врывались, опрокидывали французов и занимали окопы. Среди мертвых тел, между раненых и стонущих своих товарищей дрались солдаты. Гнулись и ломались штыки, в щепы обращались приклады, не хватало патронов, зарядов, пороха, едкий пороховой дым туманом застилал поле, и в этом тумане дрались последним смертным боем солдаты. Дрались за Москву!

Бородино

Был первый час дня, и Наполеон выстраивал всю свою армию, чтобы обрушиться на русские полки, чтобы добить живых. И у нас готовились принять врага как следует, торопились устроить укрепления, из мертвых тел складывали закрытия, собирали патроны, чистили ружья, банили раскаленные пушки.

Но войска французские медлили последним ударом. Наполеон ускакал назад. Тревога показалась на лицах его генералов. Что случилось?

В тылу, как у себя дома, хозяйничали донские казаки Платова!..

Как только началось сражение, Платов с несколькими полками перешел вброд реку Калочу, обогнул левый фланг французской позиции и налетел сначала на какой-то французский резервный батальон, рассеял его, а потом казаки попали в громадный обоз великой армии. И вот в тылу застучали ружейные выстрелы, раздались крики о помощи, и внимание Наполеона в самую важную минуту сражения было отвлечено казаками.

Но, к сожалению, казаки не исполнили всего, что могли они сделать, проникнувши в тыл французской позиции. Бедные и оборванные, потерявшие почти все свое обмундирование за время отступления, они, попавши в обоз, увлеклись грабежом. Вместо того, чтобы ударить на резервные полки, захватывать с тыла батареи, они, не слушая начальников, рассыпались по повозкам, рылись в сундуках, хватали мундиры, патроны, хлеб, кули с овсом. Как саранча нападает на хлебное поле, так напали казаки на французский обоз. Забывши о том, что идет жестокий бой и решается участь всей войны, голодные донцы делили добычу, вьючили материи, набивали сумы продовольствием и вещами; их не останавливали.

Платов в этот день был удручен потерями минувших дней и мало распоряжался…

А между тем, каждая минута была дорога. Встревоженный Наполеон при первых выстрелах в тылу послал туда всю свою конницу. И она появилась перед обозами тогда, когда казаки не успели еще устроиться, – и потому казаки живо рассыпались в лаву и начали отходить.

Набег казаков Платова в тыл Бородинской позиции Наполеона мог бы сломить все силы Наполеона и даровать нам полную победу. Но этому помешала некоторая жадность казаков. Едва увидали наши деды богатства Наполеоновского обоза, как забыли и цель, и назначение набега. Сильно раскаивались в этом потом казаки, да было уже поздно: потерянного не вернешь.

Набег казачьих полков в тыл французов остановил на целый час атаку на русскую позицию. За этот час защитники главной нашей батареи Раевского были подкреплены, и французская атака разбилась о твердость наших войск. Четыре часа боролись на тесном поле. Четыре часа гремел и перекатывался беглый огонь по линии стрелков и с музыкой и развернутыми знаменами ходили полки. Четыре часа орлы французских знамен сталкивались с русскими орлами и не могли их одолеть. В 6 часов вечера бой стих. Утомленные разошлись враги и заночевали на тех же местах, где стояли и раньше. Мы не уступили врагу ни пяди земли…

На другой день войска отошли на 11/2 версты, а потом двинулись к Москве. 2 сентября, в виду Первопрестольной, в маленькой деревушке Фили собрался военный совет. На этом совете решено было пожертвовать Москвой, но спасти армию. Всем приказано было отступать за Москву.

Но еще раньше этого совета в Филях, 29 августа, атаман Платов в почтовой бричке помчался на Дон – поднимать казаков на защиту России от Антихриста в лице Бонапарта!

– Родную дочь свою отдам замуж за того казачишку, который возьмет мне в плен Наполеона! – повторял рассерженный и разобиженный донской атаман.

3 сентября последние полки наши вышли из заставы и пошли по Рязанской дороге, и в этот же день Наполеон вступил в Москву. Долго стоял он на Воробьевых горах и, скрестивши руки, любовался Москвой. Горели на солнце купола и кресты сорока сороков церквей, красиво высился Кремль, вся Москва, окутанная зеленью полей, играла перед ним в лучах утренняго солнца.

– Так вот он, этот священный город! – задумчиво сказал Наполеон.

Он ждал, что к нему выйдут жители, что начальник города поднесет ему на бархатной подушке ключи. Так было при взятии им Вены, Берлина и других городов. Но из Москвы никто не приходил. Он послал в город поторопить, – ему донесли, что Москва пуста.

Жители бежали из Москвы, все, что можно было увезти – было увезено. Наполеон вошел в покинутую жителями, разоренную Москву.

Он послал из Москвы императору Александру предложение о мире.

– Я не положу оружия, – отвечал ему наш государь, – доколе ни единого неприятельского воина не останется в царстве моем!..

Москва начала гореть. Таинственные люди поджигали ее со всех сторон. Французские разъезды ловили их. Расстреливали… На место расстрелянных являлись новые, и Москва продолжала гореть. В армии Наполеона начал ощущаться недостаток съестных припасов. Солдаты находили мебель, шелковые материи, бархат, чай и сахар, но не имели хлеба, муки, мяса, овса и сена. Наполеон посылал партии на розыски продовольствия в окрестности, но на партии эти нападали казаки, нападали вооруженные крестьяне, и они или гибли, или возвращались с пустыми руками.

В богатом городе армия Наполеона страдала от голода. Солдаты начинали не слушаться своих офицеров, и в так страстно ожидаемой французами Москве армия страдала больше, чем во время сражений.

Как двести лет тому назад, в 1612 году, по призыву князя Пожарского и Минина поднялся стар и млад на защиту родины, так и теперь по слову Государеву вся Россия поднималась против французов. Дворяне за свой счет составляли, обмундировывали и снаряжали полки, готовились народные ополчения.

Но особенно возмутился и вознегодовался тихий Дон. Там готовилось поголовное ополчение казаков против Наполеона.

 

54. Поголовное ополчение войска Донского. 1812 год

В конце августа месяца на Тихий Дон прискакал атаман Платов. Сейчас же по всем станицам поехали гонцы. Собирали казаков и объявляли им, что враг в несметном количестве пришел разорить Россию:

– Похваляется он, – говорили платовские посланцы, – пройти Русь до самых берегов тихого Дона. Если Бог попустит врага осквернить своим присутствием казачью землю, тогда не пощадит он ни жен, ни детей наших, поругает он храмы Господни, встревожит прах отцов наших и смешает горячую казачью кровь с волнами тихого Дона!..

Молча, с опущенными головами, слушали казаки эту речь. Слышались их вздохи, иногда кто-нибудь творил крестное знамение.

– Атаман, – продолжал гонец, – призывает всех верных донцов стать на защиту Царя и Отечества!

– Скорее умрем, но не выдадим России и тихий Дон на поругание французам! – кричали казаки.

Смятение во французском войске при появлении казаков

Весь Дон шумел от казачьих голосов. Поднимались верхние и нижние юрты. Без царского указа, по одному слову своего атамана, и старые и молодые и богатые и бедные становились под станичные знамена. Шли люди, давно уволенные в отставку, шли единственные сыновья – опора всей семьи.

Пустел Дон. По станицам и хуторам оставались только немощные столетние старики, да женщины, да малые дети. Дон весь пошел выручать свою мать – Россию.

Донское дворянство выставило 1500 лошадей. Торговые казаки пожертвовали 100 тысяч рублей на нужды поголовного донского ополчения. Каждый жертвовал еще, кто чем мог. У кого было два седла – отдавал седло неимущему; помогали оружием, одеждой. В самое короткое время было собрано 26 полков и снаряжено шесть орудий донской конной артиллерии. Без дневок и без отдыхов тронулись эти полки с Дона и пошли, делая по 60-ти верст в день, на выручку русской армии, к Тарутинскому лагерю…

Казаки шли бодро и смело, готовые на подвиг и на смерть.

– Один раз родила казака мати, – говорили они, – один раз и умирати!..

 

55. Изгнание французов из России

Москва догорала. Стоял конец сентября. По ночам было холодно и солдатам великой армии Наполеона негде было укрыться. Голодные и оборванные, они начали гибнуть от болезней. Между тем русская армия усиливалась ополчениями, бодрое настроение было в русских войсках. Все желали наступления на французов, жаждали победы и верили в нее…

Наполеон решил отступать… И только вышел он из Москвы, как русские перешли в наступление.

5 октября русская армия тронулась из Тарутина. Вечером, шестью колоннами, двинулась она к французскому авангарду Мюрата, стоявшему отдельно в 60-ти верстах от главной армии Наполеона. В правой колонне нашей шло десять казачьих полков под начальством графа Орлова-Денисова.

В засаде. Мужики-партизаны. Зима 1812 г. С картины В.В. Верещагина

Все эти колонны должны были одновременно на рассвете подойти к французскому лагерю и атаковать его. Ночь наступила темная, подул холодный сырой ветер; по грязным дорогам пехота еле тянулась, пушки увязали, и только казачья колонна графа Орлова-Денисова к назначенному часу пришла на место. Казаки вытянулись длинной лавой на опушке густого ольхового леса.

Светало; ветер бил голыми ветвями, срывая с них последние, бурые листья. Накрапывал мелкий дождь. Тревожно выжидая, ходил взад и вперед Орлов-Денисов. По времени пора было начинать. Но русских колонн еще не было. Тихо спал в сыром осеннем утре французский лагерь… Вот начали и в нем просыпаться. Показались кавалеристы. Они, без оружия и без седел, ехали с лошадьми на водопой.

– Что же, начинать, что ли? – спрашивали казачьи полковники графа.

Орлов-Денисов посматривал то на часы, то на восток, откуда должны были появиться пехотные колонны. Но там не было заметно никакого движения.

– Ну, с Богом!

Казаки сели на лошадей, оправились и… ги-ги! – сотня за сотней, как из мешка, полетели пятьдесят казачьих сотен на пробуждающийся бивак французской армии. Весь лагерь левого крыла и 38 орудий были отхвачены казаками. Казаки рассыпались по биваку, били отсталых, хватали орудие, вывозили пушки, поджигали зарядные ящики, всюду внося тревогу и беспокойство. Французы устраивались в середине, и в это же время показалась первая русская колонна.

Кое-как устроившиеся кирасиры понеслись на казаков.

Бой разгорался по всей линии. Мюрат постепенно вводил свои полки; но русские теснили французов, и они начали отступать.

Сражение при Тарутине решило исход войны в нашу пользу. Это было первое сражение со времени перехода французов через Неман, где мы одержали полную победу. И эту победу русской армии дали донские казаки. За время нахождения Наполеона в Москве – его армия ослабела, наша же усилилась. Тарутинское сражение показало русским, что французы уже не в силах бороться с нами, и сами французы это поняли и начали отступать.

Дело у Городни. Атака донцов на Наполеона. 1812 г.

Останки армии Наполеона

Как при вступлении Наполеона в Русскую землю донцы наседали на французов и всюду теснили их, так и теперь, при отходе врага Донские казаки неустанно преследовали его. Они навели панику и уныние на французских начальников. Вот что писали о них в это время лучшие знатоки кавалерийского дела:

…«Казаки делают войну весьма опасной, – писал о донцах француз де-Брак, – и в особенности для тех офицеров, которые назначены производить разведки. Многие из них, в особенности офицеры генерального штаба, довольствовались обыкновенно тем, что успевали узнать от местных жителей, и, из опасения наткнуться на казаков, никогда не поверяли на месте этих показаний, а потому император не мог узнать того, что происходило в неприятельских войсках»…

Другой француз, генерала Моран, поражается лихостью и увертливостью донских казаков.

…«Казаки, кидаясь в атаку, – пишет он, – обыкновенно несутся марш маршем и хорошо останавливаются на этом аллюре. Их лошади много способствуют смелости и со своими всадниками составляют как будто одно целое. Эти люди, будучи осторожны, не требуют особых попечений о себе, отличаются необыкновенною стремительностью в своих действиях и редкой смелостью в своих движениях».

«Какое великолепное зрелище представляла наша кавалерия, когда, блистая при лучах июньского солнца золотом и сталью, пылая отвагой, она гордо развертывала свои стройные линии на берегах Немана! Какие грустные размышления возбуждали эти перестроения, утомлявшие только лошадей и оказавшиеся совершенно бесполезными в делах с теми самыми казаками, которые до сих пор были презираемы всеми, но которые так много сделали для славы России. Каждый день видели их в виде огромной завесы, покрывающей горизонт, от которой отделялись смелые наездники и подъезжали к самым нашим рядам. Мы развертываемся, смело кидаемся в атаку и совершенно уже настигаем их линии, но они пропадают как сон, и на месте их видны только голые березы и сосны… По прошествии часа, когда мы начинаем кормить лошадей, черная линия казаков снова показывается на горизонте и снова угрожает нам своим нападением. Мы повторяем тот же маневр и по-прежнему не имеем успеха в своих действиях… Таким образом, одна из лучших и храбрейших кавалерий, какую только когда-либо видели, утомлялась и приходила в расстройство в делах с теми людьми, которых она постоянно считала недостойными себя, но которые, тем не менее, были истинными освободителями своего отечества!»…

…«Военная история представляет нам много весьма поучительных примеров, – пишет англичанин Нолан, – того превосходства казаков над регулярной кавалерией, которым не следует пренебрегать и которое не должно забывать».

Такую славу приобрели себе донские казаки в это тяжелое боевое время.

В полках Наполеоновских уже не было ни порядка, ни дисциплины. С этого дня казаки насели на армию Наполеона, как надоедливые мухи, и гнали и преследовали ее, не давая отдыха.

13 октября, рано утром, Наполеон отправился верхом с конвоем и с генералами Раппом и Коленкуром осмотреть место бывшего 12 октября под Малоярославцем сражения. Они не отъехали и версты от бивака своей гвардии, как увидали у деревни Городни выходящую из леса стройную колонну. Люди ехали, равняясь в отделениях, начальники были впереди частей. Наполеон ехал спокойно. Он думал, что это идет французская конница. Но вдруг его спутники заметили, что колонны выстраивают фронт, размыкаются по полю. Показались зловещие пики.

– Государь! Это казаки! – в испуге воскликнул Коленкур.

– Не может быть, – сказал Наполеон.

Казаки, между тем, уже неслись к дороге.

Рапп схватил под уздцы лошадь Наполеона и насильно поворотил ее назад.

– Да это наши, – уверяю вас, – снова сказал Наполеон.

Ему не верилось, чтобы казаки могли быть в середине его войск, подле самого его императорского лагеря.

– Это казаки! Медлить нельзя, государь! – проговорил Рапп.

– Точно, это они!

Наполеон выхватил шпагу и помчался к лагерю, приказав своему конвою встретить казаков.

Казаки разметали конвой, схватили бы и самого Наполеона, если бы Платов не увидал стоящий в стороне артиллерийский бивак и не направил свои полки на него. Казаки взяли 40 орудий гвардейской артиллерии, 11 они успели увезти, а 29 испортили, так как были атакованы гвардейской конницей под командою маршала Бессьера.

С первых дней ноября месяца начались морозы и посыпал снег. Наполеон со своей армией проходил теперь тем же путем, которым он шел и на Москву, и который был разорен русскими. Нигде нельзя было найти ни продовольствия, ни фуража. Жестокая стужа увеличивала страдания французов. Они отмораживали руки и ноги, падали в глубоком снегу и замерзали. Казаки находили целые биваки замерзших людей. Прогнавши раз небольшую кучу французов, сидевших у костра, казаки нашли в котле человеческое мясо! Полки и батареи бросали оружие и сдавались перед маленьким казачьим разъездом.

И опять все труды, все ужасы голодных морозных бивуаков, которые приходилось испытывать французам, испытывали и казаки. Они так же отмораживали себе руки и ноги, также стыли на своих лошадях, умирали от холода. Полки таяли. В тысячном Атаманском полку оставалось только полтораста человек, но эти полтораста неутомимо гнали Наполеона!

Эту полузамерзшую французскую армию со всех сторон окружили маленькие отряды, действовавшие сами по себе и уничтожавшие, где только можно, французов. Отряды эти назывались партизанскими отрядами. Руководили ими отчаянные люди – Денис Давыдов, Фигнер, Сеславин и другие. Они состояли из гусар и охотников из мужиков, но каждому из них была придана где сотня, а где и более казаков, и донцы работали вместе с партизанами, в связи с ними.

Пленных уже не считали и не брали. От них отбирали оружие и предоставляли им идти, куда глаза глядят. Они все равно погибали. Под напором казачьих сотен сдавались генералы и маршалы. Казаки отбирали назад обозы, нагруженные богатой добычей, набранной французами в Москве. Среди этой добычи донцы находили священные сосуды из церквей, серебряные ризы, содранные со святых икон. Бережно собирали все это наши деды. Они не продавали серебра никому. Однажды донской казак подъехал к гвардейскому корпусу и продавал разные вещи, отнятые у французов. Тут были часы, кольца, табакерки, пистолеты, сабли. Покупатель, чиновник Литовского полка Щеглов, увидал у казака большой и тяжелый мешок, висевший поперек холки его лошади.

– А тут у тебя нет ли чего продажного, станичник? – спросил он у казака.

– Нет, это церковное серебро. Я обещал пожертвовать его в какую-нибудь церковь. Боже сохрани, чтобы я пользовался хотя одним золотником.

– Отдай тогда на нашу церковь, – сказал ему чиновник.

– Это ладно. Бери!

Казак снял тяжелый мешок с седла и передал его чиновнику, а потом беззаботно свистнул и уехал, не назвавши даже своего имени.

Атаман Платов в походе. С рисунка, сделанного в 1813 г.

Уже с октября начались жестокие морозы. Реки неслись холодные, темные, покрытые льдинами. Мосты были снесены осенним ледоходом или испорчены жителями. 28 октября отряд итальянцев под командою вице-короля подошел к реке Вопи и не нашел моста. Пришлось проходить по пояс в воде. Берега были круты и обледенели, люди скатывались в воду, ушибались о замерзшую землю и тонули. Хотели строить мост, но под руками не было готового леса, а ехать собирать лес побоялись – казаки наседали. Суетно и торопливо шла переправа. В туманной дали короткого серого осеннего дня слышались частые выстрелы. Итальянцы торопились переправлять пушки, но дно реки было вязкое, и пушки застревали. Между тем выстрелы становились слышнее: казаки приближались. Тогда, в отчаянии, итальянцы бросили обоз и пушки и торопливо перешли реку. Казаки захватили здесь весь обоз, 23 пушки и 2000 пленных.

Тяжелый бивак предстоял Итальянскому корпусу. Дул пронизывающей холодный ветер и задувал костры. Измокшим на переправе итальянским солдатам негде было обсушиться и согреться. В ближайшем селении Духовщине стояло два казачьих полка генерала Иловайского 12-го. Итальянцы гибли на своем холодном биваке, падали в тяжелом бреду и умирали.

На утро 29-го числа вице-король Итальянский со всей армией тронулся к Духовщине и заставил Иловайского очистить деревню, но к Иловайскому подошел Платов – они насели на вице-короля, уничтожили его конницу, забрали остальные пушки и 1 ноября вогнали в Смоленск без конницы и с 12-ю только пушками.

За эти дела под Вопью и Смоленском Платов был пожалован в графское достоинство.

Французская конница гибла под ударами казаков. Отощавшие от бескормицы лошади, не имевшие хорошей ковки, отказывались идти по обледенелым дорогам. Люди выбивались из сил, погоняя их. Они отставали от своей пехоты и гибли под ударами казаков.

Без конницы французская армия была как без глаз и без ушей. Ни на одном биваке не было спокойствия, и измученные дневным маршем люди не имели отдыха ночью. Им снились казаки.

3 ноября под городом Красным наша армия насела на французов и заставила их бежать. Ночью после сражения никто не спал. В местечке Лядах две сотни казаков с крестьянами заставили всю армию провести ночь под ружьем…

7 ноября остатки Наполеоновской армии прибыли в г. Оршу. Из полутораста тысяч, выступивших из Москвы, сюда дошло едва 30 000. Да и эти тридцать тысяч уже не могли называться солдатами. Это были оборванцы, на половину безоружные и больные, неспособные к сопротивлению.

В такой вид привели их боевые невзгоды и постоянные нападения казаков.

Граф Платов преследовал наиболее стойкого и мужественного генерала Наполеоновской армии, маршала Нея. 5 ноября Платов вошел в Смоленск, из которого только что вышел Ней. Оставивши в Смоленске 20-й егерский полк и сотню казаков, сам Платов бросился преследовать по обеим сторонам Днепра уходившего Нея.

Сотник Наркин, шедший в авангарде отряда генерал-майора Денисова, скоро нашел 112 орудий, брошенных французами на большой дороге, в 17-ти верстах от Смоленска.

Атаман с 12-ю полками шел по глубокому снегу, по узким дорогам, а местами прямо полями, пересеченными канавами, наперерез самому маршалу Нею. Лошади проваливались в снежных сугробах, падали в запорошенные снегом канавы, но шли вперед.

Ней вел свои полки в густых колоннах по самому берегу Днепра. Вправо и влево от колонн были высланы стрелковые цепи. Недалеко от села Гусиного на поляне между двумя лесами Платов нагнал Нея, обстрелял его из пушек и отхватил часть колонны. В то же время часть казаков, с пушками, с невероятными усилиями пробилась сквозь густой лес и вышла наперерез французов. Произошла страшная схватка. Французы, надеявшиеся спастись в лесу, были встречены оттуда картечным и ружейным огнем. Солдаты, бросая ружья, бежали в разные стороны. Ней на крестьянской лошади кинулся к ним.

– Солдаты! – громовым голосом кричал он. – Неужели вы предпочтете постыдный плен славной смерти за императора и Францию!?

И изнемогшие солдаты послушали своего маршала. Они устроили колонну и бросились к лесу. Но Платов уже вывел оттуда казаков.

Французы вошли в дремучий лес, с трудом прошли через него, побросавши ранцы, и лишь далеко за полночь дошли до села Дубровны. Но на рассвете перед ними опять явился Платов и выгнал их из Дубровны…

Только 8 ноября Ней пешком дошел с остатками своих войск до города Орши и здесь соединился с наполеоновыми войсками.

12 ноября Наполеон с остатками своей армии начал переправляться через Березину. Платов шел за ним по пятам.

23 ноября Наполеон оставил армию и, под именем Коленкура, в почтовой карете уехал в Париж. Теперь бегущую французскую армию прикрывал мужественный Ней.

Он шел так быстро, что наша армия не поспевала за ним. Его преследовал только Платов с конными полками и донскими пушками, поставленными на полозья.

29 ноября сам маршал взял ружье и с несколькими солдатами пошел отражать натиск казаков. Его солдаты разбежались, и маршал Ней не был взят в плен только потому, что никто из казаков не признал его за первого генерала Наполеона: так плохо он был одет.

Как толпа оборванных нищих, голодная и обмерзшая, шла армия Наполеона. Ней еще пытался обороняться в Ковно, где были пушки и свежие немецкие войска. Но немцы при приближении русских войск перепились и разбежались. Ней пытался с горстью храбрецов удержать русские войска, но казаки обошли Ковно, и Ней с 200 гренадер старой императорской гвардии спасся в лесу… Последние остатки французской армии перешли через Неман.

Ни одного француза не было на Русской земле. Это было перед Рождеством. И с той поры, на всенощной в Рождественский сочельник во всех церквах поют торжественную молитву: «С нами Бог! Разумейте языцы и покоряйтеся, яко с нами Бог!» Этим вспоминают освобождение России от Наполеоновых полчищ.

Отъезд Наполеона из России 23 ноября 1812 г.

Казачий корпус Платова остановился на берегах реки Немана, там, где в июне месяце он начал свои действия. Командиры полков здесь приводили в порядок лошадей, снаряжение, пополняли ряды, считали добычу.

Велика была эта добыча, отнятая казаками графа Платова в 1812 году!

За шесть месяцев борьбы с Наполеоном донские казаки истребили более 18 000 французов, взяли в плен 10 генералов, 1047 штаб и обер-офицеров и около 40 000 нижних чинов. Знамен отбито 15, пушек 364 и 1 066 зарядных ящиков.

Громадное количество серебра казаки сдали Кутузову для пожертвования на церкви.

В Казанском соборе в Санкт-Петербурге сделана из этого серебра тяжелая решетка вдоль главного амвона храма. На этой решетке есть только скромная надпись: «Усердное приношение войска Донского». В решетке этой 40 пудов веса.

Кроме того, Платов передал 10 пудов серебра и 20 000 рублей на возобновление ограбленных французами храмов Донского монастыря в Москве…

В ноябре месяце к нашей армии прибыл император Александр I и приказал войскам переходить через Неман и преследовать французов за границей.

Начинался заграничный поход казаков.

 

56. Лейпциг. Фер-Шампенуаз. Намур. Париж. 1813–1814 годы

В начале заграничного похода граф Платов был отозван в главную квартиру государя императора и донские полки распределены по корпусам. В феврале 1813 года генерал Чернышев составил летучие отряды из шести казачьих полков, шести эскадронов гусар и драгун и бросился к Берлину, столице Прусского королевства, занятому французами. Русских там совсем не ожидали. Чернышева отдал распоряжение о медленном, осторожном и постепенном занятии Берлина, но когда полк Киселева подошел к воротам, оттуда выехало тридцать французских всадников. Казаки с места в карьер кинулись на них, вогнали их в город и влетели за ними в ворота. За полком Киселева вскочил и полк Власова, а за ними и Чернышев. Казаки промчались по улицам Берлина и выскочили на реку Шпрее, протекающую через Берлин. Все мосты через реку были сломаны, кроме одного каменного. На этом мосту стояла батарея из шести пушек. Под выстрелами французской пехоты казаки пронеслись по всем улицам Берлина и потом ушли, по приказанию Чернышева, из города, наведя ужас на весь французский отряд.

Бивак казаков в Гамбурге в 1813 г. По рисунку того времени, сделанному Хр. Зуром

Казаки в Берлине в 1813 г. С немецкой картины того времени

Русские войска шаг за шагом подавались в глубь Германии. Оставленные в Немецкой земле полки французские не могли противостоять нашим и отступали. Наполеон требовал подкреплений из Франции, собирал войска, готовясь перейти в наступление на русских и одним ударом покончить с императором Александром и его союзником, Прусским королем.

К осени 1813 года он собрал громадную армию, силою в 130 000 человек, и решил под городом Лейпцигом атаковать союзные войска. Но у союзников собрались тоже большие силы, до 280 000 человек. Это сражение должно было решить войну.

Утром 4 октября союзные русско-немецкие войска атаковали французов. Наполеон отбил все атаки, собрал 100 эскадронов кавалерии, массу, около 8000, закованных в стальные латы всадников и послал их на русские войска. Под страшною силою конной атаки до последнего человека погиб целый батальон Кременчугского пехотного полка, в артиллерийской роте графа Аракчеева вся прислуга была изрублена тяжелыми палашами и орудия захвачены французами. Стремительным потоком, все сокрушая под страшными ударами сабель и палашей, неслась французская конница. Она прорвала линии 2-го пехотного корпуса и внезапно появилась у селения Госсы, там, где стоял, окруженный свитой, государь император Александр I.

Несмотря на страшную опасность, император Александр продолжал стоять у деревни Госсы. Он смотрел на опрокинутые войска и на поддержку, которая шла к ним. Между тем, неприятельская конница была совсем близко… Еще мгновение – и русский царь был бы в плену.

Выручили его, спасли, заслонили своею грудью, да мало того, что заслонили, но прогнали и уничтожили и самую конницу французскую наши лейб-казаки.

Лейб-гвардии Казачий полк стоял тут же у подошвы холма, на котором был император. Все походы лейб-казаки сопровождали своего государя, составляя его почетный конвой. Лейб-казакам, заслоненным от поля холмом, не было видно, что такое произошло, но по суматохе, по тому, что в свите государевой началась суета – они чувствовали, что что-то неладно. Им было видно, как государь подозвал к себе стоявшего позади царской свиты их командира, графа Орлова-Денисова, отдал ему какое-то приказание и Орлов на своем рыжем коне помчался куда-то назад и скрылся из вида. И казаки догадались, что государь потребовал резервы.

Вдруг раздались из свиты встревоженные голоса:

– Позвать полковника Ефремова!..

– Полковника Ефремова к государю!

Ефремов был старшим после Орлова-Денисова и стоял перед полком. В одну минуту Ефремов был подле государя. Государь сказал ему что-то, и сейчас же Ефремов обернул свою лошадь и скомандовал:

– Полк! Отделениями по четыре направо! Заезжай, рысью, – марш! За мной!

И он понесся вперед, не ожидая полка.

– Не отставай от командира! – крикнул кто-то в рядах, и казаки ударили шпорами своих лошадей и пустили их в карьер. И сейчас же они попали в тонкий болотистый ручей, который нельзя было обскакать. Началась суматоха. Плотина узкая, вдвоем не проскачешь, – скакать по одному – длинная история.

Эскадроны рассыпались по берегу, точно табун лошадей, пригнанный к водопою. Вдруг кто-то крикнул: – пошел! – и казаки, кто где стоял, кинулись напрямик: кто пробирался по мосту, кто плыл, кто, забравшись в тину, барахтался в ней по самое брюхо лошади. И вот лейб-эскадрон уже на том берегу, за ним выбираются и остальные. Странное зрелище увидали лейб-казаки. Наших гонят… французские латники совсем близко к государю.

– Эскадрон! Благословляю! – крикнул Ефремов и, подняв обнаженную саблю, сделал ею крестное знамение.

Казаки схватили наперевес свои дротики, гикнули и ринулись на латников.

Лихой вахмистр лейб-эскадрона Тимофей Иванович Першиков, казак Казанской станицы, скакал и в это время раздумывал – на кого ему напасть? «Дай, – думает, – ссажу французского генерала». Наметил он его, вырвался из фронта и понесся. Генерал повернул коня и пошел навстречу лейб-казачьему вахмистру легким галопом. Весь он закован в латы, сверкает на нем медь и сталь, в руках у него огромный палаш. И понял вахмистр, что генерал французский не новичок в кавалерийском деле, ведет коня прямо в разрез и норовит ударить грудью своей большой лошади в бок донскому мерину; ударь он так, и казак три раза бы перевернулся кубарем. И решил казак хитростью обойти француза так, как его учили деды. Конь у него был добрый, голоса его слушал. Доморощенный конь, из отцовского табуна. Чуть только поравнялся Першиков с французом, мотнул своего коня в сторону, да как крикнет – тпру! – конь и уперся в землю всеми четырьмя ногами. В ту же минуту Першиков отнес пику в сторону, да как махнет ею наотмашь – угодил генералу прямо под девятое ребро, пика просадила его насквозь. Упал он от такого молодецкого удара вместе с конем, схватился за древко обеими руками и чуть не стянул Першикова с лошади. Уперся Першиков в стремя левою ногою, встряхнул француза на пики, что было силы, да так рванул его, что чуть и сам из седла не вылетел. Француз тут же и помер.

Казаки на главной улице Берлина Унтер-ден-Линден. С рисунка того времени

Все это случилось так быстро – глазом моргнуть… Эскадрон, между тем, уже врезался в ряды французов с таким гиком, гамом и ревом, что французы сразу оробели, да как загалдят между собою – и давай Бог ноги. Лейб-казаки за ними – и очутились в самой середине их конницы. Врезаться-то лейб-казаки врезались, а справиться и не могут, – стоят перед ними кирасиры, как медная стена.

– Коли его в пузо, да под мышки! – крикнул Ефремов.

Пошли работать казаки!.. Першиков первый толкнул пикой в морду французской лошади, по мундштуку, она взвилась на дыбы, поддала задом, и француз грохнулся о земь, только латы звякнули. Тогда пошли казаки шпырять лошадей, кто в морду, кто в ноздри, кто в ухо, – лошади взбесились, начали прядать одна на другую, стали бить задом и передом, французам уже стало не до того, чтобы рубить, дай Бог в седле усидеть… И пошла у них каша! Давят друг друга, топчут… А тут и наши подоспели. Налетела гвардейская кавалерия под командою генерала Шевича, ударили пушки конной артиллерии, с другого фланга на французов наскочили немецкие полки – кирасирский и драгунский. Французы бросились назад. Лейб-казаки за ними… Поработала тут донская пика! Командиры сами записались в чернорабочие, знай колют и рубят! Иной казак собьет пикою с француза каску, тот спрячет голову, согнется, выставит зад, на заду-то лат у него нет, и казак так и просадит его пикою до самых плеч, подымет пику, а кирасир у него на пике, как турок на колу! Много поломали в тот памятный день лейб-казаки пик.

Они гнали французов до самой пехоты. Рассвирепели страшно. Спасаясь от донских пик, французы не попали в интервалы своей пехоты и помяли ее ряды. Только выехавшая навстречу лейб-казачьему полку батарея картечью и остановила их. Лейб-казаки выскочили из-под картечного огня и пошли шагом. Никто их не преследовал.

Тихо возвращались эскадроны с места страшного побоища; многих лошадей вели за полком в поводу; казаки, у которых лошади были ранены, шли рядом. Полковник Чеботарев и 18 казаков были убиты, поручики Орлов 2 и Бескровный, корнет Николаев и 31 казак были ранены…

Невеселые шли казаки. Вдруг в лейб-эскадроне казаки заговорили: – давай, братцы, песню споем!

Першиков, у которого все лицо было рассечено в схватке концом кирасирского палаша, подъехал к своему эскадронному командиру и говорит:

– Дозвольте, ваше высокоблагородье, казакам песню сыграть…

– Нельзя, братцы, – задумчиво проговорил командир, – видишь, царь смотрит!

– Тем лучше, что смотрит, – бойко отвечал вахмистр, – он сам послал нас на латников и его же молитвами мы возвращаемся живы и невредимы.

– А это что? – сказал командир, указывая на щеку вахмистра, рассеченную палашом. Вахмистр провел рукою по щеке, посмотрел на кровь и отвечал серьезно:

– Это пустяки, ваше высокоблагородье. А вот что я доложу вам: нам дедами и отцами дан великий завет – не только быть телохранителями царя, а и веселить его душу и сердце!

– Валяй! – улыбаясь сказал командир.

Вихрем вынеслись песенники, и на поле, усеянном трупами кирасир, грянула разудалая песня:

Хору вторил медный рожок, звенели тарелки, гудела волынка. Ефремов ехал перед песенниками и, понурив голову, задумчиво говорил: «хорошо! хорошо!..»

– А откуда они волынку достали? – спросил он у эскадронного командира.

– А тут у немца купили. Ну, да и волынка ж попалась славная: гудит, точно нашей победе радуется.

А вот и плотина. За нею, на холме, по-прежнему видна была величавая фигура государя императора, священную особу которого охранили лейб-казаки. Он все видел. Он видел и большое зеленое поле, истоптанное лошадьми, залитое кровью, покрытое телами казаков и кирасир. В братских объятиях смерти лежали они, положившие душу свою за други своя…

Донские казаки в Германии в 1807 г. Художник Б.П. Виллевальде

Казаки подтянулись и молодцевато прошли мимо своего обожаемого государя. Их потные лошади были залиты грязью и кровью, их алые куртки разорваны и загрязнены, и руки и лица были в крови. Многие были бледны от полученных ран, но восторгом горели их лица, и молодцами прошли мимо своего государя лейб-казаки, только что сокрушившие мощным натиском французскую конницу.

Ефремов подскакал к государю. Когда он возвращался, острый глаз лейб-казака явственно различил на шее его что-то белое. И, когда он подъехал ближе, все ясно увидали, что это был Георгиевский крест 3-й степени. Ефремов получил его из рук самого государя на поле сражения.

И загремело по счастливым рядам лейб-казаков неудержимое, величественное ура! Стихло оно, и Ефремов сказал своим удалым лейб-казакам:

– Полк! Государь благодарит всех вас за ваш нынешний славный подвиг. Он мне сказал, что всеми вами доволен в душе своей и в сердце; благодарит Бога, что вы из страшного, смертного боя возвратились с ничтожною потерею, молит Его, чтобы вы и в будущих ваших подвигах были так же счастливы, как сегодня!..

И опять – ура!

Славная атака лейб-казаков под Лейпцигом навсегда запечатлена в памяти полка. В 1832 году полковой праздник полку был установлен на 4-е октября. В этот день лейб-казаки вспоминают великий день славной победы своей над французами.

Блестящей атакой лейб-казаков, поддержанной гвардейской конницей, победа решилась в нашу пользу. 5-го и 6-го октября еще были бои, но в последней своей атаке, вечером 6-го октября, французы были разбиты и отступили…

Привал донских казаков в Германии

Их опять погнали казаки. Теперь Платов был снова во главе их. Всю холодную зиму преследовали донцы отступавшую французскую армию. Они шли по чужой стороне. И зима была здесь чужая, без снега. Дожди сменялись морозами, и опять были дожди. Тяжело отзывалась такая зима на казачьих лошадях. В ту пору и песня сложилась:

Имея впереди себя самого государя императора, армия наша бодро и смело подвигалась к столице Французской земли – городу Парижу.

Вечером, 13 марта 1814 года, государь император остановился на ночлег недалеко от Парижа, в местечке Фер Шампенуаз. Только что расположились на ночлег, как раздались ружейные выстрелы и показалась пехота. Государь приказал своему конвою – лейб-казакам атаковать их. Французы живо построили каре и начали стрелять залпами по лейб-казакам. Но это не остановило лейб-казаков. Они налетели на ощетинившееся штыками каре и в одну минуту смяли его. Французы бросали оружие и просили пощады, а кто защищался – попадал под пики лейб-казаков.

Часть французов наскочила на нашу батарею. Тогда лейб-казаки под командою полковника Ефремова и ротмистра Орлова пробились к батарее, и Ефремов, несмотря на то, что был ранен штыком в голову, сражался до тех пор, пока не подоспели наши гусары и пехота.

Между тем граф Платов продолжал также действовать со своими казаками. 4 февраля 1814 года он подошел к сильно укрепленному городу Намуру. С ним были только казаки. Подойдя к Намуру, Платов послал переговорщика и потребовал сдачи города. Но комендант города ответил: «Рвы наполнятся трупами, река обагрится кровью, а города не сдам! Храбрость и решительность французов всем известны!»

Получив такой ответ, Платов приступил к правильной осаде города. Спешивши казачьи полки, он расположил лошадей сзади, орудия донской артиллерии поставил на позицию и стал бомбардировать город. Удачными выстрелами казачьих пушек два орудия в крепости были подбиты и много прислуги было перебито.

До самой ночи шла артиллерийская перестрелка. С наступлением сумерек Платов приказал разложить большие костры при обозах и лошадях и затем постепенно раскладывать огни все дальше и дальше от города так, как будто бы это подходят новые войска. Потом он призвал к себе полковых командиров и сказал им:

– С Божьей помощью я решился в эту ночь взять город приступом. Мы русские и, следовательно, должны ожидать удачи. С именем Бога и Государя приступим к делу…

В то же время в полках казачьих читали следующий его приказ:

«С твердым упованием на Бога, с ревностным усердием к Государю и с пламенною любовью к Отечеству совершим в сию ночь приступ к городу Намуру. Со всех полков наряжаются по три, а с Атаманского полка пять сотен пеших казаков с дротиками. У кого есть патроны, тот должен быть с ружьем. Наблюдать тишину; а подступя к городу с трех назначенных мест, производить беспрерывный крик. У страха глаза большие; неприятелю сила наша неизвестна. Город кругом окован нашей цепью; никто не подаст вести врагу. Вспомните Измаильский приступ: к стенам его казаки шли с открытою грудью. Вера и верность увенчались там успехом; и здесь, уповая на Бога, ожидаем несомненно славы и победы. Овладев городом, не чинить жителям никакого вреда, никакой обиды. Покажем врагам нашим, что мы побеждаем сопротивников верой, мужеством и великодушием…»

Наступила темная ночь. Платов сидел на камне и сидя дремал. Ему донесли, что казаки готовы на штурм. Платов встал, перекрестился и сказал полковнику Шпербергу, назначенному командовать спешенными казаками:

– С Божьею помощью ступайте, начинайте. Приближайтесь к городу скрытными путями, тихомолком, чтобы враг и шороху нашего не услышал. Уведомляйте меня обо всем. Подошедши к городу – пустите ракету. Дай Бог, чтобы неприятель сдался без кровопролития. Бог всем располагает; да будет по Его святой воле!

Казаки пошли на приступ. Подойдя к городу, они подняли страшный крик, и 2 орудия донской артиллерии начали стрельбу по городу. Французы открыли огонь со стен. Донские пушки разбивали ворота. Первый приступ казаков на стены был отбит. Тогда Платов послал на помощь Шпербергу генерал-майора Грекова 8-го с казаками и приказал ему непременно зажечь ворота.

Казаки живо подскочили к воротам, принесли солому, порох, и вскоре зарево озарило темноту ночи. Ворота города горели. Казаки с криком «ура» кинулись с одними дротиками на приступ, черноморские сотни открыли сильную стрельбу по стенам… И вдруг, среди трескотни ружей и криков «ура» раздались резкие звуки трубы. Неприятель трубил о сдаче.

Платов предложил гарнизону идти из города в плен и сдать оружие. Он обещал, что спокойствие жителей ничем не будет нарушено.

К рассвету все было кончено. Большой отряд французов был обезоружен и приведен к Платову.

– Мы возложили упование наше на Бога, – сказал Платов генерал-майору Грекову 8-му и полковнику Шпербергу, – Бог увенчал надежду нашу. Принесем Ему благодарение.

Бивак донцов в Париже в 1817 г.

Настал рассвет. Пленники сидели в казачьем лагере и видели кругом себя лишь небольшой конный отряд донских и черноморских казаков. Платов позвал к своему шатру коменданта крепости Намура закусить чем Бог послал.

– А где же ваша пехота? – спросил комендант у Платова.

Платов показал ему на казаков.

– Вот те люди, – сказал он, – которые штурмовали вас ночью.

– Я должен быть расстрелян за мою оплошность! – вскричал французский полковник, – никогда бы я не сдал города, если бы я знал, что тут одни казаки.

– Э, друг мой! – сказал на это Платов, – прежде не хвались, а Богу помолись! Напишите-ка лучше Наполеону, что с нашим государем ополчился на него сам Бог, и мы не желаем зла французам, но хотим только истребить его, общего нашего врага.

Торжественно, во главе своего Атаманского полка, вступил в Намур Платов. Жители приветствовали казаков радостными криками. В городе Платов взял 4 орудия и много всяких военных запасов.

18 марта под стенами Парижа было последнее сражение. К утру 19 марта русские овладели всеми валами и рвами Парижа, и в 10 часов утра государь император Александр I вместе с королем прусским вступил в завоеванный город.

Донские казаки стали биваком в большом городском саду, в Елисейских Полях; и целыми днями ходили к ним жители Парижа и смотрели, и дивились на доблестных казаков. Два года с лишним воевали они, два года с лишним они побеждали непобедимую до той поры французскую армию. Их атаман – граф Платов, возбуждал особенное внимание. Англичане пригласили его посетить Лондон и там подарили ему драгоценную, украшенную бриллиантами саблю; они удивлялись его храбрости и восхищались его умом. На французских фабриках стали выделывать блюдца и чашки с изображением донского атамана, на платках изображали его вместе с казаками.

Война, вернее сказать, целый ряд войн с Наполеоном был окончен. Сам Наполеон был свергнут с французского престола и должен был уехать из Франции, и наступил для России прочный и долгий мир.

Донские полки, один за одним, потянулись из Франции домой.

 

57. После Отечественной войны

Кончен бесконечный дальний путь. Роскошная столица Франции, Париж, осталась позади, далеко позади остались и нарядные горы, и дивные леса, и голубые зеркальные озера и реки, на которых казаки дивовались паром движущейся лодкой – первым пароходом. Вот и степи родные. Пахнуло полынью, горелой соломой, показались белые мазанки родных хуторов и станиц.

И слезали с усталых коней наши деды, и прежде чем поздороваться с родными, со всеми станичниками, вышедшими навстречу, становились они на колени, целовали землю и говорили: «да, заслужили наши казаки Богу, Государю и всевеликому войску Донскому».

А когда прослышали на Дону, что сам граф Платов едет домой, все, кто служил с атаманом, – а служили с ним все и знали его все, – выходили по пути его навстречу. Ездили на дорогу даже из дальних станиц и хуторов. Ожидали проезда любимого героя-атамана по нескольку суток. Каждая станица принимала его хлебом-солью и провожала его на конях, с песнями и ружейной пальбою. Толпа провожающих все увеличивалась и увеличивалась, и к Новочеркасску Платов подъезжал сопровождаемый почти всем войском Донским. Наконец показался и Новочеркасск. Маленькая кучка домиков, два-три золотых креста на церквах лепились на крутой горе. Платов остановил коляску, вылез из нее, стал на колени и положил три земных поклона.

– Слава в вышних Богу и на земле мир! – сказал он теснившимся вокруг него казакам. – Послужил я Царю и постранствовал по чужбине довольно; теперь возвратился на родину и молю Бога, да успокоит Он кости мои на земле моих предков.

Донские казаки в 1815 г. Обратный путь. С немецкой картины того времени

Он взял горсть земли и крепко поцеловал ее.

– Здравствуй, наш атаман, на многие, многие лета! – кричали казаки, и слезы восторженного умиления капали из их глаз.

У самого Новочеркасска Платова встретил наказной атаман Иловайский, сменивший в 1813 году Денисова, генералы и офицеры. Донская артиллерия палила из пушек, звонили колокола. Платов верхом въезжал в свой город. Навстречу были вынесены все войсковые регалии. Платов в сопровождении своего Атаманского полка проехал в Вознесенский собор, где ожидало его духовенство. Здесь был отслужен благодарственный молебен, при чем во время многолетия Государю Императору донская артиллерия произвела 101 выстрел. После молебна Платов вышел к собравшимся на площади казакам и приветствовал их речью.

Знамя, пожалованное войску Донскому Императором Александром I в 1817 г.

Несколько дней еще продолжались в Новочеркасске празднества. Устроены были скачки.

Да и как было не праздновать! В каждом доме были люди, вернувшиеся с похода, были кавалеры с крестами, каждый полк получил отличие, и все войско – милостивую грамоту и Георгиевское белое знамя.

Л.-гв. Казачий полк получил георгиевский штандарт и серебряные трубы за Лейпциг, Атаманский полк получил георгиевское белое знамя и голубой бунчук с надписью: «Буди, Господи, милость Твоя на нас, якоже уповахом на Тя», полки Дячкина, Жирова, Власова 3, Иловайского 11, Грекова 18, Мельникова 4 и Мельникова 5 получили георгиевские знамена. Атаман Платов возведен в потомственное Российской Империи графское достоинство.

В Высочайшей грамоте войску Донскому за службу 1812 года значилось:

«Божиею поспешествующею милостью МЫ, АЛЕКСАНДР ПЕРВЫЙ, Император и Самодержец Всероссийский и пр. и пр. и пр. На Дон в нижния и верхния юрты, нашим атаманам и казакам, войсковому атаману генералу-от-кавалерии графу Платову, правительству войска Донского и всему оному знаменитому войску, Нам вернолюбезному:

Донское наше воинство в минувшую с французами войну усердием, подвижностью и храбрыми действиями своими оказало важные отечеству услуги. Поголовное ополчение и прибытие оного в знатных силах к нашей армии было толь поспешное и скорое, которое тогда токмо бывает, когда совершенная к исполнению долга своего ревность всех и каждого одушевляет и движет. Мужественная и неутомимая бдительность войскового атамана графа Платова, також и сподвизавшихся с ним всех войска сего храбрых генералов, офицеров и всех вообще Донских урядников и казаков, много способствовала к преодолению великих сил неприятельских и к одержанию над ним полных и знаменитых побед. Они непрестанными на него нападениями и частыми с ним битвами везде возбраняли ему способы к продовольствию и чрез то привели всю многочисленную конницу его в совершенное изнурение и ничтожество. Когда потом, после многих бедственных для него сражений, был он победоносным нашим воинством поражен, обращен в бегство и преследован, тогда на пути в новых с ним жарких сражениях отбито у него бывшими под предводительством Нашего храброго атамана графа Платова Донскими казаками знатное число артиллерии со многими взятыми в плен генералами их, офицерами и солдатами. Сверх сего неприятель, беспрестанно ими обеспокоиваемый, принужден был многие орудия свои, со всеми к ним принадлежностями, затоплять в болотах и реках или, не успевая и того сделать, оставлять нам в добычу, так, что в продолжение бегства своего за пределы Российские, претерпел всеконечное и совершенное истребление.

Возвращение казаков на Дон с Отечественной войны

Толь знаменитые заслуги и подвиги Донского войска нашего, коими ознаменовало оно себя под начальством Нам верностью преданного войскового атамана графа Платова, в кампанию 1812 года, и более в продолжение войны во многих битвах, с издания манифеста 13 апреля 1813 года до заключения мирного трактата в Париже, налагают на Нас долг пред целым светом засвидетельствовать и повторить изъявленные в помянутом манифесте справедливую Нашу к нему признательность и благоволение. Да сохранится сие свидетельство в честь и славу его в памяти потомков.

В справедливом уважении к сим отличным подвигам знаменитого Донского войска и в знак Монаршего попечения Нашего о его славе, жалуем Мы ему, от лица благодарного отечества, знамя, отличные деяния войска в незабвенную для России войну изображающее.

Да некогда сыны сынов вернолюбезного Нам войска Донского, преднося пред рядами своими сию святую хоругвь славы и отечества, воспомнят деяния отцов своих и последуют их примеру.

В довершение всемилостивейшего благоволения Нашего к Донскому войску, Мы подтверждаем все права и преимущества, в Бозе почивающими высокими предками Нашими ему дарованные, утверждая Императорским словом Нашим ненарушимость настоящего образа его служения, толикою славою покрытого; неприкосновенность всей окружности его владений со всеми выгодами и угодиями, граматами любезнейшей бабки Нашей Государыни Императрицы Екатерины Великия 27 мая 1793 и Нами в 1811 году августа в 6-й день утвержденную и толикими трудами, заслугами и кровию отцов его приобретенную. Мы надеемся, что таковая признательность Наша, вернолюбезному войску Донскому ныне изъявляемая, обратится ему в священную обязанность стремиться с новою ревностью к новым подвигам по первому воззванию отечества. Пребывая ко всему Донскому войску и к каждому чину и чиновнику оного в особенности Императорскою Нашею милостью благосклонны, благоволили Мы подписать сию грамату собственною нашею рукою и Государственною печатью утвердить повелели…»

 

58. Атаман Платов

Родился 6 августа 1751 г., скончался 3 января 1818 г.

После Ермака Тимофеевича вряд ли кто из донских героев так хорошо всем памятен и известен, как атаман Платов. С его именем тесно связано заложение города Новочеркасска, под его начальством одержаны донскими казаками славные победы над французами, турками и татарами. Почти пятьдесят лет провел Платов в походах и войнах с казаками, тонко изучил он все казачьи сноровки, отлично знал лаву и тщательно готовил каждого казака для боя. Слава казачья была ему всего дороже.

Матвей Иванович Платов родился 6 августа 1751 года в Старо-Черкасской станице. Отец его был заслуженный войсковой старшина. Народное преданье сохранило следующий рассказ о рождении Платова. В этот день отец его, занимавшийся судоходством пошел на протоку посмотреть свое судно. Вдруг птица, летавшая над ним, уронила ему на шапку кусок хлеба. Почтенный старик перекрестился, взял этот кусок и положил к себе в карман. Когда же он подошел к берегу, то к ногам его из воды выпрыгнул громадный сазан. Взволнованный этими происшествиями, идет Платов домой и тут узнает, что у него родился сын. Он собрал своих друзей, помолился с ними перед образом, угостил их рюмкой водки, закусил хлебом, оброненным птицей, и угостил гостей жареным сазаном, так чудесно ему доставшимся.

Родители Матвея Ивановича были люди небогатые. В те времена научить чему-либо сына, дать ему какое-либо образование стоило больших денег. Нужно было посылать в Москву, или Киев, или Воронеж; в Черкасске училищ еще не было. И потому Платова могли научить только читать и писать по-русски. Но недостаток образования своего сына отец и мать Матвея Ивановича старались пополнить воспитанием. И вот это-то воспитание помогало Платову во все тяжелые времена боевой его жизни.

Памятник на могиле графа Матвея Ивановича Платова

Они наставили его в твердой православной вере, научили его повиноваться и почитать начальников, вдохнули в него горячую любовь и преданность государям, страстное обожание родины – России и тихого Дона, и, как могли, рассказали ему славное прошлое Донской земли.

Мальчик рос необыкновенный. Он быстро схватывал всякую науку, сразу запоминал то, что ему говорили, был ловок и проворен. С любовью занимался он верховой ездой, рыбной ловлей и охотой. Никто не умел так ловко и красиво ездить, никто не был так проворен и искусен в рубке или в стрельбе из лука, как сын войскового старшины Платова – Матвей Иванович.

Ему минуло всего тринадцать лет, когда отец зачислил его на действительную службу урядником.

– Смотри, Матвей, – сказал ему отец, – служи государю и тихому Дону примерно. Помни меня. Из простых казаков дошел я до чина войскового старшины – храбростью да примерной службой. Береги отцовские обычаи: – будь казаком! Уповай на Господа Бога, и Он тебя не оставит. Слушай начальников. Будь внимателен к равным тебе, снисходителен к низшим и строг более всего к самому себе. Но помни всегда, никогда, Матвей, и думать не моги забыть наш тихий Дон, вскормивший и взлелеявший тебя. Аминь!..

Отец и сын поцеловались. Всплакнула мать, вышедшая провожать. Сел мальчик на коня, отец подал ему пику – и началась суровая полевая служба молодого казака. Рано тогда начинали служить и долго служили казаки.

Ловкий, сметливый мальчик казак, отличный ездок, толково передававший все приказания, скоро обратил на себя внимание и был произведен в хорунжие. Его стали назначать на ординарцы к генералам и другим начальникам, и те так полюбили смелого и ловкого донца, что не раз удостаивали молодого офицера приглашать к своему столу. И вот, юноша столкнулся с блестящими, учеными офицерами, бывшими тогда в армии императрицы Екатерины. Многое, о чем кругом него говорилось, ему было непонятно. И сообразил Матвей Иванович, что ему недостает науки. Теперь все досуги он посвящал чтению книг, изучал прежде бывшие войны, учился науке военной.

Незадолго до первой Турецкой войны отец его был отправлен в Петербург и все свои рыболовные заведения поручил сыну. Но едва началась война – Платов не выдержал, сдал все отцовское дело на попечение приказчиков, а сам помчался в Крым, к армии, где явился к главнокомандующему князю Долгорукому. Платову было 19 лет. Это был молодец офицер, полный отваги и силы. Князь Долгорукий оставил его при себе и вскоре произвел в есаулы и назначил его командиром состоявшей при нем сотни казаков, собранной из разных полков. Платов так хорошо командовал ею, что вскоре был пожалован чином войскового старшины и назначен командиром полка.

В те времена Кубань была школою для казаков и их молодых командиров. В 1774 году молодой, 23-летний полковник Платов попал на Кубань и здесь в битве на реке Калалах 3-го апреля показал и мужество, и стойкость, и распорядительность.

С Кубани он был назначен в отряд Суворова, посланного для разыскания и рассеяния разбойнических шаек Пугачева. Здесь впервые встретились известный всему миру генерал Суворов и Платов. Здесь начал Платов учиться науке побеждать, начал понимать, в чем состоит обязанность полководца.

Начало второй Турецкой войны Платов провел с Потемкиным, а потом, в 1790 году, командовал казаками, шедшими на штурм Измаила.

С этого времени имя Платова уже становится известным всему Дону. Потемкин назначил его атаманом только что собранных Екатеринославских и Чугуевских казаков. Теперь казаков этих нет, а казачьи полки, когда-то составленные Платовым, образовали Екатеринославский кирасирский и Чугуевский уланский полки…

И вот, молва о молодом донском генерале дошла и до Петербурга. Императрица Екатерина Великая пожелала повидать Матвея Ивановича Платова. В 1791 году, сорокалетний донской генерал слез со своего боевого коня, сел на почтовую тройку и поскакал в Петербург. Императрица ласково приняла Матвея Ивановича Платова, долго беседовала с ним о казаках, о войске Донском и отличила его перед другими генералами. Все в Петербурге знали, что молодой донской генерал – тот самый, который на совете, собранном Суворовым перед штурмом Измаила, первый произнес славное слово: – «штурмовать». Здесь, в Петербурге, императрица наградила Донского героя орденом Св. равноапостольного Владимира 2-й степени и саблей, украшенной алмазами, с надписью «за храбрость». Сабля эта хранится теперь в Донском музее, в городе Новочеркасске.

Войсковой атаман войска Донского граф Матвей Иванович Платов. Со старинной английской картины

В 1796 году скончалась императрица Екатерина Великая и на престол всероссийский вступил император Павел Петрович. Он ласково принял Платова, и вот эта ласка императора послужила к тому, что Платову стали завидовать. Нашлись такие негодяи, которые оклеветали Платова в глазах императора. Всю свою жизнь Платов думал только о службе, ради службы он жертвовал и самой дружбой. Он был справедлив и пылок в бою, и донские казаки и калмыки его очень любили.

Платов в 1799 году, находясь в Петербурге, просился в отпуск, на Дон; он хотел побывать в семье своей. Едва он уехал, как про него сказали государю, что он поехал поднимать донских казаков на бунт. На полпути нарочно посланный от государя офицер остановил донского генерала и отвез его в Кострому. Из Костромы Платова перевезли в Петербург и заключили в холодный и сырой каземат Петропавловской крепости.

Уверенный в своей правоте отправился Платов в тюрьму, зная, что все разъяснится. И, действительно, клевета скоро обнаружилась и Платов был освобожден и назначен на Дон командовать полками, шедшими завоевывать Индию.

По возвращении из Оренбургского похода Платов был назначен атаманом войска Донского.

Так, доблестной и честной службой дослужился сын войскового старшины и внук простого казака до высокого звания атамана войска Донского.

Но и атаманом Платов был особенным. Едва вступил он в управление войском, как задумал много различных перемен для усиления воинского духа донских казаков. Казака он считал природным воином и требовал, чтобы отцы учили детей казачьему военному делу и сами его не забывали. Атаман жил просто. Часто, глядя на роскошные палаты, которыми обзаводились казаки, Платов говаривал:

– Мы не рождены ходить по паркетам, да сидеть на бархатных подушках; там вовсе можно забыть родное ремесло. Наше дело ходить по полю, по болотам, а сидеть в шалашах или, еще лучше, под открытым небом, чтобы и зной солнечный и всякая непогода не были нам в тягость. Так и будешь всегда донским казаком. Всякое дело тогда и хорошо, пока всегда с ним, а то ты от него на вершок, а оно от тебя на аршин, и так и пойдете вы врозь: хорош будет толк.

Желание поставить казаков в более военные условия жизни, приблизить их к степи и усилить в них любовь к верховой езде заставило Платова искать другого места для столицы войска Донского, заставило устраивать скачки. Эти скачки были всегда на большое расстояние: 5–7 верст, всегда по неровной местности и всегда с препятствиями. Платов понимал, что нужно для войны, и деятельно готовил казака к войне.

И труды его увенчались громким успехом. Наступало время непрерывных войн, борьбы с Наполеоном. И вот Платов явился на войну уже не полковым командиром, не начальником двух-трех полков, а начальником всего войска Донского. 10, 12, 20 полков бывали одновременно под его командой. Казаки, артиллерия, гусары, уланы, драгуны, пехота-егеря входили в отряд Платова. Тут уже мало было одной храбрости да сметки казачьей, нужен был светлый ум и широкое военное образование.

Умом Господь Бог не обидел донского казака; пригодились Платову и те книжки, которые он прочитал в свободные часы. Платов, щеголявши простотой речи, нарочно, вместо Варшава, говоривший Аршава, называвший французского министра Талейрана – Тейлараном, оказался высоко-даровитым начальником конницы. Теперь мы учимся на высоких примерах Платова лаве казачьей, от него мы узнали, что такое вентерь. Лава была и раньше у казаков, но Платов первый применил ее так широко. Он замотал и измучил ею лучшую конницу Наполеона, он так прославил себя, что о нем заговорили не только в России, но и за границей.

Враг России и враг его – Платова – Наполеон желал познакомиться с Платовым. Дело было в Тильзите, после войны 1807 года, в которой особенно отличились донские казаки, предводительствуемые Платовым. Целый ряд праздников был устроен тогда по случаю заключения мира и союза с Наполеоном. На одном из этих праздников Наполеон заговорил с Платовым и сказал ему, что он слышал, что донской атаман великолепно стреляет из лука, и просил его показать свое искусство. Платову принесли его богато украшенный лук, и он в присутствии императоров Александра и Наполеона пустил несколько стрел в мишень. Наполеон очень был удивлен меткостью и силой выстрелов и подарил донскому атаману дорогую табакерку. Платов не пожелал оставаться в долгу и отдал Наполеону на память свой лук.

С этой войны Платов лишь на короткое время попал в Новочеркасск. Он был занят устройством гимназии, насаждал в самом городе Аптекарский сад, хлопотал и работал на пользу Дона, не покладая рук. Сам он и дома жил так же просто, как и на войне. В Новочеркасске у него не было своего собственного дома, и жил он в небольшом домике на хуторе Мишкине, недалеко от Новочеркасска.

Новая война потребовала его сначала в Турции, на берега Дуная, а потом на берега реки Немана. Наступало время великой борьбы с Наполеоном.

1812, 1813 и 1814-й годы, можно сказать, Платов не слезал с лошади. Его небольшой серый конь хорошо был знаком его отряду. Ему было уже за шестьдесят лет, но вечные походы, тяжелая боевая жизнь закалили его, и он был крепок и телом и душой. На нем одном лежала громадная работа не только по командованию конным отрядом, но и по снабжению его всем необходимым. За завесой донской казачьей лавы спокойно спали русские полки и все донесения о движении неприятеля получали от Платова. Платова знал весь мир. Начавши службу простым урядником, он был теперь генералом от-кавалерии, то есть получил высший генеральский чин, и за изгнание французов из России был пожалован в графское достоинство, стал – его сиятельством. Это был второй граф после Орлова-Денисова в войске Донском. И после Платова никто из донских казаков еще не получал этого высокого отличия.

В Париже и в Лондоне, куда по приглашению ездил Платов, все с таким обожанием и восхищением смотрели на донского героя. Имя донского казака, прогремевшее тогда по всему миру, было неразрывно связано с именем донского атамана графа Платова. Его портреты рисовали на фарфоровых тарелках и чашках, ткали на платках, изображали на хрустальных чарках. Англичане поднесли ему дорогую, бриллиантами украшенную саблю. Действия Платова на войне изучались, и его имя стало на ряду со славнейшими именами кавалерийских начальников. Лихая и бодрая песня сложилась тогда про славу Платова и его казаков:

Одаренный от Господа Бога светлым умом, Платов остался прост и своеобразен. Достаточно почитать письма Платова, чтобы понять, какой это был особенный человек.

Церковь на Архиерейской даче, где был погребен Матвей Иванович Платов

Вдовствующая императрица Мария Феодоровна, супруга императора Павла, особенно любила донского атамана за его простые и смелые речи. Платов со всех войн, с полей сражения писал ей свои письма. В 1807 году так описывал он государыне действия донских казаков против французов:

…«По долгу моему, сколько сил моих и знания доставало, трудился я, всемилостивейшая Государыня. Не в похвалу себе, а по истине подданнической – донесу: в прошедшие месяцы до сего времени шпиговал их по Вашему благословенно изрядно. Брал много в плен их дерзких штаб и обер-офицеров, а сколько – я и счет им потерял; знает про то главнокомандующий армией, коему я их доставлял. Гордость, а более – дерзость французов выбита из головы их. Доведены они до изнурения; кавалерия их дерзкая донскими казаками вся истреблена, а пехоты потеряли они много и много. Сидят они теперь, кроме Данцига, против нас, как мыши в норах»…

Горячо любили Платова казаки. Он умел вдохновить их на подвиги. Когда собралось великое ополчение войска Донского, чтобы идти под Тарутино выгонять французов, приехал к нему и Платов. В рядах полков стояли дряхлые деды и юноши. Все, кто только мог держать пику в руках, пошли по призыву атамана.

Платов приказал съехаться всем в круг, а сам стал посередине их. Был тихий и теплый осенний день, пахло полынью в степи, тихо плавала в прозрачном воздухе белая паутинка.

– Друзья, – проговорил Платов, – сам милосердый Бог ускорил ваш путь! Наступило время донцам доказать всю силу нашего усердия к Богу, государю и отечеству. Мы в душах запечатлели милости царские; у нас в душах и отечество. Не щадя голов своих, докажем мы снова наше рвение, нашу любовь!..

Прервался голос старика атамана. Слеза заиграла в глазу алмазом. Все вздохнули…

– Вы донцы! – продолжал с новою силою Платов. – Вы сыны земли Русской. Не утерпели ваши сердца. Вы прилетели, соучастники общей славы. Друзья! злодей в стенах Москвы, он все в пепел обращает: он, может быть, алчет распространить зверство свое и в дальнюю внутренность России. Преградим путь врагу свирепому: умрем здесь, или выгоним его из земли Русской. Вы охотно пришли подкрепить нас. Правосудный Бог нам поможет. Враг идет на нас с адом – мы на него пойдем с крестом животворящим. Если бы Бог попустил, если бы враг прорвался до берегов тихого Дона, не пощадил бы он ни жен, ни детей наших!.. Кровь наша смешалась бы с волнами тихого Дона! Поруганы бы были храмы Господни. Встревожили бы прах отцов наших!..

В глубокой тишине слушали казаки своего атамана. Иногда поднимется костлявая рука и сотворит крестное знамение.

– Друзья и братья! – с одушевлением говорил Платов. – Воскликнем к Господу сил: – не для нас, Господи, для имени Твоего вспомоществуй нам поразить, устыдить и изгнать врага!..

И вот, из рядов раздались громкие и смелые, бодрые голоса:

– Готовы умереть везде, где ты, наш отец, нам прикажешь. Отмстим, отмстим злодеям за кровь братьев наших! Умрем, а далее врага не пустим!

В этом умении воодушевить казаков, вдохнуть в них свою бодрую и смелую душу и скрывалась причина обаяния Платова на донцов.

Кончились войны. Наполеон томился в заточении на далеком и одиноком морском острове, казаки со своим атаманом шли из Парижа домой, на тихий Дон. Обгонявший их атаман часто останавливался в полках и подолгу сиживал с офицерами и казаками. Здесь атаман Платов более походил на отца семейства, нежели на начальника.

Он разговаривал с каждым офицером, вспоминал его родственников, вспоминал его подвиги и постоянно говорил и казакам и офицерам:

– Помните славу и добродетели и держитесь обычаев отцов своих.

После Отечественной войны Платов прожил три года в Новочеркасске, заботясь о благоустройства войска.

Платова знала вся Россия, более того, его знала вся Европа. А между тем Платов был и остался простым человеком и не изменил простым казачьим обычаям. Обладая громадной памятью, он помнил и знал не только всех генералов и офицеров в войске, но помнил и всех казаков. Честь и славу войска Донского он ставил выше всего. Он был приветлив со всеми. Часто, на Кавказе, он входил в хижину простого горца и запросто с ним обедал. Он не брезговал и простым татарским обедом, и оттого его уважали и любили все татары и горцы, жившие тогда в войске Донском.

Платову, выросшему в станице и детство свое проведшему в походах и войнах, пришлось попасть во дворцы, разговаривать с императорами, бывать за царским столом. Здесь ум и находчивость Платова не раз выручали его. Перед отъездом Платова из Петербурга в Турецкую войну государыня императрица Мария Феодоровна пожелала повидать его у себя и просила его отобедать запросто во дворце. После обеда, когда в одной из парадных зал Платов откланивался императриц, он нечаянно задел своей саблей фарфоровую вазу и опрокинул ее на пол. Смущенный атаман отскочил в сторону, но зацепился шпорами и упал бы, если бы государыня не поддержала его.

Платов не смутился.

– Государыня, – сказал он, – и падение мое меня возвышает, потому что я имею счастье еще раз поцеловать ручку моей Монархини, премилосердной матери.

А потом, обратившись к придворным, сказал им:

– Вот пословица-то и на деле сбылась: говорят, что если казак чего не возьмет, так разобьет; первое неправда, а второе и со мной сбылось.

Неприятный случай в дворце был забыт, и все были восхищены находчивостью атамана.

Большая часть жизни Платова прошла на войне, на передовых постах. И оттого он привык не спать по ночам, до света. И в мирное время он ложился не ранее 4–5 часов утра, просыпался же в 8, но, чтобы отдохнуть, обыкновенно не вставал ранее 10–11 часов утра. Вставши, он долго и уверено молился Богу, а потом занимался делами.

В Новочеркасск после войны Платов вернулся значительно постаревшим. Ему уже было 64 года. Он овдовел во время войны. Дети его уже выросли, внуку было 10 лет.

Опытный, храбрый и решительный вождь донских казаков на войне, граф Матвей Иванович Платов и по возвращении с войны был очень озабочен, чтобы казаки не потеряли своей воинской доблести. Во время войн казаки убедились в пользе конной артиллерии, учрежденной в войске еще в 1797 году. В 1813 году Высочайше повелено было иметь на Дону три роты конной артиллерии; в каждой роте было по 12 пушек, т. е., считая по-нынешнему, войско Донское выставляло шесть батарей, по 6 орудий каждая. Заведывал при атамане Платове артиллерийскими ротами генерал-лейтенант Карпов 2, первый донской артиллерист, основатель донской конной артиллерии. Для обучения казаков артиллерийскому делу возле Новочеркасска было устроено артиллерийское стрельбище, на которое очень часто приезжал и граф Платов. При Платове же установлен был, в 1802 году, срок службы полков. Раньше полки уходили на линию и никто из казаков не знал, когда он вернется домой. Теперь было постановлено, что полки, находившиеся на границах и вообще в отдаленных местностях, должны были сменяться через 3 года, а внутри России, в Грузии и на Кавказе через 2 года. Но на Кавказе шла беспрерывная война с врагом хитрым и смелым, – казаки за два года только-только начинали усваивать боевые сноровки кавказских войск; двух лет оказалось мало, и в 1820 году для полков, находящихся на Кавказе, на границах Турецкой, Австрийской, Прусской и Шведской, т. е. по побережью Черного моря, в теперешнем царстве Польском и Финляндии – срок службы был установлен четырехлетний. Раньше донские полки уходили из войска только в случае войны, иногда их задерживали некоторое время во вновь покоренном краю, – теперь началась постоянная служба войска Донского в России, для охранения границ.

Памятник атаману Платову в Новочеркасске. Фото начала XX в.

Войско Донское обязывалось иметь наготове известное число, или комплект полков, которые и выставлялись по требованию военного министерства, заменившего в 1812 году военную коллегию. В 1802 году установлен был комплект в 80 пятисотенных полков.

До 1801 года казаки одевались, как кто хотел. Носили и свои домашние зипуны, носили и кавказские черкески, и польское и азиатское платье. В 1801 году всем донским казакам дана была однообразная форма одежды. Они носили куртки и чекмени; вместо барашковой шапки, на голову надевался кивер, на шароварах положено было иметь широкий алый лампас. Старикам сначала эта форма не понравилась. Куртка особенно. Она напоминала им солдат, и по станицам ворчали и говорили, что казаков теперь станут писать в регулярство и сделают их солдатами, устроив уланские полки. Но когда в этих чекменях и куртках казаки отбыли все войны с Наполеоном, когда кивер казачий был грозой для французов и повидал и Германию, и Францию, побывал и в Париже, – на Дону полюбили и кивера, и застегивающееся посередине на крючках чекмени, и шаровары с алым лампасом. Эта форма стала напоминать донцам время великой борьбы с Наполеоном, время наибольшей славы, славы всесветной…

Построивши город Новочеркасск, Платов неутомимо трудился над его украшением. Он заботился и о просвещении донцов. В устроенную им донскую гимназию он часто хаживал. При нем директор ее, Попов, начал впервые составлять историю войска Донского. В 1817 году Платов устроил в Новочеркасске первую на Дону типографию. Платов очень любил скачки и джигитовки. Донцы привели много лошадей из-за границы. Это были лошади наиболее резвой, английской породы. Смешавшись с донскими лошадьми, эта лошадь и дала сухую, рослую, горбоносую, сильную и резвую породу лошадей, которыми потом Дон славился долгое время. Воин всю жизнь – Платов заботился о поддержании среди казаков любви к военному делу, к езде и стрельбе в цель. Неутомимо разъезжал он по войску. Уже годы и здоровье, надломленное во многих походах, сказывались, граф часто хворал, но не переставал трудиться на пользу войску. Когда ему говорили, что он должен поберечься, он отвечал:

– Чем вы хотите меня сделать? Ребенком, что ли? На что я буду похож, когда после неисчетных милостей ко мне государя, посмею испрашивать хотя минуту отдохновения от должности? Легче я умру, нежели решусь на это!

В сентябре месяце 1817 года Дон посетил великий князь Михаил Павлович, брат государев. С трогательным радушием встретили его донцы. В Новочеркасске были выстроены красивые выездные ворота. Полки в конном строю встречали великого князя.

В последний раз увидал здесь атаман граф Платов брата государева. На следующий год атамана не стало. Он умер 3 января 1818 года. Несмотря на жестокий мороз, все войско Донское, генералы, офицеры и очень много казаков явилось проводить до могилы своего вихря-атамана. Тело донского героя было погребено в новостроившемся соборе, с левой стороны его. При опускании тела в могилу раздался залп из орудий и ружейная трескотня понеслась по полю. Дрогнул и заколыхался морозный воздух, и полились горькие слезы по лицам генералов, офицеров и простых рядовых казаков. Не стало у них отца-атамана, грудью отстаивавшего их дела, любившего их, как своих «детушек»…

Умер великий герой войска Донского, умер спокойный. Господь и государь наградили его за подвиги его, за жизнь, принесенную родине, всем, чем можно было наградить. Платов имел высший генеральский чин – генерала от кавалерии, имел графское достоинство, кроме того, он носил ордена: Св. апостола Андрея Первозванного, Св. Александра Невского, алмазами украшенный, Св. великомученика и победоносца Георгия 2-й степени большого креста, Св. равноапостольного князя Владимира 1-й степени и Св. Иоанна иерусалимского, австрийский крест Марии-Терезы 3-й степени, немецкие кресты Черного и Красного Орла 1-х степеней, портрет английского принца-регента на ленте Голубой Подвязки, саблю с надписью за храбрость, алмазами украшенную, жалованную императрицей Екатериной II, бриллиантовое перо на кивер с вензелем государя Александра I, пожалованное после Лейпцигского сражения, саблю от города Лондона (английского) и три медали: за взятие Измаила – именную, за 1812 год и дворянскую.

Но дороже и важнее всех этих титулов, званий, орденов и медалей была та величайшая слава полководца и кавалерийского начальника, которая тесно сплела имя Платова с славным именем донских казаков, которая сделала то, что имя его теперь носит 4-й донской казачий полк, а знает «Платова героя – победителя всех врагов» весь Тихий Дон, знает и чтит своего славного, боевого атамана!..

Въездные ворота в город Новочеркасск, устроенные в 1817 году для встречи Великого Князя Михаила Павловича. Фото начала XX в.

В 1853 году в г. Новочеркасске, против атаманского дворца, донцы, на деньги, собранные по добровольной подписке, поставили своему атаману, графу Платову, бронзовый памятник. Платов изображен пешим, в кивере, в донском чекмене, за которым висит раздуваемая ветром короткая бурка, в правой руке у него обнаженная сабля, в левой – атаманский пернач. На гранитной подстановке золотыми буквами написано: «Атаману графу Платову за военные подвиги 1770–1816. Признательные донцы». Вокруг памятника стоят отбитые у французов в 1812 году пушки.

В 1875 году, когда начались работы по устройству нового собора, прах Платова был с большим торжеством вынут и перенесен в семейное его кладбище, в бывшем его имении, а теперь – Голицынская архиерейская дача.

 

59. «Положение о войске Донском». 1835 год

На место графа Платова войсковым наказным атаманом был назначен генерал-лейтенант Адриан Карпович Денисов. Вся его долгая жизнь прошла в походах. Молодым человеком, но уже командиром полка, он штурмовал с Суворовым Измаил, сделал с Суворовым и Итальянский поход и с казаками переходил через Альпы. Во время Отечественной войны он оставался на Дону и готовил поголовное ополчение войска Донского. «Распустивши ясных соколов, донских казаков», он объезжал станицы казачьи, посещал семьи простых казаков, и много повидал он казачьего горя. Сильно страдали казаки от того, что не было ясно определенного закона о их службе, о наделе их землями. Одни станицы страдали от малоземелья, в других земли было слишком много, не хватало работников. Всюду царил произвол. Среди казаков жили крестьяне, выведенные из России помещиками-казаками. Помещики-казаки тоже – одни имели так много крестьян, что их некуда было селить, у других некому было обрабатывать землю. И сами крестьяне не знали – останутся они просто крестьянами, или их будут обращать в казаков. Нужно было составить обо всем этом точные законы, написать «положение о службе войска Донского». Сделавшись атаманом, Адриан Карпович Денисов стал усиленно хлопотать об устройстве такого положения.

Войсковой атаман войска Донского Адриан Карпович Денисов

В 1818 году, первый раз после императора Петра Великого, Дон удостоился царского посещения. 23-го мая государь император Александр I Павлович прибыл в город Новочеркасск. Государь прямо проехал к собору, где отслужил молебен. Вечером государь изволил быть на балу, данном в доме генерала Курнакова донским дворянством. Ночевать государь император изволил в доме генерал-лейтенанта Николая Васильевича Иловайского, и на другой день, 24-го мая, государь посетил госпиталь, аптеку, острог и новый собор. Вечером 24-го мая государь изволил отбыть из города Новочеркасска. Второй раз донцы удостоились счастья увидеть своего государя в 1825 году, перед его кончиной. Государь проезжал чрез Новочеркасск и Старочеркасскую станицу в Таганрог. Император Александр I скончался в г. Таганроге. У гроба его держали караул лейб-казаки и атаманцы. Лейб-казаки сопровождали и тело своего государя, которого они защитили под Лейпцигом, до самого Петербурга. Донцы во время войн много раз видали государя. Весть о его смерти быстро пронеслась по тихому Дону, и сложилась у казаков об этом песня-сказание:

В бытность государя Александра Павловича на Дону в 1818 году, атаман Денисов переговорил с ним о необходимости издать Положение о войске Донском. В 1819 году для этого был назначен особый комитет. Делами этого комитета должен был заведовать присланный от государя генерал-адъютант Чернышев, от его имени и комитет этот получил название Чернышевского.

Генерал Чернышев начал внимательно изучать жизнь донских казаков и вместе с донскими генералами Карповым, Черевковым, полковником Андрияновым, подполковником Шамшевым и статским советником Болгарским составлять «Положение о внутреннем и военном управлении войска Донского».

Войсковой атаман войска Донского Алексей Васильевич Иловайский. 1821–1826 гг.

В 1821 году атаман Денисов попал в опалу, некоторое время лишен был права выезда из Новочеркасска и сдал должность войскового наказного атамана Алексею Васильевичу Иловайскому.

Алексей Васильевич Иловайский очень заботился о том, чтобы в Новочеркасске стало сносно жить. Он начал устраивать в Новочеркасске вечерние собрания с танцами и сам часто бывал на вечерах у новочеркасских жителей. При нем в Новочеркасске начались театральные представления и начали мостить улицы. Ездил атаман тогда по городу весьма торжественно. Впереди скакал обыкновенно полицеймейстер, а сзади взвод Атаманского полка.

С 1826 года по 1827 год атаманом был Иван Андрианович Андрианов, а с 1827 по 1836 год – Дмитрий Ефимович Кутейников. При атамане Кутейникове, 2 октября 1827 года, государь император, во всемилостивейшем внимании к заслугам Донского войска, соизволил изъявить новое Высочайшее благоволение свое – назначением Его Императорского Высочества Наследника, великого князя Александра Николаевича Атаманом всех казачьих войск, в том числе и главного – Донского. Тем же приказом августейший Атаман был назначен шефом Атаманского полка.

При Кутейникове стали поговаривать в Новочеркасске о том, что место, выбранное графом Платовым под главный город войска Донского, весьма неудачно. Сильные ветры, постоянно дующие по его улицам, делают жизнь в нем неприятной, недостаток воды заставляет страдать жителей. Летом страшная пыль, весной непролазная грязь, зимой гололедка одолевали жителей Новочеркасска, и атаман Кутейников составил проект перенесения города на место Аксайской станицы. При нем же предположено было открыть женскую гимназию и юнкерское училище, но устройство этих учебных заведений не состоялось, и для молодых донцов повелено было иметь несколько мест в Воронежском кадетском корпусе.

Наконец, 26 мая 1835 года Чернышевский комитет закончил работы по составление «Положения об управлении Донского войска», и 1-го января 1836 года состоялось объявление его по всему войску. К этому времени в Новочеркасск съехались донские дворяне, станичные атаманы и представители от каждой станицы. При звоне колоколов из дома войсковой канцелярии выступило торжественное шествие. Несли все войсковые знамена и клейноды, грамоты, жалованные войску Донскому, и среди них начальник войскового штаба нес на бархатной подушке вставленное в золотой переплет Войсковое Положение.

Шествие это прошло в Вознесенский собор, где было отслужено торжественное молебствие, а после него, при громе пушек и звоне колоколов на кругу, собравшемся на площади, было объявлено казакам об издании новых законов для войска Донского.

По новому «Положению» управление войском Донским было разделено на военное и гражданское. Высшая власть как по тому, так и другому управлению принадлежала войсковому наказному атаману. При атамане состояли: войсковая канцелярия, адъютанты и войсковые есаулы. Вторым лицом после атамана являлся по своему значению начальник штаба войска Донского. Войско Донское разделено было на четыре округа. Каждым округом заведовал окружный генерал.

Для гражданского управления войском было учреждено Войсковое правление.

Кроме того, учреждены были: войсковые суды – уголовный и гражданский, коммерческие суд в Новочеркасске, войсковой приказ общественного призрения, войсковая врачебная управа, войсковая почтовая контора и войсковое депутатское дворянское собрание. Такие же учреждения были заведены и по всем округам.

Для управления станицами назначено было иметь станичного атамана и двух судей, избиравшихся на три года, и двух станичных писарей.

В Новочеркасске была учреждена Новочеркасская полицейская управа.

Для полков была издана полковая инструкция. Не были забыты и живущие на войсковой земле калмыки. Для них постановлено было иметь калмыцкое правление. Кочевье калмыков было разделено на три улуса, улусы делились на сотни и сотни на хотуны. Все должности калмыцкого управления были выборными.

Новый закон об управлении войском Донским сразу поставил войско в положение не обособленной части Российской империи, отдельной области с управлением, сходным с управлениями русских губерний. По войску Донскому пошла правильная почта, начались частью сношения с другими губерниями, и только особенность военной казачьей службы отличала казака от других подданных Русского царя. Такое объединение с другими губерниями должно было непременно совершиться когда-нибудь. Это «Положение» создали не генерал Чернышев и не атаманы Денисов, Иловайский и Кутейников, но создала сама жизнь. Из вольного самостоятельного общества, ведшего войны с соседями по своей воле, – Донское войско обратилось в часть Русской империи. Соседи казаков – крымские татары и ногаи были покорены. Азовское море, бывшее когда-то турецким, – стало всеми берегами своими принадлежать России. Весь Крым был русский. При участии донских казаков шло покорение Кавказа. Донские казаки, воюя с турками, поляками, шведами и французами бок о бок, стремя к стремени с русскими полками, незаметно, но прочно вошли в состав русской армии. Донская область была окружена русскими губерниями – Воронежской, Харьковской, Екатеринославской, Таврической, Тамбовской, Саратовской, – она должна была управляться одними и теми же законами, как и эти губернии, стать в смысле подчинения законам такой же, как и он. «Положение об управлении войском Донским» и привело его к тому же виду, какой имели губернии. Разница была лишь в названиях, да в некоторых особенностях управления и отбывания воинской повинности.

В 1828 году Высочайше повелено было казачьим чинам иметь следующие наименования: казак, урядник, хорунжий, сотник, есаул, войсковой старшина, подполковник и полковник.

Служба казаков тогда разделялась на полевую и внутреннюю. Полевой службой называлась служба в строевых частях. Внутренней – в качестве прислуги, посыльных, сторожей, писарей, вообще нестроевых, а также в полиции.

Полевая служба была внешняя, т. е. вне войска, в Петербурге, в Москве, в Варшаве, в Финляндии, и линейная – по Кавказской границе. Общий срок службы определялся в 30 лет, из них 25 лет полевой и 5 лет внутренней службы. 17-ти лет казак считался малолетком и до 19-ти лет отбывал «сиденочную» повинность, а на двадцатом году шел на службу в полк на три года, а на Кавказе на четыре года. После трех лет казак возвращался домой на два года, а потом снова шел на службу опять на три года, и так до четырех раз. Поэтому на службе были казаки 20-ти лет, 25-ти, 30-ти и 40 лет – так по «Положению» была устроена казачья служба.

«Положение» рассмотрело и земли казачьи. Оно озаботилось правильным разделом станичных юртов, отвело земли, на которых был каменный уголь, в собственность войска и нарезало на каждую станицу такой участок, чтобы на казака пришлось по 30-ти десятин паевой земли. Каждая станица должна была разделить свои земли и отвести участок для пашни, для сенокосов, для пастьбы скота и рабочих лошадей и для конского табуна и гулевого скота. Пахотная и сенокосная земля разделялась на паи и на нее имели право все служилые казаки. Вдовы и сироты-женщины получали полпая.

Южная часть Задонской степи была отведена для зимовников и для содержания частных конских табунов.

Офицерам за службу полагались в пожизненное владение участки земли.

Таковы были перемены, внесенные в жизнь донских казаков временем и утвержденные «Положением».

Почти сейчас же вслед за объявлением «Положения» войсковой наказной атаман генерал-от-кавалерии Кутейников, в 1836 году, был отставлен от атаманства и на его место назначен генерал-от-кавалерии Максим Григорьевича Власов. Он был атаманом до 1848 года. Это был последний атаман-казак по происхождению. Вся служба его прошла в суровое время императора Николая I Павловича, когда на военное дело, на обучение полков и их дисциплин было обращено много внимания. И войска Донского коснулись некоторые перемены. Перемены эти были следствием участья казаков в войнах Персидской и Турецкой в 1828–1829 годах и усмирение польского мятежа 1831 года.

 

60. Домашняя жизнь казаков во время царствования императора Александра I

После войн с Наполеоном многое переменилось в домашней жизни донских казаков. Много повидали за это время донские казаки, во многих походах участвовали они, видели хорошо и заграничную жизнь. Стали среди казаков появляться люди, которые одевались уже не в старинную одежду, а по-модному, по-французски. Начали носить фраки, сюртуки, пиджаки. Атаман Платов преследовал это и строго взыскивал с модников. Раз как-то, проезжая по Новочеркасску, атаман встретил двух молодых людей, шедших по улице во фраках со светлыми пуговицами. Они остановились и поклонились графу. Граф принял было их за проезжих и спросил у сопровождавшего его полицмейстера:

– Куда проезжают эти «сипуташки», на кавказскую линию, что ли?

– Никак нет, ваше сиятельство, – отвечал полицмейстер, – это наши донские студенты, которые учатся в Харьковском университете.

– Как донские? Как же смеют они носить здесь «сиповский» мундир, да еще с «гуциками»? Позови их сейчас ко мне!

Коляска остановилась. Подошли студенты.

– Кто вы такие? – спросил их атаман.

– Студенты Харьковского университета, – робко ответили молодые люди.

– В первый и последний раз прощаю, – строго сказал им граф, – да смотрите, коли покажетесь на улицах в этих «сиповках», то непременно в тюрьму засажу. Когда вы на Дону, носите казачьи чекмени…

Так знаменитый герой и победитель Наполеоновских полчищ смотрел на необходимость поддержать в казаках преданность старым обычаям.

Но если молодежь и была легкомысленна, то старики на Дону и тогда твердо держались веками установившихся обычаев. Казаки были гостеприимны, набожны, почитали родителей, повиновались начальникам и с благоговением чтили имя своего государя. На Дону в это время уже все занимались земледелием, и весь Дон сверху донизу был распахан. И распахала, и засеяла, и сжала, и в снопы повязала, и вымолотила – все за казака сделала – его жена, чернобровая, осанистая донская казачка. И тогда казаки жили, как и в песне поется: – «не ткут, не прядут, не сеют, не жнут, а хорошо живут». То в походе, то на службе, казак больше половины жизни проводил вне дома. С Кавказской линии шел в Польшу, а из Польши попадал в Шведскую сторону – в Финляндию. На ниве работала его жена, скапливая ему богатство, устраивая ему дом, да посылая ему на службу трудовые рубли. Если донские казаки во время долгих походов добыли великую славу войску Донскому, то трудолюбивые, домовитые казачки, наши бабки и прабабки, сохранили и земли, и богатство нашим дедам.

Казак Верхне-Курмоярской станицы. Снят на фотографию в 1869 г. Участвовал в войне 1812 г. и был ранен французами

Станицы и хутора свои казаки ставили, не заботясь о правильности улиц. Каждый ставил дом, где хотел. Станица представляла из себя кучу домов и домиков, рассеянных по балке, по берегу реки, в степи. Улицы, улички, переулки и переулочки, тупики – все перемешалось в кучу. И непременно в станице есть площадь, где казаки собираются потолковать о делах да попеть свои песни. Хорошо тогда пели казаки свои старые песни. В Новочеркасске песенники Атаманского полка пели на обедах у атамана. Пение сопровождала очень часто скрипка, вывезенная казаками из Италии. В скрипачах-самоучках недостатка не было.

Богатые, зажиточные казаки носили свою военную одежду и дома. Так как в это время казаки часто бывали на Кавказе, то и одежда казаков стала походить на черкесский наряд. Казаки надевали кафтан, спускавшийся ниже колен и сделанный из парчи или другой дорогой материи и застегивающейся на пуговки. Кафтан подпоясывали дорогим поясом. Поверх кафтана надевали черкеску с патронными газырями. На поясе носили, по черкесскому обычаю, кинжал. Шашку носили на поясной портупее. Шашка была в сафьянных ножнах, богато украшенных золотом, серебром, а иногда и самоцветными камнями. Сапоги носили высокие, красного или желтого сафьяна, и шаровары убирали в сапоги. Шапку дома носили с собольим околышем, а верх ее вышивали золотом и обкладывали позументом. В зимнее время носили дорогие шубы, покрытые бархатом, на лисьем или собольем мху. Носили осенью и бурки, и башлыки, и азямы – широкие халаты из верблюжьей ткани. Менее богатые казаки носили форменную одежду, которая очень нравилась казакам.

Женщины носили на голове повойник из парчи, на повойник повязывали платок, к которому прикалывали цветы или разноцветные страусовые перья. В праздники носили собольи шапки, вышитые жемчугом, алмазами и яхонтами. Из-под шапки, как и в старину, свешивались чикилики, вынизанные жемчугом поверх рубашки и штанов, скроенных широко по-турецки, носили кубелек, длинное платье, украшенное под мышками ластовками, по пояснице уперами, на груди – капкачем. Кубелек застегивали пуговицами жемчужными или золотыми, имеющими форму небольшой груши. При выходе из дома богатые казачки поверх кубелека одевали каврак. Казачки носили ожерелья, браслеты из золота и жемчугов. Вообще жемчуг был любимым украшением донских женщин. На ноги надевали туфли.

Но в Новочеркасске уже только старые женщины сохраняли этот старинный казачий наряд. При атамане Иловайском новочеркасские женщины начали одеваться во французские платья и на Дону появились первые портнихи из Москвы и из Варшавы.

В станицах казаки носили или форменные чекмени, или кафтаны синего сукна, шаровары с лампасом, высокие сапоги и барашковые шапки. Одеваться в форменную одежду, носить щегольские сабли, украшенные золотом и серебром, надевать ордена и медали, старые кивера – считалось щегольством. В станичную церковь казак ходил не иначе, как в том самом мундире, в котором он был на войне. Сабля хранилась из рода в род, переходила от отца к сыну, потом к внуку. Ее украшали, вешали под образа, давали ей почетное место. Таким же почетом пользовалась и пика, которую называли – дончихой. Много поработала в это время дончиха и много славы доставила казакам. Сохранялось и дедовское ружье.

Простые казачки носили повойник и кубелек. И то и другое делалось из простого черного сукна.

Казак рождался воином. В семье его не называли мальчиком, а казаком, казачьим сыном. Новорожденному все друзья и знакомые отца приносили что-либо на зубок. Этот подарок непременно был военный: патрон пороха, стрела, лук, пуля, – дед дарил или шашку, или ружье. Дареные вещи развешивались по стене в той горнице, где лежала мать. Когда по истечении сорока дней мать с сыном возвращалась из церкви, ее встречал отец. Он брал сына на руки, надевал на него какую-нибудь саблю, сажал на лошадь, подстригал ножницами волосы в кружок и возвращал матери, поздравляя ее с казаком.

Когда у младенца прорезывались зубы, отец брал его на лошадь и ехал с ним в церковь, где служили молебен Иоанну-воину о том, чтобы сын их был храбрым казаком. Трехлетние казачата уже сами ездили верхом по двору, а пяти лет уже скакали, отводя лошадь в табун.

С этого времени мать уже не видала сына. Ей доставались одни страхи за его жизнь, одна боязнь, что он расшибется. «Болезненький ты мой», – жалостливо причитает казачка-мать над сыном, а он стоит и глаза его дышат отвагой, и жажда подвигов в его душе, и сердце колотится удалью.

17-ти лет он – малолетка. Со многих станиц в одно место собираются казаки-малолетки на смотр. Что смотреть? – когда их никто ничему не учил. И вот начинались скачки, стрельба в цель, стрельба на всем скаку, рубка и фланкировка. Разгоревшись отвагой, целые станицы малолетков с полного разгона кидались в реку и плыли на ту сторону с лошадьми, амуницией и пиками. Они рассыпались лавой, скакали друг против друга, схватывались в объятья и боролись на коне. Зимой строили из снега город, водружали на вершине его знамя и атаковали на конях и пешком.

– Чего не могу! Все могу! – говорили казаки и самоуверенно смотрели на всякую опасность, на всякую удалую потеху. Это были живые игры, где нужна была отвага, смелое сердце, крепкие руки и сильные ноги. Они подготовляли казака к его будущей, тяжелой военной службе.

Влюбиться в женщину, грезить девушкой – казаку было постыдно. И девушки казачки, любуясь играми казаков, слушая их песни, даря им цветы и ленты, угощая их стаканом вина, любили их всех, любили казачество и молодцов малолетков своей станицы. Влюбиться девушке в казака было большим срамом.

Приходило время жениться – об этом думали родители. В отцовском и материнском сердце давно облюбована была невеста сыну и жених дочери. Невеста и жених достойные и по положению, и по достатку. И между собой родители сговорились давно. Однако нужно было учинить сватовство.

За несколько дней до этого времени отец или мать говорили сыну:

– Сынок, тебе время жениться. Мы с матерью выбрали тебе невесту. Она хозяйка домовитая и работящая.

– Воля ваша, – отвечал сын и кланялся отцу в ноги. После этого устраивались смотрины невесты. Родители жениха отправлялись в дом родителей невесты на вечеринку. Собирались гости. Гости заводили разговор о хозяйской дочери, хвалили ее красоту, ум, называли ее доброй хозяйкой и просили, чтобы она поднесла им. Мать звала дочь. Та выходила, одетая по-домашнему, но принаряженная, приносила поднос с кубками и чарками, налитыми вином, и обносила гостей. А сама потом скромно становилась в углу. Гости медленно пили, похваливали вино, а жених смотрел на невесту.

– Бог даст, – говорили гости, – она и нас полюбит!

Все узнавали, в чем тут дело, но никто и вида не показывал, что знает. После этого засылали сватов. Сваты начинали дело просто.

– Урядник Мосей Карпович и Маланья Петровна желают вступить с вами в родство, – говорили они.

Если им отвечали: – «благодарим покорно за доброе мнение о дочери, но только мы не можем собрать свадьбу», это значило – отказ. Если же отец соглашался, то он говорил: – «дайте мне посоветоваться, да и ее самою поспрошать, заходите на послезавтра».

Невесту хотя иногда и спрашивали, но она не смела ответить иначе как: – «воля ваша».

В назначенный день сваты приходили уже с хлебом-солью.

– Отец и мать Гаврилы Миронова, – говорили они, – кланяются и просят принять хлеб-соль.

Хозяева, вместо ответа, целовали гостинец.

– Дай Бог, – говорили сваты на прощанье, – в добрый час!

– В добрый час! – отвечали родители и подавали друг другу руки не иначе, как обернув их суконной полой.

В этот же день вечером в доме невесты справлялось рукобитье. Жених приходил с родителями. Его поздравляли с невестой, и он кланялся в ноги будущему тестю и теще. Собирались гости, устраивалась вечеринка и девушки пели песни:

Помолчат немного и начинают ответ:

О приданом тогда никогда не говорили. Это было бы унижением чистоты брака. Сват выводил на середину комнаты жениха, по левую сторону ставили невесту, и жених целовал ее. Родители соединяли их руки, и отец жениха говорил торжественно:

– Сын, вот тебе невеста. Да благословит Господь Бог союз ваш.

Иногда при этом жених и невеста дарили друг друга чем-нибудь. Девушки снова пели:

На рукобитье долго не сидели, назначали день сговора и расходились по домам. Женщины, проходя по станице, пели: «Ой заюшка горностай молодой» и «Перепелушка рябые перушки». И вся станица знала, что рукобитье состоялось.

За рукобитьем следовал новый праздник – сговор. На сговоре сзывалась чуть не вся станица. Ярко горели свечи в медных шандалах; все были принаряжены. На столах, накрытых скатертями, разложены были гостинцы и семечки. Женщины и девушки садились в отдельной комнате. В доме жениха готовили 10–20 блюд с кренделями, пряниками, орехами, винными ягодами, финиками и всякими сластями, готовили мед и вино, и длинной вереницей несли все это в дом невесты. Там, в присутствии всех, повторялось то же, что было на рукобитье. Потом жених с невестой обносили гостей вином. От последнего гостя невеста убегала к девушкам, и если жених не успевал ее обогнать, то он должен был ее выкупать.

Начинался торг. Девушки ни за что не уступали невесту.

– Она у нас золотая, недешево вам достанется, – приговаривали они. Все собирались смотреть этот торг, наконец, жених выкупал ее и ее ставили в угол комнаты. Наступала тишина, а потом через полчаса все оживлялось и начинались танцы. Танцевали большие два танца – журавель и казачка.

Во время ужина пели песни. Сначала пели песни о геройских подвигах донцов, протяжные, потом плясовые.

За два дня до свадьбы праздновали подушки, а накануне свадьбы – девичник.

В день «подушек» приходили знакомые и родня жениха и смотрели приданое. В комнатах были положены подушки. Жених с невестой садились первыми на них. Швеи, шившие приданое, подносили им мед; жених выпивал мед маленькими глотками, после каждого глотка целовал невесту, приговаривая: – «мед горек, надобно подсластить». Осушив бокал, жених клал на поднос швеям деньги. После жениха и невесты на подушки садились и другие казаки и казачки, пили мед и целовались, а в них в это время бросали подушками. Бывала в день подушек и музыка, и тоже танцевали.

Молодая казачка Березовской станицы

Девичник – это был последний праздник молодой казачки. Вечером перед заходом солнца одна, или с какой-нибудь старой женщиной, или с няней ходила она на кладбище, молилась на могилах родных и просила благословения на новую жизнь.

В ее доме тем временем собирались гости «наволакивать подушки». В доме жениха съезжались «каравай сажать». Каравай пекли торжественно. Все гости держались за лопату, дружка и свахи освещали печь свечами ярого воска, обвитыми цветными лентами. Эти свечи давались жениху и невесте при венчании. Во время закладки каравая все гости пели:

Вечером гости жениха, набрав караваев, отправлялись в дом невесты. Невеста сидела среди подруг. На ее голове надета была высокая шапка, украшенная цветами и перьями, а в косе был заплетен золотой косник. Подруги ее пели ей грустные песни.

С приходом жениха песни смолкали. Садились опять на подушки, пили мед, а потом женщины разбирали легкие вещи из приданого и шли в дом жениха с песней:

Свадьба справлялась особенно торжественно. Это был самый торжественный день, быть может, единственный праздник в жизни женщины казачки. Все, что было богатого в доме ее родителей, доставалось для этого дня. Жемчуга и золото блистали на ней. Как только раздавался благовест к обедне, отец и мать благословляли невесту, она целовала икону и прощалась с родителями и родными. Слезы лились без конца.

Между тем жених в богатом платье шел к невесте. Платье жениха сохранялось из рода в род. Часто сын венчался в кафтане, в котором венчался и его дед, жалованном царем кафтане. Иногда венчальное платье было одно на всю станицу. Оно хранилось в станичной избе и надевали его все женихи, а по окончании свадьбы возвращали обратно в станицу. Жениха вел «ведун», он должен был предупреждать его о всех порогах. Впереди его шел священник с крестом, а за ним мальчики несли благословенные образа с пеленами; кругом шли товарищи жениха, или поезжане. По окончании венчания в церкви, еще в притворе, молодой расплетали косу и укладывали волосы по-женски – надвое, обвивали ими голову и надевали шапку или повойник. При расплетании косы девушки пели:

Поезд с молодыми, окруженный верховыми поезжанами, ехал в дом жениха. На крыльце молодых встречали родители с хлебом-солью, под хлебом-солью должен был пройти весь поезд. Когда проходили молодые, на них сыпали пшеницу и другие хлебные зерна, перемешанные с хмелем, орехами, пряниками, мелкими монетами, – это означало пожелание молодым жить богато…

Все садились за стол. Начинались тосты – первый тост был всегда за Царя, потом за войскового атамана, за все великое войско Донское, за молодого князя и княгиню. Тут обыкновенно родные и тесть одаривали их. Дарили дорогие вещи, оружие, иногда тесть отдавал молодому своего залетного скакуна с седлом, и родители жениха одаривали невесту платьями и материями. Пир шел иногда до утра. Шли свадебные песни. Смолкали они, поднимался старый казак и, держа в руке серебряный кубок, может быть, отбитый у турок еще в Азовские походы, говорил:

– Желаю здравствовать князю молодому с княгинею! Княжому отцу, матери, дружке с свахами и всем любящим гостям на беседе, не всем поименно, но всем поровенно. Что задумали загадали, определи Господи талан и счастье. Слышанное видеть, желаемое получить, в чести и в радости нерушимо…

Старуха казачка Березовской станицы

И собрание в голос отвечало: – «определи Господи!» – А потом снова пели свадебные песни.

Через несколько дней после свадьбы родители молодой давали всем гостям отводы – прощальный обед.

Очень часто и месяца не проходило после свадьбы, как молодой муж получал наряд и шел на службу. Жена терпеливо ждала три года смены. Тяжело жилось ей в чужом доме. И вот:

Как часто бывало и так, что ждет жена мужа, идут полки домой:

Каждый поход приносил славу Дону. В Новочеркасске прибавлялось жалованных знамен, говоривших казакам о их недавней славе. Приносили станичники из похода дорогие хоругви, иконы и паникадила и ставили их в родную церковь, но прибавлялось в этой церкви на иконе Божьей Матери, всех скорбящих Заступнице – жемчугов на окладе. Этот жемчуг, как слезы, клали казачки за своих убитых мужей…

В походах и боях проходила жизнь донского казака. Вернулся с третьей перемены, а в четвертую уже и сына повел. Все жили вне Дона, в чужой земле.

И только старики собирались на рундуках, или на кладбищах, на голубцах, пели боевые песни и пили мед. Пропоют они песню, помолчат, и кто-либо скажет:

– Да, заслужили наши казаки Богу, государю и великому войску Донскому!

Такова была жизнь и обычаи донских казаков в пору величайшей их славы, в пору войн с французами. Этими обычаями крепко держалась старина, славное прошлое. Дети, почитая родителей, росли добрыми казаками и, возвращаясь со службы, по чести могли сказать:

– Да, заслужили наши казаки Богу, государю и великому войску Донскому!

 

61. Войны с Турцией. 1828–1829 годы

После смерти государя императора Александра I Павловича на престол Российских государей вступил родной брат его, император Николай I Павлович. Император Николай I с детства любил военную службу. Будучи наследником, он отбывал обязанности унтер-офицера, а потом и младшего офицера, отлично знал службу и уставы. Он сам лично проверял знание службы полков, стремился высоко поставить военное дело. Наблюдал за обучением кадет, требовал от офицеров точного исполнения долга. Русские солдаты в его время были стойки и непобедимы и, кроме того, честны и исправны. Много лет прошло с тех пор, много воды утекло, а и до сих пор, когда мы хотим сказать про кого-либо, что он образцово служит, мы говорим: – «это Николаевский служака». Всю жизнь служил николаевский солдат на военной службе. Молодым безусым рекрутом приходил он в полк из деревни и седым стариком возвращался домой. Служба казаков в те времена была легче солдатской: казак служил с переменой, со льготой. Но и от казака требовалась такая же точность и исполнительность. Государь император не раз лично видел боевую работу донцов и всегда восхищался ею. В те времена казаку было нелегко. Требовалась исправность в одежде, гораздо более чем теперь. Казаки и в походе были затянуты в мундиры и не снимали киверов.

Ларец и сабля, подаренные войску Донскому, которую носил Государь Император Александр I

А походов было много. С 1801 года, еще со времен императора Александра I велась непрестанная война на Кавказе, – там работали казаки. В 1826 году началась война с Персией, а в 1828 году и с Турцией. Донские полки участвовали во всех трех войнах.

8 октября 1828 года соединенные турецкие и египетские корабли были разбиты и уничтожены соединенными кораблями России, Англии и Франции под Наварином. Соединенные великие европейские державы наказали турецкого султана за те обиды, которые испытывали богомольцы, ходившие ко гробу Господню. Султан, взбешенный этим, приказал всем своим подданным готовиться к войне с Россией. Тогда государь император Николай I, 14 апреля 1828 года, объявил войну Турции. Пятью армейскими корпусами двинулась наша армия в Турцию. Три корпуса шли на Дунай, один шел морем на кораблях через Черное море и один на Кавказ. Во всех корпусах находились донские казачьи полки.

Как и всегда, казаки действовали впереди всех. В конце мая месяца 3-й корпус подошел к Дунаю возле Браилова. К корпусу прибыл государь император и приказал приступить к переправе. В этом месте река Дунай имеет 300 саженей ширины. Только что получено было приказание государя о переправе и пехота и артиллерия стали готовить плоты и понтоны, как казаки полков Ступачева и Секретарева разделись, сдали одежду на понтоны и, захвативши патроны и пики, бросились в волны Дуная. Этим донские казаки ускорили переправу третьего корпуса и помогли нашей пехоте укрепиться на турецком берегу.

Наша армия быстро подавалась к главной турецкой крепости Силистрии. Для разведки крепости, в июле месяце был послан регулярный полк под командой полковника Хомутова и донской казачий № 2 Тацына полк. День был жаркий. Дорога шла по прекрасной местности. В полдень оба полка стали на привале в лесу на тенистой поляне. Прилегли отдохнуть. В назначенный для выступления час полк Хомутова поднялся и ушел, казаки же, утомленные походом, бессонными ночами на сторожевой службе, разморились на жаре и теперь на холодке так разоспались, что и не видали, как ушла кавалерия. Вдруг часовой сделал выстрел, другой и третий. В казачьем стане поднялась тревога. Спросонок казаки не знали, куда сунуться. Кинулись к лошадям, да было уже поздно. На казачий привал налетели турки. В полку было много молодых казаков. Они растерялись. Кто схватил пику и не знает, что делать с ней без коня, другой нес вьюк, да так со вьюком и замер с разинутым ртом. Старые казаки схватились за ружья – да старое ружье не то, что теперешняя винтовка, – один выстрел сделал, а потом надо заряжать, возиться долго… Один из первых погиб полковник Тацын. Его так изрубили турки, что тело его потом узнали только по рукам да по золотому кольцу на пальце. Пять сотен казаков погибло под ударами кривых турецких ятаганов, лишь шестая успела сесть на лошадей и под командой есаула Вильфинга прорубилась сквозь турок.

За Дунаем война шла большею частью под крепостями. Осаждали Варну, Силистрию и Шумлу и брали эти крепости штурмами. Казакам приходилось нести только сторожевую и охранную службу, содержать летучую почту, стоять на заставах.

И на Кавказе наши войска должны были одолеть много крепостей. В августе 1828 года наши войска осадили сильную крепость Ахалцых. К туркам подошла помощь, но наши солдаты отбили подкрепление. У нас не хватало снарядов, не было продовольствия, а между тем к турецкой крепости шла подмога. 15 августа наши войска бросились на штурм. Вместе с егерями в город вскочили донские казаки 4-го взвода донской артиллерии.

Перед ними была тесная улица, стрелять некуда. Казаки живо раздобыли доски и балки, устроили на скорую руку помост и втянули на руках пушки на крышу одного из домов. Тут перед ними открылись целые площади, покрытые турецкими солдатами. Донские артиллеристы начали обстреливать их ядрами. И сейчас же изо всех окрестных домов со свистом полетели в них пули. Они решетили лафеты и колеса орудий и убивали и ранили ничем не прикрытых казаков. Вдруг крыша дома, не выдержав тяжести орудий, провалилась. Пушки опустились до самого клина, которым запиралась тогда казна. Турки сейчас же бросились на казаков.

– Ребята! – крикнул их офицер. – Неужели нам придется расстаться с нашими друзьями – пушками!?

– Нет, ваше благородие, не бывать тому! – крикнул казак Кундрюков, высокий, дюжий, широкоплечий донец.

– Не бывать тому! – подхватил и малолеток Григорий Силкин, только что пришедший с Дона. – Умрем, а не отдадим! Позвольте хоть перед смертью покончить саблями, по-казачьи, этих гололобых!

И восемь донских артиллеристов-канониров, оставшихся в живых из целого взвода, соскочили с крыши назад, на улицу, где стояли их лошади, и с обнаженными саблями вынеслись на турок…

Туркам и в голову не пришло, что казаков только восемь. Они думали, что целая колонна помчится за донцами, и побежали назад. Казаки вернулись к пушкам, с помощью егерей вытащили их и продолжали стрельбу…

Вскоре город был взят.

В следующем году там же, на Кавказе, отличился наш донской казачий № 12 полк, носивший тогда название – полка полковника Шамшева, и бывший в Закавказье под крепостью Баязетом. На крепость Баязет шла 19-тысячная турецкая армия. Полк Шамшева первый встретил турецкую кавалерию и атаковал ее, поколов и порубив до 200 человек.

Турецкая армия осадила Баязет. Донцы оказались в маленькой крепости. Им было поручено вместе с пехотой и городскими жителями оборонять часть стены. В продолжение 38 часов донцы 12-го полка отражали все атаки турок; они сваливали их лестницы, обстреливали из пушек и из ружей и при всяком отступлении турок Шамшев бросался за ними. Пехота колола их штыками, казаки – пиками. Сам Шамшев получил тяжелую рану в грудь. 13 дней Баязет был окружен турецкими войсками. Без воды и при уменьшенном довольствии, а последние дни и совсем без еды оборонялись наши войска и с ними казаки 12-го донского полка. Оборонялись до тех пор, пока не подошла к ним выручка. За эту оборону полк Шамшева получил георгиевское знамя с надписью: «За оборону крепости Баязета 20 и 21 июня 1829 года».

Император Николай I

Адрианопольским миром закончилась эта победоносная война. Наши войска прошли на Кавказе далеко за теперешнюю границу, а на Балканском полуострове стояли под самым Константинополем. Турции грозил полный разгром. Но император Николай великодушно возвратил почти все завоевания в Турции и только на Кавказе к нам отошел богатый Закавказский край с городами Поти, Анапой, Ахалцыхом и Ахалкалаки. Турецкий султан потерял свое могущество, и с этой нашей войны Турция начала слабеть и падать.

Но и нам война далась не дешево. В войсках, вследствие тяжелого климата, было много больных. За два года войны в нашей армии умерло до 80 000 человек. Немало погибло от болезней и донских казаков.

Донскому войску от лица благодарного отечества было пожаловано белое георгиевское знамя с надписью: «Верноподданному войску Донскому за оказанные заслуги в продолжении кампании против персиян в 1826, 1827 и 1828 и против турок в 1828 и 1829 годах».

Полки Сергеева, Карпова, Леонова и Басова получили знамена за Персидскую и Турецкую войны, и полки Бегидова, Рыковского, Ильина, Платова 2, Бакланова, Золотарева 4, Борисова и Чернушкина 2 – за Турецкую войну.

 

62. Польское восстание. 1831 год

25 ноября 1830 года в Петербурге было получено известие, как громом поразившее всю русскую столицу: 17 ноября в Варшаве, главном городе царства Польского, вспыхнуло восстание. Поляки убивали генералов, офицеров и солдат, покушались и на жизнь родного брата государева, цесаревича Константина Павловича, бывшего наместником государя в Царстве Польском.

У поляков было свое, отлично вооруженное и обученное войско. Оно стало на сторону мятежников, и скоро у предводителя восстания, генерала Хлопицкого, собралось до 130 000 человек солдат. Император Николай Павлович двинул против них армию, возвращавшуюся из Турции, под начальством генерала Дибича. Эта армия была подкреплена полками из Петербурга, и всего собралось до 190 000 чел.

На усмирение поляков пошли полки: из Петербурга л.-гв. Казачий и с Дона – Атаманский, Грекова 5, Ильина, Андреянова, Катасонова, Секретева, Кутейникова, Борисова, Карпова 4, Егорова, Карпова, Платова 2, Пименова и Киреева.

Многие из этих полков шли прямо из Турции на Польшу. Походным атаманом всех донских полков был назначен генерал Максим Григорьевич Власов.

Отряды русских войск, входившие в Польшу, должны были разделяться на небольшие части. К каждой такой части придавали несколько казаков: сотню, две; очень редко полк действовал вместе.

Казакам приходилось работать маленькими партиями, почти в одиночку.

Максим Григорьевич Власов, сын бедного казачьего офицера, казак Раздорской на Дону станицы, назначенный руководить всеми казачьими полками в Польше, родился в 1767 году. Его отец оставил его проездом на службу в Польшу девятилетним мальчиком у монахов Киево-Печерской лавры, и у них он научился грамоте. Когда отец его возвращался из Польши, он взял мальчика от монахов и определил его писарем в «гражданское правление». Но мальчика работа в канцелярии не увлекала; он родился и хотел быть казаком. И вот, он поступил в полк Грекова. Он сражался с Суворовым в Польше, с Платовым ходил на защиту Пруссии. В Турецкую войну 1808–1812 гг. Власов был в Атаманском полку. Все войны с Наполеоном он проделал с полком своего имени. Он был в очень тяжелых боях, сражался на Кавказе и ни разу не был ранен. Теперь он приехал руководить делами донцов против поляков. Но в его распоряжении не было ни одного целого полка. Он мог только наблюдать по донесениям, что делают донцы. Власову было 64 года, это был старый казак, старый воин. Не мог он оставаться в тылу. Его богатырское, казачье сердце рвалось к родным станичникам в самую сумятицу вечного боя на передовых постах.

Наказный атаман войска Донского, генерал-лейтенант Максим Григорьевич Власов. С 1836 по 1848 г.

7 февраля 1831 года он повел сам казаков в атаку на польских улан. У польских улан тоже были пики, как у казаков, но только с маленькими флажками у копья. Седой генерал врубился в ряды поляков. Но рука старика уже не была так сильна, как прежде. Уланы его окружили. Он получил восемь сабельных ран, ему разбили челюсть. Он упал с лошади. Уланы начали колоть его пиками, но в это время налетели на них казаки и перекололи их всех. Замертво вынесли казаки своего походного атамана из боя. Три месяца он пролежал в госпитале, лечась от ран, но едва встал, снова сел на коня и стал по-суворовски водить казачьи полки в бой. 14 июля Власов рассеял поляков при Неборове, а 2 августа при деревне Мацеевичах неожиданно напал на поляков, поколол пиками 2 батальона пехоты, разбил и рассеял восемь эскадронов конницы и взял два легких орудия. Отомстил полякам за свои раны старый донской генерал.

Имя этого славного генерала, бывшего потом войсковым атаманом, носит теперь 5-й донской казачий полк.

Много подвигов совершили донские казаки в эту войну. В месяце один из начальников отрядов, генерал Остен-Сакен, приказал состоявшему в отряде лейб-казачьему полку достать «кракуса». (Кракусами, в эту войну, в нашем войске называли плохо вооруженных поляков).

Полковник Краснов вызвал унтер-офицера Воронкова и сказал ему, чтобы он постарался взять в плен поляка.

– Поезжай сейчас, и смотри же, хотя и в тороках, а непременно привези живого.

– Сколько прикажете привезти их, ваше высокоблагородие?

– Сколько можешь, молодец! – сказал Краснов.

Воронков взял с собой несколько казаков и в ночь на 21-е мая отправился глухой дорогой к Рожанам. Не доезжая до местечка, он засел в кустах. Начало светать. От Рожан выехало пол-эскадрона, пятеро поляков выскочили вперед в дозор. Только что поравнялись они с засадой Воронкова, лейб-казаки выскочили на них, троих покололи, а остальных схватили за поводья и во весь опор примчали к своему отряду…

В бою на Понарских высотах, 7 июня, казак Подкатилов во время атаки на улан сбил улана с лошади, но переломил свою пику. На помощь упавшему улану подскочили его товарищи и заставили казака отступить без пики. Лейб-казаки отошли назад и выстроили фронт. Стал и Подкатилов на свое место. Поляки, рассыпавшись цепью, наездничали перед казаками, и один из улан играл и похвалялся поднятой сломанной лейб-казачьей пикой.

Зло взяло Подкатилова.

– Ишь, братцы, гляньте, как улан моею пикою чванится, как будто он ее из рук вырвал! А жаль! Славная была пика! В Турции я ею полдюжины некрещеных приколол. Ладно, брат, вот тебе и званый гость за пикой! – и Подкатилов, выхватив саблю, быстро подскакал к поляку, могучим ударом разрубил ему голову, и, выручив пику, поскакал к своему эскадрону, где явился командиру, ротмистру графу Орлову-Денисову, и доложил:

– Виноват, ваше сиятельство, что осмелился без вашего приказания выехать из фронта, но вы сами изволили видеть, можно ли было утерпеть? Да притом пика еще и сроку не выслужила: жаль ее было потерять!

Наши войска стягивались и медленно подвигались к Варшаве, где в городских укреплениях заперлись мятежники. 25 и 26 августа мы начали бомбардировку и штурм Варшавы. Мятежники, чувствуя, что им уже никак не удержаться, на рассвете очистили Варшаву, и Польша снова покорилась нам.

За взятие Варшавы Атаманскому Наследника Цесаревича полку были пожалованы на кивера отличия с надписью: «За Варшаву 25 и 26 августа 1831 года».

На польской границе

Остатки польских мятежнических банд уходили в Пруссию. И казаки до самой границы их преследовали. Во главе их стоял их походный атаман – генерал Власов. Донцы отбивали целые шайки поляков и отправляли их к нашей армии. Однажды донского казачьего Секретева полка старшина Попов с небольшим отрядом сопровождал польских пленников в городе Ломжу. Около деревни Хормеля на него напали мятежники, у которых было 2 эскадрона, 2 пушки и 1 рота пехоты. Попов не растерялся. Он отправил пленных с небольшим прикрытием, а сам с 29-ю казаками встретил атакой атаку польской конницы, мужественно врубился в их середину, убил командовавшего отрядом полковника, двух офицеров, многих рядовых поляков, далеко преследовал их и остановился только тогда, когда наткнулся на пехоту. С пленными майором, 3 офицерами и 3 рядовыми Попов догнал свою партию пленных и, как ни в чем не бывало, продолжал свое движение на Ломжу…

Усмирение поляков окончилось со взятием Варшавы, но еще долго стояли казачьи полки по границе и по всем почтовым трактам. Они несли ту службу, которую теперь несет пограничная стража. Взводами, полусотнями, редко где сотнями были раскинуты они по Польше и служили без отдыха, без перемены. Про эту польскую службу на границе, где в приграничных корчмах встречались и немцы, и поляки, и казаки, поется в полках много песен.

 

63. Император Николай I Павлович на Дону. 1837 год

В 1836 году генерал-лейтенант Максим Григорьевич Власов был назначен войсковым наказным атаманом войска Донского. Император Николай I, отправляя его из Петербурга в Новочеркасск, сказал ему:

– Послужи мне еще, Максим Григорьевич. Знаю, что ты страдаешь от ран, но эти раны так почетны, так славны, что жаль бы было запрятать их в какую-нибудь глушь. Пусть они будут на виду всего Дона и служат его молодежи примером, как служили отечеству старые его слуги. Пусть в тебе будет живой пример, что и такие раны не прекращают деятельности в подобных тебе богатырях, а таких богатырей было много в царствование покойного брата Нашего! Я помощник твой во всех случаях. Если встретишь какое затруднение или какой недостаток средств для пользы Дона, пиши прямо ко мне, да помни все, что я говорил тебе. Я люблю казаков, но не желал бы видеть их не казаками: надобно, чтобы на Дон не доходили никакие перемены ни в нравах, ни в обычаях. Пускай казаки остаются славными казаками двенадцатого года!

Казачий строй. Из устава строевой казачьей службы 1837 г.

Быстрый взгляд Императора Николая I подмечал все. Когда атаман Власов откланивался у Государя, Государь расспрашивал у него о вооружении казаков.

– Ты хорошо знаешь эту часть, – сказал Император, – кажется, у них все оружие не однообразное. Я заметил это в Калише. Разнокалиберность бросается в глаза.

Когда разговор зашел о лошадях, Государь сказал:

– Хорошо ли соблюдается порода донских лошадей?

Атаман ответил, что, к сожалению, эта часть запущена.

Государь пожалел о такой небрежности казаков.

– Конь – душа казака, – сказал Государь, – конь казака должен быть вполне пригодным для казачьей службы! Я боюсь, что, пренебрегая этими важным предметами, у меня, чего смотри, и казаков не будет. Позаботься всячески сохранить породу донских лошадей, надобно заимствовать эти породы от горских, от киргизских: с одной стороны горы, с другой степи – хорошее ручательство в требуемой для казаков породе лошадей…

В 1837 году Государь Николай Павлович, возвращаясь с Кавказа из Грузии, вместе с Государем Наследником Александром Николаевичем проехал через Аксайскую станицу в Новочеркасск.

19 октября Государь был в Новочеркасске. При проезде через Аксайскую станицу, атаман Власов докладывал о переводе столицы войска Донского на Аксай. Но Государь заметил, что и на Аксае только часть жителей будет близко воды, остальные же точно так же будут страдать от недостатка воды и ветров, и потому решено было оставить Новочеркасск на старом его месте.

В Новочеркасск и Государь, и Наследник въезжали верхом. У западных триумфальных ворот были выстроены эскадроны л.-гв. Казачьего и Атаманского полков. Государь поехал по Платовскому проспекту к собору, где был собран войсковой круг. При звоне колоколов и пушечной пальбе проехал царь в круг, выслушал приветственное слово донского архиепископа Афанасия и, приложившись ко кресту, сказал казакам:

– Любезные донцы! Ваши предки и отцы сослужили много служб государям и отечеству, и признательность монархов показывают эти грамоты, эти знамена и прочие царские клейноды. Я хотел явить новый знак своего расположения к вам и назначил атаманом своего первого сына, Наследника престола нашего. Надеюсь, что вы и потомки ваши не перестанете идти по пути славных предков ваших и заслуживать признательность отечества!..

Громовое «ура!» потрясло воздух, загрохотали пушки, загудели колокола. Государь взял поднесенный Власовым на бархатной подушке пернач и, обняв Наследника Цесаревича, вручил ему этот знак атаманского достоинства. И сейчас же донские генералы окружили Наследника и под сенью знамен подняли его на руках над головами народной толпы. Трудно описать, какой восторг охватил казаков. По старым, загорелым, морщинистым лицам текли слезы умиления. Крестясь, поднимались и опускались руки.

– Батюшка ты наш, атаман войсковой! – умиленно говорили донцы.

– Надёжа наша, красное солнышко наше! Пойдем в огонь и в воду за тебя, наш красавец ненаглядный!

– Да хранит же тебя Царь Небесный для счастья нашего.

Так совершилось торжественное перед всем войском Донским назначение атаманом Наследника…

На другой день, 20-го октября, Государь Император посетил строящийся собор, войсковое правление, госпиталь и гимназию. В гимназии Государь сказал столпившимся вокруг него детям:

– Учитесь, дети, усердно. Я хочу, чтобы со временем и из донцов были сенаторы, министры, главнокомандующие.

21-го октября Государь Император Николай I делал смотр собравшимся в Новочеркасске донским полкам. На смотр собралось 2 дивизиона л.-гв. Казачьего полка, 2 дивизиона Атаманского полка, 2 дивизиона л.-гв. Донской конно-артиллерийской батареи, 22 полевых полка, временно сформированных из наличных в войске офицеров и казаков, и 3 донских полевых конно-артиллерийских батареи.

Смотр был неудачный. Дул холодный ветер, поднимая и крутя столбы пыли. Люди полевых полков не равнялись, офицеры и урядники не знали своих мест, но главное – лошади были очень плохи, казаки скверно сидели и были грязно и неряшливо одеты.

Государь в справедливом гневе своем сказал Власову:

– Я ожидал видеть двадцать два полка казаков, а вижу каких-то мужиков! Никто не имеет понятия о фронте. А лошади!.. Это не казачьи лошади, а мужичьи!..

Тяжелый это был день для Донского войска.

22 октября Государь изволил отбыть из Новочеркасска. Закипела в войске работа. Донцы убедились, что нужно учиться и учить лошадей, что нужно действовать по каким-либо однообразным правилам. Атаман Власов был боевой генерал, он много воевал вместе с казаками и умел их учить. По его наставлениям, уже в 1838 году были изданы «Правила для состава и построения казачьих полков». Это был первый строевой казачий устав в войске Донском. По этим правилам, в казачьем полку положено было иметь – 1 полкового командира, 1 войскового старшину, 5 есаулов, 6 сотников, 7 хорунжих, 19 старших урядников и 19 младших, и из них 1 старший урядник – знаменщик и 1 младший урядник – его ассистент, 60 приказных, 1 полковой писарь, 1 лекарский ученик и 750 казаков. Полк делился на 6 сотен. В сотне полагалось 4 взвода. Сотня строилась в две шеренги, или лавы. В правилах были указаны повороты сотни по три и повзводно, построения колонн, лавы, правила пешего строя, церемониального марша, относа и приноса знамени.

Но Власов знал, что главная причина неудачи смотра и плохой подготовки офицеров происходила не оттого, что не было писанного устава, а оттого, что офицер казачий так мало получал жалованья, что не мог посвятить свое время военному делу, не мог иметь порядочной лошади, не мог чисто и по форме одеваться. Офицер получал всего 71 рубль в год. На эти деньги он должен был содержать себя, свою семью, иметь лошадь и чисто одеваться. Власов несколько раз просил о прибавке содержания офицерам, но прибавка не выходила. В день свадьбы Государя Наследника, августейшего атамана, 16 апреля 1841 года, Государь после свадебного обеда обходил гостей. В числе их был и донской атаман Власов. Государь подошел к атаману, положил ему на плечо руку и сказал:

– Ну, слава Богу, обвенчали мы атамана вашего. Любите и атаманшу, как его любите.

– У донцов, Ваше Величество, – отвечал Власов, – любовь к Монарху и августейшей фамилии его составляют другую религию их. Семейную радость вашу они примут, как радость собственную свою. Позволь, Государь, в этот радостный для всей России день, попросить у тебя особую милость твоим верным донцам.

И, не обращая внимания на то, что зала была полна русскими и иностранными генералами, посланниками и дамами, атаман войска Донского, прося за своих подчиненных, стал на колени и подал Государю бумагу, в которой была написана просьба о прибавке жалованья донским офицерам.

Государь, видимо, был недоволен. Он схватил атамана за руку и сказал:

– Нашел, когда просить! И как просить! Ты меня стыдишь перед чужими послами!

Черноморский казак в 1830 г. Художник А.О. Орловский

Но Власов думал иначе. «Да черт бы побрал всех иностранных послов ваших, – говорил он потом военному министру, генералу Чернышеву, – что мне они! Да перед кем стал я на колени, ведь перед своим царем! Да и зачем я стал перед ним на колени! Себе, что ли, милость выпрашивал какую, – нет, я просил за его же царских верных слуг, которым есть нечего! А что он сердится на меня! – Сердце царево в руце Божией!..»

Но Государь не сердился на атамана. На другой день на балу он был очень милостив к нему.

Для улучшения лошадей, в 1844 году издано было положение о конских табунах войска Донского и устроен был Провальский войсковой конский завод. На заводе определено было иметь 34 жеребца и 250 кобыл лучших русских, донских и кавказских пород. В 1851 году были открыты первые скаковые общества на Дону: Новочеркасское и Урюпинское.

1847 год надолго останется в памяти донских казаков. На Дону появилась холера. Она пришла на Дон из Грузии, появилась в Егорлыцкой станице, перекинулась в Ольгинскую, а потом в Аксайскую станицы и, наконец, пришла и в Новочеркасск. По 200, по 250 человек заболевало в Новочеркасске в сутки, умирало до 200. Не было улицы, по которой не несли бы гробов, не было дома, где не стоял бы покойник. В церквах отпевали по нескольку умерших сразу. Страх охватил население Новочеркасска. Не боялись казаки неприятеля с пулями и ядрами, но этого таинственного врага испугались. От него одна защита была – вера в милосердие Божие и усердная молитва. 29 августа из Аксайской станицы привезли чудотворную икону Божией Матери. Горячо молились перед ней новочеркассцы, молились о чуде… И чудо совершилось. На другой день холера стала ослабевать. Народ повеселел. Скоро холера и совсем прекратилась. За шесть недель холеры в Новочеркасске умерло до 5000 человек.

С 1858 года войско Донское входит в подчинение особому, вновь учрежденному управлению иррегулярных войск.

Во время холеры многие жители лечились особой Баклановской настойкой и верили, что она помогает. Верили потому, что любили вновь народившегося на Дону героя-казака, казака-богатыря, о котором приходившие из Грузии полки рассказывали чудеса, верили в то, что Яков Петрович Бакланов всех побеждал своим оружием, победит и холеру своей жестокой настойкой!..

 

64. Яков Петрович Бакланов

Родился 15 марта 1809 г., умер 18 февраля 1873 г.

В 1801 году, в царствование Государя Императора Александра I, к России добровольно присоединилось большое и богатое Грузинское царство, лежащее за Кавказскими горами. Сообщение между Тереком, лежащим по нашу сторону Кавказского хребта, и Грузией, лежащей по ту сторону гор, могло быть только через горы, по так называемой Военно-Грузинской дороге. Эта дорога шла через владения кавказских горцев, черкесов, чеченцев и татар, постоянно нападавших на русских людей; нужно было смирить их, сделать Кавказ безопасным для его жителей. Для этого России пришлось приступить к постепенному завоеванию Кавказа, к постройке целого ряда небольших укреплений. Шаг за шагом подавались русские войска в горы, занимая и умиротворяя Кавказ. Эта Кавказская война тянулась 63 года, с 1801 года по 1864 год, когда покорение Кавказа было, наконец, окончено.

Кавказская война не походила ни на одну из войн. Враг был повсюду. Сегодня «мирной» татарин – завтра брался за винтовку и из-за скалы стрелял по нашим казакам и солдатам. Все население Кавказа, – юноши, старики, женщины – были прекрасными воинами и отличными наездниками. Жители исповедовали магометанскую веру. Их священники призывали их к войне с христианами, обещая им очищение от грехов и вечную жизнь за убийство русских. Ко всему этому местность была такова, что действовать большими отрядами было невозможно. Отряды двигались… да что двигались – отряды дрались на тропинках, по которым ходили только козы. Один неверный шаг, и падаешь с громадной кручи в каменный мешок. В долинах росли дремучие леса. Дубы, орешины, вязы, дикие яблони буйной толпой спускались с гор в долины. Плющ обвивал их стволы; кусты ягоды и терна, перемешавшись с высокой травой, образовали такую чащу, через которую мог пробраться только дикий барс или чеченец, выросший в этих лесах. Тропинки были редки – каждая вела в засаду, на верную смерть. Тут мира не было никогда. Иногда по нескольку месяцев все тихо: притаились чеченцы в горах… Вдруг грянет вестовая пушка и подымет тревогу в нашем укреплении. Беда, если прозевают казаки! – пожар поднимется заревом к небу, и обезглавлены острыми шашками защитники городка… Тут, на Кавказе, была жизнь такая же, какую некогда вели в донских степях казаки, борясь с татарами.

Сюда, на эту вечную войну, шли донские казаки. Они шли сюда, не обученные владеть пикой, шашкой и ружьем, а между тем, тут побеждал тот, кто ловчее рубил, сильнее колол, метче стрелял. Казаки шли сюда на плохих лошадях, а тут были лихие аргамаки, ловкие и быстрые кабардинцы, золотистые карабахи. Тут побеждал тот, у кого лошадь была вернее. Тут нужно было вечно учиться, тут надо было иметь полки вместе, всегда на примете… А донских казаков разбирали повсюду. Они сопровождали почту, чиновников, у каждого человека, служащего на Кавказе, был непременно донской казак. Ослабленные сотни не учились, и, когда наступал бой, они были хуже черноморских или линейных казаков, нынешних терцев и кубанцев. Горцы не боялись донцов, смеялись над грозными казачьими пиками и называли донских казаков камышом. И бедные донцы только гибли безропотно под ударами острых шашек, под меткими выстрелами чеченцев.

Но все это быстро переменилось, когда, в 1846 году, на Кавказ с № 20 полком прибыл войсковой старшина Яков Петрович Бакланов.

Генерал-лейтенант Яков Петрович Бакланов

Яков Петрович родился 15 марта 1809 года в Тушинской станице. Отец его был простой, неграмотный казак, заслужившей расторопностью и хорошей службой чин хорунжего. Тогда первый офицерский чин давал права потомственного дворянства, и Яков Петрович считался дворянином. Отцу заниматься сыном было некогда. Наступал знаменательный 1812-й год, и отец Якова Петровича ушел с полком в армию выгонять французов. Мальчик рос сам по себе, на улице, с детьми других казаков Гугнинской станицы. Когда мальчику минуло пять лет, бабка его отдала старухе Кудимовне в науку. У Кудимовны Яков Петрович изучил азы, его передали приходскому пономарю, а потом и станичному дьячку, и мальчик изучил Псалтирь и часослов. Дальше учиться Бакланову уже не пришлось. Отец его, вернувшийся в 1815 году домой, пробыл в семье недолго. Из Бессарабии на Россию шла чума, донские полки были расставлены по кордонам. Пошел на границу и отец Якова Петровича и взял мальчика с собой – пусть-де учится у полковых писарей. Не столько учился грамоте молодой Бакланов, сколько сидел в хате со старыми казаками и слушал их рассказы про войны, про Наполеона, про то, как одерживали донцы победы. И загоралось сердце мальчика, и хотелось и ему таких же великих подвигов, такой же славы. Яков Петрович был отличный стрелок из ружья, – здесь, в полку, он стал и лихим наездником, научился колоть пикой и стрелять. И рос мальчик богатырем. Рослый, могучего сложения, крепкий и сильный, бесстрашный – Бакланов был настоящим казаком.

Шестнадцатилетним мальчиком Бакланов был зачислен на службу урядником в казачий Попова полк и вместе с отцом, командовавшим в этом же полку сотней, пошел в Крым. В самый день отхода Якова Петровича на службу, отец его отслужил молебен и сказал ему:

– Служи, Яков, верой и правдой Богу, Государю и нашему великому Донскому войску. Помни всегда, что твой отец без малейшего покровительства, одной честной службой дошел до штаб-офицерского чина. Храни ненарушимо простоту отцовских обычаев, будь строг к себе, а больше всего – не забывай свою благодатную родину, наш Тихий Дон, который вскормил, взлелеял и воспитал тебя!..

Тот самый завет, что был дан Платову, и почти теми же словами, был дан и молодому Бакланову.

Всю жизнь помнил и свято хранил отцовский завет Бакланов.

Так началась служба Якова Петровича и начались его странствования с полком то в Турцию, то на Кавказ. В Турции, в деле под Бургасом, он участвовал с сотней своего отца в атаке на турецкую конницу. В эту атаку под ним была убита лошадь.

В 1834 году с донским казачьим Жирова полком Бакланов первый раз попал за Кубань, в кавказские войска, бывшие под начальством генерала Засса.

Этот генерал от обороны перешел к наступлению, двинул наши полки за Кубань и начал целый ряд набегов на татар, живших между реками Кубанью и Лабою.

Здесь Бакланов впервые узнал, что такое Кавказская война. Недешево далась она ему, – «но спасибо Зассу и горцам, – говорил Яков Петрович, – они меня научили многому»…

Однажды, в набеге на Чамлыкское укрепление, Бакланов, своей храбростью обративший на себя внимании генерала Засса, командовал всеми казаками отряда. А их было около 2 1/2 тысячи. Бакланов был в это время в чине сотника. Ему было приказано остаться на левом берегу реки Лабы и прикрывать отход отряда генерала Засса.

Бакланов выбрал позицию около одной весьма крутой и лесистой горы и раскинул здесь лаву. Однако, держаться против стремительных атак горцев, налетавших то на один, то на другой фланг, было трудно. Напрасно Бакланов скакал с одного фланга на другой, ободряя казаков. Только удержит на одном фланге, глядишь, сорвался другой и подается назад. Вдруг он увидал, что громадная толпа горцев кинулась на самую середину лавы, стремительным натиском опрокинула и прорвала ряды казачьи, и разрезала их надвое. Все перемешалось. Казаки бросились назад. Бакланов поскакал, устраивать порядок, но, проскакивая через лес, попал на засаду. Четверо спешенных горцев караулили его. Едва он поравнялся с ними, раздался залп и лошадь Бакланова упала, пораженная двумя пулями в голову. Бакланов очутился один в лесу против четырех горцев. Тут сообразил он, что у него есть двустволка, которая была за плечами, и пара пистолетов, которые он носил за поясом, подражая черкесам. Бакланов сознавался потом, что первое чувство было чувство необычайного страха, он мог только схватить свою двустволку. Это движение спасло его. Черкесы, видя перед собой богатыря, поняли, что он дешево не отдаст свою жизнь, и медлили нападением. Тихо было в лесу. И конница черкесская, и казаки умчались далеко. Здесь было только четверо врагов против одного казака. И, вот, в эту минуту Бакланов вспомнил, как хорошо он стрелял с самого детства. Он живо приложился и одним выстрелом убил двух врагов… Остальные готовились кинуться на него, но тут послышались топот конских копыт, треск ломаемых сучьев, и горцы, оставшиеся против него, оба с ружьями, засуетились и не стреляли.

И вдруг мимо Бакланова понеслись горцы. Казаки гнали их. Притиснутые ими пешие черкесы стояли рядом с Баклановым, и ни одному из них не пришло в голову пырнуть кинжалом казака. На Якова Петровича налетали и конные горцы. Одного из них, чуть было не опрокинувшего его своей лошадью, Яков Петрович свалил пистолетным выстрелом. От него шарахнулись в сторону. Тут чьи-то сильные руки подхватили его. Это были его ординарцы. Ему подвели заводную лошадь. Могучим прыжком вскочил на нее Бакланов и помчался вперед останавливать увлекшихся преследованием казаков. В это время за Лабою раздался пушечный выстрел. Это был условный знак, что казаки могут возвращаться домой. Бакланов спасся.

В 1837 году Бакланов был отправлен на Дон, а в 1839 году назначен в только что собранный в Новочеркасске учебный полк, где казаки должны были изучать новый устав. Служба Бакланова в этом полку принесла ему впоследствии много пользы.

В 1846 году Бакланов, в чине войскового старшины, был назначен в № 20 казачий полк, а в 1846 году принял этот полк на законном основании.

Прежняя служба его на Кавказе, приключение, когда он на Лабе был окружен четырьмя горцами и когда спасло его уменье стрелять, да ловкость на коне, живо вспомнились ему в этот год. В учебном полку Бакланов многому научился, много читал он книг, особенно по военной истории, и стал за эти годы образованным человеком. Он понял, что оставлять донские казачьи полки в том положении, как они были на Кавказе, разобранными на ординарцы и денщики, нельзя. Понял он, что не умеющий владеть оружием, на плохой, заморенной лошади, донец станет легкой добычей ловкого черкеса-джигита. И, вот, Бакланов стал делать то, чего до него еще никто не делал. Прежде всего он собрал свой полк. Он вытребовал со всех станиц, от всех чиновников, из всех штабов казаков своего полка. Нужно было исписать дести бумаги, испытать много неприятностей, чтобы получить от Бакланова хотя одного казака вестовым или ординарцем. Потом он одел полк. Форменные мундиры и шаровары были запрятаны в сундуки для смотров и парадов. Каждый казак сам должен был достать себе одежду. С убитых татар снимали черкески и в них одевались донцы Баклановского № 20 полка. Появились у казаков и отличные черкесские шашки, и кинжалы, и меткие нарезные чеченские ружья. Кони казачьи не стояли худые и заморенные, с пропитым овсом и не знающие чистки. Бакланов потребовал от казаков холи лошади и корма. За одну украденную овсинку он мог запороть казака, и казаки это знали. И вскоре лошади в его полку стали неузнаваемы. Они стали сильными и ловкими, и не страшны были казакам черкесские кони.

Но нужно было обучить полк. И, вот, Бакланов устроил вечерние беседы с офицерами.

– О храбрости казака, – часто говаривал Яков Петрович на этих беседах, – заботиться не надо, потому что донскому казаку нельзя не быть храбрым, но надо, чтобы этот казак смыслил что-нибудь и побольше одной только храбрости.

И он неутомимо обучал казаков разведывательной службе, саперному и артиллерийскому делу. Чтобы легче сделать это, он собрал особую седьмую учебную сотню. В ней готовились учителя на весь полк под его наблюдением. В каждой сотне один взвод был снабжен шанцевым инструментом, и люди его особо обучались саперному делу. При полку были собраны еще пластунская команда из лучших стрелков и наездников, употреблявшаяся на самые опасные разведки, и ракетная, которая работала, как конно-горная батарея, посылая в неприятеля особые, начиненные порохом и пулями, ракеты.

Бакланов беззаветно любил родной ему тихий Дон, он и мысли не допускал, чтобы донской казак мог в чем-нибудь уступить линейному, а, между тем, не мог Яков Петрович не сознаться, что приходившие с Дона казаки не обладали ни той опытностью, ни теми боевыми сноровками, которые имели линейцы. И, вот, Яков Петрович лично водил разъезды и приучал казаков разведывать в новой и непривычной для донских казаков горной стране.

– Все заметь, – говорил он казакам, – ничего не моги проглядеть, а тебя чтоб никто не видел.

Никто в Баклановском полку не смел во время боя покинуть рядов; легкораненые должны были оставаться во фронте, те, кто лишился лошади, должны были биться до той поры, пока не добывали себе новой.

– Покажи врагам, – говорил Бакланов, – что думка твоя не о жизни, а о славе и чести донского казачества.

Сам Бакланов был необыкновенно приметлив и памятлив на местность. Казаки знали, что с ним не пропадут. Так обучив свой полк, Бакланов начал делать со своими донцами набеги на чеченские аулы, отбивать у них скот, врываться в самое гнездо их, делать то, на что раньше немногие и из линейцев отваживались. Имея лазутчиков из местных жителей, из которых наиболее известны – Али-Бей и Ибрагим, Бакланов всегда врасплох налетал на неприятеля, появлялся, как снег на голову. Чеченцы трепетали перед ним, и скоро имя грозного Боклю, как называли горцы Бакланова, стало страшным для всей Чечни. Донские дротики уже не называли более презрительно камышом. «Даджал» – что значит – дьявол, – вот было обычное наименование чеченцами Бакланова.

А он и лицом, и сложением был грозен. Лицо его было изрыто оспой, громадный нос, густые, нависшие на глаза брови, глаза, мечущие молнии, толстые губы и бакенбарды, вьющиеся по ветру.

Рассказывают, что раз пришли к казакам черкесы и просили казаков показать им Бакланова. Они хотели убедиться, правда ли, что грозный Боклю, действительно, «даджал», то есть черт.

Очередной казак доложил об этом Бакланову.

– Проси! – сказал Бакланов. Живо засунул он руку в печь и сажей вымазал себе лицо.

Черкесы вошли, встали в избе и в страхе жались друг к другу. Яков Петрович сидел и дико водил глазами, выворачивая их. Потом он поднялся и медленно стал приближаться к гостям, щелкая зубами. Испуганные черкесы начали пятиться к дверям и, наконец, шарахнулись из комнаты.

– Даджал! Даджал! – кричали они.

То, что Бакланов кидался в самую сечу боя и выходил целым и невредимым, то, что, будучи даже тяжко ранен, он оставался в строю, внушило и казакам и солдатам мысль, что он заколдованный, заговоренный, что его можно убить только серебряной пулей. И верили в него, и боялись, и обожали его казаки!

Скоро с молодцами-донцами, готовыми жизнь свою отдать за него, за славу Дона, Бакланов стал страшен всему Кавказу. Имя донского казака снова было так же грозно, как и в двенадцатом году, как во время Азовских походов. С уважением говорили о донских казаках в армии, со страхом думали о них черкесы и татары.

Во всей кавказской армии, казачьих и солдатских полках знали тогда песню про Бакланова.

5 декабря 1848 года в Куринском укреплении, где стояли Тенгинский пехотный и 20-й донской казачий полки, произошла тревога. Горцы напали на батальон Тенгинского полка, занимавшийся в лесу рубкой дров. Дело вышло пустое, так как по первому выстрелу уже летели Баклановские сотни, и перед ними живо умчались чеченцы. Началась погоня. Один казак, занесенный лошадью, был схвачен чеченцами, да двое свалились, простреленные пулями. Сам Бакланов был ранен. Он вдруг пошатнулся и выпустил поводья. Казаки хотели уже было подхватить его, но он схватил поводья в правую руку, крикнул «вперед!» и помчался отдавать распоряжения. Пуля перебила ему ключицу левой руки. Кровь проступила через рукав желтой черкески и окрасила ее. Но Бакланов, превозмогая страшную боль, продолжал распоряжаться в бою. Только тогда, когда все было кончено, казаки сняли с убитых оружие; Бакланов прилег на бурку, и казак платком перевязал ему руку. Верхом вернулся он в Куринское, и туда казаки привезли искусного горского врача.

Вечером казаки разговорились между собой.

– Как же это могло случиться, – спрашивал молодой казак, – что сам заколдованный Бакланов получил такую сильную рану?

– Э, друг… Он не поладил с самим, – сказал старый казак, – вот он его и подвел.

– Ну, да это ему нисколько и не больно, – заметил сидевший тут же урядник, – потому что сила дана ему от Бога страшенная!..

Замолчали казаки. Храбрость и выносливость Бакланова были так велики, что казакам не верилось, чтобы обыкновенный человек мог все это переносить.

Несмотря на жестокую боль, через четыре дня Бакланов уже стоял в строю и руководил войсками. Он в это время был назначен начальником подвижного резерва в Куринском укреплении.

В марте месяце 1849 года Бакланов стал часто пропадать из своей квартиры. Возьмет с собой двух-трех пластунов, сядет на коня еще до света и уедет с ними. Пропадает весь день, а вернется к ночи. Спрашивать, куда ездит Бакланов, у пластунов, это был бы напрасный труд. Они были немы, как рыбы.

Как-то, незадолго до Пасхи, приходят вахмистры к Бакланову и докладывают ему, что людям нечем будет разговеться: все бараны поедены.

– Экие прорвы станичники! – сказал Бакланов. – Да ведь баранов-то этих было до тысячи. Неужели поели?

– Поели, ваше высокоблагородие.

– Ну, надо купить новых. Деньги есть.

– Купить, ваше высокоблагородие, так что невозможно. На линии не продают. Самим надо разговеться, а соседи мичиковцы, зная наши волчьи повадки, так их запрятали, что и нашими цепкими руками их не добыть.

– Ну, надо добыть. Ступайте с Богом.

Вахмистры ушли, а Бакланов лег на лежанку. У него был такой обычай: как задумает набег, так и ляжет на печь, лежит и в это время каждую мелочь обдумает. Казаки это живо подметили.

Заходят на другой день, спрашивают у ординарца: – что полковник?

– Лежит.

– Ну, быть делу. – И по всем сотням стали готовиться к набегу.

И, действительно, после полудня Бакланов потребовал к себе сотенных командиров и отдал им приказание:

– Накормить лошадей, дать людям поужинать и затем к 8-ми часам вечера трем сотням быть в совершенной готовности на Герзель-аульской дороге.

Ровно в 8 часов Бакланов выехал к построенным на дороге сотням, снял папаху, перекрестился, и сотни тронулись в путь.

– Час добрый, – говорили им пехотинцы, вышедшие их провожать.

– Спасибо, – отвечали казаки и сотня за сотней скрывались за воротами Куринского укрепления.

Спустились вниз, перешли через речку Яман-Су и вступили в горное ущелье. Ночь была темна, как могила; поднялся ветер и закрутил снежной метелью. Ничего не стало видно. Забросив пики за плечо, быстро подавались казаки в неизвестную даль. Бакланов ехал впереди отряда. Вдруг он остановился и заявил, что отряд идет не по той дороге. Проводник, человек испытанной честности, родившийся в этом краю, стал клясться и божиться, что он не ошибается.

– Не по той дороге ведешь, негодяй! – кричал на татарина Бакланов.

– По той дороге, полковник! Ты не знаешь, ты не можешь знать дороги, потому что ты не был здесь, а я был, – кричал и обиженный татарин.

– А где же сухое дерево, которое должно быть вправо от дороги? – вдруг спросил его Бакланов. – Я его вот уже час, как ищу; ты видел сам, сколько раз слезал я с лошади и ложился на землю.

Проводник так и присел в ужасе.

– Сухое дерево?.. Точно должно было быть здесь сухое дерево.

Остановились, разослали пластунов искать сухое дерево и точно нашли его вправо от покинутой дороги. А, между тем, Бакланов здесь никогда не был. И пошли между казаками таинственные рассказы о том, что «значит, уж так ему от Бога дано знать дороги, где никогда не бывал»…

А, между тем, в свои тайные поездки Великим постом Бакланов разведал, рассмотрел и запомнил все тропинки и дорожки вокруг Куринского укрепления и знал пути не хуже местных жителей.

Отыскавши сухое дерево, Бакланов повел казаков к хорошо знакомому ему хутору, куда на ночь загоняли чеченцы громадные отары овец и баранов.

Осторожно по ветру прокрались баклановские пластуны к овечьим загонам. И не успели их почуять злобные собаки, как грянул одиночный выстрел, упал часовой пастух, быстро прикончили и его товарищей, согнали овец и прямо через горы, по еле видным тропинкам, вглядываясь в Большую Медведицу да Волосожарь, пошли за Баклановым домой.

– С ним не пропадешь, – говорили казаки, указывая на Бакланова, ехавшего впереди отряда.

В половине января 1850 года военные действия главного чеченского отряда были перенесены за Аргунь. Нужно было проложить широкую просеку через Большую Чечню. Бакланов в это время произвел набег к Мичику и на аул Ауху и на его хутора Сатый-Юрт, Марцык-Юрт и Мустажа-Отар.

В полночь 23 февраля Бакланов со своим полком пришел из Куринского укрепления в аул Хасав-Юрт, куда собралось пять батальонов пехоты и восемь орудий. Поджидали гребенских казаков, но они опоздали. Начальник отряда, полковник Майдель, боялся потерять время и решил идти на чеченцев без гребенцов. В авангард был послан Бакланов с донскими казаками. Ночь была темная. Отряд шел ощупью, между двумя реками, волны которых плескались о камни и заглушали шум шагов пехоты и топот конницы. Вскоре дорога спустилась в глубокий овраг, за которым было первое препятствие – длинный ров, нарочно выкопанный горцами. Здесь не было караула. Пехота живо повязала фашины и фашинами, хворостом и землей забросала канаву. Но дальше было препятствие посерьезнее. Ауховские горцы считали его защитой всего своего аула. Это были так называемые Гойтемировские ворота. Дорога подходила к высокой горе, такой крутой, что подняться на нее можно было только по узенькой дорожке. Эта дорожка у самой вершины упиралась в ворота, сделанные из громадных бревен, скованных между собой толстыми железными цепями. По сторонам ворот тянулись канавы, обнесенные плетнями из колючего кустарника. Канавы эти уходили в дремучий, непроходимый лес. Гойтемировские ворота были заняты очень сильным караулом.

Светало. Казаки марш-маршем неслись на плетни. Испуганные часовые, сделав несколько выстрелов на воздух, бежали. Казаки перепрыгнули на лихих конях плетни и канавы и широкой лавой прикрыли рабочих, разбиравших в сумерках начинавшегося дня ворота.

Медлить было нельзя. Ближайшие аулы лежали всего в двух, трех верстах от Гойтемировских ворот. Казаки поскакали к ним. Часть пехотинцев, не желая отставать от казаков, бежала рядом с лошадьми, хватаясь за гривы, за хвост, за стремена. Наконец, показались и аулы. Горцы встретили наш отряд частой стрельбой из-за плетней, а потом бежали. Аулы были пусты. Казаки нашли там только стариков. При первых выстрелах у Гойтемировских ворот, чеченцы угнали свои стада и увели семейства далеко в горы, а сами, схватив оружие, ускакали, чтобы отрезать путь нашим войскам. Майдель с Баклановым зажгли аулы и начали отступать.

До Гойтемировских ворот отступление шло без потерь, но у Гойтемировских ворот собрались толпы конных черкесов, пешие засели по обеим сторонам узкой тропинки и приготовились принять наш отряд под перекрестный огонь. Яков Петрович хотел было насесть на кавалерию, но едва он скомандовал: «стой!», как чеченская конница повернула назад и исчезла в лесу. Тогда Бакланов, перевернув фронт налево в карьер, схватил в свои руки значок и кинулся с кручи прямо в лесистый овраг, внизу которого протекала речка Яман-Су. Не только горцы, но и наша пехота были ошеломлены видом казаков, скакавших полным ходом по таким местам, где только с трудом могли пробираться пешие. Ружейный огонь горцев сразу умолк. Они сбегались в кучи, чтобы принять Бакланова в кинжалы и шашки. Но казаки, по знаку Бакланова, на полном скаку спешились и с пиками в руках пешком бросились на черкесов. Два батальона Кабардинского полка, бежавшие за казаками, оцепили оставленных казаками лошадей. Началась рукопашная свалка. А в это время человек 80 горцев залезли на высокий курган, стоявший сбоку, и начали обстреливать казаков. Никто не решался пойти и выбить их. Доложили об этом Бакланову. Он весь переменился в лице. И обида за казаков и гнев на них охватили его.

Прискакав к кургану и жестоко отпоров казаков плетью, Бакланов крикнул: «вперед!» и, выхватив шашку, повел на приступ. Через минуту курган был взят; мы потеряли шесть казаков убитыми, ранеными хорунжего Стоцкого и 26 казаков.

Горцы бежали, оставив 17 тел на месте. Это было славное дело, и Бакланов получил за него чин полковника.

В апреле 1850 года предстояла смена донским полкам, находившимся на Кавказе. Донской казачий № 20 полк должен был идти домой, а с ним вместе и его командир, грозный для горцев Боклю. Но Бакланов был так нужен на Кавказе, без него так осиротели бы полки кавказские, что князь Воронцов просил атамана и военного министра об оставлении Бакланова на линии и о назначении его командовать вновь прибывающим полком. Просьба эта была исполнена, и Бакланов получил в команду донской казачий № 17 полк. С ним осталось, по доброй воле, пять сотенных командиров: Березовский, Банников, Поляков, Захаров и Балабин и адъютант его Одноглазков. Осталось и несколько казаков.

Трогательно было прощание Бакланова с № 20 полком. Когда он выехал к полку – все эти железные богатыри, увешанные крестами, плакали от правого до левого фланга, как малые дети. Сжималось сердце у грозного «Даджала», он отвернулся в сторону, махнул рукой и, молча, выехал из ворот укрепления. За ним потянулись и его сотни. Он проводил их до Карасинского поста и там распростился со своими боевыми товарищами.

Пришедшие с Дона казаки расспрашивали у старых, что за командир Бакланов.

– Командир такой, – говорили казаки, – что при нем и отца родного не надо. Если есть нужда – иди прямо к нему: поможет и добрым словом, и советом, и деньгами. Простота такая, что ничего не пожалеет, последнюю рубашку снимет и отдаст, а тебя в нужде твоей выручит. Но на службе, братцы мои, держите ухо востро: вы не бойтесь чеченцев, а бойтесь своего асмодея: шаг назад – в куски изрубит.

Бакланов сейчас же принялся и из нового полка готовить железных богатырей, героев баклановцев.

В этом году мы проводили новую линию и прорубали в лесах широкие просеки для того, чтобы обезопасить себя от нечаянных нападений неприятеля. 8 августа, когда назначенный на рубку леса на реке Мичик части стали подходить к лесу, они были встречены ружейным огнем. Лес оказался занятым горцами. Послали за орудиями. Но орудия еще не прибыли, как 5-я рота Кабардинского полка, составлявшая правую цепь, спустилась в овраг и с криком «ура» кинулась в лес. Загремели из леса меткие чеченские выстрелы и начали валиться люди. На поддержку пятой роте побежали две роты резерва. Начался жестокий рукопашный бой в лесной чаще. Уже девяносто солдат выбыло из строя убитыми и ранеными, чеченцы начали одолевать наших.

Бакланов в это время находился на левом фланге, где расставлял цепь. Вдруг на взмыленной, запыхавшейся лошади подскакивает к нему офицер Кабардинского пехотного полка и докладывает:

– Полковник, спасайте кабардинцев! Нас рубят! Весь правый фланг в чрезвычайной опасности!

Расспрашивать было некогда. Дело требовало немедленной помощи. Бакланов схватил ракетную команду и карьером помчался на место боя. Быстро скатились в глубокий овраг казаки и начали устанавливать ракетные станки. Толпа чеченцев с поднятыми шашками полетела на казаков. Молодые казаки смешались… Пошатнись они, и вся ракетная команда досталась бы чеченцам. Но выручил Бакланов.

Он спрыгнул с коня, выхватил из рук оторопелого урядника ракету и сам положил ее на станок. Его пример ободрил людей. Казаки оправились. Раздалась команда: «батарея пли»! и восемнадцать огненных змей с шумом и треском влетели в ряды неприятеля. В эту же минуту прискакало 2 сотни 17-го полка, они побросали коней и пешком, с пиками наперевес, кинулись на чеченцев. Лес остался за нами, и началась рубка его для прокладки новой линии.

В начале 1851 года в Куринское с прибывшим туда почтовым обозом Бакланову доставлена была неизвестно от кого и от куда посылка. Развернули ее, и в ней оказался черный значок, на котором вышита была адамова голова с двумя перекрещенными костями под ней и с вышитой кругом надписью: «Чаю воскресения мертвых и жизни будущего века. Аминь». Когда значок этот впервые появился перед полком, казаки были смущены его печальным видом, навевавшим мрачные думы о смерти. Но, когда казаки увидали, что этот черный значок наводит ужас на чеченцев – они полюбили его. Бакланов же с ним не расставался до конца жизни.

Одолеваемые со всех сторон нашими войсками, чеченцы решились на отчаянное предприятие. Они задумали напасть на Куринское укрепление. В день Успения Богородицы было особенно жарко и душно. Бакланов, пообедавши, лег отдохнуть в своем домике на горском ковре. Жара сморила его. Он совершенно разделся, снял даже рубашку и остался в одних чувяках. Вдруг раздался пушечный выстрел совсем близко, зазвенели окна в той комнатке, где спал Бакланов, и к нему влетел растерявшийся ординарец.

– Чеченцы в предместье, – крикнул он.

Выстрелы участились; шум, крик, скачка и суматоха на улице показывали, что дело не шуточное. Бакланов спросонья, как был без одежды, бросился к двери, вырвал из рук ординарца шашку, надел ее прямо на голое тело, накинул какую-то бурку и явился в таком виде перед казаками. Две сотни, собравшиеся по тревоге, кинулись за ним. Едва казаки вышли из укрепления – они увидали человек до восьмисот конных чеченцев, спускавшихся с гор. Казаки замялись. Но Бакланов выхватил из рук своего ординарца пику, крикнул «вперед!» и помчался в рукопашную свалку. Казаки не отстали от своего любимого начальника, и горсть их врезалась в толпу неприятельской конницы. Работая пикой, Бакланов, как сказочный богатырь, валил вокруг себя толпы неприятеля. Горцы, дрогнувшие на первых порах, не могли поправиться и скоро бежали.

Казаки забрали пленных, и пленные были уверены, что страшный Бакланов, если и не настоящий даджал, то уже, наверное, приходится сродни ему.

Вскоре горцам пришлось окончательно убедиться, что грозный Боклю, действительно, настоящий дьявол. Как-то раз вечером, у Бакланова собралось большое общество. Много было офицеров русских полков, пили чай, играли в карты, разговаривали. Было уже за десять, когда к Бакланову прошел ординарец и доложил, что его желает видеть лазутчик.

– Который? – спросил Бакланов.

– Али-бей, – ответил ординарец.

– Проси сюда.

Тихо, неслышными шагами прошел преданный Бакланову горец и таинственным шепотом стал докладывать.

– Шамиль, грозный предводитель чеченцев, узнал, что просека на реке Мичик окончена русскими. Ему доложили, что чеченцы не могут тебя остановить, и вот он… я боюсь и говорить, господин полковник.

– Ну! – ободрил его Бакланов.

– Шамиль тогда позвал из гор стрелка, и стрелок на Коране поклялся тебя убить. Стрелок приехал в наш аул. Много хвастал. Он говорит, что на пятьдесят шагов разбивает куриное яйцо, подброшенное кверху. Ну, только наши старики ему говорят, что они видали, как ты на полтораста шагов убиваешь муху. «Смотри, Джанем, – говорят ему наши старики, – если ты промахнешься – Боклю положит тебя на месте».

– Ну что же горец? – спросили Али-бея офицеры.

– Ничего, – отвечал чеченец, – побледнел немного, однако, скоро оправился. Я, говорит, только раз в жизни промах давал, да и то мне тогда всего семь лет было. Я, говорит, на Коране клялся. Он завтра на батарейке за рекой Мичиком засядет и будет тебя ждать, – сказал Али-бей Бакланову. – Ты завтра не езди на курган, – добавил он.

– Ладно, – сказал Бакланов, щедро наградил чеченца и отпустил его.

На другой день, в обычное время, войска вышли из Куринского укрепления. Бакланов, переправившись через реку Мичик, остановил колонну несколько раньше, чем обыкновенно, и в сопровождении одного ординарца поехал к батарейке, где его ожидал знаменитый стрелок Джанем. Поднимаясь на пригорок, Бакланов взял ружье из рук ординарца и, оставив казака, один въехал на батарейку, остановил лошадь и стал вглядываться в кусты. И, вот, он увидал среди листвы черную шапку чеченца, и в ту же минуту сверкнул ствол ружья и грянул выстрел. Бог спас Бакланова. Джанем промахнулся второй раз в жизни; пуля только чуть задела край полушубка Бакланова. Чеченец поднялся до пояса и с ужасом увидал, что Бакланов, целый и невредимый, сидит на коне. Чеченец пригнулся за валом и стал вторично заряжать винтовку. Но руки у него тряслись и сам он суетился, и Бакланов понял, что второй выстрел не может быть верным. Тогда Бакланов вынул ногу из стремени, положил ее на шею лошади, оперся на нее рукой и приготовил свое ружье. Раздался выстрел. Чеченец опять промахнулся, и как только он немного высунулся, Бакланов спустил курок и чеченец упал навзничь: пуля ему попала между бровей и прошла через голову.

И наши, и чеченцы внимательно следили за этим состязанием и, когда Бакланов медленно поехал к своим, наши войска приветствовали его громким «ура», а чеченцы, махая папахами, вскочили на завалы и кричали: «якши Боклю! Браво Боклю! молодец Боклю!»

И долго после этого в Чечне говорили: «не хочешь ли убить Бакланова»? – и останавливали этим вопросом расхваставшихся стрелков.

30 декабря 1852 года Бакланов получил давно заслуженный им орден Св. Георгия 4-й степени.

Памятник на могиле Бакланова на кладбище Новодевичьего монастыря в С.-Петербурге. Фото начала XX в.

В 1855 году, уже в чине генерал-майора, Бакланов участвовал с казаками в разведке подступов к Карсу и в штурме Карса. 16 ноября этого года Карс был взят, и вскоре после этого Бакланов был назначен в Кутаис. Тогдашний наместник Кавказа генерал Муравьев, призвавши Бакланова к себе, сказал ему:

– Я назначаю вас в Кутаис… Когда вы можете отправиться?

– На Дону есть поговорка, – отвечал Бакланов, – голому собраться – только подпоясаться. Через два часа я могу быть в дороге.

– Этого не нужно. Но я прошу вас отправиться не позже завтрашнего утра.

Но Бакланову не пришлось быть в Кутаисе, он должен был уехать на Дон, а оттуда вскоре получил назначение в Польшу командовать собранными там для усмирения взбунтовавшихся поляков казачьими полками. Там генерал Бакланов управлял некоторое время Августовской губернией. Но железное здоровье Бакланова пошатнулось. Хотя ему всего было 55 лет, но годы его жизни прожиты были во время постоянных походов и боевых тревог. Бакланов отпросился в отпуск на Дон. Но на Дону он заболел воспалением легких. Перемогаясь, он вернулся в Вильно и продолжал командовать до 1867 года донскими полками, расположенными в Польше. Зачисленный в этом году по войску Донскому, Бакланов остальное время жизни провел в Петербурге. 18 января 1873 года не стало казака-богатыря. Его похоронили в Петербурге в Новодевичьем монастыре и там его друзья поставили над могилой его памятник. На гранитной скале брошена кавказская бурка и на нее донская папаха. Под папахой лежит знаменитый баклановский черный значок – гроза Большой и Малой Чечни. Под значком венок с надписью: «войска Донского Яков Петрович Бакланов. Родился 1809 г., умер 1873 г.»; на подстановке памятника изображены названия всех тех местностей, где сражался Яков Петрович. Имя Бакланова носит теперь 17-й донской казачий полк.

Жизнь Якова Петровича Бакланова весьма поучительна для донских казаков. Сын простого казака, он любовью к военному делу, непрерывными упражнениями в езде, рубке и стрельбе, отвагой и усердной работой – достиг высокого звания генерал-лейтенанта, прославил свое имя, но, что дороже всего, прославил имя донского казака, неувядаемой славой покрыл и наш тихий Дон.

В 1909 году 15 марта, в день столетия со дня рождения Якова Петровича, и в Новочеркасске возле войскового собора, и в Петербурге на могиле Бакланова торжественно служили панихиды. Добрым словом, вечной памятью помянули донцы своего героя и постановили собирать деньги на постройку памятника Бакланову в Новочеркасске.

 

65. Донцы на Кавказе. 1801–1864 годы

Во время тяжелой борьбы с кавказскими горцами много было совершено подвигов донскими казаками. Очень часто им приходилось в одиночку обороняться от многочисленного и злобного неприятеля. Подвиги, совершенные донскими казаками во время этой шестидесятилетней войны, так многочисленны, что нет возможности перечислить их все. Много казаков полегло в горах и долинах Кавказа, и над их никому не известными могилами нет ни креста, ни памятника. Погибшие в одиночку, без свидетелей, донцы умирали в горах, окруженные воронами да хищными орлами. Там зародилась и эта печальная песня казачья:

Кавказская война требовала особенного внимания солдат и казаков. Войска, служившие на Кавказе, отлично умели ходить по горам, находили места в долинах и всюду поспевали. Не так было с полками, приходившими из России. Непривыкшие к горам солдаты скоро уставали, они теряли направление пути в узких теснинах и не поспевали, куда нужно.

В атаку

В июне месяце 1828 года, недалеко от местечка Горячие Воды, борясь против закубанских горцев, усиливших по случаю войны свои набеги, погиб геройской смертью донской полковник Михаил Степанович Родионов.

Закубанцы, чувствуя, что нашим не до них, что мы заняты войной с турками в Закавказье, сделались дерзки до сумасбродства. Они переправились через реку Кубань, овладели несколькими нашими постами, сожгли станицу Неудобную, забрали много пленных и добычи. Когда они пошли назад, наперерез им двинулся отряд в 1000 человек с 4-мя орудиями. Но пехота, не привыкшая к быстрым действиям, оттянула. Горцы заметили это и бросились в шашки, отбили у нас одно орудие и перерубили пехотное прикрытие. Пехота и выстрелить не успела. Это увидал полковник Родионов. Храбрейший человек, исполинского роста – он был настоящий богатырь. Живо выставил он против горцев остальные пушки, а сам с горстью донских казаков кинулся в кровавую сечу. Бывшие тут линейцы и пехота не поддержали благородного подвига Родионова, и он был окружен врагами. Отчаянно боролись казаки. Родионову шашкой отхватили ногу, потом пулей прострелили шею. Истекая кровью, он упал с лошади. Закубанцы налетели на него и шашками изрубили его.

Верные донцы отбили тело своего полковника. Подвиг Родионова и маленького его отряда заставил закубанцев отступить, и станица Горячие Воды была им спасена.

Казаки привезли его тело на Воды и там похоронили. Про геройскую смерть Родионова они сложили следующую песню:

Так в неравном бою гибли офицеры. Но часто, несмотря на большой перевес в силах закубанцев, победа оставалась за казаками.

А наши подвиги мужества, какую геройскую силу духа выказывали донцы в эту войну! Да вот…

19 июля 1847 года командир донского казачьего № 35 полка, подполковник Немченков, вызвал к себе казака своего полка Букановской станицы Степана Полунина и приказал ему отвезти бумаги с пограничного поста Калали на пост Тавшан Кишляхский. Отвез Полунин пакеты, сдал на пост. Надо дальше пакеты везти, а, на беду, на Кишляхском посту все люди были в лихорадке.

– Я отвезу – заявил Полунин.

Забрал он сумку с бумагами, насыпал на полку кремневого ружья свежего пороха, подсыпал пороха и под кремень своего пистолета и стал седлать лошадь.

– Ты оставил бы это до завтра, – говорят ему казаки. – Дело не так спешно. А то, смотри, уже вечереет.

– Вот еще, – отвечал Полунин беззаботно, – дорога знакома, как собственный карман. Вы, смотрите же, на мой пост старшому дайте знать, что я поехал.

Сел на коня и тронул с постового двора. Проехавши недолго по патрульной тропе, увидал Полунин на той стороне реки Арпачая человека на белой лошади.

– Что он тут делает? – подумал Полунин, свернул свою лошадь вниз и спустился к балке, выходившей к реке. Недолго пришлось ему ждать. Скоро увидал он человек 20 чеченцев, перебиравшихся через реку. С ними ехал и человек на белой лошади. Полунин пропустил их мимо себя, а потом догнал партию и выстрелил с коня по человеку на белой лошади. Тот был ранен этим выстрелом. Он вскрикнул и поскакал к своим. Те остановились и дали три выстрела по Полунину, но промахнулись. Увидавши, что Полунин один, они бросились на него с обнаженными шашками. Полунин выстрелил из пистолета, но никого не ранил. Заряжать уже было поздно, и Полунин, окруженный чеченцами, оборонялся пикой. Чеченцы разрубили на нем в трех местах фуражку, перерубили оба погона на шинели и в 17 местах надрубили древко пики. Полунин во время этой отчаянной схватки успел ударить одного из чеченцев в левый бок так сильно, что тот упал мертвым. Пять человек подхватили его и ускакали с ним за границу. Остальные пятнадцать еще яростнее набросились на Полунина. Но тут раздался топот конских ног; то казаки, услыхавшие выстрел Полунина, скакали ему на поддержку. Чеченцы повернули назад и поскакали к реке. Полунин один за ними. На середине реки он свалил пикой еще одного и, не желая гнать дальше, остановил лошадь, погрозил чеченцам плетью и поехал назад. Тут его встретили казаки Степан Калычев, Петр Краснов, Наталюткин и Ефим Калычев. За подвиг этот Полунин был награжден Георгиевским крестом, произведен в урядники и получил 50 рублей награды. Изрубленная чеченцами пика его, по приказанию начальства, была отправлена в Букановскую станицу на хранение.

И не только старые, бывалые и опытные казаки, как Полунин, умели смело и стойко справляться с чеченцами, но и молодежь не отставала от них, когда нужно было поддержать честь казачьего имени.

Донской № 39 казачий полк только что прибыл на Кавказ, как получил распоряжение проводить от крепости Грозной на линию курьера. В конвой был назначен хорунжий Погожин с 40 казаками. Отведя курьера на станцию Нефтянку и сдавши его другому конвою, Погожев пошел в обратный путь. Но, едва он отъехал две версты от Нефтянки, как 400 чеченцев, под командой своих старшин – наибов Талгика, Сабдуллы и Дубы, отрезали казакам путь отступления к Грозной и, выхватив шашки, понеслись на них. Погожев спешил казаков, поставил их в круг и встретил чеченцев залповым огнем. Чеченцы не выдержали этого натиска и отхлынули назад. Наиб Талгик окружил казаков и тоже открыл по ним огонь. Казаки отвечали им. Тогда чеченцы собрались и снова ударили на казаков, но, встреченные спокойными, выдержанными залпами, они отступили. Между тем из Грозной спешили войска на поддержку. Чеченцы с новой силой атаковали Погожева, торопясь покончить с ним до подхода подкреплений. Но Погожев и урядник Назаров криками: «не робей, братцы, наши близко»! одушевили казаков и они отбили и эту атаку… После этой атаки чеченцы бежали. Казаки во время своей получасовой отчаянной обороны потеряли из 40 человек – 14 ранеными, 3 контужеными, 7 лошадей убитыми и 15 ранеными…

Покорение Кавказа приходило к концу. Повсюду были построены наши крепости и городки, на всех опасных местах стояли войска. От крепости к крепости ходили почтовые тройки, сопровождаемые казачьим конвоем. Так было и 5 января 1859 года, когда между станицами Ксинской и Чальской двигалась, под конвоем казаков № 15 донского казачьего полка, почта на двух тройках. Поднялась метель, да такая, что ничего не стало видно. Вдруг одна из повозок сломалась. Ее оставили в горах под присмотром казака Полякова. Уезжая, ямщики советовали Полякову уйти с поста.

– Вишь ты какая метель к нам завернула, – говорили они. Но, верный долгу службы, казак отвечал:

– Начальство, посылая меня, приказало мне конвоировать почту и доставить ее до следующей станции. Я не нарушу присяги и ни за что не оставлю почту так в степи. Если Бог судил мне здесь смерть, то я умру на этом месте, охраняя до последней минуты порученные мне казенные чемоданы.

И Поляков остался в степи один среди ночи и разыгравшейся вокруг вьюги. Поутру его нашли замерзшим на его посту; замерзла и его строевая лошадь. Когда о таком бесстрашном и честнейшем исполнении долга Поляковым было доложено Государю, Государь Император Александр II приказал деду и матери казака Полякова выдать 100 рублей награды.

12 мая 1862 года с поста Хамкетинского, занятого 20-ю казаками 30 донского казачьего полка, при одном уряднике, в обычный разъезд для осмотра местности было послано 10 казаков.

Пошли казаки: Петр Павлов, Дмитрий Фирсов и Иван Арефьев – Митякинской станицы; приказный Карней Стехин – Луганской станицы; казаки Степан Лаптев – Каменской, Никифор Черемисов – Бесергеневской, Николай Прохоров и Лев Изосимов – Багаевской, Алексей Иванов – Старочеркасской, Семен Изосимов – Луганской. На вышке около поста залегли часовые, пешие. Разъезд объехал глубокую и лесистую балку с обрывистыми берегами и только что начал спускаться в нее, как на него выскочили 150 человек чеченцев, отрезали дорогу к посту и совершенно окружили казаков. Казаки спешились, быстро привязали лошадей к дереву, залегли в кустах и открыли огонь по чеченцам. Чеченцы оставили 50 человек вести перестрелку, а сами бросились в числе ста человек на пост, где остался урядник Кондратьев с 10-ю казаками. Но казаки на посту метким огнем отбили нападение. Тогда чеченцы всеми силами бросились на лежавших казаков; казаки сопротивлялись отчаянно. Лаптев, Черемисов и Прохоров были убиты; Иванов, Изосимов и Коротышкин получили столь тяжелые раны, что вскоре умерли. Из десяти казаков оставалось только четыре, и те были ранены. Чеченцы предлагали им сдаться, но казаки выстрелами отвечали на их предложения. Более получаса длился этот бой, где 10 человек сражались против полутораста, и чеченцы не могли одолеть их… Между тем из станицы Губской неслась сотня на выстрелы, и израненные герои были спасены.

Такими подвигами мужества и храбрости донских казаков полна Кавказская война. Правду говорил Яков Петрович Бакланов, что учить казака храбрости не надо, и без ученья каждый казак должен быть храбрым. Казаки были отчаянно храбры…

С окончанием Кавказской войны, в 1864 году, кончилась и служба донцов в Грузии. Прощаясь с донскими казачьими полками, тогдашний наместник на Кавказе, великий князь Михаил Николаевич, в приказе, отданном по Кавказским войскам, так изволил выразиться о казаках: «храбрые донцы в течении шестидесятилетней Кавказской войны постоянно делили с русскими войсками и труды, и славу военных подвигов, и многие из этих подвигов займут почетное место в истории».

Достаточно сказать, что только вторую половину Кавказской войны, с 1836 года по 1864 год, перебывало в Грузии 118 казачьих полков или около 100 000 человек, из них убито и ранено 1763 человека и умерло от болезней более 16 000 человек. За это же время для образования Сунженской и Лабинской линии было переселено с Дона около 10 000 казачьих семейств; они вошли впоследствии в состав Терского казачьего войска и своими подвигами покрыли славой знамена терских полков. О их герое, генерале Слепцове, и на Дону поется песня:

В память боевых заслуг донских казаков на Кавказе, войску Донскому пожаловано Георгиевское знамя с надписью: «за Кавказскую войну».

 

66. Казаки в Венгрии. Атаман Хомутов. 1849 год

Кавказская война была особенно трудна еще и потому, что во время нее России приходилось вести войны с турками в 1828–1829 г.г. и в 1853–1856 г.г., с персами в 1827–1829 г.г., – эти три войны большей частью прошли на Кавказе; два раза усмирять поляков: в 1831 и в 1863 г.г. и вести войну с венгерцами в 1849 году. Во всех этих войнах участвовали донские полки. В Венгерский поход пошли казачьи полки №№ 1, 2, 32, 41, 43, 45, 46 и 48-й и донская конно-артиллерийская № 6-й батарея. В поход же к границам Венгрии ходили, кроме того, л.-гв. казачий Его Величества и лейб-атаманский полки и две донские батареи. Поход этот продолжался недолго. Венгерцы, взбунтовавшиеся против своего австрийского императора, скоро положили оружие перед полками нашего Государя, и война окончилась. Войску Донскому пожаловано было белое георгиевское знамя с надписью: «За подвиги войска Донского в походе на усмирение Венгрии и Трансильвании в 1849 году». Казаки в эту войну показали себя молодцами. Они переплывали реки, бросались небольшими партиями на неприятельские батареи и отбирали у венгров орудия и всюду и везде были впереди. Особенно отличились: полк № 1-й – Михайлова, который в деле под Сегезваром отбил у венгров 2 знамени и 8 пушек – за дело это полку пожаловано синее георгиевское знамя, – и донская конно-артиллерийская батарея № 6, получившая за многие передовые бои серебряные трубы.

Наказной атаман войска Донского Михаил Григорьевич Хомутов. 1848–1862 гг.

Государь Наследник Цесаревич, посылая грамоту войску Донскому, написал письмо войсковому наказному атаману Михаилу Григорьевичу Хомутову. В этом письме Государь Наследник писал: «Эти знамя и грамота будут навсегда говорить потомству о чудной храбрости и молодечестве сынов Дона в долинах закарпатских, которыми дивилась Европа и восхищалась земля русская».

Полки вернулись из Венгерской кампании и застали на Дону значительные перемены. Войсковой наказной атаман Максим Григорьевич Власов скончался в 1848 году от холеры в Усть-Медведицкой станице. Продолжать и развивать начатое им дело просвещения широко разросшегося Дона был призван генерал-лейтенант Михаил Григорьевич Хомутов, первый атаман не войскового сословия.

Атаман Хомутов хорошо знал быт и нужды донских казаков с 1839 года, почти 10 лет, он состоял вторым лицом в войске после атамана: был начальником штаба войска Донского. Широко образованный и умный человек, он сильно двинул вперед все в войске. Много потрудился Хомутов для украшения и благоустройства Новочеркасска. Донцы обожали его. После атамана Платова вряд ли другой атаман пользовался такой любовью казаков, как Хомутов.

Рано утром его уже можно было видеть гуляющим по новочеркасским базарам. Там он выбранит торговца за грязь перед лавкой, там разговорится со старухой казачкой, расспросит старика с крестами за Отечественную войну. При нем начали насаждать Александровский сад, устроили в Новочеркасске первые оранжереи для вывода редких цветов, провели водопровод; при нем же был устроен Дворянский клуб и мостовые покрыли улицы Новочеркасска. Он наблюдал за выработкой каменного угля в Грушевском посаде, и при его содействии была построена на Дону первая железная дорога – Грушевско-Аксайский путь.

Строившийся собор два раза рушился, в 1846 и 1863 годах. Первый раз перепилили железные подпоры главного купола, – второй раз рано начали снимать леса из-под сводов, и они развалились.

В 1850 году, 31 октября, в город Новочеркасск изволил прибыть Государь Наследник Цесаревич Александр Николаевич. На другой день после приезда Государя Наследника был войсковой круг. На круг этот изволил пожаловать Наследник и с атаманской насекой и перначем в руках обратился к казакам со следующими милостивыми словами:

– Тринадцать лет, как Государь Император ввел Меня в ваш войсковой круг и вручил этот знак атаманского достоинства. С тех пор Я видел, что войско Донское, издревле славное храбростью и верностью, продолжало заслуживать благоволение Государя. В последнюю Венгерскую войну Донские казаки служили молодцами и приобрели новые знаки Монаршей милости. Среди этих доспехов, облитых вашей кровью, по воле Государя Императора объявляю вам искреннее благоволение Его Величества за вашу верность и храбрость. С моей же стороны скажу вам, что Я горжусь вами, горжусь быть вашим Атаманом!..

Громко и радостно ответили дружным «ура» казаки на эти высокомилостивые слова своего атамана. Окружившие Государя Наследника генералы, офицеры и старые казаки, станичные выборные целовали руки и одежду молодого атамана, а потом подняли его на руках. По окончании круга Государю Наследнику были представлены раненые в последнюю войну казаки и Наследник долго беседовал с ними. Затем Наследник прошел на обед, устроенный Торговым обществом Новочеркасска станичным выборным и всем георгиевским кавалерам. Вечером генералы и штаб-офицеры обедали у Наследника, а потом Государь Наследник посетил бал, устроенный донским дворянством. 2 ноября была совершена закладка нового собора.

Хомутов, много видевший нужды в войске, исхлопотал о созыве Комитета для пересмотра Положения о войске Донском, изданного атаманом Власовым и нуждавшегося в больших исправлениях. В войске атамана Хомутова любили, одна из станиц носит его имя – Хомутовская станица, – и в Новочеркасске есть улица, называемая Хомутовским проспектом.

Атаману Хомутову пришлось выполнить очень тяжелую работу: собрать почти поголовно все войско Донское на войну, которую Россия вела с Турцией и бывшими с нею в союзе Англией, Францией и Сардинией. Война началась в 1853 году. Во время нее мужественной обороной прославился Севастополь, отчего и война эта известна больше под именем Севастопольской кампании.

 

67. Война с турками на Кавказе. Баяндур, Баш-Кадык-Лар, р. Чолок, Чингильский перевал, Кюрюк-Дара. 1853–1855 годы

Палестина, – где провел земную жизнь Спаситель, где Он учил и где Он для спасения мира принял крестную смерть, – находится на земле, принадлежащей туркам. В Иерусалиме есть храмы, построенные христианскими государствами на месте Рождества Христова, на месте Голгофы, есть дома для странников, совершающих паломничества, чтобы поклониться гробу Господню. Тысячи верующих православных людей ежегодно путешествуют туда, чтобы помолиться на христианских святынях. И вот, по приказу турецкого султана, обиженного на императора Николая I за тот разгром, который сделали наши войска в Турции в 1828 году, турки начали притеснять и обижать православных христиан. Православные обратились к императору Николаю Павловичу, прося защиты. Между тем Англия опасалась наших успехов на Кавказе и в Сибири, где русское государство подходило к Восточному океану, Франция, в которой только что вступил на престол новый император Наполеон III, была обижена на нашего государя, – и вот англичане и французы начали советовать турецкому султану объявить России войну и обещали ему помощь.

В 1853 году началась война между русскими и турками сразу и на Дунае, и в Закавказье.

Снова потянулись полки казачьи: одни на восток к Кубани, другие на запад, за Днепр, на Дунай, третьи шли на юг к Азовскому морю.

Еще не был объявлен манифест о войне, как уже донцы прославили себя славными делами. Это были донские артиллеристы донской конной батареи, бывшие под начальством лихого офицера есаула Кульгачева, отличившееся в целом ряде дел.

На Кубани

Только слухи носились еще о том, что будет война, когда в 14-ти верстах от нашей кавказской границы, на высотах между Суботанью и Огузлами, забелели палатки 40-тысячного турецкого отряда Абди-паши. Турецкая конница подошла к нашей крепости Александрополю и, рассеявшись по долине реки Арпачая, начала грабить подвластные нам армянские селения.

Чтобы положить конец неистовствам баши-бузуков, начальник Александропольского отряда решил занять селение Баяндур, около которого постоянно рыскали турки.

2 ноября из крепости Александрополя выступил отряд под начальством князя Орбелиани. В отряде этом было 7 батальонов пехоты, два дивизиона Нижегородского драгунского полка, две пешие и одна донская конная батареи. Война еще не была объявлена, и отряд шел почти без всякой разведки.

А между тем, в это самое время, уже весь 40-тысячный турецкий корпус перешел нашу границу и стоял в тех самых Баяндурах, куда мы направлялись. И вот, как только наши войска стали подходить к селению, по ним грянул залп сорока-орудийной турецкой батареи и со свистом и скрежетом начали проноситься над нашими войсками турецкие снаряды. Наши войска остановились в полном недоумении. Под целой тучей артиллерийских снарядов, крестивших воздух по всем направлениям, рядами падали солдаты. Что было делать? Атаковать с нашими малыми силами сорокатысячную турецкую армию было невозможно. Отступать в первом бою для кавказских войск было бы постыдно. И, вот, решили ждать турецкой атаки и остановились. 10 наших орудий стали на позицию и начали отвечать туркам.

«Умирать, братцы, все равно, что от ядра, что от пули», говорили солдаты. Они ободрились, а в батальоне Куринского полка даже вызвали песенников.

А снаряды падают все гуще и гуще. Турки участили убийственный огонь до последней крайности. Гибнут наши, но гибнут молча, не сдавая ни шага назад.

Наступили сумерки. Турки не поспели спуститься с гор на наши войска, и только пестрые толпы их конницы, обскакав наш правый фланг, вдруг понеслись к обозу. Там было татарское ополчение князя Мамуки и сотня донцов. Татары с дикими воплями обратились в бегство, и напор нескольких тысяч баши-бузуков приняла одна донская сотня. Начался страшный рукопашный бой. Донцы гибли под ударами турецких пик и ятаганов. Но в самое тяжелое время в обоз влетали донские пушки. Храбрый есаул Кульгачев вскочил со своими орудиями в самую сечу – и завизжала картечь. За пушками Кульгачева на выручку донским казакам прискакали пикинерные эскадроны Нижегородского драгунского полка и прогнали турок.

Наступила ночь. И вдруг, в темноте, сзади русских раздался бой барабанов. Это князь Бебутов вел свои последние силы – три батальона, шесть эскадронов и девять сотен казаков с батареей.

Турки испугались этого ничтожного подкрепления и, ночью, в полном порядке отошли за реку Арпачай. Селение Баяндур было занято нами.

Не дешево далась нам победа. Около восьмисот человек потерял наш отряд, но показали наши туркам, что они не знают, что такое отступление.

Так началась, без объявления, Восточная война. 2 ноября было дело под Баяндуром, а 6 ноября был объявлен манифест о начале военных действий.

14 ноября 81/2 тысячи наших войск под командой князя Бебутова перешли через пограничную реку Арпачай и стали на ночлег у деревни Перевали.

Была неприятная осенняя погода. Дул резкий ветер и хлопьями падал мокрый снег; холодно, сыро и неприятно было войскам. По слухам, турки уже уходили к крепости Карсу на зимние квартиры. 17 ноября во время фуражировки нижегородские драгуны открыли, что вся турецкая сорокатысячная армия стоит лагерем на высотах Баш-Кадык-Лара. Князь Бебутов решил напасть на нее.

19 ноября начался жестокий, неравный бой. С отчаянным мужеством, с необыкновенным упорством наступала наша пехота на турок. Наши солдаты под жестоким огнем захватывают турецкие позиции, сламывают турок, берут их батареи… Но турок сила. И вот, на два наших батальона Эриванского полка обрушивается восемнадцать турецких батальонов. В тяжелой, вдруг наступившей тишине, казалось, должны были до последнего погибнуть эриванцы. И вдруг в это время в тылу у турок забухали пушки и загремело русское «ура!..»

Все переменилось… Победа осталась за нами.

В тылу у турок гремели донские пушки Кульгачева. Он вместе с 3-м и 4-м дивизионами Нижегородского полка проскочил на левый фланг и здесь заметил, что деревня Гамза-Киряк не занята турками. Лихой донской офицер быстро сообразил, что отсюда он может громить турок во фланге, и, вылетев со своей батареей сюда, открыл огонь по туркам, отделенным от него глубоким и крутым каменистым оврагом. Первым же выстрелом донцы взорвали неприятельский зарядный ящик. Турки сейчас же перенесли огонь своих батарей в эту сторону, и от турецких ядер начали гибнуть нижегородцы.

Тогда нижегородцы решились на отчаянный подвиг. Под страшным огнем они спустились в овраг и пошли по дну его во взводной колонне. Оврагом они зашли в тыл неприятеля. С ними вмести, без дорог, через крутой, усеянный громадными камнями овраг переправилась батарея Кульгачева и, вылетев на двадцать пять шагов к турецкой пехоте, готовившейся атаковать эриванцев, дала по ней залп картечью.

Вслед за этим в ряды турецкой пехоты врубились нижегородские драгуны и с налета захватили турецкую батарею…

В это самое время в донской батарее под орудием была убита лошадь. Упряжь перепуталась, и орудие стало. Турки кинулись толпой на него, перебили прислугу и схватились за пушку. Но это увидал командир Нижегородского полка князь Чавчавадзе.

– Драгуны, – крикнул он своим ординарцам, – неужели мы отдадим пушку!..

И четыре ординарца драгуна кинулись с такой решимостью на турок, что турки бросили нашу пушку.

Бой приходил к концу. Турецкая армия бежала, оставив в наших руках 30 орудий, 18 знамен, 2 лагеря и 12 тысяч пленных. Шесть тысяч турок было убито. Наших было всего 9 тысяч, и мы потеряли 57 офицеров и 1200 нижних чинов.

Так, славными делами у Баяндура и Баш-Кадык-Лара началась Турецкая война. Оба боя были победные. В обоих мы дрались против врага, превосходившего нас в четыре раза, и в обоих геройски вели себя лихие наши донцы – батарейцы батареи Кульгачева.

Наступила зима, и на время прекратились военные действия.

Лишь весной 1854 года на Кавказе снова начались дела. К этому времени войска кавказской армии были расположены: у Александрополя – 17 000, у Ахалцыха около 10 000 и в окрестностях Эривани до 6000. Турки стояли под стенами Карса, и небольшие отряды их были в Батуме, Озургетах и Баязете.

4 июня князь Андронников быстрым движением на р. Чолок напал на турок и разбил их совершенно. В этом деле особенно отличились 4 сотни № 11 Харитонова донского казачьего полка. В этот знаменательный для 11-го донского казачьего полка день, полк двигался в резерве отряда, направляясь за Чолок. Начавшаяся впереди у пехоты перестрелка становилась все оживленнее и бойчее, и вдруг загремели против нас по всей линии турецкого расположения громовые раскаты турецких орудий. Командир полка полковник Харитонов послал своего адъютанта, хорунжего Бабкина, за приказаниями, но не успел Бабкин доскакать до начальника отряда, как встреченный им ординарец генерал-лейтенанта князя Андронникова передал ему приказание: – 11-му полку скакать во весь карьер к неприятельскому лагерю.

Сейчас же 2-я сотня полка под начальством войскового старшины Казимирова помчалась к правой колонне нашего отряда, 1, 5 и 6-я сотни вместе с полковником Харитоновым понеслись к левой колонне, на неприятельские батареи. Живо развернули лаву донские сотни, склонили пики и с громовым «ура!» понеслись на батареи. Турецкие артиллеристы не вынесли атаки казаков, и, побросав орудия, убежали за вал. Сейчас же за казаками вбежали на батарею батальоны Куринского и Литовского полков. Едва сдавши им орудия, полковник Харитонов увидал громадные толпы отчаянных турецких наездников – баши-бузуков, с поднятыми шашками в конном строю несшихся на нашу пехоту. Сотни 11-го полка сейчас же бросились им навстречу. Но тут командир полка полковник Харитонов был убит картечью с верхних батарей. Несколько турецких джигитов бросились, желая схватить его, но хорунжий Бабкин с двумя вестовыми командира полка и своим раненым вестовым под картечным и ружейным огнем вынесли тело своего командира. Принявший командование полком подполковник Евсигнеев повел сотни вперед. Казаки пиками поразили неприятеля и погнали его далеко за батареи. Каждый раз, как турки пытались остановиться, казаки так принимали их пиками, что они сейчас же поворачивались кругом и обращались в полное бегство. Преследуя конницу, донцы налетели на пехоту, взяли и ее в пики и отняли турецкое батальонное знамя. Под ударами донцов, грузинской конной дружины охотников и 5 сотен имеретинской конницы неприятель бежал. Вся дорога от Чолока до Легвы была покрыта телами убитых неприятелей. В этом славном деле мы взяли 13 орудий, весь чолокский лагерь, 36 знамен и значков и множество орудий. За содействие столь блестящей победе донской казачий полк № 11 награжден георгиевским знаменем синего цвета с надписью: «За отличие в сражении против турок 4 июня 1854 года, за рекой Чолоком»…

Если смотреть от Эривани на юг, к турецкой стороне, то мы увидим широкую и ровную долину, по которой красивой змеей вьется река Аракс. Совершенно, как наша задонская степь у Черкасска, ровна и красива эта долина. Но наша степь уходит далеко, далеко и мягко и осторожно сливается с туманным небом, а там на горизонте высятся суровые горы и над ними двумя крутыми вершинами, точно две громадные кучи мела, торчат покрытые вечным снегом горы – Большой и Малый Арарат. По библейскому преданию, на горе Большой Арарат остановился Ноев ковчег. Чуть правее, если смотреть от Эривани, в самой долине, окруженный высокими и стройными тополями, среди яблочных, персиковых и виноградных садов лежит небольшой городок Игдырь, а от него вьется за горы дорога на Чингильский перевал, находящийся у самого начала вечных снегов Большого Арарата.

К этому Чингильскому перевалу 17 июля 1854 года быстро шел Эриванский отряд генерал-лейтенанта барона Врангеля. В составе этого отряда было семь сотен № 4 и № 23 донских казачьих полков. Турки сильно укрепились на Чингильском хребте. Их там было до 15 000, в нашем же отряде было немного более 5 тысяч человек. От самого Игдыря широкой лавой раскинулись 2 сотни № 23 полка под командой есаула Стенюкина, сотня куртинцев и восемь сотен № 23 полка и милиционеров под командой полковника Хрещатицкого, командира № 23 полка. Они и начали бой, и открыли первые неприятеля, засевшего за черными камнями и острыми хребтами скал. Как только получилось донесение от казаков, пехота начала развертывать боевые цепи, а казаки под огнем неприятеля проскакали за пехоту, стали сначала во второй линии, а потом, когда наша пехота готовилась идти в атаку, казаки налетели на турок с левого фланга, перекололи пиками прислугу у орудий и вместе с пехотой взяли их. Испуганные этим турки начали отступать, спускаясь по пологому спуску к стороне Баязета. Тут налетел на них полковник Хрещатицкий и гнал и колол их 6 верст, – гнал бы и более, да лошади стали от жары, после длинного перехода. Когда Хрещатицкий вернулся к отряду, войска, разбившие втрое сильнейшего неприятеля, стали биваком на самом перевале, на месте турецкой позиции. 4 орудия, 18 знамен, 3 значка и весь лагерь с запасами и орудиями достался нам. Донскому казачьему № 23 Хрещатицкого полку за это дело пожаловано знамя сине-голубого цвета с надписью: «За отличие в сражении против турок 17 июля 1854 года на Чингильских высотах». Усердием 2-го пластунского батальона Кубанского казачьего войска, расположенного в г. Игдыре, в 1902 году на Чингильском перевале поставлен скромный памятник в ознаменование громкого подвига отряда генерала Врангеля, в котором отличились и наши донские казаки.

24 июня отряд генерала князя Бебутова, стоявший под Александрополем, перешел через реку Карс-чай и, минуя Баш-Кадык-Ларское поле сражения, где с такой честью дрались войска отряда в прошлом году, обогнул Караял и расположился лагерем между деревнями Кюрюк-Дара и Полдырван. В отряде кн. Бебутова было около 18 000 человек, в том числе донские казачьи №№ 4 и 20 полки и донские №№ 6 и 7 батареи.

В 12-ти верстах от нашего лагеря стояла 60-тысячная турецкая армия. И так, друг против друга, простояли и мы, и турки, ничего не делая, целый месяц.

22 июля гром пушек, доносившийся со стороны Арарата, а затем и гонцы принесли известие в наш лагерь о победе отряда генерала Врангеля на Чингильском перевале. 23 июля, вечером, армяне, жившие недалеко от турецкого лагеря, прибежали к нам и говорили:

– Турецкие обозы идут из лагеря к Карсу. В палатках у турок все уложено, конница поседлала лошадей, у пушек лошади в хомутах, пехотным солдатам роздали ром.

Князь Бебутов, выслушавши армян, решил, что турки отступают, и приказал их преследовать.

Всю ночь укладывались в нашем лагере и незадолго до рассвета выступили и пошли к Карсу. Не прошли и трех верст, как на востоке заиграла заря и в бледном свете утра вдали показались движущиеся черные точки. Быстро взошло солнце, и мы увидали перед собой всю шестидесятитысячную турецкую армию, в полном порядке наступавшую на нас. Ни мы, ни турки не ожидали этой встречи.

Пришлось принимать страшный бой не на нашей отличной позиции у Караяла, а на том месте, где столкнулись с неприятелем. Пришлось повернуть перед неприятелем и пытаться снова стать на Караяле и устраивать позицию для боя спиной к врагу. Чудные кавказские солдаты не растерялись. Казалось, каждый понимал, как важно теперь спокойствие. Три сотни линейных казаков понеслись во весь опор к Караялу, чтобы занять его до турок. За ними пошла пехота. Прикрывать ее должны были Нижегородский и Тверской драгунские полки, донская № 7 казачья батарея полковника Долотина, в которой находился и храбрый офицер Кульгачев, и три сотни донцов с ракетной командой.

Но было уже поздно. Караял был занят турками. Почти окруженные турками должны были драться наши полки, и вот начался у деревни Кюрюк-дара бой, подобный тем боям, которые вел Суворов.

Первыми кинулись во всесокрушающую атаку тверские драгуны и захватили турецкую батарею.

Но в это время турецкая пехота, вооруженная отличными нарезными ружьями, кинулась на Белевский и Тульский пехотные полки, только что прибывшие из России, и опрокинула их.

На выручку пехоте понеслись эскадроны Нижегородского драгунского полка. Но пехота турецкая встретила их страшным огнем. Падали офицеры и солдаты, драгуны не могли одолеть пехоты. И вот в эту кашу людей и лошадей, где падали и умирали одни и на место их вставали и рубились другие, помчался есаул Кульгачев с четырьмя донскими орудиями. Не успел он сняться с передков, как на него наскакал дивизион нижегородцев под начальством князя Чавчавадзе и перепутался с орудиями. В эту тяжелую минуту страшного боя лошади падали, запутавшись в постромках, и люди не могли высвободить их и продвинуть вперед пушки.

Турки усилили огонь по донским батарейцам. Под Кульгачевым была убита лошадь, другой офицер, есаул Ренсков, ранен пулей в голову. Попадали от этого страшного огня и казаки артиллеристы. Со страшными усилиями донцы оттащили два орудия, но два других остались, и на них набросились турки.

Громко заговорила в сердце нижегородцев старинная слава полка, честь которого была связана с охраной орудий, которые он прикрывал. Драгуны кинулись на пушки, покрытые телами убитых донцов, опрокинули турок, но и сами должны были отойти, и пушки остались между нами и турками, не увезенные.

Турецкая пехота со всех сторон окружала драгун и поражала их пулями.

И в то время как падали герои драгуны и валились их лошади, какой-то турецкий офицер подбежал к пушкам и схватился за них.

– Господа! – закричал князь Чавчавадзе драгунам, – выручайте пушки!..

И драгуны нестройной толпой кинулись снова на пушки. Много полегло тут храбрых нижегородцев, но они отбили донские пушки.

В 8 часов утра на всем правом фланге турки уже отступали. Честь победы над турками принадлежала драгунам и донским артиллеристам есаула Кульгачева, второй раз показавшего, как умеет, жертвуя собой, действовать донская конная артиллерия.

Но в середине турки еще стояли такой стеной, что, казалось, нет силы и средств пробить ее. И вдруг вся их масса с диким ревом и криками бросилась на наши полки. Завязался новый, уже пехотный бой.

Полковник Долотин с № 7 донской батареей осыпал ядрами турецкие колонны. Сотни № 20 донского казачьего полка вместе с сотнями иррегулярной конницы, бывшие под начальством полковника Скобелева, атаковали турецкую конную артиллерию и отняли три орудия. Турецкие уланы бросились на выручку, но были истреблены донцами, драгунами и линейцами. Турки отступали, и лишь один турецкий пехотный полк не желал сдаваться и не отступал. На него налетела 6-я донская батарея и казаки № 4 полка, Ряжский пехотный полк и пикинеры. После упорного сопротивления погиб и он до последнего человека. Поднявшееся высоко полуденное солнце пекло невыносимо. Пехота остановилась на месте сражения. После бессонной ночи, тяжелого боя с рассвета до полудня солдат разморило и они засыпали подле убитых своих товарищей.

Казаки, драгуны и дружинники преследовали рассеявшихся в горах турок и уничтожали их. Но они скоро остановились. Утомление брало свое. Люди еле держались на лошадях. Отдых был необходим. В разных местах трубили сбор, и на усталых, шатающихся от утомления лошадях съезжались к полковым знаменам казаки.

Кюрюк-Даринская победа еще раз показала всему миру, что сильные духом, храбрые и строго дисциплинированные кавказские войска могут творить чудеса и делать невозможное… Турки не отваживались более нападать на нас.

В следующем году, в ноябре месяце, наши войска обложили Карс. Под Карсом работали Баклановские полки. Казаки-пластуны Бакланова разведывали силы укреплений Карса, казаки же оберегали нашу армию от всякой нечаянности. Штурм Карса нам не удался. Мы потеряли около 8000 человек, но крепости не взяли. Однако штурм так встревожил турок, что спустя три недели после него, 16 ноября 1855 года, Карс сдался.

Решительный успех, полная победа одержаны были нашими войсками на Кавказе. Но мир, заключенный нами в начале 1856 года, был невыгоден для нас. И виной тому были наши неудачи в Крыму, где нашим войскам, вооруженным старыми кремневыми недальнобойными ружьями, пришлось бороться против англичан и французов, вооруженных пистонными, более скорострельными, нарезными, дальнобойными ружьями, где наши парусные корабли должны были воевать с паровыми судами союзников турок. Тяжело пришлось там нашему войску, особенно в Севастополе, и часть, и не малую, этой тяготы приняли на себя донские казаки.

 

68. Оборона казаками Азовского моря. 1855 год

Наши корабли на Черном море в Синопской бухте захватили турецкие корабли и все их, 18 ноября 1853 года, уничтожили. Тогда за Турцию вступились ее союзники англичане и французы, а впоследствии и сардинцы (итальянцы), и отправили свои пароходы и свои войска во все моря, принадлежащие России. Русскому Государю нужно было наблюдать и оберегать и Балтийское море с Финским заливом, и Черное с Азовским моря, и берега далекого Восточного Океана, и Белое море. Всюду появлялся неприятель. Для охраны берегов понадобилось множество конных полков, и вот, по призыву императора Николая Павловича –

Всколыхнулось, взволновалось Донское войско; опять, как в 1812 году, поголовно, без очереди шли все. И кончающие свой срок службы казаки с седыми усами становились рядом с безусыми мальчиками. 87 полков и 14 конно-артиллерийских батарей, а всего 82 000 человек выставили донцы в это тяжелое для России время. На далеком севере Финляндии – заставами и постами по берегам Ботнического и Финского заливов, стали донцы. Между скал и сосновых лесов, у холодных берегов раскинули свою наблюдательную сеть постов лейб-казаки атаманцы и с ними л.-гв. 6-я Донская батарея. На берегу Черного моря, вокруг Азовского моря стали полевые полки. Началась тяжелая, изо дня в день, из ночи в ночь, без сна и отдыха, бессменная казачья служба.

Донские казаки читают описание сражения у Синопа. Старинная литография Л.А. Белоусова

Пошли полки и на Дунай, пошли и на подкрепление частей, действовавших в Грузии, наполнили Польшу, потому что и там было неспокойно. Оставивши свои дома, покинувши родные степи, бросивши все свое, ушли казаки – на кровавый бранный пир!

Неприятель заглядывал в самые глухие части нашего побережья, и его можно было ожидать везде. От устья Дона и до Азова растянулись постами полки № 62 подполковника Зарубина 2 к № 66 подполковника Кострюкова, в Таганроге стал полк № 68 подполковника Краснянского, и вся эта линия была под начальством донского генерала Краснова. Не долго простоял здесь 62-й полк – его отозвали на Дунай, и для защиты Азовского моря осталось всего два полка. В Таганроге поставили 2 сотни полка Краснянского, а по всей линии до самого Ростова устроили сторожевые посты и поставили сигнальные вышки. В Ростове был № 59 полк и небольшой отряд под командою генерал-майора Карпова. Так, одним казакам было передано дело защиты родного им Азовского моря. Но все было тихо. В Таганроге жители жили как и раньше, и полевые работы нигде не прекращались.

14 мая 1855 года пришло известие, что неприятельские пароходы ворвались в город Керчь, разрушили его и вошли в Азовское море. В Таганроге решили обороняться и не пускать к себе непрошеных гостей. В нем было 300 человек гарнизонного полу-батальона. 20 жандармов, 2 сотни полка Краснянского, да еще 2 сотни можно было снять с постов – вот и все, что мог иметь Таганрог против неизвестных сил неприятеля. Из Таганрога отправили институт, вывезли присутственные места, а из жителей составили небольшую команду охотников… Наконец, 19 мая, в Таганрог пришел из Новочеркасска учебный полк. С приходом этих превосходно обученных молодцов жители весьма ободрились. Казаки же с нетерпением ждали неприятеля, и не только ждали, но желали его; им хотелось оборонить священный для них город, в котором скончался их обожаемый Государь Император Александр I Павлович, и доказать свое усердие к царской службе.

22 мая неприятель, наконец, начал подходить к Таганрогу. Впереди шло восемнадцать пароходов, за ними в морской дали можно было рассмотреть еще 50 судов и плавучих батарей. Суда окружили Таганрог дугой, и от них отделилась шлюпка с белым флагом. Неприятель послал переговорщиков. Переговорщики объявили, что адмирал, командующий кораблями, требует, чтобы наши войска удалились из города, так как он войдет в Таганрог и истребит все казенные здания и склады. Жителям не будет сделано ни малейшего вреда. Ответа он ожидает – полтора часа.

В это время благовестили к обедне, и генерал Краснов и губернатор Толстой находились в Таганрогском соборе. Отслужили молебен, Краснов приказал передать врагу: – что военная честь запрещает войскам оставить город, вверенный их охранению, что войска наши готовы умереть за своего Государя и предлагают выйти на берег и оружием решить, кому сегодня владеть Таганрогом.

Как только лодка с переговорщиками дошла до судов, все суда окутались дымом и в город полетели ядра и гранаты. Началась непрерывная бомбардировка города. Под прикрытием ее неприятель на пятидесяти лодках отправил свои войска для высадки. Лодки шли, направляясь к бирже. Не дойдя до берега на несколько саженей, лодки выстроились и открыли огонь по войскам, бывшим у биржи, из маленьких пушек и ружей, но войска были заведены в улицы и поставлены за зданиями в полной готовности стать на место, как только неприятель подойдет на такое расстояние, чтобы наше ружье могло достать до него. С кораблей продолжали посылать в город бомбы и ядра, и скоро по всему городу начались пожары. Городская пожарная команда успешно боролась с ними и тушила, где могла. Шесть часов продолжалась бомбардировка. Наконец, неприятель высадил около 300 человек и повел атаку на крутую гору, у церкви Св. Константина. Наши посты заметили их. Ближайшая рота гарнизонного полу-батальона побежала туда, туда же послали учебный полк. Гарнизонные солдаты, под командою отставного подполковника Македонского, рассыпали цепь и открыли огонь, а потом с криком «ура» бросились на англичан и столкнули их штыками с крутой горы к лодкам. В это время прискакал и учебный полк. Первый приступ был отбит. Неприятель продолжал до сумерек бомбардировать город, но потом на судах засветились огни и они отошли дальше в море. От этой бомбардировки Таганрог сильно пострадал, многие мирные жители были убиты и ранены, сгорело 19 домов и 77 магазинов. Обжегшись на Таганроге, англичане послали свои суда к Мариуполю. Там к командиру № 66 казачьего полка Кострюкову тоже являлись переговорщики с требованием сдать город, но Кострюков, имевший всего 4 сотни, предложил им выйти и взять город. После долгой бомбардировки англичане отправили лодки с пушками и стрелками в устье речки Калмиуса. Кострюков сейчас же поскакал туда с двумя сотнями, спешил их и обстрелял лодки, входившие в Калмиус, – и тут англичане не отважились высадиться против казаков и отошли. Так же, как и под Таганрогом, к ночи неприятельские пароходы задымили и ушли в море.

После бомбардировки Таганрога – туда пришло 800 человек матросов, а учебный полк был отозван в Новочеркасск и вместо него пришли полки № 74, под командой подполковника Леонова, № 76 полковника Кушнарева и № 70 Демьянова. Эти полки стали по берегу моря для наблюдения за неприятельскими кораблями. Полки эти состояли почти сплошь из малолетков, но урядники в них были опытные, бывалые старики казаки, помнившие, как отцы их дрались в 1812 году.

– Встал на Русское царство, – рассказывали они молодым, – племянник того самого Бонапарта, про которого вы слышали от дедов такие диковинки. Старый Бонапарт был первый в свете воитель, завоевал все царства в Европе, да и пришел было в нашу Москву; но деды наши, все до единого на Дону, и старый и малый, встали, как один человек, прибежали к Москве, выгнали вместе с нашими храбрыми солдатами вражью силу, а после проводили с честью по всей России и уложили навеки почивать в снегах наших. Теперь же племянник его только что нарекся царствовать, а что задумал? Собирается нападать на нашу святую землю, на которой никогда, на памяти самих прадедов наших, нечистая вражья нога не бывала. Враги похваляются отнять у нас тихий Дон. Да разве мы допустим так посмеяться над нами? С какими глазами явимся тогда на тот свет, к старикам нашим, как покажемся перед батюшкой Матвеем Ивановичем, перед старинным воителем Ермаком Тимофеевичем? Нет, братцы, лучше умрем все до единого, а не дадим на посрамление родной земли нашей.

И после таких речей уважаемых стариков все казаки с нетерпением ожидали врага и готовы были жизнью доказать любовь свою к тихому Дону.

Зорко глядит станичник в зеленовато-синюю, мутную даль Азовского моря. Но пустынно море, ни паруса, ни темной точки на нем… И вдруг покажется дым.

– Дым! Дым! – понесется с поста на пост, но напрасно. Английский пароход пройдет далеко по морю… Все реже и реже появлялись неприятельские суда, и казаки видели над собой только раскаленное синее небо, а впереди ровную скатерть далекого моря…

Но, вот, 27 июня загремели где-то далеко выстрелы, неприятель обстрелял Мариуполь, потом Петровскую станицу, Бердянск, Кривую Косу и 6 июля опять подошел к Таганрогу. Всюду после бомбардировки англичане спускали лодки и пробовали высадиться на берег, но казаки их везде прогоняли.

С 6 июля, в продолжение 21/2 недели англичане ежедневно обстреливали Таганрог; каждый день к городу подходило два, три парохода и бросали от 20 до 100 бомб в город. 9 июля, во время всенощной, одно из ядер, весом более двух пудов, ударило в алтарь церкви Успения Богоматери, обрушило штукатурку, которою засыпало и ушибло протоиерея Иоанна Себова. Священник Василий Шарков, совершавший богослужение, велел диакону Моисею Егорову произнести коленопреклонную молитву об избавлении от нашествия врагов. Никто из стоявших в церкви не вышел. И слышались только вздохи и тихий плач таганрогских женщин.

12 июля на Азовском море поднялась буря. Сильное волнение заставило неприятельские корабли отойти от города и уйти в море на более глубокое место. В это время донской № 70 полк со своих постов увидел, что близ Кривой Косы один неприятельский пароход сел на мель. Сейчас же туда был послан подполковник Божковский и два орудия донской № 2 батареи под командой сотника Краснова. Казаки решили овладеть пароходом…

Его Императорское Величество Государь Наследник Цесаревич Александр Николаевич. Первый Августейший атаман казачьих войск

Еще до прибытия подкрепления донцы № 70 полка пошли в море, пока глубина позволяла идти, и открыли ружейный огонь по пароходу. Английские матросы отвечали из пушек и ружей. Завязалось небывалое сражение по грудь в воде. Пешие дрались на море казаки. На помощь англичанам спешил большой 18-пушечный корабль, но и к казакам со всех постов скакала подмога. По берегу, скрываясь за буграми, собирались казаки и огнем подготовляли атаку парохода. И так шло от зари и до шести часов вечера. В это время выстрелы на пароходе стихли. Англичане, вероятно, покинули его. На пароходе начался пожар. Тогда казаки бросились вплавь и, добравшись до него, залили пожар и нашли на нем все в порядке – и флаги, и книги, и не заклепанные пушки. Пароход назывался «Джаспер» и имел в длину 45 саженей. Две пушки с него были сняты и отправлены в Таганрог, приступили уже и к починке самого парохода, но пришли неприятельские суда и заставили прекратить работы. Так, без флота и даже без лодок казаки взяли неприятельское судно, снабженное артиллерией.

Когда казаки привезли в Таганрог английские флаги и пушки – их встретили громкими криками «ура»!

23 и 24 июля англичане опять обстреливали Таганрог, опять подходили их лодки со стрелками, но, встречаемые дружным огнем спешенных казаков, англичане боялись выйти на берег. Много и тут было оказано казаками храбрости: семидесятилетний сотник Косоротов во время обстреливания с лодок Таганрога, 24 июля, оставался при спешенных казаках все время на коне и уверял, что неприятельские пули вовсе не страшны. Смотрели на него малолетки и дивились, и ободрялись, и лезли вперед, и метче стреляли.

Между тем, руководимые молодым артиллерийским офицером, сотником Красновым, казаки отстроили и вооружили своими и английскими пушками береговые батареи, и теперь на выстрелы англичан защитники Таганрога уже могли отвечать и пушечным огнем. 19 августа опять к Таганрогу подошли три парохода, но, встреченные метким огнем казачьих пушек, англичане отошли. В тот же день англичане сделали высадку у поселка Кирпичева, но есаул Тарасов с сотней вовремя заметил их приближение, встретил выстрелами и сейчас же бросился на англичан. Казаки погнали их перед собой и захватили в плен двух офицеров и нескольких матросов. Их сейчас же отправили в Таганрог…

С постройкой в Таганроге батарей англичане стали осторожнее, и корабли их уже не подходили близко к городу. Так донские казаки в 1855 году оборонили Таганрог и все побережье Азовского моря и не допустили врагов высадиться на наши берега и разорить их.

 

69. Севастополь. 9 сентября 1854 года – 30 августа 1855 года

1 сентября 1854 года союзные корабли французов и англичан подвезли к Севастополю войска, 2-го начали высаживать их в 90-ти верстах от Севастополя у маленькой деревушки Евпатории и к 6-му числу на Крымском берегу было уже 30 000 французов с 68 пушками, 22 000 англичан с 54 орудиями и 7000 турок с 12 орудиями. У нас в Крыму было всего только 35 000 человек при 84 орудиях. 8 сентября на берегах реки Альмы произошло тяжелое и кровопролитное сражение. Англичане и французы, вооруженные нарезными ружьями, поражали наши войска издали и принудили нас к отступлению. 8 сентября союзники уже подошли к Севастополю. В этот день наши моряки топили свои суда у входа в Севастопольский залив, чтобы загородить проход. Наши парусные корабли все равно не могли сражаться с пароходами, которые были у противников. Матросы свезли пушки на берег и вместе с сухопутными войсками принялись за оборону Севастополя. На скорую руку в кремнистой земле возводили громадные укрепления и боролись на них до последнего человека, 14 сентября союзники совершенно окружили крепость, а защитники ее горячо помолились в этот день не о спасении жизни своей, а о спасении родного города и славы отечества. Началась правильная осада города. 5 октября союзники закончили приготовительные работы к осаде и целый день осыпали город тяжелыми ядрами и чиненными порохом гранатами. Наши батареи отвечали. Так началась небывалая, по упорству обеих сторон, оборона Севастополя. Дневные бомбардировки, уносившие сотни людей убитыми и ранеными, сменялись ночными штурмами. Земляные валы устилались телами убитых, раненых не успевали свозить, но бодры были защитники… Наступила и прошла теплая зима, встретили, 27 марта, севастопольцы и праздник Воскресения Христова. Все бастионы к этому дню были чисто подметены, пушки, станки и лафеты вымыты, люди оделись во все новое и почистились. В церквах служили заутреню и крестный ход ходил по батареям, где священники перед батарейными образами пели молебны. Женщины и дети пришли в этот день на укрепления похристосоваться с мужьями, но бомбардировка и в этот день не прекращалась, и в этот великий день святой Пасхи у нас было 10 человек убитых и 21 раненых. Зиму сменила весна. Наступило лето. Начались жестокие штурмы неприятеля. Несмотря на отчаянную храбрость союзников, они не могли овладеть севастопольскими укреплениями. Они врывались в них, но наши солдаты и матросы выгоняли их штыками. В каждый штурм несколько тысяч союзников было убито, несколько тысяч падало и наших. Помощь не шла. Ее и не ждали. Решили умереть, но Севастополя не сдавать. В августе месяце французские окопы были всего в 50-ти шагах от укреплений севастопольского Малахова кургана. Можно было слышать, как говорят противники… Наши укрепления в это время представляли груду развалин. Истинно можно было сказать, что люди, а не стены образуют крепости. С 24 августа началось непрерывное бомбардирование Севастополя. По одному Малахову кургану действовало 110 больших орудий. Гул и рев пушек ни на минуту не прерывался. Смерть была всюду. В городе все, что могло гореть – горело. Улицы обращались в груду развалин. Артиллеристов и матросов не хватало к орудиям, пришлось ставить к ним ополченцев. Каждый день выбывало из строя более 2000 человек убитыми и ранеными. 27 августа в ужасном кровопролитном штурме союзники овладели Малаховым курганом. С потерей Малахова кургана в Севастополе нельзя было держаться, но наши не сдали крепости. Они зажгли все, что можно, разрушили батареи, взорвали пороховые погреба и уцелевшие суда, а сами переправились на северную сторону. 30 августа – после одиннадцатимесячной упорной осады и кровопролитнейших штурмов, союзники вступили в Севастополь.

На Черном море

Упорная оборона русскими солдатами и матросами Севастополя известна всему миру. В ней ярко сказалась храбрость и стойкость Николаевского солдата. Но среди храбрых и стойких выделились особо храбрые, делавшие чудеса храбрости, совершавшие сказочные подвиги. В числе таких отчаянно храбрых людей были матрос Кошка и Перекопской станицы Области войска Донского казак Осип Иванович Зубов. Этого смелого донца знал весь Севастополь. Он родился в 1800 году и в Севастополь попал охотником, поступивши в № 67 донской Маркова полк. Ему уже было 55 лет, но он был силен, бодр, ловок и отчаянно храбр. После сражения на речке Альме полк Маркова для несения пикетной службы на заставах перешел в Севастополь, и с полком попал в Севастополь и Зубов. Зубов отпросился на бастионы, туда, где служба была лицом к лицу со смертью. Его назначили к матросам на 3-й бастион к контр-адмиралу Панфилову. Хорошо чувствовал себя в этой страшной боевой обстановке смелый донской казак.

– И как хорошо я вел себя, – говорил Зубов, рассказывая о своей службе, – служа, так сказать, на пороге смерти. Ни одного греха, ни одной дурной мысли мне никогда и в голову не приходило…

Зажжет, бывало, в своей выкопанной в земле между орудиями каморке Зубов ночью лампаду перед образом, станет на колени и молится. Псалмы пророка Давида читает. Можно подумать, что это монах или отшельник.

Легко у него на душе! Страху он не знал никогда. Летят бомбы, чиненные порохом гранаты, убивают матросов, знакомых его, друзей, товарищей, а Зубов смотрит спокойно и только, если не заняты руки, перекрестится и скажет:

– Господи, если и мне судил погибнуть вместе с ними, не погуби мою грешную душу.

Как-то раз в своей каморке он молился ночью перед иконой. Влетело ядро и убило двух матросов, спавших тут же, а Зубова только землею засыпало.

24 ноября 1854 года Зубов с матросами Кошкой, Кузьменко и Болотниковым и несколькими солдатами при офицере были назначены на вылазку, на Зеленую гору, на английскую батарею. Ночь была не темная. Осторожно сползли со своего вала и тихо, крадучись, пошли к неприятелю. Зубов шел и все время про себя читал молитвы: «Живый в помощи Вышняго, в крове Бога небесного водворится», а потом «Возлюблю Тя, Господи, крепость моя». И за молитвами и страх у него пропадал. Подкрались они к батареи и вдруг с криком «ура» бросились на англичан. Многих покололи, а шестерых взяли в плен и с ними одно орудие. Возвратились к рассвету усталые и измученные. Зубов, весь облитый потом и кровью, был представлен своему начальнику офицером, ходившим на вылазку.

– Этот казак, – сказал он, – достоин первого креста.

После этой вылазки, уже Зубов или Кошка назначались начальниками передовых цепей.

Под 5-е декабря Зубов вместе с Кошкой повели полтораста человек солдата на ту же батарею. Ночь была опять такая же тихая. Звезды мигали на темно-синем небе. Осторожно подползли наши солдаты к батарее. Вот и темная насыпь. Чуть заметен закутавшийся в плащ часовой.

– Ура! – вполголоса сказал начальник резерва.

– Ура! – закричали в цепи, и Зубов первый вскочил в окоп. Тут его сильно ударило в левый висок. Но Зубов не чуял боли. Он влетел в толпу сбежавшихся англичан и давай колотить их ружейным прикладом. Да так избил их, что те побежали, а Зубов с товарищами за ними. Тут увидал Зубов, что по траншее бежал английский штаб-офицер в густых эполетах. Зубов бросился на него и ударил его прикладом, он обернулся и взмахнул палашом, но старый казак не испугался и подставил ружье. Палаш звякнул о ствол и переломился надвое. Зубов ударил его опять прикладом, схватил за волосы и потащил из траншеи. Тяжелый оказался англичанин. Зубов чуть не упал с ним. Вытащил его и погнал перед собою к нашим. Наши уже кончили свое дело и уходили. В это время англичане открыли по отступавшей вылазке жестокий огонь. Англичанин тут сам побежал, да еще и кричал: «Скорей русс! Скорей!»

За это дело Зубов был произведен в урядники, а затем и он и Кошка получили для ношения на шее благословенные кресты, подарок Императрицы Александры Феодоровны…

И до последних дней продержался Зубов на бастионе, храбро ходя в вылазки и отражая жестокие штурмы.

18-го марта 1856 года был заключен, наконец, мир. Донцы вернулись домой и принесли своему великому войску Донскому Высочайше пожалованную им грамоту и большое белое георгиевское знамя с надписью: «За храбрость и примерную службу в войну против французов, англичан и турок в 1853, 1854, 1855 и 1856 годах».

 

70. Усмирение польского мятежа. 1863 год

Зимой 1862 года в Польше опять было неспокойно. Поляки стали собираться в шайки, повсюду появились отряды крестьян, вооруженных косами, везде раздавалась польская песня, призывавшая поляков убивать русских. В ночь с 11 на 12 января 1863 года восстание вспыхнуло по всему краю. Безоружных русских людей убивали, нападали на офицеров и солдат. На этот раз у поляков войска не было, поэтому они не могли собрать большого отряда, а действовали малыми париями, скрывавшимися в лесах, болотах, укрывавшимися за спиной мирных жителей. Усмирение польского мятежа не было войной, но было рядом стычек, засад и перестрелок, где действовали отдельные сотни, взводы, даже одиночные казаки. С Дона в Польшу пошли полки: Л.-гв. Казачий Его Величества, Лейб-Атаманский Наследника Цесаревича, №№ 3, 4, 5, 9, 10, 12, 17, 18, 23, 24, 25, 27, 28, 30, 31, 32, 33, 34, 36, 39, 41, 42, 44 и 45-й и батареи №№ 1, 7 и 8-я – всего собралось 26 полков при 18 орудиях. Походным атаманом был назначен генерал-лейтенант Орлов I. К лету, когда мятеж начал стихать и отряды были расположены по губерниям и поступили в ведение военных губернаторов, в Польшу прибыл знаменитый донской герой генерал-лейтенант Яков Петрович Бакланов. Приняв в командование полки, расположенные в Вильне, он 7-го июля 1863 года отдал следующий приказ:

Его Императорское Величество Государь Наследник Николай Александрович. Второй Августейший атаман казачьих войск

«Станичники и односумы!

Я выехал из родного края 19-го июня и привез вам от него поклон. Дон завещает вам бороться одному против десятерых и охулки на руки не класть! Дон дышит пламенной любовью и преданностью к Царю нашему; он ждет с нетерпением воли Монарха двинуться на нынешнего врага, замышляющего нарушить спокойствие святой Руси. На вашу долю пал жребий быть впереди – против врага внутреннего, Вы – потомки славных и могучих предков наших Азовского сиденья. Молодечество ваше против мятежников радует Царя, а донская семья ликует за вас!

Братья, соберемся с силами, окрепнем духом и превозмогем все трудности и лишения, и покажем, что достойны называть себя потомками славного тихого Дона. Настанет время – я буду посреди вас в беседе боевой, введу вас в бой с заветным кличем Ермака: “с нами Бог!” – силой коего булат наш остр – и не устрашимся! Уверен в вас, что вы такие же чудо-богатыри, как были водимые мной в бой деды, отцы и старшие братья ваши!»…

И казаки оправдали довериe к ним Бакланова. Самому Якову Петровичу не пришлось с тяжелой шашкой в руках водить казаков на поляков. Их шайки были мелки, и убивали они больше из-за угла, а не в честном бою. Жители боялись и уважали Бакланова, а вскоре и полюбили прямодушного и честного донского казака. Шайки бунтовщиков, видя безуспешность мятежа, грабили несчастных крестьян и сжигали их дворы… И тут Бакланов умелыми действиями смирил поляков. К ноябрю месяцу мятеж затих. Бакланов с казаками не только усмирил бунтовщиков, но заставил жителей уважать русских начальников и преклониться перед могущественным и справедливым русским Царем…

Усмирение мятежа к началу 1864 года было закончено, и полки возвратились домой.

 

71. На Дону при императоре Александре II

18 февраля 1855 года, в самый разгар Севастопольской войны, скончался Император Николай I Павлович. На престол вступил его сын Император Александр II Николаевич – Царь Освободитель.

Едва закончилась тяжелая война, как Государь принялся за целый ряд перемен и преобразований в своем государстве. Освобождены были русские крестьяне от крепостной зависимости, введена была всеобщая воинская повинность, заменившая прежние рекрутские наборы, учрежден суд присяжных, устроено почти по всей России земство, всюду строились учебные заведения, широко насаждалось просвещение по России.

Хотя на Дону казаки были из века в век люди вольные, не знающие, что такое барщина, хотя воинскую повинность они несли по особому своему обычаю, но и Дона коснулись благодетельные реформы Государя Императора Александра II, и на Дону много переменилось за это время.

Войсковой наказный атаман войска Донского генерал-адъютант граф Павел Христофорович Граббе. 1862–1866 гг.

С 1862 по 1866 год на Дону войсковым наказным атаманом был генерал-адъютант граф Павел Христофорович Граббе. Новочеркасские жители часто могли видеть своего седого атамана играющим с детьми в Александровском саду. Он любил детей и заботился о них. При нем на Дону, в Новочеркасске стала издаваться первая частная газета – «Донская газета», и граф Граббе так любил ее читать, что и после сдачи своего атаманства он выписывал ее на свой малороссийский хутор.

При атамане графе Граббе Высочайше повелено было, в 1863 году, сократить срок службы казака и вместо 25 лет определить в 15 лет полевой службы и 7 лет службы внутренней; этим начался целый ряд изменений в порядке отбывания службы казаками, который закончился в 1875 году изданием нового устава о воинской повинности войска Донского. По этому уставу, действующему с небольшими изменениями и теперь, воинской повинности подлежит все войсковое население, за исключением священников и православных псаломщиков, окончивших курс в духовных академиях, семинариях и училищах, и сельских учителей. Денежный выкуп и замена охотниками не допускаются. Казаки отбывают службу с собственным снаряжением и на своих лошадях. Общий срок службы определен в 20 лет. С 18–21 года казаки считаются в приготовительном разряде – это бывшие малолетки, с 21–33 лет в строевом разряде и с 33–38 лет в запасе, после чего увольняются в отставку.

Император Александр II

В приготовительном разряде казаки обучаются у себя дома, по станицам и на сборах внутри войска. В строевом разряде казак должен был пробыть 4 года на действительной службе и 8 лет на льготе. Донское войско должно было выставлять – в мирное время: лейб-гвардии Сводно-казачий полк 4-х эскадронного состава из одного дивизиона Лейб-Казачьего Его Величества полка и одного дивизиона Лейб-Атаманского Наследника Цесаревича полка, лейб-гвардии Донскую Его Высочества Наследника Цесаревича конно-артиллерийскую батарею 4-х орудийного состава, 20 армейских конных полков 6-ти сотенного состава, называемых по номерам, от номера 1-го до 20-го, семь армейских конно-артиллерийских батарей 6-ти орудийного состава, тоже с № 1 до № 7, и железнодорожную команду. В военное время войско Донское выставляло: оба гвардейских полка в шести-эскадронном составе, гвардейскую батарею, тоже в составе шести орудий, 60 армейских шестисотенных полков, 21 армейскую конно-артиллерийскую батарею, по 6 орудий каждая, два запасных эскадрона гвардейских полков и гвардейскую запасную батарею в 4 орудия, кроме того, пешие местные команды.

С 18 января 1869 года Донские полки вошли в подчинение начальникам кавалерийских дивизий во всех округах, кроме Варшавского, где они оставались в ведении походного атамана. В каждой кавалерийской дивизии четвертыми полками стали казачьи полки, так что дивизия состояла из одного драгунского, одного уланского, одного гусарского и одного казачьего полка. В 1870 году общий дисциплинарный устав был распространен и на казачьи полки. Строевое ученье велось по уставу кавалерийскому, кроме 1-й его части, которая в 1875 году была издана отдельно. От казачьих полков требовали, чтобы они не только не отставали от регулярных полков, но превосходили их в стрельбе на все дистанции, в быстроте седловки и выходе в строй по тревоге, в быстроте спешивания и посадки на коней, в продолжительности движения рысью и наметом, в рассыпном строе и лаве, в сторожевой и разведывательной службе. От казаков требовали плавание через реки, стрельбу верхом на скаку боевыми патронами в мишень, словом – с этого времени жизнь в казачьем полку повелась так, как она идет и теперь. Для обучения казаков всему этому понадобились знающие и образованные офицеры, и вот, для подготовки к тяжелому и ответственному званию офицера в 1869 году в городе Новочеркасске учреждено было Новочеркасское юнкерское училище, в которое принимались урядники войска Донского в числе 114 человек, а в 1877 году, вместо бывшего раньше для подготовки артиллерийских офицеров класса донских урядников был устроен класс казачьих артиллерийских юнкеров. Наконец, с 1858 года начинается постепенное увеличение жалованья казачьим офицерам – мечты и желания атамана Власова сбылись.

В 1865 году, вместо общества торговых казаков, действовавшего по особым правилам, на казаков стали распространять общие правила о торговле, которые были устроены во всей России. В 1873 году были введены на Дону новые военно-судебные и судебные уставы Императора Александра II.

Так постепенно, шаг за шагом, казаки плотно сливались с русским населением всей Империи. Разница оставалась только в порядке, пользования землей и отбывании воинской повинности. Войдя своими полками в состав кавалерийских дивизий, обучаясь но общему уставу, казаки все-таки сохранили особенности своей службы, свой дух предприимчивости и смелости и доказали, что душа у них осталась казачья. И дома у себя, в станицах и хуторах, повинуясь общим законам, казаки остались казаками с врожденной им горячей любовью к Царю и тихому Дону, с обычной смелостью и отвагой. Они доказали свою смелость на войне 1877–1978 гг. и свою преданность и любовь к Государю в том восторге, с каким они встречали Его Наследиика Своего Атамана и Государыню Цесаревну.

Их Императорские Величества Государь Император Александр II Николаевич и Государыня Императрица Мария Александровна в бытность на Дону. С очень редкой литографии Джузеппе Дациаро

После графа Граббе, с 1866 года по 1868 год войсковым наказным атаманом был генерал-адъютант, генерал-лейтенант Александр Львович Потапов, а за ним с 1868 по 1874 год генерал-адъютант, генерал-лейтенант Михаил Иванович Чертков.

При атамане Черткове, в 1869 году, на Дон пожаловали дорогие гости – Атаман и Атаманша. Государь Наследник Цесаревич Александр Александрович и Супруга Его, Государыня Цесаревна Мария Феодоровна изволили совершать путешествие по реке Волге 27 июля 1869 года Их Высочества в Царицыне сели в особый поезд Волжско-Донской железной дороги и через два часа прибыли на Калачевскую станицу, где были встречены атаманом Чертковым, почетным караулом от гвардейских казачьих частей и казаками. Государь Наследник изволил быть в казачьей форме Своего Атаманского полка. Этой формы Государь Наследник не снимал во все время пребывания в гостях у донских казаков. На Дону для Их Высочеств был приготовлен пароход «Сотник» и для конвоя – пароход «Цымла». На «Цымле» во время плавания находился хор трубачей Атаманского полка.

Среди пожелтевших полей, вдоль лугов широкой степи быстро и плавно шел пароход с дорогими гостями. От станицы до станицы, по берегу, неслись конные казаки, слышались выстрелы лихих наездников. На борзых конях скакали они через кусты, рытвины и овраги, развлекая молодечеством Своего Атамана. На каждой пристани Их Высочеств встречали жители станицы. По одну сторону стояли казаки, по другую – казачки с детьми. Пристани были убраны коврами, цветами и зеленью, стояли хлебные снопы, арбузы, дыни, тыквы, кукуруза и виноград. Строевые казаки выезжали со знаменами и старинными хоругвями, атаманы выходили с насеками, каждому хотелось увидать своего атамана, Сына Государева и Его Супругу. Дети подносили цветы, женщины – колосья и фрукты. Уже вечерело, когда пароходы подъезжали к Нижне-Чирской станице. Здесь было собрано для встречи Государю две сотни малолетков. В темноте теплой ночи они разыграли маневр. Сверкали огни выстрелов, слышались ружейные залпы, топот коней. И вдруг лава одной из сотен в темноте бросилась в Дон; послышался плеск воды, фырканье плывущих лошадей и вся сотня, в полной амуниции, переплыла через реку. Государь Наследник обошел по фронту молодцов малолетков и благодарил их за лихую настоящую казачью переправу.

На Нагавском перекате пароход стал на мель. Тогда шедшие по берегам пешие и конные казаки кинулись в воду, и в минуту, их дружными усилиями, пароход был сдвинут с мели и пошел дальше. Станичный атаман Нагавской станицы со стариками на лодке подошел к пароходу и передал Их Высочествам хлеб-соль.

– Нагавская станица кланяется Вашему Высочеству хлебом-солью, – сказал он, передавая ее Наследнику,

И такую же хлеб-соль казачью подавали и во всех попутных станицах. В Цымлянской станице Их Высочества сошли с парохода и изволили проехать в церковь. На обратном пути Государь Наследник пожелал видеть казачий виноградник и зашел к уряднику Кленкину. В плодовом саду счастливая хозяйка потрясла грушу в то время, когда Цесаревна проходила под ней, и плоды посыпались га Государыню Цесаревну.

– На счастье, матушка Атаманша! – говорила хозяйка.

Их Высочества изволили зайти и в дом Кленкина. В саду, под деревьями, поставили стол, хозяин с хозяйкой просили Государя Наследника и Цесаревну откушать вина и винограда их сада. Уже вечерело, когда Их Высочества ушли из сада урядника Кленкина. По берегу Дона загорались огни разноцветных фонарей, оттуда, от пароходов несся гул народной толпы; казаки ожидали своего Атамана.

Это был великий праздник для Дона. Из станицы в станицу передавали слова дорогих гостей, всюду шло гулянье, весь народ стекался к Дону, где у каждой станицы были устроены арки, повешены цветы, знамена и флаги.

В Семикаракорской станице Их Высочества изволили смотреть калмыцкое богослужение в степной кибитке, а потом осматривали громадный табун в семь тысяч лошадей. Окруженные лихими наездниками табунщиками ходили по привольной степи лошади. Калмыки показывали свое искусство укрощать лошадей, садились на неуков и скакали на них. Здесь калмыки подвели Государю Наследнику покрытого желтой попоной коня-четвертака, другую лошадь подвели Великому Князю Алексею Александровичу и отличного рыжего третьяка Цесаревне. Несмотря на сильную жару, Их Высочества долго изволили любоваться широкой картиной калмыцкой степи, по которой ходили верблюды и табуны лошадей.

31 июля, утром, пароход отошел от Старочеркасска и направился в Аксай. Отсюда по железной дороге Их Высочества прибыли в Новочеркасск. Со станции к собору Государь Наследник ехал верхом в мундире Атаманского полка, Государыня Цесаревна, в амазонке покроя казачьего чекменя с белым кушаком и в кивере Атаманского полка, тоже верхом на донском коне следовала за своим Супругом. Великий Князь Алексей Александрович быль в флигель-адъютантском мундире. У собора состоялся войсковой круг. У входа в церковь преосвященный Платон, архиепископ Донской и Новочеркасский, изволил приветствовать Их Высочества словом и поднес им иконы. По окончании молебствия Государь Наследник вошел в круг и здесь под сенью знамен сказал, обращаясь к атаманам и казакам:

– «Принимая по воле Государя Императора знаки атаманского звания, почитаю себя счастливым, что в этот достопамятный для меня день, являюсь в среду вашу с милостивым Царским словом. Государь Император, отправляя меня к вам, поручил мне благодарить Донцов за их всегда верную, храбрую и усердную службу. Его Величество уверен, что доблести, всегда отличавшие их, сохранятся и в будущем поколении, и не забывает и гордится тем, что в продолжение 27 лет носил звание вашего Атамана. Его Величество с благодарностью помнит радушный прием, сделанный покойному брату, носившему то же звание, которым и я горжусь, и сожалеет, что не мог сам прибыть со мной и с вашей Атаманшей. Что же касается до меня, то прошу вас, Донцы, об одном: любите меня, как вы любили моего покойного брата, а я постараюсь заслужить вашу любовь!»…

Могучее «ура», раздавшееся из казачьих грудей, заглушило и звон колоколов, и пушечную пальбу. По окончании круга до войсковой канцелярии Государь Наследник шел пешком вслед за регалиями, потом сел на коня и пропустил мимо себя церемониальным маршем учебный полк.

Три дня Государь Наследник с Цесаревной изволили провести в Новочеркасске. Ежедневно Их Высочества совершали прогулки верхом по городу и за город и посещали Новочеркасские присутственные места.

3 августа, в день отъезда Их Высочеств, был смотр учебному полку. После смотра казаки учебного полка еще долго скакали по изрытой местности вдоль пути, провожая поезд дорогих гостей до тех пор, пока лошади не стали уставать и поезд не обогнал их.

В Елисаветовской станице Их Высочества изволили на дубе выезжать с казаками на рыбную ловлю, причем была вытащена пятнадцатипудовая белуга. Здесь Их Высочества изволили проститься с донскими казаками и на пароходе «Великая Княгиня Ольга» отправились в Крым, в Ливадию.

Его Императорское Высочество Наследник Цесаревич Великий Князь Николай Александрович

В следующем, 1870 году Их Высочества Государь Наследник Цесаревич с Государыней Цесаревной изволили вторично посетить Дон по случаю совершившегося трехсотлетия службы Донских казаков Русскому Царю. Триста лет тому назад, в 1570 году, 3 января, была пожалована царем Иоанном IV Васильевичем первая грамота за службу – «атаманам и казакам». С этого дня сношения донских казаков с Москвой не прекращались. И вот, в 1870 году Государь Император Александр II изволил пожаловать войску Донскому георгиевское знамя с Александровской лентой «в память трехсотлетнего существования Войска» и во свидетельство «трехвековой доблестной службы Донских казаков и неизменного к ним благоволения Монархов, за их горячую преданность Престолу и Отечеству».

Знамя было пожаловано 3-го января, а празднование трехсотлетия было назначено на 21 мая 1870 года.

20 мая, в 41/2 часа дня, из Таганрога через Ростов изволили прибыть в Новочеркасск Государь Наследник и Государыня Цесаревна. В 9 часов вечера состоялась в Атаманском дворце прибивка знамени. На прибивке знамени присутствовали все станичные атаманы. Когда знамя было прибито, Его Высочество сам привязал к древку Александровскую ленту и вручил знамя назначенному от Новочеркасского урядничего училища уряднику из дворян.

На другой день в соборе состоялось торжественное молебствие, а после него круг. В этот день со всех концов России были получены войском приветственные телеграммы. 22 мая в Александровском саду, богато освещенном тысячами разноцветных фонариков, было народное гулянье. Против дворца, у Александровских ворот устроен был щит вышиной в 7 с лишним саженей и на нем вензеля Государя и Государыни и Наследника и Цесаревны. Между вензелями было написано «Боже, Царя храни», а ниже этой надписи была написана другая: «Признательностью и службой верной, мы предков превзойдем и то же заповедуем потомкам». По главной дороге сада стояли и другие, ярко освещенные щиты, а между ними было расставлено 200 досок с надписями – по одну сторону подвигов и заслуг донских казаков, и по другую – царских милостей и наград, пожалованных войску. Картина, изображающая покорение Сибири Ермаком, устроенная из дерева крепость Азов, Кавказская сторожевая вышка – были раскиданы по саду. Дивная погода была в этот день. Государь Наследник изволил посетить гулянье, 23-го мая Их Высочества отбыли из Новочеркасска в Ростов, а оттуда в Таганрог.

Пикет Лейб-Казачьего полка перед Аничковым дворцом

Через два года после этого радостного события донские казаки удостоились высокого счастья увидать у себя на кругу Государя Императора Александра Николаевича. Государь изволил прибыть 12-го августа 1872 года по железной дороге через Ростов в Новочеркасск. В тот же день Государь Император изволил быть на кругу, где обратился к казакам со следующими высокомилостивыми словами:

– Давно желал я посетить землю войска Донского и благодарю Бога, что Он позволил мне исполнить мое желание. При этом не могу не припомнить мое первое посещение Донского края в 1837 году, вместе с покойным Государем, родителем моим. Живо сохранились в памяти моей слова его, обращенные к представителям войска Донского, в этом самом войсковом кругу. Изъявив им свою благодарность за верную, усердную и храбрую их службу, он, указывая на меня, сказал: “лучшего доказательства моего уважения к доблестям войска Донского я не мог вам дать, как назначив сына моего Наследника вашим Атаманом. Уверен, что вы будете служить и сыну моему столь же верно, как вы служили предкам моим и мне”. И я по совести могу сказать вам, что вы вполне оправдали на деле надежды его. То же уважение к доблестям войска Донского хотел и я вам доказать назначением, на другой же день восшествия моего на престол, старшего сына моего, Николая Александровича, вашим Атаманом, а вслед за кончиной его, теперешнего моего Наследника Александра Александровича. Прием, вами сделанный им обоим, и их и меня порадовал и глубоко тронул. Но он меня не удивил, потому что я хорошо помню, как вы меня приняли в 1850 году в качестве вашего Атамана, когда, возвращаясь с Кавказа, я по поручению покойного Государя благодарил вас его именем за вашу молодецкую службу. Вполне уверен, что вы так же верно, усердно и храбро будете служить сыну моему, как вы служили мне.

Августейший атаман Николай Александрович

Выражая вам еще раз мое Царское спасибо, мне остается желать, чтобы войско Донское, сохраняя доблести своего векового казачества, развивалось и в гражданском быту, согласно данным мною указаниям. Призываю на них благословение Божие к вашему благу и преуспеянию».

Среди речи Государь Император два раза заключил в объятия Государя Наследника. Громовое «ура» казаков раздалось вслед за словами Государя. Государь сел на коня и объехал войска, выстроенные по Платовскому проспекту. После этого он вернулся к кругу и началось торжественное шествие регалий. Затем Государь пропустил мимо себя церемониальным маршем войска. Впереди всех ехал Наследник с перначем в руке.

По окончанию парада Государь изволил принять войсковую хлеб-соль на красивом серебряном блюде,

13 августа Государь Император Александр II принимал различных представителей войска и посетил нарочно поставленный на время в Новочеркасске Калмыцкий хурул, где калмыцкие священники приветствовали Государя дикими, но стройными звуками своеобразной духовной музыки. Затем Государь изволил посетить Мариинский институт и присутственные места.

Войсковой наказный атаман войска Донского генерал-адъютант Михаил Иванович Чертков. 1868–1874 гг.

14 августа состоялся смотр полкам, собранным в Новочеркаске. На смотру под командой генерал-лейтенанта Шамшева находились: сотня юнкеров Новочеркасского училища, л.-гв. Сводно-Казачий полк, Донской учебный полк, 2 полка молодых казаков переписи 1870 года и 2 Донские сводные батареи. Подъехав к лейб-гвардии Казачьему полку, Государь Император Александр II остановил лошадь и поздравил полк полком своего имени, затем, объехав конные полки, Государь остановился против лейб-гвардии Донской конно-артиллерийской батареи и объявил ее лихим канонирам, что он назначает Шефом батареи Августейшего атамана Наследника Цесаревича. Затем начался смотр. После небольшого ученья, на котором казаки показались молодцами, как в пешем, так и в конном строю, началась джигитовка малолетков. Государь остался очень доволен лихостью и удалью казаков и объявил много милостей.

В тот же день, в 9 часов вечера, Государь Император Александр II при восторженных криках «ура» собравшихся казаков отбыл по железной дороге из войска Донского…

Войсковой наказный атаман войска Донского генерал-адъютант Николай Александрович Краснокутский. 1874—1881 гг.

В 1874 году войсковой наказной атаман Чертков получил новое назначение, а в управление войском вступил вновь назначенный атаман генерал-адъютант, генерал-от-кавалерии Николай Александрович Краснокутский. Он был атаманом до 1881 года. При нем донские казаки приняли участие в войне с турками за свободу родных нам православных славян.

 

72. Русско-Турецкая война. 1877–1878 годов

Под властью турок с очень давних времен находились христианские народы: болгары, сербы, румыны, черногорцы и македонские греки. Болгары, сербы и черногорцы происходят от родственных русскому народу славян, исповедуют православную веру и говорят на языке, похожем на русский. Они как бы родные братья русского народа.

В 1876 году они возмутились против турок. Турки жестоко подавляли это возмущение. Они убивали не только сражавшихся, но и их жен и детей. Они бросали младенцев на сабли; они на медленном огне жгли болгар. В лесах находили тела несчастных болгарских мучеников, привязанных к стволам деревьев и под ногами их разведенные костры. Известия об этих «турецких зверствах» волновали и возмущали все народы Европы. Но особенно чутко относились к этому у нас на Руси. На помощь болгарам, черногорцам и сербам ехали русские добровольцы, их война с турками стала родной для нас, у нас жаждали помочь несчастным братьям славянам. Но более всего волновался, глубже всего чувствовал в своем сердце обиду, наносимую всему православному миру турками, наш Царь-Освободитель. Он снял узы крепостной зависимости с миллионов русских крестьян, и теперь настал час ему вместе с русским народом и казаками освободить и родных нам славян. Император Александр II попробовал начать переговоры с турецким султаном, но, когда это не подействовало, он с оружием в руках вступился за славян и, 12 апреля 1877 года, объявил войну Турции. Война должна была вестись одновременно и на Дунае и на Кавказе. Армией, направленной к Дунаю, командовал великий князь Николай Николаевич, кавказскими войсками – великий князь Михаил Николаевич.

По призыву Государеву войско Донское выставило на службу 53 полка и 24 батареи. Полки эти были отправлены преимущественно на Дунай. Это были: л.-гв. Казачий Его Величества полк, л.-гв. Атаманский Государя Наследника Цесаревича полк, № 1 Кутейникова, № 4 Власова, № 7 Янова, № 8 Желтоножкина, № 9 Нагибина, № 10 Ледкова, № 11 Попова, № 12 Хрещатицкого, № 13 Попова, № 15 Дудкина, № 16 Слюсарева, № 17 Варламова, № 18 Измайлова, № 21 Курнакова, № 23 Бакланова, № 24 Шамшева, № 26 Краснова Данилы, № 29 Пономарева, № 30 Грекова Митрофана, № 31 Рубашкина, № 34 Короченцова, № 35 Черевкова, № 36 Калинина, № 37 Иловайского, № 39 Грекова, № 40 Дмитрова, № 41 Краснова Николая; батареи – л.-гв. 6-я донская, № 2 Рытикова, № 4 Персиянова, № 5 Калинина, № 8 Власова, № 9 Золотарева, № 10 Солунскова, № 11 Ледкова, № 13 Фомина, № 14 Курапова, № 15 Дудкина, № 16 Рудакова, № 17 Маркова и № 21 Дукмасова.

В день объявления войны тронулось на границу Турции, в составе армии, шесть донских полков, и первое ответственное дело было поручено казакам. Нам нужно было захватить мост на реке Серет у низовьев Дуная. С захватом этого моста мы спокойнее могли распоряжаться на Дунае. Турки тоже спешили к этому мосту, называемому Барбошским. Надо было выиграть время – придти раньше турок. Занять мост было поручено смелому и лихому полковнику Струкову. Он взял с собой № 21-й донской полк и, пройдя в одни сутки около ста верст, как снег на голову явился к Барбошскому мосту. Испуганные неожиданным появлением донских казаков турки ничего не посмели сделать, и мост, служивший нам для сообщения с нашим тылом, остался за нами. Здесь донцы показали, что и они, и их скромные казачьи лошади способны действовать смело, лихо, по-кавалерийски.

Между тем непрерывно, поезд за поездом, подвозили к границе полки. В ночь с 14 на 15-е июня началась переправа наших войск через Дунай. Занявши с боя неприятельский берег, мы поставили мосты, и армия вступила на турецкий берег…

Самый способ ведения войны теперь изменился. В последнюю, Севастопольскую войну, наши полки были вооружены кремневыми ружьями, бившими едва на шестьсот шагов, ружья нашего неприятеля были немногим лучше – это были пистонные, курковые медленно заряжаемые ружья. Теперь часть наших войск была вооружена винтовками Крика, а гвардия и большая часть кавалерии имели уже отличные однозарядные ружья Бердана. Имели эти ружья и некоторые донские полки, свято исполнившие приказ, про который поется в песне:

У турок тоже были прекрасные винтовки, бившие на полторы версты. Некоторые турки имели уже магазинные ружья, которые только что начали появляться. Защитного цвета тогда ни мы, ни турки не знали. В белых рубахах и в кепи с холщевыми назатыльниками шли полки Царя Белого и, как маков цвет, алела своими красными фесками турецкая армия. И мы, и турки открыто глядели смерти в глаза, сходились для штыкового удара и мужественно дрались в окопах. Донским полкам, распределенным по пехотным дивизиям, досталась тяжелая, но невидная служба на передовых постах, да отчаянные схватки с турецкими наездниками – баши-бузуками. Первый, кого видели турки – это был донец. В грязной, пропитанной потом, облитой кровью белой рубахе, в шароварах с алым лампасом, с пикой у бедра, донец сторожил врага, являясь неожиданным и незваным гостем на турецкие биваки, принося с собою смерть и ужас. И последний, которого видели турки, был тот же донской казак. Кончался бой – и длинной цепью казачьих постов и застав затягивались биваки и позиции наших войск, и гремела там одиночная перестрелка с баши-бузуками иногда всю ночь…

Казаки первыми являлись по тревоге и шли, куда укажут, осматривали все деревни, заглядывали во всякую мышиную норку. И слава их была велика, и любила наша пехота своих «казачков», удалых своих «Гаврилычей», как прозвали донских казаков в наших войсках еще в пору завоевания Кавказа.

21-й Донской полк на пути к Барбошскому мосту 12-го апреля 1877 г.

После переправы через Дунай нам нужно было таким же смелым орлиным полетом перелететь и через Балканы. 18 июня составили отряд, в который вошли 4-я стрелковая бригада, 6 дружин болгар, 3 драгунских полка, 5 донских полков и 5 батарей. Отряд этот поручили генерал-адъютанту Гурко. Железной воли и отчаянной решимости был этот человек. Полки, которые пошли с ним, заслужили себе великую славу. 5 июля генерал Гурко занял город Казанлык и подошел к крутому и трудно проходимому Шипкинскому перевалу. Два дня атаковывали наши полки по неприступным кручам турецкую позицию, на третий – турки, не дождавшись атаки, ушли и генерал Гурко овладел вершинами Балкан. Все переходы остались за нами и мы прочно укрепились на них.

Между тем остальные наши войска шли тоже к Балканам. Несколько в стороне от их пути лежал небольшой городок Плевна. Он не был укреплен, и донская сотня есаула Афанасьева заходила в него. Зашла и ушла, донеся, что неприятеля в ней нет. И только она ушла, как, 27 июня, туда явился небольшой турецкий отряд. Донесли и об этом. Но отряд был маленький, наша армия в это время была занята осадой Никополя, на донесение не обратили внимания, а к Плевне спешил Осман-паша с 30 000 армиею, торопясь занять и укрепить ее. 7 июля Плевна уже была занята целой армией и на фланге у нас появился громадный отряд Османа. 8 июля подошел и наш небольшой отряд и попробовал взять Плевну, но Осман уже укрепился в ней, и наша атака была неудачна. К Осману подходили подкрепления, и маленькая Плевна становилась труднее для атаки, нежели любая большая крепость. 18 июля мы опять пробовали штурмом взять Плевну, но и это не удалось. Наших войск было слишком мало. Тогда были потребованы из России подкрепления, и гвардия тронулась из Петербурга в поход.

Наши войска принуждены были обороняться, стремясь удержать за собой Дунай и Балканы.

Турки чувствовали, что у нас мало войска, что мы не в силах их одолеть, и наступали по всей линии. Они появлялись везде. Зорко нужно было смотреть казакам, чтобы не проглядеть какого-либо нового отряда. Здесь начался целый ряд мелких, но славных казачьих дел.

Вечером 3-го июля в 30-м донском полку получено было приказание разведать о том, что делается на горе Бедек, сколько там находится турок, можно ли их обойти, каковы дороги, – словом, нужно было сделать настоящую полную разведку горы. Посланный с разъездом сотник Галдин донес, что гора Бедек занята полутора тысячами турецкой пехоты, есть черкесы, но сколько – неизвестно, обход сделать можно и дороги есть. Тогда приказано было 30-му донскому полку занять Бедек. В помощь казакам пришло две роты Орловского пехотного полка.

Ночью на 5-е июля части 30-го полка вместе с орловцами пошли на приступ. На левое укрепление пошла 1-я рота и 21 казак под командой хорунжего Долгова, на правое укрепление 98 казаков под командою урядника Темникова и с фронта 51 казак с сотником Галдиным, 2-я рота и часть 1-й роты Орловского полка. По узкой горной тропинке начали карабкаться между скал солдаты и казаки. Шли по одному. Даже рядами нельзя были идти: так узка была дорога. Сначала она вилась между скал, потом пошла лесом. Тихо, крадучись, начали казаки пробираться к самым турецким окопам. Лес кончился, показалась прогалина и на ней – грозный Бедек. Казаки вышли первыми и рассыпали цепь, за ними стали орловцы. Без разговора, осторожно ступая, крались цепи, поднимаясь на гору. И вдруг, на правом фланге раздался выстрел. Это не выдержал болгарин, проводник, наткнувшийся на турецкий пост. И сейчас же вдоль всей вершины заиграли огоньки выстрелов и загремели в ночной тишине частые залпы и сильный одиночный огонь. И казаки и солдаты были открыты. Теперь – или нужно было отступить, не выполнив данного поручения, или решиться броситься на штурм. Заиграло казачье сердце у Галдина, заговорила в нем кровь дедов!.. Давши несколько залпов, он кинулся вперед. Замялись на минуту солдаты, не бывавшие еще в таких делах. Ужас отразился на их лицах. Смешались их цепи. Но тут орлом налетел на них Галдин.

«Отступления нет! – вскричал он. – Кто сделает хотя шаг назад, тому размозжу голову!» – и поднял приклад. Решительный вид Галдина воодушевил казаков и солдат. Сверкнули в ночной мгле вынутые казаками шашки. Дорого решили донцы продать свою жизнь. Смело кинулась цепь вперед, и впереди ее Галдин с винтовкой в руках. Еще минута – и началась страшная рукопашная свалка. Только в старину так дрались, Галдин своим прикладом прокладывал себе широкую дорогу. Кругом сверкали шашки и хрипение умирающих и стоны раненых сливались с треском проламываемых турецких черепов и редкими выстрелами. Главное среднее укрепление было очищено, Галдин кинулся на левое укрепление и вдруг был остановлен криком по-русски: – «стой, не стреляй, своих побьешь». Он повернул направо и пошел выбивать турок с правого фланга. В то же время левая колонна, запоздавшая немного, вышла к левому укреплению и точно так же была остановлена окликом: – «стой, не стреляй, своих побьешь». Озлобленные солдаты и казаки бросились на обманщиков и захватили ложемент. Оказалось, что среди турок были татары, говорившие по-русски.

Славное было это дело – взятие Бедека. Сотник Галдин первый открыл его, разведал и первый вошел в укрепление. За это дело Галдин получил орден Святого Георгия 4-й степени…

Во время стоянки на Балканах много подвигов было оказано казаками. 13 июля хорунжий Гурбанов был послан в разъезд за г. Ловчу. На обратном пути двести черкесов атаковали его. Отстреливаясь, Гурбанов отходил к своим, не подпуская и близко к себе черкесов. Наконец, его окружили. Тогда казаки бросились сквозь черкесский строй. Несколько человек успели пробиться, кинулся и Гурбанов, но в эту минуту пуля пробила ему колено и свалила его лошадь. Три казака, увидавши, что их начальник упал, остались при нем. Это были казаки Зенцов и Мосягин – Луганской станицы, и казак Рябов – Гундоровской станицы. Эти четыре человека сражались отчаянно. Гурбанов, получивший 10 ран, наконец свалился мертвым, упали и Зенцов с Мосягиным, свято исполнившие завет Христов и положившие душу свою за ближнего и за начальника. Рябов, раненый пулей, свалил двух черкесов пикой и пробился к своим. Налетела на место битвы донская сотня и увезла изрубленные до неузнаваемости тела Гурбанова и двух казаков.

В то самое время, когда казаки 30-го донского казачьего полка с сотником Галдиным заслужили себе великую славу атакой горы Бедек, – лейб-казаки, другая сотня 30-го полка и сотня 23-го полка лихим налетом заняли Ловчу. 4 июля, под вечер, 2-й эскадрон лейб-казаков, 6-я сотня № 23-го донского казачьего полка и взвод 6-й донской конной батареи, по приказу Великого Князя Главнокомандующего, выступили из города Тырнова. В прохладе летнего вечера, а потом и ночи, быстро прошли до деревни Севлиево и недалеко от нее остановились. С привала послали разъезд в Севлиево, приказав ему разыскать стоявшие там наши сотни 30-го донского полка. Здесь узнали, что недалеко от Ловчи собирается много баши-бузуков, что Ловчу турки укрепляют… Тогда полковник Жеребков, приехавший к отряду, решил еще до света идти на Ловчу. В 4 часа утра 2-й эскадрон лейб-казаков, сотня 23-го полка и оба орудия 6-й батареи, подкрепленные сотней 30-го полка, взятой из Севлиево, пошли, направляясь к Ловче.

Настало утро, взошло горячее южное солнце, и лейб-казаки увидали перед собой крутой подъем, заросший густыми кустарниками. В кустах засели пешие баши-бузуки и встретили частым огнем казаков. Живо развернулись лейб-казаки с казаками 23-го полка вправо, а казаки 30-го полка влево, склонили пики и понеслись на гору, прыгая через кусты и рытвины. Несмотря на сильный ружейный огонь, казаки доскакали до турок и начали колоть и рубить их. Баши-бузуки отбегали, прятались в кустах и стреляли по казакам, но под ударами казачьих пик быстро подавались назад и очищали гору…

В середине горы замечено было много баши-бузуков. Сейчас же загремели выстрелы взвода донской батареи, несколько удачно попавших гранат заставили турок очистить позицию; лейб-казаки, покончившие дело на правом фланге, бросились преследовать отходивших турок и добили их…

Солнце стояло на полдне. Сильно пекло. Казачьи разъезды пошли следить за неприятелем, а сотни собирались на гору, сгоняя пленных баши-бузуков и отбирая оружие.

Вдруг прискакал казак и доложил полковнику Жеребкову, что турки, бежавшие с первой позиции, снова собираются невдалеке на высотах, и что в Ловче слышно, как играют пехотные рожки турецкой пехоты. Там собирается до двух рот.

Опять сели на коней казаки, рассыпалась лихая их лава и понеслась вперед… Но местность не позволяла действовать в конном строю. По горной каменистой круче был разбит виноградник. Повсюду торчали высокие толстые палки, увитые молодой листвой цветущего винограда.

– Стой! Готовься к пешему строю! К пешему строю вперед слезай!

Поскакала, звеня орудиями, артиллерия, – и бах! – вылетел большой белый клуб дыма и туманом понесся по виноградным садам, за ним другой, третий… Часто застучали берданки лейб-казаков и с шипением и коротким свистом начали летать турецкие пули. Наша цепь стреляла метко. Хорошо била и артиллерия. В турецкой цепи огонь стал как будто ленивее. Тогда вылетел вперед генерального штаба полковник Паренсов, за ним 2-й взвод лейб-казачьего эскадрона, а дальше взвод 23-го полка. Они понеслись в атаку в конном строю, в колонне по три, по шоссе…

Турки бежали на следующую гору, по вершине которой у них были выкопаны окопы, занятые пехотой. Лейб-казаки и донцы 23-го и 30-го полков густыми цепями входили теперь в самое предместье города Ловчи. Кругом были раскиданы избушки, сараи, везде изгороди и сады. Отовсюду неприятель бил из ружей. Но под меткими выстрелами казаков турки отступали к своим окопам, в которые, взрывая столбами черной земли, били гранатами донские пушки. Жарко было, давно прошла пора обеда, морила жажда, но увлечение боя было так сильно, что казаки не замечали усталости. Лейб-казаки в тесноте садов уже не могли передавать лошадей коноводам и шли пешком, таща лошадей за чумбур и стреляя из-за коней. Горное эхо повторяло выстрелы, холмы затягивались белым дымом ружейной пальбы… Наступал час конной атаки. Полковник Жеребков приказал командиру эскадрона штабс-ротмистру Муратову посадить эскадрон и атаковать. Утомленные лошади дали последнее усилие. За молодцами офицерами лихо влетел 2-й эскадрон лейб-гвардии Казачьего полка в турецкие окопы и поколол и порубил всех бывших там турок. Турки бросились в город. Есаул Луизов со своими пушками карьером влетел на только что занятую лейб-казаками гору и оттуда частым огнем подогнал их. На плечах у турок ворвались в город Ловчу и лейб-казаки. Было шесть часов вечера. На измученных лошадях, бывших более суток под седлом, сделавших несколько утомительных атак в гору, подходили лейб-казаки к городу. Их встретили болгары. Старики, женщины и дети, взрослые болгары крестьяне обнимали и целовали казаков и их лошадей.

– Братушка, братушка! – говорили они и плакали от счастья быть избавленными от турок. Принесли кувшины с вином и водой. Изнемогшие от жажды лейб-казаки и казаки 23-го и 30-го полков широкими глотками пили вино, лили воду на головы утомленных, измученных жарой лошадей.

И по загорелым и запыленным лицам казаков тоже текли горячие слезы умиления. Дорого далась эта победа, но и величайшее счастье доставила она казакам. Счастье, выше которого нет на свете: счастье видеть счастье других людей, своих ближних. Пройдя через Ловчу, казаки стали биваком и на другой день вернулись в Сельви.

За эту смелую и лихую атаку турецких укреплений под Ловчей и за занятие и самой Ловчи – 2-я сотня лейб-гвардии Казачьего Его Величества полка и посейчас носит на папахах змейки с надписью: «За Ловчу 5 июля 1877 года».

Разбросанные по отрядам и полкам, где полками, где отдельными сотнями, казаки всюду заслужили любовь и уважение начальников. В отряде генерала Дризена находился полк № 12, бывший под командой полковника Хрещатицкого. Этот полк отлично действовал лавой. Черкесы, против которых он стоял, никак не могли схватить казаков. Но и сами черкесы были неуловимы. Наконец, казаки рассердились и решили во что бы то ни стало подманить к себе черкесов. И вот, в лаве казаки отступали и при этом то один, то другой падал с лошади, точно раненый. Черкесы кидались за ним, чтобы захватить живьем, а в это время развертывалась широко лава и казаки били черкесов на выбор. Эти действия видел опытный и бывалый кавалериста генерал Дризен. Он подъехал к полковнику Хрещатицкому и сказал ему:

– Я в восторге от ваших казаков, полковник. Это истинные герои. Собралось было против ваших постов большое скопище черкесов. Донцы спешились и пошли на них в шашки. Но нужно было видеть, как пошли – львами! Стойко, смело, с увлечением!..

Да и как было казакам не действовать так, когда их командиры были с ними всегда впереди. В эту войну особенно прославился генерал Михаил Дмитриевич Скобелев. Где был он, там была и победа. «Белый генерал» – звали его солдаты, потому что в самом страшном огне он был в белом кителе и на белом коне. Не было человека храбрее его. И при нем постоянно находился донской офицер хорунжий Дукмасов.

Хорунжий Дукмасов первый с полусотней и саперными офицерами перешел Балканы. Находясь на Балканах, возвращался как-то Дукмасов с разведки. Вдруг видит: скачет генерал на белом коне.

– Здорово, ребята! – крикнул он казакам. – Кто офицер?

– Хорунжий Дукмасов, – ответил Дукмасов.

– Вы куда? – спросил генерал.

– В расположение полка.

– Вы молодцом действовали, – сказал генерал и подал Дукмасову руку, – Я начальник отряда, генерал Скобелев, и приказываю вам: идите назад, рассыпьтесь и подберите ночью раненых, а завтра донесете.

– Слушаю!

Дукмасов повернул коня, рассыпал казаков и приказал им ехать на стоны. А сам остался на поле, уже занимаемом турками, с трубачом. Всю ночь, не смыкая глаз, проработали казаки. Подобрали 450 человек раненых. Когда молодой офицер, на другой день утром, донес об этом Скобелеву, тот поблагодарил его и оставил при себе ординарцем.

6 августа турки в громадных силах начали наступление на наш отряд, стоявший на Шипкинском перевале. Наших было два полка, Брянский и Орловский, пять болгарских дружин и 29 орудий, всего около 5-ти тысяч человек, а против них шла вся армия Сулеймана-паши, около 30-ти тысяч человек. Три дня оборонялись брянцы и орловцы. Люди падали не только от пуль и от ран, но и от утомления. Ни воды, ни пищи они не имели во все это время. Все артиллерийские снаряды были на походе, оставалась одна картечь. Патронов было мало. Сулейман окружил Шипку со всех сторон. Во многих местах солдаты уже не отвечали на турецкий огонь, равнодушно лежа за камнями… Не было патронов!

11 августа бой начался с 6-ти часов утра и шел без перерыва до 6-ти часов вечера. Свист пуль слился в непрерывающийся вой, и уже никто не обращал на них внимания. Наступали последние минуты Шипки. И вдруг со стороны Габрова показалась какая-то странная конница. Казаки не казаки, а что-то небывалое. Длинная колонна неслась на выручку. Это были донцы № 23 полка полковника Бакланова. На каждой казачьей лошади сидело по два и по три стрелка 16-го стрелкового батальона. Они прошли в один день 60 верст от Тырнова до Шипки. Изнемогшие от жары, от тяжелого похода в горах, стрелки, казалось, не могли больше двигаться. Вдали гремели выстрелы, бой был, как видно, отчаянный. На перевале стояли донцы.

– На выстрелы! – сказал генерал Радецкий и приказал стрелкам садиться на казачьих лошадей и нестись на выручку товарищам.

При виде свежих сил брянцы и орловцы воспрянули духом и штыками сбросили турок. Армия Сулеймана отошла, не смогши в трехдневном бою одолеть русских удальцов. И по теперешнее время в пехоте поют песню про эту выручку, прискакавшую на казачьих лошадях:

На Шипку подошли подкрепления, и началось знаменитое Шипкинское сидение. Войска наши не могли уйти с Шипки, за Балканы, пока не была взята Плевна. А Плевна не сдавалась!

30 августа начался страшный, кровопролитный штурм Плевны. Наша пехота оказывала чудеса храбрости. Скобелев впереди густых пехотных цепей, верхом на белом коне, врывался в турецкие редуты. Со времен взятия Суворовым Измаила русские войска не выказывали еще такой храбрости, такой решимости победить или умереть. Рассыпанные между частями пехоты, донские казаки не отставали в храбрости от своих братьев русских солдат. Одно время, за туманом и дымом ружейной пальбы, не стало видно, где свои, где чужие, и наши пехотные части стали стрелять друг в друга. Бывший при пехотном начальнике № 30 полка казак Киреев был послан, чтобы остановить стрельбу. Киреев перекрестился и помчался под страшный перекрестный огонь. Пули свистали со всех сторон, но Бог спас смелого донца – ни одна пуля не задела его. Перекрестный огонь был прекращен.

В другом месте, один из пехотных начальников в 5-й дивизии, полковник Попов, был сильно контужен в ногу и не мог идти. Бывшие при нем казаки № 34 полка Филин, Жемчужнов и Семен Архипов бросились к нему и под сильным ружейным огнем вынесли своего начальника.

Мы заняли редут. Турки обливали его свинцовым дождем пуль. Держаться на нем не было возможности. Там царила смерть. И в это страшное место нужно было послать приказание. Скобелев послал хорунжего Дукмасова. Дукмасов вскочил верхом на самое опасное место и громко прочел приказание «Белого генерала» – умирать, но не сдавать редута. Только что он кончил читать приказание, под ним убили лошадь. Он соскочил с нее и тихо прошел под пулями на свое место. Точно смеялся над смертью. Его пример так подействовал на защитников, что турки взяли редут лишь тогда, когда последний его защитник майор Горталов пал, пронзенный штыками…

Но наша храбрость разбилась о большие силы турок. Наши полки таяли. Мы потеряли 14 000 убитыми и ранеными. Плевна не была взята. Тогда наши войска стали кругом Плевны и начали строить укрепления, чтобы взять Плевну, как берут крепости, постепенной атакой, приближаясь к ней по нарочно вырываемым все ближе и ближе рвам… Началась осада Плевны.

Осенью на Кавказе наши кавказские войска взяли Карс. Известие об этом ободрило наши войска. Загорались сердца и здесь, на Балканах, и каждому солдату захотелось победы.

Осману-паше, запертому в Плевне, приходилось туго. Нечего было есть. И вот, он задумал уйти из Плевны. В сырой и туманный осенний день, 28 ноября, Осман-паша вышел, в надежде прорваться через наши войска. Но это ему не удалось, и он сдался. Мы взяли в плен 45 000 человек, 10 пашей, около 2000 офицеров и 77 орудий.

После пленения Османа-паши, в студеную зиму мы начали поход за Балканы. Без полушубков и валенок, без теплой одежды, все в рваных шинелях шли наши полки по ледяным кручам Балканских гор, мерзли во время метелей на каменистых пустынях и без стонов и жалоб совершали тяжелый переход с боем. По снегом занесенным ущельям рыскали казаки. На страшных кручах обрывались люди и лошади, падали в пропасти орудия, но войска шли и шли. Шли, да еще и песни пели:

Через Балканы наши войска пошли двумя отрядами: правый – генерала Скобелева, пошел из деревни Зелено Древо по горной тропинке на Иметли, и левый, под командою князя Святополка-Мирского, бывшего после войны долгое время войсковым наказным атаманом войска Донского, пошел по тропинке из Травны на Гузово.

В Рождественский сочельник выступили полки князя Святополк-Мирского. В тот же день они перевалили Балканы и 26 декабря заняли Гузово. 27 декабря князь Святополк-Мирский занял с боя деревни Янину и Хаскиой. За этими деревнями были высоты, занятые турками. Наши полки захватили передовые окопы и пошли дальше, и тут наткнулись на всю турецкую армию Вессель-паши. Начался упорный бой. Об отряде Скобелева не было ничего слышно, у князя Мирского в резерве оставалось только два батальона, а к туркам со стороны деревни Иени-Загры спешили сильные подкрепления.

У наших солдата не хватало патронов, и сухарей было всего на один день. Но князь Святополк-Мирский решил во что бы то ни стало держаться на занятых местах все 28-е декабря и поджидать Скобелева.

Что же делал в это время Скобелев?

На Рождестве Скобелев достиг вершины Балкан, и 26 декабря начал спускаться к Иметли. Здесь нас ожидали турки. Батальон Казанского пехотного полка ушел слишком далеко и был отрезан и окружен турками. 100 человек турок взобрались на отвесную гору, бывшую над батальоном, и били, пользуясь закрытием, казанцев на выбор. Никто не решался пойти и выбить оттуда турок. Офицер, посланный Скобелевым, едва показался, как был ранен.

– Дукмасов! – крикнул Скобелев. – Возьмите молодцов и выбейте турок во что бы то ни стало!

Вся свита Скобелева смотрела и ждала, что сделает лихой офицер.

– Казаки, за мной! – крикнул Дукмасов.

Человек двадцать удальцов донцов бросились за офицером и, как козы цепляясь за камни и кусты, взобрались на гору и погнали турок. Казанцы были спасены. Дорога на Иметли была очищена.

Тяжелая это была дорога! Не одна могила осталась на ней немой свидетельницей подвигов русских солдат и с ними их постоянных сподвижников – донских казаков.

Недаром и песня в войсках повелась:

28 декабря на выручку князю Святополк-Мирскому подошла подмога от генерала Радецкого, спустившегося с Шипки, и в тот же день со стороны Шейново показался и Скобелев. Так окруженный со всех сторон турецкий главнокомандующий Вессель-паша принужден был сдаться на Шипке. Мы взяли 25 000 человек в плен, 6 знамен и 93 орудия. Остатки армии Сулеймана кинулись в Родопские горы. Преследовать их пошли казаки.

4 января 1878 года полковник Данило Краснов под Карагачем настиг турецкий отряд с 26-м донским полком и атакою в пики отбил 23 орудия. В то же почти время и 30-й донской полковника Митрофана Грекова полк имел славное дело под Караджиларом.

5 января, 30-й полк двигался по направлению к Филиппополю. Был тихий морозный день. Пар густым туманом поднимался от лошадей, только что вернувшихся из разъезда. В колонне по шести двигались казаки, имея на фланге турок. Но турки не отваживались напасть на донцов. Они понимали, что одна команда – «полк во фронт!» – и грозная стена склоненных пик понеслась бы на них!

Турки обстреливали колонну артиллерийским огнем, и тяжелые снаряды с воем перелетали через головы всадников. Впереди, в запорошенных снегом кустах действовала гвардейская пехота. Там уже взяли 12 орудий. Турки полезли на горы и рассыпались по ущелью. Начальник штаба приказал головной сотне преследовать их.

– Скачите и догоняйте!

Есаул Галдин и сотник Кудинцов первыми бросились в ущелье, и уже вдогонку им начальник штаба крикнул:

– Рысью, казачки!

Казаки по страшным обледенелым каменистым кручам, где из-за камней турки встретили их ружейным огнем, ворвались в ущелье и отбили еще два горных орудия…

После этого полк собрали, остановили на ночлег, и здесь полковник Греков получил от Скобелева приказание 6 января на рассвете идти к городу Станимаку. Болгары говорили, что туда пошел сам Сулейман с сорока орудиями.

Чуть свет 30-й полк пошел в Родопские горы. Шли целый день… Никого… Под вечер где-то впереди вспыхнула деревня. Туда поскакало два разъезда есаула Шарова и есаула Поздеева. Шаров догнал турецкий обоз, изрубил прикрытие, а обоз доставил в отряд. Между тем настала ночь, и казаки заночевали опять не расседлывая. Еще задолго до рассвета, 7 января, тронулись дальше. Вдруг впереди засветились огни.

– Вероятно, братушки овец стерегут, – сказал Греков.

– Нет, полковник, – проговорил Грузинов, – это не братушки. Это турецкие войска костры кладут.

Послали войскового старшину Антонова узнать, в чем дело.

Начало светать. Антонов донес, что два батальона турецкой пехоты с орудиями выходят из деревни Караджилар. Генерал Скобелев приказал 30-му полку догнать и взять орудия.

Войсковой наказный атаман войска Донского генерал-адъютант князь Николай Иванович Святополк-Мирский. 1881—1898 гг.

Как только казаки вскочили на гору, они увидали не одну, а две колонны, которые, как видно, хотели соединиться у Караджилара. 6-я сотня войскового старшины Антонова понеслась к деревне. Турки засели в Караджиларе и встретили сотню огнем. Кинувшийся вперед вахмистр был убит. Но тут налетела 2-я сотня есаула Галдина и показались 19-я донская батарея и драгуны. Турки начали сдаваться. Казаки 30-го полка взяли 53 орудия и 200 пленных. Убито было до 600 человек. У нас был убит вахмистр, ранено два казака и убито семь лошадей. Наши потери были малы потому, что действовали по завету Платова: не задерживались стрельбой, но лихо атаковали в пики.

Скобелев прислал полку одну строчку:

«Исполать вам, мои добрые молодцы!»

За это дело 30-й полк получил Георгиевское знамя с надпись «За Шипку, Ловчу, двукратный переход через Балканы и взятие 60 орудий при Караджиларе в 1877–1878 годах».

Лихой это был полк! Его командир полковник Греков и командир 2-й сотни есаул Галдин были украшены Георгиевскими крестами и 280 казаков полка имели знаки отличия Военного ордена…

Турки отступали повсюду. Они чувствовали, что не в силах бороться с русскими войсками, и по мере того, как их силы ослабевали, смелость и отчаянная дерзость наших становились необычайны.

7 января 1878 года л.-гв. 6-й донской батареи вахмистр Аведиков шел с батарейным обозом, охраняя с 4-мя казаками повозки, в которых было около 9000 рублей казенных денег. В деревне Дербент казаки выкормили лошадей и хотели трогаться дальше, когда болгары предупредили казаков, что правее деревни идут турки, человек шестьдесят, да кроме того, верстах в двух влево находятся баши-бузуки, а впереди, в версте, стоит турецкий батальон. Таким образом, казаки оказались совершенно окруженными. Нужно было во что бы то ни стало спасти обоз, а главное, казенные суммы, и не допустить турок до деревни, чтобы они не узнали, как мало находится казаков в прикрытии. Аведиков живо обдумал, как действовать: он приказал 4-м обозным сесть на пристяжных лошадей, обскакавши деревню, показаться сзади турок, а сам с 4-мя казаками понесся прямо на турок.

Турки дали два залпа. Но руки у них тряслись, было холодно, патроны валились из пальцев, и никто из казаков не был ни тронут, ни задет. Подскакав к неприятелю по полю, запорошенному снегом, Аведиков и молодцы артиллеристы выхватили револьверы и убили из них двух турок. Наскочивши на турок, Аведиков заставил их положить оружие. Турки слышали крики сзади и, видя скачущих людей – наших обозных, – думали, что там идет большое подкрепление, и сдались. Казаки отобрали от них оружие, быстро запрягли лошадей и пошли с пленными по дороге, торопясь уйти от баши-бузуков и батальона пехоты, который мог каждую минуту их настигнуть. В скором времени Аведиков встретил нашу гвардейскую конницу, которой и сдал пленных 50 человек и доложил о всем происшедшем. За этот геройский подвиг вахмистр удостоился получить знак отличая Военного ордена 3-й степени, a впоследствии был произведен в офицеры, а казаки Дорошев, Холодков, Овчаров и Крылов получили знаки отличия Военного ордена 4-й степени.

Л.-гв. Атаманский полк находился во все время войны в Рущукском отряде, бывшем под командою Государя Наследника Цесаревича. Этот отряд был назначен для наблюдения за турецкими войсками, запершимися в крепостях. Государь Наследник был очень доволен службою полка, которая вся состояла в тяжелой охране отряда на передовых постах.

Государь Наследник, прощаясь с полком, изволил сказать:

– Служба ваша была хотя и невидная, но тяжелая!

Между тем, рассеявшиеся войска Сулеймана-паши уже не могли сдерживать победоносного шествия наших войск к заветному Царьграду. 8 января 1878 года наши войска заняли без выстрела Адрианополь, в феврале они уже были под стенами Константинополя у Сан-Стефано. Турки просили мира. За них вступились англичане, и Император Александр II согласился на мир. 19 февраля 1878 года, в годовщину освобождения русских крестьян, наш Государь даровал свободу Болгарскому народу. Мы взяли себе небольшой кусок земли у Дуная и на Кавказе города Карс и Батум.

С тех пор прошло 30 лет. За эти тридцать лет освобожденная русскими войсками Болгария выросла и стала процветать. В 1908 году она объявила себя самостоятельным Царством. Но память о Русском Государе Александре II свято живет в болгарском народе. По всей стране, в больших и малых городах поставлены памятники Русскому Императору Александру II и над могилами наших солдат в Плевне, на Шипке и в других местах воздвигнуты богатые памятники. Свято чтут благодарные болгары русское имя.

Государь Император не забыл честной и славной службы Донского войска в эту войну. К длинной веренице славных знамен, жалованных Государями и Царями войску Донскому, прибавилось новое Георгиевское знамя с надписью: «За отличие в Турецкую войну 1877 и 1878 годов».

Полки лейб-гвардии Атаманский и лейб-гвардии 6-я донская батарея за войну получили права старой гвардии. Полки № 31, 36, 37 и 39 пожалованы георгиевскими штандартами. Георгиевские знамена получили полки № 26 за Балканы, № 29 за Браилов и № 30 за Балканы, донские батареи № 6, 8 и 9 получили георгиевские трубы.

Со славой и почетом вернулись на Дон казаки. Было что им порассказать о славной Турецкой войне за свободу родных своих братьев славян.

 

73. С 1878 по 1904 год

После Русско-турецкой войны в продолжение 26 лет Российское государство пользовалось миром и тишиной. Отдохнули казаки, обстроился Дон, расширились и разукрасились станицы, вырос и разбогател Новочеркасск. Много труда было приложено войсковым наказным атаманом князем Святополк-Мирским на украшение города Новочеркасска и на улучшение жизни казачьей. Он вступил в управление войском в 1881 году. Когда он приехал в Новочеркасск, столбы пыли свободно носились по улицам, солнце летом так накаляло стены домов, что на улицах невозможно было дышать, кроме Александровского и Ботанического сада, во всем Новочеркасске не было зелени. Он приказал засаживать улицы вдоль домов пирамидальными тополями. Жители Новочеркасска отнеслись сначала к его приказанию с неудовольствием. На Дону есть примета, что тополь приносит несчастье, но примета не оправдалась. Сначала по ночам ломали и вырывали вновь посаженные деревья, но атаман настойчиво требовал новой посадки и добился своего. Прошло несколько лет. Все улицы обросли прекрасными тополями, явилось спасение от жары в тени их, и пыль не стала так невозбранно влетать в дома.

Озабочиваясь тем, чтобы офицерам было место, где провести свободный вечер, атаман князь Святополк-Мирский устроил в Новочеркасске великолепное военное собрание. При нем в городе стали постоянно играть на театре различные представления, при нем город Новочеркасск стал одним из лучших городов Российского государства.

В то же время и в самом войске Донском, во внутреннем его управлении в жизни казаков произошли большие перемены.

1-го марта 1881 года в городе С.-Петербурге рукою злодеев был убит Царь-Освободитель Император Александр II. Государь, даровавший столько блага своему народу, свято чтимый освобожденными им болгарами, Государь, за которого охотно отдали бы жизнь миллионы его верноподданных, погиб от руки убийц в своей столице! Ужас и печаль охватили всю Русскую землю и отозвались и на Дону! Тот Государь, которого донцы видели у себя Наследником, которого чтили, как атамана, а потом, как Государя, которого так обожали – погиб от святотатственной руки злодеев!

Не верили казаки, чтобы на Руси могли быть такие злодеи. Гневно сжимались руки старых донцов, и жалели они, что не погибли там, на Балканах и на Дунае, за своего Царя, по крайней мере не знали бы и не слыхали про такой ужас и позор.

На престол всероссийский вступил Государь Император Александр III Александрович и, 2-го марта 1881 года, Его Императорское Высочество Наследник Цесаревич Николай Александрович был назначен Атаманом всех казачьих войск.

Император Александр III

Государь Император Александр III, видавший службу донцов на войне в 1877–1878 годах и сохранивший хорошие воспоминания о посещении Дона в 1869, 1870 и 1872 годах, весьма был озабочен тем, чтобы помочь донскому казаку в его домашней жизни и сделать так, чтобы казак мог исправно отбывать воинскую повинность. На Дону в это время по станицам творилось много нехорошего. Среди степенных, достойных казаков, свято чтивших старые боевые казачьи обычаи и обряды, гордившихся честным званием казака и бережно хранивших войсковой мундир, по станицам стали появляться пьяницы-пиджачники, променявшие военную одежду дедов на немецкий пиджак. Бог весть откуда, из какого трактира или кабака занеслась на Дон безобразная песня пропившихся фабричных. Стало можно слышать на Дону и «Конфетку», и «Последний нынешний денечек» – позорную песню о тоске при отправлении на службу. Между тем станичные дела, выборы атаманов, по-прежнему, решались всей станицей. И вот, эти пиджачники, пропившие казачье звание, горланили на сходах, пьянствовали и буйствовали. На службу начали являться казаки неряшливо и грязно одетые. Стариков не слушали. Вместо голосов разумных казаков, слышались крики толпы. Для того, чтобы можно было в станицах на сходах заниматься серьезно делами, а не говорить «пусты речи и слова», в 1891 году было введено новое Положение об управлении станиц, которое действует и посейчас.

В станичных сборах участвует теперь не вся станица, а выборные от десяти дворов и менее по одному. Казаки, не достигшие 26-летнего возраста, в станичных сборах совсем не участвуют. В этом Положении уже подробно были указаны все права станичных сборов.

В 1884 году, к уже бывшим в войске семи округам: Черкасскому, 1-му Донскому, 2-му Донскому, Донецкому, Усть-Медведицкому, Хоперскому и Миусскому, был прибавлен еще Сальский округ, а в 1887 году еще добавлены были и Таганрогский и Ростовский округа. Таганрог раньше существовал совершенно отдельно, а Ростов был городом Ростовского уезда, Екатеринославской губернии. Миусский округ и часть Черкасского пошли на образование этих новых округов. Таким образом, войско Донское разбилось на девять округов.

После войны число казачьих полков 1-й очереди было сокращено до 15-ти, а потом добавлено еще два полка и установлено содержать в мирное время 17 полков и 6 отдельных конных сотен. Из них 9 полков входят в состав кавалерийских дивизий, 2 состоят отдельно, 4 составляют 1-ю донскую казачью дивизию и 2 входят в состав сводной казачьей дивизии. В 1890 году издано было запрещение казакам продавать своих лошадей при уходе со службы. Раньше, при отправлении сменной команды домой казаки распродавали своих лошадей. Сразу на конном рынке появлялось много продажных лошадей, цены на них сбивали, и казаки задешево отдавали своего верного боевого товарища, шли домой без лошади, и потом им не на чем уже было служить. Дон беднел лошадьми.

За это время было учреждено много учебных заведений и школ по Дону. Для воспитания детей казачьих офицеров был учрежден в 1883 году в Новочеркасске Донской кадетский корпус – гордость Донского войска. За 25 лет своего существования корпус дал войску Донскому 975 образованных честных тружеников на пользу Донского войска. Первым директором корпуса был генерал-майор Илларион Михайлович Левачев. Много бывших учеников этого корпуса впоследствии приняло с честью участие в Китайской и Японской войнах. Многие получили там раны. Сын директора и воспитанник Донского корпуса капитан Левачев заслужил и величайшую боевую награду – орден Св. Георгия Победоносца 4-й степени, а сотник Сладков и поручики Молодченко и Карпов нашли славную смерть на полях далекой Маньчжурии.

Через три года после основания корпуса, в 1886 году, были устроены в Новочеркасске – военно-ремесленная школа и Атаманское техническое училище.

В 1890 году в С.-Петербурге при Николаевском кавалерийском училище была собрана сотня юнкеров всех казачьих войск. Большую часть ее составили донцы, и, главным образом, воспитанники Донского кадетского корпуса. Первым командиром этой казачьей сотни был донской офицер, войсковой старшина Дьяков.

Во время царствования Императора Александра III и в нынешнее царствование Государя Императора Николая II Александровича среди донских казаков выделилось много способных, талантливых людей, посвятивших свои труды на развитие науки и искусства. Появились донские ученые. Среди них видное место заняли ученые знатоки статистики, профессоры Номикосов, Золотарев и Николай Краснов. Затем были ученые: профессор науки, изучающей горное дело, Мушкетов и землеведения – Андрей Краснов, знаменитый доктор, начальник военно-медицинской академии профессор Пашутин и лейб-медик Попов. Многие донцы прославили свое имя, как стихотворцы. Отличные стихи писали о донской старине Леонов и Туроверов, много стихов написали – Себряков, Платон Краснов и Сулин; другие донцы отличились в музыке: оперы и музыкальные пьесы, известные всей России, писал Курмоярской станицы казак Сергей Траилин (сын полковника и офицер л.-гв. Казачьего Его Величества полка); два донских казака, Власов и Ершов, известны, как отличные оперные певцы. Появились на Дону художники – Дубовской, Николай

Карпов и Краснушкина. Немало стало и писателей на Дону, и в числе их стали известны А.А. Карасев и Николай Краснов.

На Дону, вместо одной газеты, издавалось несколько. «Донские Областные Ведомости» были газетой, издаваемой от казны, но, кроме них, в Новочеркасске выходила «Донская Речь», в Ростове громадный «Приазовский Край» и в Таганроге – «Таганрогские Ведомости», а Ф.К. Траилин издавал сборники под названием «Часовой».

Для изучения Донского края на Дону составился Статистический комитет войска Донского, который усердно занялся изучением донской старины и Донского края и начал выпускать труды свои отдельными книжками. В Новочеркасске открыли «Донской музей», куда стали собирать донскую старину, немых свидетелей славы казачьей.

Донские казаки стали занимать высокие места в русских войсках: генералы Кульгачев, Дукмасов, Леонов и Хрещатицкий стояли во главе корпусов. В 1905 году донской казак генерал Хрещатицкий был назначен командующим войсками Приамурского военного округа, а в 1908 году последовало назначение донского казака генерала Михеева, бывшего начальником всей артиллерии Маньчжурских армий во время войны с Японией, на должность атамана Терского казачьего войска.

Много донских офицеров служило в Генеральном Штабе.

За Богом молитва, за Царем служба не пропадали, и донцы не закапывали данных им от Господа талантов, но приумножали их и радовали своей службой Государей.

В мае 1887 года войско Донское было осчастливлено посещением Их Императорских Величеств Государя Императора Александра III Александровича и Государыни Императрицы Марии Феодоровны с Их Императорскими Высочествами Наследником Цесаревичем и Великим Князем Николаем Александровичем и Великим Князем Георгием Александровичем.

5 мая Их Величества проследовали через станцию «Чертково» Юго-Восточной дороги, где были встречены войсковым наказным атаманом князем Святополк-Мирским. В 6 часов вечера, в чудный майский день, Их Величества прибыли в Новочеркасск. Государь Император, Государь Наследник и Великий Князь изволили сесть на коней и верхом въезжать в Новочеркасск, а Императрица изволила ехать в коляске, запряженной четверкой снежно-белых лошадей. В начале бульвара была устроена громадная арка, украшенная Государственным гербом и гербом войска Донского. Эти гербы были окружены оружием, шашками, пиками и ружьями. На арке были сделаны надписи: «Да хранит Тебя Господь, Великий Государь!» «На славу Царства и в страх врагам», – «Новочеркасская 1-я станица» и «Новочеркасская 2-я станица».

Здесь ожидали Государя старослужилые казаки, станичные атаманы и воспитанники и воспитанницы учебных заведений. У собора Государь Император сошел с коня, и встреченный митрополитом Киевским Платоном, бывшим раньше в Новочеркасске, и архиепископом донским Митрофаном, прошел в собор, где было совершено молебствие.

Их Величества изволили остановиться в атаманском доме.

6 мая состоялся войсковой круг. На кругу, в присутствии Их Величеств, прочитана была вновь пожалованная войску Донскому грамота. По окончании чтения ее Государь Император повторил слова своей грамоты и вручил Наследнику Цесаревичу пернач, знак достоинства атамана всех казачьих войск. После этого торжества Их Величества отбыли во дворец. Подле дворца, на площадке был накрыт завтрак для всех станичных атаманов, стариков казаков и волостных старшин. Его Величество, взяв чарку, провозгласил здоровье Атамана всех казачьих войск. Оглушительное, восторженное «ура!» загремело в ответ. Государь обошел казаков и милостиво беседовал со многими георгиевскими кавалерами и старослужилыми донцами. Среди них был казак 1812 года, получивший Георгиевский крест в Турецкую войну 1828 года.

Войсковой круг в Новочеркасске

В 2 часа дня, после завтрака, Их Величества изволили присутствовать на закладке здания для Мариинского донского института благородных девиц, а потом посетили Мариинскую женскую и Новочеркасскую мужскую гимназию и Новочеркасскую военно-ремесленную школу. Здесь преподаватели шорного и седельного мастерства, урядники Устинов и Улиткин, поднесли Его Величеству и Наследнику Цесаревичу – Устинов – два охотничьих седла, а Улиткин две прекрасных щепы из лучшего донского луганского караича без всяких склеек, весом по 3 фунта каждая.

На другой день, 7 мая, у Краснокутской рощи против кадетского корпуса происходил Высочайшей смотр казачьим частям. На смотру Государю представлялись: юнкерское училище, 12-й донской казачий полк, полк малолеток, еще не отбывавший службы, два полка мальчиков подростков от 12 до 14-ти лет и одна льготная батарея.

Молодцами представлялись Государю казаки, но особенно молодцеваты были мальчики донцы. Матери-казачки вышили своим сыновьям знамя из голубой шелковой материи. Лихо прошли дети мимо Государя. Государь благодарил их. Лихие казаки хотели показать и джигитовку, но Государыня Императрица не пожелала подвергать детей опасности разбиться, и джигитовка была оставлена. С песнями, сотня за сотней, разошлись мальчики с парада.

После парада Государь Император посетил калмыцкий хурул, а потом проехал в Донской кадетский корпус, в дом торговых казаков, в Новочеркасское юнкерское училище, Мариинский институт, Новочеркасскую учительскую семинарию и Донскую духовную семинарию.

После завтрака, на который были удостоены приглашения все офицеры, бывшие на параде, Его Величество удостоил многих из офицеров разговором. Государь расспрашивал войсковых старшин, командовавших полками мальчиков, Ф.Ф. Абрамова и В.П. Нефедова, когда и где успевают мальчики изучать езду и научиться строю.

– Лихо ездить на коне казачьи дети учатся с самого раннего возраста, верхом на камышинках, – сказал генерал-майор Поляков.

– У каждого из них деды, отцы и братья домашние инструкторы, – добавил Ф.Ф. Абрамов.

Государь изволил выразить свое удовольствие, что езда и строй не падают в казачьих семьях, и сказал, что Государыня была тронута видом мальчиков до слез.

Всем мальчикам, участвовавшим на Высочайшем смотру, пожаловано по серебряному рублю, с изображением Его Величества, чеканки 1886 года. Эти рубли отцы и дети их приняли и хранили, как святыню.

7 мая вечером Их Величества отбыли из Новочеркасска. Дул сильный ветер и гнал пыль. Но это не остановило ни жителей, ни институток, ни детей проводить дорогих гостей до самого вагона.

Больше не пришлось донским казакам увидать у себя в гостях Государя Императора Александра III. В 1894 году Государь Император скончался в Ливадии, в Крыму, и на престол вступил Государь император Николай II Александрович.

В 1896 году, 19 июля, город Азов торжественно отпраздновал 300-летие взятия его от турок войсками Петра Великого при участии донских казаков, бывших под начальством своего атамана Фрола Минаева.

В следующем, 1897 году, маленькой горсти донских казаков пришлось побывать и служить на охране нашего посольства в стране, где еще ни разу донские казаки не бывали, – в царстве Абиссинского царя – негуса Менелика, в Африке. Первоначально в конвое при посольстве было 17 казаков при одном офицере, 14 от гвардейских казачьих полков и батареи и 3 от л.-гв. Уральской сотни. Потом эту службу начали нести донские казаки донского казачьего № 8 полка. В 1898 году казаки л.-гв. Атаманского полка Архипов и л.-гв. 6-й донской Его Величества батареи Щедров сопровождали генерального штаба полковника Артамонова в трудном путешествии к реке Нилу. Они шли вместе с абиссинскими войсками и храбростью и неутомимостью своей обратили на себя внимание отчаянно храбрых абиссинцев.

Между тем народонаселение войска Донского сильно увеличивалось. В некоторых местах явилась земельная теснота. Понадобилась другая обработка земли, больше труда нужно стало вкладывать в землю, чтобы получить тот же доход. Не все казаки умели трудиться… Раз или два хватил по войску неурожай, появился голод. Этого раньше никогда не бывало на Дону. Казаки получали вспомоществование… Эти несчастья отозвались на всем хозяйстве казаков. Все меньше и меньше становилось у казаков доморощенных славных коней, которыми справедливо гордились их отцы и деды. При выходе на службу казаки стали покупать лошадей. Цены на них росли, и казакам тяжело стало собираться на службу.

Блюдо, на котором поднесена была хлеб-соль от войска Донского Государю Императору Николаю Александровичу 14 мая 1896 г., в день коронации

Государь Император, в непрерывных заботах своих о донских казаках, два раза посылал своих генералов узнавать нужды казаков. Сначала объехал войско Донское генерал-лейтенант Маслаковец, потом, в 1900 году, проехал по войску тогдашний военный министр генерал Куропаткин. По их докладу Государь повелеть соизволил выдавать казакам при снаряжении на службу 100 рублей в пособие на покупку лошади.

Однако, и среди мирных забот и трудов воинский дух казаков не ослабевал и не падал. Когда на охрану железной дороги, которую мы проводили через Маньчжурию от границы Забайкальского казачьего войска до городов Владивостока и Порт-Артура, через китайскую землю Маньчжурию, понадобились опытные и смелые солдаты, которые могли бы жить в чужой стороне среди постоянной опасности – много удалых донцов поступило в сотни охранной стражи Китайской Восточной железной дороги. Во время войны с Китаем, в 1900 году, эти сотни действовали с отчаянной храбростью и поддержали честное имя донского казака. Донские сотни считались одними из лучших в смелом передовом отряде охранной стражи.

 

74. Участие донцов в Русско-японской войне. Лидиантунь. Набег на Инкоо. Сандепу. 1904–1905 годы

В 1850 году, в царствование императора Николая I Павловича, русские корабли прошли к устьям реки Амура, протекающей на далеком востоке, разведали, что Сахалин остров, а не полуостров, как думали до той поры, открыли богатый лесной край на реке Уссури и, на берегу Великого океана, в удобном для стоянки кораблей месте заложили город, который назвали Владивостоком, т. е. «владей востоком». Когда донесли об этом императору Николаю Павловичу, он сказал: – «где раз поднят русский флаг – он никогда не должен опускаться». Переговорили с китайцами, нашими соседями на Дальнем Востоке; они признали наше приобретение, и новый край начал заселяться. Образовали новые казачьи войска – Амурское из забайкальских казаков и крестьян, а в сравнительно недавнее время стали заселять и реку Уссури и образовали Уссурийское казачье войско. На образование этого войска с 1895 года по 1901 год было переселено из области войска Донского 338 семей, составивших главное основание Уссурийскому войску. Таким образом, уссурийские казаки являются нам, донцам, единокровными братьями. На их долю вскоре пришлось вынести две тяжелые войны – с китайцами в 1900 году и с японцами в 1904–1905 годах.

В те времена, когда русские занимали устья реки Амура и строили город Владивосток – японцы, жившие на островах в расстоянии двух дней пути морем на пароходе, были полудиким народом, очень напоминавшим китайцев. Трудолюбивые, способные, отличные земледельцы и рыбаки, – они жили замкнуто, никого из иностранцев не пускали внутрь страны, и ни мы, ни другие европейские народы ничего не знали про Японию и считали ее слабым, незначительным государством. Но вот, незадолго до того времени, когда мы вели войну с турками 1877 года, японцы широко распахнули двери своей страны, стали приглашать к себе учителей – немцев, англичан и американцев, устроили свое войско по европейскому образцу, не жалея денег, строили военные корабли, ружейные и пушечные заводы, учили своих детей любви к родине, внушали им, что нет ничего выше и лучше, как смерть на поле битвы за отечество; главное внимание, наибольшие средства отпускали на войско, на солдат. В 1895 году они начали войну с китайцами, Они хотели отвоевать у китайцев земли на Азиатском материке, укрепиться в Маньчжурии. Японцы разбили китайцев на реке Ялу, победоносно прошли к Хайчену и Ляояну, захватили всю Южную Маньчжурию, истребили китайские корабли, грозили захватить самую столицу Китая – Пекин. В такие тяжелые минуты китайцы обратились за помощью к своему старому соседу, с которым они жили более двухсот лет в мире, – к России. По миру, который заключили японцы с Китаем, они не получили ни клочка земли в Азии. Их победоносное войско должно было уйти из Маньчжурии не солоно хлебавши, русские же, за помощь Китаю, во время переговоров получили маленький кусок земли на самой окраине Дальнего Востока, на Квантунском полуострове, с крепостью Порт-Артуром.

Смотр Государем Императором Николаем Александровичем 4-й донской дивизии, отправляемой на Дальний Восток 16 августа 1904 г.

Этого японцы не могли простить русским. С этого времени они возненавидели русских, усиленно начали готовиться к войне и к мести. «Какая самая высшая доблесть? – убить русского, убить десять русских!» – так учили маленьких детей в японских школах, так пели им матери. «Смерть за императора – величайшее счастье для японца», – говорили им их няни, их учителя, пели их девушки. Они воспитывали суровых воинов, не боявшихся ни смерти, ни ран, ни увечий. Десять лет готовились они к войне. Они посылали своих лазутчиков и шпионов по всей России. В городах Дальнего Востока, во Владивостоке, Порт-Артуре, занятом русскими войсками китайском городе Гирине, в Харбине, Благовещенске и Хабаровске, везде были японцы. Фотографы, прачки, мелкие торговцы, портные, продавцы офицерских вещей – все были японцы, и среди них много переодетых японских офицеров. Японские офицеры ездили в Москву, в Петербург, были на Дону. Они все высматривали и ждали удобного времени, чтобы напасть на нас.

В России как-то не верили, что маленькая Япония осмелится напасть на великую Россию, и занимались мирными делами. Мы заканчивали великий Сибирский путь, на протяжении 10 тысяч верст, от Москвы до Порт-Артура, долженствовавший связать Россию с государствами Дальнего Востока и Америкой, мы устраивали промышленные предприятия, занимаясь разработкою лесных богатств по реке Ялу в граничащей с нами стране Корее.

Японцы потребовали, чтобы мы убрали свои войска из Кореи и из Маньчжурии. Мы не исполнили их требования. Они потребовали настойчиво, – мы опять им не ответили.

И вот, 27 января 1904 года, без предварительного объявления войны, как это принято во всех Европейских государствах, в то время, когда японские офицеры, жившие в Петербурге, и вида не показывали, что война началась, – японцы тайно, ночью, напали на наши корабли, стоявшие в море у Порт-Артура, и повредили некоторые из них своими минами.

Война началась.

Велико было возмущение всего русского народа перед таким коварным и подлым поступком. По всем городам пошли собираться люди, пели торжественный русский гимн и добровольцы стремились на войну, на Дальний Восток. Были такие и с Дона. Много донских казаков пошло тогда в Забайкальскую дивизию генерала Мищенко, многие донские офицеры просили о переводе на Дальний Восток в полки сибирские, забайкальские и уссурийские. Одним из наиболее отличавшихся в эту войну забайкальских казачьих полков – 1-м Читинским полком, командовал донец, полковник Георгий Андреевич Павлов, бывший раньше командиром сотни юнкеров Новочеркасского училища.

Для нас война была очень тяжка. На Дальнем Востоке войск почти не было, укрепления Порт-Артура еще не были закончены, все боевые припасы, продовольствие, людей и лошадей мы должны были везти по одноколейному пути, на протяжении 10 000 верст. Наши полки по сорока дней были в дороге, прежде чем достигали китайского городка Ляояна, где собиралась наша армия. Командовать этой армией был назначен генерал-адъютант Куропаткин.

Войсковой наказный атаман войска Донского генерал-от-кавалерии Константин Клавдиевич Максимович. 1899–1905 гг.

Японцам для подвоза войск и припасов нужно было всего два дня пути. Скоро они начали высаживать громадную армию в Корее: другая армия высаживалась у Порт-Артура, и третья, высадившись вместе со второй, шла с юга. Россия безостановочно посылала войска, готовясь задержать противника и не допустить его овладеть железной дорогой. Вся война велась на китайской земле в Маньчжурии. Первые выстрелы, раздавшиеся по японским сухопутным войскам, были сделаны из казачьего ружья. Забайкальцы и уссурийцы под начальством генерала Мищенки встретили японцев в Корее. Вслед за забайкальскими казаками шли на Дальний Восток сибирские казаки, выставившие дивизию, бывшую впоследствии под начальством генерал-лейтенанта Александра Васильевича Самсонова; за сибиряками пришли на войну оренбуржцы, потом уральцы…

Наконец, Государю Императору угодно было выслушать желание донцов пролить кровь за славу России, не остаться без участия и в этой войне. Войску Донскому повелено было выставить в Маньчжурскую армию одну дивизию из полков второй очереди.

Станицы: Верхне-Каргальская, Романовская, Кумшацкая, Цымлянская, Терновская, Филипповская, Баклановская, Чертковская, Нижне-Курмоярская, Иловайская и Кутейниковская выставили 19-й донской казачий полк, под начальством войскового старшины Пахомова.

Станицы: Грушевская, Кривянская, Новочеркасская, Аксайская, Александровская, Ольгинская, Гниловская, Хомутовская, Кагальницкая, Мечетинская и Владимирская составили 24-й донской казачий полк, под начальством войскового старшины Попова.

Станицы: Раздорская на Дону, Кочетовская, Нижне-Кундрюцкая, Екатерининская, Усть-Быстрянская и Велико-княжеская дали 25-й донской казачий полк, под начальством полковника Медведева.

Станицы: Семикаракорская, Золотовская, Константиновская, Богоявленская, Николаевская, Мариинская, Камышевская, Ермаковская, Денисовская и Платовская составили 26-й донской казачий полк, под начальством войскового старшины Багаева.

К этой – 4-й Донской казачьей дивизии были назначены 2-я и 3-я донские казачьи батареи, под начальством полковника Кузнецова, находившиеся под городом Чугуевом.

Дивизией командовал генерал-лейтенант Телешов, бригадами – генерал-майоры Стоянов и Абрамов.

Спешно и радостно собирались казаки на войну. Как в старину, во времена набегов и боевых поисков, богатые казаки помогали бедным, снабжали их одеждой и оружием, так и теперь всякий стремился помочь казакам, идущим в поход. Донские коннозаводчики подарили неимущим казакам лошадей, по 60 на полк, всякий жертвовал кто чем мог, и дивизия снарядилась на славу.

Вскоре по Дону пронеслась радостная весть: Государь Император изволит пожаловать на Тихий Дон проводить молодцов станичников.

16-го августа 1904 года войско Донское было осчастливлено царской милостью: на Дон прибыл Его Императорское Величество Государь Император, встреченный войсковым наказным атаманом генерал-адъютантом Константином Клавдиевичем Максимовичем. В 10 часов утра 16 августа к железнодорожной площадке, построенной у артиллерийского лагеря донской артиллерии у Персияновки, подошел императорский поезд. Государь Император с Их Императорскими Высочествами Великими Князьями Михаилом Александровичем и Николаем Николаевичем по выходе из вагона изволил подойти к представителям войска Донского и депутациям, выстроившимся на площадке. Приняв хлеб-соль от представителей Донского войска, донского дворянства и торгового общества, Государь Император изволил сесть на донского коня и поехал к фронту дивизии. Войска были построены в две линии. В первой стояли 19-й, 24-й и 25-й полки, во второй – 26-й полк, 3-й артиллерийский дивизион и санитарный отряд Красного Креста, составленный на добровольные пожертвования войска Донского.

Сзади них стояли кадеты Донского Императора Александра III кадетского корпуса и воспитанники Новочеркасских гимназий и реального училища.

Объехав войска и толпу народа, состоявшую из станичных и хуторских атаманов, казаков и казачек, Государь Император изволил остановиться у полотна железной дороги против лагерной церкви и здесь пропустил мимо себя казаков шагом и рысью. После церемониального марша Государь Император изволил вызвать вперед офицеров и обратился к ним с высокомилостивыми напутственными словами, в которых изволил высказать, что во всех войнах, какие вело наше отечество, донские казаки принимали деятельное участие, почему, чтобы и теперь дать возможность участвовать в настоящей тяжелой войне, Его Величество повелел призвать одну из льготных дивизий. Выразив затем свое удовольствие, что войско Донское так охотно откликнулось на призыв Его Величества и что сбор дивизии совершился с такой быстротой и тщательностью, Государь Император высказал уверенность, что отправляемая на Дальний Восток дивизия и ныне поддержит старую боевую славу донских казаков. Затем Его Величество благодарил казаков за прежнюю службу и пожелал возвратиться целыми и невредимыми на родину.

После этого Государь Император изволил подъезжать к каждому полку и батарее и, останавливаясь у полковых знамен, благословлял полки и батареи св. иконами Нерукотворенного Спаса и св. Николая Чудотворца от имени Государыни Императрицы Александры Феодоровны и своего.

После благословения святыми иконами и передачи их командирам полков и батарей, Его Величество еще раз объехал шагом все части дивизии и в милостивых словах напутствовал их в поход. После этого Государь Император направился вдоль фронта санитарного отряда Красного Креста, кадетского корпуса, воспитанников гимназии и реального училища. Затем Его Величество изволил возвратиться к площадке, сошел с коня и, простившись с представителями войска Донского и народом, вошел в вагон императорского поезда. Поезд медленно тронулся в путь. Кругом по степи звучало громкое, несмолкаемое «ура». Сотни казаков неслись вдоль железной дороги, то обгоняя поезд, то отставая от него. Одиночные казаки лихо джигитовали вдоль пути… Но вот поезд наддал хода, наддали хода и казаки. С лихой джигитовкой казаки 5-й отдельной сотни и близлежащих станиц провожали царский поезд до самой станции Зверево…

На другой день после царского смотра началась посадка казаков на поезда и отправление их на Дальний Восток. Первым, 17-го августа, тронулся санитарный отряд войска Донского.

Весь длинный путь до Мукдена в полках и в дороге, и на остановках шли занятия. На остановках занимались прикладкой, стрельбой; учились рубке на прутьях в лесах сибирской тайги, в вагонах проходили устав полевой службы, говорили о войне и о японцах…

В те самые августовские дни 1904 года, когда Государь Император изволил смотреть полки донской дивизии в Персияновке – на Дальнем Востоке началось решительное сражение между армиями генерала Куропаткина и японскими армиями маршала Ойямы. 17-го, 18-го и 19-го августа наши войска отбили под Ляояном страшные стремительные атаки японцев. До 15-ти тысяч убитых было потеряно нашими войсками, но они не поколебались. 20-го августа начал обнаруживаться обход нашего левого фланга японской армией генерала Куроки, и генерал Куропаткин приказал отступать от Ляояна.

В полном порядке, прикрываемые сибирскими казаками, отчаянно дравшимися под командою генерала Самсонова у Янтайских копей и не допускавшими японцев до наших войск, ушли наши полки к городу Мукдену и здесь остановились на реке Шахе.

Месяц оправлялась японская армия, и месяц оправлялись и мы. Сибирские казаки генерала Самсонова и забайкальцы генерала Реннекампфа заглядывали далеко в тыл японцам. Генерал Куропаткин готовился к наступлению.

В это время полки донской дивизии начали подходить к Мукдену. Какой блестящий вид имели донцы! На чудных рослых лошадях, прекрасно одетые, молодец к молодцу, – они одним своим появлением обрадовали войска, – «Это наша гвардия, – говорили в Маньчжурской армии, – какие молодцы!»

В конце сентября наша армия столкнулась с японской, и десять дней, почти без перерыва, шел страшный бой на реке Шахе. Ни та, ни другая сторона не могла осилить. Количество убитых и раненых дошло до 50-ти тысяч. Никогда и нигде еще не было такого упорного боя. Люди изнемогали от усталости, винтовки раскалялись от непрерывной стрельбы; японцы по пяти раз подряд кидались в атаки на наши окопы, усыпали осенние желтые поля телами убитых, и не могли сломить упорства наших солдат. Наконец, усталость начала брать свое. Не хватило снарядов, и знаменитый бой на реке Шахе окончился вничью. Мы остались на своих позициях, японцы на своих. Длинной линией протянулись наши окопы и заняли почти 100 верст от крайнего левого до крайнего правого фланга. Охрана правого фланга была поручена оренбургским и донским казакам. Наша дивизия стала в 30 верстах к юго-западу от Мукдена, имея свой штаб в деревне Тачжуанхе.

Страстным желанием горели донцы поскорее померяться силами с желтолицым врагом, и, вместе с тем, приглядывались они и к тому, что делается кругом.

Чужими были китайские деревни, где дома были особого устройства и назывались фанзами, где люди спали на теплых полатях, называемых капами, где окна были из бумаги. Надвигалась зима, а снега не было и днем на солнце было тепло…

17 октября, в день чудесного спасения Их Императорских Величеств от грозившей им опасности при крушении поезда и в день войскового праздника войска Донского, донцы имели и первое столкновение с японцами.

В этот день донской казачьей дивизии, в составе 19-го, 20-го и 25-го полков и 3-го артиллерийского дивизиона, было приказано усилить разведки и беспокоить противника на его левом фланге. Рано утром донские сотни собрались у деревни Сюлюбтай и отсюда двинулись на деревни Ямандапу, Фудядуанзу и Лидиантунь.

Впервые познакомились донские казаки с новыми условиями боя. Тяжелы были эти условия. Неприятеля нигде не было видно. Он искусно прятался за бугорками полей, в деревнях за стенками огорожей… и только показывались казаки, уже свистали и пели пули дальнобойных винтовок и где-то далеко, далеко отрывисто и резко щелкали выстрелы. Напрасно зоркий глаз донца впивался в расстилавшуюся перед ним местность – врага не было видно нигде. Он ловко скрывался. И лишь в бинокль можно было видеть, как мелкими черными точками прокрадывались японцы среди копен громадного гаоляна. Разведку можно было сделать только кровавым боем.

19-й казачий полк пошел вперед. Три сотни его спешились, и казаки, согнувшись, с винтовками наперевес, вошли в поля гаоляна и черными точками рассеялись по равнине. В образцовом порядке, делая перебежки, наступали донские сотни на деревню Фудядуанзу. Японцы не выдержали меткой стрельбы казаков и начали отступать. Казаки вошли в деревню. Здесь все носило следы боя и отступления. Бинокль валялся на дороге, две пары сапог со шпорами остались увязшие в болоте, были брошены нарезанные солдатские мясные порции: – видно, уходили поспешно.

На разведку лежащей за деревней Фудядуанзой деревни Лидиантуни были вызваны из сотен охотники, и с ними пошел хорунжий Полковников. Охотники ловко прокрались к самой деревне и увидали, что она быстро занимается японцами. Один из охотников, казак Февралев, забрался в саму деревню и высмотрел, что там уже было два орудия, да шесть орудий еще подвозили.

Наши пушки стали обстреливать шрапнелями деревню Лидиантунь, и японцы начали отступать и из нее. В это время 3-я сотня 19-го донского казачьего полка была послана заглянуть, что делается сзади Лидиантуни. В сотне было три взвода, и кроме командира ее, есаула Косоротова, офицеров не было. Один взвод этой сотни был при офицере на заставе, а другой офицер ушел в разъезд.

Тихо склонивши пики на бедро, рассыпалась по густому гаоляну сотня есаула Косоротова. Укрытая высокими стеблями, она незаметно подавалась вперед – и вдруг казаки увидали деревню и на окраине ее два орудия, стоявшие, как казалось, совершенно без прикрытия. До орудий было не больше 400 шагов.

Есаул Косоротов, немолодой уже человек, спокойный и серьезный, сразу понял, что времени терять нельзя. Он ударил нагайкой своего маштака и с криком «на батарею» вылетел вперед. Стремительно помчалась за ним сотня. Ничто не могло удержать донцов. Ошеломленные японцы перестали стрелять и в страхе смотрели на дерзкую атаку донских казаков. Но вот загремела артиллерия, полетели картечь и шрапнели, завизжали пули… но бешено мчались вперед казаки. Перед батареей показались окопы, – легко и быстро перепрыгнули через них казачьи кони – уже близка батарея! Пушки перестали стрелять, испуганная прислуга начала вытягивать затворы, к орудиям подъезжали передки. Но не судил, видно, Бог даровать казакам в их войсковой праздник блестящую победу. Упал, сраженный пулей, верный конь под есаулом Косоротовым. Казак Власов подвел ему свою лошадь, но едва командир сотни сел на нее, как и этот конь был убит, а сам Косоротов ранен в обе ноги. Казак Власов взял его под руки и ввел в гаолян; к нему подъехал бывший в разъезде казак Ашинин и вывез его из боя. Потерявшая своего командира лава неслась еще несколько секунд на деревню, руководимая вахмистром. Но последний выстрел из орудия ранил и вахмистра… В то же время левофланговый взвод запутался в проволочной сети. Лава приостановилась. Замялись казаки. Кто-то крикнул: – «назад! тут проволока!»

В бою

И вот – остановились… Остановились в ста шагах от уже брошенных японцами орудий… и вот – повернули.

Разбежавшиеся от орудий японцы вернулись, пехота снова залегла в цепи и вслед уходящим казакам застучали японские выстрелы. Лихая атака донцов была отбита. Все больше и больше поле стало покрываться пешими, медленно идущими ранеными казаками и телами убитых людей и лошадей. 32 казака было ранено, и 15 осталось на проволоке, неизвестно, убитых или раненых. Лошадей было ранено 37, убито 33.

Но славна была эта атака! Она показала донцам, что ни скорострельные ружья, ни пушки не могут остановить бешено несущейся на врага конной атаки казачьей. И взяли бы казаки японские пушки, если бы не были ранены их командир и вахмистр. Оставшись без начальников, казаки смутились, и их лихая атака была отбита. Но свое дело они, эти казаки, сделали. Они доказали всему свету, что конная атака и теперь возможна на артиллерию, что бодрый дух их отцов и дедов живет в них.

Между тем, спешенные сотни 24-го донского казачьего полка продвинулись к деревне Цинзятунь, расположение японцев было раскрыто и генерал Телешов приказал отходить в места своего расположения у деревни Та-чжуан-хе.

Наступила бесснежная, холодная маньчжурская зима. Донские казаки были растянуты по позиции и наряду с пехотой несли тяжелую и утомительную сторожевую службу. Среди них было много удальцов, любителей пойти на разведку неприятельского расположения, выследить японцев и забрать пленных. Особенно отличался в таких походах «под японца» приказный 19-го донского казачьего полка Ананьев, Чертковской станицы. Ненавидел он японцев. Бывало, как заговорит о них, так даже затрясется весь. Раз как-то пошел он охотником на разведку вместе с казаком Фроловым. Ночью подошли шагов на триста к японской цепи и поползли потом ближе.

– Ползу, – рассказывал Ананьев об этой разведке, – а их никого нет. «Ну, – думаю, – не судьба мне, видно; этот день ничего не сделаю». А деревня их близко. Уже слышно, как гомонят они. Залегли мы в гаолян и смотрим. И вдруг Господь послал: на китайской арбе едут двое. Должно, за фуражом. Я и говорю Фролову: – подожди, мол, выдерживай, мы сразу залпу дадим. А они едут – ничего себе – шагом. Вот, когда, это, они шагов на пятьдесят от нас были, я и говорю Фролову: – ну, давай теперь залпу!.. Выпалили мы. Один упал, а другой, значит, побежал на хутор своим сообщить. Ну, мы вскочили на арбу, погнали ее к себе, а сами по ним залпы даем. Их, так, с роту выбежало, палят по нас, а мы по ним – залпы, я еще и кричу им: «держи, держи!», по-русскому кричу…

В ночь с 19 на 20-е ноября Иван Ананьев и казак Хохлаев ходили вперед пехотных постов в секреты. Но японцы их заметили и подстрелили обоих. Раненому Ананьеву варвары японцы еще нанесли несколько ран штыками. Раненые остались лежать между нашими и японскими постами. Под утро за ними ходил Вешенской станицы вахмистр Клецков с санитаром и принесли обоих. Ананьев вскоре умер.

Так, в постоянных стычках и набегах маленькими партиями проводили казаки зиму 1904 года. 24 декабря генерал-адъютант Мищенко получил приказание произвести набег в тыл японцам, по направлению к городу Инкоо, откуда японцы получали продовольствие. В набег были назначены 21 сотня уральцев и забайкальцев, 11 сотен кавказских горцев, 19-й, 4-й и 26-й донские казачьи полки, Черниговские, Нижинские и Приморские драгуны, 4 сотни пограничной стражи, полусотня разведчиков, 4 конные охотничьи команды. 12 орудий забайкальских казачьих батарей, 6 конных орудий 20-й батареи и 4 пеших орудия.

Карта набега на Инкоо (Инкоу)

27 декабря, четырьмя колоннами – генерала Самсонова с драгунами, войскового старшины Свешникова с 1500 вьюков под охраною забайкальцев, генерал-майора Абрамова с уральцами, забайкальцами и конными охотниками стрелковых полков и генерал-майора Телешова с донцами, кавказцами и забайкальскими орудиями, – конный отряд перешел линию наших постов и пошел вдоль реки Ляохе, направляясь к Инкоо.

28 декабря донцы, широко раскинув лаву, выгнали японцев из деревни Калихе и продолжали двигаться далее на юг. В этот же день донские сотни сделали набег на железную дорогу и разрушили на ней телеграф и шпалы на протяжении 250 саженей. В то же время, в разных местах казаки начали захватывать китайские арбы с продовольствием для японцев. Продовольствие это сжигали. Так, работая в тылу у японцев, конный отряд прошел в три дня около 110 верст и 30 декабря подошел к станции Инкоо.

Для взятия станции были назначены спешенные казаки от разных полков, в том числе пошло и две сотни донцов. Штурм был назначен ночью. Наша артиллерия зажгла склады фуража, бывшие подле Инкоо, и они пылали громадным костром, освещая местность на большом протяжении. Полковник Харанов, командовавший отрядом спешенных казаков, повел их вдоль реки Ляохе. Казаки скользили на льду, часто падали, сбивались в кучи. Плохо обученные действиям в спешенном порядке, незнакомые с силой теперешнего огня, они скоро начали падать ранеными и убитыми. Как бабочки на огонь, они шли на пылающие склады по освещенному месту, направляясь к окопам, занятым японской пехотой. Оставалось около 900 шагов до станции. С дружным криком «ура» побежали казаки на штурм. Пачечный огонь японцев слился в один общий треск и гул. Много казаков тут упало. Живые прилегли к земле, а одиночные смельчаки прокрались к самому полотну дороги и ко рвам возле построек и били по японцам на выбор. Отдохнувши немного, казаки снова бросились к станции, но опять страшный огонь японцев заставил их остановиться. Стало ясно, что без громадных потерь овладеть станцией невозможно. Станция была окружена волчьими ямами и проволочными заграждениями…

Пришлось отступать. Там сзади, в темноте ночи, у деревни Лиусигоу трубач играл сбор, и туда брели казаки, огорченные и озлобленные постигшей их неудачей. Но противник, должно быть, тоже понес немало и немало был напуган. Он не преследовал. Казаки подбирали раненых и убитых и выносили их с поля битвы. Всего за этот кровавый ночной штурм мы потеряли убитыми 4 офицеров и 57 казаков и драгун, ранеными 20 офицеров и 171 казака и драгуна, без вести пропало – вероятно, убитыми – 26 казаков.

Штурм, хотя и неудачный, большой станции, разрушение железной дороги во многих местах, взорванные и сожженные обозы и склады с продовольствием, появление повсюду в тылу у японцев смело рыскающих казаков напугало японцев. Отовсюду мчались подкрепления. Пять японских батальонов чуть не бегом бежали от станции Ташичао, чтобы отрезать нам путь отступления. Сзади, у Ньючуана, уже располагался большой отряд из пехоты, конницы и артиллерии. Японцы готовили нам ловушку. Лед на реке Ляохе был ненадежен. Нужно было спешить к своим. Но генерал Мищенко не желал бросать раненых, тем более, что японцы так ненавидели казаков, что прирезывали их, – и вот, 31 декабря, только в 9 часов утра удалось выступить и тронуться на север. Шли тремя колоннами. Ближайшей частью к японцам были донцы генерала Телешова, в середине шла колонна генерала Абрамова, и в западной колонне шли драгуны генерала Самсонова. Раненых везли при средней колонне.

Японцы все время следили за колонной генерала Телешова, но донцы легко их отгоняли.

В ночь на 1-е января отряд генерала Мищенки с большим трудом переправился через реку Ляохе и расположился на ночлег.

В набеге на Инкоо. Казаки взрывают железную дорогу

Вечером, когда уже стемнело, колонна генерала Телешова подошла к деревне Синюпученза, лежащей на правом берегу реки Ляохе, недалеко от слияния ее с рекой Тайцзыхе, и стала располагаться на ночлег. Казачьи разъезды, находившиеся к северу от этой деревни, донесли, что в деревне Сайтайзы, в пяти верстах от места ночлега донской дивизии, находится батальон японской пехоты; в то же время получено было известие и о том, что из Ньючуана, то есть с юга, наступает японская пехота с артиллерией. Таким образом, донская дивизия становилась на ночлег между двух сильных японских отрядов, имея сзади себя трудно проходимую широкую реку, покрытую весьма ненадежным льдом. Офицер, посланный для связи со среднею колонною генерала Абрамова, не нашел ее на том месте, где она должна была быть по приказу, и донцы остались одни в холодную темную ночь, без связи со своими. На землю спустился густой туман. Ничего не было видно в пяти шагах, и тускло мерцали в этом мраке бивачные огни, разведенные во дворах китайских фанз. Донцы прикрывали повозки с ранеными, и нужно было дать время им отойти, вот почему генерал Телешов, несмотря на то, что к утру японцы могли усилиться и окружить его, отдал приказ расседлать лошадей и ночевать спокойно, выставивши лишь усиленные миры охранения.

Тревожная это была ночь! Туман был так густ, что китайские проводники отказывались вести разъезды; офицер, посланный в штаб отряда, проездил всю ночь и вернулся назад к утру, так и не найдя его. Ни звезд на небе, ни местных предметов на земле, ничего, по чему можно было бы разобраться, не было видно. Китайцы лазутчики то и дело приходили из соседних деревень и таинственно сообщали о том, что японцы усиливаются и готовятся к переправе через реку Ляохе.

Наступало утро. Побелел туман и заходил волнами над темными бороздами гаоляновых полей. И сейчас же от сторожевых застав пришли донесения о том, что японцы начали наступление с двух сторон.

Генерал Телешов приказал полковнику Багаеву с 24-м донским казачьим полком и полковнику Попову с 26-м донским полком, выйдя из деревни Синюпучензы – Багаев на север, а Попов на юг – встретить японцев и задержать их наступление, главные же силы под командою генерала Стоянова должны были продолжать свое движение, направляясь на северо-запад.

Сотни 26-го полка с артиллерией быстро обстреляли японские цепи, только что переправившиеся через реку Ляохе, и заставили японцев бежать обратно за реку. После этого полковник Попов благополучно присоединился к главным силам.

24-й донской полк двинулся в линии колонн на север, на деревню Утайцзы, куда наступали и японцы. В густом тумане казаки и японцы подходили к одной и той же деревне. Уже стали видны деревья ее садов, темными полосами показались глиняные стенки и крыши фанз. Но, вот, порывы утреннего ветерка рассеяли немного туман, и подъесаул Коньков, шедший в передовом взводе, увидал в нескольких стах шагов от себя японский головной отряд. Ни минуты не медля, помчались казаки, склонивши пики к бою, на японцев. Японцы сопротивлялись отчаянно. Ни один не сдался, все были перебиты, но и подъесаул Коньков получил рану штыком в бок. Второй взвод 2-й забайкальской батареи, бывший в составе отряда полковника Багаева, снялся с передков и открыл частый огонь по японцам, входившим в деревню Утайцзы, а сотни 24-го полка спешились и начали быстрое наступление.

В Маньчжурии. На сторожевом посту летом 1905 г.

Между тем ветер разогнал туман, и вся деревня, 10–15 китайских фанз, окруженных глиняной стенкой, стала видна. Несмотря на то, что наши шрапнели рвались очень удачно над самой деревней, японцы все подходили и подходили, и, вбегая в деревню, живо занимали ров, выкопанный вокруг деревни для защиты ее от весенних разливов, и открывали оттуда сильный ружейный огонь по забайкальским артиллеристам. Во взвод артиллерии стали все чаще и чаще залетать пули, оба офицера, бывшие в нем, сотник Величковский и хорунжий Кобылкин, и несколько казаков были ранены, и все лошади его были перебиты. Тогда генерал Телешов послал из главных сил взвод забайкальской батареи и 4-ю сотню 24-го донского казачьего полка под командою подъесаула Туроверова. Забайкальские пушки удачными выстрелами рассеяли японцев и выгнали их из деревни Утайцзы. Тогда 24-му донскому казачьему полку было приказано отходить к главным силам. Уходя, забайкальцы сняли амуницию с 27 убитых лошадей и в полном порядке отошли к главным силам.

Печально встретили донцы Новый, 1905 год; в 24-м донском полку было ранено в этом славном арьергардном деле 32 казака, да 2 казака 19-го донского казачьего полка пропали без вести, заблудившись ночью в тумане…

Наконец, 2 января, в 4 часа дня, отряд генерала Мищенки прошел линию охранения, занятую генералом Косаговским, и был уже в полной безопасности. Так кончился набег на Инкоо. Казаки внесли тревогу и суету в тылу у японцев. Действуя в самых тяжелых условиях, они работали отлично, весело, смело и бодро. Не их вина, что набег этот не дал того, чего от него ожидали, что не захвачен был самый город Инкоо, что не дошли они до Ляояна. Лишенные подвижности вследствие тяжелых вьюков, которые шли с казаками по приказанию главнокомандующего, казаки не могли сделать набег так быстро, как делали их отцы и деды. Японцы стремились отрезать их, но, благодаря смелости донских казаков в бою при деревне Синюпучензы, их наступление было отбито и наша конница благополучно вернулась к армии.

После набега на Инкоо, совершенного казаками с присущей им смелостью и неутомимостью, донские казаки некоторое время отдыхали в тылу армии у деревни Сандепу, потом стояли на охранении нашего крайнего правого фланга.

В студеную зимнюю пору наша 2-я армия, бывшая под начальством генерала Гриппенберга, начала наступление на японцев, взяла целый ряд занятых японцами деревень и подошла к деревне Сандепу, захватывая японцев с тыла. В этом славном январском наступлении нашей армии на Сандепу приняли участие и донцы.

12 января 1905 года наша конница, бывшая под начальством генерала Мищенки, начала наступление двумя колоннами. Правая, под начальством начальника Донской казачьей дивизии генерала Телешова, состояла из 25-го и 26-го донских казачьих полков, Кавказской конной бригады, 3-й донской казачьей батареи и 20-й конной батареи, левая колонна была под начальством генерала Павлова (тоже донского казака по происхождению) и состояла из 11 сотен забайкальских казаков, 4 сотен уральцев и 2-х забайкальских казачьих батарей.

Морозным утром, при сильном ветре, дувшем нам в спину, казаки выступили с места ночлега и пошли на японцев. Впереди, сколько глаз видел, тянулись сероватые поля гаоляновых полей, и среди них, такие же серые, возвышались китайские деревни. Там и там путь пересекали замерзшие ручьи, текшие в глубоких берегах. Между голых ветвей тальника тянулся овраг с речкой Пухе. Рощ было мало. Лишь на кучах земли, насыпанных на китайских кладбищах, росли чахлые сосны да жидкие, голые осины. Многие из этих деревьев были вырублены, и на могилах торчали лишь тонкие пеньки.

Но, несмотря на жестокий мороз, легко и бодро шли казаки. Их радовало это наступление, и хотелось им померяться силами с японцами.

В одиннадцатом часу утра передовые сотни подошли к деревне Локонто, и здесь раздались первые выстрелы японцев. Это стреляли японские разъезды, быстро отходившие под напором наших казаков.

Конный отряд наш вошел в деревню Локонто, и здесь было получено приказание всей коннице содействовать наступлению пехоты. Там, на востоке, уже шел бой. Часто бухали пушки, скрежетала шрапнель, прорезая воздух, и лопалась белыми дымками, быстро относимыми ветром. Загорался и ружейный огонь.

Начался бой и в конном отряде. Передовая сотня дагестанцев нарвалась на сильный ружейный огонь, и, понеся большие потери, спешилась и завязала перестрелку с японцами, занимавшими деревню.

Генерал Мищенко приказал 25-му донскому полку атаковать деревню. Поддержать атаку должна была донская батарея. Донцы вошли в деревню Ланцгоу и здесь попали под сильный ружейный огонь и остановились. В это время прискакал сюда начальник отряда генерал Мищенко, приказал спешить одну сотню и начать наступление на деревню Уцзяганзу, а 26-му донскому полку обойти эту деревню с юга. В то же время и наши, донская и 20-я, батареи открыли огонь по деревне Уцзяганзе, и шрапнели стали рваться над японцами.

Тем временем, 26-й донской казачий полк развернул лаву и отгонял японцев, причем есаул Чекалов и сотник Миронов захватили японский обоз с продовольствием и двух драгун и испортили телефонную линию японцев. Потом часть сотен спешилась и начала обстреливать деревню Уцзяганзу.

Между тем вечерело. Короткий зимний день приходил к концу. Из штаба армии было прислано приказание казакам отходить назад и готовиться к новому бою назавтра. Не хотелось генералу Мищенке уходить, не взявши деревни Уцзяганзы. Так же думали и донцы 1-й сотни 26-го полка, молчаливо лежавшие в цепи. И, вот, к ним пришел с приказанием от генерала Мищенки генерального штаба капитан Хогондоков. Генерал желает, чтобы донцы взяли деревню! Он верит, что жив мощный дух славных предков донских, что они расшибут врага старыми своими шашками… Сказал и пошел вперед. Как один человек, поднялась донская цепь и понеслась неудержимым потоком на деревню. Японцы встретили страшным пачечным огнем нашу цепь. Засвистали и заныли пули, но не слышали рокового их свиста донцы – они с налета, одним лихим ударом ворвались в деревню и выбили из нее японцев. Смолкли выстрелы. После страшного треска наступила тишина. В улицах деревни лежал раненый японский офицер, раненые японские драгуны; в лужах крови плавали с вывороченными внутренностями маленькие вороные лошади – всюду царили смерть и разрушение. В продолжение четырех часов храбро выдерживали японцы страшный огонь двух наших батарей, умирали от пуль и осколков, и стояли крепко. Но вид маленькой горсти донских казаков, бежавших на них с одной стороны, и нескольких дагестанцев с другой, так напугал их, что они бросили деревню и теперь торопливо разбегались по всем направлениям.

Истинно говорится в народе: смелым Бог владеет!

Поздно вечером собрался конный отряд генерала Мищенки и здесь узнал о решении генерала назавтра, 13 января, овладеть деревней Мамакаем.

Но еще не наступил рассвет, как в конном отряде получилось известие, что Мамакай взят ночной атакой Бузулукского пехотного полка. И казаки с умилением слушали о том, как ночью бузулукцы ворвались в деревню и штыками перекололи японцев…

Утром 13 января отряд генерала Мищенки бросился в тыл неприятелю. Донцы с двумя батареями, 3-й донской и 20-й конной, двинулись на деревню Нюге. Спешилось две сотни 26-го донского казачьего полка и, поддержанные лихим взводом донской батареи, вылетевшим на самое близкое расстояние к деревне и засыпавшим ее шрапнелями, лихо атаковали японцев и выбили их из деревни. Японцы бежали. Донские лавы их преследовали, и валились под ударами пик казачьих враги.

В морозной мгле туманного зимнего дня там и там показываются деревни, гремят из них выстрелы, бой кипит повсюду. Но увлеченные победой, презирая смерть и раны, захватывают донцы одну деревню за другой.

Вот спешенная сотня 25-го донского казачьего полка смело идет на деревню. Японцы подпускают ее на пятьдесят шагов и с этого расстоянии открывают страшный пачечный огонь. Падает тяжелораненый сотник Букин, и с ним несколько казаков. Но командир сотни, есаул Никольцев, снова ведет казаков на деревню и из-под самых стен ее, под страшным огнем, казаки выносят Букина и своих товарищей. И в эту страшную войну свято хранили донцы дедовский завет и выручали своих в бою, и не оставляли врагу ни раненых, ни убитых.

И опять в надвинувшейся темноте морозного зимнего дня бок о бок с японцами ночевали казаки. Ночевали по фанзам, но отдыхать мало кому пришлось. Враг был близок, бок о бок с нами.

В этот день наша пехота атаковала сильно укрепленную деревню Сандепу, но еще не овладела ею. Японцы спешили со всех сторон на выручку своим полкам, и нашей коннице приказано было 14 января разведать силы японских отрядов, идущих на помощь.

Еще не выступили казаки на эту разведку, когда получилось от командующего 2-ю армией генерала Гриппенберга следующее приказание: «сердечно благодарю вас и чинов вверенного вам отряда за молодецкие действия 12 и 13 января. Жалую по 5 знаков отличия военного ордена на каждую сотню, участвовавшую в атаке укрепленных пунктов. Представьте к наградам отличившихся офицеров и нижних чинов к именным знакам отличия военного ордена по статуту. Достойнейших обер-офицеров представьте к чинам»…

Что за радость, что за ликование было в полках в это зимнее морозное утро! Успех вчерашнего дня окрылил всех. Все чувствовали победу, все радовались и готовы были на подвиги, на раны, на смерть. И смерть уже казалась не страшной, но легкой, радостной, приятной!

Победа была за нами!

И вот, начался страшный бой 14 января. Прибывавшие свежие части японцев оказывали упорное сопротивление спешенным казаками. Каждая деревня обращалась в крепость, каждую нужно было штурмовать. В жестоком ружейном бою генерал Мищенко был ранен пулей в ногу и сдал отряд генералу Телешову.

К вечеру генерал Телешов получил приказание охранять правый фланг армии и действовать в тесной связи с 1-м сибирским корпусом…

15 января с рассвета гул пушечных выстрелов слился в непрерывный рев. Шло громадное сражене. Тысячами гибли люди, стремясь овладеть деревней Хегоутаем, обращенной японцами в земляную крепость…

В конном отряде генерала Телешова бой начался работой спешенных сотен донских казаков, поддерживаемых 3-й донской батареей, для овладения целым рядом китайских хуторов, окружавших деревню Сюерпу.

Продвигаясь вперед, казаки, наконец, зашли в тыл японской армии, действовавшей против нашей второй армии под Сандепу-Хегоутаем.

Казачьи батареи начали обстреливать место, где должны были находиться японские резервы, и позднее от сотника Тарарина было получено донесение из 1-го сибирского корпуса, что огонь казачьих батарей заставил японцев приостановить движение на Хегоутай…

Тогда, под страшным орудийным огнем японцы развернули бесконечные цепи и, закидывая деревню Сюерпу шимозными гранатами, повели наступление. Три раза японцы пытались атаковать спешенных казаков, и три раза их атаки были отбиты ружейным огнем. Наши пулеметы, бывшие в Кавказской бригаде, и орудия 3-й донской батареи косили японцев и не давали им возможности подойти к ним.

Так, в ружейной перестрелке, прошел и день 15 января. Наступал вечер, и утихал бой. Казаки по приказанию своего начальника осторожно и незаметно сходились на ночлег в деревню Нюге.

Эта ночь останется надолго в памяти донцов. Три дня подряд воевали они с японцами и три дня их побеждали. Захваченные японские деревни, японские запасы, которые раздавали казакам, все признаки победы были налицо! Донцы ночевали в тылу у японцев. До Ляояна, где находилась главная квартира японского главнокомандующего маршала Ойямы, было всего 18 верст. И мечтали казаки назавтра быть там, вспомнить славные дни 1812 года, подражать своим дедам!

Но недолго длилось это ликование

В 12 часов ночи от главнокомандующего генерал-адъютанта Куропаткина пришло приказание отступать за реку Хуньхе…

Сражение у Сандепу, стоившее нам более 10 000 убитых, кончилось вничью. Победивши везде японцев, мы уходили после победы по приказанию.

Печально и уныло шли донцы утром 16 января назад через деревни, стоившие столько крови и труда. Японцы не преследовали. Они не ожидали, что мы отступим.

С 16 января для донских казаков наступило затишье…

В начале февраля японцы закопошились в окопах. Далеко в тылу у нас, между Харбином и Мукденом, небольшой японский конный отряд пытался взорвать железнодорожный мост. Опасаясь за тыл нашей армии, генерал Куропаткин, 4 февраля, отправил донцов в глубокий тыл на станцию Гунжулин.

Затем на донцов была возложена тяжелая и ответственная задача проверить слухи о движении громадной партии японо-хунхузов через Монголию на Харбин, где находились наши главные склады. И вот, донские полки рассеялись по всей Монголии, внимательно наблюдая за ее населением.

Там, в глухих китайских деревнях, гоняясь за шайками разбойников – хунхузов, простояли донцы до окончания войны. Там же услыхали они о страшном сражении, длившемся без перерыва 12 дней под городом Мукденом, услыхали и о том, что наша армия, потерявши около 50 тысяч человек, отступила к Сыпингайским холмам. Тяжело было слышать это казакам. Не одна горючая слеза скатилась тогда из глаз, не одно проклятие сорвалось с уст казачьих; не верилось казакам, что и тут обошел, и тут победил ненавистный враг…

Жаждой подвигов горели донцы. Им не верилось, что русская армия побеждена, чуяли они простыми своими казачьими сердцами, что можно победить японцев, и не хотелось и стыдно было идти в родные хутора и станицы, не победивши желтолицего врага.

Да пришлось!.. Тяжелая година выпала на долю России. Внутри поднималась измена. Все подлое, гадкое, все изменническое, отвратительное и гнусное зашевелилось и подняло голову… Тайные враги России спаивали народ, посылали бумаги в войска, научая солдата измене. Наступало смутное время на Руси. Рабочие, готовившие снаряды для пушек, вдруг бастовали и не делали того, что нужно. Пьяные запасные солдаты громили станции и не шли на войну. Пьяный угар, безумная одурь охватили Россию, и трудно стало воевать. Несчастия преследовали нас. Громадный флот наш, бывший под командой адмирала Рожественского, погиб в мае месяце 1905 года под Цусимой…

В такие тяжелые времена наш Государь согласился на предложение переговорить о мире, которые нам делал глава американского государства президент Рузевельт.

В августе 1905 года начались переговоры о мире в американском городе Портсмуте. Мы отдали японцам половину острова Сахалина и город Порт-Артур, прославившийся своей восьмимесячной обороной. Кроме того, мы предоставили им право занимать Корейское государство.

Японская кавалерийская сабля и фуражка

А между тем, наши войска горели желанием сразиться с японцами, мы верили в победу, и мы могли победить, японцы же падали духом, испытавши на себе во время Мукдена необыкновенную стойкость наших войск.

Но мы должны были заключить тяжелый для славы России Портсмутский мир, – к этому вынуждали нас внутренние события в России…

Собравшаяся в Харбине армия усиленно развращалась врагами России. Сотнями тысяч привозили из России гадкие листки, возмущая солдат. И во многих полках были жалкие, дряблые людишки, которые не понимали, что неудачи наши произошли от того, что война за 10 000 верст оказалась нам не под силу, что много было солдат, плохо обученных военному делу, что забыли мы заветы Суворова и вместо того, чтобы наступать, отступали. Им казалось, что эта война не тяжелое испытание, посланное нам от Господа Бога, но прихоть начальства, и они волновались. К стыду нашему нужно признаться, что нашлись среди призванных из запаса офицеров такие, которые не сумели сдержать свои части, и смута проникла в полки Маньчжурской армии. Жутко и неспокойно было в Харбине, переполненном распущенными, озлобленными запасными солдатами. И осень, и часть зимы 1905 года провели донцы в Харбине, охраняя покой и порядок. Донские сотни славной 4-й дивизии в это жуткое смутное время явились единственной стойкой, надежной частью, которой не коснулось гнилое учение революционеров. Свято исполняли донские казаки присягу в боях против японцев, свято исполнили они ее и в Харбине, оставаясь непоколебимо верными своему природному Государю и матери своей – России.

 

75. На Дону во время японской войны

Грустно и печально жилось на Дону во время Русско-японской войны. Ждали по станицам и хуторам известий о победах, о славных делах, жадно читали телеграммы и газеты и с ужасом узнавали, что маленький японец бьет нашего солдата и мы отступаем.

– Господи, что же это такое! – говорили старые казаки…

Ждали побед, не верили, что их не будет.

Войсковой наказный атаман войска Донского князь Одоевский-Маслов. 1905–1907 г.

Вот отошли от Ляояна, вот отстоялись на Шахе, даже захватили японские пушки, но вслед за этим пришло ужасное известие гибели Порт-Артура, о том, что наши войска сдались в плен и пошли в Японию, и печально и тихо стало па Дону… Отступили от Мукдена, потеряли флот, наконец, заключили мир в Портсмуте. Много тяжелых испытаний вынесла Россия за свою более чем тысячелетнюю жизнь, но такого не было. Старые казаки плакали и не понимали что же сделалось с нашими войсками, что погубило нас. И в эту тяжелую и печальную годину не утешило донцов и освящение дивного войскового Воскресенского собора, состоявшееся в 1905 году при атамане генерале-от-кавалерии Константине Клавдиевиче Максимовиче.

Донцы

Почти сто лет ожидали казаки этого собора.

Первый войсковой собор был заложен при атамане Платове в 1805 году, работы по его постройке начались в 1811 году. В 1846 году начали сводить уже главный купол, когда внезапно собор рухнул и вместо почти готового храма осталась только одна стена, да груда камней. В 1852 году приступили снова к постройке собора, и когда начали, в 1863 году, сводить купола, он опять развалился. На этот раз осыпались только купола, и собор можно было бы достроить, но после долгого совещания решили разобрать этот второй собор и на том же месте заложить третий собор. Уже около трех миллионов рублей затратило войско на устройство первых двух соборов, когда, в 1891 году, наконец, приступили к постройке третьего собора. Первым строителем его был академик Ященко. Он проработал около двух лет, когда скончался, оставив только начало работ. Продолжал работы архитектор Злобин, и 17-го октября 1893 года, при атамане князе Святополк-Мирском, была совершена торжественная закладка этого собора. В 1896 году достраивать собор был назначен инженер-полковник Лимаренко, который и закончил постройку к 1905 году.

Дивный храм, со своими громадными золотыми куполами, виден со всех сторон Новочеркасска. Долго строили его донские казаки, но построили на славу и украсили им свой родной город, показавши всему свету усердие к вере. Дивные иконы и роскошная позолота украшают войсковой собор внутри, много света в нем и много воздуха. В верхнем ярусе устроены хоры и залы для бесед. Эти залы расписаны картинами, изображающими прошлое донских казаков.

Войсковой собор войска Донского в г. Новочеркасске

30 июля 1904 года в утешение русскому народу Господь Бог даровал Государю Императору сына и наследника престола, нареченного при святом крещении Алексеем. В тот же день Его Императорское Высочество Государь Наследник Цесаревич Алексей Николаевич был назначен Атаманом всех казачьих войск.

Радость в Царской семье разделила и вся Русь, и особенно радовался и ликовал Дон, получивши себе Атамана. Горячо молились донцы за своего новорожденного Атамана, клялись и обещали служить Государю и Ему поголовно, как служили их отцы и деды, и не думали донцы в ту пору, что скоро придется им исполнить свое клятвенное обещание и поголовно встать на защиту России от врага внутреннего. Это поголовное ополчение войска Донского – мобилизация всех трех очередей случилась уже при преемнике атамана Максимовича, князе Одоевском-Маслове.

 

76. Участие донцов в подавлении революционной смуты. 1905–1907 годы

Неудачная далекая война, известия о наших поражениях, болью отзывавшиеся в сердцах русских людей, придавили тяжелым бременем всех хороших и честных русских. У них опустились руки… И вот, снизу, враги России, не русские, евреи, поляки и другие народы, покоренные силой нашего орудия, стали смущать народ. Отзывчивая на все молодежь охотно слушала тяжкие обвинения правительству, волновалась и шумела. Давно не испытывала таких тяжелых дней Россия. Там, на Дальнем Востоке, нужно было готовиться к страшной развязке войны, надо было воспламениться всем до последнего солдата горячей любовью к родине, как воспламенялись в тяжелую годину нашествия Наполеона, как воспламенялись в смутное время, когда шведы и ляхи шайками бродили по Руси, как грудью стояли во время страшного татарского ига, – а вместо этого, солдатам армии посылали газеты, в которых описывалось, будто в России полная смута, будто во всех городах избивают родителей, жен и детей этих солдат. В армию ехали молодые люди, подстрекатели, они рассказывали ужасные вещи о том, что делается в России, они всячески смущали солдат.

В то же время шло развращение молодежи в учебных заведениях, чиновников на почте, телеграфе и железной дороге. Те самые гимназисты, которые год тому назад ходили с русскими флагами и портретами Государя и пели священный русский гимн, которые убегали в армию, чтобы пролить кровь за родину и Царя, теперь с бессмысленными красными тряпками, навязанными им врагами России, бродили по городам, крича: – «долой самодержавие, долой царя! Да здравствует свобода!»

К сожалению, и на Дону нашлось несколько презренных людей, которые смущали молодежь донскую, и она волновалась. По евангельскому изречению, лучше было бы для них, если бы им навесили жернов на шею и потопили в морской пучине, нежели совратить детей, как делали они…

Портсмутский мир, окончательно придавивший благоразумных русских людей, дал возможность врагам России со страшной силой ударить на пораженное отечество наше.

Началась смута и бунты. Бастовали, т. е. не работали, железнодорожники, почта, телеграф. Никто не знал, что делается на Руси, распространялись самые страшные и нелепые известия о том, что уже нет Государя, что в Москве заседает новое правительство и отдает приказ грабить и уничтожать помещиков.

В Лифляндской губернии бунтовали латыши, объявившие свою самостоятельную от России латышскую республику, в Сибири бунтовали ссыльные, шли мятежи во флоте и среди солдат. В Одессе народилась южно-русская еврейская республика.

Объявленный Государем Императором, 17 октября 1905 года, высокомилостивый манифест, которым расширялись права верноподданных русских, – вскружил голову бунтовщикам. Им это казалось победой.

В Москве, обезумившая молодежь стреляла по солдатам, ломала фонари, валила вагоны, строила завалы и сражалась на них с солдатами; в Кронштадте, Либаве, Севастополе, Владивостоке и других приморских городах бунтовали матросы, объявляя нелепые, дерзкие требования.

Русские крестьяне нападали на помещиков и убивали их, жгли имения и хлеб на корню, готовя себе голод и нищету. Под ударами революционеров гибли женщины, дети, старики и старухи. Революционеры кидали бомбы в толпы народа, и чем больше было жертв, тем им было лучше, тем более запугивали они, русских людей.

Государь Император созвал Государственную Думу для помощи в управлении. Но в первую Думу, пользуясь смутой, растерянностью и невежеством русского народа, попало много врагов России, и вместо того, чтобы думать и заботиться о благе родины, они думали о себе, заботились о своем личном счастье. Их пришлось распустить…

И вот в эти тяжелые 1905 и 1906 годы, когда жизнь русского человека была ни почем, когда не хватало войск для защиты имущества русских людей и их жизни, по призыву Государеву поднялся на защиту России Дон. Не раз донские казаки отстаивали Россию от врагов внешних и внутренних; давно ли – в 1855 году, все войско поднялось на турок; при Петре казаки усмиряли Астраханцев и Булавина, они боролись при Екатерине и против Пугачева, – теперь Царь призвал их на защиту русских людей и русского дела от бунтовщиков, под флагом свободы желавших позора и неволи России.

Все полки второй очереди, кроме бывших на Дальнем Востоке, т. е. 18, 20, 21, 22, 23, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33 и 34-й, 30 отдельных сотен, составивших сводные полки 1, 2, 3 и 4-й и три полка третьей очереди: 36, 41 и 48-й, выступили на защиту Руси от бунтовщиков.

Оторванные от родных хуторов и семей, казаки два с лишним года провели в тяжелой борьбе с бунтовщиками. Особенно тяжело было казакам, попавшим в западные губернии и большие города. Не один казак пал жертвой людской злобы и ненависти, не один вернулся домой калекой на всю жизнь, но казаки своими смелыми, справедливыми действиями заслужили общую любовь русских людей. Городские и сельские общества, патриотический союз русского народа подносили полкам и сотням иконы и письма, в которых превозносили честную службу донцов и называли их спасителями отечества.

24 января 1906 года Государь Император, видевший усердную службу донцов, изволил пожаловать войско Донское высокомилостивой грамотой. В ней было написано:

БОЖИЕЙ МИЛОСТЬЮ

«НИКОЛАЙ».

МЫ, НИКОЛАЙ ВТОРЫЙ,

ИМПЕРАТОР И САМОДЕРЖЕЦ ВСЕРОССИЙСКИЙ,

Царь Польский, Великий Князь Финляндский,

и проч. и проч. и проч.

Нашему вернолюбезному и доблестному войску Донскому.

С первых же времен своего существования, свыше трехсот лет тому назад, славное войско Донское начало верное свое служение Царям и Отечеству. Неустанно преследуя светлую цель развития зарождавшегося тогда, грозного могущества Государства Российского, оно с тех пор неизменно беззаветной самоотверженностью своей и беспредельной преданностью всех своих сынов Престолу и России, став оплотом на рубежах Государства, богатырской грудью охраняло и содействовало развитие его пределов.

В годины тяжелых испытаний, неисповедимыми судьбами Промысла Всевышнего Царству Русскому ниспосланных, все Донские казаки всегда с одинаковой любовью и храбростью, становясь в ряды защитников чести и достоинства Российской Державы, стяжали себе, постоянно присущим им духом воинской доблести и многочисленными подвигами, бессмертную славу и благодарность Отечества.

И в ныне минувшую войну с Японией, а особливо в наступившие тяжкие дни смуты, Донские казаки, свято исполняя заветы своих предков – верой и правдой служить Царю и России, явили пример всем верным сынам Отечества.

За столь самоотверженную, неутомимую и верную службу объявляем, близкому сердцу Нашему, доблестному войску Донскому особое Монаршее Наше благоволение и подтверждаем все права и преимущества, дарованные ему в Бозе почившими Высокими Предками Нашими, утверждая Императорским словом Нашим как ненарушимость настоящего образа его служения, стяжавшего войску Донскому историческую славу, так и неприкосновенность всех его угодий и владений, приобретенных трудами, заслугами и кровью предков и утвержденных за войском Монаршими грамотами.

Мы твердо уверены, что любезные и верные Нам сыны Дона, следуя и впредь славному преданию отцов, всегда сохранят за собой высокое звание преданных слуг и охранителей Престола и Отечества. В сей уверенности, пребывая к войску Донскому Императорской милостью Нашей неизменно благосклонны, благоволили Мы сию грамоту Собственной Нашей рукой подписать и Государственной печатью утвердить повелели. Дана в Царском Селе, в лето от Рождества Христова тысяча девятьсот шестое, Царствование же Нашего в двенадцатое.

На подлинной написано:

Эту грамоту при торжественном собрании казаков читали по станицам и хуторам, читали и на войсковом кругу в городе Новочеркасске – генерал-адъютант Князь Голицын и Свиты Его Величества генерал-майор Родионов и Вершинин, вновь пожалованные в Царскую Свиту командиры донских гвардейских полков.

К началу 1907 года смута в России затихла. Собранная третья Государственная Дума начала целый ряд разумных работ.

Войсковой наказный атаман войска Донского Александр Васильевич Самсонов. 1907–1909 гг.

В этом году войсковой наказной атаман войска Донского князь Одоевский-Маслов получил новое назначение и войсковым наказным атаманом был назначен генерал-лейтенант Александр Васильевич Самсонов, георгиевский кавалер.

 

77. Заключение

После Русско-японской войны и учреждения Государственной Думы Россия медленно начала оправляться от тяжелых ран, нанесенных ей и войной, и революцией. В русских людях сильнее заговорила любовь к родине, и целый ряд преобразований начался в России для ее блага.

На этом времени, времени возрождения величия и мощи России, мы пока и остановимся.

Бросим взгляд назад, на почти четырехсотлетнюю историю войска Донского. Четыреста лет тому назад сильные духом, воинственные, предприимчивые русские люди идут и селятся по Дону, смешиваясь с жившими там раньше воинственными народами.

И вот, во дни порабощения России, ее бессилия и неустройств, на южных пределах ее, без ее участия и ведома, сама собою встала живая стена, составленная из воинов, удальством своим долго изумлявших окрестные края. От берегов Днепра и вдоль по Тихому Дону перстом Всевышнего проведена была блестящая черта: она должна была, как межа, означить будущие владения России. Когда же Русские владения дошли до этой черты поселений казачьих, то черта естественным образом стала тянуться и передвигаться на нескончаемое пространство. Казаки прошли на Кубань и Терек, перевалили с Ермаком Уральские горы и дошли до Амура и Великого океана. У границ Индии сторожевыми постами в Средней Азии стали Уральские, Оренбургские и Семиреченские казаки – внуки и правнуки донцов.

Эти люди составили самостоятельную общину, и тогда, когда Русь московская трепетала перед турецким султаном, казаки на свой страх и риск воевали с ним, отбирали у него города и крепости и заставляли покоряться саму столицу турецкую – Царьград.

Наши деды самостоятельно завоевывали царства и подносили их Русскому царю. Всюду и везде они наступали, повсюду несли победу и веру христианскую, и перед именем их трепетали все окружающие их народы.

И когда окрепла Русь, родные братья ее – Донские казаки слились с нею совершенно и стали воевать с русскими полками.

Заслуги их перед Россией неисчислимы.

Они воевали во всех войнах, они одолевали свирепых турецких янычар, с одними пиками брали крепости, они побеждали поляков.

Умные, отлично образованные донцы в первые годы своего существования вели переписку с иностранными государями, – слившись с Россией, стали учителями русского флота и русской конницы.

Перед ладьями донскими сдавались турецкие, персидские и английские корабли, под налетом лихих лав казачьих таяла и гибла лучшая конница мира – немецкие гусары Зейдлица и Цитена, и конные полки Наполеона, руководимые Мюратом.

С улыбкой на устах, с молитвой перед Всевышним на душе, с горячей любовью к Тихому Дону на сердце встречали казаки и смерть, и муки.

Их сила была в горячей любви к Тихому Дону, в твердом исполнении заветов предков, в служении Царю по обычаю отцов и дедов.

И теперь могуч и силен Тихий Дон, славные полки его – украшение доблестной конницы русской. Нам, сыновьям Дона, нам, дочерям его, донским казачкам, надлежит только следовать прекрасным образцам, которые оставили нам наши деды и отцы, и им подражать.

Военными подвигами, терпеливой службой заслужили они великую славу Донскую, что гремит от севера до юга и от востока до запада. Славу Донского казачества знают и чтят угрюмые финны и чернокожие негры в Африке, перед именем донского казака с почтением склоняются народы Европы, Азии и Америки.

Быть Донским казаком! Какое великое это счастье!

Но для этого мало родиться на Дону от донского казака и казачки – нужно и стать донским казаком, стать лихим конным воином.

Нужно помнить те великие заветы, которыми наши деды провожали в жизнь отцов наших. Подготовившись усердной молитвой перед Господом, они благословляли их на подвиг бранный, подвиг военный.

– Помни, Матвей, – говорил отец Платова своему сыну, впоследствии знаменитому вихрю-атаману, – служи Государю и Тихому Дону примерно. Береги отцовские обычаи: будь казаком. Уповай на Господа Бога, и Он тебя не оставит. Слушай начальников. Будь внимателен к равным тебе, снисходителен к низшим и строг более всего к самому себе. Но помни всегда: никогда, Матвей, и думать не моги забыть наш Тихий Дон, вскормивший и взлелеявший тебя!

Что значит – быть казаком – нам показывает вся жизнь Якова Петровича Бакланова, подлинно святая жизнь героя воина. Быть казаком, – это не значило только быть храбрым.

– О храбрости казака, – говорил Бакланов, – заботиться не надо, потому что донскому казаку нельзя не быть храбрым, но надо, чтобы этот казак смыслил что-нибудь и побольше одной только храбрости. Все заметь, ничего не моги проглядеть, а тебя чтобы никто не видел. – Покажи врагу, что думка твоя не о жизни, а о славе и чести донского казачества.

С малых лет готовился казак быть воином, учили его этому отец и дед, и мать и бабка, повторяя святые слова молитвы, говорили мальчику казаку о славе донской, пели славные песни донские.

И не мог донец во всю жизнь забывать своего военного дела.

Наш великий герой, атаман Платов, учил донских казаков простоте в обычаях и жизни; он требовал, чтобы казак ни на минуту не забывал о том, что он воин прежде всего.

– Мы не рождены, – говорил он, – ходить по паркетам, да сидеть на бархатных подушках: там вовсе можно забыть родное ремесло. Наше дело ходить по полю, по болотам, а сидеть в шалашах, или еще лучше под открытым небом, чтобы и зной солнечный и всякая непогода не были нам в тягость. Так и будешь всегда донским казаком. Всякое дело тогда и хорошо, пока всегда с ним, а то ты от него на вершок, а оно от тебя на аршин, и так и пойдете вы врознь: хорош будет толк.

Мы, молодые донцы, твердо будем помнить эти великие, святые заветы наших старых великих учителей Платова и Бакланова, вдумчиво проследим картины былого Тихого Дона и найдем в них высокие примеры, достойные подражания.

Слава Тихого Дона, глубокая вера в Господа Бога и Его милосердие, беспредметная преданность Государю, горячая любовь к нашей матери России и воинская доблесть – вот то, к чему должны мы стремиться всеми силами, не щадя ни жизни, ни имущества своего!..

И да поможет нам в этом Господь Бог!