— Глянь, Медведева дочка — бредет, глядя в землю. Из школы выгоняют, говорят, — сообщила Петровна.

И не успела ей Глебовна ответить, как с крыльца Странного Дома раздался громкий женский голос:

— Врешь! Больше нее книжек никто не читает!

— Представляешь, а я деньги потеряла, — сказала Марина, поднимаясь навстречу Доре — так называл Дарью Васильевну Павлик, когда еще учился говорить. Новое имя так и прилепилось. — Вот, всего одно «Кольцо». Чем теперь гостей кормить?

— Да Пал Палыч всего накупил! — радостно заторопилась Дора, низенькая, кругленькая, с бархатистым смуглым лицом и глазами-вишенками. — А я еще домашний торт испекла на всякий случай.

В дверях они столкнулись с Пал Палычем, который был в Маринином любимом настроении: лучезарный, искрящийся, готовый обнять и угостить весь мир.

— Ты одна, без своей публики? А мои уже все здесь, и все пораньше, представляешь! Голодные, как крокодилы. Ну, мы на базар заехали, похватали всего по чуть-чуть. И сразу за стол, не дожидаясь. Да, еще на всякий пожарный купили колу, фанту и спрайт — правильно?

— Гениально! А я урвала «Волшебное кольцо» в «Забавушке».

— Оставь своим. Сегодня сметут все, — авторитетно заявил Пал Палыч.

— А малышам я домашний испекла, — извиняющимся голосом добавила Дора.

Пал Палыч оглянулся, мысли его были уже далеко, и он ответил не сразу и отстраненно-вежливо:

— Да-да… Конечно.

Марина увидела сначала вопросительно-робкий взгляд женщины, затем взгляд мужчины, обращенный словно на пустое место, и поторопилась пройти в зал.

Малыши, гости Павлика, собирали «лего» — он получил в подарок большущий конструктор из серии «город». Сам виновник торжества одной рукой держал уже собранного человечка, а другой — мороженое в вафельном стаканчике, которое с удовольствием лизал их огромный пятнистый дог Рольд. Марина с удовольствием приняла бы участие — так аппетитно смотрелись разноцветные детальки, уже высыпанные из пакетиков с круглыми дырочками.

Из соседней комнаты раздавались сочные мужские голоса. Значит, там обычная компания — бывшие одноклассники отца, отцы Марининых друзей: врач Лончинский, музыкант и районный министр культуры Мдивани и майор милиции Фольц. Марина любила послушать их разговоры — собираясь вместе, мужчины забывали о том, что они взрослые. Вот только она до сих пор в дурацком школьном платье. Пойти переодеться? Некогда, тогда совсем все пропустишь. И она вошла в зал.

За дальним концом стола сидела незнакомая дама. Громче всех было слышно дядю Алика, музейщика, — он теперь появлялся от случая к случаю, потому что уехал работать в Москву, а раньше возглавлял краеведческий музей, тот самый, с пушками на крыльце и огромным чучелом медведя у входа.

— …И насыпает мне изюм, понимаете ли, в кулек из этого самого, понимаете ли, листа! — Дядя Алик потряс каким-то листком. — Ослы дремучие! Это же семнадцатый век! Откуда взяли? Понимать ничего не хотят, белиберду лопочут…

— Семнадцатый? И не истлел? — Доктор с любопытством вертел листок.

Марина, заглянув, увидела похожие на узор строки.

— Это по-арабски, — пояснил дядя Алик. — Вырвано явно из конца, это не сам текст, а идущая за ним памятная запись, «ишатакаран». Послесловие, как бы мы сейчас сказали. Там автор, а раньше переписчик, напрямую обращался к читателю. Вот… — Он вдохновенно начал переводить: — «Возобновление рукописей, восстановление их из ветхости и оживление из тлена — дело более великое, чем построение церквей». Каково! И вот еще: «Берегите написанное мною, во времена бегства и годины войн увозите книгу эту в город и скройте ее, в мирное же время верните книгу в монастырь и читайте ее: и не прячьте, не держите закрытой, ибо закрытые книги — всего лишь идолы»…

— Постой, Алик, — перебивает Мдивани, — это уже сказки для твоей диссертации. Так откуда взялся лист, ты узнал?

— Ну, и посылают меня в тот захудалый магазинчик. Там всякий хлам, понимаете ли, и заодно уголок букиниста. Макулатура навалена. Узнали мой лист — принес кто-то книгу, говорят, давно уже, а никто не покупает, ну, и раздергали, понимаете ли, для кульков. Ослы. Что я сделаю? И хозяйки нет, и кто приносил книгу, не помнят.

— И кто же это мог быть?

— Ну, кто — понятно, коллекционер. Такие вещи где попало не валяются.

— Отчаянный народ эти коллекционеры. Приключений ищут на свою голову. — И майор Фольц с удовольствием, в сотый раз рассказал о собирателе старинных монет и оружия, которого нашли у себя дома с отрубленной его же саблей головой, и про поимку похитителей сокровищ. После участия в ней он получил новое звание.

— А они были головорезы или головотяпы? — спросил Павлик Медведев-младший, незаметно очутившийся в комнате.

Фольц принялся острить, указывая на доктора, что «тяпы» — это господа хирурги, а Медведев-старший ответил малышу:

— Они были бандиты.

— А их всех поймали?

— Да разве их переловишь, — отфутболил Лончинский, с показным сочувствием глядя на майора.

— Погодите, Холмс и Ватсон, — сказал Пал Палыч. — Марин, а тот твой Артур — это же их магазинчик? Ну, точно, это грачевский магазин!

— Да, — подхватил музейщик, — может, разузнаешь у них, кто приносил старинную книгу? Где этого человека найти? Есть у него еще что-то? Может, он продал бы что-нибудь нам? Настоящий собиратель, конечно, вряд ли продаст, но случаи всякие бывают — очень деньги нужны, например. Или он не коллекционер, а получил в наследство и сам как раз ищет покупателя. С нами ему вернее иметь дело, надежнее, понимаешь? Ведь эта бумажка представляет историческую ценность и стоит больше, чем могут дать в дрянном магазине. Узнаешь? А то мне уезжать сегодня же вечером.

— Артур сейчас на день рождения придет, — отозвалась Марина. — Может, уже здесь. Пойду посмотрю.

Павлик побежал за ней:

— Давай зажигать свечки на торте!