2.1. Иррегулярное войско Ирана последней четверти XIX века

Подробное изучение вооруженных сил и вообще исследование всего Ирана, как ближайшего соседа России, его территории как возможного театра военных действий между противоборствующими державами, — задача для русских представителей была настолько обширной и сложной, что справится с ней в полном объеме было возможно, лишь при наличии достаточного количества необходимых сведений. Выполнение задачи осложнялось тем, что в Иране отсутствовала точная система, в какой бы то ни было отрасли администрации, отсутствие метрических и кадастровых книг, а также затворнический мусульманский быт не позволяли также провести возможно точную перепись населения. Важно отметить, что изучение данного вопроса могло производиться не иначе, как на месте и притом не отдельными офицерами, путешественниками или корреспондентами, действовавшими без всякой взаимной связи и системы, не имевшими, как правило, соответствующей подготовки, без знания языка, обычаев и нравов. Эти проблемы требовали глубокого изучения на месте людьми, заранее подготовленными и пользовавшимися известной степенью доверия и занимавшими соответствующее положение в стране. Это прекрасно понимало Российское военное ведомство, поэтому решение данной задачи в полном объеме было возможно, лишь при постоянных разведках военных агентов и сведений, регулярно представляемых офицерами русской военной миссии.

Исследователи и современники подразделяли вооруженные силы Ирана на две части — иррегулярную и регулярную. Вплоть до начала XIX в. регулярной армии не существовало и все войско состояло из провинциальных ополчений, собираемых ханами или старшинами, и призывалось в случае крайней необходимости шахом. Такая структура иррегулярной армии практически не менялась в течение всего XIX в. Ополчение это, называемое «севар», т. е. верховой, состоявшее, главным образом из конницы, выставлялось кочевыми племенами. Постоянных определенных штатов и списков не существовало. В случае войны сбор ополчения происходил по шахскому фирману, в котором обычно указывалось, сколько конных и пеших воинов должно выставить лицо, получившее фирман, и куда следует явиться с ополчением. Учитывая обширную территорию государства, вся масса иррегулярного войска могла быть собрана только в течение нескольких месяцев после получения фирмана. По окончании войны, правительство, не способное содержать войско, из опасений беспорядков, распускало всю эту недисциплинированную массу, оставляя только необходимое количество дня мирного времени. Косоговский характеризует персидское иррегулярное войско как «темную силу, которую нужно рассматривать как материал, который мог бы сыграть ту или иную роль в зависимости не столько от политической обстановки, сколько от того, в какие руки попадет этот разнохарактерный и нервный элемент».

Значительное место в иррегулярном войске Персии занимало также территориальное ополчение, обозначаемое русскими офицерами как милиция. Милиция набиралась и содержалась всеми пограничными округами и городами для собственной защиты. Для обозначения милиции встречаются такие термины, как «тофангчи», «шамхалчи», и «джезейльчи», т. е. стрельцы. Конная и пешая милиция комплектовалась по территориальному принципу и была предназначена для несения службы на местах. Номинально — это огромная сила, призываемая к службе при крайних обстоятельствах, а фактически «ничтожное и презренное сборище людей, вооруженных устарелым оружием и с отвращением выполняющих обязанности местной стражи». Милиция постоянной организации не имела. Никакого обучения не производилось. К исходу XIX в. на постоянной службе состояло не более 10 тыс. милиционеров. Милиционеры жалования не получали, этим и объясняется их состояние. По мнению современника — полковника Вышинского, персидскому правительству целесообразно было бы официально содержать милицию, так как грабежи и беспорядок в итоге причиняли урон на большую сумму. Начальники областей со своими конными и пешими солдатами всегда принимали участие в усмирении и отражении набегов кочевников, но, по мнению Косоговского, никогда не были искренно преданы делу и только показывали вид, что готовы оказывать услуги шаху. Они были непримиримыми врагами всякого порядка и общей безопасности страны и были убеждены, что только при беспорядках и смутах могли достигать своих корыстных целей.

Говоря о комплектовании иррегулярной конницы, необходимо отметить этнический состав племен, населявших Иран. Состав народонаселения Персии был чрезвычайно разнообразен. Не только целые народности, но и отдельные племена имели свою историю, свои физические и нравственные свойства и отличия. Они неизбежно проявлялись и в армии, влияя в большей или меньшей степени на характер и, отчасти, на боевую готовность отдельных ее частей. Наиболее многочисленной была иранская группа, заселявшая горный Загрос на западе, включая Фарс, прикаспийские области на севере, Мекран и Белуджистан на юге, отдельные области Восточного и Центрального Ирана. В середине XIX в. завершился процесс этнического формирования многих этносов ираноязычной группы — луров, бахтиар, курдов, и др., которые были противниками централизованной политики и неоднократно выдвигали из своей среды претендентов на шахский престол. Но их политические запросы встречали сопротивление иранцев-шиитов, чья этнополитическая значимость постепенно усиливалась. Этот этнос современники именовали «персами» или «фарсами», который составлял 60 %. Вторым по численности было население тюрко-монгольского происхождения, занимавшее преимущественно северо- запад страны, хотя отдельные тюркоязычные группы (кашкайцы, афшары) проникли далеко на юг, юго восток и восток. Косоговский называет эту группу тюрко-татарами (29 %). Сравнительно малочисленной была арабская группа населения, в основном сосредоточенная на юге Хузистана и по побережью Персидского залива. Здесь многие арабы, сохранившие черты бедуинского образа жизни, вели нескончаемые войны из-за земель с соседними луро-бахтиарскими и курдскими кочевниками, и их взаимные распри во многом определяли политическую обстановку в юго- западном Иране. Как пишет В. В. Трубецкой, «племена были источником постоянных смут и усобиц в истории Ирана, олицетворяя основные центробежные силы, противостоящие процессу образовании централизованной феодальной империи».

Лучшие по качеству иррегулярные кавалерийские части выставлялись курдами на северо-востоке и северо-западе, тимурисами — на востоке и различными кочевыми племенами на юго-западе. Конница не имела никакой правильной организации. Количество воинов зависело от числа палаток или семей в округе или племени, причем число выставляемых всадников довольно часто подвергалось значительным изменениям. Каждое кочевое или полукочевое племя имело своего вождя — амира, ильхани, ильбеги или шейха, с которым приходилось считаться центральному правительству. Ему правительство обычно жаловало чин «сертипа» генерала или «серханга» полковника, в зависимости от числа, состоящих под начальством каждого всадников. Прочие офицеры имели название «юзбаши» — начальник сотни, «панджабаши» — начальник пятидесяти или же «наиба» — поручика. Данные воинские звания находились в строгой субординации, но, вместе с тем, число воинов под командой того или иного лица не соответствовало ни воинскому званию начальника, ни штатному составу, деление ополчения на сотни и десятки часто носило номинальный характер.

Как показал анализ архивных материалов, единственной крупной боевой единицей иранского ополчения был «дасте», т. е. отряд. Командование дасте находилось в руках племенной знати. Контингент дасте не был четко определен, так как их размер зависел от численности племени. Командование ополчения возлагалось на опытного хана, которому присваивалось звание «сердара», т. е. полководца. Сердар командовал всеми вооруженными силами провинции. Звание сердара считалось весьма почетным.

Как известно, кочевым племенам были пожалованы шахом земли, пастбища, право пользоваться которыми обуславливалось несением воинской службы. Весной, во время празднования ноуруза — нового года, из Тегерана вождям племен отправляли гонцов с уведомлением о времени и месте ежегодного смотра. Ополчение собирали в Хорасане, иногда в Фарсе, но чаще всего в Персидском Ираке. На смотре ополчения, нередко присутствовал сам шах. Вождь племени был обязан по требованию шаха выставить определенное количество всадников, вооружить и снарядить которых, должно было само племя. Когда кавалерия кочевников подключалась к боевым операциям, государство назначало каждому всаднику жалование Среднее составляло 18–20 туманов в год и 5 мер фуражного довольствия ячменя и пшеницы. Материально-финансовое обеспечение ополчения, как следует из ряда источников, ложилось тяжелым бременем на государственную казну. По этой причине часто содержание ополчения целиком возлагалось на ту или иную провинцию. Из-за нехватки продовольствия и жалования ополченцы часто грабили население «…сии защитники отечества производят ужасный грабеж в тех селениях, кои охранять они долженствуют». Выдаваемого фуража было бы вполне достаточно для лошади, но кавалеристы часть его продавали, причем местному же населению, увозя с собой деньги. По этой причине лошади были очень худы, но, благодаря выносливости породы при постановке на хороший корм, они быстро поправлялись. Нагрузка лошади была очень значительна, к тому же всадник имел громоздкий обоз и, соответственно, большое число вьючных животных значительно ограничивали маневренность ополчения. Тем не менее, переходы в 6–7 фарсангов (от 24 до 30 км) по трудной для передвижения местности делались без особого напряжения. Обычно поход начинался на рассвете, в полдень делали привал. В жаркие летние месяцы передвигались только в ночное время. В целях отражения внезапного нападения противника выделялся «каравол», т. е. авангард в составе одного дасте, который шел впереди главных сил.

Снаряжение и вооружение ополченцев было весьма разнообразным. Вооружение всадника состояло из старой прямой сабли, карабина местного производства и пистолета устаревшей системы. Достаточно редко попадались разнозарядные ружья и револьверы. Несмотря на жалкое вооружение и плохие качества лошадей, всадники эти, предки которых разбивали римские легионы, сражались под знаменами Тамерлана и перешли Инд с Надар-Шахом, составляли прекрасный и благодатный материал, с которым при правильной организации и соответствующем обучении, по единодушному мнению русских офицеров, пришлось бы серьезно считаться. Но, на рубеже веков, эти разрозненные контингенты всадников, состоявшие из ненадежных и беспокойных элементов, представляли большую опасность для самого Ирана, чем для иноземного завоевателя. Например, в архивных материалах мы находим интересные сведения относительно бахтиарских племен. Бахтиары обязаны были выставлять несколько сотен всадников, тогда как известный Гусейн-Кули хан предлагал Насер-эд-Дин шаху выставить в случае надобности 35 тыс. всадников, вооруженных винтовками системы Мартини, многозарядными ружьями Макензи, пушками, горными орудиями и прочими новейшими системами, полученными от англичан. В итоге, Насер-эд-Дин шах, испугавшись могущества своего талантливого и предприимчивого подданного, приказал своему сыну принцу Зель-Султану задушить его, что и было выполнено в Исфагане в мае 1882 г. Но опасность для внутреннего спокойствия Ирана не миновала, в 1886 г. 12 «диких и неукротимых» бахтиарских племен, находились уже под властью сына Гусейн-Кули хана Исфендиар хана, унаследовавшего способности, энергию и властолюбие своего отца. Исфендиар хан прямо заявил командиру казачьей бригады, что «не намерен подчиняться гнилому Персидскому правительству». Молодой хан не сомневался в распаде государства и, требуя гарантий со стороны России, подготавливал почву для признания в будущем независимости бахтиарских племен от англичан. Англичане, в свою очередь, стремились охватить Луристан и Бахтиарию кольцеобразной шоссейной дорогой, которая могла послужить для опорных пунктов. Исфендиар хан, понимая замыслы англичан, по всей видимости, добился того, что концессии ими на строительство этой дороги не были получены. Это можно объяснить тем, что бахтиары имели уже 40 тыс. хорошо вооруженных всадников и при слабости центральной власти с негодной армией, могли стать центром тяжести военной силы. К тому же персидское правительство признало Исфендиар хана «сардаром», т. е. командующим войском провинции и назначило его губернатором Бахтиарии и Арабистана. Заметим, что звание «сардара» считалось весьма почетным, на этот пост назначались, как правило, принцы.

Интересно, что слабое и неавторитетное персидское правительство в своих реестрах «дислокации персидской конницы» не упоминает о кочевых племенах провинций Фарс и Арабистан, а также о некоторых тюркских племенах, считая их неспособными для несения персидской государственной службы. Тогда как, по мнению Косоговского, не только бахтиары, но и другие ханы арабских и тюркских племен могли выставить несколько десятков тысяч прекрасных всадников на арабских лошадях.

Набеги другого, довольно крупного племени шахсевенов, кочевавшего на севере Ирана, под командованием Мамед-Кули хана, на рубеже веков участились до угрожающих размеров. Войско шахсевенов, достигшее 4 тыс. человек, было вооружено трехлинейными винтовками и ружьями французского завода Шательро. Русские офицеры — военные агенты подмечали умение шахсевенов владеть прицелом, так как «пули ложились правильно по намеченным целям, чего не наблюдалось раньше». Районы Ардебильской провинции Сераба, Миане и Хоштаруда были заполнены шайками шахсевенов, предводители которых выражали непокорность местным властям. Положение дел на границе в районе, подконтрольном Мамед-Кули хана, еще одного претендента на власть, было весьма серьезным и заставляло шаха с опаской относиться к этой угрозе.

Провинция Курдистан, граничившая с юга с Керманшахом и Хамаданом, а с севера с Иранским Азербайджаном, принадлежала к числу наименее исследованных военными агентами областей Персии. Однако было известно, что численность курдов составляла 13 тыс. семейств и представляла для Персии весьма значительную силу и от направления этой силы во многом зависела судьба пограничной с Турцией полосы. Вопросы территориального разграничения между Персией и Турцией стояли очень остро и в течение долгого времени не находили разрешения. Поводом к взаимным претензиям между двумя исламскими государствами служил так называемый «армянский вопрос». В архивных материалах содержатся сведения о беспорядках, учиненных племенами курдов на турецко-персидской границе в отношении армян в 1897–1898 гг. Следует уточнить, что армяне-христиане в количестве 7–8 тыс. человек, угнетаемые в Турции, переселялись в Иран в провинции Урмия и Хой, где для них были устроены лагеря. Это переселение послужило поводом к пререканиям между государствами. Вдобавок ко всему, с местным курдским населением у армян возникали постоянные столкновения, выражавшиеся во взаимных грабежах, насилии и массовой резне. Вообще, как турецкие курды, так и персидские, которые совершали действия, направленные против Турецкого правительства, заявляли, что они персидские подданные, и наоборот, когда курды выступали против Персии, говорили, что они подданные турецкие. Курды вели себя достаточно враждебно и, вследствие беспорядков, ими учиняемых, на всей турецко-персидской границе царила полнейшая анархия, и никто не мог поручиться за собственную безопасность. Армяне урмийские и хойские находились в очень тяжелом положении, однако местная администрация провинций Азербайджан, Урмия и сам шах в отношении этой проблемы никаких действий не предпринимали. Определить количество курдов, разбиваемых на алаи (полки) и их боевые качества — составляло специальную задачу для русского военного агента. Анализ участия курдских племен в русско-иранских и русско-турецких войнах показал, что курды при малейшей неудаче персов или турок, начинали грабить их же собственные обозы. На боевые операции курды шли, главным образом, не из фанатизма, хотя последний у них искусственным образом подогревался, а, главным образом, по суждению русских офицеров, из-за жажды наживы. Однако и фанатизм курдов не был опасен. Об этом свидетельствует тот факт, когда в 1880 г. шейх Абдулла призвал курдские племена завоевать собственную независимость, но все дело кончитесь ничем, так как вместо согласованных действий, курды принялись грабить все, что можно, не слушая своих вдохновителей о создании суверенного курдского государства. «У курдов, — по замечанию секретаря русского консульства в Энзеруме Никольского, — нет решительно стойкости и способности на длительные сопротивления, не говоря уже о том, что они готовы пожертвовать чем угодно, ради наживы». Курды чувствовали свою безнаказанность, уходя в случае опасности в горы в родные кочевки, куда практически не имели доступа регулярные войска. По отзывам специалистов — офицеров Генерального Штаба — Аверьянова, Карцова и Маевского, курды большой храбростью не отличались, хотя по внешнему виду казались настоящими воинами. Они обычно открывали ружейный огонь с дальнего расстояния, стреляя без прицела, о котором не имели и понятия. Холодным орудием курды пользовались только тогда, когда им приходилось нападать на беззащитных армян, но при первом же столкновении с сильной кавалерией натиска не выдерживали, впадали в панику и обращались в бегство. Однако, зная местность, мелкими группами заходили в тыл регулярным войскам, тем самым наносили им урон. Ни о каком горячем патриотизме, в понимании русских офицеров, не могло быть и речи. Данное положение подтверждается Косоговским, который объясняет панику и неустойчивость большой степенью суеверия всех кочевых и полуоседлых народностей Персии. В целом, представители персидской конницы были «чрезвычайно нервны и впечатлительны: быстро воспламеняются и, в момент запальчивости и подъема духа, имея во главе талантливого или хотя бы решительного вождя, — нередко просто головорезы, готовые на подвиги. Но при неудаче, также быстро выдыхаются, падают духом и, будучи подвержены самым крайним переменам душевного настроения, изумляют своими внезапными скачками, от бешеных порывов, до самой неожиданной и необъяснимой паники».

Итак, отношения между Персией и Турцией отличались постоянной натянутостью, причины которой крылись не столько в племенной и религиозной вражде, сколько в отсутствии определенной границы между этими государствами. Все пограничное пространство от Арарата до Шат-эль-Араби было населено племенами, начальники которых, как было сказано, пользовались существовавшими между обоими правительствами раздорами для удовлетворения своих «хищнических инстинктов». На основании Энзерумского трактата 1847 г., Россия и Великобритания принимали на себя посредничество в делах мирного разрешения пограничных споров. Но естественные условия сами по себе исключали возможность примирения двух мусульманских государств. Заметим, что данного примирения Россия не имела особенных причин желать, так как натянутость отношений между Персией и Турцией оказывалась благоприятной для России, например, во время русско-турецких войн.

Неспокойно было и на северо-востоке Ирана в Астрабадской провинции, где проживали кочующие туркменские племена, состоявшие из 12 тыс. семейств. Племена по своему образу жизни подразделялись на две категории: 1) Чарва, которые занимались скотоводством и кочевали преимущественно по берегам реки Атрек и 2) Чемур, занимавшиеся земледелием и кочевавшие по берегам Гюрчена. Эти племена издревле подчинялись Астрабадским ханам, которые, в свою очередь, служили посредниками между племенами и губернаторами персидского шаха. Все вмешательство персидских властей выражалось в сборе податей. Операция эта принимала обыкновенно характер военного похода, но сборщики податей редко решались выходить далеко в степь. Подати платили обыкновенно только ближайшие аулы. Так как обязанность сбора податей официально нельзя было возлагать на местных туркменских ханов, чтобы не лишиться уважения и популярности у своих соплеменников, эту роль брали на себя представители соседних провинций.

В архивных материалах содержится подробное описание месторасположения, состава и численности туркменских племен, составленное персидским офицером казачьей бригады Гулям-Гусеин ханом во время его командировки по заданию В. А. Косоговского. Губернатор Астрабада, имея в своем подчинении соседние племена, учитывая обширность территории и численность подчиненных ему племен, обязан выставлять определенное число всадников и пеших команд не только для службы шаху, но и для охраны районов от набегов туркменских племен. Но астрабадцы, находясь в лагерях и состоя помощниками военачальников персидских войск и делая вид, что они готовы жертвовать всем ради службы, передавали бунтующей стороне все планы и тайные распоряжения начальников. В проведении боевых операций они оказывались нерешительными и всячески уклонялись от серьезных стычек с туркменами. Например, в 1884 г. шахским войскам нужно было усмирить бунтующие племена Икдир и Кан-Йохмаз в окрестностях города Гамбеде-Карус, но, по прибытию на место, выяснилось, что племена заранее были уведомлены гонцами, сопровождавшими губернатора Астрабадской провинции, успели собрать все свое имущество, семейства, скот и уйти. Иногда туркмены устраивали засады и нападали на персидскую кавалерию. В связи с этим, шах обычно присылал подкрепления уже из пехоты, как правило, вооруженной. Только в этом случае удавалось усмирить и наказать непокорных кочевников. Туркмен грабили, брали в плен для того, чтобы обложить податями и налогами. Следует отметить, что подобные мероприятия проводились, только в том случае, если шахский двор располагал достаточной силой. Племена насильно дробились и расселялись по разным районам страны, как это делали в свое время в гораздо более крупных масштабах шах Аббас I и Надир-шах. Несмотря на то, что центральная власть временами прибегала к таким крутым мерам для подчинения непокорных племен, она всегда проявляла особую осторожность в отношениях с кочевниками. Шахский двор избегал раздоров с вождями племен, так как только в случае их благорасположения племя предоставляло шаху свою военную силу. Особенности организационной структуры делали племя постоянно боеспособной силой. Именно поэтому военную службу в государстве на протяжении веков в основном несли кочевники.

Таким образом, с одной стороны, шахское правительство стремилось усмирить края, где обитали кочевники, обеспечить безопасность государства и обложить налогами население. С другой стороны, сама милиция — местная стража, этого не хотела, так как нападения на племена — это очередной грабеж, в чем были заинтересованы солдаты, не получавшие жалования и вынужденные сами обеспечивать свое существование. Отметим, что в начале XIX в. зачастую само персидское правительство санкционировало грабежи и набеги кочевников на территории России — в Карабахе.

Туркменские племена, чтобы разорвать этот замкнутый круг, часто соглашались со всеми требованиями персидского правительства, но не надолго. И после ухода шахских войск продолжали совершать набеги на Астрабадские селения. Об этом ярко свидетельствуют архивные материалы. Характерный случай описан в «Записке о племени Даз» от 7 марта 1898 г. Даз — одно из многочисленных туркменских племен, обитавшее на восточной окраине Астрабадской провинции, численностью до 1 тыс. семейств. Не надеясь на правительственную помощь, почти каждая деревня в Астрабаде была обнесена рвом, через который имелся лишь один вход. Жители, будучи не в состоянии оказывать открытого сопротивления и удерживать грабителей, тем не менее, устроили засаду, укрыв там лучших стрелков. Когда туркмены с награбленным имуществом возвращались из деревни, из засады было сделано несколько залпов, убит при этом 27 человек, в том числе и предводитель. Туркмены бежали, бросив добычу, но по пути напали и ограбили другую деревню. У туркмен, как и у других кочевников, не существовало нравственных категорий, в европейском значении этого слова. Косоговский приводит в качестве подтверждения туркменскую пословицу, которая гласит: «Если сильнейшие тебя, грабят кибитку твоего отца, то присоединяйся к грабителям, ибо в каждом грабеже ты должен иметь свою долю». Руководствуясь этим положением, кочевники, как правило, сводили счеты между собой, преследуя единственно доступную для них цель — получение наживы путем грабежа. Однако безусловными объектами признания и отчасти поклонения, для кочевников являлись два главных импульса: преклонение перед сильнейшим и «кесмат», т. е. судьба, предопределение.

Ситуация в регионе осложнялась в связи с присоединением к России Туркестанского края, и превращением его в Закаспийскую область, через которую уже проходили российские железные дороги. Вопрос о туркменских племенах ямутов, населявших Мерв и берега Теджена, стоял достаточно остро. Существовавшее в юго-западной части Закаспийской области положение было сопряжено с большими неудобствами, по причине периодических перекочевок ямутов из области в пределы Ирана, где находились их зимние стойбища и пахотные земли и обратно. Этими перекочевками ямуты пользовались, чтобы уклониться от уплаты российским властям податей, и, вместе с тем, во время своего пребывания на персидской территории, они совершали набеги на оседлое население Астрабадской провинции. Будучи не в силах обуздать своеволие туркмен, астрабадские власти, после перехода кочевников в российские пределы, обращались к закаспийскому начальству с требованиям и о возвращении награбленного имущества. Кочуя в степях до самого Атрека, составлявшего границу между Россией и Персией, но не составлявшего границы для туркменских племен, свободно передвигавшихся по территории и получивших название «двуданников». Помимо этого, персидское правительство предъявляло претензии по поводу другого туркменского племени гоклан, ранее оттесненное за реку Атрек, которое возвращалось на прежнее место жительства и поступало в российское подданство. В этих переходах персидское правительство усматривало явное нарушение конвенции 1845 года о переселении, заключенной между Россией и Персией. К тому же, 4 влиятельных хана и 16 старшин различных мервских племен неоднократно присылали прошение русскому посланнику в Тегеране, в котором ходатайствовали о принятии мервского населения под покровительство России, и обязывались подчиняться русским распоряжением. К концу XIX в. эти вопросы не были разрешены, что являлось объектом разногласий между двумя государствами.

При формировании иррегулярных частей, главным тормозом реформирования являлись сильные патриархально-родовые начала, освободиться от которых стремились практически все правители Персии XIX в. Ни одной из иррегулярных частей правительство не могло по своему желанию или расчету назначить начальника из другого племени. Часто во главе подобных иррегулярных частей числились дети или люди, совершенно не подготовленные и не имеющие никакого отношения к службе. Большинство из которых «вообще ни к чему не способные, непокорные и враждебно настроенные против правительства». Особенно жестко патриархально-родовые начала почитались среди тюркских племен Иранского Азербайджана и Мазандерана. Они ни при каких обстоятельствах не допускали к себе в качестве начальника человека из другого племени.

Характеризуя иерархию подчиненности среди тюркских и курдских племен, Косоговский отмечает, что они, признав только одного старшего начальника, в большинстве случаев, всецело ему повиновались, служили сравнительно охотно. При этом, однако, промежуточной иерархии или вовсе не признавали, если же, в силу обстоятельств, признавали весьма условно и неохотно. В глазах племен существовал только один старший «ага», т. е. господин. Местные начальники, в свою очередь, употребляли все усилия для поддержания собственного авторитета и повиновения подчиненных.

Отсутствие привязанности, почитания и признания центральной власти в лице шахского правительства иррегулярной частью войска объясняется тем, что в Иране зачастую смена правителя — это не торжество той или иной личности над другой личностью, а дворцовый переворот, узко отражавший приоритеты той или иной группировки, не предполагавший коренных государственных преобразований. Солдаты твердо знали только одно, что если для них есть что-либо неизменное, то это их командиры. В руках командиров сосредотачивался весь их экономический и домашний быт. У племен, населявших Иран, привязанность не распространялась дальше горной долины или котловины, т. е. к месту проживания. Поэтому европейских представлений об обязательствах к государю, престолу, либо отечеству у них не было. Однако общность религии сглаживала и отчасти возмещала у племен отсутствие этих понятий. Шиизм — доминирующая в Иране форма ислама, а шиитский фанатизм как бы заменял собой мало развитый патриотизм. Кочевники и горцы были воинственными, часто агрессивными, но, в общем, по замечанию русских офицеров, несравненно честнее и благороднее оседлого земледельческого населения. Исключение составляли курды — сунниты, о преданности которых кому бы то ни было, говорить не приходилось, так как племена и роды, которые вели кочевой образ жизни, вообще не признавали над собой никакой власти и часто игнорировали государственные границы, признавая за собой господствующее положение в регионе.

Итак, в последней четверти XIX в. иррегулярное войско Ирана состояло из иррегулярной конницы кочевых племен и территориального ополчения или милиции провинций. Государство Иран представляло собой собрание разобщенных провинций, с плохо развитыми путями сообщения. Происходящая отсюда значительная независимость власти ханов кочевых племен представляла постоянную опасность для шахской власти, учитывая тот факт, что предводители племен могли выставить до 150 тыс. всадников. Иррегулярное войско сохраняло традиционную организационную структуру, ополчение подразделялось на тысячи, сотни и десятки. Однако такое деление войска носило условный, номинальный характер. Боевой единицей в иррегулярном войске был дасте, то есть отряд, во главе которого стоял сертип или серханг. По своим боевым качествам кавалерия кочевников качественно выделялась из всего войска, но собирать ее было очень трудно. Несмотря на то, что ополченцам со стороны государства было назначено определенное жалование и довольствие, которого, в большинстве случаев, они не получали. Лишенные жалования и довольствия ополченцы занимались грабежом собственного населения. Не неся постоянной государственной повинности, служа исключительно личным интересам, ханы могли собирать, либо распускать военную силу по своему усмотрению, зачастую в ущерб правительственным нуждам. После создания регулярной армии, численность иррегулярной кавалерии заметно сократилась. Кавалерия кочевников не прекратила своего существования, однако надежду на помощь со стороны кавалерии кочевников шахское правительство могло реализовать только в случае их сочувствия войне.

 

2.2. Характеристика частей регулярной армии Ирана в конце XIX века

Регулярные части начали создаваться в начале XIX в. принцем Аббас-Мирзой, который убедился в полной непригодности ополчения, по ряду столкновений с русскими отрядами, несмотря на численное превосходство. Аббас-Мирза решил создать армию по образцу регулярных западноевропейских войск. Но, позаимствовав у европейских государств новую организацию, введя во вновь созданные части европейский строй и обучение, реформатор в корне не изменил системы комплектования, управления и командования армией. Этим и объясняется, что дело преобразования армии не пережило своего творца и иранская армия к концу XIX в. была все та же, что и в начале века.

Состояние регулярной армии Ирана в последней четверти XIX в. было таковым, что она не представляла сколь-либо существенной силы. Она формально состояла из кавалерии, артиллерии и пехоты, которые были снаряжены, одеты и обуты в какой-то степени по европейскому образцу. Согласно мобилизационным реестрам иранского правительства, численность регулярной армии составляла 150–200 тыс. человек. Однако, по оценкам российских военных специалистов, которые опирались на свои полевые исследования, действительный наличный состав кавалерии, пехоты и артиллерии, составлял не более 50 тыс. человек.

Регулярная кавалерия — гвардия голямов являлась особым военным подразделением, призванным охранять шаха. Создание гвардии голямов было вызвано тем обстоятельством, что иррегулярное ополчение собиралось только временно, и не всегда оно было надежным и боеспособным. Шахские голямы составляли наиболее привилегированную часть иранской армии. Голямы пользовались большими правами и уважением, из-за чего, со временем, в большинстве случаев их ряды пополнялись уже выходцами из влиятельных семей. Гвардия голямов была в материальном отношении наиболее обеспеченной частью иранской армии. Помимо жалования, голям имел и другие, дополнительные источники дохода, в частности, фиксированное вознаграждение, которое он получал за доставку подарков, во время сбора податей или же за исполнение различных поручений. Таким образом, кроме исполнения военных функций, голямы исполняли и определенные функции, связанные с гражданской службой. Конные голямы в течение долгого времени считались одной из самых боеспособных и верных воинских частей, до тех пор, пока не была организована казачья бригада. Вот как описывает смотр голямов, произошедший 29 декабря 1880 г., первый командир казачьей бригады А. Домантович: «Кавалерия в числе около тысячи человек была расположена в одну линию, состоящую из рядом стоящих всадников с произвольным интервалом (от двух до пяти шагов). В этой линии можно было заметить некоторое деление на части, неодинаковой численности, отличающееся мастью и качеством лошадей. Люди большей частью молодые, здоровые на вид. После объезда шахом всей линии, кавалерия по частям была пропущена в карьер (так в оригинале. — О. К.), в частях не было заключено никакого порядка: некоторые скакали более или менее сплошной массой, другие же узкой растянутой линией. Были слышны громкие разговоры». Личный конвой нового шаха Мозаффар-эд-Дина, сопровождавший его в 1896 г., по замечанию В. А. Косоговского, «образец отрицательной воинской дисциплины». Во время проезда по городу, голямы сопровождали шаха, но едва Мозаффар эд-Дин выехал за пределы города, конница тотчас рассыпалась по сторонам, учиняя безобразия и поборы среди мелких торговцев и лавочников, действуя совершенно свободно и безнаказанно. Вероятно, к концу ХIХ в. данные всадники и составляли общее число голямов, которые представляли собой довольно слабую и незначительную военную силу, не выполнявшую адекватно даже свою прямую обязанность.

Артиллерия «топхане» в последней четверти XIX в. также представляла самое слабое звено иранских вооруженных сил и сохраняла старую, громоздкую организационную структуру. Личный состав артиллерии по официальным сведениям состоял из 15 батальонов и 34 полков, из которых большая часть только на бумаге. Она была вооружена устаревшими, пришедшими в негодность орудиями разного образца и калибра, что значительно ограничивало возможность их использования. Отливались пушки на литейных заводах в Исфагане, Ширазе, Тавризе и Мешхеде. Арсеналом или артиллерийским парком управлял топчибаши, артиллеристы именовались топчи («топ», т. е. мяч, ядро). Говоря об артиллерии и ее месте в иранской регулярной армии, необходимо помнить, что она выполняла лишь вспомогательные функции и не могла решать самостоятельные боевые задачи. Чаще всего она использовалась при осаде или защите крепостей. Как правило, пушки составляли необходимый атрибут каждого крупного города и крепости. В иранском войске был распространен род малокалиберных пушек — фальконетов (замбурак), которые устанавливали на спинах верблюдов. Для производства выстрела из этой экзотической и антикварной для конца XIX в. пушки, по команде пушкарей верблюды ложились на землю, после чего пушкари производили выстрелы из своих фальконетов. С артиллерией был связан и курхане, т. е. арсенал, в котором изготовляли порох, ядра, снаряды и т. д.

Вот как описывает артиллерию и тегеранский арсенал в конце XIX в. путешественник, бывший тогда слушателем курсов восточных языков Н. П. Мамонтов (цитирую на языке оригинала. — О. К.): «Артиллерия имела всего около 200 орудий, как правило, бронзовых, заряжаемых с дула; лафеты, передки, колеса, все находилось в плачевном состоянии. Начиная со старинных гладкоствольных медных орудий, упавших на землю со своих прогнивших и разломавшихся лафетов, продолжая рядом бронзовых орудий, подаренных Персии Екатериной II, стоящих на той же площади на каменном постаменте, и заканчивая бронзовыми орудиями Ухациуса, австрийской модели, заключенными в складах и арсеналах. Вся персидская артиллерия была непригодна к боевой стрельбе. С другой стороны, в арсеналах хранилось до 48 скорострельных полевых и горных орудий Шнейдер-Крезо, системы Канне, с полным боевым комплектом, со сбруей, всеми запасными частями, эшелонами зарядных ящиков (совершенное вооружение того периода). Однако среди личного состава артиллерийских команд не было ни одного человека, кто мог бы помочь разобрать всю эту технику, сваленную в хаотическом беспорядке, без номеров на ящиках прямо во дворе Тегеранского арсенала, который располагался в центре города. Арсенал занимал достаточно большую площадь, огороженную валом и глубоким рвом. Повсюду в беспорядке кучами были свалены друг на друга деревянные ящики с оружием. В сухом амбаре на каменном полу складировали ящики с порохом со снарядами для старой и новой артиллерии. В другом амбаре находился целый артиллерийский музей — тянулись столы с картечью, лежали грудами чугунные шаровые бомбы, свалены ружья всех систем мира и ящики патронов. В этом хаосе не смог бы разобраться даже подготовленный человек, и тем более не в состоянии были этого сделать офицеры и солдаты регулярной иранской армии. Отчетность велась очень аккуратно, но довольно бестолково, при выдаче патронов в полки, что было крайне редко, пересчитывались патроны поштучно, даже если они были запечатаны в упаковке. При этом часть патронов утаивалась и затем продавалась на базаре. В отношении хранения и безопасности арсенал не отвечал соответствующим требованиям безопасности: слабый караул, единственная деревянная дверь с навесным замком, сторожа гуляли с курительными трубками рядом с пороховыми ящиками». Только везение и случайность позволяли избегать крупных происшествий на арсенале. Причиной сложившегося положения вещей являлось всеобщее невежество офицерского и рядового состава.

Косоговский упоминает о том, что на вооружении персидской армии имелся броненосец «Персеполис». Первоначально командиром был немецкий офицер, но в 1893–1894 гг. он уехал, сдав командование сертипу Ахмед-ага. С командиром немцем уехали и его подчиненные, остался только инструктор-машинист. Экипаж «Персеполиса» состоял из команды 80-ти матросов, 40 артиллеристов, на вооружении имелось 8 пушек. В военных целях броненосец не применялся, но персидское правительство нашло ему довольно оригинальное употребление, используя для взимания податей с островов в Персидском заливе. В том случае, если остров был «защищен» песчаной отмелью, «Персеполис» прибегал к шрапнели, и непокорные жители мгновенно покорялись. Военного флота на Каспийском море Персия, согласно Гюлисанскому договору 1813 г., не имела права содержать.

Комплектование регулярной пехоты — «пийаде» основывалось на территориальной системе. Хотя существовал шахский фирман, по которому в регулярную армию можно было брать 2 % населения, в действительности, наборы производились по провинциям, округам, городам и селениям совершенно произвольно, не сообразуясь с количеством населения. По этой причине тягость воинской повинности распределялась неравномерно, некоторые округа выставляли большее, другие — меньшее количество рекрутов, чем следовало бы при правильной разверстке, принимая во внимание количество вносимых податей. Вся исполнительная часть по призыву новобранцев лежала на губернаторах округов. При объявлении призыва повсюду раздавались жалобы, так как судьба сарбаза — персидского солдата, как правило, была непривлекательна. Обычно община решала, кому идти на службу. При этом члены общины вскладчину платили вознаграждение рекруту или его семье. Эта плата — ханевари составляла от 3 до 20 туманов в год, средней величиной являлось обыкновенно 8-10 туманов. Однако сарбаз не мог быть полностью уверен, что получит причитавшуюся ему сумму, так как община в большинстве случаев переставала платить. Хотя по закону срок воинской службы считался двенадцатилетним, фактически сарбаз нес службу пожизненно в случае, если ему не удавалось накопить денег на покупку увольнения у своего командира или найти себе замену. В результате, в армейских рядах одновременно находились подростки и старики. Не подлежали призыву на службу представители маргинальных для Ирана конфессий — христиане и евреи, а также возделыватели казенных земель.

Персидская регулярная армия состояла из 10 тумани — дивизий, каждая под командованием эмир-тумана. Каждая дивизия делилась на 10 фоуджей — полков по 800 человек. Теоретически, в течение трех лет, каждый сарбаз должен был проводить два года на службе и один год в отпуске. В действительности же, более половины полков были распущены по домам, а находившиеся на службе, имели от 1/4 до 1/3 положенного состава. Однако отпуск не следовало понимать в его истинном значении. По замечанию Косоговского, «в Персии это не отпуска, а смена, или временное увольнение воинских частей от действительной службы, в полном их составе, то есть и командир, и офицеры, и штаб, и нижние чины». Фоуджами, как правило, командовали главы или члены наиболее влиятельных и богатых семей. Должность полкового командира передавалась по наследству. Очень редко в качестве командира был «чужак», и если это случалось, то его командование было непродолжительным. Очевидно, «что персидский солдат не мог отделить понятия о своем строевом командире, и от одновременного представления о своем помещике: с ним он на службе, с ним он и возвращается к своему домашнему очагу, где будет продолжать подчиняться и работать на него также, как это делал на службе». Таким образом, в понимании и видении обстановки, для сарбаза происходила лишь перемена места, но не личной зависимости. Учитывая наследственность должности полкового командира, иногда фоудж вверялся в командование ребенку. Неоднократно отмечалось, что офицерами были 11-12-летние мальчики.

Необходимо принять во внимание тот факт, что главным пороком персидской системы управления была сохранившаяся продажа чинов и должностей. Помимо наследования офицерских должностей, звания можно было также приобрести. Ни одно назначение, ни одно повышение офицера по службе не обходилось без взятки. При этом чины в персидской армии получались своеобразно: от наиба (прапорщика) до султана (капитана) жаловал чины сертип (генерал); от султана до сертипа — Наиб-ос-Султан (военный министр), а генеральские чины жаловались самим шахом. Высокое звание сертипа, например, обходилось в сумму от 2 до 10 тыс. рублей. В связи с тем, что поощрение и производство в чины находилось в руках у полкового командира, эта должность была доходной и покупалась очень охотно. Вследствие этого часто случалось, что место покупалось человеком, никакого отношения к военной службе не имевшим. Право командования фоуджем, а часто и несколькими одновременно, обходилось недешево. Затратив крупную сумму при вступлении на должность, командир полка должен был позаботиться запас для новых взяток. Упомянутое выше увольнение нижних чинов в отпуск являлось самым крупным и верным источником доходов. Сарбаз, в свою очередь, вносил несколько туманов за возможность предоставления отпуска и вынужден был оставлять все причитавшееся содержание в пользу командира. Произвол, предоставленный командирам фоуджей, разрешатся и младшим офицерам. Младшие офицеры также увольняли за деньги известное число чинов и удерживали в свою пользу большую часть казенного содержания. Итак, высшие должности, ввиду их наследственности, по большей части оставались в руках персидской знати, а низшие должности обыкновенно замещались людьми среднего или низшего сословий. Само персидское правительство по причине неудовлетворительного финансового обеспечения регулярной армии вынуждало командиров увольнять солдат, нередко целыми частями.

По мнению большинства русских офицеров, командный состав персидских войск находился, на довольно низком уровне развития и образования, как общего, так и военного. Персидский командный состав не был знаком не только с военной наукой, но зачастую с грамотностью. От него требовалось лишь знание команд и ружейных приемов. Храбрость и заслуги почти никогда не вознаграждались, отчего армия была полна неспособными офицерами, лишенными, по замечанию русских офицеров, энергии и воинского честолюбия. В армии не наблюдалось прогресса и развития. Однако в Персии все же имелись две военные школы для подготовки офицеров, но в них не было определенной программы преподавания и все зависело от вкуса преподавателя. Иранское правительство так и не смогло организовать подготовку военных специалистов в училище Дар-оль-Фонун, более чем за 20 лет училище не дало армии ни одного офицера. Несмотря на то, что обучение было поставлено солидно и основательно, оно не отразилось на составе персидских офицеров. Выпускники, окончившие училище, поступали на службу в различные ведомства, за исключением военного. Но нужно было отдать справедливость Наср-эд-Дин шаху и его сыну, имевшего должность военного министра, что с их стороны были предприняты усилия поднять образовательный уровень офицеров посредством правильно организованного обучения. С этой целью шахом после путешествия в Европу в 1878 г. была учреждена королевская школа, по образцу французского лицея, с военным отделом, в котором военные науки преподавались двумя прусскими офицерами. В начале 80-х гг. в артиллерийском классе было 30 кадетов, а в пехотном — 45. Неудовлетворенный этим учреждением, Наиб-ос-Султан в 1885 г. учредил также штабную школу (Staff College) со 150 кадетами, выпускники которой получали звание полковника и право командовать батальоном. В данных учебных заведениях занимались дети самых знатных фамилий, чтобы быть впоследствии деятельными и полезными офицерами. Но недостаток системы и дурное преподавание постоянно меняющихся учителей мешали достигнуть намеченной цели. Даже часто располагая хорошими инструкторами, персидское командование, по убеждению современников, в силу личных счетов и самолюбия, не желало отдавать сарбазские войска под командование иностранцам, и тем самым закрывали себе выход к военному развитию. Путь пополнения офицерского состава за счет предоставления возможности сарбазам дослужиться до офицерского звания полностью исключался. Учитывая обстановку, когда большая часть личного состава фоуджей находилась в официальном или неофициальном отпуске, сама мысль об организации обучения в армии представлялась нереальной. Из шести военно-учебных лагерей, которые были расположены в: 1) Тегеране, 2) Азербайджане, 3) Персидском Ираке, 4) Хорасане и Сеистане, 5) Горгане, 6) Фарсе, Кермане и Исфагане, обучение сарбазских частей проводилось только в Тегеранском лагере и только в летние месяцы, так как только там находились инструкторы. Для обучения в лагере отводилось 2 часа в день. Вместе с тем солдат не обучали в праздничные дни, по пятницам и понедельникам, а также в ненастную погоду. Однако если назначались какие-либо смотры или маневры, то сарбазы предпочитали для этого именно пятницу, так как в этот день они не торговали на базаре, не меняли денег и потому «не теряли драгоценного времени». Если же смотры назначались в торговые или рабочие дни, то можно было наблюдать, как сарбазы по одиночке весьма искусно уходили с места смотра. Такая система обучения была недостаточной и поверхностной. Очевидно, что данная система военной подготовки желаемых позитивных результатов не приносила.

Не менее серьезным недостатком персидской армии необходимо признать разнородность и разнокалиберность вооружения. Так, например, на вооружении у сарбазов в это время находилось 8 тыс. ружей системы Шапсо, 30 тыс. нарезных, устаревшего образца, переделанных позднее по системе Шнайдер; 20 тыс. нарезных французских ружей системы Минье и 20 тыс. гладкоствольных ружей Бердана разного калибра. Меньшая часть сарбазских войск была вооружена новыми ружьями, у остальной части на сооружении были нарезные и гладкоствольные, кремневые и оснащенные ударным механизмом ружья старого образца. Сарбазов не обучали владению оружием, в результате чего большинство ружей выходили из строя. Сарбазы не занимались огневой подготовкой, не разбирали и не собирали табельного оружия, не чистили его и не умели использовать. Стрельба, ввиду экономии и неумения пользоваться оружием, не производилась; о каких-либо маневрах не могло быть и речи, так как часто присутствовала всего лишь четверть наличного состава фоуджей, а иногда и меньше. Дисциплина в войсках была очень слабой и рядовые сарбазы, по мнению Н. П. Мамонтова, как правило, смотрели на своих командиров враждебно. На действительной службе войска скорее развращались, чем приобретали военные навыки, были очень распущены.

Финансовое управление армией фактически было подчинено произволу и беззаконию. Материальное обеспечение являлось одной из самых плачевных характеристик персидской армии. Выдача жалования представляла собой довольно сложный и бюрократически запутанный процесс. Военный министр с определенным числом чиновников вел ведомость денежных окладов каждого офицера с подчиненным ему полком. Выдававшиеся квитанции на получение жалования представлялись военным министром на утверждение шаху. Шах, в свою очередь, указывал, из какого источника следовало получить денежные суммы. Каждая из данных квитанций должна была быть снабжена печатями 14-ти высших сановников и представлена главному казначею, который старался погасить квитанции как можно позднее, чтобы получить проценты от казенных сумм, отдавая их в рост ростовщикам. Только лишь за значительную взятку казначей своевременно мог выдать причитающуюся сумму военному ведомству. Эти взятки затем последовательно брались всеми чинами управления. Когда же остатки сумм доходили до полковых командиров, те, в свою очередь, деньги присваивали себе, а сарбазам выдавали продовольствие в виде овощей, реже пшеницы. Таким образом, жалования, пайков и предметов обмундирования персидский солдат практически не получал вовсе, и был вынужден сам зарабатывать себе на пропитание, даже состоя на действительной службе. Летом, как правило, 3/4 сарбазов, из числа призванных на действительную службу, находились в отпуске или самовольной отлучке для добывания себе средств к существованию. Они участвовали в полевых работах, мелкой торговле и т. д. Заметим, что не только офицерство, но и нижние командные чины старались присвоить себе как можно больше тех средств, которые отпускались на армию. Сарбаза редко можно было встретить в полном обмундировании. По положению каждому солдату следовало выдавать ежегодно 2 комплекта верхней одежды из хлопчатобумажной материи и сукна, 2 пары сапог, каждые 2 года. При роспуске полка по домам, полагалось выдавать 6-месячное содержание на поправку хозяйства в деревне. Однако на практике обмундирование выдавалось крайне редко, а содержание никогда. Обычная невыдача форменной одежды пополнялась собственной, притом подбираемой самим сарбазом. Довольно комично описывает полковник Косоговский выдержку из ordre du jour (распорядок дня) сарбазов по случаю приезда генерала Куропаткина в Иран в 1895 г.: «не надевать по трое и четверо штанов, а под мундиры — пестрые сардари (национальная одежда), длиннее мундиров…От каждой части наряжается по одному взводу из наиболее видных и чисто одетых. Носить короткое платье считается неприличным, поэтому мундир австрийского образца, да еще с пригонкой в талии между поясницей и лопатками, обнажая сзади грязное белье… возбуждает насмешки жителей и особенно духовенства. Чтобы уничтожить подобное неприличие, сарбазы сшивают фалды своих мундиров белыми суровыми нитками, а под мундиры поддевают разноцветные пестрые сардари». Между рядовыми чинами царили недоверие и разногласия. Когда солдаты отлучались из казарм, то надевали на себя все те вещи, которые у них имелись (как то: жилеты, фуфайки, куртки, 3–4 пары штанов и др.) из-за боязни того, что товарищ может украсть что-то и продать. Одетые в «изодранную фантастическую форму», в таком виде сарбазы вызывали издевки у местных жителей. Принимая во внимание дискомфорт, испытываемый сарбазами, говорить о боеспособности, силе и мощи такого войска не было оснований.

Сарбазы, в свою очередь, чувствовали безнаказанность и отсутствие над ними контроля. Все это выливаюсь в безобразия на базарах, улицах и других общественных местах. На базарах, проходя мимо лавок, сарбазы хватали зелень, фрукты и другие мелкие товары. Лавочники не пытались жаловаться, зная, что положительного результата не будет. Поход или продвижение из одного гарнизона в другой являлось настоящим набегом сарбазов на местные деревушки. Вот как описывает передвижение сарбазов Н. И. Березин: «Погрузив свои никуда негодные ружья на мулов, солдаты рассыпаются по сторонам дороги и просто-напросто грабят сады и огороды, останавливают проезжих, требуя табак, гашиш, деньги. Завидев это воинство издали, все спешат свернуть подальше с дороги, а несчастные крестьяне беспомощно стоят и спокойно смотрят, как плоды их труда топчут и суют в мешки». Это происходило потому, что запаса продовольствия не было, и сарбазы питались кто как мог, в большинстве случаев посредством грабежа местных жителей, которым, вследствие этого, войска были ненавистны. Известны случаи, когда крестьяне, чтобы не допустить войска на свою территорию, разбирали мосты. Вообще сарбазы на современников производили впечатление тяжелое и жалкое.

Однако нелестные, подчас комичные оценки боеспособности персидской армии никоим образом не относились к личным качествам сарбазов как воинам. О персидском солдате знатоки дела отзывались с величайшей похвалой: «Он прекрасно сложен, ловок, терпелив и вынослив; воздержание в пище — одна из его добродетелей, находчивость и наблюдательность часто поражали европейцев Персидский солдат обладал ценными для пехотинца качествами: он легко переносил всевозможные лишения, продолжительные переходы и не поддавался усталости. И, несмотря на все это, персидская армия всех времен так же легко обращалась в бегство, иногда даже перед самым ничтожным греческим или арабским полком, как и храбро сражалась». По неоспоримому мнению русских офицеров, персидская регулярная армия комплектовалась прекрасными рекрутами, из которых при способных офицерах и небольших усилиях со стороны администрации можно было бы создать за короткое время отличные войска. Всякая попытка приступить к основательной организации вооруженных сил парализовывалась отсутствием организации отбывания воинской повинности, бессилием центрального правительства в Тегеране по отношению к самостоятельности различных провинций и, наконец, хроническим недостатком денежных средств.

Если говорить об отношении войск и власти, то отчетливо было видно, что преданность шаху не только сарбазов, но и голямов была более чем сомнительной: им было безразлично, кто сидел на престоле и существовал ли такой вообще.

В. А. Косоговский в своем секретном донесении в Генеральный Штаб в 1897 г. сообщает о сборе пехотного лагеря, инициированного персидским военным министром Фарман-Фармой. Донесение позволяет наглядно представить степень боеспособности и боеготовности регулярной армии. Пехотный лагерь, собранный впервые после многих лет, разбили в 8–9 верстах от Тегерана. Место, выбранное для лагеря, было неровным, каменистым, и, учитывая время проведения мероприятия — август, находилось на самом солнцепеке Вода, проведенная к лагерю, была мутной и грязной. Сарбазы помещались в палатках, размещаясь прямо на земле. В лагере находилось всего лишь 3 фоуджа, остальные войска были стянуты лишь ко дню шахского смотра (7 августа 1897 г.). Фарман-Фарма хотел стянуть в лагерь весь Тегеранский гарнизон, но сарбазы наотрез отказались идти в лагерь до тех пор, пока им персидское правительство не выплатит задолженность. Упомянутые фоуджи Фарман-Фарма заставил придти, прибегая к следующим уловкам: фоудж Харагани прибыл потому, что его командиром был адъютант начальника Главного Штаба Баши-Везир-Низам. Фоудж Фарагани пришел потому, что командиром его являлся сын друга Фарман-Фармы. Фоудж Ардебиль-Мяшкин прибыл из Ардебиля в Тегеран, и ему было сравнительно легче подняться из города в лагерь, чем другим фоуджам, окончательно обосновавшимися в Тегеране. Однако и этот фоудж был привлечен в лагерь хитростью военного министра: фоудж Ардебиль был назначен в составе гарнизона города Кермана, Фарман-Фарма предложил на выбор — или перемещаться в Керман в августе по невыносимому зною раскаленных пустынь, или же идти осенью, когда будет прохладно, но за это отбыть в лагерь. Ардебильцы предпочли последнее. Даже конница голямов не пожелала выйти из города в лагерь, в связи с неуплатой содержания и недостатком снаряжения, но все же была выведена из Тегерана лишь накануне шахского смотра.

Самыми упорными оказались артиллеристы, подстрекаемые самим начальником артиллерии сардаром Амин- Низам-Амир Топхане, имевшим личные счеты с Фарман-Фармой. Артиллеристы категорически потребовали выплаты всей задолженности, в том числе и су точных — «джире», никакие уговоры и торги военного министра не подействовали.

В лагере не было организовано централизованного питания, сарбазы, получая суточных 5 шаи (0,5 копеек) в день, да и то нерегулярно, жили впроголодь, питались преимущественно фруктами и зеленью. При этом утром и вечером, по 8 часов в сутки, персидские офицеры проводили занятия, заставляя полубосых сарбазов, в зимних мундирах, ввиду отсутствия летней формы, маршировать по камням. Сложились такая ситуация, при которой сарбазы не только не получали причитавшегося им жалования, но и не имели возможности заработать себе на пропитание.

Результат подобного отношения был более чем очевиден: массовые болезни сарбазов, без получения какой бы то ни было медицинской помощи, и в итоге повальная лихорадка, которая спровоцировала распространение эпидемии брюшного тифа, о котором ни шах, ни посетители европейцы не подозревали. Плюс ко всему холодные ночи, следовавшие за знойными днями, уносили из сарбазского лагеря не менее трех человек в день. При этом хоронили умерших солдат в окрестностях лагеря, не соблюдая мер предосторожности.

Накануне и в день смотра, к лагерю начали стягиваться длинной, нестройной вереницей сарбазы из Тегеранского гарнизона. Не только офицеры, но и многие командиры частей, приезжали и уезжали на ослах и мулах, сидя, как иронически подметил Косоговский, по чинам в 1, 2 и даже 3 класса, т. е. по одному, по двое и по трое на одном животном. Заметим, что животные для горной артиллерии «топхане-кухестани», были наняты лишь на время смотра, прямо на базаре у погонщиков вьючных животных. Во время самого смотра шаху был продемонстрирован церемониальный марш, который, по замечанию Косоговского, не выдерживал никакой критики. После этого Фарман-Фарма представил шаху в качестве новинки гимнастические упражнения, которые включали в себя следующие упражнения (передается язык и стиль оригинала. — O. K.): «лазания по шатающимся столбам; прыжки через деревянную кобылу, на которую, за неимением подъемных приспособлений, клали по 4 сарбаза, прыгали также через верблюда; неумелое фехтование на ружьях; перемещение на ходулях; живые пирамиды из 15–20 человек». Важно заметить, что среди гимнастов сарбазов не было, это были переодетые воспитанники военного училища. Итак, данный пехотный лагерь олицетворял собой общее состояние не только регулярной армии, но и всей государственной структуры Ирана. Заметим, что выделенная часть денег для смотра, на 9/10 была присвоена Фарман-Фармой и, естественно, не дошла до назначения. В результате, шах отстранил Фарман-Фарму от должности военного министра.

Таким образом, в персидской регулярной армии повсюду была видна беспорядочность: при комплектовании, в обеспечении оружием, обмундированием и снаряжением, в службе, назначении на должности, в учреждениях и в администрации. При данных условиях невозможно было требовать, чтобы поведение войск не являлось таковым. Понимая и предвидя последствия данной ситуации Наср-эд-Дин шах в 1879 г. выразил желание и предпринял попытки к преобразованию персидской армии. На аудиенции, данной шахом высшим сановникам государства, был приглашен инструктор казачьей бригады А. Домантович. Шах признавал недостатки в управлении всем государством, в том числе и о полном разладе, существовавшем в войсках. «Всеми иностранцами признается, — говорил он, — нами же в особенности, отсталость Персии как в гражданской, так и военной жизни, отсутствие определенных правил, законов, устанавливающих всякие служебные отношения, есть существенная причина этого. Поэтому имеется крайняя необходимость заняться приведением всего в порядок, созданием кодекса, определяющего действия на всякий случай. Но сразу переделать все нельзя, а потому, оставляя пока в стороне гражданскую часть, приказываю назначенной комиссии сановников разработать все вопросы, касающиеся армии, и выработать основы для организации ее, определить точные правила для всякого рода деятельности, всех ее чинов, начиная с военного министра и до рядового. Одним словом, все это необходимо для издания полного военного кодекса». Организационной комиссии было назначено собираться для заседаний 3 раза в неделю по 6 часов в день. На первом же заседании ее члены продемонстрировали непонимание целей, которые шах выдвинул в своей речи. Введенные в заблуждение названием «военного кодекса» и придавая узкое значение этому слову, персидские государственные деятели — члены комиссии думали сначала приступить к системе наказаний за служебные упущения. Затем в комиссии произошло осознание того, что наказывать служащих можно лишь тогда, когда им платят за службу. После этого комиссия перешла к определению денежных окладов разным военным чинам. Таким образом, увлекаясь несущественными деталями, прошли, по наблюдению А. Домантовича, 2–3 заседания. На одном из заседаний председатель комиссии выразил желание, чтобы русский офицер высказал свое мнение о предмете деятельности комиссии. Мнение Домантовича было подано, получило всеобщее одобрение и представлено шаху, наряду с протоколами заседания комиссии. Следствием этого явился дестехат (собственноручное письмо шаха), круто повернувшее в другую сторону работу комиссии. Дестехат начинался словами: «Рапорт полковника Домантовича читал, перечитывал; заслуживает полного одобрения, очень хорошо и верно пишет… из протоколов же, представленных комиссией я ничего не понял и вижу, что она пошла по совершенно ложной дороге». Затем шах указал комиссии заняться решением основных вопросов, обратив первоначальное внимание на систему набора войск, срока службы и др.

Данный эпизод можно характеризовать двояко. С одной стороны, необходимость реорганизации регулярной армии была очевидной и реально постигалась не только шахом, но и всеми сановниками. С другой стороны, желание исправить ситуацию практически не имело положительного результата в связи с низким уровнем образованности и профессионализма высших государственных сановников. Общее осознание необходимости проведения военной реформы высказывалось даже консервативно настроенными лицами, в том числе и представителями духовенства. Персидские сановники, по мнению Домантовича, должны были быть лично заинтересованы в исполнении заветной цели Наср-эд-Дина, за которую он стоял достаточно последовательно в период всего своего правления. Действительно, постоянные попытки шаха достигнуть обновления армии, повлекли за собой наводнение Персии различными иностранными инструкторами, явно пользовавшимися незнанием и, соответственно, доверием персидских чиновников для достижения личных целей, не учитывавшими национальные особенности персов, но обладали большими амбициями. Высшим сановникам государства вменялось в обязанность доставать деньги для финансирования, по оценке А. Домантовича, «непрактичных манипуляций новаторов над персидскими войсками». Шах намеревался сделать ставку на национальный элемент. Однако, как свидетельствуют дальнейшие события, Наср-эд-Дину в итоге не удалось осуществить поставленную задачу.

Учитывая ситуацию, сложившуюся в Иране в последней четверти XIX в., и принимая во внимание особенности менталитета персов, А. Домантович в своей записке, представленной в комиссию, собранную Наср-эд-Дин шахом для преобразования персидской армии, дал нижеследующие рекомендации.

В первую очередь, военные законы, как и всякие другие по существу состоят из двух частей: 1) часть учредительная, т. е. собственно суть законов или обязательных требований и 2) часть, охраняющая эти учреждения или постановления, т. е. военный кодекс.

Создание военного кодекса в Персии в тех исторических условиях встречало определенные трудности. Во-первых, точные сроки службы нельзя было четко определить, так как их просто-напросто не существовало. В данном случае руководствовались обычаями и правилами, исторически сложившимися, которые даже не были отражены в каких бы то ни было законах. Устранить подобную практику, не меняя самой системы, не представлялось возможным. Во-вторых, сложившаяся иерархия подчиненности не позволяла формировать новые воинские части, основанные на иной организации, отличной от прежней. Таким образом, военным реформаторам необходимо было в точности знать старый порядок, или иначе — организацию существующей армии. Для выполнения данной задачи первостепенное значение имели сбор и обработка данных, относительно родов войск, существовавших в Персии, их число и состав.

Только опираясь на адекватную оценку ситуации в Персии, можно было разработать мероприятия, необходимые для выполнения осознанных целей по обеспечению внутренней и внешней безопасности государства. Поскольку почти половина набираемых войск оставалась при губернаторах провинций, это снижало численность воинских формирований, поступавших в распоряжение центра. По этой причине, Домантович предлагает исходить из того, что только половина существующих войск подлежит реорганизации в новую армию и должна быть в соответствии с требованиями, выработанными практикой армий европейских государств, обеспечена всем необходимым. Определить количество войск можно было, сделав вывод из официальных статистических данных, которые в Персии отсутствовали. Общее мнение о необходимости проведения переписи для определения количества войск и способа его набора, указывало на несомненное значение этой переписи. С другой стороны реализация этого мероприятия, принимая во внимание огромную его трудность, вследствие уклонения жителей от контроля по причине замкнутого мусульманского уклада жизни, была невозможной. Выход из данной ситуации Домантовичу представлялся вполне очевидным. Общее количество существующих войск можно было определить, сообразуясь с большей или меньшей его надобностью в провинциях государства. Численность войск, исходя из данного подсчета, не превышала 50–60 тыс., что и подтверждает данные, приведенные нами выше.

Еще одной трудностью для создания военного кодекса являлось всеобщее распространение воинской повинности. Один общий закон, примененный сразу ко всем провинциям и народностям, их населявших, неодинаково подготовленным к его исполнению, мог привести к беспорядкам и, как следствие, неисполнению. Чтобы установить единую систему набора, необходимо было собрать все имеющиеся сведения о провинциях, составить подробные правила относительно производства данных наборов, приема и сбора новобранцев, о распределении их по полкам, согласно распоряжениям военного ведомства и пр. Решение этой задачи представлялось также довольно затруднительным. Распространение всеобщей воинской повинности в Персии не применимо, да и было бы лишним, так как бюджет не выдержал бы.

Итак, к концу XIX в. в Иране регулярной армии, в ее истинном значении, не существовало. То, что носило это название, являлось не обученным, не подготовленным и совершенно неспособным нести воинскую службу. Такое состояние вооруженных сил вытекало непосредственно из всего государственного строя Персии. Грабеж казны и продажность военных чинов лежали в основании государственной системы. Практически не получая содержания, обираемые собственным начальством, персидские сарбазы влачили самое жалкое существование, вынужденные заниматься каким-либо ремеслом, мелкой торговлей, либо грабежом и разбоями. Массовые увольнения в отпуска сарбазов также не прибавляли боеспособности регулярной армии. На такой элемент персидскому правительству опираться было достаточно сложно. Для преобразования персидской армии были необходимы следующие элементы реформы: издание единого устава обучения, перевооружение по единому образцу, упорядочивание системы производства в чины и награждения, прочная организация регулярной пехоты, повышение уровня образования офицерского состава. Однако, в связи с тем, что в течение длительного времени на армию смотрели как на средство к обогащению, а не как на средство к защите государства, реорганизация регулярной армии представляла собой сложный и длительный процесс.

 

2.3. Русская военная миссия в Иране (1879–1917)

В последней четверти XIX в., когда иранская армия представляла собой феодальное ополчение традиционного типа, русские военные инструкторы, в отличие от всех иностранный военных миссий в Персии, сумели в короткий срок создать хорошо организованную и обученную воинскую часть, ставшую впоследствии единственным боеспособным соединением иранской армии, — т. н. Персидскую казачью бригаду.

Приглашение именно русских военных специалистов в Иран не было неожиданностью. Еще в 1878 г. по пути в Европу, шах проезжал через Ереванскую губернию, где он видел подразделения русской армии, расквартированные после окончания русско-турецкой войны 1877–1978 гг. Шах был впечатлен выучкой и доблестью русских казачьих формирований и принял твердое решение переформировать часть своих голямов (кавалерию) с помощью русских военных инструкторов.

Шах официально обратился к русскому правительству с предложением прислать военных инструкторов. К этому времени англо-русские отношения в Иране характеризовались обострением противоречий. Великобритания настойчиво стремилась к расширению своего влияния, и приглашение шахом русской военной миссии вызвало крайнее раздражение англичан. Российское правительство придало вопросу направления в Иран военных инструкторов большое значение, в виду того, что они, будучи агентами, обязаны были доставлять наиболее точные сведения о персидской армии. Сведения о числе, составе, устройстве и расположении пехоты и кавалерии; о методах пополнения и усиления вооруженных сил, о снабжении оружием; о различных передвижениях войск, как произведенных, так и предполагаемых с объяснением истинных целей данных передвижений; о качествах и недостатках устройства и тактического обучения армии; о моральном состоянии войск; о деятельности иностранцев в Иране, в особенности же англичан. Далее, в случае возможного конфликта Ирана с Турцией, на военного инструктора — агента возлагалось собирание сведений о числе войск, которое Иран мог выставить для наступательных действий и т. д. Инструкция также указывала, что сведения необходимо собирать достаточно осмотрительно и тщательно избегать всего, что могло бы навлечь малейшие подозрения на русских инструкторов. Были установлены определенные сроки подачи и периодического обновлен™ секретных сведений по административным и политическим вопросам, заслуживающим особенного внимания.

Кандидатуру главы миссии выбрал сам великий князь Михаил Павлович — наместник царя на Кавказе. На что в скором времени последовало «высочайшее соизволение со стороны его величества». Миссию возглавил подполковник Генерального штаба Алексей Домантович, прослуживший 12 лет в казачьей кавалерии и хорошо знакомый с ее структурой, описавший впоследствии свое путешествие по Персии в ряде статей, напечатанных в историческом журнале «Русская старина». С целью уточнения функций военной миссии, ее прав и обязанностей, ознакомления с контингентом и разработки условий найма инструкторов, командование Кавказской армии сочло целесообразным направить подполковника Домантовича в инспекционную поездку в Иран.

В последних числах ноября 1878 г. Домантович вместе с казачьим урядником выехал из Тбилиси в Иран и 15 декабря прибыл в Тегеран. Во время инспекционной поездки, Домантович не скрывал истинной цели своего прибытия, но избегал лишь упоминания о том, что состоит в Генеральном Штабе, и выдавал себя за казачьего офицера. Через неделю, по заданию военного министра мирзы Хосейн-хана Сепахсалара приступили к подсчету сумм, необходимых на содержание каждого казака и воинской части в целом. А. Домантович оказался перед сложной задачей — не располагая официальными данными, он должен был исходить из расходов, предусмотренных для русской армии. Тем не менее, он успешно справился с поручением иранского военного министра. Русский офицер прекрасно понимал, что систему казачества нельзя было применять, не адаптировав ее. В среде мусульманского, фанатичного, ни в чем не пенящего свою жизнь народа, русская военная миссия находилась в состоянии постоянного напряжения. Малейшая оплошность, замедление офицеров в выполнении необходимых поручений, могли принести зло и неприятности. В Иране, не имеющим законов, даже высшие сановники только хитростью добивались своих целей, положение миссии, имевшей дело с народом, не признававшим никакой власти, было особенно щекотливым.

Почти двухмесячные переговоры по различным вопросам деятельности миссии завершились компромиссом — 7 февраля 1879 г. Домантович подписал контракт об условиях приглашения военной миссии. Согласно контракту, заключенному с персидским правительством, русский инструктор с помощью трех офицеров и пяти урядников, в течение трех лет, должен был заниматься обучением персидской кавалерии, согласно существующего по данному вопросу русского регламента. Впрочем, ссылка на имеющиеся в России правила, не должна была приниматься буквально. Для этого в Иране не существовало необходимых данных, а именно — отсутствие обязательной службы, ее сроков и военного устава. Но персидская кавалерия по своим боевым задаткам, бесспорно, подавала надежды на дальнейшее позитивное развитие.

Военная миссия в составе трех казачьих офицеров и пяти урядников, служивших в Кубанском и Терском казачьих войсках, 7 мая 1879 г. прибыла в Тегеран. Командиру бригады было предложено сформировать казачий конный полк в 400 человек. Предварительно шах велел составить годовой бюджет полка с учетом жалования личного состава, питания, обмундирования, вооружения, снаряжения и содержания лошадей. Домантович определил необходимую сумму в 126 тыс. рублей. Сюда не вошла сумма жалования персидским офицерам, размер которой не был четко определен и находился в зависимости от знатности племени, из которого он происходил. Шах утвердил бюджет и дал указания незамедлительно приступить к формированию казачьего конного полка. Однако возникли непредвиденные трудности. Еще во время инспекционной поездки Домантовича и Иран, как мы говорили, было решено организовать казачью часть на базе шахских голямов, но впоследствии шах изменил решение. По заключению полковника В. А. Косоговского, не последнюю роль здесь сыграли военный министр и командир корпуса голямов Ала од-Доуле, которые были против передачи голямов под командование Домантовича. Вместо обещанных голямов командир бригады получил 400 мохаджеров. По мнению Домантовича, это было сделано с целью поставить новое дело в такие условия, при которых невозможно достижение успеха. Мохаджеры — потомки известных мусульманских родов, переселившиеся с Кавказа во время русско-персидских войн. Они имели значительные привилегии по сравнению с другими народностями Ирана. Мохаджеры, не имея почти никаких воинских обязанностей, получали довольно большое жалование и были обязаны по первому требованию шаха выставлять определенное число всадников. Репутация их как самого неспокойного, в корне испорченного бездеятельностью войска, была небезосновательной. Все, не исключая самого шаха, были убеждены в полнейшей их негодности к службе, а так же невозможности подчинить их. По замечанию Домантовича, «такого рода личности явились в полк с разными претензиями, в особенности же их офицеры, которые, за весьма редким исключением, ничем решительно не отличаются от простых всадников и столь же далеки от понятия о качествах, требуемых их положением». Следствием данного состояния являлось, что, с одной стороны, полк представлялся вполне устроенным с определенным порядком исполнения всех служебных полномочий. С другой стороны, неравенство в положении служило причиной, препятствующей подчинению их одному внутреннему распорядку. Русский инструктор понимал, что в Иране, где все преимущества основывались на материальных средствах, где возможность есть два раза в день плов, составляла прерогативу на неоспоримое более высокое положение в обществе, это неравенство служило большим препятствием к воинскому сплочению. Поэтому первое же жалование всадникам, если размер его не будет одинаковым, мог быть причиной беспорядков и дезертирства.

Согласно бюджету, разработанному Домантовичем, жалование было положено всем, довольно значительное, но одинаковое для лиц, занимающих одно и то же служебное положение. Однако было предусмотрено увеличение содержания при условии непрерывной службы в полку не менее трех лет. 1 июля 1879 г. было заключено соответствующее соглашение между шахом и русским правительством о создании первой конной части.

9 июля 1879 г. недалеко от Тегерана, в селении Заргянде, вблизи летней резиденции русского посольства был разбит учебный лагерь, что изначально представляло задачу весьма нелегкую. Каменистая почва, недостаточное количество воды, а главное — невыносимо жгучее солнце, не позволяли располагать лагерь на открытой местности. Осенью полк был переведен из лагеря в город, где расположился в казармах в здании бывшего военного училища. Стоит заметить, что шах предлагал построить новые казармы, но Домантович по причине экономии времени и денег, отказался.

Как свидетельствуют архивные материалы, Домантович фактически за один месяц сумел обучить кавалерию мохаджеров. В одной из своих докладных записок А. Домантович писал: «…я обратился к его сиятельству Сепахсалар-Азаму с предложением устроить смотр полку. Желание отметить весьма быстрые успехи в обучении кавалерии, достигнутые в один месяц со дня сформирования полка». Военный министр удовлетворил просьбу Домантовича и назначил смотр на 7 августа.

В процессе работы командиру бригады приходилось постоянно преодолевать различные трудности. Так, например, мы находим сведения, указывающие на отсутствие в иранских вооруженных силах интендантской службы, что вынуждало Домантовича самому заботиться о снабжении полка. Русский инструктор обратился к тегеранским купцам с целью найти подрядчиков на поставку в полк всех предметов его содержания. Необходимость скорей приступить к делу, заставила Домантовича в первое время обслуживать полк по рыночным ценам и, несмотря на это, содержание его обходилось ниже цен, предусмотренных бюджетом.

В результате большой работы, в первых числах августа полк был готов к смотру. Мохаджеры были поставлены в такие условия подчиненности, что в течение последующих 14-ти месяцев они удивляли всех своей дисциплиной и отличным отбыванием службы. Выучкой и внешним видом полка Насер-эд-Дин-шах остался настолько доволен, что сразу же приказал увеличить состав полка до шестисот человек, то есть фактически создать два полка. Однако все попытки включить в состав полка дополнительно еще двести мохаджеров окончились безрезультатно. Показателен случай, когда шах приказал прибыть 160 мохаджерам из Иранского Азербайджана для поступления на службу к русским инструкторам. Однако приказание выполнено не было. Тегеранские мохаджеры, опасаясь насильственного зачисления в бригаду, сели в бест в мечети Шах Абдоль Азима. Острая реакция мохаджеров вынудила шаха и Сепахсалара отказаться от формирования второго казачьего полка из мохаджеров. В итоге, второй полк был укомплектован добровольцами, чем была заложена основа казачьей конной бригады. Казаки поступали на службу из определенных местностей и племен Персии. Жители Тегерана принимались в бригаду в ограниченном числе и по особой рекомендации, по поручительству родственников и офицеров. Более половины казаков вербовались из числа горцев, чаще курдов-кочевников; остальные набирались из жителей провинций. Встречались также афганцы и туркмены. Вследствие такой разноплеменности, в бригаде смешались практически все наречия Персии. По установленному порядку, желающий быть зачисленным в бригаду, должен был сам позаботиться о своем вооружении и снаряжении.

Согласно статье седьмой контракта, русскому офицеру — командиру бригады предоставлялись большие права. Изначально он был подотчетен только иранскому военному министру. Огромную роль в становлении бригады сыграло то, что Домантович сумел взять в свои руки контроль над финансовой стороной дела, тем самым была исключена возможность хищения денежных средств со стороны внешних военных лиц бригады, сама же бригада была обеспечена твердым жалованием. Это, конечно, можно было считать большим достижением русской военной миссии, поскольку финансирование традиционно было самым неупорядоченным звеном персидской армии. Ежегодный бюджет бригады был определен шахом в 40 тыс. туманов. Следует отметить, что бюджет бригады пополнялся из государственных пенсий мохаджеров.

На исходе 1881 г. закончился трехгодичный срок контракта, и Алексей Домантович выехал в Россию в отпуск на четыре месяца. В итоговом отчете Домантовича, представленном 6 января 1882 г. в Генштаб содержатся подробные сведения о проделанной работе. Казачья часть составляла бригаду в 650 человек, которая находилась в полной готовности выставить в конном строю 610 человек и 40 человек штатного количества для выполнения вспомогательных работ (закупка, хранение и раздача фуража, работа на кухне, а так же мастеровые различных ремесел и др.). Каждый казак был снабжен обмундированием и снаряжением. Домантович говорит о лестных замечаниях шаха и военного министра о постоянно опрятной и щегольской одежде казаков, как на парадах, смотрах и учениях, так и вне занятий и о приобщении их к умению обращаться с формой, что являлось очень важным приобретенным качеством, так как традиционно персидские солдаты отличались особой неаккуратностью.

Питание казаков было общим из расчета 8 шай в день на каждого. Домантович отмечает, что достаточно трудно было заводить общее довольствие для местных войск, но это мероприятие являлось необходимым для упрочения порядка в части. Так же были установлены правила заготовки фуража для лошадей.

Пристальное внимание было уделено строевому образованию казаков, что подготовило их к разносторонним требованиям военной службы. Казаки вполне усвоили все уставные правила конного строя, сторожевой службы, рубки, фехтования. В отношении же джигитовки они, по мнению русских инструкторов, не имели соперников. Важная отрасль строевого образования, квалифицированно поставленная русскими офицерами, получила полное позитивное развитие. Дисциплина и воинский дух, самые трудные стороны организации, достигались постоянным и неукоснительным соблюдением установленных правил. Точность в отбывании службы, блистательное, по отзывам начальствующих лиц, поведение казаков в походах, ставившее их на первое место между всеми войсками, служило залогом отличной, всесторонней подготовки бригады.

Содержание бригады обходилось в 173 тыс. туманов ежегодно. За основание расхода денег на содержание бригады принимался бюджет, ежегодно представляемый Домантовичем с подробным обозначением всех статей содержания бригады. Важно отметить, что перерасхода в общей сумме бюджета не было, напротив, по некоторым отдельным статьям был излишек, достигаемый рациональным ведением хозяйства.

Как мы упоминали выше, казачьи части состояли из мохаджеров, людей, уже получавших до того времени довольно большое содержание. Поступив в бригаду, многие из них стали получать жалование гораздо меньше прежнего, тогда как их служебные труды стали значительнее. Добросовестное отношение мохаджеров к службе, достойное поведение дали возможность командиру бригады повышать некоторых из них на должности начальствующих лиц. Этим отчасти удалось устранить неравенство в размере прежнего и нового содержания. Второй полк уже в конце первого года был полностью укомплектован достойным офицерским составом. При этом, повышая жалование новым офицерам, Домантович не выходил за рамки, предусмотренные бюджетом. Экономия в других расходах позволяла высвобождать средства для вышеуказанной надобности.

Итак, исправная трехлетняя служба мохаджеров и волонтеров, под непосредственным руководством полковника А. Домантовича, вполне доказала свою прочность и целесообразность существования не только перед Россией, но и перед персидским руководством. Изначально сомнения русских инструкторов, вызванные составом формировавшейся бригады, еще более усилились при знакомстве с характером ее чинов. Однако в своем отчете Домантович сообщает, что «подозрительная былая нравственность, легкое отношение к казенной и вообще чужой собственности, попросту говоря, воровство, их, приводящая в отчаяние, небрежность в носке платья и оружия и полное непонимание требований чистоты, теперь покажутся невероятными при взгляде на безупречную внешность казака, также как и на всегда отменную чистоту казарменного помещения. Также, вспоминая первое время занятий с казаками, то малодушие, которое они выказывали на конных учениях, где, не слушая никаких запрещений, разбегались, при виде упавшего с лошади товарища, трудно поверить, чтобы эти, в настоящее время, отчаянные и ничем неудержимые наездники были одни и те же лица. Их лихость и беззаветная отвага, по праву дает им самое почетное место в ряду кавалеристов всех европейских армий. Наряду с этим, у них явилось гордое сознание достоинства своей части, уважение и доверие к своим начальникам и вообще все качества хорошо дисциплинированного войска».

Таким образом, только благодаря профессионализму и компетентности русского офицера Алексея Домантовича, доказывая правильность и применимость к местным жителям приложенной организации, была заложена основа Персидской казачьей бригады.

Насер-эд-Дин шах был настолько доволен деятельностью Домантовича, что попросил русское командование оставить его на второй срок на посту командира бригады. Политические круги России признавали заслуги полковника в деле формирования Персидской казачьей бригады, но были против продления срока пребывания Домантовича в Иране. Причина, согласно официальной версии, состояла в том, что во время службы в бригаде Домантович не соблюдал субординацию — не подчинялся указаниям русского посольства, в частности, его руководителю тайному советнику Зиновьеву, что было сочтено нарушением данной ему инструкции. Как явствует из одной секретной телеграммы Зиновьева, Домантович старался получить официальный статус руководителя русской военной миссии и поенною агента, объясняя это необходимостью увеличения своего авторитета при дворе. По мнению Зиновьева, Домантович и так занимал высокое положение при шахском дворе и, следовательно, его претензии были необоснованными. Зиновьев убедил министерство иностранных дел России и командование русских войск на Кавказе в недопустимости оставлять Домантовича на посту командира бригады. По замечанию полковника В. А. Косоговского, истинной причиной проявленной неблагодарности послужил русский посол Зиновьев, который оклеветал командира бригады перед кавказским командованием, обвинив его в действиях против интересов России в намерении создать значительную военную силу в Иране. Этого обвинения оказалось достаточным для того, чтобы военный министр России П. Вановский снял кандидатуру Домантовича. Он попросил кавказское командование назначить на место Домантовича другого офицера Генштаба. По приказанию главнокомандующего кавказскими войсками генерал-адъютанта Дондукова-Корсакова Домантовича на посту командира бригады должен был заменить Марковский, служивший ранее в гвардейской конной артиллерии и до назначения занимавший должность секретаря русского консульства в Трапезунде.

5 июня 1882 г. император Александр III одобрил кандидатуру Петра Чарковского. По высочайшему повелению 16 июля того же года Марковскому было пожаловано звание полковника, и он был зачислен в Генеральный штаб. 18 июля 1882 г. начальнику штаба кавказских войск генералу Павлову было приказано вызвать Чарковского из Трапезунда в Тбилиси, откуда его должны были направить в Иран. Двумя днями раньше, 16 июля, когда Чарковский все еще находился в Трапезунде, в Тегеране министр иностранных дел Ирана мирза Сеид-хан и сотрудник русского посольства коллежский советник Аргиропуло подписали контракт о назначении полковника Чарковского на должность командира Персидской казачьей бригады. В контракте оговаривались обязанности полковника Чарковского и сопровождавших его трех офицеров и пяти урядников и сроки службы в бригаде (статьи I и II). Третья статья посвящалась вопросам материально-финансового обеспечения: полковник Чарковский получал 2 400 туманов в год и фураж для пяти лошадей ежедневно; офицерам было назначено такое же жалование, какое получали их предшественники, что касается урядников, то каждому из них полагалось по 240 туманов в год. По статьям IV и X, иранская сторона брала на себя обязательство нести дорожные расходы членов миссии как во время их следования в Иран, так и во время их убытия из Ирана на родину после истечения трехлетнего срока службы. Статья X предполагала также в случае аннулирования контракта по желанию и согласию иранской стороны уплату всем членам миссии полагавшейся суммы на дорожные расходы. Согласно последней XI статье, полковник Чарковский, офицеры и урядники с момента получения суммы на дорожные расходы в течение двух с половиной месяцев должны были прибыть в Тегеран.

Прибывший в Тегеран полковник Чарковский продолжил дальнейшее обучение бригады. Та часть мохаджеров, которая не соглашалась на службу в бригаде, стараниями Чарковского была зачислена в состав бригады на тех же условиях, что и их соотечественники — с сохранением родового или наследственного содержания. Из годных к строевой службе мохаджеров в 1883 г. Чарковский сформировал третий полк, а из лиц старшего возраста — эскадрон Ветеранов, т. н. «Кадама». С целью увеличения состава бригады Чарковский зачислил в нее женщин и детей, которые отныне должны были получать жалование из бюджета бригады. К этому времени общая численность бригады, включая женщин и детей, достигла 900 человек. Кроме эскадрона «Кадама», Чарковский добавил к бригаде один гвардейский эскадрон и отряд музыкантов. В 1883 г. император Александр III послал в подарок бригаде четыре стальных орудия образца 1877 г. и 1 тыс. винтовок, которые доставил в Тегеран бывший заместитель начальника кавказского артиллерийского полигона капитан Кублицкий. На основе этих орудий командир бригады в 1884 г. сформировал регулярную конную батарею. Ввиду того, что в иранской армии не существовала собственно регулярная артиллерия, солдаты не имели элементарного представления о ее назначении и практическом использовании. За исправление этого недостатка взялся Чарковский, который составил для солдат артбатареи бригады «Руководство по обучению казачьей конной артиллерии», которое перевели и отпечатали в Тегеране в 1885 г.

В стремлении к максимальному уподоблению иранским казакам предписывалось носить форму кавказских казаков. Вооружение казаков состояло из кавказского кинжала и сабли, а также винтовки системы Бердана. Персидская казачья бригада, подчиняясь иранскому военному министру, занимала в иранских вооруженных силах особое положение и уже к этому времени представляла собой хорошо организованную воинскую часть. В распоряжении бригады находились казармы, конюшни, кладовые для фуража. Здесь же были небольшие мастерские (в которых сами же казаки бригады производили ремонт оружия и снаряжения), цейхгаузы, кузница и лазарет. Все это располагалось в центральной части Тегерана. Перед казармой находился огромный тренировочный плац — мейдан-е машк. Офицеры бригады, в том числе и командир бригады, жили в домах, расположенных напротив казарм.

Структура бригады выглядела следующим образом' во главе бригады стоял полковник русского Генерального штаба, который официально назывался «Заведующим обучением персидской кавалерии»; русские офицеры и урядники считались его помощниками — наибами. Во главе каждого полка стоял иранский генерал в звании сертипа (генерал-майора), который, однако, обычно находился в подчинении у младшего по званию русского офицера-инструктора. Эти русские офицеры и были фактическими командирами полков. В каждом полку в распоряжении русского офицера находилось по одному уряднику, с чьей помощью офицер обучал полк. Полк или фоудж делился на 4 эскадрона (сотни), которыми командовали иранские штабс-офицеры. Со своей стороны, эскадрон делился на 4 дасте (взвода).

Персидскую казачью бригаду обучали по сокращенным русским военным уставам, но тем не менее, впервые в истории иранской регулярной армии процесс обучения, на наш взгляд, был организован правильно — сначала обучали каждого казака в отдельности, затем проводили эскадронное, полковое и общебригадное учения, что давало возможность равномерного обучения всех частей бригады.

В июне 1885 г. истек срок службы полковника Марковского. Сразу же после его огьезда Насер-эд-Дин шах еще раз попытался пригласить в бригаду А. Домантовича, но безрезультатно.

В начале 1885 г. командиром бригады был назначен полковник Генштаба Кузьмин-Караваев. Новому командиру из-за большого денежного долга бригады основное внимание пришлось уделить финансовому вопросу. Полковник Кузьмин-Караваев с помощью экономии денежных средств смог достичь желаемого — уплатил все задолженности бригады, но вместо того, чтобы подумать о дальнейшем развитии и расширении бригады, боясь новых долгов, сократил состав бригады. По сообщению Мисль-Рустема, в указанное время в бригаде, согласно официальным данным, хотя и числилось 800 человек, но в действительности ее состав едва достигал 200–300 человек, так как с целью экономии денежных средств командир бригады часто прибегал к распространенной в то время в иранской армии практике предоставления отпусков большей части рядового состава. Исходя из сведений архивных материалов, мы можем сделать вывод о том, что полковник Кузьмин-Караваев пользы бригаде не принес. По свидетельству Дж. Керзона, к 1890 г. в казачьей бригаде было всего два полка: один — мохаджеров, другой — добровольцев. Керзон называет его «Буми», т. е. местный, туземный.

Видимо, основная причина неблагоприятной сложившейся ситуации — плохое здоровье командира бригады. Как свидетельствуют архивные документы, частые отлучки в Тифлис для прохождения курса лечения, не позволяли Кузьмин-Караваеву выполнять инструкции военно-ученого комитета Генштаба по сбору военно-статистических сведений о Персии и представлению маршрутных работ. По наблюдению русского посланника в Тегеране, расстроенное здоровье полковника Кузьмин-Караваева мешало исполнять также обязанности службы по управлению бригадой, и дальнейшее пребывание в Персии могло быть опасным. Командующим войсками Кавказского военного округа было дано распоряжение об отозвании из бригады полковника Кузьмин-Караваева и о назначении на его место полковника Генштаба Шнеура, как знавшего иностранные языки и как бывшего военного агента в Китае, а, следовательно, имевшим требуемый опыт для исполнения обязанностей начальника бригады и военного агента.

Все же, экономия финансовых средств, осуществленная полковником Кузьмин-Караваевым, дала возможность прибывшему в 1890 г. в Тегеран полковнику Шнеуру улучшить материальное положение бригады. Сэкономленные полковником Кузьмин-Караваевым деньги Шнеур сразу же использовал — выстроил себе на территории казачьего лагеря особняк, вызвал для бригады из России кузнеца, шорника, врача и ветеринара. Приобрел для артиллерии русских лошадей. На все это Шнеур потратил значительную часть бюджета бригады. В результате деятельности Шнеура на бригаду обрушился новый финансовый кризис. Шнеур надеялся, что получит дотацию от иранского правительства, но оно ограничивалось обещаниями. Причинами финансовых затруднений, по мнению командира бригады, были эпидемия холеры и неурожай. Шнеур не отступал от традиционного способа большую часть рядового состава бригады постоянно держать в отпуске, иначе говоря, он фактически вдвойне сократил реальную численность бригады. Именно в этот кризисный для бригады период иранское правительство решило проверить ее. Во время смотра налицо оказалось всего 450 человек. Создавшейся ситуацией воспользовалось иранское правительство, которое потребовало от полковника Шнеура уменьшить бюджет бригады на одну треть, то есть на 30 тыс. рублей. Однако, в результате переговоров, которые велись под нажимом и непосредственным вмешательством русского посланника с иранским правительством по вопросу о сокращении бюджета, была достигнута договоренность, согласно которой бюджет урезали лишь на 12 тыс. рублей. И все-таки численность казаков была значительно сокращена. Согласно разработанному поверенным в делах России, премьер-министром Садразамом и военным министром положению, которое было затем подтверждено Насер-эд-Дин шахом, командир бригады брал обязательство, кроме офицеров, пенсионеров, артбатареи, музыкантов и пешего отряда казаков, иметь постоянно в строю 200 конных казаков, остальную же часть рядового состава бригады держать в отпуске.

Шнеур не оправдал возложенного на него доверия Кавказского начальства и к моменту его отозвания в мае 1893 г. в бригаде оставалось всего 300 человек, в том числе 170 всадников. Остатки бригады были переданы ротмистру Бельгарду, о назначении которою ходатайствовал генерал-адьютант Шереметьев. Будучи кавалеристом драгунского полка, ротмистр основное внимание уделял внешней стороне дела. Для него было важно, чтобы казаки хорошо овладели церемониальным маршем, искусством преодоления препятствий и рубкой. В связи с этим, существенно снизился уровень боевой подготовки личного состава.

Четко осознавая пошатнувшееся положение бригады, кавказское начальство, как нам представляется, оправдывало неумелое управление ротмистра Бельгарда его молодостью и неопытностью. Отмечая при этом, что на должность командира бригады всегда назначались офицеры Генштаба, в штате офицерских чинов. Кроме того, кандидаты на эту должность избирались заблаговременно и к ней готовились путем изучения языка, самой страны, ее вооруженных сил. При выборе следующего офицера на эту должность, особое внимание на себя обратила кандидатура полковника В. А. Косоговского, прекрасно владевшего не только персидским языком, но и диалектами. Косоговский основательно ознакомился с Персией не только по имевшимся описаниям, но и во время неоднократных поездок в страну.

В то время, когда Персидская казачья бригада стояла перед реальной опасностью расформирования, 7 марта 1894 г. командиром был назначен полковник В. А. Косоговский. 11 мая того же года В. А. Косоговский прибыл в Тегеран. Вот как описывает он свои первые впечатления: «Я очутился в неведомом мне дотоле мире, во главе учреждения, изображавшего собою нечто вроде Панамы: денежный ящик пустой; вместо наличных казенных сумм — 38 тыс. долгу; вместо 500 строевых казаков, всего годных к казачьей службе — 165 конных; самостоятельных командиров в бригаде оказалось ровно столько, сколько было на лицо русских офицеров и урядников…». Положение бригады было настолько безнадежным, что Насер-эд-Дин шах даже потерял всякий интерес к ней, а военный министр Наиб-ос-Салтане, как ярый противник бригады, предлагал шаху вообще упразднить бригаду, а вместо нее создать шахский конвой из 165 казаков. Но шах, опасаясь неудовольствия со стороны России, не дал своего согласия. В это время дипломатический представитель Германии, уверенный в неизбежной ликвидации бригады, уже вел переговоры с иранским правительством о замене русских инструкторов бригады немецкими. В такой обстановке, когда решалась судьба бригады, полковник Косоговский проявил себя способным и энергичным командиром. В самое короткое время он, можно сказать, «воскресил» бригаду — срочно вызвал находящихся в отпусках казаков и приступил к пополнению состава. После неустанной трехмесячной работы полковник Косоговский поставил бригаду на ноги. 2 сентября 1894 г. проведенный в присутствии шаха смотр бригады превзошел все ожидания — под командой Косоговского находилось 500 экипированных и обученных конных казаков. Следующим мероприятием, с помощью которого командир бригады превратил свое соединение в монолитную и дисциплинированную воинскую часть, явилось решение сложного вопроса о мохаджерах. Он поставил своей целью уравнять права мохаджеров и добровольцев, чтобы таким путем уничтожить всякие привилегии. Для этого предварительно следовало расшатать могущество и взаимную связь мохаджеров. С целью ослабления крепких родовых связей между мохаджерами Косоговский рассеял их по всей бригаде. Кроме того, чтобы окончательно подорвать их влияние в бригаде, он начал ставить добровольцев выше мохаджеров, подчеркивая тем самым свое благорасположение к добровольцам. Внимание Косоговского привлекло также чрезмерное число офицерских чинов в бригаде. Для приостановки, столь свойственного персидскому, обществу ненужного роста офицерского состава, а также для искоренения уже внедрившейся в бригаде вредной практики получения офицерского звания по наследству, по протекции или же с помощью взятки, по приказу командира бригады, сыновья мохаджеров и немохаджеров, желавшие получить офицерское звание, отныне должны были начать военную службу непременно с унтер-офицерского звания. Этим Косоговский, во-первых, противопоставил мохаджерам добровольцев и в лице последних создал себе прочную основу внутри бригады, а, во-вторых, упорядочил дело обучения офицерских кадров. К началу XX века в бригаде насчитывалось 270 офицеров, занимавших унтер-офицерские должности, все фейерверкеры конной артиллерии, все начальники в пехоте, некоторые музыканты в оркестре носили офицерские погоны. Но для бригады требовалось не более 12 офицеров на полк и батальон, 8 в артиллерию и 10 в штаб.

Отмена привилегий настолько затронула интересы мохаджеров и их самолюбие, что они открыто стали выражать свое недовольство. 5 мая 1895 г. мохаджеры покинули бригаду и забрали наследственные пенсии (на сумму 20 тыс. туманов). В результате этого бунта над бригадой нависла серьезная опасность банкротства. Военный министр Ирана, являвшийся «рукой» Англии, воспользовался фактически распадом бригады — 9 мая из дезертировавших солдат бригады он организовал т. н. «Персидскую бригаду» и во главе ее поставил бывшего мирпянджа (генерал-лейтенанта) бригады Али-хана. Вместе с тем военный министр начал переговоры с английским военным агентом по вопросу приглашения в бригаду английских военных инструкторов. Возникла реальная угроза перехода бригады в руки англичан. В истории бригады наступил один из самых критических моментов. Фактически, решался вопрос ее существования. Ситуация осложнялась действиями Наиб-ос-Салтане, который не собирался возобновлять контракта с русским правительством, намереваясь вырвать бригаду из рук русских инструкторов, как только истечет срок службы полковника Косоговского. В этот критический момент, когда англичане прилагали все усилия для захвата бригады, русское посольство обратилось к шаху с настоятельной просьбой покончить с ненормальным положением в бригаде. 24 мая 1895 г. по приказу шаха была упразднена «Персидская бригада».

Кризис убедил Косоговского в шаткости положения бригады. Он понимал, что бригада находится под постоянной угрозой, и ее могут передать английским инструкторам. Дабы предотвратить возможность повторения подобных инцидентов, Косоговский счел необходимым увеличить права командира и вместе с тем установить строгий контроль над бригадой. С этой целью 24 мая 1895 г. полковник Косоговский разработал специальное положение и представил его на рассмотрение шаху. Согласно одной из статей положения, иранское правительство брало на себя обязательство приглашать в бригаду только русских инструкторов, независимо от того, устраивала или нет иранских властей личность командира. Шах без поправок принял все статьи положения. «Положение» от 24 мая сыграло решающую роль в укреплении статуса русских инструкторов в бригаде.

Принятие этого «Положения» шахским правительством отняло у англичан, и не только у них, надежду на господство в бригаде. Положение окончательно уравняло права мохаджеров и немохаджеров. Вместе с тем, оно увеличило права командира бригады. Особенно значительной была статья, согласно которой бригада отныне должна была подчиняться только Садр-Азаму, великому визирю (премьер-министру). Утверждение неограниченных прав командира бригады объективно способствовало превращению Персидской казачьей бригады в действенное орудие России, чего так опасались англичане.

Особенно возрос потенциал бригады и авторитет ее командира во время правления Мозаффар-эд-Дин шаха (1896–1907 гг.). Бригада стояла на страже трона Каджаров, 19 апреля 1896 г., когда в мечети Шах Абдоль-Азима панисламист Реза Кермани смертельно ранил Насер-эд-Дин шаха, охрану порядка в Тегеране и трона иранский премьер-министр Амин-ос-Салтане Ачи Аскер-хан возложил на двух иранских вельмож и полковника Косоговского. До приезда в Тегеран наследника престола Мозаффар-эд-Дина полновластным хозяином столицы был полковник Косоговский. Он со своей бригадой обеспечил новому шаху Ирана мирный и безынцедентный въезд в Тегеран, за что 26 мая 1896 г. у тегеранских ворот Мозаффар-эд-Дин выразил ему благодарность. Казачий конвой сопровождал шаха до самого дворца. Новый шах не забыл услугу командира бригады — в своем дастихате (собственноручном письме) от 18 июня 1896 г. он призвал премьер-министра проявлять большее внимание к делам бригады. Шах оставил в силе «Положение» от 24 мая 1895 г. и признал подчиненность бригады премьер-министру. Но такое подчинение, но мнению русского посланника в Тегеране Гартвига, было чисто формальным, облегчавшее лишь устройство хозяйственных и иных вопросов. В действительности же главой бригады являлся сам шах, предоставлявший командиру бригады полную свободу действий в обучении, внутренних распорядках, увольнении, поощрении офицеров и т. д. Учитывая, что никто не имел права вмешиваться в дела бригады, это, как нам представляется, еще более усиливало ее значение как политического орудия России. Позже, в сентябре 1896 г. следующим дастихатом шах еще больше укрепил власть русского полковника в бригаде. Под командованием В. А. Косоговского Персидская казачья бригада превратилась в самую организованную военную силу в Иране за всю историю существования регулярной армии, в силу, которая верно служила интересам монархии Каджаров.

Необычайно возросшее влияние Косоговского при шахском дворе позволяло ему участвовать во внутриполитической жизни страны. Известно, например, какую позицию занял Косоговский в отношении премьер-министра Али Аскер-хана, которого Мозаффар-эд-Дин шах сразу же после своего восшествия на престол отстранил от должности и сослал в Кум. Бывшего великого визиря командир бригады взял под свое покровительство, назначив ему переодетую в гражданскую одежду охрану из 20 казаков, поклявшихся на Коране, во что бы то ни стало до конца охранять Али Аскер-хана. Почти на протяжении двух лет казачий отряд ограждал Али Аскер-хана от посягательств, враждебных ему дворцовых группировок, пока 30 июля 1898 г. бывшему премьер-министру вновь была пожалована должность первого чиновника государства. Симпатии страны, духовенства и шахской власти были на стороне казаков, твердо поддерживавших порядок, и 1 марта 1899 г. шах отдал распоряжение Косоговскому увеличить численность бригады на тысячу человек, что было исполнено в кратчайший срок. 31 августа 1899 г. командир бригады представил на смотр шаху 1500 строевых казаков.

При В. А. Косоговском стала обычной практика командирования отдельных частей бригады в различные провинции Ирана, в том числе и в пограничные с Россией Турцию и Афганистан. Следует заметить, что в командировках не только русские инструкторы и урядники, но и персидские офицеры собирали материал военного характера для своего командира. Например, в 1901 г. командир третьего полка бригады сартип Нур Ати-Ага, находясь в командировке в Хорасане, на ирано-афганской границе, собрал для В. А. Косоговского сведения о контингенте феодального ополчения (чярик) с указанием потенциальной военной силы отдельных племен и областей.

Огромную роль в укреплении позиции бригады сыграл русский заем 1900 г. Так как по мере ухудшения финансового положения Ирана, возрастали долговые обязательства шахского правительства, которое постепенно начало прекращать выплаты пенсий, жалования чиновникам и армии. Несмотря на это, войсковая часть, вверенная русским инструкторам, получала причитающееся ей жалование. Как известно, шахское правительство в качестве гарантии передало России весь доход с таможен северного Ирана. Значительная часть таможенных поступлений стала гарантированным источником содержания казачьей бригады. Поскольку этот доход перечислялся непосредственно в «Русский учетно-ссудный банк», то состав бригады получал жалование из этого банка, то есть из русского финансового учреждения. В этот же период был разработан и бюджет бригады, а также ее устав. Согласно этому уставу, отныне командир бригады непосредственно подчинялся шаху. Таким образом, Персидская казачья бригада постепенно превратилась в шахскую гвардию, чем еще теснее связала свою судьбу с монархией Каджаров.

Как нам представляется, укрепляя свою военную опору, правящие круги Ирана упустили из виду, с одной стороны, финансовые тяготы по содержанию вновь созданных частей, а с другой — неизбежность дальнейшего усиления давления на Иран со стороны России и ее противников. Поэтому на положении создавшихся регулярных казачьих частей сказывалась обстановка, складывавшаяся на международной арене, в Иране и России. Архивные документы убедительно показывают, что иранская верхушка пыталась использовать «проблему казаков» для нажима на Россию в целях получения у нее тех или иных уступок. Россия же, увеличивавшая их боеспособность, намерена была использовать их в качестве орудия в борьбе как против иностранного влияния в Иране, так и против несговорчивости иранских правителей.

Со строевой и дисциплинарной точки зрения, бригада представлялась вполне европейской частью. К занятиям, как офицеры, так и нижние чины относились очень добросовестно. Показателен пример, когда менее, чем за 2 недели, т. е. за 10 дней (так как по пятницам и воскресеньям занятий не проводилось), назначенные из пластунского батальона в пулеметную команду казаки успели настолько изучить совершенно новое для них дело, что на 11-й день команда в полном составе вышла в походном порядке и боевая стрельба дата отличные показатели. Интерес казаков к новым образцам, поступавшим на вооружение бригады, был настолько велик, что те, кому не нужно было являться на определенные виды учений, например коноводам на наводку, являлись добровольно, сменяясь для этого с постов в караулах при банках и иностранных миссиях, и после занятий отстаивали пропущенную очередь.

Организация, деятельность и налаженная инфраструктура бригады также были поставлены на качественно высокий европейский уровень, затрагивавший все сферы жизни казаков, как рядовых чинов, так и офицеров.

Восхождение бригады было остановлено при преемнике В. А. Косоговского — новом командире бригады полковнике Чернозубове, который возглавил бригаду в 1903 г. На основании докладной записки полковника Ляхова, Чернозубов не мог долго разобраться ни в наличном составе бригады, ни в особенности способах ведения хозяйства, не говоря уже о том, что артиллерийские орудия, оружие и амуниция, содержавшиеся небрежно, пришли в состояние почти полной негодности. Поэтому четырехлетнее пребывание Чернозубова во главе бригады имело результатом лишь падение его собственного авторитета и дальнейшее расстройство хозяйственных дел, вверенной ему части, которая предназначалась служить образцом для всей персидской армии.

Такое положение дел поставило перед необходимостью Военное ведомство отозвать полковника Чернозубова и командировать на его место полковника Ляхова, который прибыл в Тегеран в конце августа 1906 г. Ляхов имел предписание обратить самое серьезное внимание на необходимость скорейшего улучшения неудовлетворительного состояния бригады.

Начало революционного движения 1905–1911 гг. в Иране вынудило руководящие круги России искать средства его подавления. В такой обстановке усиление Персидской казачьей бригады прямо отвечало и интересам династии Каджаров. На состоявшемся 12 августа 1905 г. очередном совещании, которое главное внимание уделило аспектам будущих русско- иранских отношений, было заявлено: «…нам желательно усилить несколько персидские войска русскими кадрами, т. е. расширить казачью бригаду, и дать совет Персии усилиться этим путем на северо-восточном фронте».

Сохранение при опоре на русские войска и казачью бригаду под командованием полковника Ляхова у власти каджарских шахов и правительств, обязанных своим существованием русскому царю, а также подавление конституционного и демократического движения в Иране, было одной из важнейших задач внешней политики российского самодержавия. Казачья бригада шаха по своему происхождению, финансовой, политической и военной организации и привилегированному положению являлась в Тегеране авангардом русского проникновения в Иран, прекрасным орудием в руках петербургского кабинета. В то же время она являлась единственной надежной опорой власти шаха. После государственного переворота 23 июня 1908 года бригада была пополнена 250 волонтерами, артиллерия снабжена скорострельными пушками французского образца и 4-я пулеметами.

Во время революционных событий летом 1908 г. Тегеран был объявлен на военном положении, и генерал-губернатором столицы был назначен Ляхов. По замечанию Н. П. Мамонтова «при шахе остались только два верных ему человека — оба русские подданные, Сергей Маркович Шапшал (воспитатель валиагда — наследника шахского престола) и командир казачьей его величества шаха бригады — полковник Ляхов». 23 июня 1908 г. казачья бригада атаковала меджлис и мечеть Сипах-Лазар. Победа казачьими войсками была одержана благодаря действию артиллерии, которая непрерывно обстреливала гранатами и шрапнелью здание меджлиса.

В 1909 г. произошла смена заведующего обучением казаков. Командиром бригады стал полковник Генерального штаба князь Н. П. Вадбольский, который продолжил дело казачьей бригады в русле своего предшественника. Показателен случай, опубликованный в персидской печати, когда 22 персидских офицера казачьей бригады подали в меджлис петицию, в которой говорили об огромных полномочиях и власти русских офицеров и выражали этим свое недовольство. На что незамедлительно последовала реакция командира бригады князя Вадбольского. Он издал приказ по бригаде в отношении данных офицеров. Интересна выдержка из приказа, которая характеризует ту важную роль, которую играла казачья бригада и непосредственно командир бригады во внутренней жизни страны: «…несмотря на продолжительную службу в бригаде, эти офицеры не усвоили правил дисциплины. С необыкновенной легкостью большая часть этих офицеров пыталась вступить на опасный для честного офицера путь. Но, принимая во внимание просьбу военного министра и ходатайство уважаемого председателя меджлиса, я на этот раз ограничиваюсь минимальным наказанием — строгим выговором и предупреждаю, что впредь всякое нарушение правил дисциплины и всякая попытка вмешательства в политику будет караться исключением виновных из рядов бригады».

В 1910 г. на «Особом совещании по персидским делам» рассматривался вопрос о выводе русских войск из Казвина и Решта. Одно из условий, выставляемых Россией в связи с этим иранской стороне, было признание прав русских инструкторов и увеличении численности бригады до 2 тыс. человек. Посланнику предписывалось: «…сделать заявление о незыблемости существования ее на прежних основаниях, указав на то, что мы считаем эту часть единственно надежной опорой порядка и безопасности европейцев в Тегеране. При малейшей попытке изменить ее, основанный на особом соглашении с нами строй, мы вынуждены будем принять самые решительные меры для обеспечения сказанной безопасности». Затем последовала очередная нота иранского кабинета министров об увеличении численности бригады и о создании новых отрядов в Тебризе под руководством русских офицеров.

Итак, мы можем сделать вывод о том, что казачья бригада являлась эффективным средством достижения двух четко определенных целей России в отношении Ирана, а именно экономической и военно-стратегической. С экономической точки зрения, Россия преследовала цель военным путем при опоре на казачью бригаду и русские регулярные Войска и Иране сохранить контроль над северными территориями страны, обеспечить незыблемость выгодных для нее экономических и торговых концессий, полученных от шахского правительства (а также возможности получения новых концессий). Не допустить посягательств на российские торгово-экономические интересы в Иране со стороны Англии или какой- либо другой державы.

Важной военно-стратегической задачей русской внешней политики в Персии, которая хотя никогда не афишировалась, но, тем не менее, хорошо понималась европейскими державами, и в первую очередь Англией, поскольку она затрагивала британские интересы, было обеспечение выхода России к Персидскому заливу и Индийскому океану. Эта задача предполагала максимальное ослабление позиций Англии в Иране с перспективой полного ее вытеснения.

Пришедшее к власти в России Временное правительство во многих вопросах внешней и внутренней политики продолжало линию своего предшественника. На тех же позициях оно стояло и в связи с казачьей бригадой. Временное правительство не было намерено ограничивать права этой бригады. Оно оставило русскую военную миссию в том же составе, функции Персидской бригады как проводника политики России сохранялись.

После Октябрьской революции 1917 г. русская военная миссия уже не могла оставаться в Иране. Миссия была отозвана, а бригада расформирована. В 1918 г., по соглашению командующего в то время бригадой полковника Старосельского с персидским правительством и английским посланником Марлингом, британское правительство брало на себя все расходы на содержание бригады. Состав бригады в 1920 г. составлял примерно 9 тыс. казаков, включая 50 русских офицеров и 20 урядников. Одновременно англичане настояли на удалении русского инструкторского состава, на место которого были назначены английские офицеры. Так, детище России, на которое были потрачены огромные усилия и средства, бесславно закончило свое существование. Но недооценивать ее значение, как д ля России, так и для Ирана нельзя. Бригада за время своего существования под руководством русских инструкторов, из обыкновенной и лишь лучше обученной части персидской армии, постепенно, силой событий и преднамеренными стараниями некоторых из заведующих ее обучением русских полковников, превратилась в личное войско шаха. Заведующий обучением бригады русский полковник из обыкновенного, в сущности, офицера-инструктора превратился в полновластного начальника и командира этого войска.

Таким образом, благодаря своей дисциплине и военной подготовке, казачья бригада за время своего существования являлась инструментом влияния России и единственной опорой шахской власти. Впоследствии небольшие отряды ее были разбросаны по всем центрам провинций, поддерживая порядок в городах. Бригада пользовалась особыми привилегиями шаха и занимала выдающееся положение во внутренней жизни Ирана.

 

2.4. Деятельность иностранных военных миссий в процессе становления иранской регулярной армии (1879–1921)

С начала XIX в. правители Ирана, тесно соприкасаясь с европейскими государствами, желали поднять свою армию на должный уровень, приглашали инструкторов из разных государств Европы за довольно хорошее вознаграждение. Таким образом, в Иране в разное время, а иногда одновременно, находились инструкторы французские, английские, австрийские, итальянские и венгерские и др. Инструкторы занимались обучением и воспитанием войск, формированием новых частей, выработкой формы обмундирования, вооружения и снаряжения. Командированные офицеры, конечно, старались провести в персидской армии собственную национальную систему и потому, часто случалось, что с увольнением офицеров одного государства, вновь прибывшие из другого государства, в корне изменяли то, что было сделано до них. Как отмечал лорд Керзон, если же в Иране одновременно пребывали представители разных европейских военных школ, то каждый делал по-своему. Например, обучением армейских частей, расположенных в Тегеране, одно время руководили итальянские офицеры. Итальянцы довольно долго оставались в Иране (1850-60-е гг.), однако не принесли армии ни малейшей пользы. По оценке генерала Франкини, для них, впрочем, как и для любителя военных эффектов Наср-эд-Дина, было главным, чтобы солдаты умели проходить по плацу строевым шагом. Его не беспокоило, что обучение велось в корне неправильно. Генерал Франкини, оценивая сложившуюся ситуацию к 1877 г., писал: «Обучение солдата без всякой систематической последовательности; служащие в Персии иностранные инструкторы принадлежат к разным национальностям и школам, и так как нет письменных уставов, которыми они должны руководствоваться, войска тегеранского лагеря обучаются по французскому, итальянскому, русскому и турецкому уставам, смотря по тому, какому они предоставлены инструктору, а это значительно затрудняет обучение, лишая его всякого единообразия». Сомнительные недобросовестные услуги большинства иностранцев, находившихся на службе, породили большую степень недоверия и подозрительности не только шахского правительства, но практически всего населения. Однако среди иностранных инструкторов попадались люди серьезные и образованные, внесшие немалый вклад в дело изучения географии, этнографии и истории страны.

Во время второго путешествия в Европу (1878 г.) шах заключил с австрийским правительством соглашение о найме австрийских военных инструкторов сроком на три года, вместе с тем Иран брал на себя обязательство закупить вооружение и снаряжение австрийского производства. Уже в январе 1879 г. в Тегеран прибыла высокопоставленная австрийская военная миссия во главе с полковником А. Шоновски-Дешонваисом. В состав миссии входили: майор Ф. Стодак, капитаны инфантерии А. Стандейски и И. Краус, капитаны артиллерии Ж. Холл и Э. Вагнер де Ветерсдохт, старший лейтенант инженерных войск Б. Лейтнер, старшие лейтенанты инфантерии В. Биковски и К. Сиилинг, старший лейтенант связи В. Кзак, старший лейтенант инфантерии и адъютант полковника Б. Шема, военный техник А. Ваха и руководитель музыкальной команды Жебуа.

Австрийские инструкторы намеревались на первом этапе сформировать по австрийскому образцу семь фоуджей пехоты (в составе восьмисот человек каждый), а в случае успеха эксперимента распространить его на регулярную пехоту. Было решено также реорганизовать артиллерию. Иранское правительство передало инструкторам на обучение 2 фоуджа, комплектуемых в Персидском Ираке. Администрация и губернатор провинции должны были беспрекословно выполнять все требования полковника Шоновски, касавшиеся военного дела. Штаб-квартирой австрийских военных специалистов стал Султанабад, где находился один из военных лагерей иранской армии. Иранское правительство установило срок обучения в один год, по истечении которого австрийские инструкторы должны были представить шаху обученные фоуджи. Австрийские специалисты остались недовольными общим состоянием выделенных в их распоряжение фоуджей, по причине массовых побегов солдат и их большой болезненности. Полковник Шоновски категорически потребовал у военного министра Ирана обеспечить батальоны оружием и снаряжением, обуть и одеть солдат, построить казармы и т. д. Требования полковника Шоновски показались военному министру настолько чрезмерными, что он даже выразил сожаление по поводу приглашения миссии. Иранская сторона не могла удовлетворить требования австрийцев. Вполне можно утверждать, что деятельность этой миссии принесла скромные плоды. Австрийская миссия занялась приведением в порядок сарбазских частей, численность которых составляла 1800 человек. Домантович, современник описываемых событий, сообщает о местопребывании подопечных австрийской миссии: «Сарбазы были расположены в зданиях бывших караван-сараев, не приспособленных для стоянки войск, так как они состояли из множества малых, не имеющих сообщений одна с другой, комнат, в которых помещались на полу по 10–12 солдат. Никаких приспособлений к помещению воинской части, никаких необходимых принадлежностей вроде кроватей не было». В этих условиях пятая часть всего состава была больна. Сарбазам была дана однообразная форма австрийского покроя, но всего лишь по одной паре, которая надевалась лишь на время смотров и через семь месяцев пришла в полную негодность. При этом скандальный процесс поставки сукна по непомерно высоким ценам вызвал негодование у персидского правительства. Вне смотров солдаты представляли собой весьма печальный вид «оборванцев, не могущих сравниться даже с солдатами старых полков». Обучение производилось по австрийским уставам, но в то же время австрийцами была допущена ошибка в оставлении в руках персидских офицеров права награждения, производства в чины и вся хозяйственная часть. Австрийцы в вопросе денежного довольствия выдавали только одно жалование, исключая продовольствие, что для местных условий было просчетом. Этим австрийцы полностью дискредитировали себя перед шахом и персидским правительством, показав свою неспособность в реорганизации части персидского войска. В итоге австрийские инструкторы после трех лет работы были вынуждены вернуться на родину. В Иране остались лишь майор Стодак и капитан Вагнер. В том же году в Иран прибыла новая австрийская военная миссия, укомплектованная в основном сержантским составом. Австрийские инструкторы на основе одного артиллерийского и семи пехотных батальонов сформировали по австрийскому образцу два пехотных батальона, батальон связи, инженерный батальон, артиллерийский батальон и музыкальную команду. Сделать больше австрийской миссии не удалось. Здесь же заметим, что организованный австрийцами т. н. «австрийский корпус» распался уже к 1892 г., что Дж. Керзон объясняет незнанием австрийцами национальных традиций и персидского языка. Домантович, профессиональный русский офицер называет иные причины. Начать необходимо со строевого образования, которое затрагивало всю военную систему Персии. Строевое обучение пехоты за все время пребывания австрийской миссии, выразилось только в усвоении самых простых уставных построений колонн и развертывание их. Очень редко проводились рассыпные учения, которые замещались церемониальным маршем. Не проводилось прицельной стрельбы для пехоты, однако артиллерия, довольно хорошо подготовленная к стрельбе, была абсолютно неприспособленна к маневрированию. Дело строилось на одиночном обучении, в особенности, гимнастике, которое велось довольно неплохо. Представитель русского посольства в Тегеране В. Жуковский давал этому положению вполне логичное объяснение. Например, инструкторам необходимо было обучить 300 человек, для чего производился учет солдат вместе с их начальствовавшим составом. На следующий день являлось только 150 человек. Инструкторы жаловались военному министру. Если военный министр обращал внимание на жалобу, то приказывал вывести снова 300 человек на учебный плац, однако это уже были совершенно новые лица, которых собирали на время учения с базара за 5-10 шай в день (10–20 копеек). При этом командиры тоже были другие, и австрийским инструкторам приходилось все обучение начинать сначала. Данная ситуация неоднократно повторялась, ввиду такого положения, инструкторы прекращали обращать внимание на обучение как таковое. Когда же шах требовал назначить смотр, и приходили изначально учтенные 300 солдат, то инструкторы были поставлены в смешное положение. Никакие оправдания австрийских офицеров на шаха не действовали, впечатление от смотра, как правило, было дурное, а в глазах шаха инструкторы выглядели «лгунами и неспособными». Таким образом, дисциплины почти не существовало, в этом отношении эти солдаты были гораздо ниже старых солдат, имевших оправдание в несвоевременной выдаче содержания, подвергавшей их большим лишениям, а, следовательно, и затруднениям при отбывании службы. Следует добавить, что инструкторы австрийской миссии не пользовались уважением и доверием не только населения, но и шаха. По мнению Домантовича, «нелюбовь основана на полнейшей неспособности вести дела». Австрийские офицеры, хотя были отличными исполнителями, но бедные и большей частью не имели возможности на продвижение по службе и удачную карьеру у себя в Австрии. По этой причине единственная удачная возможность для них — остаться в Персии, не заботясь о том, какую роль им придется играть. Таким образом, положение австрийской миссии далеко не оправдывало своего назначения, и вскоре дела миссии были преданы забвению.

Для сравнения результатов деятельности австрийской военной миссии с успешно функционировавшей казачьей бригадой под началом русских офицеров на начальном этапе, можно привести следующие данные. К исходу 1879 г. у австрийцев в наличии было 1800 человек войск, у русских — 600 казаков и столько же лошадей, причем содержание лошади обходилось вдвое дороже содержания каждого казака. Следовательно, расходы должны были быть равными. Полковник Шоновски израсходовал в 5 раз больше средств, несмотря на это, казаки были отлично вооружены и обмундированы, австрийские же сарбазы, по сообщению А. Домантовича, ходили оборванные. При этом австрийцами было истрачено более 300 тыс. туманов, расход же казачьего отряда составил 110 тыс. туманов. Следы былого величия австрийской военной миссии сохранились лишь на стенах казарм и воротах казенных зданий, где яркими красками разноцветных изразцов были изображены формы австрийской армии. Но кроме полустертых изображений и остатков изношенной формы, в Тегеране ничто не напоминало о деятельности австрийских офицеров.

К середине 80-х гг., разочаровавшись в австрийских военных инструкторах, Наср-эд-Дин шах решил пригласить в иранскую армию представителей прусской военной школы. Как известно, дипломатические отношения с Пруссией были установлены Ираном еще в 1857 г., хотя постоянные контакты с Пруссией и не поддерживались. В 1873 г. Во время первой поездки шаха в Европу, его эмиссар вел переговоры в Петербурге с германским послом о разработке проекта нового договора, в 1885 г. В Тегеран прибыла германская дипломатическая миссия во главе с фон Брауншваигом с целью основать посольство. Сразу же по заключению договора специальный посланник шаха в Европе Мухсин-хан вел переговоры с канцлером Бисмарком о командировании в Иран германских военных инструкторов и одного советника. В результате в Иран были посланы два отставных генерала — Фельнер и Ветт, без соответствующего штата инструкторов. Согласно Брадфорду, Фельмер прослужил в Иране до 1890 г., а Ветт остался в стране до 1911 г. Таким образом, план Наср-эд-Дин шаха о военном сотрудничестве с Германией остался неосуществленным. Кроме того, при шахском дворе оставалось еще несколько французов и итальянцев, не имевших никакого отношения к военной службе, но в то же время занимавших ответственные военные должности.

К началу 1900 г., благодаря постоянным сменам, приглашаемых европейских военных миссий, действовавших каждая самостоятельно, не считаясь с предыдущими, отсутствием в стране средств, протекционизму, взяточничеству, как бы санкционированном самим шахом, бравшим взятки с начальников и продававшим высшие должности, колоссальное расхищение казенного имущества и денег, отпускаемых на содержание частей, в очередной раз привели к полному развалу армии, которая в дальнейшем продолжала существовать исключительно на бумаге.

По авторитетному мнению генерала Косоговского, введение европейской дисциплины в персидскую армию, по меньшей мере, было невозможно, по причине децентрализации власти и всех правительственных ведомств. Везде недоставало системы, как в отношении платы, одежды, пищи, обоза, снаряжения, интендантства, так и в отношении командования. Персидские войска, насильственно подогнанные под европейское лекало, утрачивали присущие ей характерные особенности, делавшие их вообще неспособными к ведению войн. Очевидно, что, если персидская армия и воспринимала что-либо европейское, то только внешне. Учитывая силу патриархальных родовых начал, в европейских офицерах персидский солдат видел лишь временщиков, и только служебных начальников, с которыми, за пределами служебных рамок, ничего более не имел. Персы, любители витиеватых выражений, давали такую характеристику европейским инструкторам: «Иностранцы в персидских войсках — это поток во время весеннего половодья: схлынут воды — и нет их, персидские же командиры — это камни, остающиеся на дне потока». В сущности, несмотря на внешние перемены, персидские войска ничего не забыли старого и ничему не научились новому.

Иранская революция 1905–1911 гг. и новое конституционное правительство, в силу политической конъюнктуры и финансового кризиса не имело возможности реорганизовать армию, но в о же время постоянные волнения в провинциях и грабежи на дорогах, принявшие громадные размеры, вынудили персидское правительство принять энергичные меры к созданию действительной силы, которая смогла бы бороться со все более разрастающейся анархией и произволом внутри страны. Существовавшая к тому времени единственная организованная часть — казачья бригада, была не в силах одна справиться с возложенной на нее задачей. Главной своей задачей персидское правительство видело установление порядка в стране. Армию было решено организовать по образцу одной из европейских, на основах всеобщей воинской повинности, что предлагал Домантович еще в 1879 г Состав армии предполагалось довести до 24 тыс. человек в мирное время, которые должны были составить прочное основание для увеличения в военное время. Вооружение персидской армии при данных обстоятельствах представлялось необходимым, так как Тегеранский арсенал был пуст. Был сделан большой заказ оружия за границей, преимущественно в России и Франции. Например, в России, под предоставленный очередной заем, персидское правительство заказало следующие виды вооружения: 5 тыс. трехлинейных пехотных винтовок; 6 тыс. трехлинейных казачьих винтовок; 8 пулеметов Максима Тульского оружейного завода; 2,5 млн патронов; 200 револьверов системы Наган с 10 тыс. патронов, всего на сумму в 477,5 тыс. рублей. Одновременно персидский посланник в Париже вел переговоры о покупке орудий и снарядов с заводами Шнейдера и Крезо, крупнейшими в Европе производителями оружия, на сумму в 5 млн франков. Помимо этого, Франция продала Персии около миллиона, снятых с вооружения во французской армии, винтовок Гра. Франция была заинтересована в установлении тесных торговых отношений с Персией, пыталась сыграть на соперничестве России и Великобритании, которые были с ней союзниками. Франция стремилась стать не столько посредником между Россией и Англией в Персии, сколько буфером между ними и использовать открывающиеся возможности для завоевания персидского рынка. Заметим, что Персия при закупке оружия выбирала то, которое было дешевле, то есть уже снятое с вооружения, в других государствах. Например, карабины Арисака образца 1895 г., использовавшиеся во время русско-японской войны 1905 г., забракованные японским военным министерством, после войны были проданы Персии.

По Конституции от 5 августа 1906 г. верховным главнокомандующим армии являлся шах. Ответственным лицом за состояние всех вооруженных сил страны был военный министр, в руках которого сосредотачивалась вся военная власть. Право назначения военного министра принадлежало шаху. Военное министерство в Иране было центральным органом военного управления страны, которое разрабатывало все вопросы, связанные с комплектованием, организацией, обучением, прохождением службы, снабжением и подготовкой армии, проведением боевых операций, при этом министерство несло полную ответственность за свою деятельность в этой области. Генерального штаба в современном смысле слова в Иране не существовало. Его аналогом был военный совет, состоявший из опытных и способных офицеров персидской армии для решения и разработки важных вопросов, связанных с организацией армии и обороной государства. Военный совет, обладая лишь совещательными функциями и обсуждая вопросы, исходившие непосредственно от военного министра, входил как один из отделов в военное министерство и насчитывал в своем штатном составе десять человек.

Некоторые изменения коснулись и системы набора в армию. Теперь деление персидской армии на две категории — действующую и находившуюся в отпусках, было официально оформлено. Первая категория предназначалась для поддержания порядка внутри страны, охраны своих границ и обороны государства. Вторая категория служила исключительно источником для пополнения убыли в действующих войсках, и, в крайнем случае, могла быть призвана для защиты государства от внешних врагов. Однако данную категорию едва ли можно было назвать боеспособным резервом, так как недостаточное общее развитие, слабая подготовка, высокий уровень заболеваний, не могли дать более-менее удовлетворительного рекрута.

Комплектование армии рядовым составом основывалось на системе «бониче». Суть системы основывалась на величине собираемого государственного налога с определенной территории. «Бониче», базировавшийся на налоговой системе, давал возможность правительству более точно учитывать количество призываемых рекрутов в армию. Основанием данного закона служило то, что каждая группа поселений, уплачивавшая в год 112 кранов малиата (сумма налога), обязана была выставлять одного рекрута. Но, в связи с тем, что в Иране, в большинстве случаев, все было основано на незаконных поборах администрации, на практике это выразилось в том, что рекрутский набор, который должен был равномерно распределяться на все группы населения, фактически ложился на беднейшую часть населения, поскольку была широко распространена система откупа от военной службы. На практике крупные деревни либо освобождались от поставки рекрутов, либо выставляли незначительное число, несоразмерное с платимыми налогами. Кроме того, разверстка государственного налога была проведена еще при Наср-эд-Дин шахе, а потому, естественно, не соответствовала действительному положению вещей, так как многие ранее богатые селения, совершенно обеднели. Другие же, незначительные, по ряду причин разрослись и разбогатели, при этом, продолжали поставлять то же количество рекрутов, не принимая в расчет увеличение, либо уменьшение общего числа населения. По закону «бониче» для приема на службу, рекрут должен был отвечать следующим требованиям: быть персидско-подданным, исповедовать ислам, в возрасте 18–25 лет, быть ростом не ниже 160 см с объемом груди не менее половины роста, быть здоровым, не курить опиума (заметим, что распространение опиума среди призывников составляло 75 %) и иметь, по возможности, незапятнанное прошлое. Действительная служба продолжалась до 45-летнего возраста, после чего следовало увольнение.

Депутаты меджлиса в 1907 г. сделали попытку, опираясь на национальный элемент, сформировать армию фидаев, представлявшую собой род революционной милиции. Эта мысль зародилась у представителей либерального движения, выражавших готовность пожертвовать собой ради блага народа, его свободы и Конституции. Инициаторами оказались представители Иранского Азербайджана, Тавриз был первым городом, в котором отряды таких добровольцев, в том числе преимущественно состоявших из представителей «кавказских анархистов», занимались военными упражнениями. Их примеру последовали фидаи Гиляна, Тегерана и Исфагана, но вскоре интерес к этому делу пропал. Данное поведение можно объяснить особенностью персидского менталитета, которую подметил в свое время полковник Косоговский. Неровность, подвижность, непостоянство персидских воинов сказывалась во всем: кратковременность их напряжения, личных симпатиях и антипатиях. Персы во всем брались за дело горячо, то так же быстро и охладевали к нему. По мнению русского министра иностранных дел, «о вреде, приносимом стране этим сбродом (фидаев), руководимым демократами и им всецело преданным, распространяться нет надобности, и нет сомнения, что одним из главных средств к водворению прочного порядка является немедленное повсеместное искоренение этого войска, с одновременной высылкой за пределы Персии всего входящего в него пришлого элемента. Последнее может, однако, быть достигнуто лишь после того, как персидское правительство будет обладать достаточной регулярной армией». Таким образом, надежда на создание национальной армии в очередной раз претерпела неудачу.

Заметим, что на заседании меджлиса 10 марта 1907 г. был обнародован фирман Мухаммед-Али шаха, определявший сферу компетенции образованных, согласно Конституции, министерств. В частности, было определено, что относится к компетенции военного министерства, а что к ведению министерства внутренних дел. Диапазон военного министерства охватывал арсенал, интендантство, артиллерия, арсенал артиллерии, оружейные фабрики, военно-счетная часть, конница, пехота, морская часть, военно-судебная часть, Генеральный Штаб. Область распространения деятельности МВД была следующей: внутреннее управление (губернаторства), жандармерия, конная милиция, городское управление, телеграф, почта, тюремная система. Заметим, что Тегеранский арсенал не имел возможности производить достаточное количество снарядов за неимением необходимых производственных мощностей и оружейных специалистов. Выработанные же арсеналом снаряды были очень плохого качества и в большинстве случаев не годились для стрельбы.

В 1909 г. националистические круги персидского правительства выразили желание сформировать жандармерию, при этом пригласить иностранных инструкторов из второстепенного государства, не прибегая к содействию России и Великобритании. Показателен случай, когда итальянский посланник обратился к русскому посланнику в Тегеране Поклевскому-Козеллу с просьбой по следующему поводу. На службе шахского правительства состоял отставной капитан итальянских войск Малета. Ввиду того, что персидское правительство не располагало деньгами для уплаты жалования, Малета находился в затруднительном положении. Итальянский посланник имел намерение уговорить персидское правительство поручить Малете формирование жандармерии и дать ему средства для приглашения других отставных чинов итальянской жандармерии. Сам Малета до поступления на персидскую службу служил в египетской жандармерии с момента ее организации. Но проект формирования персидской жандармерии итальянцами представлялся нежелательным для русских интересов и был отклонен. Так как это могло послужить прецедентом для других держав и повлечь за собой вмешательство иных правительств, кроме русского и британского. Заметим, что такие предложения исходили и от Германии, но, под нажимом России, также были отклонены. Интересно, что Персия, пользуясь противоречиями между государствами, в собственных интересах брала крупные займы на достаточно выгодных условиях. Например, пятимиллионный заем в России был получен с условием, что для организации вооруженных сил Персии представители других государств могут быть приглашены только с предварительного согласия русского правительства.

В итоге, в 1911 г., по предложению персидского кабинета министров, была приглашена шведская военная миссия, во главе с генералом Яльмарсоном, приступившая к организации корпуса жандармерии по шведским уставам. Российское правительство не имело возражений против приглашения шведских офицеров, но предпочло, чтобы район деятельности жандармерии был ограничен югом Персии, тогда как деятельность казачьей бригады сосредоточивалась на севере. Заметим, что на момент приглашения отряда инструкторов, русско-английское соглашение уже существовало, и намерение персидского правительства, твердо решившего создать жандармерию для всей империи, без различия юга и севера, тогда не возбудило никаких сомнений. Равным образом соседние державы, озабоченные интересами своей торговли восстановлением порядка и общественного спокойствия, отнеслись благосклонно к приглашению шведских офицеров для указанной цели. К Швеции обратились потому, что персидское правительство, не желало задевать интересы противоборствующих держав. Приглашение шведских офицеров, вероятно, последовало не без внушения Германии, стремившейся вовлечь Швецию в сферу своего политического влияния. Персия воспользовалась положением, согласно одной из статей соглашения 1907 г., основанием которой являлось сохранение независимости и неприкосновенности Персии.

Формирование жандармерии началось удачно и в 1914 г. она насчитывала около 6 тыс. человек. Комплектование производилось за счет добровольцев, которые при поступлении подписывали контракт на три года, с возможностью продления. Но увольнение со службы всецело находилось в зависимости и на усмотрении начальствовавших лиц. Таким образом, военная служба добровольцев принимала пожизненный характер. Ввиду успешности функционирования жандармерии, персидским правительством было решено увеличить ее состав до 15 тыс. человек. Однако под нажимом России дальнейшее формирование жандармерии прекратилось, так как это повлекло бы за собой вмешательство Швеции во внешнюю и внутреннюю политику Ирана. Отношения между казачьей бригадой и шведской жандармерией, как двух реальных военных сил, оставались довольно сложными. По предложению русского посланника в Тегеране И. Я. Коростовца, урегулирование споров путем территориального размежевания, предоставив казачьей бригаде северную часть Персии и уступив нейтральную и южную зоны шведской жандармерии, не находило поддержки ни со стороны командира бригады князя Вадбольского, ни со стороны полковника Яльмарсона. Однако доводы обеих сторон были надуманными. Вот как их сформулировал русский посол в Тегеране И. Я. Коростовец: «Шведы и русские не могут ужиться и не чувствуют товарищеской симпатии благодаря историческому прошлому. Шведы будто бы до сих пор не примирились с фактом отторжения Ингерманландии и затем Финляндии, и не забыли войн императора Петра I с королем Швеции Карлом XII». Истинная же причина нежелания сотрудничать заключалась в стремлении каждого военного подразделения быть фактически единоличным хозяином в подконтрольной им военной силе, как гаранту в какой-то степени стабильного функционирования политической власти. Руководствуясь этим основанием, ожидать единодушия и согласованности не приходилось. Причина разногласий заключалась в различии изначально возложенных задач и обязанностей казачьей бригады и жандармерии. С начала своего основания казачья бригада предназначалась для формирования лейб-гвардии шаха, тогда как обязанностью жандармерии было поддержание порядка и общественной безопасности во всех частях страны. Это обстоятельство обусловило тот факт, что военная сила жандармерии являлась противовесом казачьей бригаде и могла подорвать ее значение.

С началом Первой мировой войны, после отъезда командира казачьей бригады князя Вадбольского на фронт, шведские офицеры решили, что это приведет к роспуску казачьей бригады, ибо русские офицеры понадобились бы на немецко-австрийском или турецком фронтах, и что жандармерия станет хозяином положения. Такое настроение шведов усилилось по причине финансовых затруднений. Задолженность шведам составила несколько месяцев, но бригаде платили довольно исправно. К тому же полковник Яльмарсон находился в отпуске и его замещал майор Клинберг, человек нерешительный, чем и пользовались его подчиненные, чтобы вести самостоятельную политику и интриговать против казачьей бригады с персидским кабинетом министров. Но позиции казачьей бригады были достаточно сильны и стабильны вплоть до революционных событий в России. С 1917 г. русская миссия и русские учреждения в Тегеране стали играть довольно жалкую роль, так как, не признав нового Советского правительства и потеряв опору и связь с Россией, утратили всякий авторитет в глазах шахского правительства. Казачья бригада была подчинена персидскому военному министру и получала субсидии от Великобритании. По этой причине в том же году начала вновь формироваться жандармерия и к лету 1921 г. ее состав увеличился до 14 полков, состоящих каждый из двух батальонов пехоты и двух эскадронов кавалерии, к этому следует добавить 4 отдельных батальона, каждый из которых состоял из трех рот и 1 эскадрона. Общая численность составила около 10 тыс. человек. Следует напомнить, что численность боеспособной казачьей дивизии составляла 9 тыс. человек.

Особняком стояли южно-персидские стрелки (эспиары), сформированные англичанами во время первой мировой войны на юге Ирана. Важно отметить, что летом 1916 г. представители Великобритании и России в Тегеране для обеспечения законности и порядка, а также для борьбы с германо-турецкой опасностью вынудили шахское правительство дать согласие на увеличение численности казачьей бригады на севере страны до 11 тыс. человек, а на юге Ирана — на создание военно-полицейских отрядов той же численности под английским командованием. В Бендер-Аббас прибыла английская военная миссия во главе с генералом П. Сайксом, целью которой было создание новых воинских частей эспиаров из местного населения. Эспиары были вооружены и снаряжены англичанами, жалование получали непосредственно в английской миссии. Фактически, эспиары, количеством от 12 до 14 тыс. человек, были английскими экспедиционными войсками на территории Ирана. На том же основании в Хорасане и Сеистане был организован т. н. охранный Леви-корпус, состоявший из 3-х батальонов пехоты, 4-х эскадронов кавалерии, 1 батареи, нескольких команд на верблюдах и одной инженерной роты. Все три корпуса находились под командованием английских офицеров и выполняли задачу обеспечения английского господства в стране.

В 1918 г. иранским правительством была предпринята очередная попытка восстановления сарбазских частей, для чего была сформирована т. н. «центральная бригада», располагавшаяся в Тегеране. Бригада состояла из трех полков (двух пехотных и одного кавалерийскою) и артиллерии (двух полевых и одной горной батарей). В качестве инструкторов были шведский и русский офицеры. Командование центральной бригады предполагало по мере подготовки сменять провинциальные части обученными частями. Летом 1920 г., по настоятельному предложению Великобритании, главными инструкторами в центральную бригаду были назначены английские офицеры. То же произошло и с инструкторским составом казачьей бригады. Во главе жандармерии находилось 5 шведских инструкторов, которые, хотя и подчинялись министерству внутренних дел, также всецело зависели от англичан, отпускавших на ее содержание деньги. Таким образом, к началу 1921 г. в руках англичан фактически были сосредоточены все более-менее боеспособные армейские части Ирана.

Следует обратить особое внимание на национальный состав унтер-офицеров и офицеров персидской армии, на основании которого складывалась дальнейшая структура вооруженных сил. Унтер-офицерский состав пополнялся в большинстве случаев солдатами, прошедшими курс унтер-офицерских школ жандармерии, центральной сарбазской бригады и учебной команды казачьей дивизии. На эти курсы и в учебные команды командировались рядовые, по возможности, грамотные, а также имевшие боевые отличия. Кроме того, имелась масса унтер-офицеров, бывших большую часть времени на службе денщиками и вестовыми и произведенными в унтер-офицеры своими начальниками, благодаря установившейся традиции.

Для дальнейшего заполнения унтер-офицерских должностей, при каждой бригаде (пехотной, кавалерийской и артиллерийской) были организованы учебные команды по примеру русских, с одногодичным курсом. Большим затруднением являлось переучивание сарбазских и жандармских унтер-офицеров, обученных по шведским уставам. Существенной помехой в обучении являлись непереведенные на персидский язык русские уставы, на основании которых производилось обучение. В то же время в школах не обращалось внимания на чтение карт и на прохождение тактических занятий. Ввиду того, что большинство из данных унтер-офицеров прошли практическую боевую подготовку в постоянных экспедициях и столкновениях с кочевниками, то, в большинстве своем, из них получился прекрасный и исполнительный унтер-офицерский состав, знавший свои обязанности.

К концу первой четверти XX в. офицеров персидской армии можно было разделить на 4 категории: 1) офицеры, окончившие курс заграничных военных училищ, например, русских, французских, австрийских, турецких, которых насчитывалось не более 30 человек. Эти офицеры занимали, главным образом, штабные и административные должности. 2) Офицеры, получившие военное образование в Персии, которые составляли ядро офицерства, занимая в большинстве командные должности. Однако по полученному образованию персидские офицеры вряд ли могли быть приравнены к европейскому уровню, несмотря на некоторый боевой опыт, полученный во время экспедиций. 3) Офицеры, произведенные за отличия из солдат, в практике казачьей бригады и жандармерии. По знанию служебных обязанностей и по исполнительности являлись лучшим офицерским кадром. Всего же в двух последних категориях насчитывалось около одной тысячи человек. 4) Офицеры, находившиеся в бессрочном отпуске. Эту категорию лишь условно можно было назвать офицерами. В действительности, они были абсолютно не подготовленными, проведя почти всю службу в собственных поместьях со своими сарбазами, набиравшимися из селений, принадлежавших им же. Таких офицеров, состоявших на учете в военном министерстве, насчитывалось около двух тысяч человек. Кроме того, имелось большое количество особ, носивших офицерское звание, полученное по протекции или за взятку, и ничего общего с военной службой не имевших. В дальнейшем, в связи с реорганизацией персидской армии, офицеры последней категории были лишены чинов и званий.

Правительственный переворот 20 февраля 1921 г. выдвинул офицера казачьей дивизии Реза хана. Националистическая поли тика Реза хана в итоге привела к удалению английских инструкторов из персидских частей и отказу от англофильской политики. Реакцией Великобритании был инициированный англичанами поход эспиар против казачьей бригады Реза хана. Однако выступление оказалось неудачным, и в сентябре 1921 г. персидское правительство настояло на окончательном роспуске эспиар, причем вооружение и снаряжение ввиду отказа Персии дать разрешение на его вывоз в Индию, было уничтожено. В марте 1921 г. Тегеранская центральная бригада была влита в казачью дивизию. Затем были распущены все провинциальные сарбазские части, существовавшие, в основном, только на бумаге, но поглощавшие громадные средства из государственной казны. В ноябре того же года жандармерия окончательно была изъята из ведения министерства внутренних дел и подчинена военному министерству, причем шведские инструкторы должны были сдать командные должности. Наконец, в 5 января 1922 г. приказом Реза хана по военному министерству, были упразднены все исторически возникшие специфические воинские деления жандармов, казаков и сарбазов, а все вооруженные силы Персии получили новое наименование «кошун», т. е. войско с единой стройной организацией, построенное на началах строгой централизации. С этого момента мы можем говорить о наступлении нового этапа в развитии вооруженных сил Ирана.

Итак, к концу XIX в. процесс всестороннего разложения иранской армии, ее коррумпированность все более усиливался. Уровень подготовки офицерского состава был чрезвычайно низким, обучения солдат практически не проводилось. Приглашение в 1878 г. австрийской военной миссии для реорганизации персидской пехоты и артиллерии не принесло ожидаемых успехов. Австрийцы не учитывали национальные особенности и менталитет персов, по этой причине организация обучения была построена в корне неверно. Уже к 1892 г. австрийский корпус прекратил свое существование. Деятельность русской военной миссии по реорганизации регулярной кавалерии была очень успешной, однако сил казачьей бригады, как единственной боеспособной военной части в Персии было недостаточно. В связи с революционными событиями 1905–1911 гг. персидское правительство сделало ставку на национальный элемент при формировании армии, но попытки создания военной силы оказались неудачными. Формирование жандармерии, под начальством шведских офицеров, главной задачей которой было установление порядка в стране, принесло некоторые плоды. Накануне первой мировой войны шло противостояние жандармерии и казачьей бригады, численность и силы которых были примерно равными, но наиболее привлекательной и пользовавшейся доверием политических кругов была казачья бригада. Создание англичанами войска южно-персидских стрелков обеспечило подконтрольность юга Ирана Великобритании и обеспечивало безопасность подступов к Индии. В итоге деятельность множества европейских военных миссий повлияла на ускорение дальнейшего процесса формирования единой национальной иранской армии, инициированного бывшим офицером казачьей бригады Реза ханом, при этом за основу была взята организация казачьей бригады.